Теперь ты в армии

Теперь ты в армии

Целым был и был разбитым,

Был живым и был убитым,

Чистой был водой, был ядом,

Был зелёным виноградом.

……………………………………..

Был безумным, был спокойным,

Подсудимым и конвойным,

Капитаном и матросом

С очень странной папиросой.

«Сплин»

Зуев с детства любил армию, военную форму и вообще все, что с этим связано. Одних солдатиков у него было штук сто, в разных наборах. Собственно, у него были почти все наборы, которыми могли побаловать в 70-80-е годы юных жителей Советского Союза существовавшие тогда игрушечные фабрики – взводы стоявших по стойке «смирно» оловянных солдатиков в касках, марширующие революционные матросы, пластмассовые эскадроны «чапаевцев», различные конные и пешие рыцари, маленькие зелёные пограничники, ну и по мелочи: одиночные пушки, танчики и самоходки.

Различать воинские звания на погонах Зуев научился раньше, чем читать. Почему-то больше всего ему нравилось звание «капитан». Скорее всего из-за самого звучания этого слова, отсылавшего, кроме всего прочего, к капитанам морских кораблей, а также из-за количества звездочек на погонах: ведь у капитана их больше всего – по четыре на каждое плечо.

Отец Зуева часто ездил в командировки, и, когда он возвращался, на его дорожном портфеле болтались прямоугольные аэрофлотовские багажные бирки из плотного картона со скошенными углами – они идеально подходили для изготовления игрушечных погон. Зуеву оставалось только нарисовать на них по четыре капитанские звездочки – и можно цеплять их на майку, расхаживая так по квартире. Как-то юный Зуев, посмотрев по телевизору «Войну и мир», смастерил бумажные эполеты, приделав к их круглой части бахрому, тайком отпоротую от штор в родительской спальне.

Повзрослев и записавшись в библиотеку, Зуев выискивал и проглатывал все книги про армию, войны и полководцев, которые только мог найти. К восьмому классу Зуев знал об армии и военном деле всё: все рода войск, вооружение, все типы самолетов и танков, стоявшие на вооружении Советской армии начиная с гражданской войны, всех полководцев, все битвы и события бурной военной истории нашей страны начиная от Петра Первого.

Интересно, что в роду Зуева отродясь никаких военных не было, не считая обеих воевавших дедов, да служившего в армии отца. Родители Зуева, люди сугубо мирных профессий, только качали головами, удивляясь милитаристическим увлечениям сына.

Когда Зуеву исполнилось 14 лет, весь их класс повели на приписную комиссию в военкомат. На медкомиссии он скрыл своё легкое заикание и его признали абсолютно годным к военной службе.

Зуев мечтал стать лётчиком и даже записался в аэроклуб.

В это время в телевизоре, молодые сосредоточенные парни, одетые в форму песочного цвета и бушлаты с цигейковыми воротниками, держа автоматы вверх стволами, ехали, сидя на броне танков и бронемашин, напряжённо всматриваясь в окружающие их горы – Советский Союз воевал в Афганистане.

В середине 10-го класса перед Зуевым встал вопрос, куда поступать после окончания школы. Его не оставляла мысль о военном училище, но родители отговаривали его, говоря, что вот мол, после военного училища, зашлют тебя «на точку» и будешь там сидеть в глуши. Зуев полагал это резонным.

К тому же кончался Советский Союз, а вместе с ним бесславно кончалась и Советская Армия – газетные и журнальные публикации заполонили статьи о дедовщине и издевательствах, процветающих в армии.

Зуев пошёл по пути наименьшего сопротивления и подал документы в областной технический университет. Будущая специальность мало волновала Зуева, ему было все равно – был бы диплом, поэтому выбор университета определялся его близостью к дому – на учебу можно было ходить пешком. По тому же принципу Зуев выбрал факультет – химико-технологический, не потому что любил химию, а потому что там был самый низкий проходной бал – достаточно было сдать два экзамена, химию и математику, на три балла.

С химией проблем не возникло, а вот с алгеброй Зуев не очень дружил, экзамен он сдал на «тоненького». В случае его не сдачи, Зуев автоматически призывался бы в армию. Но Зуев считал глупым тратить полтора года, чтобы потом вновь поступать университет, поэтому с алгеброй он напрягся и благополучно поступил, получив необходимые три балла на экзамене.

