Выйти замуж, продать сына

Фиктивный брак

Свет, пробивавшийся сквозь тяжелые портьеры, лишь едва смог разогнать мрак и холод, окутывавшие тишину новой спальни. Я сидела на краю большой, казавшейся мне бесконечной постели, в попытках осознать сказанное. «Наш брак будет фиктивным и продлится пять лет со дня рождения ребенка» – слова Георга звучали в ушах, моё сердце бешено колотилось, а разум отказывался принимать эту реальность. Как могла я оказаться здесь, в этой комнате с человеком, который стал моим мужем, хотя передо мной стоял лишь незнакомец?

Георг стоял у окна, его фигура, четко очерченная светом, производила впечатление как будто бы каменной статуи. Он смотрел на улицу, и я чувствовала, как он полностью игнорировал меня.

– В смысле? Как это возможно? – сказала я, нарушив тишину, но в ответ лишь ощутила его равнодушие. В его глазах не было сожаления, лишь холодный расчет, будто эта ситуация была ничем иным, как частью давно задуманной схемы.

– Фиктивным? Я не очень понимаю… – произнесла я, стараясь сохранить хоть каплю достоинства, но внутри меня будто все рухнуло. Он вновь не отвечал, лишь усмехнулся, как будто я была глупой девочкой, не способной понять элементарную истину. Мы подписали документы, и каждое слово, произнесенное им, несло на себе тень зловещего предзнаменования. Я не хотела верить, что всё это происходит со мной.

– Сегодня мы подписали документы, помнишь? – произнес он, отрывисто, с ноткой превосходства, словно пытался заставить меня осознать свою ничтожность. Я кивнула, уязвленная, понимая, что за этим следовали жестокие реалии. Я была здесь не как желанная жена, а как обязательство, которое можно было оставить и разорвать, как ненужный контракт.

– Для нас обоих этот брак – вынужденная мера. Через пять лет ты станешь свободной и обеспеченной женщиной. Я выплачу тебе 30 миллионов, ты не в чем не будешь нуждаться, – продолжал он, не проявляя ни капли сочувствия, а только демонстрируя свою власть. Мои эмоции, которые в итоге смешивались в одно целое, не оставляли и надежды на лучшую жизнь.

– Но почему? – выдавила я, подавленная слезами и чувством предательства. Я надеялась на хоть какое-то объяснение, на возможность разорвать эту бездну, в которую я попала.

– Потому что есть женщина, которую я люблю. Я не могу бросить своего ребенка. Не могу отправить тебя на аборт, понимаешь? Но и любить тебя не могу.

Это было как нож в сердце. Я ощутила, как у меня перехватило дыхание. Получается, для него я – просто препятствие, временная опора, которую он с легкостью может убрать в ненужный момент. В моем сознании клокотала ярость, смешанная с унижением.

– Ты не имеешь права решать за меня! Это – наш ребенок, не только твой! – крикнула я, не в силах остановить поток страха и гнева, рвавшихся на свободу. Но Георг лишь смотрел на меня с презрением, как будто высмеивая мою попытку сопротивляться. Его глаза были полны разочарования, и я поняла, что уже во многом проиграла битву – нашу собственную войну, даже не начав её.

– Есть еще одно условие, – произнес он, как будто тестируя границы моего терпения. Его голос звучал глухо и жестко. Я напряглась, почувствовав прилив страха, который сжимал меня как крепкие лапы. – Ребенок. Если ты родишь девочку, то она останется с тобой, а если мальчика, то я заберу его.

Эти слова оставили меня в полном недоумении и даже параличе. Что он может знать о родительстве? Это было немыслимо!

– Что?! – выдохнула я, словно потеряла все силы. – Как ты можешь так говорить?! Я не согласна!

Я отчаянно пыталась заставить его понять, что такое нельзя просто взять и высказать, как если бы речь шла о несчастной игрушке.

– Не согласна? – повторил он с насмешкой, приближаясь ко мне. В этот момент я почувствовала надвигающуюся бурю. Угрозы и жестокость закрадывались в его слова, каждый из которых резал как лезвие ножа. Я не знала, что делать. Если даже сейчас я не могла избавиться от его власти над своей жизнью, то что же станет со мной, когда он заберет моего сына? Сердце стучало в ритме тревоги и безмолвного протеста.

Георг шагнул ближе, его лицо стало зловещим.

– Ты ведь понимаешь, что никому не нужна? Ты просто никто, пустая оболочка. Какова твоя цена, если я разорву этот абсурдный союз?

