Не тревожьте ведьму

Редактор Юлия Афонасьева

Корректор Саша Приданникова

Дизайнер обложки Сергей Ларин

© Александра Рий, 2025

© Сергей Ларин, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-3035-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

В дремучем лесу стоял терем. Люди туда не ходили, ибо мест этих не знали, а тот, кто знал, тот давно забыл, кроме троих путников, пробирающихся сквозь лесные дебри и оставляющих позади родное княжество и прежнюю жизнь.

У ночного передвижения были свои неудобства: то кусты цеплялись за одежду, то под ногами попадались корни огромных деревьев либо норы животных. Идею прокладывать себе дорогу мечом, даже когда на пути встречались заросли жгучей крапивы, все единодушно отмели, не желая оставлять за собой следов и тем самым облегчать задачу княжеской дружине. По этой же причине они отказались от лошадей. На плечи тяжко давили узлы со скарбом, к тому же пот нещадно заливал глаза, но никто не помышлял о привале.

Марфа шла впереди. Каждый раз, когда деревья редели, она вскидывала голову, сверялась со звездами и снова вела всех через кромешную тьму. В путь они вышли еще на закате, поэтому глаза уже привыкли к ночи и могли различать стволы деревьев и кустарников. Еще не старая, но уже и не молодая, Марфа двигалась на удивление проворно. Поверх поневы на талии был повязан кушак, за который Марфа заткнула кинжал в ножнах. Иногда она тянулась к нему и, убедившись в сохранности, шумно выдыхала. За Марфой еле поспевала ее дочь Ярослава, готовая вот-вот разрешиться от бремени. Мать иногда с беспокойством поглядывала на нее. И замыкал цепочку Ладимир, который держался поодаль от женщин. Он то и дело останавливался, чтобы осмотреться, после чего еще плотнее сжимал рукоять меча. Пройдя, со слов Марфы, лишь седьмую часть пути, все изрядно выдохлись, потому старались идти молча, лишь иногда просили передать бурдюк с водой или слушали новые указания.

– Ночь нынче короткая, поспеть бы реку перейти, а дальше болота. Ратибор не сунется, – сказала она скорее сама себе.

– Зря надеешься, – с сомнением откликнулся Ладимир. – Единственная, кто мог обуздать нрав князя, сегодня померла. А спешность его решений нам во вред. В одном согласен – поторапливаться надо, пока нас не хватились, хотя чутье подсказывает, что уже идут по следу. – Вдруг он спохватился: – А как же с тем болотом, которое дальше?

– Там без хорошего провожатого увязнут.

На какое-то время они снова погрузились в молчание, только Ярослава иногда останавливалась, чтобы перевести дух, и все чаще хваталась за живот. От Ладимира не ускользнуло, что она старалась незаметно приглушить стоны рукой, но чем дальше они углублялись в лес, тем хуже ей удавалось их сдерживать.

Вдруг Марфа остановилась. Она навострила уши и принюхалась. Казалось, что эта женщина с закрытыми глазами может одолеть дорогу через лес.

– Близко, уже близко. Только бы найти… – Марфа не договорила и рванула с места, но громкий стон Ярославы заставил ее вернуться.

Ярослава, опершись рукой о ствол дерева, другой рукой придерживала низ живота. Ладимир тут же поспешил к жене.

– Давай я понесу тебя.

– Нет, – еле слышно сказала Ярослава и стала оседать. – Реку придется переходить вчетвером.

– Ступай вперед и отыщи морду лютого, – Марфа обратилась к Ладимиру. – Тут мы без тебя управимся.

– Лютого? – недоуменно переспросил Ладимир.

Ярослава громко закричала и тут же прикрыла рот рукой. Марфа сбросила узлы, подлетела и, придерживая ее за плечи, помогла сесть. Где-то вдалеке, откуда они держали свой путь, протрубил боевой рог, заставив всех повернуть головы на звук.

– Поспеши. Зверь должен глядеть на воду, – чуть громче сказала Марфа и с опаской еще раз посмотрела в сторону их прежнего дома. – Я бы и сама его показала, да тут я нужнее.

Ладимир кивнул Марфе. Взглянув на жену, он с тревогой в сердце устремился вперед. Оставлять беззащитных женщин одних казалось ему плохой затеей. Через какое-то время голос Марфы и стоны Ярославы стали тише, в отличие от хора лягушек. Послышалось журчание воды, и Ладимир ступил на берег.

Месяц светил так, что можно было рассмотреть все в округе, а река искрилась серебристыми бликами. Ладимир не стал мешкать и побрел вдоль кромки воды, всматриваясь в деревья. Женщин он больше не слышал, только филин ухал в ночи да стайка летучих мышей изредка проносилась, хлопая крыльями. В чаще что-то зашевелилось, и Ладимир поднял меч. Из темноты показались сверкающие глаза, а затем и сама звериная морда. Рыжая беззастенчиво выбежала на берег, подошла к воде и принялась жадно пить. Ладимира интересовала не столько лиса, сколько место, где она остановилась. Из-за кустов, казалось, наблюдает другой зверь, куда крупнее. Он подошел к кустарнику, но тут ночь пронзил детский плач. Напуганная лиса показала напоследок оскал и, обогнув кусты, скрылась из виду.

Ладимир подошел к месту, где ранее сидело животное. Камень высотой по пояс взрослому человеку, причудливой формы, будто высеченный чьей-то рукой, напоминал волчью голову. Чтобы не пришлось заново искать это место, Ладимир сбросил скарб и помчался в лес.

Дорога назад заняла у него гораздо меньше времени. Когда Ладимир добрался до женщин, то облегченно выдохнул: Ярослава стояла и баюкала на руках укутанного в одну из его рубах младенца, Марфа водила руками по телу дочери, а от ее ладоней исходило легкое свечение. Увиденное не было для Ладимира чем-то необычным, он только подошел к жене и склонился над ребенком, желая познакомиться.

– Мара, – улыбнулась Ярослава, показывая дочь мужу.

Ладимир просиял в ответ и поцеловал девочку в лоб. Идиллию разрушил новый клич боевого рога. Все такой же глухой, но значительно ближе, чем первый. Марфа метнулась к узелкам, ловко перекинула их через плечо и со значением посмотрела на Ладимира.

– Нашел, – ответил он на ее немой вопрос.

Коротко кивнув, она пошла вперед, остальные следом.

– Зачем в рог трубят? Разве они тем самым не дают понять, что уже близко? – шепотом спросила Ярослава.

– То не враг наш, а друг, – также шепотом ответил Ладимир и, немного подумав, добавил: – Я надеюсь.

Выйдя на берег, Ладимир пошел вперед – показывать дорогу. Завидев помеченное место, Марфа опередила зятя и склонилась над каменной головой. Проследив за взглядом волка, она развернулась и без раздумий вошла в реку. Марфа по колено в воде какое-то время постояла, посмотрела на небо, а потом обернулась и поманила остальных за собой:

– Ступайте за мной и никуда не сворачивайте.

Ладимир, взвалив груз себе за плечи и заткнув меч за пояс, протянул руки к Ярославе:

– Позволь ее понести.

– Я сама, – покачала головой Ярослава и, прижав Мару ближе к телу, пошла следом за матерью.

Придерживая ребенка одной рукой, другой она украдкой на ходу пыталась смыть кровь с одежды.

Течение близ берега было легким, но чем дальше, тем сильнее волновалась река, а ее ширина, особенно в ночи, казалась непреодолимой. Марфа вела странным образом – наискосок; иногда останавливалась, сверялась с небом и махала им, зовя за собой. Сапоги Ладимира насквозь промокли, так же как и подолы женской одежды, затрудняя путь. Как ни странно, глубина реки не уменьшалась и не увеличивалась, всегда оставалась чуть выше колена. Ладимир попробовал отвести одну ногу вбок, но не нащупал дна. За все время никто не проронил ни слова, даже Мара молчала на руках у Ярославы.

Наконец достигнув суши, женщины вздохнули с облегчением. Ладимир же отвел взгляд от недавно покинутого берега и сказал:

– Надобно схорониться.

Добежав до деревьев, они спрятались за раскидистой плакучей ивой. Длинные ветви надежно укрывали под своей завесой беглецов и при этом не мешали следить за происходящим по ту сторону реки: как появились люди, как кто-то зажег факел.

– Мы больше не вернемся?

Ладимир понял по голосу, что Ярослава плачет. Вместо ответа он только приобнял ее.

– Поутру сделаем привал возле болот, – прошептала Марфа.

Она отжала подол поневы и скрылась среди деревьев. Ярослава, отпрянув от мужа, проследовала за матерью. В последний раз Ладимир взглянул на дружинников Ратибора, рыскающих на противоположном берегу. Ему показалось, что он разглядел знакомый силуэт с рогом в руке. Еще сегодня все эти люди были в его подчинении, а теперь происходящее казалось дурным сном.

Терем, что находился почти на границе княжества, и изгнание – вот что ожидало его семью. Одолеваемый тяжелыми мыслями, Ладимир растворился в лесной глуши.

Глава 2

По другую сторону леса на возвышенности раскинулся город. Крыши деревянных теремов виднелись за опоясывающим его бревенчатым высоким частоколом. От края чащобы вверх по крутому склону тянулась дорога, ведущая к городским воротам с дневавшей и ночевавшей там стражей. На подступе к ним слева виляла лентой скрывающаяся далее за лесом река.

Ладимир возвратился из соседнего княжества и теперь спешил к любимой Ярославе. Миновав городские ворота, он отпустил сопровождавших его дружинников, прежде приказав доложить князю об обстановке.

Мимо него сновали горожане, а также те, кто спешил покинуть город засветло. В основном это были торговцы на телегах, заваленных всякой утварью, а также те, кто передвигался на своих двоих и нес с собой плетеные корзины.

Избы и терема были разбросаны по всему поселению, и лишь вблизи от двух главных площадей они ютились вплоть друг к дружке. Самую большую люди так и звали – Городская, она располагалась прямо перед входом в княжеские хоромы. Там в землю был намертво вкопан деревянный идол-истукан – древний старец, руки которого сжимали гусли. Высотой он превышал двух рослых мужчин, вместе взятых. С левой стороны от него стоял деревянный помост, откуда глашатай вещал зазубренные им указы князя; иногда на нем казнили или наказывали плетью, а во время пиршеств помост обряжали в пестрые ленты. Какое бы ни было событие в княжестве, горожане и деревенские со всей округи стекались сюда из любопытства или веселья ради.

Городские жители не скупились на украшение своих жилищ и, порой откровенно соревнуясь, пытались примостить деревянные кружева не только к окнам, перилам или козырькам крыш, но и пустить их везде, где можно, даже на лавочках перед домом. Городской колодец тоже не оставили без внимания: его колесо, крыша – все было в ажурной резьбе. В узоре чаще всего изображались звери, птицы. Резьба была повсюду, так как деревьев в Красногорье было в избытке – величавый лес занимал большую часть княжества.

Проезжая мимо торговой площади, Ладимир замедлил коня, поскольку последние обозы преградили ему путь. Посреди дороги мужичок выменивал бочонок с медом на прялку у старушки.

– Мед свежий? – возмущалась старушка. – Это какие же пчелы тебе медом подсобили, зимние или весенние? Колесо тебе от прялки и ничегошеньки более, а лучше шиш тебе, и за него еще спасибо скажешь. Дурить меня вздумал!

Бойкая старушка рассмешила Ладимира, но, обратив на себя внимание спорщиков, он тут же сменил выражение лица на подобающее его статусу: сурово на них поглядел. Худой мужичок с рыжими волосами залился краской, а старушка наоборот – выпрямилась, поправила на голове платок и, смерив нерадивого торгаша надменным взглядом, обратилась к Ладимиру:

– Милостивый воевода…

Ладимир заметил, как на ее словах мужичок пробежался глазами по его одеянию, по мечу, что носили только воины или представители знатных родов, и задержался на наборном поясе. Его украшали многочисленные металлические пластины, а вдоль самого пояса тянулась вышивка – ветки дерева, чем тот отличался от поясов обычных дружинников.

– Так вот, – старушка, увидев страх на лице мужичка, еще больше приободрилась. – Этот вот решил меня надуть. Сначала он всучил мне мед заместо моей прялки, и я уж обрадовалась, как он выдал на прощание: «Мед свежий», – передразнила она пискляво. – И тут я насторожилась: еще земляника не созрела, а он про свежий мед толкует. Решила я, стало быть, его проверить, а он бодяжный. И тогда…

– Милостивый воевода. Иль как к вам обращаться? – взмолился мужичок. – Не гневись. Готов отдать в придачу к бочонку еще и кринку с медом, только бы князь не узнал. Плетей не хочу, да и домой без прялки мне дорога заказана, женка изведет. А дома надо всех кормить, у меня там дети.

– Что же ты о детях не побеспокоился раньше, а? – старушка подняла на него голос. – И сдался мне твой мед вместе с кринкой, могу дорогу подсказать, куда тебе…

– Достаточно, – Ладимир поднял руку, и старушка на полуслове замолчала.

Ладимир грозно уставился на провинившегося мужичка, тот даже боялся шелохнуться в ожидании своей участи.

– Ты, – обратился он к нему, – как только медом свежим разживешься, то принесешь почтенной, – он указал на старушку. – Да прялку вернуть придется.

На лице мужичка отразилось облегчение. Сняв шапку, он вытер пот со лба, который вовсю уже струился, как ручей.

– А теперь ступайте, – сказал Ладимир и напоследок добавил: – Я прослежу за исполнением моего наказа.

Мужичок поклонился раз шесть подряд, поставил прялку перед старухой и, схватив бочонок, живо зашагал в сторону городских ворот к своей телеге.

– Вот сразу бы так, – не сдержалась старушка.

Она схватила прялку и, тоже отвесив поклон, насколько ей позволил возраст, ушла в другом направлении.

Ладимир, усмехнувшись, подстегнул слегка коня и двинулся дальше, а толпа зевак стала расходиться по своим делам.

– Стоило только вернуться, а уже порядок наводишь, – послышался знакомый голос за спиной.

Ермолай нагонял друга. Чуть ниже ростом, волосы еще светлее, чем у русоволосого Ладимира, будто в молоке искупался, но длиннее до плеч.

– Тебе даже говорить ничего не надобно, от твоего вида даже кони в ужасе бегут, – припомнив случай из детства, не унимался посмеивающийся Ермолай. – Может, поэтому ты так долго не женился? Хотя девицам ты мил. Может, тоже брови насупить, авось и я женюсь?

Поравнявшись с Ладимиром, он пустил коня помедленнее.

– Уж лучше тут же разберусь, чем дойдет до… – не окончив фразу, Ладимир устало вздохнул.

– Это верно, – перейдя почти на шепот и уже без тени улыбки сказал Ермолай и огляделся, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает. – Свезло нам, что Ратибор женился, хоть присмирел. А то былая отцовская слава покоя ему не давала. Столько раз он подводил нас к войне, и столько раз ты его выручал, взять хотя бы тот случай, когда ты…

Ладимир настороженно окинул округу взглядом. Они уже миновали торговую площадь, а чуть подальше, через дорогу, начиналась городская, на которой виднелись первые клети княжеских хором. Ничто не могло сравниться с внешним великолепием и убранством этого жилья во всей округе. Оно возвышалось над городскими постройками, а в длину было настолько велико, что могло вместить в себя несколько огромных теремов. По обе стороны от высокого крыльца, что вело к главному входу, стояло два пузатых бревна, на которых мастер вырезал всевозможных мифических созданий. Ни в одном жилище, даже в тереме, принадлежащем главе знатного рода, не было столько окон, сколько в этом. Что уж говорить о простолюдине, который только и мог, что с завистью смотреть на рамы, богато украшенные слюдяными цветными пластинами. Хоромы изнутри представляли собой всевозможные клети разной величины, и самой главной из них была гридница, которая могла вместить в себя порядка четырехсот человек. В ней Ратибор в обыденное время занимался государственными делами, принимал гостей, мог закатить пир по случаю какого-нибудь праздника. Была там также поварня, где стряпали еду, погреба и опочивальни. У каждой клети было свое предназначение, а соединялись они между собой переходами или по-простому сенями. С непривычки в них запросто можно заблудиться, Ладимир же по долгу службы знал все пути наизусть.

– Тише ты, Ермоха. А то даже я не смогу тебе помочь, – Ладимир выровнял коня. – Хотя ты прав в одном – Святогор был достойным и мудрым государем.

– Говорю как есть, Ладимир, – пожал плечами Ермолай, но голос все же сделал тише. – Ежели будет артачиться на Борислава, то дружина вилами будет сражаться, после прошлого похода силы мы еще не восстановили ни в мечах, ни в воинах. А повод у Ратибора всегда найдется, да уже имеется. Вон намедни на болоте парнишку нашли – весь седой. Тебе ли не знать, чьих рук это проделки? С этими болотами нужно что-то делать. Не слышал еще, как их нынче в народе кличут? Гиблые. – Ермолай недолго помолчал, а потом спохватился: – А как старина Доброслав поживает? Задержался ты в этот раз в Волчьем Хребте.

Если слова друга Ладимира и встревожили, то он не подал виду, а только неодобрительно покачал головой.

– Как сызмальства болтал ты много, так и не изменился. С болотом разберемся, а тут как? Многое ли изменилось в мое отсутствие? Только покороче, – почти с мольбой обратился он.

– Ох, ты ж, верно, к Ярославе спешишь. Так и быть, вот тебе покороче, – ухмыльнулся Ермолай, не обидевшись на слова друга. Он поправил рог, который свесился со спины и болтался под рукой, и продолжил: – Не далее чем вчера кое-что приключилось. Решили двое побрататься по старым обычаям на развалинах капища, так вместо этого сцепились, как молодые козлы, да только рога еще не отрастили…

– Ермолай, – закатил глаза Ладимир.

– Да все спокойно, брат. Езжай и кланяйся от меня Ярославе, да про Марфу не забудь. А меня, вон, вижу, уже Яробор поджидает, – все еще посмеиваясь, махнув рукой на прощание, он развернул коня.

Ладимир проезжал мимо городского колодца, у которого, как обычно, ближе к вечеру толпились женщины. Те, что уже набрали ведра, цепляли их на коромысло и возвращались домой, а на ходу судачили. Ладимир вспомнил, как впервые повстречался здесь с Ярославой, когда решил напиться в жаркий день. Тогда у колодца так же толпились девицы, некоторые откровенно заглядывались на статного жениха, а он заметил только одну, да так, что отпустил колесо и зашиб пальцы на руках, после чего густо покраснел. Ярослава оказалась не из робких, она смерила его взглядом и одним жестом попросила рассмотреть ушиб. Растерявшись, он подал ей здоровую руку.

– Другую, – засмеялась она, отчего он покраснел еще сильнее. – Быть может, у Купавы найдется что-нибудь по такому случаю.

Не имея ни малейшего понятия, кого она имеет в виду, в этот раз он протянул нужную руку. Едва ее пальцы коснулись ушиба, как горячая волна пробежалась по телу Ладимира. Он не сомневался, с ней произошло то же самое, он это почувствовал, как и теплое покалывание в пальцах, пришедшее на смену саднящей боли.

В Ярославе он души не чаял. Хотя порой она и была упрямой, он любил ее за доброту и веселость. Сложности у Ладимира возникли, когда он решил на ней жениться. Марфа, узнав о выборе дочери, не испытывала особого восторга, и не избранник был причиной, она лишь хотела держать дочь подальше от князя. А знала она Ратибора не понаслышке, лечить ей приходилось не только простой народ, но и его дружинников. Стоило Марфе коснуться самой страшной раны, и на ее месте даже рубца не оставалось.

Ведьм в княжестве уважали, но только светлых. Тьму боялись, помня старый сказ о временах, когда предки чтили богов и приносили им жертвы в рощах. Тогда мор одолел род людской, скосив добрую их половину в государстве. История та давно обросла домыслами, и каждый ее рассказывал на свой лад. Кто говорил о виновнике, кто о виновнице, но в одном мнения сходились – человек тот обладал немалой колдовской силой и получил ее через темный ритуал. Кто-то говорил, что сила забирала жизнь человека лишь касанием, другие спорили, что хватало только взгляда. То, как извели виновника, никто не знал, но версии ходили разные.

Будущая теща всячески пыталась скрыть ото всех, что сила передается по материнской линии, поэтому они с мужем решили растить Ярославу подальше от столицы. Раннее вдовство не облегчило ей жизнь, хоть Святогор и был благосклонен к ней и всячески шел ей на уступки. Ведьмы, обладающие живительной силой, встречались крайне редко, потому князь очень дорожил Марфой. С приходом Ратибора перемены не заставили себя ждать: просьбы сменились требованиями, а затем и угрозами. Желая держать Марфу подле себя, Ратибор приказал ей перебраться в город в срочном порядке. Одно радовало ведьму – сила в Ярославе долго дремала, до шестнадцати лет.

Он вспомнил, как Ярослава уговаривала Марфу дать согласие на женитьбу то слезами, то угрозами. Так, Марфа, не в силах больше сопротивляться единственной дочери, усадила жениха за стол и долго вела с ним беседу.

