Царица Теней: возвращение Персефоны

Список использованных материалов

Ф. Мартышак. «Греческие и римские мифы»

Гесиод «Теогония» (о происхождении богов)

Н. Кун «Легенды и мифы древней Греции»

С. Бержер. Документальный сериал «Les Grands Mythes»

А. П. Кондрашов «Мифология. Религия. Том 1. 2.»

Гомер «Илиада

Гомер «Одиссея»

А.Ф. Лосев «Мифология Греков и Римлян»

Предисловие

Эта книга — чистый вымысел, основанный на Греческой мифологии. Перед тем, как начнётся эта история, следует уточнить несколько важных вещей:

— Старшие боги только называются детьми изначальных богов, но на самом деле являются их созданиями, поэтому привычные нам кровнородственные связи не могут быть применимы к отношениям богов и их наследников.

— Боги — физическое воплощение сил природы, которые по строению, структуре и образу жизни полностью идентичны людям. Боги управляют силами природы, но не являются ими.

— Бессмертие богов не абсолютно — они не могут умереть своей смертью, но их можно убить.

— Несмотря на то, что мифы — это порой очень страшные и неприятные истории, весь мир богов в них был создан любовью.

Семейное древо богов

Хаос (Неугасающий)

Эрос — первое воплощение сил в новом мире, первое божество.

Изначальные боги:

Гея, Тартар, Нюкта, Эфир, Эреб, Гемера, Океан(Понт), Тэфида, Уран

Старшие боги:

— Дети Нюкты: Харон, Мойры, Безликие сёстры (Ананка и Тюхе), Эринии, Эрида, Немезида, Гипнос, Танатос

— Дети Урана: Афродита, Гелиос, Селена, Астрей, Анемы (в том числе и Мёртвый ветер Подземного мира).

— Дети Океана и Геи: Форкис, Харибда и др. чудовища

— Дети Океана и Тэфиды: Нимфы и покровители рек, озёр, морей (в том числе и подземных), среди них Нерей, Левка, Стикс, Лета, Ахерон, Коцит и проч.

— Дети Геи и Урана: Рея, Кронос, Гиперион, Прометей, Перс, другие титаны, циклопы, гекатонхейры, гиганты, Тифон, Ехидна, Фемида, Феба, Тея, Мнемозина, нимфы лесов, полей, гор, вулканов и проч. (в том числе Минфа и Эвредика)

Первые боги:

— Дети Перса: Геката

— Дети Гипноса: Фобетор, Фантас, нимфы сновидений

— Дети Нерея: Амфитрита и другие Нереиды

— Дети Мнемозины: Музы, Грации

— Дети Реи и Кроноса: Аид, Гестия, Деметра, Посейдон, Зевс, Гера

— Дети Тифона и Ехидны: Цербер

— Дети Форкиса: Сфено, Эвриала и Медуза Гаргоны (после их обращения, Медуза среди них оказалась единственной смертной)

Первые боги (второе поколение) и полубоги-дети первых богов:

— Дети Гекаты: Сцилла, Медея

— Дети Медузы (род начался до её смерти от рук Персея):

от Посейдона: гаргоны

— Дети Афродиты:

от Ареса: Антэрос, Эрос-младший, Фобос, Деймос, Гармония

от Гермеса: Гермафродит

от Гефеста: Максимиллиан

— Дети Гелиоса и Селены: Эос

— Дети Гипноса и Нюкты: Морфей

— Дети Зевса:

без матери: Афина

от Геры: Арес, Гефест, Геба

от Деметры: Персефона

от других: Аполлон, Артемида, Гермес, Дионис, Елена Троянская, Минос, Эак, Радомант, Геракл, Персей, Тесей и др. полубоги, Амазонки

— Дети Посейдона:

божественные создания: Гиппокампус, Кентавры, Сирены

от Деметры: Амфитеус

от Амфитриты: Тритон

от Гармонии: Клессандра

от других: полубоги

— Дети Аида:

от Персефоны: Макария

Дети полубогов, нимфы, наследники, смертные, не упомянутые в общем списке:

Сыновья Геракла

Психея — смертная девушка, взошедшая на Олимп как супруга Эроса-младшего

Адонис — смертный, истинная любовь Афродиты, воспитанник Персефоны

Асклепий и Эпиона — смертные, возведённые Зевсом в ранг бессмертных

Паллада — нимфа, дочь Тритона

Минфа — дриада, влюблённая в Аида

Марк — полубог, сын Артемиды.

Ариана — наследница крови Зевса, мать Элины и Эланы

Август — наследник крови Аполлона, хранитель Арианы

Ариадна — смертная, возлюбленная Тесея, позже возведённая на Олимп как супруга Диониса

Элина — наследница крови Зевса, дочь Марка и Арианы, перерождение Персефоны, двойственная богиня,

София — перерождение Паллады

Наследные семьи всех известных богов.

Эпохи и времена

До начала времён:

от появления Хаоса до воцарения Кроноса

Эпоха Титанов:

от воцарения Кроноса до начала Титаномахии (война Олимпийских богов и титанов).

Эпоха Великих Войн (Титаномахия, Гигантомахия (война Олимпийских богов против Гигантов)

— в эту эпоху входит Эпоха Раздела Царств: короткий период между Титаномахией и Гигантомахией, заселение царства Теней, Подводного мира и Олимпа существующими богами, появление первых смертных детей Зевса, ставших Судьями Аида (Эак, Минос, Радамант).

Золотая Эпоха Богов:

от окончания Великих Войн до начала Эпохи Героев, то есть до рождения сильнейших полубогов. Сюда входит появление первых богов второго поколения, появление смертных, все основные события, связанные с личной жизнью Олимпийских богов.

Эпоха Героев:

появление полубогов, таких как Орфей, Геракл, Тесей, Персей и т. д, так же рождение самых последних и самых молодых богов. Например, Макарии.

Эпоха Противостояния:

война Олимпа и царства Теней, смерть Персефоны, жертва Деметры, появление новых богов

Эпоха Новых Богов:

начало нашей эры, возникновение других религий, популярность новых богов у смертных, обретение смертными независимости

Бронзовая Эпоха:

эпоха становления смертных, которые отделяют себя от любых богов, угасание веры, низведение Олимпийских богов до персонажей развлекательных историй, Олимпийские боги спускаются к смертным и живут среди них.

Эпоха Смертных (наши дни):

боги давно живут среди людей, смертные почти не верят в богов. Современный мир.

Пролог

(до начала времён)

Океан бушевал. Первозданный, непревзойдённый в своём могуществе он гнал волны на высокий скалистый берег, желая утопить его в своём величии. Тучи клубились тяжёлым серым мороком, ветер разнуздано хлестал камень, врезаясь в него с неистовым диким гулом. Стихия бушевала и бушевала, и, казалось, в ней нет и никогда не будет места чему-то живому, чему-то разумному. Однако здесь было и то и другое.

Внезапно сверкнула молния, и её острый яркий край задел угол скалы, выступающий в океан, где мгновение спустя появилась фигура. Сотканная самим воздухом, брызгами воды, молнией и порывами ветра фигура застыла на месте, вглядываясь в бескрайнюю водную даль. Ещё не божество, лишь образ — воплощение одной из изначальных сил. Молния сверкнула снова, ударив совсем рядом с фигурой, но не потревожила её, а создала другую. Изящную, менее эфемерную, но такую же спокойную и возвышенную. Эти две фигуры будто бы продолжили давно начатый разговор.

— Может быть, есть иной путь? Может быть, твоё предназначение не в этом? — голос второй, высокий и мягкий, звучал обеспокоенно и умоляюще.

— Моё предназначение? — первая фигура усмехнулась, и ветер, подувший в этот момент, сделал её золотисто-прозрачной, будто блёстки высыпали в сосуд с водой. — У нас у всех одно предназначение — сдерживать силы и стихии, пропускать их через себя, создавать и создавать, но ради чего? — фигура повернулась и, взирая на собеседницу, почти выплюнула новую фразу. — Ради того, чтобы в один момент утратить это? Наши труды, наши деяния! Утратить?! — голос звучал низко и тихо, несмотря на всю эмоциональность слов.

— И почему ты решил, что проще пожертвовать собой? — спокойно сказала вторая фигура и сделала шаг вперёд. Всё её тело в этот момент преисполнилось грацией и лёгкостью, будто она не шла, а парила над скалой. — Что если стихии не просто так обладают воплощением? Что если, оставив свою без присмотра, ты сделаешь многим хуже, чем тебе кажется?

— Этого не случится. Пока я здесь, вы все в опасности, и пусть опасность ещё в тысячах световых лет от этого мига, она существует, Гея. Ты должна жить.

— И ты должен, — спокойно ответила она. — Ты — дар этому миру, ты ключ ко всему…

— Не я, а стихия, воплощением которой я являюсь. Прости меня… но я пришёл и рассказал тебе всё, не для того, чтобы получить разрешение, а потому, что ты единственная, кому я хотел бы объяснить причины, прежде чем уйти. Надеюсь, ты достойно и с должным смирением примешь это.

Гея сделала ещё шаг и коснулась его, становясь такой же золотисто-прозрачной. Форма её тела обрела человеческие черты, ветер сдул с головы пряди длинных прозрачных волос.

— Тартар и Нюкта в своём тёмном мире, в недрах планеты, остальные сами по себе, им и правда нет дела до тебя, но я… я останусь здесь одна. Что мне делать одной? Что мне делать без тебя, Эрос?

— Жить. Ты создана для этого, ты создана, чтобы дарить жизнь. С моим даром тебе ничего не грозит… — он сделал шаг назад, к пропасти. — Время пришло, — очередная волна, ударившаяся о скалы, выбросила вверх сноп брызг, которые сцепились за спиной Эроса, слились и обратились в потрясающей красоты солнечный опал. Желтоватый, почти прозрачный, он напоминал сферу с облаками внутри, которые пронизывали лучи восходящего солнца. — Артефакт, о котором я говорил, — он вложил опал в руку Гее, — это сердце земли, твоё сердце, Гея. Возьми его.

Её тело подёрнулось пеленой, замерцало, и медленно почернело до плотного состояния, формируя фигуру стройной женщины. Из глаз потекли золотые слёзы, оставляя тонкие дорожки на щеках, и вскоре преобразили Гею в статую из жидкого золота, которое переливалось и мерцало в каждом её движении.

— Не уходи… — прошептала Гея, но Эрос не внял её мольбам.

— Ты не будешь одна. Я навсегда рядом… в дожде и ветре, в солнце и снеге, во всех проявлениях этого мира: в жутких и прекрасных, в добрых и злых, я с тобой… — это слово ещё звучало в воздухе, когда тело Эроса в миг постарело, а затем обратилось золотой статуей, треснуло и рассыпалось песком, который тут же подхватил и унёс ветер.

Ноги Геи подогнулись, и она упала на колени, безвольно опустив голову. Гея чувствовала, как от неё разбегаются волны энергии, как на безжизненной почве прорастают зелёные ростки и распускаются цветы, как солнечный опал ускользает из рук, чувствовала жёсткость земли, прохладу ветра и боль… тягучую, невыносимую внутреннюю боль утраты. Дар Эроса. Столь же прекрасный, сколь и чудовищно жестокий, невыносимый и одновременно желанный. Дар Эроса, ставший причиной и итогом всего.

Глава 1. Храм Деметры

(наши дни)

Рассвет над морем. Успокаивающий, тихий, вселяющий в сердца искренние и чистые надежды. Лина вышла из ворот санатория и, сняв туфельки, прошлась по пляжу до самой воды, утопая в сером ещё прохладном песке. Море было спокойно, в нескольких километрах от берега резвились дельфины, лёгкий плеск волн звучал утренней музыкой. Лина улыбалась. В глубине её зелёных глаз прятались первые лучи, подсвечивая их до изумрудного оттенка, лёгкий морской бриз обнимал обнажённые плечи, играл с распущенными каштановыми волосами…

Лина любила отдыхать в «Колхиде» — так назывался санаторий на магнитных песках Черноморского побережья — каждое лето она сбегала сюда на неделю, оставляя дома всё, что с ней происходило, а происходило многое. Будучи первой дочерью, не получившей способностей, в семье наследников древних богов, она справедливо считала себя неудачницей. После школы, несмотря на начитанность и острый ум, ей не удалось ни поступить, ни закончить какие-нибудь курсы, приходилось подрабатывать то тут, то там, надеясь, найти своё призвание. Даже отношения с мужчинами складывались из ряда вон плохо — единственной удачей и настоящим спасением оказалось знакомство с Максимом Невским. Они встретились ещё в раннем детстве и с тех пор не разлучались. У него были женщины, у неё мужчины, их же личные взаимные чувства оставались исключительно дружескими, хотя, несмотря на это, Максим вёл себя как по-настоящему любящий человек. Его поддержка в самых трудных ситуациях казалась неоценимой и давала положительные результаты — Макс всегда был рядом, сколько Лина себя помнила. В этот санаторий он тоже приезжал с ней и прямо сейчас вышел на пляж, уже полностью одетый.

— Боевая готовность, Лин.

— Я так и думала, что в этом году на долгий отдых рассчитывать не стоило, — сказала она, бросив на Макса косой взгляд, и вздохнула, — а так хотелось.

Максим Невский тоже принадлежал к сонму божественных наследников, но его происхождение стояло куда выше происхождения Лины. Макс на самом деле был Максимиллианом, сыном Гефеста, истинным полубогом. Лина не знала, чем заслужила честь дружить с ним. Ей нравился Макс, правда нравился, как человек и друг — он не кичился своей силой, как делали многие полубоги его возраста, не вёл ежеминутные разговоры о богах и наследных семьях — в общем, старался быть похожим на смертных, какой хотела быть и сама Лина. Без способностей Лине оставалось лишь адаптироваться в обществе и, в конце концов, прийти к тому, чтобы навсегда забыть о существовании другого мира — мира богов и полубогов, живущих под носом у смертных.

— Портал уже готов, — сообщил Максим, — мы переместимся сразу в Небесный Храм Деметры. Твоя сестра прибыла вчера.

Лина вздохнула. В свои двадцать пять она уже отказалась от надежд на проявление сил, но её младшая сестра только вступала на этот путь. Элане было предначертано пробудить в себе дух Персефоны, погибшей в древней войне, и исполнить пророчество оракула. Элана, милая Лана, с худенькой светлой косой и голубыми глазами, обожаемая родителями и всем сонмом полубогов, не заслуживала такой участи, не заслуживала того, чтобы стать убийцей… Лина с удовольствием взяла бы на себя её ношу, но зерно души Персефоны никогда не проявлялось в ней, и она могла только наблюдать за тем, как её младшая сестра медленно идёт к божественному перерождению.

— Значит, это последний наш день вместе? Спасибо, что был со мной, — грустно улыбнулась Лина.

— О чём ты? — не понял Макс.

— Ты станешь хранителем и пройдёшь с Ланой весь путь до назначенного события, я буду помехой… Макс, я хочу забыть это всё, я хочу жить обычной жизнью, без ссылки на божественных предков.

Максим снисходительно покачал головой и взял Лину за руку.