Его слова были полны не только презрения, но и внутренней злости, скрытой за внешним лоском. Я ощущала себя размазанной на полу, униженной и жалкой.

Череда воспоминаний вновь нахлынула на меня. Мои родители в непрекращающемся страхе говорили о долгах, о том, как семье нужны деньги для будущего. Это было нормально – выходить замуж по расчету. Но я никогда не думала, что окажусь в плену своих обстоятельств. Мои мечты рассыпались вдребезги, оставив только лишние воспоминания о том, как я гуляла по парку с подругами и ожидала принца, который единолично разрулит всё.

Но вместо этого я оказалась здесь, лицом к лицу с мужчиной, у которого не было ни страсти, ни сострадания, только жажда власти. Я чувствовала себя преданной, опустошенной. Кто еще может решить за меня, кто может так легко отнять у меня будущее? Это было действительно унизительно.

В его глазах отражалась не только власть, но и уверенность в том, что он может просто взять и забрать у меня все. Я не могла противостоять этому безумию. Эта безысходность и сама жизнь подчинялись одной мысли – я должна оставаться с ним, чтобы хотя бы не потерять самое важное.

Я собрала всю свою смелость, чтобы задать ему вопрос, который мог бы послужить последним шагом к пониманию.

– Как ты можешь так обращаться с собственной женой, с матерью своего ребенка? – спросила я, глядя ему в глаза, которые были полны презрения, но и чего-то еще – сомнений.

– Ты просто пшик. У меня есть планы, которые превосходят свои собственные амбиции, а ты – просто одна из многих деталей на этом пути, – ответил он холодно, напоминая мне, насколько я была беспомощной. Ему не было до меня дела, и это было наиболее болезненно. Я не могла изменить его мышление или увести на верный путь.

Я осталась сидеть в этом холодном мрачном помещении, наблюдая за ним, как за человеком, которого едва ли знала. Мой муж, который должен был стать опорой, не оставлял мне выбора. И в какой-то момент я осознала, что единственным настоящим выбором, который у меня остался, было только смириться с судьбой, пока он решал за меня.

Что меня ждет впереди? Новое соглашение, новые условия? Я чувствовала, как мои мечты умирают, а внутри нарастает ужас, растягиваясь на всю жизнь. Каждый его шаг по дому, каждое его слова отзывались в моем сердце глухим эхом: я была жертвой, а он – моим тюремщиком.

Долгие минуты молчания казались вечностью, растянутой между нами, как сквозь океан. Я чувствовала, как волнение постепенно расползается внутри, как будто река страха заливает все мысли, оставляя только пустоту. Георг стоял у окна, потерянный в своих размышлениях. В этом человеке не было ни намека на сочувствие, и я понимала, что жалость ему неведома.

Словно на показ, он резко повернулся ко мне и спросил:

– Тебе не кажется, что ты слишком много веришь в свои права? В этой игре по правилам, которые ты сама же для себе сочинила, у тебя не будет ни шанса, ни выбора.

То, что он говорил, разрывалось в моем сердце, словно натянутые струны гитары. Я вскрикнула, но звук был слишком тихим, чтобы привлечь его внимание.

– Ты должна понимать, что в этом соглашении мы оба играем роли, – продолжал он, не обращая на меня внимания. – Я – защитник своих интересов, согласно нашим условиям. Ты играешь роль жертвы, но это лишь иллюзия. Ты не сможешь сбежать от ответственного выбора, который уже сделала, когда согласилась на этот брак.

В этот момент я тоже поняла, что не намерена быть просто фигурой.

– Я не позволю тебе забрать нашего ребёнка, как будто он – лишь разменная монета, Георг. Я – его мать! – крикнула я, не в силах подавить свой гнев.

Георг лишь ухмыльнулся, но хмурое выражение на его лице не оставляло места для симпатии.

– Ты не понимаешь, не так ли? У тебя нет никакой силы. Я финансирую тебя, я выбираю, с кем ты будешь обращаться. Ты жалкая марионетка, которой я могу управлять. Я не хочу тебя разрушить, но помни, что все наши действия играют роль и ты будешь следовать своей роли.

Я была в ловушке. Я чувствовала, как каждое его слово погружает меня в водоворот разочарования и страха.

