Журнал «Юность» №11/2024

Родился в 1998 году в г. Братске, живет в Иркутске. Поэт, прозаик, культуртрегер. Окончил исторический факультет Иркутского государственного университета по направлению «История».

Руководитель межрегионального творческого объединения «НеоКлассический Синдром».

Автор биографии «Кто вы, Иосиф Уткин?» (2023), сборника стихов «Заметки на полях» (2021).

Публиковался в журналах «Сибирь» и «Азъ-Арт», в сборнике «Лучшие произведения литературной премии “Фонарь-2022”», сборнике научной фантастики «Паттерны», альманахе «Первоцвет» и др.

Мои любимые культуртрегеры

Чем дальше на восток, чем дальше от Кремля, Тем красивей и ядреней наша русская земля.

– Что это у тебя играет? – Галла, его черноволосая, ясноголосая Галла никак не могла скрыть улыбку, глядя на него.

Коля отвлекся от дороги и улыбнулся в ответ.

– Starkillers’ы, группа из Хабаровска.

– Мощно.

На заднем сиденье, между пакетами с едой, гитарой и прочими атрибутами загородного отдыха, спали Кант с Юлей. Долговязый, то ли с нездоровой, то ли с аристократической белизной молодой поэт всегда выглядел немного нескладно и в общий внутренний антураж машины вписывался отлично. Юля же, напротив, даже во сне держала подбородок повыше, не выглядела помято и, казалось, сошла с картин позднего Ренессанса.

Остальные ехали во второй машине с главным водителем всей иркутской молодежной богемы, Женей. За глаза его называли Рыжим, на что тот злился. В русской поэзии недавно уже состоялся один Рыжий, а второму не быти. К тому же слишком избито для прозвища.

Уже через несколько часов по приезде все было готово для празднования: разложенная клеенка, шашлык, салаты, пара графинов и соки с лимона дом производства Братского пивзавода. На зеленом поле травы и с солнечным жаром, который ждали последние восемь месяцев, все это радовало в сто крат сильнее. Женя поднес к столу большую кастрюлю печеного картофеля, девушки принялись разгребать под него место.

Коля с Кантом, чувствуя себя древними эллинами, лицезрели труд своих соратников и играли в имена деятелей культуры.

– Чего не помогаете? – К ним подошел Кирилл. Самый крупный, самый дерзкий, прекрасно фехтующий что рапирой, что фламбергом поэт Иркутска.

Ответить не успели – Юля помахала букетом собранных через дорогу от дачи цветов и позвала к столу.

Голубоглазая и легкая, она имела неясную власть над друзьями. Даже теми, кто состоял в отношениях. Коля догадывался, что это из-за ее невинного взгляда. Почти ангельского. Такие глаза имеют страшную силу, и славно, что их получила девушка с характером Юли.

Всю неделю стояла солнечная погода, и дождя никто не боялся. Даже метеоцентр. Стол расставили прямо на лужайке дачного участка. Родители Канта, владельцы участка, относились к природе как к храму первозданного духа, поэтому огородом не занимались.

В кои-то веки собрались все. Во главе стола – Коля с его Галлой. Рядом – Кант, одинокий, сразу за ним ждавшая Додю черноглазая молдаванка. С другой стороны от Николая села Юля, за нею Женя и Кирилл с потенциальной невестой. Последний участник команды, Глот, подкидывал в мангал новые поленья.

– Богатый стол, богатый. – Кирилл одобрительно окинул взглядом сидящих. Он еще звал свою сестру, но та не смогла.

Когда подошел Глот, в небо устремились бокалы, стаканы и кружки.

– За нас!

Неизменный тост. Все дружили еще со школы, перебрали в своих культурных делах многое. Начинали типично, с рок-группы. Потом занимались продажей книг и картин, устраивали аукционы, перешли к организации квартирников. В последний год они занимались исключительно концертами.

Кант с Кириллом писали стихи, Глот – музыку, хотя поэзией тоже баловался, Женя, помимо машин, обожал рисовать и работал то с деревом, то с металлом. Юля чудесно пела и играла на гитаре. Додик, их балканский друг и талисман команды, был отличным технарем – в плане технической поддержки мероприятий. Николай творчеством не занимался, мотивируя это тем, что «дилер на товаре не сидит». Он был мозгом их сообщества, хорошо разбирался в искусстве и умел дать вдохновляющую речь.

– Что ж, сегодня начинается большое дело. Мы шли к этому не один год, и вот появилась возможность выездного феста. Да, на берегах Байкала! Наконец-то! Будем кутить, петь песни, читать стихи, причинять радость и наносить добро. – Коля вновь поднял бокал. – А еще нам за это ничего, кроме богомерзкой отчетности, не будет!

Все выпили. Выигрыш крупного гранта и правда радость, на фоне которой беда с отчетностью заметно меркнет.

– Мы эту идею вынашивали с восемнадцатого года, – начал рассказывать вселенной Коля. – Как всегда, с письмами поддержки намучились, но это классика. Зато сколько человек нам скажет «вы исполнили мою мечту»!

Все изрядно захмелели, Николай ушел в дом, кто-то предложил пометать в мишень топоры.

Вернувшись, Коля осел на край веранды.

– Что-то случилось?

– С грантом… – Коля обвел всех нервным взглядом. В руке он сжимал телефон, вот-вот сомнет. – Отбой, короче, с грантом.

– В смысле?!

Музыка в этот момент замолкла, переходя к следующему треку. Все окружили Николая.

– Сказали, какая-то ошибка произошла, что результаты проверки изменились.

– Они же вот звонили, вы все обговаривали…

– Почти подписали… Частный фонд. Не подкопаешься.

Повисла тишина. Коля на мгновение растворился в воздухе, остальные замерли.

– Паша завтра с КПЗ выходит. Как раз собирался встретить. – Коля начал решать проблему.

– Зачем? – Голос Галлы сфальшивил.

– Христос учил презреть осужденных и навещать больных. Надо!

– Коля…

– Так, продолжаем гулянье, выкрутимся. – Николай вернул уверенность голосу, расправил плечи и, подойдя к столу, опрокинул рюмку.

Участники коллектива знали, что уже пару дней как печатаются афиши, пишутся контент-планы, ряд других сопутствующих трат, оплаченных в долг или из своих запасов. И даже если все прекратить сейчас – на деньги они все равно влетели. Неподъемные для студентов.

– Колян! Здоров! Кантик, а у тебя как здоровье?

– Когда не бьют по лицу – неплохо.

– Прости, тебя надо было заткнуть. Не напивайся.

– С тех пор не напиваюсь.

Николай и Павел обнялись. Освобожденный из КПЗ гитарист потянулся, зевнул и хрустнул спиной. Оттянутая черная майка, бегающий взгляд, спортивные движения и неразбериха вместо волос: идеальное сочетание для рок-музыканта.

– За что закрыли?

– Неправильный вопрос.

– Зачем закрыли? – Коля рассмеялся.

– Во-от! Перерыв решил сделать. Альбом готовим, плюс фест в Красе скоро – умотался.

– И решил на десять дней за решеткой посидеть?

– У меня там дядя в начальниках, если бы кормили еще – был бы вообще курорт! Ладно, докинете? Женя за рулем?

– Да он немного не в духе, поэтому не вышел.

– А что случилось? – чувствуя начало интересной истории, спросил освобожденный.

– В машине расскажем. Если что – я тебя правда собирался встретить.

– Да знаю, Колян, сколько раз уже встречал. Ну, поехали до хаты, хочу принять душ.

Ситуацию объяснили быстро. За окном бежали торопливые улочки центра Иркутска. Сталинки, хрущевки, покосившиеся избы и многоэтажки начала нулевых. Проедешь чуть дальше – начнутся современные новостройки. Сколько намешано в этом городе? Казалось, со времен острога можно постройки найти.

План назрел, пока еще ехали в машине. Павел знал нужных людей, у кого можно занять денег. Главное – вовремя отдать с процентами. На звонки ушло минут сорок, потом переписка с уточнением деталей, далее – личная встреча уже этим вечером.

– Точно нормальные люди?

– Насколько нормальны люди, готовые дать такие деньги на фестиваль молодежной культуры? – Павел рассмеялся, укладывая черные вихри волос и обвязывая их на затылке резинкой.

– Полагаю, на культуру им плевать. Просто хотят получить больше, чем вложат.

– Конечно. У вас точно все получится?

– Из-за коронавируса все соскучились по большим мероприятиям. А тут живая музыка, спектакли, ярмарки, стихи…

– А я все равно не уверен… Проще неустойку заплатить.

– Блин, Кант! Мы живем в медвежьем углу! – Мессианство Николая словило триггер.

Так бывало, и всем приходилось следующие несколько минут слушать, как важна частная инициатива, что народ надо просвещать, что все беды от бескультурья. На увещания Канта, что человека с фонарем в руках средь бела дня искал еще древнегреческий киник Антисфен, Николай махал рукой. В цифровую эпоху нужен не фонарь, а раскрученный в соцсетях блог.

Ситуации не дал разогреться Паша. Он как-то сменил тему с культуры на себя, а потом на последние десять дней его жизни. На этом они подъехали к пятиэтажному зданию, выходящему окнами на памятник Горькому.

– Давайте я щас схожу в душ, вы попьете чаю, а потом поедем в бар.

– К Самсону?

– К нему.

К вечеру Ангара цвета светлых чернил заливалась золотом. Упитанные утки беззаботно крякали, особо тонкие натуры рыбачили, а дети бегали по бульвару Гагарина. От реки его ограждал толстый парапет, за которым следовали огромные, уходящие к реке пологие плиты.

– Это золото, да в колбочку бы… – Женя, выходя из машины и сжимая в руках папку с проектом фестиваля, залюбовался рекой.

– Я бы предпочел разбавить чем-нибудь с градусом.

– Паша, ты мелкая, неромантичная душа.

– Коля, отвянь. Вон, наши гости уже подъехали.

Компания пересекла дорогу и вышла к бару «Хронос и Кайрос». Их ждали трое людей разного возраста, старший из которых – не столько по числу лет, сколько по исходившей от него уверенности – подал Паше руку для приветствия. Тот ответил, и все спустились в подвальное помещение бара.

Николай не был на подобных разговорах и чувствовал себя… необычно. Не то чтобы он боялся этих людей. Хотя понимал, что переломанные за долги кости будут не самым страшным.

Он вспомнил одну встречу, случившуюся с ним в подростковом возрасте. Примерно его ровесник смотрел точно таким же, ничего не выражающим – и оттого казавшимся инородным – взглядом. Подобные глаза после этого Коля видел у волков или рысей.

– Что ж, Николай, надеюсь на ваш успех. – Представившийся Вано «спонсор» одобрительно кивнул на разложенные графики и планы.

Коля пожал сухую руку бандита. Никакого драматизма не было, чувства, что заключил сделку с нечистой силой, тоже.

– За свои инвестиции мы бы хотели вот такой результат. – Перед Колей лег лист блокнота с цифрой. Тот спиной почувствовал, что Кант напрягся, но зря. Число даже в два раза не превысило суммы займа.

– Да, это приемлемо. По срокам – три месяца, если удобно.

– Мы вам полностью доверяем. – Вано улыбнулся белоснежной улыбкой.

Бандит был вежлив и одет с иголочки, но, будь он проклят, что-то в нем выдавало преступника, помимо глаз. Какая-то запредельная уверенность в себе.

Троица вышла, оставив друзей перед чемоданом денег. Женя многозначительно смотрел на товарищей, Кант вжался в кресло и начал походить на темный угол, а Паша с Колей удовлетворенно улыбались.

– Надо отметить.

Паша кинул пачку купюр из своего кошелька и на незаданный вопрос бармена кивнул. Тот начал творить магию алкогольного искусства. Коля в очередной раз завороженно смотрел за работой Самсона: ни одного лишнего движения, при этом все плавно, как в танце.

Волосы Самсона были под стать его библейскому предшественнику. Доходили они практически до пояса. Смолянисто-черные, блестевшие на отсвете и сводившие с ума десятки девушек и женщин. Самсон был не то чтобы красавцем, скорее симпатичным пареньком спортивной внешности. Это вкупе с холодной харизмой, начитанностью и профессией бармена открывало путь в любую компанию. Так что главным информатором о делах в городе был именно Самсон.

– Кажется, вы только что продали свои души. – Бармен поставил первые стопки.

– Брось. В наше время – не такие уж и большие деньги.

– Не такие большие для… Не для нас, в общем, кто на тридцать-сорок тысяч жить пытается. У Жени, спорю, после вычета лекарств еще меньше.

Паша осушил пяток шотов, глубоко вдохнул, казалось, даже покрасневшими глазами, и присоединился к разговору.

– Самми, забей. Все отлично будет. Пара фронтменов, барыши от аренды площадок всяких аквагримов… Тема-то годная, фестиваль нужен. Тем более не на Байкале, а в городе будет. Проходимость.

– Да я не спорю, что нужен, просто… Пока не поздно, можно же вернуть деньги.

– Уже не можно. – Паша решил шлифануть шоты «черным русским». – Скажут, что руки пожали, дело запустили, должны отдать с процентами.

– Значит, Рубикон пройден. Будем! – Поднятые кубки ударились друг об друга.

Коля рассудил, что наличка и конкретный итог даже лучше. Гранты-субсидии требуют много бумажной волокиты и нервов. За каждую копейку, за каждый купленный карандаш надо отчитываться. А здесь – просто дай результат. Свободы больше, но и ответственности… Зато проект не окупается на этапе подготовки. Это тоже важно. Большая беда творческих союзов, которые живут на членские взносы и бюджетные деньги, – что они финансово не заинтересованы в своем творчестве.

Когда наступила темнота, Коля с Кантом сидели, свесив ноги, на ведущем в Глазковское предместье мосту. Рядом с каждым стояло по бутылке вина.

– Господи, как хорошо-то…

– Ух ты – Кант, и радуется.

– Да мрак, если честно, но… Живым себя чувствую.

Чем-то важным заняты. Историю творим. Не хочется быть дерьмом, что плывет по трубам.

Фонари от ж/д вокзала забавно разливались по реке. Раздался звук приближающегося поезда, Кант даже чуть не уронил бутылку от неожиданности. Вокзал находился совсем рядом, глазковская сторона моста с него, можно сказать, и начиналась. Серебро фонарей навевало о прохладе.

– Не думаешь свалить с деньгами?

– Иди ты.

– А что… можно неплохо начать новую жизнь.

– Пашу прирежут за это.

– Его и так когда-нибудь прирежут.

– Пусть, но я в этом виноват не буду.

– На самом деле… рад слышать. Хоть и дураки мы все.

От воды несло холодом. Но хорошее вино замечательно согревало, и каждый был слишком поглощен своими мыслями, чтобы обращать внимание на что-то внешнее.

– Где мы свернули не туда? – Кант поднял глаза на небо.

– В смысле?

– Ну… творчество это. Общественная деятельность, или как ты это все называешь… Бухали бы, сношались, как собаки, и тэ-дэ. Дом-работа. Пока студенты, не парились бы.

– Ну, бухать и тэ-дэ это не мешает…

– Да я не про то, Коля. Я про… Нам мало. Постоянно чего-то большего хотим… Почему?

– Ну, посмотри на нас, на девчонок наших. Мы все перебитые. У нас у всех детские травмы чуть ли не на лице написаны. Вот и пытаемся их решить.

– Сублимация?

– Ну, типа. Не только. А с другой стороны, может, человек и задумывался творящим? Преображающим мир вокруг?

– Тогда все вышло еще паршивее, чем мне казалось раньше…

– Да брось. Мы можем нереально менять окружающий мир. Химия, физика, роботы, биоинженерия…

– Ага, особенно в этом городе люди капец как преображают мир.