— Двадцать первый век, о чём ты говоришь? Боги живут среди людей тысячелетиями, развиваются и меняются вместе с ними… зачем нам забывать друг друга? То, что у тебя нет способностей, не определяет тебя как смертную. Это просто значит, что у тебя иной путь. Ты не изменишь того, что в твоём теле течёт кровь Зевса, ты не изменишь пророчество и предназначение своей семьи, — он вдруг усмехнулся. — Ты, правда, хочешь забыть свою связь с Олимпийцами? Или ты хочешь забыть меня?

Лина ахнула от такой формулировки.

— Конечно, нет. Ты мой лучший друг, но обязанности хранителя подразумевают всегда находиться рядом с объектом охраны, отвлечение на других людей в это не входит, верно?

— Так, послушай меня, Элина, — если Макс называл её полное имя, то он либо злился, либо собирался сказать какую-то очень серьёзную вещь, — помимо тебя у меня есть ещё моя строительная компания, которой я не стану пренебрегать. Почему я должен напоминать, что мы живём среди людей, защищаем их, адаптируемся к ним? Ты и сама всё знаешь, у тебя с детства перед носом отличный пример, этот ваш дядя Август. И потом… ты же знаешь, я в любом случае тебя не брошу.

— Правда? — наивно спросила Лина, чувствуя, как жгучие слёзы подступают к глазам. В памяти всплыло красивое лицо маминого хранителя Августа и его насмешливый с хрипотцой голос: «будь сильной, Аленький Цветочек, впереди целая удивительная жизнь, на фоне которой эти глупости не стоят твоих слёз».

— Иначе меня бы тут не было, — с улыбкой ответил Максим и по-дружески приобнял её за плечи.

Они оба снова посмотрели на море — дельфины уплыли, а солнце поднялось над горизонтом, напоминая им, что время летит быстрее, чем они хотят, и намного быстрее, чем они думают.

***

С последней войны богов семья Лины несла в своей крови не только божественное наследие, но и зерно души Персефоны. Оно проявлялось по женской линии в одной из обязательно рождавшихся дочерей и должно было, рано или поздно, превратить одну из них в настоящую живую Персефону, только до сих пор за сотни веков ни одна из девочек не переродилась. Да, зерно души Персефоны проявлялось, но не давало плодов — девочки, в конце концов, становились женщинами, затем матерями и бабушками… Лина надеялась, что пророчество Оракула не проявит себя и в этот раз.

Поскольку сама Лина была бесполезна в плане перемещений, Максиму пришлось помочь ей пройти через портал на другую сторону. Лина видела Храм Деметры в мире смертных, но в небесных чертогах никогда не была. Входить сюда могли немногие, да и ей самой сложно давалось присутствие любой божественной силы, поэтому, оказавшись здесь, она несколько минут стояла на месте и рассматривала всё вокруг, привыкая к атмосфере и ощущениям. Она нашла храм очень простым: под сводами каменного грота с круглым отверстием, через которое лилась плотная струя кристально-чистой воды, благоухала чудесная поляна цветов. Среди буйства красок и зелени на поляне возвышалась фигура женщины из белого мрамора — она стояла на коленях, согнувшись пополам, и прятала лицо в ладонях, её нагое тело прикрывали только длинные растрёпанные волосы. Деметра.

Лина привычно поклонилась ей и стала искать взглядом куда-то подевавшегося Максима, но нашла…

— Клессандра! — перед ней возникла высокая молодая женщина с забранными наверх ярко-рыжими волосами. Клессандра, как и все здесь, была одета в длинную белую мантию поверх вечернего белого платья, похожего скорее на свадебное. Странные были причуды у богов в двадцать первом веке, Лина их не понимала, но с правилами соглашалась и следовала им. Женщинам полагалось надевать платья на подобные встречи, мужчинам костюмы — мантии являлись обязательным атрибутом для всех. — Неужели я вижу саму дочь Посейдона?

— Не забывай, Элина, что я теперь глава хранителей, будь уважительнее! — рассмеялась Клессандра. Она училась с Линой в школе до пятого класса, но после отправилась на обучение вместе с сотней других полубогов, а затем заняла место главы в «Протекте» — организации, защищающей семью Лины, а точнее, зерно души Персефоны.

— Не требуй от меня слишком много, ты пока на испытательном сроке… — Лина вымученно улыбнулась ей, стараясь казаться бодрой, но сила, исходящая от окружающих, давила на неё и заставляла ощущать себя слабой, почти больной.

Клесс надула губки в притворной обиде, но, заметив состояние Лины, поспешила помочь ей найти Максима и занять им место в общей группе, собравшейся вокруг статуи Деметры. Церемония посвящения должна была проходить в присутствии одного из богов и, поскольку, ждали только его, Лина успела немного прийти в себя и успокоиться. Говорили, что на посвящении, которое проходила её мать Ариана, присутствовал сам Зевс, теперь же его не ждали, и Лина молилась всем богам, чтобы это действительно был не он. К счастью, Зевс не явился, отправив вместо себя Гермеса — лёгкий как солнечный лучик вечно молодой Гермес возник рядом с Деметрой и заставил всех немедленно замолчать. Его сияние, его сила отразились на Лине, и она едва не потеряла сознание — ей пришлось схватиться за руку Максима и не отпускать её до конца.

Церемония проходила тихо.

Лана испуганно смотрела сияющими большими глазами на Гермеса и с трудом отвечала на вопросы. Лина буквально чувствовала, как у её сестры сжимается всё внутри, как Лана старается скрыть дрожь в руках, совладать с голосом и мыслями. Когда Гермес преподнёс Лане гранат, Лина замерла, ожидая, что случится дальше и невольно сделала шаг вперёд. Она помнила из рассказов матери, что гранат должен сам раскрыться и бросить зёрна к ногам избранной девушки — это бы значило, что пророчество начало действовать, Персефона пробудилась и пора готовить другой обряд — обряд убийства Аида. Много веков плоды граната не раскрывались, а три последних века просто трескались, не выбрасывая зёрен, что дало право богам ожидать возвращения Персефоны уже в этом поколении. Лина предпочитала думать, что до перерождения Персефоны ещё далеко, если оно вообще случится, но где-то в глубине души её одолевали сомнения, вызывающие искренний страх.

Словно в замедленной съёмке Лана потянулась руками к гранату, тот замер в воздухе над её ладонями, выделяясь ярко-алым пятном на фоне белых мантий, вздрогнул и раскрылся. Не многие поняли, что произошло, когда зёрна граната, выброшенные в воздух, упали к ногам Лины.

Не Ланы.

Небесный Храм Деметры на миг погрузился в полную тишину, а затем разразился гомоном всевозможных голосов. Кто-то ахал, причитал, кто-то кричал, там и тут слышались восклицания: невнятные, тихие и громкие, осуждающие и восторженные. Лина отшатнулась. Гранат испачкал полы её белой мантии, голоса вторглись в сознание, угнетая и раздражая до такой степени, что Лина зажала уши руками — когда же это не помогло, она, неизвестно откуда нашедшая в себе ярость, крикнула, что было мочи:

— Заткнитесь!

Сердце её в этот момент болезненно дрогнуло и забилось так сильно, будто до этого никогда не билось вовсе. Лина схватила ртом воздух, сжала ткань платья на груди в кулак, оступилась и вдруг на глазах у всех исчезла, растворившись в золотистом сиянии.

***

Темнота. Непроницаемая, бесконечная темнота и холод. Каждый вздох, как испытание, каждое движение, как подвиг. Лина выпала из золотистой вспышки на холодный шершавый камень — страх пожирал её изнутри, страх и боль, грани которой размывались, и было не ясно, что и где именно болит. Ослабленная присутствием Гермеса, она едва находила силы оставаться в сознании. Лина не понимала, как гранат мог выбрать её. Считалось, что только восемнадцатилетние девушки могли раскрыть в себе сущность Персефоны, но Лине уже было двадцать пять и, более того, она не умела ничего и ни к чему не была способна. Если зерно души не убьёт её, то она всё равно погибнет ещё до того, как завершит предначертанное.

— Дитя… — женский голос, отразившейся тройным эхом, появился так внезапно, что Лина дёрнулась и больно ударилась о какой-то выступ в темноте, однако голос оказался не самой пугающей вещью.

Сверху прямо на неё смотрели три огромных женских лица, их можно было назвать красивыми, если бы не устрашающая величина. Лина открыла рот в беззвучном крике, желая на самом деле потерять сознание, но мироздание отказало ей даже в этом. Она с ужасом поняла, что попала прямо в логово великих Мойр.

— Дитя… — повторили Мойры одновременно. Свет, льющийся будто из самой Лины, осветил их громоздкие тела и руки, которые бережно держали длинную плетёную нить, — твой путь давно определён. Следуй за своей Судьбой.

Лина тяжело дышала, она не могла сказать ни слова и только желала поскорее убраться отсюда. Ей было всё равно, какую судьбу избрали ей боги, она не будет никого убивать, она не станет богиней, потому что она просто Лина, просто неудачница, похожая на смертных.

— Это какая-то ошибка, я уже слишком взрослая для завершения церемонии… случилась какая-то ошибка… — пробормотала она, наконец, не вполне понимая, что говорит. Её мысли были заняты воспоминанием последовательности действий. Разве в плане убийства Аида существовала встреча с Мойрами?

— Ошибка? — засмеялась Клото, прядущая нить судьбы, и смех её потряс само основание этого места. Мойры не шли в сравнение с лёгким и почти человекоподобным Гермесом, а может, сам Гермес лишь хотел казаться таким для других, чтобы не пугать полубогов своей истиной силой.

— Ошибка!

— Ошибка!

Рассмеялись вслед за сестрой Лахесис и Атропос. Последняя склонилась к Лине и внимательно всмотрелась в её лицо.

— Ты слишком стара для этой церемонии — факт неоспоримый. Зерно души Персефоны слабее твоей воли, и ты, верно, никогда не сможешь забыть своё смертное воплощение, но память Персефоны вернётся и смешается с твоей…. Ты Персефона. Сделай, что должна.

— Нет. Я не могу, я не хочу… — Лина стала отползать от Мойр, в попытке оказаться от них как можно дальше. Но не тут-то было. Лахесис взмахнула рукой, и Лине преградила путь стена плотного воздуха, она вжалась в неё спиной и с ужасом подумала, что Мойры могут запросто убить её или заставить отправиться в междумирье, откуда она никогда не вернётся и будет вечность бродить там не живая и не мёртвая.

— Знаешь ли ты, — не слушая возражений, продолжила Лахесис, — о войне между царством Теней и Олимпом? Знаешь ли, из-за чего сошлись в страшной схватке два родных брата?

Лина не ответила. Она знала, но боялась сказать нечто такое, что разозлит великих божеств.

— Говорят, из-за жажды власти Аида, — ответила Клото. Мойры посмотрели друг на друга и стали разговаривать между собой так, чтобы Лина слышала и понимала их.

— Говорят, Аид возжелал власти над небом и морями, — поддержала сестру Атропос, — для этого ему нужна была сила Кроноса, и он решил принести в жертву свою жену, дабы возродить великого отца, подчинить его себе и завладеть всеми сокровищами мира.

— Тогда Зевс собрал армию богов и полубогов, чтобы сразить Аида, — подхватила Лахесис. — Началась война. Страшная кровопролитная война, в которой погибшие боги не могли переродиться или попасть в царство Теней, они обращались пеплом и переставали существовать.

— Так, — сказала Клото, — Персефона, узнав о том, что собирался сделать с ней супруг, посчитала это предательством и встала на сторону Зевса. В одной из последних схваток Аид пронзил её своим скипетром и сдался Зевсу по собственной воле. Война была закончена для всех богов…

— Для всех, кроме Деметры, — возразила Атропос. — В горе и гневе она потребовала от Зевса убить Аида, но оказалось, что лишь рукой Персефоны возможно избавиться от Владыки Мёртвых. Боги собрались на совет, где приняли решение вернуть Персефону к жизни.

— Только её, — Лахесис подняла указательный палец, и нить судьбы обвилась вокруг него как живая змейка, — ибо для создания зерна души нужны были мастерство Гефеста и божественная сущность одной из старших богинь. И кто бы рискнул жертвовать собой, кроме любящей матери? Конечно, Деметра предложила себя. Зерно создали и передали на хранение и взращивание одной из дочерей Зевса. С тех пор вечно спит Деметра в Небесном гроте, под его каменными сводами, в окружении цветов, и ждёт, когда нестабильное семя души окрепнет и вернёт к жизни её возлюбленное дитя.

— Аид заточён навеки, — мечтательно высказалась Клото, — убить его будет лёгким делом.

— Но нужно ли его убивать? — задумалась Атропос. — Как ты считаешь, дитя? — она обернулась и уставилась на Лину немигающим взглядом.

— Я…

— В темницу его ведёт дорога твоя… — пропела Клото.

— И в том надежда распутать прошлого нить… — добавила Лахесис.

— Но помни, дитя, что бы ни было суждено, поступок свершённый будет нельзя отменить, — закончила Атропос.

Лина ощутила странный трепет в сердце, а в следующий миг снова растворилась в воздухе золотистым сиянием.

— Нет-нет-нет… — зашептала она, больно стукнувшись коленями о камень.

Лина оказалась в круге света под чёрным гранитным постаментом, где в цепях солнечной энергии был закован Аид. Лина увидела лишь низ постамента, но ни разу не усомнилась в том, где находится. Её трясло, руки не слушались, а ноги казались ватными и потерявшими чувствительность.

— Нет-нет-нет, — как безумная шептала она, жмурясь и изо всех сил стараясь не поднимать голову, но сила, схожая с неуёмным любопытством, тянула её вверх, взглянуть в лицо тому, кого с самого основания мира боялось всё живое на земле.

Лина сжала голову руками… зов усилился вместе с этим её действием, и она не справилась… Её взгляд медленно поднялся к босым, едва касающимся постамента ногам, скользнул по длинным чёрным одеждам, разодранному вороту, открывающему белую кожу груди и шеи, по прядям длинных серебристо-белых волос, ниспадающих до самых колен, а затем остановился на лице. То, что увидела Лина, её поразило… нет! Нет, даже шокировало. Все представления об Аиде, его статуи, портреты, описания смертных, — всё это не шло ни в какое сравнение с его истиной внешностью. Он был из тех мужчин, что одним своим видом вызывали уважение и трепет; в нём непостижимым образом сочетались молодость и мудрость, красота обычного человека и стать древнегреческого война, божественная сила и простота. Может быть, Аид не был привлекательным мужчиной, но от одного его присутствия у Лины захватывало дух. Она смотрела на него, не двигаясь, словно завороженная, когда неизвестно откуда взявшийся ветер разметал волосы Аида, привлекая внимание Лины к его поднятым вверх рукам, опутанным цепями. Солнечные звенья цепи прожигали кожу до самых костей, но Аид был бессмертным, и кожа снова срасталась, а затем плавилась вновь — бесконечный круговорот боли, к которому он за века, похоже, привык… или смирился.

Лина встала, не отводя от Аида взгляда. Убить его? По словам Мойр можно было подумать, что он жалок и слаб, но его муки не выглядели слабостью, а сам он лучился стойкостью и властью. Распутать прошлого нить? Как?