Поддавшись воспоминаниям, Ладимир чуть не забыл свернуть на дорогу, ведущую к родному терему, который стоял почти на окраине города. Завидев знакомые окна, Ладимир пустил коня быстрее, и мимо него проносились терема и избы. В теремах жили знатные особы, где глава семейства, как правило, служил в дружине князя или занимался почетным ремеслом, а в избах жил народ попроще. Терем, в котором жил Ладимир, выделялся на фоне остальных своей величиной и свисающим с конька крыши деревянным полотенцем.

Едва он зашел в сени, как изнутри повеяло чем-то вкусным. От предвкушения встречи с Ярославой и хорошей трапезы настроение сразу же улучшилось, и Ладимир зашел в светлицу. Вроде бы обстановка была такая же, как и до женитьбы: печка, лавки, стол, – но при Ярославе все заиграло другими красками, причем в буквальном смысле. Она разрисовала печку цветами и животными, связала половик и накрыла им дверцу, что вела в погреб, а на полках прибавилось всякой кухонной утвари – глиняные и чугунные горшки, расписные плошки. Каждая мелочь делала жилище живым и гостеприимным.

Свою жену он нашел сидящей на корточках возле печи, она сметала мусор на совок, а ее длинная русая коса волочилась по полу.

– Чую-чую, человеком пахнет, – не поворачивая головы, весело пропела она.

– Ты погоди, я еще сапоги не снял, – усмехнулся Ладимир. – Если бы ты столько дней без передышки в пути провела, благоухала бы и не так.

Ярослава, кряхтя, попыталась встать, но не справилась из-за большого живота. Примостив меч возле стены и скинув суму на лавку, Ладимир бросился к ней на помощь. Как только она поднялась – кинулась мужу на шею, выронив при этом совок вместе с мусором. Долго она не выпускала его из объятий, а потом принялась придирчиво рассматривать. Заключив, что тому немедленно стоит сходить в баню, сама принялась хлопотать с едой.

После того как Ладимир себя привел в порядок и подкрепился, они вдвоем тихо вели беседу за столом. Он с беспокойством посмотрел на дверь: Марфы до сих пор не было. Его иногда посещало желание расспросить об ее редких таинственных отлучках. Исчезала она так на несколько дней, а когда появлялась, то вела себя как ни в чем не бывало. Ладимир каждый раз подавлял свое любопытство, поскольку тещу порой побаивался, но относился с большим почтением.

– А где матушка?

– С Купавой в лес отправились за травами. – Ярослава, подперев рукой щеку и облокотившись на стол, с улыбкой смотрела на него. Затем, округлив и без того большие серые глаза, зловеще добавила: – Ведьмы.

– Пора бы ей вернуться, скоро солнце сядет, – Ладимир посмотрел в окно и неодобрительно покачал головой. – Да и мой наказ тебя не оставлять не сдержала.

– Малой меня считаешь? – притворно разозлилась Ярослава. – Вы с матушкой словно сговорились.

– С таким-то животом уж точно не малая, – подразнил он. – Но я все же старше почти на десять годков. Да и срок уже близок, а повитуха из меня никакая, – добавил он серьезным тоном.

– Не волнуйся, скоро придет. Баню постоянно в тепле держим. А ты бы пошел да вздремнул.

Услышав про долгожданный отдых и представив себе мягкую перину с подушками, Ладимир, зевая, потянулся. Только он встал из-за стола, как во входную дверь с силой постучали, и, не дождавшись ответа, в светлицу вбежал Ермолай, весь взъерошенный и бледный, всем своим видом перепугав домочадцев.

– Нужна Марфа. Немедля. – На лице гостя каплями проступил пот.

– Что стряслось? – Сон Ладимира как рукой сняло. – Присядешь, может?

– Времени нет. – Он пытался отдышаться. – По поручению Ратибора я пришел.

Ярослава быстро, насколько позволяло ее положение, метнулась к лавке, где стояло ведро с водой и ковшом, и поспешила к Ермолаю. Ладимир забеспокоился о друге: тот места себе не находил, и уж если Ратибор его послал сюда, то дело должно быть срочное. Он не стал терять впустую время и, отлучившись ненадолго, переоделся в одежду воеводы. На ходу застегивая наборный пояс, с беспокойством посмотрел на Ермолая. За все годы, а знакомы они с самого раннего детства, он не видел друга таким подавленным.

– Что стряслось-то?

– Марфа нужна, – повторил Ермолай, отдавая пустой ковш Ярославе. – Княгине плохо и княжичу… Ивану. Умирают. Оба. – Он, не мигая, глядел в глаза Ладимира. – Он требует немедля доставить Марфу.

Ярослава громко охнула и многозначительно посмотрела на Ладимира. Он насторожился и, продолжая вести с ней немой разговор, еле заметно покачал головой. Ярослава насупилась и открыла было рот, но он не дал ей высказаться, обратился к Ермолаю:

– Марфа должна вскоре вернуться. Ступай, мы все передадим ей.

– Потом может оказаться поздно, – Ермолай поник.

– Подожди нас снаружи, – тихо сказала Ярослава. – Я могу помочь вместо матушки.

Ладимир закрыл глаза, и с его губ сорвался тихий стон, а Ярослава почувствовала себя неуютно, зная, что разозлила мужа. Ермолай так и продолжал стоять в дверях, не шелохнувшись.

– Ступай, друг мой, – повторил Ладимир.

Едва за гостем закрылась дверь, Ладимир обрушился на жену:

– Ты что творишь?

– Княжич всего лишь ребенок. Я смогу… – убеждала его Ярослава.

– Кроме меня, ты никого не исцеляла. Ты могла бы жить спокойно и не быть в услужении у Ратибора, как Марфа. А если дочь родится? Такую судьбу ей желаешь? Ратибор ведь не глуп – смекнет, что сила от матери к дочери передается. Зачем? Не посоветовавшись со мной! – Ладимира словно прорвало. – И то, что Марфа рассказывала, неужто запамятовала? Когда она была на сносях, сил ей не хватало в полной мере. А ежели что не так выйдет?

Любой бы на месте Ярославы испугался выражения его лица.

– Ермолай прав, нужно поторапливаться, – она гнула свое. – Княжич всего лишь ребенок.

Ярослава, не сводя молящих глаз с Ладимира, подошла к нему и провела рукой по его бородатой щеке:

– Прошу.

Еще немного поколебавшись и сам себя ругая за неспособность отказать жене, он нехотя кивнул. Возле крыльца их поджидал Ермолай с совсем молодым дружинником, скорее всего, еще отроком. Ожидая жену, Ладимир отдал приказ мальцу дождаться Марфы и все ей изложить, чтобы та не задерживалась и поспешила к князю.

Ермолай вел их по переходам в хоромах от одной клети к другой, прежде чем они пришли в нужные покои. Хотя Ладимир знал дорогу, сейчас просто шел за другом и с беспокойством посматривал на жену, которая старалась незаметно от него скрыть боль внизу живота и каждый раз останавливалась, якобы чтобы отдышаться. Он сжал челюсть и ругал себя еще сильней, но деваться было уже некуда. Достигнув нужной опочивальни, Ермолай остановился и попросил их подождать в переходе, а сам зашел внутрь. Обмолвиться словечком супругам не удалось, так быстро вернулся Ермолай, уже с Ратибором. Ярослава и раньше видела князя, но столь близко не приходилось. Широкоплечий и коренастый, не уступающий по росту мужу, он был красив. Тонкий венец, украшенный деревом посередине, лежал на каштановых волосах, которые спадали чуть ниже плеч, нос с небольшой горбинкой. Но красота Ратибора напугала ее, голубые глаза показались холодными.

Ладимир поклонился князю, она следом. Только тогда Ратибор обратил на нее внимание – от его взгляда с прищуром Ярославе захотелось стать невидимой.

– Кого ты привел? – взревел он.

Он обращался к Ермолаю и указывал пальцем на нее, отчего Ярослава вздрогнула. Ладимир поспешил взять ее за руку и слегка заслонил собой от князя.

– Это дочь Марфы, – оправдывался Ермолай. – У нее та же сила исцеления, что и у матери.

По пути сюда Ярослава успела поведать ему об этом.

– Позвольте, государь, помочь, – вмешалась Ярослава.

Хотя она старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал. То, как он смерил ее взглядом, Ладимиру не понравилось. Единственным объяснением столь неприкрытой неприязни он посчитал недоверие со стороны князя к ведьмам. Ладимиру показалось, что у того внутри кипела борьба, но жесткое выражение лица быстро сменилось озабоченностью, после того как из опочивальни послышался женский кашель и стон. Ратибор, наконец, сказал:

– Ступай и спаси мою Раду.

Ярослава, переглянувшись с мужем, отпустила его руку и зашла в клеть, где на разных ложах с резными ножками лежали княгиня и княжич. По убранству можно было догадаться, что в клети жили княжичи, на полу лежали маленькие деревянные мечи, щиты и прочие деревянные фигурки зверей. Возле княгини сидела женщина в темной одежде и протирала той лоскутом материи лоб. Завидев Ярославу, она вскочила и с поклоном удалилась, и оставила ее в замешательстве. Последние слова Ратибора очень напугали Ярославу и не давали покоя. Она с жалостью посмотрела на маленького темноволосого мальчика лет четырех от роду.

– Не мешкай.

Ярослава вздрогнула и заметила, что княгиня не сводила с нее глаз. Даже в тяжелом состоянии та была красивой: миловидное лицо обрамляли длинные, очень светлые волосы, которые разметались по груди и подушкам. Даже будучи высокой, она показалась Ярославе хрупкой, особенно сейчас, когда в серых глазах застыла мольба. Из одежды на ней осталась только длинная рубаха, которая заметно пропиталась потом и липла к телу, а на руках виднелись красные пятна. И что по-настоящему напугало Ярославу, так это ее одышка: каждый вдох давался той с большим трудом. Девушка неуверенно сделала шаг в сторону княгини, но та жестом ее остановила и, сделав усилие над собой, задыхаясь, прошептала:

– Его… Спаси его.

Подойдя к княжичу, Ярослава присела на краешек ложа и откинула свою косу за спину. Ее сердце сжалось, а по лицу потекли слезы: перед ней лежал мальчик, и он, несомненно, умирал. Он казался уменьшенным двойником своего отца – с такими же каштановыми волосами и голубыми глазами. Ярослава видела, как он пытался храбриться, но вдруг застонал от боли и схватился за грудь. Она аккуратно отвела его руки в стороны и мягко положила на их место свои. Сосредоточившись, она думала только о том, чтобы все получилось, как внезапно ее саму пронзила внизу живота боль. Глубоко вздохнув и проигнорировав схватку, она продолжала держать руки на груди мальчика, пока от ее ладоней не заструилось неяркое свечение. Ярослава услышала, как княгиня с облегчением выдохнула. На бледном изнеможенном лице княжича стал проступать румянец, а его тело расслабилось. Он открыл глаза и улыбнулся ей – и в тот же миг забылся сном. Обрадованная Ярослава поднялась и направилась к княгине, но замерла: спасать было уже некого. Рука безвольно свесилась с кровати, открытые глаза смотрели в сторону сына. Ярослава осторожно подошла к ней и дотронулась до ее руки, та была еще теплой, затем коснулась ее груди, но ничего не произошло, свечения так и не появилось; мертвых она поднять не могла, как и Марфа. Не заметив, что по щекам все еще текут слезы, она в последний раз взглянула на спящего мальчика и вышла прочь.

Снаружи ее по-прежнему ожидали трое мужчин: взволнованные Ратибор с Ладимиром молча стояли возле двери, а Ермолай держался подальше, в сторонке, и нервно покусывал губу. Ладимиру не понадобились от нее никакие слова, чтобы понять, что случилось непоправимое. Он мягко притянул ее к себе и незаметно пытался загородить ее собой от князя.

Ратибор, не говоря ни слова, придержал за Ярославой дверь и зашел в опочивальню. Как только он скрылся из виду, Ладимир потянул жену за собой к выходу. Вдруг за закрытой дверью послышался страшный звук, который был больше похож на вопль раненого зверя. Князь без конца звал жену:

– Рада… Рада!

Ладимир взглянул перед выходом на друга, тот старался не показывать своей тревоги, но его выдавали стиснутые кулаки и плотно сжатая челюсть. Не совладав с собой, Ермолай закрыл лицо ладонями и попытался вернуть себе самообладание.

– Он это так не оставит. Пока он ее оплакивает – у вас есть время.

Ладимир кивнул, по-прежнему держась за дверь.

– Через городские ворота опасно, есть подкоп с восточной стороны, там, где старая кузня и темница, – продолжал Ермолай. – Бегите.

Ладимир знал, о каком подкопе шла речь, через него недавно сбежал ожидавший казни заключенный, поэтому снова кивнул и закрыл за собой дверь. Ярослава уже ждала его в переходе и выглядела еще более напуганной.

– Я без матушки никуда не пойду, – прошептала она.

Схватив ее за руку, Ладимир повел Ярославу за собой. Им снова предстояло пройти через клети и переходы, но в этот раз он выбрал короткий путь, тот, что вел в город через поварню. Внутри последней никого, на удивление, не оказалось. Вся она была завалена утварью – на полках ютились разнообразные горшки для приготовления еды, а в печи и в очагах потрескивал огонь. В другое время Ярослава непременно бы задержалась, чтобы внимательнее все осмотреть: в какой посудине готовят для княжеской семьи, а в какой подают. Но они лишь обогнули длинный стол, даже не заметив, что на нем лежало, и уже вдыхали вечерний воздух.

Как только они оказались снаружи, Ярослава сразу же уперла руки в бока. Обычно Ладимира это смешило, потому что она напоминала ему пузатый горшок с ручками, о чем он сразу же ей сообщал. Но сейчас настроение было другое.

– Надо домой вернуться… – начала она.

– Я знаю, – перебил ее Ладимир.

Она явно готовилась к спору и еще какое-то время смотрела на него с открытым ртом, но его быстрое согласие взбодрило ее, и она чуть ли не бегом поторопилась в сторону дома.

Солнце уже садилось, отчего город казался опустевшим. По пути им встретилась только пара дружинников, которые, узнав воеводу, поздоровались и отправились дальше по своим делам. Ладимир попросил Ярославу поменьше оглядываться, дабы не привлекать к себе внимания, и окольными путями они благополучно добрались до дома.

В светлице их встретила встревоженная Марфа, она в суматохе металась по углам и собирала в узелки пожитки. Ее волосы, с небольшой проседью, растрепались и выбились из-под платка, серые глаза смотрели встревоженно. Ярослава обратила внимание, что мать поверх поневы зачем-то нацепила кушак, за который заткнула ножны со знакомым кинжалом. Времени на объяснения не было, но Ладимир и так понял, что Марфа знает о случившемся.

– Куда бежать, ума не приложу, – лишь вымолвил он.

Марфа тяжело вздохнула, громоздя приготовленные узелки на стол.

– Домой, – ответила она.

Глава 3

Последние лучи заката покрывали деревянные полы узорами, проникая сквозь слюдяную оконницу, расписанную красками. Обычно по вечерам здесь горело множество свечей, а за двумя длинными столами дружинники выслушивали указы либо делили трапезу вместе с князем, если был праздник. В холодное время здесь горели очаги, но сейчас они уныло стояли без дела. Всего таких очагов было три, они прилегали к стене и грели дружинникам спины. Некоторые еще помнили, как при правлении Святогора в них на вертелах зажаривали мясо. Стол, что находился с левой стороны от трона, предназначался для гостей и чаще использовался во время пира. Еду доставляли из поварни по переходу, попасть в который можно было через дверь в правом углу. На самом заметном месте торжественно стоял сам дубовый трон с резными ножками и такими же подлокотниками. Спинка его высилась над макушкой хозяина почти на две головы. Сзади ее украшала красная парча, осенью и зимой добавляли еще пушнину, которая представляла собой сшитые шкурки куниц. Во время трапезы перед Ратибором выставляли красивый массивный стол, который под стать трону тоже был дубовый. С обеих сторон от него приставляли скамейки для членов семьи, а также особых гостей, прибывших из других княжеств. Посреди гридницы из пола вырастали деревянные, замысловато украшенные столбы, которые тянулись в два ряда до самого входа. Врезаясь в высокий потолок, они служили опорой и одновременно придавали помещению величественный вид.

Сейчас в гриднице было так тихо, что человека, застывшего на троне, можно было принять за статую. Ратибор иногда поднимал глаза на вход, продолжая оставаться в остальном неподвижным. Всего за пару дней его лицо осунулось, а в межбровье навсегда залегла глубокая морщина.

Дверь со скрипом отворилась. Ратибор наблюдал, как Ермолай помедлил возле входа и только потом направился к нему. Рубаха его настолько пропиталась потом, что липла к телу, а сапоги покрылись слоем пыли. Пока тот шел, Ратибор не сводил с него взгляда.

– Государь, – Ермолай поклонился князю и склонил голову.

– Молчишь? Знать, нет вестей о Ладимире.

– Все прошерстили, государь. На север они бы не пошли, там владения Доброслава, к которому гонца я еще два дня тому назад отправил, да и не только к нему. Мы весь лес прошли, что до реки ведет, а дальше Гиблые болота…

– И что с того, что гиблые?

Ермолай напрягся, пытаясь подобрать слова:

– Немногие туда ходят после того, как люди стали там пропадать. А коли по ягоды – и то держатся подальше. Простым смертным не пройти топи. А ежели кто не сгинет там, то лихорадку точно подхватит…

– Верно говоришь, немногие, – Ратибор нарочито растягивал слова. – А скажи-ка мне, Ермолай, кто они, по-твоему, непростые смертные?

Ратибор так сощурил глаза, что тому стало не по себе.

– Ведьмы, – тихо сказал Ермолай.

– Именно. Вовлеки как можно больше из их племени, пусть докажут свою верность. Отыщи мне Ладимира.

– Простите, государь. Но разве Ладимир повинен в том, что случилось? Да и все остальные? – как на духу выпалил Ермолай.

Повисла давящая тишина, но Ермолай пристально смотрел на Ратибора. Князь, склонив голову набок, сказал:

– Уж не защищаешь ли ты былого друга? Или ведьму пожалел? Кому ты служишь, Ермолай? – Потеряв самообладание, Ратибор повышал и повышал голос: – Вот и мой отец их холил и лелеял, особенно Марфу, и наказывал оберегать. Отец был добрый и к народу, и к соседям, как и брат мой старший, Радмир. И чем аукнулась им доброта? Где теперь они? Их прахом усеяны поля с пшеницей благодаря стараниям других князей, что позарились на наши земли. Лишь пойдя войной в отместку, спесь я сбил с них, чтобы доброту отныне не принимали за слабость, а уже потом мир заключил и Красногорье тем самым отстоял. Нет, подобного не допущу. Ежели сорняк с корнем вовремя не убрать, он семена оставит. И хоть любил отца и брата я, другой дорогою пойду. По-доброму уже не получается. Ладимир скрыл от меня, что женат на ведьме. Ведьма не исполнила мой прямой наказ. А Марфа не явилась, когда в ней больше всего я нуждался. И теперь мне предстоит предать костру любимую жену. Достаточно тебе причин? Еще раз: кому ты служишь?

Лицо Ермолая приобрело оттенок побелки, которой покрывали печку в избах.

– Вам, государь, – процедил он.

Ратибор еще какое-то время продолжал на него смотреть, потом откинулся на спинку трона.

– Вот на делах и покажи. Хочу понять, что случилось с Радой. Еще утром цветущая была, а к вечеру ее не стало.

Он снял свой венец и рассеянно стал его вертеть в руках. Погрузившись в свои мысли, Ратибор забыл, что находится не один. Ермолай стоял в нерешительности и мялся, явно не зная, закончен ли разговор. Чтобы хоть как напомнить о себе, он прочистил горло.

– Подозреваете, что замешано колдовство?

Ратибор помедлил с ответом, потом устало сказал:

– И оно тоже.

Снова погрузившись в молчание, Ратибор закрыл глаза. Ермолаю в этот раз все сразу стало ясно, и он спешно покинул гридницу.

На следующее утро он снарядил еще дружинников на поимку беглецов. Проблема возникла с поиском проводника через болота. Как оказалось, помогать князю никто не спешил, все боялись бесследно сгинуть. К тому же Марфа успела сыскать добрую славу своими делами как среди простого народа, так и среди себе подобных. А слухи, что воевода князя вместе с женой и тещей бежал, распространились быстро. Ермолай разослал гонцов по всем селеньям, чтобы привели к нему ведьм. Он даже вспомнил про старика, что жил на востоке Красногорья и прослыл сильным колдуном. Поскольку путь к нему был неблизкий, Ермолай не рассчитывал, что его доставят в этот же день. Вместо него к полудню прямиком в конюшню привели седовласую старуху.

Чуть сгорбленная, покрытая морщинами, она вызывала скорее жалость, чем страх. После просьбы Ермолая ведьма долго колебалась и говорила, что только заговорами сильна.

– Так заговори тропы к болоту, чтобы путь указали к беглецам.

Ермолай уже стал отчаиваться, насколько старуха оказалась несговорчивой, а доложить Ратибору хоть какую-то хорошую весть надо было. Он подошел к ней вплотную и прошептал, чтобы до двоих дружинников, ожидавших в стороне, не долетело ни слова:

– Ладимиру и Марфе нужно весть передать, чтобы бежали как можно дальше. Проведи меня к ним, мать…

– Пелагея. Хоть и ведьма я, но у меня есть имя. Говоришь, Марфе желаешь помочь? А с чего мне тебе верить?