– Любой город – муравейник, Кант. Вопрос в возможностях для муравьев.

– Все равно не отвечает на тот вопрос, почему мы такие, а остальные нет.

Повисла тишина. Николай резко и плавно, как кошка, почесал шею и зевнул. В глазах появились озорные огоньки.

– Ну, я честно пытался идти по стопам родни. Но из меня алкоголик так и не вышел.

В какой-то момент мир начал дрожать и низводиться к частице, из которой случился Большой взрыв. Коля попытался отползти от края моста, но все исчезло слишком рано.

Фестиваль планировали проводить по всему центру города. Театральные выступления, лекции, презентация вышедших за последние годы в Иркутске книг, поэтический слэм… Кофейни, уличные сцены, библиотеки и даже кинотеатр, благо на дворе ковид и они цепляются за любые деньги. Студенческие коллективы, независимые арт-банды (у некоторых даже названия до сих пор не сложилось), циркачи, уличные музыканты и рок-группы. На счастье, нового локдауна не предвещалось – знакомые из правительства ни о чем таком не слышали.

Дни начали проходить в созвонах, репетициях, разъездах по городу. Раз в три дня всей командой собирались в «Хроносе и Кайросе». Пили немного и старались за свой счет, но какая-то часть бюджета фестиваля все же уходила в кассу бара. Глот уверял, что это одна из главных статей расходов, так как душевное спокойствие организаторов фестиваля необходимо для успеха предприятия.

– Ребят, если сейчас не выгорит… Я опускаю руки что-то сделать с этим местом, – объявил Коля.

– Забей. Еще пошатаем этот город, хех. – Кирилл поднялся и заключил друга в свои бескомпромиссные объятия.

Самсон принес тарелку с пивной закуской, забрав взамен пустые стаканы. Как профессионал, он умел быть незаметным даже в обществе товарищей. Ему не нравилось то, чем они занимались. Лучше бы открыли свое дело. А все эти разговоры про то, чтобы поменять мир, город, все это мессианство – влажные мечты интеллигентов. Будучи неопределенных религиозных взглядов, как, пожалуй, и все его поколение, Самсон разделял позицию протестантизма на земной успех. Если ты богат – значит, все правильно делаешь. А если нет, то мало работаешь или занят не тем. Тут, конечно, он уже идет вразрез с мнением Лютера, но такие детали молодого бармена не интересовали. Честно работай, и будет тебе счастье – вот девиз его семьи на протяжении пяти поколений, из которых сам Самсон знал лишь последних три.

– Перед фестивалем надо будет на Байкал забуриться. Идеально бы в палатках и с ночевкой, но… хотя бы день разгрузки.

– Дня не хватит, брат… вот неделька…

К вечеру полились стихи. Додя достал миниколонку, с ходу подбирал минуса под каждое стихотворение. Поэты уже не в состоянии были вспомнить, под какую мелодию обычно читали, и их спасал непревзойденный музыкальный вкус талисмана объединения.

От гостей бара даже перепали выступающим донаты, которые тут же спустились на метровые шоты. Глот мастерски зазывал всех на грядущий фестиваль, в красках описывая тот восторг, которые получат даже самые далекие от искусства гости. «Что уж говорить про таких ценителей прекрасного, как вы?!» – заключал Глот каждый раз, переходя после этой фразы к следующим жертвам горячего маркетинга.

Канту стало неуютно, и он откланялся. Напоследок бросил грустный взгляд на Юлю и ушел, пытаясь отвязаться от ассоциаций с Пьеро.

– Рановато Кант сегодня… С ним все нормально? – Коля сидел за кружкой зеленого чая и красными от сигаретного дыма глазами смотрел за веселящейся толпой.

Упавший на стул рядом после танца Кирилл осушил стакан с водой.

– Не знаю, но у меня чувство, что он назвал бы это все пиром во время чумы.

– Ну, с условием пандемии это было бы верно.

– Тогда пиром перед чумой. Надо Лизу попросить, чтобы она такую картину написала.

– Кстати, как сестра?

– В затяжном, как говорит, творческом кризисе. Подкидываю вот ей идейки.

– Из-за поступления?

– Считай, год к нему готовилась. Нервничает. Я ей толкую, на кой это образование? И так рисуешь, как Рафаэль. Давай с нами свою поляну вытаптывать. А она… Говорит, Рафаэль устарел, это то же самое, что писать, как Пушкин.

– Умна, девчонка.

– Ужасно умна. Ладно, я дальше плясать, вон та брюнетка будто ждет.

– Давай.

С погодой не очень повезло. Сарма, один из сильнейших ветров на Байкале, гнал тяжелые, цвета ртути, тучи. Николай, хмурый, будто его на ночь засыпали негашеной известью, исподлобья смотрел на надвигающийся дождь. Ветер напоминал тысячу невидимых рук, одномоментно возникших из потустороннего мира, которые настойчиво пытались ухватить куртку или волосы. Раздался гром разорванного неба, и дождь вывалился из его нутра. Но это был не теплый, обволакивающий летний дождь, а дождь необычно теплого ноября, когда, по идее, должен идти снег, но с небес падают именно капли. Холодные, острые, вызывающие первобытный инстинкт сбежать и затаиться.

Но Николай стоял.

Небольшие, почерневшие от постоянной влаги причалы заскрипели. Берег Листвянки, самого знаменитого поселения на Байкале, вмиг опустел. Только какой-то мужичок в тельняшке и с непонятно каким чудом горящей сигареткой в зубах привязывал свой катер к причалу. И то только для того, чтобы тут же побежать под навес ближайшего кафе.

У большинства иркутян была жесткая установка, что Листвянка – не Байкал. Машины, шум, громоздкий и не очень вписывающийся в окружающий мир отель, глашатаи рекламного дела, приглашающие на экскурсию… Летом еще и толпы людей с колонками и пакетами еды. Как говорили свидетели, Анапа две тысячи седьмого года. Того две тысячи седьмого, который и подавно не надо возвращать.

Что-то странное было в самоощущении Николая. Какой-то патологический оксюморон. Казалось, что ко всему телу ползают холодные щупальца огромного кальмара. Внутри же он чувствовал себя первым человеком, достигшим Северного полюса. Моряком на палубе корабля. Охотником на тигра в засаде. Он получал невероятное удовольствие, сопротивляясь стихии, чувствовал себя живым и достойным. Чего? Не ясно. Но какой-то смысл в этом всем был.

Подбежала Галла и, взяв его за руку, увела в кафе.

Отпоила горячим чаем.

Забросала осуждающими взглядами.

Он молча подносил стакан к губам и блаженно потягивался. Смотрел влюбленно и со значением. Внутренняя сила, заряд которой он получил на берегу, уплотнялась. Эта энергия, это достоинство и легкость, которая окружила Галлу вкупе с ее безбрежной любовью, заставили девушку растаять.

– Мне вот интересно… Что почувствовали казаки, когда впервые вышли к Байкалу? Были ли те, кто вообще не ожидал увидеть здесь озера? И тут… Эти горы, вода, деревья… Едва улавливаемый противоположный берег…

– Не знаю. Лучше бы подумал, что промок весь.

Коля беззаботно улыбнулся.

Когда зашел Глот, все готовили оборудование к прогону завтрашнего открытия фестиваля. Коллективы, звукарь, музыка и фотографы. Все прикидывали, записывали и обсуждали.

Зал был хорош. Сцена больше любого ДК. Отдельная рубка технарям – царство Доди.

– Боже, храни профком! – воскликнул, впервые войдя в зал, Женя. – А вот здесь картины повесим!

Кирилл с Юлей разбирали коробки с бейджиками на полу перед сценой. Одни волонтерам, другие участникам, третьи випам и так далее. Женя ковырялся с картинами, Кант с помощниками, в угоду противоэпидемиологическим мерам, расклеивал через каждые два стула таблички «не садиться».

Коля в тысячный раз пробегал глазами по сценарию.

– Ребят. – Глот кашлянул. Его голос обычно располагал к разговору, но сейчас сложно было вообще воротить языком. Хотелось спрятаться, закрыв лицо руками. – Ребята! В общем, только что провели созвон министерств. Правительство. В общем… Кранты нам. Локдаун. С послезавтра.

Повисла тишина. Да, последнее время говорили про третью волну. Но все молчали, никто ничего не говорил, не предупреждал. Даже инсайдеры из правительства. У них был еще месяц. Еще месяц, им обещали все СМИ, все специалисты!

– В смысле? – первым в себе нашел силы Николай.

– В прямом. Мы только открытие успеем провести – и в онлайн.

– Мы не можем в онлайн.

Саксофонист из джазового коллектива сыграл знаменитую мелодию неудачи. Ему свои же чуть не настучали по голове.

Юля посмотрела на Колю оледеневшими от страха глазами. Отчаяние. Николай посмотрел в ответ, и она разрыдалась. И тогда до него дошло. Долг. Долг, который теперь не с чего отдавать.

Мир пошатнулся. Кратковременная тьма отступила, и Николай нашел себя сидящим на полу между первым рядом и сценой. Буря, царившая внутри, никак не давала выцепить хоть какую-то внятную эмоцию или мысль. Хотелось просто перестать быть.

– Давайте перекур, – наконец выронил Коля.

Один из музыкантов ушел со всеми своими вещами, явно не намереваясь возвращаться. Через пару минут зал опустел. Никто не решался заговорить – только Кант успокаивал Юлю.

Коля свою позу не сменил, Глот чувствовал себя принесшим злую весть послом и искал избавленья в казни, Женя то и дело откидывал крышку Zippo, чем начал нервировать ходящего из стороны в сторону Кирилла. Додя, не посвященный в то, откуда у команды деньги на фестиваль, недоуменно наблюдал за друзьями.

Юля наконец отдышалась и заговорила почти ровным голосом.

– Мальчики. Понимаю, все об этом думают, но скажу – деньги. Их надо отдать. У нас не потраченных – почти шестьсот с половиной тысяч. Отдать надо два миллиона.

– Ни у кого лишней квартиры не завалялось?

– Коля, ты же говорил, локдауна не будет.

– Не наезжаем только друг на друга!

– Помолчи.

– Коля, ты обещал. Гарантии давал! Я не хочу проснуться с перерезанной глоткой!

– Баста! – Коля крикнул и встал. Он редко повышал голос, особенно на друзей.

Вдруг вспомнился ветер на Байкале. Тысячи холодных рук, пугающий голос природы. Что ж, можно сбежать, а можно… Можно пойти стихии навстречу.

Еще не до конца оформившееся, но намерение пришло. Лидерами становятся по разным причинам, и качества у лидеров различных коллективов разные. Коля мог вселить уверенность в этих сильных, но надломленных людей, и творцам большего не нужно.

– Мы справимся. Это первое. В конце концов, руки пожали только мы с тем типом. Второе – деньги наживное, у нас два месяца есть. – Он обвел всех латунным взглядом. – И третье… молимся. Даже те, кто ни во что не верит.

– Ну не убьют же нас, в конце концов!

– Да что вы все так напряглись? Кто убьет? Кто нам дал взаймы денег? – Додя понимал, что все плохо. Оставалось понять, насколько.

– Как бы сказать, Додь… Очень серьезные люди. Из не совсем легального бизнеса. – Женя говорил спокойно, но руки у него дрожали. Перед глазами маячили лица из бара, надменные, жестокие. С такими чувствуешь себя второсортным.

– Почему мне ничего не сказали?!

– Ты бы их убил. А потом они бы убили нас.

– Спокойно. Это тоже люди. – Коля говорил нескладно, сам это чувствовал, но сил оправиться не хватало. – Давайте так. Звоним своим благоверным, правдами и неправдами они должны вытащить погулять Галлу. Собираемся у меня через два часа.

На встречу еще пригласили Пашу.

Собрались за кухонным столом, вытащенным в комнату. Додя обиженно на всех смотрел из своего угла: такую информацию скрыть – это, конечно, подлость. Юля внезапно подхватила бразды правления. Кроме нее, особо и некому – беспрекословный авторитет был у Коли, и то первого среди равных.

Паша озадачено смотрел на календарь в телефоне. Полтора дня до локдауна. Тик-так. Тик-так. Он был поручителем, и успех ребят гарантировал его безопасность. По левой лопатке пробежался холодок.

– Можете кого-нибудь попросить? – спросил Паша.

– У тебя есть друзья, у кого лишние деньги завалялись?

– Разве что в долг…

– Мы уже взяли у твоих друзей в долг, спасибо, – процедил Кирилл. На музыканта смотрел с презрением, Паша такого взгляда простить не мог.

– Я вас из жопы вытащил, а вы мне так?

– Вытащил? Вогнал!

– Вы настолько тупые, что не понимали риски? Сомневаюсь. Все всё понимали. Кто бы вам еще столько дал с ходу? Банк? Государство? Может быть, у кого-то родственничек миллионер?

– Сам-то ты с ними не связываешься, да? На продвижение группы денег у своих друзей не брал.

– Не брал. А на вас понадеялся.

– Давайте кого-нибудь грабанем? – неожиданно прервал спор Додя.

– Что?

– Ну, ограбим. Мало в Иркутске подходящих людей? Или мест? Ограбим и отдадим долг.

– Ребят… А может, он прав? – Коля обвел всех взглядом. – Это вариант. Хреновый, но сейчас выбор между плохим и ужасным.

– Да что ужасным-то, а? Че, они убьют нас, что ли? – Глот посмотрел на Пашу.

Тот пожал плечами, довольно искренне.

– Да вы чего? Это преступление… Это тюрьма!

Для художника нет слова более мрачного. Несвобода, ограниченность, подавленность. Можно сколько угодно говорить, что свобода – она внутри, что и в клетке можно быть свободным… Да только это бравада. Из тюрьмы невозможно вернуться прежним.

Сидящие в комнате разделились.

– Предлагаю голосовать, – металлическим голосом произнес Коля.

Глот занервничал, первым проголосовал против. Юля попыталась увещевать друзей, но тщетно. Кант встал на ее сторону, проголосовал против. Паша объявил, что у него тоже есть голос, поддержал идею с ограблением, и Кирилл проголосовал против, поняв, что позиция «за» все равно выиграет. Если все сорвется, совесть у него будет спокойна.

У Паши нашелся информатор. Заплатили, тот скинул файл с наводкой. К концу изучения Глот воскликнул:

– Я все придумал! Нужен художник и актер, умеющий менять голос.

На мгновение повисла тишина. Коля с Кириллом встретились взглядами, и лицо обоих озарилось идеей.

– Витенька?

– Витенька!

Кант непонимающе посмотрел на друзей.

– Не бойся, мы не про тебя.

Виктор и Лиза, сестра Кирилла, зашли в клуб. Волосы девушки цвета еще не собранных злаков в шабаше огней приобрели золотисто-медовый оттенок, сменяемый кроваво-красным пламенем и синевой неонового коктейля. Виктор шел следом за девушкой, и эти фантасмагории его сильно изводили. Он был из тех людей, что любят порядок и доверительно относится к своим глазам. А светомузыка лгала, водила за нос, подменяла реальность.

Столики шли по периметру, расступаясь перед обширным баром. Между ним и сценой у противоположной стены находился танцпол. Люди на нем превратились в молекулы бушующего моря. Биты, соответствуя названию, били по ушам, проникали в подкорки и растворялись среди вен организма. Пройти мимо такой энергии, подпитываемой двумя сотнями человек, просто невозможно. Все растворялось и переворачивалось с ног на голову.

По углам танцпола в круглых клетках танцевали стриптиз. Две девочки для мальчиков, и два мальчика для девочек.