Едва этот вопрос сформировался в её голове, как в темноте у края светового круга проявился короткий обоюдоострый меч, он сверкнул отблесками солнечных цепей и, подплыв на расстояние вытянутой руки к Лине, задрожал в воздухе, призывая схватиться за рукоять. Лина потянулась к мечу, но вдруг одёрнула себя, так его и не коснувшись — что бы там ни было, она не собиралась и не собирается никого убивать. Это не её судьба. Она этого не хочет. Лина снова перевела взгляд на лицо Аида и шумно сглотнула, когда его ресницы дрогнули. Возможно, её сомнение и нерешительность, а может, нежелание убивать стали причиной следующих событий, но Лину вдруг дёрнуло вперёд, словно кто-то подцепил её за солнечное сплетение волшебным крючком, и она повисла в воздухе напротив Аида, не в силах как-то помешать происходящему или отказаться от него.

— Что происходит? — эти слова сорвались с её губ, похожие на бред, когда голову пронзила невыносимая боль.

Воспоминания Персефоны, её детство и юность обрушились на Лину, заполняя собой всё — сердце, переполненное эмоциями, заболело и стало яростно колотиться в грудную клетку, сбивая дыхание… Лина действительно погрузилась в полубредовое состояние, она едва понимала, где находится, и что с ней, поэтому новый рывок не принёс ей ни удивления, ни страха, она лишь выставила руку вперёд, чтобы смягчить столкновение, и через мгновение упёрлась ладонью в грудь Аида. Воздух от этого заискрил, тысячи молний прошили пространство вокруг постамента, а солнечные цепи осыпались золотым сиянием на каменный пол. Ресницы Аида снова дрогнули. Впервые за всё время он открыл глаза и посмотрел на Лину — она видела, как с отсутствующего его взгляд меняется на заинтересованный, удивлённый, а затем на приятно-тёплый — губы Аида приоткрылись в попытке что-то ей сказать. Один удар сердца, второй, третий… на четвёртый Лина, внезапно разучившись дышать, услышала его тихий глубокий голос, проникающий в сознание, касающийся, казалось, самых далёких уголков души.

— Сокровище…

Второе его слово потонуло в новой вспышке молний, и они оба грохнулись на пол. Лина зажмурилась от боли, а когда открыла глаза, обнаружила, что вернулась в Небесный Храм Деметры. Она стояла на коленях перед Деметрой с изодранными руками, испачканными к тому же раздавленными зёрнами граната, а сама Деметра истекала водой — сквозь каменные пальцы с лица богини капали настоящие солёные слёзы.

Гомон голосов вернулся. Вся группа присутствующих полубогов окружила её, кто-то взял её за руку, попытался поставить на ноги, но она не смогла встать, только подняла голову, увидела Максима и, прежде чем потерять сознание, прошептала:

— Аид.

***

Веками он прозябал здесь, во дворце из чёрного золота, дворце Владыки Мёртвых. Дни, наполненные серостью царства Теней, не приносили ни радостей, ни печалей, только одиночество, хотя, признаться, здесь он был вовсе не один — сотни сторонников Аида слонялись по бескрайним землям, выполняя обязанности, которыми занимались всю жизнь. Не одни, но вечно одиноки. Даже его брат-близнец Танатос не мог унять этого чувства, не мог разрушить бесконечную тоску.

Новое утро не должно было принести никаких известий, однако сегодня было особенное утро, самое невозможное из всех. Он бы увидел этот огонёк, будучи в самом Тартаре или в недрах земли, даже вечный сон не заставил бы его отвернуться от белого едва заметного сияния. Он метнулся к дверям и переместился фиолетовым облаком к реке. Его пурпурные одежды стелились по тёмным камням, когда он, пренебрегая затхлыми испарениями и зеленовато-белёсым туманом, шёл по берегу к причалу, где во тьме на безжизненно-гладкой поверхности Стикса проступили очертания знакомого силуэта.

Огонёк мерцал на верхнем наконечнике длинного весла Харона, которым он правил ладью к берегу.

— Приветствую тебя, Гипнос, — нос ладьи мягко стукнулся о берег, и Харон поднял весло, преобразуя его в посох, а затем спустился на камни, оставляя за собой всплеск мёртвой воды.

Гипнос не отводил взгляда от огонька, теперь прятавшегося в изогнутых когтях посоха.

— Нас посетил Гермес?

Боги не любили спускаться в царство Теней, лишь Гермес приносил сюда вести Аиду, но после войны даже он предпочитал не переступать черту Тёмных Врат, всё передавал через Харона или Гекату. Только мир смертных оставался нейтральной территорией, и там, в образах простых людей, боги продолжали общаться показательно вежливо, будто между ними никогда не было ни войн, ни разногласий.

— Нет. — Харон отрицательно качнул головой, отчего края его широкого капюшона дрогнули. — Сегодня весть сама явилась к нам, друг мой. Передай ЕЙ… Владыка Мёртвых вернулся

Глава 2. Признание и мираж

Очнулась Лина в новом для себя мире, где её любили, где ей восхищались, где она больше не принадлежала семье наследников — она стала богиней. Божественная сила, ещё слабая, но вполне ощутимая, текла по телу, медленно преобразуя кровь в ихор*, принося полноту жизни, словно до этого момента Лина была всего лишь маленькой половинкой себя самой.

Лина обнаружила, что её доставили домой, но не в её собственную спальню, а в самую роскошную в доме — в другом конце комнаты у окна суетились Грации, изменяя небесно-голубой наряд Ланы, подготовленный для торжественной части церемонии, а у кровати на полу сидел Макс. Он встрепенулся, заметив, что Лина открыла глаза, и взял её за руку.

— Как себя чувствуешь? — его голос охрип, будто перед этим он декламировал несколько часов или кричал.

Лина кивнула, давая понять, что чувствует себя хорошо. Её собственный голос не слушался тоже. От пережитого она едва могла адекватно воспринимать себя и всё происходящее вокруг.

— Надо поговорить… — с губ сорвался натужный шёпот.

Макс понял и дал знак Грациям уйти. После он ещё какое-то время молчал, прежде чем догадался, что следует взять инициативу разговора на себя.

— Я так понимаю, речь о том, что ты сказала? Об имени, которое назвала? — Макс, как и многие полубоги, предпочитал не произносить имя Владыки Мёртвых вслух под крышей жилого дома, и это дало Лине шанс уйти от прямого ответа.

Она не могла признаться, что была в темнице Аида, потому что — если, конечно, это не было её личным бредом или видением — она его освободила, и теперь ей грозило наказание, о котором Лина и помыслить боялась. Макс бы не предал её, но из-за своей вспыльчивости мог сделать совершенно неверные выводы.

— Я попала к Мойрам… к настоящим живым Мойрам… — Лина не смогла сдержать дрожь рук, и Макс сжал её ладонь в успокаивающем жесте. — Так было задумано?

Он отрицательно качнул головой.

— Никто не знает, как было задумано. Пророчество прозвучало в день, когда на Аида надели цепи. Пифия сказала, будто из зерна души проявится Персефона, и только она будет способная уничтожить… Гостеприимного господина*. А Пифии принято верить… — Макс вздохнул. — Я должен был подумать об этом раньше и рассказать тебе больше, чем мне было позволено.

Лина нахмурилась. Всё случившееся казалось ей страшным сном. Её новая сущность была принята телом — не сознанием, отчего ещё труднее верилось в происходящее. Макс помог ей сесть, прислонив подушки к изголовью, сам опустился на кровать у её ног.

— Как это произошло? — голос Лины окреп, и теперь она намеренно говорила полушёпотом. — Я не понимаю… не верю… Макс, почему за двадцать пять лет моей жизни никто не рассмотрел во мне её?

— На самом деле рассмотрел… — Макс снова вздохнул, — ты же… ты внешне буквально её воплощение. Об этом упоминал мой отец, это подтверждал и Зевс, и многие другие боги, но… нам было запрещено доносить до тебя эту информацию, поскольку все верили, что гранат не выберет тебя. Я и сам до последнего не верил в это.

— А церемонию в совершеннолетие не провели, потому что посчитали меня слишком слабой?

— Это решение приняли твои родители, — Максим отпустил её руку и отвёл взгляд. — Ты была беспомощна, неспособна даже на минимальное проявление силы, они боялись, что ты погибнешь просто от присутствия рядом другого бога.

— И они решили дать Лане шанс стать избранной, игнорируя её полное несоответствие назначенной роли?

— Никто не гарантировал, что сработает. Да, боги ждали Персефону в этом поколении, но полубоги надеялись, что не увидят её в ближайшие три столетия. Ты и сама знаешь, успешная церемония Посвящения означает повышенную готовность к войне. А кто хочет войны? У многих семьи и дома в мире смертных, кто-то защищает целые города и страны. Представь, что бы было, если бы они узнали о тебе правду? Естественно, что твою схожесть с Персефоной намеренно не замечали, переводя стрелки на Лану, чтобы не поднимать панику.

— Макс, — сердце Лины укатилось в живот и где-то там забилось беспокойной пичужкой, — мне страшно. Меня не готовили, я не умею ни сражаться, ни использовать божественную силу… Пусть зерно души проросло во мне, но я слабая и беспомощная, и мне не хватит физических сил убить его. Просто не хватит! Ни при каких обстоятельствах. Разве сейчас это не приведёт к панике? Разве моя беспомощность не приведёт к новой войне между Олимпом и царством Теней?

Максим ответил не сразу, но когда заговорил, голос его прозвучал ободряюще и тепло.

— Я тоже не знаю и могу только гадать, Лин. У «Протекта» всё под контролем. Не будем пока беспокоиться о том, чего не случилось, и давай решать проблемы по мере их поступления. Сейчас тебя ждёт торжественная часть церемонии, ожидается весь сонм со всех концов света, ты встретишься с Зевсом.

— Какой кошм…

— Дионис выделил свой ресторанный комплекс в Афинах для торжества, так что тебе неплохо бы уже начать собираться.

— Я не хочу. Мне нужно понять, что произошло, осмыслить, во всём разобраться… Какое торжество?!

— Ты сможешь сделать это позже, подумать обо всём завтра. Вот встретишься с Советом богов и всё для себя прояснишь, а пока просто повеселись. Вдруг это в последний раз.

Лина внимательно посмотрела на него и внезапно рассмеялась.

— Умеешь ты утешать, конечно. Спасибо… в последний раз…

— Я имел в виду… — Максим почему-то смутился и сцепил руки у себя на коленях, — завтра церемония будет и у меня, я приму на себя обязанности хранителя, поэтому должен очистить своё сердце от тяжести всех секретов.

— Не пугай меня, — улыбка сползла с её лица, — ты же не в монастырь уходишь. Последнего раза не будет, и не ты ли сам сегодня утром говорил, что нам не нужно расставаться?

— Мы и не расстанемся, но я должен сказать кое-что важное… законами «Протекта» запрещено питать привязанность к объекту охраны. Я думал, что Лана станет объектом и надеялся сказать тебе уже после, но теперь…

— Что? Не понимаю твоей проблемы, ты же не питаешь привязанности к объекту охраны? — улыбнулась Лина. — Нет?

— Да, — одновременно с ней сказал он.

Их взгляды пересеклись, и они снова произнесли одновременно.

— Да?

— Нет… — Макс поджал губы и выругался. — Да, я люблю тебя… с тех пор как увидел. Люблю, и именно поэтому я учился и в школе смертных с тобой, и в школе полубогов… я хотел быть рядом, — он покачал головой, — и моя мечта исполнилась. Теперь я буду рядом, только не так…

Лина потеряла дар речи. Она столько его знала, помогала ему с девушками, рассказывала о своих парнях, ходила перед ним растрёпанная, пьяная, в грязной пижаме, он видел её и весёлой и смешной, и плачущей и заболевшей. Максим видел её любой и всё равно… любил. Шокированная его словами, она напрочь забыла об опасности, которую могла принести его любовь.

— Я… — она растеряно моргнула. Слова не шли на ум, не складывались в осмысленные фразы, — я… — она выдохнула, внезапно обнаружив, что не дышала всё время, пока Максим говорил. — Не знаю, что сказать. Всё так переменилось и стало таким сложным, что я не могу ничего тебе ответить.

— Хорошо, — Макс кивнул несколько раз куда-то в сторону, — хорошо, так даже лучше, потому что если… не хочу, чтобы ты тоже страдала, — он попытался поскорее закончить разговор и посмотрел на часы. — Пора. Если можешь встать, я позову граций, нас ждут Афины, — он улыбнулся Лине, будто бы не было этого неловкого разговора, и поспешил уйти.

***

Как не меняли грации наряд Ланы, Лине всё равно было в нём неудобно. Ни платье, ни туфли не сидели так, как бы ей хотелось: замочек лифа больно впивался в спину, цепляя внутреннюю подкладку белой мантии, туфли натирали кожу. Лина надеялась, что сможет быстро избавиться от всеобщего внимания и покинуть торжество, тем более что существовал большой риск потерять сознание снова — скопление божественной силы такой мощи способно было убить её на месте, и только тот факт, что организм начал принимать зерно души, мог немного помочь ей и облегчить страдания.

Она помнила, что на встречах в мире смертных для Олимпийского сонма богов и полубогов существует правило не вступать в конфликты. Его ввёл Зевс для защиты людей, но теперь, когда Лина освободила Аида, это правило могло быть с лёгкостью нарушено им самим или кем-нибудь из его прошлых сторонников.

Каблучки Лины стучали по мраморному полу коридора, ведущего к залу проведения церемонии, рядом семенили нимфы, похожие на розовых медуз в своих воздушных нарядах, а шорох шлейфа голубого платья и покрывающей его мантии звучал в тишине как зловещее предзнаменование. Когда нимфы распахнули перед Линой двери, тишина коридора рассыпалась осколками хрусталя, разбитая гулом сотен голосов, музыкой и звоном бокалов, уже наполненных нектаром и вином.

Эта часть церемонии не представляла собой ничего особенного: кто-то из верховных богов должен был передать часть силы новоявленной Персефоне, чтобы её тело смогло справиться с развивающимся зерном души, — передача происходила через касание рук, после чего шли поздравления и общий праздник. Боги обычно садились в отдельном зале, их торжества выглядели как богатые банкеты, в то время как полубоги предпочитали клубный вариант или современные развлечения, в которых тысячелетние жители Олимпа не смыслили. Так случилось и сегодня. Лину вывели в центр и оставили перед круглой низкой платформой, похожей на постамент для статуи, она понятия не имела, зачем это нужно, но спрашивать не хотела, просто стала ждать.

Вспышка света настолько яркая, что многих полубогов ослепило на целую минуту, сверкнула перед Линой, и из золотой пыльцы, солнечного света и молний появился силуэт Зевса — пол содрогнулся, когда его ноги коснулись круглого постамента — он выпрямился во весь рост и, наконец, показал своё лицо. Лина в изумлении приоткрыла рот. Она уже видела его: эти брови, этот нос, эти скулы… Аид и Зевс были похожи как близнецы, с той лишь разницей, что Зевса выдавали небесный взгляд, цвета созревшей пшеницы волосы, и тёплый оттенок кожи. Впрочем, Лине было хорошо известно, что каждая женщина видит Зевса таким, каким представляет себе идеального мужчину, и в то же время она чувствовала, что перед ней он предстал самим собой. Зевс, как и все здесь, выглядел современно: волосы, забранные в короткий хвост, выбритые виски, очки с прозрачными стёклами, придающие его лицу строгости, неизменная модно выбритая борода и белый с иголочки костюм под мантией.

