Записки московской содержанки

© Бутурлова В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Комментарий эксперта

Подлинное имя автора этой рукописи, созданной в конце нулевых, доподлинно неизвестно, поэтому она печатается под фамилией выпускающего редактора. Обстоятельства, послужившие такому ходу событий, носят загадочный и несколько отягощающий задачу редакции характер.

Как издательство, которое гордится своей репутацией и выпускает только качественную современную прозу, мы долго думали, брать ли эту рукопись в свой портфель. Данный текст никоим образом не вписывается в наши стандарты как минимум по двум причинам. В первую очередь, совершенно не ясно, на кого ориентирована данная книга. Текст эклектичен: откровенные сцены на грани приличия, с одной стороны, а с другой – постоянные отсылки к Пушкину, Лермонтову, Достоевскому, Есенину и прочим авторам в лучших традициях постмодернизма. Очевидно, что для опытного читателя нескромность в описании некоторых сцен будет запредельной, а для тех, кто лояльно относится к высокой степени откровенности, литературные аллюзии могут показаться излишними.

Вторая причина, по которой уважаемое издательство никогда бы не выпустило данный текст даже с учетом его художественных достоинств, – это отсутствие структурности. При прочтении непонятно, от чьего лица ведется повествование, и это вносит сильную путаницу в сложное переплетение судеб героев.

Однако рукопись все-таки была издана. И чтобы объяснить, как это получилось, придется рассказать об истории появления рукописи в нашей редакции.

Весной этого года ранним утром на пороге нашего издательства была обнаружена спортивная сумка. По утверждениям охранника, работавшего в тот день, высокий темноволосый мужчина (атлетического телосложения, с правильными чертами лица) оставил подозрительный предмет у входа с просьбой передать его главному редактору. Попытка вернуть сумку неизвестному не увенчалась успехом, поскольку тот, по словам охранника, «растворился в воздухе».

Таким образом сумка попала в руки главного редактора. Ее содержимое было странным: письмо, папка с рукописным текстом и пачки иностранной валюты. Рукопись тоже выглядела необычно: большая ее часть была написана от руки аккуратным почерком на пожелтевших страницах, однако была и другая часть, набранная на компьютере и хаотично вставленная в общее полотно текста явно позднее.

В письме неизвестный сообщал, что передает энную сумму денег в качестве благотворительности на развитие нашего издательства и просит напечатать прилагающийся текст без изменений.

Мы так и не смогли найти оставившего сумку и вернуть ему деньги, поэтому посчитали себя обязанными исполнить его просьбу. К тому же история, рассказанная автором или авторами, оказалась небезынтересной и, возможно, будет полезна для тех, кто сейчас находится на судьбоносном перепутье.

Итак, теперь, когда раскрыты причины публикации этой книги, мы можем предложить внимательному читателю самому разобраться в хитросплетениях сюжета и решить, насколько такой текст имеет право на жизнь.

КОНСТАНТИН СВЕТЛОВ, кандидат филологических наук, ответственный редактор

Глава 1

В день, когда к Москве подступали предвестники грядущей весны и на улицах звучала капель, Аркадий поднимался на четвертый этаж элитного жилого комплекса, где жила его содержанка. Он был доволен, что удалось помириться с Мартой после неприятной ситуации на праздновании Нового года. Не то чтобы он хотел обидеть свою спутницу, но, в конце-то концов, надо понимать, что деньги не пахнут и у каждого успеха есть своя цена. А за собственный успех Аркадий был готов заплатить любую стоимость.

Мужчина в самом расцвете сил, как говаривал персонаж популярного советского мультфильма, Аркадий был классическим образцом той мифологической части российского общества, которую называют олигархией. Он еще не входил в список журнала «Форбс», однако уверенно двигался туда размашистой кубанской походкой. И чтобы движение это стало еще более стремительным, Аркадий заключил сделку с новым партнером, крупнейшим нефтяным магнатом. Тот, в свою очередь, был человеком специфических взглядов и потребовал «скрепления договора» не на бумаге. Деловая хватка Аркадия подсказывала, что пренебречь этим условием будет невозможно, и сделал все, чтобы сделка состоялась.

Московская деловитость Аркадия необычайным образом сочеталась в нем с горячей южной кровью, что придавало ему особый шарм. Но вряд ли предприниматель был обязан своему успеху исключительно своей харизме. Даже при беглом взгляде на этого холеного, одетого всегда с иголочки мужчину становилось понятно, что заработанные миллионы дались ему не без помощи 45-го калибра.

Аркадий настойчиво звонил в дверь. Звонок резко пронзал иссушенный отопительным сезоном воздух, будто предвосхищая характер последующей близости. Вскоре дверь распахнулась, и наружу выглянуло очаровательное личико девушки лет двадцати. Вся она излучала калейдоскопически сложную композицию чувств, в которой Аркадий сразу считал верхние ноты – восхищение вперемешку с сильным желанием, – захватившие его ум и внушившие стойкую уверенность в благополучии их союза.

– Ну здравствуй, любимый! Заждалась! – нежно защебетала девушка.

– Привет, лисичка.

Глаза Аркадия сверкнули, дверь захлопнулась. В тот же момент он обнажил мраморную кожу своей любовницы, сорвав с нее одним властным движением французские шелка, купленные им же в одном из бутиков в переулках на Патриарших.

Минут через пятнадцать Аркадий в ду́ше самоуверенно смывал с себя последствия своей победы. Будучи человеком скрупулезным, мылся он долго, поэтому у Марты было время прийти в себя.

Дело в том, что калейдоскоп ее чувств раскрывался столь манящими для спонсора нотками лишь благодаря волевым усилиям девушки и бутылке Moët & Chandon, выпитой прямо перед встречей. Увы, центральными нотами композиции были обида, горечь и злость, которые Марта успешно притупила с помощью пузырчатого содержимого зеленой тары. Но теперь ей предстояла задача посложнее: скрыть шлейфовое звучание. Отвращение к самой себе мучило Марту. Ей было противно спать с мужчиной, которого она глубоко презирала, улыбаться ему в ответ, нежно держать за руку, имитируя искренние чувства. И пока она никак не могла взять в толк, как скрыть этот едкий шлейф эмоций.

Такое состояние было тем страннее, что решение стать валютной содержанкой, принятое девушкой около года назад, далось ей не просто легко. Нет. Марта считала Аркадия практически посланцем небес, которого она по-настоящему боготворила. А возможность быть купленной этим небожителем, находившимся на финансовой вершине изломанного хребта нашей многострадальной Родины, рассматривала как исключительное везение. Так куда же девались счастье и благополучие, свалившиеся на обитательницу элитной квартиры? Чтобы понять, как Марта оказалась в тревожном кошмаре, мучившем ее безысходностью, придется отодвинуть гламурный фасад этой истории и заглянуть чуть глубже. Сродни тому, как дамы преклонного возраста пытаются скрыть следы прожитых лет под толстым слоем косметики в попытке обмануть других и себя, но, оказавшись вечером перед умывальником, все же сталкиваются лицом к лицу с правдой, так и мы будем вскрывать слой за слоем эту историю, пока не увидим истинный облик событий.

Шум воды в ванной говорил о том, что у Марты еще есть время. Девушка сделала глубокие вдох и выдох, села в йогическую позу со скрещенными ногами и начала нашептывать какие-то мантры на санскрите, которым в детстве ее обучил отец. Постепенно внутренняя буря стихла, оставляя лишь легкую рябь на поверхности ума, и Марта осознала, что снова владеет своими чувствами.

– Муся! – Из душевой раздался чуть высоковатый мужской голос. – Дай свежее полотенце.

Обнаженная, девушка порхнула в ванную, чтобы закутать Аркадия в облако искусственной нежности, – поняв для себя окончательно, что главными союзниками в этой борьбе будут хитрость и решительность.

Глава 2

Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Данте

Дорогой дневник, я начинаю писать эти строки не для того, чтобы отчитаться о скучной жизни филфаковской мыши, как можно было бы подумать, а чтобы хоть как-то пережить тот ужас, который сейчас происходит. Препод по психологии сказал, что для женщин особенно опасно подавлять эмоции, потому что так мы разрушаем себя изнутри, и поскольку у меня нет денег на терапию, то единственное, что хоть как-то может облегчить мою участь, – это возможность выгрузить происходящее на бумагу.

Особая ирония жизни состоит в том, что все это случилось именно в ноябре. В мае, июле или даже сентябре я бы еще как-то справилась, но когда небо Москвы делается свинцовым, а дома, люди, деревья сливаются в рябое пятно серого цвета, то боль безысходности становится запредельной.

Несколько дней назад мы с младшей сестрой узнали, что маму уволили из школы, в которой она проработала учителем английского языка всю жизнь, придя туда еще молоденькой аспиранткой. Но на заре ее карьеры это была обычная школа с английским уклоном. Когда же на смену старому директору пришел молодой и амбициозный управленец, учебное заведение стало карабкаться вверх в рейтинге лучших государственных школ. Конечно, у мамы и раньше были стычки с руководством из-за ее принципиальной позиции, но с новым директором школы ситуация накалилась до предела.

Инесса Павловна, пятидесяти трех лет от роду, всегда была человеком идейным. Она относилась к той интеллигентной прослойке перестроечного поколения, которая жила высокой моралью, деля мир на черное и белое. Срединного пути, увы, не существовало. Именно поэтому, когда в этом учебном году к маме в группу попал сын одного очень влиятельного человека, у нее начались реальные проблемы.

У мальчика не было никакого стремления к учебе как таковой, а по-английски кроме yes и no он мог воспроизвести лишь несвязные цитаты из песен 5 °Cents. Однако директора такое положение дел нисколько не волновало, а волновали его дополнительное финансирование школы и возможность сделать ремонт в актовом зале. К сожалению, Инессе Павловне такое quid pro quo было непонятным, и она упорно не хотела «рисовать» пятерку ученику, родившемуся с золотой ложкой во рту. В ее понимании он, не только не владевший языком Шекспира, но и – самое ужасное – не хотевший хоть как-то это исправить, не мог быть удостоен даже тройки. В ноябре, когда дело близилось к концу полугодия, директору стало понятно, что останется либо Инесса Павловна, игнорировавшая настойчивые просьбы сменить гнев на милость, либо дополнительное финансирование. Для руководства выбор был очевиден. Маму не просто уволили, а подставили так, что после этого ни одна приличная школа не взяла бы ее на работу.

