Бывшие. Папа для Оливки

Дина

– Мамоська! – на всю квартиру раздается жалобный крик. – Моя мамоська!

Из гостиной, смешно перебирая босыми ножками, выбегает мое кудрявое чудо. С огромными, на пол-лица темно-карими, цвета крепкого чая, глазками, из которых вот-вот прольются слезы. Нижняя губа надута и подрагивает.

– Мамоська! – Оливка врезается в мои ноги и намертво вцепляется в них. Хнычет, кроша душу в пыль. – С тобой хотю! Не уходи!

Присаживаюсь, падая коленями на пол и сгребаю свою малышку в объятия. Она доверчиво льнет всем тельцем и обвивает мою шею ручками.

– С самого утра беспокойная и капризная, – раздается взволнованный голос подошедшей няни. – Вроде температуры нет, кушала хорошо на завтрак, но подкашливать стала.

– Да, я еще ночью заметила, – сердце кровью обливается, что приходится оставлять заболевающую малышку дома. – Следи за ее состоянием, Маша, хорошо? При малейшем ухудшении сразу звони мне!

– Я поняла, Дина Алексеевна. Не волнуйтесь, все хорошо будет.

Ага, если моя маленькая принцесса отпустит меня…

– Я тебя люблю, мамоська… Идем играть? – заглядывает в лицо, хлопая длиннющими загнутыми ресницами. Хитрая лисичка.

Тяжело вздыхаю. Ненавижу себя за то, что приходится в момент, когда я больше всего нужна, оставлять доченьку с няней…И вроде понимаю, что нет иного выхода… Но все равно сжираю себя за это.

– Не могу, Оливка. Маме нужно на работу…

– Ну, пожалуйста…

– Кукленыш…

Дочь разражается диким плачем и только сильнее вцепляется в меня. Крупные слезы скатываются по щечкам, я утираю их, не замечая, что и сама плачу вместе с ребенком.

– Оливка, – ласково обращается к ней няня, – я принесла тебе небольшой подарок, идем, посмотрим?

– Подарок? – немного стихает и вскидывает голову на няню.

– Да. Надеюсь, тебе очень понравится. Пойдем?

Оливка переводит на меня растерянный взгляд. В глазках – сомнение и страх.

– Иди, солнышко, – осторожно подталкиваю дочь к няне. – А я схожу на работу. А вечером дядя Дима в гости придет, мы все вместе поиграем. Договорились?

– И дядя Дима купит мне мороженое? – прищуривается и сжимает губки. Маленький манипулятор!

– Купит, он же обещал.

– Ладно. Пока, мамоська. Я очень сильно-сильно тебя люблю.

– И я…Больше жизни…

В машине накатывает хандра. Наверное, всему виной осень на пороге. А еще сегодня день, когда мы с ним познакомились…

Мужчиной, который показал мне, как можно любить. Мужчиной, который боготворил меня, пусть всего лишь семь дней…С которым я, в конце концов, испытала удовольствие в постели. Впервые в жизни.

Отгоняю в сторону марево из воспоминаний. Зло утираю слезы, смахиваю капли дождя с лобового стекла и трогаюсь с места.

Надо же, столько лет не вспоминала, а сегодня накатило.

Ладно-ладно, лукавлю. Трудно не вспоминать, когда у моей дочери точно-такие же глаза…

Паркуюсь возле клиники, подхватываю сумку и, подняв повыше воротник плаща, быстрым шагом направляюсь к клинике.

И резко замираю на месте, как будто напарываюсь на невидимую стену. Отшатываюсь и даже отступаю на пару шагов назад.

Клим.

Мужчина из моих запретных воспоминаний стоит на пороге моей клиники, нервно курит и с кем-то разговаривает по телефону. Судя по напряженному выражению лица, разговор не из приятных.

А он все такой же красивый. Высокий, широкий размах плеч, узкие бедра. Бронзовая кожа, которую все также хочется попробовать на вкус. От него за версту несет силой и властью. Так было с самого начала.

Вот только непривычно видеть Клима в костюме и рубашке.

Он наклоняет голову, и вьющиеся пряди спадают ему на лоб. Я так любила, лежа в постели, запускать в них пальцы…Мне кажется, я даже сейчас чувствую их шелковистость…

Забыв обо всем, выкинув из головы не самые простые три с лишним года, делаю шаг вперед. Прикоснуться. Обнять. Заглянуть в глаза. И задать главный вопрос: почему?

Отвлекаюсь на седан представительского класса, что с визгом тормозов заезжает прямо на тротуар. Успеваю отскочить в самый последний момент.

А когда поворачиваю голову, мужчины из моих воспоминаний уже нет. Показалось?..

Внезапно накрывает злость на саму себя.

Дурочка! Какая же я глупая! А еще врач! Все эти годы надеюсь, чего-то жду! Стоило распечатать воспоминания, как тут же начала видеть его в первом попавшемся мужчине.

Трясу головой и решительно иду в клинику, ускоряя шаг. Я так размечталась, что даже немного опаздываю.

В кабинете успеваю забросить сумку в шкаф, накинуть белый халат на плечи. Поправляю воротник и включаю ноутбук.

– Извините, у меня прием в девять, можно? – раздается слегка капризное из-за двери.

– Да-да, конечно, проходите, – бормочу, забивая пароль в программе. Загружаю электронную карту пациентки и, натянув улыбку пошире, наконец-то вскидываю голову.

Вздрагиваю всем телом, как от удара хлыстом.

С силой вцепляюсь в край стола, чтобы не подскочить и не убежать. Именно это желание возникает, едва я вижу вошедшую пару. Стены давят, душат, воздуха становится катастрофически мало, и я не могу сделать полноценный вдох.

Но никто не замечает моих страданий.

Девушка садится напротив, закидывая ногу на ногу. Она точно такая, какой я успела увидеть ее в ту нашу единственную и роковую встречу: красивая, изящная, сексуальная. Знающая себе цену. Выразительные глаза, четкие губы, над которыми старательно поработал косметолог, также, как над выпирающими скулами.

Пациентка откидывает пряди волос за плечо и складывает ладони на плоском животе, сверкая внушительным бриллиантом.

Женат. Он женат…

Я как будто на полной скорости въезжаю в столб. Я в просто вдребезги. И у меня большие сомнения насчет того, смогу ли я собрать себя по кускам.

Все же нахожу в себе силы повернуть голову к мужу пациентки.

И со всего размаху врезаюсь в суровый и цепкий, изучающий взгляд цвета крепкого чая отца моей дочери.

Дина

Клим ошеломлен нашей встречей не меньше меня. Это факт.

Там, на турецком побережье, мы не обсуждали жизнь, что осталась здесь, в России. Не говорили о прошлом. Ни-че-го. Просто узнавали друг друга. Как мужчина и женщина. И самозабвенно любили.

Поэтому Клим никак не мог предположить, что, отправившись с супругой на прием к гинекологу – репродуктологу, встретит свою бывшую любовницу. Он просто не мог этого знать. Как и я до сих пор ничего не знаю о нем: ни фамилии, ни кто он, ни чем занимается, черт возьми. Хотя нет. Фамилию подглядываю в карточке супруги Яны – Исаев. Ему идет.

А вот у него был мой номер телефона. Но он так и не перезвонил. Наверно удалил, едва шасси моего самолета взмыли в воздух. Удалил… и как ни в чем не бывало полетел обратно к жене?..

А теперь он злится. Как будто имеет на это право.

Всматриваюсь в лицо некогда любимого человека. Как губка, впитываю образ и подмечаю детали. Дополняю картинку у себя в голове тем, чего не хватало эти годы, чтобы она получилась цельной. Как художник, любовно наношу последние штрихи.

Глаза печет, а в груди, там, где сердце, как будто тысячи диких зверей заживо раздирают. Больно. Невыносимо. Обидно.

Клим сохраняет невозмутимость и спокойствие. Безразличие. Но только для тех, кто не знает его хорошо. Его выдает венка на виске, что бешено бьется и выдает его волнение с головой. И пронзительный, почти черный взгляд, которым Исаев, не стыдясь жены, скользит по мне. Жадно разглядывает. Слишком жадно для женатого человека.

Глупо себе врать, что я не скучала.

Скучала. И очень сильно.

Так, что первые ночи без его рук просто не могла спать. А потом выла, как раненая волчица. Не могла есть, пить. Тупо смотрела в одну точку на стене.

Жить не хотелось. Не понимала, что и где я делаю не так, если мужчины только используют меня и предают. Что, черт возьми?!

Клим каждую из семи совместно проведенных ночей клялся, что любит. Жарко шептал, что я только его девочка.

Сказал, что заберет меня себе и никуда не отпустит.

Но отпустил…

Выбросил за борт своей жизни, как балласт.

Конечно, зачем ему простушка Дина, если у него есть такая красивая, величественная жена…

Мне больно. Сердце в ошметки, когда гляжу на эту пару. Прямо британская семья, ни дать ни взять! Решили обзавестись потомством, поэтому и явились ко мне. А Климу уже пора – статус и возраст в тридцать шесть лет обязывают.

Черная, выжигающая все внутри обида и зависть распространяются по венам. Глаза печет от подступающих слез, и я часто – часто моргаю и сдавливаю переносицу, чтобы не разрыдаться на глазах у пациентов.

Когда игра в гляделки и экскурс в историю затягиваются, Яна откашливается.

Встряхиваю головой, с трудом заставляю себя посмотреть на пациентку. Нацепляю профессиональную улыбку, складываю ладони на столе и поставленным голосом выдаю заученную фразу:

– Рассказывайте, что вас привело ко мне.

Девушка смотрит на мужа влюбленным взглядом, а Клим по-прежнему не сводит с меня ледяных карих осколков, что режут, вспарывают старые раны на сердце.

Жена хмурится. Недобро сощуривается, переводя взгляд с меня на мужа и обратно. Не скрываясь, пихает его локтем в бок. А Исаев продолжает шарить глазами по мне, задержавшись на пальцах правой руки. Там как будто ожоги остаются, и я их сжимаю, потирая.

– Клим!

– А мы, доктор, – хрипит он, выплевывая обращение как ругательство, – к вам установить беременность.

Дышать становится невозможным. Боль парализует. Скручивает в бараний рог. Мне больно до одури. За себя. За дочь, в конце концов, которая такая беззащитная и растет без отца. Даже не знает о его существовании.

Максимально собираю себя по крупицам, стискиваю волю в кулак и как можно невозмутимее вздергиваю бровь.

– Боюсь, вы обратились не по адресу. Я – репродуктолог, занимаюсь вопросами бесплодия. Вам нужно на УЗИ и к гинекологу…

– А мне говорили, что именно вы – самый компетентный доктор во всей клинике, – усмехается Клим, складывая руки на груди.

Вспыхиваю от злости. Он специально провоцирует меня. Выводит на эмоции. Впиваюсь ногтями в кожу на ладонях, чтобы не сболтнуть лишнего и не опуститься до непрофессионализма.

– В своей области – да.

Клим подается вперед, упираясь локтями в колени, и пронзает глубоким взглядом. Распинает как Иисуса на кресте.

– Тогда просто сделайте это, – бросает взгляд на бейджик на моей груди, – Дина Алексеевна. Просто подтвердите беременность моей жене. Или опровергните.

Он стискивает зубы так, что крошится эмаль. Как будто…как будто не рад новости. Да и вообще тому, что находится здесь.

Вскакиваю чуть резче, чем нужно, и бросаю со злостью:

– С удовольствием.

Прикрываю глаза на миг и уже спокойно и с улыбкой добавляю, обращаясь к Яне Исаевой:

– Раздевайтесь за ширмой и устраивайтесь на кресле. Муж может подождать в коридоре. Мы позовем вас на УЗИ.

Но вопреки всему Клим разваливается в кресле, широко расставляя ноги, и лениво произносит:

– Не-а, я никуда не пойду. Делайте все необходимые процедуры, но только в моем присутствии.

– Клим! – вспыхивает бедная жена этого тирана.

Мне даже жалко ее становится. Такое унижение. Интересно, почему она терпит? Рассказал ли ей муж об измене три года назад? Или она сама догадалась и теперь веревки вьет из Исаева?

Странная у них семейка: измены, подтверждение беременности у врача…

Стараюсь вычеркнуть все мысли. Стереть, как ластиком. Прохожу за ширму и занимаюсь тем, что люблю и что всегда спасает меня в минуты отчаяния – своей работой.

Внимательно провожу осмотр. Снимаю перчатки и записываю данные в карточку. В кабинете тишина. Липкая. Вязкая. И дурно пахнущая.

Наверно, поэтому вопрос Яны звучит как выстрел:

– Ну, что, доктор, я беременна?

Дина

Закусываю губу. В душе кратер глубиной с Мариинскую впадину.

Больно.

Очень больно диагностировать беременность у жены мужчины, в которого влюбилась с первого взгляда. В чьих руках умирала и воскресала столько раз. Которого не смогла забыть, потому что родила от него ребенка с такими же темными, как две вишенки, глазами.

– Доктор? – снова ввинчивается чуть взволнованный голос Яны. – Все в порядке?

Расправляю плечи. Выдыхаю.

Я выдержу.

Я смелая.

В конце концов, я столько прошла! Я дочь у смерти выцарапала, отвоевала в одиночку, неужели не выдержу приема с отцом моей малышки и его супругой?

Резко разворачиваюсь и нацепляю на лицо пластмассовую улыбку. Судя по промелькнувшему испугу в глазах пациентки, она больше напоминает улыбку Джокера.

– Матка слегка увеличена.

– И что это значит? – лупит глазами, слегка бледнея. Неуклюже сползает с кресла и судорожно натягивает нижнее белье. – Я, что, не беременна? Или у меня опухоль?

– Спокойно, не нужно волноваться, – слегка смягчаюсь. Все же Яна ни в чем не виновата. Она, по сути, всего лишь такая же преданная женщина, как и я. Только она – законная супруга, а мне в свое время досталась унизительная роль любовницы. – Это значит, что беременность не исключена, но я не могу сказать наверняка. Нужно УЗИ обследование. Ложитесь на кушетку, задерите рубашку и приспустите брюки.

