Серпийцы. Перпендикулярный мир

Глава 1. Без права выбора

Кари совершенно точно знал, что ни за какие льготы в сдаче энергии не согласится стать учёным-приграничником.

Вот уже полчаса он, держа в руке скальпель, пялился на дохлую крысу, лежавшую на лабораторном столе перед ним, а крыса, в свою очередь, пялилась на Кари. От мёртвой тушки зверька веяло холодом, кожу парня неприятно покалывало. Чтоб ещё раз он согласился работать с умершей энергией!

Впрочем, выбора ему не давали. Толстуха, заведующая научной лабораторией, просто кинула на стол Кари крысу, которую другой учёный только что вытащил из Пустоты, и приказала «разрезать и составить полный отчёт о состоянии внутренних органов». Из всей этой речи Кари понял только то, что крысе надо было вспороть брюхо, но как это сделать, он понятия не имел.

Зверёк лежал на боку, когтистые задние лапки были скрещены. Чёрная шерсть крысы топорщилась в разные стороны, длинный жирный хвост вытянулся чуть ли не на полстола. Из пасти торчали мелкие, но, судя по всему, очень острые зубы. Кари прикусил губу. Может, тут найдётся какой-нибудь валлег, который согласится воткнуть скальпель в тушку вместо него?

Он поднял голову и огляделся. В большой и до омерзения светлой лаборатории царила суматоха: одетые в белые халаты приграничники звенели склянками и колбами, шуршали бумагой, спорили друг с другом до хрипоты, скрипели дверцами клеток для животных… Толстуха отчитывала двух бытовщиц, мывших панорамное окно. Её дочка, нескладная девчонка лет шести, сидела неподалеку и, пользуясь тем, что мать не видит, увлечённо копалась в мусорном ведре. Вот как раз она, решил Кари, не побрезговала бы мёртвой крысой, но кто ж ей разрешит!

С тяжёлым вздохом отложив скальпель, практикант откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Ну почему именно ему всегда достаются самые сложные задания? Он ведь даже не учёный!

Время, как назло, тянулось очень медленно. Кари попробовал было прикорнуть хотя бы минут на десять, но когда снова открыл глаза и взглянул на экран своего энобраслета, оказалось, что прошло всего две. Да когда же наконец закончится эта практика?!

Наконец энобраслет коротко мигнул, обещая скорое освобождение. Кари тут же повеселел и, снова развалившись на жёстком стуле, принялся быстро разминать кисти рук. Работу в последние пять минут смены он искренне считал преступлением, но никто из учёных, похоже, его мнения не разделял. Пристально оглядев трудящихся в поте лица приграничников, Кари прищурился. Вон тот в тёмных очках выглядит самым уставшим, надо бы помочь бедолаге расслабиться.

Кари как следует потёр ладони друг о друга и ощутил, как к коже приливает приятное тепло. Закрыв глаза, он постарался отвлечься от шума лаборатории и целиком сосредоточиться на своей энергии. Конечно, после длинного дня практики её в теле оставалось не так много, но на пару забавных фокусов хватит. Кари крепко прижал ладони друг к другу, направив их пальцами от себя, и приказал своей энергии течь в руки. Горячие, щекочущие кожу изнутри потоки потянулись к ладоням. Кари в очередной раз порадовался, что от природы обладал положительной, «отталкивающей» энергией: ребята с «притягивающей» частенько жаловались, что собственные силы буквально вымораживают им руки.

По мере того, как тёплое, чуть искрящееся, как артийская газировка, тепло выходило из ладоней наружу, Кари всё больше разводил их в стороны, превращая сложенные вместе ладони в подобие чаши, в которой теперь помещалась его энергия. Наконец решив, что выпустил из тела достаточно сил, практикант мысленно придал этой энергии форму шара, идеально круглого и твёрдого наощупь, а затем открыл глаза. Он всё ещё чувствовал шар лежащим у себя в ладонях, но разглядеть его не мог: способностью видеть свою силу природа энергусов не наградила.

Тем временем очкарик, выбранный Кари в жертву, что-то быстро строчил на бумажке, то и дело поправляя очки, которые съезжали ему на нос. Выглядел он довольно молодо, наверное, тоже практикант. Ишь, какой старательный! Кари едва слышно нашептал шару из своей энергии пару слов, затем опустил руки под стол и там аккуратно развёл их в стороны, оставив энергию висеть в воздухе. Секунду полюбовался ничего не подозревающим Очкариком – и мысленно приказал шару лететь в его сторону. Когда энергия добралась до затылка парня, Кари щёлкнул пальцами. Шар легко втянулся в голову практиканта, словно нечто всосало его внутрь.

Очкарик вздрогнул, а затем, отложив ручку, медленно поднялся из-за стола, выставил перед собой руки и, высоко задирая ноги, потопал в сторону клеток с животными. Какая-то приграничница испуганно вскрикнула, когда практикант врезался ей в бок и неожиданно резво схватил за тонкую шейку. Девушка дёрнулась, пытаясь вырваться из захвата, а Очкарик, пробормотав что-то вроде «М-м, какой прекрасный образец!», принялся расстёгивать на ней рабочий халат. Приграничница взвизгнула. Когда Очкарик уже был готов запустить руку под блузку учёной, Кари, ухмыльнувшись, ослабил контроль – и очнувшийся практикант в ужасе уставился на свою коллегу.

– П-простите, я не понимаю, как это п-полу…

– Да иди ты знаешь куда!

– Из-звините, я не з-знаю, что на меня нашло…

Кари, пряча довольную ухмылку, отвернулся к окну и привычно сделал вид, что ни имеет никакого отношения к произошедшему скандалу. Впрочем, свидетелей того, что напасть на девушку Очкарику приказал именно он, всё равно не было, а густая темнота за стеклом всегда хорошо умела хранить секреты.

Лаборатория, в которой сидел Кари, находилась в буквальном смысле на краю вселенной – в большой приграничной станции, зависшей одной своей половиной в Пустоте: так называлось необъятное безжизненное пространство, абсолютно чёрное, так что любой источник света казался в нём ярче, чем он был на самом деле. Пустота окружала все существующие миры, которые двигались в ней подобно частичкам пыли в воздухе, только гораздо более организованно. Любые две плоскости – так в этом мире называли вселенные, – перемещались в Пустоте либо параллельно, либо перпендикулярно друг другу, а на приграничных станциях, распределённых по всему периметру этого мира, учёные отслеживали их перемещения, чтобы вовремя успеть среагировать на возможное столкновение вселенных. На каждой из станций даже существовали отдельные этажи с каютами для разводчиков плоскостей – людей, которые в случае угрозы для своей вселенной с помощью энергии изменяли направление движения другого мира, не давая ему столкнуться с этой плоскостью и причинить ей вред.

Впрочем, не только движение вселенных интересовало тех, кто работал на приграничной станции. Несмотря на долгие годы лабораторных экспериментов и наблюдений, Пустота до сих пор оставалась плохо изученным явлением, потому что была непредсказуема. Порой в ней сами собой возникали аномальные зоны, и чем ближе каждая из них оказывалась к миру Кари, тем больше интереса она вызывала у приграничников. Одна из таких зон как раз появилась рядом со станцией несколько дней назад, и учёные, которые не могли нарадоваться своей удаче, отложили все запланированные исследования ради новых опытов в этой части Пустоты. Крыса, которую Толстуха кинула на стол Кари, тоже была одним из экспериментов: зверька запихнули в аномальную зону, чтобы посмотреть, что случится там с живым организмом, и крыса – по мнению практиканта, вполне предсказуемо – сдохла.