Как ты понимаешь, мой безмолвный друг, эти обстоятельства не добавили радости к нашему и без того незавидному положению. Но хуже всего было вот что. Квартира, в которой мы проживали втроем: предпенсионного возраста мама, я, студентка третьего курса филфака, и младшая сестра Сонька, ученица девятого класса, – так вот, квартира эта была ипотечной. И каждый месяц мама вносила за нее кредитный платеж. Но как быть в этом месяце, когда мы лишились главного источника дохода? Этот вопрос повис над нами дамокловым мечом.

От папы ждать помощи не приходилось, так как, по маминым словам, после развода он пропал без вести. Так ли это на самом деле, мы не знали, потому что родители развелись при странных обстоятельствах. Году эдак в 1999 отцу предложили хорошую должность в ведущем вузе в Нью-Дели, да еще и с проживанием. Отец был крупным лингвистом и индологом. Мне на тот момент было десять, а сестре – пять. И перспектива переехать в другую страну нам казалась потрясающей. Но мама посчитала иначе, и родители вскоре развелись. Деталей никто из них никогда не рассказывал. Уезжая, папа оставил маме единственное, что у него было, – тринадцать квадратных метров в коммунальной квартире. Первое время отец звонил и помогал маме, но через год что-то случилось и он перестал выходить на связь. Мама пыталась писать в Делийский университет, чтобы хоть что-то узнать, но ответа мы так и не получили. Поэтому после приватизации в 2000 году Инесса Павловна продала комнату и взяла в ипотеку скромную двушку в панельном доме далеко за МКАДом.

После развода мама изменилась. Между бровями у нее пролегла глубокая морщина, выражение лица сделалось страдальческим, и она полностью ушла в работу. Не могу передать, как было грустно терять отца, но еще больнее становилось от маминой отстраненности.

И почему-то обиднее всего было за Соньку. Погруженная в себя, мама ее будто не замечала. Я же с самого начала понимала, что это особенный ребенок. Иногда, когда мы засиживались вдвоем с ней на кухне за уроками, мне казалось, что никакой маленькой девочки никогда не было и что она уже сразу родилась взрослой, – настолько меня поражали ее проницательность, острый ум и невероятная для ребенка тяга к познанию. Сестра росла вундеркиндом, хотя у этой медали была и обратная сторона. Соня была далека от простых человеческих радостей, считая друзей или кино пустой тратой времени. Она делала только то, что могло принести пользу, идя к четко поставленной цели: поступить в Сорбонну. Исключением была наша с ней дружба. Будучи предоставлены сами себе, мы и не заметили, как сильно сблизились.

В отличие от младшей сестры, я была порывиста и, как часто говорила моя лучшая подруга с филфака, без царя в голове. Если бы не врожденная любовь к чтению, способность к языкам и феноменальная память, вряд ли я бы продержалась в одном из лучших вузов страны дольше семестра. Потому что за фасадом скромной, неуверенной в себе студентки во мне жила какая-то другая часть – амбициозная и жаждущая лучшей жизни для меня и младшей сестры. Поскольку маминой зарплаты учителя хватало только на ипотеку и еду, уже на первом курсе я начала подрабатывать репетитором по русскому языку. Этих денег хватало, чтобы оплачивать Соньке курсы французского, и еще оставалось на мелкие расходы.

Мои старания дали свои плоды, и в конце шестого класса сестра выиграла школьную олимпиаду по французскому. Вот тогда мама впервые серьезно отнеслась к ее мечте учиться в Сорбонне. С тех пор все наши усилия были направлены на то, чтобы помочь Соне получить грант на обучение.

И теперь все это катилось под откос из-за продажного директора школы, обставившего дело так, будто мама намеренно занижала оценку ученику, чтобы получить взятку с его родителей. Слухи об этом распространились слишком быстро. Видимо, также не без помощи руководства, что поставило крест на маминой педагогической карьере.

Я помню тот день так, будто это было вчера. Он прошелся по моей жизни лезвием Оккама, напрочь отсекая детство и юношество. Именно тогда мой мир перевернулся.

Я пришла домой после занятий – и мне очень хотелось услышать хорошие новости: что мама все-таки нашла работу и что все будет как прежде. Ведь иначе наша жизнь превратится в сплошную череду бурь и вьюг. Эти мысли были внезапно прерваны мелодией, просочившейся через приоткрывшуюся дверь.

– I close my eyes only for a moment, and the moment’s gone[1], – протяжно запело радио.

Песня вторила моему внутреннему состоянию.

– Dust in the wind. All we are is dust in the wind[2], – печально сообщил вокалист группы Kansas.

Действительно, в конце концов, что мы такое, как не пыль, уносимая ветром вдаль. Мысль о тщетности бытия автору песни, гитаристу Керри Ливгрену, навеял сборник стихов коренных американцев. Но, как по мне, эти строки больше похожи на раннее буддийское учение шуньявада. Учителя этой традиции говорили, что вечной души не существует, да и нас как личностей, в общем, тоже: мы лишь порождение иллюзии, а мир вокруг – иллюзия, порождаемая нами. Одним словом, все есть пыль на ветру. Может, мир и иллюзорен, зато страдания, испытываемые в нем, абсолютно реальны.

Дверь закрылась, а вместе с ней исчезла и песня. Передо мной стояла младшая сестра, незаметно пробравшаяся в комнату. Ее пристальный взгляд выражал гораздо больше, чем она могла бы сказать словами. Прежде чем звон нависшей тишины сделался невыносимым, я подошла к Соньке и обняла ее:

– Милая моя, не переживай, я что-нибудь придумаю.

Сестра в ответ беззвучно затряслась. Она не умела плакать, считая проявление эмоций слабостью. Но я точно знала, как ей сейчас страшно.

– Мама вставала, пока меня не было? – спросила я.

Обычно я приходила домой поздно, потому что после пар ездила к ученикам, а уходила затемно – университет был на другом конце города. Соня же после школы сразу шла домой, поэтому о положении дел я решила узнать у нее.

– Вставала. До уборной и обратно.

– Она что-то ест?

Я начала не на шутку волноваться. Мамина депрессия и, как результат, полное отсутствие желания что-либо делать – пугали.

– Что-то, наверное, ест, но я не видела.

– Ну хоть плакать перестала?

– Да, да, перестала, – ответила Соня.

– Вроде хорошая новость. Зайду к ней, посмотрю, как она. Может, получится ее взбодрить. Специалиста с таким стажем обязательно куда-нибудь возьмут! Она, наверное, даже резюме не составила.

На Сонином лице мелькнула едва заметная улыбка. Мой план сестре однозначно нравился. И я уже было направилась его исполнять, как вдруг она меня окликнула:

– Марта, у нас хлеб кончился.

Мы встретились глазами, и она стыдливо добавила:

– И деньги тоже.

Видеть в глазах младшей сестры такую растерянность было невыносимо. Я хотела бы, чтобы у этой одаренной девочки было все, о чем она только может мечтать. И уж тем более чувство безопасности и уверенности в том, что крыша над головой и еда в холодильнике у нее будут всегда. Поэтому я быстро залезла в сумку, выгребла все деньги, которые получила сегодня за уроки русского, и, чтобы сгладить ее смущение, протянула их с таким видом, будто прошу ее об одолжении.

– Прости, совсем забыла. Пожалуйста, сбегай в магазин, купи все, что надо.

Соня робко взяла купюру с посиневшим то ли от холода, то ли от грусти за наше материальное положение Ярославом Мудрым. Сестра стала рассматривать банкноту с таким видом, будто в изображенном на ней Спасо-Преображенском монастыре велась служба конкретно по вопросу нашего финансового положения. Я даже представила хор, поющий на клиросе:

«Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти раби Твои, Богородице; но яко имущая державу непобедимую, сниспошли рабам твоим Софье, Марте и Инессе хлеб насущный и финансовое благополучие».

Что ж, по вере вашей да будет вам. Вся надежда сейчас была на маму. Мне очень хотелось верить, что она соберется с силами, составит резюме и найдет работу. Потому что ни моя повышенная стипендия, ни репетиторство не могли перекрыть все наши расходы, включая приближающийся платеж по ипотеке.

Когда сестра ушла за продуктами, я постучалась в дверь маминой комнаты. Никто не ответил. Я повернула ручку и вошла. По телевизору очень серьезным тоном что-то вещал женский голос:

– Подполковник Федеральной службы безопасности Лазарь Элиасов задержал подозреваемых в контрабанде на российском побережье Черного моря. Вот что об этом говорит сам сотрудник спецслужбы…

Кадры на экране переключились с прыткой телеведущей на уставшее, но волевое лицо молодого подполковника. Я поспешила выключить телевизор, потому что мрачной действительности мне хватало и в жизни.

Мама лежала на разложенном диване примерно в той же позе, что и вчера. Поменялось только количество пустых баночек от валокордина. Видимо, фоновое звучание телевизора ее больше не успокаивало.

Воздух в комнате был настолько удушливым, что можно было физически ощутить его тяжесть. Я распахнула форточку и подставила лицо холодному ноябрьскому ветру. Почему-то легче дышать от этого не становилось, зато постепенно стала выветриваться завеса аптечного запаха.

Мамина комната была одновременно и гостиной, и спальней, и рабочим кабинетом. Площадь нашей квартиры не позволяла обустроить все по отдельности. Сильнее всего в маминой комнате мне нравились книжные полки, занимавшие большую часть стены в тесном соседстве с платяным шкафом. Я обожала собрания сочинений Гоголя, Толстого, Достоевского, Есенина, Мандельштама и других классиков, которые мама собирала годами. Мне нравилось рассматривать корешки книг, выбирая, в какую художественную вселенную я буду погружаться. Помимо дивана и шкафов, в комнате еще находился массивный дубовый стол, заваленный учебниками, увесистыми томами оксфордских словарей и стопками научных журналов. Однако в этот раз вместо привычного рабочего хаоса на столе царил полный порядок, книги были выложены стройными рядами, а перед раскрытым ноутбуком я заметила несколько визиток и телефонную книгу. Это обнадеживало. Видимо, мама все-таки вернула контроль над чувствами и начала действовать. Приободренная этой мыслью, я аккуратно присела на край дивана.

– Мам, ты как? – спросила я.

Из-под вороха одеял медленно выглянула крупная голова с отекшими глазами. И появившаяся поначалу надежда стала медленно таять.

– Мамулечка, милая, ты составила резюме, как мы с тобой договаривались?

Вместо ответа мама стала порывисто втягивать воздух, стараясь не заплакать. Это был совсем плохой знак. Происходящее мне нравилось с каждой минутой все меньше.

– Марта… – Мама приподнялась и расположилась чуть выше подлокотника. – Детка, прости меня, пожалуйста. Я не знаю, как прокормить нас.

