Услуга Дьяволу

Услуга Дьяволу

Часть I Дитя

Глава 1

Сделки с дьяволом интересны тем, что не всегда понятно, с какой стороны дьявол.

Вадим Панов, «Анклавы».

«Мое первое воспоминание о нем – чистота.

Тогда я придавала этому слову гораздо большее значение, чем способен представить утомленный заботами взрослой жизни человек. Принесенная им чистота не имела никакого отношения к уборке, хотя пахла свежестью дождя. В ней не было идеальных нот, какими хвастают лучшие голоса, и не было холодного света зимы или ее белого снега, по умолчанию скрывающих грязь осенней земли. Не обладала она и ясностью раннего утра, когда разум приводит в порядок мысли, избавляясь от хаоса ночи с ее путанными снами, тайными желаниями и ужасами, приходящими в кошмарах.

Его чистота была стихией. Слепящей, испепеляющей, завораживающей и изменившей все.

Мне было всего четыре года, но частый страх, напряжение и желание выжить смело множили их на два. В тот день я не пряталась и даже была отчасти беззаботна, насколько может быть расслаблен ребенок, знающий, что наверняка успеет убежать от пьяного отца и увернуться от любого снаряда, пущенного трясущейся рукой матери. Что до криков и угроз – слова были ничем, пока до тебя не добрались, и это я усвоила очень хорошо.

Когда-то все было по-другому. Смутно и зыбко, обрывками и цветными осколками, я помнила множество блестящих вещей, огромные комнаты, позолоченные головы львов на подлокотниках и мягкие ковры. В тех комнатах был свет, женский смех и теплые руки, носившие меня по широким лестницам к ярким цветам и пышной листве сада.

Однажды смех затих, исчезли руки, потускнели залы и завяли цветы.

На смену уюту и безопасности, теплу и свету, пришел ветхий дом, обнесенный хлипким забором вместе с участком голой земли, лишенной какой-либо растительности, но полной грязи: мерзлой и хрустящей или жидкой и густой. В ней я тогда сидела, обманывая голодный желудок мыслью, что леплю пирожки и скоро поем. Кроме того, я сочиняла, что эта грязь целебна, и глубокие царапины после нее заживут гораздо быстрее.

Царапины и синяки – привычное дело для любознательных детей, а для выживающих так и вовсе неизбежность. Я получала свои от острых краев навеса, укрывающего дрова и уголь позади дома, и гвоздей, торчащих в том доме из каждого угла, словно редкие зубы во рту озлобленного старика. Я помню, что детская неуклюжесть, спешка и дурная привычка оборачиваться, убегая, не раз бросали меня на впивающиеся шляпки и острия, оставляющие следы на плечах, спине и ногах, а однажды и вовсе едва не лишили глаза.

Хотя, возможно, это были осколки бутылки – некоторые вещи стираются даже из моей памяти, но есть тот, кто не покинет ее ни единым словом, движением или поступком.

Я хорошо помню ту ужасную желтую рубашку, тонкие черные растянутые штаны с заплаткой на левой коленке и малиновые сапоги, в которых копошилась в грязи, питаясь своими фантазиями. Думаю, со стороны я напоминала чахлого цыпленка, того самого, которого топчут все остальные, отвоевывая место для сна или кормежки.

Еще я помню, как мокрые волосы липли к щекам, и притворяться великолепным пекарем-целителем становилось все труднее из-за дождя. Он бил по спине, стучал по голове, пробирался за шиворот и лез в глаза, пока коричневая вода расходилась кругами, будто где-то там, под ней, дышали рыбы. Дождь бил и вместе с тем защищал, потому что в такую погоду сюда никто бы не сунулся, ведь мои «никто» состояли всего из двух человек и ругались в доме.

Я понимала, что с ними что-то не так, но не знала, что именно. Иногда, забираясь на навес, шипя и дуя на очередные царапины, я видела далекие соседские дворы, где с такими как я вели себя совсем иначе. То есть, с детьми.

Мне нравилось наблюдать за двором дома с красной черепичной крышей, где усатый и смешливый мужчина катал на качелях дочь, вряд ли многим старше меня. Иногда к ним выходила улыбчивая женщина с пышными темными волосами и протягивала стаканы с молоком или фруктовой водой.

Дому за моей спиной были знакомы только крик, пошатывания, падения и ругань. В четыре я не знала таких слов как «деспот» и «тиран», однако сейчас понимаю, что они характеризовали моего отца лучше всего, что могла предложить цензура. Что до матери, то для нее слов у меня не находится до сих пор. Даже «фурия» в сравнении с ней кажется оскорблением последней.

Я знала, что мне нужно переждать. Их скандалы всегда заканчивались одинаково. Не понимая большинства слов, которыми они швырялись друг в друга, я хорошо знала, что в такие моменты нельзя попадаться никому из них на глаза. Потом, если он будет спать, а она сидеть на кухне и перебирать какие-то мелкие вещи, можно попросить поесть.

Я не представляла, как и почему работали все эти «если», только чувствовала. Если подумать, тогда лишь чувства мной и руководили. Я была слишком мала, чтобы уметь думать наперед, поэтому воспринимала мир скорее интуитивно.

Скромный план раздобыть еды, не претендующий на успех, прервало его появление.

Первое, что я увидела – носы черных туфель. Начищенные до блеска, они сверкали так, что казались чем-то совершенно неуместным среди всего, что меня окружало. Грязь и вода обтекали их, не смея трогать такую чистоту, и мой взгляд двинулся вверх.

Белоснежные брюки слепили, уходя под такой же белоснежный пиджак с круглыми золотыми пуговицами, сияющими ярче солнца, несмотря на пасмурный день. Высокий воротник с золотым швом по краям скрывал шею, а его лицо…

Даже будучи четырехлетней девочкой, я поняла, насколько оно прекрасно. Он был похож на ожившую скульптуру, затмевая каждую из тех, что мне доводилось видеть в редких прогулках с матерью по дороге на городской рынок. Бледная мраморная кожа и тонкие черты лица, заостренный гладкий подбородок, пухлые губы и тонкий нос, черные волнистые волосы блестящими змейками прикрывали уши и касались изящных дуг бровей, и его глаза…

Я и сейчас не могу объяснить, что почувствовала, впервые заглянув в них и увидев собственное отражение. Тогда я не предполагала, не думала, не надеялась. Глядя в теплые карие глаза, я знала: пока он здесь, все хорошо. Сидя в мерзкой жиже, дрожа от холода, злясь на голод и сдерживая слезы бессильного страха перед теми, кто находился в доме за спиной, я знала: грязи больше не будет.

Этот мужчина возвышался надо мной, словно гора, тревожить которую не смел даже дождь. Ни одна капля не коснулась белоснежной одежды и пышных волос, ни одна мокрая дорожка не посмела осквернить красоту его лица. Нападая на меня, его дождь, похоже, боялся.

Плавно, как умеют только кошки и ночь, он опустился передо мной на корточки. Едва он это сделал, как дождь оставил в покое и меня, остервенело захлестав вокруг, словно в отместку за изгнание. Впрочем, он перестал волновать меня сразу же, в отличие от глаз напротив.

Ни отвращения, ни презрения, ни неприязни. Тепло никуда не ушло, но теперь с ним соседствовали участие и особое внимание, от которого почему-то защипало в носу. Я замечала такие взгляды раньше, но они никогда не были обращены на меня.

– Здравствуй, малышка, – поздоровался незнакомец, и его голос, мягкий и низкий, напомнил о ласковом ветре, баюкающем листву в тишине летнего вечера.

– З-з-здравствуйте, господин, – смущенно пробормотала я, поняв, что мой рот все это время оставался приоткрытым.

– Как тебя зовут?

Я закусила губу, неуверенная, что стоит отвечать, правда могла испортить даже то немногое, что сейчас происходило. Мое имя… Кто бы о нем ни спрашивал, оно вызывало одну и ту же реакцию. Непонимающий смешок как над неудачной шуткой и скептичный взгляд, после которого всякий едва возникший ко мне интерес пропадал.

– Гекса, господин, – чуть съежилась я, не смея обмануть.

Меня назвали числом «шесть», потому что я родилась шестого числа шестого месяца во время вечерней молитвы. Вместо прекрасных имен, означавших цветы, луну, какую-нибудь драгоценность, стихию или что-то столь же сильное и прекрасное, те, что в доме, остановились на числе. Словно это была кличка животного, демонстрирующая его отличительную черту.

– Родители выбрали тебе такое имя? – В карих глазах что-то блеснуло, но тут же растворилось в согревающем меня тепле. – Тебе оно нравится?

– Нет, господин, – я опустила глаза.

– Какое имя ты бы хотела, дитя? – спросил мужчина, и теплота летнего вечера в его голосе обратилась в уют самого мягкого пледа, укрывающего от макушки до пят.

– Не знаю, но только не число.

– Что ж… посмотрим… – он хитро прищурился, и мои губы сами расползлись в улыбке. – Как насчет Хату? Знаешь, что оно значит?

Я покачала головой. Никогда не слышала такого прежде, но это ни о чем не говорило. Отгороженная частоколом и грязью, я мало кого знала даже в лицо, не то что по имени.

– «Яркая звезда», – пояснил незнакомец.

Я улыбнулась. Звезды были красивыми и гораздо интереснее чисел. А еще он произнес это имя так бережно, мягко ударяя на «у», что хотелось услышать его еще раз.

– Нравится? – Достав из рукава платок, такой же белый, как и весь его костюм, он коснулся им моего лица, а я и не подумала увернуться или отстраниться. В его осторожных движениях было почти то же, что у того усатого мужчины, качающего дочку у дома с красной черепицей. – Вот теперь я вижу настоящую яркую звездочку, – улыбнувшись в ответ, он мазнул нежной тканью по моему подбородку.

– Вы очень добрый, – заявила я, и он рассмеялся. Легко и тихо, будто по секрету. Лучший звук, что я когда-либо слышала. Невообразимый контраст с диким хохотом и режущей издевкой в доме за спиной.

– А ты очень милая, Хату, – он погладил меня по щеке, все еще улыбаясь. – Ты голодна?

Я не хотела доставлять ему неудобства. Прекрасно помню, что собиралась сказать «нет», но у моего желудка оказалось другое мнение на этот счет. Стоило лишь подумать о еде, как живот заурчал красноречивее любых слов.

– Понятно, – голос мужчины чуть изменился, приобрел какую-то едва ощутимую прохладу, и он перевел взгляд на что-то за моей спиной, находившееся гораздо выше. – Проследи, чтобы и это было учтено.

– Как прикажете, повелитель.

Я вздрогнула, дернувшись назад, до этого мгновения не подозревая, что здесь, совсем близко, есть кто-то еще. Опасный, невозмутимый и бесшумный. Почему-то я не сомневалась, что от того, кто там был, так просто не сбежать и не скрыться, забравшись на навес.

– Хату, – руки незнакомца опустились на мои плечи, не дав обернуться и испугаться еще сильнее. – Ты любишь своих родителей?

Его глаза затягивали, не давали ни шанса на обман.

– Я… боюсь их, – сглотнула я, в тот момент не догадываясь, что мой ответ ему очевиден, как и о том, что он узнал обо всем происходящем здесь, едва ступил во двор.

– Твои родители очень плохие люди, малышка. Иди-ка сюда, – он раскрыл руки, приглашая подойти ближе, прижаться к своему белоснежному великолепию с золотом пуговиц и нитей, но я не шевельнулась.

Грязь не сочеталась с белым. Моя ужасная желтая рубашка, дырявые и неумело заштопанные штаны, заляпанные жижей сапоги… Неправильно, совсем неправильно касаться всем этим чего-то настолько чистого и волшебно-прекрасного. Грязь расстраивает, заставляет ругаться и бить. Я помню свой страх, что, испачкавшись об меня, он мог обидеться и уйти, оставив наедине с дождем, голодом и страхом.

– Что такое? – его улыбка чуть угасла, когда я так и не сделала шага навстречу.

– Вы очень красивый, а я – грязная, – потупившись, я неловко сцепила пальцы в замок, чтоб не думали тянуться к нему и что-то портить.

– Это неважно, – голос прекрасного господина звучал ласково. Взяв за запястья, он осторожно вытянул мои руки вперед, и дождь закапал прямо на них, смывая песок, землю и темные разводы. – Так лучше?

Я радостно кивнула, не удивившись тому, как послушен ему дождь. Незнакомец улыбнулся, скрывая мои руки в тепле собственных. Обманчиво хрупкие на вид, бледные и изящные, как и лицо их хозяина, – в них чувствовалась сила. Такая же, как у огня, способного как согреть, так и испепелить.

Длинные пальцы украшали тонкие кольца с красивой вязью незнакомых знаков и крупные перстни с завораживающими сиянием камнями и искусными изображениями. Всего их было семь, каждое цепляло взгляд и заслуживало восторженного вздоха, но все же одна печатка с крылом и мечом на правой руке казалась чем-то особенным.

– Что значит вот это? – указала я подбородком на искусно выгравированный меч, скрещенный с крылом, находящиеся в круге из языков пламени.

Изображение было крохотным, но, чем дольше я на него смотрела, тем больше и четче видела. На несколько мгновений даже показалось, что крыло двигается в такт чьему-то дыханию, по лезвию меча ползет капелька крови, а пламя танцует.

– Ты знаешь, где находишься, Хату? – ответил мужчина вопросом на вопрос, и я нахмурилась.

– Дома.

– А где стоит твой дом? – он покосился мне за спину.

– На окраине Арпы, столицы Южной Паты, – уверенно ответила я, благодаря разговорам торговцев на рынке.

– Верно, – улыбнулся прекрасный господин. – А Южная Пата – малая частица огромного мира, живущего по законам Создателя и вопреки им. Ты знаешь, кто такой Создатель?

– Великий Отец, сотворивший мир и все, что в нем, – протараторила я, поскольку иногда вместо рынка мама выбирала стены храма, и я слышала многое из того, что говорили его служители.

– Именно так, – благосклонно кивнул мужчина, поглаживая мои руки. – Эта печатка означает, что я – его третий сын, Хату.

Третий сын… То есть тот, что однажды покинул своего Отца и увел за собой многих из Первых Детей, отринувших свет. Священнослужители называли его Владыкой Тьмы и Огня, Дьяволом, в чье царство, полное боли и немыслимых ужасов, попадают те, кто жил, нарушая законы Создателя и черня свои души. Но, чаще всего, упоминая Создателя, его падшего сына называли…

– Каратель, – прошептала я, вытаращившись на незнакомца. – Господин… что я…

– Нет-нет, малышка, не ты, – качнул он головой, поняв вопрос, который я так и не смогла задать. – Видишь ли, мое юное дитя, – он погладил меня по голове, и волосы тотчас высохли, перестав противно липнуть к лицу, – однажды твои родители обратились ко мне за помощью, пожелав богатства. Я выполнил их желание, оплатой которого стала твоя тогда еще не рожденная душа. Твои родители… не сумели сохранить мой дар, спустив его на развлечения и непомерные траты, приведшие их сюда, – он сузил глаза, обводя взглядом окружающую грязь. – Их часть сделки не выполнена, как должно. Они не заслуживают такой дочери как ты, Хату. Сегодня я пришел забрать тебя в свой дом, малышка. Хочешь пойти со мной?

Я помню, как прижалась к нему, забыв про белый костюм и свою грязь. Как обняла за шею и вжалась в теплую грудь, уткнувшись носом в мягкую, приято пахнувшую полоску кожи между подбородком и жестким воротником. Больше всего на свете я боялась, что все это сон: красочный, счастливый и светлый, как те, что иногда посещали меня, когда я уставала от голода.

Мужчина поднялся на ноги, поддерживая меня на сгибе левой руки и успокаивающе гладя по спине правой.

– Вы… позаботитесь обо мне, господин? – прошептала я.

– Да, Хату. И зови меня просто Дан, хорошо? – он заглянул мне в глаза, отведя голову назад.

– Дан, – осторожно повторила я.

– Умница, – одобрил мужчина, а потом я впервые увидела его крылья.

Огромные, иссиня-черные, они сомкнулись за моей спиной, и я, не устояв, коснулась манящих перьев, привлеченная их шелестом и блеском.

– Господин… Дан… ты страж Небес? – восхищенно спросила я, не помня, чтобы хоть раз слышала о подобном.

– Когда-то я им был, – кивнул мужчина, и мое внимание привлекла серьга в виде сверкающей черной звезды на цепочке. Пальцы схватились за нее раньше, чем я успела как следует это обдумать, и Дан рассмеялся: – Нравится, дитя?

Я покивала, рассматривая на ладони звезду, замерцавшую красным и золотым, едва оказалась у меня в руке. Правое ухо что-то укололо, я пискнула от неожиданности, вытаращившись на прекрасного господина, и нащупала у себя точно такую же звездочку.

– Подарок в честь твоего нового имени и новой жизни, которую оно означает, Хату. Никогда ее не снимай, – Дан снова погладил меня по голове, и карие глаза посветлели, становясь золотыми, пока я кивала, уверенная, что никогда не расстанусь с его подарком. – Хорошо, – он поцеловал меня в лоб. – А теперь поспи, малышка. Впереди тебя ждет много интересного.

Позже я узнаю, что в тот день крылья Дьявола не дали мне увидеть и услышать смерть тех, кто должен был заботиться обо мне, ребенке, предназначенном быть подле Карателя, когда он того пожелает. Позже я пойму, что пообещать меня ему было лучшим, что эти люди сделали для меня. Для меня, но не для моего прекрасного господина.

Глава 2

Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете.

Александр Куприн, «Гранатовый браслет»

Находиться рядом с Даном каждый раз значило что-то новое, но у этого «чего-то» для меня была одна нерушимая основа – безопасность. Находиться же рядом с Дьяволом в его личных комнатах значило гораздо большее. Ароматный букет из редчайшей привилегии в окружении пышной благосклонности, перевязанный прочным доверием.

Он был подарен мне так же, как и серьга-звезда, вместе с новым именем, одним поздним вечером, когда, открыв глаза, я увидела над собой синий тюль роскошного балдахина. С той поры я делала все, чтобы этот подарок сохранил свой первозданный вид. Малейшая угроза его целостности рассматривалась как смертельная, и я поступала с ней соответствующе. Уничтожала быстро, уверенно и безжалостно.

Правда, тогда я подобного о себе не знала. Мне все еще было четыре, и моя реальность только что сменилась с привычных холода и грязи на струящийся тюль, мягкость кровати, треск дровишек и головокружительные ароматы еды, огня и чего-то неизвестного, исходившего от постельного белья. Я помню, как решила, что, скорее всего, заснула навсегда где-то там, во дворе, а эта кровать и запахи – милость Создателя, позволившего мне вкусить блаженство, тепло и уют.

– Проснулась, Хату?

Его тихий голос пробрался в голову шелестом волн, принося пену воспоминаний, каждое из которых казалось невозможнее предыдущего. Золотые пуговицы белого костюма и забота прежде незнакомых рук, успокаивающий взгляд и бесподобные черные крылья, ласковая улыбка и волшебное обещание навсегда забрать меня прочь от страха.

Привстав на локтях, я тотчас села, обнаруживая себя в ночной сорочке лавандового цвета среди белых покрывал, расшитых синими цветами. Кровать была так огромна, что на ней уместилось бы еще десять таких же девочек. Завертев головой, видя остальную комнату сквозь полупрозрачную завесу, я растерялась, с какой стороны с нее слезть.

– Влево, – подсказал Дан, и я послушалась, вблизи заметив тонкий просвет между тюлем.

Осторожно отведя легкую ткань в сторону, я опасливо выглянула в комнату, оказавшуюся едва ли не больше всего первого этажа старого дома, где я жила до этого. Первыми в глаза бросились танцующие языки пламени в широком зеве камина, выложенного из черного камня. Тогда он показался мне сценой, где огонь рассказывал свои истории тем, кто мог их понять. У камина, на одной широкой ножке в виде ствола могучего дерева, чьи корни словно врастали в пол, возвышался заставленный едой стол с двумя глубокими креслами.

В правом, откинувшись на спинку, сидел Дан, точно такой же, каким я его запомнила, только без крыльев и пиджака, но в белой рубашке с широкими рукавами, собранными у запястий. Я улыбнулась раньше, чем сама это поняла. Он улыбнулся в ответ, ничего не говоря, терпеливо позволяя рассматривать все, что я могла увидеть со своего места.

Конечно, глаза возвращались к нему почти после каждого вздоха, но это не помешало удивиться шкафу-великану, полному разноцветных корешков книг, восхититься красотой мягкой мебели, сочетающей светлую древесину и глубокую небесную синеву, заметить две закрытые двери… Живот напомнил о себе где-то между картиной с каким-то сражением над кушеткой у противоположной стены и очередным быстрым взглядом на Дана.

– Смелее, дитя, – указал мужчина на кресло напротив. – Присаживайся и поешь. Возможно, тебя стоило сначала покормить, а после погрузить в сон, но твое хрупкое состояние не оставило выбора даже мне, – он чему-то усмехнулся. – Хату?

– Мне правда можно съесть это? – Я не спешила слезать с кровати, боясь, что как только ноги коснутся пола, сон во сне закончится, и я проснусь с «поющим» животом в каком-нибудь укромном углу дома, куда взрослым не пробраться.

– Разумеется, – кивнул Дан, сделав изящный приглашающий жест рукой.

– А… а что я буду за это должна? – тянула я время, потому что каждое слово прекрасного господина лишь подтверждало мою болезненную догадку.

– Позволь поинтересоваться, дитя, помнишь ли ты, кто я? – спросил в ответ Дан.

– Добрый господин, разрешивший называть себя Даном, – выпалила я, кем он был конкретно для меня.

Моргнув, он рассмеялся, и мне показалось, что от этого звука что-то поменялось в самой комнате. Как будто в ней стало больше света и легче дышать, а, может, я просто начинала понимать, что это не сон, и пробуждение мне не грозит.

– Тогда, если я добрый господин, разве я могу потребовать плату за еду у голодного дитя?

– Ой, – я закусила губу, медленно слезая с кровати на толстый черный ковер. – Извините, я не хотела вас оскорбить, – пробормотала я, свесив голову под очередное урчание в животе. – Но… так не бывает. Я могу…

Я лепетала ему что-то о том, что могу носить письма и убираться, потому что в моем мире так все и делалось. Женщины на рынке иногда давали еду с прилавков, хлеб или фрукты в обмен на услуги, вроде сбегать и посмотреть, много ли покупателей у других торговок на противоположных рядах, или отнести что-нибудь кому-нибудь. Однажды меня накормили горячей кашей за то, что я подмела пол. Услуга за услугу. Или услуга за монеты.

– Хату. – Я вздрогнула, когда его карие глаза оказались прямо передо мной. – Милое дитя, – он нежно погладил меня по щеке костяшками пальцев, не задевая кожи кольцами. – Отныне ты под моей опекой, не трать мгновения своей новой жизни на воспоминания о прошлой. У тебя будет все, что необходимо, тогда, когда требуется, по праву, данному любым из моих имен и властью, что они в себе несут. В этих местах, – он чуть усмехнулся, – она безгранична. А теперь ешь, я не люблю повторять дважды.

Посмотрев, как я забралась в кресло, Дан вернулся в собственное, и все тарелки на столе разом придвинулись ближе. Мясо и овощи. Фрукты и сыр. Хлеб и сок. Такого богатого стола я не видела, пожалуй, никогда.

– Все, что хочешь, – правильно расшифровал мой неуверенный взгляд Каратель.

Он помог мне нарезать мясо и посоветовал жевать медленнее. Завороженная его плавными движениями и бликами пламени на серебре ножа с закругленным концом, я так и сделала, но все равно казалось, что веду себя как-то неправильно. Каждый раз, когда я воровато поглядывала на него исподлобья, опасаясь увидеть отвращение или что-то столь же ранящее, оказывалось, что Дьявол смотрит лишь на огонь в камине, словно тот что-то ему рассказывал. Иногда даже чудилось, что прекрасный господин кивал ему, будто с чем-то соглашаясь.

– Итак, Хату, – он заговорил со мной ровно в тот момент, когда я подумала, что больше еды в меня уже не влезет. – Изначально я планировал забрать тебя к себе не раньше, чем тебе исполнится шесть лет, но некоторые обстоятельства, – Дан сузил глаза, и огонь в камине стал ярче, – принесли с собой перемены. Твои комнаты все еще готовят, поэтому остаток этой ночи ты поспишь здесь, в моих покоях, – его рука едва заметно качнулась в сторону кровати, с которой я лишь недавно поднялась.

– М-мои комнаты?

– Разумеется, – утвердил Дьявол, давая понять, что мне не послышалось. – Я распорядился, чтобы твои окна выходили на сад и одно из озер, приятный вид способствует глубоким размышлениям и дарит спокойствие, которого тебе пока не хватает, – конечно, он не мог не заметить мои ерзанья.

Я раскрыла рот и тут же закрыла, понимая, что повторять за ним почти каждое слово глупо, пусть и очень хочется. В первые дни нашего знакомства это было едва ли не навязчивой идеей. Стоило лишь Дану что-то утвердить, как мне хотелось услышать это еще раз, неважно, к какому факту, вещи или событию относилась его уверенность.

– Спрашивай, Хату, этим вечером я готов ответить на все твои вопросы, малышка, – улыбнулся Каратель.

У меня в голове вертелось много чего, от самого очевидного, до куда более сложного, но первой с языка сорвалась неожиданность, которую я пыталась запрятать как можно дальше с тех пор, как открыла глаза.

– Это правда все по-настоящему?

– Да.

– И ты действительно…, тот, кто…

– Я много кто, и еще больше что, дитя. С каждым днем здесь ты будешь понимать это все сильнее, до мельчайших острых граней и отблесков, – он подпер голову рукой, положив вторую на подлокотник, смотря на меня куда серьезнее и внимательнее, чем до этого.

– А «здесь» – это где? – я вжалась в спинку кресла, заползая на сиденье так далеко, что ноги перестали касаться пола.

– Есть предположения?

Создатель правит Небесным царством, охраняемым его волей и Первыми Детьми, где в свете солнца и звезд находят покой чистые души. Под ним, созданное его волей, Царство смертных. И последнее, третье царство, Царство Тьмы и Огня, воздвигнутое вопреки его воле. Так рассказывали священнослужители, я слышала их слова, сидя у стены храма.

– Мы в… царстве Тьмы и Огня?

Дан рассмеялся. Снова. Так заразительно, что я разулыбалась и заслушалась, как иные замирают от нежных трелей птиц, празднующих приход весны.

– Нет, дитя, Подземье, как Верхнее, так и Нижнее с его бесконечностью страданий, созданы для душ, полных мрака и того, о чем мне не хотелось бы сейчас рассказывать столь очаровательному созданию, – покачал он головой, отсмеявшись. – Между смертным миром и Подземьем простирается Междумирье – место моей власти, где, помимо моих подданных, могут обитать души, не заслужившие ни Небес, ни Подземья. Сейчас мы находимся в Садах времен – моей третьей и самой удаленной резиденции, которая станет твоим домом. Завтра я покажу тебе особняк и прилегающие территории, а также представлю тем, чьи имена тебе нужно знать.

Я закусила губу, раздумывая над следующим вопросом. Тогда наивность, незнание и непонимание многих вещей служили мне защитой. Я могла спросить о чем угодно без стеснения, оглядки на приличия и страха подвоха – обязательной приправы в речи каждого, кто хоть чего-нибудь стоил в царстве Карателя.

– Что я буду делать здесь?

– Жить и взрослеть, Хату, – серьезно ответил Дьявол. – Ты будешь учиться всему, что доступно смертным детям, и постигать то, чего им никогда не узнать. Однажды, при должном старании, ты обретешь достаточно сил и власти, чтобы нести мою волю и действовать от моего имени самостоятельно, независимо от того, с кем из представителей Подземья тебе придется иметь дело.

– Но… – я оборвала себя, чувствуя привкус неправильных слов, как горькую микстуру. – Зачем это тебе? В смысле… я.

Я помню, как его глаза вспыхнули золотыми искрами, и особая нежная, слегка лукавая улыбка изогнула губы Карателя, выпуская самый честный ответ из всех, что существовали в трех царствах.

– Затем, что я так хочу.

Дьявол всегда получал то, что хотел, но его желания никогда не были спешными или похожими на капризы расшалившегося ребенка. Его «хочу» охватывало десятилетия и века, явления и территории, чужие плоть и кровь, жизнь и смерть, веру и волю. Конечно, в тот первый вечер и многие семидневья после я не осознавала и крохи от масштаба его могущества, но чему-то, проросшему тогда из моего сердца, понимание не требовалось.

Сытая и согретая, я сидела в его личных покоях и на любые вопросы, даже самые неосторожные и неуклюжие, получала не тумаки, не ругань, не крики, а настоящие ответы. Впервые за все время, что я помнила саму себя, на меня смотрели как на что-то заслуживающее внимания, доверия и заботы. В ту минуту я имела больше, чем у меня когда-либо было, и это перевернуло мой маленький, до того никому ненужный мирок.

Благодарность вырвалась наружу судорожным всхлипом. Обхватив себя руками в бесполезной попытке удержать все, что всколыхнуло участие и слова Дана, я хотела подтянуть колени к груди, но Дьявол оказался рядом раньше. Заглядывая в глаза с тревогой, он присел на корточки, и его большие пальцы стерли слезы с моих щек.

– Я расстроил тебя своей честностью, Хату?

Я замотала головой, потому что «расстроил» между ним и мной звучало самой глупой шуткой. Как может расстроить тот, кто за один день дал все, о чем я и мечтать не смела?

– Тебе… что-то не нравится, ты не хочешь быть здесь?

Я ошиблась. Вот самая глупая шутка между ним и мной.

Я и сейчас не знаю, что это было, где родилась та смелость, и как, будучи совсем несмышленышем, я распознала самое важное. Наверное, все дело в том, что я больше чувствовала, чем думала, это стало некой закономерностью, особенностью моего поведения рядом с Даном. Внимательно его слушая и понимая, что говорит Дьявол, я всегда сосредотачивалась не только на словах, но и причине, по которой они произнесены.

Я сорвалась с места и прижалась к нему, словно все еще сидела в холодной грязной луже. Пальцы сцепились в замок на шее Карателя, и он поднялся со мной, поддерживая и успокаивающе поглаживая по спине.