Когда я посмотрела ему в глаза, в них я увидела не только одержимость, но и мрачную привязанность к своей роли. Он не собирался отступать, и каждый его жест – уверенные движения, властные слова – становились частью его контроля надо мной. Я чувствовала, как это дерьмо меня захватывает, и вдруг захотела крикнуть, но я так и не смогла этого сделать. Борьба раздирала меня на части, и этот хаос внутри не оставлял шансов на примирение.

Георг, перемещаясь по комнате, казался животным, настойчиво заставляющим всё вокруг себя подчиняться. Его холодный взгляд, пронизывающий меня до глубины души, ставил под сомнение всё, что я знала о нем, о браке, о своих желаниях, которые, в свою очередь, оказывались лишь мечты. Я не могла просто сидеть и ждать, когда он решит за меня.

С каждым мгновением я ощущала, как внутренние решимость слабела, а страх нарастал. Я вспоминала о своих родителях – о том, как они потратили все свои последнее сбережения, чтобы выдать меня. Это было больше, чем обычное обещание – это был долг, который я должна была выполнить, даже если сам процесс казался ненужным. Я должна была быть стойкой ради них и ради судьбы нашего ребенка.

– Я не буду такой, какой ты хочешь меня видеть, – выдавила я, чувствуя как слёзы подступают к глазам. Я прикусила губу, пульсируя от ощущения беспомощности и гнева. Мой голос дрожал, страхи охватывали сердце, но внутри меня всё ещё оставалось пламя.

– Твой пыл – только призрак твоей бесстрашности, милая. В конечном итоге, ни ты, ни я не управляем нашими жизнями, – произнес Георг, его голос отстранялся от нормального общения, а вместо этого становился охрипшим и дерзким. Он был как хищник, готовый разорвать свою жертву на части, и теперь эта жертва – я.

В горькой тишине его слов у меня начали возникать новые мысли. Да, я влезла в эту ситуацию, но я обещала себе, что жизнь не закончится просто так. Я готова была дать отпор угрозам, отказам и положению, поскольку во мне сидела потребность в свободе. Я собиралась бороться.

Взяв себя в руки, я крепко взглянула в его пустые глаза. Я знала, что крик о помощи не изменит его решение.

– Как бы ты ни пытался запугать меня, ты не сможешь меня сломать! Я готова делать всё ради нашего ребенка, даже если мне нужно будет бороться за его будущее! – произнесла я, вся дрожа от волнения и ярости.

Георг вдруг шагнул ко мне ближе, заставив меня почувствовать его присутствие, как тень, надвигающаяся в сумерках.

– Ты уверена, что хочешь этого? Если я пойму, что ты действительно собираешься сопротивляться мне, я сделаю так, что твоё существование станет настоящим адом, – произнес он с улыбкой, полное злорадного веселья.

Я замерла – в его глазах было что-то угрожающее, пугающее, и внутренний голос сомнительно подсказывал мне, что нужно остановиться. Я ощущала его накал, напряжение разгоралось между нами, как комок искры, готовый воспламениться.

Каждый шаг Георга вызывал у меня физическую и эмоциональную боль. Я была готова капитулировать, снова и снова, лишь бы избавиться от этой ненастной ауры.

– Я предупреждаю тебя: не надо испытывать моё терпение, прошу, – произнес он вдруг злорадно, словно играл со мной. Эти слова пронзили меня острыми чувствами. Я крепко зажмурила глаза и думала о том, чтобы всё закончилось.

Я ни за что не позволю ему вырвать у меня наше сокровище – такое не допустимо. Я чувствовала, как в груди разгорается огонь надежды. Я не могу позволить ему управлять всем, и ради этого я готова была биться до конца. Упорство и смелость должны были взять верх, и даже если я становилась слабой, я должна была встать на защиту ребёнка

Георг попятился и снова отстранился, как будто метался между двумя реальностями: доминировать или отпустить. Мою волю и стойкость не сломить, но он мне все равно оставлял глубокую рану. Я не буду жертвой, я не позволю ему украсть мою индивидуальность и мечты. Теперь это уже не игра, это была моя жизнь.

Это был только первый шаг к постановке моих условий, перед которой я не собиралась пасовать. Каждый день будет борьба, от своего статуса жертвы, становясь воином.

В этом сумасшедшем мире, где всё казалось лишним, я вложила свои надежды в любовь к нашему ребенку. И я была готова сражаться ради него. Нет ничего удивительного в том, чтобы быть храброй и верной.

