Место, где погиб зубр

Все персонажи вымышленные. Возможные совпадения случайны.

Посвящается всем отважным любителям и профессионалам горнолыжного спорта. Огонь, горящий в ваших сердцах, когда вы каждое утро рассаживаетесь по вагончикам канатных дорог, способен согреть в самую суровую снежную бурю.

Пролог.

Летя кувырком со склона, я думал только о том, чтобы кого-нибудь ненароком не сбить. Обычное дело, когда видишь кого-то, кто так же летит, расшибая колени, локти, копчик и голову. Я сам не раз видел таких, видел, как ломали и руки, и ноги, разбивали лбы. Хорошо, если этот бедолага в шлеме, тогда окружающие за него беспокоятся меньше, ибо есть хоть шанс, что ему не понадобится в травмпункт. Другое дело, когда он без шлема, без защиты, в одном свитере и непромокаемых штанах. И совсем другое дело, конечно, когда этот кто-то – ты сам.

Глава 1.

Я сидел в уютной кофейне на берегу шустрой и говорливой горной речки, рядом на столе лежала моя горнолыжная маска, я пил горький американо и смотрел, как падает снег за окном. Не просто падает – валит.

В моем родном городе в южной полосе России столько снега не было с моего детства. Я помню, как просыпался утром в школу, натягивал шуршащие на каждом шагу непромокаемые штаны, и мы с мамой бежали на остановку по сугробам, которые на тот момент были раза в два выше меня, чтобы успеть на автобус, потому что пытаться выкопать из снега машину было бессмысленно. Те, кто все-таки добрался до школы, по умолчанию считались героями – нас обычно было немного. Славное было время.

Прошло совсем немного лет и, спасибо быстро меняющемуся климату, машину можно было откопать за двадцать минут даже в самый сильный снегопад и спокойно уехать. Сильный снегопад больше не наметал сугробы, снег обычно лишь припорашивал землю и тут же таял. Теперь я сам был за рулем и для меня это был большой плюс. Вот только в городе зимой стало как-то тоскливо и серо. Ребятня не гоняла на санках, деревья были голыми, на улицах одна грязь, в лучшем случае – лед. Все зимние сказка и веселье куда-то исчезли.

Здесь все было иначе. Впервые мы с родителями приехали сюда, когда мне было восемь на туристический променад, и я тогда и подумать не мог, как сильно полюблю это место. Огромные лесистые у подножия горы со скалистыми снежными вершинами, за которые постоянно цепляются облака – ни одна тучка, полная пушистого белого снега, не пролетала мимо, не задержавшись. Горная река Аманауз с очень глубоким руслом, через которую был перекинут длинный, вечно поросший льдом, мост. Он немного качался под каждым шагом, что сначала не могло не пугать, но со временем стало вполне привычным. Роскошные снежные лапы на елях. Звон старых канатных дорог и гудение новых. Этот поселочек был маленьким скоплением гостиниц, прокатов горнолыжного оборудования, лавочек с медом, тапочками и шерстяными носками, кафе с традиционной кавказской кухней и четырьмя пятиэтажками в отдалении. Местные говорили мне, что эти пятиэтажки были первыми зданиями поселка Домбай еще задолго до появления здесь туристических излишеств.

Уже немного повзрослев, я иногда бросал все и приезжал сюда один, благо, было у кого остановиться. Несмотря на то, что мои родители любили это место ненамного меньше меня, здоровье и рабочий график больше не позволяли им вырываться из суеты на заснеженные склоны, как это было раньше.

Когда я впервые был здесь, сюда уже съезжались все любители и профи горнолыжного спорта – на горнолыжных трассах можно было встретить и детей, что только научились нормально ходить, и стариков, которым перевалило за седьмой десяток. Вот и сейчас по мостику через речку ковыляли в тяжелых ботинках лыжники в пестрых куртках и уже более уверенным шагом шли бордисты (им позволяли ботинки), таща подмышками огромные новенькие доски. А мостик все так же немного покачивался – вверх, вниз.

Я проверил телефон. Мне никто не звонил.

Вокруг столиков по узким проходам сновала юная девчушка в платочке и убирала со столов. Она посмотрела на меня, и я улыбнулся ей, на что она смущенно отвела глаза.

И вот с опозданием уже в сорок минут, ворвавшись в двери громом средь ясного неба, на диван против меня рухнул молодой загорелый парень в красной лыжной куртке ростом чуть ниже среднего. Он оскалился мне во весь ряд своих ровных белых зубов и ловко задвинул под стол ноги в тяжелых лыжных ботинках, будто в них и родился, что, в общем-то, было недалеко от правды.

– Ты научишься когда-нибудь приходить вовремя?

– Ты что, не рад меня видеть? – прозвучало мне в ответ с легким кавказским акцентом.

Я внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Его оскал стал шире.

– Кофе будешь?

– Да нет, спасибо.

Он привстал и развел руки в стороны, явно ожидая от меня того же. Я последовал его примеру, и после серии тяжелых дружеских хлопков по спине мы снова опустились на место.

– Как там твои картины? Продаются?

– Только недавно отправил одной тетеньке серию из трех разного формата.

– И что на них было?

– Горы, конечно. На бензин хватило. А дальше я рассчитывал быть полностью на твоем попечении.

Темные глаза сверкнули, и он рассмеялся.

– А я скучал по тебе, – я сам подивился этому своему откровению.

– Ты давно нас не навещал.

– Были дела, а денег не было. Такое бывает у художников, знаешь?

– Надолго в этот раз? – он снова улыбнулся.

– Пока не скажешь мне, что я обнаглел.

Он засмеялся еще больше, а я внимательно его изучал. Тима всегда был веселым оболтусом, любимцем всех девчонок в колледже и тем самым другом, который прыгнет за тобой в любую бурную горную реку, когда вокруг не за что уцепиться. Тимур, Тим, Тима… Я знал его с детства. Он был на год меня младше, но, даже в то время, когда это была огромная разница, мы быстро подружились. Его семья владела здесь небольшим прокатом горнолыжного оборудования, одной такой же небольшой гостиницей (номеров на пять всего) и трехкомнатной квартирой в одной из пятиэтажек.

Гостиница принадлежала дальним родственникам Тимы, но именно туда мы с родителями и приехали впервые много лет назад отдыхать. Там нам и посоветовали конкретный прокат, где пообещали хорошую скидку, если мы скажем, кто нас туда направил.

В том прокате я получил в руки мою первую доску с зелеными дракончиками – помню, как сейчас, – а также одного лучшего друга, которого мой инструктор Хаджи-Мурат не смог оставить в прокате со своим пожилым отцом, потому что справиться с целым прокатом – было одно, а справиться с занозой в некотором месте по имени Тим – совсем другое.

С тех пор мы с Тимом и были, что называется, не разлей вода. Постоянно наведывались друг к другу в гости (благо, родители с обоих сторон поддерживали нашу дружбу), поступили в один и тот же колледж – только я на специальность архитектора, а он был строителем. Но мы все равно ходили на одни и те же лекции, и одни и те же лекции прогуливали…

Квартира же принадлежала бабушке Тима по матери, которую его семья под старость лет забрала жить к себе в Теберду. Ни к чему старушке с такой большой семьей доживать век в одиночестве. Во всяком случае, у них здесь это считалось бы дикостью.

Квартиру обычно сдавали туристам за деньги, да и отнюдь не за маленькие, но, если уж и случалось такое, чтобы она пустовала, Тима обязательно находил кого пригласить в гости. Наши друзья со времен колледжа всегда охотно принимали его приглашения, как и я сам. Иногда он собирал нас всех вместе. Но, если случалось такое, что аренда была забита на весь сезон, то я был единственным, кого могли пригласить прямо в отчий дома Тима, находившийся в двадцати километрах отсюда – в Теберде. Но этот раз был не такой.

Как и все кавказцы, его семья очень любила гостей, а меня давно считала за своего. Я мог приезжать в любое время, когда мне заблагорассудится, и быть уверенным, что меня здесь примут со всем радушием. Тима был мне самым близким другом, и, разумеется, как только он позвонил и сказал, что кто-то из арендаторов сорвал бронь аж на целых две недели, я закинул вещи в багажник моего старенького серебристого «фольксвагена» и отправился в путь.

– Где припарковался?

– Возле твоего дома, конечно. На Пихтовом Мысе.

– Отлично. Но сначала мы с тобой пойдем в прокат, мне нужно кое-что там доделать.

– Ну, разумеется…

Внезапно с улицы раздался гулкий грохот, сопровождаемый громким шелестом большого количества сыплющегося снега, и пронзительный женский визг.

Глава 2.

У меня всегда была хорошая реакция, и я в пару прыжков преодолел расстояние до двери и выпрыгнул на улицу. Мельком оглядев площадку перед кофейней, к противоположной стороне которой примыкало сооружение, внутри которого находилась посадочная площадка новой канатной дороги, а слева в рядок расположились небольшие домики прокатов и кофеен на вынос, я быстро выявил неприятное происшествие и еще через пару секунд уже был рядом. Двускатная крыша и огромная гора снега под ее краем были мне ориентиром. Из-под горы аккуратно торчал сиреневый сноуборд. Другие люди все еще либо приходили в себя, либо спешили на помощь, но были гораздо медленнее меня, либо вообще ничего не заметили и искали глазами, куда же смотрят все остальные, откуда донесся этот чудовищный грохот. Нужно отметить, у меня было явное преимущество в скорости перед остальными собравшимися – в отличие от вообще всех, находившихся на площади, я был обут в легкие повседневные ботинки, и потому уже одним из первых разгребал сугроб, находясь в одном свитере в снегопад.

– Что случилось? – раздалось у меня над ухом.

– Помогите, на девушку с крыши сошел снег, – и первые из добежавших до нас туристов и местных принялись раскидывать во все стороны снег. Вскоре из-под него выглянул большой белый помпон, за ним бледное лицо все в снегу и хрупкие плечи в белой курточке, сильно сливающиеся с обрушившейся на них напастью.

– Вы меня слышите?

– Угу, – послышалось слабое, затем открылись затуманенные голубые глаза и попытались сфокусироваться на стоявших вокруг.

– Давайте, мы вам поможем, – я взял девушку под одно плечо, под другое ее взял высокий бородатый мужчина в лыжной маске, и мы аккуратно и легко вытянули ее из-под остатков сугроба и усадили на него сверху. За нашими спинами слышался озабоченный шепот. Кто-то в этот момент уже раскопал сноуборд и поставил рядом, вставив его хвост в снег.

Девушка оказалась стройной и небольшого роста, две светлые заснеженные косы спускались почти до пояса поверх беленькой куртки. На круглом лице с острым подбородком большие глаза, не переставая, хлопали ресницами, стряхивая снег. Я все еще придерживал ее за плечи.

– Как вы себя чувствуете?

– Паш, в травмпункт бы ее, – послышался рядом голос Тимура.

– Н-н-нормально, голова болит очень, – рассеяно произнесла девушка.

Травмпункт был как раз на другом конце площади, встроенным сбоку в сооружение посадочной площадки. Это позволяло быстро спускать по канатной дороге неудачливых ездоков и немедленно оказывать им первую помощь.

– Поможешь? – Тим кивнул, мы подхватили пострадавшую за плечи и вскоре уже стучались в двери травмпункта. Еще пара неравнодушных шли за нами на подобие почетного караула.

Нам открыла дородная кавказская женщина, которой мы вкратце рассказали, что произошло. На вопрос о том, кем мы приходимся девушке, мы только покачали головами, но, кажется, она уже все решила и не обратила на это внимания.

– Тогда я ее сейчас осмотрю, а вы пока оставайтесь здесь. Пойдем, милая, – с этими словами она перехватила так же, как и мы, под плечо, девушку, завела ее внутрь и закрыла дверь. В первую очередь она, конечно, обращалась к нам с Тимом, потому что именно мы ее привели.