Кабинет директора скрывался в хитрых переплетениях коридора. Тот участок стены, слева от сцены, не подсвечивался, и с ходу бы найти проход не вышло. О том, что директор заведения явно имеет проблемы с паранойей, говорила и сеть переходов. Только до лестницы на второй этаж они свернули раз пять.

– Не думал, что в клубы сейчас можно пускать столько людей. Ковид же.

– Нельзя. Остальным. – Патлатая проводница сверкнула пирсингом, чуть повернув голову.

Наконец перед ними предстала металлическая дверь. Лиза придала объем своим волосам. Зная о предпочтениях директора клуба, Виктор подумал, что это глупо.

За большим деревянным столом сидел мужчина лет тридцати пяти. Прежде чем посмотреть на гостей, он закончил что-то печатать на ноутбуке и убрал бумаги в стол.

Сильный подбородок, зеленые глаза и абсолютно лысая голова. Директор заведения был хорош собой. Лизе даже стало немного обидно за генофонд. Помощнице дали знак выйти.

– Итак, молодые люди.

– Нам сказали, что вы ищете специалистов. Ивент-менеджеров с… с особенностями вашей клиентской политики.

Мужчина усмехнулся.

– Хорошо сказал. Да, нужны. Меня зовут Томас… Пожалуй, псевдонима хватит. А вы…

– Меня зовут Антон.

– Я Мария.

– Ах, какое прекрасное имя. Очень идет вашим глазам, они тоже нежные и яркие одновременно.

– Ой, спасибо. Таких комплиментов моим глазам еще не делали.

– То ли еще будет. А расскажите пока про ваш опыт.

– Мы недавно переехали из Новосибирска. Там проводили подобные вечеринки. Клуб был закрытый, «Матрос» назывался, год где-то с ними сотрудничали.

– Да, знаю его. Какую специфику практикуете на мероприятиях?

– Разное, зависит от запроса. Просто вечеринки с конкурсами, БДСМ, как-то проводили вечер шибари, корейцы приезжали.

– Интересно. А почему не японцы с шибари?

– С японцами не знакомы были. – Лиза улыбнулась.

Ровные зубки зацепили на себе внимание Томаса.

– Ну, для начала испытательный срок. Проведете парочку мероприятий, первое со мной. А так, шесть-десять вечеров в месяц. За один плачу десятку, плюс процент.

– Неплохо, но надо подумать.

– Это лучшие условия в городе.

Лиза встала и прошлась по комнате, остановилась возле скульптуры африканской женщины. Та располагалась в стеклянном шкафу, в углу, за рабочим столом директора клуба. Черная глина, нереалистично длинные шея и руки, красное платье. Таких фигурок великое множество, но так казалось только на первый взгляд.

– Выставка в Лиссабоне, 2013 год. Продали на аукционе за…

– За тридцать семь тысяч евро. Да, это та фигурка. А откуда такие познания?

– Училась на культуролога, вела колонку в одном журнале… Да неважно, все закончилось нехорошо.

– Интригуете, Мария. Как культурология может закончиться плохо?

– Встретила этого парня. – Лиза рассмеялась. – Кинули с деньгами, потом долги. Дурочкой еще была, развели. А та выставка запомнилась эпатажным перформансом Дейлера.

– Когда он устроил фейерверк из… Да, к этому гости были не готовы. Антон, у вас спортивное телосложение… Или можно на ты?

– Да, конечно, на ты. И да, ЗОЖ наше все. – Гости делали вид самых добродушных и простых ивент-менеджеров клуба для взрослых за всю историю Земли.

– Похвально, особенно в наше время. Молодежь больше ведет сидячий образ жизни.

– Я бы не обобщал. Спортивная культура цветет.

– А не она, случаем, привела вас в индустрию?

Виктор ждал подобного вопроса. Он сдержался, чтобы не переглянуться с Лизой.

– Не совсем. Я… Как бы это сказать… Для начала, с какой целью интересуетесь?

– Можно тоже на ты, дружок. Вы меня устраиваете, но мы могли бы познакомиться получше. Может, задержишься, обсудим детали?

Все всё понимали. Витя тактично улыбнулся.

– Простите, но дилер на своем товаре не сидит.

– Сидит. – Голос Лизы буквально ударил по голове.

Виктор не сразу понял, о чем речь.

– Антошик будет не против, если я буду смотреть. У него фетиш, но он стесняется говорить.

– Би, я сразу понял. Все прелести жизни предпочитаешь?

Игривый взгляд Лизы окончательно спутал мысли. Она прошла и вальяжно села на диван, но как только Томас подошел к Виктору и оказался спиной к девушке, та моргнула и слегка кивнула напарнику. Тот продолжал играть роль, но что-то внутри него сжималось.

– Вот так сразу… Я не привык…

– Зато твоя девушка привыкла, как видно.

– Мы же не знакомы, я даже имени ва… твоего не знаю.

Руки Томаса легли на плечи Виктора. Тот положил одну ладонь сверху и смущенно улыбнулся. В мыслях промелькнула сокурсница, чей тип поведения он сейчас копировал. Та любила поиграть в невинность.

– Даниил.

– Становится жарко, мальчики. – Лиза расстегнула пуговицу на блузке и глазами показала на Томаса.

Второй рукой Виктор нащупал пуговицы на рубашке директора клуба. Остатки моральных сил начали иссякать, когда Томас стал наклоняться еще ближе. В этот момент молодого человека охватил ужас. Парализующий, скользящий по всему пищеводу, сжимающий мышцы таза ужас.

– Нет, подожди… Есть что?

Слова выпали сами собой. Буквально в тот момент, когда дыхание било в шею. Интересно, геи такой же ужас испытывают, когда их пытается поцеловать девушка?

Он перестал контролировать ситуацию и просто хотел уйти из комнаты целым.

Томас стоял с расстегнутой рубашкой. Крепко сбитое тело, рельефный пресс, дыхание, как у коня. Совсем не стереотипный гей – ничего приторно-мерзкого. Но и ничего привлекательного.

– Кое-что есть…

Через минуту комната наполнилась дымом двух самокруток. Лиза-Мария любезно отказалась и попыталась что-то сказать Вите, но тот перебил ее. Он, не замечая, до белизны губ впивался в небольшой фильтр самокрутки.

– Тош, ты же плохо переносишь некоторые сорта.

– Успокойся, Маш, все хорошо, просто…

Тут в голову ударил и дурман, и подсказка от Лизы. Подождал пару минут, мило улыбался, провел по ноге Томаса. Резко заработав диафрагмой, напарник Лизы начал задыхаться и кашлять. Он прекрасно умел инсценировать несчастные случаи. Томас выпучил глаза вслед за ним, явно в шоке от происходящего. Самокрутка уже тлела на паркете, а его гость корчился, стоя на коленях и пытаясь прокашляться. С подбородка текли слюни, в горле парня будто завелись какие-то мелкие шарики, которых становилось все больше.

Девушка судорожно искала в сумке что-то, пока не упала рядом с парнем и не впрыснула в него несколько доз ингалятора.

– Воды!

Через десять минут откачиваний Виктор лежал на диване, дыша резко и прерывисто. Сложив указательный и большой палец в кольцо, он приподнял руку, показывая, что все хорошо.

– Такого с ним еще не было… Вы простите… Астма… – Девушка чуть не плакала. Идея к ней пришла внезапно, благо что хроническим заболеванием сама страдала.

– Да ладно… Вы это… В понедельник приходите… К четырем…

– Да… Можно он еще немного полежит?

– У меня встреча скоро, надо еще в себя прийти. Давайте закажу такси. На воздухе ему станет лучше.

– Мы на машине, я вожу… Спасибо. Мы не то чтобы суеверные… Но как-то нехорошо получилось…

– Ребят, я все пойму. Но и вы поймите, вину хотелось бы загладить. В зарплате не обижу.

– Зависеть от Антона будет. Но спасибо.

Успех. Во-первых, выведали, что требовалось. Во-вторых, Томас ничего не заподозрил. В-третьих, Лиза в машине просто набросилась на Виктора. Они целовались минут десять. Хоть дальше дело и не пошло, тем не менее все объемы девушки остались на кончиках пальцев актера.

«Ты мерзок», – подумал про себя Виктор, но продолжал предаваться сладострастным мыслям. Лиза рулила, будто ничего между ними не произошло.

В «Кайрос» заходили словно триумфаторы. Золотовласой Лизе дико шел белый цвет платья, а Виктор давно сшил под себя смокинг. Денег у студента театралки хватает максимум на первую ступень пирамиды Маслоу, но, на его метросексуальное счастье, шить он научен с детства.

Вся банда Николая сидела за баркой.

– Успех, – коротко сообщила сияющая Лиза, и тут же раздался гул радости.

– Красавцы!

Начались расспросы. Не успели герои вечера что-то вымолвить, как Глот обнял Виктора и подколол вопросом:

– Как прошли переговоры с представителями меньшинств? Цела корма? Мы все поймем, театр зародился в Древней Греции…

– Корма цела, и тянки наши с нами!

Все засмеялись.

Вторник – день и так не проходной, поэтому Самсон дал добро на закрытую сходку. Его посвятили в дела команды. Бармен молча принял информацию. Естественно, она его не обрадовала, вспомнились опасения. Но и говорить что-то он не стал. В конце концов, Самсон и сам не понимал свой статус для этих людей. Друг, товарищ, говорящая мебель?

Ответ скрывался в сути гостей. Эти от внутренних проблем не бегут, а копаются в них. Ищут самые больные места, самые гнилые травмы, чтобы, нащупав нерв, натянуть его на свой палец и потянуть. И в крике, истерике, крошащихся от боли и ужаса зубах родить что-то гениальное. Самсон поверил в честность новоявленных воров, и ему даже стало тепло. Он не говорящая мебель, он их товарищ.

На удивление, в этот вечер пили мало. Больше просили чаю или кофе. Серьезность дела повлияла на всех, творческие натуры подсобрались.

Право рассказать о прошедшем вечере Лиза уступила Виктору. Во-первых, актер умел говорить красиво. А во-вторых, и почему на дело позвали именно Витю – тот гениально подделывал голоса.

– Я, значит, кряхчу, пускаю слюни, глаза навыкате – боже, храни моего сценмастера – так и Томас этот, думаю, сейчас поседеет, не смотри, что лысый!

– Все как по нотам. Правда, не планировали, что он пристанет так внаглую.

– Кстати, Лиза, какого лешего ты ему подыгрывать стала? «Он готов, если я смотреть буду, фетиш такой». Тут мне седеть впору было!

– У него ключ был на шее.

– Я не заметил…

– А он был. И мне надо было, чтобы Томас расстегнул рубашку.

– Как далеко у вас все зашло! – присвистнул Глот.

Дальше пошли разговоры, сальные шуточки и здравницы. Первый успех подлил масла в огонь, придав всем решительности.

Николай с Виктором вышли перекурить. Заказчик передал актеру конверт.

– Это аванс.

– Тяжела и неказиста жизнь народного артиста. А вы такие деньги обещаете…

– Самое сложное впереди, Вить.

– Уже репетирую.

К актерам отношение у Коли сложилось самое неоднозначное. Музыканты просты как три копейки, художники все где-то витают, танцоров и литераторов в простой жизни и не признаешь толком за людей творящих. А вот актеры… вся их профессия – это умение обманывать. Мастера лжи и притворства. И благо, что живут они в закрытой экосистеме театра, создают семьи-династии и в бытовуху, слишком настоящую, слишком пресную, стараются не лезть. Хотя те, кто в театре остается, взрослеют и дозревают – хватку по жизни имеют стальную. Виктор сейчас улыбался, как Ди Каприо в роли Великого Гэтсби.

– Верю, что мы друг друга не подведем, Коль. Что дальше?

– Ждем работу Лизы. Она говорила, что дней десять займет.

– Как вы вообще вышли на Томаса?

– Пришлось приплатить за информацию.

Два дня назад он стоял на этом же месте с Пашей. Курили, обсуждали дело. На вопрос, кто слил инфу, Павел развел руками, ответил:

– Какой-то чел из людей Томаса. Видать, в обиде за что-то на него.

Коля покрутил зажигалку, удовлетворенно вдыхая воздух ночной улицы. Дело наполовину сделано, это вселяло уверенность. Пожалуй, на подобные вещи нужно большое мужество, и они доказали, что оно у них есть. Как там перевели Дон Кихота? «Он дерзновенен»?

– Всем бы таких информаторов, хах!

Кажется, Виктор относился к происходящему как к очередной роли. Тем лучше – актер свою игру не нарушит, а вот реальное «я» может подвести.

Женя ждал. Время капало. Ветер выл. Томас не спешил. Какие дела у старого развратника могут быть в банке так поздно вечером? Отрабатывает натурой кредит?

Большая коробка фаст-фуда спасала от ожидания. Фаст-фуд и сальные шутки про геев. Не очень умно и не вписывается в мировую повесточку, зато искренне, да и Женя, что называется, «вырос во дворе». Что геи бывают – они знали. Но лица нетрадиционной ориентации до появления интернета были чем-то вроде индейцев. Далекими и никак не влияющими на жизнь. А сейчас – погрузись в прогрессивное информационное пространство, и станет страшно, будет ли следующее поколение вообще как факт. Но потом выныриваешь, оглядываешься… И нормально все, детей рожают, за ручку парочки ходят. И от парочек этих, как от единорогов, радугой не веет.

С кем они ходили бить крапиву палками – никто почему-то геем не стал. Возможно, в этом все дело и было – вовремя пойти бить палками крапиву.

Рассуждения навели на какие-то строчки, и Женя их записал в телефон. Не любил это дело, лучше стихи вообще не писать, но общество друзей на него плохо влияло. Да и за картины он давно не брался. Будто бы перегорел. Однообразие жизни, проблемы с выставками – в городе банально негде показать свои полотна, кроме двух частных галерей, где ему не рады.

Он едва не упустил Томаса. Тот вышел с каким-то парнем из банка, и оба они сели в хорошую машину. Сегодня состоится славный дорожный бой.

Тема старая, плюс парнишка на пассажирском кресле. Томас не захочет упасть лицом, а потому первый же светофор, и он на крючке. Женя дал им время отъехать, последовал за ними. Как поравнялись, Женя порычал движком на Томаса, тот ответил, оба полетели вперед. Интересно, директор клуба нервничает? Он явно не ожидал такой прыти от подержанной японской машинки.

Несколько полос были в их распоряжении. Уже поздний вечер – других водителей на дороге почти не было. Держались «клюв в клюв», Женя даже на какое-то время выбился вперед, но только для того, чтобы занять левую полосу. Томасу пришлось перестроиться вправо, к тротуару. Он вдарил по газам, стараясь успеть на перекрестке проскочить на зеленый… Парни на тротуаре сработали чисто.

Женя тоже не сплоховал – не дал повода усомниться, раньше Томаса не затормозил, съехал на встречку и вернулся в левый ряд. Врубил аварийку. Остановился, выглянул, захлопнул дверь и уехал. На этом его роль исполнена. Маршрут с минимальными камерами простроили, но тем не менее предстояло уехать за город и оставить машину на недельку-другую в деревне. Номера поддельные, он загримирован. Подставляться никто не хотел, и решили перебдеть.

Томас скорее выпал из машины, чем вышел. На его треснувшей лобовухе лежало тело. Весь мир директора клуба сейчас состоял из крови и стекла.

– Томас… – Его пассажир протянул имя вполне спокойно. Вот только бледность и неподвижность выдавали предыстеричное состояние. – Тома-ас…

– Заткнись! Так…

Зрелище было мерзким. Из-под джинсовки текла кровь, ноги и руки вывернуты в неестественные стороны. Так, вот ноги… Вот руки…

– Где его голова?!

