Затерянный книжный

Посвящается всем любителям книг

Пролог

Холодная ирландская зима. Дождливые улицы Дублина. Не лучшее место и время для маленького мальчика, чтобы шататься без дела, – разве только если он не приник носом к витрине самого очаровательного на свете книжного магазина. Внутри мерцали огни, красочные обложки манили, обещая поведать увлекательные истории о приключениях, о побеге из серой реальности. За стеклом прятались книжные новинки и разные безделушки, миниатюрные воздушные шары летали под самым потолком, а где-то в глубине магазина крутились и на все лады звенели музыкальные шкатулки с механическими птичками и каруселями.

Дама, стоящая в магазине, заметила мальчика и жестом пригласила его внутрь. Он покачал головой и чуть покраснел.

– Я опоздаю в школу, – одними губами произнес он.

Она покивала и заулыбалась. Даже через стекло она казалась очень приветливой.

– Ладно, но только на минутку, – сказал мальчик, переступая порог.

До этого он целых три секунды честно боролся с желанием зайти.

– Конечно, на минутку!

Она стояла за прилавком и вынимала только что поступившие книги из большой картонной коробки. Быстрым взглядом она окинула его незаправленную рубашку, копну волос, которые явно давно не встречались с расческой, разные носки, торчащие из ботинок, и внутренне улыбнулась. «Книжный магазин Опалин» притягивал маленьких мальчиков и девочек, словно магнит.

– В каком ты классе?

– В третьем. Школа Святого Игнатиуса. – Он запрокинул голову, разглядывая деревянные самолетики, парящие под сводчатым потолком.

– И что, нравится тебе там?

Он даже фыркнул – настолько глупым показался ему этот вопрос.

Дама оставила мальчика наслаждаться старинной книгой фокусов, но он быстро забросил это занятие, подошел к ее столу и принялся рассматривать канцелярские принадлежности.

– Можешь помочь, если хочешь, – предложила она. – Я рассылаю приглашения на презентацию книги.

Мальчик пожал плечами, но принялся (возможно, даже чересчур энергично), глядя на нее, так же складывать письма и рассовывать их по конвертам. От усердия он морщил нос, и веснушки, рассыпанные по щекам, складывались в новые созвездия.

– А что это такое – Опалин? – спросил он, выговаривая незнакомое слово так старательно, что в нем появилось несколько лишних звуков.

– Опалин – это имя.

– Ваше?

– Нет, я Марта.

Она прекрасно видела, что такое объяснение не удовлетворило мальчика.

– Могу рассказать тебе историю о ней, хочешь? Она, кстати, тоже не очень любила школу… и правила.

– И делать, что велят, да? – предположил он.

– О, это она не любила особенно, – заговорщическим тоном проговорила Марта. – Давай, заканчивай раскладывать письма по конвертам, а я пока заварю чай… Хорошая история всегда начинается с чашечки хорошего чая.

Глава 1. Опалин

Лондон, 1921

Мои пальцы нежно гладили корешок книги, и тисненый рельеф обложки позволял сознанию уцепиться за нечто материальное, за то, во что я верила больше, чем в фантастический спектакль, который разыгрывался прямо на моих глазах.

Мне исполнился двадцать один год, и матушка решила, что настало время выдать меня замуж. Мой брат Линдон отыскал, к несчастью, какого-то недалекого претендента – кажется, он только что унаследовал семейный бизнес, связанный с… ввозом товаров из каких-то отдаленных мест? Я почти не слушала.

– У женщины твоих лет есть лишь два варианта, – заметила матушка, ставя блюдце с чашкой на маленький столик подле кресла. – Выйти замуж или же найти занятие, в достаточной степени благородное.

– Благородное? – скептически переспросила я. Стоило только бросить взгляд на нашу гостиную с ее облупившейся краской на стенах, с выцветшими занавесками – и нельзя было не восхититься напыщенностью, которую демонстрировала матушка. Брак родителей был мезальянсом, о чем матушка старалась почаще напоминать отцу, дабы он не позабыл.

– А обязательно делать это именно сейчас? – осведомился Линдон, обращаясь к нашей горничной, миссис Барретт, которая чистила каминную решетку от золы.

– Мадам пожелала разжечь огонь, – ответствовала горничная тоном, который не подразумевал и тени уважения. Сколько себя помню, она всегда присматривала за домом и слушалась только матушкиных приказов, а с прочими обращалась так, будто мы не более чем самозванцы.

– Суть в том, что ты должна выйти замуж, – повторил Линдон, ковыляя по комнате и тяжело опираясь на трость.

Он был на восемнадцать лет старше меня, и всю правую сторону тела ему изуродовало шрапнелью во Фландрском сражении. Брат, которого я знала, остался похоронен где-то там, на поле боя, а от ужаса, то и дело проскальзывавшего в его глазах, меня бросало в дрожь. Не хотелось признавать, но я начинала всерьез бояться его.

– Он составит тебе хорошую партию. Пенсии отца матушке едва хватает, чтобы вести хозяйство. Пора наконец оторваться от твоих драгоценных книжек и выйти в реальный мир.

Я еще крепче сжала в руках книгу. Очень редкий том – первое американское издание «Грозового перевала», подарок отца, как и любовь к чтению в целом. Будто талисман, я носила при себе книгу в тканевом переплете, на корешке которой была золотом выгравирована наглая ложь: «От автора “Джейн Эйр”». Мы с отцом совершенно случайно наткнулись на нее, гуляя по блошиному рынку в Кэмдене (о чем, разумеется, не должна была прознать матушка). Позже я узнала, что английский издатель Эмили Бронте намеренно допустил эту ошибку, желая нажиться на коммерческом успехе «Джейн Эйр». Книга была отнюдь не в лучшем состоянии: по краям тканевый переплет потрепался, а на обороте и вовсе щеголял V-образным вырезом; страницы едва не выпадали, потому что нитки, которыми их когда-то прошили, истерлись от времени и пользования. Однако для меня все эти детали, включая запах крепких сигарет, который впитала бумага, были подобны машине времени.

Возможно, тогда-то и упало первое семя в благодатную почву. Я поняла: книга никогда не бывает такой, какой кажется.

Думаю, отец надеялся, что любовь к книгам перерастет в любовь к учебе, но в моем случае она лишь усилила отвращение к урокам. Я жила в мечтах и каждый вечер мчалась домой из школы, чтобы с порога начать упрашивать его почитать мне. Отец работал на государственной службе, был хорошим человеком и любил учиться новому. Он говорил, что книги – это нечто большее, чем просто слова на бумаге, что они, подобно порталам, переносят нас в другие места и другие жизни. Я всей душой полюбила книги и те миры, что скрывались в них, и этой любовью была обязана отцу.

– Если наклонить голову, – сказал он мне как-то раз, – можно услышать, как старые книги шепчут о своих секретах.

Я нашла на полке старинный том в переплете из телячьей кожи со страницами, выцветшими от времени. Поднесла его к уху и крепко зажмурилась, воображая, что вот сейчас-то я услышу все тайны, которые хочет поведать мне автор. Однако этого не случилось; по крайней мере, никаких слов я не уловила.

– Что ты слышишь? – спросил отец.

Я помедлила, позволяя звукам наполнить меня до краев.

– Я слышу… море!

Казалось, будто к уху поднесли раковину, будто страницы перелистывает свежий морской бриз. Отец улыбнулся и потрепал меня по щеке.

– Папа, это они дышат, да? – спросила я тогда.

– Да, – ответил он. – Ты слышишь дыхание историй.