В группе, где учился Зуев, оказалось двое парней: Лёха Красовский и Саня Анфиногенов по прозвищу Адольф, поступивших в университет после армии. Как-то так случайно получилось, что Зуев примкнул к их компании. Лёха и Адольф, увлекались не столько учёбой, сколько пьянками и походами по девочкам, соответственно тем же весь первый курс занимался и Зуев, совершенно забросив учёбу. Лёха с Адольфом, в красках живописали свои армейские приключения. Зуев начал завидовать им, ощущая себя как бы человеком второго сорта, не испытавшим и не узнавшим чего-то неведомого, но важного в жизни, без чего он не мог считаться настоящим мужчиной.

Кое-как перебравшись через зимнюю сессию, он напрочь завалил летнюю. Ничего не сказав родителям, Зуев уехал на все лето на юг к тетке. Вернувшись в конце лета и придя в университет, Зуев обнаружил себя, наряду с Лёхой и Адольфом, в списке отчисленных за академическую неуспеваемость, вывешенного на доске объявлений.

Придя домой, Зуев рассказал все отцу, объявив ему, что уходит в армию – он решил, что созрел для того, чтобы испытать себя. По всем каналам телевизора в тот день, вместо обычных телепрограмм, показывали колонны танков, едущих по улицам Москвы и зуевских ровесников, в тельняшках и беретах, которых престарелые члены ГКЧП отправили тогда в столицу спасать гибнущий Советский Союз.

Однако, отец Зуева был человеком решительным и умеющим настоять на своем. Он лично поехал в деканат, чтобы узнать, сможет ли Зуев сдать свои долги и остаться в университете. Декан, невысокий человечек с фальшивой улыбкой, развел короткими ручками и сказал, что в принципе, если Зуев сумеет сдать шесть несданных экзаменов и зачетов в течение десяти дней, оставшихся до начала учебного года, он сможет восстановиться, но, к сожалению, на его, декана памяти, таких случаев еще не было.

Отец Зуева, главный инженер крупного предприятия, был человеком, не пасующим перед трудностями – он запер Зуева дома зубрить теоретическую механику, сам начертил недостающие чертежи для сдачи Зуевым зачета по начертательной геометрии, а для решения контрольных задач по вычислительной математике привлек своих сотрудников из отдела АСУП1. Через две недели, все несданные экзамены и зачеты были пересданы, и декану ничего не оставалось сделать, как восстановить Зуева в университете.

Но оказалось, что списки отчисленных студентов автоматически передаются в военкомат, чтобы пополнять ими ряды защитников родины. Зуеву пришла повестка.

Зуевский отец и тут не растерялся. По своим каналам он нашёл выход на районного военкома, и придя как-то вечером домой в изрядном подпитии, объявил, что военком: «Во мужик!» – и вопрос с отсрочкой для Зуева решён.

Зуев не то что бы обрадовался, что остаётся в университете, или огорчился что не идёт в армию: он уже привык к тому времени плыть по течению, полагаясь больше на судьбу, поняв что от его усилий или желаний, в общем-то, мало что зависит.

В университете, где учился Зуев, была военная кафедра. Это обстоятельство Зуев совершенно не учитывал, а вместе с тем, наличие в университете военной кафедры позволяло молодым людям на вполне законных основаниях избежать срочной службы в армии, или, при желании, пойти туда после окончания университета офицером.

Занятия на военной кафедре начинались на третьем курсе. Раз в неделю, по средам, надо было ездить в расположенный отдельно от университетского городка учебный корпус, где размещалась военная кафедра.

Там студенты на целый день попадали под командование моложавых подполковников и майоров, которые по мере сил боролись с их студенческим разгильдяйством и пытались привить будущим офицерам запаса хоть какие-то зачатки воинской дисциплины.

Привыкшие ходить в университет кто в чем, студенты на военную кафедру должны были являться в костюмах и галстуках, аккуратно постриженные, в связи с чем у длинноволосого Серёги Аникеева постоянно возникали проблемы, пока он, наконец, не укоротил волосы до приемлемой длины. Занятия начинались с построения, группы переименовывались в учебные взвода, в каждом взводе из студентов был назначен заместитель командира взвода, который перед началом пары докладывал преподавателю о готовности взвода к занятию и о наличии отсутствующих. В общем-то, в этом состояли все отличия занятий на военной кафедре от обычных гражданских, но не привычным и к такой минимальной дисциплине студентам все это казалось ужасной муштрой и издевательством, или, как они тогда говорили: «жопой».