Пока Яна проделывает все манипуляции, я включаю и настраиваю аппарат. Клим пересаживается на стул поближе к кушетке и прожигает меня взглядом. Я буквально каждой клеточкой чувствую его напряжение, злость и кучу невысказанных вопросов.

Какого черта?! Он еще мне претензии будет предъявлять?!

– Когда была последняя менструация? – щедро наливаю гель на плоский загорелый живот.

– Двадцать шестого августа. У меня четыре недели задержки, – Яна тянет руку, цепляется за ладонь и сжимает пальцы своего мужчины в поисках поддержки.

Спешу отвернуться.

Внутренности будто серной кислотой облили. Я умираю. Умираю рядом с ним от боли.

И от черной жгучей зависти.

Как же мне не хватало такой вот поддержки во время беременности! Как было страшно! Каждый скрининг – это не свидание с малышкой, а событие, полное боли и страха. Потому что я давно работаю в медицине и прекрасно осведомлена, какие бывают осложнения как у плода, так и у матери. И мне банально не хватало человеческого тепла, поддержки мужчины. Просто осознания того, что я не одна. Что…если со мной что-то случится, моя крошка не останется в одиночестве в этом жестоком мире.

Не хватало его и после тяжелых родов. Когда после девятнадцати часов схваток и тяжелых потуг мой долгожданный ребенок после первого крика начал задыхаться и синеть на глазах…

Не хватало крепкого плеча рядом и уверенного:

«Эй, я рядом. Все хорошо. Мы справимся. Наша девочка такая сильная.».

В итоге я справилась. В гордом одиночестве.

Я справлялась, пока наша дочь лежала в реанимации с пневмонией, и врачи не давали никаких гарантий и надежд. Справлялась в отделении патологии новорожденных, когда соски были разодраны в кровь, а моя дочь не могла сосать толком грудь. Я спала в обнимку с молокоотсосом, качая другой рукой кювез.

Но я справлялась.

И вот справляюсь чуть больше двух лет. Но порой срываюсь и вою в подушку. От адской усталости, от одиночества и, казалось бы, черной безысходности.

Но я ни о чем не жалею. Я прошла бы все круги ада снова ради объятий моей маленькой Оливки, ради ее улыбки и самой главной фразы в моей жизни:

«Мамоська, я так сильно лублу тебя!»

Я ни о чем не жалею.

Просто мне по-женски больно и обидно.

В то время, пока я боролась за жизнь своего ребенка, он…вернулся к своей жене. Да и не расставался он с Яной и не планировал. Потому что при знакомстве Клим утверждал, что абсолютно свободен.

А теперь он держит жену за руку в качестве поддержки. А потом они поедут домой, Исаев будет наглаживать ее животик и исполнять все капризы.

– Ну, что там, доктор? – нетерпеливо выпаливает Яна.

Боль раздирает на куски. Но я должна сделать свою работу. Непрофессионально смешивать личное и профессиональное.

Поэтому вывожу картинку на экран.

Глаза печет от слез, но я улыбаюсь, затаптывая тоску в душе.

– Видите вот эту точку? Это ваш малыш.

– Так я беременна?! Да?!

– Да, – голос все же немного сипнет. – Беременность маточная, плод один.

– Боже, боже, – слезы струятся по щекам Яны. – Я так счастлива! Милый, ты рад?

А вот реакция ее супруга ошеломляет.

Клим сжимает до хруста кулак, едва различимо бормочет что-то очень похожее на «Млять».

Высокие отношения в этой семье, однако…

Возмущение Яны тонет в моем задумчивом:

– Вот только…

Вожу датчиком, внимательнее вглядываясь в картинку. Делаю замеры в разных проекциях, кручу-верчу, но все равно не получается…

– Что?! Что не так?

– Вы уверены, что у вас четыре недели задержки? Судя по КТР (прим.автора – копчико-теменной размер), плод выглядит на шесть, даже скорее семь недель…А при четырех неделях задержки мы могли увидеть только лишь крошечную точку. И у плодика уже есть уверенное сердцебиение. Вот послушайте.

Нажимаю на кнопку датчика, и по кабинету разносятся частые и ритмичные удары сердца маленького человека. Плода любви.

Глаза пациентки увлажняются, и она сильнее сжимает ладонь Клима. Стараюсь максимально абстрагироваться от столь интимного и личного момента.

– Это наш малыш…Представляешь?

Но вместо того, чтобы радоваться вместе с женой, Исаев прожигает меня тяжелым взглядом. И я спешу отвернуться, чтобы он не заметил моих горьких слез, что снова подкатывают к глазам.

Вновь воспоминания врываются в подсознание, когда я лежала на кушетке и ждала вердикта врача. И молилась. Отчаянно молилась, чтобы моя малышка была жива. Потому что накануне загремела в клинику с обширным кровотечением, и совершенно некому было поддержать…Да, родители всегда были на подхвате, предлагали забрать к себе, отец вообще настаивал, чтобы я взяла больничный и переехала к ним. Я безумно благодарна маме и папе, но…Это все не то.

Вот только Клим не торопится поддерживать супругу. Странные у них отношения, однако…

– Так что с месячными, Яна? – как-то мрачно и едко проговаривает ее муж.

Она хлопает глазами и жалобно бормочет:

– Милый, меня снова что-то тошнит. Не подашь воды?

Исаев поднимается с места, а я заканчиваю обследование и протягиваю пациентке салфетку. Она вытирается и принимает стаканчик с водой из рук мужа. И только после этого отвечает:

– Критические дни у меня точно были двадцать шестого августа. Я веду календарь в приложении. Ошибки быть не может. Я слышала, что плод может опережать по срокам, и это нормально…

Господи, сколько раз я и мои коллеги слышали эти слова! Сколько раз так женщины прикрывали себя перед несведущими мужчинами…Не счесть!

Бросаю скептический взгляд на странную парочку:

– Может, но не на таких ранних сроках.

И пока Яна растерянно хлопает наращенными ресницами, беспомощно и умоляюще смотрит на мужа, я печатаю фото им на память и записываю свои рекомендации.

– Придите на повторное УЗИ через недельку, там все будет ясно. Возможно, у вас была ранняя овуляция. Или вы действительно ошиблись со сроком…Я сейчас запишу вас к своей коллеге. Она очень грамотная и опытная…

– Нет, – неожиданно рычит Клим, и мы с его женой одновременно подпрыгиваем. – На повторное обследование мы придем тоже к вам…

– Но…

– Только к вам, Дина Алексеевна.

– Послушайте, вам нужно встать на учет к гинекологу, он проведет вам экспертное УЗИ…Это не моя компетенция.

– Мы хотим только к вам. Правда, милая? – скалит зубы Исаев, бросая небрежный взгляд на недоумевающую супругу. – Да и клиент всегда прав, вы знаете такое правило?

– Я не оказываю услуг, Клим. Я – врач.

– Ну, мы же не станем из-за такой мелочи беспокоить Николая Валерьевича? Странно, ведь он сказал нам, что вы – лучший врач в этой клинике. А оказались настолько строптивой.

Рычу сквозь зубы и записываю к себе на ближайшее свободное окошко через неделю. Хозяин – барин. Мне не нужны лишние проблемы с руководством. Я просто хочу спокойно работать. А еще выкинуть из головы Клима Исаева.

– Буду ждать вас во вторник в девять утра, – протягиваю растерянной Яне бумаги. – Вот результаты осмотра и клинические рекомендации. Питаться полноценно, отдыхать, гулять и никаких стрессов. То, что половая жизнь противопоказана до двенадцатой недели вы, наверное, и так знаете, да? – мстительно добавляю.

Клим кривится. Так-то, Исаев, моя маленькая месть тебе. Ведь я помню, как ты любишь хороший секс.

А вот его супруга стремительно бледнеет.

– Есть какие-то риски? Что-то не так с малышом?

– С малышом все в порядке, не волнуйтесь, вам вредно. Первый триместр – самый сложный и опасный. Лучше перебдеть. Это же не станет проблемой?

– Нет, что вы, доктор. Ради жизни и здоровья нашего долгожданного ребенка мы хоть все девять месяцев потерпим.

– Вот и чудненько. Тогда до встречи через неделю.

Исаевы удаляются в коридор. Клим в дверях оборачивается через плечо и бросает на прощание пронзительный взгляд.

Едва они оказываются за порогом кабинета, роняю голову на сложенные руки на столе и часто дышу, пытаясь уговорить собственное сердце не колотиться так неистово.

Пациенты не прикрыли до конца дверь, и я отчетливо слышу восторженное щебетание Яны:

– Я подарю тебе сына! У нас обязательно будет мальчик. Я чувствую. Я хочу малыша, похожего на тебя. У тебя будет наследник, которого ты так хотел! Девочки – это такой отстой…

Клим

Если промотать все мои тридцать шесть лет назад, то что я могу вспомнить? Какие яркие события приходят на ум?

Только те, что связаны со счастливым, пусть и небогатым детством, и…встреча с Диной.

Смоленская Дина Алексеевна. Звучит.

Итак, она гинеколог – репродуктолог.

И это единственное, что я знаю о женщине, что прочно засела в моих мыслях и снах вот уже чуть больше трех лет. Ну, теперь еще фамилию и отчество.

Мы познакомились совершенно случайно на турецком побережье. Я прилетел с Арсом на конференцию о внедрении инновационных технологий в архитектуре и строительстве.

День выдался трудным – с самого утра заседания шли за заседанием, а вечером еще перца от души насыпала и бывшая любовница Яна, которая не могла смириться с нашим расставанием. Она хотела семью и замуж, а я отказывался жениться на ней, несмотря на то, что она – дочка известного предпринимателя.

Да и отношениями-то это было сложно назвать – мы просто встречались ради секса. Когда у меня было свободное время и желание. Вот только Яна принимала это за серьезные отношения. И искренне считала, что я просто не созрел. Угу, в тридцать три года.

Поэтому вечером, чтобы проветрить кипящие мозги, вышел к морю.

Я шел, сняв ботинки, босиком, наслаждаясь теплотой песка. Снял опостылевший за целый день галстук и расстегнул две верхние пуговицы. Закатал рукава и в таком хулиганском виде глава корпорации «АрхиСтройИнвестиции» пришел поздороваться с морем.

Глубоко втягиваю соленый воздух и…давлюсь выдохом.

Потому что вижу ее.

Сидящую на песке в тоненьком сарафане и обнимающей коленки. Бледную, с развевающимися длинными светлыми волосами. Хрупкую, тонкую, как статуэтка балерины. И безумно грустную, заплаканную и постоянно кусающую нижнюю губу.

Она как мираж в пустыне – красивая и такая недосягаемая.

Потому что девушка меня не замечает. Совершенно. Даже не шевелится и, кажется, не дышит. Как будто каждое движение, каждый вдох приносят ей боль. Это читается в ее позе, в воздухе, что витает вокруг нас, соединяя невидимыми нитями. Навсегда – так мне казалось в тот момент. А на деле – всего лишь семь дней. Самый обычный курортный роман. За исключением, что я влюбился, как мальчишка. Впервые в жизни.

Мы не заговорили с ней в тот день. Дина даже не повернула головы в мою сторону. Так и сидела, разглядывая морскую гладь и дразнящиеся волны.

На второй день ситуация повторилась. Лишь на третий девушка окинула меня равнодушным взглядом и вернулась к своему занятию.

Я уселся рядом и спросил какую-то чушь. Сейчас даже и не вспомню. А Дина неожиданно ответила. И втянулась в разговор.

Мы проговорили до утра. Только уже смотрели мы на звезды, а слушали море, взявшись за руки. А потом пошли досыпать в номер. Сейчас я даже не вспомню, чей это был: мой или ее.

Неважно.

Важно то, что, едва переступив порог, нам обоим снесло башню. Никто так и не сможет сказать, кто сделал первый шаг. Но уже через несколько самых долгих секунд я пробовал Дину на вкус. Да, вот так: безрассудно, стремительно и без лишних слов. Без имен, вопросов и ненужной информации. Только я, она и наше желание, что срывает тормоза.

Мы не можем оторваться друг от друга и в какой-то момент просто отрубаемся. В обед все же воскресаем и вынужденно расстаемся – у меня второй день конференции, а Дина снова идет к морю и занимает свой пост. Вечером я там ее и нахожу. Только с одной помаркой – на этот раз она в таком соблазнительном бикини, а на бледной шелковистой коже поблескивают капельки воды, что мне приходится пиджаком прикрыть свои бедра.

Больше мы не расставались. Просто Дина перетащила вещи в мой номер и стала ночевать в моей постели.

Целых семь дней безграничного счастья, страсти и лучшего секса в моей жизни.

А потом она исчезла.

Дина просто не пришла ночевать, и ее вещи испарились из моего номера. А свой она сдала, как и полагается, до полудня. Просто уехала, вычеркнув меня из своей жизни. Без объяснений, скандалов, смс и регистрации. Поимела и растворилась.

Вернувшись в Россию, я забил на все болт и просто по-черному, беспробудно бухал. Вот только алкоголь не глушил ту боль, что сжирала меня изнутри. Почему? Все же было хорошо…Я даже хотел…

Впрочем, уже неважно.

Разумеется, я пытался ее найти. Учитывая, что у меня был только ее номер телефона, и тот зарегистрированный на какого-то левого мужика, было сложно. Задачу со звездочкой задала мне Дина. К концу второй недели мне стало казаться, что я вообще ее выдумал.

Но все же нашел ее.

И я со всего размаху врезался в реальность. Ска, падать с Олимпа, оказывается, так больно.

Дина просто оказалась такой же, как все – лживой дрянью. Шл**ой, которая строила из себя святую невинность. Актрисой МХАТа. И стоит признать, талантливой актрисой, раз я так и не смог ее раскусить.

Я плохо помню следующий месяц.

Было много работы, я загружал себя как мог. Брался за самые сложные, неперспективные проекты и успешно их реализовывал. Было много алкоголя, чтобы заглушить те чувства, что приходили ко мне по ночам.