Когда в 1918 году отец умер от испанки, я всю ночь провела подле него, без сна, держа его уже холодную руку и читая вслух его любимую книгу – «Дэвида Копперфильда» Чарльза Диккенса. Глупо, но тогда я воображала, будто слова смогут вернуть его к жизни.

– Я отказываюсь выходить замуж за мужчину, которого никогда в жизни не видела, исключительно для того, чтоб поправить семейные финансы. Сама эта идея абсурдна!

На этих словах миссис Барретт уронила щетку, металл зазвенел о мрамор, а лицо брата исказилось. Он терпеть не мог громких звуков.

– Подите вон!

Колени у бедной женщины были уже немолодые, поэтому она поднялась на ноги только с четвертой попытки, после чего гордо покинула комнату. Не знаю, каким чудом она удержалась и не хлопнула дверью.

Я тем временем продолжала защищаться.

– Если я для вас такая обуза, то это легко решается – я просто уеду и начну жить самостоятельно.

– И куда же, во имя всех святых, ты намерена отправиться? У тебя ведь ни гроша за душой, – прокомментировала матушка. Ей уже минуло шестьдесят, и мое появление на свет она всегда считала «небольшим сюрпризом», что звучит весьма затейливо, если не знать о ее стойком отвращении к любого рода неожиданностям. Меня растили люди много старше меня, и это лишь усиливало мое стремление вырваться на свободу и познать современный мир.

– У меня есть друзья, – упрямо сказала я. – И я могла бы работать!

От этих слов матушка так и ахнула.

– Ах ты неблагодарная дрянь! – рыкнул Линдон.

Я попыталась вскочить со стула, но он мертвой хваткой вцепился мне в запястье.

– Мне больно!

– И будет еще больнее, если не начнешь делать, что говорят!

Я дернула рукой, пытаясь высвободиться, но он держал крепко. В поисках поддержки я оглянулась на матушку, но та внимательно изучала ковер, не поднимая глаз.

– Понятно, – мрачно сказала я. Итак, Линдон теперь хозяин дома, и именно за ним будет последнее слово. – Я… буду.

Однако он все еще не отпускал меня, нависая так близко, что я ощущала его кислое дыхание.

– Я сказала, что сделаю, как ты хочешь! – Наши взгляды пересеклись, и я попыталась отстраниться. – Я встречусь с этим… воздыхателем.

– Ты за него выйдешь, – отрезал Линдон и медленно отпустил меня. Я тотчас принялась разглаживать юбку, сунув книгу под мышку.

– Значит, решено, – продолжил он, холодно глядя куда-то сквозь меня. – Я приглашу Остина на ужин, сегодня же вечером. Там и уладим все формальности.

– Да, брат, – согласилась я и удалилась наверх, к себе в комнату.

Порывшись в верхнем ящике туалетного столика, я нашла наконец сигарету, которую стащила когда-то из тайника миссис Барретт на кухне. Открыла окно, подожгла ее и медленно затянулась, будто роковая женщина из кинофильма. Потом села за туалетный столик, а сигарету положила на старую устричную раковину, которую подобрала прошлым летом на пляже. Мы отдыхали тогда с моей лучшей подругой Джейн, и она еще не вышла замуж – какое беззаботное время! Хоть женщины теперь и получили право голоса, но удачный брак все еще принято считать единственной достойной перспективой.

Я тронула место, где кончались волосы, на затылке, не сводя глаз со своего отражения. Матушка едва не лишилась чувств, увидев, что я сотворила со своими длинными локонами. «Я больше не маленькая девочка», – сказала я ей тогда. Но разве можно было в это поверить? Мне нужно стать современной женщиной, научиться рисковать… Но если нет денег, что я могу, кроме как повиноваться старшим? Почему-то снова вспомнились слова отца.

«Книги подобны порталам…»

Я бросила взгляд на книжную полку и снова глубоко затянулась сигаретой.

«Что бы сделала Нелли Блай?»

Я часто задавалась этим вопросом. Нелли Блай воплощала бесстрашие – американская журналистка, которая, вдохновившись книгой Жюля Верна, совершила кругосветное путешествие всего за семьдесят два дня, шесть часов и одиннадцать минут. Она говорила, что если внутри горит огонь, если правильно его направить, то можно достичь любой цели. Будь я мужчиной, непременно заявила бы, что до брака намерена устроить гран-тур по Европе. Мне хотелось прикоснуться к другим культурам. Мне всего двадцать один, а я еще ничего не сделала и толком ничего не видела.

Я снова посмотрела на книги. Решение было принято еще прежде, чем дотлела сигарета.

– Сколько вы дадите за них?

Я наблюдала за тем, как мистер Тертон перелистывает мои «Грозовой перевал» и «Собор Парижской Богоматери». Он владел маленькой душной лавкой (которая на деле являла собой просто длинный коридор без окон) и постоянно дымил трубкой. От дыма воздух делался еще более спертым, а глаза у меня слезились.

– Два фунта, и это еще скажите спасибо, что я сегодня щедрый.

– Ох! Мне нужно намного больше.

Мистер Тертон углядел в стопке отцовского «Дэвида Копперфильда» и, не успела я возразить, уже принялся листать его.

– Эту я не продаю, – быстро сказала я. – Она мне… очень дорога.

– А между тем это весьма интересный экземпляр. Так называемое издание для чтения, поскольку именно его Диккенс держал в руках, когда публично зачитывал роман.

Нос картошкой и крошечные глазки придавали книготорговцу сходство с кротом. Он даже понюхал ценную книгу, будто это был редкий трюфель.

– Мне это известно, – ответила я, пытаясь высвободить том из его жадной хватки. Мистер Тертон невозмутимо продолжал, будто уже вовсю продавал его на аукционе.

– Роскошный переплет, чистая телячья кожа. Очаровательное издание: корешок богато украшен и позолочен, как и края страниц, форзацы расписаны акварелями.

– Эту книгу подарил мне отец. Она не продается.

Он глянул на меня поверх очков, будто я тоже была книгой, которую ему предстояло оценить.

– Мисс?..

– Карлайл.

– Мисс Карлайл, это один из наиболее хорошо сохранившихся экземпляров подобного рода, который я когда-либо держал в руках.

– Вы забыли упомянуть иллюстрации Хэблота Брауна, – с гордостью добавила я. – Вот видите, он подписался здесь карандашом? Фитц – это его псевдоним.

– Могу предложить за нее пятнадцать фунтов.

Кажется, весь мир в эту секунду стих, как бывает всегда, когда принимаешь судьбоносное решение. Одна дорога обещала свободу и неизведанный мир. Другая вела прямиком в позолоченную клетку.

– Двадцать фунтов, мистер Тертон, и она ваша.

Он прищурился и сдержанно усмехнулся. Я знала, что он заплатит, а он знал, что я жизнь положу, лишь бы выкупить обратно эту книгу. Когда он отвернулся, я сунула обратно в карман «Грозовой перевал» и покинула ломбард.

Так началась моя карьера книготорговца.

Глава 2. Марта

Дублин, девять месяцев назад…

Холодным темным вечером, подходя к дому в георгианском стиле из красного кирпича и чувствуя, как капает у меня с куртки, я не планировала оставаться на Халф-Пенни-Лейн. Женщина по телефону звучала не слишком дружелюбно, но мне было некуда идти, а денег осталось мало.

