Бабка

Предисловие

Россия – это страна бескрайних горизонтов. Здесь 1118 городов и 1179 посёлков, каждый из которых будто бы спрятан под отдельной вуалью истории и времени. Сколько бы жизней мы ни прожили, их никогда не хватит, чтобы увидеть и понять всё.

Но что мы знаем о них? Достаточно ли поверхностных фактов и статистики? Мы можем изучать карты, читать справочники, искать информацию в интернете, но ни один из этих способов не покажет нам, что скрывается за закрытыми дверями, под покровом ночи или за бледными стенами заброшенных зданий.

На огромной территории от Калининграда до Чукотки есть места, о которых никто не говорит. Места, исчезнувшие с карт. Они остаются серыми пятнами в памяти людей, которые боятся даже упоминать их имя. Что за ритуалы там проводились? Какие культы процветали в их тени? Какие тайны похоронены под вековой мерзлотой, в глухих лесах или под слоями снега, который никогда не тает?

Но даже среди таких мест выделяются те, где зло носит обманчиво знакомый облик. Теплый взгляд, дрожащие руки, заботливый голос. Образ доброй бабушки, у которой дома пахнет вареньем и свежеиспечённым хлебом, – как легко этому поверить. Но что, если под этой маской скрывается тьма, чьи корни уходят глубже, чем можно себе представить? Что, если привычный символ тепла и уюта – это не более чем обман?

Среди забытых городов есть те, где доброе слово превращается в проклятие, а ласковая улыбка становится предвестием кошмара. Там, где бабушка зовёт вас домой, она может вовсе не быть тем, кем кажется.

Это не просто рассказ о месте, которое вы не найдёте на карте. Это история о том, что может скрываться за повседневностью.

Глава 1. Прибытие.

Сквозь грязное стекло видавшей виды «буханки», Заря-10 напоминала декорацию к фильму про пост-апокалипсис, который поленились доснять. Серые пятиэтажки, точно прогнившие зубы, торчали из покрытой бурой травой земли. Апрель на Чукотке выдался на редкость теплым, но это не делало пейзаж приветливее. Снег лишь начинал таять под весенним солнцем, оставляя за собой мокрую грязь и озера серой воды, равнодушно отражающие тусклое небо.

Меня всегда беспричинно притягивал Север. Возможно, это специфическая романтика, укрытая в холоде и суровом безмолвии. Я родился в Москве, где климат совсем другой и холодное лето мне не знакомо, но стремление к исследованиям манило меня прочь из родных мест. Вечный серый пейзаж местных городов вызывал лишь чувство уныния и безнадежности, но я продолжал мечтать оказаться в подобном месте. Быть может, в этой запустелой красоте скрывалось нечто большее, нечто, что жаждало быть открытым.

Выехав на главную улицу, я увидел, как дома с заколоченными окнами и обшарпанными стенами, несмотря на свой жалкий вид, странным образом гармонировали с суровой красотой местной природы. По дороге нас встречали редкие прохожие – их лица, затянувшиеся серостью и усталостью, выглядели так, словно сами здания поглотили их жизненные силы. Я поймал себя на мысли, что все здесь как будто существует в тени, прячась от света.

Артём, мой друг и напарник, сидел рядом, лениво ковыряя трещину на кожаной обивке, лишь изредка поглядывая в окно. Мы здесь не просто так, целью нашей поездки снять документальный фильм о жизни людей в отдалённых регионах России. Это была моя дипломная работа: я мечтал показать миру истории, скрытые от посторонних глаз.

«Уникальное путешествие», – говорил я, планируя поездку.

Но серые стены Зари вселяли сомнения. Смогу ли я, новичок в этих краях, понять и рассказать о жизни местных, ответить на главный вопрос: стоит ли жить в такой глуши? Я хотел снять что-то необычное, показать, что и здесь есть место радости, но теперь это казалось сложной задачей. Моей задачей было показать что-то особенное, контраст и радость, которые есть даже в таких отдаленных местах.

– Приехали орлы, – водитель сплюнул шелуху от семечек прямо на приборную панель.

– Гостиница – «Пустыница», три звезды, не меньше! – он усмехнулся, увидев наши лица. —Ладно, шутка. Через три дня после обеда жду здесь. Это мой последний рейс на ближайшее время, потом и сам отсюда сваливаю

Идея застрять здесь, меня не сильно пугала. Я человек пунктуальный, обычно прихожу заранее. А вот Артём – раздолбай, может проспать или просидеть в туалете до последнего. Впрочем, водитель за небольшую плату наверняка согласился бы подождать.

Мы вышли из машины, немного размялись и начали забирать багаж. Его было немного, помимо одежды, с собой мы взяли камеру, микрофоны, дрон, и дополнительные аккумуляторы. Этот набор придавал мне чувство собственной значимости. Мысль о том, что я смогу заниматься любимым делом, а не работать на стройке или заводе, очаровывала меня.

– Ну что? Настали дни веселья! – радостно и резко вскрикнул Артём после молчаливой поездки.

– Шутишь? – в ответ спросил я.

– Конечно, нет. – ответил, улыбаясь, Артём. – Мы вдвоём на краю света. В портфеле у меня два литра водки и три дня впереди. Почему-то я уверен, что они пройдут незабываемо.

– Ты какой-то слишком радостный, даже для тебя это перебор, хотя твой позитивный настрой быстро передаётся мне. – пробурчал я, не заметив, как уголки моих губ приподнялись. – Ещё раз спасибо, что попёрся со мной, один бы я не справился.

Артём – хороший друг, я бы сказал, идеальный, на фоне моих прошлых знакомств. Перед поездкой у меня были проблемы со здоровьем, сильно болела голова, снились странные, пугающие сны, а самое необычное, это то, что мои воспоминания, словно карты в казино, начали тасоваться между собой. Я стал плохо есть, тупить, залипать в одну точку или вовсе вырубаться где-нибудь в транспорте. Месяцами ходить к врачу за диагнозом ВСД, я посчитал бессмысленным. И хоть я так или иначе осуществил поездку в Зарю, поддержка Артёма на фоне моего плохого самочувствия была не лишней. Путешествие сюда – верное решение. Как только я открыл глаза в самолете, мои головные боли, длящиеся очень долго, прошли. Я наконец-то снова почувствовал себя здоровым юношей, а не старым потрёпанным дедком.

После того, как с разгрузкой вещей было покончено, мы двинулись в сторону гостиницы. Здание напоминало крепость, бетонные стены, без лишних украшений. Единственное, что выделялось, это тусклая вывеска с несколькими обломанными буквами и обшарпанными дверями. Всё же, я был рад, что в этом маленьком городе есть действующая ночлежка. Если бы не она, то пришлось бы искать людей, которые смогут приютить нас, а жить с кем-то чужим в их доме или квартире мне всегда не нравилось. В такие моменты я чувствовал себя бедным родственником.

Оставив снаружи ледяной ветер, что нес с собой гнилостный запах, смешанный с непонятной, душной сладостью, мы вошли внутрь.

Внутри гостиницы воздух был тяжёлый и пахнул затхлостью, смешанной с чем-то напоминающим старую бумагу и сигаретный дым. Огромный холл раскрылся перед нами. Цветочный орнамент на облезлых обоях почти скрылся под пятнами сырости и плесени. В тусклом свете ламп, стойка регистрации казалась бесконечно далекой.

На стойке регистрации, в уютном окошке за металлическими прутьями, нас встретил немолодой мужчина, весь в морщинах, с неизменной сигаретой во рту. Он отвлекся от просмотра телевизора, посмотрел на меня и Артёма с выражением недоумения и недовольства.

– Заехали всё-таки, – пробормотал он, окинув нас взглядом. – На три дня, да?

–Да, как раз, – ответил я, стараясь говорить как можно вежливее.

Мужчина молча кивнул и протянул ключ, тяжёлый, с прикреплённым ржавым брелоком в виде номера комнаты.

– У вас, наверное, редко бывают гости? —поинтересовался Артём.

– Не сейчас, – отрезал старик. – Неделю назад тут шизофреник объявился, а за ним ещё один – дебил в деловом костюме, будто глава горкома. У меня два варианта: либо Москва сюда всех содомитов на перевоспитание сослала, либо это к шабашу какому-то.

– Содомский шабаш. – с ухмылкой съязвил Артём.

Дедок в ответ лишь окинул нас своим презренным взглядом. Повернувшись в своем кресле к старому телевизору, он продолжил просмотр передачи про военную технику.

– Комната восемь, второй этаж. Теперь вся компания дурачков в сборе и будет жить вместе. – из-за спины, напоследок сказал он.

Мы взяли багаж и начали подниматься к своему номеру. Путь до него лежал через старую, деревянную советскую лестницу, которая, в отличие от здания, не скупилась на детали и была красиво украшена резными узорами. Атмосфера здешнего места потихоньку начала переносить меня в прошлое: портреты лидеров революции, информационные стенды на стенах, интерьер сохранял историчность. На этом фоне выбивались лишь новые коммуникации, но и те уже не в лучшем состоянии: проводка вырвалась с хомутов и местами провисала чуть ли не до пола холла, а трубы, не закрепленные и криво спаянные, протекали, оставляя плесневый след на стенах.

– Будь осторожнее, Артём, – сказал я, поднимаясь к номеру. – Если нас выселят, жить придется с собаками на улице.

– Не парься ты, Паш, мы здесь редкие гости, в гостеприимстве нам не откажут – ответил Артём, при этом очевидно задумавшись о чем-то.