– Паш, ты сам тут справишься дальше? – спросил он, взглянув на время на телефоне.

– Да я даже не знаю, нужен ли я сам. Но, думаю, подожду, раз просили.

– Думаю, с ней будет все в порядке. Выглядит живой. К вечеру будет «огурчиком».

– Я тоже так думаю.

– Я тогда пойду доделаю дела в прокате, чтоб времени не терять, и сможем встретиться сразу дома, если хочешь.

– Я надеюсь, я тут быстро. Да и хорошо было б сперва хоть поздороваться с твоим отцом.

– Окей, тогда на связи, – он улыбнулся и быстро зашагал прочь, но потом что-то вспомнил и обернулся. – Ой, там в кофейне твои куртка с перчатками остались, тебе принести?

– Я сам потом заберу.

Он кивнул и удалился. А я сел на скамеечку напротив входной двери прямо на улице и остался ждать. Снег, казалось, шел только сильнее.

– А ты быстро нашелся, что нужно делать, – раздался рядом веселый мужской голос.

Я поднял голову и увидел перед собой двух молодых ребят, наверное, одного со мной возраста, парня и девушку.

– Есть опыт, – просто ответил я.

– Местный что ли?

– Не совсем, просто часто здесь бываю.

– Здесь часто что ли лавины людям на головы падают?

– Иногда бывает. В горах все-таки.

– Опасное место.

Я улыбнулся. Он добавил:

– Хорошо, что есть люди, которые помогут тебе.

– Здесь все стремятся помогать друг другу.

– Правда?

– Сам же сказал, что опасное место. Это сплачивает.

– И впрямь, – усмехнулся он. – О, а вон и наши. Удачи, герой.

Я махнул рукой, и они ушли, а я остался считать снежинки, коих было бесчисленное множество, но даже в одном свитере мне не было холодно. В воздухе стоял привычный запах дыма от костров, смешанный с ароматом глинтвейна из торговой палатки неподалеку. “Если не так выглядит рай, то ради чего верующие стремятся туда попасть?” – завороженно думал я.

Через какое-то время дверь травмпункта открылась, оттуда медленно вышли белая курточка, неустойчиво держась на своих ногах, и та же дородная медсестра.

– Все обошлось, – громогласно объявила женщина и затем обратилась к белой курточке. – Сейчас лучше посиди выпей чайку, приди в себя, а потом можешь идти домой, милая. Головокружение скоро пройдет. Постарайся сегодня не наклоняться и не напрягаться, хорошо?

Курточка кивнула, женщина весело пожелала нам удачи и снова скрылась за дверью.

Я встал и легонько тронул курточку за локоть.

– Позвольте угостить вас чаем, – сказал я.

– Спасибо вам большое за все, – улыбнулась она. – Но вы же не обязаны…

– Я предложил угостить вас чаем, потому что хочу угостить вас чаем, – спокойно перебил я ее.

– Тогда ладно, – она улыбнулась шире и, как мне показалось, с облегчением.

– Пройдемте, – сказал я, предложив жестом опереться на меня.

– Я могу идти сама, – изрекла курточка. Помпон на шапке обиженно покачнулся.

– Ну что ж. Тогда нам вон туда.

Мы прошли в ту же кофейню, откуда совсем недавно вышли мы с Тимом, и я сразу направился к столику, где по-прежнему лежали мои забытые вещи.

– Но здесь же кто-то уже сидит, – робко возразила моя спутница, имея в виду оставленные вещи.

– Так я и сижу, – ответил я и пронаблюдал, как ее личико озаряется недоумением. – Садитесь, я сейчас вернусь.

Я подошел к стойке, заказал у бариста горный чай девушке и еще один американо себе. Мне пообещали принести заказ к столику, и я вернулся, чтобы сесть напротив белой курточки, которая уже была расстегнута. Шапка с помпоном лежала на столе возле моих перчаток.

– Извините, у меня все еще кружится голова, – смущенно сказала девушка, потирая лоб. – Я даже с трудом соображаю, что произошло.

– Вам не за что извиняться. Такое здесь с каждым могло случиться. Хотя я посоветовал бы вам впредь сторониться крыш. Как вас зовут?

– Настя, – улыбнулась она.

– Я Паша.

– Очень приятно, – она внимательно и смущенно посмотрела на меня своими большими голубыми глазами. В них просочилась первая за все время осознанная эмоция – любопытство. – Вы сказали той женщине, что на меня упал сугроб с крыши. Сама я не поняла, что произошло, но, видимо, так и было… Это же вы вытащили меня из снега, да?

– Вас откапывало много людей.

– Но, я помню, что первое увиденное мной лицо было вашим.

– Да, я был ближе всех.

Она улыбнулась. У нее была нежная и искренняя улыбка, совсем не похожая на не менее искренний счастливый оскал моего предыдущего соседа по столу. Две косички почти оттаяли за время, проведенное девушкой в медпункте, и теперь потемнели от талой воды. Я поймал себя на том, что разглядываю ее с гораздо большим удовольствием, чем это было вообще прилично.

Нам принесли заказ, и Настя обхватила чашку руками, пытаясь согреть покрасневшие от холода пальцы. Я с удовольствием вдохнул аромат своего кофе.

– Спасибо вам большое за все, – еще раз повторила она.

– Не стоит. Вам холодно?

– Я замерзла еще до того, как… это случилось, – она резко о чем-то вспомнила. – Ой, а где же мой сноуборд?

– Он в том же сугробе, его откопали и вставили сверху. Не волнуйтесь, с ним ничего не случится.

Она с сомнением посмотрела на меня, но спорить не стала.

– Давайте перейдем на «ты», – попросила она.

– Хорошо.

Она немного помолчала, смотря на бушующую далеко внизу Аманауз.

– На самом деле, у меня сегодня очень плохой день, – криво усмехнулась она. – И начался он задолго до этого сугроба. Так что я не удивлена, что это случилось именно сегодня и именно со мной.

– Чем же был плох ваш день?

– Твой, – она улыбнулась.

– Прости. Твой.

– Мы с друзьями здесь второй день. И за эти два дня отбила себе все, что можно было.

– Не умеешь кататься?

– Да, – она с сожалением поджала губы. – Меня обещал научить друг, но он плохой учитель. Сегодня… Было очень холодно и очень плохо видно. Вы были сегодня наверху?

– Ты, – поправил я ее, и она улыбнулась. – Нет, но я отлично представляю, какая там погода, учитывая, что даже здесь, внизу, видимость была так себе.

– Я замерзла и нападалась, поэтому собиралась уже сдавать доску назад в прокат. Остановилась почистить ее от снега. Даже не подумала, что там может быть опасно стоять.

– Ничего, теперь, к счастью или к сожалению, знаешь. А друг инструктор?

– Нет, но он очень хорошо катается.

Я своими глазами видел похожие парочки на склонах. Обычно больше одного раза они не приезжали. Хоть я и не хотел вмешиваться не в свое дело, я все же сказал:

– Тебе б квалифицированного инструктора.

– Я больше не хочу туда возвращаться, – в сердцах сказала Настя.

Я внимательно посмотрел на нее.

– А если я пообещаю, что после этого ты будешь получать удовольствие от катания?

– Это невозможно.

– Ошибаешься. Вы с друзьями на сколько сюда приехали?

– Мне кажется, на целую вечность… – Почти простонала она.

Я усмехнулся.

– Тебе обязательно нужно научиться кататься. Иначе что еще здесь делать столько времени?

– Любоваться видами, – она кивком указала на реку за окном. – Например, мне очень нравится здесь, в этой кофейне. Потрясающий вид. Спасибо, что привел меня сюда.

– Я рад, что тебе нравится.

– А ты умеешь кататься? – спросила она.

– Да, немного, – ответил я.

– А на чем?

– На доске, как и ты.

Она грустно вздохнула.

– Ощущение, будто кататься умеют все, кроме меня.

– Это не так. Все сначала учатся и набивают синяки. Главное – не сдаваться.

Мы еще немного поболтали, допивая свои напитки, потом оделись и вышли из кофейни. Походка моей спутницы стала гораздо увереннее, щеки налились здоровым румянцем, руки наконец согрелись.

– Настюх, – тут же крикнул мужской голос, когда мы очутились на пороге.

У сиреневого сноуборда и того самого проката, с которого на белую курточку упал сугроб, стояла компания из человек семи-восьми парней и девушек.

– А мы тебя потеряли. Доска есть, а тебя нет. – Парень в ярко-оранжевом комбинезоне весело махал рукой.

– Спасибо большое за все, – она снова нежно мне улыбнулась, помпон и косички покачнулись. – Не знаю, что бы со мной было, если б не ты.

– Я рад, что смог помочь, – просто ответил я и наблюдал, как она подошла к компании, перекинулась с ними парой слов, подхватила доску и скрылась внутри проката. Я посмотрел на ее компанию. Четверо парней и трое девушек.

Глава 3.

В прокате с большой вывеской “Домбай-Ульген” уже никого не было. Точнее, никого из клиентов. Все присутствующие были заняты работой: кто-то собирал разбросанный клиентами инвентарь, кто-то ковырял отверткой лыжные крепления, хозяин за стойкой что-то считал на калькуляторе. Вдоль всех стен, отделанных деревом, расположились доски и лыжи. Одни лежали на специальных полках, другие стояли вертикально, некоторым пришлось лечь на полу. В центре помещения трещала тепловая пушка, у которой я еще в детстве любил греться и которая до сих пор служила верой и правдой хозяину.

Дверь за мной закрылась, я снял с головы шапку, стряхнув облачко снежинок, и прошел внутрь. На меня обернулись несколько пар глаз.

– Кто к нам пришел, – прокатилось довольное с сильным акцентом на весь прокат. Небольшого роста мужичек, стройный для своего возраста, с почти поседевшей уже бородой, вышел из-за стойки в дальнем конце от входной двери и направился ко мне.

За той стойкой располагался дверной проем, за которым было всего три помещения: раздевалка и, по совместительству, комната для персонала, склад-сушильная для ботинок, где, кстати, в основном, происходил и необходимый ремонт техники, и уборная. А еще где-то в глубине между этими помещениями имелся запасной выход.

Вышедший ко мне человек и Тимур были очень похожи, хоть и только внешне. На самом же деле, первый был спокойным, рассудительным и уверенным в себе мужчиной, немного ворчливым, но добродушным, и имел так называемую “железную хватку” во всем, до чего дотягивались руки. Второму, возможно, в силу его молодости, больше подходило определение “молодого повесы” и “оболтуса”, коим часто называл его отец, – Тим был веселым, вспыльчивым и порою даже немного безрассудным. Но я ценил его за то, что при этом он был хорошим и надежным другом – и старался быть ему таким же.

Мне показалось, что отец Тимура очень постарел за время, которое мы не виделись. Мы и с ним обменялись объятиями и серией тяжелых хлопков по спине.

– Паша, я думал, ты уже забыл к нам дорогу.

– И я рад вас видеть. Найдется что-нибудь для меня? – сказал я.

– Спрашиваешь еще. Я никому не отдаю ни твои ботинки, ни твою доску.

– Я каждый раз безмерно благодарен вам за это, Хаджи-Мурат.

– Надолго к нам в этот раз?

– Пока не выгоните.

– Оставайся, – и он любовно хлопнул меня по плечу так, что у меня чуть не отнялась рука.

Я отвлек от вечерней рутины всех без исключения. Даже Тим, уже давно поприветствовавший меня, выскочил из соседней комнаты, чтобы постоять в дверном проеме и с ухмылкой понаблюдать.

Состав сотрудников в этом чудесном заведении не поменялся. Я несколько минут жал руки, обменивался хлопками по спине, выслушивал приветственные шуточки и отпускал ответные. Меня были рады здесь видеть, а я был рад здесь быть.

– Что-то ты все реже озаряешь нас своим присутствием, бордист, – выдал полный высокий мужчина, которого звали Аслан.