Хотя сами предметы, которые они изучали, увлекли Зуева. Военная кафедра готовила офицеров запаса войск радиационной, химической, бактериологической защиты. Студенты изучали боевые отравляющие вещества, средства защиты, радиационную разведку местности, дегазацию и дезактивацию, основы тактики и даже применение огнеметов. Наименования боевых отравляющих веществ: зарин, зоман, иприт, фосген, ви-икс звучали в ушах Зуева таинственной грозной музыкой и казались романтичными, он даже сочинял шуточные стишки, рифмовавшиеся с названиями этих страшных газов, что-то вроде:

Далее в стихах рассказывалось, что если грамотно пользоваться противогазом и средствами защиты, бывалому солдату эти газы нипочем и можно смело наступать по заражённой местности.

Занятия на военной кафедре странно тревожили Зуева, напоминая ему, что кроме их безалаберной студенческой жизни есть и другая жизнь, где люди подчиняются приказам, травят друг друга боевыми отравляющими веществами, сжигают огнеметами и проводят разведку на зараженной местности.

Зуеву захотелось испытать эту жизнь, он начал думать, что неплохо было бы, если бы случилась какая-нибудь заварушка, типа чернобыльской аварии, его бы призвали в армию, и вот он, в костюме спецзащиты… Дальше фантазия Зуева не работала, но он непременно должен был совершить что-то героическое, и вернуться домой, красивый и загорелый, в военной форме.

Во время сессии, экзамены на военной кафедре принимались по-военному строго. Преподаватели, в большинстве своем прошедшие Чернобыль, поблажек студентам не давали, приходилось зубрить. Однажды, перед экзаменом по тактике, который должен был принимать особо въедливый и противный подполковник Чернятьев, студенты столпились у дверей аудитории ожидая, когда преподаватель запустит их для сдачи экзамена. Тройка, полученная у подполковника Чернятьева с первой попытки, считалась пределом мечтаний. Тут отвязный Коля Полетаев, ни с того ни с сего вдруг взял и запустил свою зачетку под дверь кабинета, где в это время подполковник раскладывал билеты. Через пять минут зачетка вылетела из-под двери кабинета обратно. Студенты замерли. Коля открыл её и вдруг, вне себя от радости, заорал:

– Ура!!! Три!!!

Наверное, не склонный к юмору подполковник в этот раз решил поощрить студента за дерзость. Остальные студенты тоже стали забрасывать зачетки под дверь, но подполковник, решив, что лимит на хорошие поступки на сегодня исчерпан, собрал зачетки и выбросил их в окно. Пришлось студентам бежать вниз и разыскивать свои зачетки среди прошлогодних листьев и сухой травы. Сдавших экзамен подполковнику в тот день было немного.

После окончания четвертого курса и сдачи госэкзаменов, студенты поехали на полтора месяца на военные сборы, где должны были на практике закрепить, все что они изучили в теории за два года на военной кафедре. В летнем лагере военного училища войск радиационной, химической и бактериологической защиты им выдали военную форму старого образца: галифе, кителя с золочеными пуговицами и пилотки. Студенты жили в казарме, ходили строем, стреляли на стрельбище из пистолета, бегали в противогазах, по ночам со штык-ножом на поясе стояли у какого-то склада. Но все это воспринималось студентами как игра, веселое приключение, почти ничем не отличающееся от привычного им всем пионерского лагеря. Никто из них, включая Зуева, не планировал после университета идти в армию.

Военные сборы завершились принятием присяги. Они стали без пяти минут офицерами запаса. На последнем построении, перед тем как разъехаться по домам, студенты должны были пройти торжественным маршем перед трибуной. Маршируя по плацу, уже переодетые в гражданскую одежду и переобутые в свои кроссовки студенты, не услышали привычного дробного грохота сапог по асфальту, тогда они, все как один, стали бить в ладоши, отбивая ритм шагов хлопками.

В телевизоре в это время, очередное поколение молодых ребят, их ровесников, ехало на свою очередную, поджидавшую их войну: началась первая чеченская кампания.

Итак, по окончании пятого курса Зуев должен был стать офицером запаса, получив лейтенантское звание одновременно с дипломом. Зуев пребывал в некоторой растерянности: пять лет он учился ради диплома, цель достигнута, но непонятно чем заниматься дальше. О военной службе он больше не мечтал, идти работать по специальности на химический завод тоже не хотел.