Вновь вернувшись мыслями к своему заданию, Кари невольно сфокусировал взгляд на отражении лаборатории в панорамном стекле, и его радость от недавней удачной шуткитут же утихла. В груди что-то болезненно сжалось. А что, если ему не зачтут сегодняшний день? Ведь тогда придётся оставаться здесь ещё на сутки и снова смотреть на эти белые стены…

Нет. Сегодня он улетит отсюда. И хорошо бы навсегда!

По обычаям родной планеты Кари – Серпи, – все подростки, включая него, обязаны были после окончания основной учёбы отработать ещё четыре месяца, то есть сто двадцать дней практики, во время которой они пробовали свои силы в каждой из пяти существующих на Серпи профессий – ну, или как в случае Кари, в каждой из трёх доступных ему: некоторые профессии не могли получить те серпийцы, чьи тела вырабатывали недостаточное количество энергии в сутки.

Казалось бы, всё было просто: прийти, отработать практику, получить отметку об этом, на следующий день повторить. Но у Кари как-то сразу всё не заладилось. Одну только практику у разведчиков – исследователей планет в других плоскостях – он проходил почти год: то кураторы не засчитывали ему идеально пройденное в симуляторе задание, то и вовсе отказывались даже принимать Кари к себе на практику. Когда он прилетел на приграничную станцию, чтобы отработать положенные дни в качестве бытовщика и приграничника, ситуация чуть улучшилась, но всё равно это тянулось уже очень долго, поэтому Кари с нетерпением ждал того момента, когда наконец зайдёт в космоборт и отправится обратно домой. Тем более что со своей будущей профессией практикант уже давно опреде…

Оборвав его на середине мысли, за спиной Кари раздался оглушительный грохот: стеклянная створка входной двери, резко распахнувшись, ударилась о стену лаборатории и разлетелась по полу тысячей острых осколков. Кто-то закричал, но тут же смолк, когда в помещение ворвался высокий широкоплечий мужчина в белом халате. Тёмные, почти что чёрные волосы учёного, в которых уже виднелась первая седина, были взъерошены, щёки раскраснелись, а глаза сверкали ярче, чем лампы на потолке.

– Пустота их всех забери! Они, видите ли, «перепутали сигналы»! Фарды! Валлеги! Энерговыродки!!!

Кари резко выпрямился на стуле и судорожно провёл рукой по своим тёмно-коричневым волосам, пытаясь придать коротким лохмам более-менее приличный вид, а проходившая мимо него приграничница быстро проверила, на все ли пуговицы застёгнут её рабочий халат. Учёному, впрочем, не было никакого дела до чужой униформы. Метеором пролетев по лаборатории, он остановился возле Толстухи и прорычал:

– Брутта, скажите мне, что хотя бы здесь всё в порядке!

Учёная жестом велела бытовщицам, которых до этого ругала за разводы на окне, заняться осколками разбитой двери и повернулась к приграничнику.

– В порядке, мас Ви, – кивнула она. – Всем даны задания. Есть первые результаты опытов с крысами и клаттами, через двадцать минут будут отчёты о состоянии пристанционной области Пустоты. Желаете посмотреть?

Мас Ви, являвшийся одновременно ответственным за всю приграничную станцию, куратором учебной практики Кари и, что хуже всего, его отцом, мотнул головой.

– Позже. У меня там два фарда направили несколько тысяч разведчиков не туда, куда следовало. Даже не хочу представлять, сколько всего мне придётся выслушать этим вечером от Совета Серпи!

И учёный, шумно сопя, начал осматриваться в лаборатории с таким видом, будто те самые фарды сейчас сидели в ней, по какому-то недоразумению всё ещё живые и здоровые. Кари решил под шумок выбросить дохлую крысу в мусорку под столом, но вдруг мужчина остановил свой взгляд на нём, и практикант замер, так и не успев дотянуться рукой до зверька.

Мас Ви несколько секунд смотрел на сына, а потом вновь повернулся к Толстухе и спросил что-то настолько тихо, что как Кари ни пытался, не смог ничего разобрать. Толстуха почему-то тоже посмотрела на практиканта, а потом шёпотом принялась отвечать мужчине. Сначала она говорила спокойно, но с каждым мгновением её жесты становились всё более эмоциональными, и под конец своего монолога приграничница уже размахивала руками во все стороны.

Учёный нахмурился. Кари всё же схватил крысу со стола и, стараясь не думать о том, что держит в руках, швырнул её в мусорное ведро. Раздался тошнотворный «чавк».

– …дальше я сам, – донеслось до практиканта, и он, подняв глаза, увидел, как ответственный за станцию направляется к нему. Ногой отпихнув от себя мусорку, Кари ещё раз пригладил волосы и одёрнул свою униформу – такой же, как у всех, длиннющий халат, который был ему не по росту.

– Ну, что тут у тебя? – спросил мас Ви, приблизившись к столу практиканта. – Есть результаты за день?

Кари сглотнул и пододвинул к отцу стопку бумаг, которые заполнил ещё утром.

– Это всё? – изогнул одну бровь учёный. Его правое плечо заметно дёрнулось.

– Да, мне сегодня давали только это задание, – пробормотал Кари, старательно отводя взгляд.

Ему в лицо пахнуло холодом: отец так и пульсировал отрицательной энергией. Холод был не такой сильный, как от мёртвой крысы, но всё же довольно ощутимый, и волоски на руках Кари встали дыбом.

– Ты пытаешься обмануть одного из сильнейших энергусов, – произнёс учёный без тени угрозы, как будто говорил со старым приятелем, а не с подчинённым на двадцать шесть лет себя младше. – Не забывай, Кари, я всегда могу почувствовать, когда ты врёшь. У тебя в груди образуется большой тёплый шар из энергии, дыхание учащается…

Кари тут же стиснул губы покрепче и постарался не дышать, но мас Ви лишь усмехнулся.

– Достань крысу из ведра под твоим столом и закончи опыт. Маса Массл сказала мне, что ты должен был предоставить отчёт уже… – Он сверился со своим энобраслетом. – Уже полчаса назад, если не больше. Вперёд!

Кари резко вдохнул, снова начав дышать, и хотел было возразить, но приграничник уже направился прочь от стола.

– Через десять минут жду отчёт.

Практикант громко фыркнул. Отец, как всегда, в своём репертуаре. Пустота его забери! Неужели он до сих пор верил, что его работа на станции реально важна? Чушь! Уж Кари-то знал, что такое действительно стоящее дело…

Тем временем смена в лаборатории подошла к концу. Едва на энобраслетах сотрудников появилась цифра «восемнадцать-ноль-ноль», все как один зашевелились, послышались негромкие радостные возгласы – громкие никто не решился издать, пока в помещении находилось сразу два начальника. Опять зазвенели колбы и склянки, лаборатория наполнилась тем особенным гулом, который всегда означал пересменку. Одни приграничники, проведя положенную норму опытов, уходили отдыхать на верхние этажи станции, где находились столовая и большая, одна на всех, развлекательная комната. Другие приграничники, ещё бодрые и розовощёкие, только прибывали в лабораторию, чтобы продолжить работу своих коллег. Те, кто уходил, отмечались у Толстухи: прикладывали свой энобраслет экраном к её браслету, раздавался тонкий писк, и к трудовому стажу каждого приграничника прибавлялся ещё один день. Или не прибавлялся, если Толстуха считала, что учёный или учёная отработали сегодня очень плохо.

Кари так засмотрелся на пересменку, что даже про задание своё опять забыл. Скальпель, который он взял в руку, уже успел потеплеть, и какой-то приграничник, проходя мимо его стола, бросил в мусорное ведро с крысой открытую банку с напитком, который тут же залил безжизненную тушку. А потом – словно мало было Кари неприятностей! – пока он искал какую-нибудь бумажку, которой можно будет воспользоваться как перчаткой, мусорное ведро и вовсе куда-то пропало.