– А я смотрю некоторым лыжникам без меня все скучнее, – парировал я.

– Ты вообще не забыл еще, как на доске стоять? – напал с другой стороны поджарый гладко выбритый Эльбрус, который был младше меня на три года, но уже года четыре успешно обучавший туристов и лыжам, и сноуборду.

– Молись, чтоб не вспомнил, иначе тебе конец.

– Какой самоуверенный!

– Так и быть, дам тебе фору, но только по случаю моего первого спуска в этом сезоне.

– Че ребят, уже можно делать ставки? – весело спросил дядя Тима и родной брат Хаджи-Мурата Рашид.

– А на кого ставить-то будешь, дядя? – вклинился Тимур.

– Так на братца твоего названного, – Рашид с усмешкой кивнул в мою сторону.

– Э нет, дядя, такие ставки у нас никто не примет. Это все равно что безвозмездно тебе денег отвалить, – оскалился Тим.

Эльбрус и Аслан накинулись на Тима несогласные. Хаджи-Мурат и Рашид смеялись. В силу возраста они-то давно не гонялись с нами.

Эти двое крепких мужей с пробивающейся сединой в волосах провели здесь, в этом поселке и в этом прокате без преувеличений всю свою жизнь. Особенно им, прокатом, дорожил Хаджи-Мурат, за что покойный их отец и завещал семейное дело именно ему, старшему сыну.

Все это нам любовно рассказывала мать Тимы, а сам Хаджи-Мурат всегда говорил, что этот маленький прокат одинаково принадлежит всем членам его огромной семьи: всем его четырем братьям, включая Рашида и еще двух, и всем их детям, включая Тиму, его младшую сестру и всем их двоюродным братьям и сестрам. Он говорил, что именно так хотел бы их отец, дед Тимура, а завещание он оставил, мол, так, чтобы братьям не пришлось ссориться при дележке. Других-то он тоже не обделил – было, что еще завещать, и он все поделил поровну на всех. Прокат достался Хаджи-Мурату, Рашиду достался дом в Теберде, а двум другим их братьям, которых я плохо знал: квартира в Пятигорске и два автомобиля. Вот только в теплые карие глаза матери Тимы неизменно закрадывалась хитринка, когда ее муж говорил об этом: ведь этот прокат их дед любил больше всего на свете, как теперь и сам Хаджи-Мурат.

– Так завтра будем гоняться? – подал голос парень, который был здесь единственным сотрудником славянской наружности. Леша был невысокого роста, лишь чуть старше меня, рыжий и с лисьими веселыми глазами. – С утра, пока туристы не нахлынули.

Почти каждый из обитателей этого проката уверенно стоял как на лыжах, так и на доске, и мог в два счета на них поставить любого “чайника”. Их принуждала к этому их профессия. Однако, у всех из них обязательно был свой любимый вид снаряжения – тот, к которому лежала душа. И надо признать, что сноуборд был излюблен лишь двумя ребятами из всего этого маленького состава, включая и представителей старшего поколения: Лешей и Эльбрусом. Надо сказать, что Леша вообще был исключением из всех своих коллег, ни разу в жизни не становившимся на лыжи и всей душой настроенным против них.

Остальные же предпочитали лыжи, что открывало нам всем огромный простор для военных действий на вечной войне между лыжниками и сноубордистами. А орудиями этой войны были обильные потоки нескончаемых шуток, иногда настолько острых, что, казалось, они действительно пронзали насквозь.

Я и сам когда-то давно пробовал кататься на лыжах, и даже что-то умел, но давно позабыл эти умения за ненадобностью. Потому что все мое существо тянулось именно к сноуборду и не изменяло ему ни разу за многие годы.

– Ты сам-то проснешься, соня? – усмехнулся я, самонадеянно веря, что это испытание мне по плечу.

– Я в отличие от тебя каждый день во столько просыпаюсь, свободный художник, – взвился он.

– Ну, значит, забились.

– Павлуша у нас сегодня уже отличился. Я говорил? – выбрался из перепалки с Эльбрусом и Асланом Тим. – Девушку вон спас, которую снегом засыпало.

По прокату пронесся удивленный и одобрительный гул, после чего Тима добавил немного подробностей.

– И как девушка?

– Нормально, – ответил я. – Домой пошла. С друзьями.

– А его медом не корми, дай спасти кого-нибудь, – вставил Эльбрус, в отличие от всех остальных своих земляков, говоривший почти без акцента. – Я все еще помню, как он два года назад спасал девчонку, вылетевшую с трассы.

– А он, кстати, только девчонок и спасает, ты заметил? – ухмыльнулся Аслан.

– Мне на них просто везет, – скромно отрапортовал я.

– Хорошо все, что хорошо кончается, – подвел итог Хаджи-Мурат.

Постепенно вспомнив, что у них есть обязанности, все присутствующие нехотя вернулись к их исполнению. Тим что-то сказал отцу на их родном языке, на котором, даже спустя столько лет общения с ними, я знал только приветствие, и обратился ко мне на русском:

– Подожди минут десять. Я сейчас там приберу и пойдем “заселяться”.

Мы забрались пешком в дальнюю часть поселка со взаимными подколами и уловками, будто нам и не было по двадцать пять и двадцать четыре года, а были те самые семь и восемь лет, когда его отец учил нас кататься. Забрали мои вещи из старенького серебристого «фольксваген поло», включая мой дорожный набор с красками и несколько холстов, и поднялись в до слез знакомую и почти родную угловую квартиру на четвертом этаже на улице Пихтовый мыс. Три комнаты и кухня в ней были ничтожно маленькие. Одна из комнат, самая большая, была проходной и не имела двери в коридор – лишь пустой дверной проем, чтобы не занимать место открывающейся дверью. Я, не спрашивая, пошел в «свою» комнату.

То была угловая комнатка, в которой не помещалось ровным счетом ничего, кроме двуспальной кровати. К стене над изголовьем были приколочены полки, дабы иметь возможность хоть что-нибудь здесь хранить, и пара крючков для одежды. Сбоку от кровати было окно. Я бросил свою старую спортивную сумку со всеми скромными пожитками на кровать.

Мы с Тимом скоротали вечер за скудным холостяцким ужином, парой рюмок коньяка и приятной беседой. Тима, как и многие кавказцы, выпивал редко, особенно во время сезона, но ради встречи со мной всегда делал исключение.

Мы легли спать пораньше, чтобы выспаться и успеть на первый подъемник, как и договорились с ребятами.

Глава 4.

Но к первому подъемнику я, конечно, проспал. И даже Тима не смог меня растолкать вовремя. Он сегодня взял выходной и мог себе позволить измываться надо спящим мной, сколько заблагорассудится. Вскоре я натягивал штаны с армейской скоростью.

В прокате, как всегда в это время, уже толпились люди. Кто-то жаловался на маленькие ботинки, кто-то на поцарапанную доску, каждый на свое. Я уже по опыту знал, что все эти жалобы не стоили и выеденного яйца, потому что отец Тимура был лучшим в своем деле. Он всегда с первого взгляда определял, что тебе нужно дать. Ты мог поспорить и получить, конечно, все, что бы ни попросил, но, как правило, оборудование, подобранное Хаджи-Муратом, подходило тебе больше всего. Кто-то из наших в сторонке занимался досками и лыжами, подбирал, советовал, выставлял на лыжах нужный вес. Работа кипела. Здесь вся жизнь кипела.

С моим приходом половина инструкторов бросило клиентов, чтобы поприветствовать меня и, как обычно, посмеяться надо мной, который проспал весь кайф и все их свободное время. Из-за такого радушного приема все присутствующие с интересом поглядывали на нас. Хаджи-Мурат без лишних вопросов скрылся за стойкой, погружаясь в недра своего проката, а потом вернулся, держа в руках черный старенький «либтех» и изодранные снаружи, но по-прежнему держащие изнутри, жесткие «бёртоны». Точнее, когда-то эти “бёртоны” были жесткими, но сейчас уже явно раскатались до “средненьких”.

Видок у всего этого был тот еще, но в деле они вместе творили чудеса, позволяя райдеру парить над склоном. У меня не было денег на новое оборудование, но Хаджи-Мурат, сам решил придержать этих, уже тогда не новых, красавцев для меня, когда увидел, как мы с ними вместе разрываем склон. Он сказал, что они сами выбрали меня и он не вправе после этого им противоречить. Несмотря на явно уже потрепанное состояние, они были еще способны на многое и были лучше многих новых ботинок и досок. При этом Хаджи-Мурат сам научил меня когда-то следить за ними, используя оборудование и материалы, имеющееся у него в прокате, чтоб ухаживать за инвентарем.

– Они все так же прекрасны, – сказал я Хаджи-Мурату.

– Это снаряжение ждало лучшего сноубордиста на этой горе. Если б на нем ездил каждый, кто думает, что хорошо катается, оно бы само попросило меня сжечь его, говорю тебе.

Как только я засунул ноги в ботинки и зашнуровал их, на меня сразу же нахлынуло чувство эйфории. Я дома. Я на своем месте. И я в своих любимых ботинках, в которых я с трудом мог даже распрямить колени.

Я сердечно поблагодарил хозяина и, обещав зайти к нему вечером после того, как разнесу в пух и прах его сына и его лучших ребят, которые должны были присоединиться к нам позже, потому что уже успели найти клиентов на утро, пока я спал, вышел из проката и направился в сторону подъемников, до коих было около десяти минут пешком. Тимур, прихватив лыжи и закинув их на плечо, громко цокал рядом лыжными ботинками.

Очереди в кассы уже не было, так что я без труда купил себе абонемент на несколько дней, втайне скрипнув зубами от уровня цен, положил выданную мне магнитную карточку в карман на рукаве и прошел к подъемнику, где меня уже ждал Тимур. Как и у всех инструкторов, у него ски-пасс был пополнен всегда заранее.

Ски-пассы, то есть абонементы на подъемники, позволяли подниматься на любой из уровней горы Мусса-Ачитара, вершина которой находилась на высоте трех километров и двухсот метров над уровнем моря. Подъем туда на новой канатной дороге проводился в три этапа. Первый включал канатную дорогу с навешанными на нее кабинками, или вагончиками, поднимающуюся до так называемого третьего уровня, что находился на высоте около двух километров. Дальше от третьего до пятого уровня, что был на высоте около трех километров, тянулась открытая шестикресельная канатная дорога. Каждый этап занимал минут по пятнадцать. Был еще третий этап и шестой уровень – туда вела открытая четырехкресельная дорога, но мы редко поднимались туда, поскольку вверх она шла минут пятнадцать, а с шестого до пятого уровня спускались мы меньше, чем за одну минуту. Однако, конечно, на шестом уровне было очень красиво – с одной стороны открывался вид на предгорье, а с другой можно было увидеть величественный Эльбрус – тезку нашего друга.

Туристы часто задавали один и тот же вопрос: «Почему уровни назывались «третий», «пятый» и «шестой»? Почему не «первый», «второй» и «третий», ведь так проще?» Я всегда в ответ с удовольствием обращал их внимание на старую сеть канатных дорог в Домбае, которая, прячась средь леса, была не так популярна и заметна, как новая. Возможно, я и был немного зануден, когда речь заходила о сноуборде или истории этого поселочка, но я упорно не хотел себе в этом признаваться.

Именно старая сеть канатных дорог издавна очерчивала все уровни горы, заставляя делать пересадку на каждом. Первым уровнем считался поселок. Старая канатная дорога вела от самого так называемого «лягушатника» на первом уровне – единственного выезда по горнолыжной трассе к поселку. А до первого уровня новой канатной дороги только что спустившимся на лыжах или сноуборде с горы требовалось еще дойти пешком через рынок.