Тогда российский президент Борис Ельцин решил помочь Зуеву определиться с выбором, или по крайней мере, дать ему время на размышления. Увязшей в Чеченской войне Российской армии стало не хватать обученного личного состава, и министерству обороны пришла в голову мысль решить эту проблему привычным, уже много раз испытанным способом – пополнить армию за счет студентов. За несколько дней, до того, как студенты по всей стране должны были получить свои дипломы, российский президент издал указ, что выпускникам военных кафедр офицерские звания отныне должны присваиваться только после прохождения срочной службы в рядах Вооруженных сил. И тут же, сразу после выпускного, военкоматы стали широкой сетью грести ещё не очухавшихся от дипломной пьянки вчерашних студентов, ставя их под ружьё.

Утром, на следующий день после получения Зуевым диплома, в дверь его квартиры позвонили. Родителей дома не было. Мучимый похмельем, явившийся только под утро Зуев открыл дверь. На пороге стоял офицер и еще двое с погонами курсантов военного училища. Они вручили плохо соображающему и ещё не вполне трезвому Зуеву под роспись повестку в военкомат для постановки на воинский учет в качестве офицера запаса. Ничего не подозревающий Зуев (он даже не знал о выходе этого президентского указа, было не до того) поехал в военкомат, где ему вручили мобилизационное предписание с требованием прибыть на следующий день, имея с собой смену белья, кружку, ложку и т. п. Он призывался для прохождения срочной службы в армии. Все произошло очень быстро, Зуев не успел ни осмыслить происшедшее, ни испугаться, ни как следует взволноваться. Он воспринял это как вызов судьбы и решил не противиться ему. Кроме того, он решил, что все-таки должен отслужить в армии, чтобы испытать себя. К тому же служить ему, как человеку, имеющему высшее образование, предстояло всего год. Это не казалось большим сроком. Мысленно он уже видел себя вернувшимся из армии, в камуфляжной форме, с рядом значков на груди.

Отец на этот раз не вмешивался в решение Зуева, спросив его только, хорошо ли он все обдумал и понимает ли, что ждет его в армии. Он предложил позвонить знакомому военкому и решить вопрос и на этот раз. Но Зуев отказался – он сделал свой выбор и не хотел отступать назад, хотя было заманчиво. Мать, однако, была в шоке, но ничего уже не могла сделать.

На наскоро собранные проводы пришла немногочисленная родня, отцовский брат дядя Володя принес гитару. Зуеву запала в душу спетая дядей песня, зацепившая его щемящим ощущением какой-то неприкаянности, предстоящей разлуки и ожидания нескорой встречи. Потом Зуев часто повторял эти слова:

Но девушки у Зуева на тот момент не было, поэтому некому было ждать его, плакать и дожидаться встречи.

На следующий день отец и мать проводили Зуева до дверей военкомата.

У автобуса, который должен был увезти Зуева на областной сборный пункт, отец последний раз спросил его, не передумал ли он, и что еще не поздно позвонить знакомому военкому. Обычно скупая на эмоции мать Зуева, вдруг заплакала и порывисто обняла его. Но Зуев уже не видел и не слышал их, он смотрел поверх плеча прильнувшей к нему матери на раскрытую дверь ждущего его автобуса: мыслями он был уже не с ними. Зуев сухо попрощался с родителями и зашел в автобус, дверь с лязгом захлопнулась за ним, отделив от мира свободных гражданских людей. Отныне и на ближайший год Зуев больше не принадлежал себе.

Тут надо сказать, что хотя сеть, которую генералы забросили тогда для отлова студентов, раскинута была весьма широко, имела довольно крупные ячейки. Все, более-менее расторопные вчерашние студенты, кто не хотел служить в армии, сумели её избежать. Кто-то пустился в бега, кто-то просто уехал или сменил место жительства – никто их особо не искал. Из зуевских одногруппников, кроме Зуева в армию попали только двое. И то, один из них, Деня Алов, пошёл туда вполне сознательно, потому что рассчитывал после армии попасть в ФСБ. Через несколько месяцев, Конституционный суд признал этот указ президента Ельцина незаконным и отменил его. Спрятавшиеся вылезли из щелей и укрытий и вернулись к своим прежним занятиям, но Зуев в это время был уже далеко.

На областном сборном пункте царил обычный для этого места бедлам. Призывники, собранные в огромной, похожей на спортзал комнате, уставленной в ряд простыми деревянными скамьями, сбившись в группки, выпивали тайком принесенную из дома водку, закусывали, громко смеялись и матерились. Упившиеся до потери чувств призывники спали тут же, на скамейках, или прямо на полу.