Пелагея сощурила глаза и смотрела на Ермолая, не мигая и ловя каждое его движение.

– С того, что Ладимир мне как брат.

Она вновь замолчала, раздумывая над его словами. Ермолай внешне старался не показывать свое раздражение, боясь спугнуть старую ведьму.

– А ежели обманешь? – наконец спросила она. – Да и почем вам знать, что они в лес подались?

– Следы обрываются возле реки, а дальше Гиблые болота – сама знаешь. Как и знаешь, что есть путь в обход, и там тоже…

– …болото, – закончила она за него.

Ермолаю показалось, что ведьма готова дать согласие, но та прищурила глаза, смотря в сторону, и тут же помотала головой.

– Ратибор отказа не потерпит, – Ермолай устал осторожничать с Пелагеей и повысил голос. – Скажи-ка, ведьма, у тебя есть родные? Коль ими дорожишь, то через болота путь покажешь.

Тяжело вздохнув, Пелагея обреченно кивнула. Ермолай, получив долгожданное согласие, сразу же распорядился отправить с ней десятерых дружинников.

Густой дым опускался с холма, подхватывался ветерком, долетал до самой реки и клубнями медленно плыл по водной глади. Жители Красногорья, как городские, так и деревенские, собрались внизу и наблюдали, как горит погребальный костер.

Ратибор не отводил глаз от того, как ладью с телом Рады охватывают языки пламени. Деревянные лестницы с двух сторон помоста, как и само сооружение, были построены из березовых и дубовых досок, которые пропитали достаточным количеством масла, чтобы дым виднелся с большого расстояния. Даже те жители, которые еще не знали о горе в княжеской семье, завидев его с Погребального холма, понимали, что случилось непоправимое. Так повелось в Красногорье, что с высокородными особами прощались именно на этом холме вблизи города.

Старый гусляр сидел на камне и перебирал пальцами струны; та же печальная мелодия последний раз звучала несколько лет назад, когда на этом же месте горели два костра со Святогором и Радмиром.

Ратибор, облаченный в светлую рубаху и темные портки, стоял долгое время неподвижно и вздрогнул, лишь когда опора костра рухнула, взметнув ввысь столп искр. Двухлетний Казимир заплакал и прижался к ногам отца. Ратибор это заметил и поднял сына на руки, прижав покрепче к себе.

Стоять им нужно было еще долго, пока весь костер не превратится в золу, которую Ратибор соберет и развеет над полями. Иван стоял рядом с Ермолаем позади отца. Плакать сил у него больше не осталось, и он блуждающим взглядом смотрел то на костер, то на спину отца с братом, то вниз, на реку Ленту.

Река получила свое название из-за изгибов: она то обходила земли широкой дугой, то изворачивалась круто и часто, шла через лес, возле болота разветвлялась и уходила в самую чащу – и так огибала почти все Красногорье. А Черной Лентой в народе прозвали всего лишь отрезок реки возле Погребального холма, где ее дно и берег казались черными от пепла. Здесь провожали в мир иной как княжеских особ, так и почтенных воинов. Большой холм переходил в маленький, где разводили костры для всех остальных.

Когда Ратибор собрал пепел в глиняный горшок и передал его Ермолаю, он снова поднял Казимира и устремился вниз с холма. Иван ожидал отца с протянутой рукой, но тот прошествовал мимо.

Вестей от дружинников и Пелагеи не было несколько дней, и Ермолай стал опасаться, что Ратибор снова впадет в ярость, а это стало для него частым явлением. На четвертый день наконец доставили провидца и по требованию Ратибора привели сразу в хоромы.

С длинной белой бородой и такими же длинными волосами, Ведагор был внушительного роста и, представ перед Ратибором, смотрел на него сверху вниз. Одетый лишь в льняную рубаху, подвязанную жгутом, он опирался на посох и с любопытством рассматривал гридницу, словно зашел сюда просто в гости.

– Тебе известно, где укрылась Марфа? – без предисловий начал Ратибор.

Ведагор оценивающе посмотрел на князя:

– Не тех ты ищешь, Ратибор.

– Так поведай мне, кого следует искать.

Старик тряхнул мохнатой головой, словно гривой, и печально улыбнулся:

– Чтобы пролить еще больше крови? Ты принял решение и слушать боле никого не желаешь. Не так ли? Даже если я истину тебе открою, ответь мне, ты прекратишь погоню? – Не дождавшись ответа, Ведагор продолжил. – То-то же! Красноречиво твое молчание.

– Могучим провидцем ты слывешь, но все ж ко мне явился. Мог укрыться, так отчего не последовал за дражайшей Марфой? Аль ты не знал, чем чревато неповиновенье?

Колдун с толикой жалости смотрел на Ратибора:

– Напоследок решил потолковать. Одумайся, Ратибор. Не наживай себе врага, с чьей силой не сможешь совладать.

– Ты смеешь…

– Я не боюсь тебя. Знаю, жить осталось мне недолго стараниями твоими. Послушай, Святогор не просто так оберегал род Марфы, да и дед твой, и те, кто были до него. Разве он не наказывал тебе?

От услышанного Ратибор пришел в ярость и сжал руки в кулаки, но колдун, будто не замечая этого, продолжал сыпать предостережениями:

– Одумайся и будь таким же, как твой отец, справедливым и милосердным. Оплачь свою любимую и живи дальше. Иначе… Мне не нужно заглядывать в будущее, чтобы знать, что тьма вернется в эти земли. Не проливай невинную кровь, не буди ты ведьму. Прошу…

О чем еще хотел просить старик, не суждено было узнать уже никому. Ратибор, выхватив меч у одного из стражников, что стояли поблизости, пронзил им старика.

– Князь здесь я!

Весть о том, что Ведагор мертв, разлетелась мгновенно, об этом не шептался только ленивый. Большая часть населения встала на сторону колдуна, но нашлись и осудившие его. Такие были за порядок и беспокоились, лишь бы их самих чего не коснулось.

Прошло достаточно дней, как Ермолай отправил дружинников с Пелагеей на болота, а вестей от них все не было. Впрочем, поиски шли не только в Красногорье, Ратибор посылал гонцов и в соседние княжества, но безуспешно.

Лишь когда пропала надежда получить от них весточку, к княжеским хоромам прибежала женщина, крича, что около болот лежит мертвец. Ермолай сразу же отправил двоих подручных проверить, и через день сбылись его худшие опасения. Вернувшиеся привезли тело дружинника, которого Ермолай отлично знал. На лице покойника застыла гримаса страха. О судьбе оставшихся девятерых дружинников, как и о судьбе самой Пелагеи, можно было только догадываться.

Набравшись мужества, Ермолай нес очередную дурную весть князю, но Ратибор, к его удивлению, спокойно выслушал и не проронил ни слова. Когда Ермолай покидал гридницу, то напоследок обернулся. Ратибор, никого не замечая, барабанил пальцами по подлокотнику трона и мрачно улыбался.

На следующее утро, едва свет забрезжил, с деревянного помоста перед княжескими хоромами что есть мочи глашатай глотку надрывал:

– Всем жителям Красногорья, кто силой колдовской обладает: женщина или мужчина, млад или стар, – незамедлительно явиться для оказания помощи князю Ратибору и его дружине в поимке виновных в гибели княгини. Кто сей приказ нарушит, будет обвинен в смуте и подвергнется наказанью…

Ермолай в новеньком красном плаще поверх рубахи с наборным поясом воеводы стоял с Ратибором возле окна и слушал глашатая.

– Сами участь себе избрали, – заглушил Ратибор доносившийся с улицы голос. – Слышал я, что в далеких землях и на ведьм есть управа.

– Государь, вы своим указом назначили Марфу и Ладимира с женой виновными. Значит, если их поймают, то казнят?

– Ты думаешь, Ермолай, я поверю, что молодая цветущая женщина мгновенно слегла просто так? Кажется, я тебе уже об этом говорил. – Ратибор оторвал взгляд от городской площади и пронизывающе посмотрел на новоиспеченного воеводу. – Время подумать у меня было, и немало. Ладимир частенько покидал Красногорье и вел от моего имени переговоры. Сговориться с кем угодно мог, хотя бы с Доброславом, или исполнять приказы Речной Заводи. Иначе зачем врать и бежать? Если есть другие догадки, то я готов послушать.

В спокойном тоне Ратибора Ермолай услышал угрозу.

– Нет, государь. Догадок нет.

– И сдается мне, что с нашим болотом не все чисто. – Ратибор посмотрел вниз на расходящуюся толпу. – Каждую ночь ее вижу, мою Раду. Снова и снова вижу, как она сгорает. Ума не приложу, зачем кому-то ее смерть? Так пусть всякий, кто причастен к ее гибели или против меня восстанет, будет наказан.

Княжеский указ остудил пыл тех, кто защищал Ведагора. После исчезновения Пелагеи и гибели дружинников, а в этом уже никто не сомневался, помогать ведьмам и колдунам никто не спешил. Семьям, что потеряли близких на болотах, сочувствовали, и вину за их гибель возложили на Пелагею. А после оглашения княжеского указа ведьм и колдунов вовсе стали сторониться. Лишь немногие их поддерживали, но молча.

Не дожидаясь участи Ведагора, ведьмы и колдуны целыми семьями спешили покинуть Красногорье.

Глава 4

Ярослава много раз слышала от матери об этом тереме и думала, что та преувеличивает как его размеры, так и состояние. В мыслях представляла ветхую избушку, сплошь окутанную паутиной. Паутина оказалась на месте, но ненадолго, а в остальном ожидания Ярославы не оправдались.

К вечеру седьмого дня выйдя на поляну, Ярослава и Ладимир охнули от удивления. Величественный терем стоял у лесной кромки. Таких построек Ярослава еще не видела. К входной двери вело высокое крыльцо, перила которого так же, как и множество окон и крышу, украшала резьба. В орнаментах встречались не только изображения животных, но и странные знаки. Высота терема тоже впечатляла. Рядом с ним росла огромная ель, которая была чуть выше крыши.

Пока двое, забыв обо всем, рассматривали это диво, Марфа как ни в чем не бывало прошествовала мимо них с Марой на руках и зашла внутрь.

Ярослава встряхнула головой, будто хотела проснуться, и посмотрела на мужа.

– Должно быть, он под сильным оберегом, даже дерево не прогнило, – изумился Ладимир.

Времени погрустить ни у кого из обитателей лесного терема, особенно на первых порах, не оказалось – одна забота сменяла другую. В первую ночь все заночевали в просторной светлице и только на следующий день стали исследовать новое жилище. Только Марфа знала его наизусть и суетливо носилась из одной клети в другую. Сразу над светлицей было что-то вроде опочивальни, Ярослава поняла это по двум деревянным настилам, напоминающим княжеские ложа, на которых лежали шкуры, солома и какое-то старое тряпье. В самом верху терема располагалась маленькая клеть, заваленная всяким хламом: несколько старинных сундуков по углам, разнообразная утварь, какие-то вещи неизвестного происхождения. Ярослава чуть не запрыгала от радости, когда обнаружила колыбельку. Радость быстро улетучилась, поскольку все было в пыли и паутине, но Марфа уже спешила с ведрами и коромыслом, которые где-то раздобыла.

– Так вот куда ты подолгу пропадала, не так ли? – спросил Ладимир.

– И не раз. Как только Ратибор княжить начал и принялся настаивать на нашем с Ярославой переселении в город, я поняла, что нужно быть ко всему готовой. Приходилось иногда оставлять Ярославу на попечение Купавы, а порой и вовсе одну, чтобы принести сюда запасы всего необходимого.

Ладимир укоризненно посмотрел на Ярославу, но та даже не подумала смутиться и обратилась к матери:

– Значит, и река должна быть неподалеку?

– Совсем рядом.

Марфа, в задумчивости что-то бормоча себе под нос, ушла за печку, за которой скрывалась дверь, ведущая в подклеть. Ярослава уже успела туда заглянуть и выяснила, что внутри был погребок и ледник, сохраняющий свежими мясо и рыбу. Такое открытие обрадовало и Ладимира.

Сейчас Ярослава качала на руках Мару и избегала сверлящего взгляда мужа. Поняв, что объясниться все же придется, и сделав наигранно невинные глаза, повернулась к нему:

– Ну да. Матушка запрещала мне болтать об этом, особенно когда мы только повстречались. А потом забывчивость на меня напала, что с девицами порой случается, когда им в душу молодец западет.

Ярослава подошла поближе к Ладимиру, и он впервые за последние дни улыбнулся:

– Лиса.

Марфа знала, о чем говорила, река действительно была рядышком. Ладимир перекинул через плечо коромысло с ведрами, Ярослава шла следом за ним, а Мару оставили с бабушкой.

По пути к реке среди деревьев они встретили пару странных невысоких холмов. Ярослава решила изучить один из них.

– Должно быть, это жилище. Или когда-то было таковым, – предположил Ладимир.

Ярослава обошла холм и вернулась к нему. Она поняла, что Ладимир прав. Вершиной холма было не что иное, как крыша, только давно поросшая травой и деревьями.

– Матушка сказывала, что раньше здесь жили люди, но в основном на той стороне реки. Когда она была девчонкой, то приходила сюда с моими бабушкой и дедушкой. С ее слов, здесь уже все так было и терем стоял у кромки леса, а дальше шли равнины.

– Такие уже не встречаются. – Ладимира заинтересовали жилища. – Видишь, половина стены уходит в землю? Полуземлянки, так их когда-то называли. Лучше не ступать на крыши, скорее всего, они прогнили. – Он оглядел растительность: – Этим деревьям уже лет сто, не меньше.

Возвращаясь обратно, они разглядели среди зарослей вкопанное бревно с вырезанным мужским лицом: рот его был широко открыт и глаза смотрели сурово из-под кустистых бровей. Ярослава при виде него поежилась. Позже подобные идолы им больше не встречались, в отличие от полуземлянок.

После того как расправились с остатками еды, что Марфа брала в дорогу, пришла пора браться за работу. Для Мары соорудили из прихваченной с собой одежды что-то вроде гнезда и положили на пол. На Ладимира возложили ответственность за добычу пропитания. Не пожалев, что захватил с собой лук со стрелами, он уже был у двери, как его окликнула Марфа. Все с той же клети, что за печкой, она принесла ему рыбацкие сети. Спорить с тещей Ладимир не стал, как и допытываться, откуда взялось снаряжение. Он перекинул сети через плечо и вышел наружу, но лук все же незаметно прихватил с собой. Женщинам же предстояла большая уборка.

К вечеру гридница сияла чистотой: горшки для еды были вымыты и расставлены по полкам, паутина сметена вместе с пауками, а печь основательно почищена. Ярослава смотрела на нее с тоской, жалея, что Марфа не додумалась прихватить с собой краски. Остальные дела оставили на последующие дни, которых им предстояло еще много.

В разожженной печи в чугунке тушился подстреленный Ладимиром тетерев. Рыбу он так и не поймал, поскольку сети оказались дырявыми. Покормив сначала Мару, Ярослава села к остальным за стол. Перед ними стояла свеча, которую Марфа раздобыла где-то наверху. Вопросов ей задавать никто не стал, всех сморила усталость, поэтому ели сначала молча.

– Рядом должна быть земля Доброслава, – первым нарушил молчание Ладимир.

– Да, так и есть, но это не его владенья. И Красногорью это место не принадлежит, – ответила Марфа.

Упоминание о Красногорье на время развеяло сонливость.

– Любопытно, нас еще ищут? – озвучила Ярослава то, о чем все подумали.

– Да. Ратибор просто так не угомонится, – ответил Ладимир. – Прежде чем пойти на мировую с Бориславом, он казнил его братьев и отца в отместку за Святогора и Радмира. На тот момент это было лишним, они готовы были сдаться. Но даже тогда Ратибор не успокоился и решил еще больше унизить Борислава… Я не оправдываю Всеволода, нет. То, что они сотворили с князем и Радмиром… – Ладимир глубоко вздохнул. – Но этим он решил силу показать, дабы другие не раз подумали, прежде… Да и во власти Ратибор тем самым утвердился. Как воевода, я всегда служил беспрекословно, хотя не всегда с ним был согласен. Порой он наказывал слишком жестоко за мелкие провинности.

Ярослава впервые слышала от мужа его мнение о князе, подобного Ладимир раньше не допускал и никогда не жаловался. Всегда собранный, он четко излагал свои суждения, а сейчас говорил сбивчиво.

– Он и ребенком своенравным был, – в задумчивости сказала Марфа. – Но мне не дает покоя другое – внезапная хворь, что одолела княгиню с сыном. Ярослава, подробно расскажи, что ты видела в тот вечер и как они себя вели.

Ярослава задумалась:

– Оба сильно задыхались, помню хриплый голос княгини. Когда я коснулась княжича, он словно полыхал, и весь пятнами красными был покрыт, и княгиня тоже.

Ладимир не сводил глаз с Марфы:

– Колдовство?

Та убрала со лба русую с небольшой проседью прядь волос и стала рассеянно водить пальцем по столу.

– Красавка, – через некоторое время она озвучила догадку. – Возможно, было что-то еще.

Ярослава наморщила лоб:

– Но она поспевает в конце лета.

– Так и есть. Стало быть, ее заранее припасли. Скорее всего, использовали сушеную, и не одну. Толченую, да. – Марфа встала из-за стола и принялась убирать остатки еды. – Сама я в травах не так сильна, как Купава. Та их на нюх определять умеет. Так или иначе, все это уже не наши заботы.

Заночевать решили внизу и улеглись кто на полу, а кто на лавке. Чтобы не разбудить Мару, Ярослава шепотом спросила:

– А почему нам нельзя в другие княжества податься?

– С Ратибором портить отношения из-за нас никто не захочет. Зная, как он мыслит, я уверен, что оповестить он всех сумел, – также шепотом ответил Ладимир. – Лесть на рожон не вижу смысла, пусть пройдет хоть немного времени.

Женщины продолжали приводить в порядок терем, Ладимир заботился о пропитании. Марфа смогла сделать внушительные запасы провизии и необходимых вещей. Поскольку женщина она была хрупкая, то Ладимир дивился, как ей это удалось. В достатке было тканей и иголок, горшков, свеч, семян пшеницы, ржи и льна и всего прочего.

– Так я не единожды сюда наведалась, – как-то она ответила ему.

Когда колыбельку для Мары привели в порядок, Ладимир подвесил ее к металлическому кольцу, врезанному в потолок светлицы. Девочка хлопот не доставляла и плакала, только когда была голодной. Ярослава взяла за привычку класть ее в плетеную корзину и таскать с собой повсюду. Изучая окрестности, она брала Мару на поляну с земляникой, что ранее нашла, или ходила к Ладимиру, когда тот рыбачил. Сеть ему все же пришлось починить.

От многих вещей, что нашлись в тереме, они решили избавиться. В основном то были тряпки, изъеденные молью, или предметы, что от одного чиха рассыпались в руках. Все было собрано в кучу и сожжено в печи, а остальное бережно перенесено наверх к сундукам, с надеждой, что пригодится. Среди этих вещей оказались кросна, веретено и прялка. Ярослава порывалась их опробовать на деле, только прясть было не из чего. Она скучала по прялке, подаренной Ладимиром перед женитьбой. Марфа предложила использовать как сырье коноплю и посеять лен следующей весной, а Ладимир посоветовал общипать белок. Хотя он и шутил, но его совет оказался недалек от истины: Ярослава использовала пух с зайцев, которые попадались в расставленные им силки, и с него пряла, а потом вязала.

Осенью женщины ходили по грибы, а затем их сушили, нанизывая на веревочки. Больше всего они скучали по свежеиспеченному караваю и каше. Но пшеницу и остальные зерна решили беречь до весны, чтобы посеять на приглянувшейся им поляне. Однажды Марфа решила приготовить кушанье предков и наварила кашу из коры березы. Угощение то никто не заценил.

– Будто дерево жуешь, – поморщилась Ярослава, сплевывая еду обратно в миску, когда Марфа отвернулась.

Марфа решила больше не практиковать приготовление давно забытых блюд, и так всего хватало. «Лес прокормит» или «Лес не обидит» – частенько она повторяла.

Так один день сменял другой. С приходом зимы дел поубавилось. Женщины шили одежду из тех тканей, что Марфа с собой принесла, а также пряли и вязали. Ладимир по-прежнему охотился. В остальное время, чтобы не умереть со скуки, он учился плести корзины из прутьев, которые несколько дней вымачивал. Но знания в этом ремесле у него были скудные, поэтому прутья порой плохо гнулись, тогда он махнул на новое увлечение, решив вернуться к нему летом. А чтобы было чем занять руки, помимо рыбалки и охоты стал мастерить деревянных зверей для дочери.

Отрадой для всех была Мара. Голову вместо волос украшал пока белокурый пушок, серые глаза напоминали обоих родителей. Девочка росла смешливой – стоило отцу изобразить рев какого-нибудь животного, и она тут же заливалась смехом, и на щеках появлялись ямочки. Когда зимой она поползла, то ее ни на миг никто не оставлял. Два раза Мара залезала в подпечку. Всю чумазую, но довольную, ее отмывала перепуганная до смерти Ярослава и радовалась, что та пока не может залезть повыше. Вечерами Марфа взяла за обычай рассказывать ей сказки, под которые внучка сладко засыпала.