Второй уровень располагался в лесу средь величественных елей. С первого до второго уровня старая канатка была однокресельной, а везде выше – двухкресельной. На третьем уровне было сразу два пересадочных узла – старой и новой канатной дороги, – несколько кафе и небольшой рынок. Туда же поднимались красные старые вагончики с первого уровня, перевозившие исключительно экскурсионные группы. На четвертом уровне располагалось множество кафе и прокатов, второй лягушатник и знаменитая гостиница «Тарелка», сделанная наподобие НЛО, возле которой так любили фотографироваться туристы. Эта гостиница стала своеобразной визитной карточкой Домбая. Здесь же, на четвертом уровне, осуществлялась пересадка на подъем до пятого уровня. На шестой уровень старая канатная дорога не вела.

Я любил рассказывать об этом, потому что сам любил старую сеть канатных дорог за живописные виды. Первые две ступени этой сети тянулись почти полностью через лес, делая подъем невероятно атмосферным и сказочным. Даже позвякивание ее кресел было мне приятно, да и, что уж говорить, абонемент на нее стоил дешевле. Но был у нее один существенный недостаток – подъем до пятого уровня на ней занимал раза в три больше времени, чем на новой канатной дороге. Отчасти это происходило от того, что старая канатная дорога больше петляла по горе, а новая шла напрямик наверх; отчасти – потому что сама по себе она была медленнее; а отчасти – потому что постоянные пересадки тоже занимали время. Поэтому предпочтение мы с Тимом все же отдавали новой канатке, хотя в непогоду и метель, как, например, вчера, когда закрывали все ступени выше третьего уровня на обоих канатках, мы с удовольствием поднимались на старой.

– Тебе понравится трасса, она просто обалденная после вчерашнего снегопада, – изрекла черепашка-ниндзя, под маской которой скрывался мой друг, когда мы наконец-то поднимались наверх.

– Как вовремя я приехал, – я сам был похож на такую же черепашку. Я видел это в отражении в маске Тимура, а, даже если бы не видел, то просто знал. Мы оба были закутанными с ног до головы, даже кончики носов скрывали балаклавы. Впрочем, здесь все так выглядели.

Вагончики проплывали над частоколом многовековых елей, по которым было сразу видно, о чем говорил Тимур. Огромные снежные слои, лежавшие на темно-зеленых ветвях, придавливали последних к земле так, что те, казалось, противостояли с огромным трудом. В высоту некоторые ели достигали на вскидку и восьми, и десяти этажей.

Со всех сторон канатную дорогу и поселок окружали могучие горы, но катались здесь только на одной – на Мусса-Ачитара. Я знал по названиям все окружающие вершины – Пик Ине, гора Белалакая, Зуб Софруджу, Домбай-Ульген и так далее. Не иначе, как захватывающие одним своим видом дух холодные великаны, обступившие маленький поселочек со всех сторон. От удаляющегося вниз поселочка поднимались в разных местах струйки дыма. Вся эта человеческая возня здесь, в стране великанов, казалась ничтожной.

Погода была облачной и холодной, но снег не шел. Но это не означало, что подобная погода сохранится на весь день. Вершины гор тонули в белых облаках.

Подъезжая к третьему уровню, мы поправили маски, надели перчатки, застегнули наглухо куртки. Следующая поездка выдастся гораздо холоднее. Двери кабинки открылись, и мы, ничего не забыв, устремились ко второму подъемнику.

На него была очередь. Людей было много, будто бы и не был будний день.

Тима сразу встал на лыжи, а борд я оставил в руках. Я больше любил держать его, нежели цеплять к одной ноге, как некоторые делали, и отталкиваться другой, хотя многие считали это методом “чайников”. К тому же, даже здесь чувствовалось, как ветрено на самом верху, а доска перед лицом неплохо загораживала от ветра.

Спустя минут десять мы сели на второй подъемник, опустили поручень и отправились наверх. Тим водрузил лыжи на подножку, а я восторженно болтал в воздухе ногами в предвкушении.

– Да уж, в этом году ты поздно открываешь сезон, брат, – сказал мой друг. – В прошлом году в это время ты уже во всю катал.

– Главное, что теперь открою.

Под нашими ногами проплывали участки черной и красной трасс, предназначенных для опытных райдеров, и участки никем не раскатанного снега вне трасс, который в некоторых местах, казалось, можно было подцепить носком ботинка – настолько он казался близко. Это говорило о том, что за последние дни здесь выпало очень много снега. Тима был прав, мне нравилась трасса на вид и я уже не мог дождаться, когда же окажусь на ней. Честно признаться, в отличие от многих райдеров, я почему-то больше любил трассы и твердый склон, нежели рыхлый снег, – наверное, потому что больше любил скорость. Хотя, что порою я не катался по свежему “пухляку” с ни с чем несравнимой эйфорией, я тоже сказать не мог.

Я глубоко вдохнул морозных воздух, легкие обожгло, как огнем. Ветер, огибая мою доску, которую я держал перед собой, забирался под куртку и снизу, и сверху.

Мы сошли с подъемника – я сошел, Тим изящно спорхнул на лыжах, толкнувшись палками, – и свернули направо, в сторону более крутых трасс. Они нравились нам больше за счет меньшего количества людей и, конечно, набираемой скорости, хотя катались мы периодически на всех.

Я устроился поудобнее прямо на снегу и застегнул привычными движениями крепления на ногах, как много лет назад учил меня отец моего лучшего друга. Сначала щиколотку, потом носок. Сначала ведущую ногу, потом другую. Каждый первый спуск в году я отмечал про себя каждый подобный рутинный шаг и наслаждался им. Ветер норовил прямо-таки сдуть с горы.

Я проверил, как держатся все крепления, чтобы не было недоразумений на склоне, и легким движением встал на ноги. Тима, начиная кривляться, уже воткнул одну лыжу пяткой в снег и раскачивался корпусом, облокотившись на палки.

– Ну, кто же круче: лыжник или сноубордист? – сказал я, цитируя фразу из популярного российского фильма, и бросился наутек, не давая оппоненту опомниться. Я знал, что он догонит и обгонит меня – так всегда бывает во время первых заездов. Так что я заслуживал немного форы.

Тело само вспоминало правильные движения, мои подсказки ему были ни к чему, напротив, только сбивали с толку. Доска параллельна склону – вот я проехал пологий участок. А вот и склон. И я почти влетел в него.

Я скользил по свежему снегу и набирал скорость, на которой меня начинал сбивать с ног ветер. Я каждый сезон восхищался первым спуском. Как и любой вид спорта, сноуборд – это танец. И сейчас я вспоминал его давно заученный ритм. Музыкой мне служили собственные эмоции.

Тима стрелой пролетел мимо, что-то крикнув, оставляя меня позади. Как же я отстал, а мне-то казалось, что я быстро еду! Этот спуск без сомнений останется за ним.

Он взял чуть выше трассы, залетая на пухляк, никем не раскатанный снег, и спрыгнул с него, как с трамплина, снова на трассу. За ним взвилось огромное облако снега. Я не мог уступить всю славу ему и последовал за ним. Я поднял собственное облако снега, подтягивая к себе ноги в прыжке. Приземлился коряво, конечно, чуть не упал. Я пообещал себе в следующий раз сделать лучше.

Я едва ли не чувствовал крылья за спиной. Нет, крылья – сказка, если они на спине. Все, что мне было нужно для полета, было под ногами и было реальным. Моя доска и ничего лишнего.

Один поворот пролетал за другим, один за другим пролетали сугробы. Я уже давно потерял Тима из виду, потому что видимость нельзя было назвать идеальной, но успел разглядеть его уже на следующем повороте мирно ожидавшим меня. Я подъехал к нему на скорости и резко затормозил, заставив его вытирать маску от снега. Я сел прямо в снег и захохотал.

– Я его тут любезно жду, а он еще надо мной смеется, подлец, – проворчал Тим. Ворчащая черепашка-ниндзя выглядела еще смешнее, поэтому я засмеялся только сильнее.

– Так не жди, я сейчас раскатаюсь, перегоню тебя и ждать не буду, – весело ответил я.

– Ах так! Ну, как знаешь, – сказал Тим, и след его мгновенно простыл, только теперь уже я отряхивался от снега. Я поспешил за ним и в следующий раз увидел его уже в очереди на следующую посадку.

– Лыжник круче, – в тоне ворчащей черепашки слышалось самодовольство и торжество. Я от души рассмеялся и Тима присоединился в этом ко мне.

Мы успели скатиться еще раза четыре с пятой до третьей, два из которых мы прогнали вне трассы, но очень близко из-за лавиноопасности в такую погоду, и в которые я успешно вспоминал все тонкости катания. Еще два раза мы скатились с пятой до самого низа, пролетая по пустынным низинам “Лесной” трассы, и последний из этих подъемов (к моей величайшей гордости) занял у нас обоих всего восемнадцать минут. Что ж, для первого дня в году это был поистине рекорд.

Помимо прыжков я даже попробовал сделать несколько других трюков, половина из которых у меня успешно получилась с первого раза. Правда, я ни разу так и не обогнал Тима, но уже был к тому очень близок. Близилось время обеда, очередь на подъем стала временно меньше, и на шестой раз я предложил поехать по зеленой трассе, дабы попугать чайников и разнообразить маршрут. Тим был не против.

На верху мы свернули от канатки налево. Я сразу пристегнул доску и проехал череду кафешек и подъемник на шестой уровень, не работавший из-за ветра, на доске, вместо того, чтоб проходить его пешком. Тим сначала подождал, пока я застегнусь, а потом в спокойном темпе последовал за мной со словами, что хоть так я смогу побыть ниже него по склону.

Но недолго я был впереди, потому что на втором же повороте заметил сидящую с краю склона знакомую и одинокую белую курточку с сиреневым сноубордом на ногах. Я объехал ее и затормозил перед ней передним кантом, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, и, как только остановил доску, опустился на колени. Не в моих привычках падать на колени перед каждой едва знакомой девушкой, но на сноуборде так иногда получалось. Я отметил, что Тим, который был позади меня и точно не уезжал вперед, куда-то пропал. Может, встретил кого-то знакомого или кто-либо позвонил, подумал я.

– Настя, – поприветствовал я ее, – какие люди. Обещала никогда больше не вставать на доску.

Под белой балаклавой, в цвет шапки с помпоном, что-то вздрогнуло, и я был готов поклясться, что это она улыбнулась. Узнала.

– Девушки часто передумывают, – грустно вздохнула она.

– Что-то не так?

Она замялась и посмотрела в сторону. Потом снова повернула голову ко мне.

– У меня ничего не получается.

– Это не из-за вчерашнего?

– О, нет, вчера все быстро прошло. Голова уже не болит.

– А где же тогда твой так называемый инструктор?

– Он сказал практиковаться. Он уже два дня мучается со мной. Сейчас сказал, что у меня стало лучше получаться, и мне надо просто практиковаться…

– Но?

– У меня перестало что-либо получаться, как только он уехал, – она сказала последнюю фразу так, будто сейчас заплачет.

– Так, не расстраивайся, ты здесь не за этим, – я поспешил ее успокоить. – Что конкретно не получается, может, я помогу? Вообще-то сразу за мной должен ехать первоклассный инструктор, он тоже может тебе помочь. Только он, кажется, потерялся.

Она задумалась и сдалась. Корявым языком и взвинченным тоном она рассказывала о своих победах и поражениях. Я слушал и кивал – я понял абсолютно все.

– А тебе объясняли перекантовку?

– Да, но я ничего не поняла.

И вновь громом среди ясного неба, взметая снежные облака вокруг себя, почти между нами оказался Тимур.

– Здравствуй, – обратился он к Насте. – Настя, да? Я тебя узнал. Как ты себя чувствуешь?

Может, Настя его и не узнала, но сразу же поняла, откуда он знает ее.

– Все отлично, если вы о вчерашнем, спасибо, – добродушно ответила она, вежливо проигнорировав переход Тимура на «ты». Тим вообще-то был очень воспитанным человеком, но на склоне к каждому относился, как к другу, особенно, если знал, что человек не старше него. – Вы друг Паши?