Кари ругнулся себе под нос и начал оглядываться по сторонам. Тут-то и обнаружилось, что ведро стащила дочка Толстухи, та самая нескладная любительница поковыряться в отходах. Опрокинув мусорку на белую плитку пола, Уродина уселась рядом с ведром и теперь вертела найденную в нём крысу в руках, словно какую-то игрушку.

Кари вылез из-за стола и подошёл к девочке.

– Отдай, Уродина.

Она посмотрела на него большими, как две планеты, глазищами и, покачав головой, прижала мокрую крысу к себе. Кари передёрнуло от отвращения.

– Отдай, Уродина, а то вместо неё тебя вскрою.

И он помахал рукой, в которой по-прежнему держал скальпель.

– Мама-а-а! – крикнула Уродина, вскакивая с места.

Кари сделал шаг по направлению к ней, и тут ему в руку вонзилась острая игла из горячей энергии. Практикант вздрогнул и рефлекторно разжал пальцы. Скальпель выпал из его руки, со звоном ударившись об плитку пола, и в этот момент Кари настигла ошеломительная боль в запястье. Схватившись за руку, он буквально согнулся пополам.

Подскочившая сзади – хотя как это вообще может двигаться быстрее двух валланов в час? – Толстуха уже держала наготове ещё одну энергетическую иглу.

– Только попробуй! – прошипела она.

Уродина громко всхлипнула и, бросив крысу, подбежала к Толстухе. Та неловко обняла её свободной рукой, прижав к себе.

– Что здесь происходит?!

Рядом с Кари вдруг возник – только его не хватало! – разъярённый отец. Толстуха повернулась к нему.

– Ваш сын только что пытался убить мою дочь!

– Да зачем она мне сдалась? – огрызнулся Кари, выпрямляясь, но тут же получил сильный тычок в рёбра от отца и, охнув, заткнулся.

– Брутта, я уверен, это недоразумение можно уладить. – Учёный прищурился, посмотрев сначала на Уродину, а потом на мёртвое животное на полу. Правое плечо мужчины вновь дёрнулось. – Само собой, Кари не хотел причинять вред вашей дочери. Ему нужна была только крыса. Ну, просить он не умеет, вы же знаете.

– Он угрожал Анке! – с нажимом повторила Толстуха. – Если этот энерговыродок выкинул опытный образец в помойку, это его проблемы! А нападать на мою дочь я никому не позволю.

Уродина снова всхлипнула и плотнее прижалась к матери. Тем временем приграничники, прибывшие на ночную смену в лаборатории, как-то незаметно перетекли поближе к эпицентру конфликта и теперь стояли вокруг, ловя каждое слово. Всё-таки не каждый день увидишь, как ссорятся два непосредственных начальника!

– Знаете, Брутта, я тоже никому не позволю нападать на своего сына, – медленно произнёс мас Ви, и в его голосе прозвучали угрожающие нотки. – Да, он виноват, и, само собой, я прошу у вас прощения за то, что сделал Кари. Ему очень стыдно, ведь так?

Нет, Кари ни капельки не было стыдно. Больно было, обидно было, а вот стыдно – совсем нет. Однако вслух он этого не произнёс и только нехотя кивнул, как бы соглашаясь со словами отца.

– Вот. Но признаем также, что и вы погорячились с вашими иглами. Использование любых видов оружия, в том числе энергетического, на станции запрещено, и сейчас уже я, как ответственный за эту станцию, могу предъявить претензии вам, Брутта, за нарушение правил.

Круглое лицо Толстухи резко покраснело. Кари посмотрел на неё, и его губы сами собой растянулись в улыбке. Получи, чокнутая мамаша!

– Впрочем, на первый раз мы вполне можем обойтись и устным предупреждением, – примирительным тоном добавил отец. – Если вы сейчас же уберёте иглы.

Кари чуть не поперхнулся воздухом. Чего-о-о?! Устное предупреждение?! Да ему же руку продырявили насквозь! Пусть и не настоящей иглой, но он до сих пор чувствовал в запястье раскалённую, как перегретый двигатель космоборта, чужую энергию.

Впрочем, стоило практиканту сосредоточить своё внимание на игле, она тут же начала таять. Раскалённая энергия вдруг стала просто горячей, потом тёплой, а потом и вовсе перестала ощущаться. Кари осторожно потрогал другой рукой воздух рядом с пострадавшим запястьем. Иглы больше не было. Боль в руке тут же пошла на спад.

– Только из уважения к вам, Ларс.

– Спасибо, Брутта, – с явным облегчением выдохнул отец и, громко прочистив горло, добавил: – И да, это первое и последнее предупреждение насчёт оружия. Надеюсь, вы понимаете.

Повернувшись к Кари, ответственный за станцию кивком головы велел сыну следовать за ним и направился к выходу из лаборатории. Под ногами мужчины громко захрустели осколки разбитой им двери, которые бытовщицы ещё не успели убрать. Кари не рискнул остаться с Толстухой в одном помещении и поспешил за отцом, тщательно огибая те участки пола, где стекла было особенно много.

Толпа любопытных приграничников, разочарованная таким быстрым разрешением конфликта, рассосалась так же незаметно, как и возникла.

В полном молчании отец и сын прошли по безлюдному коридору станции, спустились по лестнице на два этажа ниже, пересекли просторный холл и вошли в каюту, которая последние полгода служила Кари подобием дома. Здесь, как и в лаборатории, всё было пронзительно-белым, и практикант поморщился, зайдя внутрь.

Ларс, вошедший первым, жестом указал Кари на не застеленную с утра кровать, а сам уселся на стол, который по сравнению с ростом мужчины выглядел скорее как широкая табуретка.

– Ты ведь понимаешь, что только что перечеркнул все свои шансы на то, чтобы стать приграничником на этой станции? – бросился из плоскости в Пустоту отец, как только практикант опустился на край кровати.

Кари лишь хмыкнул, глядя себе под ноги, и потёр то место, куда вонзилась энергетическая игла Толстухи.

– Тебе смешно? – тут же рявкнул Ларс. – А мне вот было не очень, когда я выгораживал тебя перед Бруттой! Зачем ты угрожал её дочери? Нельзя было решить этот вопрос мирно?

– Я пытался, – пожал плечами Кари. – Но эта Уродина тупая как…

– Как ты, очевидно. Иначе твой поступок не объяснишь!

Кари посмотрел на учёного и открыл было рот, но Ларс снова не дал ему и слова вставить.

– Ты один из худших практикантов, которые когда-либо работали на этой станции. За полгода ты не сделал ничего такого, чтобы я мог с чистой совестью засчитать тебе хотя бы один полный день практики! Другой куратор на моём месте давно бы отправил тебя обратно на Серпи.

– Ну вот видишь, как мне повезло, что на твоём месте ты, – криво улыбнулся Кари.

– Да, повезло! Повезло, что такой ни на что не годный практикант может хоть как-то добраться до Посвящения раньше, чем в восемнадцать лет!

– Да почему негодный-то сразу? Между прочим, практику у разведчиков я прошёл сам, без твоей помощи!

– Не иначе как чудом и не назовёшь, – буркнул учёный, дёргая правым плечом, и Кари при виде этого движения тоже весь передёрнулся: ещё чуть-чуть, и плечо отца начнёт сниться ему в кошмарах!

Ларс со вздохом посмотрел на сына и скрестил руки на груди.