— Дитя моё…

Лина вздрогнула, услышав его голос. Наверное, во всей вселенной не существовало человека, чей голос бы звучал для Лины по-отечески — Марк так не мог, однако Лина не позволила себе поверить этой иллюзии, ибо даже несведущему в делах богов было известно — никто и никогда не заменит для Зевса Афину, и никого из детей он никогда не полюбит столь же сильно.

Зевс протянул руки раскрытыми ладонями вверх, и Лина, не задумываясь, приняла их. К удивлению и счастью, она не только не почувствовала передачи божественных сил, но и поняла, что не ощущала давления любой божественной силы с самого появления в зале. Божественные силы других больше не угнетали её, она стала равной богам… равной! И всё же радоваться не стоило. Без пяти минут преступница, Лина не могла себе позволить беззаботно почивать на лаврах этого мимолётного успеха, она должна была решить, что делать дальше; в любом случае тот, кто сейчас с ней столь приветлив и мягок, завтра, когда откроется, что темница Аида пуста, будет тем, кто обречёт её на вечные муки.

— С возвращением, Персефона.

Лина не успела заметить, как Зевс завершил церемонию и отпустил руки, позволяя толпе окружить её. Лина вспомнила, как давил на неё гомон голосов в Небесном Храме Деметры, как она падала во тьму, лица Мойр и… Аид. Она задохнулась от страха и другого чувства, которого не понимала, и выбралась из толпы, извиняясь на каждом шагу. Ей хотелось выйти на воздух, отдышаться, а потом с новыми силами…

Внимание Лины привлекла мелькнувшая белая копна волос, лишь слегка заплетённая вверху. Какая же хорошая она сестра! За всё время церемонии даже не вспомнила о Лане, а ведь той наверняка одиноко и очень грустно, ещё и платье, которое она так кропотливо выбирала, надеть не удалось. Лина нашла взглядом родителей, что-то обсуждающих с Августом — хранителем мамы и другом семьи — сделала шаг в их сторону, но передумала и кинулась за уходящей сестрой… К двери, вниз по лестнице вслед за тихими шагами…

— Лана!

Шаги ускорились. Лина ускорилась тоже. Она выбежала в большой холл, пустой и тихий, бросилась к выходу, где провернулась и скрипнула круглая дверь.

— Лана!

На улицу, в открытую зону ресторанного комплекса Диониса, по узким дорожкам меж цветов, за удаляющимися поспешными шагами и изредка мелькающими за поворотами белыми прядями. Лина сняла неудобные туфли, подхватила юбку платья и, пробежав вдоль скамеек по дорожке, ведущей к открытому бассейну, резко свернула за угол и столкнулась с мужчиной.

Он шёл в противоположную сторону по узкому перешейку между стеной и бассейном и очень спешил — Лина влетела в него на полной скорости, он сделал шаг назад, оступился, и оба они благополучно нырнули в воду.

***

— Здесь была девушка, — постукивая зубами и выжимая волосы, сказала Лина, не глядя на вынырнувшего мужчину, — вы её не видели?

— Кажется, это ваше? — он ловко выловил из воды её туфли, вылетевшие из рук при падении.

В этот момент они посмотрели друг на друга, и Лина испуганно вскочила на ноги. Перед ней был Аид во плоти, изумлённый встречей настолько, что невольно выпустил туфли обратно в воду. Ему с трудом удалось прийти в себя. В отличие от Зевса и остальных, он пренебрёг установленными правилами и надел белый костюм, неуловимо отличающийся от мантий на один тон — в волнистых волосах, ниспадающих на плечи, Лина заметила медленно чернеющие проблески серебра. Одно выдавало его истинную сущность: холодная, вызывающая первозданный ужас аура тёмного божества, которую боги и полубоги часто назвали «дуновение смерти». Лина отметила для себя, что следует позже разобраться в том, почему она сразу не почувствовала его ауру, и почему он, при всей его силе, не предотвратил столкновения.

— Сама судьба свела нас. Я шёл к тебе, Персефона.

Любопытство, которое он вызывал в Лине, мгновенно разметало страхом, никак не связанным с его аурой. «Он собирался принести её в жертву», «он убил её своим скипетром», — вспомнила Лина. Паника мелкой дрожью по телу подобралась к самому горлу и сдавила так, что невозможно стало дышать… Убьёт её Зевс за освобождение Аида или сам Аид было не важно, умирать Лина в любом случае не хотела. Только не так.

— Спасибо, — Аид встал и высушил их обоих одним взмахом руки, правда, причёску ей не поправил, Лина так и осталось стоять перед ним со спутанными локонами-сосульками вместо волос. Он подошёл ближе и потянулся, чтобы убрать один из них ей за ухо, но Лина отшатнулась, вызвав на его губах улыбку, похожую на приступ острой боли. — Ты спасла меня, и я пришёл сделать то же самое в ответ.

— Меня не нужно спасать. — Лина откашлялась. На последнем слове голос подвёл её и смял половину букв.

— Ну, разумеется, — Аид заложил руки за спину и встал полубоком. — Сейчас тебе не нужна помощь, но завтра… Знаешь ли ты, какое наказание грозит тому, кто откроет темницу Олимпа? — поскольку Лина молчала, он ухмыльнулся и продолжил. — Десять тысяч ударов молнией, одного разряда которой не выдержит твоё смертное тело. Но тебе не дадут умереть, о нет, Олимпийцы так не поступают. Ты будешь страдать, обречённая веками существовать от одного удара молнии до другого… Ты хочешь этого? — он бросил на неё изучающий взгляд.

Лина отступила назад и врезалась в стену ресторанного комплекса, вжалась в неё спиной и застыла.

— Но как… — она пыталась оправдаться, найти лазейку для себя, — как они узнают, что именно я стала причиной освобождения преступника?

Взгляд Аида стал внимательным.

— Тебя не готовили? Ты и понятия не имеешь об истинном положении дел, да? — он вгляделся в неё и тихо рассмеялся. — О, да! Так и есть. Ты даже не всё ещё вспомнила… Цепи солнечной энергии, сковавшие меня, были связаны божественной нитью с зерном твоей души. Никто, кроме тебя, не мог бы их разрушить… Никто.

Словно из глубины веков прозвучали слова Мойр, которые, казалось, навсегда выпали из её головы: «в горе и гневе Деметра потребовала от Зевса убить Аида, но оказалось, что лишь рукой Персефоны возможно избавиться от Владыки Мёртвых». Лине вдруг стало трудно дышать, она сделала шаг к воде, пошатнулась, наступила на платье и упала бы, если бы Аид не подхватил её. От него неожиданно приятно пахло. Запах высушенных цветов смешивался с ароматом холодной зимы, словно Лина открыла дверь в снежный февраль — аромат забытого в снегу букета, который успеваешь поймать за миг до того, как дыхание перехватывает от леденящего душу мороза. Лина замерла в объятьях Аида на несколько секунд, а затем пришла в себя и оттолкнула его, собираясь закончить этот неприятный разговор, но цепкие пальцы обхватили её запястье и дёрнули обратно.

— Прости, но я не сказал, что собираюсь тебя отпустить.

— Что?

— Ты идёшь со мной. — Аид притянул Лину ближе, щёлкнул пальцами перед её носом, усыпляя, и исчез в тёплом ночном воздухе Афин, пока ничего не подозревающие боги и полубоги развлекались, окутанные магией Диониса и его нимф.

______________________________________

*Ихор — кровь богов.

*Гостеприимный господин — одно из имён Аида, наряду с «Подземный Зевс» и «Повелитель душ».

Глава 3. Дворец Владыки Теней

Между Тартаром и Элизиумом, где бескрайние болота покрывает зеленовато-белый туман, в окружении фруктовых садов, которые так бережно хранит старый Асклаф, возвышается дворец из чёрного золота. Башенки, колонны, орнаменты и арки чернеют на фоне огненно-алого неба, поблёкшего от дыма и пепла. Только древние боги, рождённые детьми Хаоса, могут входить сюда без страха, но даже они не смеют нарушать покой Владыки Мёртвых… Никто из тех, кто избрал царство Теней местом своего существования, не желает разочаровывать его, и никто не преступит границы его владений без спроса.

Утром — когда в этом месте приходит утро — зеленовато-белый туман клубится сильнее, Харон высаживает на берег последнюю на сегодня группу теней и отправляется отдыхать, а в небе появляется филин. Он стремительно облетает царство от Тартара до Элизиума, от берегов Ахерона до мертвенно-тихого Стикса, и стрелой ныряет в гранатовые деревья дворцового сада, где касается листьев и мягко опускается на траву уже человеком — мужчиной преклонных лет. Асклаф* снова при деле, он не только садовник, но и тот, кого Аид отправляет следить за порядком, осматривать владения и доносить ему. Асклаф не спешит отчитываться перед Владыкой, сейчас Аид занят, ему не до получения отчётов. Он только вернулся, и многие дела требуют его личного вмешательства, особенно те, которые связаны с его младшим братом Зевсом.

В тронном зале бродят неясные тени, шёпоты, взывающие из клубящихся облаков тёмного морока, царский трон стоит на возвышении и словно парит над полом, окутанный туманом, средь колонн, уходящих стрелами куда-то в бескрайнюю даль потолка. Тишина и шорохи. Всё это обычно навевает на ожидавших Аида гостей смертельный ужас и отчаяние, каких они не испытывали за всю свою жизнь. Никто не рискует приходить сюда лично, если в этом нет какой-то особенной нужды, но только не Гермес. Он рад вернуться, и лучи его задора рассеивают туман. Шорохи и шёпот исчезают без следа, ощутив дерзкую и яркую ауру Вестника Богов. Гермес не только посланник Олимпа, он проявление воли Зевса, отражение его дум и желаний, преданный своему делу и в то же время свободный как полёт мысли.

Аид появляется позже. Он одет в высокие сапоги, тёмно-синие брюки, синий с золотом сюртук и плащ, который тянется за ним длинным шлейфом, а скипетр оставляет тихий стук при соприкосновении с полом. На колоннах и стенах от каждого шага Аида появляется морозный узор, заполняя собой всё вокруг, хрустит под ногами, как кости смертных, которые уже никогда не вернутся в мир живых. Воздух леденеет, не оставляя возможности свободно дышать. Фигурная изморозь достигает ног Гермеса и расступается, когда он с усмешкой приподнимается над ней на своих крылатых модных кедах. Гермес, против Аида, одет как современный подросток и на деле является именно таким — дерзким, открытым, вредным: чёрные джинсы, белая футболка и эфемерные крылья за спиной составляют его нехарактерный для бога образ. Гермес не боится Аида, и он, совершенно искренний в своих намерениях, не задумываясь, шутит над ним.

— Аид, величественный и устрашающий, — Гермес изобразил притворный ужас, увидев его, — как и всегда, — и театрально поклонился, кувыркнувшись в воздухе, — какая невероятная честь видеть тебя.

Аид не ответил. Он молча прошёл к трону и сел, становясь похожим на собственную статую в одном из немногих своих храмов. Гермес, любимчик Зевса и бог, возводящий дерзость в абсолют, часто раздражал Аида, впрочем, как и остальных богов, но так же и веселил. Гермесу прощалось всё. Ему можно было простить всё. Поэтому Аид не реагировал, он привык давать Гермесу вдоволь повеселиться, чтобы в награду получить правдивую и действительно ценную весть. Хотя сегодня само появление Гермеса уже сулило хорошие новости. Значило ли это, что Зевс готов к переговорам, или что на Олимпе нет паники по поводу его освобождения, было совершенно не важно, ибо Вестник богов, переступив порог дворца Аида, точно дал понять — всё идёт по плану.

— Встречаешь меня, будто никогда не покидал этого места, — не унимался Гермес, — а я предполагал, что после тысячелетий разлуки ты будешь занят изучением рукописей Эроса-младшего в стиле «Как снова влюбить в себя жену за десять шагов?»…

Аид сжал руку на скипетре до побелевших костяшек и медленно поднял на Гермеса взгляд.

— Зевс шлёт какие-то вести?

— Нет… — улыбнулся Гермес.

Аид удивлённо приподнял бровь. Ему не нужно было спрашивать, он знал, что Вестник Богов и без того всё расскажет ему.

— Ариана и Марк…

— Смертные? — уточнил Аид.

— Полубоги. Наследница семьи носителей под охраной «Протекта» и сын Артемиды.

Аид, насторожившийся было, расслабился и откинулся на спинку трона, сделав жест рукой, означающий, что Гермес может продолжать говорить.

— Мне нечего сказать, — Гермес беззаботно рассмеялся и, соединив ладони в кокон, выпустил оттуда золотую бабочку.

Бабочка вспорхнула высоко к потолку, сделала круг по залу, освещая позолотой колонны, и опустилась на один из зубцов скипетра Аида, тут же рассыпалась искрами и сложилась в серый пергаментный свиток, перевязанный чёрной лентой. Аид поймал свиток в руку.

— Только в руках получателя раскроется суть письма, — пояснил Гермес.

— Благодарю. Мне известно, как это работает.

Пока Аид читал послание, Гермес с интересом разглядывал его. Гермес всегда почитал двух старших братьев из троицы равно как своего отца, и в то же время знал, что Аид — это тот, от кого ни в жизни, ни в смерти ему не удастся скрыться, если он нанесёт ему действительно серьёзное оскорбление. Ссоры богов его не волновали, он не участвовал в той войне и не собирался ввязываться в эту. И да, он мог позволить себе шутить хотя бы потому, что состоял в браке с верной сторонницей Аида, спорном браке**, от которого Олимпийцы были не в восторге.

— Поразительно! Аид, великий и всемогущий, так быстро освоился в современном мире.

— Мы боги, — не отвлекаясь, ответил Аид, — не неси чушь.

— А зачем ещё я пришёл, если не нести чушь? — наигранно серьёзно спросил Гермес. — Между прочим, Многоликая так и считает… ставлю все оставшиеся в мире драхмы на то, что ты уже спрашивал у неё совета на мой счёт.

Аид поднял на него взгляд и не отводил его до тех пор, пока пергамент с письмом не сгорел прямо в его руке синим пламенем.

— Ух, вот это взгляд! Вот это я понимаю! — ликовал Гермес. — Я прямо слышу твой голос, — он изобразил важную позу и продекламировал: — О, презренный, если сейчас же твои уста не прекратят источать яд, я прикажу Харону утопить тебя в Стиксе.

Ни один мускул на лице Аида не дрогнул, он даже не моргнул, а голос, которым он сказал свою следующую фразу, прозвучал равномерно и серьёзно.

— В древнем Риме гонцам врага отрезали голову и отправляли её в колеснице вместе с письменным ответом…

— Геката тебе спасибо не скажет, — усмехнулся Гермес, спустился на пол и поклонился снова, на этот раз по-настоящему вежливо. — Что мне передать полубогам?

— Скажи, я принял их слова к сведению и ценю, что они сообщили мне это. Я так же согласен на условия, которые они предлагают… — он постучал пальцами по скипетру, — и ещё… Зевсу… Передай ему, что я прошу отсрочки на две полных луны, по истечении которых у меня появятся нужные доказательства в мою защиту.

Гермес долго молчал, водя ногой по полу, потом выпрямил плечи, словно решился на что-то, и вдруг преклонил колено. Он опустился в поклоне, который не использовали с тех времён, когда Аид ещё не был женат, когда смертные ещё не познали гнева Зевса и жили счастливой жизнью.