– Так и есть.

– Тим, поможешь? – вклинился я. – Подскажешь девушке, как правильно кантоваться?

– Блин, Паш, – замотала головой черепашка в красной куртке, – мне только что звонил отец, просил срочно спуститься к нему. Уж не знаю, что у него там… – Он немного поковырял палкой снег, как любил делать, задумавшись, но буквально через пару секунд ехидно добавил: – Да ладно тебе, неужели ты сам не в силах научить девушку?

Я немного растерялся.

– Но я же не инструктор.

– Да ладно, – повторил он. – Ты сотню раз слышал и видел, как я кого-то учу. Ты сам на доске ездишь лучше меня. Знаешь теорию, видишь ошибки. Уж сумеешь подобрать слова как-нибудь, чтоб описать, что делать. Я слышал, что творческие люди всесторонне развиты. А, что у тебя нет лицензии, я никому не скажу. – Сделав паузу, этот лыжник добавил, обращаясь к Насте: – Ну, а завтра могу перенять бразды правления в свои руки.

Девушка благодарна кивнула.

– Я была бы очень рада, – кажется, она уже передумала плакать.

– Кстати, ребята освободятся к трем, – сказал он, снова обращаясь ко мне. – Думаю, я тоже освобожусь к этому времени. После трех покатаем все вместе. Надеюсь, ты и сам к тому времени научишься кататься, – он снова оскалился, я это знал, и осыпал нас новой порцией снега, быстро скрывшись за ближайшим поворотом.

Через маску были нечетко видны хитрые девичьи глаза, пристально наблюдавшие за мной.

– А ты, значит, творческий человек?

– Он шутит, – сказал я. – Вставай.

Глава 5.

Так как, до трех часов дня, то есть до моей встречи с ребятами оставалось чуть больше двух часов, я щедро посвятил это время моей новой знакомой. Настя оказалась тяжело обучаемой ученицей, но послушной и старательной. Возможно, роль в скорости обучения играл страх снова упасть, а исходя из того, что она рассказывала мне вчера, он у нее явно должен был быть.

Начали мы с того, что я оценил, что она уже умеет. Я обозначил несколько ошибок в стойке, и ей нелегко дались эти изменения. Любые ошибки нужно было исправлять на корню, потому как, привыкнув их совершать раз за разом, переучиться было почти невозможно, а ездить неправильно – травмоопасно.

Затем мы перешли к следующему этапу, которому стоило уделить достаточно много внимания до начала обучения перекантовке – переднему канту. Перекантовка – самый сложный элемент в базовом горнолыжном катании, и ей невозможно научиться, если ты заведомо не умеешь ездить на обоих кантах.

Суть катания на переднем канте та же, что и на заднем, но одно дело говорить, совсем другое – почувствовать самому и поехать. Я ехал выше Насти по склону, смотря вперед, выбирая маршрут и держа ее за руки, она же в это время ехала ниже меня спиной вперед, смотрела только на меня или под ноги и так и норовила скатить кубарем нас обоих – благо я был сильнее и крупнее.

Что ни говори, учить ее действительно было сложно. Может быть, отчасти от того, что я и сам не обладал достаточными профессиональными навыками. Но я не мог сдаться по двум причинам. Во-первых, я искренне хотел, чтобы каждый, кто встал на сноуборд, получал от этого искреннее наслаждение. Я хотел, чтобы даже случайная девушка на склоне поняла, что этот потрясающий вид спорта – никакая не пытка. Да, возможно, в этом плане я был немного фанатиком, но ничего не мог с собой поделать – это навязчивое желание преследовало меня с тех самых пор, как я сам начал получать удовольствие от катания, то есть довольно давно.

Пока я с черепашьей скоростью спускался с Настей, я все бился с самим собой, не желая признаться себе, что же было «во-вторых», то есть второй причиной. Однако наличие таковой я чувствовал на подсознательном уровне. В конце концов, я сдался.

А во-вторых, мне просто понравилась эта девушка и это был лучший способ познакомиться с ней поближе. Она была очень красивой, я запомнил это еще вчера. Она была веселой, милой и вежливой. Меня все подмывало найти способ тактично спросить, какие отношения у нее с тем ее другом, что должен был научить ее кататься, а, может, она встречалась с кем-то другим из их компании. Или вообще с кем-то, кого здесь и близко не было. Но я не находил такого способа. А потому мне оставалось в полном неведении наслаждаться поездкой. Радовало одно – ветер, кажется, утихал.

Ее друга мы пока не встречали. Один раз я видел Эльбруса на лыжах с учеником, но он сразу же нас проехал, не забыв сообщить мне, что я отбираю его хлеб.

– Сможешь развернуть сама доску и съехать на заднем канте?

– Конечно, – удивленно ответила Настя.

– Тогда падай, – сказал я, имея в виду, чтоб она аккуратно опустилась на колени и сделала, что я сказал.

Она поняла меня, я отпустил ее и объехал, разгоняясь. Я издалека увидел цель, еще до того, как она стала таковой, – отстегнувшаяся после падения у девушки в розовом комбинезоне лыжа летела вниз, а внизу не было никого, кто бы намеревался ее поймать. Девушка, видимо, даже не успела сообразить, что произошло и теперь просто рассеянно в положении лежа смотрела в ее сторону. Я успел подпрыгнуть на небольшой кочке, которую использовал, как трамплинчик, что тоже помогло мне ускориться, и преградил путь скатывающемуся снаряду всего в паре десятков метров от его обладательницы и посмотрел наверх.

Настя уже вставала на ноги, а девушка в розовом отстегнула вторую лыжу и начала было бочком спускаться ко мне.

– Отойдите в сторону, – крикнул я и сам отъехал к краю трассы с лыжей в руках, дабы обозначить себя, как пример. Посередине склона было опасно идти пешком, это создавало непредвиденные помехи для проезжающий, да и вообще разбивало склон. Девушка не поняла, о чем я, в недоумении посмотрев на меня, я же показал ей жестом – точнее, ее же лыжей. Она кивнула и заковыляла к тому краю, возле которого стоял я.

Настя затормозила прямо возле меня.

– Умница, – похвалил я. – Ты отлично сейчас ехала.

– А ты, я смотрю, всегда и всем стремишься помочь, – сказала Настя, тряхнув белым большим помпоном.

– Почему бы и не помочь, если мне это ничего не стоит? – улыбнулся я, хоть и не был уверен, что она заметит. – Это суровый спорт в суровых погодных условиях, а, значит, добрее нужно быть самим спортсменам. Возможно, и нам с тобой когда-нибудь понадобится помощь.

– Не знаю, как у тебя, а ко мне она уже пришла.

Я улыбнулся шире, мне было приятно. По ее глазам под полупрозрачной розовой маской я видел, что они тоже улыбаются.

– Спасибо вам огромное, молодой человек, – сказала девушка в розовом, которая успела спуститься к нам. – Я уже с ней попрощалась, если честно. Меня подрезал какой-то бордист. Опять. А потом он просто уехал!

Я рассмеялся и подержал лыжи, чтобы они не скатились вниз, пока девушка пыталась их одеть. Крепления успели набраться снега, поэтому ей это далось нелегко.

– Вечное недопонимание лыжников и сноубордистов.

Девушка, никак не отреагировав на мою последнюю фразу, поблагодарила и «плугом» поехала дальше.

– Но вы с твоим другом, по-моему, отлично понимаете друг друга, – заметила Настя.

– Мы слишком долго друг друга знаем. И слишком долго катаемся вместе.

Я посмотрел на свою спутницу. Под маской большие красивые глаза смотрели на меня, косички заледенели. Я выдохнул и собирался уже вставать с колен, на которых опять оказался, как она заговорила:

– С тобой гораздо лучше кататься.

– М-м?

Я смутился немного – и она, кажется, тоже.

– Ну… За все время с тобой я ни разу не упала так сильно, как падала раньше. И при этом у меня начало что-то получаться.

– Я рад, – искренне сказал я.

– Извини, а…

– Что?

– Я должна тебе… денег? Как за инструктора?

Что-то во мне оборвалось и с гулким грохотом упало, покатилось вниз по горе.

– Нет, я же не инструктор. Я просто захотел тебе помочь. А вот Тиму завтра должна будешь, наверное, если поедешь с ним.

– Ладно.

Без пятнадцати три я уже расстался с Настей, которая заявила, что она устала, ее травмы дают о себе знать, и лучше она спустится пораньше в отель и отдохнет перед завтрашним днем. Я не имел ничего против, тем более что на прощание мы обменялись номерами, чтобы завтра договориться о ее встрече с Тимом. Конечно, я мог бы сразу дать ей его номер. Но сказал, что так будет удобнее.

Когда я снова поднялся на пятый уровень, я быстро вычленил взглядом пеструю гогочущую компанию. В рыжей куртке под цвет волос, которые немного торчали из-под черно-белой шапки, опирался на воткнутую в снег доску Леша; поджарый, как доберман, в темно-синем комбинезоне Эльбрус что-то разглядывал в телефоне; а Аслан в зеленовато-желтой куртке своими широкими плечами почти полностью загораживал их обоих от усиливающегося юго-западного ветра и меня. Я уверенным шагом сноубордиста направился к ним.

Эльбрус, не поднимая головы, будничным тоном сообщил следующее:

– Тимур передал, чтобы мы не ждали его сегодня. Он зачем-то нужен отцу. А до тебя, – и он ткнул в меня задеревеневшей варежкой, которую держал в руке, – он дозвониться не смог.

Что Тим не смог до меня дозвониться, было в порядке вещей – на некоторых участках трасс совершенно не было сети. Но я не мог придумать, что такого понадобилось от него Хаджи-Мурату. Впрочем, ничего страшного я тоже не предполагал.

Я скептически оглядел Эльбруса и его сегодняшние лыжи.

– Зато у лыжников появился хотя бы небольшой шанс провалиться сегодня с небольшим отрывом, – хохотнул Леша, проследив за моим взглядом.

– Эй! – прикрикнул Аслан. – Тима на тебя нет, понял?

– Хоть я и бордист в душе, но поддаваться никому из вас все равно не намерен, – с этими словами Эльбрус убрал телефон в карман. – Ну что? Времени до последнего подъемника не так-то много. Поехали.

За все время, которое мы с ребятами катались, Тим не позвонил мне ни разу, а, когда я сам позвонил ему с подъемника – не взял трубку. Не то, чтобы я переживал, но хотел спросить, не нужна ли им еще одна пара рук. Я был здесь гостем, и они с отцом часто не хотели просить меня о чем-либо, а я, напротив, всегда желал помочь, и отплатить хоть чем-то за их доброту, где только мог.

Аслан приехал первым с пятого до третьего уровня два раза, а еще один раз уже перед самым подъемником его обогнал Леша. Эльбрус следовал за ними по пятам, но даже несмотря на свои ловкость и легкость, присущие молодости, никак не мог вырваться вперед. Будь он на сноуборде – у него, возможно, было больше шансов. Хоть лыжи, исходя из мировых рекордов, и считались быстрее, но я-то знал, что на доске моему другу было комфортнее. Аслан ликовал, подергивая на подъемниках лыжами от самодовольства.

К моему огромному сожалению, сегодня я действительно сильно от них отставал. Взглянув на часы перед последним спуском и обнаружив на них семнадцать минут пятого, мы договорились, что не будем ждать друг друга, и те, кто из нас не успеет на последний подъемник, который был здесь ровно в четыре-тридцать, будут вынуждены спускаться вниз в одиночку.

Я бы непременно успел на этот подъемник – в последнюю минуту или даже две. Но в горах уже начинало смеркаться и то, что я раньше отлично видел в маске, становилось теперь желтовато-серой пеленой. Я не заметил кочку еще на самом верху и, когда зарылся в нее задним кантом вместо того, чтобы въехать в нее боком и подпрыгнуть или амортизировать ногами, и, не успев даже сгруппироваться, я резко упал головой вниз по склону и покатился вниз на спине.