– Ты думаешь о чём угодно, только не о своём будущем, Кари, – покачал головой он. – Ты достаточно сильный энергус, но что ты умеешь кроме того, чтобы бездарно растрачивать свои силы на развлечения? В разведке ты полный ноль, в науке тоже. Ты даже мёртвую крысу не смог разрезать! Что уж говорить об опытах в Пустоте…

Учёный прикрыл глаза и потёр пальцами переносицу.

– Похоже, работа бытовщиком – единственный возможный для тебя вариант. Не такой карьеры я тебе хотел, конечно, но раз другого выбора нет…

– Почему это нет? – взбрыкнул Кари. – Не знаю, как ты, а я собираюсь работать разведчиком! Моего энергенциала как раз достаточно для поступления на службу.

– Это даже для шутки плохо. Ну сколько ты продержишься на такой работе, с твоим-то отношением к ней? Неделю, две? А потом получишь отметку о принудительном увольнении в трудовом листе и всё равно пойдёшь работать бытовщиком.

– Не пойду.

– А тебя никто и не спросит! У всех уволенных дорога одна. Скажут тебе: «Лети в другой конец плоскости выгребать говно за изолированными», – и ты полетишь. Скажут: «Иди работай в вонючих пещерах в Лабасто», – и ты пойдёшь. Потому что права выбора у тебя уже не будет. Вообще!

– А вариант, что меня не уволят из разведки, не рассматривается? – изогнул одну бровь Кари.

– Это лишь вопрос времени, так что лучше бы тебе сразу выбрать профессию бытовщика. Я уже договорился со своим знакомым, он завтра прилетит на твоё Посвящение. Ему как раз пора брать подопечных на обучение, а поскольку он очень опытный бытовщик, работа под его началом – неплохой старт для твоей карьеры.

– И чем же он занимается?

– Обслуживает соседнюю приграничную станцию.

Кари громко фыркнул:

– Мечта, а не работа! А главное, столько возможностей, я даже не знаю, какую мне выбрать: вынести тонну дерьма за крысами или подтереть чужие жо…

– Хватит! – перебил его Ларс. – Бытовщики не только грязь убирают. Посмотри вокруг – эта станция построена их руками! Хотя к ремонту неисправных частей тебя вряд ли допустят… Но ты сможешь готовить еду для сотрудников или кормить лабораторных животных, или…

– Или я сразу выберу ту профессию, которую хочу!

– Кари, работа в разведке не для тебя, – устало повторил отец. – Да, у тебя неплохие природные данные, но мало просто иметь силу, нужно также уметь ей распоряжаться.

Кари вскочил с кровати и упёр руки в бока.

– Значит, ты такого мнения о родном сыне? Не веришь, что я могу стать кем-то большим, чем мойщик окон?

– Довольно.

Стол натужно скрипнул: учёный поднялся с места и навис над сыном. Он и так был выше парня на полголовы, а сейчас и вовсе казался каким-то великаном.

– Я лучше знаю, что тебе нужно, Кари. И поскольку сейчас от меня зависит, закончится ли наконец твоя практика, сделаем так. Через два часа от станции отходит космоборт до Серпи. Ты летишь на нём домой. Завтра прилечу я, и вместе со мной ты отправишься на Посвящение, где выберешь профессию бытовщика. А чтобы у тебя не возникло соблазна пройти церемонию где-нибудь в другом месте, последний день твоей практики я тоже засчитаю тебе завтра, прямо перед Посвящением.

– Но… Но разве так можно? – только и сумел выговорить Кари.

– Можно. Главное, чтобы практика была окончена, а в какой момент – не так важно.

Ларс посмотрел на сына сверху вниз, поправил расстегнувшуюся пуговицу его халата, пригладил выбившиеся из причёски волосы – Кари при этом инстинктивно втянул голову в плечи, – и вдруг улыбнулся, смягчив взгляд.

– Я ведь не враг тебе, сын.

Кари презрительно сморщился в ответ и, опустив руки вниз, сжал их в кулаки.

– Не стоит этого делать, – качнул головой учёный, верно истолковав его жест. – Я правда не желаю тебе зла. Я ведь твой отец и хочу как лучше. Когда-нибудь ты меня поймёшь.

Сказав это, Ларс повернулся и вышел из каюты, оставив Кари в полном одиночестве. Негромко хлопнула, закрываясь, входная дверь.

Кари резко выдохнул и разжал кулаки. Шары из тёплой энергии, скопившейся в ладонях, метеорами рванули в стороны. Один за другим раздались два хлопка: энергия Кари ударила по стенам каюты, оставив на гладких поверхностях заметные вмятины. Парень с досадой поморщился: если эти шары кому-то и предназначались, то уж точно не безжизненным кускам металла.

Глава 2. Вкус свободы

Стриж с трудом приподнял тяжёлую крышку коробки, и наружу вырвалось целое облако пыли. Не сдержавшись, парень громко чихнул.

– Хорошего энергообмена! – улыбнулся куратор его практики, мас Джок, проходя мимо Стрижа, который сидел на корточках на полу рядом с коробкой. – Гляжу, ящики никак не закончатся?

– Нет, всего один остался, а что?

– Да время уже почти восемнадцать часов, пора тебе закругляться. Всё-таки последний день практики, сколько можно работать! Так что как закончишь, отдай ящик Гринг и подойди ко мне.

Стриж кивнул в ответ, поправил съехавшие на нос энергозащитные очки с тёмными линзами, а затем принялся заполнять пустую коробку инструментами и запчастями, которые лежали на полу рядом с ним. Уже привычным движением практикант уложил на дно ящика мостирку, похожую на очень большие и толстые ножницы, увесистый молоток с широким бойком, пару отвёрток и странный на вид инструмент с не менее странным названием «крапсики». В ту же коробку отправились какие-то винты, несколько мотков провода, лампы для потолочных светильников, запасные антенны, а также дубликаты основных микросхем и кнопок для приборной панели. Ящики со всем этим содержимым в обязательном порядке помещали на космоборты перед тем, как разрешить им вылет из бортодрома, потому Стриж весь день только и делал, что раскладывал инструменты. Кому-то другому такой монотонный труд, может, и надоел бы уже через пять минут, но практикант находил в нём какое-то особое удовольствие, к большому удивлению всех коллег.

Убедившись, что ничего не забыл положить, Стриж опустил обратно откидную крышку, вновь подняв в воздух облако пыли, встал на ноги и с кряхтением подобрал с пола заметно потяжелевшую коробку. Всеми силами стараясь сохранять равновесие, Стриж направился к выходу из ангара.

Стоявшая возле открытых ворот высокая женщина с блестящим венцом бытовщицы на голове – та самая Гринг, – цокнула языком, заметив практиканта:

– А ещё быстрее идти слабо?

Стриж, которому не то что идти быстрее, а даже просто идти с этой коробкой в руках было трудно, лишь шумно выдохнул в ответ. Гринг, закатив глаза, сама подскочила к нему и буквально выхватила из рук ящик.

– Слабак! – процедила она, без труда закидывая коробку себе на плечо. – Да один мой волос сильнее и толще тебя!

Стриж покосился на причёску бытовщицы: волосы у неё и правда были что надо. Роскошные светлые локоны, заплетённые в не слишком тугую косу, едва заметно покачивались за спиной у женщины, почти касаясь пола ангара. Стриж когда-то грезил о таких же длинных волосах, но оставил эту мечту, когда понял, что ниже уровня плеч его тёмные патлы не растут, хоть убейся.

– Ну уж какой есть, – развёл он руками.

Гринг громко фыркнула и, поудобнее перехватив коробку, направилась прочь из ангара. Стриж молча посмотрел ей вслед. Да, он никогда не отличался особой физической силой, но ведь и работа бытовщиков заключалась не только в том, чтобы таскать тяжести. С мытьём полов и чисткой рабочих инструментов Стриж, между прочим, справлялся куда лучше. Да и запчасти в коробки практикант укладывал аккуратнее многих бытовщиков!