Головы нигде не было.

Периферийным зрением Томас успел заметить какую-то школоту перед тем, как случился удар. «Кажется, они тело и толкнули под машину. И конечно же, сразу побежали. Так, если есть камеры, меня оправдают. Если нет… Если нет, то и доказать ничего не смогут! С моим адвокатом получится».

Что делать, Томас уже знал. Он взял тело за подмышки и потащил к багажнику.

– Что ты делаешь… Томас… – Банкир вышел из машины.

– Помоги, идиот. Иначе обоим крышка.

– Нет, Томас, нет!

– Закрой пасть и не рыпайся. А то завалю на хрен.

– Том… Так нельзя…

– Так нужно.

– Нет, я не могу… Это преступление, Томас!

– Так и есть, и если не хочешь в тюрьму – найди голову!

– Какую голову? Что?!

Багажник наконец-то открылся. Казалось, что внутри джинсовой крутки и штанов фарш. А еще труп казался странно холодным. Эта мысль постучалась где-то на задворках разума, но стресс не дал ей заявить о себе громче.

Захлопнув багажник своей бентли, Томас сел за водительское кресло. Включил дворники, полил водой. Не сильно помогло. Из трещин в салон потекло густое и красное.

Позвонил кому надо, сказал адрес, аккуратно заехал в соседний двор.

– Где твой человек? Меня точно видели. Тут участок рядом. У меня… – Томас задохнулся и чуть не бросил телефон. Почему кругом одни идиоты? И где эта проклятая голова?!

Примерно в это время Виктор подходил к кабинету Томаса. Огромная металлическая дверь оставалась самым слабым местом их плана. Сколько Томаса ни пасли – чем он открывает дверь, так и не выяснили. Пришли к выводу, что это все-таки тот ключ на шее. Лиза даже прочитала лекцию по психоанализу, мол, Томас параноик, у него это на лице написано, и эта дверь – главное тому доказательство. Куда ведет эта дверь? В его мир. Добрый, понятный и безопасный мир, который он выстроил. То есть за этой дверью самое дорогое.

И ключ на шее носят от самого дорогого. Но Виктор все равно нервничал. Пот в тонкой прослойке между кожей и маской, что давала ему лицо Томаса, раздражал.

Рядом шла патлатая стерва. О чем-то там отчитывалась, но он не слушал. Встали перед дверью.

– Откроешь? – шутя и игриво спросил Виктор.

Патлатая вскинула бровь.

– Все, вали, хватит быть такой серьезной.

Девушка цокнула языком и ушла. Он снял с шеи ключ и попытался открыть дверь. Проклятье! Хотя нет… Чуть нажал вниз, замок поддался. Видимо, ключник неровно выполнил работу. Или Лиза ошиблась в рисунке.

Оказавшись в кабинете, Виктор заперся. Три минуты. Скинул СМС Кириллу и стал искать возможные сейфы. Лиза в точности восстановила всю комнату – у нее была фотографическая память. Десятки картин, огромный стол, диванчики…

Постучались парни, Виктор открыл. Кирилл, Глот и Додя вошли, одетые в спецовки разнорабочих. Сразу же направились к скульптуре за кучу евро. Из объемной сумки, напоминавшей чемодан, достали копию и заменили ею оригинал. Пришлось повозиться с замком на стеклянной дверце, но Додя справился.

Скульптуру обмотали пупырчатой пленкой и погрузили в небольшой мягкий короб, который поставили в сумку.

– Как у тебя?

– Пусто. – Виктор никак не находил сейф. А он должен быть, информатор лично видел. – Осмотрите стол.

Стол оказался с десятком ящичков и замков. Додя выпучил глаза и начал молиться. Все он точно не успеет проверить… Вдруг поймал себя на мысли, что молится об успехе ограбления. Стало как-то не по себе.

На картины быстро покупатель не найдется. Статуэтку уже ждали, платили наличным рублем и готовы были прилететь уже на следующих выходных – тем паче на Байкале бархатный сезон. Пришлось приплатить, чтобы свели с нужными людьми… Но ценителей такого искусства в Сибири не найти. А в Москве таких много. В Москве в принципе всего много, поэтому и одной-единственной статуэтке затеряться там проще.

– Бинго, драгоценности.

Особых эмоций Додя не выражал, тут же приступил к следующему замку.

Виктор отошел в центр комнаты и осмотрелся. Кирилл быстро спросил, почему он не ищет сейф, но тут же умолк под гневным взглядом. Тайник всегда выбивается. Хотя бы потому, что его хотят скрыть. Это бессознательное… Бессознательное…

Актер расслабился, закрыл глаза и покружился на месте. Потом открыл, сделал еще один медленный круг и зацепился взглядом за икону. Одну-единственную икону в храме разврата. Небольшая, неприметная, древняя и явно дорогая, но все-таки… Виктор оказался прав.

За иконой оказался небольшой сейф. Тут же возник Додя, но Виктор решил проверить ключ от двери. Подошел, когда перевернули. Хитро.

Кирилл присвистнул. Парни переглянулись и рассмеялись. Цепочки, которые уже сложил в сумку Глот, показались безделушкой и подделкой. Золотые часы, камни, несколько пачек пятитысячных купюр. Стопка валюты. Томас жил еще богаче, чем показывал. Едва под сейф поднесли сумку для вывоза награбленного, в дверь отчаянно застучали. Виктор подошел к двери.

– Что такое?

Слышимость была плохой, и он открыл. Патлатая. Взгляд бешеный.

– Менты!

– Что?

– Менты, ОМОН, я хз. Облава!

– Задержи их, тебя садить не за что! Задержи!

– Кто это у тебя? – Девчонка увидела Додю.

– Не твоего ума дело. Ну! Пошла!

Актер закрылся, развернулся и подпер собой дверь.

– Вы слышали?

Все кивнули.

– Хватаем стол! Быстро! Выносим его! – Кирилл что-то придумал. – Витя, снимай маску. Маску! Мне отдай!

Кирилл уже цедил слова. Сам он сгреб содержимое сейфа к статуэтке, закрыл все, вернул икону на место и огляделся. Он не любил экспромты. Потому что хороший экспромт требует репетиции.

– Так, вытаскивайте стол. Глот, если что, заболтаешь легавых. Я своим ходом. Главное пробиться к выходу… Нет, Витя со мной. Если что, прикроешь. Надо будет – ноги ментам целуй, но я должен выйти, усек?

– Да.

– Стол тяжеленный…

– Справитесь!

Со стола одним движением смахнули на пол. Додя сунул под спецовку икону и на ее место повесил случайную картину. Первыми пошли грузчики, едва помещаясь в дверь. Сначала показалось, что стол вносили по частям, а собрали уже внутри. Как раз чтобы не вынесли. Но многолетний, еще школой вскормленный трудовой опыт сыграл на руку.

Счет шел на секунды. Парни потащили стол, Кирилл с Виктором побежали коридорами к запасному выходу. Надо было где-то переждать.

– Под камеры не попадите!

– Я все понял, Кирь. – Глот кивнул и попытался сдуть налипший на лоб волос.

Бежали почти вслепую, на память, держась в сторону запасного выхода. По крайней мере туда, где он должен был быть. Кто-то из работников бежал рядом, первым натыкался на людей в форме, ложился лицом в пол. Но грабители успевали свернуть, вернуться, затаиться. Набрели на подсобку. Если заученный ими план клуба не обманывает, она должна быть сквозной.

– О, твое королевство, Вить.

– Шепчи громче. Блин, тут… Ну нет…

– Да ладно, после Томаса тебе ничего не страшно. Мне Лиза рассказала, что было продолжение.

– Ты же знаешь, что врешь. И я знаю. Какой смысл?

– Чтобы ты подумал, что Лиза правда это сказала, и занервничал.

– Самое время.

Молодые люди пробирались через ряды вешалок, ящиков и атрибутики для разных тематических вечеринок, которые не вписывались ни в какие существующие моральные нормы. Кирилл несколько раз нащупывал что-то, на что боялся посмотреть.

Когда они оказались перед дверью, послышались шаги. Витя нырнул в шкаф с блестящими нарядами для девушек. Кирилл осмотрелся. Поставил сумку с награбленным возле коробки, сам забрался за приставленную к стене вешалку. С его габаритами оставалось только верить.

Дверь не поддавалась, и ее выбили. Из коридора в подсобку проник свет, но оба грабителя зажмурились. Казалось, если они посмотрят на вошедших, их обязательно обнаружат.

– Воу…

– Это что… Резиновые… Фу!

– Не, Саныч, я туда не пойду.

– Сказали все проверить.

– Да что тут можно найти? Нефритовые стержни? Скажем, ничего здесь нет.

Второй явно сомневался. Витя полустоял-полусидел и держался из последних сил. А еще что-то упиралось ему в бедро. Что-то подсказывало, что это был не меч в ножнах.

Дверь закрылась. Товарищи выбрались из укрытий. На лбу актера остались полоски ткани, Кирилл вглядываться не стал, лишь показал жестом. Виктор их смахнул и дернулся.

– Что делать будем? – прошептал Витя, выждав несколько минут.

– Ждем. Мероприятие минут на сорок.

– А если опечатают? Или наряд оставят? Валить надо.

– Сходишь на разведку? У тебя пять минут.

– Может, ты?

– Ты с этой сумкой не побегаешь.

Вновь выругавшись, Витя на четвереньках подполз к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор. Чисто. Актер скрылся, а Кирилл сел поудобнее на пол и закрыл глаза. Пытался настроить дыхание, успокоиться, остановиться на тонкой грани забытья и напряжения.

Витя вернулся.

– Чисто. Я дошел почти до выхода – никого. Может, и получится.

Клуб оказался куда больше, чем казался со стороны и выглядел на плане помещения. Однотипные коридоры с желтыми стенами и обитыми черной кожей дверьми нервировали. Плюс повороты, переплетения путей… Вспоминались отели из хорроров. Может, Томас тоже убивал людей ради забавы? Запускал в эти коридоры, преследовал с… Кирилл представил, с чем Томас мог преследовать своих несчастных жертв, и прыснул от смеха.

Наконец вышли к финишной линии. Сумка с награбленным даже стала легче.

– На улицу выходил?

– Не-а. Думаешь, там кто-то будет?

– Чтоб тебя… Будет.

– Нас не выпустят.

– Значит… Резко выходишь и бежишь. Говоришь, что испугался, говоришь, что вообще не местный. Включай истерику. Если никого нет – вернись, кивни мне и спокойно иди до стоянки.

Снова обошлось. Кирилл даже подумал, что слишком удачно в сложившейся ситуации все вышло. Но главное, что они на улице. Ночь будто облила их водой, настолько свежесть обожгла разгоряченную кожу. В слепой для любых камер зоне их ждала машина.

Белая «Лада» встретила их откинувшимся багажником. За рулем «Лады» сидел Коля. Машину одолжил товарищ, не зная, на какие цели. Просто доверился. Номера и документы ему подправили для дела, так что все должно быть чисто и честно.

– Где остальные?

– Менты нагрянули.

– Что?

– Не знаю, облава, или что это. В общем, мы вдвоем пока выбрались. Оцепили весь клуб, так что, кажись, не загребут. Ну, не за нами же приехали?

– Не за нами… Думаю, тогда бы сразу к вам зашли. Ребята?

– Их приняли, скорее всего. Будут действовать по легенде.

На этих словах Коля вывел машину и поехал на окраины, в некоторых местах исчезнуть проще. И в момент, когда белая машина скрылась, мимо клуба проехал, едва притормозив, черный BMW, любезно одолженный другом. Томас вжался в кресло, едва увидел машины полицейских. Не могли же они так быстро его найти? Нет, не могли. Или могли? Водителю он приказал ехать дальше и увозить его к своему боссу.

Назавтра Томас узнает, что приезжали за ним. Про аварию ни слова не будет. Его кабинет перевернут с ног на голову, но, кроме пустого сейфа, картин и статуэтки африканской женщины, ничего не найдут. Он бы тут же уехал, если бы не одно но. Его помощница, Настя, которую грабители окрестили Патлатой, видела в тот вечер самого Томаса. И видела, что из его кабинета вышли четверо. Двое выносили стол, их остановили полицейские и отвели в общий зал, ко всем. Потом отпустили, раньше, чем саму Настю. Стол конфисковали. Но важно не это – еще двое, один из которых был Томасом, исчезли.

Томас просмотрел все камеры за тот вечер – съемка сохранялась на облачном хранилище, к которому полицейские доступ не добыли. Он обнаружил себя. Такой же рост, лицо, одежда, даже жесты очень похожи.

– Кажется, я начал сходить с ума, – сказал он себе.

А потом ему сказали, что сбитый им человек… не человек. Пугало из свиной туши и еще каких-то частей животных.

– Это что получается? Кто-то не дал мне приехать в клуб во время облавы… Проник в него с моим лицом… Сбежал, несмотря на полицейских. А сейф, по протоколу, пустым оказался?

Друг, который посреди ночи помог разобраться с аварией, дал машину с водителем, достал протокол и несколько дней берег у себя, сейчас вальяжно раскинулся в кресле и закурил сигару.

– Кажется, тебя кто-то спас. Или очень жестко подставил.

– Или и то и другое.

В кабинет вбежала Настя. По-детски сжатые губы, приподнятый подбородок – что-то важное. Не дав другу времени смутиться, Томас спросил, в чем дело.

– Я вспомнила того… Ну, в твоей одежде и, получается, с твоим лицом… Когда он выбегал, разглядела плохо, но потом, на камерах. Он приходил к тебе, с девчонкой. Что-то у вас там произошло, они потом не вернулись.

Друг Томаса выпустил огромное облако дыма и рассмеялся.

– Ну вот, видишь. Дело начинает обретать зацепки.

– Осталось понять, что это за хрен и кто организовал на меня облаву.

– Моя печь к твоим услугам, Том, ты же знаешь. Скажи, как его найти, и мои люди обрадуют тебя подарком.

– Если бы я знал…

Настя потупилась. Ненависть, которая исказила лицо Томаса, не сулила окружающим ничего хорошего. Даже близким и друзьям.

В ночь после того, как статуэтка, драгоценности и валюта превратились в наличные рубли, раздался звонок в дверь. Коля с Галлой немедленно проснулись.

Парень выхватил из тайника газовый пистолет. Боевой купить не хватило духа, о чем он сейчас пожалел.

В одних штанах Коля аккуратно подошел к двери. Стук почти не прекращался. В подъезде стояли несколько человек в обычной одежде, но все равно было страшно. Этот страх не лишал решимости, но и не придавал сил. Николай гнал от себя мысль, что это конец, но она пузырем надувалась внутри. Что ж, либо пан, либо пропал. Коля решился чиркнуть образной зажигалкой и спросил:

– Кто это?

– Николай Павлович? Вас беспокоят… Можете посмотреть в глазок? Он работает?

Голос у мужчины к себе располагал.

– Да.

Человек за дверью достал документ и поднес к глазку. Коля не сильно вчитывался, но увидел главное – Федеральная служба безопасности. Корочка потертая, скобы поддались ржавчине, розовая бумага удостоверения сливалась с белыми ставками: не подделка.

– Разборчиво?

– Более чем.

– Прошу заметить, что мы не с оружием, без формы и не выламываем вам дверь. Вы же, Николай Павлович, не солдат и не разбойник, а наша русская интеллигенция. Давайте просто поговорим. Вы вооружены?

– Нет, – соврал Коля.