В конце весны девочка уже пошла. Ярослава по-прежнему брала ее везде с собой, боясь, что Ратибор отыщет терем. Надежда на переселение в другое княжество была отложена после визита к ним Купавы в середине весны.

– Боялась зимой приходить, – рассказывала Купава. – Следят за всеми, кто к вам близок был. Ратибор никак не уймется.

Купава сидела за столом и разворачивала гостинцы. В платке оказалось три каравая. Ярослава, сидевшая рядом и державшая Мару на руках, не смогла сдержать слез. Купава ободряюще погладила ее по плечу своей пухленькой рукой. Светлые глаза, нос немного крючковат и рост небольшой – всем своим видом старушка излучала доброжелательность.

За два дня, проведенные в тереме, она рассказала все, что знала, начиная с того самого злополучного вечера: о смерти Ведагора, о Пелагее и Ермолае.

– Да какой из нее проводник? – возмущалась она. – Знать, канула с остальными на болотах.

– Святогор мертв, – смерть колдуна сильно огорчила Марфу. – Плохо дело. Да и Пелагею я знала.

Ладимиру показалось, что Марфа знает куда больше, чем говорит. Он помнил, как перед женитьбой она усадила его и посвятила в тайны своего рода, а после заставила поклясться об услышанном никому не рассказывать. То, что Марфа не всем делилась, Ладимир понял давно и старался лишнего не спрашивать, а то, что рассказала, вызывало у него иногда сомнения.

Но хуже были вести о бегстве колдунов и ведьм и о сожжении троих отказавших в помощи Ратибору. Среди них оказался простой человек, не обладающий силой.

– Нельзя вам назад никак. И к Доброславу я бы пока тоже не совалась, как и к сыну Всеволода, этому Бориславу. Ох, князья меняются каждый день. Слышала я, что люди расставлены вдоль границы с обеих сторон, никто не проскочит, даже заяц.

– А что Ермоха? – не смог сдержаться Ладимир и справился о друге.

– Служит Ратибору верой и правдой в качестве воеводы.

Ладимир после этих слов поник, хотя и пытался виду не подавать.

По прошествии двух дней Купава снарядилась обратно.

– Дабы не хватились, всем напела, что за травами пошла.

– Больше не приходи, – обняла на прощание подругу Марфа. – Не желаю, чтобы с тобой чего случилось.

После ухода гостьи все единодушно решили не испытывать судьбу и остаться здесь еще на полгода или на год.

Но за годом пошел другой, а за ним еще два. Купава все же ослушалась наказа Марфы и единожды их навестила. Мара подросла и вовсю уже болтала. Бесстрашная, она бегала по лесу и пыталась поиграть с лесными обитателями, но те, поджав хвосты, пускались от нее наутек. Меньше всего везло ежам, те не желали с ней водить дружбу, сворачивались клубком и фыркали. Чтобы дочь не скучала, родители мастерили ей различные игрушки: отец – маленький лук и стрелы, а мать – куклу. Но к ним интереса девочка особо не проявляла, ей нравилось слушать кваканье лягушек у реки или гонять бабочек на земляничной поляне. Марфа все так же сказки ей рассказывала, и, к большому недовольству Ярославы, они становились все страшней и все чаще повествовали о некоем жестоком князе. Впрочем, Мара не заостряла внимания на нем, а интересовалась другим.

– Няня, рассказы о людях, – этим вопросом она часто всех донимала.

Когда Мара выросла из колыбельки и просилась лечь с Марфой на теплую печку, бабушка сказывала ей истории о далеком княжестве.

Так однажды утром все принялись за свою работу: Ладимир ушел ловить рыбу, Ярослава наводила порядок и стряпала, а Мара с бабушкой собирались за ягодами, которые надо было постараться найти в эту пору. Лето подходило к концу, и запасы требовали пополнения.

Мара сидела на скамейке, напевала и то и дело вертелась, пока Ярослава пыталась заплести ей русую косу. Иногда приходилось заниматься этим по несколько раз в день – Мара любила, когда ее гладят по голове или заплетают волосы, поэтому нарочно лохматила себя. Вплетя ленточку и водрузив льняное очелье, украшенное бусинками, на голову девочке, Ярослава оглянулась на лестницу. Марфа спустилась сверху хмурая, она странно передвигалась, будто что-то пыталась спрятать за спиной. Но ее отвлекла Мара, которая вскочила со скамейки и вприпрыжку стала носиться по светлице. А когда Ярослава обернулась к матери, та уже держала в руках корзину.

– Матушка, что стряслось? – решила все-таки спросить Ярослава.

Марфа, посмотрев на дочь, подошла к окошку и тихо ответила:

– Сон плохой мне нынче привиделся. Вороны, их было так много. Они кружили, падали и разбивались.

Ярослава подошла к матери и обняла ее сзади:

– То был лишь сон.

Марфа судорожно выдохнула и смахнула непрошеную слезу. Развернулась к дочери и заключила ее в объятия.

– А я, а я? – подбежала Мара и прижалась к матери и бабке.

Ярослава рассмеялась, взяла на руки дочку и расцеловала в щечки.

– А еще косичку заплетешь? – спросила Мара.

После заверения, что выполнит обещание, данное дочке, Марфа с корзиной и Мара с куклой под мышкой наконец ушли, а Ярослава принялась хлопотать у печки.

Время пролетело незаметно, о чем она вспомнила, ощутив усталость. Обнаружив, что дома закончилась вода, Ярослава взяла ведра с коромыслом и поспешила к выходу. Сразу за порогом ее внимание привлек крик испуганной птицы. Она долго всматривалась ввысь, как вдруг с крон деревьев взметнулась стая птах.

«Может, зверь», – подумала Ярослава и уже собралась идти к реке, как услышала лошадиное ржание. Коромысло с ведрами выпало из рук, а сердце понеслось галопом – из леса показалась лошадь вместе с всадником. Он был не один, из леса выехало еще человек двадцать, они наступали со всех сторон, взяв терем в окружение. Последним ехал Ратибор.

Глава 5

– Ну, давай же! Давай, родимая, – Иван сидел на лошади и пытался сдвинуть ее с места.

Весь перепачканный и потный, он несколько раз забирался на кобылу и столько же раз соскальзывал с нее. Та, упрямая, то пыталась его сбросить с себя, то словно в землю врастала. Наконец у него получилось удержаться, но она не желала двигаться, сколько бы он ни понукал ее.

Иван вспомнил, как недавно, желая показать свои верховые умения отцу, он забрался на первую попавшуюся кобылу, привязанную возле конюшни, и тут же с нее свалился. До этого он уже упражнялся и, как только получилось, поспешил похвастаться навыками. Ратибор тогда лишь мельком глянул на сына и ушел, не сказав ни слова, а раздосадованный Иван поплелся прочь под смешки других ребят и наблюдавших за ним дружинников. Долго он тогда прятался ото всех и решил во что бы то ни стало научиться верховой езде. И без седла – чтобы всем доказать свою удаль. Лошадей он не желал менять и остановил свой выбор именно на той гнедой, что выставила его перед отцом и другими дураком, а податливого коня, на котором раньше оттачивал навыки, Иван решил не брать. Обуздать именно эту кобылу, опозорившую его, княжич посчитал делом чести. Да и чем больше она сопротивлялась, тем увлекательнее было ее укрощение.

Какой уже день Иван пробирался тайком в конюшню и пытался надеть уздечку лошади на морду, но тут все веселье и начиналось. Та оказалась с характером. Поначалу она стояла и только надменно морду от княжича воротила, потом несколько раз пыталась укусить. Тогда Иван решил ее расположение купить и стал подкармливать овсом, и через несколько дней кобыла стала сговорчивей. Потратив еще несколько дней, чтобы напялить на нее уздечку, и добившись своего, Иван вышел с лошадью из конюшни и приуныл. Через городские ворота незамеченным, как обычно, с таким питомцем уже не пройдешь. Так он стоял некоторое время, как собака, которой хозяин даровал наконец свободу, а она сидит растерянная и не знает, куда податься. Блуждающий взгляд Ивана упал на подкову, висевшую над входом в конюшню, и его осенило: старая кузня на окраине города.

Он делал вид, что просто прогуливается, и, если на него бросали любопытные взгляды горожане, смотрел вперед и вел за поводья кобылу. Он отвернулся, когда мимо него прошли двое дружинников, надеясь, что в нем не признали княжича. Иван мысленно благодарил лошадь, что та спокойно следовала за ним.

Благополучно добравшись до места назначения, Иван осмотрелся. Неподалеку находилась темница, возле которой стояла стража. Чтобы его не заметили, он ее обошел через кузню и скрылся за деревьями. Убедившись, что наконец-то остался один, схватился за лошадиную гриву и с большим трудом забрался кобыле на спину. Но как только он залез на нее, та встала как вкопанная.

– Вот упрямая кобыла!

– Под стать наезднику.

Иван от неожиданности свалился с лошади, он был абсолютно уверен, что поблизости никого нет. Не вцепись он в гриву, падение было бы куда болезненней, а так только левую руку зашиб. Он с трудом поднялся и увидел мужчину, лениво облокотившегося о дерево. Иван знал его. Яробор натаскивал старейшую княжескую дружину, лучших воинов отца. Среднего роста, коренастый – незнающий человек счел бы его обычным мужиком, никак не воином. Но только не княжич, который видел его не раз в деле. Иван частенько сбегал от нянек и прочих соглядатаев, что за ним ходили по пятам, к полю, где оттачивали мастерство оружия дружинники. Он находил себе укромное место на небольшом холме, сплошь покрытом кустарниками, ложился на землю животом и из-за кустов, как завороженный, разинув рот, наблюдал за действием.

Яробор владел мечом и луком так, как никто другой, казалось, что оружие служит его продолжением. Во время боя он всегда хитрил и тем самым запутывал противника. Яробор мог внезапно нанести упреждающий удар, а порой двигался вокруг дружинника так ловко, словно кошка, выматывал его и вынуждал сдаться.

Иван был смущен, что опять выставил себя в невыгодном свете. Он-то мечтал, что въедет на городскую площадь, будучи умелым наездником.

– Я не упрямец, – сказал Иван сквозь зубы, ощупывая плечо. – И я тебя сюда не звал! Нечего подглядывать.

Яробор рассмеялся и подошел поближе. Он покопался в мешочке, висевшем у него на поясе, протянул на развернутой ладони что-то кобыле, и та без колебаний приняла угощение.

– Тогда и тебе нечего подсматривать за дружиной.

Иван густо покраснел и отвернулся, чем еще больше развеселил Яробора. Тот продолжал гладить лошадь, а сам беззастенчиво смотрел на княжича. Повисшее молчание не особо раздражало Ивана, он к этому уже привык. Пару раз он поднимал на него глаза и снова опускал. Внутри кипела борьба – уйти отсюда обиженным или остаться. Наконец любопытство взяло вверх. Еще ни один человек в Красногорье не позволял себе разговаривать с ним в подобном тоне.

– Почему она меня не слушается?

– А что ты сделал, чтобы завоевать ее доверие? – Яробор провел рукой по крупу животного.

Иван задумался.

– Вот то-то же! Поди, подошел и сразу решил пустить лошадь во весь опор. Только вот ей все равно, княжич ты или нет, вот твои приказы и не стала выполнять.

– Учить надумал?

– Ах, простите, ваша милость! – нарочито наигранно произнес Яробор. – Я уж подумал, что вы желаете обучиться. Виноват, ошибся.

Яробор развернулся и засобирался уйти, но Иван окликнул его:

– Нет, постой. – Оббежав лошадь, Иван встал напротив него, забыв о смущении. – Научи. Научи езде, научи сражаться. Хочу стрелять из лука так же, как ты. – Немного подумав, Иван добавил: – Только не хочу к себе особого отношения. Надоело.

В этот раз Яробор уже не смеялся, а с интересом смотрел на него. Иван замер, ожидая ответа. Он обратил внимание на его мускулистые руки, которые покрывали шрамы. Старые не так выделялись на загорелой коже, а вот свежие, как тот, что рассекал бровь над левым глазом, немного пугали. По Яробору было заметно, что большую часть времени он проводил на свежем воздухе: русые волосы выгорели и отдавали желтизной, губы обветрились и лицо покрывали веснушки.

– Лады, но только мне нужно выкроить время. Для младшей дружины ты тоже не годишься по возрасту. Сколько тебе?

– Почти семь.

– Мой старший сын чуть тебя постарше будет. Ну что ж.

Яробор вернулся к лошади и снова полез в мешочек, только в этот раз содержимое, которое оказалось яблоком, он передал Ивану.

– Искру надобно задобрить.

– Искру? – непонимающе посмотрел Иван на Яробора.

– Ты что ж, полез на кобылу, не выяснив, как ту зовут?

Иван с недопониманием уставился на ухмыляющегося Яробора, но тот ничего не сказал, лишь покачал головой. Княжич решил не отвлекаться и молча последовал совету, протянул руку к морде Искры. Кобыла нос воротить не стала, на манер собаки принюхалась и съела угощение. Обрадованный Иван посмотрел на Яробора, ожидая дальнейших указаний.

– Чего ждешь? Погладь ее.

Иван с опаской протянул руку и погладил Искру. Испытывая восторг, что та не отпрянула, он осмелел и потрепал ее по челке. Несмотря на юный возраст, Иван был высоким и перерос всех своих сверстников, поэтому дотянуться до лошадиной гривы мог без особого труда. Ему часто твердили, что он похож на своего отца, несмотря даже на то, что у Ивана прямой нос и ямочка на подбородке. И он никак не мог решить, лестно ли ему такое сравнение.

– Ну а сейчас можно прокатиться? – спросил с надеждой Иван.

Однако прошло еще несколько дней, прежде чем Искра поддалась. Да и тогда, пройдя немного, она снова стала брыкаться и чуть не сбросила наездника. В этот раз Иван не стал отчаиваться и делал все, что ему велят. Яробор учил Ивана общаться с Искрой и велел наведываться в конюшню: ухаживать за лошадью и чистить стойло.

Ивану нравилось, что Яробор не сюсюкался с ним и не лебезил, как остальные. Если бы он мог, упражнялся бы каждый день, только у наставника свободного времени было не так много – все обучение дружины да поручения отца. Договаривались о встречах в основном после или перед вечерней трапезой в гриднице. О своем увлечении княжич никому не говорил, особенно отцу и Казимиру.

С младшим братом у Ивана разница в возрасте была небольшая, чуть более двух лет, но она о себе давала знать. Казимир еще игрался в игрушки, в то время как Ивану хотелось быстрее стать взрослым. Брата постоянно опекали в силу малолетства, да и отец часто сам сидел с ним или брал с собой к Погребальному холму. Казимир так походил на мать светлыми волосами и пухлыми губами, и Ратибор в нем души не чаял.

Иван тоже находился под пристальным вниманием, только по причине старшинства. По обычаям княжества именно ему предстояло занять отцовское место после его кончины. Излишнее внимание Ивану докучало, поэтому он заимел привычку убегать подальше из города, на поле, где оттачивала мастерство дружина или тот же Погребальный холм. К нему он наведывался часто и в одиночестве подолгу там засиживался. Его не останавливали морозы; вид на реку, поляну и опушку леса навевал такое нужное умиротворение. Если кто-то замечал его отсутствие, то об этом немедля докладывали отцу, и Ивану приходилось слушать его гневные речи.

– Ты будущий князь и должен осознавать долг, что возложен на тебя.

Иван смотрел на него и злился, тот изредка смотрел на него во время разговора, а если удосуживался одарить взглядом, то исподлобья, отчего немедленно хотелось провалиться на месте. В этот раз Ратибор сидел на троне и рассматривал свои пальцы рук, которые он лениво то сжимал, то разжимал, водрузив на подлокотник.

– Ослушания даже от сына не потерплю. Ежели временем свободным обладаешь, то я ему найду применение. С завтрашнего дня удвою твое обучение…

– Обучение? – Иван затаил дыхание.

– Да, обучение, – Ратибор наконец поднял на него глаза. – Будущий князь не должен быть невеждой. Грамоту и прочее будешь изучать, да как вести государственные дела.

Иван с облегчением вздохнул, он-то уж невесть чего подумал. Стараясь скрыть улыбку, он в знак согласия кивнул отцу. Решив, что разговор окончен, Иван собрался уходить и уже развернулся.

– Я еще не закончил, – остановил его Ратибор. – Ты простодушно полагаешь, что я не знаю о твоих вылазках и встречах с Яробором?

– Не лишай меня этого, отец.

– В твоем возрасте я легко держался на коне без посторонней помощи. Ты распустился, и посему Яробор получил приказ заняться тобой, дабы в следующий раз мне не пришлось за тебя краснеть.

Ком встал в горле у Ивана. Казалось бы, получил желаемое, но радости при этом не испытал.

– И к тебе будет приставлена охрана. Одному больше за пределы города ни ногой.

– Но, отец, я могу и сам…

– Молчать! – Ратибор вскинул ладонь вверх и грозно смотрел на сына.

Сзади отворилась дверь. Прошествовав мимо Ивана, Ермолай отвесил поклон ему и следующий, глубже, Ратибору.

– Государь, если вы заняты, – Ермолай скосил глаза на Ивана, – я подожду снаружи.

– Нет надобности.

Тут однозначно разговор был окончен, и Иван поплелся из гридницы.

– Вести пришли от Доброслава. Желает с вами повидаться, – услышал он за спиной голос Ермолая, прикрывая дверь.

Постояв немного в сенях, пытаясь успокоиться, он решил проведать Искру. День клонился к вечеру, а значит, она должна быть уже на месте. Но прежде он решил заскочить на поварню и прихватить с собой пирожков и яблок.

Иван оказался прав, лошадь стояла, как обычно, в своем деннике в конце конюшни. Внутри находилось несколько дружинников, возвращавших коней на место. Они не без интереса поглядывали на княжича, но тот делал вид, что их не замечает. Он зашел к Искре и, взяв со стены уздечку, надел ей на морду, и повел наружу.

Иван привязал лошадь, основательно почистил ее, а затем принялся гребнем расчесывать гриву. Искра уже не так волновалась, как раньше, и не била нервно копытом. Она иногда отвлекалась, когда он держал в зубах пирожок, и тянулась к его лицу, тогда он предлагал ей взамен яблоки. Пока Иван ее расчесывал, то раз за разом вспоминал разговор с отцом. До него только стал доходить смысл его слов. Если с обучением у Яробора в присутствии третьего лица он мог смириться, то с посещением Погребального холма – нет. Даже представить было тяжко, как он сидит там, грустит и любуется видами, а рядом присутствует при этом какой-то дружинник. Хорошо было в одиночестве сидеть на склоне и смотреть вниз, на реку, вспоминая лицо матери.

– Хорошая работа.

Иван вздрогнул от испуга, из забытья его вывел голос Яробора. Осторожно, чтобы тот не заметил, Иван вытер нос и глаза рукавом рубахи и уже потом повернулся к нему.

– Хвалить меня тебе отец тоже велел?

Улыбка сползла с его лица, он задумчиво почесал свой щетинистый подбородок и ответил:

– Я воин. Что мне прикажут, то и выполняю.

– А сразу известить не мог?

– Хм, может, мне стало любопытно – княжичей обучать раньше не приходилось. Если желаете губки дуть и вести задушевные беседы, как девчонка, то подсобить вам не могу. Ленты в косы не заплетаю. Ну, так изволите продолжить обучение? Или князю доложить, что вместо сына у него девица? – Яробор вопросительно вздернул брови.

Хотя в Иване еще кипела злость, он все же невольно восхитился Яробором – казалось, дерзости его нет предела. Глубоко вдохнув, он процедил сквозь зубы:

– Буду учиться.

– Тогда послезавтра после полудня жду тебя на Черной Ленте. Уверен, что места тебе эти знакомы.

Не дождавшись ответа, Яробор ушел. Иван и не надеялся, что так близко окажется к любимому месту, оставалось только понять, как избавиться от охранника.

Через день Иван проснулся спозаранок и ходил весь дерганый, предвкушая встречу с Яробором, злость на которого уже прошла. Утреннее время было потрачено на изучение грамоты и историю княжества. Лучезар оказался настолько скучным наставником, что от его постоянного бормотания невольно закрывались глаза. Иван подумал, что вот кто должен Казимиру колыбельные петь на ночь, а не всякие няньки. Преодолеть дремоту помогали мечты о том, как он научится держаться верхом на лошади и будет скакать где заблагорассудится. Он представлял себя натягивающим тетиву и попадающим точно в цель. Меч для Ивана был пока тяжеловат, он попробовал его раз поднять над головой, но долго удержать не смог. Иван настолько погрузился в грезы, что не сразу понял, чего от него хочет Лучезар. Тот нарочно пару раз прокашлялся, чтобы привлечь его внимание, и, как только получил желаемый ответ, засыпал ученика порцией вопросов. Перепутав княжества, а также кто с кем когда-то воевал, Иван не сомневался, что о его «успехах» будет доложено отцу, но в этот раз ему было все равно. Как только он получил долгожданную свободу, то сбежал подальше от зубрежки, позабыв о еде и обо всем на свете.

