Небо ждёт. Притча о будущем

Знаю твои дела,

Ты не холоден и не горяч.

О, если бы ты был холоден или горяч!

Но ты тёпл, а не горяч и не холоден.

Откровение Иоанна

ПРОЛОГ

– Кто этот человек? Он что, не слышал приказа?! Я спрашиваю: кто этот человек? – в тихой ярости проговорил генерал-майор Акимов.

Пару секунд назад капеллан Александр отвернулся от него и зашагал по оплавленной чёрной развороченной пустыне, которая ещё полчаса назад была оживлённой улицей, оставляя позади полосу оцепления и крики полицейских в спину. Капеллан опустил монитор шлема, активировал систему «Следопыт» и внимательно сканировал каждый сгоревший магнекар в надежде найти хотя бы трупы тех, у кого в тканях сохранились неповреждённые ДНК. С верхних этажей ещё стекал оплавленный металл, застывая в причудливых сталактитах.

Дойдя до противоположной полосы полицейского заграждения, он остановился и присел рядом с носилками, где лежали накрытые полиэтиленом обгоревшие тела. Оглушительно ревели сирены реанемокаров, куда грузили выживших. Капеллан услышал крики и перевёл взгляд на пролом, образовавшийся в момент взрыва на месте живописной арки под высоткой. К его стене прижались бойцы спецподразделения «Гамма». Капеллан подошёл к крайнему из них.

– Боец Гео, что у вас? – быстро спросил он.

Боец стремительно обернулся. Увидев Александра, безрадостно выдохнул и указал куда-то вперёд и вверх.

– Капеллан, у нас стрелок. Кроет пространство сквера. Это один из них. Снять не можем: он забаррикадировался на шестнадцатом этаже, прикрылся заложниками. Возможно, нижние этажи минированы.

– Крыша?

– Крыша рабочая, ждём вертушку. Но…

– Что? – Капеллан насторожился, увидев сильную боль в глазах бойца. – Говори!

– Квадролет будет на точке через шесть минут. За это время он добьёт Нильса…

– Нильса?..

Капеллан тяжело задышал и сделал шаг, чтобы ринуться вперёд, но Гео тут же схватил его за плечо.

– Не высовывайтесь! Ему уже ничем не помочь. Сочувствую вам, капеллан…

Глаза капеллана расширились, он сдавлено застонал, вырвался и бросился вперёд.

– Не надо, капеллан!! – завопил Гео вслед.

Александр достиг первого номера боевого построения, вжался в стену рядом и бросил взгляд туда, куда целился боец.

Его пробила дрожь: на открытом пространстве всего в нескольких метрах от разрушенной арки, под которой затаилась штурмовая группа, в маленьком сквере между серыми небоскрёбами он увидел бойца с простреленными руками и ногами, прижавшегося спиной к черногранитной расколотой стеле. Он судорожно дышал, захлёбываясь воздухом; лицо было таким белым, что даже просвечивало сквозь измазанный кровью проекционный монитор шлема; кровь из ран заливала белый мрамор постамента стелы, и липкими, тягучими, каплями, капала на ступеньки, ведущие к ней.

– Бронежилет!! – закричал Александр.

– А-а-атставить, капеллан! – рявкнул из ядра боевого построения командир штурмовой группы. – Переговоры с этой мразью бесполезны, он не только террорист, но и предатель! Стикс всегда был сумасшедшим, и хоть среди нас полно таких, но кто мог подумать, что эта мразь предаст боевое братство?! На какие чувства в нём хотел опереться Нильс?! Он уже не человек! Нильсу было приказано не выходить – он нарушил приказ и получил своё!

Александр в сильном волнении обернулся к нему:

– Нильс всегда надеется на человека до последнего, и благодаря этому он спас сотни! Он – наш лучший переговорщик, Линкс, вы обязаны были его прикрыть! Я сказал: бронежилет мне!

– Не сходи с ума, капеллан!! – ещё громче заорал Линкс. – Хватит с нас потерь!!

– Ты живого списал в потери?! Бронежилет! – твёрдо повторил Александр. – Иначе я выйду без него!

Командир группы грязно выругался и проговорил:

– Гео, дай ему бронник… Им же на всё наплевать! Они же – жертвенные и бессмертные!

Облачившись в бронежилет, Александр вышел из-под арки, держа руки за головой. Он поднял глаза и легко нашёл полуприподнятую створку окна, из которой на него чёрной смертью… целился ствол. Не отрывая от него глаз, капеллан медленно опустился на колени. Раненый боец слабо приподнял лицо и еле слышно прошептал:

– Зачем, капеллан?.. Со мной – всё…

Несколько секунд тишины, нарушаемой лишь предсмертными хрипами истекающего кровью бойца и ревущими с параллельной улицы сиренами. Вдруг на руке капеллана завибрировал передатчик психоэмоциональной и вербальной связи. Александр содрогнулся от ужасной несвоевременности вызова и стиснул зубы в адовом напряжении. Псифон требовательно вибрировал, сотрясая руку, но он продолжал стоять на коленях, не принимая вызова. Вдруг грянул выстрел. Пуля обожгла руку, оставила по касательной кровавый след. Капеллан дёрнулся, вскрикнул от боли, но продолжал удерживать руки за головой.

– Прошу вас… капеллан… – голос бойца угасал.

Псифон продолжал разрывать тишину. Ещё выстрел. Вторая пуля также чиркнула по той же руке. И капеллан понял. Он опустил руки и принял вызов.

– Удивлён, капеллан? Признаться, я тоже. Зачем ты пришёл? – спросил насмешливый голос. – Ты же понимаешь, что живым отсюда теперь не уйдёшь. Мне платят за каждую голову, и что, разве перед тобою дурак, который упустит свою выгоду? Вы же идёте под пули вереницей, как лемминги! Вас убивать – даже не спортивно! Ты что, думаешь, я не уважаю Нильса? Да я ему благодарен за честный обмен пленными на Катане. Он же – блаженный! Я бы даровал ему жизнь, но, как ты понимаешь, не сегодня. Сегодня у меня просто нет выбора.

– О, Боже… Стикс… – тихо проговорил Александр. – Ради всего святого…

– Ради чего?!– Несколько секунд смеха взахлёб. – Ради святого?!

Капеллан медленно снял шлем и поклонился до самой земли. В душу опустилась тишина, и в этой тишине он одними губами проговорил:

– Прошу тебя… дай мне сего странного… его матерь на кресте видала… и рыдала… по-матерински восклицала: увы мне, чадо моё… увы мне, свет любимый мой…

После ощутимой паузы злой голос произнёс:

– Ты что, сюда под трансами пришёл?

Дыхание Нильса становилось слабее, он дышал всё реже, и капеллан вздрагивал, принимая в себя каждый его вздох как последний.

– Так ты пришёл просто за ним?! Я думал, ты гораздо умнее, и это в тебе ценил. Но чтоб вот так! просто! подарить мне! свою жизнь?! И за кого? За покойника?! У него шесть пулевых! Он не протянет и минуты!

– Прошу тебя, Стикс… – прошептал капеллан. – Дай мне его… Ради Христа… Я… я вернусь к тебе… Я отдам тебе свою жизнь…

– Вернёшься ко мне?! Почему, капеллан?! – закричал голос. – Я же знаю, ты не сумасшедший, тогда почему?!

– Войди со мной в пси-отношения, Стикс,– проговорил Александр, – и ты поймёшь, почему…

Он перевёл псифон в режим пси-отношений и через мгновение почувствовал всё то, что переживал Стикс: страх смерти и всё ещё живой, но глубоко сокрытый священный трепет, дерзкую браваду и мучительное отчаяние. Капеллан знал, что почувствует в нём Стикс: горестное сопереживание ему и беззвучную молитву, неизъяснимую любовь к умирающему другу и обволакивающую светлую тишину.

– Стикс… ты всё ещё человек… – прошептал Александр.

Стикс тяжело задышал.

– «Иной не в силах освободиться от собственных цепей, однако друга своего спасает». Так вроде сказал известный нам обоим Ницше, – проговорил севший голос в псифон. – Я верю тебе… Забирай его… ради своего Святого…

Капеллан поднял голову и пронзительно посмотрел на окно.

– Благодарю тебя, – тихо произнёс он, медленно встал, сделал пару шагов и опустился перед Нильсом. Тот открыл глаза и из последних сил прошептал, выплёвывая кровь:

– Я этого… не забуду… святой отец…

Александр взвалил раненого на плечи, почувствовал, как в смертельной агонии забилось тело, и быстро понёс к арке.

Вдруг прозвучал выстрел. Александр на секунду остановился, как споткнулся, быстро обернулся и глянул на окно. Но стреляли не по ним, ствола в окне не было. Под изумлёнными взглядами бойцов отряда «Гамма» капеллан бросился к реанемокарам и только услышал за спиной по громкой связи на груди у Линкса:

– Объект застрелился. Миссия выполнена, террористы уничтожены.

ГЛАВА 1. ТОЧКА БИФУРКАЦИИ

Я проснулся. Хотя нет… я просыпался! Мой разум ещё был в плену сновидений, когда я сквозь сон вспомнил: мне сегодня двадцать пять, и сон, рассечённый этой мыслью, стремительно растворился. Я открыл глаза и вернулся в реальность.

Было раннее утро, ещё слишком рано, чтобы вставать в первый день своего отпуска. Но мне – двадцать пять! Это же просто фантастика – я прожил ровно четверть века! Да-а… как-то немного странно думать об этом. Я пялился в потолок и медленно перебирал в голове события моей жизни от недавнего времени, уходя всё дальше и дальше в прошлое, до самых первых воспоминаний. Много их было или мало для моих двадцати пяти лет жизни? Не знаю, мне не с чем сравнить.

А вообще всегда удивляло, что было время, когда меня не было. Всегда казалось, что этот мир появился вместе со мной и только ради меня. А ещё я всегда удивлялся: почему Я – это именно Я, а не кто-то другой. Как так получилось, что моё Я смотрит вот через эти глаза и передвигает вот эти странные ноги? Почему вдруг моё Я обрело жизнь в этом месте, а не в каком-нибудь другом? Эти вопросы всегда во мне тлели, но сегодня просто жгли огнём.

Наконец я встал. Мучительно чего-то хотелось. Такое странное и противное чувство, ведь я не знал, чего.

«Возможно, – подумалось мне, – я просто хочу чуда, как в детстве, когда дарили то, что желал весь год. Может быть, я жду подарков и поздравлений?»

Я понял: а вот и нет. Я хочу чего-то большего. Я действительно хочу чуда, но какого-то другого, неожиданного, непредсказуемого. Сердце забилось – да! Я предвкушаю тайну! Мне сегодня – двадцать пять! Сегодня я буду думать и размышлять, и разгадаю тайну, почему я – здесь и почему – сейчас.

Охваченный внезапным волнением, я быстро оделся в спортивный костюм и направился к выходу.

Быстрой трусцой я бежал по дорожке, а навстречу холодный ветер бросал остатки дождя, который лил всю ночь. Было ещё рано, слишком рано, чтобы кому-нибудь, кроме меня, пришла мысль в этот час и в такую погоду выйти на улицу просто так, а не по какому-нибудь неотложному делу. Но я бежал, как будто меня подстёгивала суровая необходимость. Мне так легче было думать, и я просто летел по ухоженному парку мимо мокрых скамеечек, мимо редко посаженных деревьев и стриженных зарослей кустарника, с головой погружённый в себя. Под спидджамперами ритмично пружинило красное покрытие бегового трека.

Парк кончился, дорожка вывела на набережную реки. Я подбежал к чёрному металлическому ограждению и затормозил, ударившись о мокрые перила и схватив их руками. Я сильно устал и раскрытым ртом глотал ледяной утренний воздух, раздувая грудь. Дыхание успокоилось, но я не выходил из внутреннего диалога с самим с собой. Хотя разве это был диалог? Я всё время только и спрашивал себя: зачем да зачем? Но не давал никаких ответов. Потому что как раз ответов-то у меня и не было.

Я почему-то вспомнил, как однажды мне задали вопрос: «В каком времени ты хотел бы оказаться: в прошлом, настоящем, или будущем?» И я тогда подумал: ну, что хорошего в настоящем? Да ведь ничего. И существует ли вообще настоящее? Может, это просто переход между прошлым и будущим? И как в нём вообще быть? Его и не ухватишь. Вот только что эти два шага моего пути по этой дорожке были будущим, теперь они в прошлом.

Ну, а что с прошлым? Прошлое – прошло. Что было – всё известно, причём известно, что не так-то хорошо всё и было. Хочу ли я туда? Пожалуй, нет. Но вот только будущее…

Я посмотрел в небо. Будущее так же манит, как небо. Оно – тайна, надежда, в нём есть потенциал, в нём – моя воля: оно будет таким, каким я захочу. А я захочу только великого будущего. Это – несомненно! Именно сейчас, быть может, именно здесь и сейчас оно вершится, оно замышляется и через мгновение начнёт свершаться, переворачивая всю мою жизнь.

Но… стоп! Разве жизнь моя такова, чтобы я хотел её перевернуть?

И тут я понял, что так угнетает меня. Это – отсутствие в моей жизни новизны, и тоска по ней, и скука. То есть раньше, конечно, новизна была. Там, в детстве. Тогда каждый день сулил что-то новое. Это было и хорошо, и плохо. Потому что только ты, ребёнок, понял, как справляться с какой-то трудной для тебя ситуацией, и тут – бац! – и жизнь тебе показывает другую грань, другой нюанс только что решённой тобой проблемы, который начисто перечёркивает весь твой наивный детский опыт. И опять нужно пробовать, опять проходить через ошибки и потери, пока уже и это не станет чем-то привычным, обыденным. Хм… Только до тех пор, пока жизнь не подкинет снова что-то новое.

Так вот… Всё новое закончилось, когда мне стукнуло двадцать два. Для меня больше не было новых ситуаций, новых впечатлений, новых переживаний, новых удивлений. Всё новое просто казалось таковым, а на поверку оказывалось хорошо забытым старым. Но самое дрянное, что это таинственное будущее, когда приходило его время, оказывалось как две капли воды похожим на настоящее.

Не верите? Тогда спросите меня, что будет завтра в восемь утра? Не нужно быть ясновидящим, чтобы ответить: завтра ровно в восемь прозвенит мой проклятый будильник! А что будет в восемь утра через неделю? А через год?

Будущее разочаровывало. Имеет ли смысл вообще ждать будущего? И куда мне деться, если моё будущее такое же пустое и тоскливое, как и моё настоящее?

Ну вот, наконец, время отпуска позволило мне додумать до конца очень важную мысль, которую я не мог додумать в водовороте суеты и пустых дел, но то, до чего я додумался, меня не обрадовало. Внутри всё взбунтовалось против этой мысли. Мои глаза жадно искали опровержения! Я взглянул налево, на вечно мерцающее зарево космопорта, но быстро отвёл глаза, настолько оно надоело. Я перевёл взгляд на реку, дно которой было выстлано зеркальное покрытием, отражающим низкое серое небо, мою перевешенную через перила фигуру и множество больших и малых рыбок. Казалось, они сновали прямо по небу.

Нового не было. Ничего.

Поднялся ветер. Я стремительно отвернулся от реки и прижался спиной к мокрым перилам. Что мне делать? Куда идти? Я был как потерянный. Домой? И что же? Как я встречу дома этот мой новый День рождения? Вполне вероятно, так же, как и прошлый. Я знаю всех тех, кто войдёт со мной в пси-отношения, и кто просто напишет, и кто обещал прийти и не придёт. А это значит, что день – не новый.

Как это страшно: каждый миг моего будущего похож на моё прошлое и настоящее… Но сегодня я сломаю это.

Псифон на запястье завибрировал, но я отключил его, потом торжественно поднял голову и огляделся, выбирая свой путь. Свой новый путь. Я вглядывался в знакомые очертания местности, ища глазами в этом пространстве дверь в Тайну… хотя бы зацепку! Но ветер раскачивал деревья, шумя листвой, и было пусто… Так на душе было мёртво и пусто! И я не выдержал и закричал во всё горло:

– Ты!! Я обращаюсь вообще-то к тебе!! Тайна!! Если ты есть на этой проклятой земле, прошу, отзовись!! Смысл моей ничтожной жизни, прошу, яви себя!! Если моё существование для чего-то нужно, прошу, скажи, зачем я существую?! Потому что, если незачем, то зачем мне существовать завтра?! – На последний словах мой голос охрип и сорвался.

Я замер… Я реально ждал ответа! Да! Я всерьёз ждал ответа здесь и сейчас, потому что я только что пошёл ва-банк, я только что поставил на карту всё!

Через какое-то время, я понял, что стою как ненормальный с раскинутыми руками, запрокинув голову в небо. Я уронил руки, взгляд опустил в ноги.

Никто и ничто не ответило мне. И я пошёл…

не поднимая глаз…

не разбирая дороги…

попал в кусты…

продрался сквозь них…

Постепенно я выдохнул. Ну, ничего. Ну, если нет ответа… а что я, собственно, ждал? Даже смешно. Я вслух рассмеялся каким-то неискренним, злым смехом, ещё раз выдохнул, оторвал взгляд от земли и пошёл быстрее в том же направлении куда шёл, куда-то в парк.

Выйдя на какую-то клумбу-лужайку, я заметил, что на её противоположной стороне у кустов под раскидистым деревом кто-то лежит, как будто человек. Это было неудивительно. Каждый вправе вести себя так, как хочет. Но что-то тут не так. Уж больно холодное утро и, похоже, если человек в изменёнке, то запросто мог переохладиться. Но моё ли это дело? Сколько я видел трансонариков и всегда брезговал к ним подходить. Их вид уберегает меня от желания начать употреблять, хотя… кто знает, от какой пустоты они сбегают в нереальность, которую генерирует их изменённое сознание? Я грустно усмехнулся. Нет, это не моё дело. Я всегда обходил их стороной.

Тут я себя поймал на слове «всегда». Я всегда обхожу их стороной. Но сегодня же особый день! Сегодня – всё новое! Эта мысль меня так обрадовала, что я спешно направился к человеку быстрыми шагами.

Приблизившись, я похолодел. Передо мной лежал молодой парень, то ли ровесник, то ли даже младше. Я не мог точно определить его возраст. И внешность у него какая-то странная: было в ней что-то аристократическое. Я думал, что такие лица остались на портретах прошлых веков, таких не бывает. Хотя вокруг много красивых лиц, но это было другое: в нём сочетались какая-то мягкость, чувственность, благородство… и страдание.

Он лежал на спине, вытянувшись в струну, руки в застывшей судороге прижимали к груди небольшой бэгбэк. Лицо бледное, губы синюшные. На левой скуле краснел след, как от удара. На парне была только темно-синяя туника с длинными рукавами и капюшоном, на шее небрежно намотан шарф. И даже без верховика, что странно выглядело в такую погоду. Поношенные в приличных пределах джинсы, поношенные, видавшие виды спидджамперы. И, похоже, он уже не дышал.

Мироздание отозвалось, но как-то странно. Новизна моего дня заключалась в том, что с утра я нашёл труп.

Ну, ладно, и на том спасибо. Настоящих трупов я ещё никогда не видел.

– Да, парень, – вслух сказал трупу я. – Не повезло тебе. От чего ты сбежал? Не от того ли, от чего хочу сбежать я? Может быть, ты даже и мудрец из мудрецов, что раньше меня о жизни понял всё и не стал продолжать это фарс? Я всё понял в двадцать два. Наверное, сейчас тебе столько же. Что же я сдохнуть-то тогда не догадался?

Вдруг пальцы, сжимающие бэгбэк, вздрогнули, как будто по ним прошла судорога. Моё сердце забилось. Он ещё живой? Превозмогая ужас и брезгливость, я легонько пнул его ногой. И вдруг он медленно открыл глаза.

Он смотрел на меня. Такого взгляда я у людей не видел, потому что у людей глаза пустые, по ним обычно ничего нельзя понять. А тут… несколько мгновений глаза в глаза, и я что-то понял о нём. Он был какой-то… чистый! Хотя, что это значит, я не понимал. В нём была доброта и какая-то сила. И ещё ему нужна была помощь. В его глазах было много боли.

– Слушай, парень, держись! – сказал я, трясущимися руками включая на запястье псифон. – Сейчас вызову помощь!

Глаза парня расширились и омрачились страхом, брови страдальчески изломились.

– Не надо? – переспросил я.

Что же? Я ошибся? Не так он и невинен, раз не хочет в больницу. Что он там сжимает в руках?

Я решил настоять.

– Послушай, твои дела плохи. У тебя синие губы. А это говорит о том, что перебои с сердцем. Скорее всего, у тебя переохлаждение. Всё это может плохо кончиться.

Парень опустил глаза на бэгбэк.

– Возьми… – еле слышно, сквозь стиснутые зубы выдавил он.

Я наклонился и медленно вытащил бэгбэк из его сжатых пальцев. Похоже, что парень не владел руками, потому что пальцы не отпускали. Мне пришлось несколько раз сильно потрясти, чтобы стряхнуть их.

– Открой… правый… – с таким же усилием выдавил он.

Я нащупал слим правого кармана и открыл. В нём очень аккуратно в специальных мягких креплениях располагались четыре ампулы и шесть автошприцев. Я медленно перевёл глаза на парня.

Ясно. Всё-таки он – трансонарик. Что странно, парень в моих глазах мог читать так же, как и я в его. Он еле заметно качнул головой и одними губами произнёс:

– Читай…

Я аккуратно вытащил одну ампулу и прочитал, что было написано на ней. И тут до меня дошло, что у этого парня с собой профессиональный реанимационный комплект, одна из последних разработок, доступных пока только для армии. По моим расширенным глазам парень понял, что я понял.

– В спину… – прохрипел он.

Я задрожал. Я ещё никогда не делал уколов, мне делали – это да.

Я замотал головой.

– Как в спину? Вдруг не туда попаду! Давай вызовем помощь, приедут врачи, они знают, они тебе помогут!

– Не-на-до… – с надрывом выдавил парень. – В спи-ну… Пол-то-ра…

«Он точно террорист, – подумал я, – или, возможно, дезертир. Он не хочет попадаться властям. А я ему помогаю? Как это поймут? Что скажут, я – его сообщник?»

Я посмотрел парню в глаза. И вдруг понял, что взгляд его угасает.

– Про-шу… те-бя…

Эти слова, вероятно, были последними в его жизни. В конце концов, что я сомневаюсь? Похоже, он умирает, и это был его последний всплеск сил. Я, конечно, могу вызвать помощь, но он точно простится с жизнью раньше, чем она прибудет. И я решился.

– Держись, – громко сказал я ему, и на мгновенье его глаза вспыхнули надеждой и светом, а затем снова провалились во тьму.

Я упёрся в его плечо и стал переворачивать на правый бок. Тело парня странным образом было напряжено. Я как будто переворачивал одеревенелую куклу или мумию. Это было странно, страшно и противно. Его застывшие руки мешали, и я не смог перевернуть его на живот. Ну ладно, попробуем сделать укол, пока он лежит на боку.

Я приподнял край туники из какой-то нежной ткани и удивлённо застыл. Его поясницу от бока до бока опоясывали сильные ожоги. Я знал, что это был за ожог. Такой ожог могла оставить только энергоплеть, которую используют силовики для разгона демонстраций. У неё несколько режимов, различающихся по мощности. Такие ожоги могли быть нанесены на максимальной. Причём, на ткани не было ни следа. Его били по голой спине?! Тогда понятно, что с парнем. Он и так-то не выглядел здоровым и сильным, такие удары могли его убить! Может быть, его и хотели убить? Я огляделся и увидел помятые опалённые кусты, а над ними надломленную толстую ветку дерева. После взглянул на запястья парня и обнаружил на них следы от верёвок. Ничего себе… Всё, надо действовать. Немедленно.

Я нащупал пальцами слева от позвоночника место, вставил ампулу в автошприц, приставил к месту и спустил его. Потом вставил вторую ампулу во второй автошприц, установил метку на половину и также спустил его. Всё. Как мне рассказывал мой друг Санька, этот коктейль и мёртвых с того света достаёт.

Аккуратно прикрыв спину туникой, я вернул его в прежнее положение. Прошло несколько минут, и тело парня обмякло. Он глубоко задышал, на лицо вернулся цвет. Но глаза были закрыты. Вдруг его губы озарила улыбка. Слабым, очень красивым и мягким голосом он произнёс:

– Спасибо… Спасибо, что ты меня нашёл…

После этих слов парень открыл глаза и посмотрел на меня. Его глаза вновь сияли необыкновенной силой.

– Тебе нельзя здесь больше лежать, – неуверенно проговорил я. – Вставай, я тебе помогу.

Я приподнял его, перебросил его худую руку себе через плечо, подхватил и поднял. Парень, вроде, и помогал мне, но делал всё, как замороженный.

Что же дальше? Куда девать-то его? Умом я понимал, что хорошо бы теперь отвести странную находку к себе в блок, дать отлежаться, отогреть чаем. Но меня сильно смущал вопрос противозаконности моих действий, и я должен был расставить все точки над i.

– Послушай, – робея, начал я, – признайся честно, ты – террорист? За что тебя так? Почему ты отказываешься от больницы? Ты скрываешься? Тебя ищут силовики?

Парень опустил глаза, опираясь на моё плечо, с трудом передвигая ноги. Потом посмотрел в упор и сказал:

– Да, ищут. Но не силовики. Мне нельзя в больницу.

– Но что ты сделал? – насторожился я.

Ну ведь и правда, я не мог совместить этот взгляд и то, что он – преступник.

– Я не террорист, – ответил он. – Но мне нельзя в больницу. Пожалуйста, помоги мне.

Он мягко улыбнулся и просительно посмотрел мне в глаза. В сердце творился кошмар. Я понял, что струсил. Да, я действительно боялся. Почему я должен верить ему, что он – не преступник? Ведь факты говорят об обратном! Но в этом парне была какая-то тайна…

Стоп. Тайна?! Ну, конечно же! Только что я орал в пустоту, призывая тайну и, кажется, вдобавок ещё и смысл, а теперь, когда мироздание ответило, я трушу и отступаю! А зачем тогда орал-то? Ну что ж. Тюрьма за пособничество террористам – всё-таки что-то новое в жизни. Всё лучше, чем каждое утро – будильник.

Но почему я не могу ему доверять? Я решил разгадать его тайну, но для этого мне нужно больше времени.

– Если не хочешь в больницу, то пойдём ко мне. Я тут недалеко живу. Сегодня у меня День рождения. Никто не удивится, увидев меня в обнимку с пьяным другом. Даже те, кто знает, что я не пью! Хе-хе…

Было видно, что парню заметно полегчало на душе. Он быстро кивнул. Я захотел забрать у него бэгбэк, но он не отдал и закинул его за спину. Вот так вот! Я ему доверять решил, а он мне – нет. Так мы и дошли до блок-хауса.

Увидев висящую над входом камеру слежения, он остановился, затем замотал лицо шарфом до глаз и, накинув капюшон, продолжил движение.

Так-так. Меня снова одолели сомнения, но было уже поздно. На элеваторе мы поднялись на мой этаж и ввалились в жилой блок.

Я подвёл его к кровати, помог прилечь и поставил кипятиться воду. Он тихо за мной наблюдал. Наконец, я не выдержал и обернулся:

– Вопросы можно тебе задавать?

– Можно, – кивнул он.

– Как тебя зовут?

– Пити… – начал он и осёкся. – Пётр, – продолжил он. – Меня зовут Пётр. Пётр Никитин.

Ого, и фамилию доложил! Хочет внушить доверие!

– Андрей Скребников, – представился и я.

– Очень приятно, – закончил церемонию знакомства он.

– Послушай, Пётр… Я не знаю, кто ты. Если хочешь – расскажешь. Я настаивать и ломиться в твою душу не буду. Если тебе ещё что-то надо – говори, и… оставайся у меня столько, сколько тебе нужно. Ешь всё, что найдёшь. И да, мне сегодня – двадцать пять. А тебе сколько лет?

– Поздравляю, – мягко улыбнулся Пётр. – Мне тридцать один.

– Я бы не подумал… – пробормотал я себе под нос. – Ну что ж, Пётр. Можно, я буду называть тебя Петей? Петя, будь как дома. Давай сюда свой бэгбэк, держи чай, а потом тебе лучше поспать.

– Андрей, – его голос звучал всё так же мягко и как будто вкрадчиво. – Если тебя не сильно будет утруждать моё имя, то прошу всё-таки называть меня Петром и… можно тебя попросить, когда я усну… могу ли я надеяться, что ты не станешь осматривать мои вещи?

В точку попал. А я как раз хотел. Как же я тогда узнаю его тайну? И как он не любит фамильярности! Да, действительно было в нём что-то аристократическое. Такие давно уже повымерли, а новые почему-то не рождаются. Да так сейчас даже и не выражаются. Тайна…

– Хорошо, Пётр. Обещаю. Ты отдыхай. После такой травмы и такой инъекции нужен сон. Вот твой чай, пей горячим и спи. А я пойду читать поздравления.

Он принял от меня кружку с чаем, а я ушёл. Включил пневмопочту, забрал подарки. Открыл окно, впустил летучки-открыточки – одна осыпала меня блестящими конфетками и пропела поздравления тонким противным голоском. Я допил чай и вернулся в спальню. Несчастный Пётр, выпив свой чай и поставив кружку на пол, лежал на животе и спал, свесив руку с постели. Бэгбэк лежал в изголовье, он придерживал его другой рукой. Как же он, однако, переживает за него!

Если в одном кармане бэгбэк лежит реанимационный комплект, что же тогда лежит в другом? Мне будет очень непросто сдержать обещание. Пожалуй, я даже его не сдержу. Надо будет забрать бэгбэк, как только он его отпустит. Такая возможность скоро представилась. Пётр со стоном повернулся на бок, но не проснулся. Теперь бэгбэк был свободен. Я осторожно дотянулся и взял его.

«В конце концов, – успокаивал я себя, – нужно же мне убедиться, что в нём нет какого-нибудь оружия или опасных веществ!»

Я ушёл в другой отсек блока, открыл слим бэгбэк и осмотрел его. Там лежала толстая книга без каких-либо надписей на обложке. Историческая, понял я, полистав немного её. Там мелким шрифтом было подробно описано, как кто-то куда-то постоянно шёл и что-то непонятное делал. Также в бэгбэк лежала ещё одна белоснежная шёлковая туника, подшитая по краям странной, но богатой золотой тесьмой, а также два очень красиво расшитых чёрных бархатных мешочка, завязанных верёвочками.

С сильно колотящимся сердцем я развязал первый. В нём лежали небольшие кусочки чего-то… Я поднёс их к лицу и понюхал… Хлеб? Это были просто кусочки засохшего хлеба! Я удивился и снова завязал мешочек. Так… теперь посмотрим, что во втором… Я развязал верёвочку и извлёк маленькую четырёхгранную бутылочку из тёмного стекла, наполненную какой-то жидкостью. Рассмотрел её на свет. Жидкость казалась красной. Как кровь. После короткого раздумья, решился открыть бутылочку. Аккуратненько отвинтил крышечку и с опаской понюхал. Это оказалось настоящее вино! Вот это да! Как странно… Слишком мало, чтобы напиться. Так, только смочить язык. Я закрыл бутылочку, положил в мешочек и обратно завязал его. Также я нашёл тарелочку золотого цвета, рюмочку из того же металла, какую-то ложку, нож, похожий на мастерок для шпаклёвки, ещё какую-то золотую крестообразную железку и красивый, вручную вышитый платочек, со странными письменами, внутри которого было что-то маленькое зашито. Я крутил его и так, и эдак, смотрел на свет, но всё же непонятно было, что на нём написано. Вроде буквы и знакомые, но в какие слова они слагались – непонятно.

Да, вещи очень странные. Но ничего криминального… За что его стеганули-то плетью? Он что, это украл? Непохоже… Казалось, наоборот, это его ценность, а кто-то пытался её украсть. Как же теперь у него про это спросить, ведь я влез в бэгбэк без разрешения? Я осторожно вернул бэгбэк на место. Пётр так и лежал. Он спал.

Казалось, прошла уже целая жизнь, а на часах всего десять утра! Я спросил психоум, есть ли сегодня ещё сообщения. Оказалось, что есть, несколько. Некоторые отправлены ещё ночью. Посмотрим!

Первое прислали ребята, с которыми мы год назад познакомились в виртуале, когда играли в одной команде за пиратов против колонистов. Они прислали видео. Я решил посмотреть, пока готовлю. Достал из холодильной камеры упаковку салата, разрезал её, вывалил в миску, затем вскрыл прилагающийся пакет с маслом и специями, всыпал в салат и размешал. Всё. Салат готов.

Ещё у меня было заготовлено рагу. Я его быстро разогрел. Ну и, конечно, у меня был небольшой торт. Как же, День рождения – и без торта? Если никто не придёт, съем сам. Теперь же мне есть, с кем съесть. Я обернулся на Петра и вздрогнул: он смотрел на меня.

– Уже не спишь?

Он покачал головой. Мне показалось, что он смотрит на меня с упрёком, или это просто меня мучила совесть?

– Я еду приготовил, если голоден – присоединяйся!

Он промолчал. Потом попробовал подняться и со стоном снова лёг.

– Спина болит? – спросил я.

– Не сильно. Внутри всё ещё горит. Не знаю, смогу ли я поесть.

Пётр спохватился, нащупал бэгбэк и облегчённо вздохнул. Я наблюдал за ним. Он с волнением посмотрел на меня, как бы спрашивая, не брал ли? Я сделал вид, что всецело озабочен вскипающим чайником.

– Возможно, тебе нужно переодеться, – как можно более беззаботно сказал я. – У тебя есть что-то с собой?

Это была моя хитрость. Пусть сам всё расскажет.

– Нет, ничего.

Интересно, он забыл про тунику в бэгбэк?

– Ладно, я что-нибудь поищу для тебя. Ростом мы одинакового, правда, у меня телосложение покрепче, так что тебе всё моё будет велико. Но больше – это же не меньше, не правда ли?

Пётр улыбнулся и закрыл глаза. Я залез в купе, достал с полки серую тунику, снял с плечиков тёплый верховик с капюшоном, нашёл старые джинсы.

– Примите сообщение, – вдруг ожил псивойс.

– Давай! – разрешил я. – Проекцию сюда, на стену.

Появилось изображение. Это были мои знакомые с турбазы. С ними я познакомился в прошлом году, и с тех пор мы неплохо проводили время на снежных склонах. Они дружно сообщили, что в честь моего двадцатипятилетия они все сделали тату моего имени у себя на языках и, по команде, высунули их, при этом корчась и выпучивая глаза. На каждом языке было по одной букве, и можно было прочитать всё имя.

– Вот дураки, – ласковая ободрил я их. – Просто чокнутые! Спасибо, идиоты! Очень тронут!

Они ещё покорчились, поболтали высунутыми языками, потом дружно послали мне воздушный поцелуй и вышли из пси.

Смешные какие! Ну, ладно, я повернулся к Петру. Он странно смотрел на меня. Что же глаза его говорили? Не понять… Какое-то невесёлое недоумение, но непонятно, в чём его причина.

– Вот! – я протянул ему одежду. – Подойдёт?

Пётр попытался привстать, на этот раз ему это удалось.

– Спасибо, – тихо сказал он.

– Наверное, тебе нужна помощь?

– Да, буду благодарен.

«Буду благодарен». Как это прозвучало!

Я аккуратно помог ему снять тунику. Парню явно было очень больно. Я осмотрел его шрамы. Биотехнологии в уколах хорошо сработали: ожоги выглядели не такими страшными, и даже кое-где появилась молодая кожа.

– Ого! – удивился я.

– Как там? – спросил Пётр.

– Очень даже хорошо, регенерация идёт!

Я поймал себя на том, что мне всё время самому приходится инициировать разговор, и это было трудно. Всё оттого, что мне хотелось поговорить с ним о содержимом его бэгбэк, а это было невозможно. Ладно, поговорим о том, что знаем.

– Откуда у тебя с собой такие технологии? Они же только недавно появились на вооружении у армии? Мой друг служит в горячей точке, он видел такие у офицеров высшего ранга.

Пётр молча надевал мою тунику. Он не собирался отвечать.

– Ты офицер? – немного нервно спросил я.

– Нет, – твёрдо ответил Пётр.

– Служишь в армии?

– Нет, – так же твёрдо ответил Пётр.

– Откуда же тогда такие биотехнологии?

– Друзья передали… – Он немного запинался. – Знали, что может пригодиться…

Вот это да… Теперь я знаю, что у него есть друзья, которые снарядили его в дорогу, а так как ему должны были встретиться силовики с энергоплетью, то друзья дали с собой реанимационный комплект. Всё сходится.

«Это он сказал, чтобы меня проверить, можно ли мне доверять», – подумал я, потому что это была очень серьёзная информация. Попробуем ещё вопрос:

– А откуда ты идёшь?

Пётр молчал. Это я, значит, много спросил. Я подумал, что он и дальше будет молчать, но Пётр ответил:

– Я тут проездом.

Ну, и на том спасибо. Значит, он сам нездешний и шёл прочь из города. Тогда попробуем так, и очень серьёзно попробуем:

– Тебе помочь добраться до места?

Пётр вскинул на меня глаза, полные изумления, и даже привстал, но я упёрся ладонью ему в плечо и усадил обратно на кровать. Он продолжал ошеломлённо смотреть на меня. В его широко раскрытых глазах почему-то появились слёзы.

А что я, собственно, такое предложил? Пустяк! Я же в отпуске.

– Пётр, не волнуйся. Я всё придумал: сейчас мы вызовем такси, придумаем тебе маскировку… ведь маскировка тебе нужна? Так? – Он еле заметно кивнул. – Вот и довезу тебя до места.

– Я… я премного благодарен тебе, Андрей, – с неожиданным жаром вырвалось у него. – Я никогда не останусь в долгу.

– «Премного благодарен!» – хмыкнул я. – Пётр, ты так выражаешься, что я ощущаю себя во дворце на королевском приёме! Но теперь – к делу. Давай договоримся. Я понял, – а я не дурак! – что ты не стремишься мне всё рассказывать. Но мне придётся по ходу задавать вопросы. Признаюсь, я тебе не особо доверяю, да и ты мне, думаю, тоже…

– Но ты до сих пор меня не выдал. Значит, у меня есть надежда.

– Примите сообщение! – опять прозвучал псивойс.

– Давай! Сюда, на стену! – Я немного расстроился, что нас прервали.

На стене появилось изображение местами одетой незнакомой мне женщины. Томным загадочным голосом она сообщила, что видела моё изображение в обнажённом виде в комнате знакомств. Странно. Что-то не помню, чтобы я посещал это заведение в псинет, может, коллеги надо мной подшутили? А сейчас эта дама узнала, что у меня День рождения, и решила меня поздравить и подарить свои внутренние впечатления от размышления на тему интимной фантазии со мной.

Чёрт с ней. Я решил согласиться и вошёл в пси-отношения. В ту же минуту мной овладели какие-то непонятные переживания, что-то истерически-женское, совместно с эротическим. Может быть, это и было бы интересно в другой момент, но то, что творилось в моей реальности, было гораздо интереснее.

– Прервать пси-отношения! – скомандовал я.

– Сообщение прервано, – доложил псивойс. – Адресат просит по десятибалльной шкале оценить сообщение.

– Поставь пять из десяти, – машинально ответил я. Мне не хотелось обижать незнакомку. Хотя вполне могло оказаться, что это тестировали какое-то приложение для взрослых.

