Мы останемся. Стихи о Родине, вере, надежде и любви

© Валерий Вячеславович Серяков, 2025

ISBN 978-5-0065-2776-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О СЕБЕ

Валерий Серяков родился в 1963 г. в п. Башмаково Пензенской области. Работал корреспондентом Башмаковской районной газеты, собкором «Пензенской правды», «Пензенских вестей». С отличием окончил МИИСП им. Горячкина. Печатался в Пензенском литературном журнале»Сура», межрегиональном журнале «Поволжье», журналах «Истоки», «Нижний Новгород», газетах «Сельская жизнь», «Советская Россия», «АиФ», сетевых журналах «Парус», «Камертон», на других интернет-ресурсах.

О ТОМ, ЧТО ДОРОЖЕ ВСЕГО

***

Останемся

Мы останемся чем-то на этой земле:

Поминальной молитвой, свечой на столе,

Фотоснимком в альбоме, и креслом в углу,

И плащом на стене, и ковром на полу,

Песней той, что друзья, собираясь, поют,

Третьей рюмкой, что стоя, не чокаясь, пьют,

Болью в памяти дочки, печалью жены,

Оборвавшимся эхом гитарной струны,

Пустотой неоконченных рваных стихов,

Недописанных строк, недосказанных слов,

Нерешенным вопросом о смысле пути,

На который никто не ответил почти,

На который и сам я ответа не дал:

Для чего я родился, любил и страдал?

***

Я буду помнить это лето

Я буду помнить это лето-

Пока дышу, пока живу:

То небо пепельного цвета,

Жарой сожженную траву,

Березки те, что как старушки,

Застыли, под ноги глядя,

Склонив безвольные верхушки,

Изнемогая без дождя…

На церковь ездили мы с сыном,

Садясь в автобус по утрам.

Сошелся свет на церкви клином-

Так лег на сердце этот храм.

Мы занимались колокольней,

Счищали мох с ее боков,

И в мире не было довольней

Двух увлеченных мужиков.

Мы краски вымазали бочку,

Мы провозились весь июль,

И я показывал сыночку

В крестах пробоины от пуль.

И с колокольни мы смотрели

На лес за лугом вдалеке.

Спускаясь, сало с хлебом ели,

Купались в маленькой реке.

Нас обволакивала речка,

И в ледяной ее волне

Мы, два свободных человечка,

Качались, лежа на спине.

И я был очень рад за сына:

Передо мной открылось вдруг,

Что он давно уже мужчина,

И он мне- самый лучший друг…

Я- хладнокровный, я- циничный,

Но на душе моей теплей,

Когда я вижу цвет пшеничный

Заколосившихся полей.

И если есть святое что-то,

За что хоть кровью я утрусь:

С высот орлиного полета

Глазами впитанная Русь.

***

Боль

Я ненавижу эти ночи

За боль, что входит в жизнь мою.

Лежать в кровати нету мочи,

И я тихонечко встаю.

Боль выворачивает кости,

Боль тянет жилы из меня,

Боль задыхается от злости,

В грехах неведомых виня.

Такую сволочь встретишь редко-

Хоть губы до крови кусай.

Давай-ка, старый друг-таблетка,

В который раз меня спасай…

Боль тянет время, отступая,

Все норовит вернуться вдруг-

Бесцеремонная, тупая,

Как надоевший пьяный друг.

И наконец, я понемногу

Ползу в постель, разбитый весь.

Хвала спасающему Богу!

Уж лучше здесь. Уж лучше здесь…

***

Церковь

Все церкви – свои и родные,

Но есть в этом мире одна —

В которой я понял впервые,

Зачем людям церковь нужна.

Искал я старательно Бога:

Молился, посты соблюдал,

Читал о Нем книг очень много,

У батюшек разных пытал.

В деревне одной отдаленной

На службу попал в старый храм,

В углу за кирпичной колонной

Господь отыскал меня Сам.

Порой заблужусь, потеряюсь,

Намучусь, намаюсь один —

И снова к Нему возвращаюсь,

Как блудный раскаянный сын.

***

Крестик

Мальчишка крестик подобрал

(Цепочка, видимо, порвалась,

И крест владелец потерял).