Мое путешествие в Дублин началось неделю назад, на автобусной остановке у края деревни, на другом конце страны. Не знаю, сколько я там просидела, не помню, было ли тепло или холодно, проходил ли кто-нибудь мимо. Все мои чувства притупились, осталось лишь одно непреодолимое желание – уехать прочь. Правым глазом я ничего видела, так что не заметила, как подъехал автобус. Все тело будто онемело, но, когда я сползла по каменной стене, ребра заныли. И даже тогда я не позволила мыслям устремиться в прошлое. Только не это. Даже когда водитель вышел из кабины, чтобы помочь мне занести в автобус чемодан, даже когда он окинул меня таким взглядом, будто я бежала из тюрьмы. Даже тогда я велела себе не вспоминать о прошлом.

– Куда? – коротко спросил он.

«Куда угодно, только подальше отсюда».

– В Дублин, – ответила я.

Может быть, Дублин – это достаточно далеко. Я смотрела, как за окном проплывают деревенские пейзажи. Всей душой я ненавидела эти поля и эти маленькие городишки, в которых из всех достопримечательностей – школа, церковь да дюжина пабов. Эта серость давила на меня.

Должно быть, я задремала, потому что в какой-то момент подскочила от ощущения, что он снова на мне, что я закрываю лицо руками. Я не понимала, как защищаться. Он был слишком быстр. А когда он схватился за кочергу, душа моя ушла в пятки. Конец всему. Конец всем надеждам, которые у меня когда-то были, всем глупым, наивным мечтам. В ту секунду я поняла: в этом мире каждый сам по себе. Никто не придет тебе на помощь. Люди не способны измениться вот так, по щелчку пальцев, они не начнут в один прекрасный день уважать тебя. Нет, они будут копить обиду и злобу и вымещать это на всех подряд.

Я должна была сама спасти себя.

– Только кофе и сэндвич с сыром, пожалуйста, – сказала я официанту, выбирая самое дешевое, что было в меню.

Мне не слишком везло онлайн, так что я взялась искать работу в газете. Всю неделю я жила в хостеле, и денег уже совсем не осталось.

Тогда-то мне и подвернулось это объявление: «Требуется домработница. Жилье гарантируется».

Я позвонила по указанному телефону и уже на следующий день стояла на крыльце величественного дома и стучала в блестящую черную дверь. Мадам Боуден – именно так она велела к себе обращаться – не походила ни на кого из моих прежних знакомых. Она носила боа из перьев и бриллиантовые серьги, словно шагнула прямиком с телеэкрана, из какого-нибудь исторического сериала. Спустя пять минут знакомства она уже потчевала меня историями о том, как выступала в Королевском театре, как танцевала с труппой и играла в старых пьесах, о которых я никогда в жизни не слышала.

– Люди считают меня эксцентричной, ну а я их – скучными, так что, как видите, все относительно. Как, вы сказали, вас зовут?

– Марта, – в третий раз повторила я, спускаясь за ней по лестнице в подвал. Мадам Боуден ходила, опираясь на трость, и, хотя она устроила из этого целый спектакль, двигалась весьма резво. Я предположила, что ей за восемьдесят, однако годы, казалось, не затронули ее. Как истинная актриса, она выбрала роль персонажа, неподвластного времени.

– Последней девушке, которая у меня работала, очень здесь нравилось, – сообщила мадам Боуден тоном, который подразумевал, что и мне надлежит ощущать то же самое.

Было так темно, что я не могла толком ничего разглядеть – только половинчатое окно под потолком, за которым виднелись ноги людей, вышагивающих по улице. Мадам Боуден стукнула тростью по выключателю, и меня окатило светом из яркой лампочки в подвесном светильнике. Поморгав, я увидела односпальную кровать в углу и шкаф у противоположной стены. Рядом со входом располагалось что-то вроде маленькой кухоньки, а дверь следом вела в крошечную ванную комнату с душем. Линолеум на полу загибался у краев, обои были в аналогичном состоянии – и все же я сразу почувствовала себя в безопасности. Мой уголок. Пространство, которое я могу назвать своим. Могу даже закрыть дверь и не бояться, что кто-то вломится.

– Ну? – Мадам Боуден выразительно приподняла бровь.

– Все замечательно, – проговорила я.

– Разумеется. А я что говорила?

– Так… работа моя?

Она прищурилась, оценивая мою растрепанную личность. Оставалось только благодарить бога, что у мадам Боуден, должно быть, весьма посредственное зрение, потому что она, кажется, не заметила, что у меня разбито лицо. А если и заметила, ее это не отпугнуло.

– Полагаю, что да, – наконец согласилась она. – Но не обольщайтесь, я беру вас, так сказать, по дефолту. Никто больше не обращался, представляете? Это беда вашего поколения, вы совершенно не готовы трудиться. Хотите только сидеть в этих ваших «тики-токах» и ждете, что за это вам будут платить…

Она ушла, продолжая бормотать, а я осторожно присела на кровать и вслушалась в скрип пружин. Будто сломанный аккордеон. Правда, это не имело значения, ведь главное, что здесь меня никто не найдет. Я поставила будильник на семь утра. Судя по ее словам, квартирная хозяйка ожидала от меня поутру «изысканную трапезу», то есть завтрак мишленовского уровня из того, что найдется в холодильнике. Что ж, подумаю об этом позже.

Я провалилась в благословенный сон, даже не сняв с себя мокрую одежду и не опустив жалюзи.

Я проснулась и сразу подскочила на кровати. Почему так светло? Где я? Почему звенит будильник? Пробуждающееся сознание отмело вопросы один за другим, и я оглядела свой наряд. Старые джинсы и мешковатый джемпер… Не знаю, как одеваются домработницы, но вряд ли в таком стиле. Я открыла чемодан и достала длинное серое вязаное платье. Я с трудом помнила, как бросила его туда. Должно быть, какая-то часть моего сознания подумала, что надо взять вещи, которые не придется гладить.

Я быстро стянула джемпер и как раз расстегивала молнию на джинсах, когда увидела за окном чьи-то ноги. Кто-то проходил мимо подвала. Я затаилась. И выдохнула, только разглядев коричневые замшевые ботинки со шнуровкой. Не его ботинки.

Придерживая джемпер поверх лифчика, я наблюдала, как незнакомец за окном расхаживает взад-вперед, полукругами. Что, черт возьми, он творит? Во мне поднялась волна гнева, и, приложив все силы, я ухитрилась распахнуть окно и высунуться наружу, опершись руками о подоконник.

– Эй, извините!

Нет ответа. Я громко прокашлялась – по-прежнему ноль внимания.

– Я могу вам помочь?

– Сильно сомневаюсь.

Я была удивлена, услышав английский акцент, потому что начала уже думать, что к этим ногам не прилагается никакое тело. Лица полностью я все еще не видела, но в поле зрения то и дело возникали отдельные фрагменты. Так уж я была устроена – сразу начинала считывать людей, хоть это порой и приносило мне много проблем. Этот мужчина казался рассеянным, ищущим, несчастным.

– Что вы здесь делаете? – От безысходности я продолжала вести разговор с его голенями.

– Не думаю, что вас это касается. А что здесь делаете вы?

– Живу! – возмущенно ответила я, жалея, что ввязалась в разговор вместо того, чтобы просто опустить жалюзи. – Так что вы, мистер Любопытный Том, идите куда-нибудь подальше.

Голос немного дрожал. Я определенно не была готова препираться с незнакомцем, но в то же время мне отчаянно хотелось уединения. Его ботинки зашаркали по грязи, и в следующее мгновение он опустился на корточки, а лицо оказалось прямо передо мной. Оно совсем не подходило к его резкому, словно бритва, голосу. Глаза светились теплом (карие? зеленые? ореховые, может быть?), а волосы то и дело падали на лицо, закрывая их. Однако выражение было таким ироничным, словно он готов оспаривать каждое мое слово.