Наступила тишина, и всё вокруг казалось странным и неестественным, а я, как пленница в этом домк. Моё сердце продолжало биться учащённо, а страх переполнял всё моё естество. Каждое слово Георга о том, что я была лишь марионеткой в его руках, звучало в моем сознании, как нарастающий кошмар.

Неожиданно он шагнул ко мне ближе. В его глаза вновь вспыхнула жестокость, которая до этого казалась замороженной. Я не успела нечего сделать, как он схватил меня за запястье и резким движением потянул к себе. Меня охватил шок, и я с трудом задышала, поняв, что этот человек настроен на то, чтобы утопить меня в бездне своего дерзкого контроля.

– Ты должна понять, что здесь и сейчас, власть принадлежит мне, – произнес он, сжимая мою руку сильнее. Я почувствовала, как его губы кривятся в улыбке, но эта улыбка была пугающей, и в ней не было радости. Я вцепилась в его руку, в попытке выбраться, но он лишь сильнее притянул меня к себе.

– Георг, прошу, не надо… – выдохнула я, осознавая в тот же момент, что это было пустое усилие. В его глазах не было ни капли понимания или эмоциональной доброты – только холодная решимость. Я могла лишь смотреть на него, осознавая, что вся эта игра – это его путь к тому, чтобы подавить всё самое важное во мне.

Следующее мгновение стало для меня шоком. Он резко толкнул меня на постель, и я осталась лежать, глядя на него с полным недоумением. Я попыталась подняться, но он оттолкнул меня назад, он лёг на меня сверху. Каждая секунда тянулась как часы, и в этот момент я почувствовала, что любые мои попытки сопротивляться – это лишь капли в океане. Я была слаба, а он – силен.

– Ты не понимаешь, что тебя ждёт, если ты будешь сопротивляться моей воли, – произнес он, наклонившись ближе, и его слова вызывали во мне жгучую тревогу. Не оставляя мне шансов на возможность протестовать, он с силой своего теля придавил к постели.

Сердце колотилось в груди, заколебалось от неопределенности и страха. Я не знала, что делать – одно лишь понимание того, что происходит, вызывало во мне паническую атаку. Я пыталась вырваться из его крепких объятий, но он казался неодолимым. Его взгляд как будто был пропитан энергией превосходства, и эта власть была не только физической, но и моральной.

– Это был твой выбор, и теперь ты моя игрушка, – произнес он, не обращая внимания на мои протесты. Его голос становился всё более угрюмым, и я чувствовала себя словно в клетке, откуда нет выхода. Когда он вошёл в меня, вся надежда на то, что это может быть чем-то большим, чем просто акт силы, рассеялась напрочь.

Я чувствовала, как холод пронизывает меня до самого сердца. Каждый его толчок был полон жестокости и он будто показывал мне, насколько я ничтожна. Я хотела кричать от унижения, но он будто радовался моему испуганному взгляду.

Каогда он закончил, он вышел из меня и приподнявшись на руках, посмотрел в мои глаза.

– Ты никто, просто моя игрушка. Запомни, твоя роль – жертва.

Георг, оставив меня одну, медленно вышел из комнаты, а я осталась в этом безумии, наполненных страхом и осознанием того, что переосмысленная реальность стала частью меня. Это было больше, чем просто физическое насилие – это было разрушение надежд, мечтаний.

Мой мир рухнул, у меня теперь есть только роль и игра. Я была изолирована в своей боли, в яркой тени, которая угрожала поглотить меня целиком. Я способна была лишь ждать – ждать того, что случится дальше, и пытаться собрать себя по кусочкам.

Каждая секунда тянулась, и с каждой минутой я ощущала, как жизнь покидает меня, как будто я была всего лишь фигурой в его игре. Я чувствовала, как уходят слёзы, оставляя только пустоту, слезы от боли и унижения.

В голове у меня промелькнула мысль, что пора найти в себе силы встать. Всё внутри меня протестовало против этой реальности, но, глядя в потолок, я знала, что когда-нибудь мне придется сопротивляться. Даже если это будет невидимая борьба против внутренних демонов.

Я должна была дать себе шанс. Возможно, это было моё единственное настоящее испытание. Я понимала, что нет ничего более значимого, чем надежда, даже если она ослабевает с каждым пронзившим ударом. Я могла выпустить свой гнев на себя или на него, но в этот момент я больше всего нуждалась в самосохранении.

В этом мрачном состоянии, все еще оставался хрупкий огонёк. Я продолжала быть живой. И, возможно, в этом была единственная надежда – я могла превратиться в непокорную жертву.