Вернувшись обратно к месту своей работы, Стриж убрал с пола детали, которым не нашлось места в коробках, а затем направился к своему куратору. Тот сидел за рабочим столом возле одной из стен ангара.

Мыча что-то мелодичное себе под нос, мас Джок – крупный усатый мужчина, никогда не носивший венец бытовщика, хотя и отработавший в этом деле уже с пару десятков лет, – возился со сложной на вид металлической деталью, вынутой из очередного покорёженного космоборта. Похоже, эта деталь была единственным, что ещё можно было использовать в дальнейшем, но, насколько Стриж успел узнать за время своей практики в ангаре, куратор всё равно не поставил бы исправленную деталь на другой корабль – чисто из суеверных соображений. Однако ремонтом таких частей мас Джок почему-то занимался очень активно, а вот куда потом девались отремонтированные детали, никто не знал, да и не спрашивали особо: бытовщикам всегда хватало дел на бортодроме, куда неисправные корабли приземлялись порой по несколько раз на дню.

Словно подслушав мысли Стрижа, над крышей ангара пролетел, издав утробный рёв, заходящий на посадку космоборт, и металлические стены постройки завибрировали. Мас Джок сверился с часами в своём энобраслете, цокнул языком:

– Точно по расписанию! – и, заметив движение сбоку от себя, поднял голову. – О, ты уже закончил?

– Ага, – кивнул Стриж. – Ещё задания будут?

Куратор вскинул брови.

– Ещё? Ты и так с раннего утра на практике! У меня бытовщики столько не работают, сколько ты тут сделал за две недели.

Стриж смущённо опустил голову. Его энергозащитные очки тут же поползли вниз, повинуясь гравитации, и за контуром тёмных, практически чёрных линз стало видно тускло-белое помещение вокруг и ярко-зелёное пятно на том месте, где сидел мас Джок. Стриж быстро поправил очки, и мир вокруг снова окрасился в оттенки серого. Так было гораздо комфортнее.

– Я серьёзно, Стриж, – продолжал тем временем мас Джок. – Больше никаких заданий, хватит с тебя. Давай свой браслет, отпущу тебя в свободный полёт. Вернее, на Посвящение. Ты, кстати, кем хочешь стать?

– Ну, я думал пойти в лекарщики, – с абсолютно непроницаемой миной ответил ему Стриж.

Куратор несколько секунд смотрел на подопечного не мигая, а потом вдруг рассмеялся, поняв, что Стриж шутит: с его нейтрально заряженной энергией попасть в эту профессию было просто невозможно.

– Что ж, если ты планируешь работать так же прилежно, как работал у меня, то только полный энерговыродок не даст тебе заступить на службу в корпусе лекарщиков, – горячо проговорил мас Джок, набрал какую-то комбинацию команд на экране своего энобраслета и протянул руку с ним в сторону практиканта. – Прикладывай.

Стриж, поколебавшись мгновенье, тоже протянул куратору левую руку. На запястье парня, помимо браслета, болтались ещё штук пять разных фенечек: их плетением Стриж увлёкся несколько лет назад и с тех пор извёл на самодельные украшения не один моток ниток. Мас Джок привычным жестом сдвинул фенечки парня в сторону, и, когда экраны браслетов соприкоснулись, раздались один за другим два писка: короткий, означавший, что засчитан очередной день практики, и длинный, означавший, что засчитанный день был последним из необходимых ста двадцати для допуска к Посвящению. Учебная практика для Стрижа завершилась.

– Мои поздравления!

Стриж неверящим взглядом уставился на свой браслет. На экране светилась белым короткая надпись: «Практика засчитана».

– Ух ты ж…

– Что такое? – напрягся теперь уже бывший куратор.

– Нет, ничего, всё в порядке, – поспешно пробормотал Стриж. – Просто… Не думал, что это произойдёт так быстро.

– Быстро? Тебе шестнадцать, парень! Многие в твои годы уже пару лет как работают.

Стриж прикусил губу. Многие, да не все.

Однако отвечать на резонное замечание мужчины ему не пришлось: со стороны ворот вдруг донёсся знакомый рёв двигателей. Мас Джок и Стриж синхронно обернулись на звук и увидели, как в ремонтный ангар, странно подёргиваясь, начал вплывать большой, длинный, похожий на гигантскую иглу космоборт разведчиков. Именно «вплывать» – потому что летел он очень медленно. У Стрижа промелькнула мысль, что кораблём управлял явно мастер своего дела: космоборт ни разу не коснулся пола, хотя и двигался неравномерно, то резко дёргаясь вверх, то всем корпусом устремляясь вниз.

– Зови ребят, – коротко велел Стрижу мас Джок и, вскочив из-за стола, кинулся к стене, на которой висела панель управления. Быстро нажав на неё, мужчина запустил механизм, на который должен был встать повреждённый корабль.

Из пола ангара выдвинулось несколько пар широких подставок с резиновыми накладками, и бывший куратор Стрижа дважды махнул рукой, стараясь делать это так, чтобы в кабине корабля заметили его сигнал. Серебристый космоборт, качнувшись вверх в последний раз, тяжело осел на металлические стойки. Раздался скрежет, подставки ушли обратно в пол примерно на одну пятую валлана, но выдержали свою ношу. Через несколько секунд двигатели корабля резко стихли, будто только того и ждали. Мас Джок тут же направился к «хвосту» машины, чтобы встретить того, кто управлял космобортом, а Стриж поспешил к выходу из ангара: нужно было позвать остальных бытовщиков.

Проходя мимо острого «носа» корабля, парень мельком взглянул на металлический корпус машины и заметил то, что издалека показалось ему просто грязными разводами: глубокие царапины на когда-то гладком металле, словно кто-то или что-то обстреляло космоборт пулями. Но разве они не должны были просто отскочить от толстого корпуса? Стриж проследил взглядом направление, в котором шли царапины, и вздрогнул, увидев окно кабины: большое прозрачное стекло было покрыто множеством тонких трещин. Парень замедлил ход, разглядывая их, и едва не упустил из виду главную проблему, по сравнению с которой царапины и трещины казались сущей ерундой.

Левого борта корабля… просто не было. В корпусе зияла огромная дыра неправильной формы, диаметром примерно с полтора человеческих роста. Края отверстия были острыми и неровными. Стриж едва не упал, засмотревшись. За всё время своей практики он ни разу не видел настолько повреждённый космоборт. Как этот корабль вообще смог вернуться на Серпи, да ещё и с живым экипажем?

Не удержавшись, Стриж подошёл поближе и заглянул в дыру. Внутри космоборта было темно, и свет от ламп на потолке ремонтного ангара не сильно улучшал ситуацию. Нечто ударило по кораблю ровно в той его части, где не было разделения на каюты: в космобортах разведчиков две трети внутреннего пространства занимал один большой зал с продолговатыми иллюминаторами на стенах. Сейчас пол этого зала – по крайней мере, та его часть, на которую падал свет, – был завален какими-то обломками и кусками проводов, а прямо рядом с отверстием лежала огромная пластина, будто вырезанная из цельного листа металла почти так же криво, как и дыра в борту. Стриж сначала решил, что это и есть выбитая из корпуса часть, но потом присмотрелся и понял, что в пластине не было отверстий под стёкла. Похоже, её вырезали из внутренней стены корабля. Быстро сопоставив увиденное, Стриж догадался, что этой пластиной прикрывали дыру в корпусе во время полёта, однако вопросов у него меньше не стало.