Эти слова она буквально выцеживала по капле, и они давались ей с видимым усилием. Чувствовалось, что мама многократно прокручивала внутри неизбежность такого вывода.

– Конечно, я составила резюме. Откликнулась на массу объявлений. Даже подняла старые контакты. Но все безрезультатно. Пока ни одного предложения о работе.

Оглушенная этими новостями, я застыла на краю дивана в попытке осознать новую реальность. Накоплений у нас никаких не было, в ломбард сдавать тоже нечего. Моей стипендии недостаточно для погашения очередного кредитного платежа, а того, что я получала за уроки, едва хватило бы, чтобы прокормить семью из трех человек. Думай, Марта, думай. Что делать?

Глава 3

• Donc, vivons,
• Ça bien vite ira,
• Ça viendra,
• Nous Ions le verrons[3].

Что делать? Знаменитый вопрос Чернышевского не покидал меня ни после разговора с мамой вечером, ни ночью, когда я ворочалась в тщетных попытках уснуть, ни утром, когда нужно было собираться в университет. Внутри была только железная решимость сделать все, лишь бы вытащить нас из той пропасти, в которую – по нелепому стечению обстоятельств – мы падали.

По всей видимости, что-то изменить на данный момент могла только я. Но что же я могу сделать? Пока я переодевалась, в голове стали хаотично возникать разные мысли, предлагающие сомнительные варианты решения проблемы. Может, взять кредит? Надо узнать, дают ли его тем, кто официально не трудоустроен. А что, если бросить учебу и пойти работать в офис? Но бросать совсем не хочется, я люблю филфак. Тогда можно попробовать устроиться в Макдоналдс во вторую смену. Интересно, я там буду получать больше, чем за уроки русского языка?

В этот момент мои мысли совершенно сбились, потому что я никак не могла протиснуться через узкую горловину бабушкиного свитера. На мои четырнадцать она сделала мне восхитительный подарок – объемный, крупной вязки, с высоким воротом. Свитер очень походил на тот, что был на каноничном портрете Хемингуэя 50-х годов. Пожалуй, существенно он отличался только цветом – белым. А поскольку я пристально следила за чистотой своего малочисленного гардероба, то со временем эта единственная моя морозостойкая вещь заметно села. Поэтому каждый раз, когда я надевала бабушкин подарок, у меня возникало стойкое чувство, что я младенец, которому предстоит пройти по родовым путям.

«Тужься, девонька, тужься! – звучал в голове закадровый голос воображаемой медсестры. – Еще чуть-чуть – и-и-и-и… Да! Показалась головка».

Несмотря на физические сложности, виртуальные роды всегда проходили успешно. «Головка» вылезала из узкой горловины свитера, и новоявленная Марта могла наконец-то проследовать дальше в реальную жизнь.

Однако в этот раз, надевая любимый свитер, я подумала об аналогии иного толка. Мне показалось, что я – тот самый верблюд из библейской притчи, который пытается пролезть в игольное ушко. Протискиваясь в свитер, я попыталась вспомнить, говорилось ли что-то в Ветхом или Новом Завете о том, как заработать денег в короткие сроки, когда твоя семья на грани финансового краха. К сожалению, ответа не нашлось, поэтому я решила, что в моих обстоятельствах действительно будет легче верблюду просочиться через игольное ушко, чем мне в ближайшее время найти способ разбогатеть.

К слову, о времени. Его оставалось катастрофически мало. Надо было успеть к первой паре, ее ведет сама заведующая кафедрой. Поэтому я наспех нарезала батон, заботливо купленный вчера сестрой, проложила на ломтике тонкою полоску майонеза и увенчала это произведение соцреалистического искусства сосиской. Такая незатейливая вариация крутона а-ля рюс ознаменовала начало моего дня, намекая, что будет день – и будет пища. Обожаю завтраки. Для меня это символ надежды и возможности что-то изменить.

Съеденный целиком и запитый чаем символ подействовал на меня самым положительным образом. Обувалась я уже в приподнятом настроении, хоть мне и предстояло пройти девять кругов ада общественного транспорта, чтобы из Бутово доехать до университета. И вдруг перед самым выходом я вспомнила про нее. Ну конечно! Надо поговорить с Эллой! Это моя лучшая подруга. Хотя, мне кажется, мы бы никогда не сдружились, не сведи нас случай, – настолько мы разные. Помню, как в самом начале первого курса я не подготовилась к паре по истории, и поэтому мне пришлось читать учебник буквально на ходу. Повторяя даты дворцовых переворотов, я не заметила паркующуюся рядом машину и врезалась в нее. Девушка за рулем тоже оказалась не самая внимательная: она увлеченно болтала по телефону, тот выскользнул из рук, она наклонилась, чтобы достать его, как вдруг автомобиль столкнулся с чем-то твердым. Этим чем-то была я.

Как ни странно, эта дурацкая ситуация нас сблизила, хотя менее похожих друг на друга людей я не встречала. Я была гадким утенком и зубрилкой, а она – обладательницей точеной фигуры, неприлично длинных ног и потрясающей харизмы. Я не умела общаться с парнями, а у Эллы была толпа ухажеров, один из которых подарил ей синий «Кайен». Тот самый, благодаря которому мы познакомились. Но самое главное – я не дружила с деньгами, а она прекрасно зарабатывала, будучи востребованной моделью. Да, мы отличались друг от друга так же разительно, как стихи Гомера от прозы Курта Воннегута, но на практике это только обогатило нас. Я подтягивала Элку по основным предметам, а она посвящала меня в науку отношений с противоположным полом. Нам было чему друг у друга поучиться.

И сегодня я хотела узнать у Эллы, что можно предпринять в моей финансовой ситуации. Дело в том, что при всей своей внешней манкости эта северная богиня, родом из Мурманска, обладала сильным характером. Она точно знала, чего хочет, и, будучи человеком действия, твердо шла к своим целям, но делала это каким-то скрытым от моего понимания способом, надавливая на неведомые мне кнопки мужской души. И если бы не Элка, то я бы и сейчас расплылась вишневым киселем по белому столу, впадая в отчаяние. Эта девочка научила меня проявлять решительность и стойкость, замечая в трудностях главное – возможность расти.

Такое симбиотическое поведение, к слову, нормально для женщин. Вы когда-нибудь замечали, что женщины по своей природе – существа коллегиальные и лучше всего справляются с проблемами сообща? Могу объяснить это только через аналогию с грибницей. Как известно, грибы, которые мы видим на поверхности, – это лишь маленькая плодовая часть огромной системы. Неопытному грибнику может показаться, что грибы, которые он рьяно собирал на опушке, никак не связаны между собой, но на самом деле это не так. Они переплетены друг с другом через систему ответвлений, находящуюся под землей и похожую на нейронную сеть, в которой каждая отдельная «паутинка» бессознательно передает информацию всей системе. Женское общение происходит очень схожим образом.

Например, если возникает какая-то трудность, мы объединяемся с доверенными представительницами нашего вида, чтобы на бессознательном уровне обменяться какой-то сверхважной информацией. Действие, которое, однако, не ставит цели разрешить проблему. «Но это противоречит всякой логике!» – скажет носитель Y-хромосомы. Погоди, милый. Минуту твоего мужского внимания, и ты поймешь, что это за ведьминский шабаш.

Итак, ведьме любого возраста, чтобы справиться со стрессом в особо высоких дозах, необходим ритуал «Призвание лучшей подруги». В каноническом виде он проводится в темное время суток, чтобы совпадать с биологическими циклами проявления солярной и лунной энергий. Важно дождаться захода солнца: перестают преобладать мужские волновые частоты, в которых ну просто невозможно проводить женскую практику. Далее, когда небо темнеет (символ обнуления, очистки), лучше всего дождаться появления луны (символа контакта с ипостасью великой Богини-матери). По строгим правилам данного обряда, барышне, желающей призвать лучшую подругу, необходимо обеспечить:

а) изолированное пространство (лучше всего подойдет квартира или дом, где вы живете);

б) ритуальный напиток, который у каждой тотемной группы будет свой: чай, кофе, вино, шампанское – нужное подчеркнуть);

в) обрядовое подношение (некоторые эксперты говорят, что лучше всего работают суши либо шашлык, другие категорично настаивают на торте).

Далее необходимо призвать подругу, любым доступным образом произнеся заклинание: «Приезжай, у меня пиздец». Я использую для этого современные подручные варианты типа телефонии, но некоторые представительницы нашего вида предпочитают обращаться к старым добрым почтовым голубям либо посланию в бутылке.

Когда заклинание сработало, вы проходите этап обрядового причастия чаем и тортом, а после начинается самое интересное. Ведьма № 1 изливает алогичный поток своего сознания, перемежающийся громкими всхлипываниями, иногда плачем. Затем ведьма № 2 открывает собственный поток сознания, который может рационально никак не соотноситься со сказанным первой участницей ритуала. Наиболее типичными будут фразы (градация представлена соответственно уровню присутствующей ведьмы):

– Да о ком слезы! Я б с таким на одном поле картошку копать не села!

– Да он просто токсичный! Теперь понятно, что он настоящий абьюзер.

– Да вы просто вибрируете на разных частотах! Ваш энергопотенциал совершенно несовместим!

Однако вне зависимости от слов главное в этом действе – это невербальное послание, которым обмениваются участницы шабаша. И заключается оно в следующем:

«Я тебя вижу. С тобой все. Да, сейчас тяжело, но я рядом, и я тебя принимаю такой, какая ты есть».

Если на этом уровне ритуал не достиг желаемого воздействия, то ведьма № 1 делает второй заход и изливает очередную порцию своего потока сознания. Тогда поток сознания ведьмы № 2 будет соответствовать следующему содержанию (соответственно уровню ее магической прокачки):

– Шли его на хер, он мудак редкостный! Мы тебе другого найдем. Нормального!

– Знаешь, я бы таких вот не сепарированных от родителей самцов в принципе рассматривать не стала! И вообще, мне кажется, у него в возрасте психотравмы случилась фиксация на матери…

– Да тут самая большая ошибка, что ты не проверила совместимость ваших натальных карт! Не сделала энергетическую чистку своего синастрического потенциала! Ну ничего, я знаю одного астролога…

Здесь задача призванной подружки – невербально скоммуницировать следующее:

«Да, ты можешь ошибаться, и все равно будешь любима всеми нами».