Когда мы поднялись на второй этаж, коридор встретил нас вязкой тишиной. Стены, украшенные пятнами от сырости, исписаны чьими-то бессмысленными каракулями. Путь к нашему номеру казался бесконечным, здание словно нарочно простирало коридор, увлекая нас всё дальше.

Но вот, свернув за угол, мы замерли на месте: у дверей одной из комнат стоял человек, высокий, полноватый, в мятом, застёгнутом лишь на одну пуговицу халате, из-под которого виднелись полосатые трусы. Его волосы были сальными, видимо, он не мыл их месяцами, а взгляд – тревожным и бессмысленным, каким-то диким, как у загнанного зверя. В руках он держал икону, старую и потемневшую, с потрескавшимся ликом неизвестного святого, и с остервенением ломал её, медленно разламывая деревянную рамку пальцами, сжимая как чужую кость.

Мы переглянулись, и Артём, как всегда, оказался первым, кто решился заговорить:

– Эй, мужик, ты чего делаешь? Ты же понимаешь, что за порчу таких вещей в России, вообще-то, статья полагается? – Он усмехнулся, в его голосе чувствовалась нотка иронии, но за ней скрывалось едва заметное беспокойство.

Человек остановился, медленно повернул голову к нам и мрачно хмыкнул. Его глаза блеснули так, что стало не по себе. Казалось, он видел нас, но в то же время погружён в какой-то свой мир, недоступный остальным.

– Ложный пророк, – выдавил он, глядя на икону с брезгливостью. – Её мне подкинули в номер, пока я спал, чтобы отравить меня. Пытаются отравить душу, не дождутся! – Голос его звучал странно, на грани шёпота и крика, как у тех, кто уже давно перестал с кем-то спорить и говорил теперь только для себя.

–Кто «они»? – спросил я, пытаясь сохранить спокойный тон, хотя его бредовые слова сбивали с толку.

Он снова посмотрел на нас, в этот раз его лицо исказилось в странной, безумной ухмылке.

– Они, кто ждёт в темноте! Все эти святые лики – обман, маска, которую они натянули, чтобы затмить истину. Но я всё вижу, я сам скоро всё исправлю… – он впился взглядом в меня, и мне показалось, что он вглядывается прямо в мои мысли, проникает внутрь, разрывая что-то изнутри. – Скоро… вот увидите.

Мы с Артёмом молча переглянулись, не зная, что сказать. Этот странный человек продолжал что-то бормотать себе под нос, теперь уже невнятно глядя на осколки иконы в руках. Артём тихо потянул меня за плечо, давая понять, что пора идти дальше, оставив сумасшедшего с его обречёнными мыслями и ломаной иконой.

Добравшись до нашего номера, мы заперли дверь на ключ и только тогда выдохнули.

Глава 2. Крестик.

Наш номер оказался скромным и тесным, с явным отпечатком прошлого. Сразу заметно, здесь уже несколько десятилетий не делали ремонта. Узкую комнату занимали две деревянные кровати с потертой краской. Несмотря на ветхость, матрасы были застелены чисто. Завершала картину прикроватная тумбочка с тусклым светильником. В углу комнаты – старый шкаф с перекосившимися дверцами, а у окна – письменный стол, на котором стоял маленький, блеклый телевизор, больше похожий на музейный экспонат. На полу лежал тёмно-бордовый ковер с выцветшим цветочным узором, местами продранный до основания, до серого линолеума.

Тусклый свет из окна скользил по пожелтевшим стенам. Мой взгляд зацепился за странную деталь у двери – над косяком висела старая бумажная иконка с крестом, выцветшая и приклеенная кое-как. Складывалось ощущение, что иконку приклеили не для украшения, а чтобы защититься от некой… неведомой силы.

– Паш, ты только посмотри на это! – прервал мои мысли Артём и кинул взгляд на телевизор. – Это же динозавр какой-то. А я хотел вечером кино посмотреть… Видать, придется карты доставать.

– Да уж, похоже, раньше это был люкс, а теперь – жалкая пародия, – сказал я, подойдя к телевизору в попытке включить его, заранее понимая бессмысленность затеи.

На удивление, после поворота нужного тумблера, аппарат загудел, пронзив уши ультразвуком, и вывел чёрно-белое изображение на экран. Мы с Артемом сразу обрадовались, теперь наш вечер будет хоть чем-то скрашен.

Разобрав вещи, мы быстро обсудили, чем займёмся дальше. Снимать интервью – главная цель, и поэтому времени медлить не было. Хотелось выжать из поездки максимум, но одновременно что-то подсказывало, что в этом месте нам лучше не задерживаться. Сама атмосфера давила, а странная встреча с безумным постояльцем, оставила неприятный осадок.

– Давай, быстрее собирайся, – подгонял я Артёма, – не будем тратить световой день впустую. Сначала найдём нескольких местных, расспросим о жизни, а потом осмотрим сам город.

Он взял камеру и проверил: аккумуляторы заряжены, карта памяти пуста. Перед выходом я еще раз взглянул на иконку над дверью. Её простота и ветхость скрывали что-то тревожное, словно немой укор: «Помни – ты здесь чужой, и этот символ – не просто украшение»

Оказавшись внизу, мы прошли мимо холла, где старик все также спал под негромкое телевизионное бормотание, и вышли из гостиницы. Город уже казался менее враждебным, хотя мрачные и ветхие здания по-прежнему возвышались, как немые свидетели давно ушедших времён.

Нашей первой задачей стал опрос случайных людей на улице. Нужно было собрать общую картину жизни в Заре, поэтому мы заготовили список стандартных вопросов: возраст, стаж жизни в городе, цены на продукты и услуги, доступность медицины и образования, качество жизни, особенности местной природы и культуры коренных народов.

Спустя пару сотен метров на пути повстречался первый прохожий – пожилой мужчина. Одетый в черную куртку, массивные ботинки и шапку ушанку, он, сгорбился, как вопросительный знак словно неся на плечах груз лет. В руке он держал пакет из магазина, направляясь в сторону безликой панельки.

Догнав мужчину, я передал камеру Артёму, взял микрофон дрожащими от холода руками и, глубоко вздохнув, подошел.

– Извините за беспокойство, не уделите ли нам пару минут? – громко и внятно произнес я.

Мужчина медленно повернулся и с любопытством осмотрел меня с головы до ног. По его взгляду я понял – новый человек здесь редкость. Молчание означало согласие выслушать

– Добрый день. Я – Павел, а это – Артём, мой оператор. Мы студенты-кинематографисты, приехали в Зарю-10, чтобы снять фильм для диплома. Не согласитесь ли ответить на несколько вопросов?

Мужчина прищурился, слегка кивнул, будто обдумывая что-то, затем неторопливо поднял руку, поправляя ушанку.

– Здорово, Паша, Артём, – ответил он низким, хриплым голосом, в котором чувствовались усталость и следы прожитых лет. – Валяйте.

Я решил начать с формальностей:

– Представьтесь, пожалуйста. И скажите, сколько вам лет.

– Александр. Год рождения – тысяча девятьсот шестидесятый… – он замолчал, считая в уме. – Да, шестьдесят четыре года.

– Сколько лет вы прожили в этом городе? И каково это – жить здесь?

Мужчина немного помедлил, словно перебирал воспоминания, а потом сказал:

– Всю жизнь здесь, сорок два года уже точно. Ну а жить… – он задумчиво посмотрел куда-то вдаль, в сторону старых пятиэтажек. – Скажем так, кто привык – тому ничего, а кто нет – свихнётся. Много разрухи, перспективы туманные, а на проблемы людей никто не смотрит. На Чукотке тут свои правила. Магазин один, цены, конечно, кусаются. Если что-то серьёзное и срочно нужно в больницу, то в другой город. Детские сады – роскошь недоступная, детей почти не видно.

Я кивнул, внимательно слушая, пока Артём стоял с камерой, тщательно фиксируя выражение лица собеседника и каждый его жест.

– Кем вы работаете?

Услышав этот вопрос, Александр слегка улыбнулся – впервые за весь разговор.

– Ну, я уже свое отработал, сейчас на пенсии, благо на жизнь в старости успел скопить. А работал я, ребята, авиационным инженером, занимался ремонтом и обслуживанием вертолетов. Бывали еще разного рода халтурки, я и на охоту ходил, и вещи таскал. В целом жизнь была интересной, насыщенной.

– А что о природе скажете? – спросил я. – Каково жить в местном климате?

– Природа у нас красивая, хоть и суровая. Арктическая, тундра, горы, реки… Дух захватывает. А вот климат да, тяжелый, хоть в этом году и аномально теплый. Не каждому дано жить в таком, многие вахтовики не выдерживали и ехали назад домой к жёнам и матерям, оставив свои попытки заработать здесь. Я сам – с Ленинградской земли, приехал сюда после училища, юнцом – и ничего, привык. Адаптировался так, что уже не представляю себя без Чукотки.

– А что именно удерживает вас в столь необычном месте? Неужели никогда не хотелось сменить место жительства? – поинтересовался я, чувствуя, что разговор становится всё интереснее.

Александр немного помолчал и ответил:

– Бывало, конечно, мелькали мысли… но так, мимолетно, в обеденный перерыв. Поймите, нужно разделять округ и Зарю. Чукотка сейчас – не то, что двадцать лет назад. Перемены – к лучшему. Проблемы есть, но и решения ищутся. А вот Заря… она и в советские времена, при деньгах, не была медом.