Дружинник, которого отец приставил в качестве охраны, уже ожидал у входа со своим конем. Темноволосый, со сдвинутыми к переносице бровями, всем своим видом он показывал, что шутить с ним не стоит. Иван пробежался взглядом по его кольчуге и задержался недоуменно на мече. Видно, к княжескому наказу дружинник отнесся со всей ответственностью. Тот представился Дамиром и остался ждать, пока княжич выведет Искру.

Он оказался молчаливым парнем, и к Черной Ленте они добирались в гнетущей тишине, ведя коней за собой. Иван чувствовал себя неуютно по сравнению с идущей рядом грудой мышц, к тому же немаленького роста. Дамир лишь раз нарушил молчание, когда княжич хотел повернуть к Черной Ленте.

– Нам туда, – он указал пальцем на деревья.

Иван пожал плечами и последовал в указанном Дамиром направлении. Как только они миновали стену деревьев, то очутились на широком лугу. Иван понял, почему раньше не знал этого места: его так скрывали ели, что даже с высоты холмов оно не просматривалось.

Он с облегчением вздохнул, когда завидел мирно пасшегося коня Яробора, а вскоре и самого хозяина. Иван с интересом осмотрелся: луг был необычайно зеленым и сплошь усеян полевыми цветами, что неудивительно – все та же Черная Лента петляла сбоку, пепел от костров виднелся меж корней деревьев, а дальше скрывался под густой травой. Лучшего потайного места не найти, подумал княжич, но Яробору об этом предпочел не говорить. Он направился к нему, а Дамир присел под деревом.

– Начнем с того, на чем закончили, – без предисловий сказал Яробор.

– Я-то думал, ты меня новому чему обучать будешь, – разочарованно сказал Иван.

Яробор пропустил мимо ушей его слова, только скрестил руки на груди и ждал. Иван понял, что нужно подчиниться, и полез на Искру.

⠀

Дни стали проходить незаметно для Ивана. Одно обучение сменяло другое, и к вечеру он еле доползал до опочивальни. Он редко выкраивал время, чтобы поиграть с братом, зато часто видел, как это делает отец, когда спешил к Черной Ленте. Казимир, едва завидев, окликал его, но отец тут же переключал внимание младшего сына на себя, вручая новую игрушку.

Однажды Иван пришел пораньше на луг, а Дамир, как всегда, остался под деревьями. Не став дожидаться Яробора, княжич мужественно вдохнул побольше воздуха и полез на лошадь.

– Ну что, Искра? Долго ты будешь упрямиться? Яблоками я тебя кормил? Кормил. За тобой я убираю и чищу тебя. Ну, хочешь, еще спою?

Иван успокаивающе провел рукой по черной гриве, и Искра ни с того ни с сего вдруг пошла. Княжич затаил дыхание, не смея поверить в случившееся. Когда Иван пятками чуть надавил ей на бока, то Искра пошла мелкой рысью, потом надавил еще сильней – последовала крупная рысь, и, наконец, осмелев, он пустил ее галопом. Он натягивал поводья то влево, то вправо, Искра повиновалась без малейших колебаний.

– Пение, значит, мое слушать не хочешь, – рассмеялся Иван.

Забыв обо всем, он просто объезжал лужайку по краю, ветерок приятно обдувал лицо, и Ивану показалось, что он один раз заметил улыбку Дамира, когда проезжал в очередной раз мимо. Вдруг он услышал свист и развернулся, Яробор махал ему рукой.

– Ну вот, страх мы победили, – Яробор, улыбаясь, ждал, пока Иван остановит лошадь.

– Страх? Искра боялась?

– Нет. Боялся ты, и лошадь это чуяла.

Прежде чем показаться отцу, Иван решил еще поупражняться несколько дней. Случай показать свои умения представился, когда Ратибор возвращался с прогулки. Он ехал на коне вместе с Казимиром. Отец заботливо прижимал его к себе, чтобы тот ненароком не свалился, а малыш тем временем размахивал деревянным мечом и выглядел довольным.

– Отец. – Иван сделал кружок на Искре перед конюшней.

Ратибор посмотрел на старшего сына, остановил взгляд на его кобыле. Таким взглядом могли удостоить только какую-нибудь серую, скучную стену. Будто ничего не замечая, он передал Казимира спешившей к нему старой няньке и достаточно громко сказал:

– На что я должен смотреть?

От радости у Ивана не осталось ни следа. Стиснув челюсть, он рванул поводья, и Искра встала на дыбы. Еле удержавшись, Иван погнал ее во весь опор. Он не обращал внимания на прохожих, которые неодобрительно качали головой при виде несшейся лошади; некоторые, опасаясь за свою жизнь, отскакивали прочь с дороги.

Миновав городские ворота, Иван сам не понял, как оказался в лесу. Он не замечал хлесткие ветки деревьев, только приятный ветерок обдувал мокрое лицо. Не отдавая себе отчета в том, куда несется, он в итоге через лес выехал к Погребальному холму.

Он потерял счет времени, пока там сидел, и опомнился, только когда солнце уже садилось. Возвращаться домой не очень хотелось, поэтому они с Искрой медленно плелись обратно.

Вернув кобылу в денник, Иван тянул время и долго с ней стоял. Он не боялся, что его накажут, просто в этот момент желал побыть один.

– Э, ты чего удумал? А ну, немедля отойди.

К нему бежали двое, оба были в простых длинных рубахах, подвязанных шнурком, и темных портах. Один был постарше, в нем Иван узнал главного конюха, а второго, помоложе, видел впервые.

– Кому было сказано… – конюх на полуслове остановился. – Ох, княжич, вас я не признал.

Оба, кланяясь, посторонились и дали пройти Ивану.

– Накормите ее и дайте воды, – осипшим голосом сказал Иван.

Выйдя наружу, он прислонился к стене конюшни и услышал голоса тех двоих.

– О чем думал Ратибор, когда не воспрепятствовал обучению мальчишки на этой кобыле, – голос был Ивану незнаком, но он понял, что говорил молодой конюх.

– Тише ты. Распоясался.

– Дык никого же нет. Эта Искра – та еще строптивица. Видал, как четверо с ней сладить не сумели? Двоих так вовсе чуть не зашибла.

– Уймись. Авось кто подслушает, – почти шепотом сказал старший конюх.

– Она ж только Яробору мало-мальски поддается, – продолжал гнуть свое молодой. – Но оседлать ее он так и не сумел. Я так тебе скажу – Ратибор об этом знал. Иначе зачем избавиться от нее хотел и Доброславу в подарок уже готовил?

Иван стоял не шелохнувшись.

Глава 6

Ярослава поняла, что бежать некуда, со всех сторон стояли всадники. Один только выделялся на фоне других, будто оказался здесь случайно. Только он, рыжеволосый мужчина в простой одежде, был без кольчуги. Он понурил голову и старался не смотреть на пленницу.

Ярослава подумала о Маре, и дрожь пробежала по всему телу от страха за дочь. Надежда была на Ладимира и Марфу, что они не сунутся сюда и позаботятся о ней. Ярослава невольно бросила взгляд в ту сторону, откуда обычно приходил муж после ловли рыбы.

– Он не придет.

Бас Ратибора заставил ее перевести взгляд на него. Преждевременные морщины состарили лицо за четыре года, в копне каштановых волос появилась седина. Ее по-прежнему пугали голубые глаза, все такие же холодные, как при первой их встрече, только сейчас у него на губах играла мрачная улыбка. Ратибор торжествовал.

– Каково терять любимых, ведьма? – Ратибор смаковал каждое сказанное им слово. – Я вот только не нашел Марфу и твое отродье. Помнится мне по той ночи, была ты на сносях.

Ярослава судорожно соображала. Мысль о том, что Ратибор ничего не знает о Маре, вселила в нее призрачную надежду. Пытаясь взять себя в руки, она сжала кулаки:

– Родился мертвый.

Она содрогнулась от своих же слов, но если это поможет Маре выжить, то она готова была произнести их множество раз. Как послать весточку матери, чтобы та хватала дочку и бежала без оглядки? А Ладимир? Что с ним сталось? Страх за родных не давал сосредоточиться, Ярослава чувствовала, как ее сердце будто увеличилось и бьется с такой силой, что стало трудно дышать, словно напоследок хотело разгуляться.

Не придумав ничего лучше, чем потянуть время, она решила взывать к отцовским чувствам.

– Я спасла твоего сына, – Ярослава пыталась говорить спокойно, но голос ее не слушался и дрожал.

Гримаса злости обезобразила когда-то красивое лицо. Ратибор, брызжа слюной, прорычал:

– Ты не спасла ее. Не разжалобишь меня, ведьма. Все это время я искал вас не для того, чтобы отпустить. И вести беседы я с тобой не намерен.

Все бесполезно, ей вынесен приговор. Ярослава, щурясь от солнца, всматривалась в дружинников, ища сострадания. Вот она заметила знакомое лицо.

– Богдан, – еле слышно позвала она.

Светловолосый мужчина откликнулся на имя и стыдливо отвел глаза.

– Ты, – Ратибор обратился к Богдану.

Богдан, помешкав, спешился с коня. Надобности что-либо говорить не требовалось, взгляд Ратибора оказался красноречив.

Ярослава окинула взглядом поляну и посмотрела на небо. Ни одной тучки, и солнце слепит нещадно. Мара любит искать среди густого леса места, куда проникают солнечные лучи, поэтому часто бегает за земляникой на поляну или к речке, где рыбачит Ладимир, – пытается поймать хоть один лучик.

Ярослава закрыла глаза. Еле слышный звук натягиваемой тетивы, острая боль в груди – и боли не стало.

Марфа сидела на коленях и заглядывала под кусты, отыскивая княженику и боровику, периодически поглядывая на Мару, крепко спящую под деревом с открытым ртом. С утра девочка то носилась по поляне, топча ягоды, то на дерево лезла и падала, то пыталась забраться в норы. Марфе каждый раз приходилось подниматься и бежать к внучке, чтобы лечить ее порезы и ушибы. Уморившись, Мара попросила спеть ей одну из своих любимых колыбельных и на первом куплете заснула. Вся в земле и перемазанная с ног до головы ягодами, она поджала под себя босые ноги. Подаренное родителями очелье съехало набок и лежало на светло-русых волосах, раскинувшихся на траве. Мара так радовалась подарку, что иногда в нем ложилась спать. На льняной повязке Ярослава вышила обережные знаки и украсила их, пришив мелкие бусинки, что нашла в старом сундуке наверху. Марфа улыбнулась: опять придется девочку купать и косу переплетать.

Утренние недобрые мысли и сон остались позади, работа отвлекла немного, Марфа добирала уже вторую корзину ягод. Она отдала должное Ладимиру: корзины стали лучше и уже не рассыпались на прутья после первого использования.

Вдали послышался какой-то шум, и Марфа навострила уши. Заслонив глаза рукой, всмотрелась вдаль. С шумом над ней пронесся ворон, а за ним летела целая туча. Марфа резко подскочила, птицы летели со стороны терема.

– Ярослава! – кинулась было Марфа к дому, но затем вернулась к внучке.

Девочка все так же беспробудно спала. Марфа попыталась растолкать ее, но та едва смогла разлепить веки и, полусонная, ничего не понимала.

– Детка, проснись, – Марфа в отчаянии придерживала Мару за плечи. – Оставайся здесь, а позже за тобой кто-нибудь придет. Мама придет за тобой, что бы ни случилось.

Марфа сразу отмела идею отправить Мару к отцу на реку. Место, где ловил рыбу Ладимир, находилось в противоположной стороне от терема, и если сюда пожаловали чужаки, то пусть лучше ничего не знают о внучке. Марфа напоследок поцеловала Мару и отправилась в путь. На краю поляны она оглянулась: девочка снова крепко уснула. Проверив, на месте ли кинжал, она ускорила шаг.

До терема было близко, да и тропинка уже изрядно протоптана, поэтому Марфа добралась до него довольно быстро. Единственное, что мешало, – жара, от нее и от дурного предчувствия пот проступал то холодный, то горячий. Приближаясь к терему, она услышала лошадиное ржание, и все внутри похолодело.

Заглянув за угол, она закусила кулак, чтобы не раскричаться. Бездыханная Ярослава лежала на земле со стрелой в груди. Даже из-за укрытия было видно красное пятно на светлой поневе.

– Доложи Ратибору, что Марфу так и не нашли, – где-то послышался голос.

Услышав ненавистное имя, Марфа потянулась к клинку, но ее руки настолько не слушались и дрожали, что, как она ни пыталась вытащить его из ножен, ничего не получалось. Решив вытереть их об одежду, она остолбенела: ладони были перепачканы ягодами, а в голове пронеслось – Мара. Совсем одна.

Марфа резко развернулась и тут же врезалась в чью-то широкую грудь. Она пыталась кусаться и лягаться, но сопротивляться двум здоровенным мужчинам оказалось ей не под силу, к тому же на шум прибежали еще двое. Они скрутили ее и потащили на поляну.

– Сама пойду! – крикнула она.

Дружинники переглянулись. Марфа была женщиной хрупкого телосложения, поэтому решение было единодушным, и они пропустили ее вперед.

– Только не вздумай, – сказал один, указав на ее кинжал.

Она лишь смерила его холодным взглядом и пошла на поляну. Ратибор угрюмо следил за тем, как Марфа появилась и прошествовала к дочери.

Она не обращала внимания на всадников, на Ратибора – ноги сами вели ее к Ярославе. Как во сне, она опустилась на колени, склонилась над дочерью и поправила выбившуюся у той прядь волос.

– Государь, – окликнул дружинник князя. – Ладимира скрутили.

– Что скажешь, Марфа, напоследок? – сказал глумливо Ратибор. – Удачный день для лесной прогулки.

Ему отвечать она не удосужилась, ее больше беспокоили слова дружинника о Ладимире.

– Мара, – еле слышно прошептала она.

Марфа склонилась еще ближе к телу дочери, закрыв ее лицо завесой своих волос.

– Прости, детка… Прости, что не сберегла, – прошептала она, извлекая кинжал из ножен.

Как только кинжал получил свободу, Марфа нараспев стала шептать странные слова, похожие на язык предков.

– Я к тебе обращаюсь, ведьма, – Ратибор еще раз попытался привлечь ее внимание.

Марфа не откликнулась и вытянула кинжал перед собой. То была странная рукоять неизвестной породы, напоминавшей стекло, внутри которого виднелась черная дымка.

Слова Марфы становились громче, отчего дружина нервно озиралась то на нее, то на князя и ждала дальнейших указаний.

Стараясь не показывать страха, Ратибор рявкнул Богдану:

– Чего ты смотришь?

Богдан в этот раз не мешкал, как с Ярославой, и выпустил без раздумий стрелу, но та наткнулась на невидимую стену вокруг Марфы и отскочила.

Страх прокатился среди присутствующих, но Ратибор не унимался.

– Убить ее! – крикнул он.

Двое воинов попытались пробить невидимую стену, но та не поддавалась, а они лишь разбили кулаки в кровь.

Марфа обхватила кинжал обеими руками. Ужас вселял ее голос, который становился все громче и громче, пока слова отчетливо не стали слышны всем:

На последних словах она с нескрываемой яростью посмотрела на Ратибора и без колебаний вонзила кинжал себе в сердце. На поневе темного цвета заметно расползалось кровавое пятно.

Как только Марфа замертво упала рядом с телом дочери, что-то изменилось, сам воздух стал гуще и прохладнее, будто осень наступила раньше времени. Все с ужасом смотрели на происходящее, лошади месили нервно землю копытами, а из их ноздрей валил пар.

Темная дымка, словно от догорающего костра, заструилась из рукояти кинжала, поплыла по воздуху и, едва коснувшись тела Ярославы, обволокла ее с ног до головы. Кровь, сочившаяся из раны Марфы, целеустремленно прокладывала себе путь к телу дочери. Ее не впитала земля, она ручейком обходила ветки и траву и, как только коснулась руки Ярославы, растворилась в ней.

День померк. Всюду слышался крик воронов, которые слетались со всех сторон к терему и закрывали собой солнце, кружа над мертвыми женщинами.

– Это что за колдовство? – испуганно сказал один из дружинников.

Стрела из груди Ярославы выпала и откатилась. Невидимые нити окутали тело и подняли, слегка оторвав от земли. Вороны кружились все быстрее и быстрее, и вихрем подхваченная Ярослава вращалась вместе с ними. Волосы, светлые от рождения, менялись, приобретали цвет воронова крыла.

– А где князь? – крикнул кто-то.

Там, где еще недавно стоял Ратибор, место пустовало. Рыжего, что был без кольчуги, тоже след простыл. Всадники пытались удержать коней, но они дико ржали и не поддавались, будто скованные какой-то силой. Марфино заклятие действовало странным образом как на животных, так и на людей и желало оставить всех неподвижными.

– Что это такое? – Богдан еле успел увернуться, когда рядом с ним упал мертвый ворон.

Несколько дружинников побросали коней, осознав, что снова могут двигаться, и бросились в лес.

Когда дождь из мертвых воронов прекратился, Ярослава грациозно приземлилась на землю и едва заметно пошевелила рукой.

Тех, кто не успел бежать, сковал страх, и в этот раз он не давал им пошевелиться. Молчали все – лошади и даже птицы, лес замер в ожидании, внимание всех было обращено к темноволосой женщине, что стояла посреди поляны.

Ярослава открыла глаза. Грудь ее мерно вздымалась, она словно пробовала воздух на вкус. Проведя рукой по телу, она посмотрела на свои бледные руки, рассматривала пальцы на свету.

Казалось, Ярослава не понимает, как здесь оказалась, и с любопытством осмотрелась. Испуганные лица дружины, терем и мертвая Марфа. Понимание произошедшего стало догонять ее, боль и тоска отразились на лице. Преклонившись перед матерью, она извлекла кинжал из ее груди и машинально заткнула его себе за пояс. Ярослава с нежностью расцеловала щеки Марфы, руки и погладила ее волосы. Черные слезы, словно угольные росинки, катились со щек и орошали лицо ведьмы.

Плач резко прекратился, и Ярослава поднялась. Движения ее были плавучими и стремительными одновременно, не свойственными обычному человеку. Красиво, но красота эта пугала.

Больше не ведая страха, она посмотрела на всадника, что стоял к ней ближе, и заговорила. Низкий голос звучал как из глубокой пещеры:

– Где она?

Дружинник непонимающе покачал головой.

– Где она?! – крик Ярославы пронесся по всей поляне.

Богдан, придя в себя, нащупал стрелу в колчане и метко выстрелил ею из лука, но та, достигнув цели, отскочила от Ярославы. Поняв, что совершил ошибку, Богдан стал подстегивать коня, но, как ни старался, тот не поддавался. Конь ржал, вставал на дыбы, но с места двигаться отказывался. Внезапно животное замерло, когда к его морде потянулась женская рука.

– Не бойся, тебе нечего бояться, – Ярослава погладила коня.

Прекрасные глаза животного тут же закатились, и с гулким грохотом конь упал мертвый, придавив своим телом всадника. Не обращая внимания на крики Богдана, Ярослава в недоумении уставилась на свои руки.

Когда тело Ярославы замертво упало, Некрас решил, что с него хватит. От такого зрелища его подташнивало. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что до него никому нет дела, Некрас тихонько стал пятиться, уходя с поляны. Всеобщее внимание было обращено к женщине, которую подталкивали дружинники. В ней Некрас распознал Марфу. Он не мог не помнить ее, сложно представить человека, не знавшего о ведьме, что излечивала руками.

Догадываясь о ее участи и не желая принимать в этом участия даже в качестве наблюдателя, Некрас осторожно пробрался к терему и мигом скрылся за ним. Как только поляна с людьми осталась позади, он пустился наутек. Бежал что есть мочи, без оглядки. Вдруг он обо что-то споткнулся и распластался по земле.

Около ноги лежала плетеная корзина с лесными ягодами. Не столько она удивила Некраса, сколько маленькая светловолосая девочка, мирно спящая под деревом. Он подполз к ней на коленях и тихонько тронул за плечо. Девочка пошевелилась и спросонья протерла глаза кулачками.

– Баба, – Марфу она называла «баба» или «няня».

Наконец разлепив глаза, она уставилась на Некраса. Никогда до этого момента Мара не встречала чужаков, а знала о них только из бабушкиных сказок.

– Не бойся меня, малая, – Некрас осторожно протянул ей руку.

Удивление от неожиданной встречи прошло, и он стал озираться по сторонам.

– Надо отсюда уходить, и живо. Ступай со мной.

Он протянул руки Маре. Девочка всматривалась в незнакомое веснушчатое лицо, оно было худое, со светлыми ресницами и бровями. Она осторожно протянула руку, желая коснуться жидкой бородки, но Некрас отпрянул, позади него донеслись пугающие звуки и лошадиное ржание.

– Нельзя медлить, – он схватил в охапку Мару и, поправив болтавшийся за спиной лук, побежал.

Она заплакала и стала вырываться.

– Тихо, глупенькая, – уговаривал Некрас.

– Где баба? Где мама?