Пока я нежился в чужих переживаниях, Пётр начал надевать джинсы. Лицо его было как раскрытая книга души и выражало отчуждение. Ну вот, опять что-то ему не так!

– Извини, отвлекают, – смутился я. – Больше не буду пока принимать сообщения.

– Примите сообщение! – снова прозвучал псивойс.

– Не надо, – ответил я. – Позже.

– Это срочный вызов с Марса.

Я вздрогнул… повернулся к Петру…

– Извини, пожалуйста. Это – мои родители. У нас всё не просто. Я должен принять.

И сразу ушёл в другой отсек.

Это действительно были мои папа и мама. У них был обеденный перерыв, и они нашли время, чтобы меня поздравить. В качестве подарка перевёли на мой счёт большую сумму, на неё я ещё пару лет могу снимать такой же жилой блок, а может и больше. Но я старался сохранять сухое выражение лица. Да, я ещё не мог простить.

– Скоро контракт кончается, и мы будем дома! – Мама словно читала мои мысли.

– Скоро? Это через сколько лет? – спросил я.

Отец с матерью переглянулись, и мама смущённо произнёсла:

– Через пять…

– Это замечательно! – разозлился я. – Как раз отпразднуем вместе моё тридцатилетие!

– Извини, – тоном проповедника произнёс отец. – Но всё-таки ты – уже большой мальчик и знаешь, как важно самореализоваться в этом мире. Пока я достраиваю базу, мама твоя озеленила уже несколько зон, и тут вовсю проживают люди! Андрей, какое же это счастье – иметь общественно полезный труд!

Нет, папа, подумал я, если бы я знал, что значит самореализовываться, то я бы не умирал сегодня утром от пустоты. Ты сбежал от неё аж на Марс, бросив меня. Всё настолько плохо у тебя, папа, что тебе даже не страшно было бросить меня в мои двенадцать лет?

Опять откупились деньгами… Ну что ж… Придётся принять вот такую родительскую «любовь».

– Берегите себя, – сказал я, подчеркнув слово «себя».

– Извини, сынок, если что не так. До свидания!

Проекция растаяла в воздухе.

– Если что не так?! – закричал я ей вслед. – Всё не так, папа! Всё не так!!

Я забыл, что не один. Вспомнив о Петре, я взял себя в руки и вернулся в спальный отсек.

Пётр стоял, опирался на стол одной рукой, а другой наливал кипяток в кружку. Рука дрожала, и струя не всегда попадала в цель. Но в целом справлялся хорошо.

– Всё непросто? – спросил он.

Я кивнул. Он подвинул мне чай. Мы сели. Погружённый в свои мысли, я начал жевать салат. Он был безвкусным, как и рагу. Пётр, напротив, ел с большим аппетитом, но не быстро, словно ему было трудно или каким-то усилием сдерживая себя.

– Непросто простить родителей, – вдруг заговорил он. Я удивился: до этого только я инициировал разговор. – Ведь сердце сына говорит, что вы меня родили, бросили в этот мир, а я не просил.

Я удивлённо перестал жевать. Да! Именно так я и думал! Я не просил!

– Меня бросили дважды, – грустно сказал я. – Второй раз, когда они улетели на Марс.

– Андрей, а ведь они так же, как и ты, не знали, как жить и что делать с той жизнью, которую им дали их родители. Попробуй, может быть, именно ты найдёшь ответ на вопрос, зачем дана эта жизнь, и как её прожить.

– Именно этого я и хочу… – потрясённо прошептал я, во все глаза глядя на Петра. Мироздание говорило со мной через него. – Именно поэтому я и помогаю тебе. У меня есть вопросы и есть предположение, что у тебя есть ответы.

– Ну, значит, твоя помощь не бескорыстна, – засмеялся Пётр так легко, что я почувствовал сам какую-то лёгкость и освобождение.

– Примите сообщение, – опять провещал псивойс.

Я замотал головой, настолько мне этого не хотелось. Ну неуместно это было сейчас! Ведь если я сегодня довезу его до места, то мне на разгадывание тайны остаётся всего полдня, и я не хочу тратить впустую ни минуты.

– Принимай, – с улыбкой произнёс Пётр. – Сегодня же твой день!

Он сказал это так сильно, что только теперь я почувствовал его старше себя.

– Принимаю, – послушно ответил я. – Проекцию сюда, на стол.

Появилось изображение друга, того самого, о ком я сегодня вспоминал. Он лежал на кровати, похоже, в каком-то больничном отсеке.

– Ну, здравствуй, – с укором сказал ему я. – И что это значит?

– Ерунда, – махнул рукою Санёк, – ранение, но меня уже залатали. Только из реанимации, боялся не успеть. Я поздравляю тебя. Здоровья тебе!

– Саня… – я был тронут. – Ты – настоящий мужик! Спасибо тебе большое и давай выздоравливай. Теперь тебя демобилизуют?

– Нет! Что ты! Сейчас такие возможности у медицины! Вот, только ночью лазером во время штурма выжгли мою ненаглядную не тронутую алкоголем печень, и ничего! Уже к утру пересадили новую и обещали, что скоро буду бегать. Два дня на реабилитацию, и снова в строю. Наверное, скоро не будет проблем, даже если террористы отрежут голову. Лишь бы вернули, а так – пришьют.

– Саня, остановись, не выношу эти вещи, – поморщился я. – Как же теперь побеждать противника-то? Они же тоже ведь не убиваемые?

– Вот и я про то же говорю. Война бессмысленна. Я пять лет мечтал, к армии готовился, а здесь всего полгода – и уже понял, что всё бессмысленно. Война бессмысленна, цель бессмысленна. Жизнь тут и вовсе не имеет цены. Может быть, бессмысленна и она…

– Саня, – заговорчески прошептал я. – У меня тут та-ко-е происходит! Сейчас я говорить не могу, так как у меня есть одно неотложное дельце, но когда я вернусь, то тебе всё расскажу, – я глянул на Петра и совсем тихо прошептал: – У меня есть шанс узнать смысл жизни!

Санёк расхохотался и от смеха застонал, схватившись обеими руками за правый бок.

– Ты не заболел? Ты так серьёзно об этом говоришь! Не узнаю тебя прямо! Ну, хорошо, договорились. Давай, обретай смысл жизни, а потом расскажешь!

– Договорились!

Санёк перевёл заинтересованный взгляд на Петра, который сидел относительно его обзора полубоком, и всё так же медленно с усилием ел.

– У тебя, вижу, уже гости! Ну, тогда не буду мешать! Привет всем!

Он помахал Петру, но тот так и не повернулся. Санёк пожал плечами, помахал мне и отключился.

Я не мог есть.

– Переживаешь за него? – спросил Пётр.

– Да, – ответил я. Опять Пётр попал в точку. Видать, и я для него раскрытая книга. – Война, ранения и всё такое… Я же мог быть с ним в том бою… Мы же вместе заявление подали, но меня забраковали психологи. Типа «завышенная шкала справедливости».

Пётр мягко улыбнулся.

– Они правы: справедливость не нужна на неправедной войне.

– Почему же эта война – неправедная? – возмутился я слегка. – Мы помогаем дружественному народу и защищаем его от террористов!

– Война априори не может быть праведной, даже если так её назовут, – с грустью произнёс Пётр. – Война есть ограничение большего зла меньшим, даже если она оборонительная.

– Но ведь никак нельзя по-другому!

– Если до этого дошло, значит, были упущены другие возможности: был пропущен выбор между хорошим и плохим, а перед этим был пропущен выбор между хорошим и лучшим. Всегда из двух путей надо выбирать лучший путь, Андрей. И этот путь станет путём жизни. Любой другой, неминуемо, станет путём смерти. Выбирая лучшее, мы выбираем жизнь.

Я оглушено молчал, поразившись правде этих слов, как будто приоткрылась какая-то очень важная для меня тайна. Наконец, заговорил:

– Сейчас я вспоминаю мою жизнь и понимаю, что в ней были точки выбора, но я выбирал… не лучшее. Потому что выбор лучшего всегда связан с риском. Это всегда на ступеньку выше моего роста, и всегда у меня был страх на неё вступить. И поэтому ступеньку я выбирал более низкую. Выходит, всю жизнь мною руководил лишь страх, и только он определял мой выбор.

Я поковырялся вилкой в тарелке и вдруг замер… до меня дошло. Я посмотрел на Петра и с волнением произнёс:

– Так… я, кажется, понял: а ведь сегодня – тоже точка моего выбора!

Пётр молчал и с интересом смотрел на меня. Это меня приободрило, и я продолжил:

– Да! Сегодня – точка выбора, и я сегодня уже несколько раз выбирал вопреки страху. И сейчас поступлю так же. – Я перевёл решительный взгляд на Петра. – Ты поел? – Пётр кивнул. – Тогда поехали.

Я энергично встал, подошёл к шкафу-купе, отодвинул дверцу, достал аптечку, вынул из неё медицинскую полумаску и протянул её Петру.

– На, надевай. Будешь у нас больной.

Пётр послушно надел маску, остались только живые глаза. Я достал зеркальные очки и протянул ему. Он их надел и сверху поднял капюшон верховика. Отлично! Теперь он полностью защищён от камер распознавания лиц!

– Куда мы едем? – решительно осведомился я.

– До места меня провожать не надо. Я прошу помочь, разве что, выбраться из полиса…

– Нет! – прервал его я. – Я помогу тебе добраться до места и прослежу, чтобы ты остался цел. Если у тебя есть враги, то я смогу тебя от них защитить.

– Благодарю… друг… – прошептал Пётр. – Но уверен ли ты, что знаешь… лучший выбор?

Я весело обернулся к нему.

– Послушай, друг, – ответил я в тон ему. – У меня есть такое внутреннее ощущение, что ты – лучшее, что было со мной за последние несколько лет жизни. Знаю, что я – лишь небольшой эпизод в жизни твоей. Но для меня то, что сейчас происходит – это важнейшая часть жизни. И я хочу прожить свою жизнь до конца и так, чтобы не жалеть, что сегодня испугался и отступил. Ведь я не прощу себе, что отступил.

Пётр снял очки. В его глазах блестели слёзы. Он шагнул ко мне и вдруг крепко обнял за плечи. Я немного растерялся.

– Я помню о твоих вопросах, – подмигнул он. – Поехали!

– Куда?

– На восток. На северо-восток.

– На северо-восток мегаполиса?

– На северо-восток страны.

Я с неудовольствием посмотрел на него. Он шутит?

– Может быть, тебе пора довериться мне? Скажи, куда поедем, и я рассчитаю оптимальный маршрут.

– Может не получиться, – Покачал головой Пётр. – Путь не будет лёгким.

Я хмыкнул, пошёл и достал из сейфа аудиоударный пистолет и пару зарядных аккумуляторов к нему.

– Зачем это? – осторожно спросил Пётр.

– Как зачем? – удивился я. – Пригодится!

– Нет, не пригодится. – Он твёрдо глянул на меня.

– Почему не пригодится? Как же я буду защищать нас… в смысле, тебя?

– Нас будет защищать другое.

– Другое? Что же оно тебя не защитило, когда ты чуть не окочурился в парке?

– Оно защитило, – загадочно произнёс Пётр. – Я же не умер. Видишь?

Мне на это нечего было сказать. Я ничего не понял. Не мог же он знать, что я нахожусь поблизости и спасу его.

– У меня есть вопрос… – угрожающе начал я.

– Я понял, – улыбнулся под маской Пётр, – разреши ответ дать потом?

– Хорошо. Но вопрос я запомнил, – недовольно проворчал я.

Законсервировав энергосистемы отсеков, мы спустились на элеваторе и вышли на улицу. И тут же вдоль блок-хауса проехал полицейский магнекар.

Мы с Петром переглянулись. Я взглянул вдаль, туда, где начинался парк. Там темнела крыша остановки общественного транспорта. Рядом с ней стоял человек в странной форме. Что за подразделение такое? Не видно издалека. Я посмотрел в парк и сквозь редкие деревья увидел в глубине какое-то движение. Присмотревшись, разглядел людей в той же форме.

– Пётр, что же это такое? – строго спросил я его. – Это что, тебя ищут?

– Да… – ответил Пётр и опустил голову. После этого вскинулся и быстро начал говорить: – Андрей, это опасно, и я не прав, что попросил твоей помощи! Ещё не поздно тебе…

– Нет! – Меня раздражали эти пустые уговоры. – Мы больше не будем говорить об этом. – Прими, что происходит, как есть. И где же это твоё «другое», что защищает нас? Пора его доставать!

Пётр наклонил голову и не поднимал её. Я начал думать. Итак. До общественного транспорта мы, пожалуй, доберёмся, но не с этой остановки. Придётся идти на другую. Смысл в этом есть. Но вдруг и другая остановка уже под присмотром? Она же с другой стороны парка! Выход мог быть таким: нужно поднять из гаража магнекар и проехать на нём сколько возможно. Так мы и сделаем!

Я набрал на псифоне код и по дорожке направился к подземному гаражу. Когда мой кар был доставлен на поверхность, дверь прозрачного бокса открылась, и магнекар выкатил на стоянку.

– Ты уверен? – спросил Пётр.

– Что нам остаётся? – вопросом на вопрос ответил я. – Садись.

Мы сели, магнекар вырулил к сверхпроводящему рельсу и плавно полетел над ним и вдоль него. Мы пролетели парк, посты, наш магнерельс соединился с магнестралью, влился в общий поток.

– Наша задача – покинуть мегаполис и уехать как можно дальше за его пределы? – спросил я.

– Да, но сначала заедем на Восточный вокзал, – ответил Пётр.

Я с недоумением повернулся к нему.

– Постой… как же так? Разве для тебя это не опасно?

– Опасно, – он опустил голову, – но это необходимо.

– Для чего?!

– Там уже трое суток ждёт меня один человек.

Я думал недолго, так как не о чём было думать.

– Ладно, если ты считаешь, что оно того стоит – поехали. Только что будем делать с полицией?

– Полиция нам не страшна… – отозвался Пётр. – Есть другие более страшные вещи…

– Это те парни в какой-то особой форме? Кто они?

– Это частная, но влиятельная служба, – тщательно подбирая слова, произнёс Пётр. – И они могут задействовать полицию.

– То есть у тебя есть враг, у него своя спецслужба, которую слушается даже полиция? Это они тебя энергоплетью так?

Пётр не сразу кивнул.

– Что же ты сделал? – в лоб решился спросить я.

– Ничего… – как-то глухо ответил Пётр. – Моя вина в их глазах только в том, что я существую… пока существую.

Я промолчал. Потому что следующий вопрос был бы… Хотя, я думаю, время пришло и для таких вопросов.

– Кто ты? – спросил я. – Кто ты, если против тебя поднялись такие силы?

– А что думаешь об этом ты? – вопросом на вопрос ответил Пётр. – Ты же почему-то помогаешь и едешь со мной?

– Я думаю, что ты, во-первых, философ, – начал я.

– А во-вторых?

– А во-вторых, ты очень хороший и честный человек.

– Но почему ты так решил? Ведь ты не сможешь ничего проверить?

– Могу, – внезапно понял я. – У меня внутри есть что-то, что отличает правду от лжи. Вокруг меня все люди привыкли жить во лжи… Знаешь, и я тоже… Лгут ли они, правду ли говорят – их глаза не меняются. Твои же глаза говорят мне о том, что у тебя внутри. И там нет никакой лжи, одна только правда.

Пётр вдруг закрыл лицо руками и что-то прошептал. Я не расслышал. Когда он отнял руки от лица, из его глаз текли слёзы.

– Благодарю… – он повернул ко мне лицо и повторил ещё и ещё: – Благодарю, благодарю!

Мы сошли с магнетрассы на повороте к Восточному вокзалу и через семь минут прибыли на место.

– Где тебя ждёт этот человек? – спросил я.

– Мы договорились встретиться под расписанием поездов. Не знаю только теперь, встретимся ли мы уже.

Я выглянул в окно.

– Вижу расписание, и под ним толпу народа.

– Я пойду, – просто сказал Пётр, надевая снова повязку и очки. Я захотел выйти вместе с ним, но он меня жестом остановил. Пришлось подчиниться.

– Будь осторожен, – только и смог напутствовать я.

Пётр кивнул и нормальным, быстрым шагом пошёл к табло. Реаниматор хорошо уже его подлечил.

Я вышел из магнекара, чтобы удобнее присматривать за ним.

– Бесплатная парковка пятнадцать минут, – сообщил псифон.

«Хорошо, – подумал я, – заплачу, в случае чего. Лишь бы только чего не вышло».

Я наблюдал. Пётр дошёл до табло и остановился на некотором удалении, рассматривая людей. Он поправил на спине бэгбэк и стоял, опустив руки. Я вгляделся и увидел, что на него смотрит какая-то немолодая женщина. Они стояли и вот так вот смотрели друг на друга.

Пётр, наконец, махнул ей рукой. Она быстро подошла, и они вместе отошли немного в сторонку, где не было такой толпы. И вдруг женщина встала перед ним на колени, но он быстро-быстро поднял её. Она что-то ему говорила, он слушал. Потом она замолчала, и начал говорить он. И что-то он ей такое сообщил, что женщина чуть ли снова не упала ему в ноги, но он её от этого удержал. Потом случилось вообще непонятное… Хотя разве до этого всё было понятно? Женщина склонила голову, Пётр положил ей руку на голову… и так они стояли некоторое время, потом женщина перехватила его руку и… поцеловала её. И он не отнял руки! А потом сделал пальцами какое-то неясное движение перед её лицом… снял с плеча бэгбэк… достал оттуда автошприц… отдал ей. Женщина закрыла лицо руками и заплакала.

Пётр отступил на шаг. Женщина протянула к нему руки и что-то заговорила. Пётр, молча, спиной отступал. В руках он держал какой-то свёрток. Я не заметил, в какой момент он у него появился, наверное, что-то дала ему женщина.

За спиной Петра нарисовались двое полицейских. Но пока они его не заметили.

«Ну иди уже, иди!» – мысленно призывал я Петра. И он, как услышав, взглянул на меня, медленно повернулся, увидел полицейских и пошёл к магнекару. Молодец, он шёл не спеша, смешиваясь с толпой, стараясь не привлекать внимание служителей порядка.

Когда он сел в магнекар, и мы тронулись, псифон подсказал мне, что мы уложились в бесплатное время парковки. Через несколько минут мы снова вернулись на магнестраль и полетели к выезду из мегаполиса.

Я напряжённо молчал. Пётр тоже. Это продолжалось недолго.

– Ты хотел что-то мне сказать? – предложил начать разговор Пётр.

– Да, пожалуй, – неохотно отозвался я. Мне страшно было задавать вопросы. Я понял, что боюсь ответов. Но тут я вспомнил, что всю жизнь руководствовался страхом, и что решил выбирать лучшее. Так что всё-таки приободрился и спросил:

– Пётр… правда ли я понял… Эта женщина ждала тебя три дня?

– Да, – односложно ответил Пётр.

– А если бы ты не приехал?

– Она бы приходила сюда снова и снова. Пока бы не потеряла надежду.

– Пётр… она целовала тебе руки?!

– Да.

– Почему ты ей это позволил? Это же унижает человека!

– Я не смог запретить, так она выражала любовь.

Я пришёл в замешательство при слове «любовь».

– Это твоя женщина?

– Нет, – улыбнулся Пётр, – у меня нет женщины.

– Зачем ты ей отдал реанимационный комплект?

– У неё умирает муж. Нужно дорогостоящее лечение, у них нет средств. Я знаю, что этот препарат способен поставить его на ноги. Поэтому и отдал.

– Весь?!

– Нет, одну ампулу, этого будет достаточно.

– Какую, целую или половину?

– Целую, конечно, – мягко улыбнулся Пётр, – половины ему не хватит.

– А тебе, если что случится, вдруг снова потребуется реаниматор?

– Такая ситуация больше со мной не повторится, – уверенно сказал Пётр.

– Почему это? – возмутился его уверенностью я.

– Потому что у меня теперь есть ты, – Пётр ласково посмотрел на меня. – Андрей, ты послан мне, как Защитник. Ты убережёшь меня и не позволишь, чтобы со мной что-то случилось.

Я в потрясении уставился на него. Он ответил твёрдым и серьёзным взглядом. Он ждал вопроса. Я чувствовал, как холодеют руки.

– Кто… – начал я, но от волнения перехватило дыхание, – кто меня послал?

– Тот, кому надо, чтобы его дело не погибло на Земле.

– Но мне никто ничего не говорил. Я сам решил поехать с тобой. Это была случайность.

Я замолчал, потому что вспомнил. Я опять вспомнил, что кричал Тайне и призывал Смысл в свою жизнь. Что же, выходит, Пётр знает о реальности существования этих вещей и что они могут действовать в жизни человека?

– Погоди, – встревожился я, – то есть ты хочешь сказать, что у мироздания существуют какие-то дела, а ты помогаешь ему их осуществить? А те плохие парни против мироздания, и против его дел на Земле, и, следовательно, против тебя?

Пётр смущённо улыбнулся.

– Ты почти прав. Только надо разобраться с тем, что для тебя является мирозданием.

Я задумался. Автопилот гнал по магнестрали, явно уже приближаясь к окраине мегаполиса, в окнах справа и слева проплывали производственные зоны.

– Знаешь, я раньше не задумывался над этим, но теперь могу сказать, что хоть и не знаю, что такое мироздание, но догадываюсь, что оно разумно. У него есть воля, раз оно что-то хочет, или не хочет, у него есть смысл, и он как из рога изобилия хлынул в мою жизнь. А ещё мироздание есть чудо и тайна. Оно скрытное и не проявляется в жизни человека, если он не призовёт его в свою жизнь.

Пётр с замиранием сердца выслушал меня и восторженно прошептал:

– И ты его призвал?

– Да, – подтвердил я. – Сегодня утром я проснулся в такой пустоте и бессмыслице, что закричал во всё горло и призвал тайну и смысл в мою жизнь. Потом я тут же нашёл тебя… а теперь я еду с тобой в магнекаре в неизвестность…

Пётр взволнованно воскликнул:

– Я понял! Вот, оказывается, что… Ты же попросил!

Он запрокинул голову и рассмеялся, и смеялся долго, утирая слёзы радости.

– Ты что? – переспросил я, но он так смеялся, что я не удержался и рассмеялся тоже. – Ну, что ты смеёшься?

– Счастье, – наконец ответил Пётр. – Счастье от встречи. Ты не представляешь, как мало осталось людей, которые чувствуют, как ты, думают, как ты, и просят, как ты. Я счастлив, что встретил… брата!

От его слов меня окатило тёплой волной радости, как будто я узнал, что в честь меня устроили во всём мегаполисе праздник.

– Брат Андрей, – по-новому обратился он ко мне, – нам предстоит впереди очень открытый разговор, и я расскажу тебе всё, что могу, но позже. Мы приближаемся к выезду из полиса. Там посты, и за дорогой могут присматривать. Давай вместе… давай теперь вместе попросим мироздание, чтобы оно помогло нам через них прорваться?

Я, всё ещё восторженный и удивлённый, кивнул. Пётр дождался моего согласия, откинулся на спинку сидения и громко произнёс:

– Дорогое и любимое мироздание! Можно я буду называть тебя пока так? Славлю тебя за все чудные дела твои, которые ты творишь сейчас и ещё сотворишь! Мы, твои дети, я и Андрей, мы просим тебя о твоей милости к нам и просим твоей помощи в пути! Сохрани наши жизни и помоги завершить наш путь, чтобы выполнить то, на что посланы, чтобы не погибло дело твоё на Земле! Очень прошу тебя о брате Андрее, чтобы он глубже узнал тебя, полюбил твою жизнь, твоё дело и всех твоих детей!

Он повернулся ко мне. Я сидел с открытым ртом. Он спросил:

– Ты согласен с тем, о чём мы попросили?

Я растерянно кивнул. Не знаю… Наверно… Наверно, да.

– Тогда подтверди. Скажи: «Поддерживаю», или «Да будет так!»

– Да будет так, – машинально повторил я. – Погоди… каких детей?!

Пётр закрыл глаза и замолчал. Хотя нет, он что-то ещё шептал… на непонятном языке… Я всё ещё переваривал услышанное. Наконец, до меня стало доходить…

– Постой! Пётр?! – Пётр повернулся ко мне, его лицо было полно сияния. – Ты сейчас с кем разговаривал? С мирозданием?

– А разве ты сам с ним сегодня не разговаривал? – Подмигнул мне Пётр.

– Кто ты?! – не помня себя, вскричал я.

Пётр положил руку мне на плечо, успокаивая.

– Брат Андрей, потерпи немного. Скоро ты всё узнаешь.

Автопилот начал торможение: нас заставили сбросить скорость. Мы приближались к платному дорожному терминалу, позади которого стоял кордон полицейских. Был досмотр.

– Они здесь… – сказал Пётр. – Андрей, ничего не бойся, слышишь? Мироздание за нас. Помни это! Если на миг забудешь – нам конец! Помни это!!

– Да! – с какой-то необычной лёгкостью согласился я.

На сердце было совершенно спокойно. Я действительно был убеждён.

Я в это верил.

На терминалах образовалась обширная пробка. Люди негодовали, но послушно по просьбе полицейских отключали светотонировку и поворачивали лица в сторону стационарного сканера. Кто-то, естественно, пытался скандалить, тогда его магнекар задерживали и не пропускали дальше.

Мы молчали. Я не знал, каким чудом мы могли проехать, даже если мышь не могла тут проскочить. Очередь постепенно продвигалась, проклятые терминалы становились всё ближе. Я заметил, как чуть поодаль, прямо на обочине, подмяв кусты зелёного дорожного заграждения, стоит полицейский квадрокоптер, рядом с которым находились пара человек в той самой форме. Они явно руководили процессом. Я указал на это Петру, он почему-то спокойно в ответ кивнул.

Я сам ждал чуда, но сердце захлёбывалось адреналином. Время шло, и очередь становилась всё короче. Неминуемый конец приближался. Впереди осталось десятка два магнекаров, то есть от силы минут пять. Пётр, откинувшись на сидении, казалось, спокойно лежал, только губы его двигались. И теперь я знал, что он делал. Он разговаривал. С ним. Оно загадочно молчало. Ничего не происходило. И я подумал… что за бред, почему вообще должно что-то произойти? И тут я вспомнил наставление Петра, что я не должен ничего бояться и верить в силу мироздания. Я попробовал, но, когда в очереди перед нами осталось пять магнекаров, сердце перебралось в горло и вовсю застучало там. Вдруг в зеркальце заднего вида я увидел мужчину. Он бежал между рядами магнекаров и истошно орал. Добежав до кордона полицейских, он стал размахивать руками и что-то криком им объяснять. Один из полицейских с невозмутимым выражением лица всё выслушал и что-то произнёс в псифон. Из магнекаров стали выходить люди, все шумели, кричали. Прямо на глазах разрастался стихийный митинг. Я опустил стекло и прислушался, но ничего не мог разобрать. Тогда я последовал их примеру и тоже вышел наружу.

– Что происходит? – спросил я у соседа по несчастью, а тот, красочно жестикулируя, стал горячо мне объяснять:

– Да у него жена прямо в магнекаре рожает! Эти подонки устроили засаду на какого-то террориста, а мы тут страдаем! – он повернулся в сторону полицейских и закричал:

– Немедленно нас пропустите! Ваша задача защищать нас, а не мурыжить в пробках! Лучше начните хорошо выполнять свою работу, олухи!

Один из полицейских подбежал к квадрокоптеру, что-то крикнул в люк. Парни в форме запрыгнули внутрь, квадрокоптер поднялся в воздух, полетел куда-то в центр пробки и низко завис над ней.

– Эвакуируют женщину, – прокомментировал сосед. – Это быстрее, понимаешь ли, чем снять кордон, чтобы пробка сама рассосалась!

Я сел обратно на сидение и захлопнул за собой дверь. Если сказать, что я был потрясён, – это ничего не сказать. Я испытывал мистический ужас, смешанный с невероятным восторгом. Мироздание действовало. Выходит, оно реально – живое и разумное? И неужели, оно правда призвало меня помогать Петру? Я в смятении посмотрел на Петра, а он в ответ смотрел на меня со спокойной радостью, как будто был уверен, что будет так, а не иначе, как будто он давно всё знал! Видя мою растерянность, он вдруг сказал:

– Брат Андрей, а ты знаешь, что надо делать, если ты что-то попросил у мироздания, а оно исполнило твою просьбу?

Я уверенно кивнул и ответил:

– Конечно. Ему надо сказать «Спасибо»!

– Верно, брат Андрей! Благодари же его, благодари!

Я посмотрел сквозь лобовое стекло в небо, поклонился немного ему как живому существу и сказал:

– Спасибо тебе, что ты решило войти в мою жизнь. Спасибо, что помогаешь мне и Петру.

Ну, простенько так сказал, а как ещё? Петру, вроде, понравилось.

Когда квадрокоптер улетел, полицейский кордон под давлением общественности тут же стал сниматься, а затор – уменьшаться. Прошло несколько минут, и мы вновь продолжили путь, удаляясь от полиса по магнестрали.

ГЛАВА 2. ЭКЗОРЦИЗМ, ТЮРЬМА, БУДИЛЬНИК

Километров через триста от мегаполиса слева и справа от магнестрали стали появляться посёлки с заброшенными частными домами. Дело шло к ночи, и мы, посовещавшись, решили заночевать в одном из них. День, казавшийся бесконечным, оканчивался по-новому. Мы съехали на обочину, по заросшей травой дороге проехали подальше от магнестрали вглубь деревни и припарковались между деревьями. Я сделал несколько ходок в лес, принёс еловые лапы и ветки, и прикрыл ими наш магнекар, чтобы его не было видно с трассы.

Мы пошли искать подходящий дом. Все домики пахли затхлостью, но разлечься и расслабить спину на ровном полу всё-таки гораздо лучше, чем спать, сидя в маленьком магнекаре, и мы, осмотрев несколько домов, остановились на одном из них. Он отличался меньшей разрухой. Видимо, хозяева его покинули позже, чем остальные. Дверь запиралась на нехитрый засов, а внутри даже остались какие-то предметы интерьера: кровать с прогнившим матрасом, старомодный комод в углу, потемневшее зеркало над ним; на кухне – стол и шкаф с пыльной посудой. Воды в кранах не было. Я выбрал самое чистое помещение и расстелил на полу походный плед, который всегда валяется в багажнике магнекара. Плед, к сожалению, был у меня только один, укрыться же от сырости и холода совсем нечем. Что ж, ничего. Придётся спать в верхней одежде.

На ночь следовало осмотреть рану Петра. Я положил его лицом вниз, задрал на спине одежду и удивился: обширная ожоговая рана уже зарубцевалась. Пётр пребывал в отличном настроении. У него вообще энергия била через край, похоже, так на него подействовал реанимационный коктейль. Я же измучился крайне и повалился рядом с Петром; честно пытался заснуть, но всё ворочался с боку на бок.

Я боялся. Да, я опять боялся, что завтра в восемь утра прозвонит будильник, и всё моё приключение растворится, словно дым. Но Пётр рядом спокойно заснул в том положении, в котором я его уложил, и его размеренное дыхание стало усыплять и меня. Засыпая, я попросил мироздание не оставлять меня, остаться со мной и в завтрашнем дне, и завершил, как меня научил Пётр: «Да будет так». Это было последнее, что я помню, похоже, что после этого я сразу и заснул.

Проснулся я от того, что зверски затекли бока, да так, что не мог подняться. До чего же жёстко спать на полу! Было уже светло, Петра рядом не было. Я приподнял голову, и увидел, что он стоит на коленях на полу у окна и, признаться, непонятно что там делает. Он услышал, что я проснулся, обернулся и спросил бодрым голосом:

– Ты в порядке?

Я с трудом встал на четвереньки и с хрустом размял спину.

– Не знаю… что-то не очень, – пожаловался я. – Не привык к таким условиям. Хотя всё равно рад, что проснулся не дома.

Петр улыбнулся своей замечательной улыбкой, и на душе у меня посветлело.

– Пока ты спал, я сходил на лужайку за домом и собрал кое-что к завтраку. – Он вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик. – Смотри! Это – ягоды! Тут когда-то был сад.

Я обрадовался осенней голубике, ведь много лет ел только одни полуфабрикаты, а Пётр продолжал:

– А из листьев смородины и малины я заварил чай. Я такой люблю очень.

Я почесал взлохмаченный затылок, соображая, можно ли не чай назвать чаем, и почему-то спросил:

– Ты, наверное, живёшь в деревне?

– Сейчас нет! – засмеялся Пётр. – Но у нас есть своё хозяйство. Урожайные годы на ягоды бывают часто, всегда живём в изобилии.

– Угу. И всё всегда у вас есть. Даже реанимационный комплект. Какое изобилие!

Пётр быстро посмотрел на меня, ворчу ли я или шучу. Я сделал вид, что шучу. Но поворчать хотелось.

– Андрей, смотри-ка, что нам передала та женщина на вокзале!

Он присел рядом, положил на плед какую-то дощечку, на неё, как на стол, положил свёрток, развернул упаковку и достал колбасу, кефир, хлеб, сыр и творог. Мне стало как-то необычно хорошо и тепло. Я с наслаждением наблюдал, как Пётр, осмотрев кухню, нашёл какой-то тупой нож, как он резал им хлеб, колбасу и сыр, как собирал из них бутерброды. Посуда была чисто вымыта, и Пётр разливал по кружкам чай.

– Где ты взял кипяток? – удивился я.

– В саду есть своя скважина с ручным приводом, я набрал там немного воды, а потом просто во дворе сложил костёр и в кастрюльке вскипятил воду.

Я с восторгом хмыкнул. Он разложил по тарелкам творог и замер, посмотрел на меня с загадочной улыбкой.

– А теперь самое вкусное… – И посыпал творог ягодами.

У меня к горлу подступил ком. Пётр сел напротив, кротко посмотрел на меня и тихо сказал:

– Давай благословим нашу трапезу?

Хоть я не понимал, что он имеет в виду, но сразу согласился, предчувствуя флуктуации мироздания. Я весь подобрался и стал внимательно слушать. Глаза Петра вспыхнули светом. Как будто испугавшись, что я смогу это увидеть, он прикрыл их и начал говорить просто, но с какой-то силой:

– Благодарим тебе за кров, за эту замечательную еду и просим: благослови нашу трапезу и наше общение!

– Да будет так! – восторженно отозвался я.

Что-то произошло со мной. Я вдруг почувствовал невероятный по своей сладости комфорт и покой, которых не знал до этого. Я мог поклясться, что не испытывал такого в жизни никогда. Но почему это произошло от таких простых слов? Пётр открыл глаза и с такой радостью взглянул на меня, что ком в моём горле разорвался слезами. Я не знал, что со мной, я вообще не понимал, что происходит – я ведь не сентиментален! – но я плакал. И со мной это было впервые. Казалось, что всю жизнь я носил в себе холодное сердце и вдруг оно начало размягчаться и таять. Я зажмурился, чтобы сдержать слёзы, но не смог. Они предательски лились по щекам.

– Брат Андрей, – тепло сказал Пётр, как будто не замечая того, что со мной творится. – Ешь!

Я ещё никогда… никогда не ел ничего вкуснее и сытнее этого. Когда мы приступили к смородиново-малиновому «чаю», я спросил:

– Пётр… почему ты обращаешься к мирозданию на «ты»? И почему оно тебя слушается?

Пётр сразу поставил чашку на «стол» и некоторое время смотрел на меня. Я выдержал его взгляд. Я понял, что он сейчас скажет мне что-то важное, и как будто размышляет, готов я или не готов принять то, что он собирается мне сообщить. Я был не готов, но отступать уже не мог и поэтому твёрдо смотрел ему в глаза. Наконец, он заговорил своим невероятно красивым голосом:

– Я обращаюсь не к мирозданию, а к тому, кто его создал; к тому, кто сам есть исток мира и любой жизни, к тому, кто призвал к жизни и тебя, и меня, и каждого живущего на Земле. Его можно по праву назвать Творцом мира и Отцом каждого, кто знает его и любит. Ты спросил, почему я обращаюсь к нему на «ты». Я отвечу: потому что я знаю Его и сильно люблю. В нём самом так много любви и свободы, потому что Он и есть – Любовь и Свобода. Откуда я это знаю? – Пётр перевёл задумчивый взгляд на окно, как будто за его пыльными стёклами мог видеть горизонт. – Ведь такую красоту мира, которая окружает нас, можно создать только с любовью, обладая при этом полной свободой воли и творчества. Когда-то Он освободил и меня. Я очень благодарен за это Ему, и поэтому теперь Ему служу. Имя Его – Бог живой, всесильный, человеколюбивый. Он есть милость, сострадание и радость. Он – мой Бог, я – Его слуга.

Пётр что-то ещё хотел сказать, но замолчал, глядя на меня в упор. Он чего-то от меня ждал. А я… я опустил глаза и задумчиво отпил из своей кружки. Бог существует? Но мне никогда о нём ничего не говорили. Я где-то слышал о Боге, вернее, о людях, что мы люди-боги, что мы добились невероятных технических достижений, покорили природу и естество человека, вывели жизнь в космос и заселили Марс… Но о Боге, как о творце мира, я не слышал ничего. И зачем нужен Бог, когда и без него науке ясно, как образовалась Вселенная? К тому же, по словам Петра, у него были те же качества, как и у обычного человека. А в это как-то трудно было поверить.

Пётр ждал от меня реакции. Я решил его долго не мучить и сказал:

– То, что ты мне сейчас сказал, настолько превосходит моё понимание, что я даже не знаю, что тебе ответить. Но за эти двадцать четыре часа я уже видел столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Ты говоришь, что этот Бог есть любовь? Я сейчас почувствовал любовь, но не через какого-то Бога, а через тебя. Честно говоря, я даже не помню от родителей такого. Они были как-то по-особому сухи со мной. А мне тогда очень хотелось любви и… как же её не хватало! – Я сглотнул, чтобы разжать спазм горла. – Я даже не знаю, кто ты, что с тобой происходит, куда ты идёшь и откуда. Но когда ты рядом, когда мы вместе разговариваем с Ним… я испытываю тепло и такую радость и… безопасность, как будто я пирую в крепости. Почему так?

Пётр протянул мне руки ладонями вверх, и я понял, что он просит, чтобы я дал ему свои руки. Я поставил кружку на дощечку и, робея, протянул ему обе руки.

– Закрой, пожалуйста, глаза, – попросил меня Пётр, и я послушался, и тут же был удивлён, что с закрытыми глазами вижу много света. Я резко их открыл, и свет исчез. Я закрыл их снова, и свет опять наполнил всё пространство передо мной. Так странно… Свет исходил от Петра…

– Бога увидеть и доказать невозможно, если у самого человека не произойдёт встреча с ним, – прозвучал во мне прекрасный голос Петра. – Если же она произойдёт, тогда разуверить человека, что Бога нет, будет уже никому невозможно. Ты попросил его о встрече, и он отозвался, и всё, что теперь происходит – по воле его и в руке его. Не бойся теперь ничего, что с тобой будет происходить. Поверь ему и доверь своё время и саму свою жизнь. И это будет самое прекрасное капиталовложение. Возможно, твоя жизнь будет и трудной, но она будет рядом с тем, кто тебя всегда любил и кого, как я вижу, ищешь ты.