Зуев приткнулся к такой же группке, состоявшей из бывших студентов, товарищей по несчастью. Зуев бодрился, рассматривая своих новых товарищей он думал, что неплохо бы им вместе попасть в одну часть. Он уже мысленно прикидывал, как они составят экипаж какой-нибудь боевой машины, распределил каждому роли, представляя, как они вместе пройдут через все опасные и веселые приключения, уготованные им, и потом, на гражданке, уже постаревшие будут о них вспоминать. Ходили слухи что их, прошедших какую-никакую военную подготовку и без пяти минут офицеров, должны отправить в какую-то особую часть.

Время от времени в комнату заходил офицер и зачитывал фамилии из списка. Гомон в комнате стихал, призывники, чьи фамилии называл офицер поднимались, вставали в строй, им объявляли воинскую часть, куда их отправляют и уводили. Один раз офицер зачитал список, в который попали несколько его новых знакомых. Им объявили, что они направляются на службу в милицию, здесь же, в городе. Зуев приуныл: получается, что слухи об отправке бывших студентов в особую часть были ложными, к тому же не хотелось оставаться служить в своем городе – стоило из-за этого идти в армию.

Наконец, ближе к вечеру зашел офицер с длиннющим списком, в котором было больше ста фамилий, среди них Зуев услышал и свою. Их направляли в учебную воинскую часть, находившуюся в одном старинном русском городе, известном своим заводом, где в советское время выпускали мотоциклы, а также автоматы и пулемёты. Тут же их построили и колонной повели на железнодорожный вокзал. Словно в предостережение, путь их колонны пролегал мимо городского воинского кладбища.

По прибытии на вокзал их ещё раз построили и пересчитали, при этом выяснилось, что несколько призывников по пути благополучно слиняли. Призывников загрузили в плацкартный вагон, ехать было недалеко – одна ночь пути.

В вагоне царило буйное веселье. Призывники, понимая что по прибытии в часть все их припасы будут изъяты, уничтожали всё имеющееся в наличии спиртное и продукты. Водка и коньяк лились рекой. На остановках царил аттракцион невиданной щедрости: из окна Зуев увидел вокзального бомжа, который шел по перрону, с трудом неся на вытянутых руках гору колбасных кругов, буханок хлеба и банок с тушенкой и сгущённым молоком. Изо всех карманов у него торчали бутылки коньяка вперемешку с денежными купюрами, которые насовали ему призывники.

В вагоне Зуев познакомился с сопровождающим их капитаном-танкистом. Подвыпивший капитан, подозвав к себе Зуева и посадив его перед собой, сказал, что ему нужны толковые ребята. Он обещал Зуеву, что заберет его к себе, в учебный танковый полк, сделает сержантом и вообще сулил всякие блага и легкую службу. Тоже поддатый Зуев не возражал – стать танкистом было совсем не плохо. Он успокоился, посчитав свое будущее уже предрешённым, хваля себя за удачливость и умение знакомиться с нужными людьми.

К месту назначения поезд прибыл на рассвете. Дрожа от утреннего холода и похмелья, притихшие призывники загрузились в ожидавшие их тентованные машины, которые привезли их к воротам части. Воинская часть, в которую попал Зуев, номинально называлась учебной танковой дивизией, но в ней, кроме нескольких учебных танковых полков, были также два учебных мотострелковых полка, учебный артиллерийский полк, учебный зенитный полк, а также учебный автомобильный батальон и учебная рота связи. Все эти подразделения занимали огромную, обнесенную забором территорию прямо в городе. За городом, окружая его, размещались учебные полигоны, стрельбища, танковые директрисы и т. д.

За воротами части, на большой асфальтированной площади были расставлены столы, за которыми сидели офицеры и люди в белых халатах, распределявшие вновь прибывших по учебным полкам, перед ними грудами лежали папки с личными делами призывников. Перед столами расстелили огромный брезентовый полог, куда призывники складывали все оставшиеся у них продукты и спиртное. Тут же, в соседнюю кучу надо было выложить все колюще-режущие и другие опасные предметы, включая ножницы. Обе эти кучи непрерывно росли. В куче с опасными предметами, кроме обычных кухонных ножей лежали изящные наборные финки, кинжалы, газовые баллончики, кастеты и даже травматический пистолет, с которым какой-то чудик приехал в армию.

Зуев подошел к сидящим за столами и сказал им, что должен быть зачислен в танковый полк, он ссылался на капитана, который их сопровождал. Тут Зуев обнаружил, что капитана и след простыл, он вертел головой, но нигде его не видел, а фамилию у капитана Зуев спросить не догадался. Больше этого капитана Зуев никогда не видел. Сидящие за столами, посмотрев на долговязую фигуру Зуева, покачали головами и сказали, что в танкисты он не подходит – слишком высокий рост: не поместится в танк. Посмотрев его личное дело, они объявили, что всех, имеющих высшее образование, отправляют в зенитчики, как самый интеллектуальный род войск. Как и обещали сидящие за столами люди, спутников Зуева из числа бывших студентов тоже зачислили в зенитчики. Их осталось четверо из приехавшей сотни человек, остальных распределили в другие полки. Они решили держаться вместе.