Я пытался раствориться в работе. Уйти от реальности максимально легальными и доступными способами.

Ушел.

А очнулся я с кольцом на безымянном пальце и с женой под боком. С Яной. Она, почувствовав, что я наиболее уязвим в этот момент, смогла добиться желаемого. Продавить. Не без помощи влиятельного отца, конечно же.

Морщусь, вспоминая то время. От себя тошно.

Это сейчас я понимаю, что поступил, как пацан сопливый.

Назло Дине. Дурак.

Наша семейная жизнь с Яной напоминает фарс. Цветную мишуру, что прикрывает гнилое нутро.

Я все эти годы задавался вопросом, что делаю рядом с ней, но так и не нашел ответа. Мы с ней разные. Яна хотела за меня замуж принципиально. Ради штампа в паспорте, красивых фото в инстаграме и хвастаться мной своим подружкам в салонах красоты или ресторанах. Каприз избалованной папиной дочки. И она получила свое.

Пару дней назад, поразмыслив, дал отмашку своим юристам, чтобы подготовили бумаги на развод.

Хватит. Накушался семейной жизни.

И Яна как будто почувствовала, что я собираюсь с ней порвать, заявилась ко мне прямо в офис с тестом на беременность.

Вот только она не подозревает, что я предполагаю, о том, что у меня растут ветвистые рога. Я давно подозревал – мы уже много месяцев живем как соседи.

Мы могли по несколько дней не ночевать дома и даже не поинтересоваться местонахождением друг друга. Нам стало резко плевать.

Никаких объятий и поцелуев. Лишь дежурные фразы. Дежурный секс для снятия напряжения. Впрочем, так было всегда. Со штампом в паспорте в нашей жизни изменилось ровным счетом ни-хре-на.

Но я всегда предохраняюсь. Потому что не планировал семьи именно с Яной.

Потому что любви и близко не было и нет в нашем союзе. Обида, боль и нереализованные желания, – вот основа нашего брака. Дерьмовая, надо признать, основа.

Поэтому после новости о скором пополнении я не кинулся радостный с объятиями, а холодно поинтересовался, уверена ли она. Проглотив очередную истерику, я на следующий день по протекции знакомых и лично владельца клиники веду жену к доктору.

А тут она – та, которая душу мне вытряхнула за все эти годы и ни разу мыслей не покинула. И всегда была в нашей супружеской постели между мной и Яной.

Моя Дина.

Эта встреча – как насмешка судьбы. Чтобы показать мне, что я упустил. И с кем мог бы быть счастлив. Если бы госпожа Смоленская не оказалась лживой дрянью.

– Я рожу тебе сына. Мальчика с темными глазами и кудряшками…Девочки – это отстой, – как сквозь толщу воды доносится треп жены.

Растягиваю губы в, подозреваю, мерзкой усмешке и нарочито медленно выдыхаю прямо в лицо:

– Для начала я хочу убедиться, что ребенок мой, Яна.

Дина

Я с трудом досиживаю смену. Появление странной семейки Исаевых просто выбивает меня из колеи. Лишает покоя, а порой и здравого смысла. Пациентки, конечно, отвлекают, я все же умею переключаться, но мысли о Климе и воспоминания трехлетней давности преследуют меня весь остаток рабочего дня.

Бросаю заполнять карточки и отодвигаю их от себя, когда дважды чуть не выписываю пациентке направления на ненужные анализы и обследования. Чтобы не натворить дел, прячу документы в шкаф, отложив эту рутинную работу на завтра.

Отхожу к окну, обнимая себя за плечи. Злость накатывает, как волны на турецком побережье, где мы повстречались с Климом…

Чертов самоуверенный засранец! Кобель и лжец! В чем, собственно, я только что имела «счастье» убедиться.

Он ведь даже не вспомнил меня! Вернее, наверняка вспомнил, что мы где-то кувыркались, но где конкретно и когда – нет. А как пел о любви, о том, что не отпустит… Наверно, он так каждой заливает, а я уши развесила…Глупая!

Не узнал. Потому что, бьюсь об заклад, таких дурочек, с которыми Клим развлекается в отпуске, вагон и тележка. И я оказалась в числе этих глупышек. В тележке. В последнем ряду.

Да, я злюсь. Имею право. Однозначно! Потому что больше всего в этой жизни я ненавижу, когда мне врут и выставляют дурой.

Есть еще кое-что…Но в этом я боюсь признаться даже самой себе.

Роняю голову на руки и стону в голос от боли. За мою малышку. За себя. За то, что этот невозможный мужчина поселился в моей голове на столько лет. И это охренеть как мешает!

Ненавижу!

Ненавижу за то, что снова ворвался в мою жизнь и все перевернул с ног на голову!

Да, у него с женой странные отношения, но сам факт…Он поедет по своим делам, на всякие совещания, может, жена до него достучится, и они поедут отмечать эту чудесную новость в ресторан…

А я буду вариться в воспоминаниях и глушить слезы в подушке, чтобы Оливку не разбудить…А я ведь только недавно начала нормально спать…

– Дина Алексеевна, с вами все в порядке? – раздается от двери обеспокоенный голос медсестры.

Нет! Со мной ни черта не в порядке!

Но у меня нет такой роскоши как расклеиться и жалеть себя. Меня дома ждет маленькая кнопочка, которая очень нуждается в сильной и любящей маме. Тем более, она, кажется, заболевает, а значит, я должна быть начеку и сохранять трезвый рассудок.

Поэтому решительно отнимаю голову от рук и выдавливаю из себя что-то наподобие улыбки:

– Я…да…наверно, да…Я в порядке.

Но, кажется, вру я неубедительно. Медсестра хмурится и делает шаг вперед в кабинет.

– Вы что, плачете?

– Нет, конечно! – округляю глаза. и начинаю изображать бурную деятельность: выравниваю стопку карточек, раскладываю канцелярию, проверяю стопку анализов. – С чего ты вообще взяла?

– У вас щеки мокрые.

Обескураженная, потерянная, трогаю щеки, и действительно: подушечки пальцев утопают в соленой влаге.

– Да…Плачу, – бормочу, наверняка напоминая сумасшедшую, которая даже не заметила, что разревелась. – Голова разболелась…Мигрень. У меня так бывает.

– Пойдемте, может, я вам кофе сварю? Мы как раз собрались в ординаторской отметить день рождения нашей Нины. Собственно, я за этим и пришла – все уже собрались и ждем только вас.

Осторожно, чтобы не развалиться на куски прямо посреди собственного кабинета, поднимаюсь на ноги. Держу равновесие и только тогда выпаливаю:

– Боюсь, но сегодня без меня. Извинись, пожалуйста, перед всеми. Я и правда себя неважно чувствую. Я лучше домой. Чтобы…когда приступ накроет, быть рядом с лекарством…

Если перевести на нормальный язык: чтобы, когда меня накроет очередное воспоминание о Климе, я буду рядом со своим персональным лекарством – дочкой. Буду вдыхать ее запах и слушать сокровенное: «Мамоська, я так сильно тебя лублу».

Моя доченька – мой якорь. Благодаря ей я до сих пор держусь.

– Поняла. Поправляйтесь, Дина Алексеевна.

Я стою на светофоре в ожидании зеленого сигнала, когда телефон напоминает о себе громким звонком. Морщусь, чувствуя, что стандартная мелодия шарашит по мозгам и отдает в виски. Спешу поскорее ответить, не глядя на экран.

– Слушаю.

– Привет, солнышко, – раздается бархатный голос Димы, и я морщусь еще сильнее. Потому что за весь день ни разу не вспомнила о своем мужчине. – Я выезжаю в сторону парка, вас встретить?

Прикрываю глаза и обессиленно откидываю голову на спинку сидения.

Черт! Я совершенно забыла, что мы с Димой договорились выгулять Оливку в парке, покатать на аттракционах, пока сезон не закрылся. Я настолько увлеклась воспоминаниями, что ни разу не вспомнила о нем и не позвонила.

– Черт, я забыла предупредить – Оливия заболела, прости, сегодня не выйдет.

На том конце провода воцаряется тишина, и я буквально слышу, как недовольство Димы окутывает меня ядовитыми путами.

– Ну…хорошо, – выдавливает из себя мужчина.

А я к своему ужасу ловлю себя на мысли, что радуюсь, что мы сегодня не увидимся…

Черт бы тебя побрал, Исаев! Ты снова ворвался в мою жизнь и снова все разрушил!

Дина

Я едва успеваю переступить порог своей квартиры, как меня чуть не сбивает с ног маленький ураганчик.

Оливка вылетает из комнаты, ее кудряшки смешно подпрыгивают, а сама дочка, покашливая и шмыгая носом, но до безобразия счастливая врезается в мои колени.

– Мама! Моя мамоська пришла! Я тебя так сильно люблю! – щедро выливает на меня ведерко нежности.

– Ох, полегче, солнышко, я сейчас упаду…

– Падай, – хихикает дочка, подпрыгивая на месте.

И я действительно падаю. Неуклюже оступаюсь и плюхаюсь прямо на пятую точку под заливистый смех моей доченьки.

Маленькая егоза сразу же взбирается по мне, как обезьянка, и крепко обнимает руками и ногами.

И все.

Я дома.

Держу самое главное сокровище в своих руках, вдыхаю детский ванильный запах и расцеловываю пухлые щечки.

И это абсолютное счастье. Мое лекарство и самое волшебное средство, дающее поверить, что я могу, если не все, то очень многое.

– Что купила? – Оливка с любопытством тянется к пакету.

Но я с ловкостью успеваю его перехватить и спрятать за спину. Легонько щелкаю по носу, попутно утирая сопельки и прикладывая ладонь к спинке дочери, чтобы проверить хрипы. Это уже дежурное движение во время всех ОРВИ Оливки, оно заложено во мне на уровне инстинктов. Потому что, если упустить момент, начинается мой персональный ад…

Отгоняю дурные и мрачные мысли и растягиваю губы в улыбке, хитро подмигивая.

– Давай я сначала разденусь, мы с тобой помоем руки, и позже я покажу тебе сюрприз.

– Сюрприииииз? – с предвкушением тянет егоза и тут же подскакивает на месте. Ее кудряшки подскакивают вместе с ней, заставляя меня умиляться.

Я только успеваю сбросить обувь и плащ, а моя кнопка же тянет за руку в ванную, где мы сначала, балуясь мылом – пенкой, моем руки.

Переодеваюсь и иду в гостиную, чтобы отпустить няню, которая деликатно дала побыть нам наедине, убирая разбросанные по всей комнате игрушки.

– Завтра как обычно? – робко интересуется Маша. Маша – студентка педагогического университета. Она из простой небогатой семьи, поэтому ей приходится работать, чтобы иметь возможность содержать себя.

Машенька – мое спасение и палочка-выручалочка. Эта девушка – единственная, кого приняла дочь. Моя Оливия очень своенравна, и с такого малого возраста уже четко очерчивает личные границы. И подпускает к себе только избранных. Машу я рассматривала в последнюю очередь из-за отсутствия опыта. Даже не понимала, зачем я пригласила ее на собеседование. Но что-то меня в ней зацепило. Может, добрые, слегка грустные глаза?..

Но, как оказалось, не зря.

Потому что именно ее выбрало сердечко моего ребенка. И сейчас они очень весело проводят время, но при этом Оливке не удается вертеть девушкой, потому что Маша незаметно для ребенка проявляет твердость характера. Просто поразительно!

– Если Оливка не разболеется, – вздыхаю, глядя на дочь, которая стоит в дверях кухни и стирает рукавом бегущую соплю. – Я позвоню, хорошо?

– Хорошо, Дина Алексеевна. Но если что, вы можете на меня рассчитывать.

– Спасибо, Маша!

Мы с Оливкой провожаем девушку домой. Они трогательно прощаются, а когда закрывается дверь, дочь хитро поглядывает в мою сторону.

– Ну, что, какой там сюрприз?

Я принимаю такое же хитрое выражение лица.

– Мммм, а, может, поможешь мне сначала приготовить ужин? Я оооочень голодная.

– Ну, конечно! – Оливка радостно хлопает в ладоши. Она с малых лет обожает возиться со мной с готовкой.

Мы, держась за руки, проходим на кухню, где я помогаю юному поваренку надеть детские колпак и фартук, подаренные на прошлый новый год. Дочь забирается на стульчик, чтобы доставать до столешницы и потирает ладошки в предвкушении.

В тот самый момент, когда мы с Оливкой снимаем пасту с лососем с огня и вдыхаем аппетитный запах, в наш мир врывается протяжный дверной звонок.

Вскидываю голову и напрягаюсь. В голове мелькает шальная мысль, что все же Клим нашел меня и приехал, чтобы поговорить.

Но тут же отметаю ее. Ага, как же! Наивная! Столько лет была не нужна, а тут вдруг приперся. Еще и адрес откопал за несколько часов!

Тогда кто это может быть?! Мы с Оливкой гостей не ждем…

– Маша? – встрепенулась Оливка. – Маша вернулась?!

– Не знаю…Может, забыла чего? Пойдем, проверим.

Воодушевленная, дочь бежит в коридор. Подпрыгивает на месте, пока я проворачиваю замок.

Но куксится и окончательно сникает, когда видит незваного гостя.

Дина

Это не Маша.

И не Клим.

– Привет, Оливка! – весело скандирует Дима и, не обращая внимания на наши не очень радостные лица, проходит в квартиру. Не разуваясь, подходит к моей дочери, присаживается на корточки и протягивает пакет из известного детского магазина.

Дочь смотрит сурово, насупившись. Складывает ручки на груди и дует губы.

– Я хотела Машу! Уходи! – от обиды и разочарования даже притоптывает ножкой. Разворачивается и шлепает босыми ножками в гостиную, даже не заглянув в пакет. Через несколько секунд оттуда доносится песенка из известного мультика.

И Дима – единственный, с кем она так паршиво себя ведет. Потому что моя дочь обожает подарочки, гостинцы, да и в принципе любых гостей, которые могут с ней поиграть.