Где-то внутри космоборта послышался скрип открываемой двери, и Стриж тут же вспомнил, что вообще-то его посылали за помощью. Заставив себя отвернуться, он быстро направился к открытым воротам ангара.

Подчинённые куратора Джока работали буквально в десяти проках – то есть примерно в пятидесяти или семидесяти шагах, смотря как идти, – от него, в ангаре, принадлежавшем разведчикам. Там хранились космоборты, на которых веды летали в другие вселенные. Ворот у этого ангара почему-то не было, войти в него можно было только через узкую невысокую дверь, что Стриж и сделал.

Внутри было очень светло, хотя горела только половина из ламп, висевших на стенах помещения. Большие корабли, очень похожие на тот, который только что влетел в ремонтный ангар, стояли вертикально, словно палки, воткнутые в землю ровными рядами. Со своего места Стриж насчитал около тридцати космобортов, и это были только те, что он видел, а сколько ещё стояло там, в глубине огромного помещения? И как ему искать здесь бытовщиков, если они могут находиться абсолютно в любых кораблях?

Впрочем, искать не пришлось: то ли они услышали эхо от хлопка входной двери, то ли просто так совпало, но в пяти «иглах» от Стрижа вдруг появились трое мужчин с тёмными металлическими венцами на головах. Рядом с ними шла Гринг. Бытовщики негромко переговаривались между собой. Один из них, наиболее уставший на вид, катил перед собой тележку, нагруженную ящиками для запчастей. Другие несли в руках какие-то инструменты.

Заметив Стрижа, бытовщик с тележкой махнул ему рукой:

– Эй, наконец-то Джок додумался прислать помощь! Закончи за нас, а то сил уже нет!

И бытовщик толкнул тележку в сторону парня, но немного не рассчитал направление. Проехав несколько валланов, та остановилась, чудом не врезавшись в один из кораблей. Стриж поджал губы – как можно быть таким неаккуратным, – но удержался от замечания и вместо этого крикнул:

– Там новый космоборт прилетел, с дырой в борту! Мас Джок просил вас прийти!

Бытовщики заметно оживились.

– Вот это другое дело! Наконец-то нормальная работа, – закивали они, побросали инструменты там же, где их застала столь прекрасная новость, и направились к выходу.

Проходя мимо Стрижа, один из бытовщиков небрежно сказал ему:

– Приберись тут, раз уж пришёл!

И, продолжая бурно выражать свои восторги по поводу нового задания, все четверо вышли на улицу.

Стриж сердито нахмурился. Нечестно! Ему ведь тоже было интересно рассмотреть тот корабль получше. Да и практика у него завершилась… Он окинул взглядом бардак, оставленный бытовщиками, и уже собирался с чистой совестью уйти, – в конце концов, это они не выполнили до конца свою работу, им и отвечать, – однако через пару секунд обнаружил себя подбирающим брошенные на пол инструменты.

Когда все железки оказались скинуты в кучу на тележке рядом с ящиками, Стриж отряхнул запачкавшиеся руки и двинулся к входной двери. Внезапно раздавшийся сзади звук удара чего-то твёрдого об пол заставил его вздрогнуть, и парень обернулся. Оказалось, один из инструментов съехал с верха кучи и теперь валялся под тележкой. Тяжело вздохнув, – бытовщики уже наверняка приступили к осмотру корабля! – Стриж вернулся, поднял инструмент с пола и на этот раз положил его уже рядом с кучей, чтобы тот не упал ещё раз. Потом заметил, что ещё несколько предметов на тележке балансируют на грани устойчивости, и, ругнувшись себе под нос, принялся разбирать всю кучу инструментов до основания.

Спустя пять минут все предметы были уложены ровными рядами между ящиками для запчастей. На всякий случай дотолкав тележку до ближайшей стены ангара, где она точно не могла бы повредить корабли, Стриж наконец позволил себе выдохнуть. И не только потому, что, наведя порядок, он ощутил приятную лёгкость в теле, но и потому, что тележка оказалась довольно тяжелой: похоже, часть ящиков бытовщики не успели поставить на их законные места в кораблях разведчиков.

В ремонтный ангар Стриж вернулся как раз в тот момент, когда подопечные куратора Джока залезли внутрь корабля сквозь пробитую в корпусе дыру и начали осматривать космоборт изнутри, ища менее очевидные повреждения и поломки. Мас Джок стоял неподалёку от «хвоста» корабля рядом с двумя парнями, одетыми в одинаковую тёмную одежду с блестящими светлыми пуговицами – отличительную униформу разведчиков. Один из парней был высокий, широкоплечий, мускулистый – а в сравнении со Стрижом так вообще настоящая скала, – и коротко стриженый: его пустотно-чёрные волосы были слегка взъерошены, словно он то и дело зарывался в них пальцами. Второй парень ростом не вышел и был куда худее напарника, растрёпанные светлые лохмы блестели от пота и верёвками липли ко лбу. Подойдя ближе, Стриж заметил, что тот едва стоял на ногах, и высокий парень крепко держал его за талию, не давая сползти на пол ангара. Глаза светловолосого были закрыты.

– …много потерял, сам не дойдёт, – донёсся до Стрижа голос широкоплечего.

– Я пошлю кого-нибудь за лекарщиком, – негромко ответил мас Джок, кивая разведчику, и тут вдруг заметил визора. Брови мужчины подскочили вверх. – О, Стриж, ты ещё здесь? Разве ребятам в твоём возрасте не полагается сейчас бурно отмечать окончание практики?

– Я подумал, что смогу ещё чем-то помочь.

Мужчина развёл руками:

– Извини. К ремонту я тебя допустить не имею права, опыта маловато. Впрочем, ты можешь сбегать к дежурному лекарщику. Скажи ему, пусть придёт сюда. – Он кивком головы указал на светловолосого веда и тут же обратился к его напарнику: – Да посади ты его на пол, Лио, тяжело ведь!

– Он в сознании, пока стоит, – хмуро отозвался тот.

– Хорошо, я сбегаю, – кивнул Стриж, с трудом заставив себя оторвать взгляд от зрачков Лио. Вот вроде бы всегда знал, что у антисов они квадратные, но каждый раз смотрел на них так, будто видел впервые. – Ещё что-то?

– Да, – сказал мас Джок и в ответ на вопросительный взгляд парня серьёзным тоном произнёс: – Иди уже домой! Тебя наверняка родители заждались, всё-таки последний день практики, праздник!

Стриж снова кивнул, на этот раз более сдержанно.

На то, чтобы найти на бортодроме дежурного лекарщика, ушло ровно пять минут. На то, чтобы проводить его взглядом и убедиться, что лекарщик добрался до места назначения, – ещё две. А вот куда девать остальные пять с половиной часов, остававшиеся до восхода ночного светила, Стриж совершенно не представлял.

Сунув руки в карманы штанов, парень медленно двинулся к распахнутым створкам ворот, ведущих в город. В том же направлении от посадочного поля бортодрома почти непрерывным потоком текли и многочисленные пассажиры. Среди них были и серпийцы, вернувшиеся с соседних планет, и туристы из союзных миров, прилетевшие на экскурсию. Стриж аккуратно влился в поток последних сразу за группой большеглазых темнокожих существ, напоминавших скорее очень крупных птиц, чем людей. На лицах у них были закреплены маски для дыхания: очевидно, серпийский воздух не совсем подходил иномирным гостям. Идя вслед за ними, Стриж через пару минут оказался на главной площади города Красто.