– Вы сказали: «Любопытный Том»? – явно забавляясь, переспросил он. – Вас что, машиной времени зашвырнуло к нам из восьмидесятых?

Не знаю, что мне нравилось меньше: когда меня игнорировали или когда насмехались. При всем этом он раздражающе заразительно улыбался, демонстрируя неидеальные зубы, – должно быть, играл в футбол и получил мячом по лицу, блокируя пенальти. Я невольно улыбнулась в ответ, но тут же приняла серьезный вид.

– Слушайте, если не отвяжетесь, я вызову полицию!

Он поднял руки, признавая поражение.

– Я извиняюсь, я искренне прошу прощения! Меня, кстати, зовут Генри. – И он протянул ладонь для рукопожатия. Я молча пялилась на руку, пока он ее не убрал.

– Честное слово, я не подглядывал за вами. Я… я ищу кое-что.

«Очень правдоподобно», – подумала я.

– И что же вы потеряли?

– Ну… – Он оглядел пустынный участок земли между домом мадам Боуден и соседским и запустил пальцы в свою и без того взъерошенную шевелюру. – Не то чтобы потерял…

Я закатила глаза. Он точно Любопытный Том… или как там сейчас их называют, неважно. Извращенец! Сто процентов. Я уже открыла рот, чтобы заявить это вслух, как он вдруг сказал нечто такое, чего я никак не ожидала:

– Останки! Я ищу останки…

– О господи, здесь кто-то умер? Так и знала! Здесь такая странная атмосфера, я почувствовала сразу, как приехала…

– Ох, нет-нет, боже! Не такие останки. – Он склонил голову, чтобы поймать мой взгляд. – Слушайте, я понимаю, что объясняю путано, но клянусь, ничего дурного в этой истории нет. Просто… трудно вот так рассказать.

Какое-то мгновение мы молчали: он скрючился у стены, а я наполовину высунулась в окно, стоя на табуретке, – и в это мгновение раздался звон колокольчика.

– Это что еще было? – спросил он, пытаясь заглянуть внутрь.

Я оглянулась и увидела старомодный звонок с проводом, уходящим к потолку. Судя по всему, у меня тут намечалась собственная версия «Аббатства Даунтон». Снова повернувшись, я припомнила его имя: Генри.

– Сделаете мне одолжение? Что бы вы ни искали, поищите это где-нибудь в другом месте, – попросила я и решительно захлопнула окно прямо у него перед носом.

Глава 3. Генри

Я сидел, медленно потягивая свою обычную пинту «Гиннесса», в том же пабе, что и вчера, и позавчера. Мне нравилось сидеть у края барной стойки, забившись в угол. Фоном играла Tainted Love, и я в такт постукивал носком ботинка по стойке.

Sometimes I feel I’ve got to – ТУМ-ДУМ – run away, I’ve got to – ТУМ-ДУМ.

Параллельно я читал свои вчерашние заметки.

«Примерно шесть месяцев вашей жизни уйдут на поиски потерянных вещей. Одна страховая компания провела опрос, который показал, что за день среднестатистический человек теряет примерно девять предметов, то есть к шестидесяти годам мы потеряем 200 000 вещей. А если говорить о книгах – сколько книг в мягком переплете, рукописей, набросков было утеряно или позабыто за всю историю человечества? Бесконечно много. А сколько заброшено библиотек! Вот, например, библиотека Дуньхуана на краю пустыни Гоби: тысячу лет никто даже не знал, что она там, пока один даосский монах, выйдя покурить, не обнаружил ее совершенно случайно. Он прислонился к стене древней библиотеки, и та рухнула, явив глазам монаха гору древних свитков высотой почти три метра, содержащую письмена на семнадцати различных языках. Кто знает, какие еще сокровища нам предстоит открыть заново, какие забытые артефакты еще ждут, когда их извлекут на свет божий?»

Проводя очередную ночь в отеле, который не мог себе позволить, поедая завтрак, который был мне не по карману, и постепенно подводя свои записи к мысли о том самом книжном магазине, я все думал: а существует ли он вообще? Все, что у меня было, – письмо от одного из самых успешных в мире коллекционеров раритетных книг, адресованное владелице этого книжного, мисс Опалин Грей. Коллекционер писал о некой утерянной рукописи.

Где же я наткнулся на это необычное письмо? В единственном месте, где возможное могло стать реальным, – в аукционном зале. Я потратил годы на поиски неизмеримо большого открытия, которое бы увековечило мое имя в мире букинистики, и никогда прежде я не подходил к нему так близко.

Несколько дней назад я должен был улететь в Великобританию.

Я глотнул еще «черной дряни», как называли «Гиннесс» местные. Мотивация бывает всех форм и размеров, и моя мотивация оставаться в Ирландии звучала так: я не хотел выглядеть неудачником. Именно этого все от меня и ждали (включая меня самого). Ведь если никто тебя не воспринимает всерьез, с чего ты сам будешь относиться к себе серьезно?

Я винил во всем отца и не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести. Самое первое воспоминание – с оттенком предательства, когда он велел мне встать перед всеми и выступить с моим новым игрушечным микрофоном. Было Рождество, к нам пришли его приятели. Я спел пару песен, – не помню уже, что именно, но помню, что он хохотал, почти рычал, как волк. Он был мертвецки пьян. Гости тоже рассмеялись, и мои щеки так пылали от стыда, что я едва ощущал, как по ногам потекло горячее.

– Он обоссался! – прохрипел отец и от хохота повалился со стула.

Не помню, что было потом; наверное, пришла мама и спасла меня. Однако с того момента все считали меня плаксой, слишком чувствительным. Хуже того, моя сестра Люсинда, не успев вывалиться из материнской утробы, уже была готова к борьбе. Отец уважал ее. Да что там, она немного пугала всех нас. Из-за нее за мной окончательно закрепился статус паршивой овцы.

Пока я не нашел то самое письмо Розенбаха.

Внезапно я превратился в баловня судьбы, внезапно оправдались все часы, просиженные за книгами, весь недополученный мной витамин D. Я так много времени проводил в библиотеках, что люди полагали, будто я работаю там, – и в конце концов я и сам начал думать так же. Самообман достиг критического уровня в момент, когда я принялся рассказывать другим сотрудникам, как нужно выполнять их обязанности. Моя мать, узнав об этом, пришла в ярость.

– Сколько денег я потратила на твое обучение! А ты, паршивец, не сдал ни одного экзамена!

Эти деньги ушли на оплату курсов в Лондонской школе букинистики – по моему мнению, на благое дело. Благодаря им у меня была профессия, пусть даже никто, кроме меня, не считал таковой чрезмерную любовь к редким книгам.

И все же я никогда не пытался быть вроде… Ну, в общем, я не Индиана Джонс. Люсинда как-то сказала, что авантюризма во мне не больше, чем в ведре. Ну и кто теперь ведро, а?

Я рассмеялся: выпивка явно дала мне в голову. Неделями я бродил по Халф-Пенни-Лейн в поисках зацепки, которая хоть как-то намекнула бы на существование искомого книжного магазина. Хоть малейший след, хотя бы тень!.. Но все впустую.

Пока в мою жизнь не ворвалась эта девушка.

Откуда она взялась? На меня смотрели самые пронзительные голубые глаза из всех, когда-либо мной виденных. Я даже попятился: она казалась рассерженной, но спустя мгновение стало понятно, что нет, не рассерженной, а испуганной. Кожа белая-белая, но на круглых щеках проглядывал румянец. Длинная обесцвеченная челка не смогла полностью скрыть неприятный синяк под глазом. Будто ангел, спустившийся с небес в трудный час.