Он отошел от двери, подозвал Галлу. Она вышла в уличной одежде. Третий этаж, через окно не сбежать, но и… Коля вновь решился и отдал девушке пистолет. Зашептал:

– Держи у себя. Если что – стреляй, он не боевой, газовый.

В дверь снова постучали. Галла ушла в комнату и, надо верить, спряталась. Коля открыл дверь.

Трое мужчин, разного роста, двое выше среднего. Непримечательная внешность, некрупное телосложение. Говоривший протянул руку для того, чтобы пожать. Легко заломит. Коля ответил на жест, и ничего не произошло.

– Чаю?

– Если он не отравлен, вполне. Вы большие выдумщики с друзьями, лучше переспросить.

– Нет, не настолько… Сегодня ночью только меня гости радуют?

– Да, за ваших друзей не беспокойтесь. По крайней мере, с нашей стороны и на данный момент. Сделка. Коля выдохнул.

– Вы попали в неприятную ситуацию. – Гости сели за большой стол и угощались чаем с пряниками. Двое из троицы так и молчали. – Страшный сон напоминает, не правда ли? Так хочется проснуться и понять, что все неправда, игра ума… Долг… Ограбление… Или вам понравилось? Коля вскинул бровь. Глаза уже привыкли к свету, и он рассмотрел, что у его собеседника не по возрасту старые руки.

– Я смотрю, вы юноша молчаливый. В соцсетях активнее себя ведете, но проявлю эмпатию. Давайте ближе к делу. Томас, он же Тимофей Алексеевич Барсукин, любит страшные сны претворять в жизнь. Прикрывается обратным, чаще воплощает приятные сны некоторых групп населения… Но тем не менее. Очень мало, во что он не вляпался. И при этом юридически чист, как слеза младенца. Сейчас нас интересует контрабанда оружия через Монголию и Корею, и тут вы можете нам помочь.

– С контрабандой?

– Хах… нет. С тем, чтобы Томас-Тимофей оказался в нужных для общества местах. Мы вам тут принесли парочку листов и папок… Все должно остаться между нами.

Подняв от документов взгляд, Коля посмотрел в глаза служителя государства. Серые, невыразительные. С толикой тепла, такого не назовешь злым человеком. Возможно, уставшим. Коля надеялся, что тот отведет взгляд, но этого не произошло. Но и парень нашел силы, чтобы не отвести свой.

Мужчина забрал не уложенные листы и сложил их в свой портфель. Папку оставил.

– Я все понял.

– Вот и славно. Доброй ночи. В конце концов, все это, возможно, просто сон. – Встав из-за стола, мужчина подмигнул.

Двое его коллег тенью скользнули за ним к выходу.

– Один оборот?

– Да.

– Как-то просто. Вы же такие… как сейчас говорят? Креативные!

Дверь закрылась, и ночь наполнила квартиру тишиной. Коля не спешил оборачиваться. Даже когда его окликнула Галла. Он ей все объяснит, обязательно все объяснит, но потом.

– Коля, что вы такого натворили?

В голосе слышались слезы, но Галла держалась. Слезы и сталь – поэтичное сочетание, которое есть только у женщин. Да, чистая поэзия – это, конечно, женщины. И про женщин.

– Тише. Все в порядке. Нам ничего не угрожает.

И скоро все изменится в лучшую сторону. Верь мне.

– Это все ваш проклятый фестиваль, да?

– Нет. Это наш проклятый город и твой проклятый гражданский муж, которому не все равно! Ты в безопасности…

– А ты? – перебила его девушка.

– Если ты со мной – в полной. Ты со мной?

Галла не ответила и ушла в комнату. На тумбочку лег пистолет. Металл ударился об дерево. Коля вздохнул. Если бы она знала, как только что повысились ставки…

Николай лег на край кровати, спиной к воздвигнутой между ними стене, но Галла пододвинулась и обняла его.

– Я с тобой.

В хороших кроссовках и жизнь хороша. Профессионал бы заметил, что у Николая походка человека, регулярно преодолевающего пешком большие расстояния. Он и сейчас шел по набережной, не зная, на сколько растянется путь. Наверное, в каждом городе есть бесконечные маршруты. В Иркутске они идут вдоль Ангары.

Девушку звали простым именем Маша. Первый курс, белые кудри, сиреневые глаза. Улыбается мило, но, стесняясь, кривовато. Она казалась еще подростком, немного нескладная в движениях, но очень приятная глазу. Полная противоположность естественной и прямой Юле.

С этим чудом славянской красоты его попросили пообщаться из одного союза писателей. Там по работе с молодежью было не очень, а тут дочь кого-то там важного, требовался деликатный наставник. Николай согласился из лучших побуждений. То, что общение предполагает еще и эстетическое удовольствие, воспринялось как кармический бонус.

– Николай. – Галантная улыбка.

– Мария. – Восхитительная улыбка.

– Пройдемся?

Коснулись темы погоды. Потом учебы, куда ж студенты без нее? Аккуратно начали говорить о стихах.

– Кого читаешь?

– В плане?

– Из поэтов. Мне сказали, ты поэт.

– Поэтесса.

– Любишь объективизировать женщин? – Коля хитро улыбнулся.

– Да-да, Ахматова требовала называть себя поэтом.

Уловка не удалась, Коля развел руками.

– Важно быть в материале и традиции. Биографии, истории, какие мнения в литературе есть. Так что читаешь?

– Ну, Серебряный век.

– Сто лет прошло. Десятки гениальных имен. Елена Шварц, Борис Рыжий, сегодня есть кого отметить.

Маша улыбнулась и чуть склонила голову.

– Ну, еще певцы. Рэперы, точнее.

– Рэп – музыкальный жанр, это близко, но не поэзия. Бродский, кстати, был против романсов на его стихи.

– Да? Я слышала несколько хороших.

– Ну, уровень Бродского позволяет быть снобом.

Оба рассмеялись. Девушка была сдержанная, но скорее из воспитания.

Маша начала читать свои стихи. Коля попросил громче, девушка на сцене явно не выступала, голос не поставлен. По всему бульвару Гагарина стояли скамейки с видом на Ангару. На одну из таких приземлились.

– Ты сам пишешь?

– Нет, дилер на товаре не сидит. – Коля пожал плечами.

– А откуда знаешь про поэзию?

– Изучал. И про музыку, и про художников. И за Станиславского с Михаилом Чеховым могу поговорить.

– Антон же…

– Антон Чехов – это наш великий писатель и драматург. У него был племянник, Михаил, уехавший в Америку и там основавший свою школу. Для них он что для нас Станиславский.

– Не знала…

– Ну, возраст пока позволяет.

В опытные руки Николая попало не только расположение девушки, но и ее стихи. Важно добиться хорошего настроя, потому что дальше ждет препарирование самого сокровенного. А это больно. Даже за цинизмом автора скрывается попытка сбежать от этой боли.

Тексты традиционно оказались искренними, но сырыми. Чистые таланты среди молодежи он за несколько лет встречал всего пару раз, может, с пяток, не больше. Когда речь – горная река, а каждое слово – камушек в единой конструкции.

– Смотри, поэзия стремится к тому, чтобы каждый звук играл. Был такой филолог, Роман Якобсон…

– Я поэта знаю Якобсона. Иркутского.

– Да, но вряд ли родственники. Так вот, он вывел формулу…

– Формулу?

– Ага. Теперь внимательно: поэтический язык есть проекция оси селекции на ось комбинации, парадигмы на синтагму.

Коля продолжал удивлять. Далее последовали объяснения. Про то, что селекция и парадигма – это содержание, мысль, которую мы выражаем теми или иными звуками и словами. А комбинация и синтагма – условия, в которых мы эти слова подбираем.

– Ну, например, ты хочешь поздравить отца с днем рождения. Пишешь лиричные стихи, очень милые и теплые. – Коля заметил, что пример девушке не понравился. – Так вот, в теплых и милых стихах мы скажем «папочка» или «родной мой папа», что-нибудь такое. Внешние условия – порадовать и поздравить – это комбинация. А выбирая конкретное слово из множества вариантов – селекция. Мы же не скажем при поздравлении «батя».

– Да, поняла.

– Супер! Помимо смысловых условий, что мы хотим сказать, есть в поэзии еще технические. Размер, например.

– Кажется, понимаю… Если пишешь в ямбе – от него уже не уйти, и выбирать слова надо так, чтобы везде был ямб…

– Бинго! Грубо говоря, есть металлические формы – ягодки, слоники, грибы, а есть разного вкуса мармелад, который в эти формы заливаем. Препарирование стихотворений прошло почти без боли, но пару раз на Колю посмотрели с отчаянием. Он с удовлетворением отметил разнообразие тем молодой поэтессы. Маша тяжело вздыхала, но слушала с интересом. Возникло чувство, что Колю изначально ей зарекомендовали как большого специалиста, и она ловила каждое его слово. Да уж, страшно не то, что мы взрослые, а то, что взрослые – это мы.

Дабы смягчить разговор, было решено угостить девушку мороженым. Сбегали в магазин, один из немногих на бульваре. Отошли от темы искусства. Вновь заговорили про учебу. Вахтеры в общаге, физруки, которые пытаются самоутвердиться за счет студентов. Общие знакомые, мероприятия профкома. Потом байки от старшекурсника. Каждый год студенчества несет в себе сотни событий, что напоминает раннее детство. Подготовительное время жизни. Говорят, потом так уже не будет, рутина, быт. Всех творческих людей это пугало, словно раскрытая над шейным позвонком пасть бойцовской собаки. Пожалуй, после раннего детства и студенчества третий период, когда жизнь несет постоянные открытия, – это рождение ребенка. Маша подумала и сказала, что еще может быть война. Заговорили про ковид.

Спустя пару часов прогулки молодые люди стояли под старым мостом. Сверху раздался грохот от проезжающего трамвая.

– А ты почему стихи пишешь?

– В смысле? – Маша стояла ближе к воде, следила за проплывающей ондатрой. Обернулась, непонимающе улыбаясь.

– У всех есть причина. Как говорят? «Дети миллионеров хороших стихов не пишут» или «не спрашивай поэта, почему он пишет».

Да, фразы звучали пафосно. Но Николай находился в позиции наставника. Надо успеть сказать все самое важное, не факт, что будет вторая встреча.

– Да нет, я ничего такого…

– Родители пьющие. Растлили в детстве. Парень вскружил голову, переспали, и больше он не звонил. Или девушка? Причина, как правило, либо в родителях, либо в любви. Часто даже в сексе, но давай остановимся на высоком, Фрейд тот еще козел. Как вариант из частых, это чья-то смерть, но, надеюсь, не твой случай.

Взгляд девушки стал холодным. Она подошла к огромному бетонному блоку, который неизвестно как здесь оказался, возможно, лежал с самой гражданской войны опорой всего города.

Маша присела на камень, расправила небесного цвета юбку. Сначала смотрела в землю, потом подняла взгляд на Колю.

– Ничего такого, все как у всех. Ну, папа военный.

– Ха, этого уже более чем достаточно.

– Ну да… Он любит меня, сейчас все хорошо.

– Переехала?

– Из Игирмы… Да откуда ты все знаешь?

– Зорко смотрю, много думаю.

– Еще молчать неплохо иногда.

Сунув руки в карманы джинсов, Коля расположился около девушки. Смотрел вперед, на монументальные своды и живое течение. Можно не продолжать разговор, скелеты в шкафу обнаружены. Нужно быть не их жертвой, а скорее актером, что дергает подвязанные к ним ниточки. Тем более что у скелетов нет опорно-двигательного аппарата и веревочки для них – единственный выход.

Кажется, он сам хотел выговориться. Маша внушала доверие. В конце концов, их пути, скорее всего, разойдутся сегодня же. Или они станут друзьями, и тогда не страшно. Вспомнились все события прошедших двух месяцев, и стало горько-плевать. Не факт, что Коля доживет до осени.

– Прости, если потревожил не те струны. Просто знай, ты не одна.

Ничего крайне особенного в пути Марии не было, здесь она права. Трагичного много, но особенного… Кто рос без маленьких трагедий, которые с точки зрения ребенка или подростка масштабом во весь мир? Потеря друзей из-за переездов, отсутствие голоса в семье. Суровые, непомерные наказания за тройки. Нежному сердцу боль наносит более глубокие раны.

– Ты специально меня привел сюда, где нет людей?

– Само как-то.

– Не верится… – Девушка смотрела в сторону.

Слова закончились. Обиды на родителей нет. – Спасибо, Коль. Ты тоже не один. Мы не знакомы толком, но мне кажется, тебя любят.

– Да, думаю, это так. Но для всех них я – старший. А мне обратиться не к кому.

– Если что, обращайся ко мне.

Девушка чуть прижалась. Коля ее поблагодарил.

– Игирма… Слышал, на севере области части – за определенную сумму хоть танк тебе подгонят.

– Ну, танк не танк, но БТР точно. А что?

– Да так… на всякий случай.

Раскумаренные, они сидели за накрытым столом. Томас вышел к бассейну и окунул голову в воду. Мир вибрировал, цвета играли, но крылья за спиной вдруг стали тяжелы. Настолько, что Томас подался вперед и упал в бассейн весь. Выплыл и вернулся к столу.

– Хороший ты парень, Томас. – Семен Германович погрузил в рот устрицу, прожевал и, улыбаясь, сказал: – Но в баню я бы с тобой не пошел!

– Не пошел бы? – Томас тоже заулыбался.

Собеседник рассмеялся и закачал головой. Остальные отдыхающие тоже засмеялись.

– Нет, не пошел бы, Томас!

– Нет, да? – Томас вдруг перестал улыбаться. – Нет, да?!

Бутылка со стола сама собой оказалась в его руке и вроде бы сама опустилась с размаху на голову Семену. Назвать его по имени-отчеству уже никак не получалось. Человек, лежащий на полу, полуголый, с окровавленной головой, терял отчество. Томас вскочил, не зная, что сделает в следующий момент, но уверенный, что делать что-то надо. Бутылка полетела на край стола, но разбилась слишком сильно, под самую ладонь, розочка не вышла. Чертыхнувшись, Том пнул лежачее тело, потом еще раз, а потом его взгляд уперся в потолок. Крылья стали еще тяжелее. Настолько, что он не мог шевелить ни руками, ни ногами, хотя их становилось вокруг него все больше. Вот и головы. Совсем на него непохожие, какие-то нервные. Интересно, из конечностей только руки-ноги-головы прибавились? Вдруг окружающий мир, судя по тактильным ощущениям, превратился в змей и крепко оплел его тело.

В себя он пришел только под вечер следующего дня. Голова звенела, сушняк, под боком никого.

Приехал в офис. Узнал, что сорвал сделку. Семен Германович не оценил ласковые поглаживания бутылкой и выставил счет за моральный ущерб. Гребаный москвич. Надо было его завалить вчера. Его и всю шушеру.

Томас мстить умел. Надел джинсы, черную водолазку, на шею намотал балаклаву. Позвонил своим ребятам. И поехал к московскому гостю в номер.

– Ты свихнулся! – кричал Семен. Он опять потерял отчество.

– Ты открыл дверь человеку, который вчера тебя чуть не убил. И кто из нас псих? А надо-то было всего лишь сказать кодовое «я тебе денег принес». Деньги-деньги-деньги! Мани-мани-мани!

В углу всхлипывала девчонка. Либо проститутка, либо дура из бара. По сути, та же проститутка. Решила скоротать вечер, провести с кем-нибудь ночь. А тут москвич, деньгами сорит. Не сильно старый… Ну, его мальчики ей устроят незабываемый вечер. Уже на «су-е-фа» решали, кто в соседней комнате будет первым впечатления дарить. Томас привел с собой семерых помощников – двоих девушка не интересовала. А вот голый, беспомощный, связанный Семен – возможно.