Основная часть ритуала на этом завершена. Далее может следовать энергетическая чистка и защита, которую проводят только опытные ведьмы. Здесь можно выделить следующие практики: «Фотка в стиле “выкуси, бывший”»; «Проговор очистительного заклинания “Не для него мама ягодку растила”»; ну и для самых отчаянных – выездная практика «Шальная императрица».

На этом магический ритуал можно считать завершенным. Повторюсь, что женщине не важно получить совет, провести аналитику или придумать конкретный план действий (хотя и это может быть предложено в процессе ритуального шабаша). Женщине важно выговориться. Именно так в нашем нетайном «Ордене носительниц молочных желез» испокон веков принято проживать стресс. Самое важное происходит в очень глубоких, невидимых слоях психики. Конечно, мужчина тут не согласился бы.

– Нет, ну это идиотизм какой-то! Девушка! Я кому говорю?! Вы выходить будете?! – угрожающе пробасил мужчина, стоявший за мной в вагоне метро.

– Ой, простите. А какая сейчас станция? – Я наконец-то вынырнула из размышлений.

– Боровицкая, – отрезал в ответ позади стоящий.

– Да, выхожу.

Неужели я погрузилась в собственные мысли на сорок минут и даже не заметила? Надо быть поосторожней. Так бы и проехала, если бы мужчина не вернул меня в реальность.

Пересадка с Серпуховско-Тимирязевской ветки на Сокольническую настраивала меня почти на эзотерический лад. Каждый раз я представляла, что не просто пересаживаюсь с одной линии метро на другую, а меняю траекторию судьбы. Вот еще пять минут назад я была на Бутовской линии своей жизни. На той, где я сижу в ипотечной бетонной коробке за МКАДом и не могу придумать, как вытащить семью из финансовой ямы. Но вот я делаю пересадку на красную линию. На ту, где я учусь в лучшем университете страны, где у меня невероятная подруга-модель и где будущее рисует захватывающие дух перспективы. Какие именно это были перспективы, я пока не понимала, но одно мне было известно наверняка: они закрутят меня в таком ярком вихре событий, что описать можно будет либо языком Мандельштама, либо русским матерным. И пусть на данный момент у меня вид серого замкадыша, но в глубине души я надеялась, что пересадка на эту красную линию судьбы сделает из меня блистательную красавицу в пурпурном платье.

Когда я вышла из метрополитена на станции «Университет», то первым, что я увидела, была алеющая на фоне мутного ноябрьского неба звезда, венчающая главный корпус МГУ. Она заговорщически мигала в дымке, будто призывая вспомнить, что история этой сталинской высотки окутана мистикой. В нашей библиотеке я как-то наткнулась на потрепанную книгу, автор которой мне до сих пор не известен, потому что обложка была сорвана. Однако содержание было самым что ни на есть увлекательным, оно рассказывало о мифах и легендах Москвы.

Одна из легенд мне особенно запомнилась, и связана она была со сталинскими высотками. Есть версия, что Сталин велел заложить фундамент всех семи зданий в специально выбранное время: 7 сентября 1947 года, ровно в 13:00. Такой выбор был не случайным. В свои юные годы вождь народов успел поработать в обсерватории в Тифлисе и явно что-то понимал в астрологии. Существует миф, что он был настоящим мистиком и что во сне ему пришла информация с тонкого плана о необходимости создать эзотерическую защиту столицы с помощью цепочки зданий пирамидальной формы в специально выверенных местах. Пирамиды обязательно должны были обладать металлической конструкцией для аккумулирования космической энергии. С этой же целью каждую пирамиду должен был венчать металлический шпиль. Поэтому, когда архитекторы Гельфрейх и Минкус показали Сталину проект высотки МИДа с плоской крышей, наподобие здания Нью-Йоркской больницы, вождь был недоволен и собственноручно пририсовал ей шпиль. Оно и немудрено. Пирамиды, если наш препод по культурологии не соврал, всегда считались магическими конструкциями, возможно, даже энергетическими порталами, через которые человечество пыталось соединить мир богов и людей.

Сталинских пирамид изначально планировалось девять. Каждая, по легенде, соотносилась с конкретной планетой и должна была стабилизировать энергетические центры города, корректировать его эгрегориальную систему. Например, пирамида на Котельнической проводила энергию Венеры и мощно центрировала творческие потоки. Так мощно, что обитала в этом мистическом здании исключительно творческая элита советского общества. А если вернуться к моему горячо любимому университету, то его расположение связано с Юпитером, планетой, отвечающей за приобретение знаний и мудрости. Поэтому, поступив в МГУ, студент не просто попадал в престижный вуз, а подключался к месту силы, заряженному на успех в учебе. Однако проскочить зайцем в этот сакральный центр и почивать на лаврах не получится. Если ты энергетически не находишься на одной волне с этим эгрегором, то он тебя проглотит, пережует и выплюнет. Другими словами, если человек неуч и, что хуже, лентяй, то ему не соприкоснуться с магическим центром, не присесть безбилетнику на маршрут образовательного успеха.

Когда оголившийся от ноябрьского холода яблоневый сад был позади, я приблизилась к первому гуманитарному корпусу. У входа стояли три нетипичные для филфака фигуры. Платиновая блондинка в леопардовой шубе с фаянсовым оскалом болезненной белизны, мускулистый парень с золотой гривой, небрежно крутивший такой же золотой Vertu между большим и средним пальцами правой руки, и тощая сутулая девица в серой микроюбке и ботфортах оттенка «мокрый асфальт».

– Стремота, капец! Как можно быть таким чучелом?! – почти прогавкала тощая девица, остановив на мне наглый взгляд.

– Мариш, на. Срочно полистай мой Cosmopolitan, чтобы это развидеть.

Следом послышался хриплый смех, похожий на лай. Я ускорила шаг и быстро вошла в здание корпуса. Конечно, одета я была безобразно – на мне был затертый от постоянной носки китайский пуховик, черные кирзовые ботинки с Черкизона, джинсы и тот самый бабушкин свитер. Дополняли этот образ розовая шапка и перчатки непонятной расцветки. Но дело, видимо, было не столько в одежде. На филфаке полно ботанов, выглядевших так же нелепо, но никто не обращал на них внимания. Я же частенько ловила на себе косые взгляды модной элиты вуза.

Впрочем, это могли быть лишь мои домыслы, поскольку открытого буллинга я не встречала. Конечно, за исключением нечастых издевок наподобие той, что я только что невольно выслушала от несвятой троицы всея гламура. Такой контингент редко встречался на нашем факультете. К слову, недавно на средства чьих-то очень уважаемых родителей отстроили целый корпус под новую библиотеку. Этот факт давал понять, как именно золотая молодежь в погоне за престижем попадала в наш сакральный центр знаний.

Ах да. Забыла упомянуть. К любому сакральному центру можно приобщиться через читерский код, даже если между вами энергетическая пропасть в миллионы световых лет. Даже если ты из творчества Достоевского читал только краткое содержание романа «Идиот». Этот читкод – деньги. Универсальный проходной билет, с которым можно прокатиться по любому маршруту жизни и которого мне очень не хватало.

С такими мыслями я сдала свой поношенный пуховик в гардероб, когда чьи-то руки игриво закрыли мне глаза. Я вздрогнула от неожиданности, но, коснувшись ладоней, источавших терпкий аромат шоколада, сразу расплылась в улыбке:

– Элла!

Передо мной тут же нарисовалась изящная фигура в обтягивающих джинсах и светлом кашемировом свитере, эффектно подчеркивающем идеальные изгибы тела этого гения чистой красоты. Сколько стати и уверенности было во всем ее облике! Эх, объяснил бы мне кто-нибудь, КАК она это делает?! Хотела бы я так же.

– Привет, котик! Ну что, готова к паре? Я Платона даже открыть не успела, поэтому сидеть буду тихо. – Элла звонко рассмеялась. – Если что, ты мне подсказывай. Надеюсь, Агапова меня не спросит.

– И правильно сделала, что не стала тратить на это свое время. Потому что ни Платон, ни даже Сократ не отвечают на главный вопрос.

Элла удивленно подняла брови.

– Что делать, когда твою мать уволили, а вам надо выплачивать ипотеку. Эл, я… – Тут мой голос сорвался и я начала всхлипывать.

Она не дала мне продолжить и, крепко взяв за руки, начала петь, глядя мне прямо в глаза:

– «Пусть сейчас я плачу, пусть мне очень плохо. Улетело счастье в день осенний…»

У Эллы была одна характерная черта. Она могла отвечать строками из песен. Ее потрясающее сопрано это позволяло. Правда, репертуар ее музыкальной библиотеки состоял, к сожалению, практически полностью из шансона, который я могла переносить лишь в ее исполнении. Что тут скажешь, девочка с севера…

В этот момент прозвенел звонок, и мы направились в лекторий. По дороге я утерла рукавом свитера нос и, уже садясь за парты, мельком бросила подруге:

– Мне очень надо с тобой поговорить.

– Да я уже поняла. После пар все решим.

Глава 4

Nosce te ipsum[4].

Агапова Вера Евгеньевна была необычным педагогом. Наверное, поэтому на ее парах всегда было полно народу. К ней ходили даже с других факультетов вольными слушателями. И дело было совсем не в том, что она занимала должность завкафедрой зарубежной литературы, а в том, как глубоко она знала предмет и как умела донести свежие смысловые сквозняки в распахнутые форточки студенческих умов.

В этот раз мы разбирали творчество античных авторов: диалоги Платона и влияние Сократа на их появление. Однако все мое нутро восставало против этого смыслового сквозняка, поскольку его воздух мне казался не то что несвежим, а скорее затхлым пережитком античного прошлого. Все-таки есть вещи, которые себя изжили. Поэтому я монотонным шепотом вещала Элле печальную повесть о банкротстве нашей семьи, слушая лекцию вполуха.

Из фонового режима меня выдернул переход лектора из утвердительного тона в вопросительный. Внимание преподавателя скользило по аудитории, словно луч Александрийского маяка, в попытке выцепить корабль из тьмы, накрывшей Средиземное море. Вдруг луч замер. Маяк остановил свой свет на мелькающем на периферии судне. Судном на периферии аудитории была я.

– Марта, ответишь?

Ох, еще бы знать, что Вера Евгеньевна спрашивала. К счастью, боги оказались благосклонны ко мне, и завкафедрой как бы невзначай повторила свой вопрос:

– Авторство какой надписи на Дельфийском оракуле приписывают Сократу, наставнику Платона?

На долю секунды я замерла, а потом будто в забытьи выдала:

– «С красным дипломом закончил филфак? Добро пожаловать на работу в макдак!»