Только воткнув доску в снег, я сумел наконец-то остановиться и перевести дыхание. Голову и копчик жгло огнем.

Первым делом я, превозмогая боль и головокружение, отъехал в сторону с середины склона. Не сидеть и не лежать посередине – это было золотое правило, которое настолько глубоко впечаталось в мое сознание, что, казалось, останься я там, гора сама встала бы из-под меня и передвинулась на пару метров левее.

Я опустился в снег и посидел с минуту, пока не прошла боль, однако прекрасно чувствовал, что все было цело. Что ж, первое падение в этом году. Я даже не предал ему особого значения – мне только было досадно от понимания, что ребят я уже не догоню, а, значит, мне придется спускаться вниз.

Сидя у края трассы, в полуметре от крутого обрыва, огороженного хлипкой красной сеткой, я посмотрел вниз. Маленький поселочек, растекающийся по горам, уже взбирался потихонечку на их подножия. Едва различимые струйки дыма тянулись к светло-серому небу, которое казалось таким низким, словно скоро и вовсе рухнет вниз. Я сделал глубокий вдох, словно собирался втянуть ноздрями это небо и спасти поселок, встал на ноги и поехал в прокат.

Глава 6.

Когда я спустился, еще даже не стемнело полностью.

Кроме Тима и Хаджи-Мурата в прокате не было никого. Я ожидал увидеть их, не покладающих рук в вечерней суете, но ошибся. Еще только ступив на порог, я почуял витавшее в воздухе липкое напряжение. Загорелое лицо хозяина, сидевшего за стойкой, было куда белее обычного, Тима тоже сидел мрачнее тучи. Они подняли на меня глаза и выдохнули – всего лишь я.

– Что случилось? – спросил я и поставил доску у двери.

Оба переглянулись. Решение было принято быстро, Тима подтвердил его сдержанным кивком. Хаджи-Мурат нехотя протянул мне какой-то листок бумаги с двумя линиями от сгиба.

На листке было напечатано: “Зря вы отказались продавать эту лачугу”. Я покрутил листок в руках. Ни подписи отправителя, ни какого бы то ни было адреса… Только: “Хозяину “Д. – У.””. Хозяину проката “Домбай-Ульген”, названного в честь одной из окрестных вершин.

– Что это? – задал я глупый вопрос.

– Нашел на скамейке у входа, – угрюмо ответил Хаджи-Мурат. – В обычном файлике, ни конверта тебе, ничего.

– В файл вложили это, – Тима взял лежащий на стойке и доселе успешно мной игнорируемый предмет и многозначительно покрутил его двумя пальцами. Спичка.

Я опустился на раскладной стул напротив них, тупо вглядываясь в листок.

– Угроза? – неуверенно спросил я.

– Хорошо еще, что никто из клиентов не увидел! – почти выплюнул Хаджи-Мурат, и вставал на ноги, видимо, решив, что пора браться и за работу.

Я чувствовал в его тоне укрощенную злость. Глаза Тима тоже смотрели на меня пронзительнее обычного. То были люди горячих кровей – и горе тому, кто хоть на секунду забудет об этом. Нет, они не испугались угрозы, они думали совершенно иначе.             – Надрать бы зад тому, кто посмел так шутить, – бросил Тим, – но как это сделать, если этот трус побоялся заявить о себе?

– Ты думаешь, это шутка? – спросил я, не намекая ни на что конкретно. Просто лично мне казалось, что шутка, какая бы глупая или жестокая она ни была, ни за что не смогла бы так омрачить атмосферу “Домбай-Ульген”. К тому же, послание было составлено весьма конкретно…

Тима покосился на отца, но тот упорно делал вид, что увлечен работой, перекладывая с места на место лыжи, которые совершенно в том не нуждались.

– Кто его знает, – отмахнулся мой друг для пущей важности. Вот только потом сразу же добавил: – Летом к отцу действительно приходили двое. Предлагали купить прокат за хорошие деньги. Впаривали что-то за то, что климат меняется, снега на Кавказе постепенно все меньше, мол, скоро и так, и эдак придется закрывать нам бизнес. Глупости одни, в общем.

– А вы что?

– Разумеется, я послал их туда, откуда они взялись! – гаркнул из-за моей спины Хаджи-Мурат. – Они мне сразу не понравились. Наглые такие и неприятные люди. Знаешь, Паш, есть люди, у которых в глазах сразу написано, что не надо иметь с ними дел. Что нет души за этими глазами, нет человечности, есть только деньги.

Я не смог сдержать уголок губ, дернувшийся вверх. Я и так знал, что Хаджи-Мурат всегда вел дела, в первую очередь исходя из этой позиции, и, несмотря на это, бизнес его процветал. И я не знал никого больше, кто был бы солидарен с ним в его мнении, а оттого – еще больше в нем это ценил.

– Так вот, – сказал Тим, – мы действительно отказались летом продавать прокат. И, кто бы ни написал это письмо, он знал об этом.

– М-м, а они давали какие-то свои контакты? Ну, если вы передумаете?

– Они сказали, что сами вернутся за ответом. И не вернулись.

“Странно”, – подумал я.

– А кто мог об этом знать?

– Да кто угодно, слышавший, как я выдворял их из этих стен! – обычно спокойный Хаджи-Мурат раздраженно махнул в сторону двери какой-то грязной тряпкой, что взял в руки. – Да хоть все соседи!

Все соседи, думал я, вряд ли бы слышали. Летом многие, кто зарабатывал на жизнь горнолыжным спортом, уезжали в другие города, потому что здесь был не столь большой выбор, чем можно заняться. Конечно, были здесь и туристы, много туристов, были и работники, скажем, экскурсионных бюро, столовых и кафе, гостиниц и разнообразных летних увеселительных мероприятий. Хаджи-Мурат не уезжал никуда далеко круглый год, потому что нужно было кому-то и работать в гостинице у родственников, и сдавать скудным желающим среди лета квартиру.

– Разумеется, вы не видели ни одной птички, что могла бы принести вам это в своем клювике, – сказал я почти уверенно, поднимая в руке листок и обращаясь к Хаджи-Мурату, и он хмыкнул что-то утвердительное. – А никого из ребят больше не было в прокате?

– Ну, ходили туда-сюда некоторые из наших. Придут, чаю хлебнут, да уйдут. Кого они там видели за десять минут, что тут были? Эльбруса только не было, весь день провозился с пацаном каким-то, насколько я знаю. У Рашида спрошу, он все утро тут был, пока я парафинил доски в соседней комнате. Но в обед он все равно ушел, ему кто-то из знакомых позвонил, подкинул ученика, так что вряд ли. – Он задумался на секунду. – А, впрочем, скорее всего, он тоже никого не видел – он перед самым уходом снег на крыльце чистил. Должен был бы заметить, если бы кто что оставил. Но я нашел эту чертову бумажку сам уже потом.

Сзади послышалась возня и грохот – хозяин проката исполнял там свой священный долг.

– А соседей не спрашивали?

По бокам от “Домбай-Ульген” было еще два таких же по величине проката и хычинная, работающая на вынос – четыре одинаковых домика. Между “Ульген” и прокатом слева, за которым была и хычинная, был въезд на платную парковку, хозяин которой, как ни странно, не появлялся здесь с прошлого года.

Тим покачал головой.

– Вряд ли они на кого-то обратили внимание. Здесь на наших лавочках постоянно кто-нибудь да останавливается покурить. Или кофе попить, купленный у Марата в хычинной. А сколько народу ходит мимо – не сосчитать.

– А когда это было?

– Да вот, когда отец мне позвонил, тогда он и увидел файл. То есть оставить его могли часа три-четыре назад, наверное.

Я покивал, и мы закрыли эту тему, потому что вернулся Аслан, звякнув колокольчиком на входе, и, когда он спросил, чего это все такие унылые, ему Тима ответил шуткой.

С его приходом в прокате резко стало раза в два теснее и веселее. Он не без удовольствия принялся хвалиться Тиму своими победами над “этими сноубордистами”.

Мучительно проурчавший живот резко напомнил мне о том, что я так и не обедал сегодня – да и завтракал я, если честно, бутербродом, что вынес из квартиры и жевал на ходу. Я предложил Тиму составить мне компанию и разделить сочный, ароматный хычин. Сказать, что предложение мое было сделано без задней мысли – означало соврать.

К этому времени уже стемнело. У входа мы миновали чистящих свое снаряжение от налипшего снега двух остальных моих соперников.

Сделав заказ у шустрого парня славянской наружности чуть помладше нас, на чьем лице крупным шрифтом отпечатался хронический недосып, я, как бы невзначай, задал особо интересующий меня вопрос, перегнувшись через окошко для заказов вовнутрь заведения:

– Слушай, друг, а ты не смог бы припомнить никого, кто бы останавливался сегодня на лавочке вон у того проката где-то с одиннадцати до часу?

Паренек сверкнул было с любопытством заспанными глазами, но в итоге принял решение посмотреть на меня, как на дурака.

– Нет, – потребовал служебный долг ответить клиенту вежливо, – да и мало ли кто тут ходит. Если б они еще все заходили ко мне, своих-то клиентов я хоть как-то запоминаю, но нет. А откуда такой вопрос?

– Да кто-то забыл бумажку одну, пустяк, – сказал я, надеясь разбудить его память. Но тщетно. – Но, может, для кого-то она нужная, ее даже в файлик завернули, а мы хотели вернуть.

– Да, может, ее вообще просто до мусорки не донесли! – весело рассмеялся паренек. Ну, хоть разбудил я его, и то впрок разговор пошел. – С чего вы взяли, что она какая-то важная?

– Да мало ли. В общем, не помнишь никого?

Ответ отрицательный.

– Ну, значит, наверное, ты прав, безделица, забудь.

Тим, что слушал, стоя снаружи, криво усмехался. Когда нам отдали заказ и мы пошли на ту самую лавочку у нашего проката, он с наполовину набитым ртом изрек:

– А я уж было поверил в успех твоего предприятия!

– Надежды мало было. Сидит он там внутри своей хычинной, да нос высовывает разве что перекурить. Надо спросить у кого-нибудь из них.

Я метнул глазами два острых копья: один в сторону проката “Вершина”, слева от нас, другой в сторону ближайшего нашего соседа – проката с незамысловатым названием “У Замира”.

– А ты, смотрю, заинтересовался. А если реально кто-то просто пошутил?

– Может и так быть, – согласился я с упоением поглощая горячий хычин с ароматным тягучим сыром. Только здесь я понимал, как любил на самом деле местную кухню. – И не так уж сильно я и заинтересовался. Но ты сам сказал, что даже, если кто-то и пошутил, то надрать бы ему задницу. Так вот – я с тобой согласен.

Тим ухмыльнулся во все свои ровные и белоснежные и одобрительно хлопнул меня по плечу.

Глава 7.

Я снова спал гораздо дольше, чем хотел того, и очень из-за этого на себя злился. Правду сказать, просыпаться было и приятно, и не очень – Тим разбудил меня, сбросив с кровати в узкую щель между ней и стеной и бросил на меня сверху отчаянно дребезжащий мобильник. Звонила Настя.

Я проснулся мгновенно. Да, привет. Нет, не разбудила. Да, все в силе. Подойди к прокату такому-то, найдешь его там-то. Хорошо, до встречи. Тим ухмылялся всю дорогу.

Когда я начал быстро натягивать штаны, мгновенно почувствовал, чем я занимался весь вчерашний день. Все тело ныло, будто по нему прошелся каток. Я давно привык к этой боли – она всегда сопровождала второй, третий и четвертый день катания, а на пятый обычно начинала утихать. При этом совсем не имело значения, как плохо или хорошо ты катаешься – отвыкшее за лето от подобных физических нагрузок тело всегда жалобно стонало от подобных издевательств зимой. А я безжалостно день за днем каждый свой приезд снова тащил его не вершину и заставлял делать первый спуск, который действовал подобно сильному болеутоляющему так, что больше я не чувствовал никакого дискомфорта вплоть до самого вечера.