Я смущённо слушал его и молчал, всё ещё удивлённый этому свету и его словам. Меня любит какое-то неизвестное сверхъестественное существо? Это было странно и сказочно, нереально и… невозможно. Я хотел ответить, что я вообще-то никого не искал, я просто хотел избавиться от бессмысленности жизни и пустоты. Как будто услышав мои мысли, Пётр произнёс:

– Я сейчас попрошу моего Отца дать тебе свою любовь, чтобы ты ощутил её и запомнил, взял с собой в жизнь, чтобы, когда тебя обступит тьма, а это может случиться, ты всегда помнил об этой встрече. Желаешь ли ты сейчас принять его любовь?

Как это странно прозвучало… Я не знал, что за его словами стоит, какие дальше от Петра могут последовать действия. Что это за любовь, ощутить которую мне он предложил? В какой-то момент мне показалось, что он имеет ввиду что-то из психотропных средств… или даже интим. Не то, что я сильно этого испугался, но, если это сейчас произойдёт, моему разочарованию не будет предела. Я просто встану и уйду. Я сильно расстроился, и хотел выдернуть свои ладони из его рук, но сдержался, и мои руки задрожали. Мне стало страшно. Но я снова вспомнил свой вчерашний зарок поступать вопреки страху, вспомнил и своё первое впечатление о Петре: какую-то невероятную чистоту и правду в глубине его взгляда. В сильном напряжении, преодолевая неимоверное сопротивление в себе, взволнованно прошептал:

– Да…

И тут… я почувствовал, что какой-то огонь зажёгся в моём сердце. Он всё разгорался и разгорался, и вдруг меня накрыло блаженное тепло, которое, наполнив сердце, разлилось по всему телу. Я вскрикнул. Стало так легко, как будто тело стало невесомым. Очень интенсивно и очень приятно запахло какими-то цветами, вдалеке я услышал незнакомую музыку, которая приближалась всё ближе. Звучали какие-то нежные инструменты, которых я не никогда слышал и не мог распознать их. В мелодию вплёлся один голос, как будто человеческий, а как будто бы и нет, за ним другой, потом третий, и вот уже целый хор голосов звучал во мне, и от этого пения хотелось встать во весь рост, гордо распрямить плечи! Как же это было невероятно красиво!

– Что это… Пётр? – только и мог выдохнуть я.

– Это? – прозрачно зазвучал во мне голос Петра. – Это есть слабый отблеск того, что ожидает человека там, куда нас зовёт Бог, где пребывает Он сам. Запомни это тепло, это блаженство, этот свет. Прошу тебя, Андрей, запомни!

– Простите… Кто вы такие? – вдруг раздался вне меня чужой голос.

Я открыл глаза и со стоном выпал из пространства блаженства, да так, что даже повалился навзничь. Я пока ещё ничего не видел, ещё во мне звучали, утихая, восхитительная мелодия и голоса, угасал свет.

Пётр смотрел куда-то мимо меня на дверь и медленно вставал.

– Мы… – медленно начал он. – Мы ехали по магнестрали, но нас застала ночь… Мы остановились здесь на ночёвку и сейчас уже уходим.

Я обернулся. За моей спиной стоял мужик с огромным топором и со следами употребления алкоголя на лице. На нём были штаны с оттянутыми коленками и рубашка в крупную клетку с закатанными по локоть рукавами, распахнутая на волосатой груди. Он с недоброй гримасой на лице усмехнулся и сказал:

– Я так и понял, когда увидел ваш замаскированный магнекар.

– Простите, это ваш дом? – миролюбиво спросил Пётр.

Мужик опустил топор и опёрся на топорище.

– Нет. Это дом моих соседей. Они уехали в полис и бросили дом. Тошно, говорят, тут жить, скукотища. Я за домом присматриваю, чтобы не разворовали. Вдруг вернутся? Итак, какого лешего вы сюда заявились?

Я переглянулся с Петром. Он отвернулся и ушёл в себя. Пошёл разговаривать с Богом, решил я… и этим предоставил возможность действовать мне?

– Да мы просто к друзьям едем, – сказал я, стараясь, чтобы после пережитого потрясения голос мой звучал беззаботно. – У меня отпуск, а вчера был День рождения. Да-да, мы путешествуем.

Вдруг Пётр вернулся «из себя». Он вскинул голову и сделал шаг к человеку. Тот отступил и приподнял топор.

– Вы ведь кого-то ждёте? – неожиданно спросил Пётр.

Мужик, казалось, обомлел.

– В каком смысле?

– Ваша жена кого-то ждёт. И давно ждёт.

Руки у мужика задрожали. Он смотрел на Петра в полном ошеломлении, открывая беззвучно рот, как рыба.

– Вы?.. – только и смог проговорить он.

– Покажите её, – странно сказал Пётр.

Топор с громким стуком упал рядом на пол, мужик повалился на колени. Только что весь из себя такой грозный, он теперь трепетал и что-то тихо бормотал. Я прислушался.

– Простите… простите меня… я не верил ей… Даже когда она вчера вечером вдруг заплакала и опять начала своё, я даже… я даже накричал на неё, обозвал полоумной… Я ведь тоже ждал, но я устал ждать, а она – нет, она – сильная. Почему же вы так долго?

– Я раньше не мог, – ласково сказал Пётр, – было много препятствий на пути, но я здесь. Пойдёмте скорее, не будем медлить!

Пётр помог мужчине встать, и они вышли. Я ошарашено поднялся на ноги и, как в бреду, поплёлся за ними.

Пройдя покосившуюся хозяйственную постройку, мы завернули за неё и увидели весьма крепкий кирпичный дом с красивыми арочными окнами. Но приглядевшись, я заметил, что стёкла в некоторых окнах выбиты.

– Это произошло накануне вашего приезда, – сказал мужик, указывая на битое стекло. – Неужели вы поможете?

Пётр остановился и строго посмотрел на него.

– Бог бессилен без вашей веры, – тихо сказал он.

– Я буду, буду верить! – воскликнул мужик. – Не слушайте, пожалуйста, меня! Простите! Просто мы думали, что вы – старец, а вы такой молодой.

Пётр испытующе посмотрел на него и сказал:

– Увы, мой друг. Время старцев безвозвратно кануло в лету. Но дух дышит, где хочет: когда умножилась тьма, умножилась и благодать.

Мужик оторопело посмотрел на него и кивнул, я же совсем не понял, что такое ему Пётр сказал.

Мы вошли в дом. Нас встретила испуганная взволнованная женщина. Она теребила дрожащими руками край домашней накидки. Пётр как-то по-старинному поклонился ей и огляделся.

Мы стояли в большой прихожей без мебели, если не считать прибитую к стене вешалку для одежды. Дом выглядел так, как будто он спился вместе со своими хозяевами. Помещение неубранное, унылое и запущенное, неяркая люстра освещала грязно-желтым светом кучи наваленных вещей. Пыльное окно почти не пропускало света. Из прихожей в другие помещения вели двери, одна из которых почему-то была заперта на засов.

Мужик подбежал к женщине, обнял её за плечи и сказал:

– Это он! Он приехал! Прости меня, дорогая, прости!

Женщина заплакала в голос, как завыла. Пётр быстро подошёл, обнял их обоих и только что-то хотел сказать, как послышался удар в дверь. Я вздрогнул. Потом ещё один удар, ещё… Били в дверь изнутри комнаты, которая была заперта на засов. Женщина с ужасом вжалась в Петра.

– Рассказывайте, что произошло, – сказал Пётр.

Удары продолжались, они становились всё чаще, и я каждый раз вздрагивал от них. Женщина стала говорить.

– Моя дочка… Она очень хорошая девочка… Она меня очень любила, и отца… Окончила школу и поехала в столицу поступать в университет. Поступила и хорошо училась, но она такая доверчивая… Появился у неё друг, пригласил на вечеринку, и после неё она стала вот такой! – Женщина заплакала, и муж погладил её по спине. – Мы не знаем, может это – наркотики, может быть, и нет. Дело в том, что она участвовала в каком-то обряде в блоке общежития. Я молилась долго… дни и ночи, и вдруг Господь во сне ответил, что услышал мою молитву и пошлёт помощь через своего человека… Я сразу поняла, что это вы, и послала мужа… Я поняла это по той радости, которую испытало моё сердце, когда увидела дымок рядом с заброшенным домом!

Удары стали частыми, мне стало казаться, что вот-вот – и дверь не выдержит.

– Как её зовут? – спросил Пётр.

– Мария, – хором ответили мать и отец, – но…

– Выпустите её, – властно сказал Пётр.

Отец приблизился к двери и с большим усилием отодвинул засов. Дверь от следующего удара распахнулась, мужик еле успел увернуться и прижаться к стене.

В дверном проёме стояла поразительной красоты девушка в приличном полисном, но откровенно-смелом костюме. Ухоженная причёска растрепалась, некоторые пряди светло-русых волос упали на лицо.

– Твари… – вдруг мужским низким голосом сказала она. – Мерзопакостные уроды. Подлые быдла деревенские. Хвосты собачьи.

Она стояла на пороге комнаты и всё извергала и извергала ругательства, причём такие изощрённые, что я чувствовал, как кровь приливает к лицу. Потом девушка вдруг замолчала, подошла к зеркалу, ловким движением поправила причёску и костюм. Мужчина и женщина стояли возле стены, вжавшись друг в друга, женщина всхлипывала. Девушка обернулась, посмотрела на нас злыми блестящими глазами и рассмеялась звонким смехом… девичьим. Потом смех резко оборвался. Она большими шагами подошла к Петру, непрерывно глядя ему в глаза, и толкнула к стене, затем мягко обхватила руками его шею, обвила ногой и прижалась щекой к его щеке. Я дёрнулся, чтобы отогнать её, но она резко повернулась ко мне и плюнула в лицо. Я, подавляя рвотные позывы, в шоке утёрся рукавом. Но Пётр невозмутимо стоял, спокойно опустив руки, и не сводил глаз с её лица.

– Я знаю тебя, – сказало это существо, которое я не рискнул бы теперь назвать девушкой. – Мне постоянно угрожали тобой, и я привык. Я перестал бояться.

Она стала самозабвенно тереться своей щекой о его щёку с каким-то остервенелым удовольствием: глаза её закатывались и затуманивались влагой. Пётр внимательно смотрел на неё в упор и молчал. Я же перепугался и сильно растерялся, но мне ничего не оставалось, как следовать его примеру.

– Собственно, кто ты такой? – продолжало существо, приблизив губы к уху Петра. – Кем ты себя возомнил? Воином? Благодетелем? Избавителем? Может быть, даже самим спасителем? Ты считаешь себя милосердным? Но ведь лжива-то милость твоя!

Она повернула к нему лицо и дальше говорила, как будто пытаясь вложить свои слова прямо ему в губы.

– Лжива твоя милость, – повторила она, – ибо она не ко всем. Ты делишь людей на тех, кто твой друг и кто твой враг. К одним ты милостив, к другим беспощаден. Но, пожалуйста… – её голос вдруг стал женским и кокетливым, – пожалуйста, можно я буду тебе другом?

Она спрыгнула с него, схватила за руку и потянула к себе в комнату.

– Пожалуйста, – заглядывая ему в глаза и извиваясь телом, повторяла она, – пожалуйста, я ведь не хочу умирать от рук твоих… убийца!

При последних словах Пётр с силой выдернул руку и отступил от неё.

– Я не буду тебя убивать, – твёрдо, но мягко сказал он. – Но так, как есть, я не оставлю.

Она злобно скривилась, глянула в сторону отца, который отшатнулся от её взгляда.

– Какая страшная трагедия! – хрипло произнёсла она. – Во всех завтрашних новостях! Двое неизвестных ворвались в дом и убили всю семью… топором!

При этих словах, она бросилась к отцу, схватилась за топор, который тот всё ещё держал в руке. Мужик пытался оказать сопротивление, но существо с невероятной силой вырвало топор из его рук. Женщина завизжала. Существо обернулось к Петру:

– Нет. Ты – убийца!

И замахнулось на отца топором.

– Посмотри на меня! – громко сказал Пётр.

По существу пробежала крупная дрожь. Оно со страхом обернулось.

– Слушай меня, – властно сказал Пётр, – потому что через меня, немощного и не сильного человека, тебе повелевает Сильный. Именем Его я заклинаю тебя, дух нечистый и скверный, оставь то, что не твоё, и выйди вон, и не возвратись, и не входи в то, что тебе не принадлежит.

Существо тяжело дышало, силясь поднять топор, но он стал будто невыносимо тяжёлым… Оно ссутулилось и исподлобья глянуло на Петра. Он же подошёл вплотную и тихо сказал:

– Именем Иисуса Христа! Выйди вон!

Девушка тут же рухнула навзничь, топор с грохотом упал на пол. Пётр медленно присел рядом на корточки, бережно приподнял ей голову и ласково погладил по волосам. Мать девушки приглушённо рыдала. Прошло какое-то время. Девушка открыла глаза и посмотрела на Петра, силясь что-то сказать. Наконец она собралась с силами и со слезами тихо прошептала:

– Где мама?..

Мать с плачем бросилась к ней, встала рядом на колени. Отец утирал слёзы. Девушка порывистым движением вдруг припала к ногам Петра и, спрятав лицо в ладонях, вдруг заговорила:

– Спасибо… спасибо! Как же я страдала каждую минуту, каждый миг был невыносим! Этой пытки невозможно выдержать, и я бы умерла, если бы могла, но я не могла!

– Всё позади, – поспешно сказал Пётр. – Бог исцелил тебя, ты же больше не греши. Живи теперь с благодарностью к спасшему тебя, ведь ты освобождена не для того, чтобы жить, как прежде, только для себя, но для той новой жизни, в которой тебе откроется вся её красота, откроется твоё призвание.

Девушка подняла голову и посмотрела на него измученными глазами:

– У меня есть призвание? Какое же у меня призвание?

Пётр низко наклонился и поцеловал её в лоб.

– Это тебе откроет сам Бог, когда ты будешь читать святое писание. Задай вопрос ему.

Девушка улыбнулась. Пётр повернулся к родителям и сказал:

– Дорогие, дайте скорее ей поесть!

Мать закивала, вскочила на ноги и быстро кинулась на кухню.

Отец же по стене осел на пол. Он по-мужски беззвучно плакал.

Я немного пришёл в себя. Мне как-то неловко было за девушку, лежащую у ног Петра прямо на полу. Я всё ещё с опаской подошёл, взял её на руки и отнёс в комнату, положил на широкую кровать. Вместе со мной в комнату зашёл и отец.

– Слышь… – неуверенно начал он, – нам нужно поговорить…

В этот момент вошла мать девушки. Она держала в руках поднос, на котором стояли тарелки с какой-то едой. Мужчина глазами указал мне на дверь. Мы вышли из комнаты, затем из дома, и медленно пошли по утоптанной дорожке среди высокой пожухлой травы. Отец шёл впереди, я немного сзади. Он молчал, и я ничего не говорил.

– Меня зовут Олег Фёдорович, можно просто Олег, – со вздохом сказал он, повернувшись ко мне.

– Андрей, – представился я.

– Вы путешествуете вместе… – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Олег. – Кто он? Он – святой?

Я озадаченно помолчал, ведь я и сам бы хотел знать, кто такой Пётр. И что значит «святой».

– Ничего не могу сказать, Олег, – грустно сказал я. – Я сам-то его знаю чуть больше суток. Он попал в беду, я ему помог и вот теперь еду с ним. Я представлял его слабым, а он очень сильный… но сила его в другом. Я сам, как и вы, с самого первого момента встречи с ним нахожусь в пространстве чуда, которое началось и не заканчивается. И не знаю, что теперь ещё увижу.

Олег остановился и повернулся ко мне.

– В какую беду он попал?

Я помялся, не зная, что из всего произошедшего мне можно рассказать.

– Его кто-то преследует, – осторожно сказал я. – Кто-то, у кого есть доступ к службам безопасности мегаполиса. Он может задействовать полицию.

Олег кивнул, как будто я сказал ему то, что он хотел услышать.

– Понимаешь, Мария – это моя жизнь. Когда вы спасли её – вы спасли и мою жизнь. Я перед вами и перед Богом в неоплатном долгу, поэтому хочу дать совет.

Я внимательно посмотрел на него, он тоже прямо смотрел мне в глаза.

– Как я понимаю, ты управляешь магнекаром. Тебе нельзя больше двигаться по федеральной трассе. Брось его, забирай мой внедорожник. Это замечательный автомобиль – генеральский дар. А подарил мне его друг-сослуживец при моём увольнении в запас. Работает на жидком топливе и спокойно может кататься вне трасс, даже по лесным дорогам. Увы, конечно, его нужно заправлять, а жидкотопливную заправку теперь с трудом можно найти, да и пользоваться вашими платёжными средствами я не советую. Но у меня есть несколько канистр топлива, должно хватить километров… – Он запнулся, прикидывая в уме. – Тысяч на семь. И забирайте еду, чтобы вам не пришлось нигде останавливаться.

– Почему? – взволнованно спросил я.

Олег болезненно сморщил лоб и как-то глухо сказал:

– Я видел в новостях… Ваши данные с утра передали в федеральный розыск, поэтому я с такой осторожностью и встретил вас. Тот, кто вас ищет, задействовал максимальные силы.

«Вот так отпуск… – с дрожью подумал я. – Тюрьма или будильник? Как узнать, что из этого страшнее?»

Как страшен будильник, я знал в опыте, а как страшна тюрьма – только предчувствовал в воображении. Я поднял глаза навстречу своему страху и невесело пробормотал:

– Спасибо, Олег. Спасибо за вашу помощь. Мы сейчас обсудим с Петром ситуацию.

– Скорее, – сказал Олег. – Я знаю, как работают федеральные службы. У вас очень мало времени.

ГЛАВА 3. ИЗБРАННЫЙ ВРЕМЕНЕМ

– Отец Александр, Владыка просит вас войти.

Капеллан вздрогнул и поднял голову. Остиарий распахнул перед ним высокие и узкие двери цвета слоновой кости, увенчанные золотым десюдепортом. Александр с поспешностью вошёл в кабинет и остановился всего в паре шагов от порога, не смея дальше идти. Здесь черно-багровые плотные шторы создавали полумрак. Архиепископ Арсений сидел за своим любимым рабочим столом с бронзовым патинированием на причудливой резьбе декоративных панелей, покрытым тёплым зелёным сукном и писал своей рукой. Зеленоватый приглушённый свет настольной лампы освещал его лицо, которое казалось призрачным, окаменелым. Увидев Александра, Арсений плавно встал и вышел из-за стола, шурша по мозаичному полу краями длинной мантии со скрижалями. Александр с волнением преклонил колено. Владыка сам подошёл к нему и протянул руку. Александр благоговейно принял её в ладони, прижался губами к перстню с алым камнем, на самой широкой грани которого было выведено серебром изображение креста.

Владыка обнял Александра за плечи и поднял.

– Встань, мой любимый сын! Что ты стоишь, как кающийся грешник, на коленях? Разве что-то страшное произошло?

Капеллан встал, но опустил голову, не выдерживая взгляда живых старческих глаз на каменном лице.

– Да, Владыка…

– Присядь, поговорим.

Он подвёл Александра к небольшому трапезному столу, усадил в кресло, обитое расшитым золотом атласом, и распорядился о трапезе. Сам же, приказав служителю подвинуть поближе изящный стул, сел рядом. Быстро принесли горячие и холодные закуски, на стол поставили бутылку коньяка.

– Будешь? – спросил Владыка. Он взял в руки бутылку, выполненную в форме налитого кровью сердца и, восторженно воззрев на неё, произнёс: – Коньяк столетней выдержки, и вкус его великолепен – вековая мощь и сила дубов. Сотворено это чудо из безвозвратно погибших легендарных виноградников Фоль Бланш, которые два века назад едва уцелели после нашествия завезённой мореплавателями филлоксеры, но не смогли пережить загрязнения воздуха нашего века. Драгоценной сей жидкости подобает драгоценный сосуд: сама бутыль создана из сапфирового стекла, покрытого слоем платины. Во всём мире осталось не более десяти бутылок. Одна из них – перед тобой.

Александр замотал головой.

– Не хочешь? – удивился Владыка. – Ну что так? Вроде не пост же?

– Спасибо, но… коньяк меня расслабляет, после него клонит в сон. Я слишком устал и держусь только молитвой ко Святому Духу. Если выпью, не смогу сопротивляться плоти, она меня одолеет.

– Тогда хоть немного поешь, тут пища лёгкая, она придаст тебе сил.

– Высокопреосвященный Владыка, прошу меня простить, – бледнея, произнёс Александр. – Мне совершенно неловко отказать вам в вашей сердечной заботе обо мне и в вашем архипастырском попечении, но признаюсь, что стыжусь перед Господом отведать с вами трапезу, тогда как мои послушники сейчас голодны. Мы с утра ничего не ели.

Владыка уважительно кивнул и дал знак налить себе. Служитель поспешно наполнил его бокал и быстро удалился, закрыв за собой дверь.

– Устал, говоришь? – медленно сказал Владыка, поворачивая бокал в руке и разглядывая янтарную жидкость, на треть заполнявшую его. – Я тебе очень сочувствую и ежеминутно возношу молитвы об успехе твоего дела.

Александр в порыве благодарности склонил голову. Владыка отпил глоток, прикрыл глаза, наслаждаясь длительным послевкусием, и продолжил:

– Но дело наше – не простое. Да и не дело это вовсе. Можно ли назвать просто «делом» то великое призвание, которое поручил нам Создатель, чтобы в преддверии последних дней этого мира стать соучастниками событий, о которых предречено две тысячи лет назад?

Александр понимающе кивнул, всем видом показывая уважение к каждому слову Владыки.

– Ты – избранный для этой миссии, отец Александр. Много служителей у Господа, но именно тебя Он избрал. Он закалял твой дух в годы твоего неверия и духовного поиска, Он послал тебе проповедующего Его слово…

– …за что я всегда буду славить Господа, мой Владыка, – горячо перебил его Александр, – за то, что именно вас Он послал спасти меня от тьмы неверия и увидеть свет истины!

Архиепископ улыбнулся, покивал и продолжил:

– Но это ещё не всё. Зная твои высокие мужские качества, которые Бог воспитал в тебе, закаляя твой дух в боях на службе Отечеству, Он воздвиг тебя нести слово тем, из среды которых Он тебя призвал – воинам нашей доблестной патриотической армии. И ты много лет служил капелланом в самых горячих точках планеты, да и не только! А сколько я молился за тебя, когда вас забросили подавлять восстание на Марс? Эта жуткая авария на борту военного корабля, этот холодный хаос космоса! О, Господи… как я молился за тебя! Ты это всё пережил, а мне даже подумать об этом страшно… Но ты – слава Господу! – прошёл через все искушения: огонь и воду, и даже медные трубы, не возгордился и не ослаб в молитве. И в наземных операциях ты, как подобает капеллану, был всегда впереди! Ты вывел из окружения сотни воинов, ты спас, благодаря молитве и знаниям в медицине, множество солдат. Но на твоих руках и принимали смерть многие уверовавшие на твоём примере воины…

– Владыка, – смущённо начал Александр, – я всего лишь…

Владыка сделал знак рукой, призывая его замолчать.

– Теперь всё… всё это необходимо поставить на службу Господу, ибо великая беда случилась с миром. Ты устал… я знаю, знаю… Однако не спорь: ты допустил ошибку и коришь себя за это, но напрасно. Ты – прекрасен духом и непорочен лицом, ты – смире́н душой и мо́щен телом, но ты – всего лишь человек. И ты своими человеческими силами столкнулся с тем, о ком сказано: «К вам сошёл дьявол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени». Тебе противостояла вся сила адская, ей надо было противопоставить силу твёрдости молитвы, а ты что?

– Да, Высокопреосвященный Владыка, – с жаром и болью ответил Александр. – Мне не хватило трезвенности и ясности ума. Я был слишком самонадеян, слишком уверен в своих силах, меня опьянила радость близкой победы!

– Не только, возлюбленный сын мой, не только, но и ещё один страшный грех! Скажи, зачем вместо того, чтобы доставить пленника в архиепископию для допроса, или вместо того, чтобы гуманным способом его окончательно обезвредить, ты применил пытку? Да ещё как? Подвесил пленника за руки к дереву в полисном парке, где полно камер, и без одежды выжигал ему внутренности энергоплетью? Ты пугаешь меня, сын мой. Откуда в тебе садизм?

Александр нервно задрожал.

– Я… я виноват перед Господом, – через силу пролепетал он. – Я действительно пришёл в сильную ярость, когда его настиг, а он… я даже с трудом могу поведать вам об этом теперь… Он начал говорить со мной, убеждая через святые писания! – Голос Александра сорвался, и он несколько раз вздохнул, чтобы продолжить говорить. – Я вдруг понял, что могу искуситься и начать ему верить, и… заставил его замолчать. Он на меня так смотрел, что я мог… я мог…

Он прижал дрожащие пальцы ко лбу, прикрывая лицо от взгляда Владыки, как от слепящего света, но Владыка с поспешностью положил руку на плечо капеллана и произнёс:

– О, сын мой! Я не осуждаю тебя! Не мне тебя судить, ибо не я там был, а ты! Я не могу даже представить, какому дьявольскому обольщению, каким бесовским иллюзиям твой разум человеческий был подвергнут!

Александр закрыл лицо рукой, она заметно дрожала.

– Зачем же ты отпустил его? – продолжил осторожно Владыка.

– Не знаю… не знаю… – сдавленно произнёс Александр. – Я думал, что убил его, и испугался… Мне показалось, что меня кто-то видит… Я боялся, что меня кто-то застанет во время свершения… спасительного дела. Я бросил его… Просто хотел, чтобы нашли мёртвое тело и подумали, что он – хулиган, нарвавшийся на блюстителя порядка и погибшего от полицейской плети.

– Нельзя недооценивать самого дьявола и его чары, – покачал головой Владыка. – Даже в воплощённом состоянии он питается силами хаоса и очень живуч.

Александр отнял руку от лица и с болью вскинул глаза:

– Владыка, ему кто-то помог!

Брови Владыки Арсения поползли вверх.

– Да? – небрежно бросил он. – И кто?

– Кто-то из жителей из блок-хауса неподалёку.

– Кто же это был?

– Мы пока не смогли установить…

– Как же так? – сокрушённо оборвал его Владыка.

– …но зацепки есть, – поспешил добавить Александр. – Когда по вашему велению мы вернулись за ним, но не обнаружили на месте, мы прочесали парк и взяли под контроль все входы и выходы, все остановки общественного транспорта рядом и допросили на них людей. К сожалению, полиция неохотно оказывала нам содействие, и мы запоздало получили доступ к записям с камер на входе в блок-хаус. На камерах видно, что полумёртвого противоречащего втащил в здание какой-то молодой человек, через несколько часов они вышли, но противоречащий уже шёл сам. Они сели в магнекар. Мы не смогли сразу установить идентификатор транспортного средства, но вычислили, что с парковки отъехало несколько магнекаров. Зная, что путь противоречащего лежит на восток, где находятся его адепты, мы установили блок-посты на восточном, северо-восточном и юго-восточном направлениях. Из пятнадцати магнекаров, покинувших стоянку, три выехали по восточным направлениям. Два магнекара нам удалось задержать и досмотреть, третий – не получилось, пришлось снять заграждение, и мы упустили его.

– Что значит «пришлось снять заграждение»?! – возмутился Владыка, его старческое лицо потемнело.

– Женщина… в одном магнекаре оказалась беременная женщина… У неё начались роды… – с трудом произнёс Александр. – Полицейские подрядили наш квардрокоптер, чтобы срочно доставить её в больницу, но полицейские, предоставленные сами себе, оказались слабы перед протестным настроением толпы и сняли блок-пост. Мы их упустили…

Лицо Владыки выглядело испуганным.

– О, Господи, велики же сила и хитроумие дьявольские! – Владыка повернулся к Александру. – О, сын мой, тяжела твоя ноша и велико твоё призвание! Но велика и противостоящая сила! Помни же: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и не́мощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное! И посему в писании сказано, что сила Бога в человеческой не́мощи свершается, и ещё: «Когда немоществу́ю, я силён». Поэтому помни: не своей силой ты действуешь, а Божьей. Да благословит Он тебя в этой последней битве!

Александр с горящим от волнения лицом припал к ногам Владыки:

– Благословите меня, Высокопреосвященный Владыка!

– Войди же со мной в пси-отношения, сын мой! Дай руку!

Александр, стоя на коленях, протянул ему левую руку, и Владыка надел на неё пси-браслет, сам надел на запястье свой, и вошёл в пси-режим. Владыка чувствовал благоговейный трепет и иступлённую преданность Александра, а Александр в ответ ощущал покоряющую его отеческую властность, укрепляющее тепло и воодушевление, доходящее до одержимости, которое он получал вместе со словами:

– Благословляю, сын мой, воин Бога! Да найдёт на тебя сила Божия, чтобы остановить зло, угрожающее миру!

– Наставьте меня словом, Высокопреосвященный Владыка! – вскричал Александр, тяжело дыша, почти задыхаясь от переизбытка наполняющих его экстатических чувств.

– Господь мне на сердце такие слова для тебя положил: будь твёрд и непогрешим отныне в исполнении воли Бога. Помни, что есть:

Время рождаться и время умирать,

Время врачевать и время убивать,

Время искать и время терять,

Время любить и время ненавидеть,

Время миру и время войне!

– Время убивать! – с силой повторил Александр, твёрдо поднялся с колен. – О, мой Бог, дай мне сил, чтобы исполнить волю Твою!

С покорностью он склонился перед Владыкой, а тот с удовлетворением посмотрел на него и медленно перекрестил.

– Ступай же с миром! Я распоряжусь насчёт трапезы для вас всех.

Владыка протянул Александру для лобзания руку.

* * *

Обласканный и укреплённый отеческой любовью архиепископа, Александр, словно с крыльями за спиной, быстрым шагом прошёл по коридору, спустился по лестнице и влетел в домовую часовню, где с волнением молились и ждали конца его аудиенции трое братьев-послушников Обители военных капелланов. Увидев своего Наставника, озарённого радостью и решимостью, все встали с колен, подошли и обступили его.

– Владыка сильно сердился на тебя, дорогой отец Александр? – с заботой спросил Максим, заглядывая ему в глаза.

– Нет, совсем нет! Владыка благословляет нас! – немного дрожа голосом сообщил Александр и ласково потрепал Максима по плечу. – Он призывает нас к твёрдости в исполнении нашего дела, ведь наша брань не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесной! Поднимем же щит веры, чтобы угасить раскалённые стрелы лукавого и возьмём меч духовный!

– Что это значит, дорогой Наставник? – нахмурился Савватий.

– Это значит, любимый брат Савва, – со странной весёлостью произнёс Александр, – что мы имеем дело с ересиархом, способным своим учением отвратить от Господа всех верных! У него на востоке есть община раскольников, к которой он стремится. Если он достигнет её, то нашу бедную церковь ждут потрясения, восстания ересей. Действует он дьявольским обольщением и подчиняет людей себе, заставляя служить ему, и многих уже совратил. Поэтому Владыка нам не благословил никакого общения с ним, у нас есть только одно Божье благословение: найти и уничтожить, прямыми сделать стези Господу нашему. Владыка благословил применение оружия, которое сейчас же необходимо получить в Арсенале.

– Вот это разумно, – согласился Серафим. – Я устал иметь дело с безответственными полицейскими. Наше дело деликатное, и работа должна быть сделана тихо, ювелирно.

Александр с бледным лицом коротко кивнул ему и обернулся на иконостас, его губ коснулась нервная усмешка. Он на мгновение задумался, затем спросил, приподняв бровь:

– Надеюсь, никто не забыл, как держать винтовку?

Максим и Серафим, оценив его шутку, с горящими глазами заулыбались, переглядываясь. Савватий же опустил голову, поникнув лицом. Александр с волнением обвёл всех глазами и благоговейно сказал:

– Помолимся, братья…

И все преклонили перед образами колени.

ГЛАВА 4. НА ЗАБРОШЕННОЙ ДОРОГЕ

Это был настоящий внедорожник! Последний из таких я видел в далёком детстве: с полноценным задним сидением, большими распашными дверями багажника и дополнительным багажником сверху. Мы с Олегом Фёдоровичем загрузили канистры с жидким топливом и три ящика с едой. Мать девушки вынесла сваренный смородиновый компот, ещё горячий. Я аккуратно перелил его в бутылку и поставил поближе к водительскому сидению, то есть поближе к себе – так не терпелось его попробовать! Также загрузили снаряжение для кемпинга: палатку, несколько упаковок тонких термоодеял, термоспальники, котелки и угли для костра на первое время. Отец торжественно вручил мне тот злосчастный топор. Принимая его, я аж содрогнулся и признался, что теперь, глядя на топор, всегда буду вспоминать те приятные минуты, которые я провёл в их гостеприимной семье. Олег Фёдорович посмеялся и по-отечески обнял меня.

– Не знаю, сможем ли мы встретиться снова, – сказал он, – но теперь вы мне оба небезразличны. И… мне бы не хотелось прожить всю жизнь в неведении, не зная, что с вами дальше случилось. Пожалуйста, если у вас будет такая возможность, пришлите весточку, а лучше… лучше возвращайтесь. Заезжайте на пироги. Мария вам испечёт. Рядом дом – пустой, мы приберёмся там, он всегда будет ждать вас.

Слова Олега Фёдоровича тронули моё сердце, и я ещё раз подумал, что давно не встречал столько любви от людей, которые совсем недавно были мне незнакомы, а теперь казалось, что мы связаны на всю жизнь.

– Где Пётр? – спросил я.

– Он с Марией, – почему-то шёпотом сказал Олег Фёдорович. – Я не хотел им мешать. Но вам надо скорее уезжать. Пойдём к нему.

Мы вошли в дом и увидели Петра и Марию, сидящих на полу в гостиной у камина. Пётр что-то читал, а Мария слушала. Когда мы вошли, то застали такие слова: «…а Мария сохраняла все слова сии, складывая в сердце своём…»

– Простите… – неловко начал я.

Мария повернулась ко мне и с восторгом сказала:

– Представляешь, Андрей! Маму Иисуса Христа тоже звали Мария!

– Это всё здорово, – ободряюще поддакнул я, – но… Пётр! Нам пора!

Мария вскрикнула и обняла Петра. Тот медленно закрыл книгу и передал ей.

– Читай дальше уже сама. Читайте вместе, втроём. Если что-то непонятно – записывайте свои вопросы. Когда я вернусь, то отвечу на них.

– Так ты вернёшься?

– Если не вернусь, – сказал Пётр, – Бог пошлёт того, кто ответит на ваши вопросы. У Него есть ещё люди… ещё остались…

Пётр поднялся и пошёл к выходу. У порога он обернулся и поклонился всем троим, низко, до самой земли. И они тоже поклонились ему.

– Благодарю вас за вашу веру. Простите, что мы обрекли вас на страдания, – с горечью сказал Пётр. – Мы не вправе утруждать вас нести последствия нашего пребывания у вас в гостях.

– Вы не обрекли нас, – твёрдо ответил Олег Фёдорович. – Мы сами готовы пойти на страдания, чтобы отблагодарить того, кто спас мою дочку и всех нас!

Пётр ещё минуту глядел каждому в глаза, как будто пытался запомнить их, чтобы в воспоминаниях унести с собой.

– С этого дня и всегда я буду молитвенно помнить вас, – наконец сказал он. – Прощайте…

Мы сели во внедорожник. Я ткнул кнопку зажигания, и двигатель непривычно заворчал своим особенным голосом; потихоньку выжал педаль газа и почувствовал мощь мотора. Это было приятно! Мы тронулись, поехали к просеке в лес, и я ещё долго в зеркальце заднего вида видел, как они стояли и смотрели нам вслед.

Вести тяжёлый внедорожник оказалось удивительно легко, к рулю не приходилось прикладывать усилий. Хотя я уже разобрался с коробкой передач, всё равно опасался, что в первое время что-то напутаю.

Пётр молчал, мне показалось, он был печален. Но разговаривать с ним я не мог, потому что всё внимание занимала дорога с выпирающими корнями деревьев, глубокими лужами и ухабами. Мне очень не хотелось повредить машину в самом начале пути.

Наконец, мы выехали к полю, вдоль кромки которого шла колея, накатанная большими сельскохозяйственными машинами. Поле закончилось, мы выехали на какую-то заброшенную асфальтовую дорогу. Жители многих посёлков давно уже провели к себе магнерельс, и дорога разваливалась за ненадобностью. Но подвеска автомобиля замечательно справлялась и гасила неровности.

Мы ехали в неизвестность. Солнце клонилось к закату.

Наконец я смог с Петром поговорить.

– Почему ты грустишь?

Пётр взглянул меня и вздохнул.

– Я опасаюсь за их жизни, – тихо сказал он, – и очень прошу Бога их защитить.

– Но если ты просишь, значит, Бог их защитит, не так ли? Почему же ты грустишь?

Пётр ласково посмотрел на меня и ликующе произнёс:

– Да ты, Андрей, говоришь уже как верующий человек!

– Я просто научился у тебя. Олег Фёдорович сказал мне, что ты – святой. Что это значит?

Пётр склонил голову, помолчал, потом повернулся ко мне и заговорил:

– В древние времена люди очень тонко чувствовали разные сферы жизни. Они хорошо различали сферу профанного, то есть обыденного, и божественного, то есть святого. Они понимали, что вся жизнь и её блага зависят от Бога, и поэтому умели быть благодарными, отделяя для Него всё самое лучшее. И это отделённое называли святым. Таким святым может быть и человек, который отделил Богу самое лучшее и дорогое, что у него есть – свою жизнь. В этом смысле, да, я – святой. Я посвятил свою жизнь Господу ещё смолоду. Теперь смысл моего существования заключён в стремлении познать волю Бога и слушаться Его. В другом понимании святой – это тот, кто безгрешен. И в этом смысле я – не святой, потому что не безгрешен, ибо нет ни одного человека на Земле, кто бы жил и не согрешил… И ещё есть одно, последнее понимание святости, как пути к совершенству, возможности уподобления Богу. А эту задачу Бог поставил каждому человеку, которого призвал в мир.

– Неужели каждому возможна святость? – удивился я.

– Каждому, – кивнул Петр.

– И каждому возможно уподобиться Богу?

– Конечно. Только для этого нужно посвятить Ему свою жизнь и слушаться Его.

– Но слушаются и исполняют чужую волю рабы. Тебя не беспокоит такое твоё положение?

– Слушаются и исполняют чужую волю ещё сыновья, – ответил Пётр.

Что такое быть послушным сыном, я не знал по понятным причинам: у меня не было любящего отца. Но что такое может быть – я не мог не признать.

Солнце бабьего лета прогревало салон автомобиля. Хотелось пить, и Пётр наливал мне настоявшийся компот. На ходу мы даже поели, потому что решили двигаться без остановки до темноты. По пути мне удалось узнать, что такое читал Пётр Марии. Это была книга об Иисусе Христе, именем которого Пётр изгнал беса, и где сказано о его жизни. Оказывается, вот что за книга лежала в его бэгбэк! И он отдал её Марии?! Я немного расстроился. Мне тоже захотелось её почитать.

– Мы обязательно прочтём её с тобой, – пообещал Пётр. – А Марии и её семье она гораздо нужнее.

– Петр… а что такое с Марией было? Это «изменёнка»?

– Это не наркотический транс, – ответил Пётр. – С Марией произошла беда. Это одержимость, может быть, ты слышал когда-нибудь об этом.

Значит, это оказалось тем, о чём я догадывался.

– Это был демон?

Пётр кивнул.

– А ты что-то знаешь об этом?