«Птицы» тут же восторженно заклекотали, но визор их восторга не разделял. За последние четыре года он повидал уже несколько десятков серпийских городов, и некоторые из них были намного, намного красивее совершенно обычного на вид Красто. Стриж на мгновение замер посреди площади, прикидывая, куда ему направиться дальше, и обвёл взглядом уже ставший привычным пейзаж. Вправо, влево и прямо от ворот бортодрома уходили чёрные полосы улиц, остальное пространство занимали белые дома разной высоты и ширины с идеально ровными стенами и скруглёнными углами, казавшиеся гигантскими пальцами, которые какие-то великаны высунули из-под земли. Окна в этих домах состояли из сплошного стекла, которое было вставлено вровень с уровнем стен, чтобы не нарушать гладкость поверхности зданий. На большинстве построек тут и там виднелись таблички, призванные завлекать туристов в различные центры обмена и другие места, владельцы которых очень любили энпласы, а больше них – только неприлично много энпласов.

Стриж таким богатством похвастаться не мог, поэтому обогнул ещё одну группу туристов, едва не наступив на чьи-то длинные волосы, и по центральной из трёх улиц побрёл в сторону окраины города. В животе громко заурчало, когда рядом с визором прошли две бытовщицы, уплетавшие из картонных контейнеров пресную лапшу с кисло-сладким соусом. Чтобы отвлечься, Стриж перевёл взгляд наверх. Белое небо над городом постепенно тускнело, и хотя дневное светило Лишеси ещё не успело скрыться за горизонтом, его настойчиво гнало туда поднимающееся с другой стороны Фаошеси. Если бы не тёмные очки, Стриж мог бы увидеть, как медленно наливается красным мир вокруг, но с тех пор как он обрёл способности визора, диапазон доступных цветов для него сузился до чёрно-белой палитры.

Спустя двадцать минут Стриж покинул центральные районы города. Туристы теперь попадались всё реже, а вот серпийцев вокруг стало значительно больше. Подойдя к одному из центров обмена, парень пристроился в конец длиннющей очереди из таких же, как он, освободившихся после долгого рабочего дня и очень голодных людей. Очередь продвигалась медленно, но это, напротив, был даже плюс. Полчаса в дороге, пятнадцать минут здесь, ещё где-то часик-другой можно убить на еду…

Практически наугад выбрав с прилавка картонную упаковку, Стриж плюхнулся за обшарпанный столик. Ножки расшатанной табуретки опасно заскрипели под довольно маленьким весом визора. Стриж поставил на стол выменянную еду – как оказалось, он взял на ужин зернистую сладкую кашу, – и, сняв очки, взглянул на хлипенький предмет мебели. Как он и думал, энергия табуретки оказалась грязно-белой, ближе даже к серому. Владельцу бы позаботиться о новой, а то так и копчик себе отбить можно.

Проверив на всякий случай и еду, Стриж принялся за ужин. Голод, ревущий внутри, требовал немедленно закинуть в себя всё содержимое контейнера, а потом взять ещё добавки, и чтобы непременно с горочкой… Однако разум говорил о том, что энпласов на вторую порцию нет, да и если съесть всё сразу, то у Стрижа уже не будет видимой причины продолжать сидеть здесь, и сердитая бытовщица, драящая пол в углу зала, тут же выставит его прочь. Поэтому визор заставил себя наслаждаться каждым зёрнышком довольно скудного ужина. Когда от всей порции каши осталось где-то четвертинка, Стриж нехотя отложил вилку в сторону, делая вид, что пока наелся, и со скучающим видом принялся рассматривать горожан у прилавка.

На самом деле, конечно, иметь способности визора было не так уж и скучно. Там, где для всех был просто центр обмена, Стриж видел белые пятна энергии столов и табуреток и цветные – людей. Ему нравилось иногда наблюдать за тем, как яркие оттенки сменяют друг друга, когда одни люди, дождавшись своей очереди, подходят к прилавку, а другие, обменяв товар, уходят прочь. Фиолетовые, синие, жёлтые, красные, розовые, серые, даже почти чёрные… И ни одного повторяющегося оттенка! Каждый человек обладал своим собственным, уникальным цветом. Правда, от такого разнообразия довольно быстро начинало рябить в глазах, и именно поэтому многие визоры, едва открыв в себе способности, тут же спешили заглушить их чёрными очками.

Впрочем, в этот раз Стриж и сам не заметил, как увлёкся калейдоскопом красок перед собой, и очнулся только тогда, когда его резко двинули в плечо. На тёмно-серой энергии визора отпечатался блёкло-оранжевый след.

– Ты доедать будешь, парень? – проворчала бытовщица. – Мы через пять минут закрываемся!

Стриж, спохватившись, снова надел очки. В окне слева от него и в самом деле уже нельзя было разглядеть ничего, кроме отражения столов и табуреток, стоявших в зале. Коротко поблагодарив угрюмую женщину, визор поднялся со своего места и направился к входной двери.

– Э, а каша? – донёсся вслед ему недоумевающий возглас.

По нескольким улицам, наиболее ярко освещённым белыми фонарями, Стриж за пятнадцать минут добрался до нужного ему здания. Тридцатиэтажное сооружение возвышалось над районом подобно дереву-листотрясу среди низкорослых ливвий. Возле входа в единственный подъезд был припаркован чёрный энергомобиль с затемнёнными стеклами. Стрижу не нужно было проверять номера или снимать очки, чтобы узнать, чей он. Те, кого все серпийцы считали его родителями, уже ждали парня в квартире.

Скоростной лифт доставил Стрижа на самый верхний этаж. Здесь была только одна дверь. Стриж, затаив дыхание, приблизился к металлической створке и коснулся дверной ручки. Встроенный сканер энергии распознал в нём жильца квартиры, и замок двери щёлкнул.

Стриж, стараясь не издавать лишних звуков, вошёл в тёмный коридор. Лампочка под потолком тут же зажглась, среагировав на движение. Стриж увидел знакомые ему шкаф для верхней одежды, табурет и выставленные в два ряда пары обуви. Непривычным был только один предмет – большая матерчатая сумка, валявшаяся прямо посреди коридора. Стриж, не сводя с неё недоумённый взгляд, скинул с ног ботинки и поставил их к другой обуви. В этот момент в коридоре появился высокий мужчина с лохматыми тёмными волосами и едва заметной щетиной на лице. Увидев Стрижа, он процедил:

– Явился, наконец, – и бросил на пол ещё одну сумку, набитую вещами.

– А что происходит? – Стриж очень хотел, чтобы вопрос прозвучал властно и требовательно, но вышел только сиплый вздох.

– Мы уезжаем.

– Как, сегодня?! – опешил парень. – Но мы ведь договаривались…

– Мы и так уже слишком долго в этом городе, – перебил его мужчина. – Собирай вещи, выезжаем через час.

И он снова скрылся в комнате, откуда тут же послышался его резкий голос: мужчина приказывал кому-то «пошевеливаться».

Перепрыгнув через сумки, Стриж прошёл по коридору вслед за хозяином квартиры и очутился в той же комнате. Ещё утром в ней царил порядок, но теперь вещи были вывалены из шкафов и комода прямо на пол, и мужчина, державший в руках большой чёрный рюкзак, не глядя и даже не стараясь сложить своё имущество аккуратно, одну за другой закидывал вещи внутрь.

– Почему сегодня? – недоумённо повторил Стриж. – У меня же Посвящение только завтра!

– Да пройдёшь ты своё Посвящение! – бросил через плечо мужчина, с силой заталкивая в рюкзак скомканное платье. – Илена, быстрее, прошу тебя, мы уже опаздываем!

Из кухни показалась стройная светловолосая женщина средних лет, державшая в руках коробку с посудой.

– Фрио, её в коридор ставить? – безэмоционально спросила она, будто и не заметив, что в квартире появился ещё один человек.