– Я хочу быть только здесь, рядом с тобой, – мой голос дрожал от слез и переживаний, а, может, от прежде неведомой мне нежности. – Я буду делать все, что нужно, прекрасный господин, если вы чего-то хотите, этого хочу и я.

– Хату… будь осторожна в словах, дитя. – Вернувшись в свое кресло, Дан устроил меня у себя на коленях. – Особенно в том, кому их говоришь. Слова в моем царстве такое же грозное оружие, как клинок или магия, и здесь много тех, кто готов вцепиться в любую оплошность, чтобы ею же и уничтожить.

– Другие не ты, – уверенно, пусть это смотрелось смешно в компании шмыганья и всхлипов, заявила я.

Да, я была маленькой, но не сумасшедшей, неспособной заметить очевидного. Если бы Дан хотел причинить мне вред, я не оказалась бы рядом с ним перед камином, а, скорее всего, все еще мерзла и сочиняла сказки урчащему животу. В лучшем случае.

– Устами младенца… – усмехнулся Дан, пропуская мои волосы сквозь пальцы. – Верно, Хату, я не желаю тебе вреда. Однако это не значит, что при… существенном нарушении правил этого дома или Подземья, я оставлю тебя без наказания.

– Но тогда я должна точно знать, что можно, а что нельзя, – пробормотала я, потому что провинностью в моем старом доме могло стать что угодно, а для наказания иногда и причин не требовалось.

– Разумеется, – согласился Дьявол. – Я никогда не трогаю невиновных, Хату. Это один из основных законов Подземья, каждый из которых ты вскоре узнаешь. Ты хочешь спросить еще о чем-то?

– Можно я еще тут так посижу? – неуверенно спросила я, поднимая голову. – Простите, я не хотела… – я задергалась, осознав, что веду себя неприлично и, возможно, уже что-то нарушаю, но руки прекрасного господина остановили меня, уверенно усаживая обратно.

– Разве я сказал, что мне неудобно, или такое положение меня утомляет? – мягко спросил Дан, поддев меня за подбородок и вынуждая смотреть в глаза. – Ты – удивительное создание, Хату.

– П-почему? – сглотнула я, наблюдая, как его глаза светлеют, и в них появляются золотые искорки.

– Потому что тебе, малышка, уютно на коленях у Карателя.

Всегда было и всегда будет. Независимо от того, в каком настроении я находилась и сколько мне было лет, я могла забраться на его колени, оставляя все тревоги и волнения там, за границей его кресла.

Эта привычка возникла тем вечером, когда одна маленькая девочка поняла, что больше не одна и на ее стороне сам Дьявол.

Эта привычка возникла тем вечером, когда один прекрасный господин, думавший, что знал и испробовал за свою вечность все, вдруг понял, что ошибался.

Лучше бы тогда ошиблась я.

Глава 3

Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.

Марина Цветаева

Той первой ночью в царстве Карателя, в его спальне, мне приснился кошмар.

Зародившись в ней, он рос со мной, обретал собственный характер, манеру и даже некое подобие расписания, впоследствии превратившись в кого-то, кого можно назвать заклятым другом. Со временем я научилась трактовать его, относя к последствию чего-либо или, напротив, предупреждению. Неизменным оставалось одно: дурной сон боялся Дьявола, как дрова огня, и развеивался пеплом на ветру, стоило руке Дана коснуться моей головы.

В ту ночь кошмар был последствием, галочкой, отметившей новую страницу моей жизни, или отместкой за сытый живот и мягкую постель.

Я стояла в желтой рубашке и дырявых штанах посреди ветхой гостиной старого дома, а холодный ветер дул в лицо и со спины из распахнутых дверей и окон, принося с собой крики, плач и визг знакомых голосов. Голосов, часто обращенных против меня, но теперь захлебывающихся страхом перед кем-то другим.

На пол с рук капала жидкая грязь, и каждая коричневая капля, касаясь потертых досок, превращалась в красную. Кровь. Густая и пугающая, она расплывалась вокруг, подгоняемая песней ветра, поглощала пол все быстрее и быстрее, поднималась выше, до щиколоток, впитывалась в одежду, пользуясь моим оцепенением, прежде чем показать мне их.

Белые лица с черными провалами вместо глаз. Искаженные ужасом и смертью рты. Наглядный пример, что бывает с теми, кто нарушает слово, данное Карателю.

– Хату.

Распахнув глаза, в полумраке я увидела над собой лицо Дана. Прекрасное и участливое – на нем было легко сосредоточиться, перестать захлебываться кровью и начать дышать. Еще легче стало, когда, справившись с путами одеяла, я смогла сесть и прижаться к нему перепуганным птенчиком, передумавшим вылезать из-под родительского крыла.

– Всего лишь плохой сон, малышка.

Я не помнила, как заснула и вновь оказалась на кровати, окруженной тюлем, но в спальне все еще было темно, и ночную тишину тревожили лишь мои всхлипы, сдержать которые не получалось.

Дан шептал что-то успокаивающее на незнакомом певучем языке, перебирая мои волосы и поглаживая по спине, пока не высохли последние слезы, и я вновь не поверила, что нахожусь в покоях самого Карателя, и сон был тот, что о доме и крови, а не этот – о его тепле и заботе.

– Не уходи, – пробормотала я, когда Дьявол вновь уложил меня на подушки и накрыл одеялом. Дан был в той же одежде, что и за ужином, и я боялась, что он вот-вот накинет свой белоснежный пиджак с золотыми пуговицами и исчезнет насовсем.

– Не уйду, Хату, я буду на кушетке, в этой комнате, – Дан убрал лезущую мне в глаза прядку.

– Нет, совсем не уходи, – смогла я перебороть смущение, обхватив его руку своими и потянув на себя. – Зачем тебе туда, когда здесь много места?

– Я… – что бы ни хотел сказать тогда мой прекрасный господин, он оставил это при себе, вместо слов забираясь на кровать и ложась поверх одеяла позади меня. – Закрывай глаза, дитя, этот день выдался слишком трудным для твоей пока еще хрупкой жизни.

– Мои родители правда умерли?

Я хотела и не хотела задавать этот вопрос весь вечер, но кошмар придал решительности, жажды какой-то точки, черты, разъясняющей все, что осталось за спиной.

– Да.

Дан не раздумывал и мгновения.

– Им… им было больно?

– Да.

Я закусила губу, скорее сдерживая вздох облегчения, чем слезы. Радость никогда не увидеть их оказалась гораздо сильнее осознания причины, почему этого больше не случится. Впрочем, понимай я тогда все до мелочей, не думаю, что отреагировала бы по-другому. Тем людям не было до меня дела, от них я видела лишь жестокость, недовольство и обвинения во всех грехах.

– И… – я тяжело вздохнула, не зная, как спросить.

– Что такое, Хату? – тихо поинтересовался Дьявол, когда вместо слов я только растерянно завозилась под одеялом.

– Мы же в… Междумирьи, – осторожно проговорила я пока незнакомое слово.

– Все верно.

– Но Подземье, твое царство, оно для… душ плохих людей.

– Да, души твоих родителей там, им больно и сейчас, Хату, – понял Каратель, о чем на самом деле я хочу спросить. – Я не приемлю нарушений данного мне слова, но куда больше мне претит издевательство над слабыми и беззащитными. Их души познают все, что заслужили.

Я перевернулась на другой бок, лицом к Дану, различая в полумраке лишь очертания его казавшегося мне тогда бесконечно длинным тела. Мой прекрасный господин лежал на спине, подложив под голову согнутые в локтях руки, и когда я привстала, чтобы увидеть его лицо, он посмотрел точно мне в глаза.

– Ты думаешь о моей жестокости, дитя, или сочувствуешь им?

Я покачала головой, потому что ничего подобного и в мыслях не было. Ни сочувствия, ни жалости, ни плохого о Карателе.

– Нет, я… Спасибо, Дан. Никто из взрослых никогда не отвечал на мои вопросы, и… я вовсе не думаю, что наказывать кого-то за плохие поступки – это жестокость, – призналась я.

– Потому что это справедливость. Ты смышленая девочка, Хату, – мягко проговорил Дьявол, и я вновь увидела золотые искры, вспыхнувшие в темноте его глаз. – Что?

Я поняла, что улыбаюсь, глядя на эти огоньки, лишь после его вопроса.

– Твои глаза… очень красивые.

Он тихо рассмеялся, и искр стало больше. Я зачарованно смотрела ему в глаза, видя, как скользит и исчезает каждая, словно поднимается в ночь от невидимого костра, пока они не стали сливаться друг с другом, и золото не выместило черноту полностью.

– Как бы ни была приятна беседа с тобой, моя радость, тебе пора спать.

– Твоя радость? – моргнула я. – Я тебя радую?

– Да, Хату, пожалуй, за сегодняшний день с тобой я смеялся больше, чем за последние полвека, – покивал Дан.

– Неужели, тебе так скучно и грустно быть Карателем? – не поверила я. – У тебя же, наверное, есть все…

Мой наивный вопрос развеселил его еще больше, но смех не помешал Дьяволу уложить мою голову на подушку. Время разговоров закончилось, я закрыла глаза, но тут же снова распахнула:

– Ты правда не уйдешь?

– Уйду, если по окончанию этого предложения ты еще не будешь спать, – хмыкнул Дан, но прежде, чем я успела испугаться, что рассердила его своим беспокойством, он прижал меня к себе, устраивая под рукой. – Спи и не бойся, моя радость, во всех царствах нет такого кошмара, который не боялся бы меня.

И это было правдой. Никто не мог сравниться с Карателем в умении наводить ужас: дух, человек, демон, падший или небесный – он мог заставить дрожать от страха любого, однако для меня с той поры всегда было страшнее иное: перестать быть его радостью.

***

Мое первое утро в Междумирьи пахло горячим хлебом и ягодами, ласкало теплом и пело голосами птиц, которых прежде я не слышала.

– Доброе утро, Хату, – поздоровался Дан, и, открыв глаза, я шумно выдохнула, увидев его совсем близко.

Каратель сидел на корточках перед кроватью, сложив руки на ее краю и опираясь на них подбородком. Медово-золотистые глаза смотрели лукаво, губы изогнула легкая улыбка, и пышные черные волосы переливались в свете солнца, лениво заглядывающего в окна, свободные от тяжелых штор. Их, как и синий тюль балдахина, кто-то красиво собрал тонкими серебристыми шнурками.

– Ты не ушел!

– Я же сказал, что не уйду, – мягко, как кошачьи лапы по песку, утвердил Дан, и я улыбнулась, поняв, что день сменил ночь, но вокруг ничего не изменилось. Мое новое имя все еще при мне, и прекрасный господин, что даровал его, никуда не исчез. – Если я говорю, что что-то сделаю, значит, так оно и будет.

Вскоре я узнаю, что истинности этой фразы его подданные больше боятся, чем уважают, хотя последнее, конечно же, тоже. Страх и уважение были неотъемлемыми спутниками Дана, глашатаями его приближения и свитой, поддерживающей порядок. Уважение склоняло к земле, а страх не позволял поднять глаз, пока Каратель не пройдет мимо, или не обратится лично. Но я была его радостью, а той не знакомо ни первое, ни второе. Пусть пока она об этом и не догадывалась.

– Доброе утро, – запоздало ответила я, приподнимаясь на локтях, и Дан выпрямился, отходя от кровати.

Мне показалось, что солнечные лучи последовали за ним, вспыхивая на золотой вышивке длинного черного пиджака, из-под которого выглядывали алые манжеты и воротник рубашки. Увлеченно рассматривая Карателя в свете дня, я с трудом принимала мысль, что он реален, как и мое нахождение возле него. Однако на то, чтобы убедиться, что это все правда, ушла целая декада.

– Хату, познакомься, это Ксена, – мужчина кивнул куда-то вправо, и я ойкнула, неожиданно увидев там высокую темноволосую женщину в строгом черном платье. Она не двигалась и походила на тень. Безмолвная, тонкая и незаметная. Став старше, я приму это за неоспоримое преимущество, но тогда, в первую встречу, Ксена немного испугала меня.

– Ксена – твоя бонна. Она будет присматривать за тобой, заботиться о твоем здоровье, времяпрепровождении и всем необходимом.

Ее голубые глаза, два сверкающих озерца на бледном, как побеленный камень храма, лице смотрели участливо и тепло. Взгляд напомнил о торговках на рынке, пытавшихся дать мне еды незаметно от владельцев лавок. Тонкие губы изогнулись в улыбке, и женщина склонила голову, демонстрируя искусные переплетения волос, подхваченных костяным гребнем, украшенном черными листьями. Края их были острее ножа, а четыре зубца, тонкие, длинные и смертоносные походили на крошечные пики или мечи. Однажды этот гребень спасет мне жизнь, но пока солнце бликовало на его листьях, заставляя искриться, точно снег на морозе.

– Доброе утро, госпожа Хату, – поздоровалась Ксена низким грудным голосом, и я поняла, что она гораздо старше, чем я подумала сначала, и листопад ее жизни вот-вот обернется метелью.

– Здравствуйте, – пробормотала я после красноречивого кивка Карателя.

– Я оставлю вас на время, – подмигнув мне, Дан направился к выходу, и Ксена низко присела, склонив голову и застыв так, пока за ним не закрылась дверь.

– Как мне… правильно к вам обращаться? – осторожно спросила я, надеясь, что отсутствие моего прекрасного господина не скажется на ее поведении.

Уже тогда я знала, что, на глазах у более сильных, некоторые ведут себя совершенно иначе, чем есть на самом деле. Например, моя родная мать превращалась в саму кроткость и покорность, выпрашивая милостыню у стен храма, но запросто могла вцепиться в волосы любому попрошайке, занявшему ее место на рынке.

– Ровно так, как представил меня повелитель, госпожа Хату, – мягко подсказала Ксена. – Просто «Ксена». Вы – госпожа этого дома, и вам не требуется никаких дополнений для обращения к его слугам или страже. А сейчас вас необходимо привести в порядок перед завтраком и прогулкой по окрестностям.

Я уверена, что по времени ей потребовалось менее половины утренней службы в храме, чтобы превратить меня в девочку, заслуживающую просыпаться среди роскоши и иметь при себе бонну.

За одной из дверей в покоях Дана оказалась просторная купальня, заполненная водой, с ней соседствовала купель с одной стороны и открытая кабина с лавкой с другой. Блеск мрамора и сияние отполированного дерева, золотые краны и серебряные лесенки, высокие плетеные корзины у одной стены и ряд витражных окон на другой.

Я вертела головой и рассматривала все вокруг с приоткрытым ртом, ведь никогда прежде не встречала такой красоты. Если не считать лица Карателя, увиденного впервые вчера. Ксена говорила что-то о разрешении повелителя воспользоваться сегодня его личными покоями, про необходимость чистоты и водных процедур…

Я невнимательно слушала, слишком занятая разглядыванием витражей, представляющих переплетение деревьев, узоров, цветов и листьев. Из изображений мне были знакомы только белые водные девы, алые осенние костерки и желтые циркулосы, букеты которых дарили мужья женам на годовщину свадьбы.

– Так как мы находимся в Садах времен, здесь изображены цветы всех трех царств, – пояснила Ксена, проследив за моим взглядом.

Я не заметила, откуда тогда она достала одежду и заколки, но из ванной Карателя впервые показалась настоящая Хату – девочка с идеально расчесанными и собранными с боков черными волосами в небесно-голубой блузе и синих широких брюках с юбкой. Все вещи выглядели в сотни раз дороже, чем даже те, что носили дети правящих столицей. Гексе было запрещено долго рассматривать что-то подобное, Хату могла касаться мягких тканей и прохладных металлов в своей прическе по праву.

– Как ярок свет звезды, что дарит нам надежду, – с улыбкой проговорил Дан, успевший вернуться в кресло перед камином. – Присаживайся, Хату.

Его пальцы едва оторвались от подлокотника, но Ксена сразу же присела в глубоком реверансе, склонив голову, и покинула комнату, чуть заметно улыбнувшись мне на прощание.

Немного позже я пойму, что взгляда и, тем более, слов Карателя удостаивались лишь два вида созданий: те, кто был ему интересен и те, кого он собирался покарать. Первых было гораздо меньше последних, но Ксена, обычная душа, отрабатывающая грехи своего земного пути служением в резиденции Междумирья, к ним не относилась.

– Что это значит? – спросила я, забравшись на указанное место.

– О чем ты, дитя?

– О том, что ты сказал про звезду и надежду?

– Ах, это, – Дан откинулся на спинку кресла. – Ешь, Хату, я расскажу тебе эту историю.

Мой прекрасный господин знал красивые легенды всех народов смертного царства, и его глубокий бархатный голос переносил к любому из их героев одинаково хорошо и в свете солнца, и под покровом темноты. Его рассказы учили, наставляли, поясняли сложные вещи просто, а простые незабываемо, и они не могли закончиться.

Так, приступив к своему первому завтраку под именем Хату, я слушала о путешествии прекрасного юноши сквозь вечную темноту. Одинокий и несчастный, он так сильно надеялся, что в мире есть что-то, кроме нее, что его надежда превратилась в звезду, чей свет прорезал тьму и указал путь к золотым полям и пышным садам, полных жизни и тепла.

Жаль, что, дав мне имя «яркая звезда», Дан ошибся.

В нашей истории я оказалась тьмой.

Глава 4

За какие грехи тебе дана эта способность: возбуждать в людях такую преданность?

Стивен Кинг «Темная Башня»

Выходить из комнат Дана было скорее нервозно, чем страшно. Глупо бояться чего-то, когда рядом шагает сам Каратель, и твоя персона не вызывает у него недовольства. А недовольство повелителя все его подданные ощущали так же, как мыши поступь кота по амбару. Глупо, и все же я испугалась, не успели мы пройти и трех шагов по толстой ковровой дорожке, расшитой красными, золотыми и коричневыми листьями.

– Ой! – судорожно вздохнув, я спряталась за ногой Дана, схватившись за полы его длинного пиджака.

Непонимающе посмотрев на меня, мужчина перевел взгляд вперед, на того, чей вид заставил меня юркнуть в ближайшее укрытие. Самое надежное во всех трех царствах, пусть я тогда и не понимала этого.

Там, в начале светлого коридора, называемого жителями резиденции «Осенней тропой», стояло существо с копытами вместо ступней, алой кожей и толстыми крепкими черными рогами, растущими прямо изо лба. Больше всего он напоминал получеловека-полубыка, одетого в черную форму. Чудище стояло прямо, не шевелилось и смотрело перед собой, сложив руки на рукояти секиры, упирающейся смертоносным концом в пол.

– Как думаешь, кто это, Хату? – мягко спросил Дан, не спеша ни отрывать мои руки от своей одежды, ни прогонять монстра. Вместо этого он погладил меня по голове.

– Демон? – пискнула я.

– Верно. Ты помнишь, в чьем доме находишься?

– В твоем.

– Кому служат демоны?

– Тебе, – чуть спокойнее ответила я, все еще держась за ткань его пиджака, но уже не стискивая так сильно.

– Так и есть, – кивнул Дан. – Его зовут Рюкай, и он из клана Кровавых чертей. Рюкай?

Демон двигался быстро, гораздо грациознее быка и будто не чувствуя тяжести оружия в руках. Остановившись в двух шагах от Карателя, он поклонился, так глубоко, что я рассмотрела железные наконечники на его рогах.

– Рюкай, ты знаешь, что будет, если ты причинишь вред этому дитя?

– Подобное вызовет ваше недовольство, повелитель, – пробасил Рюкай, не разгибаясь.

– Что значит мое недовольство?

– Мучительную смерть, – сглотнул демон.

Только тогда я заметила хвост, которым демон обвил собственную ногу. Кончик сверкал стальным острием, еще одним устрашающим оружием. Весь внушительный арсенал не служил ему защитой от собственного страха и, тем более, гнева Карателя.

Дьявол разрешил Рюкаю вернуться на место, и я задрала голову, почувствовав его взгляд.

– Страх – это ожидаемый гость, но плохой помощник, Хату. Ты можешь усадить его, подкармливать и разговаривать с ним, и он всегда будет просить тебя быть осторожной, но он никогда не должен хозяйничать в твоем доме. – Дан провел большим пальцем по моему лбу, словно что-то стирая. – Ты понимаешь, о чем я?

– Можно бояться, но нужно думать. Если бы я подумала, кто ты, кто он, и где мы, то не испугалась бы.

Это было легко, потому что о страхе я знала многое. Он правда помогал действовать и подсказывал, когда бежать, а когда затаиться. И Дан не ошибался: каждый раз, когда я позволяла страху командовать, мне доставалось.

– Умница, – улыбнулся Дан. – Сейчас мы в Осеннем крыле резиденции, на третьем этаже. Здесь находятся мои личные комнаты, гостиная и покои моих приближенных, весь второй занимают библиотека и мой кабинет.

Каратель небрежно кивнул на роскошные двери, а я впервые заметила на стенах картины, в основном, в красках осени. До этого все внимание сосредоточилось на Рюкае, но демон даже не шевельнулся, когда мы прошли мимо.

Ковровая дорожка привела нас на просторную лестничную площадку, огражденную отполированными до блеска мраморными периллами. Широкие длинные ступени лестниц вели вверх и вниз с обеих сторон, походя на гигантские подковы, отражающие друг друга.

– На четвертом, под самой крышей, Летний луг – мансарда с гостиной и домашним садом. Вероятно, там будут проходить некоторые из твоих занятий. Напротив Осеннего…

Дан кивнул прямо, на коридор, охраняемый еще одним демоном с пучком серебряных волос на макушке и серой кожей. Я не заметила у него ни рогов, ни копыт, но его глаза были белыми, как у незрячего старика, побиравшегося у храма по соседству с нами. На его поясе висел длинный широкий меч в ножнах, и я ни на секунду не поверила, что страж слеп.

– Это Йорх, демон из Белых кошмаров. Догадаешься, как называется крыло, которое он охраняет?

– Весеннее? – предположила я, поскольку узор ковровой дорожки менялся с осенней листвы на зеленые побеги и распускающиеся цветы.

– Совершенно верно, – улыбнулся Дан. – Там твои покои, несколько гостевых комнат и зал досуга, посмотришь их после обеда.

Мы спустились на этаж ниже, на границах лестничной площадки несла стражу еще пара воинов, похожих на людей, только у одного с копьем – вместо волос были зеленые побеги с колючками, заплетенные в косу, а у второго два странных изогнутых меча на поясе, острые уши и торчащие изо рта клыки. Дан представил их как Крьёна из Терзателей душ и Аола из Несущих боль.

– А… а что на втором этаже Весеннего крыла? – спросила я, опасливо покосившись на обоих стражей. Названия их кланов пугали сами по себе, пусть на тот момент я и не знала, что в точности они означают и за какие заслуги даны, но их выразительность не оставляла большого простора для догадок.

– Несколько кабинетов, в которых будут проходить твои занятия, гостиная и малая трапезная с террасой. – Дан сложил руки за спиной, кивнув на лестницу: – Весь первый этаж принято называть Зимним холлом.

Я знала, что сейчас прозвучит что-то связанное с зимой, потому что ковровая дорожка сменила листопад и зелень на серебряные снежинки, мерцающие на темно-синем фоне.

– Это холл, – мужчина очертил рукой огромное пространство белого мрамора и древних гобеленов, изображающих сражения с немыслимыми чудовищами и пиры. – Каждый гость приходит отсюда, – Дан кивнул на высокие двустворчатые двери, больше напоминающие ворота, возле которых несли стражу еще два демона, таких же, как Рюкай. – Жители резиденции используют этот выход, чтобы попасть во внутренний двор и сады, – Дьявол завел меня за лестницу, указывая на другие двери, гораздо меньше парадных.

Демоны стояли и там. Эта двойка была вооружена алебардами и не походила на тех, кого Дан уже успел мне представить. Высокие и худые, с приплюснутыми носами и тонкими, едва заметными губами, они пугали даже больше, чем увиденный первым Кровавый черт.

– Пьющие жизнь, – указал Каратель, заметив мой взгляд и руку, вновь ухватившуюся за край его пиджака. – Хату?

– Я… Хорошо, – пробормотала я. – Сколько их всего?

– Демонов? Тысячи, – легко ответил Дан, ведя меня в правый коридор. – Кланов – семь. Об их особенностях, возникновении, возможностях и положении в моем царстве ты узнаешь в процессе учебы. Мы идем в большую трапезную, где я обычно ужинаю в скромной компании приближенных. Прямо сейчас они ждут знакомства с тобой.

– Со мной? З-зачем?

– Ты – дитя, выбранное мною, – приподнял бровь Дан. – Смотреть на тебя – уже честь. Выпрями спину, Хату, и сияй гордо.

Это наставление Карателя я повторяла себе из года в год, черпая из него решимость и силу в особо трудные времена, подбрасывающие казавшиеся неразрешимыми проблемы и пугающие сложности. Иногда оно было первым, что я говорила своему отражению в зеркале, настраиваясь на новый день.

Проходя мимо дверей, Дан пояснял, что за ними: большая гостиная, зал реликвий, музыкальная комната … В противоположной части, под Осенним крылом, находились помещения для слуг от их комнат и прачечной до кухни и кабинета управляющей резиденции – Дьявол обозначил, что мне там делать нечего.

Коридор также сиял белизной и полированным мрамором, продолжая тему зимы: золотые ручки дверей и рамы батальных картин, синие вазы с белыми цветами в углах и небольших нишах, ковровая дорожка по которой кружились серебристые снежинки… Я вертела головой во все стороны, стараясь рассмотреть все разом, пусть по началу от такого количества света, блеска и сверкающего убранства слепило глаза.

Белый, холодный и официальный – Зимнему этажу было предназначено отсеивать посетителей резиденций, пропуская к уюту верхних и, тем более, источающей тепло мансарде, лишь избранных. Исключая слуг и стражу Садов времен, а также малочисленных учителей, полноправных жителей резиденции оставалось всего пятеро: Дан, я и троица, ожидавшая нас в трапезной.

Подмигнув мне, остановившись перед белыми дверьми, Дан шагнул к ним, и они плавно распахнулись, открывая просторную коричнево-золотую комнату. Но ни длинный прямоугольный стол с тремя вазами цветов, ни камин у противоположной стены, ни огромные картины, посвященные различным значимым для Подземья трапезам, ни свисающие с потолка люстры и другие роскошные предметы не привлекли моего внимания в первые мгновения. Все оно оказалось во власти трех бессмертных, одинаково почтительно кивнувших Дану и посмотревших на меня.

Двое мужчин и женщина, они были столь же различны, сколь и похожи. Словно три стихии, каждый из них обладал собственной красотой и норовом, но все они источали опасность. В их внешности не было ничего демонического или отталкивающего, но от пристальных немигающих, нечеловеческих, взглядов становилось так же не по себе, как от названий кланов стражей.

Я не увидела никакого оружия, но оно им не требовалось ради демонстрации, предостережения или украшения. Как и Карателю. Когда дело касалось этой четверки, любое оружие в их руках появлялось лишь для того, чтобы воспользоваться им и подарить кому-то смерть.

Смуглая миниатюрная женщина с длинными черными волосами, забранными в высокий хвост, подошла ближе, улыбнувшись мне. Ее алые одежды напоминали мои, похожие брюки с юбкой, только вместо легкой блузы наглухо застегнутый пиджак с высоким воротником, двойным рядом пуговиц и эполетами, украшенными черными драгоценными камнями и бахромой из тонких серебряных цепочек.

Справа от нее остановился высокий мужчина, и я не заметила, когда он сделал шаг. Русые волосы по плечи убирали от лица тонкие косички у висков, сцепленные на затылке. Белоснежная кожа лица и рук резко контрастировала с черными одеяниями воина, на плечах его сверкали те же эполеты, только камень был прозрачным. Мужчина не улыбался и не хмурился, темные глаза смотрели с интересом, таким же сдержанным, как и он сам.

Второй мужчина, встав слева от женщины, разительно отличался от того, что справа… во всем. Крепкий и коренастый, он улыбнулся мне и озорно подмигнул, словно мы уже были друзьями и хранили какой-то общий секрет. Темно-синие одежды подчеркивали яркие голубые глаза, черные волосы, гордые победители расчески, торчали в разные стороны как указатели, и все в нем бурлило и кипело, даже когда он стоял на месте. В отличие от спутников, у него был длинный плащ на перевязи до пят и высокие черные сапоги с металлическими носами, а на поясе висело множество бархатных и холщевых мешочков.

Дан прервал мое молчаливое напряженное созерцание невесомым прикосновением к спине. Задрав голову, я наткнулась на легкую улыбку и подбадривающий кивок. Прекрасный господин хотел, чтобы я представилась сама.

– Здравствуйте, меня зовут… Хату, – мой голос немного дрогнул и истончился, но имя прозвучало четко, и рука Карателя одобрительно погладила плечо.

– Здравствуй, Хату, я – Хирн, Ищейка Карателя, Хозяин Пяти Великих Свор и Первый охотник Подземья, – черноволосый улыбчивый мужчина присел на одно колено и протянул мне руку. Звякнули цепочки скрытых плащом эполет. Я осторожно вложила свою ладонь в его, и он мимолетно коснулся тыльной стороны губами.

– Ты смущаешь ребенка! Сколько ей, по-твоему, лет? – фыркнула женщина, прежде чем отпихнуть Хирна ногой и наклониться ко мне под его возмущенное ворчание. Ее волосы соскользнули через плечо и упали плотной, скрывшей нас от Дана, завесой. – Здравствуй, Хату, меня зовут Тунрида, – она перехватила мою руку и осторожно сжала. – Я – Сеть Карателя, главный Казначей Подземья. Ты, дитя, выбранное повелителем, можешь звать меня Ида.

– Очень приятно, – промямлила я. – А… – я выглянула из-за нее спины на поднявшегося Хирна: – Вам не больно?

Короткую паузу взорвал откровенный хохот Дана, к которому тут же присоединились Хирн и Тунрида. Улыбнулся даже пока не представившийся мужчина.

– Нет, Хату, ему не больно, ему привычно, – отсмеявшись, ответила Тунрида. – Наш охотник так любит ёрничать, что его то и дело приходится придерживать за…

Хирн закатил глаза:

– Не ты ли только что намекала на юный возраст Хату?

– Как ты думал, я продолжу эту фразу? – поинтересовалась Ида, и я хихикнула. – Видишь, нелепость твоих подозрений понял даже ребенок.