— Возьму на себя ответственность сказать, что Зевс желал бы во всём разобраться, но мнение богов очень важно для него, и он не хочет идти против большинства. Боюсь, он не станет слушать твоей просьбы.

Аиду несвойственно было говорить о своих догадках, он не жил на Олимпе и плевал на то, что думают о нём боги, но сейчас на кону стояло слишком много… следовало просчитать каждый шаг.

— Пусть сделает усилие над собой. Скажи, что всё может повториться, если он не перестанет быть правителем, трясущимся за собственный трон, и не станет тем, кем был всегда… Младшим братом, Повелителем Земли и Неба, громовержцем, воплощением порядка…. Как сын, ты мог бы напомнить ему, кто он такой. И кто я.

— Увы, — крылышки на бейсболке Гермеса печально опустились, — если кто-то и может напомнить ему об этом, так это Его Светлейшее Сиятельство Гелиос.

— Исключено. Гелиос и Селена не появлялись много веков, они ушли в уединение ещё до того, как я оказался в темнице Олимпа.

— Верно, — Гермес лучезарно улыбнулся, — но Гелиос единственный, кто сможет без страха говорить с ним об этом. И я знаю, как решить вопрос встречи… разумеется, если Аид пожелает выслушать, — он снова взлетел, изящно провернувшись в воздухе, и завис над туманом. Его кеды мельтешили белыми крылышками, как маленькие пичужки, тело которых слишком тяжёлое для полёта.

— Говори.

— Второго числа девятого месяца по календарю нового мира состоится празднество в Дельфах. День Аполлона… Сам он собирает богов на праздник в мире смертных, что гарантирует тебе полную неприкосновенность. Туда же явится и прекрасная Эос… Она проведёт тебя к Гелиосу, если получится убедить её.

— Эос предана родителям, зачем ей помогать мне? Что я смогу дать взамен такой помощи? — Аид хорошо знал Эос, и знал, что вечная дева никогда не станет помогать богам, вроде него. План Гермеса был сомнительным.

— Только ты, Владыка, можешь дать ей то, чего она желает. Охотник Кефал*** пирует подле жены своей Прокриды в Элизиуме, Эос мечтает, чтобы ты отпустил его к ней.

Аид встал и стукнул скипетром об пол, создавая гулкое эхо в зале.

— Миллионы лет развития цивилизаций, а всё одно! Разрывать брак, связанный нитью судьбы, не ново, но выпускать тень на свободу… вернуть её в мир живых? Так-то боги хранят покой этого мира? Так-то желают блага смертным? Разрушая основы мироздания?! — Аид говорил это и с каждым словом, казалось, становился всё выше и выше, пока не накрыл Гермеса огромной тенью. У потолка меж колонн сгустился туман и дым, припорошенный пеплом вулканов Тартара.

Гермес отлетел назад, так, чтобы тень не попадала на него.

— Можешь гневаться сколько душе угодно, я только помогаю тебе. Если мой совет неуместен, ты всегда можешь обратиться к Рее… — он предупредительно переместился к выходу, предугадывая последствия такого предложения, и, прежде чем раствориться золотистым сиянием, добавил: — Дельфы. Кафе «Оракул». Второе сентября. Я пришлю приглашение за сутки.

***

(Золотая Эпоха Богов)

… Солнце поднималось над горизонтом — великий Гелиос совершал прогулку по небу, осматривая, освещая каждый уголок земли. Его лучи отразились в журчащем ручье у оливковой рощи, нырнули в траву, собирая с неё капли утренней росы и осветили обширный луг, полнившийся разнообразными цветами. В компании Гелиоса гулял один из Анемов**** — южный Нот. Игривым смешным мальчишкой он носился по полям, сдувал пергаменты со столов мудрейших писцов, отрывал листву с деревьев, забирался под хитоны***** нимфам, а прямо сейчас зацепил длинные каштановые волосы молодой богини, которая собирала цветы.

Персефона. Одна из прекраснейших детей Зевса срывала незабудки и лютики и плела из них чудесные венки, один из которых надевала сама, а другой всегда относила матери. Нот знал, как дорожит своей дочерью Деметра, и не посмел бы забраться к Персефоне под хитон или подшутить над ней, он мог лишь ласково касаться её плеч и напевать тихую спокойную мелодию, используя голоса птиц и природы. Он не показывался ей, не желая смущать, хотя знал, что она чувствует его присутствие.

За оливковой рощей вдруг что-то произошло, и стайка беспокойных птиц упорхнула оттуда с надрывными испуганными криками. Персефона встала и обернулась, всматриваясь в рассветную даль. Нот сделал то же самое. Сначала до них донеслось отдалённое ржание, цокот копыт, а затем из-за деревьев вырвалась четвёрка угольно-чёрных коней в драгоценной сбруе, они несли за собой колесницу, которой управлял незнакомый тёмный силуэт. Нота передёрнуло так, что он едва не призвал своего северного брата Борея, но вовремя одумался, заметив, с каким любопытством Персефона смотрит на колесницу. А колесница, к ужасу Нота, остановилась. Солнечные лучи ещё стелились по земле и падали на спину владельца колесницы, мешая тем самым рассмотреть его лицо, но Ноту и не нужно было его рассматривать, он уже знал. Персефона же и представить не могла, какой опасности подвергает себя, так открыто, так откровенно разглядывая его.

Персефона часто бывала на Олимпе, в чертогах Зевса, но никогда прежде не видела старшего брата из трёх верховных богов, того, чьё имя боялись произносить даже самые бесстрашные. Несколько раз она спрашивала о нём у других богинь, но смогла узнать лишь то, что иногда он проезжает по полям и лесам, покидая свои мрачные владения, мчится на чёрной колеснице, запряжённой четвёркой коней, чтобы на краткий миг взойти на Олимп и встретиться с братом. Персефона так же слышала, что во время встречи трёх братьев остальные боги покидают Небесный город, а бог звёздного неба Астрей раскидывает над землёй мириады звёзд, чтобы почтить знаменательное событие, и тогда можно увидеть млечный путь. Триединство верховных богов, царей трёх миров, самый сильный союз из возможных, и если Жизнь и Мир были созданы любовью страстной, то триединство богов стоит на любви братской. Воплощение жизни, Воплощение смерти, Воплощение порядка — каждый из них значим по отдельности, но только вместе они сильны и только вместе дадут миру процветание. Как невозможно избавиться от жизни, избежать смерти или нарушить естественный ход вещей, так и невозможно представить, чтобы один из братьев канул в небытие.

Гелиос заметил Персефону и тёмный силуэт напротив неё, нахмурился, вспомнив строгую Деметру, и послал особенно яркие лучи в глаза Персефоны. Она зажмурилась и прикрылась ладонью, а когда снова смогла видеть, на фоне неба уже не было ни тёмного силуэта, ни колесницы, ни четвёрки угольно-чёрных коней.

Нот воздал хвалу великому Гелиосу и расслабился, продолжил свою нехитрую игру с волосами Персефоны. Он остался с ней на весь день и не ушёл даже тогда, когда венки её были закончены, и она, нацепив один на голову, засобиралась домой…

Цветы благоухали, шумели от тёплого ветра травы, журчал ручей. Гелиос почти завершил свой дневной марафон и начал спускаться к кромке далёкого леса, когда перед спешившей домой Персефоной возникла удивительная бабочка. Её крылышки меняли цвет в зависимости от цвета лепестков того или иного цветка, на который она садилась — бабочка перелетала с места на место, вызывая любопытство. Кому как не Гее было знать, что вызовет любопытство у богини цветов, богини цветения… Персефона устремилась за бабочкой, она хотела узнать, куда летит это прекрасное создание. Поле, берег ручья, оливковая роща, и вот бабочка села на совершенный в своей красоте нарцисс, замерла на нём и медленно исчезла, принимая облик лепестков. Глаза Персефоны вспыхнули восхищением, сама она, ещё юная богиня, не до конца понимала собственные силы, не понимала, что может создать нечто подобное… удивительное. Нот восхитился вместе с ней и не подумал останавливать, когда она опустилась на колени и склонилась к цветку.

Едва Персефона коснулась лепестков, как ледяной порыв ветра, что даже сам Борей не в силах произвести, сдул Нота далеко за пределы луга, сухие листья ворвались в цветущий мир Персефоны, запутались в её волосах, зацепились за подол белоснежного хитона. Она обернулась, в ужасе упираясь рукой в прибрежный камень, камень соскользнул в воду, и она тоже… соскользнула бы, если бы её другую руку вдруг не обхватила уверенная сильная ладонь, пальцы цепко сжали запястье. Перепуганная до полусмерти Персефона сначала увидела зияющую темноту перехода между мирами, затем колесницу, запряжённую четвёркой чёрных коней, а уж затем того, кто напугал её и помог не свалиться в ручей. Их взгляды встретились.

— Зевс позволил мне забрать тебя, — тихо и очень мягко произнёс Аид, — я не причиню тебе зла…

(наши дни)

Лина втянула носом воздух и резко села на кровати, оглядываясь по сторонам — ей потребовалось несколько минут, чтобы глаза привыкли и смогли рассмотреть очертания предметов. Сквозь полупрозрачные ткани балдахина она видела большую тускло освещённую комнату: в углах скопились тени, а под потолком витали сотни светлячков, создающих уютный полумрак. Никак иначе, как «уютным», Лина назвать его не могла. Ей не было ни страшно, ни холодно здесь до тех пор, пока она не вспомнила, где находится, и предшествующие этому события. Аид забрал её. Как и в воспоминаниях Персефоны, Аид снова забрал свою Персефону себе… Зачем? Принести её в жертву? Воспользоваться ей, как шансом спасти себя? Лина не верила ни единому слову Аида. Никому нельзя было верить, кроме Макса. Макс бы мог защитить её, они вместе справились бы с чем угодно и погибли бы вместе, если бы было суждено. Наверняка, Аид прикрывался словом «спасение», желая успокоить её подозрение и заманить в ловушку… Не было сомнений — Аид испокон веков считался лжецом, хитрым, злым и опасным — он снова ведёт собственную игру, в которой Лина, как и в игре Зевса, всего лишь пешка.

Она поспешила встать на ноги, отдёрнуть полог и уйти отсюда, но, едва откинув тяжёлое мягкое одеяло, обнаружила, что совершенно раздета. Лина прислушалась к ощущениям. Нет, если бы Аид был с ней, она бы поняла, она бы знала, она не могла быть настолько невменяема, чтобы не понять…

— Царица.

Лина уже встала с кровати и спустилась с небольшого возвышения, на котором эта кровать стояла, когда светлячки рассеялись, и вспыхнул яркий верхний свет. В комнате оказались нимфы, а сама комната походила на сад, цветущий и дышащий жизнью. Стены, потолок и пол были усыпаны цветами, их стебли прорастали сквозь камень, оплетали мебель, ползли к двери, роскошная кровать с тёмными покрывалами и подушками, вышитыми золотой нитью Арахны*, возвышалась позади, окутанная воздушными тканями балдахина. Завороженная этим зрелищем, Лина чуть не забыла про нимф, а когда её внимание всё же обратилась к их юным лицам, она нахмурилась.

— Кто меня раздел?

Они замялись и переглянулись.

— Не сердитесь, Царица, — решилась одна из них, — Владыка принёс вас крепко спящую и приказал позаботиться о вас. Мы это сделали. Новую одежду уже принесли. Позвольте помочь вам одеться?

Лина виновато вздохнула. Ей не стоило сваливать свои проблемы на ни в чём неповинных девушек, да и, если она хотела уйти, ей действительно не мешало одеться — идти по царству Теней голой было бы несколько… Она в душе посмеялась над собственными мыслями, представив себя одной из тех девушек со старых картин.

Нимфы пришли в восторг, когда Лина позволила им поухаживать за собой. Они надели на неё изумрудно-зелёное платье, как ни странно, современное, в греческом стиле с плотным лифом и прямой длинной юбкой, и туфли, удобство которых, несмотря на высокий каблук, приятно удивило. Длинные каштановые волосы расчесали и уложили в небрежную лёгкую причёску, предложили несколько украшений и корону, от которых Лина предусмотрительно отказалась. Она представила тяжесть короны на голове и сразу ощутила пульсирующую боль в висках — так обычно её тело реагировало на попытку надеть очки, слишком плотную шапку или ободок. Короны она бы просто не выдержала. Лина окинула взглядом своё отражение в зеркале, выпроводила нимф и, выждав некоторое время, вышла сама.

На удивление, её не ждал отряд охраны у дверей, ей никто не препятствовал, и все, абсолютно все двери были открыты. Воспоминания Персефоны о дворце Аида ещё не приходили к ней, и Лина интуитивно пошла по анфиладе в сторону, где, как ей казалось, мог быть выход. Она угадала.

Туман. Вокруг шорохи, визги и шёпот, отдалённые стоны и плач. Ни ветра, ни запахов, только алое небо, покрытое пеплом, и беспросветный мрак. Лина не отдала должное фруктовым садам, поспешно миновав их, и вышла к болотам, через которые отправилась по едва заметной тропинке, выбранной случайным образом. Её путь был спокойным. За исключением звуков, Лину не тревожило ничего. Она шла молча, удаляясь от замка, оборачиваясь, думая, что кто-то пойдёт по её следам, но никто не шёл, и тропинка, в конце концов, вывела её на холм, с которого открывался вид на Стикс и ускользающую в сторону Лету. Там длинной стайкой от причала Стикса тянулась вереница теней. Тени входили в Зал Судеб, пили воду забвения Леты и уходили по предназначенному им пути. Лина спустилась к ним — их безжизненные скорбные лица обращались к ней и тут же отворачивались в священном ужасе, тени проходили мимо неё, стараясь держаться подальше. Она видела их: мужчин, женщин, детей, — и сожалела вместе с ними. Что-то глубокое, давно забытое проснулось в ней от их присутствия.

Лина вдоволь насмотрелась на них и перевела взгляд в сторону реки, поверх их голов. Там у берега стоял Харон. Обычно он покидал рабочее место на какое-то время, чтобы отдохнуть и занять себя беседой с Гипносом или его талантливым сыном Морфеем, но сейчас он отчего-то медлил. Его посох мерцал белым огоньком. Лина поспешила к нему. Она думала, что многие в царстве считают её проблемой, предвестницей войны и разрушений, и потому желают избавиться от неё. Харон не мог быть исключением, и ему логично было бы помочь ей переправиться к Вратам, нежели чинить препятствия. Но Лина ошиблась.

— Царица… — Харон первым спокойно поприветствовал её и склонил голову, сверкнув чёрной маской, скрывающей лицо под капюшоном.

— Я хочу попасть к Вратам, отвези меня!

Лина начала без всяких предисловий, попытавшись изобразить командный тон, и у неё, на удивление, получилось очень неплохо. Она осмелела и вздёрнула подбородок.

— Царица желает покормить Цербера или просто прогуляться по водам Стикса? — всё так же спокойно уточнил он. Харон даже не рассматривал вариант, в котором она хочет покинуть царство Теней.

Лина вдруг почувствовала себя очень храброй и высказалась раньше, чем обдумала это.

— Я хочу уйти.

Харон сжал посох.

— Я не могу этого допустить. Царство Теней выстроило мощную защиту, сейчас покинуть его без разрешения Владыки не может никто.