Хотел бы я поговорить с ней еще, но что я мог сказать? Вам не встречался позабытый богом книжный магазинчик? Возможно ли, что ваш дом поглотил его? Не хотите ли поужинать со мной?

Когда она захлопнула окно и отвернулась, все еще прикрывая грудь джемпером, я увидел огромную татуировку во всю спину. Не орнамент даже, а просто строки за строками, мелким шрифтом, будто на свитках Мертвого моря.

Мы толком и не поговорили, но я уже был убежден, что это самая занимательная женщина, которую я когда-либо встречал. К моей глубокой досаде, она не пошла поперек обычаев и, как и большинство женщин, возникавших в моей жизни, с первой минуты невзлюбила меня.

И все же, возможно, ей известно что-то о книжном магазине. Придется заглянуть внутрь себя, откопать там хоть грамм обаяния и переманить ее на свою сторону.

Через два часа я вернулся в гостиницу. Коридор, и без того узкий, казался особенно тесным из-за клаустрофобного рисунка на обоях и портретов в рамках (я насчитал по меньшей мере пять пап римских). Оранжевые цветы, казалось, злобно пялились на меня, а коричневый ковер кружился под ногами.

– Вернулся на чашечку чая, милый?

Нора походила на Хильду Огден, но с самым дублинским из всех дублинских оттенков акцента. Она была из тех людей, которые всякое повидали. Вот и сейчас: стояла, скрестив руки на груди, держа в безвольной ладони сигарету с таким видом, будто ничто не способно удивить ее. Я завидовал таким людям. Если бы прямо сейчас разорвался ядерный снаряд и рядом с нами осыпались бы кирпичи и известка, Нора, наверное, даже не шелохнулась бы. Постояла бы еще немного с сигаретой и с бигудями в волосах, гадая, кто поднял такой шум, а потом продолжила бы как ни в чем не бывало жарить яичницу к чаю.

– Нет, спасибо, Нора. Я перекусил в пабе пирогом и чипсами.

Никто еще не был так озабочен моим питанием. Большинство бесед заканчивались активно выраженным беспокойством относительно моего веса – недостаточного, по мнению Норы.

– Ну слава богу! Глядишь, что и налипнет тебе на ребра. – Она одобрительно покивала. – Утром сделаю тебе настоящий ирландский завтрак.

Это она добавила не терпящим возражений тоном.

Я вежливо покивал и пошел вверх по лестнице, к себе в комнату, к оборчатым занавескам и яркому покрывалу. Однако, несмотря на декор, это место ощущалось как дом. Не мой собственный, конечно, а как дом в концептуальном его смысле. Возможно, именно занавески и покрывало позволяли воображать, будто я знаком с Норой много лет, будто я часть ее семьи. Насколько я мог судить, семья состояла из трех джек-рассел-терьеров и мужа по имени Барри, с которым я так до сих пор и не познакомился.

«Он практически живет там, в сарае», – пояснила она мне в первую ночь, демонстрируя общую ванную комнату насыщенного оливкового цвета. С заднего двора доносились удары молотком по дереву. И снисходительно добавила: «Ах, если б он там еще и ночевал…»

– Кстати, тебе письмо, – сказала Нора, вынимая конверт из кармана передника. – Из городской управы. Кажется, очень официальное… Я не читала, конечно, – поспешно добавила она, что означало, разумеется, она его прочла.

Глава 4. Опалин

Когда подняли сходни, а в воздух в прощальном жесте взлетели носовые платки, мое сердце затрепетало от волнения. В почтовом поезде до Дувра я провела холодную бессонную ночь и за это время успела тысячу раз усомниться в мудрости принятого решения бежать во Францию. Я успела только отправить телеграмму Джейн и горько сожалела, что не имею возможности как следует попрощаться с единственным человеком, по которому буду скучать. Неизвестно, что ждет меня впереди, но я остро осознавала, что оставляю за спиной. Матушку, несомненно, приведет в ужас мое бегство – не столько потому, что она потеряла дочь, сколько из-за сплетен и дурных толков, которые окружат нашу семью. Я опозорила их обоих, но выхода не было, ведь выбор стоял между их хорошим именем и моим будущим. Я не желала приносить себя в жертву на алтарь семейных ожиданий. Чтобы прокормиться, хватит моего школьного диплома – по крайней мере, так мне казалось, хотя очень скоро я поняла, что куда более суровое образование дает университет жизни.

Я стояла на палубе, у ног ютился чемодан, а глаза мои были устремлены к горизонту. Многие попутчики уже устраивались поудобнее в откидных креслах, не желая подхватить морскую болезнь, – но только не я. Ухватившись за перила, я воображала приключения, которые ждут меня, и не слишком задумывалась о том, как буду выживать в чужой стране.

Краем глаза я заметила движение, секунда – и кто-то уже убегает прочь с моим чемоданом. Я закричала, но порывы ветра поглотили вопль. Вор стремительно удалялся, пока я, спотыкаясь о палубу, пыталась нагнать его. И тут какой-то мужчина пронесся мимо меня, словно молния, бросился вниз по трапу и схватил вора – мальчишку лет двенадцати – за шиворот одной рукой. В другую он взял чемодан и подтащил мальца ко мне, а затем, говоря с очень заметным акцентом, спросил, что бы я хотела, чтоб он сделал с воришкой.

– Я… эм… ну… – Я мямлила, от шока не в силах вымолвить что-то внятное.

– Я доложу о нем капитану корабля, если мадемуазель того пожелает, – заявил мужчина с какой-то драматичной развязностью. Он сразу привлекал к себе внимание: ростом выше ста восьмидесяти, смуглый, с очень выразительными чертами лица. Темные волосы, темные глаза, потемневшая от солнца кожа – словом, он был невероятно привлекательным.

– Мадемуазель? – повторил мужчина, и в глазах его мелькнула легкая улыбка.

– Эм… Да-да, конечно… – Я посмотрела на мальчика, который внезапно стал похож на загнанную дичь. – И что же с ним будет?

Я приняла из рук мужчины свой чемодан. Ответ прозвучал весьма бесстрастно:

– Снимут с корабля и отправят прямиком в тюрьму, я полагаю.

– Ох.

– Решать вам, мадемуазель.

– Что ж, мои вещи у меня, так что, полагаю, ничего страшного не случилось. Ты ведь больше не будешь так поступать, правда? – спросила я у мальчишки, который (я только сейчас заметила это) был бос и носил одежду на два размера меньше. Он яростно потряс головой и, едва мужчина ослабил хватку, рванул прочь, будто в самом деле был каким-то диким зверьком.

– Мадемуазель слишком добра, – прокомментировал мужчина, глядя, как воришка исчезает в толпе. – Позвольте представиться: меня зовут Арман Хассан. – И он слегка поклонился.

Имя звучало экзотично и интригующе, что явно добавляло незнакомцу очков привлекательности. Одежда сидела на нем хорошо, но с какой-то элегантной небрежностью, будто он выглядел бы великолепно в любом наряде. И все же в его глазах мне почудилось нечто опасное, какая-то скрытность, из-за чего ему сложно было верить.

– Мисс Опалин Карлайл, – представилась я, подавая руку и с опозданием сознавая, что только что сообщила совершенно незнакомому человеку свое настоящее имя.

Пора бы уже начать соображать, что я делаю.

– Enchanté[1], мадемуазель Карлайл, и позвольте заметить, что у вас очень красивое имя. Надеюсь, у меня будет еще повод произнести его, и не раз.