А мама дома заругалась:

«Не знаешь, разве, мальчик мой, —

Сказала мамочка, вздыхая, —

Что крестик брать нельзя чужой?

Примета, говорят, плохая.»

Ребенок посмотрел на мать:

«Лежал в пыли он на дороге.

А разве можно допускать,

Чтоб крест топтали чьи-то ноги?

И ты уж, мамочка, прости —

Не верю никаким приметам.

Как мог я крестик не спасти,

Когда он сам просил об этом?

На обороте вот – взгляни.»

Она взяла и посмотрела:

Все так – «Спаси и сохрани».

Сынок-то прав, выходит дело.

***

Прогресс

Прогресс облегчил все процессы.

Лишь века полтора назад

Плескались в тазиках принцессы,

Король за кустик бегал в сад.

А что там бедные крестьяне!

Не выбиваясь из нужды,

Они вставали спозарани

И принимались за труды.

Дрова кололи, печь топили,

Шли у скотины убирать,

Из родника воды носили.

Им было некогда хворать.

Когда они все успевали?

А нас бы в позапрошлый век…

Неделю выжил бы едва ли

Там современный человек.

Отцы и деды не ленились,

Народ трудился, воевал,

И люди Господу молились,

На все Он силы им давал.

А нам топить не надо печку,

Идти за мясом в лес с ружьем.

Не ходят к проруби на речку

На стирку женщины с бельем.

И даже в офис на работу

Никто не топает пешком.

Садится человек в «Тойоту» —

С комфортом едет, с ветерком.

Живем в условиях шикарных,

Но вот за много тысяч лет

Людей таких неблагодарных,

Как мы, еще не видел свет.

И холодильники забиты,

И есть нам, что одеть-обуть —

Мы недовольны, мы сердиты,

Все не хватает что-нибудь.

И сердце ничему не радо,

На небо ропщем, власть хулим:

Мир создан не таким, как надо —

Мы все страдаем, все скорбим…

Хоть долготерпелив Создатель,

Но можем мы дождаться дня,

Когда, нажав на выключатель,

Он скажет: «Дальше без Меня…»

***

Ужастики

Ко мне заходит брат мой во Христе.

Я полный чайник ставлю на плите.

Часа на два мне слушать и молчать

Про микрочип, антихриста, печать,

Экуменизм, шестерки и штрих-код,

Который в ад всех принявших ведет,

Про телегонию и от прививок вред.

О, как мне надоел весь этот бред

Про ИНН, УЭК и паспорта…

Когда же, брат, мы вспомним про Христа?

***

Россия

Край не жаркий,

Не богатый, не спесивый.

Край не яркий,

Диковатый, но красивый.

Край, где нивы,

Поспевая, золотятся,

Край, где ивы

В реки тихие глядятся.

Над которым

Млечный путь в ночи лучистый-

Омофором

Богородицы Пречистой.

Нет чудесней —

Хоть весь мир исколеси я,

Этой песни

Под названием Россия.

Мне пропеть бы

Пару нот, да не фальшивых,

Мне успеть бы

Пару слов сказать не лживых.

Я б, как птица,

Умереть хотел в полете,

Раствориться

В небе на высокой ноте.

Облачится

Солнце в ризы на рассвете,

День помчится

В расписной своей карете

Над морями,

Над горами, над долами,

Над церквями

С золотыми куполами,

Что застыли,

Будто воины Мессии,

Часовыми

На постах святой России.

***

Ангел хранитель

О, ангел мой, хранитель, Богом данный.

Мне роль твоя понятна не вполне.

Поскольку грешный я и окаянный,

Не можешь ты приблизиться ко мне,

И сохранить не в силах от грехов,

От грязных дел, и мыслей, и стихов…

Как камень – грех. За ним лежит дорога.

Я этот камень сдвинуть не гожусь,

Но мне не будет помощи от Бога,

Пока до пота сам не потружусь.

Не строну, даже если постараюсь.

Осталось делать вид, что упираюсь.

В грехах нажил я множество болезней.

Болезни нас к спасению ведут.

И если мне здоровье не полезней-

Зачем просить о том, что не дадут?

Но как исправлюсь я, себя меняя?

Болезнь грызет, за что – не объясняя.

Я рад бы в рай, да страсти не пущают.

Их каждый человек в душе растит.