– Баба сказала, чтобы ты шла со мной, – на ходу врал Некрас, чтобы успокоить ребенка. – Она и мамка твоя позже тебя заберут.

Нести Мару оказалось легко. Некрас, несмотря на свою худобу, был жилист и привык носить тяжести, охотясь. Кабанчик молодой уж точно больше весил. Мара обвила его шею маленькими тонкими ручками и продолжала всхлипывать, звала родителей и Марфу. А тот только прижимал ее голову к себе поближе и постоянно повторял:

– Ну-ну, все обойдется.

Он резко остановился и посмотрел на свою руку. Пронизывающий холод окутывал лес, по телу побежали мурашки, и волосы встали дыбом. От этого Некрасу стало совсем не по себе, к тому же ему показалось, что со стороны терема послышались крики. А может, это просто сказывалась безумная усталость, так он себя уговаривал. И не такое послышится.

Делая небольшие передышки, он вспоминал обратную дорогу. Убедившись, что идет верным путем, он снова ускорялся. Некрас решил, что не будет делать долгих привалов, только если совсем выбьется из сил. Попутно он ругал себя вслух, что бросил одолженную лошадь.

С Марой, которая часто плакала, дорога назад заняла больше времени. Некрас опомнился, что не знает имени девочки, лишь под вечер первого дня.

– Как звать тебя?

– Ма-ла.

– Мала? Так, значится, Маланья?

– Ма-ла, – медленно проговорила она.

– А, Мара, – Некрас понял, что девочка еще не все буквы выговаривает. И, выдавив из себя отеческую улыбку, добавил: – А меня Некрасом кличут.

Решив не охотиться, чтобы быстрее добраться до дома, они питались тем, что попадалось в лесу, в основном ягодами и грибами. Иногда он доставал из сумы остатки каравая.

Через Гиблые болота Некрас вел Мару осторожно. Он отлично знал эти места, но все же глаз не спускал с девочки. Мара изрядно устала на руках и попросилась идти сама, да и ему хотелось передохнуть.

После того как несколько лет назад здесь сгинуло несколько дружинников вместе с ведьмой, а до этого еще несколько человек, простой народ перестал соваться на болота, даже самые отважные. Также перестали здесь добывать руду или охотиться, а если и забредали, то никогда не заходили глубоко. Нынче все твердили, что тропы вокруг болота заговорили ведьмы, и всякий, кто сюда сунется, уже никогда не вернется. Некрас же знал эти места с детства и не мог упустить случая, чтобы поохотиться неподалеку и затем обменять добытую дичь в городе или продать. Сначала он старался не приближаться к болоту – и через некоторое время обнаружил, что местные тропы изрядно заросли, а потом и вовсе исчезли. Непуганых куропаток тут развелось за последние годы столько, что он редко приходил домой без добычи, птица глупая сама шла в силки. Он старался помалкивать, чтобы другим охотникам не вздумалось сюда нагрянуть, поэтому поддерживал общее мнение, что тропы заговорены. Если раньше они и были таковыми, то теперь он на собственном опыте убедился – колдовство покинуло здешнее болото.

Благополучно перебравшись через топь, затем они миновали и реку. Именно после самого непроходимого болота шел узкий отрезок Ленты – единственное место, где ее можно было спокойно перейти в лесу. Рыбачить сюда никто не ходил, всем хватало той Ленты, которая тянулась за лесом и простиралась вдоль всех селений княжества. Пока Некрас добирался с Марой, его не раз посещала мысль, будто кто-то специально учинил все препятствия – болото, бурная лесная Лента и затем непроходимые горы со стороны Волчьего Хребта. Словно кто-то не желал, чтобы сюда частили гости. Он прекрасно знал лес и был уверен: если перебраться на другом отрезке реки, путь был бы много короче. Но он не решился бы это сделать один, тем более с ребенком на руках. Некрас еще с детства помнил старую песенку, которую ему пела мать, и не сомневался: речь в ней шла именно об этой реке. Ее слова знало большинство детей, ею намеренно пугали, чтобы те не ходили ни к воде, ни к болоту.

Вечером девятого дня Некрас с Марой вышли на опушку леса. Издалека виднелись окнами-огоньками крохотные избы, которые были раскиданы то там, то сям на холмистой местности. Еще дальше были луга со стогами сена, поля, а дальше снова начинался лес и речка.

– Что ж, Мара, мы пришли, – опустившись на одно колено, сказал Некрас скорбно. – Там, – он указал рукой на деревню, – отныне будет твой дом.

Девочка устала уже плакать, и казалось, вот-вот упадет от бессилия.

– Сирота ты, деточка, – понурив голову, продолжал он. – Понимаешь ли ты меня?

– Хочу к маме.

– Мамы больше нет.

Глава 7

Подходя к дому, Некрас думал, как всем объяснить появление Мары. За все дни утомительной дороги он чего только не передумал. Жена его, Агафья, характер имела непростой, и Некрас откровенно ее побаивался. Заплаканная Мара шла с Некрасом за ручку и от усталости часто спотыкалась.

– Уже почти пришли, – подбадривал он девочку.

Входная дверь избы отворилась, и навстречу им выбежала слегка растрепанная Агафья. На ходу она отряхивала волосы от перьев. Женщина она была немаленькая, по росту и по ширине превосходила мужа, темные волосы заплетены в густую косу. Розовощекая, она могла бы показаться добродушной и приветливой, если бы не ходила с опущенными уголками губ, словно на лице повисло коромысло.

– Ишь, явился, – говорила она звонко и отрывисто, в отличие от спокойного Некраса. – Оставил на столько дней, тоже мне, важная птица, поручения у него. А мне тут одной управляйся. А это кто?

Агафья сверлила взглядом Мару, жавшуюся к коленям Некраса. Он по-отцовски погладил девочку по голове и, собравшись с духом, выпалил:

– Да вот, в лесу нашел. Одна там околачивалась. Мне ж за государем надобно было припасы таскать. Я, стало быть, все, что мне было велено, выполнил и назад воротился. А тут стоит посреди леса возле болота.

Эту историю Некрас придумал по пути домой. По счастливой случайности Ермолай велел никому не говорить о цели похода и без лишних размышлений выполнять что должно. А уж сообщать всем о том, что Мара – дочь беглецов, которых Ратибор разыскивал несколько лет, Некрас точно не собирался.

– Ну куда ее, сиротку, девать? – жалостливо он уставился на жену.

– А с чего ты взял, что она сирота? Авось заблудилась, – повысила голос Агафья. – Ты что ж, хочешь ее у нас оставить? Ртов у нас и так хватает, только и работаем, чтоб прокормить.

Некрас и к этому готовился, собраться бы только с духом. Глубоко вдохнув, он выпалил:

– А что поделать-то? Пока до дому шел, ее со мной видали. А кое-кто и вопросы задавал. Ну хош, сама ее подальше куда отведи, неужто не жалко малую?

Брови Агафьи поползли вверх от неслыханной дерзости мужа.

– Вон Потап, старшой, уже женился, скоро Фроська будет мужней и переберется из родного дома. А Прошка и Боянка постарше этой будут, – продолжал гнуть свое Некрас. – Осталось совсем чуток, и мы с тобою вдвоем будем. Да Марочка ест совсем немного. Гляди, какая худющая. К тому же я отныне буду доставлять добычу к княжескому столу, а там нам и послабления полагаются. Вот так вот.

Некрас ждал. Он не просто так обмолвился о деревенских, которые видели их на пути к дому. Он решил сыграть на чувствах Агафьи: она слишком пеклась о том, что о ней подумают другие. Некрасу улыбнулась удача, в этот самый момент на них смотрела любопытная соседка, она стояла у своей избы и делала вид, что поливает дерево, хотя оба ведра опустошила ранее. Агафья ее тоже заметила и скривила рот в подобии улыбки.

Как только она повернулась к мужу и Маре, то смерила ее надменным взглядом от макушки до самых пят.

– Фу, какая грязнущая. Сначала искупать ее надобно, – сказала она, вздернув нос, а затем развернулась и скорым шагом направилась в избу.

Некрас шумно выдохнул:

– Ну что, малая? Пошли.

Других жилищ Маре видать не приходилось. Изба была небольшая по сравнению с теремом: всего три окна и те маленькие, невысокое крыльцо, откуда попадаешь в узенькие сени и в светлицу. В углу валялись птичьи перья и куски ткани. С левой стороны от входа светлицы явно был пристрой, он отличался цветом дерева. Он разделял клеть на большое помещение и малое. В одном, как выяснится позже, ночевали хозяева избы, а во втором хранились всякие заготовки. В углу от входа лежали силки для ловли птиц и пара плетеных корзин, с другой стороны Агафья мастерила перины и подушки из пуха с принесенной мужем добычи. После малой кладовой у стены стояла беленая печка, с которой свисала детская нога. Через мгновение оттуда посмотрела рыжеволосая девочка, а затем и черноволосый мальчик.

– А ну-ка, спать, – сказала Агафья приказным тоном.

Постоянно цокая языком, она принесла воды и искупала Мару за печкой в ушате.

– Мама, – сказала Мара, ни к кому особенно не обращаясь.

– Ишь чего, я тебе не мама. – Агафью знатно перекосило, при этом она продолжила насухо вытирать девочку. – Вот удумала.

Мара протянула руку к лавке, на которой лежало ее очелье.

– Мама, – повторила она.

Некрас, который уже успел побывать в бане, ел кашу за столом. Он понял, что хочет девочка, и обратился к жене:

– Отдай ей, она его из рук не выпускала.

Передав очелье Маре, Агафья надела на нее светлую рубаху с пятнами – по всей видимости, уже ношеную и принадлежавшую кому-то из ее уже подросших детей. Усадив гостью за стол, Агафья с грохотом поставила перед Марой деревянную плошку с кашей и с силой вручила ложку.

– Подкрепись маленько, – Некрас все подбадривал девочку, и, в отличие от жены, он старался говорить с ней мягко.

– Я же сказала, спать! – мать опять прикрикнула на детей, которые постоянно таращились на гостью. – Завтра столько работы, а теперь еще и это…

Мара съела всего пару ложек каши, ее шатало, а веки заметно слипались. Спать ее уложили на лавке, предварительно постелив замызганную тряпку. Через какое-то время в избе наступила тишина и темень, только последние деревяшки догорали в печке. Наконец девочка закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.

Видимо, Мара настолько крепко спала, что даже не проснулась, когда вернулась с гуляний Фрося, или Фроська, как звали ее родители. Разбудила девочку утром Агафья.

– Вставай, все уже на ногах, нечего вылеживаться. Еще по воду сходить надобно да дров принести.

Мара не сразу поняла, где находится, и с опаской поглядывала на сидевших за столом. Фроська была темноволосой девицей, что называется, кровь с молоком. Розовощекая, кареглазая и с длиннющей косой, как у матери. Ее уже посвятили в последние события, произошедшие накануне, так что она и носом не повела при виде Мары.

За столом сидели и младшие дети, те, что подглядывали с печки вчера. Прохор, тоже темноволосый и худой, был постарше, лет двенадцати, и рыжая Боянка двумя годами младше.

– Иди сюда, – Прохор похлопал по скамейке подле себя и улыбнулся Маре.

Агафья при этом вручила кашу девочке так же, как вчера, словно та у нее последние крохи забирала, и дала ей отдельную плошку, в то время как все ели из одной. При этом одарила младшего сына укоризненным взглядом, отчего он виновато опустил глаза. Не приходилось сомневаться, кто являлся главой семейства.

Ели в основном в тишине, слышно было только постукивание деревянных ложек о плошку. Не молчала лишь Агафья, раздавая указания на день.

– Ты дров принесешь, – обращалась она к Прохору и Боянке. – А ты перья разберешь. А ты…

На последних словах глаза Агафьи увлажнились, она смотрела на старшую дочь.

– А мне ничегошеньки делать не пристало. На днях я покидаю вас и буду хозяйкою уже в другом доме. Поспать бы, а то я утомилась. – Фроська, сладко зевнув, потянулась и отправилась спать на печь.

– А ты, – поджав губы, Агафья посмотрела на Мару, – пойдешь со мной.

За все утро Мара не проронила ни слова. Агафья, прихватив коромысло с ведрами, велела девочке следовать за ней. Пока они шли к реке, Мара озиралась по сторонам. Вразнобой стояли деревянные избы, обитатели которых уже не спали, хотя солнце еще полностью не взошло. Кто-то грузил корзины на телегу, кто-то крышу чинил. Пастух гнал коров подальше от деревни. Женщины вереницей шли за водой, за некоторыми из них семенили дети.

На Мару нет-нет да поглядывали с любопытством, а она поглядывала точно так же на них. С Агафьей поравнялась старушка, которая, как и все, спешила с ведрами к реке.

– Агафья, а кто же это будет? – спросила она, при этом смотрела на Мару. Поймав взгляд девочки, приветливо ей улыбнулась своим беззубым ртом.

– Да вот, – Агафья поняла, что объясняться все же придется; все деревенские, что шли рядом, как один навострили уши, – сиротка. Бедняжку муженек нашел возле болот.

– Ох, – послышались ахи и сочувствующие вздохи со всех сторон.

– Благое дело – приютить сиротку, – продолжала старуха. – Постыдно было б оставить ее в лесу, а там звери. Такая ягодка, – она снова улыбнулась Маре.

От слов этих Агафья возгордилась, грудь выпятила, а потом решила казаться поскромнее и в притворном смущении опустила глаза.

– Это да, – сказала она тоненьким голоском.

Так они дошли до Ленты. Женщины уже без стеснения сыпали вопросами: как девочку нашел Некрас и какой непутевый родитель мог позабыть на болоте ребенка. Пока Агафья набирала воду, Мара молча за всеми наблюдала. Ее внимание привлекли две женщины – одна была постарше и с коромыслом, а та, что помладше, баюкала на руках ребенка и напевала:

Услышав песенку, Мара впервые за долгое время улыбнулась. Женщина с ребенком это заметила и просияла в ответ.

– Знакомая песенка?

– Баба пела, – подтвердила Мара.

– Баба? А где твоя бабушка?

Агафья насторожилась и замерла как истукан.

– В лесу зывет, – просто ответила Мара.

– Эту песенку все в Красногорье знают, – с грустной улыбкой произнесла женщина.

– Она о людях, о нехоросых людях, так баба…

Агафья покидала ведра, полные воды, и подлетела к Маре, не дав ей договорить.

– Ох, не слушайте бедняжку. Небось на болотах столько нагляделась, пока там слонялась, вот бредни и несет, – поглаживая девочку по голове, Агафья елейно улыбалась женщинам. – Это ж надо такое… Видать, так дело было: старуха лихорадку подхватила да сгинула на болоте, а бедняжка осталась. Пойдем, голубка. Воды надо набрать да дела делать.

Как только Агафья отвела Мару подальше, улыбка сползла с ее лица.

– Ты что же мелешь, а? Помалкивай и знай свое место! Вот ведь Некрас мой малахольный, припер на старости лет…

Она осеклась на полуслове, за ними по-прежнему наблюдали. Девочка вызвала любопытство, и люди, не стесняясь, продолжали обсуждать, кто же мог додуматься потащить ребенка к болоту. Новость о Маре разлетелась еще до того, как последний петух в деревне прокукарекал о восходе солнца. Все приветливо им махали и выражали одобрение по поводу появления названой дочки. Недовольная Агафья по дороге назад изо всех сил скалила зубы в улыбке, а недовольство свое выплеснула дома. Нагрузив дополнительной работой всех, даже сонную Фроську, она повернулась к Маре:

– А ты, коли думаешь, что задарма тут будешь пировать… – с этими словами она скрылась в кладовой и быстро вернулась, неся что-то в руках. – Знакомы тебе вещицы?

Она протянула Маре кудель с примотанной к ней овечьей шерстью и веретено.

– Ну, чего таращишь свои глазища?

Мара легонько кивнула, ей уже приходилось видеть, как Ярослава или Марфа пряли нити. Правда, в тереме была еще и прялка, которой женщины пользовались по очереди. Усадив ее на лавку у окошка, Агафья установила поблизости кудель и отдала веретено.

– И чтоб ниточка была ровная и тонюсенькая. Я бы тебе прялку дала, да она давно сломалась. А на новую никак не разживусь. Вся в заботах я о детях, а благодарности никакой.

Хозяйка дома на время отлучилась. Мара осталась с Боянкой, которая сидела на полу и с ног до головы была в пуху, как неоперившийся цыпленок. Ее вид позабавил Мару, и она заулыбалась, отчего на щеках появились ямочки.

– Ничего смешного, пряди давай, – сузив глаза, сказала Боянка. – А то матушка еще работой нагрузит. Вот Фроське свезло, скоро уедет.

Боянка снова принялась отделять мелкий пух от перьев. Мара поникла и уставилась на кудель. В подобном тоне к ней никогда не обращались. Да, родители и бабушка иногда к ней были строги, но журили только за шалости. Она пыталась вспомнить, как пряла мама, и детское сердце наполнилось тоской. Протянув одну руку к шерсти, она стала скручивать нить и тихо плакать. Быть может, это всего лишь сон. Сейчас мама разбудит, и никаких людей она не видела в помине. Хотя не все такие, как Агафья, вон, женщина с ребенком и другие ей улыбались.

– Ты чего плетешь? – Боянка подбежала к Маре. – Тонкую надо. Экая ты недотепа. И веретено зачем тебе дано? На него наматывать нужно.

Боянка оказалась такой же сварливой, как и мать. Отобрав рукоделье, она показала, как надо правильно крутить шерстяную нить, и вернулась к своему занятию.

Чуть позже пришел Прохор с вязанкой дров. В отличие от сестры, он был тихим и, не сказав ни слова, вышел из избы.

К несчастью, сон оказался явью, и Маре пришлось обживаться на новом месте. Каждый день, чуть свет забрезжит, хозяйка всех будила, раздавала указания, и так до самой ночи. Некрас часто брал сына с собой на охоту, а также если надо было съездить в город и выменять перины и подушки, что изготавливала Агафья, на что-нибудь другое или прикупить чего. Фроська больше всех слонялась без дела или притворялась занятой.

Мара училась прясть и старалась все делать молча. С ней пару раз пытались заговорить соседские ребятишки, когда ее не с кем было оставить и Агафья была вынуждена брать девочку с собой. Но приемная мамаша пресекала такие разговоры мигом, особенно когда пересуды о Маре закончились и по Красногорью разлетелись новые вести.

Над Черной Лентой вновь клубился дым, да только от пустых погребальных костров. Никто не знал, куда отлучался Ратибор, но часть дружины, уходившая вместе с ним, не вернулась. Кто видел князя, говорил, что тот стал мрачнее тучи. Через несколько дней вернулось еще двое дружинников, без лошадей и седые, хотя оба были еще совсем юны.

Эти вести в скором времени долетели и до деревни. Страх читался на лицах людей. Ведьма лесная, что убивает лишь прикосновением рук и безжалостно расправилась с дружинниками, внушала ужас и заставляла с опаской смотреть в сторону леса. Даже то, что на помощь Ратибору вызвался Доброслав, в чьих землях, по слухам, осела ведьма, не помогало изжить этот страх.

Некрас в последнее время стал весь дерганый, чуть что, сразу озирался и прислушивался, затаив дыхание, если поблизости кто заводил разговоры о ведьмах. Особенно он опасался, что жена докопается до истины, и при этих мыслях его бросало в холодный пот. Частенько он ловил на себе ее подозрительный взгляд и потому предпочитал задерживаться в лесу на охоте, чем лишний раз попадаться на глаза. Когда он забирал к себе Мару, то не подумал о последствиях.

Как-то вечером они с соседом готовили телегу, чтобы на следующий день отправиться в город. Погружая сложенные подушки и прочее, старый Емеля завел разговор:

– Молва пошла, что ведьма та была непростая. Помнишь Марфу?

Некраса чуть не прихватило, а мимо как раз проходила Мара, выполняя очередное задание от Агафьи, несла пустые кринки в избу. Девочка с того момента, как поселилась у Некраса, стала неразговорчивой, боясь лишний раз прогневить Агафью или Боянку. А тут, услыхав знакомое имя, повернулась:

– Няня.

– Няня? Я говорю – Марфа! – удивился Емеля.

– Ма-фа баба, – продолжала Мара.

Дрожащими руками Некрас вытер рукавом со лба капельки пота и решил вторить своей жене:

– Чего слушать ребятенка? После наших болот и не такое сказанешь.

Емеля, к счастью Некраса, на слова девочки не обратил внимания и продолжил нагружать телегу. И так каждый раз: если при Маре заходила речь о случившемся в лесу и та упоминала родителей или бабушку, приемные родители выставляли ее как чудаковатого ребенка. Через некоторое время Некрас смог наконец вздохнуть спокойно: кто-то из вернувшихся дружинников проболтался о событиях того дня, и, с его слов, у Ярославы детей не было. Но для верности Некрас с женой часто твердили Маре, что все о своих родных она выдумала, а истина была в том, что ее просто бросили на болоте. Агафья больше не сомневалась в правдивости слов мужа, поэтому пригрозила девочке наказанием, если та будет лишнее болтать.