Но Дима – исключение. А причина банальна – Оливка жутко ревнует меня к нему. Потому что этот мужчина, игнорируя мои просьбы, постоянно показывает, что имеет на меня виды – касается, обнимает, целует. Пару раз даже шлепнул по попе.

Разумеется, Оливка, которая так привязанная к маме, боится, что дядя Дима отберет ее у нее. Отсюда и такое непринятие и даже злость на мужчину.

Я много раз говорила Диме, терпеливо, как ребенку, объясняла, но все бесполезно. Он как будто нарочно меня не слышит. Соревнуется с маленьким ребенком за внимание. Абсурд!

Поэтому мужчина вот уже девять месяцев не может найти подход к моей Оливке. Честно говоря, именно это и останавливает меня от дальнейшего сближения, хоть мы с Димой уже и встречаемся девять месяцев. Он давно предложил переехать к нему и не раз, но я отказалась, сославшись на то, что это будет большая травма для Оливки, да и мне на работу отсюда ближе. Дима обиделся и неделю не писал и не звонил.

А вот самого Диму в настоящий момент, похоже, мало что смущает. Он как танк прет напролом.

– Извини, я очень хотел тебя увидеть, – мужчина прижимает меня к стенке и покрывает лицо нежными поцелуями. – Не удержался. Заразы не боюсь, если что. Я очень соскучился, – понизив голос, шепчет и блуждает по телу ладонями, то сжимая, то касаясь чувствительных местечек.

– Дим…Пожалуйста…Не сейчас…Не надо…

Но зайти далеко не получается, потому что одна маленькая сопливая и кашляющая амазонка, как обезумевшая, выскакивает из гостиной и со всего размаху бьет кулачком Диму по ноге. Еще и пинает со всей дури по голени.

– Ай! Ччччерт!

– Моя мама! Уйди!

Дима отскакивает, потирая травмированную конечность, и недовольно глядит на Оливку, которая тянет ко мне ручки. Поднимаю дочь и прижимаю к себе, автоматически проверяя на наличие хрипов.

– Извини, – чмокаю Диму в щеку, мысленно восхищаясь моей маленькой защитницей. – Оливка все же разболелась, поэтому не в духе.

– Ничего страшного, – вздыхает, но во взгляде явственно читается недовольство. – Держи пакет с игрушкой. Возьмешь, когда будешь в настроении, хорошо? – подмигивает Оливке. – А это тебе. Тут фрукты, твоя любимая панна-кота с манго и свежие клубника с малиной.

– Ох, ты нас балуешь…

– Мне приятно баловать моих девочек.

Эта фраза режет меня. Мы не его, – проносится в голове. Есть мы с Оливкой, и есть он. Каждый сам по себе. Мы вместе, потому что…

А почему, кстати?..

Но я стараюсь отмахнуться от всех этих мыслей. Тем более, у Оливки урчит в животе.

– Мы приготовили пасту с красной рыбой, поужинаешь с нами? – все же спрашиваю, не обращая внимания на недовольное сопение дочери.

– С удовольствием, – не успеваю отклониться, и Дима чмокает меня в щеку. Разувается и, что-то напевая себе под нос, проходит в ванную мыть руки.

Ужин проходит более-менее. Мы непринужденно болтаем с Димой обо всем подряд. Вот только Оливка ковыряется вилкой в еде, а потом и вовсе просится спать, повышая градус моей тревоги.

Я чищу зубы дочке, с диким скандалом промываю нос и обнимаю, укладывая малышку спать. Обычно я лишь целую ее перед сном, и дочь засыпает самостоятельно, но, когда она болеет, мне очень хочется быть рядом, дать ей максимально любви и тепла.

Глажу дочь по кудряшкам. Она такая милая, такая сладкая, ну, как можно ее обижать? Как можно соревноваться за ее внимание и не пытаться понять, что она переживает, что у нее отнимут то единственное и дорогое, что есть – маму?!

Как у любой матери, когда обижают ее ребенка, во мне мгновенно поднимается десятиметровая волна злости.

Я почему-то отчаянно хочу, чтобы Диме надоело ждать, и когда я выйду, его уже не будет на нашей кухне.

Но все же обнаруживаю его стоящим у окна в гостиной в расслабленной позе, с расстегнутой рубашкой. Кажется, мужчина вообще никуда не собирается.

С горящим взглядом в два шага Дима оказывается рядом. Молча, не замечая моего недовольного лица, он наклоняется и жарко целует. Сжимает мою грудь, ягодицы, второй рукой избавляя от одежды.

Раньше я заводилась с ним в пол-оборота, но сегодня…я сухая.

Стою столбом. Руки опускаются вдоль туловища.

Перед глазами насмешливый взгляд Клима с кривоватой ухмылкой. Разочарование в его глазах. Как будто…я изменяю ему. Он медленно качает головой из стороны в сторону, как будто предостерегает от глупостей.

– Что сегодня с тобой? – хрипит Дима. – Детка, я же не железный… Нет, я конечно, могу постараться, но…

– Все в порядке, – перебиваю, суматошно поправляя одежду. – Извини, я не могу. Не сегодня. Просто за Оливку переживаю очень.

Дима раздраженно закатывает глаза, с психом поправляя брюки и застегивая рубашку.

– Ты очень утрируешь. Все дети болеют.

– Оливка – не все! – рявкаю, отходя к окну и становясь спиной к Диме. Складываю руки на груди. Закрываюсь от мужчины. Перехожу на жесткий тон. – Ты же знаешь, что у нас особый случай. И, если честно, меня в последнюю очередь волнуют все остальные дети. Я переживаю за жизнь и здоровье своего ребенка.

Позади гробовая тишина. Я кожей чувствую его недовольство.

– Что сегодня с тобой? ПМС, что ли?!

Нет, просто прошлое постучалось в дверь…

И что-то мне подсказывает, что мы встретимся еще. И очень скоро.

Дина

– Ты какая- то пришибленная сегодня, – многозначительно заявляет Даша. Облизывает ложку с шоколадным кремом от торта так, что, как минимум, трое мужчин, что давно глазеют на подругу, пожирая глазами, роняют челюсти на стол.

Даша – моя самая близкая подруга и по совместительству крестная моей Оливки. Мы с ней ходили в одну группу садика, подрались в первый же день из-за куклы, а потом стали не разлей вода и дружим вот уже…в общем, очень много и долго дружим.

Даша, она очень эффектная. Светлые, длинные волосы, пухлые от природы губы, «татарские» скулы и пронзительный голубой, как чистое небо, взгляд. Все это дополняется высокой фигурой, упругой соблазнительной грудью и округлыми бедрами. Сколько себя помню, парни и мужчины за ней оборачиваются толпами.

Вот только Даша их не замечает совершенно. Ее сердце вот уже десять лет занято мужем. Они поженились, будучи студентами и успели многого достичь вместе. Я горжусь и восхищаюсь их семьей. Они для меня эталон, флагман, на который я всегда ориентируюсь.

– Я вчера встретилась с отцом Оливки.

Даша замирает. От удивления перестает даже жевать свой торт. С трудом сглатывает и скашивает взгляд на Оливку, которая с особым удовольствием уплетает свои любимые макароны. Заметив на себе заинтересованный взгляд обожаемой крестной, дочь широко улыбается и протягивает ложку, чтобы поделиться любимым блюдом.

– Спасибо большое, солнышко, – голос подруги растерянный и сиплый. Как будто она резко подхватила простуду. – А ты уверена, что это был он? Столько лет прошло…

– Я видела Клима как тебя сейчас.

Даша давится кофе. Наша заботливая девочка тянется, чтобы похлопать ее по спине, как обычно делаю я, если у Оливки застревает что-то в горле.

– Где?!

– Он на днях приходил ко мне на прием. С женой. Они ждут ребенка, – как гвозди в собственный гроб вколачиваю слова.

– Оливушка, закрой уши, детка. Тетя Даша сейчас будет ругаться, – бормочет подруга. Под веселое хихиканье дочери накрывает ладонями ее уши и смачно матерится.

Выпустив пар, она громко выдыхает. Прикрывает на миг глаза и через несколько секунд возвращает ко мне острый, как бритва, и решительный взгляд.

– Ты собираешься ему рассказать об Оливке?

– Нет, – веду плечом и, закусив губу, отворачиваюсь к окну. Даша очень проницательна и знает меня тысячу лет, она сразу все прочтет по глазам.

И в миллионный раз я в этом убеждаюсь.

Крестная моей дочери барабанит пальцами по столу и выпаливает:

– Погоди-ка…А он вообще узнал тебя? Вспомнил?

– Не думаю. Он разглядывал меня, конечно… Но не думаю, что вспомнил, где и когда мы встречались. У кобелей так бывает, знаешь ли, – поджимаю губы, чтобы ругательства похлеще не сорвались с языка.

Перед глазами снова всплывают грязные кадры из прошлого, и я морщусь, как будто меня стошнит прямо на стол. Именно поэтому я и не сказала бы ему о дочери, даже если бы этот чудак на букву «М» меня вспомнил.

Лицо Даши чернеет буквально за считанные секунды. Глаза мечут молнии, а пухлые губки бантиком сжимаются в жесткую линию.

– Оливка, душа моя, – обманчиво ласково тянет крестная. – Тетя Даша сейчас опять прикроет тебе ушки. Потому что не может сдержаться.

Подруга смачно матерится, некоторые слова я слышу впервые и даже беру на заметку. Оливка ничего не понимает, хихикает и вертит головой, глядя то на меня, то на Дашу. Она думает, что это игра и тянется ручками к крестной, чтобы и той закрыть уши.

– Я ничего не слышу, – весело бубнит Оливка, корча рожи нам с Дашей. Подруга показывает ей язык, заставляя хохотать на все кафе.

– Да даже если бы и узнал, дырка ему от бублика, а не дочь! – с жаром выпаливаю, не сумев сдержать эмоций. – Зачем я Климу? У него вон жена беременная. Да и за три с лишним года он даже банально не соизволил позвонить мне! А я не меняла номера…

– Мамоська, а кто такой Клим? – нахмурив бровки, со всей серьезностью выдает Оливка. Я бы сказала, она даже выглядит суровой. Готовой покарать его сиюминутно. – И почему ты ему не нужна?

Мы переглядываемся с Дашей. Синхронно закусываем губы, чтобы не расхохотаться и выиграть время для подборки правильного ответа.

– Дядя Клим, солнышко, это…

– …это дядя – дурачок, – весело заканчивает мою мысль Даша. Я, конечно, хотела не так выразиться, помягче, не приучать ребенка к ругательным словам, пусть и таким безобидным. Но в целом Даша довольно четко выразила мою мысль.

Дочь фырчит и смешно закатывает глаза так, что ее кудряшки – спиральки забавно подрагивают. И где только она такому научилась?!

– Конечно, дурачок, потому что он мою мамоську не любит. Надо ему по жопке дать!

Последнюю фразу Оливка припечатывает так громко, что посетители кафе оборачиваются и, заметив «милого» ангелочка, начинают откровенно улыбаться и смеяться.

– Оливия!

– Ну, мамоська! Ну, правда же, дурачок! – мило сложив ладошки и хлопая глазками, выдает дочь.

Мы с Дашей не выдерживаем и все же взрываемся хохотом.

Дочери очень скоро надоедает ковыряться в макаронах, и она отходит в игровой уголок порисовать.

– У меня для тебя плохие новости, Дин, – трагическим голосом сообщает Даша. – Тебе все еще не все равно на Клима. Иначе бы ты так не реагировала.

Дина

Взрываюсь, как ящик с петардами. Волна возмущения топит так, что лицо и шея покрываются красными пятнами.

– Глупости не говори! Мне больно за дочь, а на Клима плевать! Он несвободен, Даш, и ты прекрасно знаешь, что для меня это табу. Мы с Оливкой прекрасно живем и без него! Пошел он к черту!

В груди припекает, злость рвется наружу. Меня трясет от обуревающих эмоций, и я обнимаю себя за плечи, чтобы держать в руках. В буквальном смысле. Потому что при одном упоминании имени Клима мне хочется разрушать, крушить, ломать, до самого основания.

Ловлю сощуренный и хитрый взгляд подруги. Она зеркалит мою позу и, стряхивая с плеча невидимые пылинки, лениво произносит:

– Вот если бы тебе действительно было все равно, ты бы не завелась с пол-оборота. Так что…Я права, подруга.

– Я чувствую к нему злость и брезгливость! И только! Ничего романтичного. У меня вообще в сердце выжженное поле после мужа и Клима. Ничего не осталось. Никаких чувств, никакой веры мужчинам. Уж лучше одной. Мне кажется, поэтому у меня с Димой не отношения, а непонятно что.

– Ой, этот Дима, – цокает и закатывает глаза. Понятия не имею, почему эти двое так невзлюбили друг друга с самого начала. – У тебя с ним ничего не выходит, потому что он-размазня. А еще использует тебя. Разве любящий мужик позволил бы тебе столько упахиваться? Разрываться и уставать? Любят, Дина, это когда берегут и заботятся. Когда ощущаешь себя важной.

– Наверно, – мрачно усмехаюсь, опуская голову. В носу свербит, как будто я резко заболела. – Я не знаю, как должно быть, меня никогда не любили…

– Вот! Вот видишь! Ты и сама понимаешь, что твой Дима не любит тебя. Он вообще, как сказал, Олег – банкир в известном видео: ни-х…

– Шшшш! Даша, здесь дети!

– Ой, все! Смотри, до чего эта тряпка меня довел! Ууууу, как он меня бесит!

Отворачиваюсь в сторону, чтоб Даша не увидела мелькнувших в глазах слез. И горечи.

Потому что, мне кажется, подруга права…

Нет, Дима старается, вроде и заботится, но…

А ведь я просто хочу, чтобы мы с Оливкой были счастливы. Спокойны. Окутаны заботой и защитой…

Неожиданно замечаю за окном на улице папу с дочкой. Губы сами собой плывут в улыбке.

Маленькая девочка вся такая важная идет под зонтом с цветочками. Шлепает розовыми сапожками по лужам. Ее детская ладошка утопает в крупной ладони отца.