Пусть нет грехов, которых не прощают,

И если я покаюсь – Бог простит.

Но где та кнопка – знаешь, поделись,

Чтоб я нажал – и слезы полились?

Так объясни мне, ангел мой, хранитель,

Зачем Господь зажег мою звезду,

Творил меня с любовью Вседержитель,

Когда Он знал, что мне гореть в аду?

Мой ум и сердце свет не излучают,

И ангелы таким не отвечают.

***

Блудный сын

Мир чужой за спиной оставлен.

Путник шел к родному крыльцу.

Угнетен и душой подавлен,

Представлял, что сказать отцу:

«Согрешил я – свидетель небо,

Сыном быть тебе- не судьба.

Хоть за пайку ржаного хлеба

Ты возьми меня, как раба.

Я на все потерял надежды…»

Но раздался голос отца:

«ПРИНЕСИТЕ ЕМУ ОДЕЖДЫ!

ЗАКОЛИТЕ ЕМУ ТЕЛЬЦА!»

В мире я ничего не значу:

Существую, будто в бреду.

Отчего я так горько плачу,

Когда в храм поутру иду?

Ноги сбивши в кровь о каменья,

С перелатанною сумой-

Это я, расточив именье,

Возвращаюсь к себе домой.

***

Старец

Как бегущий злодей, по уступам скалы

Я карабкался выше и выше.

Здесь, вдали от людей, шапки снега белы,

И туман облаков вместо крыши.

Вот- вершина, на ней- небольшой пятачок.

Чертят воздух стрижи, кувыркаясь.

Склеп из диких камней- в нем живет старичок,

Со скалы много лет не спускаясь.

Зной его опалял, жгли его холода

Здесь, у самого купола неба,

Жажду он утолял лишь кусочками льда,

А орел приносил ему хлеба.

«Что, – спросил он, любя, – ищешь, радость моя?

Здесь и зверю закрыта дорога…»

«Я бегу от себя, – отвечал, не тая, —

Я- отверженный, ищущий Бога.»

«Ты в себя посмотри, – улыбнулся он мне.-

Ты прислушайся к голосу сердца.

Царство Божье- внутри, не ищи его вне.

Но для гордых захлопнута дверца.»

Светел был его лик, и глаза так ясны.

На ветру развевалась одежда.

И спросил мой старик:" Как живете, сыны?

Есть ли в душах любовь и надежда?

Есть ли в людях сейчас вера та, что вчера-

Славить Бога и в счастье, и в горе,

Чтоб сказал кто из вас: передвинься, гора-

И гора эта ринулась в море?»

Вспоминая тот миг, и сейчас я горю:

Содрогнувшись, скала покатилась!

Но сказал ей старик: «Не с тобой говорю.»

И на место гора возвратилась.

Что же я натворил: как я мало с ним был…

О, сколь многое понял превратно.

Я бы путь повторил, да скалу ту забыл,

Да и время ушло безвозвратно.

Жив ли этот старик? Сколько вод утекло.

Сто вопросов- и все без ответа.

И беззвучен мой крик- грудью бьюсь об стекло

Хрупкой бабочкой, жаждущей света.

Пусть я плохо молюсь и неправо пою,

И хорошего слова не стою,

Пред тобой, моя Русь, на колени встаю

С головою склоненной седою.

Здесь в лесах вековых, да на скалах крутых,

Да в косящихся стенах избушек-

Слезы свеч восковых, лики старцев святых,

Звезды глаз преподобных старушек.

***

Лампадка

Я поздно вечером приду домой с работы.

От дел обыденных сегодня удалюсь.

Христу в преддверии Родительской Субботы

Пред образами об ушедших помолюсь.

Ожившим золотом лампадка заструится,

Как небольшая рукотворная луна,

И поплывут передо мной родные лица,

И вспомнят губы дорогие имена.

И будет мне внимать Господь с такой любовью.

В глазах с иконы не увижу я упрек,

Лишь совесть грудь мою сожмет щемящей болью

За всех, кого не долюбил, не уберег.

Не так уж много нам отпущено на свете,

И жизнь бежит ручьем, то глухо, то звеня.

И недалек тот день, когда и наши дети

Зажгут лампадки за тебя и за меня.