В “Домбай-Ульген” сегодня был аншлаг, однако взгляд мгновенно выудил из этого озера особо интересующую меня рыбку. Рыбке Хаджи-Мурат по очереди выносил то одни ботинки, то другие, а, завидев нас с Тимом, поприветствовал, пожав руки. Моему спутнику он сразу же сказал:

– Быстро переобувайся и проваливай, я нашел тебе клиентов на утро, они ждут уже давно.

Ничегошеньки не изменило в положении дел вчерашнее происшествие – и я был этому рад. Тим сделал озадаченное лицо, которое вскоре сделалось испуганным.

– Блин, я уже обещал вчера помочь этой прекрасной барышне, – кивнул он на смущенно улыбнувшуюся барышню. – Я совсем забыл сказать тебе об этом.

– Ты говорил, вчера ей занимался Паша? – быстро спросил Хаджи-Мурат. Кто-то со всех сторон звал его по имени, заставляя выбирать, кому первому помочь. Этот мужчина имел стальные нервы и благородную добродушную натуру, и, как итог, никто не уходил из его проката обиженный невниманием к своей персоне или раздражением со стороны хозяина.

Я ответил за Тима.

– Да, но ей нужен квалифицированный инструктор…

– Чушь, – отрезал Хаджи-Мурат, – ей нужен толковый и внимательный сноубордист, который уже знает, над чем ей работать. – Заметив, что я хочу возразить, прокатчик поднял вверх палец. – Я знаю тебя, Паша. Это я с самого детства учил тебя стоять на этой чертовой доске. Ты лучше многих из тех недоучек, что толкают свои услуги на пятом уровне и машут лицензиями. И я говорю это все не потому, что мне жаль для девочки инструктора, а потому, что действительно верю в это. Если ты действительно хочешь научить ее, займись ей сам. Тебе это тоже будет полезно.

С этими словами он метнулся к кому-то из тех, что все еще его ждал. Тим улыбнулся, пожал плечами, отвесил Насте “пять” с пожеланием успехов на сегодня и юркнул за стойку.

Настя, похоже, развеселилась от нашего разговора. А, может, от моего растерянного вида? Я покачал головой, думая, что сказать.

– Ты не против провести еще один день со мной? – спросил я, на что-то решившись.

– А ты со мной? – ответила она вопросом на вопрос с невозмутимым видом.

Я усмехнулся.

– Подходят? – кивнул я на ботинки и опустился перед ней, сидевшей на лавке, на колени. – Не знаю, что тебе раньше говорили насчет ботинок, но они не должны болтаться на ноге. Пусть лучше пальцы упираются в носок ботинка, но не болтаются. Это влияет на управляемость. Но давить они, разумеется, не должны.

Я заставил ее встать в ту самую стойку, которую мы разучили с ней вчера. Она подумала, покачалась в этой стойке, потопала ногами, утвердительно покивала и я помог ей их затянуть потуже. Крепко зашнуровать ботинки было не менее важно – и девушки часто не справлялись с этим без посторонней помощи.

Я сам подобрал ей новую доску подходящей ростовки (ровненько от пола по ее подбородок), проверил градус ее креплений, быстро обулся, взял свою доску, и мы отправились наверх.

– Ай! – воскликнула моя спутница, как только мы вышли за пределы проката.

Я обернулся.

– Что такое?

– Я ей… порезалась! – сказала Настя, обиженно сморщив носик.

– Сильно?

– Да нет, чуть кожу содрала.

– Давай я понесу, – и легким движением в каждой моей руке оказалось по сноуборду. – Вчерашняя доска была не такая острая?

Она покачала головой.

– Острый кант – признак хорошего проката. Он позволяет тебе уверенней держаться на льду. В некоторых прокатах тратят много времени, чтобы качественно затачивать канты, а в некоторых их не точат совсем, потому что канты тоже имеют свой ресурс. Собственно, чаще всего, когда кант стачивают полностью, оборудование и приходит в негодность. И потом из него делают вон такие лавочки.

И я ткнул подбородком на лавочку у “Домбай-Ульген”, состоящую из двух пеньков и прибитого к ним перевернутого сноуборда.

Гудели и умиротворяюще позвякивали домбайские канатные дороги, галдел понаехавший люд, топал лыжными ботинками о бетонные ступеньки пункта посадки.

Я частенько подумывал над предложением Хаджи-Мурата стать одним из его инструкторов, но почему-то отказывался. Сам по себе пусть я и катался хорошо, но, наверное, просто не создан был, чтобы кого-то учить. Я так думал. А он думал иначе. Однако, уж не знаю, почувствовал ли это нутром старый хитрый прокатчик, но именно в этот раз я действительно хотел попробовать себя в этом. Но не ради смены карьеры, как он, быть может, надеялся, нет, а ради того, чтоб так ненавязчиво познакомиться поближе с Настей. Да нет же, этот старый хитрый лис знал все и ловко воспользовался случаем!

Преодолев первый подъемник, мы сели на второй. Обе наши доски я пристегнул за крепления к поручню, как только мы взмыли в небо, – одну перед собой, одну перед своей спутницей.

Сегодняшние облака висели будто бы неподвижно, сплошным полотном, но, тем не менее, очень высоко над землей, в отличие от вчерашнего дня. Видимость была неплохая. Ветер явно чувствовался здесь, на канатке, но сильным не был. Снега от этой погоды тоже пока я не ждал. Может, к вечеру…

Когда мы уже подъезжали к вершине, Настя нагнулась ко мне и ткнула пальчиком куда-то в сторону.

– Это орел?

Я проследил за ее взглядом, но ничего увидеть не успел. Зато успел мужчина в куртке военной расцветки, сидящий с другой стороны от Насти, с крепко заваренным кавказским акцентом.

– Не каждая птица на Кавказе орел, и не каждый мужчина – джигит, красавица! – сказал он так весело и задорно, что со всех шести кресел незамедлительно раздался хохот. Красавица тоже ничуть не смутилась.

Что ни говори, а день начинался хорошо. Настя старательно выписывала на переднем канте “елочку”, цепляясь за мою руку. Вокруг на немыслимой скорости пролетали и лыжники, и бордисты; ползли так же медленно, как и мы, чайники, в которых нельзя было еще определить кто они именно (потому что многие из них стояли на лыжах, отклоняясь назад, как на доске, и наоборот).

Я вдыхал морозный воздух через тонкую флисовую балаклаву и чувствовал, как он обжигает легкие. Но мне не было холодно. Однако, поскольку я был не совсем честным инструктором, я все же предложил куда-нибудь зайти и выпить чаю.

Мы сели на огромной террасе в кафе на четвертом уровне. С одной стороны отсюда открывался вид на “Тарелку”, с другой – на трассы и канатки Мусса-Ачитара.

– Так вы приехали сюда большой компанией? – спросил я, заходя издалека и сдергивая шапку. Мои обычно непослушные кудрявые волосы настолько свалялись под нею и балаклавой, что смешно теперь облепляли голову – я видел это по Настиным глазам, да и в отражении в окне.

– Да. Только все они умеют кататься, а я нет. Они катаются в основном вне трасс. Говорят, там красивее и дешевле: они частенько покупают билет на один подъем и весь оставшийся день спускаются по лесу, среди деревьев. Иногда два раза за день. Я бы вряд ли смогла там хотя бы встать и сразу сказала, чтобы меня не ждали, пока я учусь. “Семеро одного не ждут” – это про нас. – Она усмехнулась. – Но они-то думали, что я быстро научусь и присоединюсь к ним… А я совсем туда не хочу.

Я немного нахмурился.

– Правильно делаешь. Помимо того, что там сложнее, сейчас там еще и очень опасно. Я никому не советовал бы сейчас гонять вне трасс. Ты видела сколько там не осевшего снега? В любой момент они могут оказаться под лавиной.

– Не мне их отговаривать.

– А как так вышло, что они умеют кататься, а ты нет?

– Как-то так, – пожала она плечами. – Мы все одноклассники. Я никогда не ездила в поездки с классом, а они – да. Папа просто никогда не отпускал меня от себя так далеко. Мне потребовалось поступить в институт, чтобы исправить это. – Она улыбнулась и помолчала. – А с возрастом я просто уже решила, что не так уж мне это и нужно. Экстремальный спорт – это не мое. Я трусиха. Но я все равно рада, что приехала сюда – все-таки здесь поразительно красиво.

Она усмехнулась и, видимо, ждала от меня того же, но я лишь покачал головой.

– Если ты хочешь, чтобы я согласился с тобой только из-за того, что ты долго учишься, то нет, прости, я не соглашусь. Я знаю много людей, которым потребовались годы, чтобы научиться кататься. Особенно среди девушек. Вопрос в том, насколько сильно ты хочешь достичь результата.

– Но я ведь… – растерялась она. – Никогда не хотела его достичь.

– А сейчас?

– Сейчас… – Она улыбнулась. – Сейчас, может, и хочу.

Громогласная тучная официантка, переговаривающаяся с кем-то за моей спиной на своем языке, поставила перед нами чайник с чаем и малиновое варенье.

– А где вы с друзьями остановились?

– М-м, в новом жилом доме недалеко от канатной дороги и “лягушатника”, знаешь?

Я кивнул.

– Снимаете там квартиру?

– Не совсем, – девушка стала наглаживать пальцами чашку с горячим чаем и, наконец, смущенно сказала: – Это квартира моего отца. Он купил ее недавно и попросил меня приехать “присмотреть” за ней. Да и вообще – посмотреть, как сделали ремонт, забрать у бригады ключи. А он приедет сюда сразу, как закончит с делами. Он был здесь… Наверное, около месяца назад, в середине ремонта.

Я немного удивился, но не подал виду. Сложнее было скрыть то, что я болезненно почувствовал, как она стала от меня на шаг дальше. Квартиры стоили здесь дорого. А я был простым художником… Но она уж слишком нравилась мне, чтобы это остановило меня. К тому же, пока что я всего лишь инструктор.

– И ты решила пригласить сюда друзей, раз уж тебе самой пришлось ехать? – спросил я, отхлебывая от горячего чая.

– Да. И папа был не против. Мы все все-таки дружим с детства.

– Только дружите? – спросил я, не скрывая заинтересованного взгляда. И наблюдал, как по ее румяному лицу расползается кокетливая улыбка.

– Именно так.

За последующие несколько часов наших взлетов и падений я узнал еще много всего. Например, что она была родом из Москвы и в прошлом году окончила институт, но все еще не устроилась на работу, время от времени лишь помогая отцу. С чем? С его сетью гостиниц, конечно же. А зачем ему квартира? Нескромный вопрос. Он хочет развивать бизнес здесь и, чтобы дочь временно переехала сюда, как ответственное доверенное лицо. И вот, она здесь.

Время летело быстро и клонилось к обеду, когда возле нас с громким улюлюканием остановились двое. Я сразу признал в одном из них Настиного друга в оранжевом комбинезоне. Моего легкого разочарования не было видно под маской.

– Настюх, ты как? – весело спросил узнанный мною. – А мы вот решили тебя проведать.

– Ты знаешь, хорошо, – весело отозвалась Настя. – Марк, Андрей, это Паша. Паш, это мои друзья, Марк и Андрей. – Мы обменялись кивками и по очередности кивков я уловил, что в оранжевом был Марк, а рядом с ним в синем – Андрей. – Я рассказывала, Паша мне очень помог позавчера. – Она улыбнулась и посмотрела на меня. – А сегодня, представляете, я еду!

– Кантуешься уже? – спросил Андрей.

– Пока нет, – отозвался звонкий голос. – Зато на переднем уже ноги не подкашиваются.

– Красотка, – сказал Андрей.