Внезапно девчушка спотыкается и летит вперед прямо в грязную лужу. Я даже вскрикиваю и прикрываю рот ладонью.

Но отец вовремя ее подхватывает на руки и подкидывает вверх. Девчушка весело хохочет и прижимается щечкой к щеке отца. Мужчина поправляет ей шапочку и целует в кончик носика. Девочка хихикает, забавно морщась, и крепко обнимает отца за шею. А он под ее счастливые и громкие крики сажает себе на плечи, обходит лужу и переходит дорогу.

Одинокая слеза все же срывается с ресниц.

Понимаю, что все это время не дышала. Тру ладонью место, куда сердце, как ошалелое колотится с неимоверной силой.

Больно.

За дочь.

У моей Оливки никогда такого не будет. Надежного и крепкого отцовского плеча. Клим женат, и у него скоро родится свой ребенок. А я не хочу, чтобы моя дочь ждала часами у окна, когда придет папа, и засыпала в обнимку с телефоном в ожидании его звонка. Да, я эгоистично хочу, чтобы моя девочка была номером один.

Достаточно того, что ее мама прошла через боль и предательство. Такой участи своему ребенку я не желаю…

Да, Даша права. Мне не все равно на Клима. Но больше я злюсь на себя. Потому что глупо перекладывать вину за сложившуюся ситуацию только на мужчину. Я тоже совершила немало ошибок. Но ни о чем не жалею. Ведь благодаря им у меня есть мое кудрявое солнышко.

– Дина? Ты чего? – моей руки касаются тонкие пальцы Даши.

– Все нормально, – бормочу, промакивая глаза салфеткой. – Мусор в глаза попал…

– Угу. А имя этому мусору случайно не «Клим»?

Не сдерживаюсь, фыркаю, глядя на подругу, что глазами раскидывает молнии. Нужно повесить табличку: «Не подходи, убьет!».

Воинственное выражение лица медленно, но верно сменяется задумчивым.

Дина

– Скорее всего я потом и пожалею о своих словах, но…Может, вам поговорить, Дин? Ведь, когда одно упоминание о человеке вызывает столько эмоций, значит, не все потеряно. Подумай об Оливке…

Качаю головой, усмехаясь.

– Ты как себе это представляешь? Клим придет на следующий прием с женой, а я ему с порога: «Здрасти, ты меня не помнишь, но мы с тобой переспали три года назад, и у нас родилась дочь.». Спасибо, я, пожалуй, откажусь. Он ребенку-то от жены не больно-то рад.

– Ты же не знаешь, какие там отношения. Может, это просто брак по расчету.

– Ты права, не знаю, и знать не хочу. Пусть сами разбираются. А Оливка…Я не хочу, чтобы она когда – нибудь узнала, как это больно, когда выбирают не тебя. Как больно, когда с тобой наигрались и выбросили без предупреждения…

Грязные воспоминания снова вспарывают старую не заживающую рану. Я столько держалась, но появление Клима как будто сорвало кран со слезами. В последний раз я так бесконтрольно ревела год назад, вечером, после празднования дня рождения Оливки.

Мысленно приказываю себе собраться. Нельзя, чтобы дочь увидела меня в таком расшатанном состоянии, она будет очень переживать. Торопливо утираю слезы и спешу улыбнуться – к нам как раз, размахивая двумя листочками бумаги, подбегает Оливка.

– Вот! – громко восклицает дочка. – Это вам! – и шлепает перед каждой из нас листочки с цветными каракулями. – Это ты, тетя Даша. И ты, мамоська. Красиво?

Дочь задирает личико и попеременно поворачивается то ко мне, то к Даше. Сталкиваемся взглядами с подругой. В ее глазах, как и в моих, плещутся слезы умиления. Наша девочка так быстро растет. Не по годам.

– Очень, солнышко, – любовно разглаживаю свой первый портрет в исполнении Оливки.

– Ты похожа на пинцессу, – хихикает дочь, тряся кудряшками.

– Я повешу его в рамку и всем гостям буду хвастаться, что моя крестница – великая художница, – Даша звонко чмокает Оливку в макушку.

Помещение кафе озаряет наш счастливый смех.

– Мыльные пузыри! – громко вскрикивает егоза, показывая пальцем в стеклянную стену, через которую видно, как аниматор в игровой развлекает детей. Дочь складывает ручки в умоляющем жесте. – Мамочка, можно? Ну пожалуйста-пожалуйста!

– Пойдем, – Даша встает и берет дочь за руку, переплетая их пальцы. – Пусть мама спокойно попьет кофе. И подумает на досуге кое над чем, – с нажимом добавляет подруга.

Смотрю на нее с благодарностью. Мне и правда нужно побыть одной.

Девочки удаляются в сторону игровой, и Даша попутно пытается объяснить двухлетке, что такое «досуг». А я бесцельно пялюсь в окно, рассматривая прохожих, что спешат домой, желая скорее укрыться от дождя.

Внезапно по телу волной проносится дрожь. Щеку начинает припекать от чьего-то тяжелого взгляда. И в местах «прикосновений» остаются серьезные ожоги.

Каждой клеточкой ощущаю чужое присутствие. Мне даже голову не нужно поворачивать, чтобы понять, кто бессовестно разглядывает меня. Запах мужчины, который я с закрытыми глазами узнаю среди тысячи других, забивается в ноздри. Его тяжелая энергетика давит, а подсознание буквально вопит об опасности.

Медленно поворачиваюсь и наблюдаю, как Клим нагло опускается на место, где пять минут назад сидела Даша. Откидывается на спинку стула, проезжается по мне темным тяжелым взглядом, задерживаясь на груди, которая недвусмысленно заявляет о том, что сегодня я в спешке пренебрегла бельем.

Клим, склонив голову набок, возвращается к моему лицу и растягивая слова, медленно тянет:

– Здравствуй, Дина.

Сглатываю, стараясь протолкнуть тугой ком в горле.

Он узнал. Вспомнил, черт возьми!

Перевожу испуганный взгляд на игровую, где, не подозревая, как сгущаются тучи над нашими головами, в толпе детей беззаботно скачет Оливка и пытается поймать мыльные пузыри.

Наша с Климом дочь.

Дина

Клим прослеживает за моим взглядом.

Липкий страх сжимает горло, лишая возможности нормально вдохнуть. Сердце отчаянно выламывает ребра, а мне хочется вскочить и закрыть ему обзор на игровую.

Мужчина лениво блуждает взглядом по ней, словно ищет, что могло так привлечь мое внимание.

Даша на расстоянии чувствует нарастающее напряжение, поворачивается и хмурится, внимательно разглядывая моего незваного «гостя». Я, в свою очередь, делаю страшные глаза и мысленно молю отвлечь Оливку так, чтобы она не вспомнила о маме ближайшие двадцать минут. Больше мы с Климом не продержимся.

Тем временем его взгляд спотыкается об Оливку, что прыгает выше всех, стараясь поймать и лопнуть мыльные пузыри. Ее звонкий смех разносится не только по игровой, но и по кафе. Задевает рикошетом Клима, вызывая у него мягкую улыбку.

Она совсем не изменилась. Такая же очаровывающая. Именно в нее я так опрометчиво влюбилась три года назад.

Клим сощуривается и внимательно следит за дочерью. Даже слегка подается вперед.

Нет, нет, нет!

Только не это!

Не вздумай так смотреть на нее! Еще не хватало, чтобы Оливка заметила постороннего мужчину и кинулась через весь зал с криками: «Отойди, это моя мама!». Еще и шлепнуть же может, принцесса моя.

А Клим не дурак. В два счета сложит возраст Оливки и наш отпуск, большую часть которого мы провели в горизонтальной плоскости. И у него возникнут правильные вопросы – например, чья это дочь. А все тайное, как известно, всегда становится явным. И тогда придет конец нашей спокойной жизни.

– Вообще-то здесь занято, – киваю на кружку Даши, которую официант не успел убрать. Спешу сложить рисунок Оливки и убрать в сумочку. Чтобы ни намека не осталось на присутствие в моей жизни ребенка. – И да, мы против, чтобы ты присоединился.

Мужчина все же отворачивается от игровой. Обращает на меня внимание. Температура в кафе сразу падает, и хочется поежиться и передернуть плечами.

Клим откидывается на спинку стула, слегка съезжает, широко расставив ноги. Всем своим видом сообщает, что никуда не торопится и уходить не собирается.

– А ты отрастила зубки, – криво усмехается, но глаза остаются цепкими, холодными. В них загорается опасный огонь. Щеки опаляет жаром. Потому что раньше после такого я всегда оказывалась под ним. – И стала су*ой. Не могу понять, нравишься ты мне такой или нет.

– У тебя вообще не должно возникать такого вопроса, Клим. Главное, чтобы твоя жена тебе нравилась.

Кривится, как от зубной боли. Запрокидывает голову к потолку и шумно выдыхает. Трет лицо ладонями и резко придвигается ко мне, бросив сцепленные ладони на стол.

– Дина, послушай, Яна – это моя ошибка, я …

Внутренности как будто кипятком ошпаривают. Смерч из ярости и негодования моментально закручивается и грозит снести все в радиусе десятка километров к чертовой матери.

Ошибка…

Ошибка, черт подери!

Женщина, которая разделяет с ним быт, носит под сердцем ребенка, – ошибка!

А Оливка тогда что? Недоразумение?! Случайность? Оплошность?! Проблема?!

Только через мой труп он узнает о дочери! Чтобы она услышала, что она – ошибка?! Да ни за что!

– Заткнись, Клим, – цежу, вгоняя ногти в ладонь. Боль немного отрезвляет и позволяет оставаться в человеческом обличье. – Заткнись, чтобы не упасть еще ниже в моих глазах. Ты и так на уровне плинтуса. И сомневаюсь, сможешь ли ты когда-нибудь подняться.

Его лицо ожесточается. Он надевает циничную восковую маску.

– Да ты что? И позволь узнать, когда я успел так низко пасть? Напомню, это ты сбежала три года назад. По – английски. Без объяснений, предупреждений. Наигралась, натрахалась и свалила обратно к муженьку. Может, поэтому не оставила ни адреса, ни фамилии, ни черта?! Чтобы муж не узнал о твоих постельных приключениях?

Дина

Его слова бьют наотмашь. Как унизительная пощечина. Больно. До слез, что обжигают глаза.

– Тебе ли меня упрекать? – яд так и сочится. Меня трясет и выкручивает от негодования. – Ты сам не был свободен. Или у вас с женой открытый брак? Поэтому не знаешь, от тебя ли она ждет ребенка?

Клим дергается как от удара. Кривится и морщится. Я-таки сделала ему больно в ответ.

Один – один, дорогой.

Мужчина резко отодвигается, противно проезжаясь ножками стула по плитке. Добрая половина посетителей морщится и кривится.

Вот только Климу на них плевать. Он вскакивает на ноги, упирается ладонями в стол и нависает надо мной грозовой тучей.

– Я сейчас уйду, – чеканит, выплевывая каждое слово в лицо. – Но только чтобы не придушить тебя. Но мы не закончили. И вернемся к разговору, когда остынем.

Не прощаясь, Клим разворачивается и широким шагом покидает кафе, напоследок шарахнув дверью.

Выдыхаю и сдуваюсь, как будто из меня одним движением вырвали позвоночник. Роняю голову на руки, сложенные на столе, и дышу, как загнанная лошадь.

А в следующий миг срываюсь и чуть ли не бегом пересекаю зал.

Мне нужно к дочери. Просто увидеть ее улыбку. Она – мой покой и мое лекарство от всех бед. Личный сорт антидепрессанта.

Врываюсь в игровую и, как подкошенная, без сил падаю на мягкое кресло рядом с Дашей.

– Ты как с поля боя вернулась, а не с разговора с бывшим, – хмыкает Даша, лопая пальцем проплывающий мимо пузырь. – Это же он был? Я правильно поняла? Клим?

Киваю, раздувая щеки. Выдыхаю стресс.

– Так и есть. Закидали друг друга снарядами из говна и разошлись. Я так думаю, до следующей схватки.

– И что, даже ничего не обсудили? Выяснила хоть что-то?

– Не-а, – дую на мыльный пузырь, отгоняя его к малышам. – Хотяяяяя…Знаешь, он, похоже, наводил обо мне справки. Только вот его осведомитель наврал. Или накосячил, – задумчиво тяну. – Он сказал, что я была замужем Но на тот момент я уже была в разводе десять дней.

– Смотрите-ка какой принципиальный! – фыркает подруга. – Свободную и влюбленную ему подавай. А сам? Или у них с женой более свободные взгляды на отношения?

– Не знаю, – пожимая плечами. – Я сказала ему то же самое. И Клима это почему-то задело.

Мы с Дашей замолкаем, обдумывая озвученную информацию.

Нахожу взглядом Оливку. Она уже собрала вокруг себя детей и что-то им показывает, активно жестикулируя. Дочь резко оборачивается и счастливо улыбается. Машет нам ручкой.

И в это мгновение меня как молния ударяет.

Оливка безумно похожа на Клима. Я сохраняла его образ в памяти, но многие детали забылись. Но сегодня, увидев мужчину на расстоянии вытянутой руки, могу с уверенностью сказать – наша дочь его уменьшенная копия. Как будто на ксероксе отпечатали.

Одновременно поворачиваемся с Дашей друг к другу. У нее такие же ошарашенные глаза.

– Как две капли воды. Он все поймет без слов…

– Он не должен увидеть Оливку…, – выпаливаем с подругой одновременно.

Клим

– Смотри, какая прелесть, – изливает свой восторг Яна. Она вертит голубой комбинезончик, а у меня нарастает глухое раздражение. – Неужели дети бывают такие маленькие? Он же совсем крошечный…Ой, глянь, – кидается к другой стойке и демонстрирует микроскопические джинсики, – а это просто идеально подойдет на первую фотосессию в месяц…

– Яна, – рычу, закипая. Ежесекундно напоминаю себе, что мы в общественном месте, чтобы не сорваться и не наорать на беременную женщину. – Ты сказала, что у тебя важное дело! Сорвала меня посреди рабочего дня, чтобы…протащить по детскому магазину? Ты серьезно?!