Он поднес мою руку к губам, и я могла поклясться, что даже сквозь ткань перчаток я ощутила его горячее дыхание. Пришлось быстро отвести взгляд и надеяться, что румянец не слишком меня выдает. Подумать только: не успела отплыть из Англии, а уже очаровалась иностранцем с акцентом, как какая-нибудь неопытная девица. Надо брать себя в руки.

– Что ж, благодарю вас, мистер Хассан, но мне уже пора идти.

Я еще не закончила фразу, как поняла, что на борту корабля у меня не могло быть никаких неотложных дел. Его глаза блеснули: должно быть, он вообразил, сколько нотаций мне прочитали, запрещая вступать в разговоры с незнакомыми мужчинами.

– Если позволите, мадемуазель, дам вам совет. Такой очаровательной девушке следует быть осторожнее в будущем. Представительницы слабого пола, путешествующие по континенту в одиночку, рискуют столкнуться с людьми, весьма… недобросовестными.

Однако ко мне уже вернулось самообладание, я расправила плечи и гордо вздернула подбородок.

– Мистер Хассан. Хотя вы, несомненно, хорошо владеете английским языком, вам недостает знаний об английских женщинах. Мы вполне способны постоять за себя, спасибо.

С этими словами я накинула пальто и зашагала по палубе против ветра, придерживая рукой шляпу, которую чуть не унесло. «Какой самонадеянный тип!» Я фыркнула и твердо решила не поддаваться никаким соблазнам, вне зависимости от обстоятельств.

Отель Petit Lafayette на первый взгляд казался весьма элегантным, но, как и с книгами, не стоило судить по обложке. Меня провели к лестнице, которая огибала весь дом со стороны внутреннего дворика, отчего к каждой комнате примыкало некое подобие балкончика – правда, вид с него открывался лишь на унылое серое здание. Настроение упало еще сильнее, когда служащий открыл дверь в мой номер. Мне не доводилось бывать в монастыре, но именно так я представляла себе келью: тесная комнатка без окон и с узкой кроватью.

– Ох, нет-нет! – Я решительно замотала головой.

– Non? – переспросил он, не двигаясь с места.

– Нет, это даже не обсуждается! – Ответа не последовало, и я решила объясниться. Проговорила как можно медленнее, чтобы он точно понял: – Это не комната, а монашеская келья! Я бы хотела… je voudrais une chambre plus grande. Avec une fenêtre![2]

Десять минут спустя, уплатив вдвое больше, я открыла дверь в другую комнату – тоже, надо сказать, довольно скромную, а кровать была ненамного шире. Очевидно, мои навыки ведения переговоров стоит отточить. Однако стоило мне открыть длинное окно и выглянуть в него – и я тут же позабыла о том, что была чем-то недовольна.

Передо мной раскинулись крыши Парижа, золотистые в лучах заходящего солнца.

Да, я была в ужасе от того, что натворила. Мечта и ее воплощение нередко вызывают противоречивые реакции… И все же меня переполняла решимость добиться своего. И нет, я не пролью ни одной слезинки!

В мой первый день в Париже стояла ветреная, но солнечная погода. Я крепко сжимала в руках маленькую карту, которую купила у уличного торговца. Город оказался точно таким красивым и вдохновляющим, как я и надеялась: каждая улица, открывавшаяся моим глазам, была очаровательнее предыдущей. Здания из камня с элегантно высокими окнами и серыми, покрытыми жестью крышами в мягком солнечном свете выглядели безукоризненными. Гуляя по набережной де ла Турнель, я наткнулась на ряды книготорговцев (букинистов, как выяснилось позднее). Они продавали самые разные книги на французском и английском, журналы, книги записей и даже старые плакаты и открытки. Я остановилась посмотреть и поразилась тому, что товары они держали в зеленых металлических ящиках, подвешенных прямо на парапет над Сеной. Эти ящики образовывали собой нечто вроде вагонов поезда, который будто бы остановился, распахнув свои двери для читающей публики до наступления темноты.

Я чувствовала себя как на небесах, гуляя по берегу реки, залитой ярким солнцем, затерявшись в мире книг и голосов с иностранным акцентом. Вот тогда-то я и заметила его. «Страшные рассказы» в лазурно-голубом переплете, двухтомник Эдгара Аллана По в переводе Шарля Бодлера. Я открыла первую страницу и узнала, что в руках у меня первое издание, опубликованное Мишелем Леви Фрером в Париже в 1856–1857 годах. Мой отец обожал Эдгара По, мне и самой нравились «Сердце-обличитель» и «Падение дома Ашеров», так что эта находка показалась знаком свыше.

Я осведомилась, сколько стоит двухтомник, и мой ломаный французский немедленно выдал во мне иностранку. Сто франков показались крайне завышенной ценой, и мы долго торговались жестами (торговец выворачивал карманы, показывая, что я обкрадываю его), пока наконец не договорились. Безрассудство охватило меня с головой, потому что я тратила те скромные сбережения, что у меня имелись, – однако теперь у меня было еще одно издание. Когда торговец уже принялся оборачивать книги в коричневую бумагу и обвязывать их бечевкой, я услышала, как кто-то окликает меня по имени.

– Месье Хассан! – удивленно воскликнула я, а он, как и тогда, приложил мою руку к губам. Я немедленно вспыхнула, а книготорговец хмыкнул. Они заговорили о чем-то на таком беглом французском, что я не успевала понимать, однако суть беседы скоро стала ясна.

– Вижу, вы купили моего Бодлера, – сказал месье Хассан с коварной улыбкой.

– Что вы имеете в виду?

– Я попросил приятеля придержать эти книги для меня, однако вижу, он решил продать их вам… правда, за куда большую цену.

Разумеется, он намекал, что меня обвели вокруг пальца, однако я предпочла проигнорировать скрытый смысл.

– Что ж, значит, это не ваш Бодлер, а мой, – отрезала я, забирая сверток, полная решимости направиться в отель.

– По крайней мере, позвольте мне угостить вас ужином, чтобы поздравить с удачной сделкой, – предложил он, легко нагоняя меня.

– Благодарю, однако с моей стороны было бы неуместно принять приглашение от незнакомого мужчины.

– Ах! – Он сделал вид, что принял это близко к сердцу. – Но ведь мы знакомы! К тому же вы, похоже, совсем одна в Париже…

– Я не одна, – перебила я. – Я остановилась у своей… тети.

– Что ж, понятно. – Месье Хассан покивал, признавая свою неправоту. – Alors[3], если передумаете, мадемуазель Опалин… – Он протянул мне свою визитку. – Будет непросто забыть, как вы меня отвергли, но, к счастью для вас, я человек отходчивый.

Приподняв шляпу, он скрылся в переулке, а я так и стояла, чувствуя, как ярость переполняет меня. Этот человек, этот напыщенный высокомерный мужчина невероятно раздражал, больше того – я начинала ненавидеть его. И все же я не выкинула его визитку в Сену, а вместо этого положила ее в карман.

Вечером я подписала для Джейн одну из открыток, купленных у книготорговцев. Я знала, что она не выдаст меня. Джейн была из тех людей, чей смех слышишь еще до того, как она зайдет в комнату. Она обожала прогулки (матушка считала, что «леди не подобает так себя вести»), и я ужасно скучала по ней. Пока я писала, расстояние между нами, пусть и ненадолго, но будто бы сокращалось. Я бодрилась, покрывая бумагу предложениями, каждое из которых кончалось восклицательным знаком. «Париж великолепен!» Не слишком оригинально, ну и пусть. Я воображала, что если останусь здесь жить, то, возможно, однажды Джейн навестит меня.

Правда, пересчитав оставшиеся деньги, я уже не была так уверена. Нужно поскорее найти какую-нибудь работу. Я решила завтра же отправиться в местную библиотеку и посмотреть, нет ли там подходящей вакансии.