Не то, чтобы я что-то знал, но фильмы про демонов смотрел. Они обычно лезут из ада, их уничтожают огненным ангельским мечом, выстрелом из плазмогана или заклинаниями с пентаграммой. Как-то мы с друзьями таким образом развлекались в виртуале. Но ещё никогда и нигде я не видел, чтобы при словах «именем Иисуса Христа» демон выходил сразу, без воплей, без воя и без спецэффектов. Чем же страшно это имя для демонов? Я спросил это у Петра, он ответил:

– Духи подчиняется только тому, кто их создал. Люди забыли Бога, а бесы знают его и трепещут. Когда-то Бог послал в мир своего Сына – Иисуса Христа, чтобы он освободил каждого человека из плена зла и одержимости. Иисус ходил по земле и рассказывал о Боге-Отце, чтобы люди вспомнили о Нём. В подтверждение своих слов он творил дела, которые способен творить лишь Бог: исцелял людей от болезней, воскрешал мёртвых и изгонял бесов.

Я ошалело посмотрел на него.

– Постой, Пётр… Ты же сказал, что только Иисус Христос мог творить дела, на которые способен лишь Бог. Как же изгоняешь бесов ты? Ёлки-моталки, ты вообще кто?!

Пётр мягко улыбнулся и сказал:

– Брат Андрей, плодом жизни Иисуса Христа на земле стала община его учеников, которые стали называться «христианами». Он поручил им рассказывать людям о Боге и дал власть исцелять от болезней и изгонять бесов. Понимаешь? Это такой знак, по которому можно узнать его людей на Земле.

– Значит, ты – христианин? – догадался я.

– Да, – Пётр радостно кивнул, потом добавил: – И ещё есть один знак, по которому можно узнать учеников Христа – по любви, которую они имеют друг к другу.

– Как же может быть по-другому, если ты говоришь, что ваш Бог есть любовь? Разве можно верить в такого Бога и не иметь любви? – удивился я.

– Можно. Вера в Бога без любви называется «фанатизм», от греческого слова «тана́тос», что означает «смерть». Фанатик, по сути, – смертник, который готов за Христа голову другому оторвать и свою жизнь бессмысленно положить. Фанатизм – страшное явление. Мне всегда жалко одержимых им людей, потому что они в Бога верят, но эта вера без любви.

– Но почему они стали такими? – горячо спросил я.

– Брат Андрей… что ты чувствуешь ко мне? – вместо ответа вдруг спросил Пётр.

Я так растерялся, что не заметил ухаб, и автомобиль сильно подпрыгнул.

– Я? Чувствую?

Я понял, что надо сказать правду. А правда была в том, что я чувствовал любовь, и это меня смущало, потому что я не понимал, зачем он это спросил.

– Я чувствую к тебе то, что больше дружбы, – обтекаемо сказал я.

– Скажи, брат Андрей, было ли такое же чувство у тебя раньше к другому человеку?

Вот пристал с ножом к горлу! Я задумался, припоминая все свои любовные интрижки, и понял, что то, что я испытываю к Петру – это другое. Это была действительно любовь, но любовь благодарная, любовь восхищения. Но я не знал, как об этом ему сказать, чтобы он что-нибудь плохое обо мне не подумал. Наконец, я признался:

– Да… Да, я действительно за эти два дня полюбил тебя, и это странно. Потому что ещё никто и никогда не делал для меня ничего просто так, не требуя ничего взамен, ещё никто и никогда не говорил мне слов, после которых хочется жить. Ещё ни в ком я не чувствовал столько света и тепла, которые в одно мгновение перевернули всю мою жизнь. Я люблю тебя, потому что всё это сделал ты.

Я залился краской, смущённо и робко посмотрел на него. Пётр же ответил спокойным взглядом.

– Это всё сделал тот, кто во мне, – вдруг с силой сказал он. – Когда ты говоришь, что любишь меня, на самом деле ты любишь во мне Его. Ты любишь Иисуса.

Я потрясённо взглянул на Петра и быстро опять перевёл взгляд на дорогу.

– Иисуса? Но я ведь не знаю его. И как это он может быть… в тебе??

– Андрей! Всё, что ты перечислил – не моё, а того, кто дал мне это как дар. Я же не стою ничего и не имею и доли всех этих качеств. Но я стараюсь жить так, чтобы во мне мог свободно жить Его Дух, понимаешь? Святой Дух Бога, через которого возможно присутствие Божьего Сына Иисуса Христа в этом мире прямо сегодня, прямо здесь и сейчас. Те же люди стали фанатиками, потому что верят в Бога, но Святого Духа не имеют, и поэтому не могут творить дела Бога на Земле.

У меня помутилось в голове.

– Я не понял, – признался я. – Мне надо подумать.

Значит так, начал рассуждать я. Теперь я о Петре знаю много и, одновременно, опять ничего. Я знаю: Пётр – святой, он отделил себя для Бога. Это раз. Он – христианин, потому что делает то же, что и Иисус Христос: исцеляет больных и изгоняет бесов. И знаю, зачем: чтобы люди узнали о Боге. Это два. Ещё знаю, что в нём живёт Святой Дух, через который возможно присутствие Христа в мире, – это три, но… всё это не объясняет, почему его преследуют какие-то особенные люди, и зачем нам надо ехать на восток по этой трассе.

Когда я захотел Петра об этом спросить и повернулся к нему… он крепко спал. Ладно, подозреваю, что насчёт последнего всё равно скоро узнаю.

Солнце уже клонилось к закату. Ещё издалека я увидел девушку, которая шла по ходу нашего движения вдоль дороги. Она тоже увидела наш автомобиль и помахала рукой, чтобы мы остановились.

Я растолкал Петра. Он вгляделся в девушку и сказал:

– Останови, давай спросим, что она хочет.

Я сбросил скорость и плавно притормозил рядом с девушкой. Пётр опустил стекло и спросил, нужна ли какая-нибудь помощь.

Девушка посмотрела на нас, упёрла руки в боки и отставила ножку в высоком ботинке, одетом на босу ногу. Вообще она была невысокого росточка, с круглым лицом и большущими глазами, стройная, но крепенькая, особенно выделялась копной вьющихся бледно-рыжих волос. На ней была свободная голубая юбка, из-под которой торчали загорелые коленки, и сваливающийся с плеча бежевый свитер. Как-то странно это, не жарко всё-таки уже. Вдруг девушка запрыгнула на подножку и оглядела нас озорным взглядом.

Так. Понятно. Я наклонился к Петру и тихо сказал:

– Поехали, Пётр, ничего ей не нужно! Это шалава дорожная!

Девушка услышала и быстро среагировала:

– Ну, пожалуйста! Ну, подвезите меня, я заплачу… как обычно!

Пётр пристально посмотрел ей в глаза и медленно спросил:

– Почему то, что ты делаешь, в твоей жизни стало обычным?

Девушка оторопела и как будто отключилась внутри. Её взгляд остекленел, стал каким-то бессмысленным. Похоже, вопрос Петра вышиб из неё все мозги.

– Я не знаю, – справилась со своим состоянием она, и на её лицо вернулось опять глупое озорство.

– Поехали, Пётр, – нервно сказал я и схватился за рычаг коробки передач.

– Погоди, – спокойно сказал Пётр и положил руку на мою, чтобы я отпустил рычаг. Я послушался, но негодовал.

– Куда тебе надо? – спросил Пётр.

– А куда довезёте, – весело ответила шалава и, склонив голову набок, посмотрела на нас, покачиваясь из стороны в сторону, вися на багажнике и упираясь ногами в подножку.

– Хорошо, а потом ты куда?

– Не знаю, – безразлично сказала она. – Как придётся.

– Ты ела? – спросил Пётр.

– Да, конечно. Я не голодна. – Девушка улыбалась и раскачивалась на подножке.

– Садись, – сказал Пётр.

– Ты что!! – возмутился я.

Пётр вышел, открыл ей, как для леди, заднюю дверь, подал руку, чтобы помочь зайти, запер за ней дверь и вернулся на своё сидение. Мы снова двинулись в путь.

Шалава же эта вся извертелась на заднем сидении, очевидно, мучаясь отсутствием к её особе нашего внимания, наконец, высунулась между водительским и пассажирским сидением.

– Ну, и куда мы едем?

– Тебе-то не всё ли равно, – огрызнулся я. – Едем, куда едем.

Она наигранно надула губы и заткнулась, но ненадолго.

– И вот что, мы так и будем ехать и ехать?

– Да, – спокойно сказал Пётр, – но до темноты.

По лицу шалавы, наконец, пробежало хоть какое-то волнение.

– До темноты? – как-то тихо спросила она. – А дальше что?

Меня это начинало веселить, а Пётр так же просто и серьёзно ей ответил:

– Потом мы заедем поглубже в лес и там припаркуемся на ночь, поужинаем и ляжем спать. Ты ведь с нами поужинаешь?

Кажется, девка струсила. Куда-то делось её глупое лицо. Она откинулась на сидение и стала смотреть в окно. Мы с Петром переглянулись.

– Молчание – знак согласия? – с издёвкой, страшным голосом спросил я, но Пётр недовольно посмотрел на меня и прошептал:

– Не надо, не пугай её.

Солнце как-то резко упало за горизонт, наступили сумерки. Я включил фары и стал думать, что пора остановиться, пока совсем не стемнело, и устраиваться на ночлег.

– Остановите, – вдруг сказала девушка. – Выпустите меня.

– Останови, – попросил меня Пётр.

Я прижался к обочине и остановился. Пётр вышел, так же учтиво открыл ей дверь и подал руку. Та по-королевски вышла с крепко поджатыми губами, выдернула свою руку из руки Петра и, не прощаясь, пошла по дороге.

– Не стоит благодарить, – высунувшись в окно, крикнул вдогонку я.

Пётр стоял рядом с внедорожником и смотрел ей вслед. Я же оглядел место, где мы остановились. Выглядело оно довольно подходящим. Справа темнела небольшая просека, по которой можно сразу углубиться в лес. Слева раскинулось поле, покрытое пеленой вечернего тумана. Было довольно сыро и зябко.

– Пётр, может быть, остановимся? Темнеет быстро, не вижу смысла ехать дальше. Предлагаю прямо здесь свернуть в лес и устроиться на ночлег.

– Поддерживаю, – сказал Пётр, но не сдвинулся с места.

Я высунулся в окно и посмотрел туда, куда глядел Пётр. Он всё ещё смотрел на девушку, которая отошла от машины на сотню метров и уселась на обочине.

– Не понимаю, что ты хочешь? – спросил я.

Вместо ответа Пётр залез на своё сидение и сказал, чтобы я ехал. Я завёл автомобиль и, проехав до просеки, свернул в лес. Найдя удобную стоянку под листьями раскидистого клёна, вышел и осмотрел место на предмет заметности с воздуха, потому что помнил про квадрокоптер. А кленовая роща была идеальным убежищем.

Я достал всё для костра и занялся им, поручив Петру ставить палатку. Костёр быстро разгорелся. Тогда я развесил над углями котелки с водой и жидкой похлёбкой. Дела у Петра тоже шли хорошо: палатка уже стояла. Да и что с ней возиться? Она же самонадувающаяся! Выдернул клапан – и всё! Пётр побросал в палатку термоспальники. Я поставил на землю миски и разлил в них горячую похлёбку. Пётр сел на поваленный ствол дерева, задумчиво взял миску, но не притронулся к еде. Он чего-то ждал.

Вдруг раздался звук сломанной ветки. Я положил руку на рукоять топора и замер. Пётр улыбнулся и тихо сказал:

– Что ты тут делаешь?

Из темноты в круг света вошла девушка. Она выглядела замёрзшей и испуганной. На её лице не осталось ни следа той глупой беспечности, которая так меня раздражала. Она робко спросила:

– Простите меня… Можно я с вами посижу до рассвета?

– Садись, – сказал Пётр, уступая ей место.

Девушка, ещё более оробев, приблизилась и села на предложенное место. Пётр, кажется, был счастлив, будто получил, что хотел, но пытался свою радость скрыть.

– Ужин готов. Может, разделишь его с нами?

– Нет-нет, – быстро сказала девушка. – Я не голодна.

Я с удивлением посмотрел на неё. Похоже, она делала попытку сохранить своё достоинство. Это было хоть и наивно, но достойно уважения.

– Как тебя зовут? – спросил Пётр.

– Настя, – тихо ответила девушка и опустила глаза.

– Анастасия, значит, – проговорил Пётр. – Какое красивое имя, означает «воскресение». Воскресение для жизни, жизни вечной.

Девушка, наконец, оторвала взгляд от земли и подняла на Петра. Всполохи огня играли в её расширенных зрачках.

– Анастасия, – немного небрежно сказал Пётр, – мы сейчас будем ужинать. Тебя это не смутит? Потому что нас это смущает. Мы привыкли есть вместе и смущаемся, если кто-то не ест и смотрит на нас.

– Хорошо, я могу пока уйти.

– Нет, что ты! Давай лучше поужинаем вместе!

– Хорошо, я могу… чтобы вас не смущать…

Пётр победно посмотрел на меня. Я понял. Налил ещё одну порцию и передал Петру, а он подал девушке.

– Анастасия, у нас есть обычай благодарить за трапезу. Раз уж ты здесь, может быть, к нам присоединишься?

Оказалось, Анастасия уже успела набить рот едой. На этой фразе она зависла, вынула изо рта ложку и смущённо отставила тарелку.

– Да, а что нужно делать? – невнятно спросила она.

– Радоваться! – отозвался Пётр и, закрыв глаза, с чувством произнёс:

– Благодарим тебя, подающего радость нам и пищу, тепло огня и уют лесного пристанища! Благодарим тебя, пославшего нам гостью – Анастасию, и просим благословить нашу трапезу и наше общение!

– Да будет так! – со знанием дела отозвался я.

Анастасия низко наклонилась над тарелкой и её плечики вздрагивали. Похоже, она заплакала.

– Что-то похолодало… – вдруг сказал Пётр. Он повернулся ко мне и подмигнул. – Принеси, пожалуйста, термоодеяла.

Я залез в багажник, нашёл пару упаковок серебряных одеял и подал Петру. Он распаковал одно и укутал им Анастасию.

– Так нормально? – спросил он.

Настя, не поднимая головы, кивнула. Она не ела.

Пётр подсел к ней поближе и тепло спросил:

– Почему ты не ешь? Не вкусно?

– Почему же… вкусно. Очень вкусно! Я давно вот так вот хорошо не сидела и не ела.

– Не так, как обычно? – вдруг перешёл в наступление Пётр.

Анастасия вздрогнула и с укором посмотрела на него.

– Извини меня, – сразу отступил Пётр. – Ну, ты ешь, ешь.

Чай в котелке вскипел и был разлит по кружкам. Я молчал и с интересом наблюдал за действиями Петра. Он был прямо как тот, кто аккуратно разбирает завалы обрушившегося дома в надежде найти уцелевших.

Девушка продолжила есть, но уже как-то задумчиво. Пётр передал ей чай. Девушка взяла кружку озябшими руками, задрожала и вдруг… заговорила.

– Я не такая, не думайте. Я не такая!

– Не такая? – переспросил Пётр. – А какая же ты?

– Я ненавижу это, – тихо сказала Настя. – Вернее, ненавидела, но привыкла. Я даже стала думать, что всё делаю правильно. Ведь за столько времени, сколько я предлагала себя, ещё никто не отказался! А вы… отказались… Я сразу поняла, что вы – другие, но не могла это сразу принять и поступить по-другому. Я просто уже не помню, как поступать по-другому. Простите мне мою глупость!

Я был потрясён. Совершенно не ожидал такого поворота, это казалось просто чудом!

Пётр подхватил разговор.

– Анастасия… Настенька, – ласково начал он. – Мы всё понимаем, и тебя ни в чём не виним, ибо нет вины в том, что человек ищет любви и тепла. Ведь человек создан Богом для того, чтобы жить в любви, и поэтому каждому человеку в мире без любви одиноко. И, может быть, ему на душе и полегчало бы, если бы нашёлся кто-нибудь, кто сказал хотя бы хоть одно-единственное ласковое слово и обнял. Но почему-то человек в глубине души считает, что это нельзя получить просто так, он считает, что это нужно только заслужить, или за это нужно заплатить.

Девушка изумлённо на него смотрела и легонечко кивала.

– Да, я так именно и думала, – прошептала она.

– Да! И не ты одна! – поддержал её Пётр. – Все так думают. И люди часто только ради того, чтобы побыть в объятиях и почувствовать тепло, уют и безопасность, отдают своё тело, как плату за это. Но это – неправда! Каждый человек достоин любви и тепла только потому, что он – человек. И есть тот, кто дарит это даром, не требуя ничего взамен.

Девушка трепетала. Пётр обхватил её ладони, которыми она держала кружку, и помог сделать глоток. Он смотрел ей прямо в глаза.

– Ты знаешь его?

– Это… вы? – спросила она.

– Нет, – засмеялся Пётр, – но я ему служу.

Девушка с удивлением посмотрела на него, потом перевёла взгляд на меня.

– Нет, нет, нет! – засмеялся я. – Он не мне служит!

Пётр стал серьёзным. Я видел, что он опустил голову, как он всегда это делал во время молитвы, и сказал:

– Я служу Богу.

И замолчал. Я удивился, почему он больше ничего ей не сказал. Они смотрели некоторое время друг другу прямо в глаза, потом девушка сказала:

– Я так и поняла. Я знала это.

Я в недоумении замер. Она знала? Она знает Бога?

– Моя бабушка была верующая. Она крестила мою маму. Но моя мама не стала жить так, как жила моя бабушка. Она говорила, что Бога нет, иначе его бы обязательно нашли и научно доказали. Бабушка с ней спорила, но бесполезно. Потом бабушка умерла, умерла и мама. И я испытала это одиночество, о котором вы говорили. Моя мама меня так и не покрестила, хотя бабушка очень хотела. Сейчас я очень жалею об этом.

– Ты хотела бы креститься? – быстро спросил Пётр.

– Да, – тихо ответила Настя.

– А что ты знаешь о том, во имя которого ты хотела бы креститься?

– Но разве о нём можно знать хоть что-то?

– Можно. Конечно можно. Можно узнать его любовь и наполниться ею. Об этом рассказать невозможно, но я могу попробовать. Ты хочешь?

– Да, – сказала Настя. – Я хочу, я очень хочу!

Пётр сел рядом и полуобнял за плечо. Девушка совершенно по-детски прижалась к нему и закрыла глаза. А Пётр заговорил нараспев, как будто бы рассказывал сказку:

– Настенька… Я расскажу тебе то, что знаю об Отце нашем Небесном, а ты слушай. Сначала не было ничего. Потом Бог создал мир. Это было много-много лет назад. Бог очень радовался миру, говорил, как он хорош, но не хватало в мире человека. И тогда Бог создал человека, чтобы его любить, подарил ему землю рая и дал задание: возделывать эту землю, чтобы сделать её красивой, и хранить её. Но однажды человек возгордился собой и захотел сам стать как Бог. Он перестал слушаться Бога, нарушил его заповеди, а потом, как нашкодивший ребёнок, стал бояться и избегать его. Человек стал творить зло. И Бог изгнал его из рая.

Настя открыла глаза и удивлённо произнёсла:

– Как же так? Разве Богу не было жалко человека? Почему же он не захотел его простить?

– Было жалко, конечно. Но человек о прощении не просил. Как можно давать прощение тому, кто об этом не просит?

Настя грустно посмотрела в землю. Пётр продолжал:

– Через человека в мир пришла смерть. Бог же оставался непорочным и Святым, и человеку стало невыносимо тяжело помнить о нём, потому что память о Боге мешала ему творить зло. И человек отгородился от Бога, постарался о нём забыть. Но Бог о человеке не забыл, посылая к нему пророков, чтобы они рассказали человеку о его любви. Некоторые люди слушали их, радовались и возвращались к Богу, а другие негодовали и старались убить, потому что их чистота и святость мучили напоминанием о содеянном. И тогда Бог послал своего Сына – того, кто существовал до сотворения мира; для него и через него был сотворён этот мир, чтобы он стал его царём.

– Как? – изумилась Настя. – У этого мира есть царь?

– Да, дорогая Настя, – проговорил Пётр. – Но зло, захватившее мир, не захотело, чтобы Он здесь царствовал. И тогда Бог сотворил немыслимое: его Сын как человек родился во плоти от Девы Марии и вырос в человеческой семье. А когда ему исполнилось тридцать лет, вышел на проповедь, стал рассказывать о своём Боге Отце, и его свидетельство стало очень важными для человечества, потому что только Сын по-настоящему знает каков Отец. Сына звали Иисус, а люди добавляли к его имени титул «Христос», что означает «помазанник», «царь».

– Как же целый Бог мог вместиться в одного человека? – удивилась Настя.

Пётр загадочно улыбнулся.

– Это тайна. Тайна боговоплощения. Нам не всё открыто, но мы знаем, что Бог совершил ке́носис – он Себя умалил. Он пришёл в этот мир как Царь мира. Он дарил Божью любовь людям и исцелял всех. Но люди не смогли вместить его любовь, потому что были злы, и убили его самой страшной и мучительной смертью – через распятие на кресте.

Настя тяжко вздохнула, но промолчала. Пётр после заметной паузы продолжил:

– Казалось бы, зло восторжествовало, ведь оно убило саму Любовь на кресте. С этого дня оно могло безраздельно править миром. Но Христос воскрес на третий день, как предсказывали многие пророки, и пришёл к своим потерявшим всякую надежду ученикам, и пребывал с ними сорок дней, уча о Царстве Небесном. После вернулся к Отцу на Небеса, но вместо себя послал в сердца учеников Святого Духа, которого назвал Уте́шителем, духа любви, через которого он теперь может существовать и действовать среди верных Богу людей.

Настя приподняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Он склонился к ней и тихим волшебным голосом произнёс:

– Понимаешь? После того, как люди убили на кресте Царя мира, Бог может существовать в этом мире только когда есть те, кто верит в Него. Но таких людей становится всё меньше и меньше и, возможно, наступят такие времена, когда на Земле не останется ни одного человека, знающего Бога, верующего в Иисуса Христа, способного вместить Святого Духа и жить в любви. А в мире без любви Бога наступит… нелюбовь, и воцарятся ужас и насилие, люди будут испытывать жуткие страдания. И тогда Бог закончит этот мир, так же, как его начал, и настанет другой мир – новые небо и земля. В этом мире не будет зла, и все, кто страдал, будут жить в мире и любви, и будут бессмертны. Ведь зло не должно быть бессмертным! Бессмертной должна быть только любовь. И этот мир и будет Царством Божием.

– Почему ты считаешь, что скоро не будет никого, кто верит в Бога? А вдруг наоборот, в Бога поверят все люди на земле? – с восторгом спросила Настя. – Что тогда будет?

Пётр улыбнулся ей и сказал:

– Тогда будет Бог во всём! Наш мир преобразится и станет Царством Бога и без апокалипсиса. У человечества был шанс всё исправить, но он им не воспользовался, и сейчас я вижу, что всё идёт, к сожалению, по худшему сценарию. Я очень хочу, чтобы было по-другому. Я не хочу, чтобы живущие сегодня люди забыли о Боге, потому и иду по земле и делаю дела его. Ведь как же люди узнают и поверят Богу, если не будет того, кто расскажет о нём?

– Как это прекрасно и интересно! – в восхищении сказала Настя.

Я был не менее поражён, ведь я никогда до этого ничего подобного не слышал.

– Теперь ты должна отдохнуть, – сказал Пётр и поцеловал её в макушку. – Не возражаешь, если мы заночуем в палатке, а ты – в автомобиле?

– Нет! Конечно же, нет! – улыбнулась Настя. – Ведь я теперь не одна. Со мной Бог!

Я быстро разложил сидение, и Пётр отвёл её к внедорожнику. Я затушил костёр, залез в палатку и в сильном волнении стал ждать Петра. Пётр вошёл тихо и зашуршал, забираясь в термоспальник.

– Девушку оставлять больше нельзя, – сказал мне Пётр, – но с собою взять мы её тоже не можем. Но есть выход. Завтра мы заедем по пути в одно место, где меня знают и ждут. Там живёт одна пожилая женщина. Она много трудится – большое хозяйство, а детей не имеет. Отвезём Настеньку к ней. Будет ей как дочка.

Я еле дождался, когда он закончит, чтобы ему сказать:

– Пётр, я понял, кто ты. Ты – один из тех пророков, которые посылались в наш мир говорить о Боге, за что их и хотели убить. Ты – настоящий пророк!

– Благодарю тебя, Отец наш Небесный, за откровение, которое ты дал брату Андрею! – воскликнул Пётр. – И помоги ему, пожалуйста, совершить дело, на которое ты его призвал!

– Меня Бог тоже призвал? Я… тоже пророк? – подскочил я.

Пётр молчал, лёжа на спине, улыбался и смотрел на меня. Я видел, как в полутьме сияют доброй красотой его глаза.

– Что ж… да будет так, – тихо ответил я, радостно принимая своё призвание.

ГЛАВА 5. ИСЦЕЛЯЛ ЛИ ТЫ?

Мягкое тление заката пронзало стекло магнекара, слепило глаза через зеркало заднего вида. Их магнекар стоял на обочине магнестрали, вне звукозащитного щита, который приглушённо гудел, принимая на себя вибрацию заключённого внутри него транспортного потока. Савватий увидел, что Александр прикрывает от солнца лицо рукой, и заботливо затемнил стекло.

Александр размышлял над картой. Савватий коротко глянул в его сторону и принялся нервно барабанить пальцами по рулю. Александр из уважения к нему делал вид, что не замечает этого. Наконец Савватий решился заговорить.

– Наставник… – тихо позвал он.

Александр повернул к нему лицо и посмотрел в глаза. Савватий не принял взгляда и опустил голову. Александр положил ему руку на плечо и немного развернул к себе.

– Что ты хотел? – мягко спросил он. – Ты свободно можешь открыть мне своё сердце.

– Наставник… – тихо повторил Савватий. – Я хочу исповедать тебе мой страх… я всецело пленён им…

– Страх? – переспросил Александр. – Чего же ты страшишься?

– Не могу точно выразить, – тихо ответил Савватий. – Я так же, как и ты, прошёл все армейские дороги нашего времени и видел много. Я никогда не был особенно смелым человеком, но, когда я встретил тебя и по твоему слову уверовал, вера придала мне особую крепость духа. Я стал способен на поступки, на которые раньше способен не был. Меня уже не могло испугать ничто: ни ужасы ран, ни ночные нападения противника. Хотя многое было предельно ужасно: когда бойцы нашей роты – наши с тобой друзья – попали в плен к террористам… Ты помнишь, как мы страдали, зная, какие они в плену испытывают унижение и муки? Помнишь, как я тогда участвовал в переговорах, чтобы вызволить их из плена? Но вместо ребят нам вернули их отрезанные головы, и мне пришлось сказать об этом их матерям! Это был ужас…

Савватий еле сдерживал себя.

– Брат Савва… Савва… – Александр за плечо тормошил его. – Я помню всё! Но почему ты мне это сейчас говоришь?

Савватий прерывисто вздохнул и ответил:

– То, что я испытываю сейчас… больше того ужаса…

Савватий посмотрел на Александра: понимает ли он? Александр молча ждал. Тогда Савватий тихо продолжил:

– Это всё было давно… После уверования я посвятил всего себя молитве и поклонению Господу, отрёкся от всего ветхого, что было во мне. Отрёкся я и от оружия. Сегодня, когда мы получили благословение на его применение, и я снова взял в руки винтовку… я понял, что уже не имею того воинственного духа, он покинул меня, остался за стенами обители. Наставник… я больше не воин, прости меня. Я боюсь, что в ответственный момент страх овладеет мною и я… я всех вас подведу.

Александр посмотрел в окно и, как можно более беспечно, сказал:

– Закат красивый. Выйдем? Поглядим?

Савва с волнением посмотрел на него, пытаясь понять его настроение, и кивнул. Они вышли. Александр опустил дверь магнекара, опёрся на него спиной и, скрестив руки на груди, устремил взгляд в небо. Савватий неловко встал рядом.

Действительно, закат был необычайно хорош. За их спинами темнел сосновый бор, верхушки сосен горели в лучах заката, как охваченные пожаром, а перед глазами до самого горизонта расстилались залитые красно-оранжевым цветом луга. Здесь, в сотнях километров от мегаполиса, пахло землёй и листьями, ветер омывал ноздри запахами хвои, полевых трав и цветов.

Увидев их, Серафим и Максим вышли из своего магнекара и подошли к ним.

– Получаем эстетическое наслаждение? – спросил Серафим своим сильным голосом, под стать фигуре. – Вот так дела!

– Брат Серафим, – сказал Савватий, – хорошо, что вы подошли. Я хочу исповедаться перед вами. Я готов сказать то, что сказал Наставнику: я не готов к миссии и боюсь подвести вас. Я перестал быть способным на решительные действия и необходимую агрессию. Я не могу возжечь в себе боевой дух. Я всё позабыл.

– Нет, брат Савва, – прогремел Серафим. – Ты – смелый. Я вот и сам себе боюсь даже признаться в том, что ты сейчас исповедуешь при всех. – Он посмотрел на Александра. – Наставник, я тоже всё позабыл!

Серафим ухмыльнулся. Александр с улыбкой недоверия посмотрел на него и перевёл взгляд на Максима, который стоял немного отстранённо, устремив взгляд в какую-то точку на горизонте.

– А ты, брат Максим… ты тоже всё позабыл?

Максим резко повернулся и глянул на него. Отвернулся опять. Александр знал его огненный характер и терпеливо ждал: послушник не мог не ответить. Наконец, Максим справился с собой и с лёгким выдохом, сокрушённо сказал:

– Нет, братья… Я не забыл. О, как бы я хотел вымолить это забвение, но не смог. Я борюсь с этой страстью, как с превосходящими силами противника, и всегда прошу тебя, любимый Наставник, дать мне благословение ужесточить посты, чтобы подвергнуть плоть более суровой аскезе… – Максим повернул к Александру покрасневшее лицо и надрывно произнёс: – Но как только я взял в руки эту чёртову винтовку, я испытал такую сладость, такой восторг, как будто и не было всех этих лет! Как будто и не было в моей жизни благодати! Моё сердце вмиг предало Господа… Помилуй меня, мой Боже!

Все молчали, осмысляя услышанное, и в сердцах молились друг за друга. Александр заговорил:

– Значит, пришла и моя пора исповедаться перед вами, братья: и я не в чине ангельском. Благодарю Бога за вашу открытость и ваши не́мощи, ведь, как напутствовал меня Владыка, в не́мощи сила Божия и свершается. И я не́мощён: вчера, когда настиг противоречащего, пришёл в такую ярость, какой не испытывал много лет. И в этой ярости потерял контроль над рассудком и совершил ошибки.

Все напряжённо слушали.

– Наставник! – воскликнул Савва. – Ты – единственный из нас, который встретился с ним лицом к лицу. Ужасен ли его вид?

– Нет, не ужасен. Напротив, – сдавленно сказал Александр. – Его лицо было прекрасно! И в этом заключается вся вражеская подлость. У него было красивое простое лицо и добрые глаза. Он выглядел немного худым и ослабленным. – Александр почувствовал головокружение и опёрся рукой на плечо Савватия. – Это и было то дьявольское обольщение, о котором предупреждал нас Владыка! Я имел благословение на пленение еретика или его уничтожение, но, когда он смотрел мне в глаза, его взгляд проникал в меня… во мне утишался, смягчался дух, согревалось сердце. Я чувствовал к нему дружественность… – Александр стиснул пальцами наплечник Савватия и воскликнул: – Дьявольские чары! Каким же сильным было это искушение!

– Это чары! Это чары! – торопливо поддержали его Савватий и Серафим.

Максим молчал и в сильном волнении слушал Александра.

– Я был в оцепенении и не мог справиться с этим. Противоречащий попросил меня его отпустить, потому что-де, очень спешит, чтобы помочь одному умирающему человеку. И я его покорно слушал! Но как только он понял, что его чары овладели мной, он собрался уйти… Я повалил его на колени и что есть силы ударил в лицо, чтобы освободиться от этого наваждения… Когда он упал и закрыл глаза… мне стало легче, но от пережитого пришло состояние аффекта! Я страшно хотел его убить, но не знал как: он имел вид обычного человека, и мне не хватало моральных сил, чтобы задушить его руками, и я не имел оружия – у меня оказалась только полицейская плеть. Я был как в бреду… Я даже не помню, как на тросе вздёрнул его на ветке, задрал одежду и заткнул ею ему рот, чтобы не слышать более имя Господа из его мерзких уст, зажёг энергоплеть и отхлестал его так, что запахло горелым мясом. Только тогда, когда мне показалось, что он умер, я почувствовал спокойствие и полное освобождение… Я вышел из-под его контроля. Но, видите, я его недооценил. Он не только остался жив, но пленил ещё одну несчастную душу. Я всем сердцем сокрушён и укоряю себя, что тогда не хватило сил довести дело до конца!

– Отец Александр, – подал голос Максим. – Ну, кто бы из нас на твоём месте смог бы поступить иначе? Кто бы мог сделать больше, чем ты? Ведь никому из нас не выпадала на долю встреча с самим противоречащим! Никто не знает, как с ним сражаться! Нам благословили винтовки, но помогут ли вообще пули?

Серафим невесело хмыкнул:

– Эх, братья! Все согрешили, чего там. Но милостив Господь, и Он не оставит нас.

– Аминь, – сказал Александр.

Он вымученно улыбнулся, сгрёб всех в охапку, обнял так, что брякнули, стукнувшись друг о друга, шлемы, и с чувством сказал:

– Ах вы мои несвятые святые! Да простит нас Господь, да помилует.

Последний луч солнца, вспыхнув, сцепился в смертной схватке с алой, как кровь, дождевой тучей, застлавшей горизонт, и, проиграв бой, угас. Стало стремительно темнеть. Они стояли в кругу, обнявшись за плечи, прижавшись друг другу шлемами, испытывая общую радость от этого единства. Савватий с большим волнением сказал:

– Братья! Я понял, наконец, чего страшусь. Мне не страшно умереть, страшно предать душу и разум в плен противоречащему. Давайте друг другу дадим обеты, что, если эта злонамеренная тварь попытается пленить душу и разум кого-либо из нас, чтобы ввергнуть в вечные муки… давайте поклянёмся перед Богом, что сделаем всё возможное, чтобы вызволить брата из чар дьявольских! А если не получится живым… Когда в окружении была опасность живыми в плен попасть к террористам, помните, как мы прятали для себя один патрон на всякий случай? Вот и сейчас я вас прошу… если тьма поглотит мой разум, прошу вас, поклянитесь мне, что убьёте меня! Лучше мне погибнуть от вашей руки, чем стать слугой противоречащего!

– Брат Савватий, – благоговейно сказал Александр. – Я клянусь тебе в этом, но и в свой черёд прошу вас, братья, поклянитесь! Поклянитесь мне, что попытаетесь спасти меня! Если же это невозможно, то я хочу принять от вас смерть.

– Хорошо вы сказали, братья, – с усмешкой произнёс Серафим. – Я принимаю этот обет и клянусь перед Богом, что совершу это для вас. Я всегда был не прочь убить кого-нибудь из вас, когда вы меня раздражали, теперь для этого у меня будет благочестивый повод!

Максим мрачно поднял на него глаза, покачал головой, осуждая за такую легкомысленную шутку, и прошептал:

– Страшное вы сказали, братья… Я клянусь вам, что сделаю всё, чтобы вас спасти и оставить в живых. Если это будет невозможно… совсем невозможно… Нет! Я всё равно что-нибудь придумаю!

– Любимый брат Максим, – с теплотой сказал Александр. – Я лично прошу тебя об этом. Если ты мне пообещаешь, то я буду спокоен за свою посмертную участь. Пока я в разуме, я говорю тебе и всем вам! Братья! Я счастлив быть с вами и жить нашей общей святой жизнью, но для меня будет высшей радостью и умереть от вашей руки. Если мой разум помутится, и вы услышите от меня другое – не верьте мне! Я люблю вас!

Александр ещё сильнее сжал их плечи. Так они и стояли, обнявшись, и молчали, проживая каждый момент этого единства и тишины в боли сердца.

Браслет на запястье Савватия завибрировал – подал сигнал «Следопыт». Савва взглянул на него и доложил:

– Федералы прислали данные поиска. Пересылаю всем.

У всех «Следопыты» подали сигналы. Александр с трудом отпустил братьев, понимая, что время положило конец тому, что было, и начинается новое, в котором того, что было, уже не будет никогда.

Он прочитал сообщение. Камера на тысяча семьсот десятом километре магнестрали фиксировала идентификатор искомого магнекара, а камера на развилке тысяча семьсот двенадцатого километра – уже нет. Следовательно, где-то на участке в два километра кар сошёл с магнестрали.

– Там есть деревня, – сказал Савватий. – Возможно, они свернули туда.

– Ну что ж, – сказал Серафим. – Это недалеко совсем, чуть более ста километров. За полчаса будем на месте.

– По магнекарам, – скомандовал Александр. – Только прошу вас, пилоты, не забудьте включить режим «Следование колонной», чтобы нас не разбросало по полосам, а не то опять придётся дожидаться друг друга на месте.

Быстро, но без особенной спешки, они разошлись по транспортным модулям и опустили двери. Магнекары плавно вырулили к малоскоростному рельсу, набрали допустимую скорость и влились в общий транспортный поток.

Серафим тихо помолился и посмотрел на Максима, который полулежал, опустив спинку сидения, и в большом напряжении смотрел в потолок. Серафим слегка толкнул его локтем и, не добившись внимания, осторожно спросил:

– Может быть, поговорим?

– Может быть, не будем об этом? – резко отреагировал Максим.

– Может быть, будем именно об этом, – утвердительно сказал Серафим.

– Что ты хочешь сказать? – Максим повернулся к нему.

– Я не могу понять, что тебя беспокоит.

– Меня беспокоит то, что меня совсем не беспокоит то, что вас беспокоит, – жёстко ответил Максим.

– Хорошо, – миролюбиво отреагировал Серафим. – И как ты с этим будешь справляться?

– Как обычно, брат Серафим, – немного смягчившись, сказал Максим.

Он ослабил ремень бронеразгруза, залез под него рукой и вытащил из внутреннего кармана форменного кителя образ Спасителя, приладил его на приборной панели и нежно пальцами провёл по Его лику.

– Пока вы рефлексируете над своими страхами перед противоречащим, я в предвкушении буду взирать на лик Иисуса и молить Бога, чтобы он положил его врагов ему под ноги. И, если Господь благоволит свершить это через меня, то я приму это с радостью и благодарностью. Быть избранным для совершения Божьей воли, быть оружием Бога – что может быть более великой честью? Я не испытываю никакого страха, напротив, восторг и упоение. Я жажду встречи с противоречащим. Я не боюсь, я жажду взглянуть в его глаза, чтобы выстрелить промеж них. Пусть его лицо и красиво, но пуля разворотит вдребезги эту лживую личину. Если же получится так, что мы все одновременно откроем по противоречащему огонь, я буду молить Бога, чтобы экспертиза подтвердила, что именно моя пуля причинила летальный урон.

– Хороший план, брат! – добродушно сказал Серафим.

Максим выдохнул и повернулся к нему.

– А у тебя, есть ли план у тебя?

– Конечно, – серьёзно сказал Серафим. – Я всё продумал. Ты знаешь, чего больше всего боятся бесы?

Максим задумался, вспоминая писания.

– Имени Иисуса?