В сердце Лины полыхнула ярость. Она не представляла, что может так злиться, что может чувствовать такой всепоглощающий необъятный гнев, сметающий любые внутренние барьеры. И всё это только потому, что Харон упомянул Владыку.

— Мне не нужно разрешение Владыки! — воскликнула она.

Гнев застилал глаза. Лина находилась в том состоянии, когда мир сужается до одного единственного чувства, исключая всё остальное. Она не видела себя со стороны, не видела окружающий мир и потому не заметила, что тени в этот момент замерли, а Харон безотчётно сделал шаг в сторону. Зелёные глаза Лины наполнились глубоким изумрудным оттенком, чёрное платье покрылось мерцающими язычками золотистого сияния, а руки сами собой развернулись ладонями вперёд. Лина не отдавала отчёта в своих действиях, не замечала, что с ней происходит. Поглощённая яростью, она сделала выпад, и в следующий миг из безжизненной земли Подземного царства, разрывая её, словно живую плоть, вылетели сотни длинных остроконечных лиан. Они метнулись в разные стороны, зашипели и, выхватив несколько теней из толпы, рассеяли их пеплом по воздуху. Острые коготки лиан атаковали снова. Они помчались прямо на Харона и к веренице теней, с очевидным намерением уничтожить всё и всех… Лианам оставалось до цели меньше дюйма, когда вспышка лазурного пламени встала стеной между ними и тенями, а другая вспышка обрубила острые коготки лиан со стороны Харона. Лианы упали на землю, вросли в неё и в одно мгновение зацвели, однако здешняя земля не позволила им жить долго, и они так же быстро увяли.

Лина ощутила, как наваждение ярости покидает её, и обернулась. В сиянии лазурного пламени, в вихрях тёмного тумана, слегка растрёпанный и непритворно обеспокоенный стоял Аид, Владыка царства Мёртвых.

________________________________________

*Асклаф — персонаж Греческой мифологии, садовник Аида, упоминается в одной из версий мифа о похищении Персефоны.

*Брак Гермеса и Гекаты придуман автором и основан на упоминании встречи Гекаты и Гермеса в то время, когда Гермес спустился в царство Теней за Персефоной (миф «Похищение Персефоны»). Функции Гекаты и Гермеса в мифологии во многом совпадают. Геката считается трёхликой (многоликой) богиней и всегда изображается в своей тройственной ипостаси, Гермеса одно время звали «трёхголовым», что тоже указывает на его тройственность, как и поздний образ Гермеса Трисмегиста, владеющего тремя частями вселенской мудрости. Геката указывает путь мёртвым в царство Теней, что, по сути, та же функция «проводника душ», которую часто в мифах исполняет Гермес. Но если Геката является образом консервативности, поддерживающим границы, то Гермес олицетворяет скорее начало проникающее, не признающее ни границ, ни ограничений. Таким образом, эти два божества являются взаимодополняющими половинами единого целого.

*Миф о Кефале, жене его Прокриде и богине зари Эос

*Анемы — боги ветра в Греческой мифологии.

*Хитон — одежда в древней Греции.

*Арахна — искусная ткачиха, превзошедшая в мастерстве саму Афину. За превосходство и высокомерие была Афиной же превращена в паука.

Глава 4. Ты моя жена

Лемнос, укрытый божественным барьером, блаженно почивал на водах Эгейского моря. Гелиос щедро одаривал его своим сиянием, заливая улицы городов светом, забираясь в самые тёмные и мрачные уголки острова. Максим Невский добирался до Лемноса почти сутки — барьер бы не позволил ему переместиться без предварительного запроса, с которым дела могли затянуться, и Максим прибыл сюда как смертный. Он сошёл с парома, расплатился и взял автомобиль на прокат, чтобы доехать до мастерской.

Он ехал совсем недолго, прежде чем остановился у едва заметной тропки. Максим вышел из автомобиля, вызвал эвакуатор и, в два нажатия оплатив заказ, пустился в путь пешком. Тропинка петляла тонкой тёмной змейкой и уходила на вершину холма, а затем в овраг и снова на холм, к скалам, где, сокрытая от глаз смертных под видом грота, располагалась личная мастерская Гефеста. Максим осмотрел каменные своды, нашёл нужный рычаг и открыл дверь — она сдвинулась, проявляясь прямо из камня, и показала лестницу, уходящую далеко вниз.

Гефест почувствовал сына ещё до того, как тот сделал первый шаг по горной тропинке, и снял божественную защиту с мастерской. Он трудился над заказом школы младших полубогов, создавал партию оружия для новичков, едва ступивших на путь познания силы. Когда Максим вошёл, Гефест вытер руки о фартук и принял человеческий облик — по его лицу невозможно было прочесть рад он встрече или нет. В любом случае, они оба знали, что разговор может состояться тяжёлый.

— Здравствуй, отец… — встречаясь с отцом, Максим всё время вспоминал самую важную истину, сказанную в ответе на вопрос, почему он, Гефест, способный изменять внешность, остаётся самим собой? «Мне важно тратить божественную силу на то, что я создаю, а не на впечатление, которое произвожу на других». С тех пор Макс, хотя и был довольно красив, предпочитал отдавать все силы работе, вместо создания образа для общего впечатления на людей.

Гефест, тяжело хромая, прошёл к столу и опустился на стул, предлагая сыну сесть напротив.

— Здравствуй.

Максим принял приглашение. Он уважал отца — большую часть времени Гефест был для него всего лишь смешным старикашкой с игрушечным молотом, только в совершеннолетие Макс увидел его божественный облик и стал уважать ещё больше. И всё же была тема, в которой уважение переставало иметь какое-либо значение.

— Как мама? Я ещё не заходил к ней…

— Она… — от взора Макса не ускользнуло, как пальцы Гефеста в этот момент зажали ткань брюк в кулак, — боюсь, осталось недолго…

Максим некоторое время сидел молча, затем долбанул кулаком по столу и со вздохом провёл ладонью по лицу.

— Почему ты не упросишь Зевса дать ей напиток бессмертия? Разве это так сложно?

— У Зевса сейчас и без меня дел по горло, — Гефест отвлечённо гладил пальцем острый край стола, — не уверен, что в этом есть необходимость…

— У него всегда дел по горло, а мама умрёт, если ты сейчас…

Теперь по столу долбанул Гефест. Ему не нужно было вставать со стула, чтобы казаться выше — его грозная тень нависла над сыном.

— Думаешь, все смертные достойны этого? Думаешь, мы можем приводить на Олимп, кого вздумается?

— Мама не КТО ВЗДУМАЕТСЯ! — Макс не любил, когда на него давили, и он уже не был ребёнком, чтобы молчать. — Просто ты всё ещё сохнешь по Афродите, и мама тебе не нужна! Можешь врать себе, но говорить, что она не достойна, не смей! — только когда эти слова сорвались с губ, Макс опомнился.

Над отцом и сыном повисло тяжёлое молчание, которое первым нарушил Гефест.

— Ты прав, — тихо сказал он, — но твоя мать тоже мне очень дорога. Я люблю её всем сердцем за то, что она хорошая, добрая и… смелая. Знаешь ли ты, как тяжело любить и терпеть бесконечные измены, и как прекрасно быть любимым и единственным, даже если не любишь сам? Эрос жесток, но мы более жестоки к самим себе… Твоя мать смертная, я не хочу тревожить её покой, я не хочу нарушать уклад вещей, к которому она привыкла. Мы не можем отобрать у неё смерть, Максимиллиан, понимаешь?

— Не будем об этом, — Макс ненавидел споры о матери, но и не мог представить, что её не станет, что он будет жить до скончания времён на земле, а она в царстве Теней, во мраке и ужасе. Чёртово царство Теней! Оно, видимо, решило забрать всех его женщин!

— Не будем, — согласился Гефест. — Тогда скажи, что это за предосторожность? Зачем тебе машина? Ты не мог переместиться сразу от барьера? Или… — он вдруг усмехнулся собственной догадке, — боялся, что я тебя не жду?

Макс покосился на него и взволнованно расстегнул ворот рубашки.

— Я пришёл за ответами, а вместо этого оскорбил тебя. Прости.

— Ответами? — Гефест задумался. — Слышал, «Протект» провалил миссию ещё до её начала? Столько веков существования, чтобы, в конце концов… я не удивлён, — он вскинул густые брови, — неужели пришёл просить убежища, несостоявшийся хранитель?

— Я думал, ты знаешь, что Зевс ещё не принял решения насчёт «Протекта». Пока никто не наказан, только Клессандра отправилась в Атлантику, чтобы встретится с отцом… Вообще-то я пришёл по другой причине. Как мне найти Гекату?

— Гекату? — Гефест внимательно посмотрел на сына и вдруг рассмеялся. — Гермес её супруг, не я. У него и спрашивай.

— Он занят, я не смог дозваться его в храме. Скажи, где она?

— Геката сейчас не лучший собеседник. Боюсь, она не на той стороне и находится в самом защищённом месте мира… — Гефеста осенила страшная догадка. — Ты собрался спуститься к Аиду?

— Да. Я хочу забрать Элину, вместе мы сможем найти способ оправдать её.

— Глупец! Женщины опасны, а если не любят тебя, опасны вдвойне. Ты заберёшь из царства Теней не Элину, а Персефону… Знаешь ли ты, что значит для Аида Персефона? Знаешь ли ты, что подписываешь себе смертный приговор?

— Мне надоели эти байки! Аид не знает ни любви, ни сострадания, и она не может любить его — что тогда, что сейчас, он забрал её силой. Я не позволю истории повториться, и Зевс должен понимать, что мы не можем винить Элину в случившемся! Мне нужна Геката, только она…

— Геката не поможет тебе! — перебил Гефест. — Если ты столь настойчив, можешь спросить у братьев-анемов совета, но знай, что ты совершаешь большую ошибку. Ты молод и горяч, оттого глуп, Максимиллиан. Чтобы понимать происходящее, нужно не смотреть, но видеть. И однажды ты увидишь… — Гефест встал и тяжело поплёлся к кузнице, — может быть, даже раньше, чем того желаешь.

Максим понял, что отец не намерен продолжать разговор, но он уже получил ответ. Нить судьбы вела его на дальний север, к первому и самому старшему из братьев-ветров. К северному Борею.

***

— Тебе опасно покидать дворец! — разгневанный Аид втолкнул Лину в спальню, где совсем недавно она проснулась, вошёл следом и закрыл дверь. — Я уже понял, что тебя не готовили к церемонии, но образование полубогов ты должна была получить! Ты понимаешь, где оказалась?

— Мне плевать, где я! Я знаю только, что это место мне не нравится! — она обернулась к нему с горящими от гнева глазами, однако гнев этот не был прежней яростью богини, он был обидой Лины. Обидой, приправленной страхом и болью. — Я хочу уйти! — Лина пошла к двери, подтверждая свои слова действием.

— Нет!

Аид сделал шаг в сторону и заслонил дверь собой. Только голос и глаза сейчас выдавали его истинную суть, в остальном он выглядел как смертный мужчина — неординарный, сильный, привлекательный, но всё же просто мужчина.

Лина глубоко вздохнула и подняла на него взгляд. Она никогда не чувствовала такого раньше — злость, заставляющая желать как можно больнее уколоть своего обидчика, вывести из себя так, чтобы он вышел из комнаты и, наконец, оставил её в покое.

— А что? — ехидно заметила Лина. — Боишься за меня, Владыка? Это лишнее. Я могу за себя постоять.

— Я беспокоюсь не за тебя, — ответил он. — Мы правим царством Теней, а значит, отвечаем за тени, которые идут с ладьи Харона к Залу Судеб, мы в ответе и за самого Харона, и за тех, кто живёт на границе царства и на Пустынных землях. Их безопасность меня беспокоит. Ты не контролируешь себя и поэтому останешься во дворце.

— Мы? Останешься во дворце? — проговорила Лина задумчиво. Она прошла в сторону от Аида к изысканному зеркалу и столику со шкатулками, маслами и расчёсками, провела пальцем по спинке кресла, тронула рукой одну из алмазных подвесок на подставке. — Ты прав, Владыка. Меня ничему не учили, меня не посвящали даже в азы, потому что до знакомства с тобой я не обладала ни способностями, ни силой. Я была никем, но теперь уверена, что тогда я была самой собой. И мне хочется остаться собой, — Лина снова повернулась к нему и уверенно посмотрела в глаза. — Я не твоя собственность, ты не имел права уводить меня, ты не имеешь на меня никаких прав.

— Персефона… — Аид попытался перебить её, но только раззадорил ещё сильнее, и она повысила голос.

— Я Элина! Неужели ты, Владыка, не подумал, что я могу быть приманкой, червяком на крючке для большой рыбы? Той единственной, кто освободит тебя только для того, чтобы спуститься в царство Теней и убить по приказу Зевса?

Аид несколько секунд внимательно рассматривал её лицо, затем его губы тронула лёгкая улыбка.

— Ты не сделаешь этого, Персефона. Ты уже этого не сделала.

— Излишняя уверенность погубила многих богов. Считаешь, ты исключение? Думаешь, если во мне зерно её души, то я Персефона?

Он нахмурился и повёл подбородком, словно тигр, собравшийся атаковать жертву, и действительно переместился к Лине чёрным облаком, вжал её в стену, крепко обхватив пальцами подбородок. Лина попыталась вырваться — безрезультатно. Аид заглянул ей в глаза.

— Ты… — прошипел он, и его неожиданно тёплое дыхание коснулось щеки Лины, — моя жена. Перерождением этого не изменить.

Только сейчас Лина до конца поняла, с кем говорит. С древним, опасным и одним из сильнейших существ во вселенной, с богом, от которого ни живые, ни мёртвые не могут скрыться. И всё же это был не первозданный страх, не священный ужас, а простое осознание — в глубине души Лина с удивлением обнаружила уверенность, что Аид, кем бы он ни был, не представляет для неё опасности.

Пока она оценивала ситуацию, Аид переменился: из глаз исчез гневный блеск, хватка ослабла, и он подался вперёд, так, что его губы застыли в сантиметре от её собственных. Лина медленно моргнула, а затем отвернулась, вытянув шею — его дыхание скользнуло от мочки уха к вырезу платья, вызывая волну мурашек. Она ожидала чего угодно, но только не того, что Аид в этот момент крепко сожмёт её запястье и переместится в тронный зал.

За створками огромной двери, в которою они вошли, разворачивалось поистине невероятное зрелище. Для Лины в её смертном облике всё казалось таким большим, будто она внезапно стала Алисой из сказки и уменьшилась, чтобы пролезть в кроличью нору. Она стояла на полу из чёрного золота под колоннами настолько высокими, что невозможно было разглядеть очертания потолка. Её и Аида окружал тёмный туман с лазурными и синими всполохами, а над ним, словно на грозовых облаках, парил трон — Лина не сразу поняла, что возвышение под троном просто сокрыто туманом, создающим эффект полёта. Сам трон представлял из себя великолепную скамью с мягкими подушками и спинкой, увитой остролистом и ветвями цветущих чёрных роз.

— Для тронного зала нужен божественный облик, ты свой не контролируешь, я помогу, — пояснил Аид, сжимая её руку чуть крепче.