***

Погост

Возле храма – погост. Пристань канувших в Лету.

На могильных холмах неподвижны кусты.

Будто вставшей на пост, вижу церковь я эту:

Голубых куполов золотые кресты.

На кого ж нам пенять, что так мало мы любим

Дорогих нам людей, самых близких людей.

Не дано нам понять, что мы сами их губим

В паутине сетей наших буйных страстей.

Для чего-то мы рвём им и нервы, и жилы,

А потом мы живём с чувством вечной вины

С той поры, как поймём у раскрытой могилы:

Больше мы на земле никому не нужны.

Сколько б ни был здесь раз, очи всё ж заслезятся

От пустой красоты нерастраченных слов.

В зеркалах мокрых глаз, как в ручьях, отразятся

Золотые кресты голубых куполов.

***

ПРИТЧИ

Стол

Говорят, во времена иные

Видел пир в раю один святой.

Там сидят убогие, больные

За столом с посудой золотой.

Всяких яств и кушаний в достатке,

Блюд таких не знают на земле.

Только по три метра рукоятки

Вилок золотых на том столе.

Но сидящих это не смущает,

Так как каждый, вилкою своей

Взяв кусок, другого угощает,

Насыщаясь сам из рук друзей.

Стол в аду ничем не уступает,

Те же вилки длинные в аду.

Каждый у других куски хватает,

И не может поднести ко рту.

На Суде придется всем нам туго,

Самому себя не отмолить.

Только по молитвам друг за друга

Можем мы помилованы быть.

И блажен, кому наш Вседержитель

Скажет, повстречав в конце пути:

«Ты не заслужил Мою обитель.

Но по просьбе близких – заходи.»

***

Честный узник

Был у царя обычай в день рожденья

В тюрьму свою с инспекцией ходить,

Чтоб, даровав кому-нибудь прощенье,

В честь праздника на волю отпустить.

У арестантов интересовался

Причинами страданий он и бед,

Кто как из них в темнице оказался.

И получалось: в мире правды нет.

Несправедливо, в основном, страдали:

Кого судья неправо осудил.

Кого враги его оклеветали,

Кто просто под раздачу угодил.

Лишь в камере последней заключенный,

Отдав царю почтительный поклон,

Стоял у нар спокойный, отрешенный,

И ни на что не жаловался он.

«Почто молчишь, царю не объясняешь, —

Правитель грозно узника спросил, —

По чьей злой воле ты здесь пребываешь,

Кто без вины тебя приговорил?»

«Мне не в чем, государь, винить кого-то,

Я справедливо отбываю срок,

Судья мне по заслугам дал три года

За то, что я зерна украл мешок.»

Царь, выслушав, решенье принял сходу,

И сразу же вердикт свой объявил:

«Вот этого – немедля на свободу,

Пока всех честных тут не развратил!»

***

Какие люди в городе

На рынке возле городских ворот

Дед за прилавком торговал черешней.

Довольно бойко брал ее народ.

Один прохожий, видимо, нездешний,

Спросил, остановившись, старика:

«Отец, я в вашем городе впервые —

Сегодня лишь пришел издалека.

Скажи мне, люди здесь живут какие?»

«А там, сынок, откуда прибыл ты?»

«Плохие люди – жадные и злые.

Заносчивы, бессовестны, горды…»

«Не повезло тебе. И тут такие.»

Немного погодя, другой идет:

«Отец, ваш город очень симпатичный!

И люд хороший, вижу, здесь живет —

Улыбчивый, приветливый, тактичный…»

«А в городе, где раньше проживал?»

«Прекрасные там люди. Золотые!»

«Ты, парень, молодец, что к нам попал!

Тебе тут тоже встретятся святые!»

«Сосед, ведь ты соврал обоим им?» —

Торговец луком высказал сомненье.

«Не врал. Кто как относится к другим —

К себе такое ж встретит отношенье.»

***

Кротость

В прославленной обители святой

Однажды новый инок поселился —

Смиренный, кроткий парень молодой.

Он никогда не злился, не сердился,

Ни на кого обиды не таил,

Ничем не отвечал на оскорбленья.

Игумен как-то раз его спросил:

«Как ты достиг подобного смиренья?

Где черпаешь, из книг каких отцов

Терпенье, чтоб на братьев не сердиться?»