– Бесы… – медленно произнёс Серафим, надвигаясь на Максима и вдавливая его в стенку кара, – бесы, брат Максим, больше всего боятся… щекотки и смеха!

– Отодвинься от меня, – пряча улыбку, нахмурил брови Максим.

– Ты боишься щекотки? – спросил Серафим, нависая над ним.

– Боюсь, – признался Максим.

– Тогда проведём экзорцизм, – сказал Серафим и большой пятернёй потянулся к его боку.

– У меня бронежилет, – не дрогнув, посмотрел на него исподлобья Максим.

– Это меняет дело, – легко согласился с этим Серафим и отодвинулся. Максим расправил плечи и снова удобно устроился на сидении.

– Ты слышал историю про Мартина Лютера? – не отставал от него Серафим. – Как однажды ночью он услышал леденящий душу вой? Он сначала страшно испугался, но потом подумал, что, скорее всего, это дьявол, и спокойно заснул.

– Нет, не слышал, – улыбнулся, наконец, Максим.

– Как так не слышал?! – с наигранным возмущением сказал Серафим. – Я же только что рассказал её тебе!

Максим с любовью посмотрел на Серафима и произнёс:

– Что бы я делал без тебя, брат Серафим!

– Известно, что! – воскликнул Серафим. – Ждал бы результатов экспертизы!

И они оба весело засмеялись.

Магнекары притормозили на обочине у края деревни. Послушники быстро покинули модули и по знаку Александра укрылись в деревьях у дороги. Сумерки сгустились. Александр дал команду включить пси-связь, ночное видение и пристегнуть магазины.

– Братья, – тихо сказал он, – ставлю задачу: осмотреть каждый дом. Если встретите противоречащего, благословляю без команды открыть огонь на поражение.

– Наставник, – подал голос Савватий. – Что, если с ним будет тот парень… обольщённый?

– Ему необходимо по возможности сохранить жизнь. Может быть, оставшись без контроля, он придёт в себя. Мы сможем помолиться о нём, чтобы он обратился к истинной вере.

– Принял, – ответил Савватий.

– Брат Максим, – негромко подозвал Александр. – Ты пойдёшь впереди. Брат Серафим – ты прикроешь спину. Я и брат Савва двигаемся в центре. Савва – ты смотришь слева, я – справа. Выдвигаемся.

Немного пригибаясь к земле и прижимая к груди винтовки, группа бесшумно скользила между деревьями и кустарниками. Вдруг Максим поднял сжатый кулак. Все остановились.

«Я вижу что-то, – по пси-связи передал он. – Оно стоит между деревьями. Большое».

– Осмотри, – коротко скомандовал Александр и показал рукой, чтобы все присели.

Максим медленно подобрался к неопознанному объекту.

«Это магнекар, забросанный ветками», – доложил он.

– Слава Господу, – тихо произнёс Александр. – Мы набрели на след. Максим, осторожно проверь этот дом.

По пояс в траве они тихо подкрались к крайнему дому. Максим переключил тепловидение на волновой сканнер.

«Чисто, – доложил он. – Дом – полная развалина, тут с одной стороны полностью обвалилась крыша. Но у порога трава примята. Недавно в дом кто-то заходил».

– Понял тебя. Посмотрим, что с другим домом.

Группа переместилась к следующей постройке. Максим шёл впереди, раздвигая стволом винтовки траву и ветки тонких деревьев подлеска, которым заросло пространство между домами. У порога он остановился.

«Они тут были, – передал он. – Дом полностью сгнил, изнутри несёт плесенью. Им тут не понравилось, и они, скорее всего, ушли. Возможно, они так же, как и мы, осматривали дома: искали место для ночлега».

– Нужно подтвердить твою гипотезу. Веди к следующему дому.

Третий дом выглядел покрепче. Участок вокруг него не был сильно заросшим, угадывалось, что некогда здесь был свой сад. Вокруг дома сохранился забор. Александр дал команду всем остаться за забором и послал Максима вперёд. Тот подкрался к крыльцу, осмотрелся и доложил:

«Отец Александр, вижу следы недавнего и, возможно, длительного присутствия. Подрезана крапива, к крыльцу протоптана тропинка. Сканер не видит ничего живого. Вероятно, дом пуст».

– Занять периметр, – скомандовал Александр.

Он дал знак Савватию, они вместе подошли к дому и поднялись на крыльцо.

Дверь снаружи была заперта на доску, продетую в дверные ручки. Александр вытащил её и тихо вошёл внутрь.

«Наставник, – снова в псифон подал голос Максим. – В следующем доме пусто, а через дом сканер видит присутствие людей. Три человека. Дом жилой».

– Хорошо, – ответил Александр. – Мы займёмся им сразу, когда закончим тут осмотр.

Пол в доме был чисто выметен. На кухне аккуратно расставлена посуда. Савва обнаружил помойное ведро и вытащил оттуда какую-то упаковку.

– Творог ели, – понюхав, сказал он. – Но не скажу, что недавно: остатки творога прокисли. Хороший был творог, натуральный.

Александр включил сканер и осмотрел посуду. На одной из кружек обнаружились отпечатки пальцев. Аккуратно в перчатке взял её, завернул в пластиковый пакет и положил в подсумок бронеразгруза.

– Есть отпечатки пальцев, возможно, есть образец генетического кода, – в псифон сказал он всем. – Брат Максим, дай знать, есть ли смысл осматривать следующий дом или выдвигаемся к жилому?

«Наставник, смысла нет. Этот дом – самый подходящий для ночлега, больше сохранившихся домов, кроме того жилого, в деревне нет».

– Хорошо! Хотя… проверь и его, брат Максим. Мы не можем в нашей ситуации что-то пропустить, даже если кажется, что всё логично.

«Да, Наставник, ты прав. Сейчас проверю».

Максим осмотрел подходы к следующему дому, заглянул внутрь и доложил:

«Дом почти без крыши, внутри даже пола нет. Отсутствие каких-либо следов подтверждаю».

– Благодарю, брат. Теперь внимание всем: занять периметр вокруг жилого дома. Брат Савва, ты идёшь со мной.

Максим и Серафим заняли позиции у деревянного забора в высокой траве. Александр, не спеша, поднялся на крыльцо. Савватий медлил.

– В чём дело, брат? – шёпотом спросил его Александр.

– Наставник, пусть с тобой пойдёт кто-нибудь другой, – тихо произнёс Савватий.

– Это почему?

– Я же говорил, что могу всё испортить!

– Брат Савва, – с улыбкой прошептал Александр, – как я без тебя справлюсь с дипломатической стороной этого дела? Ты же знаешь, как часто в последнее время я грешу гневом – срываюсь. Когда ты рядом, когда я знаю, что ты молишься обо мне, у меня на сердце мир. К тому же, я полностью доверяю твоему боевому опыту и не считаю, что ты можешь с чем-то не справиться. Поднимайся, брат.

Савватий перекрестился и поднялся на крыльцо. Александр прошептал:

– Как ты думаешь, постучать лучше деликатно или сильно?

– Лучше позвонить, – сказал Савватий и указал на кнопку звонка справа от двери. – Хотя я понимаю – идея неожиданная.

– И гениальная! – тихо рассмеялся Александр, всеми силами стараясь поддержать беззаботный тон. – Ну, да поможет нам Господь! Брат Савва, прочитаешь про себя девяностый псалом за нас двоих?

Александр включил сканер и вывел на монитор шлема изображение. Он рассмотрел сквозь стену трёх человек. Две фигуры явно были женскими, причём в более массивной фигуре угадывалась женщина в возрасте, а в худенькой – молодая девушка. Третья фигура была мужской, но она не походила на того, с кем капеллан встретился в парке. Александр позвонил, внимательно наблюдая за реакцией хозяев, и усмехнулся, когда увидел, как они встрепенулись. Мужчина немного помедлил, возможно, общался с полной женщиной, потом встал, подошёл к стене, взял какую-то палку и стремительно направился к двери. Александр инстинктивно отступил на шаг.

– Кто там? – раздался из-за двери грубый голос хозяина.

– Откройте! Полиция! – повышенным тоном ответил Александр.

– Мы не вызывали никакую полицию, – грубо произнёс мужчина. – Идите прочь!

– Откройте! Иначе ваше поведение будет расценено, как неповиновение властям, а это преследуется по закону! Мы вынуждены будем применить силу!

– А… чтоб вас… – проворчал голос. Звякнула цепочка, щёлкнул замок, и дверь немного приоткрылась. В щель выглянул мужчина чуть старше средних лет с отёкшим лицом и небритыми щеками. – Что надо?

Александр смотрел на него сквозь монитор шлема, на котором проецировались данные нашлемного сканера. Мужчина волновался, сканер регистрировал повышение температуры. Александр чуть повернул голову и направил сканер на дверь, чтобы понаблюдать поведение женщин. Их позы выражали испуг: полная фигурка стояла возле худой и обнимала её голову руками, прижимая к своей груди.

Александр снова посмотрел на мужчину и сказал:

– Мы ищем двух особо опасных преступников. И у нас есть сведения, что они находятся в вашей деревне.

– Нет у нас никого, мы одни остались в деревне. Все остальные дома брошены из-за этой дрянной магнестрали. Невозможно тут жить стало совсем.

– Непосредственно рядом с вашим домом обнаружен магнекар преступников, – с напором произнёс Александр. – К вам они не заходили?

– Никого у нас не было.

– Разве? – напирал Александр. – У нас другая информация. Впустите полицейских для осмотра вашего дома!

– Не имеете права!! – вскричал мужчина. – Вы находитесь на частной территории!!

– По закону, в связи с чрезвычайностью ситуации, вы обязаны предоставить возможность службам правопорядка осмотреть свою частную территорию!

Мужчина сквозь щель внимательно оглядел его. Он рассмотрел шлем, винтовку, висящую на ремне на груди, и прикрикнул:

– А ну предъявите ваши документы!

Александр ждал этого. Он вынул из подсумка бронеразгрузочного жилета электронную карту и поднёс к лицу мужчины. Тот внимательно изучил её, затем пристально взглянул в лицо Александру.

– И как я пойму, что на фото это – вы? А ну снимите шлем!

Александр переглянулся с Савватием, потом медленно отстегнул застёжку слева от подбородка и двумя руками снял шлем. Мужчина с пристрастием его разглядывал, сверяя внешность с изображением на карте: русые волосы со стриженными висками на военный манер, короткая чёлка, падающая на высокий гладкий лоб; тёмные, сдвинутые брови, из-под которых на него спокойно смотрели содержательные, немного воспалённые серые глаза; прямой нос, точёные скулы, требовательно сжатые губы и гладко выбритый твёрдый подбородок.

– Вроде похож, – небрежно сказал мужчина. – Но всё равно я вас не впущу! Преступников никаких не содержим. К нам никто не заходил. А если бы и посмел, то вот! – Мужчина показал, что в руке у него не палка, как сперва подумал Александр, а топор. – Я бы их тепло встретил!

Дело зашло в тупик. Александр снова надел шлем. И вдруг по пси-связи раздался голос Максима:

«Отец Александр, наблюдаю рядом с собой постройку, похожую на гараж. Разреши осмотреть?»

– Разрешаю, – ответил Александр.

– Вы о чём? – не понял мужчина.

– Одну минуту. – Александр отступил на шаг назад и заложил руки за спину, показывая всем видом, что чего-то ожидает. Мужик нервничал.

«Гараж осмотрен. Недавно в нём находился жидкотопливный автомобиль. Ещё воздух тут как-то по-особому пахнет. Разреши проверить по владельцу модель автомобиля?»

– Да, проверь, пожалуйста, – сказал Александр.

Мужчина заёрзал:

– Что происходит?

– Одну минуту, – продолжая разжигать его беспокойство, сказал Александр. – Я получаю сведения.

– Какие ещё…

«Отец Александр! Внедорожник Тойота Фортунер, крайняя модель, производство прекращено двадцать лет назад. Владелец Олег Фёдорович Козырев».

– Принял.

Александр поднял глаза и упёрся взглядом в мужчину, который весь извёлся у дверной щели.

– Олег Фёдорович, – медленно сказал он. – У меня для вас плохая новость: преступники угнали ваш внедорожник Фортунер… или, может быть… вы отдали его… сами?

– Что значит «угнали»?! – вскричал мужчина. – Что за чушь вы несёте?! У меня внедорожника этого нет уже много лет! Я раздолбал его по пням в лесу, когда ездил на рыбалку, и по частям продал скупщикам!

– Внедорожник до сих пор зарегистрирован на вас.

– Да это потому, что мне просто лень этим заниматься! Это же не магнекар какой-нибудь, который надо регистрировать для магнетрассы! Внедорожник… да кому он нужен?! Столько лет не было до него никакого дела и вдруг – нате вам! Явились!

«Он лжёт, – доложил Максим. – Наблюдаю свежую колею, которая тянется из гаража в лес».

– Я понял, – то ли Максиму, то ли мужчине ответил Александр. – Вопросов больше к вам не имею.

– Вопросов больше не имеете?

– Да, Олег Фёдорович. Извините за беспокойство в столь поздний час. Берегите себя! Опасно вам тут находиться с семьёй одним. Всего доброго!

Александр развернулся и начал спускаться с крыльца во тьму. Савва с недоумением смотрел ему в след. Мужчина также проводил его глазами и захлопнул дверь. Как только он это сделал, Александр быстро сказал:

– Транслирую звук! – и, повернувшись к дому, увеличил мощность сканера, включил лазерный микрофон, направив его на стекло окна.

Мужик, захлопнув дверь, не сразу отошёл от неё: казалось, ему тяжело стоять. К нему бросилась женщина и помогла добраться до стула. Она рыдала.

«Не голоси, мать, – сказал мужчина. – Ничего страшного ещё не произошло».

«Полицейские ушли? Как я испугалась!»

«Вряд ли они ушли, ещё пошарятся по территории. Да и какие это тебе полицейские? Где ты видела полицейских с печатью интеллекта на лице и трёх высших образований: филологического, философского и богословского?!»

Серафим рассмеялся:

«Отец Александр, я не знал про твоё первое образование, только про последних два!»

– Тишина в эфире, – строго скомандовал Александр и снова обратился в слух.

«Кто же они?» – в голосе женщины дрожал страх.

«А вот дьявол их знает. Думаю, это какая-то инквизиция».

Серафим не удержался и снова прыснул.

– Ти-ши-на в эфире! – угрожающе повторил Александр.

«У полиции я таких винтовок отродясь не видывал, да и такого снаряжения!»

«Инквизиция?» – раздался нежный голос, и Александр сразу понял, что он принадлежит молодой девушке.

«Не знаю! Я просто ляпнул, что в голову пришло. Может быть, это какая-то церковная полиция, которая охотится за инакомыслящими, объявляя их еретиками, хотя они сами ещё те еретики!»

«Папочка, мне страшно! Я боюсь за ребят! Им угрожает опасность! Вдруг их ищут из-за того, что узнали, что он изгнал из меня беса? Что он освободил меня?»

Александр пошатнулся и опёрся о ствол берёзы, росшей у крыльца.

«Доченька, как они могут узнать? Это произошло здесь, в четырёх стенах. А они ведь только что прибыли, милая! Они их преследуют давно, видно – за другие чудные дела, которые совершил через наших ребят Господь!»

«То есть эти страшные люди… против Бога? Как они могут считать еретиками этих замечательных и добрых людей? Они их… убьют?»

«Вряд ли, милая! Может быть, они хотят с ними просто поговорить… хотя не особенно в это верится… Но не будем волноваться – наши ребятки умненькие, и главное: видно, что Бог им как-то особенно благоволит. Даже если будут какие-то опасности, они смогут через них пройти, ведь с ними – Бог!»

Александра окатило внутри огнём. Он резко оттолкнулся от берёзы и пошёл к дому.

– Наставник… – попытался остановить его Савва, загородив путь рукой, но Александр с силой схватил её и отвёл. Он взошёл на крыльцо, вплотную подошёл к двери, как будто хотел её открыть и войти, но вместо этого громко, яростно произнёс:

– С нами Бог!

После развернулся и пошёл прочь. Он дошёл до замаскированного магнекара и стал ожесточённо расчищать его от веток.

– Отец Александр, – подошёл сзади Савватий, – ты…

– Помоги, – коротко оборвал его Александр.

Савватий промолчал и стал помогать сбрасывать ветки. Когда расчистили дверь, Александр открыл её и сел на место пилота. Включил свет. Медленно обвёл взглядом салон, открыл бардачок, осмотрел его, потом перевёл взгляд на пассажирское сидение, которое оставалось немного откинутым назад. Несомненно, недавно здесь ехал он. Противоречащий. Александр живо представил его в этом кресле, с этой искусительно-мягкой улыбкой на губах, и сквозь зубы ему сказал:

– Тебя никто не спасёт.

Ему показалось, что его противник на это слегка усмехнулся. Александр резким движением вышел из кара и с грохотом захлопнул дверь.

– Что это ты, отец Александр, сам, что ли, с собой разговаривал? – смеясь, спросил Серафим, который неслышно подошёл сзади. Он встал, прислонился плечом к стволу дерева, скрестив руки на груди.

– Плохо дело, – к Серафиму подошёл Максим и удобно устроился локтем на его плече. – Значит, срочно нужен экзорцизм!

Они переглянулись с Серафимом и засмеялись чему-то своему. Александр, всё ещё стоя к ним спиной, снял шлем и подставил взмокшие волосы ночному ветру.

– Экзорцизм… говоришь? – глухим странным голосом сказал он и закрыл лицо руками, тяжело дыша в перчатки. – А-а, экзорцизм… Да, брат Максим, проведи, я прошу тебя, экзорцизм! Или ты, брат Серафим, давай, давай отчитку! Изгони, пожалуйста, из меня беса! Брат Савва, а давай лучше ты?

– В чём дело? – насторожился Максим. Он опустил руки и сделал к Наставнику шаг. – Я не понимаю тебя!

Александр отдёрнул руки от лица, резко обернулся и подошёл вплотную к Максиму, глядя прямо ему в глаза. Максим в ответ с замиранием сердца смотрел на Наставника, и слабая подсветка шлема освещала оторопевшее его лицо.

– Брат Максим, – с какой-то внутренней болью заговорил Александр, – скажи мне, только честно скажи! Вот ты – человек праведной жизни, взявший на себя подвиг послушничества, подвиг аскета… Ты всерьёз посвятил всю свою жизнь Господу, коленопреклонённо вознося днём и ночью Богу молитвы… Ты, пребывающий в суровых постах, медитациях, размышлениях и чтениях писания… Скажи мне, удалось ли тебе когда-либо изгнать из одержимого беса?

Глаза у Максима расширились. Он промолчал. Александр грустно покачал головой и повернулся к Серафиму.

– Брат Серафим, а ты?

– Нет, Наставник, мне самому не приходилось, да я и не видел никогда настоящую одержимость.

– Ну да, это же такая редкость! – со странной интонацией сказал Александр. – Ну а приходилось ли тебе, как заповедовал своим ученикам Христос, исцелять больных, которые приходили к нам в обитель?

– Нет, не приходилось, – тихо сказал Серафим.

– А почему же?

– Я для того в обители, чтобы отрешиться от мира и людей, и сторонюсь тех, кто приезжает для духовных бесед…

– …а может быть потому, что у тебя просто ничего не получилось? – прервал его Александр.

Серафим, смутившись, глянул на него и промолчал.

– А ты, брат Савва? Ты – добродушный, святой жизни человек. Ты ведь любишь людей и часто оказываешь нуждающимся душепопечение. Ты – жертвенный, не скупой на слово и на милость… Может быть, ты изгонял бесов? Исцелял словом?

– Нет, Наставник, – с горечью сказал Савватий.

– Нет? Как же так?!

Все были поражены душевным состоянием Александра и его словами и потрясённо молчали.

– Как же так?! – повторил Александр, и гримаса боли перекосила его лицо. – И я не исцелял! Никто из нас не смог ни исцелить, ни изгнать из одержимого беса. А противоречащий… смог! Как?!

– Известно как, – сказал Серафим. – Это каждая бабка умеет: изгонять малых демонов большими демонами, а человеку от этого становится только хуже.

– Точно-точно, – поддержал его Максим. – Вельзевула он изгнал силой Вельзевула, так в писании сказано.

– Но в писании сказано, что не может Вельзевул изгоняться силой Вельзевула. Сказано: «Любое царство, разделённое в самом себе, будет разорено», и, если противоречащий изгоняет противоречащего, то он разделился в самом себе! И как же тогда устоит его царство?

– Противоречащий вполне мог это сделать, – подхватил Серафим, – если он главарь шайки демонов, их командир. Почему он не мог приказать им, чтобы они покинули девушку, чтобы ввести в соблазн её отца и мать? Чтобы отдали ему свой внедорожник? Наверное, они ещё и провизией его снабдили! Ведь сказано, что антихрист будет творить дела, похожие на дела Христа, и многих введёт в соблазн! Но в последние времена покарает Бог этих антихристов и отвергнет их от Себя, а они будут вопиять, как написано: «Господи! Не от твоего ли имени мы пророчествовали? И не твоим ли именем бесов изгоняли? И не твоим ли именем многие чудеса творили?» А наш Спаситель тогда объявит им: «Я никогда не знал вас».

– Да… точно так… Спасибо братья… я кажется всё понял… я понял…

Александра внезапно почему-то покинули силы, он опустился на землю и, запрокинув голову, привалился спиной к дереву.

– Э, нет, Наставник, – сказал Серафим, – пойдём-ка в магнекар! Тебе надо отдохнуть.

Он поднял Александра за эвакуационную петлю на передней панели бронеразгруза и поставил на ноги.

– Брат Серафим, – измождённо сказал Александр, – нужна срочная связь с Владыкой.

– Сейчас устрою! Только давай доберёмся до кара.

Они вернулись к трассе и сели в магнекары. Александр, удивляясь своей слабости, с нетерпением ждал связи, и Владыка быстро ответил:

«Слава Господу, сын мой! Я не спал, ждал вестей от вас и возносил за вас Господу молитвы! Вы нашли его?»

– Владыка, – тяжело проговорил Александр, стирая перчаткой со лба какой-то холодный пот. – Мы узнали, что противоречащий и обольщённый им бросили магнекар в полузаброшенной деревне у дороги. Он обольстил ещё одну семью, которая последняя оставалась в деревне, сотворив дела антихриста: изгнал из их дочери бесов. За это они отдали ему свой внедорожник. Что делать теперь, Владыка? Как найти его? Ведь на старых дорогах давно нет камер, да и в старых автомобилях нет идентификационных чипов!

«Печальные известия, сын мой, и тревожные, – грустно сказал Владыка. – Но не отчаивайся. Они где-нибудь да проявятся. Вы же езжайте дальше на восток до ближайшего мегаполиса и ждите, когда они объявятся. Я тогда вам сообщу, и станет ясно, что делать. А сейчас я благословляю вам немного отдохнуть, вы хорошо потрудились, ангелы мои. Да благословит вас Господь!»

– Благодарю за слово, Владыка, – растроганно произнёс Александр. – Все слышали?

«Мы слышали», – отозвался Максим.

– Тогда вперёд! Может, ещё по магнестрали мы немного их обойдём… по магнестрали-то всегда быстрее…

У Александра закружилась голова, он чаще дышал, чтобы справиться с этим. Он потёр немеющее лицо и поспешил отдавать приказ:

– Серафим… Забронируй гостиницу в ближайшем мегаполисе…

– Уже! – Серафим поражался угасанию голоса Александра и беспокойно сказал: – Отец Александр! Держись, через час будем на месте!

– А… да? Это хорошо… Спасибо, дорогой друг мой, Серафим…

Александр закрыл глаза и провалился в небытие. Что-то произошло, и силы окончательно покинули его. Он так устал, что ничего не мог с собой поделать.

Не было ни одной минуты во время дальнейшего пути, когда Максим и Серафим сомкнули глаз. Они молились, передавая друг другу молитвослов в истёртой обложке. Молился и Савватий. Он смотрел на спящего Александра, боясь потревожить его сон, а в ушах, словно повторяющееся эхо, звучал заданный Наставником вопрос: «А ты, брат Савва… исцелял ли словом?» Он силился понять, что так мучает его, но ответа не находил.

Когда автопилот привёл транспортные модули на парковку многоэтажной гостиницы, Максим быстро отстегнул ремень безопасности и бросился к магнекару Наставника. Он поднял дверь, увидел белое лицо Александра и спросил Савву:

– Ну как он?

– Спит, – тихо сказал Савва.

– Странный сон. Боюсь, он нездоров. Ему срочно нужно в удобную постель. Но нам не следует появляться в гостинице в снаряжении. Давайте снимем всё и оставим пока в магнекаре, заберём позже. Помоги раздеть его.

Максим нажал сбросы на грудной панели бронеразгрузочной системы и отстегнул переднюю панель. Савва хотел перекинуть её в багажный отсек через сидение, как вдруг Александр открыл глаза, посмотрел мутным взглядом и вцепился в его запястье. Рука была такой горячей, что обжигала даже через тактические перчатки.

– Не приближайся ко мне, – с угрозой произнёс Александр.

Савва поднял глаза на Максима.

– У него сильный жар! Кажется, он бредит!

Взгляд у Максима был встревоженным.

– Я понял тебя. Срочно надо поднять его в номер. Снимай с него всё!

С большим трудом братьям удалось снять с Александра остальное снаряжение. Капеллана раздели, оставив только военные штаны и ботинки, на горячее тело натянули мирянскую тунику, своевременно приобретённую для маскировки. Потом переоделись сами.

Максим и Савватий выволокли Александра из магнекара и, подняв с двух сторон под руки, потащили ко входу в гостиницу. Серафим в простом мирянском верховике, надетом поверх формы, быстро шёл перед ними, распахивая двери.

– Я подтвердил бронь и заплатил, – сказал Серафим. – Двенадцатый этаж, двухкелейный номер. Но перед элеватором холл, там люди.

– Это ничего, – взбудоражено усмехнулся Максим. – Эта же задача тебе по плечу, не так ли?

Перед входом в холл их остановил охранник. Администратор ледяным взглядом смотрел на них. Серафим решил не давать ему первым заговорить:

– Понимаете ли, наш друг… – начал Серафим, как вдруг Александр открыл глаза, увидел перед собой охранника и сквозь стиснутые зубы процедил:

– Противоречащий… Я найду тебя!.. С нами Бог!..

– Ну вот, видите, – как бы смущённо закончил Серафим.

– Понятно, – брезгливо поморщился администратор. – Запомните: в гостинице употребление трансов запрещено!

– Он больше не будет, – свирепо сверкнул глазами Серафим. – С него хватит. Мы проследим.

– Я надеюсь на ваше благоразумие. Добро пожаловать, господа, и приятного отдыха.

Александра буквально внесли в комнату. Серафим сорвал с ближайшей кровати покрывало, а Максим и Савва уложили Александра в постель. Он тяжело дышал, его бледное лицо покрывал пот.

– Что же такое с ним? – испуганно спросил Максим. – Почему у него жар?

– Не могу точно сказать, лишь предположить, – сказал Серафим. – В последние дни он много пережил… Стресс! От стресса снижается иммунитет, и…

– Никогда у него не было ничего подобного из-за стресса, – сказал Савватий. – Никогда! Он что, неофит? Он – капеллан патриотической армии, и уже пережил столько стрессов, что другой на его месте давно бы свихнулся или помер.

– Так что же тогда же с ним?! – в отчаянии вскричал Максим.

Александр открыл глаза и приподнялся на локте. Его взгляд был полон ужаса, он смотрел куда-то перед собой и, задыхаясь, вдруг заговорил:

– Господи! Не в ярости твоей обличай меня, и не во гневе твоём карай меня! Ибо стрелы твои вошли в меня, и тяжка́ на мне рука твоя!

– Наставник, что ты такое говоришь? – с сильным волнением пролепетал Савва. – Этот псалом не имеет к тебе никакого отношения! За что Богу карать тебя? Твоя жизнь свята в глазах Его! Ты – пример для каждого из нас!

Александр явно его не слышал; не останавливаясь, он говорил и говорил. Его голос захлёбывался и срывался, по щекам текли слёзы, смешиваясь с потом:

– Нет целого места в пло́ти моей по причине гнева твоего! Нет покоя в костях моих, по грехам моим! Ибо беззакония мои превысили главу мою! Как тяжкое бремя гнетут меня, смердят и гноятся раны мои по безумию моему! Я изнемог и сокрушён весьма, вопию от смуты сердца моего!!

Серафим быстро извлёк из бэгбэк биосканер и просканировал Александра с головы до ног, после чего показал данные диагностики Максиму. У того расширились глаза, и он с отчаянием посмотрел на Александра, губы которого белели.

– Жаропонижающее, – сказал он. – С поддержкой сердца.

Александр же ни на минуту не умолкал:

– Нет целого места во пло́ти моей, расслаблен я и весь разбит, вопию от смуты сердца моего…

Савва держал Александра за плечи, прижимая к постели, Максим разжимал ему руку, Серафим вставил ампулу в автошприц и быстро ввёл препарат в вену. Александр, как обезумев, вырвался и заорал:

– Господи!! Пред тобою всё желание моё, и стенание моё внятно тебе!! Содрогается сердце моё, и оставила меня сила моя, и свет очей моих – всё ушло от меня!! Други мои, сотоварищи мои, отступили от беды моей, и ближние мои встали вдали!! – Он вдруг расширил глаза, с жутью рассматривая то, что видел перед собой: – Но ищущие души ставят силки, умышляющие мне зло рекут смерть, целодневно готовят ков…

– Наставник! Дорогой, любимый отец Александр! – закричал Максим. – Услышь, пожалуйста, меня! Мы с тобой, мы не оставили тебя! Не Бог с тобой это делает, это – раны, которые тебе нанёс противоречащий! Он дух твой не смог сломить, но отравил твоё тело! Любимый наш отец, живи!!

У Александра закатывались глаза, он снова упал навзничь, метался головой по подушке и, как помешанный, произносил:

– Я же не слышу, как глухой, как немой, не отверзаю уст моих… Да, я как тот, у кого слуха нет, и нет ответа в его устах… Ибо на тебя, Господи, надежда моя!.. Ты услышишь, Господи, Боже мой!..

Савватий смочил полотенце в ледяной воде и обернул ему голову, мягко придерживая её, но тот вырвался и закричал, вложив в крик последние силы:

– Не оставь меня, Господи, Боже мой!! Не отступи от меня!! Поспеши на помощь мне, Господи, спасение моё!!

Серафим снова просканировал его, увидел показания температуры и, цепенея, сказал:

– Братья… Введённый препарат не действует… Совсем беда пришла… молитесь…

Максим быстро достал икону Спасителя, поставил её на прикроватный столик и кинулся перед ней на колени, и братья последовали за ним. Савватий в большом волнении произнёс:

– Братья! Наставник сегодня задал нам вопрос, почему мы живём так, что в нашей жизни нет исцелений? Может быть, мы действительно боимся молиться, думая, что если не получится, то тем самым мы в глазах народа уничижим славу Бога? Сейчас у нас есть шанс всё исправить! Давайте же немедленно помолимся Богу об исцелении отца Александра!

– Именно так! – воскликнул Максим. – Начинай!

– Отец наш Небесный, Господин нашей жизни! – с жаром начал Савва. – Мы не знаем, как должно и о чём молиться, если ты своим духом не наставишь нас. Мы совершенно не знаем, как молиться об исцелениях, мы же – не те святые, которые были в начале христианских времён, и нам нечего тебе предоставить, кроме наших грехов и не́мощей. Мы просим тебя посмотреть в сердца наши, и увидеть, как мы любим нашего Наставника и отца! Здесь ты не найдёшь никого, кто не готов был бы отдать за него свою жизнь, ведь он – лучший из нас! Сказано, «Если кто болен из вас, пусть призовут пресвитеров». Но среди нас нет пресвитеров! Только он – единственный среди нас рукоположенный священник! Нам же, недостойным, остаётся смиренно просить тебя о его исцелении и восстановлении с одра болезни! Святые отцы сказали: «Молиться – кровь проливать». Возьми же жизнь любого из нас, жизнь за жизнь, но только исцели его! Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

– Аминь! – потрясённые молитвой Савватия, произнёсли братья.

Они повернулись к Александру, поразившись внезапно наступившей тишиной. Максим поднялся с колен, с трепетом подошёл к Александру. Вдруг нагнулся к нему, прислушиваясь, приложил пальцы к сонной артерии… Его рука задрожала. Он повернулся и с ужасом произнёс:

– Братья… у него остановилось сердце.

ГЛАВА 6. ВСТРЕЧА

– Александр, – услышал он красивый голос. – Открой глаза!

Александр медленно открыл глаза и увидел прямо перед собой небо пронзительно лазурного цвета и тихо плывущие по нему облака. Было так тихо, что казалось, он оглох… Хотя нет: ясно слышался звук падающей воды. Струился необычного цвета свет, но исходил он не от неба. Александр повернул голову и увидел прямо перед лицом цветущие травы, обильно покрытые каплями росы. Он понял, что лежит на спине, и приподнялся на локтях. Мягкая трава устилала поляну, словно перина – ложе. Совсем рядом с небольшой скалы скатывался поток воды и водопадом разбивался в бриллиантовые искры о полупрозрачные кварцевые камни. Всё было наполнено влагой и пронизано светом. Александр осмотрел себя: босые ноги, одежда из какой-то приятной ткани, пропитанной росой, которая приносила блаженство: роса парадоксальным образом освежала и согревала.

Совсем рядом паслись три хорошенькие овечки. Александр протянул к ним руку, и они подошли. Одна из них уткнулась в ладонь тёплым сухим носом, вторая положила голову ему на плечо, а третья прижалась к груди. Александр с умилением дотронулся до шелковистой, разбухшей от росы шерсти, запустил в неё пальцы и глубоко вздохнул в блаженстве от невероятных ощущений.

Думать было удивительно легко. Каждый новый вздох прибавлял сил. Александр поднялся на ноги, с наслаждением переступил по траве.

– Александр! – снова позвал тот же красивый голос.

Александр посмотрел в сторону источника света. На невысокой горе переливалось красивыми цветами небольшое облако, которое и источало весь этот свет. Но свет не слепил. Александр присмотрелся. Теперь ему показалось, что это не облако, а объятый сиянием Человек.

– Взойди ко Мне!

Александр, не отрывая взгляда от великолепного света, послушно пошёл к нему. Овечки, перебирая изящными ножками, засеменили за ним. Подниматься в гору было легко, напрягать мышцы доставляло удовольствие. Сияние приближалось. Он был уже совсем рядом, как нога вдруг соскользнула по мокрой траве, и он упал. Человек протянул ему сияющую руку. Александр ухватился за неё и встал.

– Ты узнаёшь Меня? – спросил Человек.

Александр затруднялся ответить на этот вопрос. Казалось, что он знал его всю жизнь, но видел в первый раз.

– Прости, – с почтением сказал Александр. – Я не узнаю тебя…

– Не узнаёшь? Поэтому ты Меня и гонишь?

– Не понимаю… Как это может быть? – удивился Александр.

– Ты гонишь Меня и Моих!

Александр промолчал, не понимая его.

Человек жестом руки предложил ему пройтись. Александр послушно пошёл рядом. Овечки, пощипывая травку, следовали за ними. Человек подвёл Александра к обрыву, с которого открывался вид на простирающуюся до горизонта долину, по которой протекала, извиваясь, река. В её зеркальной глади отражалось небо. От этого вида у Александра захватило дух.

– Посмотри, – переливами звучал голос Сияющего Человека.

Александр посмотрел туда, куда указывал Он. Там паслись многочисленные стада овец. В долину вела дорога, которая живописно петляла, взбираясь на невысокие холмы и утопая в низинах.

– Это Мои овцы, – сказал человек. – А эти – твои.

Александр обернулся и посмотрел на трёх овечек. Они, поджав ножки, как шерстяные облака, лежали на траве.

– Твои овечки из Моего стада. Я их дал тебе. Береги их. И Я дам тебе ещё овец. Но… отойди от края обрыва.

Александр посмотрел с высоты вниз, испытал головокружение и отступил на несколько шагов от пропасти и оказался на дороге, ведущей в долину.

Человек показал рукой на что-то вдали.

– Александр, тебе надо идти!

– Почему? – встрепенулся Александр. – Мне так не хочется никуда отсюда уходить! Как тут прекрасно… как мне хорошо с тобой!

– Разве сын ранним утром, уйдя работать в поле, возвращается к завтраку? Твой день ещё не закончен. Тебе предстоит много потрудиться.

– Значит… я не могу остаться с Тобой? – с болью в сердце спросил Александр.

– Ты больше не можешь быть здесь, хотя тут твой дом. Но ты сможешь – и это в твоей свободной воле – остаться и быть со Мной везде, где будешь ты. Александр! Посмотри в это небо! Оно ждёт!

Александр посмотрел в небеса, с которых струилась, обращалась к нему, невероятная любовь.

– Теперь ты знаешь Меня и сможешь узнать Меня в Моих. Запомни: ты свободен выбирать. Ты имеешь власть выбрать свой путь сам. Ты видел, есть только два пути: путь жизни, – и Человек указал на дорогу в долину, – и путь смерти, – Человек указал на обрыв. – Ты всегда можешь ошибиться, но если ошибся – остановись, или потеряешь тех, кто тебя любит, и кого любишь ты, потеряешь самого себя, потеряешь Путь. Иди же! Но пусть не печалится сердце твоё: ты не уходишь от Меня, а идёшь навстречу Мне!

– Я Тебя не забуду! – от всего сердца сказал Александр.

– Забудешь, – ответил Сияющий Человек, – но Я напомню о нашей встрече. Иди!

Овечки тихо обступили Александра. Прощаясь, он присел, прижал одну овечку к груди, другая положила ему голову на плечо, а третья сказала:

«Братья… он дышит…»

****

Александр медленно приходил в себя. Он лежал на полу, зажатый с двух сторон объятиями Серафима и Максима. Один обнимал его за плечи и прижимался мокрым лицом к его щеке, другой захлёбывающимся шёпотом славил Бога. Савватий сидел рядом на коленях, с трепетом держал руку Александра и смотрел на его дрожащие ресницы.

– Он живой, – измученным голосом сказал Савватий, вложил небольшое Распятие Александру в ладонь и, бережно сжав её в кулак, утвердил руку капеллана у него на груди.

После встал, пошатываясь, сгрёб в охапку мокрое от пота бельё с постели, отнёс в ванный отсек, затем принёс свежее и перестелил. Братья осторожно подняли Александра с пола и уложили снова в постель.

Александр, часто моргая, медленно открыл глаза и сквозь пелену слёз разглядел их лица. Он еле заметно улыбнулся и сказал:

– Мои любимые овечки!

Он попросил пить. Савватий приподнял его и поднёс к губам полную флягу, но тот отпил только пару глотков и снова упал навзничь без сил.

– Как ты? – спросил Максим.

– Хорошо, – снова улыбнулся Александр. – Как же хорошо! Но… что со мной случилось?

Братья изнурённо смотрели на него, как на чудо. Александр с восхищением вглядывался в их лица.

– Братья любимые мои! У меня было видение! Такое отчётливое! Невероятное! Я видел ангела Божия! Он меня спросил: «Почему ты Меня гонишь?» И я понял, что, может быть, те, которых мы ищем, Богу не враги? Может быть, и они сами сыны Божьи… и наши братья? Но из другого стада?

Его слова шокировали всех. Братья переглянулись. Савватий беспокойно погладил Александра по голове и сказал:

– Наставник, береги силы, ничего не говори. Если тебе стало полегче, то лучше поспи, наберись сил!