Прошло время, прежде чем Мара снова повеселела и стала разговаривать. Да только с приемной семьей особо не поговоришь. Она завистливо поглядывала на деревенских ребятишек, когда те затевали детские забавы. Мара сначала робко, потом смелее со всеми стала здороваться и пыталась подружиться с детворой. Но делать девочку счастливой в планы Агафьи не входило, да и последние событие добрее ее не сделали.

Фроська как-то ушла с утра за водой да так и не вернулась. Как выяснилось позже, она сговорилась с женихом, и тот упер ее вместе с ведрами и коромыслом, не соблюдя договор между их родителями.

Безутешная мать решила отыграться на приемыше. И всякий раз, завидев Мару играющей с кем-то, отчитывала ее при всех, называла ленивой и заваливала дополнительной работой.

Единственным, кто проникся к девочке, был Некрас. Он изредка тайком угощал Мару лесными ягодами или медом. Он боялся лишний раз пикнуть и прогневить жену, выказывая к Маре благосклонность, как и его сын Прошка. Тот совсем был тих, да и по характеру ни рыба ни мясо. Боянка же подражала матери и была так же несносна, вечно всем недовольна, не стеснялась ворчать и делала это с превеликим удовольствием.

Но старания Агафьи притеснить Мару и сделать из нее послушную тихоню оказались тщетны: освоившаяся девочка росла отнюдь не робкой.

Глава 8

Сгоревшие свечи выглядели уныло, как и путники, которые расположились на лавках поближе к разожженным очагам. Долгая поездка давала о себе знать: у всех веки были тяжелыми и постоянно кто-нибудь да зевал. Все шестеро долго хранили молчание, изредка переглядывались и снова опускали головы. Ратибор тоже устал не меньше. Никогда ему еще не доводилось так загонять коня, даже в войну с Речной Заводью.

Как только лес стал редеть, а вдали показались вершины гор, напоминавшие хребет злобного волка, коней пришлось пустить помедленнее. Дорога до Вергорода постоянно виляла из стороны в сторону от одной горы к другой, на пути попадались ущелья; также надо было постоянно следить, чтобы с гор не свалились на голову камни, а то и глыбы. Никто не мог помыслить, что возвращаться домой придется через вотчину Доброслава, именуемую Волчьим Хребтом. По дороге до столицы княжества пришлось изрядно померзнуть, холодный ночной ветер встречал гостей недружелюбно. Но никому в голову даже не пришло сделать привал и разжечь костер. Возможность быть настигнутыми Ярославой пугала их куда больше, чем ветра и обвалы камней.

Произошедшее возле терема ни у кого не укладывалось в голове. По пути еле разговорили Изяслава, который бежал одним из первых после того, как Ярослава вернулась к жизни.

– Кони не шли ни в какую… – Лицо Богдана почернело. – Она руками высасывала из него жизнь, – говорил он сбивчиво. – И крики, в ушах крики.

Сейчас, когда они сидели в тепле, случившееся казалось ужасным сном. Ратибор устало обвел взглядом гридницу, здесь он бывал уже несколько раз и ничему не удивлялся. Тому, как аккуратно подобраны камни для очагов. Или деревянному массивному трону, ножки которого были высечены из камня. Если в родном княжестве все было деревянным, то здесь сочетали в постройках дерево, камень и железо.

Подклети изб и теремов выложены из горного камня, дома украшены резьбой, а на дверях порой встречалось хитроумно кованное железо. Сам Вергород окружала каменная стена, оттого он казался неприступным. Но ни иное убранство, ни люди, что зажигали свечи, в данный момент не интересовали прибывших. Все мысли витали где-то далеко, в чаще дремучего леса.

Больше всех поник Ермолай, он сидел на лавке возле очага, повернувшись к остальным спиной. Левая сторона его лица прилично отекла, и огромный синяк служил напоминанием, что Ладимир не потерял хватку. Он понимал, почему Ратибор поручил именно ему это задание. Встретить старого друга оказалось тяжелым испытанием. Сначала помог бежать, а теперь лишил свободы, словно подарил время взаймы. Яробор, который скручивал Ладимира, вопросы никогда не задает, как и двое, что ему помогали. Ермолай искоса посмотрел на него: самоуверенный и нахальный, при выполнении приказа всегда действует хладнокровно. Непонятно, что творится в голове у этого человека. Ермолаю стало еще хуже, когда он вспомнил, как сопротивлялся Ладимир. В его руках были только сети, а когда они не помогли, остались только кулаки. Один беззащитный против полностью вооруженных воинов.

Гибель Марфы и убийство Ярославы, пленение друга – мысли Ермолая, не останавливаясь, сменяли одну за другой, ходили по кругу и уже вызывали легкую дурноту.

– Ратибор, друг мой. Что привело тебя в Вергород? Неужто стряслось чего? Недавно только с тобою распрощались.

В гридницу вошел Доброслав – среднего роста, светловолосый, с ног до головы холеный. На фоне мужественного Ратибора он смотрелся легковесно, но ему это не мешало держаться уверенно. Несмотря на позднее время, Доброслав выглядел торжественно: светлая рубаха с вышитыми красными нитками узорами, обрамляющими шею и рукава, красный пояс и изысканный венец с пикой горы, возвышающейся посередине. Принарядился так, словно встречал дорогих гостей. А сами гости все в пыли, голодные, добирались до Вергорода несколько дней без остановок и чуть не загнали до смерти лошадей.

– Нам бы потолковать с глазу на глаз, – сразу начал Ратибор.

Доброслав пробежался взглядом по гостям:

– Пусть сначала твои люди поедят.

– Но времени может быть не так много…

– Голодный воин – плохой воин, плохой воин – мертвый воин, – спокойно сказал Доброслав и, взяв на руки трущегося около его ног белого кота, который появился невесть откуда, занял место на троне.

Ратибор, насупившись, сел за стол. Как только его люди поели, их проводили на заслуженный отдых. Доброслав, отпустив стражу, чесал за ухом кота, развалившегося у него на коленях. Ратибор сразу вскочил на ноги и стал пересказывать события, произошедшие в лесу, все, что видел он сам и его дружина. Рассказывая, он мерил шагами гридницу. Доброслав спокойно слушал и лишь изредка хмурился. Когда Ратибор упомянул о заклятии, Доброслав встрепенулся:

– Марфа принесла себя в жертву?

– Вы были знакомы? – подозрительно спросил Ратибор.

Доброслав, задумавшись, стал тереть пальцем свой висок, напрочь забыв про кота. Тот, свернувшись клубочком, мирно спал. Ратибору пришлось прочистить горло, чтобы вернуть собеседника к разговору.

– Нет, мы не были знакомы. Но я наслышан о ней.

Ратибору на мгновение показалось, что Доброслав что-то недоговаривает. Скрытность и изворотливость – за эти качества он недолюбливал местного князя. Потому он чаще посылал на переговоры с ним других. Вспомнив о цели своего визита, Ратибор продолжил свой рассказ, а подбираясь к завершению, заметно занервничал.

– Нельзя оставлять ведьму на свободе, – закончил он.

– Нельзя, – мягко согласился Доброслав и, подумав немного, добавил: – Чего ты хочешь от меня?

– Помощи.

Доброслав молчал, оттого Ратибору хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. Подавив свой порыв, он сказал:

– Она не ведает страха и убивает без разбору. Нынче она возьмется за Красногорье, а завтра явится за вами. Неужто сможешь спокойно наблюдать, как мой народ гибнет, пока ты сидишь здесь в тепле? Нужно объединить усилия и убить ее. У тебя в княжестве есть ведьмы, может, они помогут, – последние слова он произнес с неохотой. – Знаю, между нами не всегда было все гладко, но да, сегодня я прошу о помощи. Взамен проси, что пожелаешь.

Доброслав мягко спустил с колен кота, и тот ушел, задрав пушистый хвост, а князь задумался. Он пару раз открывал рот, потом передумывал и снова хранил благородное молчание. В какой-то момент Ратибор увидел блеск в его глазах, а через мгновение его лицо озарила улыбка.

– Есть кое-что. – Доброслав, встав с трона, подошел почти вплотную к Ратибору. – Помнится мне, у тебя два сына. И вот как мы можем поступить. Я бросаю свои силы на поимку ведьмы…

– Поимку? Ведьму нужно убить!

– Допустим. Если моих сил окажется маловато, могу рассчитывать, что ты предоставишь мне своих людей?

– Несомненно. Но при чем здесь мои сыновья?

– Старший, что после тебя княжить будет, женится на моей Любаве, – еще шире улыбнулся Доброслав и уточнил: – Дочери. Она, конечно, еще мала, недавно родилась, но ради нашего союза, их союза, – поправил он себя, – твой княжич подождет, пока она не подрастет.

– Желаешь породниться?

– Желаю.

Ратибор понимал, что отделался легко, но виду все же не подал.

– По рукам.

Свечи давно погасили, как и огонь в очагах, лишь лунный свет сочился сквозь окна. Доброслав долго сидел в раздумьях и сам не заметил, как уснул. Скрипнула дверь, затем и пол, сквозь сон он понял, что в помещении не один, и открыл глаза.

Лица не было видно, но по очертаниям фигуры можно было понять, что человек этот сидит на скамье, широко расставив ноги, а на коленях у него лежит меч. Доброслав зевнул спросонья и попытался сосредоточить взгляд на госте.

– Я уж думал, ты не придешь.

– Пробраться было непросто, у тебя везде охрана выставлена. Впрочем, как всегда. Но сегодня я не один, сам понимаешь, лишние вопросы нам ни к чему, – мужчина говорил тихо. – С охраной у двери пришлось немного разобраться.

– Разобраться? – так же тихо спросил Доброслав.

– Голова к утру немного поболит и перестанет. Ты, в отличие от Ратибора, беспокоишься о своих людях.

– Нет народа – нет княжества, нет княжества – и князя нет, – с претензией на мудрость сказал Доброслав.

– Какие будут ныне указания?

Князь помедлил с ответом.

– В прошлый раз все пошло не по задуманному. Ратибор всегда был самонадеянным и Ведагора слушать не пожелал, хотя тот хотел предупредить о грядущем, – Доброслав то ли обращался к пришедшему, то ли произносил мысли вслух. – Но Ратибор решил сделать все по-своему. Старые байки оживают на наших глазах, это так волнительно.

– Такое уже случалось прежде?

– Многие поколения назад.

– Значит, Ярославу можно уничтожить? Со слов других, оружие ее не берет.

– Если в прошлый раз все прекратилось, значит, возможность существует. – Доброслав свел пальцы перед собой. – Но надобно ли убивать? Нет.

– Но она… – человек на скамейке слегка приподнялся.

– Тише, друг мой, тише. Вообрази, ежели такая ведьма будет в услужении, то дружина вовсе не нужна. – Доброслав стремительно поднялся и, не глядя на гостя, стал расхаживать. – А с такими соседями, как Ратибор, спать приходится с открытыми глазами.

– Тогда зачем тебе княжич?

– А, он уже рассказал. Я зернышки сею, знаешь ли, не на одном поле. Ты же воин и не понаслышке должен знать о прикрытии тылов. Хотя, признаюсь, не люблю я эти войны, дрязги. Мир и покой – все, чего желаю. И, коль речь зашла о княжиче, каков он?

– Иван, – гость призадумался. – Смышленый и упорный, на отца похож только внешне, норовом совершенно другой. И, как ни странно, добрый. – Чуть призадумавшись, он добавил: – Ратибор держится с ним отстраненно.

– Как превосходно. Старайся, чтобы так и было. А мне предстоит разобраться, как ведьму можно захватить.

Человек поднялся с лавки и собрался уйти, но на полушаге остановился:

– А как быть с Ладимиром?

– Ах, бедный, бедный Ладимир, – скорбным голосом произнес князь. – Мне он был по нраву, немногословен, но умел договориться. Да и Марфа… Такое расточительство. Но чего уж.

Человек проследил, как Доброслав вернулся к трону, и все еще ждал нового поручения.

– Ладимир должен жить, а уж как – придумай сам. Сдается мне, он может пригодиться. Как бы его к себе прибрать…

– Но Ратибор…

– Ратибор напуган, бежал, как заяц. Убеди его, что в казни Ладимира нет смысла, дай ему надежду, скажи правду, да не всю. Не мне же все придумывать за тебя, – уже раздраженно сказал он. – Выведай, что Ладимиру известно о ведьме, но чтоб Ратибор оставался в неведении. А теперь ступай, я немного притомился.

Дойдя почти до выхода, человек, не поворачиваясь, спросил:

– Ты когда-нибудь жалел о том, что все случилось не так, как мы хотели? И почему потом ты отступил?

– Порой жалел, я же не каменный, – с напускной горечью ответил Доброслав. – Особенно печалился о тех несчастных, что рядом с Ратибором оказались. Отвечу и на второй вопрос – надобность отпала. Ратибор сам себя погубит, ему везде враги мерещатся. И чем дальше, тем он их больше сам и создает. Порой, чтобы был хороший урожай, нужно навозом землю удобрить. Главное – не переусердствовать, иначе все сгорит.

Человек не был уверен, что означали последние слова Доброслава, но спрашивать не стал и вышел за дверь.

– Иди назад.

С луком в руках и колчаном за спиной Иван спешил к Искре, а следом за ним поспевал Казимир. Ростом он уступал брату и был ниже на голову, по внешности – чисто мать: белые волосы, худощавое телосложение.

– Не хочу, хочу с тобой, – выпрашивал он.

– Я же сказал, тебе нельзя за город, – Иван резко повернулся к брату.

– Тебе тоже. Наставника твоего сейчас нет, да и отец в отъезде. Не велено покидать Красный город, – настаивал Казимир, – иначе накажут.

– Ну и пусть. И я уже не маленький, в отличие от тебя.

– Я взрослый, мне шесть, и нечего смеяться. Я раньше тебя на коня залез и удержался, в отличие от тебя.

Иван сразу перестал смеяться и разозлился на последние слова. Он подошел к Казимиру вплотную и медленно, по слогам, сказал:

– Ты маленький и глупый и ничего не понимаешь.

– Тогда я все расскажу отцу.

Стиснув зубы, Иван зашагал прочь и напоследок крикнул:

– За тебя это сделает стража у ворот!

Верхом на Искре он отправился к излюбленным местам: сначала заехал на Погребальные холмы, потом на недавно приглянувшуюся поляну. Иван потерял счет времени, пока катался по лесу, а затем упражнялся в стрельбе из лука. У него получалось уже лучше, но в этот раз он решил не выставляться раньше времени и никому не давать повода над собой смеяться. Похвастать умением он намеревался, когда осечек станет меньше или не будет вовсе, потому что не хотел сесть в лужу снова, как в последние дни перед отъездом Яробора.

Тогда Иван решил подстрелить тетерева, тот гордо вышагивал по поляне во всей красе, распустив перья перед тетерками. Он спрятался за кустом, прицелился и выпустил стрелу. Но мало того что стрела не долетела до птицы, так и тетива отскочила, поранив запястье. Иван от боли схватился за руку и присел на колени. Тетерки разбежались, а тетерев остался, он еще больше развернул свой красивый хвост и издал звук, очень похожий на смех, и только после умчался подальше. Иван не стерпел такую наглость и счел ее личным оскорблением.

Яробор впервые на памяти княжича сдержался и не выдал очередную колкость, только посоветовал сменить щитки – те стали малы и слишком туго сдавливали запястья. А после и вовсе озадачил, поручив поймать птицу без помощи лука, иначе не будет никакого обучения стрельбе. Иван опешил от требования наставника и уже подумывал его сменить, но Яробор был лучший в своем деле, потому парень вынужденно отложил лук, причем надолго. Приходилось долго разыскивать тетеревов, ждать момента для нападения, а птица не желала идти в руки и продолжала клокотать. Иван злился на себя, на птицу и Яробора, но все равно лазил по кустам в поисках добычи, пока однажды не додумался расставить силки.

– Про лук было сказано, а про силки ничего, – он самодовольно вручил тетерева Яробору.

– Давно бы так, – тот усмехнулся.

Обескураженный Иван долго злился за выходку наставника, но она была не первой и не последней. Затем Яробор не позволил ему взяться за меч, пока тот не пройдет с бревном на плечах по прямой, ни разу не споткнувшись, а после достижения успеха продолжил выдавать одно диковинное задание за другим. Когда Иван огрызался, то его поджидали вилы и навоз.

Сегодня ему представилась возможность опробовать новенькие щитки, которые были изготовлены лично для него и пришлись абсолютно впору. Счастливый Иван сначала долго их вертел, внимательно осматривал. Мастер вырезал на них узор, напоминавший ветви дерева, и сгладил костяную основу настолько, что они не мешали при стрельбе. Опробовав щитки на деле, довольный Иван теперь задумался о новом луке и колчане. А тетерев ему сегодня не попался.

Он так увлекся стрельбой, что опомнился, лишь когда стало смеркаться. Зная, что об его отлучках обязательно доложат отцу, он заторопился в город.

На подъезде Иван притормозил кобылу. С дороги, что вела мимо Погребальных холмов, выезжал отец, а с ним еще несколько человек, среди которых он узнал Ермолая и Яробора. Чтобы не привлекать внимания, он спрятался за еловыми ветвями на опушке леса. Отец, как и остальные, выглядел изрядно помотанным и уставшим, но Иван смотрел вовсе не на них. Лица одного всадника он не мог рассмотреть, голову которого накрыли мешком. Княжич подождал, пока все скроются за воротами, и не спеша заехал следом.

Иван приказал конюшим позаботиться об Искре, а сам отправился на поиски Яробора. Ему не терпелось выведать, что с ними приключилось, и больше всего его волновало, кто был тот человек с мешком на голове. Особой надежды получить хоть какие-нибудь сведения Иван не питал и предположил, что наставник уже давно отдыхает дома. Так ему и донесла стража при входе в хоромы. Озадаченный, Иван побрел к себе, попутно размышляя, что за поездку предпринял отец и почему брал с собой такое количество дружинников. Не просто дружинников, а лучших воинов, среди которых были Ермолай и Яробор. Он, конечно, радовался, что наставник вернулся целым, но чутье подсказывало: случилось что-то по-настоящему плохое. Тревога выросла, когда он понял, как мало людей вернулось назад, к тому же Иван давно не видел таким угрюмым отца. Не желая с ним сейчас встречаться и испытывать на себе его гнев, он быстрее побежал в опочивальню.

Едва дойдя до своей двери, он споткнулся обо что-то. На полу валялся знакомый лук, который Казимиру подарил отец. Иван почувствовал отвращение к себе за то, как он обошелся утром с братом. У него самого уже появились друзья, в основном то были дети дружинников, а у Казимира нет, поскольку за ним тщательно приглядывали. Даже Яробора, который по возрасту ему годился в отцы, он считал не только наставником, но отчасти и другом. Тот всегда с ним разговаривал, как с равным. Иван решил, что первым делом с утра нужно помириться с Казимиром, а потом разузнать, что случилось, у Яробора. Заодно не терпелось похвастать, что сегодня ему удалось расщепить стрелу, правда, первая попала мимо цели. Иван немного приободрился таким планом и отправился спать.

На следующий день он предвкушал встречу с Яробором и, еле отсидев очередную монотонную болтовню Лучезара о других княжествах и об их обычаях, опрометью кинулся к Черной Ленте, позабыв о Казимире. Дамир по-прежнему его сопровождал, хотя Иван рьяно этому сопротивлялся. Тот сочувственно кивнул ему пару раз, но приказ князя не нарушил.

Яробор встретил его в мрачном настроении, сильно морщил лоб, смотрел куда-то вдаль и Ивана не сразу заметил или делал вид. Княжич волновался, он не знал, как начать разговор. Таким он своего наставника прежде не видел. Тревога еще больше стала расти, а неведение раздражало.

– А, Иван! – сказал Яробор, не поворачивая к нему головы. – Ну что, приступим?

– Я вчера вас видел, – сразу выпалил он. – Кто тот человек с мешком?

Было видно, как Яробору стало не по себе от непрошеных вопросов. Но он был человек подготовленный и быстро с собой совладал.

– Знание это тебе не нужно, а то не хватало еще твоих ночных бдений или криков во время кошмаров.

Яробор говорил с улыбкой и пытался разговаривать в своей обычной манере, но Иван отметил, что улыбка вышла мрачноватой.

– Я не ребенок. Говори. – Поняв, что пересек незримую черту, Иван добавил мягче: – Пожалуйста.

– Часть все равно придется рассказать, не сегодня-завтра сам узнаешь. Человек, что ты видел, – предатель…

– Почему только часть? И кого он предал?

– Твоего отца. Ладимира ждет незавидная доля.

Иван нахмурил лоб и почесал подбородок. Где-то он уже слышал это имя, но где? Ладимир… Словно эхом что-то отозвалось из прошлого, но он никак не мог вспомнить что. Яробор внимательно наблюдал за Иваном и, словно прочитав его мысли или просто догадавшись, ответил:

– Ты его знал, правда, ты был совсем ребенком. Ладимир служил воеводой у твоего отца и женат был на Ярославе. Это имя тебе должно быть знакомо. – Яробор многозначительно посмотрел на княжича.

Непроизвольно Иван взглянул на Погребальный холм. Да, Ярославу он помнил.