Я не понимала, как я могла выдать такое. Видимо, злость и отчаяние полностью вытеснили ту идеальную студентку, которую в моем лице знал весь филфак.

– Простите, Вера Евгеньевна, я не знаю, что писал Сократ. А что еще хуже – я сомневаюсь, что это может как-то помочь в современной жизни, – прибавила я уже извиняющимся тоном.

– Что ж, Марта. Мне нравится, что ты размышляешь. Давайте подумаем об этом вместе. Действительно, а для чего мы изучаем античных философов? Что это может нам дать в реальной жизни?

Задав этот вопрос громким, уверенным голосом, профессор постепенно перешла на почти интимный подтон древнеримских весталок, будто сообщала нам какую-то неведомую тайну, которой по счастливой случайности мы стали свидетелями. Аудитория притихла.

– Nosce te ipsum. Или на языке древнегреческого оригинала: gnothi seauton. – Вера Евгеньевна записала эти реплики на доске и продолжила, уже развернувшись к нам: – Многие исследователи античности приписывают авторство этой фразы Сократу. Нас не столько интересует подлинность авторства, сколько то, как Сократ в беседах и выступлениях раскрывает смысл тезиса «Познай самого себя». И об этом мы узнаем из платоновского диалога «Алкивиад I», где философ поднимает тему самопознания. Он задается вопросом: а что такое сам человек? И приходит к выводу, что человек не есть тело, а есть душа. Сократ проводит аналогию с сапожником и его инструментами, говорит, что душа подобна ремесленному мастеру, а тело – тем инструментам, которые тот использует. Без самого сапожника ни нож, ни тесак не исполнят своего предназначения. Так ни тело, ни сознание человека не исполнят своих жизненных задач без души. Поэтому, призывая познать самого себя, Сократ в первую очередь призывает познать свою душу.

Тут профессор выдержала паузу. Слушатели замерли. Складывалось впечатление, что она гипнотизирует аудиторию своей манерой речи, раскачивая маятник внимания в нужную ей сторону. Она продолжила, понизив голос еще сильнее:

– А что значит «познать свою душу»?

В аудитории поднялся несмелый ряд рук. Маятник качнулся в сторону студентов:

– Может, понять свою связь с Богом?

– Или это значит, что надо понять, что я люблю?

– Понять, какая я?

Вера Евгеньевна продолжала вопросительно молчать. Сидящие в зале подались чуть вперед. Когнитивный резонанс в лектории достиг своей максимальной амплитуды. Кивнув, она продолжила:

– Это значит, что каждый должен ответить себе на два главных вопроса: «Кто я?» и «Для чего я живу?» Прежде чем начинать активную социальную деятельность. Например, прежде чем идти работать в Макдоналдс, – Вера Евгеньевна хитро улыбнулась мне, – человек должен понять, с какими талантами его душа пришла в этот мир и как он может их проявить.

Затем Вера Евгеньевна уверенно, как рекламщик с многомиллионными чеками, провозгласила:

– В мировоззрении древних греков именно с ответов на эти вопросы начинается путь человека к счастью. Познай самого себя: в чем твоя сила, с какими талантами ты пришел в этот мир, какую пользу ты можешь принести людям? И когда ты найдешь ответы на эти вопросы, ты увидишь путь, способный принести тебе не только глубочайшее удовлетворение, но и материальный успех в «современной», как сегодня выразилась Марта, жизни. Есть вопросы?

Атмосфера в аудитории в тот момент была похожа на кульминацию групповой оргии. В зале слышались глубокие выдохи удовлетворения. На миг участники погрузились в себя, будто им после мощной разрядки приоткрылась завеса Истины – и они хотели не упустить шанса взглянуть мистической гостье в лицо, чтобы познать свое истинное я, отразившееся в зеркалах ее глаз.

Я ничего подобного не испытала. Более того, гостья, которую некоторые приняли за экстатическую Истину, мне показалась ее дешевой пародией. Как вульгарно размалеванная актриса в уездном театре пытается убедить зрителей, что сейчас перед ними в картонных декорациях появилась сама Офелия, так и идеи Сократа мне показались ложными. Потому что в античности только очень обеспеченные люди могли себе позволить философствовать. А простой люд вроде меня должен был работать, чтоб обеспечить себе кров и пищу.

И Сократ, и Платон ломали голову, размышляя о вечном. А мне приходилось ломать голову, соображая, как превратить горох и лук в сытный обед на троих, потому что других продуктов в доме не было. Помню время, когда мы с мамой и сестрой жили как в том анекдоте про котенка и гречку:

«Подходит котенок к миске. Понедельник: “Вау, гречка!” Ом-ном-ном. Вторник: “М-м-м, гречка!” Среда: “Нормально, гречка”. Четверг: “Опять гречка?” Пятница: “Вот блин! Гречка”. В субботу и воскресенье в миске пусто. В понедельник снова подают гречку. Котенок: “Вау, гречка!”»

Так мы и жили, когда папы не стало. Точнее, я предпочитала так думать, потому что не могла понять, как человек мог исчезнуть в другой стране. И, чтобы не захлебываться от обиды, я избегала размышлений на эту тему. В те времена самой большой детской мечтой было попробовать сникерс. Настоящее олицетворение американской сытости в одном шоколадном батончике! Мне казалось, что если я его съем, то, как Алиса в Стране чудес, превращусь в большую-большую девочку, которая все может. Может есть не гречку, а пельмени со сметаной, может носить не уродливые рейтузы, а синие джинсы Levi’s и скупить все сникерсы этого мира!

Кстати, попробовать сникерс мне в итоге удалось. Я его украла. Но американский шоколадный батончик не принес счастья, которое так красноречиво обещал рекламный ролик. Я не превратилась в кэрролловскую Алису, не встретила белого кролика, и он не привел меня в волшебную страну. Вместо этого я превратилась в долговязого подростка с подстриженными под мальчика волосами из-за предательского обилия вшей. Мама, конечно, пыталась вывести их керосином, но злостные насекомые не поддавались, и было решено меня остричь, чтобы не подвергать риску сестру. В школу ходить было стыдно, потому что в результате возрастных метаморфоз девчонки в классе превращались в женственных красавиц, а я – в растрепанного воробушка. Именно тогда я встретила синеглазого старшеклассника Сашу Беликова, и он привез меня летом на дачу к своим друзьям, где воспользовался моей неопытностью без особых церемоний, со словами: «Ну че ты ломаешься? Ты че, целка?» Почему-то такая быдловатая констатация факта прозвучала столь уверенно, что мой белокурый спутник показался мне настоящим альфа-самцом: обязательно нужно было отдаться ему. Сам процесс первого соития оказался таким же разочарованием, как до боли в зубах приторный батончик с арахисом под карамельной глазурью. В момент кульминации Сашкиной эйфории я лежала на спине и думала только об оливье, оставшемся в холодильнике. После выходных быдловатый альфа-самец заблокировал мой номер и старательно избегал дальнейших встреч. С тех пор у меня аллергия на сникерсы и на блондинов.

Но что про такую жизнь могут знать все эти сократы и платоны! Поэтому самопознание – удел богатых. А мой удел – катиться дальше в низы социально необеспеченных слоев населения. Размышляя таким образом, к концу лекции я чувствовала себя совсем плохо, словно есенинская лошадь – загнанная, в мыле и пришпоренная смелым ездоком. Этим ездоком была текущая российская действительность, в которой приходилось выживать любым доступным способом. Корнем моих мучений было то, что я до сих пор не придумала, как обеспечить сестре и маме это выживание. По всей житейской логике корабль моей жизни должен был направиться в сторону низкооплачиваемой работы в общепите, если только не произойдет какое-то чудо.

Глава 5

• Попробуй кто, приди в мой сад,
• Взгляни в мой черный, узкий взгляд,
• Сгоришь в моем саду!
• Я вся – весна! Я вся – в огне!

А. Блок

Есть такие женщины, от одного взгляда на которых ты начинаешь таять. Таешь ты от их невероятной жизненной силы и какой-то магической харизмы, исходящих из самых глубин их первозданной сути. Они живут не логикой, а по наитию. Будто заглядывают в космический портал, находящийся где-то внутри них. Они обладают чутьем и стойкостью. Они нежные и одновременно дерзкие. Они могут добиться чего угодно – и в то же время очень уязвимы, хотя заметить это не так-то просто. Элла была из этой породы женщин.

Родилась она в Мурманске в, пожалуй, обычной русской семье. Отец работал на электростанции, а после смены пил до потери сознания. Мать боялась его бросить из-за детей, которых каждые несколько лет становилось все больше, пока супруги наконец не превратились в гордых родителей пятерых и государство не выделило семейству крупную субсидию на жилье. Элла была старшей. Поэтому ей доставались не только пьяные побои отца, но и забота о младших сестрах и брате. Мать чаще всего была либо беременной, либо кормящей – и полноценно взялась за семью, только когда старшая дочь уже вошла в подростковый возраст.

Это позволило Элле наконец заняться своей жизнью. Обретя свободу, девушка быстро поняла, чего хочет. Как-то по телевизору она видела выступление ансамбля «Березка». Ее заворожили парящие над сценой красавицы, но еще больше ее потрясло интервью их художественного руководителя. То, с какой теплотой отзывалась о своих подопечных эта взрослая, солидная женщина, как она гордилась ими, выглядело невиданным откровением, выходило за привычную систему координат. Поэтому, как только Элла высвободилась из-под гнета наваленных на нее обязанностей, она отправилась в местный Дом творчества, где сразу же записалась в секцию народного танца.

Танцы же были верным другом и чем-то вроде психотерапевта. Поскольку ни отцу, ни матери она даже заикнуться не могла о том, что ее что-то не устраивает в той «прекрасной» жизни, которую они ей дали, то всю свою боль и ярость она отбивала пятками на уроках чечетки, которые она со временем тоже стала посещать. Элла жила этими встречами. Танцевальные классы стали ее вторым домом, а руководитель, пожилая дама старой закалки, была добрейшим человеком и на голом энтузиазме отдавала всю себя девочкам, кроме нее, никому по-настоящему не интересным.

Однако к одиннадцатому классу перед Эллой встал насущный вопрос: как зарабатывать на жизнь? Да, занятия танцами и выступления в региональных Домах культуры давали ей неподдельное чувство счастья, но необходимость обеспечивать себя постепенно стала перевешивать. Девушка покинула танцевальный коллектив и устроилась в самый престижный клуб Мурманска танцовщицей гоу-гоу. В конце концов, каждый выживает как может.