– По-моему, она считает нелепыми нас обоих, Туни, – подмигнул мне Хирн.

Туни? Наверное, Тунриде не очень нравилось это имя, потому что ее темные глаза недобро сузились на охотника. Я с трудом сдерживала улыбку – перепалка между ними больше говорила о дружбе, чем о ссоре.

– И у Хату для этого есть все основания, – заговорил русоволосый. – Здравствуй, дитя, я – Ариман, Меч и Щит Карателя в Трех Царствах.

Ариман не протянул ко мне руки, лишь сдержанно поклонился и я, без сторонней подсказки, неуклюже повторила за ним. Покосившись на Дана, я отметила, что он снова склонил голову, безмолвно отвечая на что-то Карателю, и отступил к Тунриде и Хирну.

Воин, охотник и казначей Карателя, три могущественных бессмертных, непоколебимо верных его воле и слову до последнего вздоха и капли крови, стояли передо мной, четырехлетней мышкой из смертного царства, боясь напугать.

Позже, изучая этикет Подземья и его особенности, я вспомню этот день и пойму, что для первой встречи вся свита Карателя выбрала парадные одежды со знаками отличия, выказав не только уважение, но и отношение к моему появлению подле Дьявола как к праздничному событию.

– Можете возвращаться к своим обязанностям, – спокойно проговорил Дан, и все трое, взглянув на меня еще раз, растворились в воздухе, исчезли без дыма, ряби и искр.

Вытаращившись на пустоту, где они только что стояли, я изумленно уставилась на Карателя:

– Это… Как это?

– Ты спрашиваешь, что это было, или как оно называется? – усмехнулся Дан.

– И то, и другое, – чуть подумав, заявила я.

– Что ж, это называется «перенос» – мгновенное путешествие из одной точки пространства в другую благодаря силе воли, питающей магию.

– То есть… Они захотели где-то оказаться и… сразу же перенеслись туда? Этому можно научиться? А я так смогу? А…

Дан расхохотался, и я умолкла на полуслове, поняв, что снова насмешила его.

– Возможно, однажды у тебя получится перенестись, моя радость, но для этого понадобится приложить много усилий и хорошо учиться. Сила воли для магии, что ветер для бури. Чем она сильнее, тем мощнее результат и шире круг возможностей.

– Я буду стараться, – серьезно пообещала я.

– В этом я не сомневаюсь, – улыбнулся Дан, и его глаза вспыхнули золотом в солнечном свете, падающем из окна. – Идем, Хату, пора показать тебе сады резиденции.

Сады – звучало слишком скромно, чтобы охарактеризовать красоту, окружающую четырехэтажный особняк со всех сторон, но сначала мне пришлось узнать кое-что неприятное.

Вернувшись к дверям, охраняемым Пьющими жизнь, Дан провел меня во внутренний двор, основательно утоптанный и присыпанный песком. У стены дома, под навесом, возвышалась деревянная стойка с посохами, короткими дубинками и еще чем-то, похожим на мечи и копья, но без железа.

– Двор используется для тренировок воинов и наказаний, – пояснил Каратель, заметив мой взгляд.

– Наказаний? – я сглотнула, разглядев чуть дальше стойки стеллаж с кнутами и розгами и несколько странных черных чаш на треногах.

– Стража резиденции, как и штат ее слуг, порой могут нарушить некоторые правила, забыть, где они находятся и чем должны заниматься. Удары плетьми, смоченными в определенных растворах, при верном количестве повторений лечат эту забывчивость.

Я нехотя посмотрела на стеллаж с кнутами еще раз, когда мы с ним поравнялись. Живот закрутило, и рука сама, в очередной раз, схватилась за пиджак Карателя. Остановившись, он вопросительно посмотрел на меня, и я нерешительно замялась, не зная, как точно спросить, и нужно ли вообще.

– А… а если я что-то нарушу, ты вчера сказал, что меня будет ждать наказание… – смешавшись, я замолчала наполовину оттого, что потеряла мысль, наполовину оттого, что его брови поднимались все выше с каждым словом.

Опустившись на корточки, Дьявол перехватил мои руки в свои:

– Ты под моей защитой, дитя. Это значит, что применять к тебе телесные и любые другие наказания имею право только я. Поверь, Хату, твоя провинность должна быть очень и очень серьезной, чтобы заслужить публичную порку от моей руки. Понимаешь?

Высвободив ладони, я обняла своего прекрасного господина за шею. Никто никогда не говорил мне, что я под его защитой. Никто никогда не дарил мне ее. Особенно, мои родители, на деле представлявшие для меня даже большую опасность, чем незнакомцы. Погладив по спине, Каратель выпрямился вместе со мной в кольце его рук, будто поняв все, что я не могла выразить словами.

Несколько раз мне доводилось наблюдать, как Дан лично приводил в исполнение приговоры, и во всех царствах не нашлось бы более справедливого и, вместе с тем, неумолимого судьи и палача, чем Дьявол. За одним крохотным исключением.

Наказывая саму себя, я превзошла его в жестокости, рискнув на самое страшное наказание. Единственно соразмерное моему проступку.

Глава 5

У девчонок всё можно узнать по лицу – выдержки у них никакой.

Марк Твен «Приключения Тома Сойера»

Сады времен были чем-то гораздо большим, чем величественный особняк с просторным внутренним двором и роскошной подъездной аллеей, хвастающей фонтаном, в живописном уголке природы.

Помимо дома для Карателя и его свиты, резиденция располагала огромной конюшней, казармой для стражи и тремя постройками для слуг, вмещающими в себя, как сообщил Дан, две сотни смертных душ. От того, где жил слуга, зависело, где он работает: в доме, садах или конюшнях.

Все здания были равноудалены друг от друга, разделены буйством зелени, цветов, изгородей и соединены узорчатой брусчатой дорожкой. Точнее, мне казалось, что это узоры, пока в семь я не начала изучать руны Подземья и не поняла, что вся непрерывающаяся, закольцованная извилистая дорога, будто нить невидимой иглы, сшивающей между собой части резиденции, напитана охранной и защитной магией.

Благоухающее царство растений брало свое начало от ворот заднего двора. Всего несколько шагов по дорожке, и Дан пронес меня сквозь зеленый коридор к перекрестку, украшенному клумбой желто-красных примул.

– Выбирай сторону, Хату, в конце пути мы все равно окажемся здесь, независимо от направления, – разрешил Каратель с легкой полуулыбкой, и я сделала шажок вправо.

– Мы сделаем круг? – предположила я.

– Скорее пройдемся по каждому лепестку огромного цветка или грани пятиконечной звезды, – пояснил он. – Если посмотреть на резиденцию с высоты птичьего полета, то вся ее территория напоминает звезду.

– Почему она так называется? Сады времен, – поинтересовалась я, когда за первым же поворотом дорожки показалась аллея фруктовых деревьев.

– Потому что в них сплетается прошлое и настоящее, рождающие будущее. Один мудрец как-то сказал мне, что нет истории правдивей, чем та, которую рассказывает природа. Цветы не лгут, деревья не оправдываются, а почва не прячется. Они есть, и потому они – история своего времени, события и места. Посмотри сюда, – Дан присел на корточки возле куста с яркими голубыми цветами. – Это сапфириум, тысячелетия назад его цветы добавляли в напиток для особ королевских кровей, как знак бесконечного уважения и признания их мудрости. Сейчас в смертном царстве не осталось ни одного сапфириума.

– Почему? – округлила я глаза, погладив нежные лепестки. – Он такой красивый…

– Потому что, когда смертное создание желает что-то истребить или исказить, оно не знает пощады, – серьезно ответил Дан. – Однажды кровавый правитель сделал этот цветок символом своей власти, и восставший народ уничтожил не только его, но и все, что было с ним связано.

– Но здесь сапфириуму, – я старательно проговорила название, – ничего не грозит?

– Нет, здесь о нем, как и о любом другом растении, заботятся души смертных и моя воля, – выпрямился Дан.

Мы прошли дальше, под аркой переплетших ветви деревьев с широкими и заостренными изумрудными листьями, которые Каратель назвал «эхраимы». Они тоже исчезли из смертного мира, вырубленные в пользу человеческих замков и посевов. Эхраимы образовывали пары и даже семьи, переплетаясь ветвями с ближайшими из своего вида, и когда-то под ними люди приносили священные клятвы и заключали нерушимые союзы.

Позже, позабыв про всю нервозность, вызванную встречей с демонами и свитой Карателя, я бегала от одного куста к другому, восхищаясь то разноцветными бутонами, то деревьями с листвой, похожей на птичье оперение, то ковром синего мха с голубыми разводами, то неизвестными пташками, чирикающими и поющими где-то высоко в кронах.

Посмеиваясь над моими восторгами, Дан называл каждый цветок и немного рассказывал о нем, например, в какой стране смертного царства он все еще есть и что означает. Неторопливо мы миновали фруктовые аллеи, «солнечные» рабатки, заполненные различными цветами желтого, оранжевого и красного окраса, небольшой пруд, окруженный ивами и полный водных растений, и поднялись по дорожке выше, к конюшням.

– Лошади, – восхищенно выдохнула я, остановившись.

Семь лошадок с пышными гривами и хвостами паслись на огороженном лугу под присмотром пяти людей в коричневой форме и трех стражников с серебряными волосами.

– Это из Белых кошмаров, да?

– Верно, – подтвердил Дан. – Полагаю, ты никогда не каталась на лошади?

Я покачала головой. Лошадь, даже самая старая и больная, была не по карману моим родителям, да и зачем? Прежде мне доводилось видеть верхом только солдат и правящих столицей.

– Идем, – Каратель направился прямо к загону, и, едва его завидев, стража согнулась почти пополам, а люди в коричневом упали на колени там, где стояли, прижав руки к земле и склонив головы.

Небрежно махнув ладонью, Дан распахнул калитку и сделал приглашающий жест. Я скользнула в загон, и Дьявол коротко свистнул. Коричневая кобылка дернула ушами и тихонько заржала, словно приветствуя, прежде чем потрусила к нам. Моя рука вновь стиснула край пиджака Карателя, я вжалась спиной в его ноги, потому что вблизи лошадь казалась огромной, хотя на самом деле она была самой маленькой из всех.

– Итак, – Дан погладил меня по плечу, успокаивая. – Хату, познакомься, это Летяга. Летяга, это Хату.

Морда лошади оказалась прямо передо мной, большие черные глаза заглянули в мои, широкие ноздри затрепетали, а потом ее огромный холодный и влажный нос ткнулся прямо мне в шею. Я издала какой-то непонятный звук, и лошадь отступила, зафыркав и демонстрируя зубы. Внушительные и очень опасные на вид.

– Летяга, у меня для тебя крайне ответственное задание, – серьезно заговорил Дан, положив ладонь ей на морду. Теперь черные глаза смотрели на Карателя, как будто она понимала все, что он говорит. – Хату никогда не сидела на лошади. – Летяга дернула ушами, словно не могла поверить в такую нелепость. – Могу ли я доверить тебе ее первую поездку?

Лошадь громко фыркнула, и Дан убрал руку, посмотрев на меня:

– Между наездником и его лошадью должно царить доверие, Хату. Всадник обязан заботиться о лошади и относиться с уважением к ее жизни, и тогда она сделает все, чтобы наездник не пострадал даже в самой стремительной скачке.

Откуда-то со спины донеслось громогласное ржание, кто-то вскрикнул, обернувшись, я увидела, как несколько людей бегут к конюшне, из которой повалил… пар? Лошади в загоне с нами заволновались и заржали на разные голоса. Дан обхватил мои плечи, удерживая на месте.

– Гадес, еще один вечер без яблок, – проговорил Каратель, и его слова, несмотря на тихий голос, рассекли воздух хлыстом, долетев до конюшен.

Послышалось обиженное, как мне показалось, ржание, пар рассеялся, и люди, что бежали в ту сторону, обернулись и глубоко поклонились Карателю. Лошадки в загоне и Летяга успокоились.

– Что это было? – полюбопытствовала я.

– Кто, – поправил Дан, усмехнувшись. – В тех стойлах находятся тьмати – скакуны, в чьих жилах течет кровь и тьма Подземья. Ездят на них преимущественно бессмертные высокого положения в моем царстве. Это особенная порода, весьма своевольная и почти бессмертная, – пояснил Дан. – Сейчас ты слышала Гадеса – моего скакуна. Очевидно, ему пришелся не по нраву мой разговор с Летягой.

Не пройдет и пары подлуний, как я пойму, что Гадес – самый страшный кошмар конюхов резиденции. В насмешливых шепотках слуг не раз прозвучит вопрос, кого же работники конюшни боятся больше: Карателя, или его тьматя.

– Обычно, лошадь готовят к верховой езде заранее, сам хозяин или подручный, – Дан кивнул в сторону людей в коричневом, занявшихся своей работой. – Нужно тщательно почистить живот и все, чего будет касаться подпруга. – Мужчина коснулся спины Летяги, и поверх нее из ниоткуда появилось что-то вроде одеяла. – Это вальтрап, он впитывает пот, защищает лошадь от ран, мозолей и других неприятностей, которые может причинить долгая езда, а также помогает правильно закрепить седло.

Поверх одеяла, с еще одним прикосновением Дана, возникло маленькое черное седло с короткими стременами и кучей ремней.

– Это подпруга, стремена и сидение, – поочередно указал Дан на составляющие седла, прежде чем показать мне, как закрепляется подпруга. Летяга даже не шевельнулась, когда Каратель застегивал широкий ремень, скользнувший у нее под животом. – Что еще нужно для езды?

– Поводья? – предположила я.

– Верно, но от них нет толку без уздечки, – кивнул Дан, касаясь морды Летяги, вмиг оказавшейся от ушей до подбородка в ремешках. – Поводья крепятся к удилам, вот сюда, – в руках мужчины возник длинный ремень, и он пристегнул его концы у колец чуть выше рта лошади. – Теперь можно садиться в седло.

Прекрасный господин оторвал меня от земли и поднес к спине Летяги, указывая как лучше сесть. До конца не веря в происходящее, я обнаружила себя верхом на лошади.

– Дыши, Хату, – напомнил Дан с улыбкой, придерживая Летягу под уздцы, и я выдохнула, поняв, что задерживала дыхание. – Хорошо. Теперь протяни руку, похлопай ее по шее и подержись за гриву.

Я осторожно дотянулась, легонько похлопала горячую мягкую шею и зарылась пальцами в гриву, не сдерживая улыбки.

– Лошадь очень хорошо улавливает чувства своего всадника: если спокойно ему, спокойна и она, – продолжил Каратель. – Ты будешь учиться верховой езде, это необходимый навык во всех царствах, но поначалу стоит привыкнуть и освоить самое простое. Движение во время обычного шага. Прижми колени к ее бокам, выпрями спину, вот так, – одобрительно кивнул он, а потом зашагал по лугу, ведя за собой Летягу, и я схватилась за крюк впереди седла, охнув.

Мы прошли три больших круга по загону, и, слушая Дана, рассказывающего о верховой езде, я все больше ощущала себя… правильно. Мне нравилось, как ровно дышала подо мной Летяга. Нравилось чувствовать ногами теплые бока и ритм ее шагов, гладить гриву и видеть улыбку Карателя, считывающего мой восторг от этого внезапного урока. Уже тогда я знала, что езда верхом станет одним из моих любимых занятий, и не ошиблась.

– Понравилось? – поинтересовался Дан, сняв меня с Летяги и передав поводья остановившемуся рядом с ним мужчине.

– Очень! – выпалила я, и Дьявол широко улыбнулся, сверкая золотом глаз.

Велев расседлать Летягу и унести все снаряжение в конюшню, потому что отныне оно принадлежит мне, Дан погладил Летягу, и я последовала его примеру, больше не страшась ее размеров и поведения.

– Сколько здесь лошадей? – спросила я, когда мы вышли за ограду обратно на брусчатку.

– Сейчас девять обычных и четыре тьматя.

– Остальные три тьматя – лошади Аримана, Тунриды и Хирна? – догадалась я. – Ты сказал, что на них могут ездить только бессмертные высокого положения.

– А ты очень внимательно меня слушаешь, что не может не радовать, – подтвердил Дан, и я зарделась. – Надеюсь, что это распространится и на твоих учителей.

– Конечно! Я буду хорошо учиться, обещаю!

Дан рассмеялся.

– Почему ты смеешься почти над всем, что я говорю или делаю? – насупилась я.

– Потому что почти все, что ты говоришь и делаешь, доставляет мне радость, Хату, – легко развеял мои подозрения Дан, и я просветлела, внезапно осмелев и схватив его за руку.

Горячие пальцы спрятали мою ладонь, Каратель ничего на это не сказал, но всю дальнейшую прогулку мы держались за руки, и я с интересом продолжила расспрашивать его о разных цветах и птицах, изредка замечая то там, тот тут людей в зеленой форме с лейками, тяпками, ножницами, лестницами или граблями, занятых делом.

Мы прошли небольшое царство хвойных, многоярусные цветники, коридоры из увитых фиолетовыми, белыми и желтыми цветами пергол и мерцающих в их тенях золотым и синим колокольчиков.

Казарму стражи окружала стена колючих непролазных кустарников от терна и шиповника до магонии и барбариса. Само двухэтажное длинное здание брали в кольцо кактусы.

– Здесь много стражников?

– Сто девяносто пять, – не задумываясь, ответил Дан. – Пятьдесят на дом и двор, еще полсотни на другие постройки, остальные распределены по территории и ее границам. Сегодня я убрал большую часть из дома, понимая, что их внешность поначалу вызовет у тебя трудности.

Я благодарно сжала его пальцы. Вид одного Рюкая заставил спрятаться, а если бы я увидела сразу троих таких, или разных… Я помотала головой, отгоняя мысли об обмороке после продолжительного визга.

– А как называются другие твои резиденции?

– Чистилище и Цитадель рока, – чуть помолчав, ответил Дан. – Закрой глаза.

Непонимающе нахмурившись, позабыв от неожиданности следующий вопрос, я зажмурилась, и Дьявол поднял меня на руки. Мы прошли совсем немного, скорее всего, зашли за поворот, и Каратель поставил меня на ноги.

– Теперь открывай.

Никогда не забуду, как увидела свой любимый уголок во всех садах впервые. Вероятно, в мой распахнутый рот могла бы залететь какая-нибудь небольшая птичка, и я не заметила бы этого, восхищенно рассматривая тоннель из розовых, сиреневых и фиолетовых глициний, ведший к песчаному берегу огромного озера, сверкающего в солнечном свете, словно голубой бриллиант.

Раскинув руки, я побежала под пышными гроздьями, завороженная неописуемой красотой самого дивного места Садов времен. Этот берег не раз разделит со мной печаль и радость, здесь будет проходить время моего томительного ожидания и успокаивающего созерцания, и однажды у кромки этих вод я услышу слова, что изменят все.

Обхватив себя руками, я жадно рассматривала гладь озера, почти не веря, что всего лишь вчера сидела в холодной грязи под дождем, не зная, что где-то может быть такое волшебство. Не зная, что у меня есть мой прекрасный господин.

– Иди сюда, моя радость, или я начну без тебя, – позвал Дан и, обернувшись, я увидела его в белой резной беседке, расположенной справа от конца тоннеля глициний. Понесшись сразу к озеру, я ее не заметила.

Побежав назад, я поднялась по лестнице в беседку, где легко уместились бы десять взрослых мужчин, и еще осталось бы место. Дан сидел на небольшом диванчике с изогнутой спинкой перед накрытым столом. Улыбнувшись, он указал на такое же сидение напротив, только для меня была приготовлена высокая подушка.

– Время обеда, – обозначил Каратель, поднимая крышку супницы. От аромата еды перехватило дыхание и подвело живот, и я, так ничего и не сказав, протянула тарелку.

Овощной суп с мясом, жареная рыба и птица с картофелем, фруктовые булочки… Мои глаза разбегались, хотелось всего и побольше, но рядом был Дан, велевший не торопиться и обещавший, что никто ничего у меня не отнимет, и это остудило мой пыл и удержало руки на столовых приборах.

– Кто такой «казначей»? – спросила я, справившись с порцией супа.

Дан, снова помогший мне с мясом, как и вчера за ужином, приподнял бровь:

– Ты же знаешь, что такое деньги?

Конечно, я не помнила, чтобы они водились у моей семьи, но как раз из-за отсутствия и становится понятна их необходимость. По крайней мере, в царстве смертных.

Я обиженно посмотрела на него:

– Мне четыре года, а не два дня. Конечно, я знаю, что такое деньги.

Должно быть, я сказала это слишком возмущенно, потому что, моргнув, Каратель рассмеялся, прикрывая рот салфеткой. Глаза вспыхнули золотым огнем, но я все равно поспешила пояснить свой интерес к слову, пока он не решил, что я глупая:

– Просто Тунрида сказала, что она твоя сеть и главный казначей Подземья, а я не поняла, что это значит. Вот Хирн охотник, а Ариман щит и меч, то есть воин, это ясно, а Тунрида… – я замолчала, пожав плечами.

– Ах, вот оно что, – протянул Дан, откинувшись на спинку диванчика. – Казначеи, живущие в земном царстве, служат богатым людям или правителям государств и отвечают за их казну, то есть за деньги или другие ценности. Ведут им учет, оплачивают нужды, отчитываются перед хозяевами. В Подземье и Междумирьи деньги ничего не значат, казначеи моего царства отвечают за души, – Дьявол серьезно посмотрел на меня. – Душа попадает сюда двумя путями. Первый из них – жнец смерти. Он появляется возле человека, едва тот умирает, и сопровождает душу в небесное или мое царство, в зависимости от того, чего в ней увидел больше: праведного света или греховного покрова. Второй – человек заключает сделку с представителями Подземья, обещая свою душу в обмен на блага или помощь. У каждой сделки свой срок, и когда он истекает, подданный, ответственный за нее, забирает душу сам. Из-за того, что люди беспечно расстаются со своей единственной ценностью в обмен на нечто мимолетное, в Подземье принято называть сделку со смертным сетью для его души. Тунрида знает обо всех сделках со смертными и имеет право вмешаться в любую из них по моей воле, а все казначеи Подземья держат ответ перед ней, как она передо мной. Потому она моя Сеть и Казначей.

– То есть она главная над всеми казначеями и всеми сделками, – определила я для себя, и Дан кивнул, изящно покрутив кистью. Конечно, обязанности Тунриды были гораздо шире и глубже, но в том юном возрасте мне хватало азов. – Значит, Ариман главный над всеми воинами, а Хирн – над всеми охотниками?

– Нет, – губы Дана вновь изогнулись в улыбке. Мои наивные вопросы всегда веселили его. – И Ариман, и Хирн – руки, которыми я караю, когда это требуется. Они – воин и ищейка, подвластные лишь моему слову.

На самом деле, какие бы слова Каратель тогда ни использовал, я не смогла бы точно понять, что такое его свита для всего Подземья. Это знание придет ко мне позже, во время изучения вязкой почвы иерархии царства Дана. Ее законы, скрытые и явные, правила, увертки, требования и ценности – опаснейшая игра, а Каратель и его свита – непревзойденные мастера и сильнейшие фигуры. Однажды и мне придется стать ее участницей, оплатив вход кровью и узнав, что выхода не существует.

– В твоих других домах тоже такие сады? – полюбопытствовала я, отведав булочку с клубникой и ванилью.

– Нет, другие резиденции для подобного не предназначены, – покачал головой Каратель, взглянув на озеро.

– Почему они так называются и где находятся?

– Вижу, утоленный голод подарил тебе силы на вопросы, – усмехнулся Дан. – Чистилище в Верхнем Подземье, Цитадель рока в Нижнем. Первая для встреч со знатью и решения их дел или тяжб, там, среди серого камня и белого песка, у всех есть время и настроение подумать как следует о желаемом и его цене. Вторая… – Каратель взял паузу, задумавшись. – Я останавливаюсь в ней, когда проверяю состояние Нижнего Подземья, Цитадель рока – обитель Тьмы и Огня, где нет места слабости, а самые страшные кошмары – жалкая пародия на ее ужасы. Однако… тебе не придется в них бывать, Хату, не беспокойся, – смягчился мужчина, когда я шумно проглотила половинку второй булочки, забыв толком ее разжевать.

– Почему?

– Пусть твоя душа принадлежит мне, но ты жива и смертна, а значит, тебе нельзя долго находиться в Подземье, – серьезно проговорил Каратель, глядя мне в глаза, и золото рассыпалось искрами в темноте.

Поняв, что мой вопрос как-то расстроил прекрасного господина, я задала следующий, надеясь, что про «неправильный» он забудет.

– А для чего тебе Сады времен?

– Здесь я отдыхаю и занимаюсь делами, не требующими личного присутствия, или, напротив, нуждающихся в визитах в царство смертных, – пояснил Дан, налив мне еще чая. – Что?

– Не понимаю, зачем тебе целых три дома, – призналась я. – Ты же самый главный здесь, разве ты не можешь решать все вопросы… ну, в одном месте? Сказать, чтобы все, кому нужно, приходили сюда? Например, священник храма, у которого я иногда сидела, помогал многим людям, но все шли к нему, и бедные, и богатые, даже люди из других частей города…

Дан расхохотался, и я растерянно умолкла, глядя, как подрагивают его плечи, пока он прячет лицо в руках, оперев локти на стол. Солнечные лучи вспыхнули бликами на черных волнах его волос, птицы вокруг зачирикали громче, словно стараясь подпеть мелодичному смеху, и я широко улыбнулась, когда на меня снова посмотрели золотые, искрящиеся весельем, глаза.

– Не знаю, что забавнее, моя радость: твое сравнение меня со священником, или же та милая непосредственность, с какой ты говоришь мне вещи, на которые не осмелился бы никто из моих подданных и даже злейших врагов, – мой прекрасный господин покачал головой.

– Что такое «непосредственность»?

Кровь, подгоняемая стыдом, неизменно будет приливать к моим щекам и ушам при малейшем воспоминании об этом разговоре. Подумать только, я всерьез спросила, зачем Карателю так много места и намекнула, что можно ограничиться и одним. В кругах знати это повод для дуэли.

– Прибереги этот вопрос для учителей, – усмехнулся Дан и продолжил раньше, чем я успела что-либо сказать: – Резиденции – это не простые дома, как их воспринимают смертные. Это что-то вроде рабочего места, пользуясь твоим… примером, – он подавил улыбку, – священник выглядит более… достойным доверия в храме, не так ли?

Я осторожно кивнула. Впрочем, мне были неведомы законы Подземья и то, как ценны среди его элиты церемонии, символы власти и возможность их демонстрации при каждом удобном случае. Оттого и не могло возникнуть ясности, что резиденции и их четко разграниченные предназначения – очередное свидетельство силы Карателя.

– Но в какой же из них ты живешь? – поинтересовалась я, к несчастью, уже начиная догадываться об ответе.

– В каждой, как то диктуют обстоятельства. Моя работа бесконечна, Хату, и я отправляюсь туда, где необходимо мое присутствие или вмешательство, на время, которое требуется.

– То есть… – я пожевала губу, – получается, ты будешь здесь…

– Завтра ранним утром я покину Сады времен, – кивнул Дан.

Я уставилась в стол, на переставшие казаться аппетитными булочки. Новость о скором отъезде Карателя расстроила меня сильнее, чем все, что когда-либо случалось. Оставаться в этом пусть прекрасном, но все еще малознакомом месте, среди демонов и душ смертных…

– Ах, дитя, – Дан нежно коснулся моей щеки, присев рядом. – Разве временная разлука стоит этой необъятной печали?

– Временная? – недоверчиво буркнула я, потерев глаза.

– Конечно. К тому же, радость моя, – Каратель легко перетащил меня к себе на колени, позволив сидеть совсем как вчера возле камина, – у тебя будет столько занятий и интересных дел, что ты не успеешь заскучать к тому времени, как мы снова увидимся.

– Я буду кататься на лошади? – спросила я, чуть помолчав.

– Обязательно, – улыбнулся Дан.

– Мне можно будет рисовать?

Каратель с интересом всмотрелся в мое лицо, словно только что заметил в нем что-то:

– Тебе нравится рисовать?

Я вспомнила, сколько раз чертила угольком под навесом все, что приходило в голову, и как завидовала той девочке из соседнего дома, когда та разрисовывала свою дорожку разноцветными камешками.

– У тебя будет все для этого, – пообещал Дан, прочтя ответ в моих глазах. – Есть что-то еще, я вижу… Говори, Хату, мне интересны твои вопросы и желания.

– Есть ли где-нибудь в садах или у дома… – смутившись, я уставилась на свои переплетенные пальцы, – качели?

– Качели? – правая бровь Карателя поднялась. – Нет, моя радость, вынужден признать это досадное упущение.

– Ну ладно, все равно это… неудобно, в смысле, мне хватит и рисования, правда, и лошади, спасибо, – забормотала я, потерявшись в собственном смущении и неуверенности.

– Похоже, нам пора продолжить твое знакомство с Садами времен, Хату, думаю, мы уже слегка выбились из расписания, – Дан погладил меня по голове, прежде чем спустить на дощатый пол беседки. – Идем.

Вышагивая по дорожке за руку с Дьяволом, я быстро забыла про качели, увлеченная новыми цветами и историями Карателя, однако мой прекрасный господин не забывал ничего.

Уже следующим днем, прогулявшись к озеру с Ксеной, я обнаружила неподалеку от беседки роскошные диван-качели.

Глава 6

Достаточно одного ребенка, чтобы заполнить весь дом и двор.

Марк Твен

Несмотря на огромный особняк и бесконечные лабиринты вездесущей зелени, спрятаться в Садах времен не представлялось возможным. Не тогда, когда всюду бдит зоркая стража, а позади неизменно вышагивает бонна, сопровождая в любой уголок резиденции. Не представлялось, но у меня получалось.

На словах формула побега звучала просто: сообщники, быстрые передвижения и немного удачи. На деле постоянством хвастали только скорость и беззвучность моих шагов —единственная константа в хаосе случайностей и возможностей. В смертном царстве иногда звучали шутки и присказки о переменчивом нраве Карателя, и его резиденция полностью отражала характер своего хозяина, потому что каждый мой успешный побег за стены особняка не был похож на предыдущие, начиная с причины и заканчивая конечной точкой.