Время, казалось, замедлилось в этот момент, стало вязким, тягучим как мёд и таким же липким, клубы тёмного тумана застыли в неоконченном движении, когда между ладонями Аида и Лины пробежала искра божественной силы. Лина почувствовала, как тяжелеют веки, сделала глубокий вздох и провалилась во тьму.

***

— Не убивайте меня!

Площадь у ступеней храма на высокой скале заливал дождь, ветер гудел меж колонн, вырывая из них протяжно-заунывную мелодию, вдали сверкали молнии. В этой серости дня, в окружающем хаосе непогоды на площади белел девичий силуэт — платье, словно флаг, развевалось на ветру, худые руки обнимали острые плечи, а светлая коса растрепалась, и пряди разметались по спине. Девушка смотрела на храм с мольбой и злой решимостью, она взывала к тому, с кем познакомилась ещё до церемонии Посвящения и на помощь кого рассчитывала теперь. И он ждал её. Он знал, что она придёт.

В краткий миг небо заволокло грозовыми облаками, дождь обратился ливнем, а ветер — бушующим ураганом — смертельная воронка, которой в этих местах быть не могло, накрыла гору. На миг девушке показалось, что её унесёт порывом ветра, но в эпицентре урагана вдруг воцарилась тишина. Один удар сердца, второй… Яркая вспышка молнии рассекла ступени храма, и у колонны — там, где осыпался раздробленный камень — возник воин. Он был одет в современную военную форму, объединявшую в себе формы всех стран мира, и держал при себе по меньшей мере по два вида огнестрельного и холодного оружия — в его глазах горело самое настоящее алое пламя.

— Думаешь, не стоит? — его голос разнёсся над девушкой громким эхом. — Ты предала сестру, предаёшь семью, лжёшь и ненавидишь… Кто даст гарантию, что ты не предашь и меня? Или уже не предала?

— Умоляю…

— Ты позволила ей занять своё место, а потом упустила! У каждой ошибки своя цена. Ты готова принять последствия?

— Да, — девушка вцепилась в юбку и медленно, очень медленно, опустилась на колени. — Это моя вина, я не справилась и стану вашей рабыней, как и обещала.

— Прекрасно, — воин деловито поправил застёжки на кожаных тактических перчатках. — Ты не нужна мне здесь. Возвращайся и закончи то, что начала. Второе сентября, Дельфы, праздник Аполлона. Это твой шанс, Элана. Я активировал печать.

— Я всё сделаю… — Лана подняла голову, чтобы взглянуть на воина, но обнаружила перед собой лишь пустоту. В следующий миг облака расступились, забирая с собой сумрак, ветер стих, а воронка урагана рассеялась, оставляя Лану мокрой и замёрзшей у подножия храма. Храма Ареса.

Глава 5. Согласие

Максим собирался незамедлительно отправиться на север, но в путешествии на пароме оказались свои минусы — не ты решаешь, когда добраться до берега, а Посейдон. Из-за шторма пришлось сойти в порту Солоников, хотя Максим всё равно не видел причин возвращаться в Афины или использовать божественное перемещение — «Протект» мог найти и задержать его. В Солониках шёл дождь, мешая людям заниматься делами — улицы покрылись бутонами разномастных зонтов. Макс тоже открыл зонт, выходя на остановку к автобусу до аэропорта, он остановился у края ограничительной линии и стал вглядываться в серую даль дороги, изредка пропускающую пару-тройку легковых авто. Автобуса всё не было, а дождь усилился, и Макс, чтобы не вымокнуть, сделал шаг назад, под навес остановки — одновременно с этим шаг вперёд сделал кто-то другой. Они остановились плечом к плечу. Сначала Максим увидел светлые туфли, затем молочно-белое платье со свободной юбкой-миди и, наконец, руку девушки, которая приподняла зонт. На него глядели большие напуганные глаза Ланы. Она на миг застыла, а затем, изменившись в лице, обрадованно воскликнула.

— Максим!

Он выдохнул, не замечая, как лёгкая серебристая пыльца осела ему на плечо.

— Лана? Что ты здесь делаешь? Тебя все обыскались… Твоя мама звонила двадцать раз!

— Знаю… — она опустила взгляд в землю и толкнула кончиком туфли камень — тот отскочил к бордюру и плюхнулся в лужу, — всё это… гранат и «Протект»… Я ведь столько готовилась и всё зря… я даже разозлилась на Лину, а теперь она…

— Мы ей поможем, — Макс неловко коснулся её руки, — не волнуйся и не заставляй волноваться родителей. Вернись домой.

Лана покивала своим мыслям, а затем, обдумав, что собирается сделать, произнесла:

— Нужно поговорить о Лине… пожалуйста… Если ты не торопишься?

Макс со вздохом ещё раз взглянул на пустую дорогу, помолчал немного, а потом повернулся к Лане и улыбнулся.

— Пойдём. Погода… Зевс не в настроении, выпьем кофе, и ты всё мне расскажешь.

Лана пропустила его вперёд, скрыв за этим победную улыбку.

***

(Золотая Эпоха Богов)

…Страх и одиночество. Первые чувства, которые встретили Персефону в царстве Теней. Наверное, Аид околдовал её, раз она даже не сопротивлялась, даже не возразила ему, когда он взял её за руку и увёл за собой. И теперь она была здесь одна, в этих роскошных комнатах, в объятьях пронизывающего Мёртвого ветра, окружённая бесплотными голосами и далёким гулом вулканов Тартара. Персефона бродила по дворцу, всё больше и больше теряя себя — почва и воздух здесь не позволяли её цветам цвести, а вместе с ними увядала и радость жизни.

Аид не приходил — его единственное прикосновение ещё несколько дней горело на запястье, но сам он не нарушал её покоя. Однако у него везде были глаза и уши, поэтому вскоре у Персефоны появилось всё, чего она только могла желать: наряды, украшения, комната, способная сохранить её цветы живыми, и, самое главное, собеседницы — прекрасные Нереиды. Нимфы океана такие же невесомые, как медузы, и такие же быстрые, как маленькие цветные рыбки, скрасили дни Персефоны, окружили её заботой и теплом. С ними стало не страшно бродить по дворцу Владыки Мёртвых, не страшно выходить в окружающий его до невозможности странный фруктовый сад. Их сёстры океаниды — Стикс и Лета — познакомили Персефону с Асклафом, который на долгое время стал её приятным и самым умным собеседником.

Обычно Персефона приходила к нему, на скамью под сливами, садилась там и ждала. Отсюда не было видно алого неба, не пахло гарью и пеплом — единственное место, помимо её спальни, где всё цвело и благоухало, хотя и не так, как на Земле. Здесь Персефону охватывало небывалое спокойствие, и она, закрыв глаза, могла представить, что находится дома, у ручья, где растут незабудки… Так она могла просидеть очень долго, наслаждаясь тишиной — иногда она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, такой же, как в её детстве и юности, но, как и тогда, открыв глаза, находила лишь кроны деревьев и тихий шёпот ветров. Асклаф появлялся в самые тихие моменты, когда, казалось, ни один листик не шевелится в ожидании его прихода. Он выглядывал из-за деревьев, бесшумно подкрадывался по траве и садился на край скамьи, словно птица, слетевшая с ветки. Персефона радовалась ему, они вели долгие-долгие беседы, смеялись и шутили, — кто мог знать, что совсем скоро Деметра превратит Асклафа в старика, обязанного часть жизни проводить в облике совы, и Персефона больше никогда не увидит его прежним. Но пока она наслаждалась обществом новообретённого друга и болтала с ним днями напролёт.

Однажды, когда Персефона по обыкновению вышла в сад, Асклаф уже был там, и был не один. Персефона ещё из-за деревьев увидела его, беседующего с высоким мужчиной в чёрном — мужчиной, которого невозможно было не узнать. Аид. Персефона застыла на тропинке, не решаясь ни уйти, ни продолжить путь, и её заметили. Аид и Асклаф обернулись к ней одновременно: лицо садовника осветилось доброй улыбкой, и Аид — Персефона никогда бы не поверила в это, она не хотела верить своим глазам и сейчас — улыбнулся тоже. Он попрощался с Асклафом, бросив ему несколько тихих слов, и подошёл к ней:

— Моё почтение, — Аид склонил голову, и тёмные камни в его короне сверкнули призрачным светом Подземного царства.

Персефона вдохнула и забыла выдохнуть. Никогда на её памяти никто из верховных богов не склонял головы перед своими супругами и детьми, но Аид поклонился ей… ей, маленькой богине цветения. Она смотрела на него, как на диковинную яркую змейку, совершенно позабыв о том, что чем прекраснее дикая змея, тем опаснее действие её яда.

Персефона молча склонила голову в ответ.

— Я должен встретиться с Посейдоном, но есть дела особой важности, которые я отложить не могу. Не могла бы ты помочь мне? — Аид подал ей руку, предлагая пройти с ним во дворец.

Она удивлённо воззрилась на него, прислушиваясь к собственному сердцу, к путаным мыслям в голове, неспособным собраться во что-то окончательное, и неуверенно протянула руку в ответ.

Их ладони соприкоснулись…

(наши дни)

Лина резко вздохнула и открыла глаза. Она всё ещё была в тронном зале и сидела на троне уже нормального размера, а у её ног преклонил колено Аид — он крепко держал её за руку и пресекал все попытки отстраниться.

— Не дёргайся. Если отпущу тебя, твоя неуправляемая сила разнесёт дворец, — он смотрел на неё снизу вверх, но складывалось полное впечатление, что это она, Элина, находится у его ног.

— Почему я… — Лина осмотрела свободную руку и медленно выпрямилась. Она далеко не сразу поняла, что изменился не трон и не тронный зал, а она сама. — Почему я чувствую себя, как обычно?

— А как должна? — голос Аида звучал шорохом бархата, скользящего сквозь обхват золотого кольца. — Твоё божественное воплощение не влияет на тебя лично, но пока ты не сможешь удержать его без посторонней помощи, — он чуть крепче сжал её руку и обеспокоенно добавил. — Возвращение воспоминаний может быть болезненным…

Лина смотрела на него и с трудом могла сосредоточиться на том, кто перед ней. Она больше не видела в нём Аида, которого все боялись, не видела в нём и бога… или она так привыкла к смертным, что предпочла обманывать себя?

— Сначала так и было, — ответила Лина, — но сейчас всё нормально… я просто…

— Просто тебе страшно, но ты страшишься не меня, а прошлого. Боишься, что мир, который ты знаешь, рухнет к твоим ногам, когда ты всё поймёшь? — глаза Аида вспыхнули лазурным огоньком, и Лина услышала свой голос отдалённо, будто её собственное тело прямо сейчас резко дёрнули вглубь длинной пещеры, прорытой в недрах Олимпа, а её голос так и остался там, в тронном зале.

— Наверное… да…

(Золотая Эпоха Богов)

Кто бы мог подумать, что у богов столько работы. Кто мог подумать, что управлять царством Теней едва ли не самая сложная вещь из всех существующих. Персефона окопалась в свитках, которые Аид любезно предложил ей разобрать. Она перечитывала, переписывала, перекладывала и, в конце концов, нашла то, что было нужно — с этим свитком, довольная, она вышла из дворца и отправилась на окраины Пустынных земель. К Гипносу.

Там в уединении и покое Гипнос дремал в пещере, где бродили вечные сумерки, там проходила грань царства Снов и царства Теней, там был вечный рай и вечное обиталище кошмаров.

Персефона вошла — её шаги тихо звучали под сводами пещеры. Вздрагивая от каждого шороха, она добралась до нужного помещения и остановилась: перед ней в сонном полумраке возник Гипнос и… его брат. Гипнос и Танатос беседовали о чём-то, когда ощутили присутствие Персефоны, и обернулись.

Она, как при встрече с Асклафом и Аидом, застыла, не понимая, что должна делать. Там, наверху, среди Олимпийских богов Персефона легко могла понять, кому должна кланяться, а кого игнорировать, но здесь всё было иначе, всё было чужим.

— Царица, — тихо произнёс Гипнос. Его голос успокаивал, увлекал и, казалось, если он продолжит говорить так мягко и тягуче, все вокруг уснут. Даже Танатос.

— Царица, — равно как и брат произнёс Танатос, но от его слов повеяло холодом и смертью, отчего Персефона в очередной раз вздрогнула.

«Царица». Она смаковала это имя, мысленно проговаривая его, и не могла понять, когда они успели признать её. Неужели власть Аида столь велика, что все, кто обитает на территории царства Теней, беспрекословно исполняют любой его приказ?

Персефона молча передала свиток от Аида, так же молча склонила голову и ушла. Разумеется, она могла бы использовать силы и переместиться или вовсе отправить свиток без личного присутствия, но Аид наверняка хотел, чтобы она осмотрелась, увидела, что и где находится, и Персефона не стала нарушать его планов. Более Аид никогда не посылал её по таким поручениям, однако с каждым разом он всё чаще просил помощи, и с каждым разом задания становились всё более ответственными и объёмными. В конце концов, Персефона полноправно стала вести дела вместе с ним. Сначала Аид оставлял её в одиночестве, но позже стал присоединяться сам, потом заводить разговоры… так, к тому моменту, когда боги разыскали ушедшую с Олимпа Деметру, Персефона и Аид подружились.

Теперь Персефона предпочитала разговорам с Асклафом беседы с Аидом. Они делились историями, впечатлениями о том или ином событии, вместе гуляли и отдыхали, и чувствовали себя друг с другом вполне уютно. И за всё это время Аид ни разу не коснулся её, ни разу не переступил порог её спальни, но обращался с ней как с царицей, как с супругой, которой на самом деле Персефона не была. Возможно, возникшие тёплые чувства к нему, а может, желание поступать правильно привели её к тому, что она стала чувствовать себя обязанной за такое отношение, недостойной такого царя как он, недостойной занимать место среди богинь-жён великой троицы… подле Геры и Амфитриты.

Но, вопреки всем сомнениям, очень скоро Персефона стала ждать встреч с Аидом, а затем мечтать о них. И вот она, незаметно для себя самой, уже забывает, как дышать в его присутствии, а он будто не замечает, он спокоен и терпелив. Аид верный друг, которого у неё не было. Старший брат, о котором она мечтала. Мужчина, всегда ожидающий её решений.

Накануне памятной встречи Зевса и Аида, Персефона была особенно счастлива. Она долго наряжалась, смеялась в разговоре с Нереидами, а затем беззастенчиво начала флиртовать с Аидом.

Они шли по анфиладе дворца вдоль ряда колонн: Аид медленно, заложив руки за спину, Персефона игриво, то забегая вперёд, то огибая колонны, то разворачиваясь и пятясь, чтобы смотреть Аиду в глаза. Он улыбался, разговаривал о делах — о том, что в Элизиуме какие-то проблемы с цветущими вишнями, что какой-то герой не заплатил Харону и тот утопил его в Стиксе, что воды Леты начали обновление — но потом переключился на рассказ о гранатовых деревьях в придворцовом саду и вдруг вспомнил…

— Ты уже очень давно ничего не ела.

Персефона обогнула очередную колонну и хитро улыбнулась.

— И не буду. Поем, когда отпустишь.

Аид изменился в лице.

— Зевс даровал тебе право занять трон подле меня, я не могу тебя отпустить.

Персефона тоже погрустнела и вздохнула, накрутив каштановый локон своих длинных волос на палец.