Мужчина вздохнул и с грустью добавил: –

– А сейчас сами видите. Уехал бы, может, в округ – но товарищей не бросишь. Они ж все старики – кому семьдесят, кому под девяносто. Нужна помощь…

Тут резкий порыв ветра прервал его слова, заставив нас втянуть голову в плечи. В то же мгновение заскрипели ржавые качели во дворе, и этот звук разнёсся по пустым улицам. Во время паузы, неожиданно для меня и для опрашиваемого тоже, в диалог решает вклиниться Артём.

– А что насчет местной церкви? – внезапно спросил Артём. В его взгляде мелькнула холодная серьезность и насмешка. Казалось, он уже знал, что услышит.

Я был сбит с толку, понимая, что Артём ведет себя непрофессионально. Он как оператор не должен вмешиваться в беседу и уж точно переходить на ты. Однако его поступок не вызвал у меня эмоций, видимо, вопрос стал слишком шокирующим и непредсказуемым.

Александр тем временем крепче сжал рукоять пакета, и его взгляд на миг стал острым и настороженным, словно он вдруг вспомнил что-то неприятное.

– Церковь… – Александр замялся, подбирая слова. – Да… это место… особое. Заря – город секретный, но с историей. Он ведь не на пустом месте вырос – здесь, в этой глуши, еще до советов жили люди. Не местные язычники, а русские – староверы, бежавшие от властей. Они и построили первые хижины и этот храм – деревянный сруб. И вот что странно – климат здесь убийственный, а церковь стоит веками, словно заговоренная. А жилые дома… дома их не сохранились, одна труха осталась.

Он оглянулся по сторонам и продолжил тише:

– Скажу вам так, пацаны, не на камеру. Среди нашего местного малочисленного населения есть небольшой процент, так сказать, – он перешёл еще на более тихую речь. – Немного «двинутых». Вы понимаете, старость не в радость, да ещё и атмосфера тяжелая. Вот некоторые и стали помешаны на непонятных лично мне оккультных и мифических вещах. Я в подробности этого бреда вдаваться не буду, просто ребят, серьёзно, не обращайте внимание. Я понимаю, фильм у вас не хвалебный выйдет, но, если про всякий бред начнёте вставлять, про стариков, которые бормочут о непонятном, все подумают, что у нас тут дурдом на краю света.

– Спасибо вам за откровенность, – ответил я, чувствуя странное волнение от его слов.

Мы попрощались, и наш новый знакомый, слегка кивнув, продолжил свой путь к панельному дому, оставив после себя ощущение чего-то недосказанного.

Я обернулся на Артёма, он уже прекратил съемку и перебирал камеру в руках.

– Батарея садится быстро. Надеюсь, из-за холода, а не из-за брака. – сказал он, подключая наше устройство к портативной зарядке, и убрал его в портфель.

– Эх, надо было брать модель подороже… – с досадой произнес я.

– Забей, Паш, всё нормально, – отозвался Артём, успокаивая меня. – Запасных аккумуляторов хватит. Пусть камера отогреется и зарядится. А пока – в магазин сходим, купим чего на ужин. Сомневаюсь, что здесь есть круглосуточные магазины. И пиццу здесь точно не закажешь.

– Верно, лучше позаботиться заранее. Слушай, а откуда тебе известно про церковь? «Почему молчал?» —спросил я, настороженно глядя на друга.

– Да так… в самолете скучно было, а ты все время спал – не с кем словом перекинуться. Вот и залез в интернет – почитать про Зарю. На сайте какого-то блогера наткнулся на упоминание о церкви. Извини, что сразу не сказал. Боялся, что окажется фейком, или снимки старые, и там уже руины одни. Ты бы расстроился, что не получилось снять ничего интересного – вот я и молчал. Зато теперь точно знаем – церковь есть, – ответил он, избегая моего взгляд.

Его уклончивый тон вызвал у меня ещё больше вопросов.

– Да ладно тебе, – протянул я, стараясь сгладить неловкость. – Я бы не расстроился. Просто твоя таинственность меня насторожила. Теперь точно – наша цель церковь. Нужно обязательно снять её

– Обязательно сходим, времени ещё полно, а пока нужно в магазин, у меня осталась последняя сигарета. А церковь… отснимем позже, можно и с воздуха, с дрона, – добавил он легкомысленно, но в его словах чувствовалась некоторая небрежность

– Хорошо, пошли. – согласился я, хотя предчувствие чего-то нехорошего не покидало.

Мы направились к магазину, вгрызаясь в холодный ветер, который, казалось, проникал до костей. Пустые улицы и темные окна усиливали ощущение заброшенности – будто город замер в полусне, ожидая чего-то страшного. Артём молча шагал рядом, насвистывая себе под нос мелодию, которую я не узнал.

Люди по пути нам уже не встречались, зато было много собак. Одни просто бродили в поисках еды, стаями по пять – десять штук. Другие, подобравшие костистые бока, одиноко жались к мусоркам и смотрели нам вслед глазами, полными холодной тоски. Однако по пути мне удалось разглядеть и третий тип этих бездомных зверушек. Подобных псин я не встречал ни разу: худые до болезненности, плешивые, вонючие, часто с вывернутыми лапами и искусанной мордой в кровоподтёках, это особенная каста, которая одним видом сразу выделялась на фоне остальных четвероногих. При виде нас эти твари, иначе обозвать их сложно, замирали на месте, бросали быстрый взгляд в нашу сторону и убегали прочь. Я смотрел на Артёма, он старался показать вид, что не обращает внимания на слежку со стороны псов, но было заметно, что он следил за ними.

Когда мы дошли до магазина, стало ясно, что он работает. На стекле висела бумажка с графиком – с девяти до пяти. После жизни в центральной России, время работы казалось строгим, и я был рад, что мы успели до закрытия.

Внутри магазин оказался маленьким, но плотно заставлен стеллажами. Ряд выцветших этикеток и скромный ассортимент товаров навевали тоску. Несколько банок с консервами, пара пачек макарон, засохший хлеб, дешёвое вино и крепкий алкоголь, стоявшие на полке как единственные признаки «роскоши».

Когда мы с Артёмом начали выбирать продукты, женщина за кассой начала нас разглядывать. Её лицо украшено толстым слоем косметики, волосы аккуратно уложены, а ярко-красный маникюр сиял под светом магазинных ламп. Все-таки факт, что женщина, где бы она ни была, все равно остается женщиной – правдив, и её внешний вид смог немного душевно согреть меня. Заметив её заинтересованность, я решил завести диалог.

– Здравствуйте, вы прекрасно выглядите! Меня зовут Павел, мы студенты из Москвы, снимаем документальный фильм. Не уделите ли нам пару минут – всего несколько вопросов? – быстро произнес я, жестом показывая Артёму – пора начать съёмку

Женщина с улыбкой моргнула, наше внимание ей явно льстило. Пряча едва заметный смешок, она скрестила руки, но её брови приподнялись с интересом.

– Да откуда ж такие красивые студенты в Зарю пожаловали? – протянула она, оглядывая нас, словно оценивая, правда ли мы здесь по учёбе. – Сюда редко кто заезжает, а с камерой так вообще никого не видела уже лет десять.

– Ну, для диплома нужно показать жизнь в небольших городах, – ответил я, надеясь, что любопытство возьмёт верх над её осторожностью. – Пытаемся разобраться, чем живёт Заря, как люди тут остаются и какие трудности с радостями находят.

Она снова хмыкнула, теперь уже с лёгкой насмешкой, но в глазах её появилась доброта.

– Радости? Хм, редкость они тут, да и народ у нас закрытый, мало ли что подумают, – женщина усмехнулась и поправила локон. – Но спрашивайте, если надо, что смогу – отвечу.

Артём настроил камеру, кивнул мне, показывая, что мы готовы начать. Я задал ряд вопросов, стараясь сохранить дружелюбие в тоне:

– Как вас зовут? Как давно вы живёте в Заре? Нравится ли вам здесь?

Женщина задумалась, сложив руки на груди и глядя в сторону, словно пытаясь собрать мысли.

– Зовут меня Галина Константиновна, – тихо произнесла она. – Здесь я проездом по работе. Так-то я с соседнего поселения, оно побольше, и блага цивилизации там развитие. Просто здесь сразу две продавщицы заболели, а меня на подмену командировали за двойную оплату. Хоть и пустовато тут, но от лишних денег грех отказываться. Вообще в Зарю я раньше часто ездила, у меня здесь подружки жили, они меня гадать учили. Потом девчата переехали – и я забыла про это место. А теперь вот – судьба вернула, второй месяц здесь торгую.

– И как же вы здесь выживаете? – поинтересовался я. – Один магазин на весь город… как справляетесь с трудностями?

Женщина посмотрела в окно, где в сумерках едва заметно сновали те самые тощие, рваные собаки, что попадались нам на пути. Она вздохнула.

– Как-то выживаем, – лицо её мгновенно помрачнело. – Заря – не для слабых. Говорят, здесь люди меняются со временем. Становятся… тихими, мрачными. Вы осторожнее здесь, молодые люди. В городе есть своя… изюминка, местная такая. Здешние жители и Библию читают по-своему, и верят – как-то странно… Вера у них – смесь православия, язычества и чего-то… зловещего. Держитесь подальше от…

Не успела она договорить, как вдруг из её носа потекла струя густой, красно-чёрной крови. Галина ахнула, подняв руку к лицу, и застыла, беспомощно моргая. Внезапный рёв раздался снаружи – собаки, что до этого просто бродили под окном, разом взвыли, будто охваченные паникой. Самые крупные кидались на окно, клацая зубами и пытаясь выбить стекло.