Александр восторженно посмотрел на него, и Савватий удивился, какой радостью светился его взгляд.

– Понимаете?! Тогда это всё объясняет! Почему у него были такие добрые глаза! Почему у него такой дар молитвы! Братья… мне надо с ним поговорить!

Александр закрыл глаза и снова провалился в сон. Савватий с болью посмотрел на его измученное лицо, укрыл одеялом и дал знак всем покинуть комнату, сам же тихо вышел и закрыл за собой распашные двери.

– Мой Господь!! – с ужасом произнёс Савватий. – Вы слышали, что он говорил?!

– Он назвал нас любимыми овечками! – поражённо сказал Максим.

– Ну, в этом есть неточность, – сверкнув глазами, подхватил Серафим. – Потому что один из нас – баран.

И посмотрел на Максима. Тот нахмурился и ответил:

– Да. А может быть и не один.

– Ты чуть не сломал ему рёбра во время комплекса реанимационных действий!! – взорвался Серафим.

– Да, я был сильно взволнован, но я всегда знаю, что делаю!

– «Знаю, что делаю», – передёрнул его Серафим. – Единственный из нас, кто знает, что делает – это брат Савватий, не раз убеждаюсь в этом! Ты думаешь, от твоих «реанимационных действий» что-то зависело? Нет! Не от них, а от молитвы брата Саввы!!

– Одно другому не мешает! – отрезал Максим. – На Бога надейся, а сам не плошай!

– Оу, известная «евангельская» поговорка! Где это вообще в Евангелии написано?!

Савватий с трудом стоял, облокотившись на спинку одного из стульев, стоявших вокруг обеденного стола. Он больше не мог слушать их перепалку и решил её остановить.

– Братья, что вы скажете об этом видении ангела Александру?

Серафим и Максим замолчали и посмотрели на него.

– Это состояние клинической смерти, – сказал Максим. – Наверное, он побывал на «том свете».

– Не верю я в это. Это – не ортодоксальная теория! – сказал Серафим. – Нет никакого «того света», а есть «воскресение мёртвых и жизнь будущего века». Во время клинической смерти мозг ещё жив, он продолжает работать и показывает человеку картинки из его жизни, что было в его опыте.

– Но, брат Серафим… – настороженно произнёс Савватий, – то, что ему сказал ангел, не является тем, что было в опыте Наставника. Он сказал… противоположное! То, что он сказал, делает нашу миссию бессмысленной!

Как гром, зазвучал вызов псифона на запястье у Савватия. Он вздрогнул и посмотрел на экран.

– Это Владыка…

И принял вызов.

Владыка сразу после короткого приветствия спросил:

«Дети мои, с вами ничего не случилось? Сердце моё неспокойно».

– Да, Высокопреосвященнейший Владыка, случилось, – тяжело ответил Савватий. – Простите, что не сказали вам сразу… Сейчас раннее утро, мы боялись вас беспокоить…

«Святой Боже… что?»

– Отцу Александру в магнекаре стало плохо, он потерял сознание. После, уже в гостинице, его состояние ухудшилось, и он пережил клиническую смерть.

«Милостивый Господь… как он сейчас? Он жив?»

– Да, Владыка, он спит. Сейчас его состоянию ничего не угрожает.

«Надеюсь, вы выполнили инструкцию?»

– Да, Владыка. Мы не стали обращаться за медицинской помощью. Ему были введены необходимые инъекции и выполнен непрямой массаж сердца.

Максим шёпотом попросил:

– Скажи, что мы молились об его исцелении!

Савва отрицательно замотал головой.

Владыка сказал:

«Я почувствовал это… Как же это с ним произошло?»

– Точно понять не можем. После сеанса связи с вами он потерял сознание. Когда он пришёл в себя после клинической смерти, то сообщил, что имел видение ангела, который ему сказал, что… что противоречащий и обольщённый… они не то, что мы думаем… что возможно, – Савватий зажмурился, чтобы сказать это, – они – наши братья по вере, но «из другого стада». Владыка, мы просим пояснить это, так как пока дальнейшее выполнение миссии невозможно. Мы не можем их ликвидировать!

«Святый Боже… – после длительной паузы произнёс Владыка. – Очень тяжёлое известие… Отец Александр в большей опасности, чем я думал. Он лично встречался с противоречащим, его сознание какое-то время было под его полным контролем. Хотя отец Александр и смог вырвать свою душу из его чар через молитву и некоторые решительные действия, но, очевидно, инфернальная сила такова, что даже если дверь в ад и закрыта, то всё равно из-под неё поддувает. Это видение – тактическая уловка противника, чтобы защититься, ведь он почуял вашу силу и решимость. Это очень тяжёлое искушение. Отец Александр в очень большой опасности! Враг нанёс по нему направленный удар! Если видения будут повторяться, или если вы увидите, что его поведение изменится, прошу сразу мне доложить. В любое время! Держитесь, дети мои! На вас с надеждой взирают многие, ибо от вашей миссии зависит жизнь мира. Времени осталось немного. Да благословит и укрепит вас Господь, да защитит от провокаций дьявола!»

– Мы услышали, Владыка, – сдавленно сказал Савватий. – Благодарим Вас за Ваши святые молитвы!

Псифон отключился. Лицом Савватий был белый, как мел. Он обвёл перепуганными глазами братьев и сказал:

– Нам надо установить дежурство, пока он не проснётся. Первые два часа с ним я, затем – брат Максим, затем – брат Серафим…

– Не согласен, – сказал Серафим. – Тебе немедленно надо отдохнуть. Первый – я, за мной – брат Максим, за ним уж ты.

И Серафим двинулся к дверям.

– Брат Серафим, – сухо сказал Савва. – Ты слышал, что сказал Владыка?

Серафим остановился и обернулся.

– Я слышал.

– И ты помнишь, что любимый отец Александр попросил сделать нас для него… в случае чего?

Серафим почувствовал ком в горле, который с трудом сглотнул.

– Я помню…

– Не подведи Наставника, – бледными губами сказал Савватий.

У Серафима кровь отхлынула от лица. Он вернулся и взял из бэгбэк пистолет.

****

Закончив сеанс связи, Владыка повернулся к своему собеседнику.

– Не зря я волновался. Ситуация серьёзная. Мы можем потерять отца Александра и всю его группу вместе с ним.

– Это будет печально, – ответил собеседник. – Он подавал большие надежды, как и его послушники… особенно некоторые из его послушников.

– Это мало сказать! Я надеялся, что успехом в этой миссии он продемонстрирует всё ещё сомневающимся в нём свою верность делу и подтвердит своё избрание, – произнёс Владыка Арсений. – Я любил его как сына…

– Как сына? Надеюсь, в вашей любви нет греха. Примером для нас может служить лишь любовь Авраама к сыну, которая не помешала ему исполнить волю Бога и принести его в жертву на горе Мориа. Вопрос в том, сможете ли своего сына принести в жертву… вы?

Владыка встал и прошёлся по комнате. Он размышлял. Собеседник продолжал:

– Ситуация действительно более чем серьёзная, она просто критическая. Если они откажутся выполнять миссию, то придётся принять меры. Не можем же мы допустить, чтобы элита перешла на сторону ересиарха? Разве удастся это скрыть? Вряд ли. Тогда появятся вопросы у всех остальных. А тогда что нас ждёт? Раскол церкви?! Гражданская война? Если сегодняшний инцидент удастся преодолеть, то есть ещё шанс. Даже если в дальнейшем и будут аналогичные проблемы, то это уже не так критично. Ведь если им и не удастся ликвидировать противоречащего, но они хотя бы выследят с известной долей приблизительности место, куда он стремится… их миссию можно будет считать выполненной. Дальше можно их вывести из дела и направить туда другие… свежие силы.

Владыка остановился и с уверенностью сказал:

– Я думаю, мне удастся с отцом Александром конструктивно поговорить. У него есть одно замечательное качество, которое делает его незаменимым: это верность слову и человеку. Хотя удар нанесён и сильный, но не всё потеряно. Иногда на контрударе можно выиграть войну. Мне нужно поговорить с ним. Ведь, как сказал древний философ Горгий, искусство убеждать людей намного выше всех искусств, так как оно делает их нашими рабами по доброй воле, а не по принуждению.

ГЛАВА 7. СЮРПРИЗ ДЛЯ ЛУГОВОГО

Ещё никогда я не вставал так рано и с такой радостью, ведь сегодняшний день, скорее всего, принесёт мне снова много новых открытий. Я разбудил Петра. Он быстро встал. Мы собрали спальники, сдули палатку, растолкали сонную Настю и, в четыре руки быстро загрузив вещи в автомобиль, выехали.

Солнце только показалось над горизонтом, а мы уже продолжали наш путь на восток. Глядя на сказочно прекрасный восход, Пётр сказал:

– Нам подарен новый день! Боже, мы благодарим тебя за него! Ты укрыл нас от преследователей, мы до сих пор живы, и мы – в пути! С нами Анастасия – новое сердце, готовое открыться для Тебя и Твоей любви! Господи, прошу Тебя, спаси Настеньку и даруй ей новую жизнь!

– Да будет так! – сказал я. Мне этого действительно очень хотелось.

Точка, которую указал Пётр по бортовому навигатору, находилась в трёхстах километрах на северо-востоке. Мы достигли развилки и свернули на север. Тут чувствовалась глубинка. Реже стали попадаться указатели на съезд к населённым пунктам, чаще стали встречаться электромобили. Их водители с интересом разглядывали наш внедорожник. Я, честно говоря, немного гордился, что сижу за его рулём, и даже специально для этого отключал светотонировку. Пётр, наоборот, надвигал на глаза капюшон, натягивал на нос шарф и прижимал к себе рукой бэгбэк.

Насте, видно, очень хотелось спать, но она изо всех сил старалась быть к нам поближе и, сидя на заднем сидении, выглядывала между спинками наших кресел, облокотившись на них. Она клевала носом, но всё время брала себя в руки и полусонными глазами следила за дорогой. Через пару часов Настя даже для нас потрудилась: Пётр попросил приготовить всем поесть. Девушка радостно воспрянула и по-хозяйски стала рассматривать содержимое продуктовых ящиков, которые ехали рядом с ней на заднем сидении.

Мы с Петром с улыбкой переглядывались.

Настя сделала каждому по внушительному бутерброду, разлила чай по кружкам и подала нам.

– Слава Тебе, Господи, за Настеньку! – произнёс Пётр. – Прямо чувствуется сестринская забота в нашей братской компании, не правда ли, Андрей?

Щёки у Насти вспыхнули розовым цветом. Кажись, она обомлела от счастья.

Часов через пять Пётр посмотрел в навигатор и сказал:

– Приближаемся. Остановись, нам надо помолиться и понять, что будем делать дальше.

Я припарковался у обочины. Пётр пояснил:

– Мы рядом с посёлком, где живут родные мне люди. Учитывая наши обстоятельства, думаю, будет неразумно въезжать в посёлок на автомобиле. Предлагаю оставить его, припрятать рядом с дорогой и пройтись дальше пешком. Что скажешь?

– Это правильно, – согласился я. – Как раз по пути есть небольшой островок леса слева от дороги.

– А что за обстоятельства? – спросила Настя.

Я думал, что Пётр не ответит, но ошибся: он повернулся к ней и сказал:

– Ты же понимаешь, Анастасия: есть те, кого не устраивает жизнь христиан на этой земле. Нам надо без особых препятствий достигнуть цели нашего путешествия и при этом не подвести близких людей.

Так. Выходит, он ей доверяет, раз это всё говорит.

Мы тронулись дальше и через пару километров свернули в лесочек. Я собрал походный бэгбэк, куда положил кое-что из одежды. Пётр взял с собой только свой бэгбэк. Он предложил зайти в деревню не по дороге, а с поля. Для этого надо продраться через лиственный лес, который сильно зарос подлеском, и в нём было полно поваленных деревьев.

Настя держалась рядом, не отставала, пару раз мы с Петром помогали ей перелезть через стволы вывороченных с корнем деревьев. Наконец мы достигли кромки леса и вышли в поле.

Посёлок располагался на возвышении. Мы двинулись к нему по узкой тропе через заросшее сорняками поле, мимо постройки, рядом с которой паслись коровы. Я их с интересом разглядывал: давно не видел крупных животных.

Пётр вёл себя в отношении Настеньки по-рыцарски: предупреждал о незаметных ямках, подавал руку и пару раз даже перенёс через грязь. Настя тянулась к нему, как тянется к отцу ребёнок, и шла рядом, поглядывая на него снизу вверх, потому что Пётр для неё был высоким, а она своим маленьким росточком едва доставала ему до плеча. Он замечал этот взгляд и в ответ дарил добрую и светлую улыбку. Мне стало казаться, что вот-вот у Насти сзади расправятся крылья, и она улетит от нас на небо. И, как раз в один из таких моментов, Пётр ей и сказал:

– Анастасия, а знаешь ли ты, какое самое большое счастье на Земле?

– Нет! – воскликнула она, и её лицо всё засветилось интересом. – Пожалуйста, расскажите!

– Самое большое счастье на Земле – видеть, как дух человека, согретый любовью Христа, воскресает, восстаёт из пепла как птица Феникс! Я радуюсь очень, когда вижу это в тебе, дорогая Анастасия!

– Я живая!! Я воскресаю!! – вдруг закричала Настя, раскинула руки и остановилась, подставляя лицо солнцу и ветру.

Пёр тоже остановился, наклонил голову, прижав руки к груди. Он беззвучно стоял и молился. И тут меня накрыло тишиной. Время остановилось. Не было прошлого. Не было будущего. Было только настоящее, и оно длилось вечно. Оказывается, настоящее существует, и в нём можно быть, это и было самой настоящей реальностью! Если бы меня сейчас спросили, где бы я хотел оказаться, я бы ответил: в настоящем! Не зря же оно называется настоящим! Только оно, настоящее, и есть по-настоящему настоящее! Мы тихо двинулись дальше, но настоящее оставалось настоящим, хотя я и шёл вперёд.

Мы достигли окраины посёлка и пошли по улочке. Пётр уверенно шагал впереди, казалось, он это место хорошо знает. Мы остановились рядом с одним из домов, окружённого невысоким забором с красивой ажурной калиткой. Пётр пошарил рукой с обратной стороны калитки, открыл внутренний засов и пригласил нас войти.

Мы вошли на большой участок с яблонями и с огородами. Пётр подошёл к розовому дому с мансардой и постучал в окно. Было тихо. Тогда он постучал ещё раз. В окно выглянула пожилая, полная, но подвижная женщина. Увидев Петра, она ахнула и бросилась нам открывать. Сбежав с крыльца, кинулась в объятия к Петру, и они обнялись так горячо и крепко, как будто не виделись полжизни.

– Сынок! Миленький ты мой мальчик! – прошептала женщина.

Я обомлел. Мы приехали к маме Петра? Хотя он же говорил, что у неё нет детей!

– Вернулся, сыночек, – сквозь слёзы радости говорила женщина.

– Да, Марфа Ильинична! И друзей привёл! – Он немного отстранил её от себя и повернул к нам. – Знакомься: брат Андрей и сестра Анастасия.

– Заходите, заходите! – замахала она нам своими мощным руками.

В доме нас сразу же усадила за стол. Радостно причитая, налила по кружке молока и поставила на стол яблочный пирог.

– Кушайте, милые птенчики мои. Сыночек, возьми кусочек побольше! Каким же худеньким ты стал, бедненький мальчик мой…

И она всплакнула. Пётр жестом пригласил её сесть за стол. Женщина скромно опустилась на табурет, и Пётр спросил:

– Помолимся? Марфа Ильинична?

А она замахала на него рукой и почему-то тихо заплакала, утираясь краешком повязанного на голове платочка. Пётр обнял её рукой, притянул к себе и сказал:

– Господь наш! Благодарим Тебя, что Ты привёл нас в этот благословенный дом! Благодарим Тебя за здравие хозяюшки Марфы Ильиничны! Просим Тебя, благослови же нашу трапезу…

– …и общение! – закончил вместе с ним я и добавил: – Да будет так!

– Аминь! – вдруг ответила Настя.

Женщина тоже сказала «аминь» и добавила:

– Как же я люблю твою молитву! Как же давно я не слышала её! Ну, рассказывай, какими же судьбами ты в наших краях? Надолго ли?

– Мы тут проездом, – сказал Пётр. – И с сюрпризом.

– Как? – рассмеялась женщина. – Разве сюрпризы не закончились?

Пётр посмотрел на Анастасию, та опустила голову и покрылась румянцем.

– Марфа Ильинична, мы тут недавно познакомились с одной милой девушкой, очень хорошей, с чистой и доброй душой. И я подумал: ну кто же тебе по хозяйству в саду-то да в огороде поможет, если не она? Примешь в свой дом дочурку?

Настя пылала. Женщина ахнула, повернулась к Насте. Та робко подняла на неё глаза.

– Конечно! Вот так сюрприз! Вот так счастье! Откуда такая ко мне милость Божия?!

Она потянулась к Насте и обняла. Настя, утопая в телесах, также обняла её с блаженством на лице. Пётр же продолжал:

– Она не только красавица, она ещё любит Слово Божие и слушает Его. И ещё у Насти есть одна мечта. Скажи какая, Настенька!

Анастасия подняла наполненное радостью лицо и произнёсла:

– Я хочу креститься!

– В чём же дело? – спросила женщина и с укоризной посмотрела на Петра. Я не понял, почему.

– Нет, – с улыбкой покачал головой Пётр. – Не сейчас.

– Почему же?

– Для Бога нужно делать всё качественно и хорошо. Настя нам немного рассказала о своей жизни, она была не простой, и Насте долго не получалось из неё вырваться. Поэтому мне бы не хотелось крестить её без подготовки. Анастасии лучше дать какое-то время, чтобы совсем отвыкнуть от… «обычной жизни». Надо пропитаться Словом Божьим, обрести добрые плоды покаяния и изменения жизни. Поэтому, Марфа Ильинична, я оставляю это дело тебе. Тем более Священного Писания у меня больше нет: недавно оставил его одной замечательной семье. А у тебя, я знаю – есть! Время у вас тоже есть – потрудитесь годик, помолитесь, почитайте Писание. Потом поговорим о крещении.

– Для меня это будет большой радостью! – сказала Марфа Ильинична.

– Конечно, – подмигнул ей Пётр. – Ведь я знаю, как ты соскучилась по этому делу!

– Значит, Пётр, из твоих слов можно понять, что через год ты вернёшься?

Пётр смущённо улыбнулся и почему-то глянул на меня.

– Не могу сказать, но полагаюсь на Господа. В любом случае, через годик посмотрите, да креститесь в храме! Пусть её окрестит отец Николай! Представляю, как он этому будет рад!

Марфа Ильинична стала серьёзной.

– А ты ничего не знаешь? – спросила она Петра.

– Нет, – с улыбкой сказал Пётр. – Разве ещё что-то произошло?

– Отца Николая… твоего друга… сняли с должности настоятеля храма… Из-за того, что он не отказался от тебя… Говорят, его отправили в Козеозёрский монастырь…

Взгляд Петра похолодел. Они с Марфой Ильиничной долго смотрели друг другу в глаза, как будто глазами разговаривали. Наконец, Пётр спросил:

– Как давно это случилось?

– Совсем недавно, пару месяцев назад…

– Кто же сейчас настоятель?

– Некий отец Матфий.

– И что же он?

– Его перевёли из столицы. В первые дни он приходил и расспрашивал о тебе. Я сказала честно, что много лет не видела тебя.

Мы с Настей, затаив дыхание, следили за этим разговором. Пётр это увидел, улыбнулся нам и сказал:

– Я думаю, мы с Марфой Ильиничной потом обсудим наших общих знакомых. А пока, Настенька, иди, принимай хозяйство!

Марфа Ильинична обняла Настю и потянула за собой. Я увидел, как она дала ей примерить фартук и косынку, затем повела во двор.

Пётр был в глубокой молитве. Я сидел тихо, чтобы вдруг не помешать ему. Я готов был ждать столько, сколько нужно, хоть до вечера, хоть до утра, но Пётр открыл глаза и посмотрел на меня взглядом, полным сияния. Он заговорил. Но его слова не соотносились с его взглядом.

– Тяжёлые пришли времена. Но Бога всегда лучше видно из ада. Во тьме даже самый малый свет ослепителен… Господь не оставит моего друга и брата – отца Николая. Я знаю это. Господь всегда творит новую возможность даже в безвыходной ситуации.

– Что это за Козеозёрский монастырь? – с негодованием спросил я.

– Лучше тебе не знать об этом…

– Почему это?

– Не сейчас…

– Пётр, – наконец решился я. – Я понимаю, что ты вправе мне не доверять, так как ты знаешь меня совсем недавно. И даже если я скажу, что умею хранить тайны – ты вправе мне не доверять…

– Дело не в недоверии, – мягко остановил он меня и, запинаясь, заговорил: – Андрей… Я спрашивал, любишь ли ты меня, и ты сказал, что меня полюбил. Но я ведь тоже за это время полюбил тебя и не хочу подвергнуть лишней опасности тебя и твоё будущее. Я хочу, чтобы ты имел каждую минуту свободу выбрать: остановиться или идти дальше. Ты всегда можешь сказать: «хватит» и вернуться домой. И я должен быть уверен, что у тебя не будет никаких неприятностей, связанных с нашей совместной поездкой.

Я, конечно, дослушал это всё до конца из уважения к Петру, чтобы не перебивать его. Но во мне вскипал гнев.

– А помнишь, ты мне сказал, что Бог тебе прислал Защитника? – излишне резко начал я. – Я это помню! И не хочу отказываться от своего призвания – это раз. Во-вторых… о какой свободе выбора идёт речь, когда ты мне не дал из чего выбирать?

Пётр вздохнул с такой силой, как будто, пока я говорил, не дышал. Его глаза увлажнились, и он произнёс:

– Мой Господь! Я не вправе даже ожидать такой милости от Тебя! С трепетом и благодарностью принимаю помощь брата Андрея, как Твой благословенный дар!

Он повернул меня к себе и крепко обнял. И время снова застыло, как будто меня обняла вечность.

Из окна послышался Настин смех. Пётр открыл створку рамы, и мы выглянули в окно. Прямо перед собой мы увидели такую картину: к яблоне была приставлена лестница, на ней в высоких сапогах до голых коленок стояла Настенька и собирала в фартук яблоки. Они, наверное, были очень спелые и осыпались, периодически попадая по Насте. Та морщилась от боли, но смеялась.

– Яблоня дерётся, – сообщала она Марфе Ильиничне, которая стояла внизу и придерживала лестницу.

– Совсем нет! Яблонька так ждала, чтобы кто-нибудь её облегчил, что непрерывно пытается помогать тебе!

– Тогда спасибо! – сказала Настя и погладила рукой веточку.

Она спустилась с лестницы и высыпала яблоки из подола в таз.

– Ловкая какая, – заметив Петра в окне, сказала Марфа Ильинична. – С такой скоростью мы вдвоём ещё до заката управимся! А я думала – буду собирать всю неделю!

– Так это же хорошо! – согласился Пётр. – В свободное время у вас будет чем заняться.

– Сходите теперь на речку, – сказала Марфа Ильинична. – День выдался сегодня тёплый, чудесный, прям как летний! Вода в заводи на мелководье поди прогрелась! Настю обязательно возьмите!

– Пойдём искупаемся? – спросил Пётр.

И как же это было так просто и обыкновенно, что я сказал:

– Нет, не могу. Я плавки дома забыл.

И мы с Петром рассмеялись.

К речке мы прибежали бегом. Если честно, то я давно уже так не веселился. Мы брызгались, окатывали друг друга залпами воды. Нарезвившись, мы легли просохнуть на тёплый песок. Я повернул голову к Насте и посмотрел на неё сквозь паутинку. Она пыталась дразнить паучка, нежно дёргая пальчиком за ниточку паутинки. Паучок нервничал, трясся вместе с паутинкой, но никуда не убегал. И Настя вдруг заговорила:

– Знаете, я всегда этого ждала. Я знала, что вы придёте. Поэтому и оставила оживлённую трассу, где предлагала себя в придорожных кафе. Я пришла на эту дорогу и шла по ней много дней. Я знала, что вы придёте за мной. Знала… но уже почти не верила. Я сказала себе, буду идти до вечера, а потом вернусь на трассу и навсегда запрещу себе глупую мечту… мечту встретить в этом мире, в котором от холода пробирает дрожь, живое слово. Простите, что я не сразу вам поверила! Я не поверила не вам, а себе! Боялась снова разочароваться, как уже со мной это однажды случилось. Не знаю, сколько бы потом мне удалось прожить без мечты.

Она улыбнулась Петру, который лежал на боку, подперев голову рукой, и смотрел на неё, держа в уголке улыбающихся губ сухую травинку.

– Спасибо вам, Пётр, – сказала она ему, – за исцеляющие прикосновения. Я очень боялась мужчин, но Ваши такие чистые руки вернули мне потерянное доверие. Я не боюсь вас! Я не боюсь касаться вас!

Она протянула мне руку. Я осторожно взял её холодные пальчики.

– Но всё же скажите мне: почему вы, люди Божьи, взяли меня в дорогу? Ведь вы поняли, кто я? Почему не побоялись моей нечистоты?

– Ты сама отвечаешь на свой вопрос, – сказал Пётр. – «Вы – люди Божьи». Божий человек – тот, кто старается поступать так же, как поступал Иисус Христос. А он, когда пришёл в наш мир, сказал: «не здоровым нужен врач, а больным», и пошёл к тем, кто больше всего ждал исцеления – к блудницам и грешникам. Христос, который во мне, сделал для тебя тоже, что делал всегда: он освободил тебя, чтобы ты в своей свободе повернулась к Богу.

Девушка нежно улыбнулась и сказала:

– Пётр… я сегодня обрела любовь на всю жизнь. Теперь точно знаю: я люблю Иисуса Христа.

ГЛАВА 8. ИСКУССТВО УБЕЖДАТЬ

Два часа прошло. Серафим стоял над спящим Максимом, потом с силой потряс за плечо.

– Изыди с миром, – не просыпаясь, пробормотал Максим.

Серафим с жалостью посмотрел на него, понимая, насколько Максим в таком состоянии бесполезен, и вернулся в комнату к Александру. Ещё через пару часов он подошёл снова и на этот раз тряс Максима до тех пор, пока не увидел, что взгляд его стал осмысленным.

– Почему ты не разбудил меня раньше? – рассерженно спросил Максим, когда взглянул на свой псифон.

Серафим хотел было возмутиться, но лишь усмехнулся и низким голосом произнёс:

– Меня всегда умиляли спящие дети.

Максим не обиделся. Он посмотрел на Серафима и сказал:

– Я тебя понял. Для тебя я поступил бы так же.

Уже в дверях Максим вдруг повернулся к Серафиму и строго сказал:

– Смотри, своим храпом не разбуди брата Савватия.

– Изыди с миром, – со смехом, вспомнив слова самого же Максима, ответил Серафим. Тот в ответ посмотрел на него с укором:

– Какие же иногда бестолковые вещи ты говоришь, брат Серафим.

Серафиму оставалось только развести руками.

Александр проснулся во время дежурства Максима, попросил пить и снова заснул. А уже к вечеру, во время дежурства Савватия, Александр вдруг открыл глаза и сел. Савватий быстро разбудил братьев и позвал их.

– Как ты, Наставник? – осторожно спросил он.

– Хорошо, – лёгким голосом ответил Александр. – Как-то особенно хорошо. Есть ли у нас какая-нибудь пища?

Савватий очень обрадовался:

– Погоди, Наставник! Сейчас всё устроим!

Братья быстро заказали ужин, и через несколько минут он был получен пневмопочтой. Серафим достал из шкафа посуду и сервировал стол, Савватий и Максим помогли Александру подняться и одеться. Затем все уселись за круглый обеденный стол и приготовились к молитве. Все ждали сло́ва Александра, а он обвёл всех сияющим взглядом и сказал:

– Любимые братья! Если бы вы знали, какое счастье дарите мне, соединяя ваши сердца с моим в молитве и славословии Господа! Я всё время спрашиваю у Бога, чем я заслужил блаженство пребывания в вашей любви, ведь я хорошо знаю, что её не достоин. Вы сейчас ждёте от меня молитвы, но прошу вас, родные, помолитесь лучше вы! Прошу тебя, брат Серафим, благослови трапезу!

Серафим оторопело выслушал его, сухо кивнул, прочитал молитву Господню и благословил трапезу. Ели молча. Аппетит у Александра был просто великолепный, остальным же и кусок в горло не лез. Наконец, Александр обратил на это внимание и спросил:

– Дорогие… что-то произошло?

Максим и Серафим посмотрели на Савватия, делегируя ему право говорить. Савватий отодвинул тарелку, немного помедлил, собираясь с силами.

– Отец Александр… ты целые сутки был серьёзно болен, был без сознания. Ты бредил. Но Господь милостив – ты идёшь на поправку. Твоим состоянием обеспокоился Владыка. Он просит тебя связаться с ним, когда тебе станет лучше.

– Отлично! – с улыбкой сказал Александр. – Мне уже лучше, и я свяжусь с ним сразу после трапезы.

– Отец Александр, – какими-то деревянными губами произнёс Савватий. – Точно ли тебе стало лучше? Пойди лучше ещё приляг и поспи, чтобы набраться сил. Время у нас есть. А потом уж и связывайся с Владыкой.

Александр отставил недопитый стакан и посмотрел ему в глаза. Савватий немного отшатнулся и часто заморгал, чтобы вынести этот взгляд, в котором была какая-то непонятная сила. Увидев его реакцию, Александр настороженно посмотрел на Серафима, скользнул взглядом по нему вниз и увидел, что под одеждой на ремне у него топорщится пистолет. Потом перевёл взгляд на Максима, и тот сразу же вскочил и треснул руками по столу так, что подпрыгнула и зазвенела посуда.

– Хватит братья!! Отец Александр – не имбецил и не малый ребёнок, а наш Наставник и командир!! Он должен иметь всю информацию, чтобы затем принять точное решение. Мы не имеем такого права ни перед ним, ни перед Богом что-то за него решать!!

Поняв, что вспылил, Максим сел на свой стул и пробормотал:

– Извините… просто была тяжёлая ночь, я не выспался.

Александр опустил глаза, осушил до дна свой стакан и тихо сказал:

– Да? Я вас слушаю?

– Наставник, после ночной операции в деревне ты потерял сознание в магнекаре, у тебя был сильный жар, – с трудом подбирая слова, произнёс Савватий. – Мы боялись, что если сохранится такая динамика, то от жара начнёт сворачиваться кровь и остановится сердце. Мы ввели все необходимые препараты внутривенно, но они не помогли, состояние стремительно ухудшалось, и в полночь… наступила клиническая смерть. Нам удалось тебя спасти. Когда же ты очнулся, ты сказал нам, что тебе явился ангел, который дал понять, что противоречащий – это не враг, а возможный наш брат по вере. Мы не смогли это вместить и обратились к Владыке. По инструкции я доложил ему обо всём… почти обо всём… а по нашей любви к тебе мы приняли меры к исполнению обета, который ты каждого из нас обязал дать тебе.

Савватий замолчал, взволнованно дыша, ожидая реакции Александра. Тот дрогнул уголками губ в улыбке.

– Поэтому-то Владыка и хочет со мной поговорить?

Савватий всухую сглотнул и кивнул.

Александр посмотрел на него с невероятной любовью и через стол протянул руку. Савватий медленно подал ему ладонь, и Александр пожал её. У Савватия жарко загорелось сердце.

– Брат мой, не беспокойся за меня, – сказал Александр. – Лучше мне побыстрее поговорить с Владыкой, всё ему рассказать и прояснить, чтобы он попросту перестал за меня беспокоиться. Всё-таки он – пожилой человек, и необходимо беречь его сердце. Из-за этого вы и скорбели? Родные мои! Ешьте же, братья мои возлюбленные! Вы же сутки не ели, что же у вас аппетита нет?

Братья переглянулись, молча доскребли то, что у них было в тарелках, и, по окончанию трапезы, помолились. Затем Александр попросил их выйти и остался за столом один.

Серафим дождался, когда последний из выходящих, Максим, закроет за собой дверь, быстро достал шлем, надел его, включил сканер и направленный лазерный микрофон.

– Брат Серафим! – возмутился Максим.

– Нехорошо, я знаю, – отрезал Серафим. – Позже исповедуюсь за это.

Александр некоторое время сидел за столом, пытаясь справиться с мыслями. Потом вытащил из нагрудного кармана туники Распятие, которое обнаружил у себя в руке, когда пришёл в сознание. Он поднёс его к лицу, нежно коснулся губами и снова сжал в кулаке. Перед глазами простиралась долина с тихой гладью реки, в которой отражалось небо, и надо всем – переливающийся свет. Он вспомнил Стоящего рядом и с силой помолился. После достал псифон и послал вызов Владыке. Тот быстро ответил:

«Сын мой! Любезный отец Александр! Как я рад тебя слышать! Как ты?»

– Высокопреосвященнейший Владыка, благословите, – ответил Александр. – Благодарю за Ваши святые молитвы обо мне, грешном. Моё состояние вполне удовлетворительное, нет даже слабости, хотя, как я понимаю, ей вполне логично быть.

«Новости воистину замечательные! – подхватил Владыка. – Послушник Савватий рассказал, что сегодня ночью ты побывал в раю? Разговаривал с ангелами?» – Владыка непринуждённо засмеялся.

– Да, Владыка, – оживлённо отозвался Александр. – В моей жизни произошло необычное, такого ещё не было! Мне было дано виде́ние поразительной красоты! Если это и сон, то таких ярких снов я никогда не видел!

«О, сын мой! Войди со мной в пси-отношения и расскажи обо всём поподробнее!»

Александр с радостью вошёл в пси-режим и рассказал всё, что мог вспомнить: о теплоте росы, о шёлке овечьей шерсти, о неслепящем ярком свете, о беззвучных звуках водопада, о залитой ненебесным сиянием долине. Владыка слушал с активным вниманием, иногда вздыхал, иногда восклицал и, когда Александр закончил, он его спросил:

«А что же насчёт ангела? Какой он был? Что он тебе сказал?»

Александр рассказал о его величии, сиянии и неземной безмятежной красоте, о прекрасном, как музыка небесных сфер, голосе.

– Он у меня спросил: «Почему ты Меня гонишь?», и потом добавил: «Ты гонишь Меня и Моих». После сказал мне остановиться, предостерегая, что я потеряю всех, кого люблю, и себя самого. Владыка, может быть, это был сам Господь? Я так напоён Его любовью! Я понял, что по-настоящему умею любить! И я очень люблю братьев Савватия, Максима и Серафима. Любить – значит отдавать за другого жизнь! Я не хочу их потерять! Я не понимал, что же так смутило меня в противоречащем. Теперь понял – это его любовь. А дьявол ведь любить не умеет! Возможно, происходит какая-то страшная ошибка, которая может закончиться большой трагедией! Владыка! Может быть, нам действительно следует выполнить волю Божию, которую Он явил через посланного Им ангела: остановиться, встретиться с этим человеком и поговорить? У меня к нему есть вопросы! Я очень хочу выслушать его ответы! Владыка, вы – человек мудрый, поясните: что теперь мне делать?

«Сын мой любимый! – с печалью ответил Владыка. – Как же похожи мы с тобой: одинаково готовы отдать жизнь за своих духовных чад! Любим их как родных детей! Выслушай же меня, сын мой, как своего любящего отца, который всегда, с первых дней твоей жизни, поддерживал тебя во всём и заботился о тебе!»

– Говорите, Владыка, – с почтением сказал Александр.

«Благодарю Господа, что ты так хорошо образован, знаешь священное Писание, а также Писания святых отцов, важной темой в которых являются рассуждения о явлениях ангелов, и – да! Даже самого Христа! И все сходятся во мнении, что почти всегда эти явления бывают не подлинными, это иллюзия обманщика, от лукавого! Известно ведь: «Ангелы тьмы часто рядятся в ангелов света». Помнишь, как сказано в посланиях: «Сам противоречащий принимает вид ангела света»?

Глаза у Александра расширились. Владыка продолжал:

«Да и какое имя носит падший ангел, ты же знаешь?!»

– Люцифер… Светоносный…– обессиленным голосом проговорил Александр.

«Именно, сын мой! Ангел тьмы по преданию – невероятной красоты. Сколько прекрасных, любящих Господа святых людей попадались на его уловку! Взять хотя бы хрестоматийный пример: жизнь аввы Вале́нта, который в пагубной страсти самообольщения стал мечтать, что ему во всяком деле ангелы служат. Грех довёл его до того, что он стал презирать любимых братьев. Дьявол же, уверившись, что Вале́нт полностью предался его обману, принял на себя вид Спасителя и ночью пришёл к нему, окружённый сонмом демонов в образе ангелов, один из которых сказал ему: „Ты благоугоди́л своими подвигами и свободною жизнью. Он пришёл видеть тебя. Поклонись же Ему!“ И Вале́нт поклонился! Далее обольщённый достиг такого безумия, что сказал своей братии: „Не имею больше нужды в общении с вами и в приобщении: сегодня я видел Христа!“ Ты помнишь, как далее поступили с ним любящие его братия, благочестивые святые отцы? Они связали его цепями и в течение года вылечили, истребив гордость его запретительными молитвами, разнообразными унижениями и суровой жизнью, врачуя противное противным. Сын мой! Изучи писания! Не является ангел Божий в больном бреду воспалённого разума, не призывает отступить от благословенного дела, не оправдывает демонов! Посмотри же на дела противоречащего! О какой любви идёт речь?! Как он может быть тебе братом?! Он ослушался решения архиерейского собрания и не оставил свою проповедь дьявольскую, не вручил себя в руки святых отцов, чтобы очиститься через покаяние, истязания и молитвы. Он проповедует другую жизнь, он создаёт другую церковь, вводя в соблазн и священнослужителей, и простых мирян! Он вырывает их из руки Божьей! Тысячи… тысячи верных поверили ему, и он ввергнул их во тьму погибели. Это что?! Дела любви?!»

Александр тяжело дышал. Ему снова стало нехорошо, его тошнило, дрожали руки. Выдержав паузу, Владыка продолжил, снизив тон, его голос стал мягким:

«Сын мой, слышишь ли ты меня, сын мой?»

– Да, Владыка…

Сознание Александра помутилось.

«Прими мой отеческий совет: помолись сейчас и попостись, сколько времени у тебя есть, может и получится тебе справиться с этим обольщением, отразить удар противника. И тогда ты сможешь атаковать лукавого! Он просил остановиться? Шантажировал потерей любимых? Значит наоборот, надо прямо двигаться вперёд, и это будет во спасение их! Если же ты чувствуешь, что обольщение сильнее тебя, то благословляю тебе послушание: прими истязания в течение года в Козеозёрском монастыре, где святые отцы, уврачуют тебя, исцелят дьявольские раны, проведя через цепи, всяческие страдания, суровую жизнь и унижения. Но если ты чувствуешь в себе силы побороть искушение, то возьми на себя духовное делание: пост во измождение плоти, пока не положишь врага Христа к Его ногам».

Лицо Александра уже давно было белее снега. Собрав силы, он сказал:

– Благодарю, Владыка, за спасительные слова. Благословите на строгий пост и молитву во измождение плоти, чтобы забыть… чтобы освободиться от обольщения…

«Благословляю тебя, сын мой, – с облегчением сказал Владыка. – Держи со мной связь каждый день. Спаси тебя Господь!»