Учебный зенитно-артиллерийский полк размещался в четырёх аккуратных двухэтажных зданиях перед асфальтовым плацем. Их подвели к первому зданию, на стеклянной входной двери которого красной краской по трафарету было написано: 1 УЗАБ. Это означало первую учебную зенитно-артиллерийскую батарею. Первый этаж был нежилой. Их завели на второй, в каптерку старшины.

Старшина первой УЗАБ старший сержант Савастеев был человек, не лишённый чувства стиля. Когда их четвёрку завели к нему, он, чувствуя момент, поставил на магнитофоне песню: «In the army now (Теперь ты в армии)» группы Status Quo.

Под звуки этой прекрасной песни курсантам (так официально называли всех военнослужащих переменного состава учебных подразделений) объяснили, кто они такие и какие у них есть права. Если коротко: они теперь никто, звать их «духи» и прав у них отныне ровно ноль. Пытавшийся что-то пошутить Зуев был резко поставлен на место: разговаривать в присутствии сержанта «духам» дозволялось только с его разрешения.

***

Учебная воинская часть, или учебка, куда попал Зуев, в советское время готовила сержантов и технических специалистов для последующей отправки в группу советских войск в Германии. В Германии советских войск больше не было, но традиции остались.

Главным фетишем этой учебки была дисциплина, главной религией и культом – наведение порядка и уборка, главным ритуалом – шагистика.

Перед уходом в армию, наслышавшись от старших товарищей и начитавшись статей в «Комсомольской Правде», Зуев больше всего боялся дедовщины. Попав в учебку, Зуев смог скоро убедиться, что напрасно он боялся этого явления, потому что в учебке царствовала Уставщина, и неизвестно еще, что было хуже.

Курсантов в учебке не били, не издевались, не заставляли стирать чужую форму или бегать за ворота части за сигаретами и бухлом для «дедов». Да и «дедов» никаких не было, все курсанты в подразделении были одного призыва. Их просто заёбывали так, что они забывали, как звать маму родную и какое на календаре число, еле доползая до кровати в конце каждого дня.

Утро начиналось с дикого рёва дневального «на тумбочке»:

– Батарея, подъём! – и физзарядки.

Круглый год, в любую погоду, даже в самую лютую стужу курсантов выгоняли на улицу с голым торсом, где они, в одних галифе, бухая кирзовыми сапогами бегали, наматывая круги по плацу, потом подтягивались и отжимались. После физзарядки начиналась процедура заправки кроватей. Кровати следовало не только аккуратно заправить, но полосы на одеялах в кроватном ряду должны были составить одну идеально ровную линию, для чего их выравнивали при помощи специальной веревки. Заправленные кровати должны были с торцов иметь прямоугольную форму, для этого края одеял отбивались с помощью специальных дощечек. Качество заправки кроватей проверял сержант. Если качество не устраивало, все постели переворачивались и процедура начиналась заново. Эта тягомотина занимала минут сорок, после чего курсанты строем, с песней (обязательно с песней) шли на завтрак.

После завтрака курсанты заступали в суточные наряды. Кроме обычного наряда в виде дежурства по подразделению, существовали наряды по столовой, по штабу, по КПП2, патруль, и караул по охране складов. В наряд заступали на сутки, в течение которых курсанты жили по распорядку, зависящему от характера наряда, но, как правило, несение наряда не предусматривало возможности поспать. Поскольку армия была на самообеспечении, каждый день, из числа свободных от наряда курсантов формировались рабочие команды, которые отправлялись что-нибудь таскать или грузить на складах, перебирать овощи, чего-нибудь красить или ремонтировать. Оставшиеся, в крайне незначительном количестве курсанты отправлялись на занятия. В наряды курсант попадал, как правило, на сутки через двое, иногда на сутки через сутки. Естественно, в таких условиях ни о какой мало-мальски качественной подготовке курсантов по воинской специальности речь ни шла. Занятия шли до обеда, полчаса до обеда давались на то, чтобы до блеска надраить сапоги и почистить форму. На обед ходили также строем и с песней. После обеда и до ужина свободные от нарядов курсанты занимались строевой подготовкой, добиваясь идеального выполнения строевых приёмов. Не зря курсанты этой учебки, попадая после неё в другие части, вызывали восхищение командиров своим умением шагать и держать строй. За оставшееся после ужина (да, да, строем и с песней) и до отбоя время надо было успеть подшить свежий подворотничок, постричься (стригли друг-друга машинкой) и побриться. Качество подшивки, пострижки и побривки проверял сержант на вечернем построении (и не дай бог, он обнаружит у кого-нибудь небритую шею). На вечернем построении зачитывали списки курсантов, заступающих на следующий день в суточный наряд, а также так называемый «боевой расчет» – распределение курсантов для охраны чего-нибудь важного в городе (мосты, путепроводы, вокзалы и т. д.) в случае объявления боевой тревоги или чрезвычайной ситуации.