Я вцепился в перцовый баллончик в кармане. В этот момент одна из этих тварей, замирая, встретила мой взгляд. Её глаза, тёмные и пустые, задержались на мне лишь на мгновение, после чего собака поджала хвост и отступила, увлекая за собой остальных. Вой стих так же внезапно, как начался, оставив за собой лишь гнетущую тишину.

Женщина, наконец, отняла окровавленные пальцы от лица, её губы дрожали, но в глазах читалось предупреждение. Артём убрал камеру, достал из сумки салфетки, купленные для протирки объектива, и протянул женщине. Она молча кивнула, вытирая лицо. На её губах появилась попытка улыбки, но глаза оставались затравленными. Мы молча показали пальцем на нужные продукты. Она пробивала их с такой бесшумной сосредоточенностью, словно всё происходящее уже не имело для неё значения. Уже у двери магазина Галина издала слабый звук, словно пытаясь окликнуть нас, но голос её сорвался на хрип. Она смотрела нам вослед – в глазах стояли слезы, отражая весь ужас и безнадежность этого места. Её безмолвный взгляд молил об осторожности, но слова замерли на губах.

Выйдя из магазина, мы увидели – время к вечеру. Солнце едва пробивалось сквозь серую мглу, но для съемок с дрона еще годилось. Однако Артём предложил вернуться в отель и отдохнуть.

– Завтра, – сказал он, – Нужны свежие силы – дел еще невпроворот.

Я не чувствовал усталости – наоборот, энтузиазм бил ключом после болезни, но спорить не стал. Всё-таки Артём очень сильно помогает мне, и с его мнением нужно считаться.

Путь назад мы проложили уже по-другому, по невиданному нам ранее маршруту, дабы рассмотреть побольше городских мест, подметив для себя интересные. Среди намозоливших за день глаз панельных домов выделялись и другие вещи, например, центральная площадь имени Ленина, на которой, как можно догадаться, стоял памятник вождю. Монструозный, мраморный Ильич, непоколебимо возвышался. Одной рукой он держал край своего пальто, а другой указывал на заброшенное здание главпочтамта, опознать которое можно было лишь по ржавой вывеске из профильной трубы.

Неподалёку мы заметили аптеку и банкомат, расположенные прямо в одной из квартир на первом этаже жилого дома – такие находки могли бы стать своеобразной изюминкой нашей документалки. В целом обстановка дня немного разрядилась: центр города показался самым «дружелюбным» местом, и мы, отойдя от дневного шока, уже вовсю шутили. Артём подметил, что здесь всё равно лучше, чем в жилом комплексе на границе МКАДа, а я с сарказмом заметил, что не хватает дешевой пластмассовой стелы с надписью: «Я люблю Зарю-10».

После этих небольших открытий и нашего шуточного настроения мы наконец вернулись в отель, готовясь к следующему дню и его неизведанным тайнам.

Но не успев до конца открыть входные двери, мы услышали чей-то голос:

– Добрый вечер, господа! – раздался громкий голос, эхом пронесшийся по пустому холлу

Войдя в холл, мы сразу заметили перемены. Посреди фойе появился широкий деревянный стол и стулья – не новые, но вполне пригодные. За ними сидели уже знакомый нам старик и неизвестная личность. Это мужчина спортивного телосложения, на вид лет сорока пяти. Одетый в тёмный строгий костюм и черные, как смола, туфли. Поняв, что мужчина здоровается с нами, мы подошли к столу и, пожав ему руку, поздоровались в ответ. Мой взгляд упал на его запястье – там красовались старинные часы «Молния», советская классика с едва различимой черной гравировкой на циферблате. Несмотря на почтенный возраст, часы выглядели безупречно – сияли, словно новые.

– Прошу прощения за неучтивость, я не представился. – заговорил мужчина. – Виктор. Очень рад знакомству

– Взаимно, – ответил я. – Меня зовут Паша.

– А я Артём, – вслед за мной представился мой друг.

– Ну, джентльмены, предлагаю вам присоединиться к нам. Здесь, в Заре, не так много развлечений, и, дабы немного отдохнуть и пообщаться, мы собираемся по вечерам и играем в карты. Естественно, не на деньги, а просто сопровождаем беседу игрой.

– Конечно, не на деньги, – подал голос старик, недовольно хмыкнув. – Только дурак будет с шулерами по типу тебя на бабло играть.

– Ну что вы, Михал Палыч, опять за свое. Всё бормочите и бормочите, я же знаю, что вы на самом деле светлый и гостеприимный человек. Молодёжь может не так вас понять и подумать всякое. Постарайтесь, пожалуйста, сегодня без этого.

Пока Виктор разговаривал со стариком, мы обменялись с Артёмом молчаливыми взглядами. Вечер в компании выглядел интригующе и манил больше, чем старый телевизор в номере.

– Ладно, почему бы и нет, – кивнул Артём, усаживаясь напротив старика. Я последовал его примеру.

– Не солидно сидим. Предлагаю выпить за знакомство, – сказал Тёма и потянулся в свой рюкзак, достал оттуда водку и палку колбасы, купленную сегодня в магазине.

Дед будто ждал этого момента всю жизнь, он тотчас помолодел, пулей стремясь к своей каморке, и через мгновение снова оказался за столом, принеся на всех хрустальные стопки.

Старик с жадностью взглянул на бутылку, затем – на Артёма.

– Колбасу убери, лишнее, – буркнул Михаил.

Виктор налил по первой, подмигнув нам с весёлой хитринкой.

– За приезд, господа! – произнес он, чокнувшись с нами.

Мы залпом осушили стопки, и Виктор, не теряя времени, раздал карты. Спустя пару ходов разговор закрутился вокруг местных особенностей.

– Эх, – начал Виктор, с горечью глядя на бутылку, – Жалко Слава плохо чувствует, сейчас бы посидел с нами, взбодрился немного, с вами познакомился.

– Слава? – спросил Артём. – Я так понимаю, это тот тип – сумасшедший толстяк, который бродит в одном халате и ломает иконы. Ему не здесь надо быть, а в больнице лечиться.

Виктор нахмурил брови, недовольно поджав губы. Очевидно, резкость Артёма его задела

– Ну… – протянул Виктор. – Во-первых, не каждая лечебница избавит от душевной муки и кошмаров, которые терзают Славу. У него тяжелая судьба, не каждый способен вынести такую боль и не сломаться. Но я верю – он справится и победит свою болезнь. И именно здесь его место борьбы, хочет Вячеслав того или нет. А во-вторых – никаких икон он не ломал. То изображение в рамке было ересью, накалякали чёрта с нимбом – истинное богохульство. Сам видел, верно? Так что… не перевирай

Артём отмахнулся, но что-то зловещее мелькнуло в его глазах.

– Если бродить голым и реагировать на всякую провокацию называется «борьбой», тогда я чего-то не понимаю, – сказал он довольно грубо.

Виктор тяжело вздохнул, не став это комментировать. Впрочем, уже я не мог оставаться в стороне.

– Артём, постой, – сказал я, переводя взгляд на друга. – Что с тобой происходит? Зачем ты так агрессивен? Возможно, Виктор прав, и Слава – просто несчастный больной человек, ищущий покоя на родине.

Артём посмотрел на меня, и его лицо стало мягче:

– Прости, Паш. Ты прав.

Зная его, я понимал, что он извинялся скорее передо мной. Артём всегда был резок, но сейчас в его грубости было что-то… острое. Казалось, что это место тоже давило на него, как и на меня.

– Ладно, – сказал Артём, раскладывая карты. – Может, теперь вы расскажете о себе? Вы здесь – по делам или к родственникам

Виктор откинулся на спинку стула и хмыкнул:

– Я отвечу тебе на вопрос, но прежде спрошу у всех одну вещь. Знаю, разговоры о религии и политике не приветствуются, особенно с малознакомыми людьми, но простите за невежество. Мне очень любопытно, верите ли вы в бога?

Вопрос повис в воздухе, оставив нас в молчании. В голове что-то вдруг зашевелилось, неприятное и холодное. Я почувствовал, как страх сдавил меня изнутри. Я вдруг понял, что не знаю ответа. И вроде ничего страшного, многие люди не способны чётко выразить свои мысли относительно религии. Однако, я не просто не знал ответа на вопрос, я о нём никогда не думал. Шквал неразрешимых вопросов, требующих ответа. Моя прошлая жизнь, мои принципы, мои цели – всё потеряло смысл, превратившись в прах. Впервые в жизни я задумался о том, что действительно важно – есть ли Бог, есть ли жизнь после смерти, есть ли хоть какой-то высший смысл во всем этом кошмаре?

– Я верю в Ленина… и в торжество коммунизма! За Родину! – провозгласил старик, поднимая рюмку

Виктор улыбнулся, кивнул и повернулся к нам.