Жена разворачивается и, подбоченившись, расстреливает горящим гневным взглядом.

– А что, подготовка к рождению ребенка – это неважно?! Я что, одна должна тащить эти вопросы?! Мне одной это нужно? Ты охренел, Клим?!

Выдыхаю, призывая внутренние силы сохранить мне адекватность. Господи, за что ты меня наказал этой женщиной?..

– Готовиться? Сейчас? У тебя семь или сколько там недель беременности, Яна? Не рановато, не?

– И что?! – истерично повышает голос так, что на нас оборачиваются и косятся не только покупатели магазина, но и просто мимо проходящие посетители. – Я подхожу к вопросу осознанно! Хочу все завершить до декрета! Потому что потом будут отеки, большой живот! Я не смогу таскаться по магазинам.

– А зачем таскаться, если есть куча маркетплейсов и доставка? Можно обеспечить всем ребенка, не вставая с дивана.

– Что?! Ты хочешь, чтобы наш сын был одет в китайский ширпотреб?!

– Для начала я хочу удостовериться, что это мой ребенок, – устало парирую я. Сдуваюсь, понимая, что спорить с этой женщиной – себе дороже. Она раздавит своим опытом в этих делах и катком проедется, закатав в асфальт.

Жена что-то возмущенно мне высказывает, а я старательно абстрагируюсь, пропуская ее вопли мимо ушей.

Как я устал от истерик Яны.

Собственно, из-за них мы уже расставались три года назад. Я просто не хотел связывать жизнь с женщиной, что так феерично выносит мозг, и которую я не люблю. Совсем. Я как раз так удачно свалил с Арсом на конференцию в Турцию. Которая и стала в некотором плане судьбоносной для меня. Ведь я встретил Дину.

Я вспоминаю ту, которая пропустила меня через мясорубку. В прямом и переносном смысле.

Но все равно не могу выкинуть из мыслей ее счастливую улыбку и горящий взгляд, которым Дина щедро меня одаривала те коротенькие семь дней. Наши горячие ночи без сна, ее громкие стоны, переходящие в крики, и как она прижималась ко мне, и смотрела, как на Боженьку.

А потом выяснилось, что она замужем.

Вот только она несчастлива в браке, хоть мне и утверждали обратное. Два дня назад я видел в ее глазах печаль и боль, которые ей никак не удалось не спрятать. Хоть она и старалась прикрыть их злостью.

Хотя это именно Дина наврала мне с три короба, а потом сбежала. Это я должен злиться, но никак не она!

Но я, черт возьми, рад этой злости! Безумно! Это значит, еще не все потеряно. У меня есть мизерный шанс, за который я намерен ухватиться.

Но все равно наша история не дает мне покоя.

Что-то в ней явно не так…

– Ты вообще меня слушаешь?! – претензия Яны на повышенных тонах врывается в мозг, возвращая в эту сраную реальность.

Поворачиваю голову в сторону жены и вглядываюсь в ее покрасневшее лицо.

– Успокойся. Волнения не пойдут на пользу ни тебе, ни ребенку.

Но Яна меня не слышит.

Замирает, оборвавшись на полуслове. Смотрит поверх моего плеча на стеклянную стену позади. Краски отливают от ее лица, и жена пошатывается. Но в последний момент ухватывается за мой локоть.

– Мне что-то нехорошо, – бормочет, поглаживая животик. Но по-прежнему глядит в стекло. Оборачиваюсь, стараясь рассмотреть то, что так напугало эту истеричку. Но ничего такого странного не замечаю. Просто толпа людей, где каждый идет по своим делам. – Можешь меня приобнять? Я, кажется сейчас упаду.

Делаю, как она просит. Подвожу жену к скамейке неподалеку и подаю бутылочку детской воды, что стоит на полке как раз рядом.

Яна жадно глотает воду, как путник в пустыне. Откидывает голову и часто дышит. Снова глядит за стекло и через пару секунд веселеет.

Ох, уж эти гормоны…

– Ну что, – вскакивает на ноги и хватает меня под руку и тянет за собой. – Пошли, посмотрим коляску? Я тебя, собственно, ради этого и позвала.

– А ты не думаешь, что это… преждевременно? – выпаливаю, вновь закипая от злости. Кажется, кто-то только что пытался манипулировать мной через беременность!

– Что? Ты хочешь сказать…Ты что, на аборт меня отправишь?! – снова скатывается в истерику.

Млять!

– Нет. Я не имел в виду ничего такого. Рожать или нет – решать тебе. Я приму любое твое решение. Но семьи в общепринятом смысле у нас не будет, Яна. Я устал. Пипец, как устал. Если ребенок окажется моим, я буду вас содержать. И только. Но прежде мне нужны доказательства. Тест ДНК. Через четыре недели его и сделаем.

– Ты…Ты…Скотина, Исаев! Как ты можешь сказать такое своей жене?!

– Только давай без показательных выступлений. Мы оба знаем, что нашему браку далеко до образцово-идеального.

От выслушивания второго акта истерики меня спасает телефонный звонок.

Клим

Арс.

– Подъехал. Стою напротив парковки торгового центра, – коротко сообщает друг.

– Понял. Сейчас буду, – прячу мобильный в карман и перевожу взгляд на жену, которая уже оседлала коня и готова к очередному скандалу. – Развлекайся сама, покупай все, что считаешь нужным. В средствах я тебя никогда не ограничивал. Мне пора. Работа.

– Куда?! Какая работа?! – вопит вслед. – А если мне опять станет плохо?

– Вызови «Скорую».

Да, такой я подонок. Му*ак. Но она знала, за кого выходит замуж. И того, что любви между нами никогда не было, тоже. Я был просто капризом папиной дочки. И, как и любая игрушка, со временем вышел из строя.

Выхожу из торгового центра, вдыхаю свежий осенний воздух полной грудью. Останавливаюсь у края дороги и жду, когда транспортный поток утихнет, и я смогу перебраться на сторону Арса.

– Ой!

Оборачиваюсь на писк, и, как в замедленной съемке замечаю мячик, выкатывающийся на проезжую часть. А за ним, совершенно не глядя по сторонам, бежит очаровательная девчушка.

Прямо на проезжую часть. Под несущуюся машину.

В мгновение ока оказываюсь рядом и в последний момент выдергиваю малышку из-под колес автомобиля. Прижимаю кроху к себе, как самое дорогое сокровище. Осторожно, ощупывая на предмет повреждений, отстраняю девчонку от себя. И натыкаюсь на внимательный взгляд темно-карих глаз.

Потрясающая девочка. Такая хорошенькая, что глаз не оторвать. Куколка. Глазки на пол-лица, губки бантиком, чуть вздернутый носик. И самые милые кудряшки-спиральки, торчащие из-под розовой шапочки, напоминающей зефирку. Она просто завораживает. Я влюбляюсь в девочку с первого взгляда.

– Ты почему выбегаешь на дорогу?

Она растерянно хлопает длиннющими ресничками, а в темненьких, невероятно красивых глазках скапливаются слезы.

– Ты же могла попасть под машину, – смягчаюсь и улыбаюсь. – Больше так не делай, хорошо?

– Холосо, – робко улыбается, внимательно меня рассматривая.

Неожиданно скользит ладошками по двухдневной щетине и хохочет. Звонко так, искренне и счастливо.

– Каючий. Как ежик, – хихикает до ямочек на щечках.

Как завороженный, поправляю выбившиеся из-под шапки кудряшки.

Она кажется мне до боли знакомой…Где-то я уже видел эту девчушку и слышал этот переливчатый смех…

– Оливка, Господи! – прямо в лужу на колени рядом с нами падает бледная запыхавшаяся девушка. – Как ты меня напугала!

Внимательно разглядываю прямые темные волосы, голубые глаза, светлую кожу девушки. Хм, странно. Они с девчушкой совсем не похожи. Наверно, малышка пошла в отца, – проносится в голове.

Мама девочки переводит взгляд на меня и вздрагивает. Стремительно бледнеет, и я спешу отодвинуться и успокоить девушку:

– Ваша дочь побежала за мячиком. Я просто ее поймал у дороги.

– Спасибо…Спасибо Вам большое!

– Спасибо, дядя Ежик! – хихикает малышка, обвивая руками шею матери.

А меня, как стрела, пронзает мысль: дочка – это очень круто.

И тут же догоняет вторая: я тоже хочу дочь.

Но не от Яны.

Дина

– Доктор, вы уверены, что по-другому никак? – пациентка напротив хлюпает носом и размазывает тушь по щекам. – Мне говорили, что вы – лучшая в городе. Бог!

– Я не Бог, – бормочу, отмахиваясь от назойливой головной боли, которую вызвала последняя на сегодня пациентка. – Я – врач. Такой же человек, как и вы. Я не творю чудеса. Но, если вы будете строго следовать инструкциям и рекомендациям доктора, то сможете забеременеть.

Делаю записи в электронную карточку и выписываю направления на анализы и гормональные препараты, если женщина напротив все же решится вступить в протокол.

– Мне говорили, что одна труба – не приговор, – продолжает ныть, комкая в ладони бумаги. – Что вы беретесь за безнадежные случаи…

Внутри нарастает глухое раздражение. И злость.

Почему некоторым так сложно даются дети, они трясутся над каждым тестом, стоят в позе березки после каждого полового акта, горстями глотают витамины и живут в кабинетах УЗИ и гинеколога?

А есть такие, как вот эта пациентка. Которые с пятнадцати лет перепробовали все виды абортов, отмахивались от походов к гинекологу, как от надоедливой мухи, в связи с чем пропустили внематочную беременность и лишились трубы, а после, не научившись на своих ошибках, подбирали контрацептивы по интернету.

А потом вышли замуж за успешного и перспективного мужчину, который спустя время, как само собой разумеющееся, захотел продолжение рода.

И тогда-то эти красавицы нарисовываются в кабинете гинеколога, а позже прописываются у репродуктолога. Нет, даже не с просьбой, с требованием наколдовать им естественную беременность от мужа.

И хоть это и моя работа, я злюсь. На несправедливость этого мира.

– Вы правы, одна труба – не приговор, а вот девять абортов в вашем случае и наличие вагинальных инфекций – делают невозможной естественную беременность. Только ЭКО. Мне очень жаль.

Моя медсестра Оля очень громко складывает приборы на столике рядом с креслом. Мне даже не нужно поворачивать головы, чтобы видеть все то презрение на ее лице. Да, мы обе знаем, что это непрофессионально, но и ее я понять могу – она злится по тем же причинам, что и я.

– Мой муж…Он ничего не знает об абортах…Он меня бросит, – воет в ладони пациентка.

Наливаю ей в стакан воды и с силой впихиваю, заставляя выпить.

– Если он вас действительно любит, то все поймет. И примет любую реальность.

Тяжело вздохнув, пациентка с трудом заталкивает документы в сумочку и, буркнув себе под нос слова прощания, наконец покидает кабинет.

– Как будто вы психолог, – бубнит Оля, застилая кресло новой одноразовой пеленкой.

– Это часть моей работы. Будущей маме, какой бы она не была, нужно спокойствие и внутренняя уверенность…

Оля вновь непрофессионально фыркает и закатывает глаза, не скрывая своего презрения.

– Слава Богу, что на сегодня она последняя.

– О да…

Выдохнув с облегчением, роняю голову на стол. И просто дышу, абстрагируясь от работы.

Вообще сегодня у меня по графику был выходной. Но заведующая отделением позвонила утром и слезно умоляла выйти, потому что у коллеги заболел ребенок, и она ушла на больничный.

И хорошо, что у Даши оказался свободный день, и она с радостью согласилась провести его с крестницей. Я выдала им денег на разграбление торгового центра и побежала на смену.

А тут вынос мозга. И действительно, слава Богу, что он закончился…

Но дверь кабинета распахивается, и на пороге оказывается…жена Клима. На этот раз одна.

– Извините, к вам можно? – нервно выдыхает Яна.

– Приемы окончены, – гавкает моя верная медсестра, прежде чем я успеваю раскрыть рот. – Приходите в другой день. И предварительно записавшись.

Яна кривится и переводит одновременно требовательный и умоляющий взгляд на меня. Тяжело вздохнув, делаю приглашающий жест рукой.

Жена Клима проходит и все также царственно опускается напротив. Косится на Олю и только тогда медленно выдает:

– Дина Алексеевна, мы можем с вами поговорить? Наедине?

Дина

Медсестра поджимает губы и с трудом сдерживается.

Тяжело вздыхаю. Нутром чувствую – мне предстоит сложный, выворачивающий нутро разговор. Но все равно делаю так, как меня просят.

– Оля, спасибо большое за работу. На сегодня можете быть свободны.

– Спасибо, Дина Алексеевна. До завтра.

Дверь за Олей захлопывается, и я перевожу все свое внимание на напряженную Яну:

– Слушаю вас. Что-то беспокоит? Если у вас боли или выделения, то вам не ко мне…

– Нет! – выпаливает достаточно громко и поспешно. Внимательно разглядывает меня, закусив губу, как будто раздумывает, можно ли мне доверить свою тайну. – У меня все хорошо…

Откидываюсь на спинку стула и вопросительно вскидываю бровь. Начало разговора мне уже не нравится.

– Тогда не понимаю, зачем вы пришли ко мне.

Яна закусывает губу. В ее глазах – боль, что полосует сердце. И мольба. Как будто от того, что она сейчас скажет, зависит ее жизнь.

– Я записана на шестое число на повторное УЗИ к вам. Мы придем вместе с мужем.

– По-прежнему не понимаю, что вы от меня хотите. Сегодня второе. Ваш прием через четыре дня.

Она заламывает пальцы. Отворачивается к окну. Изучает пейзаж за ним, поджав губы. Ее отчаяние осязаемое. Настолько, что мне становится неуютно в собственном кабинете.

Хочется встать и выйти. Потому что понимаю, – меня будут просить о помощи. А учитывая градус в помещении – возможно, и умолять.