Я начала переодеваться ко сну, и из кармана выпала визитная карточка месье Хассана.

Armand Hassan

ANTIQUAIRE

14 Rue Molière

Casablanca

Maroc

Итак, месье Хассан оказался торговцем из Марокко. Это объясняло его экзотическую внешность… однако я твердо решила не увлекаться им. В романах, которые я читала, женщины слишком быстро влюблялись в мужчин, подобных ему.

И вновь я почему-то не выбросила его карточку, а убрала в чемодан.

Глава 5. Марта

Я не думала, что в какой-то момент стану домработницей у женщины преклонных лет с серьезной манией величия, однако продолжала твердить себе, что это временно, лишь до тех пор, пока я не приду в норму (что бы это ни значило). Через пару дней я привыкла к размеренному ритму жизни в доме. Именно это мне и было нужно, потому что внутренне я все еще пребывала в состоянии шока.

В фильмах люди сбегают из дома, оставляют позади брак, вообще всю прежнюю жизнь – и просто начинают новую. В реальности же ты застываешь, будто утопающий, который зацепился за какую-то скалу. Ты понимаешь, что жива, можешь двигаться и даже говорить, но чего-то все же не хватает.

В общем, я сосредоточилась на работе. По утрам я готовила для мадам Боуден завтрак (вареное яйцо и английские булочки, щедро намазанные джемом), потом убирала со стола, заправляла ее постель и прибиралась в ее комнате, пока она совершала утренний туалет, а потом разжигала камин внизу. Дом был старый и холодный, потому что мадам Боуден отказывалась проводить центральное отопление: трубы испортят декор. У нее на все имелось свое мнение, и, честно признаюсь, меня это ставило в тупик – в основном потому, что я не помнила, чтобы у меня хоть по какому-то поводу было мнение, которое я могла бы назвать своим. Единственным, кто имел право на точку зрения в моем доме, был мой отец. Мама вообще никогда не говорила. Сегодня люди назвали бы ее замкнутой, однако во времена моего детства у деревенских для нее находилась масса других прозвищ.

А мадам Боуден читала вслух газеты и разносила в пух и прах мнение авторов статей, не забывая сообщать о том, что сделала бы она сама, будь она у руля. Я больше помалкивала, только пылесосила ковры и стирала белье. Мадам Боуден нельзя было назвать ни злой, ни дружелюбной, и меня это устраивало. По вечерам я ужинала у себя в комнатке (в основном фасолью и тостами) и гуляла вдоль реки. Офисные работники к этому времени уже расползались по домам, и в городе было тихо. По крайней мере, тише, чем днем.

Казалось, я оттаиваю после затяжной зимы. Каждый день я ощущала, как напряжение понемногу отпускает меня, и когда ходила за продуктами в супермаркет, то даже почти не оглядывалась, чтобы проверить, не следит ли он за мной.

Так продолжалось до того момента, когда Эйлин, то есть мадам Боуден, не решила поддаться «погибели двадцатого века» и не заказала телевизор. Я была на кухне, готовила ей обед (припущенный лосось с беби-картофелем), а когда вынесла поднос в гостиную, то увидела мужчину, входящего в парадную дверь.

Поднос выпал из моих рук, и я застыла.

– Ох, извините, дорогая, я стучал, но дверь была открыта, – сказал он, с трудом втаскивая тяжелую коробку.

Я продолжала молча пялиться на него, уговаривая себя довериться собственным глазам. «Это не он, – мысленно повторяла я. – Это не он». Немного придя в себя, я принялась убираться, но руки у меня тряслись так сильно, что мужчина в конце концов предложил мне помочь. Я же была в таком шоке, что не могла даже посмотреть ему в глаза.

На следующий день мадам Боуден попросила меня протереть пыль в ее кабинете – маленькой комнатке на втором этаже, выходящей окнами на улицу. Кабинет был оклеен прекрасными обоями в цветочек, у окна стоял письменный стол, а стены закрывали стеллажи, полные книг, будто в библиотеке.

– Пришло время для хорошей весенней уборки, – заявила мадам Боуден. Она велела снять с полок все книги до единой и каждую протереть от пыли тряпкой.

– Но не слишком мокрой! – предупредила она и дала сухое полотенце, чтобы стереть остатки влаги с книг.

Казалось, это займет уйму времени, но постепенно я выработала методику. Я снимала все книги с одной полки и раскладывала их на полу, на старой простыне, потом садилась, подкладывая под колени старую подушку, тщательно протирала каждую книгу. Некоторые казались очень старыми и грозили рассыпаться от любого прикосновения. Другие были написаны на языках, которых я не знала. Должно быть, мадам Боуден хорошо образована, с завистью думала я. У меня с книгами не ладилось… Ну ладно, не совсем так. Я нервничала при виде книг всегда, сколько себя помню, будто они таили в себе какую-то угрозу. Я предпочитала разбираться в людях. С ними почему-то было проще, чем с книгами. Моя мама научила меня понимать, что представляет собой человек, даже до того, как он что-то скажет.

Вот, к примеру, мадам Боуден. Я знала, что она боится впасть в маразм, а потому так злится на весь мир. Я знала, что моя мама переживает глубоко внутри такую боль, что у нее не хватает слов выразить ее. И наконец, я знала, что англичанин за окном влюблен в женщину по имени Изабель.

Долгое время мне казалось, что все так умеют, и лишь когда друзья начали злиться из-за того, что мне известны их секреты, я поняла, что это мой уникальный дар. Или проклятие. Впрочем, настоящим проклятием было то, что, влюбившись в будущего мужа, я потеряла способность читать его мысли. Люди говорят, что любовь слепа, и в моем случае это было больше чем просто правдой. Я не знала, что внутри него кроется такая жестокость. Да он и сам, должно быть, об этом не подозревал, иначе я почувствовала бы это, не так ли? Отчего он так переменился? Дело во мне? Я сделала что-то не так?

«Думаешь, ты особенная, а?!» – ехидно орал он.

Так и есть. Я думала, что я особенная, но не из тщеславия, а потому что мне казалось, что в этой жизни мне суждено стать чем-то большим. Что впереди меня ждет нечто лучшее, ведь во мне есть скрытый потенциал, ведь у меня имеется какое-то предназначение. Мужу это не слишком нравилось – впрочем, как и никому из моих знакомых. И я научилась скрывать эти мысли, я спрятала их так глубоко, что в итоге сама позабыла об их существовании. Теперь мне не казалось, что я заслуживаю лучшего. Разбитое в кровь лицо, развалившийся брак, место домработницы в чужом доме – вот и все, что мне положено. Однако где-то внутри я все еще надеялась, и эта надежда делала меня глубоко несчастной. А значит, мне предстояло отказаться от чего-то – от счастья или от надежды.

Глава 6. Генри

– Халф-Пенни-Лейн – это… Как бы это сказать… Ну, в общем, вот она, тут, – сообщил мистер Данн, указывая на участок пустыря между домами № 10 и 12. – Или, вернее сказать, ее тут нету.

Он закашлялся, чтобы скрыть смешок.

Мистер Данн работал в отделе земельного планирования, и после нескольких недель непрерывных телефонных звонков он в конце концов с неохотой согласился вместе со мной посетить искомый объект.

– Да, ее тут нет, – согласился я.

Он, казалось, ждал какого-то продолжения.

– Но вы видели карты, которые я присылал? На картах магазин находится прямо здесь.

– Я видел карту, мистер Филд, но, как я и сообщил по телефону, на данном участке не числится никаких зданий. Кроме вот этого.