Чем лучше у Эллы получалось танцевать на новой для нее сцене, тем чаще она прогуливала школу. Классная руководительница ругалась на юную Иду Рубинштейн, но понимала, что жаловаться родителям тут бесполезно. Конечно, школу бросать эта нимфа не планировала, понимая, что бумажка об окончании пригодится, однако иллюзий о прикладной пользе школьного образования она не питала. Как, впрочем, не испытывала и особой к нему тяги. А вот от танцев прикладная польза была. И еще какая! Помимо того, что девушка впервые в жизни начала нормально одеваться на свои кровно заработанные, ее заметила на одном из выступлений организатор конкурса красоты «Мисс Мурманск».

Мурманск был взят с триумфом. Элла, хоть и очень волновалась во время вопросно-ответной сессии с жюри, заметила одну интересную вещь. У мужской части комиссии начинали странно поблескивать глаза, когда она отвечала на их вопросы, стоя в бикини. Такого мутного, как будто кроличьего взгляда она ни разу не замечала ни у одного дикого животного. Зато так смотрели домашние псы на сук во время течки. Эти длинные, влажные взгляды беззвучно поведали ей, что от нее исходит определенная сила, еще неясная ей самой. Но – совершенно точно – такая сила смешно действовала на мужчин.

Практически тут же девушку озарило понимание, что она может управлять этой новой суперспособностью. Это было какое-то переменное качество, практически неосязаемое, зависящее от множества факторов. Будто бы она, Элла, была монетой, номинал которой мог меняться непостижимым образом: для нумизмата-ценителя она была золотым империалом, а для неофита могла сойти за простой медяк.

При этом дело было не столько в физической красоте. Потому что таких, как она, северных красавиц рядом с ней на сцене было три десятка, но именно ей была присуща какая-то неуловимая притягательность, какое-то внутреннее наполнение, оживлявшее внешнюю форму. Однако что конкретно это было, девушка разгадать пока не могла.

Элла часто вспоминала слова классной руководительницы, пытавшейся наставить ее на «путь истинный». Та цитировала ей графа Толстого, говоря, что «красота – это лишь обещание счастья», а истинное счастье лежит в области нравственного совершенства. При этом Элла видела, что сама учительница не была похожа на счастливого человека. В своем порыве отрицания физической привлекательности в угоду развития привлекательности моральной она так и не добилась успеха в личной жизни, оставшись старой девой.

Такой участи для себя Элла никак не хотела. К тому же что-то внутри подсказывало ей, что взрослые врут. И не столько другим, сколько самим себе, руководствуясь избитыми догмами о том, что такое хорошо, что такое плохо. Элла подозревала, что ни того ни другого, скорее всего, не существует. Есть только внутренний голос, который может тебе сказать единственно верную правду. Главное – научиться его отличать от амбиций человеческого эго. Трудно было понять, что именно руководило ей в тот момент, но все размышления сводились к довольно прозаичному выводу: она стала полагать, что счастье лежит в области швейцарских счетов этих смешных дядечек с кроличьим блеском в глазах.

Поэтому, когда один из этих дядечек надевал на ее темную голову корону «Мисс Мурманск», она интуитивно включила кнопку активации суперспособности и бросила на него длинный, пронзительный взгляд. И было что-то такое повелевающее в этом диковатом взгляде нимфетки, что подчиняло нутро уже очень опытного столичного бизнесмена.

Евгений Иванович Пугачев, будучи на двадцать пять лет старше семнадцатилетней прелестницы, не мог игнорировать инстинктивное влечение к молодой особе. Он видел множество красивых женщин, но здесь было что-то иное. Предприниматель попал в голубые сети ее глаз. Он чувствовал, что именно Элла сможет прокатить его на американских горках неистовых эмоций, и был готов за это платить. Много.

После конкурса московский предприниматель пригласил девушку на ужин в лучший ресторан города и сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Это было участие в конкурсе «Мисс Россия», спонсором которого являлся его нефтяной холдинг, затем получение одного из призовых мест и бюджетное зачисление в главный московский университет по тому направлению, которое девушка сама выберет. От нее же требовалось три вещи: бросить танцы в ночном клубе, окончить школу и переехать к нему в Москву. О большем Элла и мечтать не могла, хотя виду не подавала. Взяв паузу на раздумье, она добавила, что хочет получить еще права и машину.

Закрепить эту сделку предполагалось наидревнейшим способом: в номере отеля, где проживал Евгений Иванович. Однако, перед тем как они туда направились, опытный (недаром же!) бизнесмен как бы в шутку спросил:

– А тебе семнадцать точно есть, малышка?

– Есть, Женечка, есть, – ответила Элла, впивая в него свой гипнотический взгляд. – Семнадцать мгновений весны.

Евгений Иванович заржал, оценив шутку мурманской золушки, и приготовился получить дозу убойного микса, состоящего из нежного узора наготы и укола дикого наслаждения. В целом, кроме одного нюанса, отношения Евгения Ивановича с Эллой сложились как в анекдоте про Серого Волка и Красную Шапочку:

«Встречает Серый Волк в темном лесу Красную Шапочку и спрашивает:

– Красная Шапочка, а ты не боишься гулять тут ночью одна?

– А чего бояться-то? Дорогу знаю, секс люблю!»

Нюанс, отличающий историю Эллы от сального анекдота, был таков: серый хищник Шапочке ничего не платил. А московский хищник ежемесячно выкладывал крупную сумму на содержание своей новой пассии. И делал это с превеликим удовольствием, потому что знал: сексуальный фастфуд никогда не подарит таких же эмоций, как экстатический дегустационный сет в мишленовском ресторане. И в этом случае он фактически нанимал элитного шеф-повара, чтобы тот по первому запросу преподносил ему, уважаемому Евгению Ивановичу, блюдо высокой кухни.

Конечно, разница между фастфудом и высокой кухней секс-индустрии заключалась не только в цене, но и в том социальном лифте, подъем на котором всегда сопровождался обладанием чем-то уникальным. И Евгений Иванович наверняка знал, что нашел уникальный самородок, еще не засвеченный в эскортной теме. Поэтому он считал, что заключил невероятно выгодный договор аренды на рынке человеческих кадров. Он рассуждал как бизнесмен. У субъекта «Элла» есть красота и молодость, которую можно купить. Однако гораздо выгоднее взять субъект в лизинг, ведь со временем стоимость такого актива будет падать. Всем же ясно, что ликвидность этого товара носит исключительно временный характер, не в пример самому Евгению Ивановичу – его ликвидность будет только повышаться, ведь что-что, а зарабатывать он умеет. Отсюда вытекал очевидный вывод: пока рыночная цена субъекта «Элла» растет, нужно оформить краткосрочный акт сотрудничества, а потом сбыть его по всем правилам рыночной экономики. Довольный своим предпринимательским навыком, Евгений Иванович предвкушал грядущие бонусы от этой сделки.

Так Элла переехала в Москву. Родителям переезд она объяснила поступлением на филфак МГУ на бюджетной основе. Рассказывать им про свой социальный лифт в виде Пугачева она, конечно же, не стала. Отец и мать, уже давно не интересовавшиеся жизнью старшей дочери, были несказанно рады ее успеху, а еще больше – тому, что в их квартире освободятся квадратные метры.

На первом году обучения на филфаке Элла редко появлялась в университете. Почти все ее время занимала подготовка к конкурсу «Мисс Россия», где, как и было обещано, она заняла почетное третье место. А сразу после этого ее ждала неплохая карьера в одном из лучших модельных агентств столицы. Хоть Евгений Иванович и обеспечил ее жильем и ежемесячным субсидированием, она предпочитала иметь свой независимый заработок, потому что, несмотря на юный возраст, эта «девочка с севера» хорошо понимала непостоянство человеческой натуры. Особенно такой, которая строит свои отношения на рыночной основе. Неизвестно, когда московскому адепту американской мечты имеющиеся акции перестанут приносить эмоциональные дивиденды, когда он решит расторгнуть текущий договор и сбыть их обратно на рынок. И к тому моменту, когда это произойдет, Элла хотела быть не только морально, но и финансово подготовленной. Вдобавок, так уж совпало, ее занятость имела еще один очень интересный эффект. Чем более недоступной она была, тем больше Евгений Иванович добивался ее внимания. Чем больше он его добивался, тем более значимой фигурой она для него становилась и тем больше он был готов в нее вкладывать.

Любимый спорт большинства московских предпринимателей, к коим как раз и относился Евгений Иванович, – это покорение труднодоступных вершин. Когда такой житель финансового Олимпа заключает договор с прекрасной дамой, чаще всего эта вершина в его понимании уже считается покоренной. Безусловно, он еще некоторое время будет на ней покоиться, чтобы прочувствовать свою победу. Но в целом очень скоро начинаются спуск и в обозримом будущем поиск, а затем и покорение новой вершины.

Элла это инстинктивно понимала, поэтому почти бессознательно вела себя даже не как Альпы или Эльбрус. Она была Эверестом. Но не просто Эверестом, на который, к слову, Евгений Иванович достаточно быстро забрался при их первой встрече, а таким Эверестом, у подножия которого установлен фейсконтроль, и от него зависит, пустить ли Евгения Ивановича в горние выси на этот раз или нет. А уж если пустить, то обязательно с уведомлением, что, добравшись до пика единожды и соприкоснувшись с близостью небес, он тут же будет спущен обратно на уютном фуникулерчике под названием «Сильная занятость». При этом вагон фуникулера был спроектирован столь изящным образом, что его появление вызывало лишь восхищение. Это держало бизнесмена в тонусе и заставляло его думать, что недостаточно просто кидать монеты в киску-копилку, нужно еще совершать какое-то сверхусилие. Такая стимуляция оказывала на него крайне положительное воздействие не только в сфере отношений, но и в плане его предпринимательских амбиций.

Что же касалось амбиций самой Эллы, то они выходили далеко за рамки договора с Евгением Ивановичем. В ее планах было стать Эверестом не только для предприимчивого альпиниста, но для других ценителей активного туризма.

Глава 6

• Что день грядущий мне готовит?

А. С. Пушкин

Выйдя с пар, мы с Эллой сразу направились к машине. По расписанию дальше шли лекции по педагогике, а нас ждали дела поважнее, чем прослушивание бесполезной информации о том, чем мы заниматься в этой жизни не планировали. На повестке дня была моя дальнейшая судьба.