– Ты с кого деньги решил требовать?

– Том… Том, давай договоримся.

Девчонку поволокли за волосы, та заорала. Семен начал паниковать еще больше.

– Договоримся? Ты меня оскорбил. Меня, в моем же городе!

– Томас, сейчас не девяностые. Сейчас уже так нельзя. Мы в отеле…

– Пасть закрой! – Томас наотмашь ударил тыльной стороной ладони.

Пленник попытался вырваться, но тщетно. Томас отошел за своим чемоданчиком с инструментами, принес его и открыл перед Семеном. Тот застонал.

– Ногти… Да, пожалуй, вначале ногти.

– Томас, не надо. У меня… Ты же ценитель искусства, да? У меня есть кое-что для тебя. Во имя мира. Для примирения. – Голос Семена дрожал. Кадык, слегка заросший щетиной, некрасивый, будто из куриной кожи, бегал вверх-вниз.

Москвич кивнул на шкаф. Он окончательно растерял дух и чуть не плакал. Помощники принесли ящик, тот казался монолитным. Семен объяснил, куда нажать, чтобы стенки отъехали.

– Ты охренел? – Томас задал вопрос без агрессии, искренне удивленный.

Перед ним стояла его статуэтка из Лиссабона. Подарок его дорогого, горячо любимого наставника, который умер пять лет назад.

Томас с размаху ударил Семена плоскогубцами по лицу.

– Ч-что? Что не так?!

– Это моя статуэтка! Моя! Ее у меня украли!

– Твоя? Я не знал! Искал ее два года и…

– Что ж. Ночь будет долгой и веселой. Можешь спросить у своей подружки за стеной.

Плоскогубцы впились в пальцы Семена, и тот заорал. Пришлось запихивать кляп.

Через несколько часов тела вывозили в сумках разделанными, в черных мешках, уложенными брикетами.

– И что только мы делаем в этой забытой федеральным бюджетом области?

– Кант, задрал.

Повисла тишина.

– Коля, нет.

– Да, ребят.

– Сколько ты таки занял у них? Почему опять мало?

Держать оборону от самых близких тяжело. Но рассказать, что произошло этой ночью, было невозможно. Собрались опять у него, не было только Доди.

Из всех друзей он доверился только Юле. Во-первых, потому, что она знала о финансовых делах. Во-вторых, она могла держать язык за зубами. Одно дело бандиты, совсем другое – государство. Тут и правда ультимативная ситуация.

– У нас шестьсот тысяч оставалось сверху. – Кирилл смотрел зло.

Слово взяла Юля.

– Мы заплатили информатору, кого грабить. Кому продать. Вите с Лизой. На материалы для маски, робу, контейнеры для награбленного. Траты на фестиваль еще. Мы ошиблись.

От лжи ныло, как от больного зуба.

– Давайте родителей попросим кредит взять.

Скажем, что проигрались в карты.

– Все вместе?

– Все вместе.

– Мои от меня откажутся за такую хрень, – меланхолично произнес Женя и запил свои слова вином.

Глот потирал виски. Единственная комната давила. Что ж, никто не обещал, что будет легко.

Кант лежал на полу и смотрел в потолок то с закрытыми глазами, то не мигая. О чем-то думал.

Кирилл казался больше обычного. Злился.

– И что ты предлагаешь?

Глот принял новую информацию нехотя, но к чему-то такому, кажется, внутренне готовился.

– Новое ограбление.

– Что?

– Наводка есть. Ребят, доверьтесь.

– Коля! Ко-оля! – Кирилл подошел к другу вплотную. – Нам повезло в прошлый раз. Нас могли посадить. Витю-актера, возможно бы, завалили, не сними он маску. Какого хрена?

– Такого. Ребята, поверьте, пожалуйста. На этом все, обещаю.

– Нет.

Кирилл развернулся и вышел из комнаты. Коля постарался его остановить, но его оттолкнули. Сильно. Впервые за очень долгое время, будто мелкую собаку.

– Кирилл, пожалуйста. Не сейчас.

– Именно не сейчас. Я сестру подставил. Больше не хочу.

– Не бросай меня…

– Это ты нас бросил на амбразуру! Не нравится правда? Что, опять на дуэль выйдем?

Коля посмотрел с ненавистью. Кант в удивлении раскрыл глаза и подумал над тем, что третий этаж, в принципе, невысоко. Коля с Кириллом уже дрались на мечах. Никто толком не знал, из-за чего, не все можно открыть другу. Они год почти не общались, примирялись трудно. И договорились не вспоминать о произошедшем.

– Я завязал с мечами.

– Когда мне глаз чуть не выбил? Спорта меня лишил?

– Что? Нет… Я думал, ты просто перестал заниматься…

– Сказал бы как есть, я бы тебя убил. Соревнования для меня закрыты, но я продолжал тренироваться. Так что давай, повторим. Мне есть что тебе сказать. Сволочь ты, Коль. Сволочь самовлюбленная.

Кирилл ушел. Никто не знал, что сказать. Коля упал без сил на диван-кровать и накрыл глаза предплечьем.

Разговор развалился. Ребята расходились. И что делать дальше – неясно.

Дверь в дом оказалась не закрыта. Лиза опять в творческом порыве забыла? Признаться, ограбление ее взбодрило, она вновь взялась за кисти. Снова пошли продажи картин.

Кирилл зашел в прихожую и щелкнул замком. Снял обувь, стянул промокшую футболку. Дверь в спальню сестры была закрыта. Он постучал.

– Да, Кирюш, заходи.

Кирилл замер. Она его никогда так не называла. Открытая дверь…

– Выйди, пожалуйста, тут надо помочь.

– Не могу, Кирюш. Я занята, вдохновение пришло.

Тебя ждала кое-что показать, заходи. Я в самом пекле.

Дверь резко раскрылась, и в грудь Кирилла прилетел удар ногой. Человек был одет в черное, нижняя часть лица скрыта балаклавой, в руке полицейская дубинка. На поясе пистолет в кобуре. Кирилл не упал, но пошатнулся.

Спальни Кирилла и Лизы находились напротив друг друга. Сестра закричала, чей-то голос велел ей заткнуться. Напавший попытался ударить, мимо. Кирилл отбежал в свою комнату. На книжном шкафу лежал меч, полуторник. Не острый, но железная палка есть железная палка.

Человек в черном не успел сориентироваться, как между глаз его ткнул мощный эфес. Противник упал, Кирилл побежал к Лизе. Разъяренный, полуголый, волосы будто вздыбились. Дух Тайги.

Второй растерялся. Он наматывал длинные волосы Лизы на кулак, упирая дубинку в горло девушки.

Лиза отлетела в стол, вскрикнула, а мужчины начали драку. Этот оказался умелее товарища. Он пытался достать пистолет, Кирилл тут же бил его по руке, тот отпрыгивал, но никак не мог справиться с кобурой. Бились страшно, рьяно, как звери. Человек в черном уворачивался от прямых ударов, где мог – отбивался, хотя размеры оружия и физика были не в его пользу. Кирилл взял меч двумя руками и начал наносить удар за ударом, внимательно наблюдая за ключицами врага. Тот сделал несколько шагов назад, понимая, что почти уперся в стену. На полу лежали разбросанными книги, кисти, коробочки-шкатулки и прочий хлам вчерашнего подростка.

Кирилл замахнулся, и вдруг боль пронзила левую кисть. Отпрыгнул, сориентировался, понял, что пальцы не шевелятся. Раздробил? В колено прилетел удар ноги в берце. Еще один удар – меч упал на пол. Кирилл взревел и схватил дубинку в полете, надвинулся и с размаху ударил незнакомца головой. Нокаута не было, хотя кровь и хлынула из-под съехавшей маски. Ошарашенный противник упал возле Лизы. Отупело смотря на Кирилла, он потянулся к кобуре и почти вытащил пистолет. Но тут древко кисточки влетело в его глазницу, неглубоко, но фатально. Человек вскрикнул, заорал, забился. Кирилл немного остолбенел, глядя на державшую в руке кисточку сестру, но опомнился и ударом по затылку успокоил несчастного. Вернулся, хромая, в свою комнату. Отобрал второй пистолет.

– Лиза, звони ментам. И тащи веревку. И нашим позвони… Пусть сваливают с квартир.

Самсон от услышанной истории впервые потерял самообладание.

– Вы заигрались! Знаете, что я должен вам сказать? Валите вон из моего бара!

Кирилл сидел, сверкая разбитым ухом. Удар пришелся как бы вскользь, тычком, он и не заметил сразу. Левая ладонь перебинтована.

– За такое мстят. – Додя обвел всех серьезным взглядом. – От нас не отстанут.

– И че, валить? Кого или куда? Может, ментам сказать, что они, наверное, пытались отомстить – мы тут одного гомика обокрали.

– Может, не он.

– Он. – Кирилл жестом спросил разрешения у Самсона покурить.

Тот вскинул рукой – делайте что хотите.

– В смысле?

– Я их немного допросил. Лиза одному скоту глаз выбила кисточкой. – Кант поперхнулся. – Второму такая перспектива не понравилась. Их Томас послал.

– Странно, что только на вас напали. Почему остальных не тронули?

– Мы с Галлой еще дома не были. Может, и нас ждут.

– Знаете… Я за ручку двери почти взялся, когда сообщение пришло. – Женя выглядел взволнованно. – Почему-то решил вначале прочитать. Глупо, да? Открой дверь, зайди домой, там и читай. Но нет. Прочитал, развернулся, ушел. Хорошо, один живу… Потом чувство пришло, будто воспоминание. Что дверь немного, но была приоткрыта.

– А у нас консьержка в общаге любого бы завалила, кто пройти бы пытался. – Глот невесело усмехнулся. – Но спасибо, тоже вовремя прочитал. Могли подкараулить.

– Коль, а деньги… Не дома, надеюсь?

– Нет, конечно, Юль. Я не идиот.

– Идиот. – Кирилл выпустил облако дыма. Смотрел сквозь него с суровостью разбойника.

– Отвали.

– Рассказывай все, Коль. – Кирилл с опухшим ухом и красными глазами выглядел жутко. – Рассказывай.

Он рассказал. Про ФСБ, их просьбу, от которой нельзя отказаться, детали дела. Что их прижали окончательно.

– Отлично. – Додя непонятно откуда достал дедовский нож, балканские фокусы. – Мы теперь знаем, где этого петушка стричь будем.

– Додь, ты чего?

– Такое нельзя прощать. К тому же они должны знать, что будет, если полезут еще раз. Выбитого глаза недостаточно. И… понимаете же, что они бы с Лизой сделали? Это хорошо, что Кирилл машина. Двоих замочить.

– Мы ввяжемся в бойню.

– Мы уже ввязались.

– А мне интересно, откуда он про нас узнал. Мы никаких следов не оставили.

Начался долгий спор. Почти всех новости раздавили. Ограбить Томаса казалось развлечением, театральной постановкой, а тут… Карнавал оказался реальной жизнью. И минимум один человек потерял глаз, а Кириллу перебили кисть.

Самсон, в нарушение своих же правил, пил. Моя хата с краю – его учили такому взгляду на жизнь. Ребята ему нравились, не то чтобы друзья, товарищи. Да и весело с ними, осознанно. Бар занимал почти все свободное время, бизнес – штука, связывающая по рукам и ногам. А молодые творцы были вольными.

– Я не готов людей убивать.

– Мы не будем никого убивать.

– А если придется? Слезинка ребенка…

– Это не дети, Кант. Это убийцы и отморозки.

– И что, теперь самим убийцами становиться? Убей убийцу, и количество убийц не уменьшится.

– Да, поэтому надо убить хотя бы двух. – Тон Кирилла не подразумевал возражений.

Колю это напугало. Понятно, что Кирилл сейчас хочет мести. Пожалуй, еще Додя, из вековых принципов его семьи, разоренной и бежавшей в холодные дали сестры-России.

У них есть деньги. Как оказалось – деньги решают. Можно купить информацию, можно купить людей, можно купить необходимые материалы. Необычайная легкость принесла страшную тяжесть. И страх. Каждую ночь перед сном шершавые и холодные ладони страха облепляли ложбинку между лопатками. Тянулись к шее. Деньги есть, а времени – мало. И пространства в мире мало, не сбежать. Но в первую очередь – время. Эту проблему Коля и озвучил.

– Полторы недели на подготовку? Маловато, мягко скажем. – Глот крепко задумался.

– Кстати! Так нам хватает ограбленного у Томаса или нет? – Додя внезапно перевел разговор.

– В плане?

– Ну, отдать бандитам.

– А, да, хватает… – Если все пойдет не по плану, их будет на что хоронить.

– Тогда цель не деньги, а какая-то папка? Которая, вроде как, там должна быть?

– Да.

– Но ее может и не быть? – Кант вскинул бровь.

– Нас просят найти компромат и другие улики.

– Я предлагаю развлечься. – Женя раскинулся в кресле и осушил залпом полбокала пива.

– Что?

– Мы в этом дерьме по уши. Нас могут убить. Если эти утырки в дом проникли с оружием, значит, все серьезно. Так давайте развлечемся. Чтобы если все – то это был наш последний перформанс. Такой, чтобы все охренели. Чтобы сразу в статус легенд!

– И что ты предлагаешь?

– Да я хз. Но надоело это все. Что об нас ноги вытирают, в квартиры вламываются. Что всем насрать на творческих из провинции. Сука, мы тоже люди! Мы тоже с зубами, мы тоже хотим вкусно кушать и держать в руках свои сборники и каталоги! И тоже этого заслуживаем!

Женя перевел дыхание.

– Ребят, хоть кто-нибудь подумал обратиться в полицию? Когда локдаун объявили? А? Нет? Знаете почему? Потому что мы не верим! Ни в кого не верим! Союзы? Сидят, шепчут друг другу на ушко нежно: «Ты писатель, ты писатель». Кто в их же родном городе про них слышал? Обратиться в администрацию? Министерство? А не у депутатов ли каких мы заняли деньги? Кто-нибудь может быть уверен? – Женя обвел всех взглядом, сделал еще один глоток. – А знаете, с чего все началось? Нам пообещали, нас вдохновили. Все эти разговоры, форумы. Страна возможностей! Точнее, страна волонтеров. Их наградами награждают, значками и медалями. А мы? Мы тут здоровье гробим, нервы, пытаемся что-то создать. Друзей хороним… Вкладываемся в зеленых совсем писак и художников, чтобы что? Чтобы по плечу хлопали? Я все, не могу больше терпеть. Я хочу за все эти года компенсации! Хочу, чтобы по всей стране трубили! Чтобы, если меня убьют, хотя бы обратили внимание на таких, как мы. У нас же пока кто-нибудь не умрет – все в порядке!

– Бойтесь русского бунта, бессмысленного и беспощадного…

– Кант, задрал. – Женя стукнул бокалом об стол.

– Значит, решили?

Все пожали плечами. Деваться некуда.

– Так, в соцсетях не светимся. Вообще. Никаких сторис. Глот, твои подружки-айтишницы еще не изменили твоей музе? И надо штаб формировать. Предстоит много работы, раз мы хотим устроить перформанс века.

– Чур, без убийств, – отрезал Глот.

– Как пойдет. – Кирилл недобро улыбнулся.