– Я хочу…, – прочищает горло и все же впивается в меня требовательным взглядом.

Видно, что эта девушка не привыкла просить. И сейчас ей неимоверно тяжело. Каждое слово, как битое стекло, царапает глотку.

Но я не собираюсь облегчать ей задачу. И продолжаю сидеть, скрестив руки на груди и слегка вздернув бровь.

– Я хочу попросить вас о том, чтобы вы сказали срок на две недели меньше. Чтобы он совпал с датой последних месячных.

Брови сами взмывают вверх, к линии роста волос, а челюсть стремится в прямо противоположную сторону. Чувствую, как мое лицо вытягивается, и все, на что я сейчас способна, это многозначительное:

– Эээ…

Так нагло еще никто не просил меня совершить должностное преступление. Вот так с разбегу, без подготовки и прелюдии.

– Он же потом может выровняться, – Яна тараторит как ни в чем не бывало. – Я слышала, такое часто бывает. А еще я всегда могу сказать, что ребенок некрупный, весь в меня. Я тоже родилась два девятьсот. Так что нашему малышу есть в кого.

Нашему.

Это слово лупит по нервам, как будто кто-то ногтями по стеклу проводит.

– То есть, я верно понимаю, ребенок не от мужа? – я стараюсь сохранять невозмутимость, но яд так и сочится изнутри.

– Нет.

Повисает тишина. Давящая, гнетущая. Выкручивающая нервы и затягивающая их морскими узлами.

Этот факт дарит облегчение.

Но в то же мгновение канаты внутри меня натягиваются до предела – я не смогу сказать об этом Климу. Потому что работа и карьера важны для меня. Это часть меня, смысл моей жизни. В конце концов, я не могу рисковать, потому что в одиночку ращу нашу дочь.

– Я понимаю, что такие вещи не делаются бесплатно, – Яна продолжает нести ересь, истолковав мое молчание по-своему. – Я заплачу. Столько, сколько скажете. Вот только сейчас у меня нет денег…Мне нужно поговорить с отцом… Дайте мне немного времени. Если хотите, я могу написать расписку…

Дина

– И как вы себе это представляете? – отмираю спустя три минуты. – Я, Яна, обязуюсь выплатить столько-то тысяч рублей за то, что доктор Смоленская Дина Алексеевна поможет мне обмануть моего мужа с беременностью и нарисует нужный мне срок? Вы сами-то верите в этот бред?

– Пожалуйста…Мне очень надо…

– Извините, но нет, – отрезаю, подавшись вперед и уперевшись ладонями в стол. Смотрю строго в глаза жены Клима, чтобы до нее дошло каждое сказанное мной слово. – Я дорожу своим званием врача и своей должностью. И я достаточно зарабатываю. Не в моих правилах влезать в чужие семьи и обманывать людей. Со своим супругом, пожалуйста, разбирайтесь сами. Без моего участия. Меня вы не купите. У вас ко мне все? Если да, то с вашего позволения я пойду домой, – поднимаюсь на ноги, давая понять, что разговор окончен.

Яна встает следом и даже в этой ситуации с грацией хозяйки этой жизни. Задерживается взглядом на моем лице. Слегка сощуривается и дует губы. Избалованная папина дочка.

Но она снова удивляет.

– Вы когда-нибудь любили?

– Любила, – отвечаю без запинки, не моргнув и глазом. – Но никогда не стала бы унижаться и себя навязывать. В данном случае речь идет не только о вашей прихоти, но и о жизни ребенка.

Яна грустно улыбается и без лишних слов направляется на выход.

Резко распахнувшаяся дверь чуть не бьет ее по лицу.

– Мама! – кричит на весь этаж моя маленькая егоза. И, не обращая внимания на Яну, несется ко мне, раскинув ручки в стороны. – Мамоська!

Подхватываю дочь и прижимаю к себе мое сокровище.

– Привет, хулиганка, – Оливка хихикает и ерзает на моих руках, оборачиваясь на пациентку.

– Прости, – в дверях вырастает запыхавшаяся Даша. – Я не смогла ее удержать. Она очень по тебе соскучилась. Ой, здрасьте, мы помешали, да? Извините…

Но Яне пофиг на Дашино «извините».

Она никого не слышит.

Замерев на месте, как памятник, Яна, не моргая, разглядывает Оливку. Так пристально, что мне хочется спрятать ее за спиной. На голом материнском инстинкте прижимаю голову дочери к своему плечу и обнимаю двумя руками.

– Как…похожа…, – шепчет жена Клима почти неслышно. Но я читаю фразу-приговор по ее губам.

– Простите?

Яна трясет головой и крепко зажмуривается. Вымучивает из себя улыбку и пятится на выход.

– Извините. Мне показалось…До свидания, Дина Алексеевна.

– Что это было? – непонимающая Даша падает на стул, едва за моей пациенткой захлопывается дверь, и смотрит в нетерпении.

– Это жена Клима, – вырывается автоматом до того, как я смогу осмыслить сказанное.

– Того, который дурачок? – хихикает Оливка, дергая ножками и просясь на пол. Машинально стаскиваю с дочери розовую шапочку и снимаю курточку. И замираю, напоровшись на извиняющийся взгляд подруги.

Страх сковывает горло и лишает дыхания, когда Даша заторможенно бормочет:

– Твою мать…Еще и я не обрадую тебя новостями…

Дина

Зачесываю волосы в гладкий высокий хвост. Наношу блеск на губы и оглядываю в зеркале получившийся образ.

Остаюсь довольна. На мне платье изумрудного цвета в пол, с разрезом до середины бедра, с треугольным вырезом на спине, заканчивающимся кокетливым бантом. Надеваю туфли на шпильке, подхватываю клатч и выхожу в гостиную попрощаться с Оливкой.

– Ух тыыыыы! – дочь в восторге прикладывает ладошки к щекам. И даже начинает скакать вокруг меня. – Мамоська, ты – фея! Самая красивая фея!

– Вам правда, очень хорошо, – отзывается Маша, с восторгом в глазах оглядывая мой образ.

– Спасибо, девочки.

– Мамоська, я хочу с тобой. Я тоже хочу быть феей, – начинает капризничать Оливка.

Вздыхаю, чувствуя болезненный укол в сердце.

Я ведь не хотела идти, хотела отказаться, потому что подозревала, что Оливка так отреагирует на то, что мама вечером оставляет ее одну. Но я обещала родителям еще несколько недель назад. И будет нехорошо, если я не приду – владелец этого нового загородного комплекса – старый и близкий друг нашей семьи.

А еще я безумно хочу отвлечься от мысли, что Клим видел, разговаривал и держал на руках собственную дочь…От нее у меня начинаются тахикардия и рвотный рефлекс.

– Отдыхайте, Дина Алексеевна, – тихо, но решительно произносит Маша, словно подслушав мои мысли. – Вы очень много работаете и все свое свободное время отдаете Оливке. Но вам тоже нужно менять обстановку. Тем более, ваше платье очень красивое, и вас в нем просто обязаны все увидеть, – весело подмигивает наша няня. – Я посижу с Оливкой столько, сколько нужно. Даже могу остаться ночевать, у меня завтра нет пар.

– Спасибо, Маш, – бормочу, тронутая до глубины души добротой этой девочки.

Всплывающее сообщение на экране телефона информирует о том, что такси уже подъехало.

– Ладно, девочки, не скучайте. Я постараюсь недолго.

Оливка подбегает и крепко обнимает со слезами на глазах.

– Я буду скучать, мамоська.

– Не надо скучать, – весело подхватывает Маша, отвлекая дочь. – Мы с тобой устроим свой бал, договорились?

И, пока наша няня объясняет правила только что придуманной игры, я быстренько выскальзываю из квартиры.

Успеваю сделать только пару шагов на выходе из подъезда, как отшатываюсь обратно.

Машина Димы припаркована прямо у подъезда, перегородив проезд. Сам он опирается о капот, держа в руках огромный букет роз.

Ну, конечно, как я могла забыть, что Дима тоже поедет на это мероприятие! Он же партнер моего отца. Собственно, он нас и познакомил на одном из подобных приемов. И предполагалось, что мы приедем вместе…

Интересно, этот мужчина упрямый или твердолобый?

– Что ты здесь делаешь? – бормочу, оглядывая мужчину с головы до ног. Выглядит Дима, конечно, шикарно: синий брючный костюм, сшитый на заказ, волосы, уложенные в легком беспорядке, легкая щетина, которая подчеркивает его мужественный вид. Мечта, а не мужик.

Жаль только, что не моя.

Потому что на днях я все же нашла в себе силы, позвонила Диме и назначила встречу перед работой. И объяснила популярно, почему мы расстаемся.

Вот только Дима, похоже не понял.

– Тебя жду, – заявляет, прогуливаясь по мне горячим взглядом. Ежусь и запахиваю пальто, которое не успела застегнуть.

– Ты теперь подрабатываешь в такси?

Дима коротко хохочет и раскрывает пассажирскую дверь.

– Ради тебя я готов стать и таксистом, Дина. Прошу.

Не двигаюсь, оглядываясь по сторонам. Достаю мобильный, чтобы уточнить, где припаркована моя машина.

– Я отпустил твое такси, – спокойно проговаривает Дима, глядя на меня с мягкой усмешкой.

А я злюсь. Настолько, что хочется ногой топнуть, как Оливка.

– Я же тебе все объяснила!

– А я не принимаю твой отказ от наших отношений, – парирует. Дима подходит и мягко подталкивает меня в спину к своей машине. – Ну, же, Дина. Не хотелось бы опаздывать на такое грандиозное мероприятие.

Поджимаю губы, киплю, как вулкан, но все же забираюсь в салон. Но только потому, что действительно не хочу расстраивать Родиона Альбертовича – если я буду ждать другое такси, я точно опоздаю. А еще замерзну в ожидании, потому что не каждый берется за заказ за город.

– Это тебе, – Дима осторожно кладет мне на колени букетище. – Ты потрясающе красивая, Дина.

– Спасибо.

Мужчина обегает автомобиль и занимает водительское место.

Поворачивается ко мне и медленно скользит многообещающим взглядом.

– Что?

– Думаю, что нужно будет не спускать с тебя сегодня глаз. Иначе кто-то ушлый тебя уведет…

– Дима, – закатываю глаза. Но не могу не признать – его комплименты мне приятны. Все же мы, женщины, любим ушами.

Осторожно скользнув кончиками пальцев по моему бедру, мой бывший после моего рыка все же убирает наглую ладонь, трогается с места и везет нас в загородный комплекс.

По пути Дима то и дело бросает на меня короткие задумчивые взгляды. Постукивает пальцами по рулю, и весь его напряженный вид буквально вопит, что он хочет мне что-то сказать.

– Что-то не так?

– Дин…, – на секунду отрывается от дороги, чтобы найти мои глаза. – Ты совершаешь ошибку.

– Да? – брови удивленно взмывают вверх. И я прикидываюсь дурочкой. – Ты о чем?

– О нашем расставании.

Вздыхаю и прикрываю глаза. Стискиваю пальцы на клатче до судорог.

Мне хотелось верить, что будет просто. Но и в этом мне не повезло.

– Дим…

– Да-да, ты все объяснила, – кривится, как от оскомины. С силой сжимает кожаную оплетку руля, до противного скрипа. – Но услышь и меня. Оливка просто манипулирует тобой. А ты идешь у нее на поводу и рушишь наши отношения. Сама же потом жалеть будешь.

– Я не иду ни у кого на поводу, – огрызаюсь. – Я не смогу быть счастлива, если мой ребенок несчастлив, Дима, пойми. Ты делишь нас. Но моя дочь – часть меня. И я не приму мужчину, который этого не понимает. И я не могу не прислушаться к мнению маленького человека. Она – самое дорогое, что у меня есть. Прими это.

– Ты думаешь, я не переживаю? – неожиданно взрывается Дима. От эмоций даже ударяет ладонью по рулю и немного прибавляет скорости. Таким я его вижу впервые, и меня это не на шутку пугает. – Если я не показываю своих эмоций, это не значит, что я об этом не думаю. Я постоянно думаю, как мне поладить с твоей дочерью. Я даже брал консультацию у детского психолога, – стреляет в меня пронзительным взглядом. А у меня от этой новости челюсть падает на колени, и язык немеет так, что ни звука не могу произнести. – Она сказала, что у Оливки возраст такой. Что нужно подождать, дать ей время привыкнуть…

– Дим…

Но мужчина как будто не слышит меня. Как будто ему жизненно необходимо выговориться. И он с жаром продолжает:

– Или ты, может, думаешь, что мне от тебя, кроме секса, ничего не нужно? Нужно, Дина, очень нужно. Ты мне нужна. Вся целиком. Жизненно необходима. Просто я впервые в жизни не знаю, как к женщине подобраться. Ты же такая независимая, самодостаточная. Ничего не просишь. Тебе ничего от меня не нужно. Я просто не знаю, что могу тебе дать, кроме своего тепла, заботы и оргазмов…Как еще завоевать и привязать к себе…Я люблю тебя, Дина.

Дина

Вздрагиваю. Теряю дар речи, порываюсь что-то сказать, но слова никак не идут. Открываю и тут же захлопываю рот.

Ну, нет у меня глубоких чувств к Диме! Да, мне хорошо с ним проводить время. Спокойно. Он приятный мужчина и собеседник…Но я не теряю от него голову! Не чувствую трепета и постоянного желания касаться, быть рядом…

Да и пугает, честно говоря, его признание в желании меня привязать…В голову приходит сумасбродная мысль…Нужно будет обязательно применять дополнительную контрацепцию…На всякий случай.

– Я не жду от тебя ответного признания, – Дима касается моей ладони и сжимает пальцы. – Я не обижаюсь и не дуюсь. Взрослый мальчик. Все понимаю. Но считаю, что ты должна знать – мне на тебя не все равно. У меня к тебе чувства и очень серьезные намерения. Очень. И я впервые в этом признаюсь девушке.