Я снова вернулся к своим мыслям, и странное ощущение нарастало с каждой секундой. Этот простой вопрос привел меня к внутренней тревоге, в голове открылась невидимая дверь к чему-то глубокому и потерянному. Казалось бы, какая разница, верю я в Бога или нет? Но, глядя на свои карты, я осознал, в мозге пульсирует нечто большее: дилеммы, словно забытые, но вдруг вырвавшиеся наружу. Мы просто не слышим их? Куда уходит душа после смерти, и вообще – есть ли у нас душа? Эти вопросы, которые, наверное, каждый человек задавал себе хоть раз в жизни, вдруг обрушились на меня лавиной, и я не могу найти ответа ни на один из них. Моя жизнь, мои убеждения, мой путь. Почему я никогда не задумывался о том, есть ли Рай и Ад? Умеют ли животные разговаривать, но сюда – всё, что должно было казаться привычным и знакомым, теперь представлялось каким-то зыбким и неуловимым. Холодный и пустой взгляд с «веера» в руках перескочил на Артёма, который собирался дать свой вариант видения религии.:

– Что до веры… Да, верю в Бога, – сказал он с лёгкой усмешкой, – но это не значит, что я стану слепо следовать за ним. Куда важнее, что я верю и даже знаю о существовании зла. И я не про зло, которое мы видим каждый день вживую или по телевизору. Не про жадных, грубых людей и даже не про маньяков, насильников, убийц. Я про то истинное, притаившееся, мифическое зло, черное, как обсидиан, вонючая, как сдохшая скотина, алчном до власти – как самые жестокие тираны. Я уничтожу его, как только встречу у себя на пути.

Виктор внимательно посмотрел на него, словно взвешивая каждый сказанный слог.

– Вот как… – пробормотал Виктор. – И ты думаешь – тебе хватит сил?

– А тебе? – в ответ моментально спросил Артём.

Я чётко слышал каждое их слово, однако мозг наотрез отказывался анализировать и связывать всё воедино. Меня по-прежнему не отпускали дурные соображения. Мир вокруг вдруг начал расплываться, словно густой туман заволок сознание. Резкий страх сдавил грудь, и руки невольно задрожали, ком собрался в горле, в моменте хотелось просто вырваться на стол, в надежде, что это как-то поможет мне.

– Эй, Пашка, ты чего? От водки поплохело? – Виктор заметил, как я побледнел, и наклонился ближе, подавая стакан воды.

Артём отреагировал сразу: положил руку мне на плечо, придавая уверенности.

– Всё нормально, – произнёс он, отводя Виктора взглядом. —Паша долго болел и только недавно оклемался, видимо, есть еще остаточное явление.

Виктор кивнул, задумчиво рассматривая меня. Легкая тень сожаления промелькнула на его лице, и он спокойно ответил:

– Прошу прощения, Павел. Не хотел выводить тебя из равновесия.

Я сделал глоток воды, вдыхая глубже. Мир понемногу перестал дрожать.

– Да, всё нормально, спасибо. Просто устал, видимо, да и перепил немного… Я обязательно дам ответ на ваш вопрос Виктор, только чуть позже – усмехнулся я, стараясь вернуть разговор в русло.

Виктор улыбнулся и сказал:

– Хорошо, Паш, я буду ждать.

К этому времени водка почти кончилась, а время близилось к полуночи. Меня хотели отправить в номер пораньше отдохнуть, но я вновь почувствовал себя нормально. Как будто бы я и не пил вовсе. Тогда было решено закончить бутылку и разыграть последнюю на сегодня партию.

– Ну что? – зевая, спросил Артём. – Теперь вы расскажете о себе?

Виктор опустил глаза вниз, изображая стеснение, и наконец-то решил ответить.

– Я диакон, проще говоря, помощник священника. В советское время работал в Заре, тут же и пришёл к Богу, потом уволился и переехал обратно в родной город. Сейчас вернулся по делам, изначально планировал приехать на пару дней. Но, встретив старого знакомого – Славу, узнал о его тяжелой болезни и решил задержаться, пока душа товарища не излечится. Вот и вся история.

– Мне кажется, далеко не вся, но сделаю вид, что ответ получен. – подытожил Артём.

Наша игра в карты подходила к концу. Мы разошлись по номерам, каждому было что обдумать. Перед уходом дед, Михаил Палыч, ворчливо пожаловался на плохое обслуживание местной электростанции, предупреждая, что свет здесь часто отключается. Прощаясь, старик ворчливо пожаловался на перебои света – «вечно мигает, – бурчал он, – то там, то сям». Артём усмехнулся – явно не придал значения его словам. Но Виктор напрягся, словно этот мелкий бытовой сбой означал для него нечто большее.

Когда все начали расходиться, Артём потянулся за телефоном.

– Паш, ты иди в номер, отдыхай, – сказал он. – У тебя сегодня и так был трудный день. А я еще немного посижу здесь – интернет тут лучше, чем в номере. Созвонюсь с девушкой по видео. Надолго не задержусь.

Я предложил подождать, но Артём отмахнулся.

– Серьезно, Паш, не сиди со мной. Ты ведь только что в себя пришел, а я сейчас застряну в телефоне до утра.

Я кивнул, неохотно соглашаясь.

Вернувшись в номер, я рухнул на кровать и включил телевизор. Мигнул экран, словно согласившись с усталостью, и загудел, зашуршал, начав вещание исторического канала. Расслабившись на мягком покрывале, я коротко подвёл итоги дня, продумал пару планов на завтра: обследовать окрестности, встретить побольше местных, сделать съёмку с дрона. Интересно было узнать побольше о таинственной церкви, про которую говорил сегодняшний мужик, а также узнать, почему город имел закрытый статус. Эти вещи явно дополнят фильм и сделают его интереснее. Перебрав все мысли, я окончательно настроился на сладкий сон под телевизор, напоследок лишь быстро взглянув на наклеенную иконку около дверного косяка.

Экран телевизора мягко мерцал, и голос за кадром безучастно начал рассказ:

«… Секты Скопцов и Хлыстов – одни из самых зловещих и малоизученных религиозных движений Российской империи. Они зародились в XVIII веке и вызвали ужас и интерес к своим тайным ритуалам и радикальным представлениям о спасении души. Эти движения возникли среди крестьян и низших слоёв общества, что добавило их верованиям особую суровость и отчуждённость от официальной церкви…».

Экран показывал старую фотографию – бледные, измождённые лица с яростными глазами, угрюмые женщины в тёмных одеяниях. Ведущий продолжал:

«… Скопцы, именуемые также «белыми голубями», следовали крайней форме аскетизма, направленного на «очищение от греховной плоти». Их лидеры проповедовали, что спасения можно достичь только через полное подавление телесных желаний. Однако это подавление доходило до жестоких обрядов – самоувечий и ритуальных кастраций, которые они называли «вторым крещением». Веря, что сексуальная энергия является корнем всех грехов, они пытались «изгнать» её из своего тела. Скопцы считали, что после обрядов очищения человек обретает истинное душевное спокойствие и становится «ближе к Богу». Многие из них жили уединённой, почти монашеской жизнью, в отдалённых поселениях, сторонясь внешнего мира и не подпуская к себе чужаков.

Секта Хлыстов, в свою очередь, создавала образ более экстатического пути к спасению. Их собрания, именуемые «радениями», проходили в таинственной атмосфере, где приверженцы молились и танцевали до изнеможения, входя в состояние, похожее на транс. Хлысты верили, что через страдания и физическое истощение можно достичь очищения. Они считали себя «христами» и «богородицами», переосмысляя образы святых и отказываясь от официального христианства. Хлысты отрицали необходимость церкви и священников, полагая, что связь с Богом может быть достигнута только напрямую, через страдания и личные откровения. Некоторые их собрания сопровождались жестокими самоистязаниями, после которых участники падали без сил, веря, что таким образом они приближаются к высшей праведности. В Российской империи присутствовали и другие секты. Бегуны, штундисты и молокане также относились к религиозным движениям, выделявшимся на фоне традиционного православия, однако их взгляды и практики были куда более умеренными и не носили такого шокирующего характера, как у скопцов или хлыстов. Они скорее стремились к духовной простоте и личному обращению к вере. Это, разумеется, делало их «еретиками» и неудобными в глазах властей, но они не практиковали ритуалов, вызывающих страх или шок.».

На экране снова промелькнули картины – люди в белых одеяниях, их лица с отчаянным выражением, переполненные страхом и верой.

Голос ведущего снизился до таинственного шёпота:

«Согласно преданиям, после многочисленных преследований со стороны властей часть скопцов и хлыстов была сослана в Сибирь и на Дальний Восток, где им удалось избежать гибели, некоторые смогли сбежать из лагерей и основать свои небольшие поселения, что раскинулись от Якутска до Анадыря. Считается, что до наших дней отдельные группы смогли сохранить свои традиции и до сих пор проживают в глубине России, создав при этом свои, уже новые культы и отдельные сектантские движения».

Прямо в этот момент лампа и телевизор в номере мигнули и потухли, оставив меня в полумраке.

– Сигнал, что пора спать, – подумал я, повернувшись на другой бок, засыпая.

Темнота. Я сижу на чём-то холодном и твёрдом. Вдруг заиграла мелодия, неестественный звук словно ножом резал мне уши. Это ужасно, смесь плохой игры на скрипке и ультразвука. Да… Правда, я чувствую с моих ушей точно идет кровь! Она не спеша, теплой струей льётся по плечам и скоро дойдет до ступней. Хочется заткнуть уши, но не пошевелить руками. Слава Богу, мотив меняется, теперь он даже приятный. Резко запел хор. Меня окружили сотни людей, голосившие изо всех сил. Я пытаюсь вслушаться и разобрать слова, но не могу.