— Если я царица, разве не могу я по собственному желанию подниматься на поверхность и ходить, куда вздумается?

— Ты царица лишь на словах, лишь потому, что в царстве Теней я слово и закон, Персефона. Чтобы стать царицей, ты должна разделить со мной зёрна граната…

— А если я откажусь? — она заинтересованно склонила голову.

Аид не ответил, он повернулся и сделал несколько шагов в сторону — тусклый свет дворцовых лампад осветил его профиль. Он молчал так долго, что Персефона решила, будто не услышит ответ, но Аид ответил. Вопросом на вопрос.

— Тебе здесь так плохо?

— Плохо? — Персефона задумалась. — Здесь… тоскливо. Боги считают это место кошмаром, полным ужасов и страданий, а тебя… — она прикусила губу.

— Боятся? Я знаю… — Аид грустно улыбнулся и снова посмотрел на неё. — А ты? Ты тоже… боишься меня?

Персефона вскинула на него полный искреннего удивления взгляд, отрицательно мотнула головой и подошла к нему — встала на расстоянии вытянутой руки, покачиваясь на носочках.

— Нет. Только не я… — его взгляд обрёл тепло и тут же заледенел, когда она сказала, — но я скучаю. По маме, цветам и синему небу, по другу южному ветру и…

Чем дальше она говорила, тем сильнее его лицо искажалось страданиями и болью. Аиду с трудом удавалось контролировать проявление эмоций.

— Я не могу тебя отпустить, — перебил он, в конце концов, справляясь с собой, — я не хочу тебя отпускать, потому что, отпустив, потеряю. Навсегда. Деметра не позволит тебе вернуться, не позволит нам увидеться даже в присутствии тысячи богов.

В порыве каких-то ещё не до конца понятых ей эмоций, Персефона шагнула вперёд и, запрокинув голову, заглянула ему в глаза. Слова, что так долго таились в ней и не находили ни формы, ни выхода, сорвались с губ.

— Но я хочу вернуться. Здесь мой дом… Мой дом там, где ты.

Аид шумно выдохнул. Его руки, которыми он схватил её за плечи в это мгновение, дрожали.

— Тогда раздели со мной гранат, — прошептал он, страшась спугнуть внезапно возникшую надежду, — раздели его со мной, и Деметра не сможет запретить тебе вернуться.

Мольба во взгляде, в голосе, в прикосновениях… Персефону не нужно было умолять, она сама давно уже этого хотела, и ещё до того, как решилась признаться самой себе. Она кивнула несколько раз, не находя сил ответить словами, и прильнула к нему, с замиранием сердца ощущая, как его руки обнимают её и крепче сжимаются на талии.

Вообще-то, Персефоне очень льстило такое отношение. Веками боги Олимпа брали своих жён силой или обманом, но никогда не начинали с дружбы, не заходили так далеко в попытке учесть чувства избранницы, а не исключительно собственное желание. Аид был уникальным не только среди старших богов, но и среди трёх братьев, что в этот момент сыграло ему на руку. Персефона уже полюбила его и не могла отказать.

***

(наши дни)

Ливень усилился, сплошные потоки воды поливали панорамное окно кофейни, за которым сидели Максим и Лана. Она гладила кончиком пальца ободок чашки, он прокручивал ложечку в руке и вспоминал их общее детство.

Коттеджный посёлок на окраине Москвы идеально подходил для жизни — большие дома за высокими коваными заборами пустовали, те немногие смертные, что появлялись на улицах, приезжали на свои участки только в летний период, и обустроившимся в соседях полубогам было не сложно скрывать детей, которые ещё не могли контролировать силу. Дом родителей Лины и Ланы стоял через дорогу от старого одноэтажного коттеджа Лирии Невской, мамы Максима, и дети то и дело бегали друг к другу в гости, не спрашивая разрешения. Ариана, Марк и девочки искренно грустили, когда Лирия приняла решение перебраться в Грецию, и даже светлоликий дядя Август, похожий на Аполлона, был расстроен её отъездом. Тогда Максу чудилось, что оставаться в доме Марка и Арианы на время учёбы было лучшим решением — сейчас он был в этом не уверен и в то же время думал, что не смог бы достичь в Греции того, чего достиг в охраняемой зоне «Протекта».

Макс тяжело вздохнул — та жизнь давно осталась в прошлом — и вернулся к разговору.

— Твой замысел опасен, — сказал Максим после короткой паузы и сделал несколько глотков кофе, прежде чем продолжить. — Даже если ты не боишься, даже если всё получится, и Морфей согласится нам помочь, как ты вернёшься? Гостеприимный убьёт тебя.

— Нет, — Лана пожала плечами, — меня готовили к этому, я хорошо сыграю роль и протяну достаточно.

— А если он поймёт раньше, прежде чем весть дойдёт до Зевса?

Лана усмехнулась и помешала ложечкой остатки кофе.

— Я не нужна Аиду. Я не Персефона, и он не убьёт меня хотя бы по той причине, что я гарантирую ему неприкосновенность на какое-то время. Поверь мне, Макс, мы сделаем всё правильно…

Макс сомневался. Он задумчиво погладил подбородок и посмотрел в окно. Возможно, в иной ситуации, он не стал бы идти на поводу у восемнадцатилетней девчонки, но речь шла о Лине, да и предложение казалось вполне разумным.

— Всё ещё думаешь отправиться к Борею? — не унималась Лана. — И что ты сделаешь, когда поймёшь, как войти в царство Теней? Придёшь и попросишь у Подземного Зевса свою подругу? Или больше, чем подругу? Вот кого он точно убьёт на месте!

Они взглянули друг на друга, и над ними на некоторое время повисла тишина.

— Допустим, мы спасём Лину, — произнёс Максим, — ты окажешься там вместо неё… какой прок от этого тебе?

— Почему ты вообще задаёшь этот вопрос? — насупилась Лана. — Она моя сестра, я её люблю, и ты её любишь, и мы оба знаем, что она не подготовлена настолько, что с тем же успехом вместо неё могла быть обычная смертная. А я могу многое выдержать, и я…

— Хорошо… — сказал Максим, — ладно, по рукам. Ты отправляешься к Морфею за напитком, я к твоим родителям и в «Протект», Клессандра должна знать…

— Нет! Нет, только не она. Не говори никому, пока мы не поменяемся, хорошо? Эти дни до праздника Аполлона ничего не решат, а после… после ты и сам поймёшь, что делать.

Глава 6. Я помню каждое слово

(Золотая Эпоха Богов)

Яркие кроваво-красные капли оросили изысканное блюдце, и гранат с треском раскрылся, являя миру десятки рубиновых зёрнышек. Аид, едва справляясь с волнением, взял дольку и протянул Персефоне… Время остановилось. Казалось, что дворец, сады и всё царство Теней застыло в этом моменте, любуясь ими, позволяя им остаться только вдвоём, слышать сердца друг друга… Персефона подняла на Аида взгляд и неуверенно взяла гранатовое зёрнышко. Одно, второе, третье… Аид съел столько же, сколько съела Персефона… Семь зёрен — нимфы посчитали это счастливым числом, и союз был заключён.

Откровенно говоря, даже Цербер понимал, что Аид выполнил все условия брачной церемонии: спросил позволения отца, пришёл к согласию с невестой и, в конце концов, в присутствии свидетелей разделил с ней символ брака. Будь он смертным, даже боги не смогли бы упрекнуть его, но, по несчастливой случайности, он был богом, которого всегда упрекали за всё. Просто потому что он олицетворял самый большой и неотвратимый их страх.

Вода — олицетворение жизни, могла убивать, бесконечно меняясь и оставаясь собой. Молнии — олицетворение порядка, могли устроить небывалый хаос и лишить жизни тысячи смертных и полубогов, но только спокойный мрак царства Теней страшил всех до потери сознания. Аид — воплощение смерти, а значит, и воплощение вечного покоя — отчего-то стоял ниже тех, кто на самом деле мог принести невыразимые страдания… он стоял ниже братьев, но именно в этот день, когда Персефона взяла гранатовые зёрна из его рук, он понял, что ему не о чем жалеть.

Позже, когда все разошлись, а алое небо подёрнулось пепельной дымкой, Аид и Персефона устроились в её спальне на мягком ложе в окружении цветов. Аид ещё разбирал последние свитки, на которые успел отвлечься, она беззаботно любовалась им — это было так обыденно, так привычно, что Персефона совсем не чувствовала перехода в новый статус.

Аид полулежал, опираясь на локоть, он придерживал пальцем загибающийся край свитка и выглядел невероятно сосредоточенным. Когда он бросил на Персефону беглый взгляд, она улыбнулась ему, и он вдруг посмотрел на неё снова. Внимательно.

— Что? — он неловко убрал прядь волос за ухо. На нём не было ни короны, ни заколки, и его волосы свободно падали по плечам, создавая пушистый ореол вокруг головы.

— Ничего, — сказала она, ощущая, как сердце сжимается от нежности. — Знаешь… тебя рисуют с рогами, стариком или самым жутким кошмаром, который только могут выдумать.

Аид не отводил от неё взгляда.

— А я не такой?

Персефона вмиг стала серьёзной.

— Нет. Ты… красивый и… добрый. Ты не властен над жизнью и смертью, в отличие от Зевса и Посейдона, ты лишь принимаешь неизбежное, хранишь порядок вещей в мире, и делаешь то, что должен.

— Делаю то, что должен, — эхом повторил он за ней и вдруг, наплевав на свитки, утянул её в объятья, прижав к себе так, что у обоих перехватило дыхание. — Я люблю тебя, — прошептал Аид, касаясь губами её уха, — люблю, — он прижался лбом к виску Персефоны, не решаясь сделать следующий шаг.

Персефона дрожала. Она повернулась к нему, насколько возможно было это сделать в его руках, и запрокинула голову… кончики её пальцев коснулись его щеки и медленно спустились к уголку губ, где замерли невесомо и трепетно, словно бабочка, готовая взлететь с лепестка от любого дуновения ветра. Персефона приоткрыла рот, собираясь назвать его имя, но мысли не желали становиться звуками. Дыхания Аида и Персефоны переплелись.

Возможно, её промедление и нерешительность создали неверное впечатление, а может, сыграли роль его собственные сомнения, но Аид отстранился и тихо произнёс.

— Теперь ты сможешь пойти, куда пожелаешь и насколько пожелаешь, я не стану препятствовать. Ты можешь ходить в пределах царства Теней или отправиться на Олимп, или…

— Замолчи. — Персефона поняла, что он пытается успокоить себя и не перестанет говорить, пока она что-нибудь не сделает. И она сделала. Высвободив вторую руку, Персефона обхватила ладонями его лицо и поцеловала…

… их маленький счастливый мир рухнул на утро, когда Аида срочно вызвал Зевс, а к Персефоне явилась Геката. Она поведала историю катастрофы, которую учинила Деметра в отсутствие дочери, и приправила её дополнением о знакомстве с Гермесом. Персефоне не показалось — Геката, назвав имя Вестника Богов, осветилась счастьем.

— Деметра сходит с ума, только ты можешь уговорить её всё вернуть, — закончила Геката, — на тебя вся надежда. Собирайся, пока Аида нет, я выведу тебя, Зевс уговорит его оставить тебя в покое.

— Нет! — слишком резко ответила Персефона и добавила спокойно и надменно, — нет, Геката. Я не желаю, чтобы он оставлял меня в покое.

Геката непонимающе моргнула и какое-то время не могла найти слов.

— Но ничего не будет без тебя. Ни мира, ни богов, ни смертных. Пойми, Аиду это на руку, его царство лишь разрастётся, а остальные погибнут… Не говори глупостей! Идём! Я помогу выйти.

— Я сама могу выйти, — спокойно ответила Персефона, поправляя волосы. — Мне не нужен проводник.

— Не нужен? — Геката, привыкшая видеть в Персефоне всего лишь неопытную юную девушку, сейчас не могла поверить тому, что слышит. Она схватила её за подбородок длинными пальцами и заставила посмотреть в глаза. — Ты что? Правда, ела здесь что-то? Пила? Отвечай!

Персефона небрежно смахнула её руку и гордо расправила плечи. Она, и правда, уже не была той девочкой, которую все трепали за щёчки и кружили при встрече, она стала царицей царства Теней, и никто, даже сам Зевс теперь не смел обращаться с ней, как с ребёнком.

— Я разделила с Аидом гранат.

Геката потеряла дар речи. Она молчала очень долго, прежде чем на выдохе обречённо произнести.

— Так это не ложь… — Геката сделала несколько кругов по спальне. — Что теперь будет? Что будет? Всё пропало… да, да, всё пропало… — как безумная шептала она, затем кинулась к Персефоне и вцепилась ей в плечи. — Скажи мне правду, он околдовал тебя? Взял силой? Угрожал?

Персефона мягко убрала её руки. Она стояла очень прямо, и её нисколько не тронуло волнение Гекаты, хотя прежде она бы заволновалась сама и даже почувствовала себя виноватой.

— Ничего подобного. Я люблю его.

— Любишь? Любишь? — Геката разделилась на три своих личности и каждой из них обошла комнату, а затем вернулась в прежний облик. — Нашла, кого любить! Столько достойных богов готовы взять тебя в жёны, столько достойных мужей, а ты выбрала его?! — Геката указала пальцем на выход. — Выбрала царя Подземного царства?! За ним веками тянется шлейф смерти и ужаса! Он безжалостный, злой, он не знает ни любви, ни сострадания… И это место… Посмотри! Это дом, о котором ты мечтала? Так ты хочешь провести вечность?

— Достаточно! — Персефона скрестила руки на груди. — Не смей говорить так о моём супруге! Не смей додумывать за меня, как я хочу жить и о чём мечтаю. Мой дом теперь здесь, и это не обсуждается.

Это было последним ударом, после которого Геката прикрыла глаза и сорванным хриплым голосом спросила.

— Сколько зёрен граната ты съела?

— Семь.

Высокомерие и спокойствие Персефоны лишь увеличивало вес могильной плиты, возложенной в этот момент на грудь Гекаты. Если Аид не скажет, ей придётся самой принести эту весть Зевсу и Деметре… Семь зёрен, семь месяцев…

Пока они спорили, Аид успел решить все дела и вернуться. С первого взгляда на него Геката поняла — он не сказал.

— Вон! — полубоги и смертные могли погибнуть на месте от взгляда, которым он одарил Гекату, и та, не рискнув испытывать судьбу, немедленно удалилась. Аид посмотрел ей вслед, а затем молча обнял Персефону.

Персефона ещё никогда не видела его в таком состоянии. Разговор с Зевсом, очевидно, прошёл если не кошмарно, то очень плохо. Она чувствовала сердцебиение Аида, его рваное дыхание и дрожь тела, когда он крепче сжимал объятья.

— Они хотят забрать тебя. Зевс приказал вернуть тебя, приказал отпустить. Совсем.

Персефона посмотрела на него и нежно коснулась щеки.

— О, Владыка, разве есть кто-то, кто может приказывать тебе?

— Персефона!

— Я не уйду, — приняв его волнение всерьёз, пообещала она, — не уйду и не покину тебя. Я ведь…

— Молчи! Гермес уже ждёт тебя… Скажешь потом, — его голос сорвался и охрип. Аид прижался губами к её губам на миг, прежде чем попросить: — Воз