Александр вышел из пси-режима и, закончив сеанс связи, некоторое время бессильно сидел в ужасе и оцепенении. В его ушах прозвучал голос Сияющего Человека: «Посмотри в это небо. Оно ждёт»; снова всем телом ощутил, как пронизывает его струящаяся с этого неба невозможная, невероятная любовь, и срывающимся голосом закричал:

– Господи, Бог мой!! Как это воистину по-дьявольски бесчеловечно – дать человеку испытать такую радость и любовь, и тут же узнать, что это всего лишь подлая ложь, бесовское обольщение!! Что за адская пытка истерзанную душу сначала расплавить, как в горниле металл, а потом швырнуть в ледяную воду!! Моя душа – не благородная сталь, она не выдержит и треснет!! Боже… спаси меня от безумия…

Александр повалился на пол и, скорчившись на боку, безутешно зарыдал. Из ладони, в которой он сжимал Распятие, сочилась кровь.

– Немедленно сними шлем! – угрожающе сказал Максим. – Никто бы из нас не хотел, чтобы кто-то видел его в минуту слабости!

Потрясённый Серафим снял шлем и, низко опустив голову, сжал её руками.

ГЛАВА 9. ТАЙНА ПЕТРА

Вечерело, стало холодать, и мы решили, что пора возвращаться. По дороге мы взобрались на холм, ступая босыми ногами прямо по камням, с непривычки показавшимися нашим изнеженным стопам очень острыми. Спидджамперы я нёс в руке и размахивал ими в такт движению.

В доме у Марфы Ильиничны уже горел свет. Настя заглянула в курятник и с восторгом умилялась, глядя как «цыплятки уже легли спать» – по её такому смешному выражению. Мы с Петром вошли в дом.

– Ужинайте и укладывайтесь спать. Насте я постелила в мансарде, тебе, Андрей – в гостевой комнате слева от входа. Вы сегодня, как я поняла, встали засветло.

– А как же Пётр? – спросил я.

– А мы с Марфой Ильиничной немного поговорим, есть о чём, – сказал Пётр.

– Можно, тогда и я поучаствую в этом разговоре? – спросил я и требовательно посмотрел на Петра. – К нашему разговору о свободе выбора.

Пётр и Марфа Ильинична посмотрели друг на друга.

– Ох, не полезно ему это. Но ты – смотри, – сказала она Петру.

Я с напряжением ждал решения Петра. И он махнул мне рукой, приглашая за стол. Я с ликованием сел на предложенный стул.

Марфа Ильинична разлила чай.

– Ну, с чего начнём? – спросила она.

– С вопросов Андрея, – ответил Пётр. – Он и так давно мучается. Пора уже что-то ему ответить.

Действительно! Как же я этого ждал!

– Меня по-прежнему интересует цель нашего путешествия, а также кто эти люди, которые тебя преследуют.

– Ну это вопрос на целый самовар чая! – рассмеялся Пётр. – Марфа Ильинична, ставь воду кипятиться и доставай реликвию.

А Марфа Ильинична тоже засмеялась в ответ. Как я понимаю, про самовар – это присказка у них такая, на самом деле самовара-то в доме нет. Реликвией же оказался фотоальбом со старыми, совсем древними чёрно-белыми фотографиями начала прошлого века. На снимках были запечатлены разные люди, которые монументально позировали, глядя в одну точку. Среди них были мужчины с длинными бородами в чёрных одеяниях, с крестами на груди, женщины в белых передниках и в белых платочках на головах; совершенно простые, невзрачные люди, серьёзные не по-нашему дети. На одном размытом фото какие-то люди, обвязав верёвками кресты на храмах, раскачивали их, чтобы скинуть; на другом фото храм запечатлён в момент взрыва.

– Ого, – у меня сжалось сердце, – такой красивый был храм.

Пётр грустно согласился со мной и начал рассказ.

– Это произошло в начале прошлого века. В мире тогда было очень много верующих людей, но появились люди, которые стали ожесточённо бороться против Бога, убивать или сажать в тюрьмы тех, кто в него верил и ему служил. Масштаб бедствия оказался страшным. Везде разрушались храмы или использовались не по назначению: склады, конюшни в них устраивали, а иногда – кинотеатр или клуб. Но особенно рьяно уничтожались священники, а также епископы – то есть те, кто мог из обычных верующих поставлять новых священников, то есть рукополагать. И дошло до такого, что образовались целые области, где не было уже ни одного храма, а все священники или расстреляны, или сосланы в лагеря. Но были и другие священники, которых собрали и организовали из них «Новую истинную церковь» и стали зазывать туда народ. А народ взял, да и не пошёл: люди стали молиться по домам. Некоторые епископы, которые ещё оставались живы и не пошли в «Новую церковь», тайно поставляли священников в такие домашние общины. Конечно, это отчасти решало проблему, но их выслеживали и жестоко расправлялись с ними. И наступил такой момент, когда их всех можно было уничтожить, но началась страшная война. Некоторое время гонителям стало совсем не до священников, хотя, конечно, за ними присматривали и, если что за ними замечали, то и в военное время репрессировали, расстреливали, ссылали в лагеря.

– Ты имеешь в виду мировую войну? – уточнил я.

Пётр кивнул.

– А после войны?

– После войны гонения продолжались, но уже в другой форме, хотя ссылки и убийства тоже никуда не делись: священников дискредитировали. Например, образованных людей не разрешали рукополагать, зато пьяниц – рукополагали. Это делалось затем, чтобы порядочные люди увидели, как темны и необразованны священники, и отвернулись бы от веры. Странно, но подобная тактика сработала, а власти радовались и говорили, что один такой «священник» может сделать больше, чем целый антирелигиозный отдел. Но в те времена тонким ручейком всё-таки текла река, которая когда-то была полноводной. В тайных общинах ещё оставались люди, которые сохранили веру и традиции тех уничтоженных христиан. И нашлись такие люди, которые эту веру и традиции переняли. Они стали множиться, и вот, уже в начале нашего века так сильно приумножились, что их жизнь и их голос в обществе сделались заметными. Общины возникали уже почти во всех городах. Они собирались в братства и перестали быть тайными, вернулись в храмы, самоотверженно рассказывали всем о Боге, создавали свои учебные заведения, давали богословское образование простым людям. И они смогли добиться, чтобы им разрешили самим предлагать кандидатуры своих священников и епископов для рукоположений, чтобы потом они служили в этих же общинах, как это происходило в ранней церкви. Таких священников и епископов стали называть «братскими».

Мда-а. Никогда не думал, что услышу подобное.

Перелистывая фотоальбом, разглядывая необычные сюжеты, я увидел цветные фотографии уже начала нашего века, очень радостные и динамичные. Люди на них улыбались, обнимали друг друга, или сидели за накрытыми столами, или на каких-то конференциях, или стояли в битком набитых храмах. На последних страницах я нашёл и современные интерактивные фото, которые по радости и динамике не уступали фотографиям начала века. Были же среди них и тревожные, от которых исходило явное напряжение. На одном таком фото целая толпа людей молились прямо перед входом в подземку среди безразлично идущих мимо людей; на другом – десятки людей стояли и пели, своими спинами загородив от какой-то напасти вход в храм.

– А это что они делают? – спросил я.

– Дело в том, – сказал Пётр, – что та самая «Новая истинная церковь» тоже принесла плоды. Она всё больше срасталась с нехристианскими силами и продолжала бороться с общинами. Разумеется, сначала это у них не очень-то получалось. Те времена, когда была возможность физически уничтожать священнослужителей или ссылать их в лагеря, прошли. Тогда они решили поддерживать в обществе ностальгию по тому времени, когда в тюрьмы сажали, но «зато был порядок». И люди, позабыв своё недавнее страшное прошлое, стали желать, чтобы вернулись те времена, когда были дисциплина, безопасность и порядок. Это позволило возродить исправительные лагеря, куда снова стали ссылать последователей тех мучеников-христиан прошлого века. Снова появилась возможность отбирать у них храмы, убирая братских священников и ставя «своих» людей. На этом фото община пытается защитить братского священника и свой любимый храм.

– Вот что, оказывается, произошло со священником Николаем, – с ужасом сообразил я.

– Да, Андрей, увы, – грустно ответил Пётр. – Когда нет осмысления прошлого, то история повторяется, но, конечно, по-своему. Своеобразие ситуации сегодня – это создание своего рода отрядов специального назначения, которые подчиняются только церкви. Исторически такое уже было, но в более ранние века. Другая специфика времени сегодня – в современных технологиях, открывающих невиданные возможности контроля за каждым человеком. Например, повесят устройство распознавания лиц в храме, а потом снижают социальный рейтинг тем, кто не лоялен «Истинной церкви», а приходит в него.

– Снижают социальный рейтинг? То есть людей лишают возможности работать по специальности, получать медицинскую и социальную помощь?! Как же можно наказывать так жестоко тех, кто не является преступниками?!

Пётр грустно кивнул.

– К сожалению, Андрей, это так. Ведь никто никому ничего не запрещает: хочешь ходить в храм – пожалуйста, ходи. Только у тебя появляется неплохой шанс помереть от голода и болезней. Поэтому верующие почти перестали посещать храмы, и снова, как в прошлом веке, стали собираться по домам.

Я тяжко вздохнул.

– Присланные священники «Истинной церкви», – продолжил Пётр, – вроде службы служат, но ни слова не говорят о Христе. Наполнили храмы разными предметами, назвали их «святынями». Объявили, что прикосновение к ним исцеляет от болезней, сами же берут за это деньги. Но это всё – вторичные святыни, а первичная, истинная святыня – это человек.

– Так кто же те люди, которые преследуют тебя, Пётр?!

– Это спецназ, это институт военных капелланов… Они пытаются совместить несовместимое: веру в Бога и антитеррористические операции. Даже освящают святой водой оружие летального действия, как крестоносцы освящали свои мечи. Люди-то они хорошие, жертвенные, но фанатики. А фанатизм, как я тебе уже говорил – это вера без любви. Они живут так, как будто вокруг них – сплошные террористы и враги. Правда, в армии на них большая надежда – и в бой могут вдохновить, и слово утешительное перед смертью сказать, и это слово действительно слово о Боге, о Христе. И ещё они замечательные переговорщики и спасли кучу людей без перестрелки. С одним из них я и повстречался в парке.

Вот как он о них хорошо отзывается! А я не пойму, он вообще за кого? Как он может так хорошо о них говорить, особенно после того, как его чуть живьём не сожгли энергоплетью, как в средние века еретиков на костре? Я задал этот вопрос Петру, и он мне ответил:

– Я всегда с уважением относился к людям с живой совестью: это не их вина, а их беда, что их заминировали, как террористы – смертников, и нужно много потрудиться, чтобы аккуратно разминировать их.

Но у меня тогда возникает вопрос: есть ли у него вообще время, чтобы ими заниматься? Пока он будет разминировать их, они и его, и себя десять раз подорвут.

Зато теперь я отлично понимаю, кто преследует Петра. Теперь даже понятно почему. Но всё-таки остаётся вопрос: какая же цель у самого Петра? Он медлил, не хотел говорить, и тут мне на помощь пришла Марфа Ильинична, которая и сказала:

– Андрей! Его же зовут не Пётр. Его зовут Владыка Питирим! Он – наш братский епископ! Он – наш последний братский епископ!

Я потрясённо взглянул на Петра… или как мне уже теперь его называть?! Владыка Питирим?

– Ну вот, – сказал тот и вздохнул. – Теперь твоё отношение ко мне изменится, и я сожалею об этом.

Я подумал. Прощупал то, что у меня в душе, и сказал ему:

– Вряд ли изменится. Я так мало ещё что-то понимаю, и поэтому для меня что епископ, что не епископ – это пока пустой звук. Но зато я понимаю тебя и люблю как друга. Теперь буду любить тебя и как епископа.

Пётр засмеялся и с душой обнял меня.

– Как же мне называть тебя теперь? – спросил я.

– Как хочешь. Можешь – Петром. Я за последние дни к этому имени уже привык.

– Ну, раз Андрей теперь в суть дела посвящён, может, перейдём к ещё одной теме? – спросила Марфа Ильинична.

– Может быть, Андрей устал? – вдруг сказал Пётр. – Может, ему пора уже отдохнуть?

– Нет уж, не выгоняйте меня, пожалуйста, – попросил я.

– На этот раз мне придётся настоять, – сказал Пётр. – Но я объясню почему: здесь в Луговом находится братская община, и я хочу её собрать, чтобы мы совершили богослужение ночью. И ещё… среди общинников есть братья, готовые принять священство. К сожалению, ты не сможешь присутствовать на этом богослужении. В раннехристианской церкви существовала традиция, которая называлась по-латински «disciplina arcani», и согласно ей на собрания, где совершается таинство священства, христиане не пускают некрещенных. Но это не значит, что для тебя такой запрет навсегда: возрастай в благодати и в Слове, принимай крещение и входи в собрание, как верный!

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Я действительно сильно устал и был переполнен впечатлениями. Я побрёл в свою комнату, прилёг в приготовленную мне постель, но не мог уснуть. В окошко заметил, как к дому по одному стали подходить какие-то люди. И, уже засыпая, я слышал, как они хором пели необычные, протяжные и очень красивые песни.

Когда я утром проснулся рано и вышел в гостиную, то увидел, что никто и не думал расходиться. Люди сидели вокруг Петра, и он с ними разговаривал. В саду через окно я увидел Настю, которая граблями собирала в кучки опавшие листья. Выходит, я один-единственный, кто сегодня ночью спал в этом доме, похоже, что опять на правах водителя.

Я внимательно всмотрелся в Петра и понял, что теперь не смогу его так уже называть. После этой ночи что-то изменилось: в нём было столько аристократического достоинства, что, пожалуй, – да-а! Передо мной был Владыка Питирим. Увидев меня, он сказал:

– Это и есть тот замечательный человек – Андрей. Это он спас мне жизнь.

Люди вдруг стали вставать, подходить ко мне, обнимать и пожимать мне руку.

– Рано благодарите, – смутился я. – Мне надо его ещё до места довезти.

– С этим можем помочь, – сказал один из них.

Я повернулся к нему. Это был пожилой человек сухого телосложения с седыми волосами и загорелым волевым лицом.

– Ефрем, – представился он. – Есть одна дорога, по которой вы сможете незаметно пересечь горный хребет. Она ведёт через перевал. Я там раньше часто ездил. Ещё тогда это была довольно опасная дорога, сейчас даже не знаю, что с ней. Но в любом случае, другой возможности перебраться на другую сторону горного хребта, не используя магнестраль, не существует. Сама же магнестраль проходит южнее, под неё пробили тоннель в горах. Но я думаю, ваш внедорожник осилит дорогу. Мы помолимся за вас.

Я попросил показать маршрут по навигатору. Выходило, что нам нужно двигаться на северо-восток до самого подножия гор, и у посёлка Трёхгорка разыскать эту дорогу.

– Старайтесь не ездить по дороге ночью, это слишком опасно, – волнуясь, давал последние советы Ефрем. – Если и придётся заночевать в горах, – не выходите из машины. Когда не стало людей, там развелось множество диких животных. Тем более, в это время года на перевале уже лежит снег. Вам понадобится тёплая одежда. Я принесу её вам.

Когда последние вопросы были улажены, настала пора прощаться. Все собрались в гостиной, чтобы увидеть ещё раз Питирима. Пришла и Настя. Питирим радостно обвёл всех глазами. Все притихли и ждали, что скажет Владыка.

– Дорогие мои братья и сёстры, – обратился он к ним. – Мы имеем большую радость в том, что в мире, в котором столько неправды и нелюбви, мы знаем Божью любовь и имеем её друг к другу. Это самая большая ценность, драгоценная жемчужина, ради которой можно отдать всё. Храните эту жемчужину в своей общине, не позволяйте угаснуть духу Любви. Впереди всех нас ждут испытания крепости нашей любви и нашей веры. Благодарю Бога, что в этих обстоятельствах некоторые из вас избрали путь священства, тогда как многие другие отказались от него, чтобы спасти свою жизнь. Будем же молиться, чтобы Господь сохранил ваше священство в тайне от стремящихся причинить зло. Пребывайте в братской любви! Будьте ближе друг к другу, чтобы не была зазора между вами, куда зло может вставить клин, разрушить доверие, разделить, а затем, поодиночке, уничтожить. Помните древнюю поговорку: «Unus Christianus – nullus Christianus», что означает «Один христианин – не христианин». Так будьте же всегда друг с другом и со Христом, даже если кто-то из вас окажется в ссылке, ведь Господь наш – Победитель. Его сила больше всякой иной силы. Он уже победил смерть! Если же гонения всё-таки коснутся вас, помните – ваша безопасность в том, чтобы дать возможность Богу защищать вас! А теперь прощайте. Да благословит вас Господь!

Я расширенными глазами смотрел на Питирима. Мне казалось, что я снова вижу вокруг него какой-то еле уловимый свет. Дальше каждый подходил к нему, он каждого обнимал, называл по имени, возлагал руку и молился. И каждый отходил от него в невероятной радости.

– Донесёшь?

Я вздрогнул, обернулся и увидел Настю.

– Что ты? Нет! Никогда!

Тут я увидел в её руках большую и, видно, тяжёлую канистру, в которой плескалось что-то тёмное.

– Это тебе, – сказала она. – Я знаю, что ты это любишь.

Я прерывисто выдохнул, когда понял, что не предательство она имела ввиду, и открыл вакуумный клапан канистры, понюхал. Это оказался смородиновый компот! Я был потрясён Настиной заботой и с благодарностью принял его. После обнял девчонку и крепко поцеловал в щёчку.

– Спасибо, Анастасия! Ещё как донесу!

Она отодвинулась и порозовела. Это всегда с ней случалось и выглядело так очаровательно!

Гости по одному расходились. Пришла пора прощаться и нам.

Анастасии, видимо, трудно было отпускать Петра-Питирима. Она жадно ловила его взгляд. Когда же он к ней обернулся, её лицо опять взорвалось розовым цветом. Питирим подошёл и положил ей руки на плечи.

– Анастасия, прекрасный дар Божий нам! Даже смотреть на тебя – сердце радуется. Я не могу себе представить, какой ты будешь, когда увижу тебя снова! Как преобразит тебя Господь! – Он наклонился к ней и добавил: – Береги Марфу Ильиничну. Она, конечно, очень крепкая, но уже пожилая. Будь хорошей хозяйкой в этом благословенном доме.

Он поцеловал её в лоб и прижал к своей груди. Настя хлюпала носом, но держалась. Я тоже подошёл обнять её, и собравшись с силами, сказал:

– Прости меня, Настенька. За те слова о тебе – прости! Я – дурак, я не имею и доли той любви, которая есть в Питириме. Я даже не христианин. Но хочу им стать. Для меня встреча с тобой – хороший урок, что нельзя о человеке думать плохо. Внутри любого человека всегда есть человек. Просто его надо оттуда как-то вытащить. А Питирим это умеет.

Настя легонько засмеялась.

– «Вытащить» – это погрузить человека в Божью любовь! Дать человеку надежду и прощение!

– Я понял, – кивнул я, и повторил, чтобы запомнить: – Погрузить в любовь, дать надежду и прощение.

Я тоже чмокнул её в лобик. Умница всё же она какая.

Если прощание с Настенькой прошло тихо, то Марфа Ильинична налетела на нас с жаркими объятиями, возгласами и наставлениями. Питириму она твердила, чтобы не простудился в горах, потому как он человек блаженный, думает всё время о других, а не о себе. Я ей дал идентификатор моего псифона, чтобы она могла оставаться в курсе наших приключений и не волноваться сильно за нас.

Когда мы уже хотели выходить, вернулся Ефрем и принёс два горнолыжных костюма.

– Возьмите, братья. Вот, остались со времён, когда увлекался спортом. Лёгкие, почти ничего не весят. И главное – с подогревом. Аккумуляторы я поставил новые – десять суток держат. Размеры вроде ваши, но они ещё и сами подгоняются.

Питирим сердечно поблагодарил Ефрема и с радостью принял дар.

Дом мы покинули с осторожностью. И когда уже шли по полю к автомобилю, я, наконец, осмелился спросить:

– Питирим, я хотел бы научиться вытаскивать из беды людей. Как я понял, их спасает любовь. Но у меня нет любви. Как научиться так любить, как ты, всей душой?

– Этому нельзя научиться, – сказал Питирим и, видя, что я поник, тут же поспешил добавить: – Любовь – это дар. Её даёт даром сам Бог. И её можно у него просто попросить. Это то, что Он хотел бы, чтобы люди у него просили, но они просят успеха, здоровья и финансового процветания. Но Бог наш есть Любовь. Он может дать лишь Себя.

Он похлопал меня по плечу, как бы ободряя, и я ободрился. Но осталось ещё одно дельце…

– Питирим, есть ли у нас пять минут? – спросил я.

– Не знаю, – улыбнулся он. – Бог знает, есть или нет. А что ты хотел?

Я взглянул на стадо коров, которое паслось у постройки в поле.

– Понимаешь, я никогда не видел настоящих коров. Можно, я схожу посмотрю?

Питирим рассмеялся:

– И только? Конечно, иди! Только будь осторожен. Они могут бодаться.

Я аккуратно подошёл к одной корове, но она шарахнулась от меня. Зато другая вытянула морду и, хлопая огромными ресницами, прямиком направилась ко мне. До того, как Питирим сказал, что они могут бодаться, я их не боялся, а теперь… Но всё обошлось. Я дотронулся до её мокрого носа. Она облизала мою руку слюнявым сизым языком. Я взялся за её рога… и совершил открытие! Я обернулся к Питириму и закричал:

– Не может быть! У неё горячие рога!

А Питирим всё знай себе смеётся! Всё вот ему доставляет радость!

ГЛАВА 10. ДВА МИРА, ДВЕ СУДЬБЫ

Мы вошли в лес и, аккуратно передвигаясь, добрались до внедорожника. Я осмотрел всё внутри и снаружи. За наше отсутствие вроде ничего не случилось. Мы погрузили еду и костюмы в багажник. Компот я опять поставил рядом и уселся за руль. Посмотрел в зеркальце заднего вида… и мне померещилась Настя… Как-то не хватало её. Или просто совесть ещё мучила, несмотря на то, что она меня простила.

Я нашёл в навигаторе посёлок Трёхгорка и проложил маршрут. До места – порядка пятидесяти километров, с нашей скоростью это сорок минут пути. Мы поехали. Вернулись к перекрёстку дорог и дальше свернули опять на восток.

– Андрей, – через некоторое время обратился ко мне Питирим. – Я совсем ничего не знаю о тебе. Как ты вообще живёшь? Расскажи!

Это было так неожиданно, что я немного растерялся. Я не знал, что о себе говорить.

– Ты что-то конкретное хотел узнать? – попытался вывернуться я.

Питирим покачал головой.

– Да нет, ничего конкретного. Просто ты меня спас и столько помогаешь… Ты оставил свои дела ради этого. У тебя же есть свои заботы и попечения. Вот я и хотел узнать, как ты живёшь?

Я тяжело вздохнул и грустно посмотрел на него.

– Эх, Питирим, – сказал я, – хороший же ты, всё-таки, человек, что обо мне так хорошо думаешь! Нет у меня забот и попечений. Я же всерьёз воспринял истину, которую мне внушали с детства: цель жизни – это счастье, а счастье – это беззаботная жизнь. И я к ней всё время и стремился. Всё же, вот, сделал для этого! Учился хорошо, чтобы потом найти необременительную работу. С девушкой складывались отношения… Как только я понял, что слишком всё серьёзно, – расстался с ней. Даже домашних питомцев не завёл, чтобы не обременить себя ни в коем случае. Тут питона предлагали: он ест один раз в месяц, в остальное время спит, – отказался. Сдался он мне! Вокруг меня много хороших знакомых, но… на День рождения никто не пришёл ко мне. Раньше я не придал бы этому значения, но теперь я – другой, и понимаю: насколько мне никто не нужен, настолько и я сам не нужен никому… Даже своим родителям. Они улетели на Марс ещё в моей ранней юности и слали мне оттуда приветы.

Я утёр лицо рукой – глаза защипали слёзы. Питирим молчал, и я тогда снова заговорил:

– Ты спрашиваешь, как я живу? Я тебе подробно расскажу. В восемь утра звонит будильник. Я встаю и бегу в парк на пробежку. Потом завтракаю. Сажусь в магнекар и левитирую на работу. На работе до обеда я осуществляю мониторинг оверхитинга сплит-системы перкуссионного реагирования, потом – обед, во время которого у меня лёгкая интрижка с коллегой. После обеда я продолжаю осуществлять мониторинг оверхитинга сплит-системы перкуссионного реагирования. В конце рабочего дня сажусь в магнекар и левитирую домой. Дома ужинаю, отдыхаю обычно в виртуале. Иногда в виртуале я не один, а с ребятами. Иногда иду в спортзал или в бассейн за нагрузкой.

Питирим молча слушал. Я покосился на него и спросил:

– Тебе, наверное, тошно всё это слушать?

Питирим ласково посмотрел на меня и сказал:

– Нет, не тошно. Больно.

Я промолчал, но он молчал тоже. Тогда я осторожно спросил:

– А как живёшь ты?

Питирим посмотрел на меня так, как будто бы спрашивал, точно ли я хочу об этом знать? Я ответил на это уверенным взглядом, и он начал говорить.

– Я родился в семье священника, вырос в братской среде. Моя мать была хорошо образована и дала мне блестящее образование. Я рос в большой любви: в любви братьев и сестёр, в родительской любви. Мы жили небольшой общиной в этом посёлке, в Луговом. Мой отец как раз и был одним из священников этой общины. Когда скончался братский епископ, который ещё помнил времена гонений, то община избрала нового епископа – брата моего отца. Я, вдохновлённый жизнью отца и дяди, также решил принять священство, и община меня поддержала, дядя рукоположил. Но когда пришли новые времена, гонения возобновились. Мой отец и дядя были сосланы в исправительный монастырь и, что бы мы ни делали, их не удалось спасти. Отец был уже немолод, его сердце не вынесло мук истязаний. Не выдержав боли утраты, тяжело заболела моя мать. Ей и мне, как семье священника, снизили социальный рейтинг до нуля, лишив нас возможности работать и зарабатывать, получать хоть какую-то медицинскую помощь. Но община нас не оставила, взяла на содержание. У нас в братстве были и есть замечательные врачи, они лечили мою мать. Так как наше братство осталось без епископа, нам предложили присоединиться к архиепископии «Истинной церкви». Братство отказалось и, как это было раньше, приняло решение выбрать епископа из братских священников. Из нескольких кандидатур выбрали меня, не посмотрев на мой возраст. Я, конечно, был слишком молод для этого, но сыграло роль, во-первых, что мои отец и дядя были из рода новомучеников прошлого века и сами приняли мученическую смерть; во-вторых, стало ясно, что скоро следом за моим дядей будут сосланы даже те епископы, которые не являлись братскими, но всеми силами поддерживали братство, а по древнему обычаю необходимо, чтобы рукополагающих епископов было не менее трёх, для свидетельства, что избрание достойно. Поэтому моё поставление в епископы оказалось довольно спешным, тайным, но своевременным: не прошло и месяца, как все епископы были сосланы. Меня действительно зовут Пётр. При рукоположении я выбрал имя исповедника веры, Владыки Питирима. Так я в двадцать восемь лет и стал епископом.

Я подумал: вот, мне сейчас 25 лет, а я себя и представить не могу на месте Питирима.

Он же продолжал:

– Конечно, когда про моё рукоположение узнали, это разозлило архиепископию «Истинной церкви». Меня заставили прийти в церковный суд, где призвали к так называемому «покаянию»: я должен был отречься от «ереси братской жизни и раскола», затем бы меня приняли в сущем сане епископа в «Истинную церковь», и… Если бы я сделал это, то предал бы и отца, и общину, и всех тех, кто молился за нас, кто пострадал за нас, кто всей своей жизнью свидетельствовал, что наша община – это община Христова. Я предал бы тех благовестников, исповедников веры и пророков, кто проливал свою кровь в начале прошлого века, и присоединился бы к потомкам тех, кто эту кровь пролил. И конечно же, я предал бы Бога, имя которого стало попираемо на Земле, слово о котором перестало звучать в храмах. Если бы я принял это, тогда и мне пришлось бы замолчать. А я не мог. И я отказался. Тогда мне нарекли имя: «Противоречащий», моё исповедание веры признали еретическим, мою общину и всех, кто вступился за меня, – еретиками, опасной сектой. И начались расправы. Многих братьев и сестёр заставили уехать, всех священников вслед за епископами сослали в монастыри. Однажды ночью к нам в дом ворвались вооружённые люди, искали меня, но меня в доме не было, и они зверски расправились с моей матерью. Она скончалась от ножевых ран.

Его голос немного дрогнул. Я мельком взглянул на Питирима, но в его глазах не было слёз. Он продолжал свой рассказ:

– Убийц так и не нашли, хотя все понимали, кто они или хотя бы… откуда они. Я был вынужден скрываться, ведь я оставался единственным, кто мог рукоположить других священников, а после массовых чисток уже не стало ни одной общины, где оставались священнослужители. Ситуация была критической, но верующие молились, и в каждой общине взращивались братья, которые готовили себя к священству. Теперь вот я и езжу от общины к общине, поставляю священников, венчаю браки, крещу людей, исцеляю больных. Я обошёл почти все. Мы с тобой держим путь в самую дальнюю общину, где есть братья, которые приуготовили себя к священству. Быть священником в такое время – это подвиг, но братья идут на это, понимая, что, если об этом станет известно, это не ограничится лишь наказанием в виде снижения социального рейтинга. Это закончится ссылкой в монастырь и, скорее всего, смертью. К сожалению, одного из братских священников, отца Николая, отправили в Козеозёрский монастырь, а храм передали священнику «Истинной церкви». Судьба отца Николая теперь неизвестна, я молюсь, чтобы Господь сохранил ему жизнь. Сегодня ночью я рукоположил несколько священников из братьев общины Лугового… Вот, вкратце, и всё, что можно сказать о моей жизни.

Во время его рассказа я испытал настоящий шок. Когда он закончил, я произнёс:

– Питирим, мы точно с тобой живём в одно время и на одной планете?

Он как-то очень грустно усмехнулся.

– Сегодня очень многое достойно недоумения. В книге «Апокалипсис» сказано, что в последние времена главной идеологией станет безопасность. Действительно, всё сейчас делается во имя неё: бесконечные атаки террористов, как фактор сегодняшнего времени, и, как меры антитеррора, – контроль за каждым человеком, рейтинг социальной лояльности. Ориентация на беззаботную жизнь, где нет обязательств ни перед кем, тотальная атомизация общества – это меры безопасности. Если люди собираются ради чего-то, имеют твёрдые убеждения, это пугает правителей. От таких непонятно чего ожидать. В этом смысле именно христианство становится главным антагонистом такого общества, так как мы имеем обетование Христа, который сказал: «Где двое или трое соберутся во Имя Моё, там Я среди вас». И самым ярким таким собиранием во Имя Христа являются как раз общины. Несколько общин собираются в братство, а это и есть – церковь Христа. «Новая Истинная церковь» исполняет лишь запросы сегодняшнего времени и сторонится собраний. Люди приходят в храмы, но им не благословляется общаться друг с другом. Недавно ввели договоры, по которым верующие добровольно прикрепляются к конкретному храму и получают скидки на обрядовые услуги. В храмах установили системы идентификации личности, и, если приходит незарегистрированный в данном храме человек, то снижается его социальный рейтинг. Цель «безопасности» почти достигнута: люди в обществе не контактны и живут в виртуальных пространствах; люди в церкви разбросаны по приходам; более или менее успешно проводятся антитеррористические операции, и как-то удаётся сдерживать террористов. И вроде бы тишь да гладь… если бы не общины и братства, в которых живут исцеления и живое Слово, которое пробуждает от виртуального сна людей.

– Что же делать?! – в отчаянии вскричал я. – Вас же всех так перебьют!!

Питирим улыбнулся:

– Нет. Всех не перебьют. Через священное писание нам было сказано: «Создам Церковь мою, и врата ада не одолеют её». Нас защитит сам Господь. Он – наша безопасность. Ты спрашиваешь: «Что делать»? Я отвечу: надо любить врагов наших и молиться о них также, как сам Христос любил врагов и молился о них.

Я поперхнулся.

– Любить врагов?! Это же безумие!! Как можно любить убивающих тебя?!

– Андрей, – с силой сказал Питирим, – злом нельзя победить зло, это приведёт к лишь к умножению зла. Добром тоже нельзя победить зло, это приведёт лишь к ограничению зла. Но только в любви вся сила Бога, и только любовь побеждает зло. Сам Бог даёт нам силы любить врагов и своей любовью спасать их из плена зла, под управлением которого они действуют.

Я, поражённый услышанным, помолчал. Потом смог сформулировать вопрос:

– Сдаётся мне, в этом случае христианство – самая великая сила противодействия злу на Земле?

– Верно, – радостно сказал Питирим. – Потому что Господь любит каждого человека и ненавидит зло, человеком творимое. И мы также призваны не смешивать зло с человеком, но разделять: зло – ненавидеть, а человека в рабстве у зла – любить и спасать этой любовью.

– Как ты спас Настеньку… – прошептал я.

– Верно, Андрей!

Питирим откинулся на сидении, запрокинул голову и с закрытыми глазами издал вздох:

– О, Андрей, если бы ты знал, как я хочу встретить того самого человека, который напал на меня в парке! Я всё время держу в памяти ту минуту, когда в его глазах угас холод, и они потеплели… хотя бы на миг… Андрей, он – живой, его окончательно ещё не убило зло! И, хотя в следующий миг он поступил жестоко, я храню в сердце его образ таким, каким запомнил в тот малый миг взаимной открытости, и молюсь о нём. Я полюбил проблеск света на его прекрасном лице и молю Бога о возможности встречи. Мне очень нужно встретиться с ним, чтобы поговорить. Он в большой беде!

Я вспомнил ожоги на теле Питирима и содрогнулся.

– По-моему, в большой беде – ты. Прости меня, но я не могу принять то, о чём ты мне говоришь.

– Это нормально, Андрей. Такая сила любви – не человеческая, это Христос во мне так любит его. Без Него я бессилен победить зло. Без Него я – ничто!

– Вот и я – ничто, – согласился я. – Но я знаю, что хочу большего.

– Он даст это тебе! – с силой сказал Питирим.

– Да будет так! – воскликнул я.

Я погрузился в молчание. Мне было о чём подумать. На сердце были одни лишь слёзы: я оплакивал свою пустую никчёмную жизнь.

Впереди чуть более густой синевой на фоне неба из дымки проявлялись горы. По мере того, как мы к ним приближались, горы приобретали всё более чёткие очертания. Дорога привела нас к деревне Трёхгорка, которая приютилась у подножия горы. Не въезжая в деревню, мы покинули внедорожник и, стараясь держаться подальше от крайних домов, пошли искать дорогу. Между деревней и горой протекала быстрая, неглубокая река, через которую был проложен деревянный, шаткий мост. Далее от моста дорога поднималась вверх, где она раздваивалась: одна уходила круто вверх, другая, более пологая, петляла, направляясь на север. Я сверился с навигатором. Похоже, нужной дорогой была как раз та, которая круто шла вверх. Питирим со мной согласился. Мы вернулись к внедорожнику.

– Полагаю, нам нужно поплотнее поесть, – как-то напряжённо сказал Питирим. – Возможно, нам не скоро получится принимать пищу снова.

– Если ты так полагаешь, я не против! – со смехом сказал я.

Я достал наши припасы, согрел чаю, разложил по тарелкам и приготовился к молитве. Питирим сидел на бампере настежь открытого багажника, держал в руках тарелку и молчал. Я занервничал.

– Что-то случилось, Питирим?

– Андрей, – он поднял глаза, и я провалился в их глубину. – Я хочу что-то сказать тебе…

Он говорил так, что я не узнавал его голоса. Мне стало страшно. В его глазах была такая бездна, что мне казалось: со мной говорит… со мной говорит сам Бог…

– Андрей, – звучал голос во мне. – Если ты продолжишь свой путь, ты уже не сможешь войти в свою прежнюю жизнь. Ты не вернёшься на работу. Возможно, ты не сможешь больше видеть своих знакомых. Я не вправе умолчать об этом, не вправе тебя об этом не предупредить. Ты ещё можешь оставить мне тёплую одежду с едой и позволить идти дальше, а самому вернуться. Возможно, тебя найдут, и тебе придётся ответить за эти дни, проведённые со мной в пути, но с тобой не будут вести себя жестоко: ты – не христианин. После некоторых неудобств и допросов ты сможешь вернуться к обычной жизни. Если захочешь, то сможешь всё забыть. Сейчас есть для этого специальные средства. Если же ты пойдёшь дальше со мной – твоя жизнь изменится навсегда. Ты разделишь судьбу гонимого Божьего народа, а его ждут или лишения, или пытки, или смерть. Ты и так много для меня сделал, брат Андрей, и в полном праве со спокойной совестью возвратиться домой. Подумай, пожалуйста… Подумай, брат Андрей.

Я подумал. Ещё раз подумал. И ещё раз подумал. Потом сказал:

– Питирим… Как ты не понял, что для меня будильник в восемь утра – это и есть пытки и смерть! – Я с такой силой треснул рукой по борту внедорожника, что отбил её. – Ты что, предлагаешь мне выбор между Христом и будильником?! О, нет, Питирим! Выбора у меня никакого нет! Я иду с тобой и только с тобой! Как ты не понимаешь?! Я не хочу возвращаться в мир, в котором нет смысла и любви! Я не знаю, смогу ли я вынести пытки – ещё никогда не пробовал – но знаю: как только я тебя отпущу, как только ты скроешься с глаз, поднимаясь вверх по этой тропе, я сойду с ума от горечи потери и одиночества! Я люблю тебя, Питирим! Я люблю Христа, который в тебе! Я рядом с вами обоими живой, и не хочу умереть снова, ведь я только начал по-настоящему жить!

Я задохнулся и закрыл глаза, чтобы удержать слёзы горечи. Питирим встал и обнял меня так крепко, как никто и никогда ещё не обнимал меня. Меня охватило крылом спокойствия и мира.

– Благодарю тебя, брат Андрей, – прошептал Питирим. – Я тоже тебя очень сильно люблю. И не хочу потерять тебя.

Он отодвинул меня от себя, держа за плечи, и смотрел прямо в лицо, словно любуясь. Потом взял тарелку и протянул мне.

– Ешь! Да благословит Господь нашу трапезу!

Я взял тарелку, а из глаз прямо в неё полились слёзы. Второй раз в жизни я плакал. Нельзя же вот так вот с живым человеком!

Мы уселись рядышком на бампере багажника и молча поели. Когда в моей тарелке еда заканчивалась, Питирим подкладывал ещё.

– Ты ешь, ешь, – приговаривал он.

И я ел, и ел. Когда мы попили из термоса чайку, Питирим коротко помолился после окончания трапезы. Я залил топлива в бак по полной, чтобы в горах не пришлось заправляться. Мы примерили лыжные комбинезоны. Они оказались просто удивительными. Мало того, что они усаживались по фигуре, так они ещё во время удара уплотнялись, что должно было лыжника предохранить от ушибов и повреждений. Да и сами по себе они были очень красивыми: яркие, с косыми геометрическими вставками из ткани с люминесцентным орнаментом для ночной идентификации и отражателями – для дневной. В них мы с Питиримом напоминали астронавтов.

– Замечательные костюмы, – подтвердил Питирим, разглядывая свои руки в сенсорных перчатках. – Благодарим брата Ефрема за них!