Я оказался в пустой деревянной комнате, лишенной окон. Стены, словно в музее пыток, были сплошь увешаны маленькими, кривыми зеркальцами и тяжелыми, черными от копоти канделябрами. Комната была пуста, но вокруг, совсем близко, шептались голоса, неразборчивые и пугающие. Внезапно сквозь крышу, нарушая законы физики, проплыл вниз тяжелый, дубовый гроб. Стены растворились в воздухе, и я оказался на огромной, уходящей за горизонт равнине, покрытой желтой, высохшей травой и колючими сорняками. Над равниной нависло низкое, отравленное небо цвета болотной тины. Густой туман полз по земле, скрывая все вокруг. Из земли, словно черные зубы, начали подниматься могильные кресты. Через мгновение вся равнина была ими усеяна. Хор не утихал и продолжал, надрываясь, издавать загадочные слова. Пасмурная погода сменилась ярким кроваво-оранжевым солнцем, туман под ногами испарился. Я решил осмотреть себя, дабы хоть чуть-чуть понять, в какой ситуации нахожусь. Оказывается, на мне нет одежды, всё, кроме трусов и крестика, испарилось. Видно, по телу стекала кровь с ушей, успевшая засохнуть и почернеть. Сижу я на старой табуретке, а руки, как было ранее предположено, завязаны сзади.

Как только я перевел взгляд с ног, перед глазами появилась фигура, одетая в чёрные, свисающие до пола, облачение. Нечто приблизилось ко мне вплотную и подняло голову на уровень моих глаз. Невозможно понять, кто передо мной, мужчина или женщина. Лицо было скрыто наравне со всем телом, прорезь присутствовала только для рта. В ней были заметны болотно-синие, потрескавшиеся губы. Хор начал затихать, а сущность плавно наклонялась ближе к моему лицу. Губы зашевелились, обнажая гнилые зубы и выпуская изо рта трупный запах.

– Скора мы вкусим, и снова будем вместе! – вырвалось милым девичьим голосом из пасти.

Клянусь, это самое красивое, что доводилось мне слышать в жизни, будто ангельские мотивы смогли дойти до меня. Существо, судя по всему, женского пола, развернулось и отправилось в сторону черного креста. Он был выше остальных и выделялся на фоне. Дойдя до середины, её движения перестали напоминать человеческие, теперь тварь двигалась резкими, рваными, быстрыми движениями, словно перемещалась в рывках. Оставшиеся полпути до цели оно преодолело за секунды. Я моргнул, и этого хватило для внезапного, таинственного появления безликого тела, распятого на кресте. В руках загадочной фигуры засверкал нож и моментально пошёл в действие. Хорошо, что я не мог разглядеть происходящее, боюсь, иначе я бы сошел с ума. Нож даже не двигался, нет, он скорее телепортировался из одной точки в другую, настолько сумасшедшая скорость. Кровь с ошметками заполнила местность, терзания прекратились, разделочный инструмент упал на землю, а существо замерло. И вновь я слышу божественный голос.

– Скоро мы вместе вкусим плод… И тогда ты вернёшься, – произнесло нечто.

Затем существо развернулось и резкими, механическими движениями, словно сломанная кукла, направилось ко мне. Не успел моргнуть, как уже держал во рту кусок сырого мяса. Вкус металлической крови, стекающей по моим губам, вызвал дикую истерику. Задыхаясь, пытаясь избавиться от плоти, у меня получилось выплюнуть кровавый ошмёток на пол. Сердце колотилось от испытанного безумия, холодной пот проступил на лбу. Существо издало дьявольское хихиканье, эта ситуация лишь раззадорила его.

Неожиданно, нечто одним прыжком оказалось на моих коленях. Тёмная мантия скрывала фигуру, а капюшон затмевал лицо. Даже вблизи мне не удалось разглядеть лицо – лишь чёрное пятно.

Неизвестное медленно подняло руку, держа в когтистых пальцах кусок мяса. Оно начало жевать его, демонстративно, словно показывая, как я должен это сделать. Кровь стекала с мяса тонкими струйками, капая мне на ноги. Звуки жевания были отвратительными, видно было, как оно наслаждалось каждым моментом.

– Вот так… – прошептало существо с издевкой. – Вот так это делается. Учи-и-ись. Ты ещё слишком слаб.

Мой мозг перестал воспринимать безумие, творившееся на глазах. Я даже не успел осознать, как табуретка вместе с нами оторвалась от земли, и, словно пуля, мы полетели в сторону гроба. Крестик на мне раскалился и стал плавиться на кусочки, прожигая дырку в груди. Возможно, это спасло меня: не долетев до гроба, стул отшвырнуло в сторону невидимым импульсом.

– Сначала надо снять грязь, а только потом есть, – последняя фраза, услышанная мною.

Очнулся на полу возле двери, головные боли сковали меня, и то ли от пережитого, то ли от водки я блеванул прямо под себя. Свет в комнате хаотично начал гаснуть и включаться. Подняв голову вверх, я заметил истинное чудо. Окантовка креста на иконке засветилась пульсирующим белым светом. Это не пугало, а скорее успокаивало: будто таинственный свет защищает комнату. Я собрал в себе все силы, поднялся и лег обратно на кровать.

Электричество вроде стабилизировалось, однако появился новый источник раздражения. Сквозь тонкие стены отеля я услышал душераздирающий крик.

– Я больше так не могу, нет!!! Я не могу! Сколько, блять, можно. Я хочу сдохнуть. Сдохнуть! Опять эти кошмары, – прокричал мужской голос, в котором мне удалось узнать того самого Славу.

Озлобленный вопль перешёл на более тихую речь, перемешанную с истеричным плачем.

– Петля! Я бы залез давно в петлю сам, мог закончить всё это, но не даёте сволочи умереть… Ладно я справлюсь, я сделаю всё чтобы отомстить… – подытожил он.

Его стоны затихли, и лишь вслушавшись, можно было уловить болезненные всхлипы. Я окончательно вымотался. Крест с наклейки погас, Артёма не было. Проверить время не было сил, и я, наконец, заснул.

Глава 3. Ворона.

– Просыпайся, Паш! Время уже десять. Сам потом будешь ругаться, что я не разбудил, и мы ничего не успели. Дома поспишь, – бодрый голос Артёма вывел меня из дремоты.

Я открыл глаза и увидел, что Тёмка уже полностью одет, с рюкзаком на спине, готов к работе. Потянувшись и проверив время, я почувствовал лёгкую тяжесть в голове и неприятный привкус во рту.

– Ладно, ладно, встаю, – пробормотал я, поднявшись с кровати. Вспомнив вчерашний кошмар, я спросил:

– А.… блевотину мою не видел?

Артём рассмеялся, махнув рукой. – Да всё нормально, не парься, ничего тут нет. Пол чистый, кристально. Это ты, видимо, в бреду спал, – сказал он с широкой ухмылкой.

Мне немного полегчало, но воспоминания о ночном кошмаре всё равно не отпускали. В голове мелькали обрывки: странная фигура в чёрных одеждах, кровавое солнце и безумные, надрывные крики. Но я решил отложить это на потом. День только начинался, и нам предстояло снять кучу материала.

– Что снимаем сначала? – спросил он, натягивая кроссовки.

– Продолжаем брать интервью у местных. – ответил я. – Нужно побольше разузнать о жизни в этом месте, вчерашних двух опрошенных будет маловато. Так же снимешь меня на фоне площади, я расскажу краткую историю Зари. А потом снимем город с дрона и захватим его атмосферу.

Мы быстро спустились по скрипучей лестнице, поздоровались с Михаил Палычем и вскоре оказались на улице. Холодный, влажный воздух, словно хороший кофе, моментально привёл меня в чувство. Город за ночь не изменился: обшарпанные дома, разбитые дороги, улицы, почти пустые и безмолвные. На каждом шагу чувствовалось, что время здесь остановилось.

– Ладно, начнём, – сказал я, и мы с Артёмом двинулись вперёд по главной улице.

Первыми нам встретились двое мужчин средних лет, куривших на автобусной остановке, которая давно не выполняла свою истинную роль, а служила перевалом, где можно перевести дух. Они согласились дать интервью, хоть и выглядели равнодушными к нашим вопросам. Один из них лениво сказал:

– Жизнь тут… Как везде пацаны. Мы, работяги, выживаем только если вкалываем. Народ здесь, считай, застрял. Старики доживают, а молодёжь-то вон – в городах все, в Анадырь, кто побагаче Москвах да Питерах. Природа тут красивая, но я лично насмотрелся. Собак местных видели, а? Ладно, чего вас запугивать… – он замолчал, затянувшись и глядя куда-то вдаль.

Дальше мы разговорились с молодой женщиной, с ребёнком на руках. Она немного оживлённее отозвалась, рассказывая о быте в Заре-10:

– Тут спокойно, слишком даже. Места красивые, конечно. Вот только работы почти нет, школа закрылась, а в больницу через два села ехать надо. Живём сами по себе, привыкли, – женщина грустно улыбнулась и передала ребёнка своей матери, сидящей рядом на лавочке.

Пока Артём снимал их, я смотрел на городские пейзажи. Лаконичные ответы местных только усиливали ощущение безвременья.

Мы остановились ещё у нескольких человек, их рассказы тоже не радовали. Пожилой мужчина с кожаным рюкзаком обмолвился о том, что «секретным статусом» никто не интересуется.

– Всё, что осталось от Зари-10, – это воспоминания. А вообще тут говорят, что город раньше для чего-то важного строили… – он замолчал, насторожённо посмотрев на камеру.

– Спасибо за интервью не могли бы вы подсказать, что в городе можно снять примечательного? – спросил Артём, выключив запись.