Перед отбоем тренировались на быстроту подъёма и одевания. Курсанты раздевались и укладывались под одеяла, после чего, по команде сержанта, должны были вскочить, одеться по полной форме и построиться. У гражданских, не служивших в армии людей, есть легенда, что в армии солдат заставляют одеваться за время, пока горит спичка. Так вот это полная чепуха – спичка горит около сорока секунд, за это время курсант может не спеша, потягиваясь встать, лениво одеться и ещё у него останется время перекурить. Курсанты 1-ой УЗАБ успевали одеться и построиться за 10-15 секунд. Достигалось это долгими тренировками – по нескольку раз курсанты укладывались и вскакивали, пока время подъёма не устраивало сержанта. Перед окончательным отбоем следовало аккуратно, в строго определённом порядке уложить форму на табуретке и повесить портянки для просушки, намотав их на голенища сапог. Правильность укладки формы также проверял сержант и, если форма была уложена неправильно, табурет переворачивался пинком ноги, объявлялся общий подъём на время и все начиналось заново.

Краеугольным камнем распорядка дня в учебке была уборка. Курсанты должны были убираться, или как они говорили «пидорить» всегда и везде, целый день. День начинался с уборки, ей же и заканчивался. Если курсант заступал, допустим, в суточный наряд по КПП, то в свободное от стояния на воротах время, целые сутки он должен был пидорить КПП, включая прилегающую территорию, если в наряд по штабу – пидорить штаб, если в наряд по столовой – то столовую. Но хуже всего приходилось тем, кто заступал в наряд дневальным по подразделению. Если на КПП, в штабе и столовой все-таки удавалось иногда поспать два-три часа, спрятавшись от глаз дежурного сержанта или офицера, то дневальные по подразделению пидорили вообще круглые сутки, отдыхая только стоя «на тумбочке». Уборка не должна была прекращаться ни на миг. Если даже все вокруг было отпидорено так, что блестело чистотой, все равно убирались уже по убранному, по второму и третьему разу. Уборка превращалась в самоцель, в уборку ради уборки. Весь субботний день посвящался генеральной уборке казармы. Кровати сдвигались в угол, курсанты скребли и драили пол, мыли окна и стены. Половину воскресенья тоже было отдано уборке. В этот день наводили порядок на территории. Иногда уборку заменяли физподготовкой. Зимой к этому добавлялась чистка снега, а осенью – уборка листьев по всему военному городку. Листья вообще убирали бесконечно, в течение всей осени, а они все падали и падали…

Оставшееся время после обеда в воскресенье, считалось свободным, но за эти полдня надо было успеть выстирать, высушить и погладить поистрепавшуюся за неделю форму – ведь курсант всегда должен выглядеть опрятным. Увольнительных как таковых у курсантов не было – отпускали на 2-3 часа в воскресенье только тех, к кому приезжали родители.

Проштрафившиеся в чем-нибудь в течение дня курсанты, после отбоя отправлялись убираться в туалете («на очки») или скрести бритвами и мыть так называемый центральный проход или «цепе» – длиннющий, метров 60, коридор между кроватями, шедший через всю казарму.

Вследствие такого распорядка, заёбанные, голодные и невыспавшиеся курсанты отрубались мгновенно, еще в процессе падения в койку по команде:

– Батарея, отбой! – чтобы на следующий день начать все с начала.

Кроме этого, в учебке существовало множество ритуалов и ограничений, которые курсанты должны были неукоснительно соблюдать. Например, передвигаться по территории учебки курсанты имели право только строем. Даже если двух курсантов отправляли по какой-нибудь надобности в соседнее здание, они должны были идти строго в затылок друг другу, печатая шаг. Ещё курсанты не имели права держать руки в карманах, сидеть днём на койках, а при входе в бытовое помещение, если там находились сержанты, должны были спрашивать у них разрешение на то, чтобы войти.