Он ткнул пальцем в соседний дом.

– Но это № 12.

– Абсолютно верно. Дома № 11 не существует.

– Ну… пусть сейчас это жилой дом, но ведь это не значит, что раньше он не использовался как магазин? Я имею в виду первый этаж.

Эта мысль мне ужасно понравилась. Я ничего не смыслил в истории градостроения, но ведь наверняка раньше люди торговали прямиком из окон собственных домов.

– Возможно, но это не отменяет того факта, что нет никакого дома № 11. – Мистер Данн окончательно утратил интерес к моему вопросу. – А с жильцами вы пробовали общаться?

– Простите, что вы сказали?

По улице медленно ехала фура, так что нам приходилось перекрикивать грохот, чтобы хоть как-то общаться.

– Они могут знать что-то об истории этого района! – проорал он.

– Могут знать, как исчез целый дом?

Мистер Данн посмотрел так, будто со мной было не все в порядке, и даже отступил на шаг, как от прокаженного.

– Слушайте, это что, какой-то розыгрыш? – Он с тоской посмотрел на часы. – Я уже опоздал на следующую встречу, так что извините, вынужден откланяться.

Он демонстративно пикнул ключом, открывая машину.

– Удачи со всем… этим… – Он указал на пространство между домами.

«Ну понятно. Я сам по себе». Идиот, который притащился в Ирландию в поисках магазина, которого не существует.

Он уже ушел, а я все не мог пошевелиться. Я смотрел на фасад дома № 12, потом на дом № 10 и снова на № 12. Не знаю, долго ли я там стоял, но в какой-то момент дверь дома № 12 распахнулась и появилась она – тот самый падший ангел. Все такая же отрешенная, как и пару дней назад, когда мы общались через окно. Было в ней нечто такое, будто ее душа тоже томилась, искала то, что должно быть прямо тут, в одном шаге от нее, но отсутствовало напрочь.

– Извините! Мисс, не найдется ли у вас для меня минутки?

Она замерла на полпути, повернулась и посмотрела так, будто заставит меня пожалеть, если следующие мои слова не будут стоить ее внимания.

– Что такое?

– Я… ну…

Гениально. Десять из десяти. Она снова зашагала, все так же стремительно.

– Могу я угостить вас чашкой кофе? Я бы рассказал вам все про…

– Спасибо, я сама в состоянии купить себе кофе.

– Слушайте, я не какой-то псих, который…

– Именно так псих и сказал бы!

Я изо всех сил подыскивал слова, которые заставят ее обернуться, и в итоге осталось только прибегнуть к честности.

– Мне нужна ваша помощь!

Она остановилась, опустив голову, и замерла, словно принимала какое-то архисложное решение.

– Тут за углом есть кофейня, – сказала она, указывая на узкую мощеную улочку, начинавшуюся за старой аркой.

Я послушно пошел за ней и попутно представился. Генри. Генри Филд. Именно в таком порядке, будто я был шпионом из МИ-5. Правда, из нее шпион вышел бы куда лучше, потому что своего имени она так и не назвала.

– Получается, вы нашли древнее письмо, в котором упоминается книга, о которой никто никогда не слышал и которую якобы можно найти в магазине, которого не существует.

– Примерно так, – согласился я, отпивая кофе, и пенка осталась на губах, будто усы. Эта честность в каком-то смысле освобождала. Я так долго никому не говорил о находке из страха, что кто-то другой вперед меня найдет утерянную рукопись, но эта девушка, Марта (фамилия так и не прозвучала), не интересовалась моим открытием, да и знаний у нее все равно бы не хватило.

– А вы не думали обратиться к психологу?

– Ха-ха!

Не ожидал, что она начнет шутить, тем более с таким-то серьезным лицом. Макияж скрывал синяки, но она все равно морщилась от боли в рассеченной губе, отхлебывая чай. Я деликатно сделал вид, что ничего не замечаю.

– Я знаю, что магазин существовал, его адрес указан на фирменном бланке, пусть даже городская управа не может найти никаких записей о нем.

– И чем же, по-вашему, я могу помочь? Я живу здесь всего несколько дней, даже города совсем не знаю.

– О, я просто предположил, что… Так дом № 12 принадлежит не вам?

Она фыркнула, но через мгновение снова натянула на себя серьезное выражение лица.

– Мадам Боуден – владелица дома № 12. Я у нее просто работаю.

– Понимаю, ага. Так вы ассистент или что-то в этом роде?

Она помедлила, прежде чем ответить, и я тут же пожалел о своем излишнем любопытстве. Какая разница? Я спросил между делом, чтобы просто не молчать в ответ.

– Я домработница.

– О.

«“О”? А ничего поумнее тебе в голову не пришло?»

– Что ж, спасибо за чай, я пойду, пожалуй.

Она так резко поднялась и направилась к дверям, что я толком не успел среагировать.

– А может, повторим как-нибудь? – крикнул я вслед.

Она не обернулась, только помахала рукой и выскочила на оживленную улицу.

Глава 7. Опалин

Париж, 1921

С самого утра я заходила во все места, где висели таблички с надписью «требуется работник». Быстро стало понятно, что никто не жаждет нанимать молодую англичанку без каких-либо навыков, с ломаным французским и без опыта работы в торговле. Наивность моего первоначального плана (или, вернее, полное отсутствие оного) повергла меня в панику. Я бесцельно бродила по улицам, надеясь, что судьба подаст мне знак. Шла туда, куда двигалась толпа, пересекла Сену по великолепному мосту Пон-Нёф и подняла глаза к шпилям собора Парижской Богоматери, думая об Эсмеральде и Викторе Гюго. Сунув руку в сумочку, я коснулась двухтомника в переводе Бодлера и даже от этого простого прикосновения чуть успокоилась. Сложно было объяснить, даже себе самой, однако книги дарили мне чувство стабильности, покоя. Казалось: раз эти слова дошли до нас сквозь эпохи, выжили – значит, смогу и я.

Я шла по залитым дождем улицам, ощущая, что вот-вот сдамся, и тут наткнулась на книжный магазин под названием «Шекспир и Компания». Это имя в некотором смысле можно было считать обнадеживающим сигналом. В дверном проеме стояли коробки, а за ними две женщины спорили о том, как разместить товар. Они говорили по-английски, правда, одна – с американским акцентом, а во второй явно угадывалась француженка.

Витрина манила книгами – красочные переплеты из телячьей кожи, гравюры по дереву, интригующие обложки. Меня охватило возбуждение вперемешку с любопытством, как и всегда, когда я проходила мимо книжных магазинов. «Ничего не покупай», – строго велела я себе самой, вытягивая шею, чтобы заглянуть внутрь.

– Вы не могли бы помочь? – спросила та женщина, что была пониже ростом, одетая в твидовый жакет и юбку. Она походила на командира отряда скаутов, которому беспрекословно подчиняешься. Я неловко подхватила с другой стороны большую коробку, которую она держала, и оказалось, что та весит как маленький слон.

– Профессиональные риски, – прокомментировала она.

Ее явно позабавило мое пыхтение.

– Боюсь, у меня для этой работы недостаточно мускулов, – призналась я.

– О, кажется, я улавливаю в вашей речи английский акцент?

Я кивнула и представилась.

– А меня зовут Сильвия. Сильвия Бич. – Она крепко пожала мне руку. – Что ж, вы пришли по верному адресу, у нас солидный выбор романов на английском языке.

– Хотите сказать, это ваш магазин?

Прозвучало довольно глупо, не спорю, но никогда раньше я не слышала, чтобы книжным магазином заправляла женщина.