– Продемонстрируйте мне поклон перед Рыцарем Подземья, госпожа Хату.

В семь лет я считала, что суровая и беспощадная, как стихийное бедствие, наставница Варейн, вероятно, лишь прикидывалась знатоком этикета, в действительности маскируя под этим названием изощренные пытки и оправдывая их применение необходимостью соответствовать титулу, дарованному мне Карателем.

– Вы только что стиснули зубы, госпожа Хату?

За минувшую половину урока я продемонстрировала десятки разнообразных поклонов и приветственных жестов, предназначенных для самых разных титулов Подземья и ситуаций, но наставница Варейн никогда не ограничивалась разовой проверкой. Даже если заданное получалось с первой попытки, эта гроза всей знати Подземья предпочитала проверять и перепроверять снова и снова, экзаменуя каждое слово, движение и даже взгляд.

– Стиснула зубы? – я мило улыбнулась, воспользовавшись одним из ее наставлений. – Уверяю, подобное неуважение к вашим урокам для меня недопустимо.

Ее длинный серебряный посох с набалдашником в виде морды дракона, держащего во рту черный драгоценный камень, глухо ударил по толстому ковру.

– Прежде чем прыскать ядом, госпожа Хату, убедитесь, что ваши клыки достаточно остры, – она скопировала мой тон, только гораздо мягче и приятнее, отчего заложенная в него насмешка и издевка прозвучали отчетливей. – Вашим интонациям не хватает меда, а ведь я не раз говорила вам, что он лучший помощник для отравляющего языка.

– Ценность ваших слов останется со мною, наставница Варейн, – учтиво кивнула я, принимая замечание.

К семи годам я ничем не напоминала запуганную мышку, поднятую Карателем из грязи прежнего существования. Привыкнув хорошо питаться, одеваться и находиться в тепле, я редко вспоминала голод, нищету и жестокость первых лет своей жизни, но никогда не забывала об оказанной мне чести. Как и о необходимости ей соответствовать.

Я была воспитанницей Карателя, нареченной яркой звездой, и мне надлежало сиять, как он того хотел. Гордо, с высоко поднятой головой, расправив плечи. Однако сиять в Подземье было дозволено лишь сильнейшим, а всякой силе, в чем бы она ни проявлялась, требовались упорные тренировки.

Мои дни были расписаны едва ли не до вздоха, и каждое занятие, знакомство или разговор приближали девочку из смертного царства к той, кем я хотела себя видеть.

Опека Дьявола ставила меня на одну ступень с наследниками Старших Домов Подземья – отпрысками Совета Князей и Ордена Рыцарей. Первые старшие титулы Подземья возглавляли семь Домов Греха, а вторые повелевали страшнейшими бедами. Конечно, это приравнивание к их высочествам и младшим Рыцарям было номинальным, но, в моем случае, это ничего не значило.

Знать Подземья училась плести паутину интриг с колыбели. Искушенные грехами и наделенные магической силой, обученные наукам всех царств, ее представители легко превращали в отравленное оружие все, что желали. Они искусно фехтовали фразами и мечами в пропитанной коварством игре, где любая цель могла таить второе дно, а неприметная мелочь оказаться смертельной ловушкой.

Однажды мне предстояло встретиться с ними лицом к лицу, сопровождая Карателя, и я ни за что не хотела оплошать и предать его доверие и заботу собственным невежеством или слабостью. Тем более что одна имелась изначально, и я никак не могла это исправить, потому что никому не дано изменить обстоятельства собственного рождения.

Смертная девочка с душой. Девочка, которой рано или поздно предстоит войти в общество бессмертных, рассматривающих души как валюту и ценность. Почти насмешка, потенциальная игрушка и забавная мишень, если не брать во внимание одно весомое «но», о которое мог разбиться любой обитатель подземного царства. Дан.

Мой прекрасный господин обладал силой, вынуждающей считаться с ней все Созидание, но я не хотела вечно отдыхать в его тени, словно фарфоровая кукла в шкафу за толстым стеклом. Он презирал трусость, и даже в том юном возрасте я готова была скорее проползти по раскаленным углям и станцевать босиком на битом стекле, чем однажды прочесть в его глазах вердикт о собственной никчемности. Вердикт, ставший бы мне приговором.

– Вы не просто принцесса Подземья, госпожа Хату, – с первых дней мягко наставляла меня Ксена. – Вы – воспитанница повелителя, и для вас недостаточно уметь то же самое, что и другие особы вашего положения. Вы должны быть лучшей.

Нечто подобное твердили остальные наставники, и я не спорила, признавая их правоту. Признавая и тренируя свои ум, тело и волю всем, что было в моем распоряжении, а велением Дана было в нем немало.

В клубке моих ежедневных занятий переплетались науки и языки земного и подземного царств, этикет и верховая езда, фехтование и рисование, чтение, танцы и музицирование. Иногда я засыпала прямо за ужином или над книгами в библиотеке, которую из всех комнат особняка любила едва ли не больше собственных покоев и мансарды Летнего луга. Хотя, со спальней и кабинетом Дана конкуренции не выдерживало ничто, даже терраса Весеннего крыла и качели у озера.

Из всех многочисленных предметов я легко могла бы составить пирамиду от менее интересного до самого захватывающего, но, пожалуй, вся резиденция знала, как ненавистны мне этикет и музицирование, на которых эта самая пирамида бы стояла.

И если в первом случае дело, скорее всего, заключалось в заунывном и скучнейшем преподавании мастера Варейн, без устали дребезжащей про правильную посадку, походку, поклоны и искусство диалога, то второе мне просто не давалось. Музыкальные инструменты отказывались подчиняться моим пальцам, в отличие от тренировочного деревянного меча, кистей или поводьев.

– Осанка, – сухо высказала наставница Варейн, и я поспешно выпрямилась, зная, что опоздала. – Вам ведь известно, что значит осанка для леди, госпожа Хату? – мягко улыбнулась женщина, и я с трудом сдержала обреченный вздох, мысленно молясь за вариант с фолиантом, а не с чайником.

– Зеркало ее внутренней силы, наставница Варейн.

– И ваше только что отразило неуклюжего утенка, госпожа Хату, – сузила глаза наставница. – Голова должна быть высоко поднята. Вы – принцесса Подземья, а не крестьянка на грядках. Плечи. Вы пытаетесь удержать ими потолок? Локти, что края неотесанного табурета. Принесите из библиотеки собрание сочинений «О муках и слезах», госпожа Хату. Оставшееся время мы посвятим поиску гармонии вашего духа и тела.

Значит, фолиант.

Я позволила себе вздох облегчения, только оказавшись в коридоре. Собрание сочинений «О муках и слезах» представляло собой тысячу страниц описаний самых известных грешников земного царства и наказаний, дарованных им Карателем. Для меня этот том стал двойной мукой, поскольку я была обязана не только прочесть его для обсуждения с учителем Эр, но и носить на голове по требованию наставницы Варейн, вознамерившейся пытать меня подобным способом ради идеальной осанки и равновесия. Верховая езда и ежедневные уроки фехтования не казались ей чем-то серьезным и действенным, в отличие от книг и фарфоровых чайников на моей макушке.

Поравнявшись с Йорхом, я приветливо кивнула ему. Три года, проведенные в Садах времен, дали четкое представление обо всех их жителях. Как среди демонов-стражников, так и среди смертных душ были те, с кем я соседствовала с удовольствием, и те, от кого старалась держаться подальше.

К первой горстке, если исключить Дана и его свиту, относились моя бонна Ксена, управляющая Фагнес, командующая прислугой всей резиденции, главный садовник Байро и его старшие помощницы Ави и Елга, работники конюшен, а так же Рюкай, Йорх и еще пяток воинов, занимающихся со мной фехтованием и наиболее часто охраняющих дом.

В списке нежелательных встреч первым числился капитан стражи Мафарт, а следом все его ближайшие подчиненные. Капитан обладал скверным характером, и его взгляд иногда пугал меня даже с большого расстояния. Не то что бы он хотя бы раз позволил себе сказать мне что-то плохое, или, тем более, сделать, но я чувствовала, что не нравлюсь ему, к тому же, мне было с чем сравнивать.

Впрочем, в стенах особняка риска столкнуться с капитаном не было. От подвала до крыши витал слух, будто однажды высокая, крепкая и волевая Фагнес, умевшая нагнать страха даже на суровых вояк-охранников, так жестко ответила Мафарту, что с тех пор тот не переступал порог дома без острой необходимости. Некоторые добавляли, что в той беседе не последнюю роль сыграла чугунная сковорода, которой Фагнес якобы угостила его, но в последнее я не особо верила. Всегда сдержанная и холодная, держащая подчиненных в железных тисках дисциплины, управляющая не виделась мне кем-то способным на банальную драку кухонной утварью.

Тем не менее, оба предводителя двух лагерей на территории резиденции с легкостью могли поставить крест на моей только что возникшей идее о побеге. Закусив губу, я покосилась на окно. Безоблачное летнее небо манило свободой и выглядело куда привлекательней общества наставницы Варейн.

– Йорх, где сейчас Ксена? – спросила я, решившись.

– В кабинете управляющей.

– Мафарт?

– В казарме.

– А кто сегодня у парадной лестницы в холле?

– Свои, – лаконично ответил демон, чуть изогнув губы. – Что, снова книжки на голову?

– Ага, у меня там уже скоро мозоль будет или… шишка, – поморщилась я, дотронувшись ладонью до макушки. Рюкай насмешливо хрюкнул на границе Осеннего крыла. – Давайте вы закроете глаза и досчитаете до…

Я запнулась на полуслове, вздрогнув всем телом, когда серьга-звездочка, подаренная Карателем в первую встречу, обдала ухо теплом. Это могло означать только одно: ее пара прямо сейчас появилась где-то совсем рядом. Крутанувшись на пятках, я кинулась к лестнице, позабыв и об уроке, и о побеге.

Не успела я преодолеть и пролета, когда снизу раздалось знакомое и желанное:

– Где моя радость?

Совершенно непозволительно для леди, нарушая все возможные правила, я звонко крикнула:

– Здесь!

Перепрыгивая по три ступеньки за раз, пробегая мимо стражи, я вылетела на площадку перед Зимним холлом, останавливая взгляд на высокой фигуре своего прекрасного господина. Весь в черном, окутанный солнечным светом, бьющим из высоких окон, он ждал меня у подножия лестницы с лукавой улыбкой и распростертыми объятьями. Я прыгнула в них, обхватывая Карателя руками и ногами, словно маленькая обезьянка.

– Я так соскучилась, – сбивчиво пробормотала я ему в шею, вжимаясь носом в тепло кожи и вдыхая исходящее от нее сочетание, всегда заставляющее меня подумать о поздней ночи, плавно уступающей рассвету, когда разгоняющий темноту огонь костра сменяется солнечными лучами.

– Я тоже, моя радость, – Дан поцеловал меня в макушку, и я хорошо помню тот миг абсолютного счастья, когда неугомонный детский восторг сверкал и искрился в роще самых заветных мечтаний: прозрачных и еще не успевших отрастить длинные шлейфы густых теней расплаты.

Заслышав шаги наставницы Варейн, я застыла в руках Дана, как пичуга, чувствующая, что к ее гнезду подбирается змея. Однако рука Карателя продолжала лениво поглаживать меня по спине, и ничто не намекало, что меня вот-вот спустят вниз, под суровый взор наставницы и пытки фолиантом.

– Повелитель, прошу простить, мне было неведомо о вашем возвращении.

Не оборачиваясь, я знала, что прямо сейчас она склонилась в глубоком поклоне. Уверена, у нее на языке вертелось бессчётное количество замечаний касательно моего поведения и открывшейся ей картины, но озвучить их в присутствии Дана она не смела. Под этой крышей кроме меня не было никого, кто мог бы просто так, без всяких церемоний, приблизиться и заговорить с Даном, при этом не обращаясь к нему по одному из приемлемых титулов.

Не то что бы я не пробовала вести себя согласно этикету Подземья… Когда я впервые встала перед Карателем на колени в качестве приветствия, прежде чем поднять меня за шкирку, он спросил, кто меня этому научил. Больше я никогда не видела того мастера по этикету, его место заняла наставница Варейн, и вряд ли она хотела повторить судьбу своего предшественника, как бы та ни обернулась.

Мне же Дан наказал более не демонстрировать подобного «раболепия», если только я не хотела его расстроить. Печалить своего господина, да еще и нарочно, я не собиралась.

Теплые пальцы легонько поддели подбородок, и, задрав голову, я улыбнулась Дьяволу, наблюдая, как вспыхивают и скользят золотые искорки в черноте его глаз.

– Сегодня госпоже Хату мной разрешено покинуть занятие раньше, – проговорил Дан, ласково гладя меня большим пальцем по скуле, и темнота древней бездны отступала и рассеивалась среди озорно поблескивающего золота.

– Как будет угодно повелителю, – кроткая учтивость наставницы без единой нотки фальши сделала мою улыбку шире, и уголки губ Дьявола лукаво изогнулось.

Мир вокруг вздрогнул: белоснежная прохлада холла сменилась летним теплом песчаного берега озера. Конечно же, мой прекрасный господин знал, какое место в Садах времен я люблю больше всего.

– В подобных ситуациях, отпустив собеседника словом, всегда уходи первой, Хату, – усмехнулся Дан моему удивленному ойканью, ставя на ноги.

– Умей я перемещаться как ты, наставница Варейн видела бы меня гораздо реже, чем планировала, – хихикнула я.

– Неужели предмет столь ужасен, что от него приходится спасаться бегством? – приподнял бровь мужчина, но золотые глаза искрились смехом и сверкали ярче озерной глади в лучах солнца.

– Скорее не предмет, а его преподаватель или… Дело даже не в этом, – поморщилась я, остановившись и зарывшись носком туфельки в песок, словно хотела раскопать в нем честный ответ. – Скучно. Все это, – я помахала руками, показывая известные витиеватые жесты. – «Если перед вами госпожа Дома Греха, госпожа Хату, надлежит опустить подбородок к ключице и грациозно скрестить кисти ваших рук на уровне пояса, отставив локотки так же плавно, как птица расправляет крылья», – передразнила я свою надзирательницу, демонстрируя оговоренный поклон. – «Когда окажетесь перед старшими Рыцарями Подземья, в легком поклоне расправьте руки и направьте ладони вверх, держа голову ровно», – кривляясь, я показала и это. – Что, нельзя было придумать один универсальный поклон для тех, кто рангом ниже, и тех, кто выше? К чему вот это вот все, – я снова закрутила руками в диком танце. – Если повстречать всех особ в одном месте, то я буду напоминать сумасшедшую птицу, забывшую, как летать, пока со всеми не поздороваюсь!

Дан расхохотался. В то время это была самая распространенная его реакция едва ли не на любое мое действие или слово. Что ж, мне нравилось быть радостью для своего прекрасного господина, и каждая его улыбка и смешок лишь подтверждали правильность моего поведения.

– Хату, – он продолжал улыбаться, но я мгновенно присмирела, узнав этот особый тон, призывавший слушать внимательно.

Я до сих пор не знаю, как точно его описать: интонации Дьявола никогда нельзя было охватить одним словом. Каждое обращение и каждая эмоция скорее служили темой, которую его голос раскрывал целой мелодией, и, чем внимательнее оказывался слушатель, улавливая малейшие намеки, тем больше у него было шансов дойти до конца беседы без потерь.

– Поклон в Подземье – это не столько об уважении, сколько о признании силы. Не хочешь кланяться всем и каждому, сделай так, чтобы сгибались перед тобой.

– Это невозможно, – пробормотала я, отступив на полшага, когда Дан опустился передо мной на корточки. – Мне всего семь, и я – смертная.

– Семь тебе лишь временно, смертность – не причина и не оправдание слабости, – Каратель провел большим пальцем по моей щеке. – Ум и сила – взаимозаменяемы и дополняют друг друга. Власть – это знание слабостей. Не можешь победить силой – обхитри. Не можешь обхитрить – выжидай. А пока выжидаешь – подыгрывай, чтобы самой не оказаться мишенью для чужой хитрости и силы. Однако подыграть ты сможешь, лишь зная правила игры, и этикет Подземья – ее огромная часть.

– Но как научиться силе? Ты можешь щелчком пальца сдвинуть гору! Все бессмертные владеют магией, и у них были сотни лет на то, чтобы отточить мастерство клинка, а я…

– А ты учишься, – прервал меня Дан. – И продолжишь это делать. Ничего не дается сразу, силе невозможно научиться, ее можно только взрастить, преодолевая препятствия. День за днем, шаг за шагом, знание за знанием. – Каратель взял меня за руки и аккуратно прикоснулся к мозолям, оставленным тренировочным мечом. – Видишь? Это доказательство твоих стараний, Хату, без них результата не бывает.

– Но ты… разве ты не родился сильным? – неуверенно предположила я, не веря, что могущественный Каратель когда-то, пусть даже очень и очень давно, учился держать меч или зубрил науки царств.

– Ты еще слишком юна для этого разговора, моя радость, – мягко проговорил Дан после небольшой паузы.

Кажется, тогда это меня задело, но, быть может, просто сорвало покров с другой обиды, проснувшейся сразу с его появлением. Той самой, которую я всегда старалась прятать поглубже и игнорировать как можно дольше. Вежливо кивнув повелителю, я развернулась и направилась к коридору из глициний, ведущему в сады. На возвращение в особняк мне потребуется едва ли не все время до конца урока.

– Могу я поинтересоваться, куда направляется госпожа Хату, столь сурово сведя брови? – поравнялся со мной Дан раньше, чем я прошла по дорожке между качелями и беседкой.

– К управляющей Фагнес, – мне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы вставший в горле ком не превратил мой голос во что-то неприятное и дрожащее.

– Быть может, госпожа Хату соизволит обозначить цель своего поспешного визита? Многие справедливо полагают, что в делах управления я могу быть более компетентен, – веселье звенело хрустальными колокольчиками из каждого его слова, и оттого мои руки лишь сильнее сжимались в кулаки, скрываясь в струящихся тканях верхней юбки.

– Мне вдруг подумалось, что появление повелителя, сколь бы приятно и долгожданно оно ни было, отнимает время у моих занятий, – заявила я, игнорируя пощипывание в носу и глазах. – С моей стороны ужасно безрассудно и неблагодарно радоваться освобождению от такого важного урока, когда каждая его минута способна повлиять на благодатную почву моей си…

Я поперхнулась воздухом, натолкнувшись на невидимую преграду, не позволившую мне покинуть тоннель глициний и шагнуть на основную кольцевую дорожку Садов. Горячая рука обхватила плечо, резко разворачивая, и я испуганно сглотнула, увидев лицо Карателя прямо перед собой. Ни следа улыбки, золото в глазах стремительно тускнело и темнело, пальцы обхватили мой подбородок, не дав избежать изучающего взгляда или отвернуться.

Глупо, но я попыталась вырваться. Наверное, во мне говорило отчаянье, выбравшее меньшее из двух зол. Лучше показать крохотную искру недовольства, вспыхнувшую только что, чем огромный костер, тлевший годами.

– Хату.

С подбородка его рука переместилась за шею, прижимая ладонь к затылку и зарываясь пальцами в волосы. Притянувшись еще ближе, Дан соприкоснулся со мной лбами и глубоко вздохнул.

– Все ароматы этих садов не могут пересилить запах твоей лжи и собирающихся слез, – тихо проговорил Каратель, и это не было укором. – Какую вину ты приписываешь мне, в каком несчастье обвиняешь?

Сейчас мне смешно вспоминать глупую надежду спрятать искренние детские слезы, хлынувшие сразу после его вопроса. Те самые, что огромными каплями стекают по щекам под аккомпанемент душераздирающих всхлипов и придушенных рыданий, словно произошло что-то ужасное, близкое к концу света или, как минимум, воплощению самого страшного ночного кошмара.

– Хату, что случилось?

Его мягкий встревоженный голос стал последней каплей, заставившей меня сдаться. Он мог бы заглянуть в мои мысли, в конце концов, даже тысячелетние демоны и небесные не способны утаить от Дьявола что-либо. Мог бы, но не стал, потому что… мое безграничное доверие было для него ценнее собственного времени.

– Ты пришел без свиты, – наверное, со стороны я напоминала задыхающуюся рыбу, если бы те умели плакать.

Дан нахмурился, вытирая неизвестно откуда взявшимся платком мои щеки. Сказанного было недостаточно, чтобы он понял причину моих слез.

– Их нет, потому что ты пришел сюда ненадолго, – выдавила я очевидное.

Платок замер, Каратель несколько мгновений всматривался в меня, прежде чем спросить:

– Ты плачешь, потому что знаешь, что я должен буду скоро уйти?

Сколько бы я ни думала об этом моменте после, удивление в его голосе все еще кажется мне издевкой. Тогда прекрасный господин увидел мои слезы впервые. Я не плакала, когда упала с лестницы, когда натерла мозоли деревянным мечом, когда все тело болело от верховой езды, когда что-то не получалось, я не проронила и слезинки по тем, кто звался моими родителями, но каждый раз мне хотелось кричать и захлебываться плачем от одной только мысли, что он уходит.

Боясь одним «да» выпустить наружу еще больше постыдных слов, я едва заметно кивнула, уставившись под ноги, и попыталась отстраниться. Теперь, когда ему ясна причина, нет никакой необходимости держать меня, тем более что жесткий кнут правды безжалостно хлестал по голове, побуждая спрятаться. Не говоря ни слова, Дан наблюдал за моими бесполезными попытками вырваться, отказываясь подыграть даже чуть-чуть, чтобы у меня появился хотя бы намек на то, что убежать от собственного позора возможно.

Наконец, я не выдержала:

– Отпусти меня! Отпусти и иди, куда ты там собирался, вообще не приходи, слышишь? Уходи, там, наверное, интереснее! Ты обещал заботиться обо мне, но тебя почти никогда нет рядом! А когда ты здесь, то всегда должен скоро уходить! Видеть тебя не хочу! – я колотила его по груди, захлебываясь словами, чувствами и слезами. – Не хочу плакать! Не хочу скучать! Не хочу…

Я плохо помню, что точно тогда говорила, да и не особо старалась задержать в памяти тот поток, прорвавший плотину моего детского страха больше никогда не увидеть Дана. Из той минуты в память навсегда врезались три вещи. Пальцы, крепче стискивающие его пиджак с каждым отчаянным «уходи!», уверенность, с какой он прижал меня к груди, позволяя вновь обнять себя за шею, и особый вкрадчивый шепот, созданный для того, чтобы им рассказывали секреты на ушко.

– Ах, с каким бы удовольствием я остался здесь, с тобой, моя Хату, – Дан тяжело вздохнул, и я замерла, потому что в его словах слышались лишь усталость и печаль. – Я тоже хочу проводить с тобой больше времени, – Дьявол нежно отер мои щеки от слез. – Однако есть вещи поважнее даже моих желаний. Ты поймешь это, когда станешь старше, а пока, позволь сказать, мое физическое отсутствие вовсе не означает, что меня нет рядом.

Посмотрев на пышные гроздья глициний, я глубоко вздохнула, набираясь смелости вновь оказаться своим заплаканным лицом напротив его, наверняка разочарованного и недовольного. Как и много раз до этого, мои связанные с Дьяволом ожидания не оправдались… в лучшую сторону.

В то время я не догадывалась, что, возможно, остаюсь единственным существом во всех царствах, кто может сказать так. Как правило, чужие ожидания, пропитанные фанатизмом, греховной жаждой или мелочными желаниями Дан опускал в худшую реальность из возможных.

Меня встретила теплая улыбка и согревающее, словно подсвеченное солнцем изнутри, золото его глаз.

– Я знаю все о твоих успехах, любимых вещах и занятиях. Знаю, с кем и как ты любишь проводить время, а также каждую шалость, приходящую в твою очаровательную головку, – усмехнулся Дан. – Знаю, что позавчера ночью ты пробралась в зал реликвий и примерила диадему королев Старого мира, что в библиотеке, вместо всех удобных кресел и соф, ты предпочитаешь подоконник, потому что тебе нравится вид на сад и пение птиц, что на прошлой неделе ты спряталась от Ксены в моем кабинете, и пока твоя бонна безуспешно искала тебя по всему особняку, не имея возможности зайти лишь в мои покои, ты очень бережно и осторожно – за это благодарю – листала бесценные труды времен, о которых почти ничего неизвестно смертным этой эпохи. Нет-нет, Хату, я не сержусь, каждому ребенку нужен простор для маневра и возможность проявить свою любознательность, – Дан легонько щелкнул меня по носу, когда я виновато потупилась. – Я всего лишь говорю тебе, моя радость, что время и пространство не имеют значения. Ты мне веришь?

– Да, – шепнула я.

Что бы я ни чувствовала к своему прекрасному господину в разное время и по разным причинам, мое доверие к нему не колебалось никогда.

– Все еще обижаешься? – хитро приподнял он бровь, заглядывая мне в глаза.

– Нет, извини за то, что я сказала, просто… очень хочу быть рядом с тобой, – пробубнила я, решившись на то, чего никогда не делала прежде. Я робко поцеловала его в щеку, впервые касаясь губами лица Дьявола.

– А вторую? – тут же указал он пальцем на правую, и золото в его глазах почти слепило, радуя своим светом так, что хотелось петь. Получив мой полный неловкости второй поцелуй, Дан довольно зарылся носом мне в волосы, вновь прижимая к себе: – Даже когда ты плачешь, моя Хату, ты все равно остаешься моей радостью, но никогда не роняй слез из-за того, что меня нет рядом, потому что это не так.

– Хорошо, Дан, – с сожалением пробормотала я. – Ты сейчас уйдешь, да?

– Чем ты хочешь заняться? – спросил Дан, сделав вид, что не услышал последнего вопроса, и мы улыбнулись друг другу.

Тогда мой прекрасный господин остался со мной на три дня. Мы вместе ели и играли в «Шаг греха» – любимую настольную игру знати Подземья, служившую как возможностью выиграть нечто ценное, так и поводом обсудить сплетни, или ненароком составить коалицию против кого-либо неугодного. Конечно, выиграть у Дьявола в им же придуманную игру не представлялось возможным, но каждое поражение открывало для меня все новые и новые хитрости, а комментарии Дана делали веселой любую партию, так что проигрыш ни капли меня не расстраивал.

Он проверял, чему я научилась в фехтовании и ненароком, почти лениво, указывал, как добиться того, что прежде не получалось. Играл со мной на пианино (вернее, показывал и учил вещам, не желающим мне поддаваться), наполняя гостиную волшебными мелодиями. Отвечал на сотни вопросов во время конных прогулок по садам и окрестностям, а по вечерам, перед ужином, мы сидели в библиотеке, где своим завораживающим голосом Дан читал мне вслух удивительные истории.

Все это время, за редким исключением, я почти не слезала с его рук и даже спала рядом с Дьяволом в его кровати, крепко обнимая во сне после всех поучительных легенд и волшебных сказок, которые он рассказывал мне на ночь.

На утро четвертого дня, проснувшись в одиночестве, я обнаружила на соседней подушке пустой лист и записку. В записке сообщалось, что мне необходимо написать на нем все, что я хотела бы увидеть или попробовать в нашу следующую встречу.

Это стало нашей традицией. Пока он отсутствовал, я всегда составляла целый список на следующий раз, а он всегда выполнял из него минимум пять пунктов, смеясь над моими восторгами, когда я получала желаемое и становилась его настоящей радостью.

Глава 7

Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар – я уверена в этом, – и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас.

Шарлотта Бронте «Джейн Эйр»

Однажды Дан сказал мне, что любой титул – хрупкий цветок в руках своего обладателя, который надлежит растить в силе, чтобы у него появились колючки, защищающие от чужих прикосновений, и поливать мудростью – тогда его благоуханье будет чувствовать весь «сад». Кто-то с ним рождается, кому-то его дарят, однако и у тех, и у других он легко может зачахнуть или погибнуть от чужой руки, если зазеваться и не ухаживать за ним как следует.

В девять лет, стоя с деревянным мечом напротив Мафарта, надумавшего испытать мои навыки, я была полна решимости стереть снисходительную улыбочку капитана стражи. Как и Рюкай, он принадлежал к Кровавым чертям, но его кожа была скорее красной, чем алой, а стальные, выкрашенные в черный, наконечники на рогах и хвосте хвастали зазубринами. Желтые глаза сверкали насмешкой и хорошо знакомым мне из раннего детства \превосходством. Разумеется, такой опытный и сильный воин не ожидал каких-либо проблем от этой «проверки», к тому же я прекрасно понимала, для чего он все это затеял.

Мафарт и десяток его подчиненных пришли во внутренний двор на тренировку, когда наше с Йорхом занятие было в самом разгаре. Кружась вокруг Белого кошмара и успешно уходя от его атак, я не замечала ни холода середины осени, ни ярких солнечных лучей, то и дело пролезающих из-за дырявых облаков, ни десятка зрителей, пока чей-то громкий свист не ударил в спину, нарушая концентрацию и обрывая мой выверенный танец.

Йорх не стал доводить удар, должный выбить меч из моей руки и опрокинуть на спину, до конца. Вместо этого демон остановился первым, опуская тренировочную деревяшку острием в песок, и я последовала его примеру, преисполнившись благодарности за такой финал, позволивший мне избежать позора. Для того, кто фехтовал пятый год, отвлечься на сторонний звук во время защиты… вопиющая ошибка, достойная наказания, но мы оба понимали, что раздавшийся свист не был случайностью. Кто-то хотел моего падения, и Йорх, будучи одним из близких мне стражников, защитил мою честь единственным правдоподобным способом.

– Ты так просто закончил бой, Йорх? – осклабился Мафарт. – Хочешь сказать, что учишь госпожу Хату так? – он выделил окончание фразы, не поскупившись на отвращение, словно раздавил копытом толстого червяка.

– Это не было боем, капитан, – спокойно ответил ему Белый кошмар. – Госпожа Хату всего лишь повторяла фигуры защиты в различных комбинациях.

– Неужели? – оскал капитана стал шире, а его заместитель Азуф из Терзателей душ и вовсе хохотнул.

– Что ты хочешь этим сказать, Мафарт? – услышала я себя со стороны, и мой голос прозвучал гораздо увереннее и громче, чем я себя чувствовала. Так, будто происходящее совсем меня не волновало, а капитан стражи должен немедленно пасть ниц и извиниться за свое вмешательство. Уроки наставницы Варейн давали свои плоды незаметно, но, чем старше я становилась, тем сочнее они оказывались.