«Сердиться? На кого – на этих псов?»

Спросивший счел за благо удалиться.

***

Авва

По городу гуляя, авва

Зашел на шум в какой-то двор.

Детей смеющихся орава

Вела веселый жаркий спор.

Отец спросил: «Что за собранье?

О чем дискуссия идет?»

Ответили: «Соревнованье,

Кто круче и смешней соврет.»

«Да, мы так в детстве не играли,

Ложь за большой считали грех…»

«Ты победил!» – все закричали.

Святой смеялся громче всех.

***

Ворон

Вечерни служба быстро пролетела.

В погожий ясный вечер сентября

Вся братия на лавочках сидела

У храма своего монастыря.

И старец, что общенья сторонился,

Обычно в разговоры не вступал,

Присел со всеми вдруг, разговорился,

И о себе немного рассказал.

«Вы в житиях, конечно же, читали,

Как ворон хлеб святому приносил?..

Мы в лагере жестоко голодали,

Мор заключенных, как косой, косил.

Но нас Господь не оставлял, однако —

Нам ворона такого посылал.

Тот прилетал порой к окну барака,

И черный хлеб на подоконник клал.

Мы хлеб на всех делили ниткой, ели,

Он многих от голодной смерти спас…»

Монахи слова вымолвить не смели,

Святого старца слушая рассказ.

А молодой послушник усомнился,

Сказал: «Прости, но это – сказки, дед…»

Внезапно в небе ворон появился,

И в клюве нес какой-то он предмет.

Спикировал – и сброшенная булка

Упала прямо юноше к ногам.

А ворон каркнул радостно и гулко,

И взвился к серебристым облакам…

***

Два волка

Спросил юнец у мудреца седого

«Хозяева себе мы или нет?

И почему так падки мы до злого —

Нам темнота милей порой, чем свет?

Я за собою замечал такое,

Что вот по-христиански жить стремлюсь,

Но поневоле делаю плохое,

А на дела хорошие ленюсь…»

Задумался тут старче ненадолго:

Как объяснить, чтоб понял человек?

«В душе любой, сынок, живут два волка —

Чернее сажи и белей, чем снег.

Им вместе в сердце места не хватает,

Они вступают в схватку каждый день.

Волк темный зло собою представляет:

Ложь, трусость, зависть, эгоизм и лень.

Добро же светлый олицетворяет:

Отвагу, трудолюбие, любовь…

То белый волк врага одолевает,

То черный верх одерживает вновь.»

«А кто из них в итоге побеждает?»

«Согласно поучениям отцов,

Кого ты кормишь – тот и вырастает,

Вот он и победит, в конце концов.»

***

Ушел

(По притче М. Кучерской)

Отец Игнат помылся, постирался,

Подрясник аккуратно подлатал,

Ботиночки почистил – постарался,

И книжки все в библиотеку сдал.

«Ты, часом, не домой, отец, собрался?» —

Спросил библиотекарь брат Пахом.

«Да, к папе с мамой…» – батюшка признался.

И умер. И ушел в свой вечный дом.

***

Батюшка

Жил батюшка. Во всем был неумёха.

Не очень уважал его народ.

Читал себе под нос, и пел он плохо,

И храм в лесах стоял который год.

Он не был чудотворцем, прозорливым,

И дара слова – начисто лишен.

Он и в быту-то не был говорливым,

А проповедь людей вгоняла в сон.

И пастве не внушал он пиетета,

К нему толпа паломников не шла,

Чтоб испросить духовного совета

И взять благословенье на дела.

В нем не было ни властности, ни силы,

Он не умел приход держать в руке,

И не имел ни компа, ни мобилы,

А ездил все на старенькой Оке.

Не мог привлечь он спонсоров успешно,

Не мог продать ни книжек, ни икон.

И матушка с детьми его, конечно,

Такими ж были тихими, как он.

Болел, болел – и умер, горемыка.

Чтоб в путь его последний проводить,

Приехал почему-то сам владыка,

Не затруднился певчих прихватить.

И вот, когда собрались люди в храме,

Где батюшка служил так много лет —

В руках их свечи загорелись сами,

И церковь неземной наполнил свет.