– Она спасла меня. Мне никто так и не объяснил, что тогда стряслось. Отец не желает со мной вести беседы о ней, как и о том дне, – Иван не собирался жаловаться, но обида взяла вверх. – Разве она была виновата? И Ладимир, я вспомнил его, хотя то время помню плохо, разве что матушку. Хотя нет. Я вспомнил, он меня на лошади катал. Так чем эти люди провинились?

Яробор в задумчивости почесал свою щетину, княжич пытливо не сводил с него глаз, ловя каждое движение.

– Сложно судить. Не я тот человек, кто должен тебе об этом говорить, а лишнего скажу – сам на месте Ладимира окажусь. Тем не менее, чем бы они ни прогневили князя, уже не имеет значения.

– У меня есть догадка на сей счет, – Иван разозлился. – Я спрашивал столько раз, но мне никто ничего не говорит, мол, не твоего ума дело. Но это меня еще как касается. Она же спасла мне жизнь. А что теперь?

– Ярославу убили, но она восстала из мертвых.

– Восстала? – у Ивана от этих слов волосы встали дыбом на загривке.

– И убивает беспощадно.

Яробор замолк и просто смотрел на воду. Иван тоже замолчал, он дал себе немного времени, чтобы переварить услышанное. Воображение буйным цветом расцвело и порождало страшные картинки.

– А ведьмы, колдуны не могут помочь? – спросил Иван с надеждой.

Он с силой зажмурил глаза, пытаясь выкинуть ужасные видения из головы.

– Все давно покинули Красногорье, – Яробор покачал головой, – а после нескольких показательных казней сомневаюсь, что кто-нибудь откликнется.

– И я все равно не понимаю, – запротестовал Иван.

– На днях здесь будут тлеть погребальные костры с пустыми ладьями, – Яробор указал на холм, – и родные, и простые люди придут проститься с ними. Так не принято, конечно, но князь настоял на этом, чтобы показать народу, что представляет из себя ведовство. И тех, кто был благосклонен к ведьмам, осталось не так уж много после случившегося.

Как и предсказал Яробор, на следующий день костры горели, и Черная Лента сделалась еще чернее. Паника и отчаяние, как дым, окутали город. Люди стали чаще озираться, всматривались в лица друг друга, боясь, что в незнакомке признают Ярославу. Но долго это не продолжалось, дым испарился, а запах гари остался. Весть о том, что Доброслав отправил людей на уничтожение ведьмы, вселила надежду, и через какое-то время все об этом просто судачили на площадях и возле колодца.

Иван всячески старался избегать отца, даже ел какое-то время только в поварне. Тот, как вернулся, находился в дурном расположении духа. А вот с братом княжич решил данное себе слово во что бы то ни стало сдержать и помириться. Иван знал, что Казимир любил лесную ягоду, и поскольку сейчас была пора для черники, он точно знал, где ее найти. Он попросил лукошко у Забавы – главной женщины в поварне – и собрался в лес.

В этот день обучения с Лучезаром не было, а до встречи с Яробором оставалась еще уйма времени. Надо было только тайком удрать от провожатого. Ивану порой казалось, что Дамир обладает какой-то необъяснимой силой. Куда бы он ни пошел, стражник вынюхивал его, словно пес, и молча отправлялся следом. Иван пытался его путать, менял привычные дороги к тем или иным местам, а тот все равно его находил, даже порой оказывался на месте раньше самого Ивана.

Хотя в этот раз он напрасно переживал, проблем с Дамиром не возникло. Иван подсмотрел через дверь в сенях, что соединяли гридницу и поварню, – тот получал указания от отца. Обрадованный такой удачей, Иван опрометью кинулся к конюшне.

Подъезжая к городским воротам, он был вынужден притормозить Искру, чтобы пропустить несколько выезжающих из города обозов. Люди, скорее всего, сбыли товар и возвращались домой, телеги их были практически пусты. В той, за которой Иван пристроился, лежала только прялка. Пока Иван ждал, он поймал себя на том, что не перестает таращиться на сидящих перед ним на телеге мужчину и маленькую светловолосую девчушку. Лиц он их не видел, они сидели спиной к нему. Девочка что-то тихо сказала, а извозчик погладил ее по голове и прижал к себе покрепче. Иван, глядя на них, невольно улыбнулся. Но вот телега покатилась и выехала из города, повернула налево, миновав поворот на Черную Ленту, и стала медленно удаляться. Иван же отправился прямо в лес.

Поход свой Иван счел успешным и с почти полным лукошком черники отправился на поиски брата. Кого бы он ни спросил, Казимир как будто испарился. Иван обошел все хоромы, в некоторые клети заглядывал дважды – вдруг упустил, но того нигде не было.

Время уже поджимало, надо было спешить к Яробору. К тому же он подумывал, как бы пробраться в темницу и встретиться с Ладимиром. Последний разговор с наставником и его предупреждения Ивана не удовлетворили, поэтому он решил поступить, как считал нужным.

Иван отправился в конюшню, забыв оставить лукошко, и потащил его с собой. Дамира еще не было на городской площади, что было весьма странным. Решив, что его задержали, Иван пошел к Искре один. Вдруг издалека послышалось дикое лошадиное ржание и знакомый голос. Иван ринулся прямиком туда.

Едва он оказался внутри, как обомлел от того, что увидел. Возле денника Искры стоял Казимир и направлял на нее вилы, а бедное животное металось. Недоумение Ивана быстро прошло, и он в гневе запустил лукошком в брата.

– Ой, Ваня, а я тебя искал, – растерянно залепетал Казимир, но тут получил бесхитростным орудием в плечо. – Эй! Ты чего?

– А ну, живо отошел от нее!

Иван быстро подлетел к нему, вырвал вилы и стал теснить ими Казимира подальше от своей любимицы.

– Ты чего? – закричал Казимир. – Я только хотел…

– Чего ты хотел? Чего тебе еще не хватает?

Казимир непонимающе уставился на Ивана, и на его щеках проступили красные пятна.

– Убери от меня это, – Казимир кивнул на вилы, – и дай закончить…

– Закончить?

Ивана уже трясло от ярости, но он все же отшвырнул вилы в сторону. Он попытался успокоиться и развернулся к Искре, чтобы проверить ее, как Казимир потянул его за рукав. Сам не понимая, что делает, Иван оттолкнул его от себя с излишней силой. Крик брата заставил его опомниться – тот ударился головой о стену и схватился за затылок. Не на шутку встревоженный, Иван бросился к нему и упал на колени, чтобы помочь подняться.

– Казимир, я не…

И в этот самый момент Казимир ударил его по лицу и вскочил на ноги. Весь перепачканный, он с небывалой злостью смотрел на Ивана.

– Я всего лишь хотел ее покормить и не собирался калечить. А ты… ты… Раз она тебе так дорога, то не видать тебе больше твоей дурацкой лошади!

Едва договорив, Казимир опрометью кинулся из конюшни, а Иван так и сидел еще какое-то время на коленях.

Он пытался успокоиться и пару раз глубоко вдохнул, сжал руки, разжал и повторил все снова. Когда немного полегчало, он подошел к деннику Искры, и тут на его глаза попалось то, чего он не ожидал увидеть. Корочка засохшего каравая валялась в углу. Иван чувствовал себя виноватым, пока не вспомнил об угрозе Казимира, и снова начал злиться.

Он посмотрел на Искру, которая по-прежнему волновалась. Тогда он протянул ей руку и погладил морду. Ему нравилось чувствовать ее тепло, гладить по рыжеватой шерсти, пропуская сквозь пальцы волоски. Нравились ее большие красивые глаза – огромные и обрамленные длинными ресницами. Через какое-то время они оба успокоились. Иван почувствовал, как выровнялось дыхание Искры.

– Все обошлось, – прошептал он.

– Я бы не был так уверен.

На входе стоял обеспокоенный Яробор.

– Брат твой по дороге встретился и поведал мне, а заодно и Ермолаю, что лошадь твоя на него напала.

– Что? – закричал Иван. – Искра ни при чем! Я, это я ударил Казимира.

– Князь узнает о случившемся, и будет беда. Кому он поверит?

Иван понял, что Яробор прав. Казимир молчать не будет и обязательно доложит все отцу. Страшно было подумать, что станется с Искрой.

– Что же делать? – в голосе Ивана зазвучало отчаяние.

Яробор в задумчивости провел рукой по своей щетине.

– На сегодня ты свободен, учеба откладывается, – обратился он к Дамиру.

Иван и не заметил, что они уже давно не одни в конюшне. Тот молча ожидал возле входа. Дамир еле заметно кивнул и ушел. Яробор дождался, когда его шаги стихнут, и повернул голову к Ивану:

– С ней придется распрощаться.

Иван застыл с открытым ртом. Он отказывался верить в слова наставника.

– Что? Я не хочу! – запротестовал он, повысив голос.

– Выбирай: мы отведем Искру в знакомую мне дальнюю деревню, где до нее никто не доберется, или здесь ее ждет неминуемая гибель.

Глядя на свою любимую лошадь, Иван уже знал правильный ответ. Ком встал в горле. Он стиснул зубы, но плакать не стал, еще давно запретил себе это бесполезное занятие.

– Я согласен, – выдавил он.

Яробор взял с собой запасную лошадь, а Иван решил в последний раз проехаться на Искре. Деревня, в которую они держали путь, действительно оказалась неблизкой.

– Не горюй, княжич, – успокаивал Яробор. – Человек, которому достанется Искра, знает толк в лошадях.

Наставник не соврал, у его знакомого было лошадей голов десять, и это только те, что Иван успел сосчитать. Он не пожелал узнавать имя незнакомца, ему достаточно было слова Яробора. По виду он счел его порядочным, да и лошади выглядели ухоженными.

Иван протянул Искре яблоко, но не сдержался и обнял ее на прощание.

– Не печальтесь, – заверил мужчина. – Здесь ей будет хорошо, посмотрите, какое раздолье, – рукой он указал на обширные поля.

– Нам поторопиться бы, – сказал Яробор. – Чтобы затемно вернуться.

– Дайте клятву, что не скажете никому, что это моя лошадь, – Иван понимал, как по-детски выглядит его просьба, но не смог совладать с собой.

– Клянусь, – улыбнулся мужчина. – Надумаете – можете ее проведать как-нибудь.

Иван оживился от такого предложения и с надеждой посмотрел на Яробора. Тот пожал плечами и улыбнулся.

Самым сложным оказалось сдвинуть себя с места и заставить сесть на другую лошадь. Иван чувствовал себя настоящим предателем, он старался не смотреть на свою любимицу, пока взбирался на другую. А когда все-таки глянул на нее в последний раз, то сразу же пожалел об этом. Искра била копытом, а новый хозяин пытался ее успокоить и держал за уздечку. Больше не в силах смотреть на ее мучения, Иван развернул лошадь и поторопил ее, лишь бы скрыться отсюда быстрее.

На обратном пути он сочинил историю для отца, что Искра вырвалась в лесу и убежала, и Яробор его поддержал:

– Только вот, Иван, придется новую кобылу искать, ну или коня. Не забудь подмазаться да имечко разведать, прежде чем лезть на спину бедному животному.

Как и задумано, Ратибору доложили о побеге Искры. Яробор оказался прав, князь требовал возмездия. Но видно было, что тот пытался отыграться хоть на ком-то. Иван стал замечать, что отец, всегда такой уверенный, стал иногда вздрагивать даже при скрипе двери.

А что касается брата, тот в таких красках все преподнес, что чуть ли не еле спасся от Искры. Потому Иван был удовлетворен, что лошадь в безопасном месте, хотя радости особой не испытывал. По Искре он часто грустил, особенно глядя на ее пустое место в конюшне. Со временем там поселили другого коня, которого выбрал Иван. Животное было покладистым, но не особо резвым и скорость такую не развивало. С характерной Искрой никто не мог сравниться.

Прошло немало времени, прежде чем Иван снова заговорил с братом. Осознание того, что он сам оказался зачинщиком той драки и не выслушал брата, его мучило недолго, обида за Искру взяла верх. Он видел, как Казимир раскаивается и как пытается сам завести разговор, но не спешил с прощением. Особенно подлил масла в огонь отец, сообщив о своем решении через Дамира.

– Как не будет? – возмущался Иван, когда выслушал его. – Только сегодня?

– Боюсь, что нет, – спокойно ответил Дамир. – Яробор просил передать, что то княжеское было решение.

Иван в гневе развернулся и потопал прямиком к отцу. Несмотря на предупреждение стражи, что к тому нельзя, он чуть ли не ногой отворил дверь в гридницу. В ней было полно народу, отец по обычаю сидел на троне, рядом стояли Ермолай и Яробор. Дружинники сидели за столами – кто-то осматривал свои мечи, кто-то просто стоял и слушал. Всех их Иван проигнорировал и направился прямиком к трону.

– Доброслав передает, что пока все без толку. Ведьма засела в горах. Но есть кое-что весьма любопытное. Кого Доброслав отправил, не все вернулись, но есть спасшиеся, – докладывал Ермолай.

– Выжившие? Они спаслись бегством? – Ратибор замер.

– Нет, как мне известно, Ярослава не смогла их убить. И эту новость я узнал не от князя Вергорода, а из других источников. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы это выведать.

– Значит, есть надежда…

– Отец! – Иван говорил на повышенных тонах, не обращая внимания на присутствующих. – Почему мое обучение с Яробором отменено?

– Да как ты смеешь? – Ратибор грозно вскинул бровь. – Дерзить отцу и князю своему? Предлагаешь бросить государственные дела, когда над Красногорьем нависла угроза, и исполнять твои хотенья?

– Но, отец…

– Не смей! – Ратибор ударил кулаком по подлокотнику трона. – С завтрашнего дня в наказание будешь драить конюшни, коль ты лошадей так любишь.

В гриднице воцарилось молчание, все смотрели на семейные распри. Иван хотел было прикусить язык, но не удержался:

– Да, как изволит мой государь.

Иван понял, что перегнул палку, надо было дождаться хотя бы, когда отец будет один. Ожидая нового наказания, он молчал, но тут слово взял Яробор:

– Государь, позвольте вмешаться. Если княжич желает воином прослыть, а я вам нужен, то почему бы ему не оттачивать мастерство с остальными? С отроками. Княжич почти дорос до младшей дружины.

– Я не… – начал было Иван, но вовремя остановился, когда Яробор подал ему знак замолчать, чуть покачав головой.

– Конечно, и лошадиное дерьмо княжич будет грести, – Яробор нарочито усмехнулся. – Прикажите не выказывать снисхождения, пусть будет наравне со всеми.

Иван стоял в недоумении. Он был бы не против обучения вместе с младшей дружиной. Тогда зачем Яробор завел этот разговор? И его вдруг осенило.

– Я не хочу с другими обучаться, – сыграть оказалось легко, гнев еще кипел.

Иван скосил глаза на Яробора, и тот еле заметно приподнял уголки губ.

– А придется, – в свойственной ему манере растягивал слова Ратибор. – Я поручу, чтобы за тобою проследили, и конюшни к вечеру должны быть чисты. А теперь оставь нас.

Не дожидаясь, пока выйдет Иван, Ратибор завел прерванный разговор, будто их не перебивали.

– А что с пленником? – спросил он.

– Боюсь, что плохо. Не выдержал пыток и тронулся умом, – ответил ему Ермолай.

Ратибор раздул ноздри от негодования:

– Мне нужно, чтобы он заговорил. Найдите знахаря, излечите его. Еще и Доброслав ведет какую-то свою игру, раз всем не пожелал делиться.

Иван навострил уши. Сомнений не было, пленник – это Ладимир. Он намеренно помедлил, чтобы послушать еще, но это не осталось незамеченным. Кто-то натужно прокашлялся, привлекая внимание к юному княжичу. Отец исподлобья посмотрел на него так, что слов не потребовалось. Делать было нечего и пришлось удалиться.

Он не забыл о ведьме и Ладимире, те иногда всплывали в голове. О них он хотел все разузнать, только было не у кого. Яробор молчал и хмурил брови, стоило только упомянуть их имена. Отец тем более не желал делиться, он и о матери старался не говорить. Оставался Ермолай, но Иван не доверял ему и приязни не испытывал. Получить ответы можно было от ведьм или колдунов, но они являлись нежеланными жителями в Красногорье, а разыскать их – все равно что вырастить ягоду среди сугробов – лишь потратить впустую время.

Так проходили дни, и со временем Иван все реже вспоминал о Ладимире и его жене. Владение мечом и другим колющим оружием, стрельба из лука – все это вытеснило прежние переживания на задворки. Он знакомился с отроками, которые уже делали успехи в воинском мастерстве, а нужно было их догонять, ведь так хотелось стать лучшим.

Самым неожиданным для Ивана оказалось знакомство с Данко. Парнишка чуть постарше ему кого-то напоминал – русые волосы, веснушки на лице, и едва тот выдал колкость старшему дружиннику, поставив под сомнение его подходы в обучении, как Иван понял, кто перед ним. Данко во всем старался подражать своему отцу – Яробору, только не учел, что до подобных речей еще не дорос. Тогда он схлопотал наказание за свою дерзость, а Иван за компанию – за отставание. Уборка конюшни сплотила их, и вскоре завязалась крепкая дружба, а потом к ним присоединился Лесь и другие ребята.

Спустя два года Иван стоял с Яробором возле загона рядом с полем, где когда-то распрощался с Искрой. Он не мог отвести глаз от изумления. Яробор до последнего держал все в тайне, даже по дороге сюда не проговорился, только загадочно улыбался.

В загоне стояла Искра, а к ней жался еще не совсем окрепший жеребенок. При виде него у Ивана дух перехватило. Малыш был красновато-рыжий, с черной гривой и хвостом.

– Ну как? – сказал Федот.

Иван наконец-то узнал имя нового хозяина Искры.

– Чудо как хорош, – Иван не мог налюбоваться на жеребенка.

– Похлеще мамки своей будет, а та долго ко мне привыкала. Норов уже свой показывает, гладиться не дается. Жеребец – настоящий огонь. Эй, вы куда?

Иван пролез в загон и направился к Искре. Он осторожно подошел с протянутой рукой, на которой лежало угощение, в этот раз княжич не был уверен, что лошадь просто так дастся, столько времени прошло. Искра понюхала руку и съела яблоко, а потом уж разрешила себя погладить. Иван радовался их встрече и тому, что она его признала. Он продолжал поглаживать ее, но все так же медленно подбирался к жеребенку.

– Если она тебя убьет, то жеребенок мой, – послышался смешок Яробора.

Но Искра и не думала убивать прежнего хозяина, хотя заметно волновалась, так как малыш пытался лягнуть Ивана своими неокрепшими ногами.

– Нет, он не огонь, – восторженно сказал Иван. – Он – Пламя.

– Дай ему окрепнуть и где-нибудь весной можешь забирать.

Слова Яробора не сразу до него дошли, от удивления он повернулся к нему и в этот момент чуть не получил под дых копытцем, но вовремя успел отскочить.

Стены небольшого помещения представляли собой сплошной камень, даже щелки не было, кроме небольшого оконного отверстия, в которое намертво вставили толстые металлические прутья. Темницу от пола до самого потолка разделяла решетка, по одну сторону которой стоял Доброслав со статным воином – воеводой Володаром, а с другой находилась прикованная женщина. Железные кандалы обвивали ее тонкие запястья, цепи свисали и кольцами лежали на каменном полу, словно огромные змеи, хвосты которых врезались в толстую стену. Темные волосы выглядели так, словно давно не видели гребня, в них запутались мелкие сучки, одежда изрядно потрепалась, но, несмотря на это, Ярослава выглядела бодрой. Она уже перестала вырываться, цепи каким-то образом ограничивали ее силу. Внимание ее было обращено к двоим, что стояли за решеткой. Возле ног Доброслава лежали клещи, меч, ножи – все, чем ее пытали. Только вот на теле не осталось ни царапины, само тело казалось неприступной броней. К ее изумлению, Доброслава позабавило такое явление, и более того – подстегнуло его безмерное любопытство, о чем он ей сразу сообщил.

Сейчас он просто вел беседу с воеводой, будто до этого не наблюдал пытки:

– Что передать Ратибору?

– Правду, как всегда, но не всю, – Доброслав, не скрывая интереса, смотрел на пленницу, как на ценный трофей. – Пусть гонец доложит, что ведьму мы поймали. Весть о том, что она заточена в моей темнице, его обрадует, я надеюсь. А вот как нам это удалось сделать, думаю, говорить не стоит. Кто же мог знать, что руки ведьмы не способны нанести вред сквозь железо. Тут надо отдать должное нашим мастерам, да и колдунам тоже. Но отныне ведьма и сама об этом ведает. – Он задумался: – А как обстоит дело с Ладимиром?

Володар угрюмо молчал, а Ярослава, услышав родное имя, встрепенулась.

– Умер после пыток, а до этого тронулся умом. После того, что творил с ним Ратибор, – наконец вымолвил воевода.

– Жаль. Такая утрата. Знать, не смог мой человек справиться.

Громыхнули цепи. Ярослава заслонила ладонями лицо и громко рассмеялась. Доброслав какое-то время наблюдал за пленницей, потом снова обратился к воеводе:

– Ежели не пожелает быть у меня в услужении, – Доброслав кивнул за решетку, – то и я врагом ей станусь. И кто знает, как долго цепи смогут ее сдерживать.