Однако Мафарт не пал. И, тем более, не извинился. Лишь сощурился, переведя взгляд с Йорха на меня. Я всегда чувствовала, что не нравлюсь ему, даже догадывалась, почему, но именно в те мгновенья мне стали так же очевидно его презрение.

– То, что Йорх не дает вам почувствовать, насколько вы слабы, госпожа Хату, – прищелкнул языком Кровавый черт. – Ведь как только вы осознаете собственную беспомощность мышки в пасти льва, то поймете, что вам никогда не стоило даже пытаться браться за тренировочный меч, не то что рассчитывать победить кого-либо рожденного в Подземье.

Это был неприкрытый вызов… всему. Мафарта совершенно точно не устраивала моя смертность или существование в принципе. Для него ничего не значили ни мое имя, ни положение, потому что он воспринимал их как ничем незаслуженный подарок. Пару лет назад, играя в прятки с Ксеной в садах, я случайно услышала, как он называет меня в разговоре с другим стражником. «Каприз Карателя».

– Ах, вот оно что, – хладнокровно протянула я, и что-то во мне в тот момент изменилось раз и навсегда. – Конечно, мнение ценно, когда его спрашивают, но если оскорбления – это все, до чего ты, Мафарт, додумался за пять лет, то… – я не договорила, приглашающе взмахнув мечом.

Демон злобно сплюнул себе под копыта, взмахнул хвостом, расправил плечи, заиграв мышцами и пытаясь устрашить, но я не дрогнула. Дан говорил, что комплекция противника неважна, в отличие от его скорости и опыта. Поймав брошенный Йорхом меч, Мафарт шагнул в тренировочный круг, и мы застыли друг напротив друга.

Иного варианта, кроме как заставить Мафарта глотать песок, у меня не было. Я не могла позволить себе сбежать, или проигнорировать его слова. Одного только намека на его правоту хватит, чтобы весть о нашей стычке разлетелась по всей резиденции, и тогда каждый страж и слуга будут знать, что я – пустое место.

К счастью, я и не хотела прятаться или притворяться глухой. Это было недостойно данного мне имени. Это бы не принесло никакой радости моему прекрасному господину.

Я хотела, чтобы Мафарт подавился собственными словами и откашлялся кровью.

Он атаковал, согнувшись пополам, разбрасывая из-под копыт песок, замахиваясь мечом и выставляя рога. Такая поза и положение буквально приглашали скрестить клинки, но я хорошо понимала, чем эта очевидная защита закончится. Кучей разлетающихся щепок и моим поражением.

Мафарт собирался бить, не жалея силы, думая свалить одним ударом, и я не могла соперничать с ним в мощи, так что мне оставались хитрость и проворство. Не попавшись на уловку с выставленным мечом, я ушла в бок и, пользуясь нашей огромной разницей в росте, ткнула его закругленным концом деревяшки под левое колено прежде, чем он развернулся следом за мной.

Мафарт яростно взревел, в последний момент удерживая равновесие, длинный хвост взметнулся смертоносным кнутом, стальное острие попало точно в центр моего меча, резко дернуло влево и рассекло деревянный клинок, оставив в руке эфес и то, что теперь напоминало острую неровную щепу длиной с руку. Ладонь загудела от рывка, мозоли загорелись, но мне удалось удержать остатки своего оружия.

Конечно, подобного бы не случилось, будь у меня настоящий даркут – меч, выкованный в жаре неугасимого пламени Нижнего Подземья и напитанный его сокрушительной магией, но таких клинков удостаивалась лишь знать и особо проявившие себя в боях демоны, в то время как я со своим опытом фехтования могла рассчитывать лишь подержаться за эфес.

Уклонившись от очередного выпада ухмыльнувшегося Мафарта, я ушла вниз, перекатилась по песку и вонзила щепу точно в его икру, вместе с тем прикрывая голову рукой от удара сверху. Мы закричали одновременно. Он от глубокой раны в ноге, кровь из которой брызнула фонтаном на песок, едва я дернула деревяшку на себя, а я от пришедшегося на руку удара, закончившегося хрустом и волной боли, напомнившей о моей жизни до Карателя.

В глазах потемнело, левая рука пульсировала и горела огнем от места перелома до кончиков пальцев. Стиснув зубы, я поднялась на ноги, так и не выпустив окровавленного оружия. Боль отошла на второй план, спрятавшись за ненавистью и злостью, с какой мы с Мафартом посмотрели друг на друга.

Красный черт был в ярости, кровь из его ноги продолжала вылетать на песок сгустками и плевками, на шее и руках вздулись вены, казалось, что мундир капитана вот-вот лопнет, как шкурка перезревшего винограда. Хвост метался из стороны в сторону, со свистом рассекая воздух и сверкая металлическим наконечником, в желтых глазах вращались крохотные черные точки зрачков.

– Сука! – гаркнул Мафарт, клацнув клыками. – Жалкое отродье! Не подходить! Только влезьте, я вам бошки снесу! – проревел он остальным стражникам, и его хвост рубанул сверху вниз точно перед Йорхом, собиравшимся войти в круг.

– Назад! – рявкнула я Белому кошмару и остальным воинам, на лицах которых больше не было ни азарта, ни насмешек.

Возможно, они думали, что Мафарт желает всего лишь проучить меня, и раз уж я сама предложила ему бой, то так тому и быть. Сейчас же, в глазах друг друга, мы заранее видели финал этого сражения. Живым отсюда уйдет только один, и он не сомневался, что это буду не я.

Покалеченная рука повисла плетью, я приняла стойку, сморгнув выступившие слезы. Пусть нападает и приближается первым. Я вобью ему в шею свой меч как кол. Если успею вытащить так же быстро, как из ноги, появится время на еще один удар.

Однако Мафарт не стал повторять предыдущей ошибки. Стремительно надвинувшись, демон повернулся боком и вместо руки с мечом ко мне устремился хвост, метя острием в голову. Вряд ли я успела как следует обдумать то, что делаю, наверное, помог опыт тренировок с Рюкаем и знание, что своим хвостом Кровавые черти могут не только хлестать и пробивать насквозь, но и душить.

Сдавленно вскрикнув от боли, я перехватила его хвост сломанной рукой у самого горла, отклонившись влево от острия и мешая обвить шею. Вонзив в него щепу со всей силы правой, я пробила толстую кожу и рассекла вдоль, насколько хватало длины руки. Кровь брызнула в лицо и оросила песок, от рева Мафарта заложило уши, хвост вырвался на свободу вместе с оружием, опрокидывая меня навзничь.

– Я тебя убью!!! – в бешенстве проорал Мафарт, давясь собственным рыком.

Массивные копыта оказались у моей головы так быстро, что я едва ли уловила его движение, тем более что перед глазами все расплывалось от слез и черных точек. Кровавый черт занес ногу, я беспомощно сжалась, зажмурившись, зная, что он запросто проломит мне череп, когда ухо обдало теплом. Мафарт протяжно закричал, и в этом вопле не было ни гнева, ни кровожадности. Только боль.

Распахнув глаза, я вскрикнула, инстинктивно отпрянув. Прямо передо мной лежала отсеченная по колено нога демона, напитывая песок алым. Чуть поодаль катался Мафарт, хрипя, скуля и изрыгая проклятья. Раненный хвост беспорядочно метался в воздухе.

С трудом приподнявшись, я проморгалась от слез и отряхнула налипшие песчинки, но мир вокруг остался немного искаженным, с едва заметной рябью в воздухе. Оказалось, взгляд замутнили вовсе не слезы, а полупрозрачная завеса, окутывающая меня теплом от макушки до пят. Ухо с серьгой-звездочкой приятно покалывало, боль в руке стихла, стало легче дышать, перестали саднить даже царапины на ладонях.

Непонимающе осмотрев себя, я с удивлением обнаружила, что нахожусь внутри кокона в форме темного крыла. Крыла, принадлежавшего Дану. Это был первый раз, когда я осознала, что подарок Карателя служил не только доказательством нашей связи, но и защитой, которая не позволит никому и ничему причинить мне непоправимый вред. Уверенность в последнем выросла сразу же, стоило лишь еще раз взглянуть на отсеченную ногу и ее скулящего и рычащего хозяина.

Мне тогда казалось, что мое созерцание крыла и поверженного противника заняли долгое время, но на самом деле вряд ли прошло больше десятка вдохов, когда в тренировочном круге возник сам Дьявол и его свита.

Все четверо были в черном с золотом, и когда мои глаза встретились с глазами Карателя, черней их не существовало ничего. Ариман застыл над Мафартом, приставив клинок своего даркута к горлу Кровавого черта, кнут Хирна кровожадно щелкнул над головами упавших на колени стражников и Ксены, которую я не заметила ранее. Тунрида опустилась на одно колено подле меня, протянула руку, но ее пальцы застыли над самым защитным покровом, не рискнув коснуться.

В растворившей все звуки тишине Дан подошел ко мне, едва заметно качнул подбородком Тунриде, и казначей безмолвно отступила к Хирну. Наклонившись, Каратель поднял меня на руки с нежностью, которую невозможно было предположить, глядя в его застывшее лицо, где во тьме бездны опасно сверкали блики пламени.

– Я…

– Ш-ш-ш, – Дан погладил меня по голове, и призрачное крыло рассеялось, подвластное его воле. Горячая ладонь мягко дотронулась до пострадавшей руки, и я перестала ее чувствовать, в то время как за спиной Дьявола раздался ужасающий хруст ломающихся костей под аккомпанемент хриплых булькающих звуков.

– Не переживай, Мафарт, – спокойно проговорил Дан, отирая мои щеки появившимся в его руке платком, и я почувствовала, как все мои ссадины, царапины и ушибы исчезают без следа, как и боль в руке. – Ты не умрешь прямо сейчас. Настолько быстрой и легкой смерти ты не заслужил.

Дьявол повернулся вместе со мной на руках, и я судорожно вздохнула, вжавшись ему в грудь. В кровоточащей куче мяса с торчащими отовсюду костьми и неестественно изогнутыми конечностями невозможно было узнать капитана стражи. Я не знаю, собиралась ли что-то спросить или сказать, когда Дан просто шагнул вперед, и мы оказались в его покоях.

– Дан, я…

– Мы обязательно поговорим, моя радость, – ласково заверил Каратель, положив большой палец мне на губы. – Но сейчас мне нужно навести здесь порядок, а тебе, несмотря на исцеление, поспать.

– Подожди! – я схватила его за рукав, когда он опустил меня на кровать. – Пожалуйста, послушай меня.

– Говори, – кивнул Дан, склонившись ко мне, гладя щеку костяшками пальцев.

– Остальные… Я сама сказала никому не входить в круг, правда, они… Йорх и Ксена не причем, а остальные не думали, что Мафарт…. – я сглотнула, не зная, как правильно объяснить. – Он бросил вызов словом, но бой предложила я.

– То, что здесь произошло, я понимаю лучше, чем ты, дитя, – мой прекрасный господин поцеловал меня в лоб. – Спи, моя радость.

Уютная бархатная темнота обхватила со всех сторон, и я провалилась в ее мягкость, теряя все вопросы по пути в сладкий сон. Вряд ли мне что-то снилось, Дан хотел, чтобы я отдохнула, и мало что в трех царствах могло противиться его желаниям.

Пробуждение вышло ленивым и неохотным, какое-то время я даже не хотела открывать глаза, поглубже зарываясь носом в подушки и не спеша высовываться из-под одеяла. Однако вскоре умиротворенность вытеснили яркие картинки произошедшего во дворе, среди которых чаще других повторялась кровь на песке, желтизна глаз Мафарта, его отсеченная нога и то, во что он превратился после появления Карателя.

– Тише-тише, госпожа Хату, – бросилась ко мне управляющая Фагнес, когда я резко села в кровати, осознав, что бой в тренировочном круге был на самом деле.

– Фагнес, – выдохнула я, схватив женщину за руку. – Я… Мафарт…

– Все хорошо, госпожа Хату, – уверенно покивала мне управляющая, осторожно похлопав по тыльной стороне руки. – Вы в порядке, и это самое главное. Негодяй получил по заслугам! Подумать только, ранить госпожу своего Дома! – женщина гневно раздула ноздри, и ее лицо приобрело то самое выражение строгости и недовольства, внушающее ужас всей прислуге резиденции.

– Фагнес, сколько сейчас времени?

– Время ужина, госпожа Хату. Повелитель распорядился принести вам сюда, он разделит с вами трапезу, как только освободится, – Фагнес поклонилась, как и надлежало делать каждому, передавая волю Карателя.

– Он у себя в кабинете? – все же поинтересовалась я, не утерпев.

– Нет, госпожа Хату, повелитель… – управляющая чуть запнулась, – во дворе с великими первопадшими, – она снова склонилась, говоря о свите Карателя.

Если Дан был абсолютным монархом Подземья и единственным приемлемым обращением к нему считались «повелитель» для всех и «мой господин» по его личному разрешению, то свита занимала следующую ступеньку иерархии, и официально их титул звучал «великий первопадший», прямо указывая на максимальную приближенность к Карателю.

– А где Ксена? Йорх?

– Ксена отдыхает у себя, ей немного нездоровится после того, что с вами произошло. Нет-нет, наказания не было, просто испугалась за вас, как и все мы, – пояснила Фагнес, и я поняла, что в «мы» входят смертные души, работающие в доме. – Йорх… вместе с остальными стражниками.

Несмотря на все настоятельные рекомендации Фагнес остаться в покоях и дождаться ужина, я вышла в коридор, уверенно направляясь во двор и не замечая поблизости ни одного стражника. Управляющая поспешила за мной, и я почти ожидала, что она схватит меня за руку и потащит обратно, но этого не произошло.

– Госпожа Хату, посмотрите отсюда, вам не стоит туда выходить, – настиг меня на лестничной площадке голос Фагнес, и я остановилась, уловив в нем усталую просьбу и заботливый совет вместо привычной строгой сдержанности.

Вернувшись к окну, выходящему во внутренний двор, я приняла руку управляющей, помогшей мне забраться на высокий подоконник. Стоило только посмотреть вниз, прижимаясь головой к холодному стеклу, как вопрос, куда с привычных постов делись стражники, нашел ответ. Все воины Садов времен были там, на тренировочной площадке.

Они стояли шеренгами, толпились под навесами и сидели на крышах низких пристроек так плотно друг к другу, что негде было бы упасть и семечку. Никто из них не двигался и не переговаривался между собой: взгляд каждого был устремлен на центр двора, где между столбов врат наказания в луже собственной крови на коленях стоял Мафарт, привязанный к ним за руки.

Кровь сочилась из многочисленных порезов на спине, полученных от кнутов Аримана и Хирна, действующих почти одновременно. Как только одна плеть отлетала от кожи, на ее место со свистом сразу же опускалась вторая. Сбоку, опираясь плечом на левый столб, стояла Тунрида, считая удары. Сам Каратель сидел напротив Мафарта в глубоком черном кресле с высокой спинкой, изящно подперев голову правой рукой и опустив на колено левую.

– Он же… лишился ноги, – оторопело произнесла я, возвращаясь взглядом к Мафарту. – И еще… – я не знала, как объяснить Фагнес ту кучу мяса и костей, которой был Кровавый черт, когда Дан меня забрал.

– Повелитель восстанавливает его тело каждый раз, чтобы он мог принять свое наказание полностью, – сухо объяснила женщина. – За покушение на воспитанницу Карателя и госпожу Садов времен Мафарт приговорен к смертной казни в пастях и когтях инферги после трех тысяч двойных плетей терзающего терна.

– Почему так… – я не договорила, обхватив себя руками.

Нет, меня не пугало происходящее во дворе. Благодаря урокам истории и этики, а также многочисленным беседам с Даном, редко когда уходящим от прямого ответа, даже в том юном возрасте я прекрасно понимала, где нахожусь. Каждый из моих наставников приложил массу усилий, чтобы вбить в мою голову основополагающее знание: здесь не царство смертных с его хлипкими законами и бесконечными возможностями уйти от наказания.

В Подземном царстве и прилегающем к нему Междумирьи все было просто в своей честной жестокости и неоспоримой дисциплине. Четкая иерархия прослеживалась во всем – от должностных обязанностей каждого слуги до классификации атрибутов, подчеркивающих статус. Если в какой-то момент эта четкость пропадала вследствие чьего-либо нарушения, он за это расплачивался болью, кровью или вечностью перед вышестоящим: капитаном стражи, управляющим, главой своего дома, титулованной особой или самим Карателем.

Меня удивило не наказание, а его содержательность и длительность. Быть растащенным на куски безжалостными свирепыми гончими Подземья, каждая из которых, за исключением личного владения аристократами, входила в Пять Свирепых Свор Хирна – ужасный финал для любого, даже самого бесстрашного демона или падшего. Однако три тысячи двойных терновых плетей, вонзающихся в плоть раздирающими шипами, перед и без того мучительной смертью…

– Потому что это показательная расправа, госпожа Хату. Урок в назидание каждому из присутствующих, урок, который вылетит за пределы нашей резиденции и превратится в обсуждаемую шепотом новость. Вы принадлежите Карателю, госпожа Хату, – серьезно посмотрела на меня Фагнес. – Во всех трех царствах нет существа, что может позволить себе тронуть что-то, что повелитель обозначил своим, и не расплатиться за подобную дерзость всем, что ему дорого.

До того дня я вряд ли по-настоящему задумывалась, кем меня видит Дан. Я хорошо знала свою сторону, где благодарность уже давно стала лишь почвой, взрастившей мои, пусть тогда детские, но оттого не менее сильные и искренние чувства. Правда заключалась в том, что я обожала Дана и не только как своего опекуна и покровителя, но и как мудрого наставника, а также близкого друга, чье общество я готова была променять на все сокровища всех миров.

Конечно, я не могла не понимать, что Каратель относится ко мне более, чем просто хорошо, позволяя недоступное другим, что неизменно подчеркивало мою привилегированность, но… Лишь в те мгновения, глядя на содрогающегося под ударами плетей Мафарта, я начала осознавать, что, возможно, сторона Дьявола прятала что-то не менее глубокое, а «моя радость» не было обыкновенным ласковым прозвищем.

Я помню свою улыбку, отраженную в стекле. Нет, в ней не было ни хищного злорадства, ни дрожащих опущенных уголков губ, продиктованных сожалением. Я улыбалась так, как улыбаются правильно найденному ответу к трудной задаче.

Ошибся Мафарт, а не я. Я не была капризом Дьявола. О капризах забывают или быстро находят им замену, а не устраивают публичную казнь главы стражи резиденции и одного из самых уважаемых демонов не только собственного клана, но и во всем Подземье.

Когда я смотрю на свое отражение сейчас, мне хочется вернуться в тот день. Мне хочется решить задачу неправильно. Мне хочется оказаться в тренировочном круге без защитной серьги-звезды в ухе.

Вероятно, мои заветные желания исполнялись слишком часто, чтобы сбылось еще хотя бы одно.

Глава 8

Соловью, глядящему с ветки на свое отражение, кажется, будто он упал в реку. Он сидит на вершине дуба и все-таки боится утонуть.

Поль Верлен

Новым капитаном стражи Садов времен был назначен Азуф, и, как и его предшественник, он почти не появлялся в стенах особняка. Изредка я видела его у казарм, прогуливаясь по дорожкам сада к озеру в сопровождении Ксены, или неизменно спешащим куда-то прочь, когда занималась верховой ездой. Мои уроки фехтования с тех пор ни разу не прерывал ни один случайный зритель, а стражи и слуги дома одинаково почтительно склоняли головы, когда я проходила мимо.

Я чувствовала в этом некую неправильность, ведь подчеркнутое уважение к моей персоне было вызвано не моими заслугами, а страхом повторить судьбу Мафарта. Некоторое время это так сильно меня беспокоило, что я даже рискнула поделиться своей тревогой с Даном в один из его последовавших визитов. Каратель лишь усмехнулся, взъерошив мои волосы, и напомнил, что статус госпожи резиденции и имя сами по себе освобождают меня от обязанности что-либо доказывать простым демонам и, тем более, смертным душам, отбывающим наказание за грехи.

Истины в его словах было столько же, сколько и лукавства. Последнее неизменно плескалось в нашей беседе, если Дан считал, что для обсуждения какой-либо темы я еще недостаточно взрослая. Впрочем, моя неготовность к понимаю некоторых особо важных материй обуславливалась не только возрастом.

В Подземном царстве каждый новорожденный из знатной семьи проходил особую церемонию на седьмой день своей будущей вечности. В присутствии приглашенных свидетелей один из родителей ступал с младенцем в кипящие воды реки Гург и погружал его с головой, позволяя напитаться истинным огнем. Согласно всем найденным мною описаниям и лекциям наставника Зейла, преподававшего мне традиции и обычаи царства Карателя, воды Гург укрепляли тело и разум, омывали суть и обжигали ее, словно глиняный сосуд в печи, чтобы собственные растущие силы не покрыли ее трещинами изнутри и не стерли в пыль.

Речь, конечно же, шла о магии, неразрывно связанной не только с силой воли, но и с зависящим от нее «кахе́» – так на языке Подземья называлось хранилище магических сил. Чем вместительнее было кахе, тем больше магических возможностей обретал его хозяин. Тогда я не представляла, что это такое на самом деле, но некоторые труды в библиотеке резиденции сообщали, что кахе Дана не имело границ, а, значит, перед магической мощью и волей Карателя могли устоять лишь его старшие первосозданные братья и Отец.

Однако прежде чем мечтать о собственном кахе и магическом искусстве, мне предстояло пройти через погружение в Гург. Если для рожденных в Подземье оно было безопасной церемонией и неким приветствием родного царства, то для меня, конечно же, испытанием.

Пришедшая из царства смертных, я обладала душой, но была лишена врожденной огненной благодати Карателя. С ней ребенку требовалось всего шесть дней жизни в царстве, чтобы быть готовым к купанию в Гург. Мне же понадобилось шесть лет в окружении демонов и грешных душ, но никто точно не знал, достаточно ли этого, чтобы воды реки приняли меня как одну из ее царства, а не сварили. Правда, я никогда не спрашивала об этом Дана.

Поэтому, своего десятого лета я ждала с особым трепетом, порой сгорая от нетерпения и желания поскорее приблизить шестой день шестого подлунья, а порой ворочаясь ночами от тревоги и представляя, как, сомкнувшись над головой, черные кипящие воды больше никогда меня не отпустят, растворив в себе.

Каратель и его свита прибыли в резиденцию пятым днем лета, и я помню, как едва не опрокинула кресло в библиотеке, выбегая навстречу повелителю и великим первопадшим.

– Здравствуй, моя радость, – крепко обнял меня Дан, когда я по обыкновению запрыгнула в его объятья, сразу же сцепив руки за шеей. Снопы золотых искорок рассыпались вокруг его черных зрачков, отчего оттенок темной древесины вмиг посветлел до медового. Приветственно погладив по спине, Дьявол поцеловал меня в висок, получая ответный поцелуй в щеку.

– С возвращением, Дан, – пробормотала я, завершая наш маленький ритуал.

Ритуал, в который никто не смел вмешиваться. Даже суровый Ариман, всегда отступавший на шаг с моей дороги, задорный Хирн, то и дело норовящий растрепать прическу, и хищная Тунрида, неизменно встречающая улыбкой и подмигиванием.

– Клянусь Бездной, малышка Хату подросла с нашей последней встречи! – Хирн все-таки потрепал меня по макушке, стоило лишь Дану спустить меня на пол.

– Дети растут быстро, – сообщила ему Ида самую очевидную вещь на свете.

– Особенно вдали, – добавила я, не имея в виду ничего обвинительного, но все равно почему-то прозвучало резче, чем ожидалось, впиваясь в возникнувшую паузу ядовитым дротиком. Извиняться и привлекать к неосторожным словам еще больше внимания было глупо, поэтому я просто сжала руку Дана, задрав голову.

Дьявол чуть улыбнулся мне и кивком отпустил свиту выполнять их обязанности. Когда бы они ни появились в резиденции, первым делом, сразу после приветствий, Хирн отправлялся на конюшни, Ариман проверить стражу, а Тунрида в свои покои, откуда через зеркала связывалась со своими подчиненными или проверяла выполнение сделок.

Казначей Карателя всегда носила при себе круглое зеркало в золотой оправе с такой длинной и острой рукоятью, что она легко сошла бы за кинжал. Оправа изображала пауков, притаившихся на паутине, и пару раз, когда я видела, как Ида водит пальцами по гладкой поверхности, мне казалось, что они двигались на своих сетях и шевелили тонкими лапами.

И если и сегодня все было как всегда, то я знала, что последует дальше. У Карателя тоже были своя неизменная традиция.

– Госпожа Хату соблаговолит составить мне компанию и прогуляться по саду?

– Благодарю за оказанную честь, мой повелитель, – склонила я голову, поддержав заданный тон. – Могу ли я рассчитывать, что мастер Юск уже предупрежден о моем отсутствии и избежит напрасных ожиданий?

– Разумеется, госпожа Хату, – бархатно согласился Дан, приглашающе указав в сторону двери во внутренний двор.

Ступив на узорчатую брусчатку садовой дорожки первой, я оглянулась на Дьявола, предвкушая особый момент, но, в тот раз, мое внимание не ускользнуло от его взгляда.

– Что такое? – улыбнулся он.

– М-м-м… Каждый раз, когда ты приходишь в сад после долгого отсутствия, ты сначала закрываешь глаза и делаешь глубокий вздох, – чуть посомневавшись, я вдохнула полной грудью. – И тогда твое лицо становится немного другим… как если портрет углем переписать акварелью, – добавила я, не зная, как еще объяснить эту неуловимую перемену, смягчавшую его черты.

– Вот как? – изогнул бровь Дан, выглядя одновременно позабавленным и удивленным. Шагнув на дорожку, он закрыл глаза и глубоко вздохнул, как я и сказала. – Полагаю, ты права, моя радость, но я не замечал этого за собой. Есть что-то еще?

Каратель протянул мне руку, смотря с любопытством и озорной улыбкой.

– Ты всегда первым делом проверяешь сапфириум, – уверенно заявила я, хватаясь за его пальцы. – А потом разглядываешь переплетения ветвей эхраимов. Фруктовые аллеи проходишь быстро, но возле участков диких разнотравий останавливаешься, из всех цветов твое внимание обычно привлекают те, что вот-вот зацветут, а еще…

– Еще? – мягко переспросил Дьявол, слушая меня с улыбкой.

– Мы оба любим тоннель глициний, – пробормотала я. – Шаг из-за поворота, когда цветочные облака стелются дорогой к озеру, особенно в солнечный день.

– Все так, – признал Дан, скрывая мою ладонь в своей. – Но есть еще кое-что. Пожалуй, самая важная привычка.

– Что? Какая? – я нетерпеливо сжала его руку, задрав голову.

– Разделять эту прогулку с тобой, моя радость, – подмигнул Дьявол, и я закусила губу, смущенно переведя взгляд на переплетение рун, испещряющих дорожку.

Возможно, совсем скоро, когда я в очередной раз буду перерисовывать их, они станут оживать под моими пальцами точно так же, как в руках падших, а не оставаться непонятными закорючками и пересечением линий. Или же… некому будет что-либо перерисовывать.

Мы шли по саду так же, как и много раз до этого, Дан останавливался точно у тех растений, о которых я и говорила, иногда спрашивал меня о работах над той или иной клумбой, безошибочно указывая на те, которыми я действительно занималась вместе с Байро и его помощниками. Конечно, это приводило в ужас и Ксену, и наставницу Варейн, но мне нравилось копаться в земле и слушать рассказы старшего садовника об особенностях цветов и растений. Каждый раз после «рытья, недостойного госпожи» бонна ворчала, отмывая мои руки и ногти, а Варейн спрашивала, готова ли я вести себя как подобает особе знатного дома, а не как землеройке.

– Ты сегодня очень молчалива, Хату, – заговорил Дьявол, когда в тишине мы прошли под глициниями к озеру и поднялись в беседку к уже накрытому столу. Трапезничать вдвоем во время прогулки было еще одной нашей традицией.

Я тяжело вздохнула, признавая правоту Карателя. Обычно ему даже не приходилось о чем-либо спрашивать, я сама тянула Дана вперед, рассказывая обо всем, что успело случиться в садах с его прошлого визита, и хвастаясь своими подвигами.

– Там, в холле… я не хотела грубить, – пробормотала я, оттягивая момент, когда Дьявол доберется до сути.

– Я бы не назвал это грубостью, – качнул головой Дан, заглядывая в супницу. – Но интонации важны. Порой они даже важнее и опаснее самих слов. Полагаю, наставница Варейн не могла не затронуть эту тему?

Я посмотрела на пальцы, сминающие кусочек хлеба, который, сама того не заметив, достала из плетеной корзинки. Разумеется, наставница Варейн не просто указала мне на этот хрупкий лед в Подземье, а постоянно заставляла скользить по нему без поддержки и периодически проваливаться в темные и холодные воды ее недовольства.

– Наставница Варейн говорит, что интонации – это палитра иллюзий, благодаря которым можно не только спрятать слова, но и придать им любое значение, – тихо подтвердила я.

Дан серьезно кивнул, прежде чем перевести взгляд на мои руки и накрыть их своей горячей ладонью, останавливая мои пальцы, роняющие на скатерть крошки.

– Что тебя тревожит, Хату?

– Я… боюсь, что завтра… река Гург… – смешавшись, я замолчала.

– Что? Моя радость, ты правда думаешь, что тебе есть чего бояться, когда за руку тебя буду держать я?

Вскинув голову, я поняла, что слух не обманывал. В голосе моего прекрасного господина и правда звенело веселье. Оно же сверкало золотыми искрами в глазах.

– Я думал, ты обижаешься, потому что я до сих пор не посмотрел список твоих желаний, – в свободной руке Дьявола тут же появился хорошо знакомый исписанный лист, прежде покоившийся на прикроватной тумбе в моих комнатах. Однако, прежде чем Каратель успел вчитаться, я обхватила и сжала его руку, до того накрывавшую мои сцепленные ладони.

– М? – приподнял бровь Дан.

– Что значит… Ты правда думаешь, что река Гург меня признает? – выпалила я, всматриваясь в его прекрасное лицо и надеясь заметить малейшую тень.