***

Я РОДОМ ИЗ ДЕРЕВНИ

Моя деревня

Когда-то жил я вольно и беспечно,

Я был наивным много лет назад,

И думал, все что есть – пребудет вечно:

Богданиха, и дядин дом, и сад.

Все будет продолжаться, повторяться:

Всегда в село я буду приезжать,

Мой дядя – поучать меня пытаться,

А бабушка – носочки мне вязать.

Как я на дядю злился и ругался!

Хотел, чтоб дядя Гена бросил пить.

А в беленьких носках ходить стеснялся:

Друзья могли над этим подшутить…

С души эмоций смыло время пену.

О, если б вновь я в прошлое попал!

Прижал к груди б хмельного дядю Гену,

А бабушке бы руки целовал.

Я б побывал у дяди Васи, няни,

У тети Наты малость погостил,

Сходил бы к тете Зине, дяде Пане,

Сережку Бирюкова навестил.

Холодной ключевой воды напиться

К Закуткиным зашел бы на родник…

Но во вчерашний день не возвратиться,

И жизнь не остановишь ни на миг.

***

Мои журавли

То ли помнится мне, то ли видел во сне:

За деревней в своей стороне

Я стою, как хмельной, упоенный весной,

И летят журавли надо мной.

Помню, было со мной: по тропинке лесной

Шел я с братом к деревне родной.

Мы с братишкой брели посредине Земли,

И кричали вдали журавли.

Помню: мне двадцать лет. Автомат и берет.

Я встречаю осенний рассвет.

Взглядом я от дверей у казармы своей

Провожаю косяк журавлей.

Вот- уже мужиком, через луг прямиком,

Шел в село, как пацан, босиком.

Весь в дорожной пыли, ноги сами несли,

Слушал я, как кричат журавли.

Что мне делать с тоской? Я давно городской.

Городок наш уютный такой.

Что устроился- рад.

Но обидно мне, брат,

Что над ним журавли не летят.

***

Гармонист

Не отличить мне Моцарта от Листа.

Не для меня ни рэп, ни рок, ни джаз.

Нашел в «Ютубе» запись гармониста —

И слушаю, и плачу в пятый раз.

Я думал, что везучий, не иначе —

Ведь в городе осел, окончив ВУЗ.

Но оказалось, поцелуй удачи —

Змеиный отравляющий укус.

В деревне все понятнее и проще,

Друг другу все родные и свои.

По маю за околицею в роще

Так залихватски свищут соловьи…

Деревни лет пятнадцать, как не стало,

А сердце рвется, просится туда.

Односельчане, что нам не хватало?

Зачем мы уезжали в города?

Здесь солнце на ночь прячется за крыши,

Не видно звезд из-за огней реклам.

Подобен человек летучей мыши:

Не зверь, не птица, кто – не знает сам.

Мы пашем круглый год, как каторжане,

Тоскуем без родни, без земляков.

Полжизни здесь, а все не горожане,

А местные с нас ржут, как с чудаков.

Плевать всем, хорошо мне или плохо,

Жизнь удалась иль катит под откос…

Сыграй еще «Цыганочку» мне, Леха.

Да с выходом, по-нашему. До слез.

***

Ирис

Хорошо у нас в деревне было.

Очень было весело у нас.

Хлеб нам автолавка привозила —

Ездила в неделю пару раз.

Продавалось то, что людям надо:

Сахар, спички, соль, мука, крупа,

Ящики бутылок лимонада…

Все хватала бурная толпа.

Бабы брали карамельки деткам,

Леденцы-сосучки «Барбарис».

Я предпочитал любым конфеткам

Плиточный коричневый ирис.

Бабушка мне плитки покупала,

Иногда спрессованные в ком.

Уминал ириски я, бывало,

С черным хлебом, с козьим молоком.

Апельсин мы в детстве не видали,

По картинкам знали ананас.

И без диатеза подрастали,

Кариеса не было у нас…

Мы на жизнь ворчим, а в магазинах —

И чего, скажите, только нет?

Груды на прилавках и витринах

Фруктов, разносолов, и конфет.

Сто сортов сыров, колбас, сосисок.

Бизнес в наши дни на высоте.

Не хватает плиточных ирисок.

Брал разок похожие. Не те.

***

Журавли, журавли

Журавли, журавли, не рыдайте.