Отель хоть и находился в центре города, возле двух крупнейших торговых центров, был для простого обывателя зоной неизвестного. Яркое здание с европейским и дореволюционным налетом, какими-то новогодними украшениями даже летом и огромным металлическим бантом на фасаде. Апогей эклектики. На небольшой парковке всегда дорогие машины. Красивые девочки в цветастых лосинах и уложенной стрижкой, истинно куколки, то и дело заходили и выходили из здания. И вроде бы можно зайти, можно, наверное, даже снять номер или одну из куколок… Да только никому это в голову прийти не могло. Никому из ежедневных тысяч прохожих, следовавших на остановку, в магазин, где объявили акцию «2+1» на алкоголь, в кинотеатр или в кособокие, пока еще не потерявшие самоуважение избы. Отель напоминал средневековый замок или монастырь, вокруг которого выросла деревня.

Что забавно, работники отеля из себя ничего не строили. Учтивые, с добрыми улыбками, понимающими взглядами. То, чего так не хватает работникам муниципальных органов, заводов, школ и прочих других мест, где царит серость и ежедневные бои за место под солнцем. Но сволочами, конечно же, будут считать их, работников отелей, как представителей высшего общества. Пусть обслуга, но прикасаетесь ведь к местным атлантам. Устроились, а вот пошли бы на завод, узнали бы, как на самом деле деньги зарабатываются.

Интерьер относительно прост, но со вкусом. Много теплого света, гладких линий в интерьере, натуральной кожи и мягкой ткани. Томас силой мысли то ускорял, но замедлял движение лопастей в вентиляторе. Это его забавляло, он смеялся.

Халат куда-то съехал, а может, его и не было. Зато были бутылки, рассыпанный стиральный порошок на столе, чужое белье. По полу разбросаны деньги – чтобы работники отеля могли сами взять, сколько там надо. За аренду, еду, бесперебойные поставки алкоголя и так далее. Прелесть мест, где служат необиженные работники – они не склонны распускать слухи. О, сколько здесь тайн! Возможно, даже кровавых! Эта причастность к каким-то секретам, которые навсегда останутся бродить меж плотных стен отеля, возбуждала. Хотелось кому-нибудь позвонить из дружков, но сил хватало только силой мысли останавливать или ускорять лопасти.

Открылась дверь, и раздались знакомые шаги.

– Томас, грязная ты свинья!

Друг. К сожалению.

– Доброго денечка! Ты пришел в этот вертеп разврата за мной?

– Томас, ты накосячил. Твоих ублюдков схватили.

– Да, я слышал. Щас, еще вдохну и все придумаю. Кажется, я почти взял под контроль их охрану, но мне нужно еще чуть-чуть нейронной стимуляции…

– У тебя одна сплошная нейронная симуляция. Але! – Раздались неприятные щелчки пальцами. – Там разбойное нападение! Тебя сдадут!

– Ну и ладно.

– Ладно? Ты меня с собой утащить захотел?

– Я тебя хотел?

– Говноед.

Старинный друг прошелся по комнате и встал перед шторками. Раздвинул их. Комнату и сетчатку Томаса поразил солнечный свет.

– Выключи…

– Я даю тебе три часа, чтобы оклематься. Потом спускаешься, садишься в машину – и едем разгребать дерьмо, которым ты меня одарил.

Томас забился в угол дивана, прячась от света. Халат все-таки был на нем. Это хорошо, можно закутаться от глупых разговоров.

– Не поеду я никуда… Меня вообще-то ограбили!

– Сколько та статуэтка стоила? Три? Пять миллионов? Охренеть трагедия. Забудь, тебе надо уезжать из города.

– У меня сделка. И вообще, это мой город, я никуда отсюда не поеду. Не из-за этих утырков.

– Сам ты утырок, Тимофей! Вставай, тащи свой зад в душ и приходи в себя!

– Закрой пасть!

– Ты мне указывать будешь?!

Томас выхватил из-под подушки пистолет. Наверное, он не собирался стрелять. Да, точно, не собирался. Но он нервничал и ему хотелось самоутвердиться. Его впервые в жизни ограбили, это вызывало детскую ярость и обиду.

Однако, едва пистолет показался из-под подушки, в глазах что-то сверкнуло. Тело показалось каким-то легким, пока не упало плашмя на пол. Это было больно и как-то неправильно.

– Сволочь!

– Ты на меня ствол направил!

– Уроды! Вы все уроды! Всех порешаю! Это мой город, мой бизнес, мое искусство и моя статуэтка!

– Ты потерял хватку, Тим. – Собеседник говорил уже спокойно.

А потом их взгляды пересеклись. Томас увидел в свой адрес жалость, и это его вывело из себя окончательно.

– Я потерял хватку?! Я? Я тут всех положу! Всех размажу! Мне сейчас надо сделку завершить, и я доберусь! Они у меня свои же зубы жрать будут! Отстань! Отпусти! Убью!

– И почему я тебя тогда пожалел, а? Наркоман конченый. Тебя все гнобили. Жертва изнасилования, мать – проститутка. А я пожалел на свою голову.

– Заткнись! Не трогай мать!

– Да ее уже никто не трогает. Эх, Тим. У меня плохое предчувствие. Нас давно пасут, а тут… Томас затих. Откуда-то нахлынула давняя боль и унижение. Он отплатил за них миру, сполна отплатил. Но они продолжали возвращаться: чувство беспомощности, боль, отчуждение, когда твое тело перестает тебе принадлежать. Ориентиров больше не остается. Но Томас нашел. Больше никогда не быть беспомощным – вот его ориентир. Сейчас надо сделать так, чтобы от него отстали.

– Понял тебя. Через три часа буду как огурчик. Но не смей больше вспоминать наше детство.

– Извини. Прорвемся, всегда прорывались.

Похлопывание по плечу казалось мерзким, но надо было стерпеть. Надо было остаться одному, закинуться еще чем-нибудь и впасть в беспамятство.

Ради этого можно стерпеть что угодно.

Его не объявили в официальный розыск, про него не писали сюжеты в газетах или теленовостях. О его проблемах знали в пучинах клубной жизни города, о нем шептались среди мелькающих разноцветных огней, разящих то ли из прожекторов, то ли от волшебных таблеток. Некоторые из коллег его друга в очередной сауне или ресторане, приглашая отойти, буднично заявляли друг другу, что он доигрался. В прилизанных недрах зданий правоохранительных органов, меж заваленных бумагами столов, решеток и заплечных дел мастеров, шли разговоры о том, какую участь готовит ему Фемида. Но здесь, среди недалекой несостоявшейся богемы, он был все тот же. Знакомый и неведомый. Мило улыбающийся и имеющий небольшой «грешок».

Томас стоял с бокалом шампанского в самой большой аудитории крупнейшей библиотеки области. Семь этажей, не считая двух подземных. Четыре башни. Стекло и бетон, книги и технологии. Современная, стильная монументальность, которая терялась за разнообразностью внутри и простотой снаружи, монументальность, которая давно никому не нужна.

Очередное культурное мероприятие, собравшее директоров из самых разных сфер культуры. После них шли работники культурного фронта. Поэтишки, прозайки, доморощенные в кулуарах союзов музыканты и, конечно же, художники, чьи картины не продадутся ни на одном уважающем себя аукционе. Торжество региональности. Всем им Томас радостно улыбался.

Его партнер по бизнесу, Вано, чувствовал себя неуютно. Здесь нельзя было решать вопрос силой, в этих стенах звучало слишком много незнакомых слов, а люди казались иным, чуждым племенем.

– Том, дружище!

Вано похлопал коллегу по плечу. Его пацаны, так же косившиеся на переизбыток культуры в воздухе, разбрелись по залу, но каким-то образом чувствовались рядом. Один жест, одно лишнее движение воздуха – и метры меж ними превратятся в шаг, преодолев который они защитят Вано. Томас об этом знал. Его люди были не хуже и, в отличие от простых преступников, прекрасно разбирались в искусстве.

При определенных обстоятельствах прольется много крови. Это он держал в уме при каждой сделке. Вплоть до того, что его уже решили списать и он сам пришел к исполнителям. Но Томас надеялся, что череда его неудач на Вано не распространяется, они вели бизнес много лет, схема отработанная, просто сегодня немного в иных условиях. Странно, что Вано так легко принял местом встречи презентацию каким-то музеем очередного проекта, про который присутствующие не вспомнят этим же вечером. Томас и сам бы не придумал места лучше в его ситуации – хороший человек из окружения подсказал. Подкупить охрану и кое-какой персонал, чтобы они час не смотрели в сторону минус первого этажа и парковки – не проблема.

– Я слышал, у тебя проблемы, Том.

Они спустились покурить на первый этаж, в просторную уличную лоджию с видом на огромный зимний дворец. Сообразно какому-то безумному сибирскому гению, напротив этого дворца, в отдалении от библиотеки, стоял другой, постарше и много меньше. Напротив которого располагалась другая, уже научная библиотека.

Курить в лоджии, конечно, было нельзя. Им, конечно же, можно.

– Небольшие трудности.

– Я слышал про ФСБ.

– Вот чтобы они не мешали – мы здесь. Я чист, Вано, закрываю эту сделку и валю в Корею.

– Последнее дело?

Вано был матерым контрабандистом. Лет триста назад он прославился бы как лихой и беспринципный разбойник, пират на Байкале. Сегодня слава в их деле была ни к чему.

– Типа того.

– Я вот тоже думаю перебираться. Поближе к морю, к япошкам. Задерживаться нельзя.

– Вольная, прекрасная жизнь.

– Главное, сытая. – Вано оскалился, пытаясь улыбаться.

На стоянке ледового дворца стоял микроавтобус, рядом с ним летал квадрокоптер. Странно, из-за ковида дворец закрыт.

Вернулись на второй этаж, где начиналось мероприятие, отдающее сценами из советских фильмов про тусовки партсобраний.

– Обязательно до конца сидеть?

– Вано, тут минут на сорок, я думаю. Заодно наши ребята свою работу сделают.

– Мы не обсудили детали.

– Все детали под окнами, фасуют товар в твою машину. Ну да ладно, давай присядем, пока не началось.

Сесть успели, однако тут же запустили презентацию на большой экран, и к кафедре вышла директор музея. Томас хозяйским движением достал из своего дипломата папку, извлек несколько листов, передал Вано. Тут же начал переписку на чистом листе бумаги, уточнил неоговоренные моменты. Писал Томас мелким, бисерным почерком.

Колонки разнесли благодарности всем участникам нового проекта в сфере музейного дела, который, безусловно, привлечет молодежь и повысит посещаемость.

«Вы бы лучше кадры сменили. Начать можно с директора», – зло подумал Томас. Он уже прощался с этой страной и этим городом, но невидимая связь, которая возникает с любым пространством вокруг человека, пробивается даже сквозь безразличие и обожженное сознание.

Вано расписал свое видение. Томас мог бы поторговаться, но напоследок решил не усложнять. Важно получить деньги, это довольно большой заказ. Часть активов осталась в клубе, опечатанная блюстителями закона и собственного обогащения. Впрочем, Томас такой же, только первый пункт полярно противоположен.

Ящики с оружием в это время вносили на минус первый этаж. Там стояли люди Вано, проверяя и перепроверяя каждый ствол и патрон. Недалеко от фургона, из которого активно выносили ящики, стоял автомобиль. В нем сидело два человека, а в багажнике лежал приз для Томаса. Его вольные.

Как только придет сообщение Вано, что все в порядке, люди из машины выйдут, и в нее сядут парни Томаса. Другой пересчитает сумму. Отправит фотографию, что все в норме. Вано передаст ключ от машины. Томас – детонатор от взрывчатки в одном из ящиков. Он же его и достанет, стоя рядом с Вано внутри фургона. Механизм, по которому они работали не первый год.

– А вести развлекательную часть мы пригласили как раз представителя целевой аудитории проекта…

«Какой же канцелярит». Томас откинулся на спинку в томном ожидании.

– …старого друга многих заведений культуры нашего города…

«Старый друг, и при этом молодежь? Возраст опять повысили? До шестидесяти пяти?»

– Отметим, что и губернатор отдает приоритет работе с молодежью…

«Только молодежь продолжает уезжать из региона».

Прозвучало имя. Томас подумал, что это шутка, посмотрел на кафедру. К ней вышел молодой человек. Бандит расплылся в улыбке – судьба ему сегодня благоприятствует. Последняя сделка пройдет совместно с последним делом.

Николай поприветствовал всех присутствующих. Выложил на кафедру телефон, сверился с часами. Обвел зал взглядом. Остановился на Томасе, они вызывающе посмотрели друг на друга. Николай подмигнул и продолжил по сценарию, всем видом показывая беззаботность. Этот жест и эта беззаботность смутила Томаса. Опять вернулось чувство, когда не контролируешь свою жизнь.

– Как известно, музей – хранилище знаний. Знаний о прошлом, которое формирует нас настоящих. Все мы родом из детства, в конце концов! И сегодня, специально для гостей, пройдут фанты, игра, которую обожали наши прадеды!

– Да, мы подготовили две чаши: одна с именами наших приглашенных гостей, другая с заданиями! – Директор расплылась в улыбке.

Сотрудники учреждений культуры, что помоложе, смотрели на все происходящее с недоумением. Зато те, кто сильно старше, пришли в восторг. Ничего, Коля потом скажет, что это идея директора, а он просто исполнитель. Репутационные потери в его ситуации роли не играют.

Все похлопали в ладоши. На сцену вышла ассистентка, Коля представил Юлю. Легкое летнее платье, мягкая улыбка. Все растаяли, даже молодые сотрудники учреждений. Ради такой ассистентки можно и в фанты поиграть.

– Итак, первое имя!

Девушка положила руку в чашу с записками, тщательно поводила в ней и достала сложенный листочек. Развернула, пробежалась глазами и громко объявила: «Тимофей Барсукин!»

Знакомые посмотрели на Томаса, остальные, ведомые общим жестом, в ту же сторону. Вано хлопнул по спинке стул товарища.

– Давай, выходи.

– Я не…

– Тимофей, мы вас просим! – Директор расплылась в улыбке.

– Обещаем, ничего такого! – объявил ведущий. – Все задания исключительно на повышение настроения! Правильно, Октябрина Владимировна?

– Верно! – подхватила директор музея.

Коля немигающими глазами впился в Томаса. Внешне он улыбался, а внутри повторял «выходи». Он не продолжит, пока тот не выйдет. Заставит весь зал уговаривать, пока не станет совсем неловко. Томас почувствовал, что началась какая-то игра. Нужно перевести ее под себя.

Он покосился на папку. В ней несколько документов относительной важности. Но куда больше личного. Под ногтями заныло от желания перестраховаться. Свое надо беречь, на него очень легко покушаются.

Томас заклинанию внял, улыбаясь, вышел к кафедре. Юля покопалась в другой чаше и вытащила бумажку с заданием. Негромко подсказала Коле, тот объявил:

– Танец с Октябриной Владимировной!

Зал снова захлопал. Директор музея, смущаясь, вышла. Томас неуклюже повел рукой, Юля услужливо предложила подержать папку. Бывший директор клуба запротестовал, но Октябрина Владимировна тут же властным движением выхватила папку и передала Юле.

– Не обижайте женщину!

Коля с удовлетворением смотрел, как у Томаса напряглись скулы.

В колонках заиграл вальс. Томас довольно хорошо повел в танце, но движения выдавали нервозность. Юля подошла к столику с аппаратурой, что-то шепнула парню, сидящему за ноутбуком. Молодой человек не устоял, немного отодвинулся. Девушка наклонилась перед экраном, вставила флешку, начала что-то искать. Дольше, чем следует. Сейчас танец кончится. Быстрее. Почему так долго?

– Есть, вошла!

– Охранка тоже наша!