– Неважно, что думаю я, куда более…

– Важно! – перебила я, не удержавшись. – То, что думаешь ты, важно всегда!

Каратель усмехнулся и, отложив список моих желаний, протянул ко мне вторую руку и усадил на колени, лицом к озеру.

– Позволь спросить, моя радость, как ты думаешь, сомневаются ли звезды, когда светят на небе?

– Э… Это странный вопрос, как они могут сомневаться? – нахмурилась я.

– А сомневается ли вода, плещась в своих берегах? – Дан указал подбородком на озеро.

– Я не понимаю, – с досадой признала я, так и не найдя тропинки, на которую Дьявол хотел меня вывести.

– Звезды принадлежат небу, вода своим берегам, а ты моему царству, Хату, – повелитель погладил меня по голове. – И река Гург одарит тебя так же, как и любого другого моего поданного, а, может быть, и щедрее прочих.

– Почему?

– Потому что я так хочу, – подмигнул Дан, легонько поддев меня за нос костяшкой указательного.

В тот миг я не поняла ни серьезности этих слов, ни того, что ее вызвало. Единственное, что тогда было важно – спокойствие. Густое и горячее, как шоколад, который я обожала пить зимой, оно обволакивало со всех сторон, растворяя тревогу и плавя неуверенность, дергавшую меня последнее время из стороны в сторону.

– Что у нас тут… – Дан тем временем изучал список моих желаний. – Столичный карнавал «Цветов и масок» во Флегансии? Пятидневное празднество уже началось, думаю, мы сможем отправиться туда после церемонии.

– Правда? – Подброшенная восторгом, я больно ударилась локтем об стол, попутно слушая звенящую какофонию посуды. – То есть… Благодарю повелителя за оказанную честь, – выдавила я, чувствуя, как краснею и сдерживая желание потереть ушибленное место.

– Не стоит, – качнул головой Дан, касаясь моего локтя и прогоняя боль точно так же, как до этого нервозность.

– Благодарить? – не поняла я, потому что мужчина выглядел слишком серьезно.

– Прятать боль передо мной, – уточнил Дьявол.

– Но наставница Варейн говорит, что проявлять слабость перед собеседником, принадлежащим к знати…

– Я не принадлежу к знати, – он дернул краешком рта. – Это знать принадлежит мне.

Я потупила взгляд, понимая, что допустила серьезнейшую ошибку, за которую, будь здесь мастер этикета, одними фарфоровыми чайниками и фолиантами на голове бы не отделалась. Приравнять самого Карателя к знати! Пожалуй, это до сих пор одно из немногих воспоминаний, думая о котором, я испытываю стыд как в первый раз.

– Ах, юность, – усмехнулся Дан, дотронувшись до моих горящих щёк. – Мастер Варейн совершенно права, размышляя о любой слабости, как о мишени, куда обязательно попробуют ударить – сразу или дождавшись более подходящего момента. Однако, смею справедливо предполагать, что беседа со мной совершенно другой случай.

– Потому что… для тебя любой собеседник изначально слабый, да? – неуверенно предположила я.

Мой прекрасный господин расхохотался, облокотившись на стол и опустив голову на тыльную сторону руки. Я улыбнулась, расцветая от его смеха, как цветок, раскрывающийся навстречу солнцу. Не то что бы я когда-либо видела себя шутом подле Дьявола и старалась рассмешить его намеренно, но неосознанное желание улучшить его настроение было со мной с самого детства.

Чем старше я становилась, тем отчетливее понимала значение Садов времен для Дана. В этой резиденции он по-настоящему отдыхал от всего, что несли Верхнее и Нижнее Подземья, а глубокий вздох Карателя на первом шаге по дорожке с каждым разом все больше напоминал попытку вытолкнуть из себя смрад и гарь чужих грехов и интриг.

– О нет, моя радость, не поэтому. Понимая свое положение и недостаток сил, мои собеседники, как правило, пытаются компенсировать это хитростью, честным обманом и толикой дерзости, – подмигнул мне Дан, выпрямившись.

– Как понять «честный обман»? – я сморщила лоб, стараясь разгадать смысл этого оксюморона.

– Честный обман – это когда кто-то говорит правду, но вовсе не по той причине, о которой сообщает. Допустим… – Дьявол лукаво прищурился. – Ксена смотрит, как долго ты выбираешь одежду, и говорит, что тебе идет синее платье. Это правда, ты хорошо смотришься в синем платье, но сказала она это не потому, что хотела сделать комплимент, а для того, чтобы ты скорее закончила одеваться. И если ты узнаешь эту причину…

– …то почувствую себя обманутой, – понятливо продолжила я.

– Это не единственная разновидность такого обмана. Иногда собеседник выворачивает правду, подменяет хронологию фактов, искажает крохотную деталь, но она полностью меняет картину. Чем искуснее собеседник обращается с правдой, тем коварнее его замысел.

– А как распознать такой обман? – жадно спросила я.

– Ты еще дойдешь до этого с наставницей Варейн, когда станешь немного старше и научишься у меня нескольким полезным вещам, – улыбнулся Дан, намотав на палец прядь моих волос. – Прежде всего, никогда не отмахивайся от подозрительности и всегда помни, что тех, кто гонится за выгодой гораздо больше тех, кто по-настоящему беспокоится о тебе.

Как следует, раз и навсегда, я выучу этот урок немного позже, под истошные вопли и запах горелой плоти, среди которых закончится мое детство.

***

Я помню, как Ксена нервничала, собирая меня перед церемонией. Изящные пальцы возились с плетениями прически дольше обычного, бонна хмурилась так, как всегда запрещала мне, то и дело поглядывала на меня через зеркало и порывалась разгладить несуществующие складки на простых черных одеждах. Удивительно, но, чем больше она беспокоилась, тем меньше волнения испытывала я, словно женщина забирала его себе.

– Ксена, я выдержу омовение. Правда, – встретила я ее взгляд в отражении. – Обещаю.

– Конечно, выдержите. Я не ожидаю от вас ничего другого, моя госпожа, – кивнула бонна, пряча в длинную косу последние пряди.

– Тогда почему ты боишься? – нахмурилась я.

Благодаря шести годам ежедневного общения я хорошо знала Ксену. Думаю, даже лучше, чем она тогда могла представить. Видя только худшее от родителей в первые годы своей жизни, я всегда по-особому ценила и чувствовала тех, кто относился ко мне с теплотой и искренней заботой.

Книги, наставники и сам Дан учили, что в Подземье и Междумирьи могут находиться лишь грешники. Люди несли свое наказание в зависимости от тяжести преступления среди ужасов и мук Нижнего Подземья или в бесконечных испытаниях Верхнего. Но те, кто в качестве искупления работал в резиденциях и домах знати, сильно отличались. Эти души совершили как плохое, так и хорошее в равной пропорции, или же на плохой поступок их толкнули не греховные побуждения.

Чем больше я узнавала Ксену, тем непонятнее мне было, как такая чуткая и добрая душа могла оказаться в Садах времен, но спросить об этом мне тогда не хватало смелости. Конечно, я считала это нетактичным и даже грубым, однако больше всего опасалась, что такой вопрос подточит доверие между нами. Я боялась потерять ее понимание и поддержку, неизменно сопровождавшие меня каждый день среди строгости учителей, отстраненности слуг и демонстративной вежливости демонов после публичной расправы над Мафартом.

Я до сих пор не знаю, в чем был секрет наших хороших отношений, сложившихся сразу. Ксена никогда и ни за что не ругала меня всерьез, разговаривала спокойно и мягко, была чуткой к моим просьбам или переживаниям, часто подбадривала и уверяла, что, если что-то не получается сегодня, у меня всегда есть завтра для следующей попытки.

– Уверенность и ожидания не мешают беспокойству, – отозвалась бонна, слабо улыбнувшись, словно извиняясь и признавая ошибку.

– Повелитель и великие первопадшие ожидают в холле, – зашла в мои комнаты управляющая Фагнес, не дав мне ответить Ксене, что сам Дан уверен в моем успехе. – Достойно выглядите, госпожа Хату, – сдержанно кивнула она, прежде чем перевести строгий взгляд на Ксену.

– Благодарю, Фагнес, – согласилась я с ее оценкой.

В черных широких штанах, рубашке с высоким горлом и накидке до пят я походила на сгусток теней из-за легкой струящейся ткани, со всех сторон обтекающей тело. Из украшений осталась лишь серьга-звезда, но и она удивительно подходила нынешнему облачению, ничего лишнего от макушки до ног в простых сандалиях.

– Все будет хорошо, – улыбнулась я Ксене, когда бонна в очередной раз расправила подол моей накидки, суетливо одергивая ткань.

– Разумеется, с вами все будет хорошо, – уверенно заявила управляющая. – Сады времен ожидают вашего скорого возращения, госпожа Хату.

Я кивнула управляющей, благодаря ее бескомпромиссную убежденность, прежде чем выйти из покоев. Может быть, глупо и надуманно, но казалось, что вся резиденция замерла в каком-то торжественном ожидании. Стражи на постах вытягивались по стойке задолго до нашего приближения, не мелькало ни краешка одежд слуг, не слышалось привычных переговоров и все вокруг искрило от чистоты, словно вместо ночного сна обитатели резиденции полировали каждый ее уголок.

Залитый солнечным светом холл слепил белизной, блеском натертых мраморных полов и золотом рам, давно ставшие привычными гобелены выглядели ярче обычного, так что мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы привыкнуть и, наконец, сосредоточить внимание на тех, кто меня ждал.

Свита Дьявола выглядела роскошно, разом напомнив мне день нашего знакомства. Парадные черная, синяя и красная форма с эполетами, великолепие, опасность и сила стихийных бедствий, заключенная в плоть и кости, но выглядывающая из глаз и сквозящая в редких, едва уловимых, движениях.

Однако, как бы прекрасны ни были Воин, Охотник и Казначей, мой взгляд сам собой скользнул к Дану, облаченному в такие же простые черные одежды, как и я. Вот только если я выглядела тенью, то Каратель, даже с одним-единственным перстнем на пальце, походил на тот самый предрассветный миг, когда густая ночь держит мир под своим одеялом, не позволяя выбраться из сна и приглушая звуки и свет звезд.

Я поклонилась всем четверым, получая в ответ кивки и не зная, что сказать и следует ли. Дан просто протянул мне руку, и я стиснула его пальцы с той же силой, что потерпевший кораблекрушение цепляется за единственную доску, позволяющую остаться наплаву.

– Пора, – коротко сказал он, делая шаг к дверям, я шагнула следом, и в следующий миг мои стопы коснулись уже не мрамора, а горячей, испещренной трещинами земли.

В лицо ударил раскаленный воздух, я судорожно вдохнула, рассматривая вид, открывшийся с утеса, на который Дан нас перенес. Конечно, с той же легкостью мой прекрасный господин мог бы сразу переместить нас в воды реки, но это лишило бы меня того особого впечатления, выбивающего дух и заставляющего смотреть перед собой с открытым ртом.

Прежде мне попадались гравюры, подробные описания берегов Гург в стихах и прозе, ей было посвящено несколько общеизвестных в Подземье баллад, но ничто из этого, как оказалось, не передавало ее подлинного величия и устрашающей красоты.

Песочные берега хвастали всеми оттенками красного, жаркое дыхание ветра переплетало их между собой замысловатой вязью рубинового, алого, гранатового, вишневого, винного, бордового, багрового и еще множеством других, названия которых я не знала и лишь могла бы попробовать получить их, долгие дни смешивая краски. Среди алых кружев песка широкой черной лентой текла Гург, то и дело с шипением выпуская из своих темных глубин столпы ярчайшего пламени, поднимающих обсидиановые брызги.

– Идем, Хату, – Дан кивнул в сторону лестницы, берущей начало неподалеку от нас.

Потертая вечностью и ветрами, она костяным гребнем вонзалась в Гург. Широкие ступени походили на огромные, составленные в стопку клавиши рояля, висевшие прямо в воздухе, без всяких подпорок и перил. В Подземье эта лестница звалась тропою падших, и несколько из изученных мною источников утверждали, что ступать по ней имеют право лишь падшие, а каждая ее ступень сделана из праха и размолотых костей охотников за благами Гург, к ним не принадлежащих.

Именно это знание остановило меня перед первой ступенькой.

– Правда, что все ее ступени из праха и костей? – спросила я, едва Дан опустил на меня заинтересованный взгляд.

Позади усмехнулся Хирн, тут же получив строгое цыканье Тунриды в качестве предупреждения. Не считая Дана, Ида оставалась единственной, кто был способен так легко и быстро оборвать веселье Охотника.

– Да.

– А если я шагну на эту ступеньку и превращусь в еще одну, потому что я не падшая? – скороговоркой выпалила я, и на этот раз за спиной послышались смешки всей свиты. Я уверена, что фыркнул даже Ариман.

– Полагаю, ты будешь одной из самых маленьких и красивых ступенек на этой лестнице, – широко улыбнулся Дан, сразу же покачав головой под хихиканье Хирна. – Хату, магическое искусство не терпит поверхностных суждений и оценок. Здешняя охранная магия питается силой самой реки Гург, и важно не кто зайдет в ее воды, а то, насколько он этого достоин.

Я несмело поравнялась с Карателем, становясь на первую плиту. Ничего не произошло.

Меня не охватил огонь, не ударила молния и ни во что не превратило. Я облегченно улыбнулась Дану, выдыхая, и его ответная улыбка вернула мне решительность.

Я до сих пор не знаю, улыбался ли Дьявол тому, что магия посчитала меня достойной или же моей наивности, не позволившей поверить в его вмешательство. Пропустила ли меня сама магия или воля Дана, но ступеньки казавшейся опасной лестницы словно сами стелились под ноги, будто опасаясь, что я сорвусь вниз, оступившись, а порывы горячего ветра скорее направляли, мягко подталкивая в спину, чем пытались смахнуть прочь.

– Их на самом деле больше, чем можно увидеть сначала, – заметила я, подозревая, что лестница каким-то образом скрывает настоящую протяженность спуска. Напоминало попытку дойти до горизонта.

– Как думаешь, почему? – спросил Дан.

– Проверка? – предположила я. – Иногда мастер Варейн засчитывает мне пять подходов к упражнению на равновесие за один, чтобы укрепить выдержку и терпение.

– Верно, Хату. Дорога дарит искомое лишь тому, кто готов дойти до конца, – благосклонно кивнул Каратель. – Даже достойные могут сдаться, разувериться и поддаться слабости.

– Неужели лестница проверяет даже тебя? – не поверила я.

– Нет, – усмехнулся Каратель. – Для меня от утеса до берега всего одно желание. Для них несколько шагов, – я обернулась, только сейчас поняв, что свита больше не следует за нами, остановившись где-то на середине.

– Получается… мы идем так долго из-за меня? – нахмурилась я, видя впереди множество ступеней.

– Подумай, – ласково посоветовал Дан.

Я остановилась, и Дьявол замер на ступеньке рядом со мной. Пальцы сжали его ладонь сами собой. Мало шагать по лестнице и надеяться, что ступеньки когда-нибудь все равно закончатся. Нужно точно знать, куда и зачем идешь. Нет, нужно большее. Уверенность, что дойдешь и заберешь то, зачем вообще вышел на дорогу. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Даже собственным сомнениям и боязни ошибиться или проявить слабость.

Я обещала Ксене, что пройду омовение в Гург. Я говорила самой себе, что хочу стать сильной, оправдать доверие и оказанную Карателем честь. Что буду достойной владения магическим искусством, собственного кахе и дебюта в кругу знати Подземья, чтобы нести волю моего прекрасного господина и быть способной выполнить любое его повеление.

Десятки ступеней впереди исчезли, слившись в одну единственную, касающуюся черных вод Гург. Отсутствие сомнений и понимание необходимости конечной цели сокращали выбранный путь вдвое или, по крайней мере, делали его легче. Я запомню этот урок навсегда, именно он однажды поможет мне выбрать единственно верное решение.

– Умница, – улыбнулся Дан, погладив мои костяшки, но я, переполняемая решительностью, продолжала смотреть на черную воду, пытаясь понять, что с ней не так, помимо очевидного.

– Нет отражений, – в конце концов, нашла я ответ, задирая голову к Карателю.

– Гург отражает суть, а не обличие, – Дан плавно опустился на корточки, протянул свободную руку и зачерпнул воды. – Однако чтобы увидеть отражение сути, нужно позволить ей смыть обличие.

Дьявол перевернул ладонь над ступенью, позволяя воде стечь на серо-желтую поверхность, черная змейка ручейка проползла от центра к краю, и мокрая борозда за ней растворила цвет, обнажив кости и частицу чьего-то раскрытого в крике рта. Втянув носом воздух, я стиснула пальцы Дана, оставшись стоять на месте. Наглядный ответ на заданный ранее вопрос не был приятным зрелищем, но далеко не самым жутким из того, что я уже успела увидеть к своим десяти.

– Когда ты опустишь меня в воду, я увижу в ней отражение своей сути?

– Есть ли смысл в чужом ответе, если можешь получить его сама?

– В твоем всегда есть смысл, – высказала я, чуть подумав. – И его там точно будет больше, чем в моем.

Дан тихо засмеялся, но ничего не сказал, обратив лицо к небу. Увлеченная рекой и берегами, я не сразу поняла, что и оно в Подземье совершенно другое, отличается не только от палитры земного царства, но и от насыщенных оттенков Междумирья.

Смертные сочиняли о нем много небылиц. Одни говорили, что его в Подземье нет, а само царство Карателя – нижний мир в огненных реках с потолком из земли. Другие придумывали про облака из пепла и ревущее пламя от горизонта до горизонта. Третьи про вечную темноту, сверкающую молниями, когда Каратель смеется, и проливающую огненный дождь, когда он гневается.

Каждая страна смертного царства по-своему изображала владения Третьего Сына Создателя, как и его самого, и Дан находил это весьма ироничным. Настолько, что иногда разрешал своим подданным подливать масла в огонь, на котором готовились все эти нелепицы. Карателя забавляла готовность людей поверить в самое худшее, но при этом не получить никакой пользы. И Верхнее, и Нижнее Подземья были полны грешных душ, чьи кровавые деяния не остановили ни мифы про огонь в бездне тьмы, ни легенды о всепожирающих огненных реках и подземельях.

Правда же заключалась в том, что Междумирье с Подземьем и Небеса были петлями, объединенными в бесконечность «узелком» земного царства, согласно воле Создателя. Бесконечность символизировала путь трансформаций душ, но на каком бы отрезке своего пути они ни находились, над ними всегда простиралось небо.

В тот день над рекой, на подушке из золотых облаков лежала слепящая корона солнца, озаряющая алые берега и черные воды. Неподалеку от нас из глубин Гург вырвался очередной столп пламени, и поднятые им брызги вблизи показались мне крупицами звездной ночи.

– Пора, Хату, – проговорил Дан, и я сама это почувствовала.

Не конкретное время, не определенный рубеж или понимание, продиктованное близостью реки. Скорее внутреннее ощущение, настигнувшее с очередным вдохом. Тот самый миг, упраздняющий все переживания и ожидания веским «сейчас или никогда».

Подняв меня на руки, Дан шагнул в воду, и на мгновение, на один удар сердца где-то в горле я зажмурилась. Страхи последних дней вырвались на свободу, будто дикие псы из клеток, растерзывая прежние заверения в правильности происходящего и благополучном исходе. В темноте опущенных век было слишком страшно и одиноко, и я потянулась за спасением к его непосредственному воплощению в моей жизни.

Ослепительному как солнце и непобедимому как небо.

Распахнув глаза, я встретилась взглядом с Карателем.

Повелитель смотрел на меня с легкой ободряющей улыбкой, как иные взрослые на детей, собирающихся с духом для первых шагов. Вот только шаги делал он, продолжая плавно заходить в воду.

Не было всплесков или брызг, я смирно лежала у него на руках, сложив собственные на груди и рассматривая его прекрасное лицо, возможно, в последний раз.

– Пора, Хату, – повторил Дан, остановившись.

Я кивнула. Некоторые вещи просто обязательны, независимо от того, как к ним относишься, или чем они могут закончиться. Это был ещё один урок того бесконечного дня, который не раз пригодится мне в будущем.

Дьявол заговорил на изначальном языке, сплетая слова в красивую напевную мелодию, нот которой я не знала, но улавливала мотив. Дан просил Гург принять меня, одарить дух и плоть и вернуть назад, под солнце и крыло Карателя. Река вокруг забурлила, отзываясь своему повелителю, и мой прекрасный господин погрузил меня с головой одним движением. Настолько быстрым, что поначалу я не успела закрыть глаза, а после уже не захотела.

Золото солнца и дьявольских глаз сменились темнотой так легко, словно небо и все остальное вне Гург я придумала между несколькими морганиями. Вода не была ни холодной, ни теплой, я даже не могла сказать, что она была водой. Жидкое черное зеркало обтекало со всех сторон, отражало меня, охваченную алым контуром, пока тот не отделился, разлетаясь ветвистыми трещинами по моим отражениям.

Раскалываясь, каждое из них разлеталось в стороны, обнажая образы-сердцевины, словно орех из скорлупы. Синий цветок сапфириума, старый жуткий дом родителей, аллея глициний, деревянный меч для тренировок, огонь в камине из покоев Дана, любимый уголок в библиотеке резиденции, качели у озера, лица моих наставников…

Осколков становилось все больше, вскоре темноту заполонили знакомые образы не только любимых предметов, мест и близких мне душ и падших из Садов времен, но и страхи как из далекого прошлого, так и того, о чем я думала совсем недавно.

Гург отражала меня, как и предупреждал Дан, и я, наконец, поняла, что это значит. Реку не интересовала внешность, она обнажала суть, и сейчас вокруг меня проносилось все хорошее и плохое, важное и незначительное, полученное и желаемое, из чего я состояла. Картинки кружили все быстрее, соединялись друг с другом, мерцали желтым, оранжевым и красным, пока не предстали передо мной образом Карателя из самого первого воспоминания о нем. Белый костюм и золотые пуговицы, тепло улыбки и безопасность крыльев.

Фигура моего прекрасного господина рассыпалась алыми искрами, каким-то образом превратившимися в мерцающие далекие светила на полотне темной ночи. Я забыла, что нахожусь в реке, под водой. Не задумывалась о дыхании и стремлении на поверхность. Все это не имело значения, когда вокруг рождались и меркли звезды, выстраивались в созвездия, пульсировали и расчерчивали темноту светом, пока разом не устремились ко мне, словно рой рассерженных пчел, потерявший свою королеву.

Возможно, я закричала, но звука не было. Впившийся в меня свет пробрался под кожу, впитался со всех сторон и жёг огнем, но не тело, нет. Пламя обдавало саму душу, растекалось внутри, оплавляло, прожигало себе путь до нестерпимой боли, но я не могла пошевелиться, чувствуя каждое мгновение собственного сожжения.

Огонь погас так же внезапно, как атаковал, меня неудержимо потянуло вверх, Гург отпустила меня прямо в руки Карателя и оглушающий цветами, звуками и запахами мир. Я закашлялась, пряча лицо на груди Дана, крепко сцепив пальцы за его шеей.

– Все хорошо, Хату, – уверенно проговорил Дьявол, поглаживая меня по спине. – Отныне и вовек мое царство – твой дом не только согласно моей воле, но и по праву благодати Гург.

Несмотря на жуткую усталость, я все же нашла в себе силы спросить:

– Это значит, теперь я могу учиться магии?

– Это значит, моя радость, что теперь любое твое желание всего лишь вопрос времени, а не возможностей, – улыбнулся Дан мне в макушку.

Долгое время так и будет. Вот только… Некоторые желания имеют слишком высокую цену, и по счету платить приходится другим. Иногда лучше не иметь возможности их загадать.

Лучше умереть.

Глава 9

Просто не знаю, кто я сейчас такая. 

Нет, я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром, когда встала, но с тех пор я всё время то такая, то сякая – словом, какая-то не такая.

Л. Кэрролл «Алиса в стране чудес»

Страна лазурных морей не знала бед: ей были незнакомы голод, нищета, засухи, войны и болезни, и лишь отсутствие наследника у королевской четы омрачало мысли народа. Сотни тысяч молитв было произнесено и сотни тысяч свечей зажжено в надежде на милость Создателя, но годы шли, и вместе с ними таяла монаршая надежда зачать дитя.

Отчаянье и страх за будущее родной страны заставили супругов обратиться к иной силе, и Владыка Тьмы и Огня ответил. Однако темная сила – сила нечестивая, а потому не может действовать без лжи и обмана. Король с королевой, по наставлению Владыки Тьмы и Огня, забрали только что рожденное дитя служанки и шута, но не смогли пойти на убийство своих верноподданных и лишь сослали тех в дикие земли соседнего государства.

Принц вырос избалованным, жестоким, капризным и жадным. Наукам предпочитал охоту, службам в храмах бесконечные пиршества, а заботе о народе – звон золота в казне. С младых ногтей привыкший получать все что только пожелает, юноша ни в чем не знал ни меры, ни отказа, и к своей семнадцатой весне забрал короны с голов убитых им отца и матери.

В стране лазурных морей настали темные времена. Молодой тиран проводил дни и ночи в праздности, отдав закон и справедливость в руки алчных советников, пока однажды, преследуя свирепого волка во время охоты, не повстречал деву, красоте которой позавидовали бы все небесные светила. Позабыв о волке, юноша затащил красавицу на коня и вернулся в замок, где сразу же велел готовить свадьбу.

Напрасно дева плакала и умоляла, король лишь улыбался, гладил серебро ее волос и обещал одеть хрупкий стан в лучшие шелка и драгоценности.

«Раз нет в тебе ни чести, ни добра, могу я выкупить свободу от дворца?» – спросила дева, чьи слезы высохли с первым же словом.

«Ты, верно, как и всякая красавица – глупа. Что может дать простолюдинка королю? Я если что-то захочу, и так возьму», – рассмеялся юноша.

«Я знаю то, что неизвестно никому, что ты не сын убитому тобою королю. Ты самозванец, сын шута и прачки, на трон взошедший с дьявольской подачки», – проговорила дева и улыбнулась королю столь хищно и опасно, что ему сразу вспомнился волчий оскал.

«Да ты от счастья обезумела, дуреха, – отмахнулся король от собственной тревоги. – Рассудка, видно, всего кроха. Лжешь про рождение и про отца? О, я возьму свое и без венца!»

«Я правду подарила просто так, цена моей свободы – твоя жизнь, дурак, – рассмеялась дева, и от ее рычащего смеха король похолодел, отступив на шаг. – Откуда тебе знать, что за свободу можно все отдать? Что сотня дев из твоего народа своею кровью проложили мне дорогу? Что сотня храбрых их сердец навек застыла, призывая твой конец? Теперь я вижу, на какой алтарь мне жертву принесли…. Пусть обратятся души их в цветы! Что до тебя, мой юный лжекороль… за все свершенное, награда тебе – боль!»

В тот же миг прекрасная дева обратилась волчицей и набросилась на застывшего в ужасе короля, раздирая его когтями и зубами.

Ворвавшиеся в покои слуги не нашли ни духа отмщения, ни тело короля. Лишь цепочку из сотни кровавых капель и прорастающие из них цветы, чьи бутоны напоминали человеческое сердце.

Цветок был назван ральёлой и по сей день он растет во Флегансии, напоминая каждому о цене свободы, жестокости мщения и обманчивости внешности. Лишь на пять дней в году сердца-ральёлы раскрывают свои бутоны, чтобы услышать о несчастьях и несправедливостях и запечатать их в себе.

Из этой легенды и вырос один из самых красивых праздников смертного царства – карнавал «Цветов и масок», длящийся все время цветения ральёл.

– Понравился спектакль? – поинтересовался Дан, когда, отблагодарив труппу актеров, в лицах рассказавших легенду о ральёлах, аплодисментами, мы покинули представление на главной площади Кобьи – столицы страны лазурных морей.

Сады времен встречали меня как победительницу, въезжающую в город с отрубленной головой вражеского предводителя в руке. Возможно, кто-то из демонов и слуг не верил, что я выдержу омовение в Гург, но это оказался тот самый случай, когда порадовать и разочаровать одинаково приятно. Я стойко продержалась до середины торжественного обеда и даже самонадеянно собиралась напомнить Дану о его обещании после церемонии отправиться на карнавал Флегансии, вот только усталости от всего пережитого было плевать на мои желания. Серая страна снов забрала меня раньше, чем Каратель и его свита успели приступить к десерту.

Я помню, что пробуждение на следующий день после церемонии чувствовалось совсем иначе. Еще не успев открыть глаза, я знала, что в комнате у окна сидит и вышивает Ксена. Знала не потому, что ожидала ее присутствия, слышала движения или чуяла аромат духов, а потому что кожей ощущала ее сосредоточенность и спокойствие.

В то утро с постели поднялась не воспитанница Карателя из смертного царства, а ученица Владыки Тьмы и Огня, благословлённая им и признанная темными водами Гург, одарившей меня всем, что отпрыски знатных домов имели по праву рождения. Пусть я все еще подходила под оба определения, но разница между ними была примерно такой же, как между Небесами и Подземьем.

Зрение, слух, обоняние, осязание и вкус изменились. Прежде я думала, что жаловаться не на что, пока не ощутила, как воспринимают мир падшие. Острее, насыщеннее, ярче, в мельчайших деталях, различая то, что простому смертному не уловить никогда, сколь гениален бы он ни был.

Захотелось сорвать, смять, сжечь собственные многочисленные наброски, висевшие на стенах покоев и рассыпанные по столу. В глаза бросались все огрехи и несовершенства, каждый неточный мазок, каждое различие оттенков. Вспомнив уроки музицирования, тянуло извиниться перед всеми, кто слышал эти пытки над инструментом. Стало интересно узнать, каков по-настоящему на вкус любимый пирог «Фели-Фра» с клубникой и суфле, как выглядят цветы в Саду времен, получится ли теперь удержать на голове поднос со стопкой чашек и чайником в придачу на уроках наставницы Варейн…

Раздираемая любопытством и переполненная восторгом, я сорвалась с кровати, напугав вскрикнувшую Ксену. Словно заново рожденная, я глазела на все вокруг, то подбегая к окну, то смеясь над бонной и ее просьбами остановиться, то ныряя в гардеробную, чтобы пройтись ладонями по тканям одежд. Я не понимала, что передвигаюсь быстро, гораздо быстрее обычного, пока не врезалась головой в живот Дана.