С каким же упоением я садился в этом замечательном костюме за руль такого внедорожника! А в Питириме ничего не изменилось. Он одинаково чувствовал себя и в своём верховике, и в этом фантастическом костюме, но только не забыл про свой бэгбэк: пристегнул его к талии как поясную сумку.

Мы тронулись в путь. Подъехали к речке, вброд по самый бампер пересекли её и поползли медленно вверх. Внедорожник шуршал шинами по осыпающимся камням, цепко и уверенно двигался вверх. Мы преодолели каменистый подъём и въехали в сосновый лес, который разросся по всему склону.

Дорога хорошо угадывалась. Нельзя было сказать, что она плохая. Наклон немного стал увеличиваться, дорога начала петлять, превращаясь в серпантин. Мы спокойно и равномерно двигались к перевалу, который иногда белел в просветах скал на фоне хмурого неба.

ГЛАВА 11. СОВЕРШЕННОЕ ОРУЖИЕ

К вечеру Александр впал в состояние апатии и беспамятства. Он лежал на полу с раскрытыми глазами и не мог пошевелиться. Никто не решался войти, все боялись смутить его. Наконец, Савватий, помолившись, перекрестился и осторожно открыл дверь.

– Наставник… мы хотели бы послужить всенощную. Просим тебя к нам присоединиться.

Савватия растревожило, что Александр не ответил, за столом его не было. Он обернулся на братьев, потом вошёл в гостиную и увидел Александра лежащим на ковре. Быстро обойдя обеденный стол, он склонился над Александром и потряс за плечо.

– Наставник?

Александр смотрел в одну точку и тяжело дышал. Савватий потряс его снова, но тот никак не реагировал.

– Мой Господь! – с ужасом воскликнул Савватий и начал его трясти что есть мочи. – Отец Александр!!

Он тряс его до тех пор, пока Александр не вздохнул и не повернулся к нему лицом.

– Любимый отец Александр, – повторил Савватий слабым от волнения голосом, – мы собрались помолиться. Просим тебя предстоять на молитве.

– Молиться? – каким-то чужим голосом переспросил Александр. – Мне пока нельзя молиться. Сначала нужно кое-что сделать.

Капеллан поднялся и, немного шатаясь, на ходу срывая с себя одежду, пошёл в ванную, включил воду и встал под душ. Он собирал осколки души, нащупывал себя. Горячая вода разогрела застывшую от боли и отчаяния кровь, а холодная – остудила голову. Он обернулся полотенцем и вышел из душа, прошёл мимо притихших братьев, взял свой бэгбэк, достал оттуда пистолет и магазины к нему, взял чехол с винтовкой и отнёс в гостиную. Там разложил всё на обеденном столе, достал из чехла винтовку и принялся разбирать её. Когда он поднял глаза, то увидел, что в распашных дверях стоят Савватий, Максим, Серафим и многозначительно смотрят на него.

– Что ты делаешь, Наставник? – напряжённо спросил Савватий.

Александр опустил глаза и продолжил своё дело.

– В прошлый раз заметил, что магазины плохо вытаскиваются. Надо осмотреть замок, возможно, нужно смазать.

– Пистолет тоже не в порядке? Он-то тебе зачем?

– Пистолет? Пистолет нужно зарядить.

Он взял пистолет, отодвинул затвор и с мягким металлическим лязгом спустил его.

– Тебе принести одежду? – смягчился Савватий.

– Одежду? – Александр снова как будто выпал из своих мыслей. – Нет, не надо. Я сам.

– Наставник, может быть, ты займёшься оружием после молитвы? – осторожно спросил Максим.

Взгляд Александра омрачился. Он поднял на него глаза и сказал:

– Как же я предстану перед Богом, если не готов выполнить его волю? После последней операции плохо работает сброс магазинов, а Господь сказал: «Будьте совершенны, как Я совершенен», но я не могу представить ему себя, как совершенное оружие.

Максим дал знак, и братья вернулись в спальню.

– Дело плохо, – сказал Максим. – Не свихнулся ли он?

– Без паники, – произнёс Серафим. – Мы слишком хорошо знаем Наставника и его сильный дух. Он справится. Подождём.

Действительно, через час с небольшим Александр вышел, облачившись в свежее бельё, поверх которого надел свою священническую чёрную рясу, и простым голосом сказал:

– Братья! Простите, что пришлось меня ждать. Приступим к молитве! Так хорошо, что впервые за столько времени мы можем помолиться спокойно и от души. Восстанем же!

Он воздел руки перед образом Спасителя. Братья тихо запели сначала в унисон, затем разошлись в многоголосье, и каждый чувствовал, как сердце его разгорается от этого пения. Омертвевшее сердце Александра размягчалось, оно снова начало жарко биться.

Он вёл богослужение неспешно, как будто его жизнь кончится, когда закончится оно. На последних словах молитвы он медленно закрыл молитвослов, последний раз поднял глаза на лик Спасителя и опустил голову. Братья за его спиной стояли и молчали, не решаясь прервать молитвенную тишину. Наконец, отец Александр обернулся, обвёл всех глазами и сказал:

– Братья мои дорогие! Воистину, нет большего единства между нами, как единство с Господом во время молитвы. Мы привыкли к мысли, что наша жизнь в любой момент может оборваться и научились ценить каждый миг, держа сердце с Господом, а ум во аде, и не отчаиваться. Я не знаю, сколько Господь ещё даст нам времени. Вот, сегодня Он мне подарил ещё один день. Если бы не вы, то сегодняшней молитвы не было бы. Смерть снова напомнила о своей близости мне. Я не хочу уйти ко Господу с грузом непрощения в душе и поэтому… – Александр встал перед ними на колени. – Я прошу прощения у всех вас, если кого-то обидел словом или делом, если вовремя не нашёл слов утешения, если кого-то не смог понять, если не был добрым пастырем и применил духовное насилие.

– Наставник! – Максим упал рядом на колени. – Прости и ты меня. Сколько же ты намучился со мной и с моим характером! Сколько же я причинил тебе неприятностей! Сколько ты краснел из-за меня перед Владыкой!

– Господь простит, и я прощаю тебя, – сказал Александр, обнял его и медленно троекратно в обе щёки поцеловал.

Рядом на колени тихо опустился Серафим.

– И меня прости, Наставник. Мне всегда не хватало твоего благородства. Часто я бываю непослушен тебе и Господу. Прости за неуместный юмор, в тот момент, когда ты нуждаешься в поддержке.

Губы Александра дрогнули, он улыбнулся, обнял и Серафима, поцеловал его трижды и сказал:

– Господь простит, а я не в обиде. Я люблю твой юмор. Напротив, он поддерживает меня.

Между Максимом и Серафимом опустился на колени Савватий.

– Наставник, и ты меня прости…

– Тебя-то за что, брат Савватий?

– Наставник, ты – сильный духом человек, а я позволил себе разувериться в этом. Отныне я вижу, что ты сам сможешь справиться со всем, и тебе по плечу любая духовная задача.

Александр притянул его к себе, также поцеловал троекратно и сильно сжал руками, а их обняли Серафим и Максим.

Александр выпустил из объятий Савватия и вынул из кармана рясы мешочек.

– Смотрите…

Серафим радостно посмотрел на него и воскликнул:

– Отец Александр, откуда это у тебя?

– Владыка передал нам эти святые дары, чтобы мы могли причаститься, если нам станет тяжело. Я считаю, время пришло. – Он обвёл всех торжественным взглядом. – Братья! Если мы только что совершили таинство исповеди, то причастимся же Телу и Крови Христовой!

Отец Александр поднялся, братья же остались коленопреклонёнными. Они не скрывали радости. Серафим зажал намокшие глаза рукой, Максим радостно, широкораспахнуто смотрел на Александра и светло улыбался, а Савватий, закрыв глаза, опустил голову, ушёл в глубокую сердечную молитву.

Александр вознёс благодарение простыми и столь знакомыми каждому духоносными словами, вспоминая Тайную вечерю, сам вкусил дары и, раздав братьям, поблагодарил Бога за Жертву Христову и священную трапезу.

Братья запели. Сердца наполнились такой радостью, что они никак не могли остановиться и всю ночь пели псалмы и славословили Господа. Они даже забыли, что находятся в гостинице, каждому казалось, что они пребывают в родной обители и всем сердцем ощущали вечность своего бытия.

Только под утро, напоённые благодатью, они разошлись, и каждый в своей постели тут же заснул крепким сном.

Около девяти утра псифон Савватия подал сигнал. На связи был Владыка. С Савватия слетел весь сон. Откинув одеяло, он сел на постели, оглянулся на прикрытую дверь в комнату, где спали Александр и Серафим, перекрестился и принял вызов.

– Благословите, Владыка, – спокойно сказал он.

«Да благословит тебя Господь! – оживлённо сказал Владыка. – Послушник Савватий, как отец Александр? Я только что молился о его здравии!»

Савватий, испугавшись, что он потребует самого Александра, а с тем опять что-то случится, быстро сказал:

– Не могу сказать, что Наставник полностью восстановился. Он ещё очень слаб и спит. Мы стараемся его не будить.

«Это правильно, это правильно, – проговорил Владыка. – Но у меня для него радостная весть. Его необходимо немедленно разбудить».

– Владыка, – огорчился Савватий, – если возможно, то я могу принять информацию, а когда Наставник проснётся, я передам ему.

– Брат Савва…

Савватий вздрогнул и обернулся. В дверях стоял Александр. На его лице было сильное переживание. Он подошёл к Савве, схватил его за запястье, зажав рукой псифон, и тихо сказал:

– Лучше не надо сообщать Владыке о нюансах моего состояния. Это для нас может кончиться плохо. Всегда меня зови.

Савватий быстро кивнул и переключил вызов на псифон Александра.

– Я на связи, Владыка. Благословите!

«Благословляю тебя, сын мой! Я очень рад тебя слышать. И буду ещё больше рад, если ты перейдёшь в пси-режим, чтобы мне понять твоё самочувствие. Как ты? Как твоё послушание?»

Александр помолился, чтобы подавить волнение, и вошёл в пси-отношения.

– Послушание исполняю, Владыка. Самочувствие стабильное.

«Я чувствую, что ты что-то не хочешь мне говорить».

– Владыка, я – инок и воин, и не приучен говорить о том, что может вызвать в отношении меня чувство жалости.

«Сын, если ты нуждаешься, то пока мы в пси-отношениях, я могу принять твою исповедь…»

– Благодарю Владыка, я готов исповедать Господу мои грехи, ибо всегда их перед лицом своим имею. Если у нас есть на то время, я готов немедленно это сделать, но… Вы сказали Савватию, что у вас есть для меня новости? Если это срочно по нашему делу, я готов принять прямо сейчас.

«Да, сын мой. Радуйся! Вчера я связался с моим другом епископом, который опекает капелланов войск космического оборонительного щита, и попросил его похлопотать о разрешении на поиск внедорожника противоречащего через спутники наземного слежения. И мы его нашли! Село Луговое, всего в двухстах пятидесяти километрах от вас. Внедорожник стоит в лесу, около села. Есть версия, что они специально оставили его в лесу, чтобы не привлекать внимания».

Слушая их разговор, Максим приподнялся на локте в постели, из другой комнаты вышел Серафим и встал за спиной Александра. Савватий смотрел на Александра, с волнением наблюдая, как лицо его белеет. Но Владыка явно был доволен душевным состоянием Александра, он также транслировал ему своё расположение, и Александр чувствовал его благосклонность и поддержку.

«А село-то не простое, а печально известное, – продолжал Владыка. – Именно здесь находится одна их общин сектантских братств, которые во власти господства противоречащего. До недавнего времени их опекал так называемый отец Николай, которого они сами себе поставили самочинно. Он, отравленный ересью раскола и противоречия, отказывается принять своим Владыкой архиепископа «Истинной церкви». Недавно он был доставлен на церковный суд и нашим высочайшим решением снят с должности настоятеля храма и отправлен для вразумления и уврачевания мятежного духа в Козеозёрский монастырь. Вместо него настоятелем назначен хороший священник, с которым я уже связался, и он обещал вам всяческое содействие. Немедленно отправляйтесь в Луговое. У них есть своя магнестраль. За час доберётесь. Я попросил у полиции для вас приоритетное левитирование.

– Я принял, Владыка, – с блеском в потемневших глазах произнёс Александр. – Собираемся и через пятнадцать минут выдвигаемся.

«Да поможет вам Господь, Божьи сыны! Любимые мои, вы у цели!» – произнёс напутствие Владыка и вышел из пси-отношений.

Больше мирянская маскировка не имела смысла. В спешке они надели форму и бронеразгрузы. Оружие оставили в чехлах, шлемы – в руках. Савватий еле успел получить завтрак из пневмопочты, и все покинули номер.

Администратор у элеватора принял электронный ключ от номера и, ошарашенно уставившись на них, пролепетал:

– Господа, почему же вы сразу не сказали?! У нас для полицейских спецномера и спецобслуживание! Выпьете что-нибудь на дорожку?

Серафим на ходу схватил спешно налитый барменом бокал алкогольного коктейля, осушил его и со стуком поставил на стойку.

– Спасибо! – Он улыбнулся зубастым оскалом. – Нам всё понравилось!

– Всегда вам будем рады! – с поклоном сказал администратор, но они, не оборачиваясь, вышли.

– Зачем ты выпил? – строго спросил Серафима Максим. – Как же послушнические обеты?

– Не твоё дело, – мрачно бросил Серафим. – Это в рамках выполнения задачи. Исповедаюсь позже.

Закинув вещи в магнекар, Савватий увидел на панели зелёную метку приоритета левитирования. Заняв места и синхронизировав магнекары, они тронулись в путь.

ГЛАВА 12. ДОПРОС ЕРЕТИКОВ

Магнекары неслись друг за другом, держа дистанцию, по выделенному магнерельсу, обгоняя, будто стоячие, магнекары, двигающиеся в том же направлении. Через сорок минут левитирования магнекары уже парковались на окраине села. Редкие жители, увидев их прибытие, быстро расходились кто куда. Братья пристегнули к ремням на нагрудных панелях бронеразгрузов винтовки и сразу направились к храму.

Небольшой сельский храм удивлял эклектической архитектурой. Над ним упиралась в небо высокая колокольня, в сам же храм вела широкая лестница, которая сужалась ко входу в портал. На стенах размещались барельефы, изображающие сцены из священного писания.

Братья поднялись по лестнице и остановились перед входом. Александр отстегнул винтовку и отдал Савватию, снял шлем, правую перчатку и перекрестился. Навстречу спешил настоятель отец Матфий, он горячо обнял капеллана и пригласил войти внутрь.

– Наконец вы прибыли! Честно говоря, я сильно обеспокоен этими событиями. Владыка Арсений связался со мной и сообщил, что епископ-еретик в селе! Это очень плохое известие. К сожалению, мне не удалось внедрить своего человека в их общину. Они очень подозрительны и на дух чуют не своих. Что вы собираетесь делать?

Александр с нескрываемым интересом осматривал внутреннее убранство храма, поражаясь какой-то его лёгкостью и светом. Внутри храм казался гораздо выше, чем снаружи. Наконец он перевёл взгляд на настоятеля и, вместо ответа, спросил:

– Вам известно, кто в селе является членом общины?

– Конечно! И очень хорошо известно! Эти сектанты сначала построили этот храм, потом лет десять ходили в него. В последнее время тут настоятелем был, прости Господи, отец Николай. После его, эм-м, устранения они некоторое время пытались ходить в храм, несмотря на то, что я отказывался их причащать. Пришлось собрать группу инициативных прихожан, и только с помощью общественного мнения и методичных позорных изгнаний из храма удалось очистить это место. Тут конечно пришлось много поработать: сжечь иконы, которые писали их иконописцы, и повесить благословлённые, поставить прилавок для продажи свечей и написания записок – у них же ничего этого не было! Они сами вслух на богослужении по очереди поминали мёртвых и живых! Пришлось даже возвести иконостас: этим еретикам хватало низенькой оградки, так они о себе много мнили, не отдавая чести духовной иерархии! Конечно, храм пришлось заново переосвятить…

– Отец Матфий, где еретики? – теряя терпение, произнёс Александр.

– Они, конечно же, как у них принято, собираются по домам, но у кого точно, мне пока не удалось выяснить.

– Я принял, – неопределённо сказал Александр, ещё раз окинул взглядом храм и, повернувшись к настоятелю, приказал:

– Немедленно заставьте их прийти к храму. Я даю вам пятнадцать минут.

– Конечно! Уже! – поспешно сказал настоятель, знаком руки отдавая распоряжение двум людям, которые стояли у входа в алтарь, хмуро и злорадно следя за происходящим.

– Явятся ли они добровольно? – сдвинув брови, спросил Александр.

– Конечно же, явятся! Вряд ли они захотят больших неприятностей.

Александр вышел из храма, принял из рук Савватия свою винтовку и стал ждать.

Казалось, Александр проявляет терпение, но это было только лишь внешним видом. Внутри его душа металась, как в горячке. Савватий, придерживая рукой винтовку, творил внутреннюю молитву, Максим слегка улыбался, представляя грядущие события, а Серафим безмятежно прогуливался среди надгробий прихрамового кладбища, разглядывая памятники и читая эпитафии.

Действительно, через пятнадцать минут к храму начали стекаться люди. Среди них было много мужчин пожилого возраста, женщин как в средних летах, так и молодых. Самой молоденькой была девушка, которая пришла и спряталась за спину пожилой женщины, исподлобья рассматривая их.

– Тут все? – спросил у настоятеля Александр.

– Все, – ответил тот.

Александр сосчитал общинников и изумлённо покачал головой. Их было тридцать два, что являлось довольно значительным числом по меркам их обители. Настоятель перехватил взгляд капеллана и прошептал ему на ухо:

– Понимаете, это просто становится уже невыносимым. В прошлом году их было почти в два раза меньше. Они размножаются делением, как бактерии.

Александр, не дослушав, рукой отстранил его и направился к самому пожилому общиннику. Встав перед ним, молча смотрел ему в лицо. Тот отвечал спокойным взглядом.

– Вы – старший общины? – спросил Александр.

– Простите меня великодушно, – ответил человек, – но почему мы должны отвечать на ваши вопросы? Вы нам даже не представились.

– Это верно, – согласился Александр, вытащил удостоверение и показал ему.

– Полиция? – усмехнулся человек. – Что же противоправного мы сделали? Просим нам разъяснить.

– Пока ничего, – ответил Александр, – пока я не узнаю, что кто-то в своём доме укрывает опасного преступника, который представляется епископом церкви, и не захочет рассказать мне об этом.

– Не укрываем мы никого, – засмеялся человек. – Не верите – поищите по домам. Милости просим.

Александр смекнул:

– Вы хотите сказать, что он уже покинул село?

Человек промолчал. Александр понимающе кивнул. После дал знак Серафиму, тот сразу подошёл и вытащил сканер.

– Уважаемые жители села, – как можно более любезно сказал Александр. – Прошу всех вас пройти идентификацию личности, мы должны установить ваши данные.

Человек, с которым говорил Александр, спокойно повернул лицо к сканеру, и Серафим доложил:

– Ефрем Борисович Метелин, спортсмен, бакалавр богословия, социальный рейтинг снижен из-за членства в религиозной незарегистрированной общине.

– Дальше, – скомандовал Александр, указывая Серафиму на рядом стоящего мужчину.

– Филипп Васильевич Прудников, – сообщил Серафим, – академик, бывший научный сотрудник Института сельского хозяйства Академии наук, бакалавр богословия. Социальный рейтинг снижен из-за членства в религиозной незарегистрированной общине.

Александр удивлённо усмехнулся.

– Дальше.

– Алексей Павлович Рогачёв, бывший член союза художников, иконописец. Бакалавр богословия. Рейтинг снижен из-за…

– Дальше.

Удивление Александра нарастало.

– Сергей Владимирович Осокин, военный врач, многократно награждён орденами и медалями за участие в антитеррористических операциях. Бакалавр богословия. Рейтинг снижен…

– Дальше.

– Арден Гарриевич Фрейзер, нейрохирург военного госпиталя, разработчик пси-технологий, правительственные гранты и награды в области медицины. Бакалавр богословия. Рейтинг снижен…

Удивлению Александра уже не было предела. Он ожидал в селе, в глубинке встретить полуобразованных диких людей, но перед ним стояли достойнейшие представители рода человеческого.

– Прокофий Иванович Покровский, потомственный представитель священнического рода, в котором указан исповедник веры. Магистр богословия, преподаватель духовной академии. Рейтинг снижен…

– Дальше… – севшим от волнения голосом сказал Александр.

– Антон Михайлович Сибиряков. Лингвист, военный переводчик, в прошлом известный археолог-синолог и египтолог, доктор богословия…

– Дальше… – совсем сник Александр.

– Михаил Иванович Калинин, известный поэт, бывший член инославной секты, ставший ортодоксальным. Пишет духовные стихи…

Также среди общинников нашёлся бывший научный сотрудник Института космических исследований, затем – сотрудник дипмиссии, директор школы, животновод и другие. Среди женщин также было много представителей технической и гуманитарной интеллигенции, и все, как один, имели богословское образование. У всех был снижен социальный рейтинг, все были лишены права работать по специальности, лишены социального обеспечения.

– Отец Александр, – позвал его настоятель. – Епископ пробыл тут примерно сутки и точно мог успеть кого-то из них рукоположить.

– Отец Александр? – удивился Ефрем. – Что это тут у нас за полиция?

Александр с негодованием посмотрел на настоятеля. Потом взял себя в руки. Так-то может быть оно даже и лучше.

– Совершенно верно, Ефрем Борисович, – спокойно ответил Александр и продолжил, повысив голос: – Мы – уполномоченные представители правящего епископа Истинной ортодоксальной кафолической и апостольской церкви.

– Вот оно что, – усмехнулся Ефрем Борисович, – что же вам надо от нашего братского епископа?

Александр подошёл к нему вплотную и жёстко сказал:

– Простите меня, но вопросы лучше буду задавать я.

Он снова отошёл на пару шагов и сказал:

– А вопрос у меня один: кто из вас является рукоположённым пресвитером?

Все молча смотрели на него. Он начал прохаживаться перед ними взад и вперёд, говоря:

– Я думаю, всем вам понятна вся сложность вашего положения. Вы и так подверглись социальным санкциям, но, теперь вопрос: относите ли вы себя к ортодоксальной церкви или нет? Если вы больше не относите себя к «Истинной церкви», то, пожалуйста – делайте в своих сектах, что хотите, пока вам не предъявили обвинения в терроризме. Если же всё-таки вы считаете себя членами ортодоксальной церкви, то как люди церковные, должны понимать, что вы совершили каноническое преступление и можете понести церковное наказание за незаконное принятие священства. Поэтому лучше для всех вас будет, если тот, кто является священнослужителем, открыто заявит об этом и, во избежание раскола, примкнёт к «Истинной церкви». Если же нет – вся ваша община подвергнется церковному наказанию в монастыре. Итак… вы – ортодоксальные или нет?

Все молчали. Александр подождал и, повернувшись к Максиму, скомандовал:

– Брат Максим, оформляй задержание.

– Брат Максим?!

Максим вздрогнул и повернулся. На него прямо смотрел тот самый военный врач, Сергей Владимирович.

– Вот, оказывается, как ты теперь называешься: «брат Максим»!

Максим в напряжении вглядывался в него.

– Что смотришь? Не помнишь меня? А я тебя помню. Правда, не сразу узнал. Но больно уж твои бирюзовые глаза с поволокой мне знакомы! Да, собственно, не о чём тут и помнить… Антитеррористическая операция, одна из многих…

– Вы о чём? – с непониманием спросил Максим.

– О чём?! Брат Максим, вспомни: шесть лет назад захват террористами главного корпуса Института экономики! Ты должен это помнить! Ты же руководил той антитеррористической операцией!

Максим посерел.

– Я помню, – глухим голосом сказал он.

– А я тогда был военным врачом. Может быть, ты вспомнишь, как я со слезами умолял тебя дать мне время, чтобы вытащить раненных? А ты мне сказал, что не можешь дать мне времени, ибо мои переживания субъективны, потому что среди заложников – моя дочь! Она училась в этом институте, и ты мог бы спасти ей жизнь! Но тебе, наверное, выслужиться надо было, да? Ты решил – любой ценой? Ты договорился с террористами, чтобы пустили врачей и разрешили вытаскивать раненных, а сам, прикрываясь нами, начал штурм! Террористы взорвали себя со многими жертвами! Моя дочь… Я смог опознать её только по ДНК… Твои действия признали преступными, тебя даже судили, но что потом? Куда же ты делся? Я, как и многие родственники жертв, которые жаждали твоей крови, пытался узнать, какие понёс ты наказания, но мне никто не сообщил даже деталей твоего приговора! Оказывается, ты спокойно жил все эти годы в обители капелланов? Ты теперь «брат Максим», паскуда Максимилиа́н Теро́н?!

Максим ринулся к нему. Савватий пытался его удержать, но не смог. Серафим спокойно наблюдал за всем, опираясь ногой на невысокое надгробие.

Максим приблизился вплотную к Сергею Владимировичу и посмотрел ему в глаза. Наконец, сказал тихим голосом:

– Сергей Владимирович, я всё помню. Это был страшный эпизод в моей жизни. Я очень виноват перед Богом и обществом за провал операции и скорблю о вашей потере. Вы назвали меня паскудой – и это верно. Именно осознание моей ошибки и привело меня к покаянию. Отец Александр был тем, кто рассказал мне, что есть Бог, что Он есть Любовь и Милосердие, что через веру и покаяние можно получить прощение грехов, ибо сказано: «Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю». Я уверовал в военной тюрьме, через отца Александра прошёл катехизацию и принял крещение. Я понял, что могу хоть как-то искупить свою вину, если стану капелланом и буду служить Богу чем могу, а могу я немного… По-настоящему я умею только держать в руках оружие. Я благодарен Господу, что встретил вас и могу лично попросить прощения за то, что обрёк вас на страдания до конца жизни. Хотя я знаю, что недостоин вашего прощения, но всё же прошу простить меня.

Максим снял шлем, отстегнул винтовку и, безоружный, встал перед Сергеем Владимировичем на колени.

Поступок Максима так поразил всех, что среди общинников прошёл шёпот, а Серафим, Савватий и Александр с выражением посмотрели друг на друга. Настоятель подошёл к Александру и испуганно сказал ему на ухо:

– Зачем он так унижает себя перед еретиками?!

Сергей Владимирович в молчании долго смотрел на Максима сверху вниз, в ненавистные, но такие красивые и беспомощные сейчас глаза, наблюдал, как ветер шевелит его короткие черно-угольные волосы… Потом взял за плечи и поднял.

– Вставай, сынок.

Максим стоял и просительно смотрел на Сергея Владимировича, как осуждённый, ожидающий приговора. И наконец, Сергей Владимирович сказал:

– Максимилиан! Столько лет я жаждал твоей смерти, как же я искал тебя по тюрьмам! Моя ненависть убивала меня. Но удивительно, как всё-таки действует Господь: через ту трагедию Он привёл к Себе и тебя, и меня. Я встретил отца Никодима – отца нашего теперешнего братского епископа, и он просветил меня светом Евангелия, в котором Господь нам явился как любовь не только к любящим нас, но и как любовь к врагам. Я много лет не мог простить тебя и не мог быть настоящим учеником Христа. Я благодарю Отца Небесного за эту встречу и за твои слова, они принесли моему сердцу освобождение… брат Максим!

Сергей Владимирович горячо обнял Максима и троекратно поцеловал.

– И я тоже благодарю Бога, Сергей Владимирович, – тихо сказал Максим.

Александр, в шоке от увиденного, отошёл, отвернулся и прислонился к стене храма. Его мутило. Он не понимал, как дальше выполнять задание. Он не понимал, что теперь делать с этой общиной. Он не знал, что скажет Владыке Арсению. Оставалось только одно. Он тяжело оттолкнулся от стены храма и повернулся к общинникам. Они смотрели на него и ждали. Он больше не мог быть перед ними «плохим полицейским» и снял шлем, чтобы показать своё лицо. Перед ним были люди, и с ними надо поступать по-человечески. Он сказал:

– Я понимаю, что вы любите своего епископа и будете ему верны. Я понимаю, что не смогу никого из вас заставить говорить. И не хочу. Идите домой. Простите за тональность нашего общения.

– Христос посреди нас, отец Александр! – громко воскликнул Ефрем.

Александр вздрогнул, покосился на настоятеля и ничего не ответил. Ефрем, не дождавшись ответа, грустно опустил голову и пошёл прочь.

– Отец Александр, вы так и отпустите их? – возмутился настоятель.

– Они не выдадут друг друга и своего епископа. Что вы мне предлагаете сделать?

Настоятель указал на девушку, которая уходила вслед за пожилой женщиной.

– Она не из нашей деревни. Возможно, она приехала вместе с беглым епископом, он её тут и оставил!

Сердце Александра забилось. Он дал команду Серафиму схватить девушку и привести. Серафим в три прыжка догнал, вцепился в девушку и потянул за руку. Женщина завизжала, не отпуская девушку. Александру пришлось вмешаться. Он подошёл к женщине и с почтением сказал:

– Марфа Ильинична, прошу вас не беспокоиться. Мы не причиним никакого вреда. Мы просто установим личность этой юной особы, немного поговорим, затем я лично сопровожу её домой, под мою личную ответственность.

Марфа Ильинична выпустила девушку и, обняв её, перекрестила.

– Не переживайте за меня, Марфа Ильинична, – величественно сказала девушка. – Вы же видите – это люди приличные, со мной всё будет хорошо.

Марфа Ильинична сглотнула слёзы и, всё время оборачиваясь, пошла по улице.

Серафим удерживал девушку за плечо. Александр мягким движением отстранил его и забрал у него сканер. Девушка стояла, низко опустив голову.

– Пожалуйста, подними лицо и посмотри в сканер, – попросил Александр.

Девушка головы не подняла.

– Я понимаю, что всё это неприятно, но установление твоей личности необходимо. Иначе придётся поехать с нами в полицейский участок.

Девушка нехотя подняла лицо, повернулась к сканеру и сразу снова голову опустила.

– Анастасия Валентиновна Цветкова, – прочитал Александр и осёкся. – Занятие проституцией? Задержание за неуплату налогов с деятельности? Последний арест… пять дней назад?!

Он в полном недоумении посмотрел на девушку, пытаясь совместить данные сканера с ангелоподобным существом, которое стояло перед ним. Он снова попросил её поднять голову, но та не подняла. Он потянулся, чтобы самому поднять её лицо, но отдёрнул руку, боясь оскверниться от её тела, надел перчатку и уже покрытой рукой с усилием задрал ей голову за подбородок. Девушка была невысокого росточка, она стояла, закинув голову вверх, зажмурив глаза. Александр с высоты своего роста с удивлением рассматривал её детское, залитое розовым румянцем лицо.

– Анастасия, – проникновенно начал Александр, удерживая её за подбородок. – Он тебя сюда привёз?

Анастасия медленно открыла большие зелёные глаза и посмотрела на него. Александра обдало волной жара. Он повторил:

– Скажи, это он тебя сюда привёз?

Анастасия медленно кивнула. Александр быстро прикинул в уме, что внедорожник выехал из заброшенной деревни пару дней назад, следовательно, пару дней назад она и встретилась с противоречащим. Как же он посадил её к себе во внедорожник… не брезгуя? Это немыслимо! Но противоречащий ведь еретик… Содрогаясь от омерзения, Александр спросил:

– Анастасия… Ты была… с ним?

Анастасия с силой мотнула головой, вырвавшись из руки Александра, уже свободно, сама подняла голову и, посмотрев ему прямо в глаза, сказала:

– Нет. Это он был со мной.

Александр смутился, так как не понял, в каком смысле это было сказано. Он решился на провокацию и медленно произнёс:

– А налог ты снова не собираешься отчислять? Или ему нечем было тебе заплатить?

В следующую секунду Александр получил такую сильную и звонкую пощёчину, что у него потемнело в глазах. Савватий увидел, как Александр схватился левой рукой за щёку, по которой расползалось красное пятно.

– Хватит, отец Александр, – сказал он.

– Погоди, – не поворачиваясь к нему, хриплым голосом сказал Александр, – мы только начали.

Савватий ошарашено отступил, но не отошёл далеко.

– Анастасия, прости, – сказал Александр, – но я должен был тебя проверить.

Девушка вскинула лицо с мокрыми взволнованными глазами, и золотые кудри стекли по лицу, развеваясь на ветру. Она хитро посмотрела на Александра, наклонила голову вбок и сказала:

– Я тоже тебя проверила!

Александр опешил и полушёпотом сказал:

– Анастасия… Понимаешь, мне важна любая информация о нём. Если это и правда, что ты двое суток провела вместе с ним, прошу тебя, расскажи… какой он?

– Зачем это тебе? – дерзко спросила она. – Ты что, собираешься стать его учеником?

Лицо Александра испуганно напряглось, и он перешёл на еле слышный шёпот:

– Мне надо знать что-то о нём… из других источников. Я знаю о нём очень мало. Мне не сообщили, даже как его зовут. Скажи, как его имя?

Анастасия с недоверием посмотрела на него. Александр с мольбой смотрел ей в глаза. Анастасия сжалилась и со вздохом сказала:

– Его зовут Питирим. Владыка Питирим.

– Питирим… – медленно повторил Александр, как бы пытаясь что-то вспомнить, но затем шёпотом спросил: – Расскажи, какой он?

– Он очень хороший, – также шёпотом ответила Анастасия. – Он может сильно любить. Это, потому что в нём Христос. И в этой любви происходят исцеления. Встретив его, я поняла, что не смогу вернуться на трассу. Поэтому он привёз меня в свою общину и поселил в дом к Марфе Ильиничне. Теперь она мне за мать, а я ей за дочку.

Александр слушал её и еле дышал. Видя его остолбенение, Анастасия жестом попросила наклониться его ещё ниже и прошептала на самое ухо:

– Я очень просила его меня окрестить, но он сказал, что я не готова и должна научиться добропорядочной жизни, и пройти это… кети… ките…

– Катехизацию, – покосившись на её такое близкое и горячее лицо, шёпотом подсказал Александр.

– Да, катехизацию, – подтвердила она. – А после меня уже окрестят в храме. И это всё, что я могу тебе сказать. Прости меня вот за это… – Она хотела провести рукой по его щеке, где ещё алел след от шлепка, но Александр рывком перехватил её руку и не позволил дотронуться до себя. Анастасия вздохнула. – Ты тоже, наверное, хороший. Только делаешь нехорошее дело. Не провожай меня.

Она развернулась и пошла.

Александр выпрямился, глядя ей вслед, затем вернулся к храму и уселся на ступеньках лестницы рядом с Максимом. К ним подошёл Серафим. Он поставил ногу на ступеньку рядом с Александром, облокотился на колено и громко сказал, нависая над ним:

– Наставник, бьюсь об заклад, что, глядя на Анастасию, тебе пришла в голову мысль, а не послать ли к чертям собачьим твои священнические безбрачные обеты и не уединиться с такой красотулькой в небольшой деревеньке? Детишек завести, скотинку расплодить!

Александр, который до этого пребывал в раздумье, ошарашено поднял на него лицо. Зато вскочил Максим. Он толкнул Серафима так, что тот чуть не упал с лестницы навзничь, и сказал:

– Брат Серафим, ты что, нетрезвый? Ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь, но твои шуточки в отношении отца Александра безобразны! Ты просто подонок!

– От паскуды и слышу, – сквозь зубы ответил Серафим.

Савватий поспешил вмешаться:

– Братья, вы что, спятили?! Серафим, что с тобой происходит?! Я просто не узнаю тебя!

– Что со мной происходит?! – прокричал Серафим. – Я вам скажу, что со мной происходит!!

Он сорвал с головы шлем и потряс им перед лицом Александра, выговаривая:

– Я прекрасно слышал твой разговор с Владыкой вот через этот вот шлем. И я слышал, что Владыка дал тебе время на исполнение задания, предупредив о дьявольском обольщении. Посмотрите же, что происходит! Мы не только не узнали, где противоречащий, – мы побратались с сектантами, а Наставника увидели влюблённого в рыжую ведьму-проститутку! Наставник, ты не справляешься? Ты что, готов в Козеозёрский монастырь? В заточение, в цепи? Испытать боль и унижения? А следом за тобой пойдёт и брат Максим?! Не свихнулись ли вы, братья?! Прошу вас, встряхнитесь! Вырвите сердце из лап лукавого! Давайте хорошо выполним нашу работу и выстрелом в голову отправим противоречащего прямиком к Богу! Если мы были не правы, ну что ж, пусть Бог узнает своих и разберётся, даровать ли ему Царство Небесное или отправить в ад!!

Александр медленно встал, грозно глядя в его глаза. Максим тревожно дышал. Савватий втиснулся между ними и растолкал подальше друг от друга.

– Серафим прав, – сказал он. – Любимый Наставник наш, мы все боимся, что тебя отправят на мучения. Скажу ещё больше: ты уж меня прости, но лично я боюсь, что тебе не поможет монастырь – ты и через год останешься при своём. Они не смогут истребить твою личность, которую мы все так любим, и тогда пустят в дело бетатрин. А беспамятство – страшнее смерти…

Александр как будто лишился дара речи. Серафим выдохнул, перекрестился и более спокойно сказал:

– Спасибо, брат Савва, что поддержал. Я всегда знал, что ты – единственный, кто знает, что делать. Вот ты и подумай, что мы скажем Владыке, и как обезвредить то, что расскажет ему отец настоятель. Но лучше это сделать немедленно. Неизвестно, куда этот отец Матфий запропастился…

– Серафим дважды прав, – сказал Савватий. – Я немедленно связываюсь с Владыкой.

Он набрал идентификатор архиепископа. Тот ответил не сразу, но как только Савватий услышал его голос, сразу поприветствовал:

– Благословите, Владыка! Я набрал вас по приказу отца Александра.

«Да благословит вас Господь! – немного обескуражено ответил Владыка. – А что он сам-то не мог со мной связаться?»

Савва взглянул на Александра и быстро сказал:

– Он занят. В данный момент он допрашивает сектантов.

«А-а-а… понимаю-понимаю! Тогда слушаю тебя, говори!»

– Владыка, мы прибыли в Луговое, но опоздали. Противоречащего здесь уже нет. Отец Александр инициировал идентификацию мужчин общины для выявления возможных потенциальных кандидатур, которые могли бы сгодиться для рукоположения и установил, что годны все! Они все имеют богословское образование не ниже бакалавриата богословия! Далее произошёл инцидент: отец Матфий случайно или по злому умыслу назвал Наставника при всех «отцом Александром» и вскрыл нас. Отец Александр, как человек опытный в переговорах, быстро сменил тактику допроса: он прекратил давление и попытался расположить их к разговору. Особо хорошо сработал послушник Максим, который своими действиями смог расположить к себе одного из сектантов. Но даже это не помогло: тот не признался, и никто из них не выдал друг друга.

«Эмм… мда… какая настырность, – вздохнул Владыка. – А что там у отца Александра за эпизод с блудницей?»

Савватий с досадой прикусил губу. Отец настоятель уже «на славу» потрудился.

– С девушкой? Да, это интересно. Отец Александр использовал свою харизматическую внешность, чтобы выудить у неё данные о противоречащем. Вы бы видели его лицо, когда он говорил с ней, какое испытывал отвращение. Когда ему пришлось насильно поднять её лицо для идентификации, он даже надел перчатки.