Смотрю на мужчину по-новому. Он кажется вполне спокойным и уверенным. Расслабленно ведет машину, внимательно следит за дорогой…Но некоторая нервозность все же проскальзывает.

Дима действительно волнуется. Хоть и старается скрыть этот факт.

Задумываюсь. Закусив губу, отворачиваюсь к окну. Но не замечаю пролетающих пейзажей, глубоко погрузившись в собственные мысли.

Но все равно сердце не лежит к этому мужчине. После подобных слов девушка должна испытывать счастье, парить в облаках…

А я…

Признание Димы давит на грудь. Бетонной плитой. О счастье не идет и речи. Я по-прежнему намерена прекратить наши отношения. Давать ему надежду в данном случае будет, как минимум, глупо и некрасиво. Дима со мной только время потеряет.

Да и почему-то поверить этому мужчине трудно…

А может…

Пока я раздумываю, как задать контрольный вопрос, Дима, не дождавшись от меня какой-либо реакции, сам переводит тему:

– Как там, кстати, Оливка? Я хотел купить билеты в цирк на воде на следующую неделю, что думаешь? Ей там понравится?

– Оливка хорошо, в этот раз удалось избежать болезни и последствий. Насчет цирка…не знаю, стоит ли посещать нам сейчас людные места…

Побарабанив пальцами по клатчу, все же решаюсь и поворачиваюсь корпусом к Диме. Не дав ему и рта раскрыть, выпаливаю, внимательно следя за его реакцией:

– Послушай, раз уж мы заговорили об Оливке. У тебя нет выходов на Змеенко – московского пульмонолога? Дочери нужно попасть к нему, возможно, он сможет нам помочь. Но проблема в том, что этот доктор сейчас не берет пациентов по каким-то личным убеждениям. А нам очень нужно.

Дима хмурится и окидывает меня скептическим взглядом.

– Дин, ну, откуда у меня выходы на московское светило? Из нас двоих ты – врач. Да и, честно говоря, ты сильно перегибаешь с Оливкой. Она не настолько уж и больна…

– Ясно.

Что и требовалось доказать. Вот поэтому я и не верю Диме.

Мы доезжаем до загородного комплекса и минут десять стоим в пробке к подъезду. Да, мероприятие будет гораздо более масштабным, чем я себе представляла.

Дима наконец-то после заезда на второй круг находит свободное место на парковке, и мы не спеша идем к главному корпусу. По краям на большом расстоянии друг от друга расположены домики под сдачу, подсвеченные фонарями, бани и спуски прямо к озеру. Территория окружена лесом, от которого веет умиротворением и влажным хвойным воздухом. Нужно будет обязательно приехать сюда с Оливкой на пару дней. Уверена, ей понравится, и нам обеим эти выходные пойдут на пользу.

Первые, кого вижу, войдя в главное здание, – родители. Замираю и любуюсь ими со стороны.

Они столько лет вместе, но по-прежнему любят друг друга, заботятся и поддерживают. И с гордостью держатся за руки. Я бы тоже хотела, чтобы у нас с Оливкой была такая же крепкая и любящая семья…

Дина

Здороваюсь и обнимаю родителей по очереди. Папа сразу же отводит в сторону Диму, и у них и еще одного мужчины завязывается разговор. Конечно же, о бизнесе.

Мама подает мне бокал игристого и внимательно рассматривает, склонив голову набок. Как будто любуется.

– Боже, доченька, какая же ты у меня красавица! И умница!

– Спасибо, мама. Вся в тебя.

Мамочка хохочет и качает головой.

– Как там внучка моя любимая? Ты хоть привези ее в гости, мы же с отцом соскучились. Да и ты сможешь немного отдохнуть.

– Оливка мне не в тягость, мам, – наплевав на окружающих, кладу голову ей на плечо. – Я безумно люблю свою девочку. Просто ее здоровье меня очень беспокоит. Поэтому и не могу оставить надолго, ты же знаешь.

Я безумно благодарна своим родителям. Когда я сообщила, что беременна, и у моего ребенка не будет отца, они приняли эту новость совершенно спокойно. Без нравоучений, укоров, причитаний и тяжелых вздохов. По мере возможности помогают и всегда на подхвате. Но из-за того, что у Оливки часто случались приступы, я не могу надолго оставить дочь вне поля своего зрения. Я сразу же начинаю захлебываться в собственной тревоге.

– Понимаю, Дина, – мама тяжело вздыхает. – Очень понимаю. Самое тяжелое – видеть, как болеет и страдает твой ребенок.

Мамочка окидывает пронзительным взглядом, и я осознаю, что она имеет в виду не только свою внучку.

Наши мужчины возвращаются, берут нас под руки и ведут в основной зал.

– Пойдемте, программа начнется через пять минут, нужно успеть рассесться.

Карточки с нашими именами обнаруживаются в центре, неподалеку от хозяев мероприятия и справа от родителей. И пока мы с Димой за столиком одни.

Я залезаю в мессенджер и интересуюсь у няни, все ли у них в порядке. Маша незамедлительно скидывает мне несколько фото Оливки в пышных платьях и с короной на голове, а на последнем моя девочка вся перемазана запеченной тыквой – ее любимое блюдо с детства.

Пока я разглядываю дочь и глажу ее щечки пальцем через экран, к нам подсаживаются соседи на этот вечер.

Вскидываю голову, улыбаясь, чтобы поздороваться и познакомиться.

Но улыбка меркнет и сползает с моего лица, а слова застревают в горле.

Потому что оказываюсь под обстрелом двух пар глаз четы Исаевых: встревоженного Яны и презрительного и злого Клима.

Дина

Резко выпрямляюсь, как будто мне в спину воткнули штырь. Медленно, как заторможенная, блокирую экран мобильного и убираю его в клатч.

Внутренне содрогаясь, закусываю губу и внимательно оглядываю Исаевых.

Взгляд соскальзывает на мою пациентку. Яна сощуривается, слегка поджимает губы. Скользит безразличным взглядом по собравшимся гостям и едва заметно качает головой.

Без труда понимаю, что «послание» адресовано мне. Так жена Клима просит сохранить наш маленький «грязный» секрет.

Копируя Яну, едва заметно киваю. Потому что мне есть что терять.

Господи, у меня секрет от бывшего с его нынешней женой касательно их ребенка, который определенно точно не от него. Можно ли оказаться в более абсурдной ситуации? Думаю, ответ очевиден.

– Вы же…– Дима подается вперед и перетягивает на себя внимание присутствующих. – Вы же Клим Исаев, верно?

– Да. А вы, простите? – хмурится и чешет пальцем бровь, силясь откопать в памяти информацию о собеседнике. – Не помню, чтобы мы были знакомы.

– Я – Дмитрий Гранин, – Дима протягивает ладонь через стол для рукопожатия. Клим демонстративно медлит, чем заставляет меня еще сильнее напрячься. Но в итоге все же крепко пожимает. Сильно. Настолько, что Дима на миг кривится. – Глава «ИнвестОптима» и партнер Алексея Смоленского. Приятно познакомиться.

Насмешливое выражение с лица Клима стирается как ластиком. Он перебрасывает все внимание на меня и выдает удивленно:

– Так, Смоленский…твой отец? Или это совпадение?

– Да, Алексей Николаевич Смоленский – мой отец, – гордо вскидываю голову.

Я безумно горжусь своим папой и его достижениями. Помимо инвестиций в объекты нашего города, он делает еще много полезного. Например, они с мамой занимаются благотворительностью, о которой не разглашают. Просто молча делают благое дело.

А еще я горжусь, что мой папа верный и любящий семьянин. Я появилась незапланированно, и у них с мамой ничего не было за душой. Они даже не женаты были. Но папа пообещал, что мы ни в чем не будем нуждаться. И папа сдержал и продолжает сдерживать свое слово.

Я могла бы жить рядом с родителями, как у Христа за пазухой. Никто бы мне и слова не сказал. Наоборот, папа с мамой были бы счастливы, что их дочка рядом.

Вот только я хочу им соответствовать. С гордостью носить их фамилию и прославлять ее. Поэтому и пытаюсь всего добиваться сама. Они, конечно, ворчат, но с достоинством принимают мой выбор и мой путь. И я знаю, что всегда, в любой момент, могу на них рассчитывать.

Поворачиваюсь в сторону родителей, ловлю их восхищенные улыбки и салютую бокалом.

Клим прослеживает взглядом, коротко кивает папе и изрекает, растягивая:

– Ясненько, – нехорошо ухмыляется и небрежно оглядывает взглядом Диму.

– А вы, – обвожу взглядом чету Исаевых, – как здесь? Вы тоже чей-то партнер?

– Не-а, – Клим расслабленно откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. – Моя компания построила этот комплекс.

Мои брови взмывают вверх, а внутри нефтяным пятном расплывается досада и злость на саму себя.

Если бы я была более внимательна, то изучила бы список гостей мероприятия и среди них увидела бы знакомое имя. Все же Клим – не такое часто используемое.

– Вы знакомы? – Дима хмурится и придвигается ко мне, закидывая руку на спинку моего стула и водя пальцами по оголенному плечу.

Клим следит за движениями Димы, и его глаза обжигают кожу, оставляя тлеющие следы. Уродливые и такие же болезненные, как в душе.

Но не только он делает мне больно этим вечером.

Яна, которая сужает глаза и постукивает пальцами по столу. Я прямо вижу, как она в голове складывает два и два. И теперь страшно не то, что она проговорится о наличии у меня дочери.

Страшно то, что она, кажется, догадывается, от кого она. Ведь оригинал, который трудился над ее созданием, она видит каждый день.

Да и Дима чувствует, как атмосфера над столом накаляется. Искрит так, что стоит поднести фитиль, и новый объект взлетит на воздух.

Именно поэтому мой будущий бывший (я все же не меняю своего решения) придвигается ко мне. Крепче обнимает и кладет ладонь на колено. Заявляет сопернику права собственности на меня.

– Да, – бормочу непослушными губами. – Яна – моя пациентка. А Клим Сергеевич – ее супруг.

Я через весь стол слышу скрип зубов Клима. Подмечаю, как от злости гуляют желваки, а в глазах разгорается пожар. Опасный. Уничтожающий все на своем пути.

В самых темных глубинах души зарождается злость.

Кобель! Натуральная собака! Которая сама не ам и другим не дам! Который вроде и женат, но при этом злится, что я несвободна! Хотя мы друг другу ничего не обещали! Исаев в первую очередь! Он, черт его дери, даже не собирался!

Пытаюсь удержать рвущиеся наружу слезы. Они пекут глаза, разрывают изнутри душу. От злости, напряжения и унижения, которыми меня щедро одаривает Клим, в висках начинает пульсировать и нарастать боль. Я морщусь и прикрываю глаза.

– Милый, – сквозь пульсацию доносится приторный и слащавый голос Яны. – Налей мне, пожалуйста сок. Меня что-то подташнивает.

– Диночка, – ладонь на моем колене сжимается. – Все хорошо?

Сквозь силу приоткрываю глаза и фокусируюсь на Диме.

– Голова немного разболелась. Скоро пройдет.

– Если хочешь, можем поехать домой.

Вот только глаза Димы говорят об обратном.

Оборачиваюсь на родителей и ловлю встревоженный взгляд мамы. Не хотелось бы им портить вечер. Я помню, как он важен для папы и его друга. Не хочу никого расстраивать.

– Чуть позже. Я пока отойду, подышу воздухом.

Выскакиваю в коридор, стараясь не смотреть в сторону Исаевых. Особенно на Яну, что льнет и лапает Клима, чем посылает острые ядовитые стрелы в мое перевитое шрамами сердце.

Залетаю в уборную и открываю кран с холодной водой. Держу ладони под ледяной струей, пока их не начинает сводить судорогой. Набираю пригоршни воды и плещу себе в лицо.

А когда выпрямляюсь, натыкаюсь на горящий взгляд Клима.

Дина

Замираю, как звереныш в свете фар. Боюсь пошевелиться.

Клим выглядит расслабленным, даже скучающим. Вот только тяжелый взгляд и раздувающиеся ноздри выдают его напряжение. Если бы не пропасть в целую жизнь и его жена, я бы подумала, что Клим…ревнует!

Пока в голове рождаются фантастические мысли одна за одной, мой бывший продолжает скользить по мне взглядом, вызывая во мне не контролируемую дрожь и мурашки, что взбесившимся табуном скачут по всему телу.

С моего лица стекают капли по шее, в ложбинку на груди. Клим повторяет их путь, заставляя кожу полыхать.

– Ты вошел не в ту дверь, – ехидно выплевываю в зеркало. – Это женский туалет.

– Не-а, Дина, – Исаев медленно качает головой, глядя исподлобья. – В этом ресторане он общий. Где твой муж? – внезапно переводит в тему в совершенно неожиданное русло. – Почему ты с этим? Ты развелась?

Палец, на котором уже очень много лет нет кольца, обжигает. Растерянно гляжу на него, как будто вижу свою конечность впервые.

Вспоминается наш грязный развод с мужем, и я снова открываю воду и мою руки. Тру, тру то место, где когда-то с гордостью носила символ замужней женщины.

– Дина!

Мечу молнии сквозь зеркало и зло выплевываю:

– Тебе не кажется, что это не твое дело?

Выключаю воду, растираю руки салфеткой докрасна и со злостью швыряю ее в урну.

– У вас с ним серьезно? – продолжает допрос Клим. – Любишь… как там его зовут?

А я испытываю самые противоестественные чувства – ликую в душе, потому что мой бывший ревнует. Ревнует, черт возьми!

Господи, какая я глупая!

– Да! – выпаливаю, задирая подбородок. – Да, у меня с Димой серьезно. И да, мне с ним… нравится! Нравится быть с ним, под ним…

Последнее – совершенно лишняя и недостоверная информация. Но мне так захотелось ударить Клима побольнее, поэтому я отвешиваю эти словесные пощечины. Без пощады и наотмашь.

Исаев дергается, как будто получает самые настоящие удары. По его лицу проходит едва заметная тень.

Ему больно это слышать. И он этого не скрывает. А я упиваюсь его болью.