Вместо всего возможного или ожидаемого, мой прекрасный господин лишь улыбнулся и напомнил о желании посетить Флегансию. Пусть не удалось застать четвертый день карнавала, зато пятый, завершающий празднества, славился королевским цветочным балом и шествием свечей по аллее фонтанов. Радость от того, что Каратель все еще в резиденции, сменилась радостью от его готовности посвятить мне еще один день, что и привело нас на площадь Кобьи сразу после завтрака.

– Мне понравился спектакль, вот только сама легенда… Это несправедливо и наверняка обман.

– Неужели тебе жаль короля-самозванца? – не поверил Дан, приподняв бровь.

Мы вышли на не менее людную набережную, и соленый морской ветер бесцеремонно дернул меня за волосы и подол шелкового платья, заставив крепче сжать ладонь Дана.

В странах теплых морей погода была гораздо капризнее и переменчивее, жившие здесь смертные не знали, что такое снег и северные ветра, но зато были хорошо знакомы с буйными штормами, душными грозами и проливными дождями. В тот день Лазурное море, разделяющее Флегансию и Сильверру, было бирюзово-зеленым, игриво сверкающим в лучах солнца, и завораживающе сливалось с чистым голубым полотном неба у горизонта.

– Конечно же, нет, – уверенно покачала я головой, с интересом наблюдая за детьми, бегающими друг за другом по берегу среди гуляющих взрослых. Издалека казалось, что на белом песке ведется какая-то странная игра между белыми и красными фигурами, своевольно двигавшимися в любых направлениях.

Большинство местных жителей в честь празднеств носили цветочные ожерелья и одежды с серебряными и красными нитями, поясами или платками. Возможно, я тоже подумала бы о подходящем к празднику наряде, но, по воле Дана, мы оставались невидимыми для глаз окружающих. Кроме того, Дьявол всегда использовал отводящие чары, благодаря которым никому в голову не приходило как-то мешать нам во время прогулок по смертному царству.

– Финал легенды мне понятен, но, в самом начале… Ты правда сказал королевской чете забрать ребенка у слуг? – я постаралась вложить в голос все сомнение, на какое только была способна. – Что? Ты, в конце концов, Каратель, такое решение… м-м-м… слишком грязное и плоское?

Дан рассмеялся, поднимаясь со мной на смотровую площадку, обещавшую лучший вид на море, портовую часть города и белокаменную королевскую крепость с золотыми шпилями.

– Обладай хотя бы часть смертных твоей проницательностью, моя радость, многие беды никогда не коснулись бы целых народов, – улыбнулся Каратель. – Присаживайся.

Он глянул в сторону каменных перил, и возле них сразу же возникла высокая скамья с подушками и изогнутой спинкой и столик с едой и напитками. Забравшись на бархатную подушку, я с интересом заглянула в кувшин, надеясь увидеть там то, о чем читала. Разумеется, чтобы утолить жажду, Дан выбрал виноградную воду со льдом, прославившую Флегансию не меньше празднеств «Цветов и масок».

В каком бы городе или стране смертного царства мы ни оказывались, ведомые списком моих желаний, Каратель всегда предлагал попробовать лучшее из местной кухни под аккомпанемент красивейших видов и интересную беседу. Это тоже было одной из многих наших традиций, сложившихся сами собой.

– Так я права? – полюбопытствовала я, когда Дан подал мне тарелку. – Что это?

– Суп из морской рыбы с пряностями, – Дьявол отправил ложку в рот, подавая пример. – Вынужден отметить, что рецепт претерпел некоторые изменения с тех пор, как я последний раз его пробовал. И далеко не в лучшую сторону.

– Это… сколько столетий назад было? – фыркнула я, находя суп исключительно ароматным и вкусным. – Готова спорить, ты отведал его из рук того, кто придумал сам рецепт.

– Четыреста… нет, возможно, все пять сотен, насколько я помню, тогда между Флегансией и Сильверрой разразилась война за морские торговые пути…. О, подождите-ка, юная госпожа, неужели это намек на мою старость? – Дан манерно расправил салфетку, но строгий взгляд сильно смягчали горящее золото глаз и лукавая улыбка, притаившаяся в уголках рта.

– Мой повелитель не может быть старым или молодым, потому что вечен, – пожала я плечами, всем видом отрицая насмешку. – Никто же не говорит на луну и солнце, что они старые, правда?

– Ловко, моя радость, очень ловко, – усмехнулся Каратель. – Наставница Варейн сейчас гордилась бы тобой.

– Если бы ей довелось услышать, как легко я с тобой говорю, мне пришлось бы исходить все Сады времен с чайником на макушке, и я не уверена, что вода в нем не кипела бы всю прогулку, – я тяжело вздохнула, притворно качая головой, добиваясь искреннего веселого смеха Дана.

– Мы, как и прежде, сохраним легкость и простоту нашей беседы в тайне, – подмигнул Дьявол. – Возвращаясь к легенде… Людям свойственно облагораживать историю и перекладывать ответственность за свои грехи на чужие плечи. Здесь мы с Отцом в одинаковом положении. Разве что его корят за то, что он чего-то не дал, а меня за то, что наградил, – Дьявол налил нам виноградной воды, и в мой фужер упало два кубика льда. – Король был одержим желанием наследника и третировал свою супругу, так что бедняжка и правда отчаялась достаточно, чтобы осмелиться обратиться ко мне. – Каратель придвинул ко мне блюдо с десертом из фруктового рулета с сыром. – Все, что я тогда сделал, так это сказал ей правду: она могла понести дитя, но ее муж не был способен его зачать. Она попросила совета, и я предложил ей несколько вариантов. Как думаешь, каких?

– М-м-м… – я задумчиво посмотрела на море. – Король хотел наследника, значит, она могла зачать ребенка с другим и притвориться, что он от него. Или… она могла захватить трон и выбрать себе нового мужа.

У таких задачек от Дана всегда было несколько решений, иногда даже более пяти, все зависело от живости воображения. Науки Подземья говорили, что душа человека полна страстей, и у одного верного или праведного решения, может быть, сотня искаженных отражений.

– Был еще третий вариант: сбежать. Королева Давэс, так ее звали, выбрала первый путь. Она любила своего мужа и хотела подарить ему то, чего он жаждал больше всего на свете, – Дан откинулся на спинку скамьи, вытянув вдоль нее руку. – И в этом стремлении королева стала одержимой. Не было никакой служанки, Давэс сама соблазнила шута, а когда понесла дитя, приказала страже убить любовника. Королевская чета получила ребенка, вот только, чем старше становился мальчик, тем больше черт шута замечал в нем король. Однажды подозрения окрепли настолько, что он обезумел от гнева и напал на принца, но вместо его сердца пронзил бросившуюся между ними королеву. Принц убил короля и надел его корону, а дальнейшие события ты знаешь из легенды.

– Но что дух отмщения сделала с ним, почему тело короля не нашли? Она его… съела? – предположила я.

– Что? Нет, Юлтия – госпожа Дома Корысти, старшая советница князя Авара, подобное не в ее характере, – усмехнулся Дан. – Мальчишка обзавелся волчьей шкурой и стал одной из ее ручных зверюшек до тех пор, пока не искупит всю пролитую из-за него кровь.

– Сотню принесших себя в жертву дев?

– И не только их. Его короткое правление, начавшись с убийство короля, продолжилось казнями неугодных и многими вещами, допускать которые не должен ни один монарх, если не желает надолго задержаться в Нижнем Подземье, – Дан убрал стол небрежным взмахом ладони и внимательно посмотрел на меня. – О чем ты думаешь, моя радость?

– О том, как мало я знаю и понимаю, – нехотя признала я.

– Впечатляющее признание от столь юной особы , – оценил Дан. – Этот вывод не имеет отношения к легенде и историческому прошлому Флегансии, как я понимаю?

Я тяжело вздохнула:

– Не совсем… Ты точно будешь смеяться.

– Я часто смеюсь с тобой, моя радость, это не то, чего стоит опасаться, – Дьявол благосклонно улыбнулся.

– Сегодня, проснувшись, я почувствовала себя по-другому. Быстрее, сильнее, не такой, как простые смертные. Еще два дня назад мне было бы не под силу рассмотреть вон тех чаек, – я кивнула на птиц, летающих вдали над морем. – Сейчас я могу зарисовать их так же ясно, как если бы они находились прямо на этих перилах. Я знаю, что для падших и небесных это в порядке вещей, наставники объясняли мне, но до сегодняшнего утра я все равно считала эти возможности чем-то сказочным, потому что не могла представить по-настоящему. А теперь у меня они тоже есть, но я не падшая и…

– И? – сузил глаза Дан, посерьезнев.

– Король хотел наследника, кровь от своей крови. Может быть… он позволил себе обмануться, но, в конце концов, не смог выдержать, что принц… не его рода? Что, если мои отличия будут слишком серьезными и очевидными, и ты однажды не сможешь закрыть на это глаза, как не смог король? – чем дальше я говорила, тем ниже опускалась моя голова, пока Дан не перехватил ее за подбородок.

– Я мог бы возразить тебе на это многим, Хату, но истинно важно в данном сравнении лишь одно отличие: король был обманут. – Обхватив мое лицо ладонями, Каратель провел большими пальцами под глазами, стирая выступившие к моему стыду слезы. – Я же знал о тебе все, моя радость. Даже то, что пока неведомо тебе самой.

Крепко обняв Дана за шею, я прижалась лбом к его пиджаку, напоминавшему ночное небо, расшитое серебром звезд. Нежно погладив по спине, мой прекрасный господин продолжил:

– Мне понятны твои волнения и страхи, Хату, но однажды ты поймешь, что они не более, чем скорлупа. Птенец вылупляется лишь однажды, но душа… Душа преодолевает сотни скорлупок на своем пути, закаляясь, меняясь, ограняя себя, приобретая или теряя свой блеск. Никогда не думай, что это твоя слабость. Нельзя назвать слабостью то, что способно превратиться в силу.

– Я думаю, что понимаю, о чем ты, – пробормотала я, и Каратель усмехнулся, целуя меня в макушку.

С моей стороны было весьма самонадеянно говорить подобное бессмертному Владыке Тьмы и Огня в свои десять, но Дан никогда не считал это дерзостью или чем-то неподобающим.

Вмешиваться в легкость и простоту наших разговоров было не позволено никому: ни падшим, ни небесным, ни правилам и предрассудкам.

***

Возвращаясь из Кобьи поздним вечером, я хотела только поудобнее устроиться в кресле у камина в покоях Дана и послушать какую-нибудь увлекательную историю за горячим чаем и куском «Фели-Фра». После смотровой площадки мы отправились в картинную галерею – еще одна обязательная остановка каждой прогулки, потому что я обожала рассматривать работы смертных мастеров, а Дан нередко мог рассказать о них гораздо больше, чем знали владельцы.

В одном из залов висело роскошное полотно, изображающее солнечный свет, пронзающий морские глубины и все же не дотягивающийся до темноты дна. Дан сказал, что художник в юном возрасте потерял возлюбленную, и эта картина – отражение его души, в которой все лучшее, что он испытал после, так и не смогло рассеять холод его одиночества. Я долго простояла перед ней, стараясь уловить движения кисти, игру света и оттенков, представить, как работал и мыслил мастер, годами перенося свои чувства на холост.

После галереи было торжественное шествие сотни красавиц со всей Флегансии со свечами и ральёлами. Девушки плавно покачивались и двигали руками в затейливом танце, чей узор распустился перед воротами в королевский замок. После зычного призыва глашатая каждая из них задула свою свечу, символизирующую жизни, некогда отданные их соотечественницами.

Вместе с ними, никем не замеченные, мы с Даном посетили королевский бал «Цветов и масок». Как и следовало из названия, каждый гость, помимо богатого одеяния, носил маску и цветок ральёлы. У одних цветы были вплетены в волосы, у других пришиты к одежде, маски мужчин изображали птиц, а маски женщин – волков.

Последнее позабавило Дана, окрестившего это танцем гордыни с хитростью. Неудивительно, ведь каждая женщина в легенде была представлена хитрой, дух отмщения и вовсе прикинулась беззащитной девой, а король и принц, пусть и в разных версиях истории, но оба проявили тщеславие и алчность.

Насыщенный день в царстве смертных сумел отвлечь от омовения и даров Гург и помочь немного обвыкнуться, но едва в холле резиденции перед нами появилась свита Карателя, как я снова вспомнила об ответственности, возложенной на меня после церемонии.

– Повелитель, – склонили головы все трое, прежде чем легкими кивками поприветствовать меня. В случае с Хирном, конечно же, не обошлось без озорного подмигивания.

– Вы уже уходите? – задрала я голову к Дану.

– Уходим? Как мы можем уйти, когда малышка Хату еще не получила свои подарки? – возмутился Хирн раньше, чем кто-либо успел заговорить.

– Ты свой вручишь последним, – резко выставила руку перед ним Тунрида.

– Боишься не выдержать конкуренции? – поинтересовался Охотник, снова подмигнув мне.

– Боюсь, что твой отвлечет на себя все внимание, – закатила глаза Казначей.

– Это и называется конкуренцией, просто признай, что мой – лучший! – отмахнулся Хирн.

– Решать госпоже Хату, – вклинился между ними Ариман, одним видом призывая к порядку.

– Что… Какие подарки? – непонимающе спросила я, не спеша отпускать ладонь Дана.

– Подарки по случаю твоего десятилетия и обретения благодати Подземья, – пояснил Каратель с улыбкой. – Мы вручили бы их еще вчера, но тебе потребовался отдых.

– То есть… Разве сама церемония и ваше присутствие… не считалось подарком?

На этот раз смех Карателя поддержала его свита. Даже Ариман, всегда невозмутимый и сосредоточенный, усмехнулся, прежде чем опуститься передо мной на корточки и протянуть только что появившийся в его руках длинный чехол.

– Как твой будущий мастер меча, я дарю тебе тренировочный меч из черной джабары, самой крепкой древесины во всех трех царствах.

– Я… спасибо, Ариман, – я склонила голову, принимая чехол и едва сдерживая желание немедленно обнажить деревянный клинок. – Для меня честь принять такой подарок, но еще большая видеть тебя своим наставником.

На мечах из черной джабары в Подземье тренировались лишь те, кому дозволено сражаться даркутом. То есть, знать. Своим подарком Ариман подтвердил то, что я ощутила, проснувшись, – принадлежность царству Карателя.

– Отныне мы будем видеться гораздо чаще, Хату. Я покажу множество отражений уже известных тебе истин и открою новые, – Тунрида с улыбкой протянула мне карманное зеркало из лунного камня в золотой оправе. – А это станет тем, чем ты сама захочешь, когда придет время.

Я знала, что Тунрида – мастер обращения с зеркалами. Многие народы смертного царства изображали ее с кнутом в правой руке и высоко поднятым зеркалом в левой. Одни говорили о жестокости, коварстве и искажении правды до лжи, другие об обмане иллюзий и беспощадной ловле душ отражениями их желаний, третьи о мучении плоти и разума глупцов, попавших в ее сети. В книгах мне неоднократно встречались упоминания о заточенном ею небесном воинстве через озерное отражение во время Падения. Согласно древним источникам, так в Нижнем Подземье и появилось озеро Фараж, в отражении которого каждый грешник видит и испытывает на себе худшее из свершенного им в земной жизни.

Я поклонилась Казначею Карателя, с благодарностью принимая ее подарок. Даже в то время своего невежества в магическом искусстве, я понимала ценность ее дара. Зеркало открывало много возможностей, могло служить окном в течении времен, коридором в чужие покои или сны, а еще обратиться смертельной ловушкой. Всем этим живо пользовалась знать. Особенно женская ее часть.

– Моя очередь! – Хирн подхватил Тунриду за бедра и переставил себе за спину, словно она была вазой или куклой. – Не боюсь я твоих красивых прищуренных глазок, Туни, успокойся, – широко улыбнулся Иде Охотник, и она скрестила руки на груди.

Я прикусила щеку изнутри, сдерживая хихиканье. Хирна и Тунриду можно было сравнить с собакой и кошкой, делящими одну крышу. Они могли поцапаться, порой даже сильно поругаться и демонстративно игнорировать существование друг друга, но это никогда не виделось чем-то фатальным. Всего лишь семейные распри, которые мигом забывались перед чужаками или серьезными поручениями Дана.

– Готова? – хитро поинтересовался Охотник, переглянувшись с Карателем.

– К чему? – не поняла я, отдавая Дану подарки Аримана и Иды.

– К встрече с ним! – весело крикнул Хирн, доставая откуда-то из-под плаща… щенка.

Я отпустила ладонь Карателя, взвизгнув, тут же потянувшись к малютке инферги, до конца не веря, что это и правда происходит.

Прежде мне было строго-настрого запрещено подходить к собакам и лошадям Подземья. Из-за отсутствия благодати инферги и тьмати восприняли бы меня как нечто чуждое и могли напасть. По той же причине я никогда не покидала стен Садов времен без Дана – слишком опасно для девочки с душой. Удивительно, пройдя омовение в Гург, я подумала о многом, но совершенно забыла, сколько запретов оно с меня снимет!

– Это… это…

Я прекрасно знала, кто это, но все же не находила слов от переполнившего восторга. Крепкий малыш с лоснящейся шерсткой и лобастой головой ткнулся в ладонь горячим носом. Я наклонилась ближе, подхватывая щенка из рук Хирна и заглядывая в темные сонные глазки. Короткий хвост-сосулька радостно завилял из стороны в сторону, когда я осторожно погладила его упругое пузико, на свет показался алый язычок, скользнул по запястью жаром и снова спрятался.

– Первенец, чистокровный первородный, мать из своры Ночи, шерстью в нее пошел, видишь, как дёготь, и пасть без единого светлого пятнышка, а отец из своры Ветров. Ему пока всего две луны, но уже видно, что лапы как у отца будут, да и нрав, думаю, тоже. Ветровые умные и цепкие…

– Вздумал за вечер рассказать Хату все о инферги? – ехидно перебила Охотника Тунрида. – Воркуешь над ним, будто сам себе даришь.

Я зарылась пальцами в короткую шерстку, почесала за треугольниками ушей, и малыш приоткрыл рот, превратившись в самое милое существо, что я когда-либо видела. Конечно, от меня не укрылись острые жемчужинки клыков и пока едва заметные цепкие коготки, но, глядя на эту кроху, невозможно было поверить, что однажды его пасть будет в состоянии перекусить камень, а один удар лапы выпотрошить медведя.

– Пережить не можешь, что собака интереснее зеркала, да, Туни? Не утруждай себя ответом, слова лишь разверстают яму, – отмахнулся Хирн. – Я пока не оставлю его с тобой, малышка, ему еще нужно соблюдать определенное кормление, но уже в следующем подлуньи начну заниматься с вами обоими.

Подарок Хирна, как и предыдущие два, подтверждали мой новообретенный статус. Только представители знати имели личных инферги. Чем высокопоставленнее хозяин, тем породистей его пес. Чистокровные падшие никогда не упускали возможности подчеркнуть силу, власть и положение, выпячивая их символы на каждом шагу.

– Как его зовут? – спохватилась я, с трудом вернув щенка Охотнику.

– Это решишь ты, – улыбнулся Хирн. – А сейчас мне пора вернуть его под бок матери. Повелитель, – поклонившись Дану, великий первопадший растворился в воздухе вместе с малюткой-инферги.

Оглядевшись, я не обнаружила ни Тунриды, ни Аримана, в холле остались только мы с Карателем.

– Почему они ушли? – не поняла я, встретив задумчивый взгляд Дана.

– Потому что настала очередь моего подарка, – улыбнулся Каратель, вновь протянув мне руку. – Идем.

– Что, еще и твоего подарка? Неужели, ты хочешь подарить мне тьматя? – не сдержалась я, поднимаясь с ним по лестнице и краем глаза отмечая на постах стражников, склонявшихся перед повелителем.

– Могу понять это предположение, – усмехнулся Дьявол. – Нет, моя радость, оседлать скакуна из тьматей ты пока не готова, уверен, Хирн скоро объяснит тебе, почему. Твои будущие наставники подарили то, что так или иначе относится к вашим занятиям, так же поступлю и я.

– Ты будешь учить меня? – я сжала его руку сильнее, выступая вперед, чтобы заглянуть в лицо. – Правда-правда?

– Правда, – рассмеялся мой прекрасный господин. – Надеюсь, ты сохранишь это воодушевление и на наших уроках.

– Подарок уже в моих покоях? – удивилась я, поняв, куда мы идем, когда снежинки и листья на ковровой дорожке сменились побегами и распускающимися цветами Весеннего крыла.

– Как и остальные, – Дан показал пустую руку, прежде забравшую тренировочный меч и зеркало.

– Я не заметила, – признала я, виновато закусив губу. – Ариман и Тунрида, они же…

– Глупости, – отмахнулся Каратель. – Было очевидно, что щенок займет все твое внимание, это не стоит переживаний.

– Кажется, Хирн был очень этому рад, – хихикнула я, заходя в свою комнату первой.

– Разумеется, ты подарила ему повод для шуток над Тунридой на ближайшие полвека, – хмыкнул Дан. – Посмотри вот сюда, – мужчина кивнул в сторону двери, ведшей в мою купальню, когда, сходу обнаружив меч и зеркало на столе, я не нашла ничего нового.

В стене появилась еще одна дверь. Из черного полированного дерева, с изящной изогнутой серебряной ручкой.

– Еще одна комната? – не поверила я, поспешив к двери.

– Не совсем, – послышалось за спиной, а в следующий миг Каратель уже держался за ручку, опередив меня. – С сегодняшнего дня ты можешь обучаться магическому искусству, Гург закалила твою суть, но магия – это сила, а любой силе необходимо свое место, точно так же, как книге полка.

– Кахе, – понятливо выдохнула я.

– Верно, – одобрительно кивнул Дан. – Как думаешь, что это такое?

– Это… как кладовка с запасом энергии, – неуверенно начала я, припоминая все, на что натыкалась по этой теме в библиотеке. – Нужно совершить какой-то ритуал, берешь из нее сколько нужно и тратишь.

– Принцип верен, – усмехнулся Дан. – Только границы и размеры этой… «кладовки» хозяин определяет сам, расширяя ее по мере сил от крохотной точки, вмещающей песчинку, до пространства, способного охватить континенты. Магическое искусство основывается на внутреннем созерцании, формирующем кахе, и самосознании с силой воли, позволяющих заполнить созданное энергией. Для всего этого необходимы медитации. – Каратель перевел взгляд на дверь. – Таким занятиям требуется подходящее место, и я создал для тебя четыре, каждое из которых отвечает свой задаче.

Все они были волшебными, и, наверное, я пустилась бы в бесконечные благодарности, не перехвати у меня горло от их красоты.

Первый раз мы вышли в деревянную беседку посередине пруда, заросшего кувшинками. Моросил тихий дождик, все вокруг было покрыто туманом и зеленью, и хотелось лишь прикрыть глаза и слиться с этим умиротворением. Место для изгнания тревог.

Вторым оказалось деревянное плато на заснеженном горном пике. Снег искрился на солнце, ледяные ветра дули со всех сторон, неся морозную свежесть и безграничную свободу. Место для усмирения гнева.

Переступив порог в третий раз, я оказалась в пустыне под бархатом звездной ночи напротив разожжённого костра. Аромат дыма, искры, улетающие в темноту, мягкость песка и танцующее пламя… Место для раздумий и решений.

Последний поворот ручки привел нас на огромный валун у водопада среди темных скал и лесистых берегов реки, стремящейся к полоске рассвета на горизонте. Бурление воды, шапки пены, нескончаемый поток и шум, за которым не слышно собственных мыслей. Место для обретения контроля.

– Спасибо, Дан, они потрясающие, – я задрала голову к Дьяволу, встречаясь с золотом глаз.

– Ничего особенного, но я рад, что тебе понравилось, – улыбнулся Каратель, погладив меня по голове.

– Тренировочный меч, магический предмет, гончая Подземья… Я рада этим подаркам, но не могу не заметить, что каждый из них – символ высокого положения, – я замолчала, собираясь с мыслями. – Я нигде не читала, что обучение магическому искусству подразумевает… медитации в таких местах, – я покосилась на серебряную ручку. – Эта дверь тоже…

– Нет, это мой дар тебе. Подобного нет ни в одном Доме Подземья. Впрочем, не могу сказать, что от этого он не становится символом. – Каратель задумчиво посмотрел на дверь. – Твоего значения, а не положения. Безмятежных снов, моя радость.

Мой прекрасный господин исчез, и до прихода Ксены, должной подготовить меня ко сну, я успела побывать еще в нескольких местах для медитации снова, подставляя руки дождю из-под крыши беседки и грея их у костра в пустыне.

Что я выбрала бы сейчас? Вероятно, полную темноту. Место для сожалений и вины.

Глава 10

Если слабый и глупый человек жесток – это противно. Но если умный и смелый жесток – это страшно. Такой человек обязан быть добрым.

Анатолий Алексин «Очень страшная история»

После обретения благодати Подземья в водах Гург изменилась не только я сама, но и моя жизнь в Садах времен.

Прежде всего, перемены коснулись учебы, что повлияло на распорядок дня, соотношение времени занятий и отдыха, а также состав учителей. Время наук смертного царства сократилось, но по-настоящему светлым моментом стало исчезновение музицирования. Ненавистный предмет больше не значился в моем расписании, а вот живопись осталась, пусть встречи с мастером и сократились с четырех до двух в семидневье.

Науки Подземья перешли на следующую ступень, в сравнении с которой все, что было прежде, меркло. Языки, письменность, история, этикет, обычаи разом усложнились, требуя куда больших сосредоточенности, сил и стараний, чем я привыкла.

Помимо знакомых дисциплин к «кабинетным» урокам добавились занятия с Тунридой. У ее предмета не было названия, если только не использовать ее собственное определение «Коварство сетей и красноречие торгов». Казначей Карателя открывала для меня мир негласных правил, сделок, уловок, внутренней политики Подземья и его взаимодействия с остальными царствами. Официальных правил, кодексов, протоколов и норм было больше двухсот, теневых уверток, хитростей и подвохов – бесконечность.

Вне стен резиденции я ежедневно занималась фехтованием, иногда ему посвящались утренние службы, иногда вечерние. Учась у Аримана, я оттачивала показанные им приемы тренировками с Йорхом, поскольку меч и щит Карателя редко мог уделить мне больше двенадцати коротких встреч в подлунье. Однако даже это было гораздо больше, чем имел кто-либо из знати. Обычно, у Аримана учились прямо во время боя, и это занятие вполне могло оказаться последним в жизни, разве что Дьявол решил бы по-другому.

Конные прогулки превратились в занятия с Хирном или осваивание требуемых навыков в отсутствие Ищейки Карателя. Охотник учил меня быть хозяином инферги, тренировал нас обоих, объяснял премудрости ловли душ, рассказывал, как читать магические следы, показывал, как управляться с кнутом и еще сотни тонкостей, связанных с его ролью подле повелителя. В планах были также обучение настоящему искусству верховой езды и охоте, принятой в Подземье, но для этого мне был необходим собственный тьмать.

Уроки с Даном могли проходить где угодно: в его покоях за игрой в «Шаг греха» у камина или в библиотеке, на прогулках по садам или смертному царству. Каждый не походил на предыдущий. Иногда Дан рассказывал о магии, ее влиянии, роли в истории трех царств, часто мы подробно разбирали то или иное магическое действие от теории до практики, обсуждали посвященные им книги, а порой Дьявол задавал мне задачи, рассказывая о проступках смертных душ и веля подумать о подходящем им наказании. Магия, философия, литература и история сплетались в наших беседах в увлекательный клубок, даря пищу для размышлений на долгое время после.

Мои высокопоставленные наставники проводили со мной не так много времени, как мне хотелось бы, но достаточно, чтобы я могла усвоить каждую частицу их драгоценных знаний. Возможно однажды, от одной из них будет зависеть все, что принадлежало мне и могло рассматриваться знатью Подземья как мишень. Репутация, положение, жизнь, душа – все это требовало своей особой защиты.

Мой день в те времена включал в себя обязательную медитацию до завтрака и перед сном, фехтования после завтрака или перед ужином, занятия с наставниками и самостоятельные упражнения, разделенные обедом, и немного свободного времени. Я могла посвятить его рисованию, чтению или прогулке, но часто тоже посвящала учебе, не успевая выполнить все домашние задания в срок.

Разумеется, с того десятого лета моей жизни, везде и всюду со мной был Фатум – так я назвала щенка инферги, подаренного Хирном. Кличка пришла в голову сама собой, когда на первой же тренировке, во время нашей игры, пес раз за разом, перехватывал брошенные мною в воздух палки, раскусывая одну за другой точно пополам. Я окликнула всего один раз, но малыш тут же побежал ко мне, виляя хвостом, что Хирн засчитал за принятие инферги своего имени.

Незаметно и быстротечно, среди океана новых знаний с островками из успехов и неудач, пролетело два с половиной года. В том времени, пропитанном потом тренировок, запахом чернил и пергаментов, требовательностью учителей и радостью свободных мгновений, оглядываясь назад, я чувствую лишь уют и спокойствие. Тогда мне не приходило в голову ценить определенность, последовательность и простоту каждого дня, за которые мне не нужно было отвечать. Я не знала, что жить в беззаботности осталось недолго.

Все началось одним ранним зимним утром, когда, выйдя из комнаты для медитаций, я обнаружила Ксену в расстроенных чувствах, спешно вытирающей слезы.

– Что случилось? – я подступила ближе к бонне, встревоженная ее видом.

– Госпожа Хату, управляющая Фагнес покидает нас, – Ксена задрала голову, стараясь успокоиться. – Она только что получила либекату.

Либекатой называлась печать, свидетельствующая об искуплении грехов муками, работами или достойными свершениями. Посланник Верхнего Подземья ставил ее на душу, тем самым отмечая вынесенный Карателем приговор, как исполненный, после чего душа отправлялась в небесный чертог, чтобы вновь родиться и пройти путь земного царства.