Но ничего этого Зуев, естественно, в свой первый день в армии не знал, ему только предстояло всё это испытать.

Следующий день была суббота – генеральная уборка в казарме. Сдвинув койки, курсанты как угорелые носились по «цепе» с ведрами и швабрами.

Зуев на гражданке часто впадал в состояние меланхолической задумчивости, вот и теперь, утомившись от беготни, он отставил швабру и присел в уголке. Но не прошло и трёх минут, как был выведен из созерцательного состояния окриком сержанта:

– Почему не работаем, курсант?

Зуев интеллигентно, улыбаясь, ответил:

– Да вот, присел отдохнуть, тащ сержант.

Ответ сержанта, при своей простоте, поразил Зуева глубиной скрытого в нем смысла, объясняющего всю суть армейской службы:

– Здесь не отдыхают, солдат!

Схватив швабру, Зуев побежал пидорить дальше.

Вообще сержант в учебке был царем и богом. Офицеров было мало и были они далеко, сержанты же были с курсантами всегда, днём и ночью, спали и ели вместе с ними. Сержантами становились те же курсанты, которым после окончания периода обучения, занимавшего в среднем 4 месяца, присваивали звание «младший сержант» и вместо отправки в войска оставляли служить здесь же: командовать курсантами следующих призывов. Еще во время обучения командование присматривалось к курсантам, отмечая тех, кто не стесняется командовать своими же ребятами из учебного взвода, проявляют, так сказать «лидерские качества», чтобы оставить их в учебке на смену отслужившим, уходящим на дембель сержантам. Человеческие качества людей, обожающих командовать даже среди своих товарищей, как правило, соответствующие.

Старшим и по званию, и по должности в 1-ой УЗАБ был старшина батареи старший сержант Савастеев или Савва. Это был яркий пример простого крестьянского парня, попавшего в армию и внезапно обнаружившего, что здесь-то ему самое место и единственная возможность выбиться в начальство. Как большинство недалёких людей, дорвавшихся до власти, был он лишён чувства юмора и воспринимал службу всерьез. Когда в казарме звонил внутренний телефон, он вкрадчиво говорил в трубку, представляясь:

– Слушаю старший сержант Савастеев.

Все слова начинались на букву «с» и сливаясь, составляли один длинный свистящий звук, похожий на шипение змеи. К курсантам он обращался насмешливо-презрительно: «дядя» («ты что, дядя, припух?»). Курсанты его не любили.

Следующими по старшинству были сержанты на должностях заместителей командиров взводов – Ермаков и Ефремов. Они были полной противоположностью Савве. Были они так же, как и Зуев, «годичниками», то есть призванными после университетов на один год, только заканчивали они университеты, не имеющие военных кафедр: один – педагогический, а другой – сельскохозяйственный и поэтому призваны были общим порядком, на полгода раньше Зуева. Ермаков, из педагогического, обращался с курсантами подчеркнуто интеллигентно, называя их только на «вы». Ефремов, из сельскохозяйственного, был попроще. Оба они жили в том же городе, где размещалась учебка, и, наверное, оставлены были здесь по какому-то блату. В отличие от Саввы, они всем своим видом показывали, что прекрасно понимают, что все происходящее в учебке – это всего лишь игра в дисциплину, и нужно просто принять эти правила игры. Строгость их была напускная и вне службы это были в общем-то нормальные ребята, тем более свои же братья – студенты.

Также было несколько младших сержантов из предыдущего курсантского набора, они стали сержантами совсем недавно и ещё не успели привыкнуть к своему новому статусу. Они должны были заменить уходящих зимой на дембель Савву, Ермакова и Ефремова, а пока учились командовать, старательно подражая их повадкам. Получалось у них пока не очень.

Между тем, их четверка бывших студентов, пришедших с военной кафедры, находилась в некотором затруднении: все-таки они прошли военную подготовку, имели воинскую специальность, приняли присягу наконец, и состоять на положении «духов» в учебке представлялось им ненормальным. Они пошли в штаб поговорить с командованием полка. Начальник штаба подполковник Месяц был в курсе создавшейся ситуации. Выслушав их, он согласился, что переучивать готовых специалистов химических войск в зенитчиков глупо и сообщил, что уже принято решение о досрочном присвоении им званий сержантов и скорой их отправке в другую часть, где они должны будут служить на должностях, соответствующих их подготовке.