Для разговора Элла выбрала приятное кафе в окрестностях Воробьевых гор. Вывеска, оформленная в духе европейского благополучия, и витринные окна в пол внушали мне благоговейный ужас. Если для моей спутницы трапезы в подобных заведениях были нормой жизни, то для замкадышей типа меня пересечь порог ресторана было запретным плодом. Мой внутренний цензор привык выдавать мне моральный билет лишь в заведения эконом-класса: чебуречную «на районе», ларек «Шаурма от Ашота» и придорожные кафе с однотипными названиями в духе «Сытно и вкусно». Объяснялось это простой математикой. Если я куплю шаурму за 90 рублей, то она мне послужит сразу и завтраком, и обедом. Это по 45 рублей за прием пищи. А в модных ресторанах я даже чай себе на эти деньги не куплю. Поэтому я оцепенела от страха, безуспешно пытаясь переступить порог. Но надо было как-то преодолевать это препятствие, потому что лучшая подруга уже давно вошла в ресторан.

Кое-как поборов страх, я последовала за Эллой, которая пыталась организовать нам лучший столик и вовсю раздавала команды официантам. Когда мы наконец уселись, Элка предупредительно сообщила, что она угощает. Это было очень вовремя, потому что меню во мне пробуждало не аппетит, а чувство тревоги от указанных цен. Чтобы скрыть неловкость, я попробовала пошутить:

– Твой щедрый жест я готова принять, только если мы будем считать, что я посредник между эксплуататорским и рабочим классом.

Элка вопросительно оторвала взгляд от меню.

– Ну под эксплуататорским классом я подразумеваю твоего Пугачева…

Я не успела договорить, как Элла почти гневно парировала:

– Ага, а под рабочим классом себя, да?! Мара, а совесть-то у тебя есть?! Выключай побитого жизнью суслика. Как будто я не могу просто так порадовать лучшую подругу.

Тут подошел официант. Элла заказала за нас обеих и продолжила:

– Мар, пока ты себя будешь вести как побитый суслик, твоя жизнь так и будет складываться. Как залупа старого деда. – Она выдержала многозначительную паузу. – Действуй, а не сопли на кулак наматывай. Бери быка за рога и поворачивай его туда, куда надо тебе.

Ее слова были отрезвляюще жесткими. И это подействовало.

– А ты позволяешь этому животному тащить тебя туда, куда ему вздумается. Так ты далеко не уедешь. Вернее, уехать-то уедешь, но не туда, куда тебе хотелось бы.

– Эл, я пыталась много раз. – Тут мне пришлось сделать вдох-выдох, чтоб упомянутая подругой сопля не потянулась опять в сторону кулака. – Наверно, я просто глупая. Я вообще не понимаю, что делать.

– Мара, это очень просто. Скажи, что ты хочешь получить в результате?

– Ну как, это же очевидно! Хочу, чтоб деньги были, чтобы ипотека была закрыта. Одним словом, вылезти из этой финансовой жопы, в которой наша семья торчит всю жизнь. И мне все равно как. Главное – побыстрее.

– Если тебе все равно, иди на стройку. Зачем ты на филфаке учишься?

– Ха, подловила! Хорошо. В идеале – заработать каким-то нормальным путем, чтобы не бросать учебу. Желательно, чтоб это был интеллектуальный труд.

– Дружочек, вот гляжу я на тебя и не понимаю. Как можно быть одновременно такой умной и такой дурой. Ты у нас лучшая на курсе…

– Ну не прям чтоб лучшая, – перебила я.

– Не прибедняйся. Ты – одна из лучших, это правда. И при этом ты вообще не приспособлена к реальной жизни. Сидишь где-то на своем розовом облачке и не хочешь мараться земными проблемами. Но сейчас ты сама видишь, что с таким подходом далеко не уедешь. Кушать-то хочется. И чтоб мелкая твоя одета-обута была.

– Не сыпь мне соль, Эл!

– Малышка, если я не насыплю, то раны ты так и не заметишь. А будешь дальше прикрывать рукавом, делая вид, что проблемы не существует. И пока ты будешь тренировать актерское мастерство, притворяясь, что все путем, из простой раны получится гангрена. Знаешь, что потом? Так что спускайся уже давай со своего облачка.

– Да я готова, честное слово! Я просто не знаю как! Что конкретно мне сделать? Бросить учеников и идти в макдак? Бросить учебу и идти в офис? А меня вообще возьмут туда с неоконченным высшим?

В уме хороводом проносились мысли, передуманные мной раз по сто этой ночью. Их бешеная пляска сводила меня с ума, причиняя буквально физическую боль. Агония становилась невыносимой, потому что я совершенно не понимала, как и учебу не бросить, и остановить надвигающуюся финансовую катастрофу. Но пока мой мозг никак не мог собрать этот пазл.

От мыслей о собственном бессилии мое лицо скривилось, пронзенное спазмом безысходности. Я уставилась на подругу:

– Эл, я реально начинаю думать о продаже почки.

– Знаешь, мне нравится твой решительный настрой, – сказала она, отправив в рот большую порцию салата «Цезарь».

Элла так жизнеутверждающе поглощала салат, что я даже забыла о своих страданиях. Хорошо, что заказ она сделала за нас двоих, сама я бы так и не попробовала модное блюдо. И дело не только в стоимости. Хотя салат назван в честь одноименного итальянского повара, но у меня блюдо ассоциируется именно с римским полководцем. И то ли от девичьего скудоумия, то ли от безграмотности, но, когда речь заходит о Юлии Цезаре, первое, что мне приходит на ум, – это история его отношений с Клеопатрой. Насколько я знаю, именно Цезарь отдал власть над Египтом хрупкой девушке, сделал ее первой женщиной-фараоном, как завещал ее отец, фараон Птолемей XII. А еще Цезарь пытался узаконить свои отношения с Клеопатрой, что было немыслимо для римского общества того времени. В общем, не мужчина – а мечта! Впрочем, мне такая мечта не светит, поэтому пора бы перестать рассуждать об упокоившемся тысячи лет назад полководце. Моя плоть здесь и сейчас требовала поглощения одноименного кулинарного шедевра, напомнив о себе громким урчанием в животе. Так что, окончательно решив отложить на потом боль душевную, пока она не заменилась болью желудочной, я начала уплетать салат за обе щеки.

– Мара, я давно хотела с тобой кое о чем поговорить. И сейчас самое время. В каком-то смысле я даже рада, что вся эта беда случилась с твоей семьей. Думаю, иначе ты б меня и слушать не стала.

– О чем это ты? – настороженно спросила я.

– Тебе надо идти в модельный бизнес.

– Чего?! Ты рехнулась?

От неожиданности «Цезарь» встал у меня поперек горла, я начала давиться. Элла бережно налила мне чаю и подождала, пока приступ кашля пройдет.

– Нет, Мар. Я абсолютно серьезно. Посмотри на себя! У тебя все данные: и рост, и фигура, и правильные черты лица!

Я мысленно стала оглядывать себя. Про рост, конечно, не поспоришь. Фигура голодающей плоскодонки тоже вполне вписывалась в модельные параметры. Но лицо… Либо в ее модельном агентстве объявили конкурс уродов, либо у Эллы помутнение рассудка.

– Ок, про рост и фигуру мне понятно. Но рожу ты мою видела? Пол-лица занимает картоха, на месте которой у нормальных девушек нос. Никакое модельное агентство меня не возьмет.

Элла рассмеялась:

– Дурочка ты моя! Я тебя уверяю, что есть только одна вещь, которая портит абсолютно всех девушек, – это унылое лицо. Обыграть можно даже алкоголизм. Но унылое лицо обыграет тебя и выиграет. Это единственное, что женщине носить категорически воспрещается. – Тут Элла отправила в рот смачный кусок тирамису. – А твой милый носик в модельном бизнесе является признаком бэби-фейса.

– Признаком чего, прости?

– Ну это когда не строгие такие черты лица, когда красота по типу Снежной Королевы, а когда ты такая милая девочка-припевочка. Типа еще ребенок, невинная вся из себя. Вот.

– Понятно. Эл, тебе легко говорить. Не знаю, какой у тебя фейс по модельным понятиям. Но точно знаю одно – ты настоящая богиня. Есть такая категория – «богический фейс»?

Элла засмеялась так сильно, что чай, которым она запивала десерт, пошел у нее носом. Уладив это дело, она ответила:

– Поверь, какой бы богиней я ни была, всегда найдется какой-нибудь атеист. Невозможно нравиться всем. Я же не доллар.

– Допустим.

– Я вот что хочу тебе втолковать. Девушка может составить свой капитал тремя путями. Наследство. Карьера. Мужики. И если первое дано не всем, то второе и третье вполне доступно каждой. Однако есть нюанс. Женщина в будущем – чаще всего мать. А будучи мамой, очень сложно выстраивать бизнес, так как он требует почти всего твоего внимания. И ровно того же будет требовать ребенок. Я тебе это как многодетная сестра говорю. Поэтому остается третий путь. И тут уже все зависит от женщины и ее мозгов.

– Эл, мне смешно это выслушивать от такой красивой женщины.

– Нет, Мара, ты не права. Дело не столько во внешности, сколько в уверенности. Я люблю всю себя, кайфую от себя. И люди вокруг это чувствуют. Ты тоже так можешь.

– Да? – с недоверием спросила я.

– Однозначно. Мар, просто ты не видишь себя со стороны. А я в этом бизнесе давно и чего только не повидала! Ты – очень красивая, просто надо переодеть тебя и научить пользоваться косметикой. Ты как этот… ну в сказке у Андерсона…

– Гадкий утенок?

– Точно! И я помогу тебе стать лебедем.

– Допустим, ты права. А как быть с учебой?

– Дорогая, запомни. Нет ни одного вопроса, который не решают мозги и деньги. Тем более, работая моделью, ты сможешь сама выбирать, в каких проектах участвовать, а от каких отказаться.

Я подумала о сестре и маме. Мысль о приближающемся платеже за квартиру неприятно кольнула внутри.

– И много на этом можно заработать?

– Все зависит от тебя. В общих чертах, в моделлинге есть три направления: подиум, фотосъемки, мероприятия. Есть еще четвертое, но о нем расскажу позже. Начнем с базы. Подиум, или Catwalk, особо денег не приносит, но дает престиж. Я не сильно люблю это направление еще и потому, что там требуются совсем тощие вешалки, а ты мои сиськи видела, да?!

Говорят, можно бесконечно смотреть на три вещи: горящий огонь, волнующееся море, звездное небо. Так вот. Нам не договаривают. Есть еще четвертая вещь. Красивая женская грудь. Что касается Эллы, ее бюст был так хорош, что его стоило разместить в энциклопедию как образец совершенства.