В сквере перед библиотекой на трех лавочках перед друг другом сидели Кант и подруги Глота. Обе с ноутбуками, Кант с телефоном, он координировал действия и ничего не смыслил в кодах. А девчонки смыслили и сейчас, через удаленный доступ, запускали видео на большой экран зала. Вместо логотипа проекта, герба области, флага страны и прочего высветилась сцена из кабинета Томаса. Тот стоял возле молодого человека. К счастью, из театральной среды на презентации проекта никого не было (да кто из нее пойдет на проект по музейному делу?). Так бы узнали Виктора, который, прекрасно играя, изобразил живейший интерес к директору клуба. Его, конечно, размылили, но театралы своих узнают. Витя положил поверх руки директора клуба свою, потом начал расстегивать Томасу рубашку. Тот потянулся с поцелуем, парень мотнул головой и, улыбаясь, что-то сказал. Все дальнейшее шло задним планом, активные действия начались в зале. Коля тогда, перед первым делом, решил перестраховаться и разместил в волосах Лизы, на заколке, аккуратную камеру.

Юля с папкой куда-то исчезла.

– Ты… ты заднеприводный?! – Вано взвыл, вскакивая с места.

– Я…

Директор музея стояла с ошпаренным видом. Парень за ноутбуком пытался что-то сделать, но тщетно. Коля отошел за экран, наблюдая и готовясь бежать. Если Томас набросится…

По залу прошелся осуждающий шепот. Началась суматоха, кто-то отпустил сальную шутку. Часть людей поспешила выйти, в основном те, кто знал слухи про Томаса. Тот стоял потерянный, не готовый к такому каминг-ауту.

На стоянку библиотеки влетел сильно поддержанный микроавтобус, который Томас и Вано видели у ледового дворца. Развернулся задом ровно в сторону фургона и стоящей рядом машины. На удачу, она оказалась ближе к выезду, будь наоборот, ее закрыл бы собой фургон с оружием. Большая часть бандитов была внутри помещения.

Задние двери микроавтобуса раскрылись, и оттуда выехал пулемет. Дежурившие возле грузовика бандиты попытались выхватить оружие, но тут же раздалась очередь. Все, кто стоял, попадали. На улицу выбежали еще два человека, в противогазах, кинули гранаты в сторону грузовика. Из гранат пошел дым, и бандиты остались лежать.

Сидящие в машине с деньгами контрабандисты сжались и закрыли голову руками. Выстрелы продолжали долбить барабанные перепонки. Потом к ним добавился стук – с двух сторон дергали закрытые дверные ручки и стучали в стекло дулами автоматов Калашникова, недвусмысленно намекая, что будет дальше. Бандиты переглянулись, кивнули и открыли двери. Им тут же в нос ударил запах странного дымка, голова закружилась, появилась слабость. Их дернули на землю и оставили лежать.

Третий налетчик, обежав грузовик, закинул еще одну гранату в открытую дверь библиотеки. В его сторону тут же раздались выстрелы, он что-то прокричал на сербском и захлопнул мощную дверь. Оглянулся, подбежал к грузовику – водитель спал, сраженный газом. Отлично. Додя завел машину, дал заднюю и аккуратно, одной ногой стоя на подставке, второй давя педаль, подпер дверь в здание.

Товарищи начали рыскать по грузовику и машине. Кирилл, стоявший за пулеметом, нервно водил дуло из стороны в сторону.

– Клятые противогазы… Я ни хрена не вижу…

– Пусто.

– Тоже.

– А в грузовике что?

– Вроде как оружие.

– Резче давайте, сыщики.

– Гляньте в багажнике машины, – предположил в общем эфире Женя. Он сидел за рулем микроавтобуса и нервно стучал по рулю. Будто чувствовал, что автобус заминирован.

Машину, кроме Жени и Коли, никто больше не водил, поэтому рычаг от багажника нашли не сразу. Внутри лежали три инкассаторские сумки. Кирилл раскрыл одну, внутри лежали деньги. Не битком, но и не мало.

– Есть! Погнали!

– Тяжелые… – Самсон схватил сумку, махнул подбегающему Доде, что сваливаем.

– Тем приятнее, хе. – Глот подмигнул, не подумав, что через противогаз не видно.

Все уселись в машину. Кирилл отправил через телефон сообщение, достал симку, переломил ее и положил в карман. Следом разломал телефон, сгреб в мешочек – на первой же остановке закопает или куда-нибудь забросит.

С кучей денег, в форме и автоматами надо было залечь на дно. Решили, что сделают это в прямом смысле – библиотека располагалась в восьмистах метрах от воды. Проехали, свернули, оказались у берега. Номеров на микроавтобусе не было. На оружии любые опознавательные знаки подчистили. Все сбросили форму, переоделись. Женя подъехал к оставленной для пересадки машине, потрепанному «москвичу». Кирилл похлопал пулемет.

– Жаль, что не боевые были.

– Понял, как оно может быть, да? – Додя удовлетворенно улыбнулся.

– Бабки вытащить не забудьте, – недовольно проговорил Самсон, натягивая футболку.

Закрыли лица банданами. Никто не знал зачем, камер в округе практически нет, не Москва.

Женя положил на педаль газа заготовленный кирпич. Простился с микроавтобусом – любая машина заслуживает лучшего финала. Достал зажигалку, как занялось пламя, метнул в кабину. Там уже все основательно залили бензином. Женя готов был бегом завести микрик и спрыгнуть, но понял, что автомобильная площадка пуста. Топить собирались, чтобы никого взрыв не коснулся. Но раз никого нет, то пламя можно и оставить. Насколько действенно это поможет с уликами, и остались ли они вообще, никто не знал, но решили на всякий случай прожарить нутро машины.

Из кабины повалил дым, Женя сел за руль «москвича» и погнал на Старокузьмихинскую улицу. Она шла вдоль берега, уходила во что-то вроде промзоны. Не доезжая до нее, друзья вышли из машины, взяли сумки, и начался забег через Академгородок. «Москвич» бросили, оформлен тот ни на кого не был, машина-призрак. Если бы стопанули гайцы, начались бы неприятности. Но на этом участке дороги не останавливают.

Они плутали садами возле школ, обходили с разных стороны дома, разделялись и встречались вновь. Через сорок минут вышли в парк, а дальше, минув еще одну дорогу, в лес. Еще час – и они на съемной квартире. И только там получили сообщение от Канта с ужасной новостью.

Пока бандитов грабили, презентация музейного проекта обратилась в хаос. Директор пыталась остановить уходящих людей, те виновато улыбались. И тут Вано выхватил пистолет. Никаких детекторов при входе в библиотеку, конечно же, нет. Кто решит устроить теракт в библиотеке?

– Вано, спокойнее, в библиотеке нельзя шуметь… – Томас развел руками. Он до оружия не дотянется, но его парни…

– Ты зашкваренный… Ты меня зашкварил! – Вано пошел к Томасу.

Коля бросился наперерез. Зачем, он не знал. Но убийства в план не входили, и что Вано не знает о предпочтениях Томаса, никто даже не предположил. Если они, кучка творческих ребят города, нарыли на него информацию в первый же заход, то что говорить о местном авторитете? Неожиданностью стало, что подельником Томаса окажется их меценат.

– Свали! – Вано наставил пистолет на Николая.

Тот тоже вскинул руки, приподнял подбородок. Внутри все сжалось. Мозг включился слишком поздно, он оказался на линии огня прежде, чем подумал.

– Слушай, за такое нельзя убивать…

– Щенок!

– Нет!

Вано дернул пистолетом вниз, и раздался выстрел. Коля падал под дикие крики окружающих. Их тут же разбил вдребезги другой выстрел. Руки машинально вжались в живот, в рану, откуда текло горячее, живое. Ноги оказались под подбородком, то ли в падении он так сложился, то ли уже на полу. Как-то глупо вышло.

– Дернетесь – перестреляем! Или вы такие же?

– Нет, не надо…

– Положи пистолет!

Смысл фраз начал ускользать. Над ним что-то происходило, мир обращался в ураган. Он же, если не считать боль, чувствовал себя в эпицентре торнадо. Тихо, невесомо. Николай сжался в комок и ничего не видел. Ни как разоружили людей Томаса. Ни как тот лежал в крови, смотря немигающими глазами в потолок. Ни как Вано с его пацанами побежали из зала. Не мог знать, что укрывавшаяся в кабинете этажом выше Юля услышала выстрелы и побежала вниз, но застряла в хлынувшей из аудитории людской волне.

Вано решил, что оббегать здание, высокий выступ, отделяющий прилегающую к минус первому этажу парковку, будет дольше, чем выйти через минус первый этаж. Он спустился по лестнице, не думал даже брать заложников, чтобы успеть сесть в машину и уехать. Но его встретили спящие пацаны и запертая дверь. А еще странный, разряженный запах в воздухе.

Кант скомандовал сваливать, и срочно. Русая с самого начала подключилась к камерам, и все видели произошедшее. Девушки начали выходить из системы, шифроваться, творить ритуалы техномагии, чтобы не отследили. Наконец, черноволосая сказала:

– Я вышла.

И через мгновение:

– Кажется, я уронила систему библиотеки…

Полиция приехала быстрее скорой, ее вызвали из самой библиотеки. Охранники, как и было договорено, а главное, оплачено, старательно делали вид, что не замечают происходящего на стоянке. Жителей соседних домов очередь из пулемета не смутила, каждый придумал свою трактовку, откуда взялись странные звуки. Потом раздались выстрелы внутри библиотеки, превратив храм духа в место преступления. Еще через минуту все камеры выключились, а записей за последние часы не сохранилось. Никто не будет знать, но они остались на ноутбуке русоволосой подруги Глота, которая так и не придумает, что с ними делать. В тот день также упал сайт, архивы, система электронного обслуживания библиотеки. Резервные копии касались только самого важного, терабайты уникальных электронных ресурсов канули в Лету.

Кант оборвал трубку Юле. Девушка спустилась в общем потоке людей, прижимая к груди папку. Кант закурил и собирался курить, пока не захочет выблевать дым.

Юля сидела на корточках возле ресторанчика, расположенного в офисном здании напротив библиотеки. Между царством книг и царством бумаг раскинулся сквер. Не маленький, но не такой большой, чтобы не заметить, как кого-то вытаскивали на носилках и несли в карету скорой.

– Что там?

– Подожди, Юль…

– Говори, что видишь! Кого они несут?

– Я не знаю… Но тело закрыто… простыней.

– Нет… Кант, нет! Нет!

Юля бросилась на шею к другу и зарыдала с новой силой. Ее переломило истерикой. Кант, обнимая подругу, укусил свой кулак, борясь с рухнувшим на них миром.

Женя включил аварийку и припарковался у парапета Нового моста. Середина дня, сильно движению не помешает. На всякий случай выставил знак. Для вида поднял капот, стал проверять двигатель, аккумулятор, даже достал инструменты что-то подкручивать и отсоединил пару проводов на случай, если гайцы остановятся.

День был солнечный, ясный, но не душный. Духота, как запечатлел в вечности Булгаков, она в Москве, в Иркутске же просто жарко. Жарко летом, холодно зимой. Мерзко-континентальный климат, зато люди хорошие. В большинстве своем. Климат оставляет след на людях, на обществе, на цивилизациях. Географический детерминизм это называется, можно пользоваться, если хочется щегольнуть в приличном обществе. Иркутску удалось преодолеть главную беду России, помноженную здесь, на азиатской земле, во сто крат, – зиму. И дело не в бурях, не в морозах. Дело в настроении, в тоске и мраке, который опускается на мир. В маленькой смерти. Эту маленькую смерть научились побеждать круглосуточными магазинами, большими торговыми центрами, которые украшаются к новогодним праздникам, фонарями и центральной отопительной системой. Но не везде. Отправься от Иркутска на север, да и на юг, хоть куда – и зимой увидишь серость. Она не хорошая, не плохая, просто… серая. А если поехать в приметные дни в соседний большой город, в Братск, проведя девять часов в автобусе, – познакомишься с невыносимой зимой, когда находиться больше десяти минут на улице просто невозможно, как ни одевайся. Делает ли это сибиряков как-то более устойчивыми к холоду? В первую очередь это обстоятельство учит ценить тепло. И знать свое, человеческое, место в мире.

Так и не представившийся сотрудник ФСБ стоял в плаще и шляпе. Рост, черты лица и личность терялись – в центре внимания окружающих оказывалась одежда.

– Вам не жарко?

– Нет-нет, люблю тепло, даже в такую погоду.

– Не то место для жизни выбрали.

– В какой-то мере это касается всех нас, Николай.

Замолчали. Эфэсбэшник смотрел на небо и улыбался солнцу. Так и не скажешь, что серьезный человек.

– Что теперь будет? – Тишину нарушил Николай.

– Шухеру вы, конечно, навели. Кое-кто хотел придать делу… гласности и логическое завершение. Но мы с вами договаривались, вы договор выполнили. Я настоял перед коллегами, чтобы вас не трогали. Вы с друзьями все так же остаетесь под наблюдением, но, считайте, индульгенцию себе заработали. Деньги тоже можете оставить себе.

– Спасибо. Но все-таки… Можно было и не врать про папку, а сказать прямо.

– Мне было интересно, что вы сделаете. Отличный отвлекающий маневр вышел. И нашим ребятам разминка.

– Ага, отличная. – Коля покосился на свои грудь и живот, все еще замотанные под футболкой бинтами.

– Николай, вы с друзьями сглупили. За глупость надо платить. Я очень надеюсь, что мы никогда больше не встретимся, и потому буду откровенен – если бы не ваше ранение, я, возможно, не был бы так настойчив в споре с коллегами. Но чувство вины в моем сердце вы посеяли, я ведь подумал, что вас убили. Как-то неловко, парень вроде неплохой.

– Спасибо, утешает.

– Чем больше глупость, тем больше плата. Как там? «Лишь кровь бесценна, ее и требуй»? Не ваши поэты написали?

– Нет.

– Хм, кажется, кто-то из молодых иркутских ребят… Я, признаться, к искусству неравнодушен.

– Приходите на наши вечера. Того гляди, и методы у наших спецслужб станут более… искусные.

– Хороший каламбур. Однако напомню, с кем вы разговаривайте. Поверьте, вы бы не хотели ни меня, ни моих коллег видеть у себя на вечерах. Начнете сами себя цензурировать на сцене, в воздухе повиснет напряжение. Издавайте книги, снимайте фильмы – с этим с удовольствием ознакомлюсь. Деньги у вас теперь есть.

Николай то ли улыбнулся, то ли скривился.

– После всего этого… Думаю уехать из города.

– Очень зря. Я был лучше о вас мнения. А тут – побег.

– Не побег. Я слишком много дал этому городу.

– Ой ли? Всего-то одно ранение?

– Я чуть не умер.

– Расскажи это Вампилову. Или Распутину, чья дочь здесь погибла. А если вспомнить тридцать восьмой, Гольдберга, Петрова… – Работник спецслужб перешел на ты.

– И что же, все забыть, будто не было?

– Тоже побег. Но вы начали задавать вопросы, Николай, это радует. Поймите, Москва, Питер, Прага – этим городам есть на кого опираться и всегда будет. А Иркутск… Он на грани ходит. На грани спячки, как медведь. Слизнет языком каких-нибудь десять человек, и остановится город на долгие годы.

– Я устал людей из спячки вытаскивать.

– А надо! Вам точно не голову прострелили? Город – большое общежитие. Возможно даже, большая ферма. Сейчас поймете, к чему такое сравнение. Нужны пастухи, простому человеку некогда думать о себе, своей жизни, откуда он пришел и куда направляется, о добре и зле. Тем более что роль религии в жизни общества низка. Нужны такие, как вы, и такие, как мы. Чтобы направлять, а в случае чего не пускать.