Посмотрев на бонну, я выскочила за двери в сопровождении Фатума. Я бежала по лестнице вниз, перепрыгивая ступени, опасаясь не успеть к Фагнес до того, как она исчезнет из Садов времен. Это был первый раз, когда я отчетливо поняла, что резиденция Карателя лишь остановка, и всякая душа, сколь важна бы она ни была для меня или самого дома, рано или поздно его покинет. До того момента я понимала это теоретически, веря книгам и наставникам, и вот наступил тот день, когда общеизвестная теория обратилась в личное переживание.

Я ворвалась в кабинет управляющей Фагнес без стука, оставляя всякие приличия за порогом. Она все еще была здесь, перекладывала на столе бумаги по кухонному продовольствию и, едва меня заметив, порывисто поднялась на ноги. Прежде, чем укоризна в глазах женщины превратилась бы в слова о моем недостойном поведении, я крепко ее обняла.

Глубоко вздохнув, Фагнес похлопала меня по спине:

– Вы так сдавили меня, госпожа Хату, что еще немного и перерождение мне не понадобится.

– Глупости, сейчас я думаю, что обнимала вас недостаточно, – пробормотала я ей в плечо.

Все восемь лет моей жизни в Садах времен Фагнес неизменно была частью каждого их дня. Ребенком я пугалась ее строгости и восхищалась ее осведомленностью обо всем, что происходит в стенах дома и умением приводить в порядок и расставлять все и всех на свои места. Однако, со временем, за ее строгостью и требовательностью, я все чаще видела заботу.

Вспоминая свои прошлые проказы и побеги с уроков, я понимала, что Фагнес просто делала вид, будто не замечает, как я покидаю дом, или не знает, в каком из его уголков я прячусь. В дни, когда я была чем-то сильно расстроена или недовольна, на столе неизменно появлялись мои любимые блюда и десерты. Иногда мой распорядок дня мог внезапно поменяться в пользу свободного времени и прогулок, и почему-то я никогда не сомневалась, что это работа Фагнес, пусть никаких доказательств и не было.

Управляющая позволяла мне оставаться ребенком там, где это возможно, и я всегда буду благодарна ей за это, как и за всю поддержку, что она оказывала мне скрытно и явно.

– Я буду очень по вам скучать, Фагнес, – призналась я, сглатывая ком в горле.

– Пустое, госпожа Хату, стоит ли скучать о том, кто все забудет? – с легкой улыбкой спросила Фагнес, отстранившись. – Я проработала в Садах времен две сотни лет, и последние восемьдесят была здесь управляющей. Есть вещи, которые я одинаково хотела бы запомнить и забыть, но это невозможно. Сегодня для меня начнется новый путь, и он не стоит ваших слез.

– Я рада, что ваша душа вернется в царство смертных и пройдет новую дорогу, но мне жаль, что больше вас не увижу, – призналась я, когда она смахнула с моей щеки слезинку под ворчание Фатума, утешающе прислонившегося боком к моим ногам.

– Кто знает, госпожа Хату, кто знает. Иногда дороги пересекаются самым неожиданным образом, – покачала головой Фагнес, прежде чем наклониться и прошептать мне на ухо: – Берегите себя, моя дорогая девочка, и не позволяйте никому решать за вас, где и с кем ваше место.

– Спасибо, Фагнес, спасибо за все, что вы сделали для меня и Садов времен, – горячо поблагодарила я женщину, прежде чем разжать руки.

Фагнес покинула Сады времен на закате. Провожаемая всем штатом слуг и стражей дома, она склонила голову перед стенами особняка, прощаясь, прежде чем исчезнуть в свете последнего луча заходящего солнца.

Багровый закат над снежным горизонтом показался мне кровавой раной, и, охваченная дурным предчувствием, я вернулась в дом, отказавшись от ужина и привычных занятий, сразу же скрывшись в беседке посреди пруда под дождем.

Это был первый раз, когда моя медитация продлилась семидневье.

***

Первое, что я усвоила о магическом искусстве – это не отдельная дисциплина, а школа, в которой существуют разные науки и направления. Слово и действо, стихии и разум, гадания и перемещения, целительство и проклятия. У каждого вида были свои инструменты, цена и условия, но все они требовали внутренней энергии мастера, хранящейся в его кахе.

Сначала мне поддались огонь и воля удара. Я смогла зажечь свою первую свечу всего на пятый день тренировок и удерживала пламя, пока свеча не прогорела наполовину, прежде чем Ксене удалось потушить ее очередным взмахом веера. Пусть это стоило мне длительного отдыха и мигрени из-за недостатка сил, все же я считала это победой.

Воля удара проявила себя спонтанно, в тот момент, когда наставница Варейн решила утяжелить сервиз на моей голове. Все чашки треснули разом, и мастер этикета, к моему удивлению, откланялась, сообщив, что занятие окончено. Шагая на трясущихся ногах в свои покои, я догадалась, что у нее просто не было выбора. Моя слабость после магического проявления поставила крест на дальнейших пытках с ее стороны.

Поняв принцип на двух примерах, я легко заучивала теорию, однако для практики требовались запасы энергии и простор кахе, то есть, бесконечные медитации. Первые три подлунья Дан разрешал мне лишь две службы – больше я не выдерживала. Каждое обращение в себя походило на попытку удержаться под водой, стремящейся вытолкнуть меня на поверхность.

Постепенно, время моего внутреннего созерцания увеличивалось: в свои неполные тринадцать я могла удержать это состояние от начала до конца светового дня и сумела освоить весь набор элементарных приемов. Чем дальше я заходила в магическом искусстве, тем плотнее под него подстраивались другие занятия и менялись требования наставников, пока не настал тот день, когда оно превратилось в обязательную часть повсеместно.

В день ухода Фагнес я отправилась в беседку под дождем за спокойствием, чувствуя слишком много непривычного и неприятного одновременно, одолеваемая вопросами без ответов и тревогами без истоков.

Начиная с основ, Дан велел мне придать энергии мыслеобраз стихии, ее личных границ и места, где эти границы располагаются. Следуя его наставлениям, я выбрала образ воды, наполняющей кувшин, а сам кувшин поставила посреди белого пространства, отдаленно напоминающего сияние и чистоту Зимнего холла. Когда «вода» наполнила кувшин, я поменяла форму на таз, после на садовое ведро и постепенно дошла до купели.

Энергия меняла форму, форма расширяла пространство. Пространство то и дело шло рябью, сопротивляясь и пытаясь закрыться. Концентрация и сосредоточенность на этом противостоянии исключала любой хаос, что несла в себе реальность.

Возвращение на «поверхность» всегда было постепенным, резкое пробуждение могло сильно навредить, или вовсе свести на нет всю проделанную работу. Потому, однажды уже обжегшись о нарушение этого правила и потеряв впустую день, я не торопилась.

Сначала приходило чувство тела: ровное биение сердца, размеренное дыхание, темнота перед глазами, звуки, запахи и климат выбранного места. Я распахнула глаза, сбивая дыхание, когда вместо мороси дождя услышала треск огня и осознала, что не сижу на циновке, а лежу в кровати. На потолке моей комнаты танцевали тени, отбрасываемые разожжённым огнем в камине.

– Не припомню, чтобы разрешал тебе подобные эксперименты, Хату, – прозвучал голос Дана слева, и я резко полусела, находя его темный силуэт напротив окна, спиной ко мне.

– Э-эксперименты? – я растерянно огляделась вокруг, машинально погладив голову сунувшегося ко мне Фатума, ткнувшегося горячим носом в ладонь. – Когда ты… Я не понимаю, о чем ты, – сдалась я.

– Сколько длилась твоя медитация? – мягко спросил Каратель, не обернувшись.

– Семь служб! – уверенно ответила я, несмотря на явный подвох в его вопросе.

– Семь служб, – повторил Дан. – Нет, Хату, не служб. Дней. Ты провела в комнате для медитаций семь дней.

– Дней? – не поверила я. – Но как я… Это невозможно, я же чувствовала, что… У меня просто не хватило бы сил на такое длительное погружение!

– Я согласился бы с тобой, не наблюдай обратного. Ты разом перескочила несколько ступеней обучения. С одной стороны это подтверждает твой потенциал и объясняет значительные успехи, о которых сообщали твои наставники, с другой… – Дан, наконец, обернулся и присел на край моей кровати. – Такие скачки в силе не происходят просто так, по одному лишь желанию. Для этого необходимо серьезное потрясение.

Каратель замолчал, но это не было окончанием беседы. Мой прекрасный господин давал мне шанс объясниться самой, без дополнительных вопросов.

– Я расстроилась из-за ухода Фагнес, – признала я, уставившись на сцепленные на коленях руки.

В отсветах огня мои тонкие бледные пальцы напоминали скрутившиеся между собой побеги серебросы – вьюнка, растущего только в свете луны. Некогда, в смертном царстве, знахарки и колдуньи защищали ею свои дома от незваных ночных гостей. Даже самая тонкая лоза, толщиной с волос, была способна задушить взрослого мужчину. Мои пальцы не могли похвастать такой же цепкостью и силой, но многолетние тренировки с мечом и изучение магического искусства превращали их в нечто столь же обманчивое в своей видимой хрупкости.

– Фагнес искупила свои грехи, и ей открылся новый путь. Это не повод для расстройства, – тихо утвердил Дан.

– Она сказала мне примерно то же самое, – пробормотала я. – Но это не значит, что мне хватило времени попрощаться и смириться с тем, что больше я ее не увижу.

– Хату… – протянув руку, Каратель нежно погладил меня по щеке. – Долгие прощания лишь усиливают боль от расставания. Чем быстрее что-то меняется, тем легче к этому привыкнуть.

Я хотела возразить, но внезапно вспомнила, как сама оказалась в Садах времен. Это было быстро, без долгих прощаний и сожалений. Легко и почти безболезненно. Конечно, мои родители не стоили и ногтя Фагнес, но я поняла, что имел в виду Дьявол.

– Поэтому ты не предупредил меня, – выдохнула я. – Не потому, что не посчитал это нужным.

– Юность скора на обиды и горяча на расправу, – только и сказал Каратель, прежде чем поцеловать меня в макушку, подтверждая мою догадку. – Завтра я представлю тебе новую управляющую Садов времен, а пока спи, моя радость.

***

Ее звали Роэза. Высокий рост, неестественная для человека худоба и едва заметные тонкие губы странно сочетались с белоснежной кожей, золотой копной волос и изумрудной зеленью глаз. Внешность Роэзы выдавала в ней бастарда, плод страсти падшего и демона из Пьющих жизнь, а обращенная ко мне приторная улыбка вызывала лишь подозрения.

– Она мне не нравится, – заявила я Ксене несколько дней спустя, когда мы прогуливались по заснеженным аллеям сада к заледеневшему озеру.

– Возможно, моей госпоже следовало сказать об этом повелителю, – осторожно заметила бонна.

– Он обвинил бы меня в предвзятости или детских капризах, – поморщилась я, зарываясь носом в меховой воротник плаща. – Я понимаю, что второй Фагнес на свете нет и не будет так же, как понимаю, что «не нравится» – причина, недостойная госпожи Дома Подземья. Повелитель руководствуется справедливостью, а справедливость рассматривает поступки или умыслы, и личное неприятие не имеет к ней никакого отношения.

Дану нравились далеко не все его поданные, однако даже он не позволял себе никаких действий в отношении неугодных до тех пор, пока они не нарушали законов Подземья. Я не могла позволить себе подобной дерзости или, что еще хуже, глупости. Мой прекрасный господин мог бы простить мне первое, приняв за очередную причуду юности, но второе его точно бы разочаровало, что я считала недопустимым.

– Госпожа Хату, иногда первое впечатление обманчиво, – Ксена отступила в сторону, и Фатум пробежал между нами, с головой ныряя в сугроб, укрывший луг разнотравий. – Разве человек не заслуживает хорошего отношения, пока не доказал обратного?

– Роэза не человек, и я не понимаю, почему Д… повелитель назначил ее на должность управляющей в резиденцию в Междумирьи.

– Не думаю, что кто-либо способен понять все решения повелителя, – примирительно заметила бонна. – Такая должность требует сочетания многих качеств, вероятно, среди душ Садов времен просто не было достойного кандидата.

Дальнейшие замечания касательно назначения Роэзы я оставила при себе. Во-первых, сомневаться в решениях Карателя виделось мне кощунством, а, во-вторых, где-то глубоко внутри я чувствовала, что масла в огонь непринятия новой главы слуг подливало плохое настроение.

Вскоре оно утонуло в рутине занятий и домашних заданий: бесконечные попытки обуздать новые знания и приемы, не растеряв прежних, заместили собой все остальное. Я вновь ощущала себя как в самый первый год в резиденции, когда усталость клонила голову в тарелку, а неуверенность, произрастающая из неудач, пролезала в сны, жонглируя страхами.

Думая о тех долгих днях зимы, я вспоминаю слова Дана, предпочитающего быстрые перемены. Впервые услышав, я все же не до конца поняла их смысл. Не понимала, пока не столкнулась с медленными изменениями.

Плавные и неторопливые, они охватывали мой дом, как медленный яд или коварная смертельная болезнь. Я не замечала их, слишком сосредоточившись на других приоритетах, усыпив собственные сомнения и недовольства. Быть может, я до сих пор ищу себе оправдания, раздумывая, почему оставалась слепой и глухой к тому, что творилось под самым моим носом.

Прозрение наступило одним весенним утром, когда, скрестив мечи с Йорхом, я внезапно поняла, что в последнее время не замечала в доме ни его, ни Рюкая, ни кого-либо из хорошо знакомых мне стражников.

– Йорх, почему ты больше не охраняешь дом? – спросила я.

Белый кошмар покосился куда-то выше моей головы, прежде чем сменить позицию и скрестить наши мечи по-другому:

– Управляющая и капитан Азуф решили, что стражу дома необходимо поменять с теми, кто защищает границы резиденции.

– Они решили? – переспросила я. – Кем было одобрено это решение?

– Вами, госпожа Хату, – спокойно ответил демон.

– Мной? – я остановилась. – Так сказал вам Азуф?

– Да, – прищурился Йорх. – За нами наблюдают. Не оборачивайтесь и не смотрите по сторонам.

– Сделай вид, что объясняешь мне фигуру и расскажи, что еще я якобы одобряла в последнее время.

– Вы дали управляющей полную власть над смертными душами, – тихо проговорил Йорх.

Я уставилась на демона, приоткрыв рот. Властью над смертными душами дома обладал лишь его хозяин. Хозяином Садов времен был Дан: только он имел право определять наказания, утверждать работы и принимать любые решения, касающиеся всех, кто жил, служил и искупал свои грехи на территории резиденции.

Как госпожа Дома, я могла решать некоторые вопросы в его отсутствие, у меня было его разрешение, касающееся работ в саду и в особняке, но власть над смертными душами или смена позиций стражи к ним не относились. К тому же, насколько мне было известно, у капитана Азуфа были четкие приказы от Аримана касательно защиты и охраны резиденции… и вряд ли среди них было самовольное распределение воинов.

– И как она ей воспользовалась?

– Слугам запрещено попадаться вам на глаза, тем более, обращаться напрямую.

– Но вчера мы с Байро, Ави и Елгой подрезали ветви в саду… – я оборвала себя, припомнив, что все трое выглядели встревоженными, иногда отвечали невпопад и странно переглядывались. Мне показалось, что садовники просто обеспокоены состоянием многолетников после тяжелых снегов зимы.

– Все трое получили по сотне ударов кнутом, – доложил Йорх.

Я сцепила зубы, стиснув дерево черной джабары до побелевших костяшек.

– Кто еще был наказан за то, что я просто с ним поздоровалась?

– Многие, мне вряд ли известно обо всех. В саду, конюшнях и доме.

– Как давно они это проворачивают? – я глубоко вздохнула, пытаясь мыслить ясно и не идти на поводу у гнева.

– С начала прошлого подлунья. Управляющая… многократно посещала казармы и подолгу разговаривала с Азуфом. О чем, мне неизвестно, – пояснил Йорх.

– И за весь месяц наших тренировок ты не подумал спросить у меня, знаю ли я об этом? – процедила я.

С начала прошлого подлунья! То есть тогда, когда Дан провел со мной последний урок и сообщил, что вместе со свитой отправляется в Нижнее Подземье на долгое время! Такая точность в выборе времени… указывала сразу на несколько вещей, и каждая представляла опасность.

– Никто не думал, что вам об этом неизвестно, госпожа Хату, – склонил голову Йорх.

– Вот уж точно, никто из вас не думал! – огрызнулась я. – Ладно. Немедленно отправляйся к границам и приведи в дом Рюкая, Урха, Корна, Вегра, Лувью, Крьёна, Аола и воинов, в которых не сомневаешься. Если кто-то вас остановит, скажи, что это мой прямой приказ.

– Рюкай, Аол и Крьён в карцере, – чуть помедлив, сообщил Йорх. – За неподчинение Геярду.

Прикрыв глаза, я глубоко вздохнула, чувствуя, как внутри кахе бурлит энергия, растревоженная злостью.

Геярдом звали заместителя Азуфа, как и Йорх, он был из Белых кошмаров, и это все, что, на мой взгляд, у них было общего. Наши дороги никогда не пересекались надолго, его я видела еще меньше, чем Азуфа, но до моих ушей долетали слухи о его умении поддерживать дисциплину жестокостью.

– В чем оно заключалось?

– Рюкай и остальные усомнились в необходимости всего четырех стражников на дальней границе без сигнального оповещения.

– То есть в месте, где кто-либо мог напасть и убить незаметно, – перевела я для себя. – Как Геярд это объяснил?

– Так, что здесь Междумирье, а не Нижнее Подземье с дикими духами и тварями, и никто из соседей не рискнет напасть на резиденцию повелителя.

Конечно, зачем нападать со стороны, когда можно действовать изнутри? Чем больше открывал Йорх, тем яснее я видела, на что направлены все изменения. Вернее, на кого. Целью Азуфа и Роэзы была я. Непонятна только причина и на чем основывается их бесстрашие. Неужели, они надеются, что, если со мной что-то случится, им не придется отвечать перед Карателем? Азуф так быстро забыл казнь своего предшественника?

– Четвертым был ты?

– Да, – угрюмо признал Йорх. – Меня не посадили, потому что не будь меня на наших занятиях, это вызвало бы у вас вопросы, госпожа Хату.

Я кивнула, соглашаясь, и остановилась, опустив тренировочный меч.

– Я вернусь в дом и отвлеку Роэзу. Ксена соберет прислугу в их комнатах и велит не выходить. Возьми остальных, кого я перечислила, освободите их из карцера и идите в дом. Если кто-то попробует вам помешать, убейте. Не знаю, на что они рассчитывают, но не хочу это проверять.

– Как прикажет госпожа Хату, – поклонился Йорх. – Будьте осторожны.

– Я в гораздо большей безопасности, чем кто-либо, – мрачно улыбнулась я, невзначай дотронувшись до серьги с черной звездой.

Белый кошмар покинул внутренний двор, и я с сожалением оставила тренировочный меч на подставке под навесом. Зайти с ним внутрь было бы слишком подозрительно, к тому же, с подарком Дана, мне и впрямь не следовало опасаться прямой атаки. Крыло Дьявола, даже призрачная его тень, защищало от всего, кроме реликвий Небес, но мне вряд ли когда-либо доведется встретиться с их обладателями.

Пройдя мимо двух Пьющих жизнь в Зимний холл из-за лестницы, я увидела Ксену в обществе Роэзы напротив столовой. Заметив меня, бонна, поспешно кивнув управляющей и указав подбородком в мою сторону, поклонилась. Обернувшись, полукровка также выдержала этикет.

– Госпожа Хату, ваше занятие закончилось так рано? – зеленые глаза Роэзы сверкнули неподдельным удивлением. Вероятно, Ксена отвлекла ее от пристальной слежки из окна.

– Я усвоила несколько важных уроков, и на сегодня этого достаточно. Ксена, поднимись со мной и помоги переодеться.

Я едва взглянула на бонну, но и мгновения хватило, чтобы заметить ее беспокойство. Очевидно, пока Йорх исцелял меня от слепоты и глухоты, Ксена наткнулась на что-то, приведшее ее в замешательство.

– Мне распорядиться, чтобы обед подали раньше, госпожа Хату? – елейным голосом уточнила управляющая.

– Пожалуй, – согласилась я, разом просчитав выгоду такого предложения. – Подайте в трапезную.

– Как в… – Роэза оглянулась на коридор белого, синего и золотого. – Госпожа Хату, трапезная обычно используется для нескольких персон, а вы…

– А я – госпожа этого Дома и могу обедать в любой его комнате, – оборвала я Роэзу, передразнив ее фальшивую улыбку. – Спущусь, как освежусь и переоденусь.

Больше не удостоив управляющую и взглядом, я неторопливо поднялась по лестнице, держа спину ровно, согласно урокам наставницы Варейн. Ксена последовала за мной, благоразумно не проронив ни слова до самых покоев, двери которых чинно охранял Фатум. Следуя советам Хирна, я ежедневно тренировала пса на стражу, иногда оставляя у покоев, иногда в холле, у всех на виду, с «важной» для меня вещью.

– Госпожа Ха…

Я приложила палец к губам, плотно закрывая дверь за проскользнувшим следом инферги. Обхватив ручку обеими ладонями, я позволила себе потратить немного энергии на волю безмолвия, погружая комнату в тишину для всякого, кто попытается нас подслушать.

– О чем ты говорила с Роэзой?

– Госпожа Хату, она… мерзкое создание! – всплеснула руками бонна. – Я спустилась в комнаты слуг, чтобы найти ваших горничных и напомнить про смену мыла с медового на жасминовое, и нашла Танью в ужасном состоянии. Роэза высекла ее так, что бедняжка может лишь лежать на животе. Другие обрабатывают ее раны, но от этого становится только хуже, она уже двое суток не приходит в себя. Я спросила, чем она так провинилась, чтобы заслужить подобное наказание, и ее соседка вспомнила, что до наказания Танья убирала кабинет Роэзы.

– Наверняка кнут был смазан пеплом лавра, а Танья увидела в кабинете Роэзы что-то, что не должна. Что сказала сама Роэза?

– Что прислуга обязана знать свое место, думаю, намекала на воровство. А еще, что мне не следует тревожить вас подобными глупостями и отвлекать от занятий.

– Конечно, она все последнее подлунье старается не отвлекать меня от учебы, – процедила я, после чего коротко пересказала Ксене услышанное от Йорха. – Спустись в комнаты слуг и вели никому их не покидать, не хочу, чтобы в столкновении с предателями пострадал кто-то невиновный. Постарайся сделать это незаметно.

– Но… Госпожа Хату, не лучше ли связаться с повелителем и рассказать все ему?

– Забыла, какое сейчас время? Сегодня началось Семидневье Суда в Нижнем Подземье, быстро дотянуться до повелителя возможно лишь магически, а у меня не хватит на это ни сил, ни навыков. Нет, Ксена, я – госпожа этого Дома, и я должна соответствовать этому титулу.

Ксена поклонилась, и я кивнула, отпуская ее. Сменив тренировочные одежды на одно из домашних платьев, я опустила в карман зеркальце, подаренное Тунридой, и погладила по голове Фатума, набираясь решимости.

Спускаясь в трапезную, я машинально отмечала поклоны неизвестных стражников, впервые за все время чувствуя в них угрозу и не сомневаясь, что сегодня каждый демон в стенах особняка предан Азуфу. Однако путь до столовой обошелся без покушений, а сама трапезная встретила нас с Фатумом веселым потрескиванием огня в камине и сервированным на одну персону столом.

Покосившись на знакомые с детства картины, я прошла к креслу, которое, обычно, занимал Дан на наших совместных с его свитой ужинах. Пламя и место Карателя помогли сосредоточиться и не потерять контроль над кахе, как и присутствие Фатума. Чтобы одержать верх над волнением, скребущим живот коготками, я заставила себя дышать как во время медитации и не думать, как и что произойдет.

Ариман учил, что противника нужно изучать до того, как он обнажит меч. Я уже упустила этот момент, чужой меч целил мне в горло, а потому следовало сосредоточиться лишь на своих ударах и настоящем, а не пустых предположениях.

Двери трапезной распахнулись, и ледяной якорь тревоги поднял внутренности к горлу, когда я увидела побелевшее перепуганное лицо служанки с подносом в трясущихся руках. Следом за ней степенно вышагивала Роэза. Девушка поставила передо мной поднос с накрытым крышкой блюдом и, стоило лишь управляющей прищелкнуть языком, опрометью бросилась вон из комнаты. Я приподняла бровь, ожидая, что на это скажет полукровка.

– Госпожа Хату, сегодня я решила немного отойти от привычного меню, – проворковала Роэза, хватаясь за крышку. – Думаю, это блюдо можно назвать неоправдавшимися ожиданиями.

Она эффектно подняла крышку, и я отпрянула от стола, со скрежетом отъехав на кресле. На тарелке лежала голова Йорха. Серебряные волосы в крови, распахнутые белые глаза, серая кожа испещрена черными трещинкам лопнувших сосудов, вокруг шеи обруч загустевшей крови.

По щелчку пальцев Роэзы двери снова распахнулись, впуская Азуфа и пяток воинов, мимо которых я совсем недавно проходила, ожидая нападения. Фатум глухо зарычал, ощерившись, пока я то и дело возвращалась глазами к голове Йорха, пытаясь сглотнуть ком в горле и до конца не веря в то, что видела.

Мы почти только что разговаривали. Я знала Йорха с первого дня в Садах времен. Около девяти лет он был моим партнером по фехтованию. Немногословный, серьезный, преданный.

До боли прикусив щеку и впившись ногтями в ладони, я заставила себя уйти от скорби и сдержать слезы. Право на сожаления и печаль имеют лишь победители, проигравшим они ни к чему. Так говорил мне Ариман, когда я сокрушалась над своими ошибками во время наших занятий.

Смерть Йорха означала, что он не успел добраться до других стражников, или их всех убили. Означала, что во всей резиденции я осталась одна, не считая Фатума и запуганных смертных душ, толку от которых сейчас не было. Однако у меня все еще оставалась пара козырей, и один из них был весомее прочих.

– Это какая-то массовая истерия? – поинтересовалась я у Роэзы, и мой голос прозвучал гораздо хладнокровнее, чем я себя чувствовала. – Вся стража резиденции и управляющая решились на самоубийство, да еще и таким мучительным способом? Азуф, неужели ты не рассказывал своей новой подруге о Мафарте? – Я поставила локти на стол, сцепив пальцы в замок напротив подбородка.

– Мафарт был слишком вспыльчив и недальновиден, – показал клыки Азуф в подобии усмешки. – Но это не значит, что он был не прав. Такая букашка не должна находиться рядом с повелителем. Владыка не может отвлекаться на безродную собаку, он повелитель Подземья, а не какой-то смертный.

– Именно, – нараспев произнесла Роэза. – Ты, мерзость, представить не можешь, каких усилий мне стоило сюда попасть, сколько унижений и проверок я прошла, чтобы оказаться сейчас в этой комнате и своей рукой спасти повелителя от заразы, проникнувшей в его дом.

– Спасти? – не поняла я. – Дан сам решил…

– Не сметь! – взвизгнула Роэза, и ее зеленые глаза засверкали безумием. – Не сметь называть повелителя по имени, глупая замарашка!

Я посчитала это за окончание разговора, резко расцепив руки и выпуская волю удара, до того концентрировавшуюся в моих ладонях. Массивный стол влетел в предателей вместе со всеми вазами и, к сожалению, головой Йорха. То, что ему уже все равно, было слабым утешением.

Я не рассчитывала, что это выведет противников из строя. Все же попасть в стражу резиденций Карателя могли только лучшие из лучших, в прямом смысле сражаясь за эти места насмерть. Стол раскололся на три части под ударами хвостов Кровавых чертей, Роэза отпрыгнула от кинувшегося на нее Фатума, выставляя магический барьер, но возникнувшая суматоха дала мне время для следующего удара.

Потянувшись руками к огню в камине, я дернула, словно за поводок, вложив волю огня. Длинный язык пламени долетел до ближайшего демона, схватил, как лягушка муху, и всего мгновение спустя от него осталось лишь облако пепла, медленно оседающего на пол.

– Кто следующий? – спросила я, видя, что остальные оторопели. Я щелкнула пальцами, отзывая Фатума к ноге, опасаясь, что фанатичной полукровке придет в голову воспользоваться против него еще какой-либо магией.

– Не будьте идиотами, это все, что она может! – встряхнула волосами Роэза.

– Не совсем, – я указала на серьгу в ухе. – Можете нападать все разом, интересно, на сколько частей вас разрежет.

– Если бы ты была падшей, или хотя бы демоном с подобной защитой, я бы еще подумала, – губы управляющей снова растянулись в этой омерзительно слащавой улыбке. – Но ты смертная, а это то же самое, что слабая.

Обернувшись к двери, она свистнула, и Азуф, ухмыляясь, толкнул дверь. Мое сердце упало, когда Геярд втащил в комнату Ксену, тут же оказавшуюся в руках Роэзы. В пальцах полукровки возникли тонкие серебряные ножницы, испещренные древними письменами.

– Знаешь, что это такое? – Роэза погладила Ксену по щеке, приставив ножницы к ее горлу. – Заткнись! – шикнула она бонне, когда та собиралась что-то сказать, глядя на меня. Я догадывалась что.

– Это ножницы, обрывающие путь души, – медленно проговорила я, судорожно перебирая варианты.

– Да-да, именно так, – благосклонно улыбнулась Роэза. – Сейчас ты снимешь сережку и бросишь ее мне, а я отпущу твою драгоценную подружку. Или наша дорогая Ксена больше никогда не переродится и ничего не искупит, потому что ее не станет.

– Я должна поверить словам предательницы, возглавившей бунт против воли Карателя? Вы все правда думаете, что останетесь в живых после подобного? – я позволила себе ненадолго отвлечься на демонов у дверей.

– Мы все готовы умереть за то, во что верим. Смертные не могут быть выше демонов в нашем же царстве, – вступил Азуф.

Шум, донесшийся со стороны холла, быстро набрал мощности, позволяя различить звон оружия, крики и треск ломающейся мебели.

– Похоже, тебя поддержали не все стражи.

– Они не успеют добраться сюда, – заявила Роэза, и все демоны по кивку капитана вышли в коридор во главе с Геярдом. – Что выберешь, деточка?

– Госпожа Ха… – на шее Ксены проступила капелька света – острия ножниц ранили душу, а не плоть.