– Примечательного? Ничего, – неохотно ответил мужчина, его глаза забегали. – Ребят, примечательная тут только природа. Езжайте в Анадырь, подкиньте мужикам пару рублей – они вам охрененную экскурсию проведут. Поснимайте лучше там, а потом можно и домой греться, – он мотнул головой в сторону окраины, намекая – тут делать нечего.

После того, как мы опросили с десяток человек, я почувствовал лёгкую усталость. Люди говорили об одном и том же: пустой город, отсутствие работы, старые тайны, о которых никто не хочет вспоминать. Казалось бы, материала уже было достаточно для обычного документального фильма, но мне чего-то не хватало.

Мы остановились у центральной площади, и пока Артём курил, я подвёл итог в мыслях. Да, мы получили основную информацию: жизнь в забвении, суровая природа, следы прошлого, которые никто не стирает. Но всё это выглядело обыденно. Для фильма, который захватит зрителя, нужны более яркие моменты – что-то по-настоящему уникальное, что сделает Зарю-10 живым персонажем.

Вскоре мы дошли до площади и установили камеру, чтобы снять меня на её фоне. Я рассказал краткую историю Зари-10, полученную из открытых источников.

– Город Заря-10 основали в 1954 году, – начал я, стоя перед пустынной площадью. – Тогда здесь нашли крупное месторождение угля и построили единственную шахту, которая долгие годы обеспечивала углём и теплом всю округу. Шахта служила главным источником дохода и работы для местных жителей, и к началу 60-х Заря-10 начала постепенно разрастаться, превращаясь в процветающее поселение на фоне суровой тайги.

Я выдержал паузу, и камера слегка качнулась, показывая вид на выцветшие фасады пятиэтажек и молчаливые улицы вокруг.

– Но в 1963 году городу внезапно присвоили статус закрытого. Это решение не объяснили ни тогда, ни позже – даже сегодня подробности остаются засекреченными. Согласно слухам, здесь могли располагаться военные радары или системы ПВО, прикрывающие северные границы страны. Город перестал появляться на картах, его жизнь окутала завеса секретности, а жители оказались словно отрезанными от мира.

Я заметил, как за моей спиной одинокий прохожий замер, насторожённо поглядывая в нашу сторону, но не стал обращать внимания, продолжая рассказ.

– После развала СССР закрытый статус с города сняли, но к этому времени его величие давно кануло в прошлое. Люди уезжали, шахта закрылась, и с каждым годом население редело. В 80-е здесь жило около 7,5 тысяч человек, но по последней переписи 2010 года – всего 700. Большинство домов опустели, шахта так и осталась заброшенной, а почти все оставшиеся жители – пенсионеры, скромно доживающие свой век.

Мы перешли к панорамному виду города. Ржавые водонапорные башни, обшарпанные многоэтажки с выбитыми окнами, мрачные аллеи с заросшими кустами. Я продолжил с оттенком таинственности:

– С каждым годом Заря всё больше напоминает призрак: улицы и дворы зарастают, дома разрушаются под натиском зимы и ветров. Город погружается в забвение. И всё же те, кто остались, говорят, что здесь есть что-то большее, чем просто покинутые дома и туманная история. Заря-10 – это место, где само время остановилось. И кто знает, возможно, оно таким и останется на десятилетия, не изменившись, как последний осколок другой эпохи, застывший среди Чукотки.

Закончив краткий исторический экскурс. Я подошёл к Тёме.

– Ну что? – спросил я. – Как получилось?

Артём, прищурившись, пересматривал только что отснятые кадры и со всей гордостью кинооператора ответил мне:

– Круто, прям по-взрослому. Я бы в начале ещё рекламу танков и казино вставил.

– Ха, была бы у меня возможность, я бы пять реклам вставил, – улыбаясь, сказал я Артёму. – Ладно, давай попробуем поснимать город с высоты.

Мы перешли к съёмкам города с дрона, запуская его с разных точек и поднимая над мёртвыми улицами. Сверху город казался ещё более бесформенным: крыши домов, поросшие мхом, плотно закрытые ставни, как глаза, закрывшиеся навеки. Площадь, скверы, развалины – всё это словно выпало из времени и тлело, накрытое серым покрывалом. Артём мастерски управлял дроном, плавно снимая панорамы и выискивая детали.

– Чёрт, смотри! – Я резко указал на пульт. – Вон там, видишь? Церковь.

Артём, вздохнув, нехотя направил дрон поближе к зданию. Полусгнивший купол церкви маячил на окраине города, окружённый мрачными деревьями и парой домов. Остов здания был почти полностью скрыт под чёрными пятнами плесени, и от него тянулся ободранный забор. Камера дрожала, когда Артём приблизился к разрушенной колокольне, вглядываясь в темноту окна.

– Да подлети ты поближе, кадры будут супер! – возбужденно просил я.

– Ладно, раз уж ты так настаиваешь, – пробормотал Артём.

Но как только дрон опустился, сигнал начал пропадать, что странно, радиус полёта был в запасе. Артём на последних секундах успел отвести беспилотник обратно, направив его в нашу сторону. Вдруг сверху внезапно сорвалась стая ворон. Они кружили вокруг, словно настороженные, пока одна, крупная, с мощным клювом, сорвалась вниз и захватила наш аппарат. Я побледнел, глядя на экран: ворона с остервенением уносила дрон прочь, благо связь восстановилась и можно было отследить, куда она летит. Пока мы растерянные смотрели на экран, отчаянная тварь перегрызла лопасти и упала вместе с добычей.

– Нет, твою ж мать! – заорал я, окончательно осознав происходящие, и бросился к месту крушения.

– Ты что, с ума сошёл? Подожди! – захлопнув пульт в ладонях, крикнул мне в след Артём, пытаясь догнать.

Добежав до места, я увидел, как ворона, словно стервятник, выклёвывала провода, проглатывая их с голодной жадностью. Порывшись в сумке, я нащупал перцовый баллон, правда поняв, что его эффективность под сомнением, подобрал обычную палку с земли.

Птица продолжала терзать дрон, как хищник, стараясь рассечь клювом корпус. Кровожадный блеск её глаз словно предупреждал: «Ещё шаг – и я разорву его полностью». Стараясь не мешкать, я подкрался к ней со спины и резко замахнулся, размахивая палкой, пока ворона не отлетела в сторону с громким карканьем, но не улетела, а села поблизости, наблюдая за каждым моим движением. Убедившись, что животное успокоилось, я схватил дрон, осматривая, насколько он повреждён.

– Боже, как он вообще выжил после такого? – сказал я вслух, не глядя на Артёма, который наконец догнал меня.

– Ты в порядке? – спросил он, всё ещё наблюдая за вороной, которая по-прежнему сидела рядом, пристально глядя на нас, словно выжидая момента.

Я кивнул, хотя мои руки слегка дрожали.

– Слушай, это всего лишь техника, ты так с ума сведёшь нас обоих! – Артём выдохнул и положил руку на моё плечо. – Если ещё раз такое выкинешь, я обижусь и будешь один ходить расспрашивать стариков.

Я фыркнул, пытаясь унять дрожь. Эта работа значила для меня намного больше, чем просто съёмки. Годы рутинных, скучных заданий уже давно опустошили меня, оставив разве что злое упрямство. Здесь, в этом забытом богом месте, я чувствовал себя компьютерной программой, в которую заложили единственную задачу – снять кино.

– Не нервничай, – ответил я, осторожно складывая остатки дрона в сумку. – Это мой шанс, понимаешь? Если сейчас остановиться, всё пойдёт прахом.

Артём закатил глаза, но уже не спорил. Пока я пытался понять, какие из частей беспилотника ещё пригодны, а что придётся выбросить, к нам подошёл Виктор. Он всё это время стоял неподалёку, спокойно наблюдая за всей этой сценой, поджидая удобного момента, чтобы вмешаться.

– У вас тут, я смотрю, проблемы с техникой, – сказал он, не отрывая глаз от сумки с остатками дрона.

Погруженный в свои мысли, я только кивнул. Артём, удивленный встречей, по-своему внимательно смотрел на Виктора, оценивая его и явно подумывая, насколько полезным он может оказаться в этот момент.

– Тут в городе есть один человек, который может помочь, – Виктор прищурился и закурил. – Иван Афанасьевич, знают его все, как местного гения. Два технических образования, Ленинскую премию получил в молодости, а теперь тихо в своей мастерской сидит и чинит всё подряд. Тостеры, машины, вездеходы – всё может сделать.

– Но что-то мне подсказывает, что это не бесплатно и не для всех, – осторожно сказал я, прислушиваясь к каждому слову Виктора.

– А ты догадливый, – кивнул он, выпуская струйку дыма. – Чужаков не любит из-за местных особенностей, хотя, если представиться ему и объяснить, кто вы и зачем, может согласиться помочь. Мастерская у него в гаражном кооперативе, тут недалеко, на улице Пролетарской.

– Можем попробовать, – ответил Артём, посмотрев на меня.

Я кивнул, обдумывая всё услышанное. Мастерская, пожилой местный мастер с опытом и характером… Картина складывалась сама собой, и, несмотря на недавние инциденты, во мне снова заиграл интерес. Было в этом Иване Афанасьевиче что-то, что пробуждало моё любопытство, он мог оказаться куда более интересным, нежели те, кого сегодня нам удалось опросить.

Мы отправились на поиски, и стоило нам завернуть за первый поворот, как снова мелькнула знакомая тень. Та самая ворона, словно привязанная невидимой нитью, следовала за нами.

– Да сколько можно! – буркнул Артём, нервно оборачиваясь.