– А ну-ка, покажи, – добавил Марк.

Настя с надеждой посмотрела на меня, а я в ответ вопросительно на нее.

– Поможешь?

– Я думаю, ты и сама справишься. У тебя хорошо получается.

– А кантоваться она так и не тренировалась? – спросил Марк.

– Тренировалась, но толку сейчас? Сначала нужно освоить передний кант, – я постарался сказать это максимально безразлично.

– Я сначала учился кантоваться.

– Кто тебя учил?

– Сам потихоньку научился.

Я с удивлением посмотрел на него. Все в одно мгновение встало на свои места, и вместо раздражения я даже испытал к этому человеку сочувствие. Я-то думал, что он просто измывается над бедной девушкой, бросил одну, заставляя делать то, что она не может, а оказалось, что он учил ее так же, как учился сам, и просто не умел по-другому. Я никогда не любил хвастаться и не был слишком высокого мнения о себе (шутки с ребятами из проката были не всерьез), но сейчас я радовался за Настю, что совершенно случайно ей еще в тот день, когда крутая крыша проката не удержала на своих скользких плечах сугроб, попался я, ведь иначе я бы вчера уже не остановился.

Нас с Тимом Хаджи-Мурат учил совсем по-другому. Он по несколько раз разжевывал каждую нашу ошибку до тех пор, пока мы не переставали ее делать. Он никогда не сводил с нас глаз и точно знал, что в наших силах, а что нет. Его терпению и спокойствию можно было только позавидовать, не иначе.

Я помог девушке перевернуть тяжелую доску другой стороной, на передний кант, и лицезрел сзади, как она пытается встать.

И она поехала. Медленно и неуверенно. Но покуда она придерживалась техники, которую я ей дал, ничего не предвещало падения. Немного взяла вправо, немного влево. Снег послушно поскрипывал под ее доской. Умница. Я легко развернулся и медленно поехал за ней, наблюдая. И тут она зарылась доской в сугроб, тем самым погрузив оба канта в снег, и, зацепившись задним, чуть не упала, как я вчера. Я вовремя успел схватить ее за руку и помог аккуратно опуститься на колени.

Я посмотрел вниз. Впереди начинался пологий склон, по которому не все сноубордисты могли выехать. В сноуборде нет палок, которыми можно было б оттолкнуться. Поэтому, если ты не наберешь скорость перед пологим участком трассы, то можешь сразу снимать доску и идти пешком. Не большое горе, однако и приятного мало. Настя не проедет его, я это знал. Она всегда отстегивала здесь доску, отдавала мне и шла пешком до самой “Тарелки”. Однако сейчас в мою шальную голову закралась мысль…

– Я смотрю, ты скоро нас обгонишь, – крикнул Марк с ухмылкой, которую я отлично видел, ибо на нем не было такой же балаклавы, как на нас с Настей. Все же во мне возобладало раздражение.

– Что скажешь, хочешь обогнать их? Узнать, что такое настоящий кайф? – спросил ее я. Вид ее стал испуганный и несчастный.

– Я же не умею…

– А мне ты доверяешь? – я хитро на нее смотрел. Она медленно кивнула. Ее друзья смотрели на нас и, кажется, нас слышали.

– Езжайте вперед, ребят, – ухмыльнулся я и скомандовал, – вставай. Чтобы ни случилось, держи доску параллельно склону. Никакой перекантовки. Никаких кантов вообще. Просто держи параллельно склону и верь мне, а по мере необходимости кантоваться буду я сам.

Она кивнула еще раз. Помпон закачался.

– Веришь мне? – снова спросил я.

– Да.

Я объехал ее, встал сзади и обнял за талию – осторожно, но надежно. Она схватила меня за руки. Я часто видел, как инструктора так ездили со своими подопечными, меня самого так катал Хаджи-Мурат, пока я учился у него. Но никогда еще я не пробовал прокатить так кого-то другого.

Ее друзья уехали вперед, и я последовал за ними, увлекая за собой и молодую сноубордистку. Она оказалась невероятно легкой. Ее доска так и норовила залезть под мою, столкнуться с ней, но я с одинаковым успехом мог как повернуть собственную доску, так и отпихнуть ее.

Мы набрали скорость, и Настя взвизгнула, но по-прежнему делала то, что я просил. Вот мы поравнялись с ее друзьями, а вот мы и обогнали их.

Однако мне-таки пришлось пожалеть о своем хвастовстве. Когда я уже было хотел затормозить нас, я не сказал Насте ни слова, ожидая, что она продолжит делать то же, что и раньше. Но она испугалась, засуетилась, и скрестила нам доски прежде, чем я успел сообразить, что к чему. Мы прокатились кувырком по трассе, собирая синяки, на потеху ее друзьям.

Весь оставшийся день я украдкой винил себя за эту глупость. Я был виноват, я прекрасно это осознавал. Я подверг ее опасности, чтобы помериться “крутостью” с ее другом. Этого я ей, конечно, не сказал. Но пообещал ей, что такого больше не повторится. Мне стало лишь немного легче, когда она сказала, что почти не ушиблась. Еще легче мне стало, когда я понял, что страха перед горой после этого у нее не прибавилось. Что ж, может, я действительно немного драматизировал.

– Это, конечно, было жутко, но и очень… захватывающе! – таков был Настин вердикт.

Пару раз я видел на горе наших парней из “Домбай-Ульген”, в числе которых был и Тим с мальчиком лет двенадцати на лыжах. Все спрашивали, как наши с Настей успехи, имея в виду и мои собственные успехи, как инструктора, тоже, но я никому так и не рассказал об этом инциденте, а Настя, видимо, не считала нужным вставлять это в разговор.

Когда подъемники уже закрылись на подъем, и мы с белой курточкой размеренно и не спеша спускались по “Лесной” трассе, носившей свое название вполне заслуженно, Настя спросила меня:

– Как я могу отблагодарить тебя за сегодняшний день? Денег ты, конечно, не возьмешь.

Мы спускались короткими перебежками, часто останавливаясь оглядеться вокруг. Здесь было на что посмотреть.

Черные ели с огромными снежными лапами, тянущимися к зазевавшимся лыжникам и сноубордистам, выстроились многочисленными полками по обе стороны от трассы. Где-то высоко над ними стремились к небу хребты гор-великанов. А прямо перед носом кружились веселые снежинки еще только начинавшегося снегопада.

Я покачал головой. Если б она сказала это не утвердительно, я бы, возможно даже обиделся.

– Может, ты сходишь со мной куда-нибудь сегодня вечером?

Я не знал, на какой ответ я надеялся, но особенно обрадовался, когда она согласилась.

– О! Давненько тут тебя не видал, – высказал в ответ на мое приветствие высокий мужчина с вытянутым загорелым лицом и длинным острым носом. – Паша, да?

Я кивнул, ожидая, пока паренек, пришедший до меня к “Домбай-Ульген”, освободит щетку, предназначенную для чистки снаряжения от снега, которую взял с наружного подоконника. Настю я послал внутрь переобуваться, обещая, что и ее доску я тоже почищу.

Мужчину звали Казбеком. Он был лишь совсем немного младше Хаджи-Мурата, но зато на целую голову выше и седины в его короткой остроконечной бороде было не меньше. Всем своим видом он всегда напоминал мне коршуна – и виной тому была даже не форма носа, а пронзительный острый взгляд черных глаз.

Казбек был куда более ворчлив и менее улыбчив, чем отец моего лучшего друга, но эти черты его характера портили лишь первое впечатление о нем. Я же знал его почти так же долго, как и Тима и всю его семью, а потому знал, что в обычной серьезности, и даже угрюмости, Казбека кроется его шарм. На самом деле он был довольно интересным собеседником, который почти также, как лыжи, любил только разве что лошадей и мог с утра до вечера говорить и о том, и о другом.

Я знал, что в молодости он работал на одной конюшен, тоже находившейся где-то поблизости от Домбая. Он всегда говорил о лошадях, как о самых умных животных, что ему доводилось встречать. Более того, когда он говорил о них, лицо его и грозный взгляд заметно смягчались. Выбрав для бизнеса именно лыжи, он однажды заикнулся о том, что когда-нибудь накопит денег и на собственную конюшню – даже если ее назначением будет всего лишь катать туристов, а не, скажем, тренировать скаковых или служебных лошадей.

А еще у этого человека была хорошая память на события, но отвратительная на имена и лица, а на его макушке всегда забавно находилась старенькая серая шапка, опиравшаяся краями на кончики ушей.

Я кивнул ему, воткнув Настину доску в снег хвостом рядом с моей.

– Как поживаете?

– Неплохо, парень, – ответил Казбек, глядя на сыплющуюся с потемневшего неба крупу. – Курить бросаю. Сердечко шалит. А выйти покурить так и подмывает. Привычка уже. Вот так выйду, постою, да пойду назад. Сам себя обманываю. Скука смертная. Сам-то ты как?

– Хорошо, спасибо.

– Ты теперь на двух досках катаешься? – хмыкнул он.

Я усмехнулся.

– В каком-то смысле.

– Или девушку завел?

– Нет, увы. Просто помогаю… знакомой встать на сноуборд.

Он окинул меня коротким оценивающим взглядом, но промолчал.

– У нас вчера на лавочке бумажку одну забыли, кстати. Не видели, кто это мог быть?

Черные ястребиные глаза уперлись мне в лицо.

– Что за бумажка?

Я замешкался лишь на секунду, но мне показалось, что Казбек даже напрягся.

– Да так, – пожал я плечами. – Распечатанный билет на поезд. На будущую неделю. Не то, чтобы ценный и незаменимый артефакт, но, наверное, он был кому-то нужен, раз распечатали. Хотели вернуть. Если будут спрашивать – шли к нам, Тим его куда-то у нас положил.

Плечи Казбека немного опустились, и взгляд снова устремился в небо. В какой-то момент мне показалось, что я раздражаю.

– Спроси у Замира, – сказал он. – Он ближе к вам, из окон его проката на вашу скамейку вид лучше. – Потом еще постоял и добавил: – Щетка освободилась, Паш, – и, когда я обернулся на нее посмотреть, неспешно зашагал в сторону своего проката “Вершина” и скрылся за его дверью, кинув мне с порога: – Увидимся еще.

Глава 8.

Я стоял на мосту и смотрел на речку. Точнее, я пытался разглядеть хоть что-то в вечерней кромешной темноте, но безрезультатно. Фонари были, конечно, и на мосту, и в поселке, но до глубокого русла Аманауза их свет был не в силах достать. Поэтому я просто наслаждался шумом бурлящей под ногами воды… и стуком бешено колотящегося сердца в груди. Она придет, обязательно придет. Я очень хотел в это верить. Я нервно поглядывал по сторонам, вглядываясь в каждого проходящего мимо.

Днем в Домбае прямо-таки кипела жизнь, а ночью даже на мосту, который был едва ли ни туристическим объектом номер один, было очень мало людей. Все прятались по домам и отелям, отдыхая после тяжелого дня на склоне. Да и, честно говоря, в Домбае было мало вечерних развлечений для приезжих.

Все вокруг заметало снежными хлопьями. Стоило только немного приподнять голову, как и на глазах, и во рту был снег. Мои волосы, торчащие по бокам из-под шапки, были уже полноценными льдинками.

И она пришла. В белой шубке до колена из какого-то искусственного меха, завязанной наподобие халата, белых сапожках, похожих на тапочки, все той же шапке с помпоном и белых широких брюках из какого-то плотного трикотажного материала она выглядела невероятно уютной и возвышенной. Ангелом во плоти. Волосы ее, обычно собранные в косички, были распущенны и рассыпались по всей шубке, собирая на себя снежинки. Большие глаза были подкрашены, руки спрятаны в карманы шубки, на щеках играл яркий румянец. Мое сердце пропустило удар.

– Я все не устаю восхищаться, как здесь красиво, – улыбнулась она, подойдя ближе.