Она продолжила:

– Съемки – это не только престижно, но и чаще всего прибыльно. Особенно если это какая-нибудь рекламная кампания для именитого бренда. А только такие обращаются в наше агентство, так что да. Это классно и весело. Ну и остаются мероприятия. Типа открытия Олимпийских игр, дипломатических встреч очень важных дяденек, выставок всего престижного и элитного. Как, например, Московский автосалон. Или, как я его называю, «Культ священного автомобиля».

– Не поняла. Почему?

– Ты не автомобилист, тебе не понять.

– А ты попробуй объяснить, я уж постараюсь как-нибудь, – с ехидцей бросила я.

– Ну хорошо. Мне кажется, что автомобиль стал как бы предметом поклонения. Есть те, кто поклоняется немецким авто, есть те, кто свято верует в японские. Есть староверы – приверженцы отечественного автопрома. И все они приходят на ежегодные автомобильные выставки – как паломники к святыне. Это настоящее религиозное действо. Настоящий культ! Все его признаки налицо: толпы, собирающиеся на выставке, ожидают показа новых моделей машин так, как в Древней Греции верующие ждали откровений Дельфийского оракула. Того самого, про который нам сегодня Агапова рассказала.

– Это понятно. А модели тут при чем?

– Как при чем? Модели – это храмовые жрицы. Важнейший элемент мистерии, так сказать.

Я улыбнулась. Это действительно было похоже на правду. Казалось бы, XXI век на дворе, а культы и мистерии все те же. Просто поменялись облики их составных частей.

– Классно вам! – вздохнула я в ответ.

– Не вам, а нам! – поправила Элка. – Скоро ты тоже станешь храмовой жрицей. Вот увидишь, Мар. И я тебе в этом помогу.

– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель!

– Так-то лучше. – Элла улыбнулась. – За это надо выпить.

Храмовая жрица с идеальным бюстом повернулась в сторону официанта:

– Бутылку шампанского!

– Эл, ты же за рулем!

– Официант, бутылку сделайте с собой.

Глава 7

Но он был уже не гадким темно-серым утенком, а лебедем. Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца!

Г. Х. Андерсен

Квартира Эллы отличалась сомнительной эклектикой образцового евроремонта нулевых и барочного антиквариата. Цветные натяжные потолки с фиолетовой подсветкой, гипсокартонные арки причудливых форм странным образом сочетались с кухней под хай-тек и замысловатыми стульями с вензелями и шелковыми подушками. В гостиной над французской консолью XVIII века, выполненной из красного дерева и дополненной живописью на фасаде, смущенно висело зеркало шведского бренда, будто извинявшееся за столь неуместное соседство. Гигантской кровати с бархатным балдахином в спальне аккомпанировал лаконичный шкаф-купе и японская плазма. И хоть такой ремонт считался передовым, мне же он казался сюрреалистичным лабиринтом, в котором хозяева квартиры пытались уместить все лучшее сразу. Поэтому я предпочитала смотреть на эту невозможную мешанину, собранную под крышей сталинского дома, как на легкую постиронию, намекавшую на отношения Эллы с ее папиком. Метасообщение здесь могло быть следующее: если в постсоветском пространстве у тебя правильная крыша, тогда и невозможное возможно.

В остальном и сам дом, и габариты квартир, в нем расположенных, вызывали самые приятные ощущения. Есть какая-то незримая романтика в сталинской застройке. И я говорю даже не о семи всем известных высотках, а об обычном жилом фонде. «Сталинки» обладали особой энергетикой – то ли из-за циклопических размеров пространства, то ли из-за качества материалов. Красивый вход в подъезды, часто с колоннадой или лепниной, широкие общественные пространства с большими лестничными клетками и пролетами между этажами – все это говорило о торжестве победы Страны Советов, которому должен был соответствовать и архитектурный размах в планировании.

Торжество, ощущавшееся в просторных домах сталинской застройки, ярко контрастировало с тем чувством, которое у меня вызывало собственное жилище. Наша квартира располагалась в типичной «панельке», попасть в которую нужно было сквозь узкий лаз подъезда. Та же узость присутствовала во всем: начиная от коридора и заканчивая шестиметровой кухней. Мне из-за роста даже высота потолков казалась мизерной, словно я была зажата в бетонной коробке, которая с каждым днем ограничивала меня все больше. Однако в «улучшенной хрущевке» были и свои преимущества. Тонкие, почти фанерные стены были залогом увлекательного досуга. Познавательные перипетии жизни соседей порой удивляли сильнее фильмов Гая Ричи.

Помню, как у соседки снизу, тети Лены, сын готовился поступать на юрфак. До сих пор помню ее громогласный мотивационный спич:

– Деня, ты совсем дебил, я не пойму? Хочешь, как твой отец, сварщиком на стройке всю жизнь промурыжиться, а потом сдохнуть от сивухи в 41 год? У тебя появился шанс выбиться в люди! А ты равняешься на своих придурочных друзей-пэтэушников. Чтоб учебник по обществу от корки до корки завтра знал! Понятно тебе?

Однако такая мотивация не помогла Дэнчику попасть на бюджет. Кое-как удалось пропихнуть его на платное отделение. Тетя Лена тогда взяла кредит, чтобы оплатить сыну учебу, а он из безмолвной ненависти к матери и, как следствие, к юрфаку стал прогуливать пары. Его часто видели «на районе» с какой-то мутной компанией. Говорят, так все и началось.

Шанс выбиться в люди Дэн в итоге упустил. Ему и его подельникам дали по пять лет за хищение частной собственности. Дело обстояло вот как. Пацаны давно следили за одним предпринимателем, у которого был серьезный бизнес, но никто из них точно не знал какой. Знали только, что товарищ конкретно при бабле и что поставляет какой-то редкий товар. Вот они и решили угнать минивэн модели «Мерседес-Бенц» из загородного поместья этого бизнесмена. Загнав машину в одну из ракушек в Бутово, пацаны стали разбираться с содержимым кузова. Оно состояло из переносных холодильных камер. Содержимое камер было невнятным: то ли импортный крем, то ли новый вид наркоты. Решили попробовать. Внутри банок оказался безвкусный пудинг, от которого ни разу не вштыривало. И только когда ребят взяли менты, они узнали, что ограбили единственный в России банк конской спермы. «Пацаны к успеху шли, не повезло, не фартануло».

Вряд ли я узнала бы эту историю в деталях, если бы не изумительная особенность стен в квартире. Полное отсутствие звукоизоляции надежно сплачивало соседей. Но если вдруг вам не повезет и рядом будет жить скучная старушонка, не отчаивайтесь! Жизнь в панельке найдет чем вас занять. Конструкция помещений с потолками по два с половиной метра специально создана как тренажер для взращивания духа в дылдах вроде меня.

Другое дело – сталинская застройка. Широта помещений, высокие потолки 3,6 метра, внушительная толщина стен – все это создавало ощущение комфорта, защищенности и, как ни парадоксально, свободы. Конечно, странно говорить, что в стенах бывшей сталинской коммуналки мне легко дышалось, учитывая исторический бэкграунд послевоенных репрессий. Уж не знаю, как люди ощущали себя в те годы, но сейчас, стоя в гигантском коридоре Элкиной квартиры, я ловила то редкое чувство, когда дышалось полной грудью. Это, конечно, не тренажер духа, но я уверена, что создать что-то дельное в недрах такой квартиры тоже возможно.

А вообще, ходит миф – не знаю, правда это или нет, но старушка-библиотекарша в нашем университете уверяла, – что жилой фонд до 1953 года строился с особым замыслом. По слухам, Иосиф Виссарионович был настоящим оккультистом и мистиком. И у него был тайный шестой отдел, который занимался вопросами парапсихологии и сверхвозможностей человека. Специалисты этого отдела якобы рассчитали необходимые параметры жилого пространства для максимально эффективного раскрытия биополей. Отсюда толщина стен по полметра, потолки под четыре метра и внушительный метраж жилых помещений. Конечно, это все попахивает теорией заговора, но чувствовала я себя в сталинских домах и вправду совсем иначе, чем у себя.

Но вот мы с Элкой уже несколько минут безмолвно пялились в икеевское зеркало в просторной прихожей. Я застыла в надежде, что на мою новоиспеченную фею-крестную найдет озарение – и она превратит тыкву в карету. Вместо этого она скомандовала тыкве:

– Раздевайся! Я так ничего не пойму.

– В смысле, еще? Пухан и свитер я уже сняла, – доложила я обстановку подруге, как будто она сама не заметила положения дел.

– Да, еще. Мара, не тупи, мне нужна полная картина. Поработаешь в модельном с мое, привыкнешь в одном белье щеголять.

Пока я стягивала с себя плотно сидящие джинсы, Элла откупорила бутылку Martini Asti, которую мы забрали из ресторана, и стала разливать содержимое по бокалам. Прыгающие пузырьки шипучки напомнили мне пыльцу фей, которая осыпалась с волшебной палочки в диснеевском мультике и превратила одну трудолюбивую замарашку в красавицу, готовую к балу. Увы, подобные сюжетные коллизии встречаются только в европейских сказках. В русских – девочки встречаются с одной из версий Яги: либо с Ягой-дарительницей, либо с Ягой-похитительницей, либо, если совсем не повезет, с Ягой-губительницей. К этим категориям моя Элка явно не относилась, и мне хотелось верить, что на какой-то период она выступит именно в роли феи. Пока она усердно соображала, я сделала то единственное магическое действие, которое было мне доступно: залпом проглотила искрящееся итальянское зелье из провинции Пьемонт в надежде на скорую трансформацию.

Когда Элла повернулась ко мне, чтобы заново наполнить бокал, она застыла в удивлении, но, к сожалению, оно носило совсем иной характер, чем мне бы того хотелось.

– Мар, а ты ноги вообще не бреешь?

Стянув джинсы, я стала похожа на взъерошенного птенца: волосатые ноги стояли дыбом. Дыбом стояла шерсть мохнатых конечностей. Дыбился наэлектризовавшийся пух. Ну вы поняли, да? Кажется, мне лучше больше не наливать, резистентность к алкоголю у меня нулевая.

– Ну почему только ноги. Я в принципе не трачу время на эти глупости, – почти гордо ответила я.

– Оно и видно, – процедила Элка, критично рассматривая зону бикини. – М-да. Я прикидывала, что обойдемся косметическим ремонтом. Но все гораздо серьезней. Мне понадобится целая бригада.

Деловым движением Элла достала из кармана штанов потрепанную, но все еще очень элегантную розовую раскладушку Motorola RAZR. Я о такой только мечтала, безрадостно пользуясь неубиваемым кирпичом от Nokia