Птица кружила над нами, издавая раздражающие звуки, словно насмехалась. Артём пытался не обращать на неё внимания, но его лицо становилось всё более напряжённым.

– Что она за нами таскается? Может, она… – начал я, но не успел договорить, как ворона, назло, снова пролетела прямо над нашими головами.

– Сука, отвали! – вдруг резко, гневно крикнул Артём.

Крик застал пернатую врасплох. Птица замерла в растерянности, а затем, потеряв управления, врезалась в старые провода, натянутые между покосившимися столбами. Раздался громкий треск, и её тело дёрнулось от удара электрическим током. Через секунду обугленный труп упал на пол, подняв клубы пыли, лишь кусок провода забавно свисал с обгорелого клюва.

– Чёрт – выдохнул я, отшатнувшись. – Ты это видел?

Артём посмотрел на меня и утвердительно кивнул головой.

– Ты чего, Тём? – спросил я, с трудом переваривая увиденное. – Как ты это сделал?

– Без понятия, – ответил он, явно стараясь держать серьёзное лицо. Но через секунду улыбнулся и добавил:

– Может, я новый король ворон?

Я ошарашенно покачал головой, глядя на тело птицы, из которого всё ещё шёл лёгкий дымок. Запах горелого мяса распространился на всю улицу.

– Да уж… – протянул я. – Скорее палач ворон… по неосторожности.

Продолжая путь, мы вскоре дошли до указанного Виктором места – в конце гаражного кооператива, за выцветшими от времени воротами, виднелись два строительных вагончика. Они были окружены трёхметровым забором с натянутой колючей проволокой, а по периметру висели ржавые таблички: «НЕ ВЛЕЗАЙ – УБЬЁТ». Обстановка здесь была мрачноватой, что вполне вписывалось в концепцию города. Повсюду громоздились горы разобранных машин, детали вперемешку с металлоломом, и по виду мастерской становилось ясно – Иван Афанасьевич здесь не просто ремонтирует технику, он словно собирает её заново, по крупицам.

На флагштоке у вагончика едва держался потрёпанный флаг СССР, чей красный цвет поблёк под ветрами и солнцем. Когда мы поднялись по деревянным ступеням и заглянули внутрь, там царил полумрак. Нас встретил пронзительный запах масла, пыли и металла – все ароматы, характерные для старых мастерских.

Внезапно за дверью послышался резкий скрежет, и из-за груды железок появился старый мастер. Он стоял в сварочной маске, которую тут же поднял. Его брови нахмурились, и он инстинктивно схватил кусок железной трубы, ещё горячей от недавней сварки.

– Кто такие? Чего надо? – в его голосе было всё: и удивление, и насторожённость, словно чужие лица здесь появлялись только в дурных снах.

Мы замерли, понимая, что шутки плохи, и подняли руки в жесте примирения. Я быстро произнёс:

– Иван Афанасьевич, не пугайтесь. Нам сказали, что вы единственный, кто может помочь с починкой дрона. Мы студенты, приехали сюда снять фильм про город.

Он постоял немного, выпрямляясь и всё ещё прижимая трубу к груди, будто собирался ей защищаться. Наконец, его настороженность слегка спала, и он сделал шаг вперёд, окидывая нас оценивающим взглядом.

– Документалисты, значит? А что ж так беспечно с дронами-то? С такой техникой надо бережно, это вам не запорожец. – пробурчал он, с иронией косо глянув на наш покоцанный дрон.

Мы наконец-то выдохнули и опустили руки вниз. Мастерская – вагончик, напоминала нечто среднее между кабинетом советского учёного и свалкой артефактов из прошлого века. На полках стояли стеклянные колбы, пробирки и флаконы с неизвестными химикатами, в уголке виднелись чертежи танков и тракторов, а над рабочим столом висела большая карта СССР, вся в красных и чёрных булавках. На стене красовалась титульная лента, слегка облупившийся, но всё ещё видимый девиз читался на ней: «Техника – это сила!» В углу стоял древний телевизор с искажённым экраном, по которому мерцали старые записи парадов и фильмов. Из магнитофона на полке доносился знакомый марш «Интернационала», стены этой комнаты были пропитаны временем и патриотизмом по несуществующей ныне стране.

Мы осторожно объяснили Ивану Афанасьевичу, что нам нужна его помощь и что именно мы снимаем. Он слушал молча, иногда кивая, но на его лице всё равно сохранялась тень подозрительности. После всех наших объяснений он произнёс:

– Ладно, я помогу вам, конечно, мне не доводилось ещё чинить такую технику, но думаю, я справлюсь.

Мастер взял в руки наш дрон и отправился на свое рабочее место.

– Сколько это будет стоить? – поинтересовался я, боясь не потянуть ремонт. – Понимаю, дело срочное, и цена от этого вырастет. Если денег не хватит, можем договориться о том, чтобы перевести на карту. Я заплачу после того, как вернусь домой.

Иван обернулся и посмотрел на меня с лукавой улыбкой, затем сказал:

– Да брось ты, за деньги. Мне самому интересно пощупать такую новинку. Давненько в моих руках не было современных изысков. Я починю всё бесплатно, из чистого любопытства.

Я кивнул, почувствовав облегчение, но интерес к самому Ивану только усилился. Пока он занимался подготовкой к ремонту, мне вдруг пришло в голову, что его рассказ о городе может добавить фильму особого колорита. Я не удержался и спросил:

– Иван Афанасьевич, а вы не согласитесь на небольшое интервью? Хотелось бы услышать ваше мнение о Заре и жизни здесь.

Старик поднял взгляд, на миг задумавшись, потом махнул рукой.

– Да я, знаешь ли, камер не люблю. Фото не гигиеничен, так сказать. Но если для дела… Почему бы и нет, – он усмехнулся, поправляя свои очки. – Про город рассказать стоит. Возможно, это будет даже полезно.

Артём установил камеру, кивнул, приготовляясь записывать. Иван Афанасьевич сел на табуретку и, вальяжно откинувшись, облокотившись на стену, собрался с мыслями и начал говорить.

– Заря-10 – это мой дом, моя небольшая родина. Знаешь, в больших городах все постоянно куда-то бегут, жадность кругом, деньги всем глаза застилают. Нормальной еды там не достанешь, природы нет, людей вокруг – куча, но толку мало. Возможно, я предвзят, и мне просто привычно быть одному. Однако с наукой не поспоришь, и уже давно доказано, что человек испытывает стресс, находясь в окружении огромного количества людей. Здесь всё по-другому: тишина, спокойствие, лишь природа красиво поёт песни своими ветрами и раскатами эха. Мигрантов тут нет, как и воров, а значит, и проблем меньше. Только вот людей сейчас не хватает даже для поддержания самых простых нужд.

Он вздохнул, мельком взглянув на Артёма, и продолжил.

– Если бы государство поддерживало такие города и деревни, выделяло средства на больницы, школы, детские сады – люди бы оставались здесь рядом с семьей, а не валили толпами. Сейчас… Последние старики доживают. Молодёжь, как и вы, хочет в большие города. Там карьера, удобства. Не поймите неправильно, я не против миграции. Я сам по молодости объехал весь Союз, бывал на технических конференциях не только в социалистических странах, даже смог попасть на научную базу в Антарктиде. Дело в том, что, когда люди едут в одно место, это плохо может закончиться.

Мне нравилось его слушать: впервые за весь наш день кто-то говорил о Заре с теплотой, с настоящей привязанностью к этому месту. Мне даже показалось, что именно такие люди могли бы стать главными героями фильма. Когда он замолчал, я решился задать ещё один вопрос:

– А какие у города минусы, помимо перечисленных?

Иван Афанасьевич задумался, поглаживая усы.

– Минусы… Ну, во-первых, с техникой беда. Я её люблю, а достать даже самые простые запчасти и оборудование сложно. Почта всегда задерживается, а про новинки и мечтать нечего. Второе… Зря выбрали место для города рядом с этими…

Он посмотрел на нас с какой-то тревогой, будто раздумывал, стоит ли делиться.

– Живут тут среди нас. Секта какая-то, а что у них за идеи, кто в неё входит – одному Богу известно. Сколько лет нахожусь здесь, но по-прежнему точно не знаю, кто в их рядах. Это может быть твой сосед или учитель. Опасные люди, в общем. С советских времён доносились слухи, что они проводят что-то вроде тайных обрядов. После распада всё ещё хуже стало, контроль над ними пропал. Боюсь, как бы не взбунтовались однажды, чего-нибудь не натворили. К тому же полиция далеко, за сто километров отсюда. Спасать нас будет некому.

– И что вы будете делать, если вдруг что-то случится? – спросил Артём.

Иван Афанасьевич окинул нас серьёзным взглядом, его рука на миг остановилась на молотке.

– Ну, я готовлюсь. Вооружаюсь, так сказать. В подробности вдаваться не буду, просто знаю – лучше перебдеть, как говорится. Если шизики надумают кого принести в жертву, у меня найдётся чем ответить.

Мы переглянулись с Артёмом, и на мгновение я почувствовал, что история Зари-10 раскрывается перед нами всё глубже и мрачнее.

– Парни, дрон, я починю, но это не быстро. Завтра забирайте, а пока можете заняться своими делами, – добавил Иван Афанасьевич, протирая очки.

Мы поблагодарили мастера, договорившись вернуться завтра. На обратном пути к центру Зари, я не мог избавиться от ощущения, что за нами кто-то наблюдает. Возможно, дело было в вороне, которая странно сопровождала нас весь день. Но теперь её не было видно, и тишина, казалось, только усиливалась.