– Да-да, конечно, – раздражённо отозвался Фрио. – Стриж, не стой просто так! Обмениватели придут через час, нам надо успеть освободить квартиру.

– Но я не хочу уезжать! – воскликнул парень. – Я уже всё спланировал здесь и…

– Да кому ты сдался! Очисти свою комнату и хоть на другой конец плоскости, не держу!

Стриж не поверил своим ушам.

– Ты меня выгоняешь?

Фрио тяжело вздохнул и повернулся к парню, посмотрев на него как на самого последнего энерговыродка.

– А что ты мне предлагаешь? Дождаться с тобой Посвящения и сидеть на нём, мило улыбаясь, будто мы одна семья? Ну уж нет! Я сделал для тебя всё, что должен был сделать, чтобы ты не подох раньше времени. Дальше разбирайся сам!

И Фрио вновь отвернулся, чтобы застегнуть рюкзак с вещами.

– У нас был договор, – тихо произнёс Стриж, – что я могу ночевать в квартире до тех пор, пока не настанет день Посвящения. И этот день – завтра.

– Не повезло! – бросил Фрио, отдавая рюкзак вернувшейся из коридора Илене. Женщина забрала его и, даже не взглянув на Стрижа, снова направилась в коридор.

– Видишь ли, как получилось, – продолжил мужчина, – мы целый месяц искали для квартиры новых владельцев. И именно сегодня нашлись обмениватели, которые готовы сразу заселиться в дом. Такой шанс не упускают.

– Но где мне ночевать?

– Не моя проблема, – развёл руками Фрио. – И кстати, если это был намёк на энпласы, то он не сработал. У нас с Иленой средств на переезд в обрез, самим приходится во многом себе отказывать!

Стриж молча посмотрел на то, как Фрио укладывает в очередную сумку свою рабочую униформу – десяток новых чёрных комбинезонов разводчика, – коротко фыркнул и, резко развернувшись, направился в комнату, которая была отведена ему здесь после последнего переезда.

Ворвавшись внутрь, Стриж громко хлопнул дверью – и, прислонившись к ней спиной, медленно сполз на пол. К горлу подступил горячий, твёрдый комок, из глаз брызнули слёзы. Стриж попытался смахнуть с кожи солёные капли, но из-за очков сделать это было не очень удобно. Сняв очки, визор положил их на пол рядом с собой.

Положение было – хуже некуда. Впрочем, где-то в глубине души Стриж давно подозревал, что так будет: их с Фрио жизненные ценности были прямо противоположными, и если Стрижу даже в голову не могло прийти, каково это – выставить человека на улицу посреди ночи, – то Фрио не только мог подумать, но и вполне успешно сделал это только что.

За дверью послышались тихие шаги Илены, шедшей мимо комнаты визора на кухню. Стриж шмыгнул носом и, кое-как утерев слёзы злости, медленно поднялся на ноги. Нужно было собирать вещи. Обведя взглядом комнату – всё вокруг было ярко-белым, словно он попал внутрь Лишеси, – Стриж направился туда, где, как он помнил, всегда стоял шкаф.

Потянув за ручки – их энергия была уже достаточно тусклой и заметно выделялась на белом фоне, – Стриж распахнул дверцы шкафа, и его взгляду открылось пустое однотонное пространство внутри. Это было странно: ещё утром, уходя на бортодром, парень самолично копался в вешалках со своей одеждой и, помнится, даже вытащил несколько из них, чтобы получше рассмотреть вещи, которые он собирался надевать. Теперь же вешалки лежали неровной кучей на одной из полок, – это Стриж тоже понял по очертанию пятен их энергий, – усеянные жёлтыми «отпечатками» какого-то человека. Визору, несколько лет кряду прожившему под одной крышей с Фрио и Иленой, нетрудно было догадаться, кто именно заглядывал в его шкаф.

Стриж захлопнул дверцы и более пристально оглядел комнату. Отпечатки Фрио обнаружились и на прикроватной тумбочке, и на подоконнике, и на стуле, который мужчина придвигал к шкафу, чтобы снять с верха матерчатую сумку. Стриж даже удивился тому, с какой тщательностью Фрио собрал по всей комнате его вещи. Удивился – и разозлился ещё больше. Ну почему именно он? На Серпи ведь живут десятки тысяч шестнадцатилетних парней, почему именно ему достался в «отцы» такой энерговыродок?!

Развернувшись, Стриж ударил ногой по стулу, стоявшему рядом с кроватью. Тот отлетел к двери, с грохотом ударился о закрытую створку и упал вниз. Прямо на энергозащитные очки, про которые Стриж в порыве эмоций совсем забыл. Раздался тихий, но отчётливый треск. Стриж замер и медленно обернулся.

– Что там происходит?!

В коридоре послышались быстрые шаги. Стриж подошёл к двери и, наклонившись, вытащил из-под стула свои очки. Это был единственный предмет, энергию которого визоры видеть не могли из-за особенностей материала, использовавшегося при изготовлении, а потому Стриж хорошо разглядел перекосившиеся от удара дужки и трещину, которая образовалась на правой линзе, разделив её наискосок на две почти одинаковые половинки. Визор кое-как выправил дужки обратно и надел очки. Мир снова окрасился в оттенки серого, но теперь сквозь трещину еле заметно просачивался белый свет. Стриж недовольно поморщился, но повернуть время вспять и отменить полёт стула через полкомнаты было невозможно. Придётся привыкать: заработать на новые очки он теперь сможет очень нескоро.

– Это ещё что такое? – воскликнул Фрио, врываясь в комнату. – Я же велел тебе собирать свои вещи, а не раскидывать чужие!

Ничего не ответив, Стриж подобрал с пола возле кровати сумку со своей одеждой, собранную мужчиной, и, по-прежнему храня молчание, подошёл к двери, однако Фрио не дал ему выйти. Перегородив рукой проход, мужчина зашипел:

– Сначала подними стул, энерговыродок!

– А то что, обмениватели откажутся сюда заселяться? – фыркнул Стриж и, поднырнув под руку мужчины, направился сквозь квартиру в прихожую.

– Ну-ка вернись! Стой, кому я сказал!

– То уходи, то вернись… Плоскостями ты так же «умело» управляешь? – отозвался Стриж, начиная обуваться. Матерчатая сумка слегка мешала движениям, и парень крепче прижал её к себе, чтобы не потерять то единственное, что он хотел сохранить после четырёх лет жизни с так называемыми родителями.

– Мы не договорили, – прошипел Фрио, появляясь в коридоре. – Ты что это, возомнил себя самым умным? Это не твой дом, и ты не имеешь права делать в нём всё, что заблагорассудится, а потом просто так уходить!

– А ты не имеешь права выгонять меня на улицу вопреки нашему договору, но почему-то делаешь это, – парировал Стриж.

– Да ты мне по гроб жизни должен быть благодарен за всё, что я для тебя сделал! После того, что ты тогда натворил, ни одна нормальная семья не взяла бы тебя к себе!

– Значит, ты признаёшь, что вы не нормальные? – хмыкнул визор и, увидев, как резко побагровел мужчина, выскочил на лестничную клетку.

– Ах ты ж… – начал было Фрио, но остаток фразы заглушила захлопнувшаяся входная дверь.

С чувством выполненного долга Стриж отряхнул руки от невидимой грязи и, перехватив сумку с вещами на плече, отправился вызывать лифт. Пожалуй, куратор Джок был прав, когда спешил отправить его восвояси. Последний день практики действительно стал для Стрижа настоящим праздником. И пусть многие подростки говорили, что Посвящение означает конец свободной жизни, Стриж знал: для него она, наоборот, только начинается.