Долгая дорога к тебе

Глава №1

I.

Я сидела на планёрке, слушала нудные нотации главного врача, и качала ногой. Эти движения необыкновенно забавляли меня, и я полностью сосредоточилась на этом процессе. Туфелька вверх, туфелька вниз, пяточку подняла, пяточку опустила. Очень импонировало то, что за моими движениями наблюдали как минимум ещё пять человек, которые сидели со мной в одном ряду, тоже слушали бред главного, ну и ещё просто потому, что им абсолютно нечем было себя занять. Заседание в актовом зале длилось уже второй час, и накал всеобщей скуки, достиг своего апогея.

– И в завершении нашего с вами собрания, хочу представить нового заведующего онкологическим центром, – прошепелявил он и наконец, обратил взор своих блеклых глаз в зал, – Платон Анатольевич будет возглавлять данную службу, вместо ушедшего на пенсию Кирилла Семёновича. Прошу вас встать коллега, что бы все могли обратить на вас внимание.

Я прекратила качать ногой, и посмотрела в сторону поднявшегося с кресла мужчины. Высокий, широкоплечий, в голубом хирургическом костюме, он напомнил мне праздничный воздушный шарик, потому что из верхней части робы, вырисовывался увесистый живот. Так как я являлась на тот момент представителем «старых дев», я внимательно осмотрела мужчину, и вынесла ему вердикт: «Женат. Любит пивко под чипсы. Не перспективный». И снова начала качать ногой, любуясь реакцией на неё рядом сидящих мужчин.

Планёрка закончилась, и весь далеко не дружный коллектив моей больницы начал торопиться к выходу из актового зала. Приближался очередной новый год, и этот праздник уже вовсю наступал нам на пятки, торопя дела, которые мы хронически не успевали делать в течение года. Мне, в отличие от очень многих коллег, бежать было некуда. Все свои несделанные дела я сделала давно, и единственный, кто ждал меня дома, это собака. Любимая Мишель, которая в моей скучной жизни выделялась ярким пятном, была из породы такс. Глупая от природы, но добрая от неё же, она конечно на свою кличку не «тянула», и мы с моей мамой называли её – Мишка. Вот такая вот девочка, с мужским именем. Ей нравилось.

Нащупав в кармане халата ключ от кабинета, я с мыслями о собаке и такой же одинокой как я маме, шла по коридору. Новый год встречать, конечно же, надо, и бокал шампанского в такую ночь никто не отменял, но тоска одиночества, которая преследовала меня последние пятнадцать лет, хронически накатывала тогда, когда хотела. Зажимаясь в щитовидную железу, она стучала оттуда, напоминая, что я по-прежнему не замужем, и единственное, что меня ждёт, это глупая открытка на телефон, где ёжик держит новогоднюю ёлку, а весёлый снеговик, радостно машет красной варежкой. И придёт эта открытка, конечно же, от коллег по медицинскому цеху. А второго января, я снова выйду на бесконечные дежурства, потому что мои сослуживцы, уже сейчас стоят в очереди возле моего кабинета, чтобы пожаловаться на свою не лёгкую судьбу, и взять с меня обещание – отдежурить за них. У кого ребёнок заболел, у кого муж – запойный и нужно контролировать, а кто – то, совсем обнаглевший, обязательно скажет, что и сам бы не прочь выпить. А тут – очередное дежурство. Я вздохну, всех пойму, и за всех выйду работать. На то я и начальник медицинской части. Заместитель главного врача, так то, на минутку. Да и зачем мне, целых десять дней выходных. С тоски выть начну, или опять буду вязать малиновый шарф, длинною с мою жизнь.

Подойдя к своему кабинету, я увидела не своих врачей, которые пришли, что ни будь просить, а новоиспеченного Платона Анатольевича, которого только что представил нам на планёрке главный врач. Он стоял во весь свой рос, подпирая плечом стену. Немало удивившись такому событию, я вскинула вверх брови, и пригласила его в свой кабинет жестом. «Разговаривать в коридоре, дурной тон» – учила меня моя мама – педагог истории по профессии. Он преспокойно воспользовался моим приглашением войти, и когда оказался в кабинете, в нём неожиданно кончилось пространство. Как выяснилось, мой кабинет оказался не такой уж и большой, как я думала. Мне стало как – то не уютно, и неимоверно жарко. Привыкшая к одиночеству белых стен, я не знала, куда себя деть, и что нужно делать. Особенно руки меня зачем-то не слушались. Пока я шла к своему рабочему столу, они сами по себе хватали разные предметы, и снова ставили их на место. То вафельное полотенце схватят, то макет печени перевернут. Сделав им замечание, я, наконец – то уселась в кресло, и подняла глаза на нового заведующего.

– Чем имею честь вашего присутствия в моём кабинете? – нелепо спросила я и зачем-то покраснела.

– Здравствуйте, Анна Викторовна, – сказал он, и я немного расслабилась. Голос был приятный, и совсем не грубый, – Я очень извиняюсь, просто не смог пройти мимо вашего кабинета. Я давно в медицине, и читал несколько ваших статей в медицинском вестнике о меланоме и методах её диагностике. Любопытная статья, которую я не оспаривал. А обычно, я так не делаю. И вот, захотелось посмотреть на автора статьи. И лично познакомиться.

Я поправила очки на носу, потом сняла их, потом снова надела, и приказала рукам успокоиться.

– Я рада, что вам понравилась статья, Платон Анатольевич. Я постоянно практикую медицину, и, не смотря на должность начмеда, часто оперирую. Являюсь, так сказать, ярким представителем клиницистов. Бумага надоедает, статистика зачастую врёт, аналитика плавает. А вот человек и его больной орган – это настоящая медицина. И забывать, для чего собственно мы все здесь каждый день собираемся, я думаю, нельзя. Вы так считаете?

– Я полностью с вами согласен, Анна Викторовна. Именно так я и считаю. И тоже очень много оперирую. Поэтому, собственно, я и выбрал вашу больницу. Такого онкологического блока, и развёрнутого профиля, я давно не встречал. Жалко только одно. Главный врач у вас – не очень…

– У нас, уважаемый коллега, у нас – не очень. Я знаю, хотя и не этично обсуждать его за спиной. Но тут я согласна. Четвёртый год мучаемся, а выхода пока нет. Он хозяйственник хороший, а врач – никакой. Но думаю – мы с вами спокойно это будем переживать. Не хам – и уже, слава богу.

– Совершенно с вами согласен. Этот яркий представитель бюрократизма, не самый худший вариант. Я видал и похуже. От одного такого, собственно и сбежал.

– Кофе? – вежливо спросила я, когда поняла, что разговор мне очень интересен.

– Не имею право не дать согласие на этот восхитительный напиток. Редко встретишь собеседника, который с тобой на одной «волне», и с которым хочется говорить. Я не отниму у вас время?

– Конечно отнимите, но я вас прощаю. Сейчас время к обеду, и мы не нарушим рабочий режим. К тому же, я хочу знать своего подчинённого поближе, и возможно, напроситься на плановую операцию на следующую неделю. У нас в отделении лежит замечательный больной. Павлов. У него раковая опухоль расположена рядом с головкой поджелудочной железы. Но не на самой головке. Есть шанс, что он будет уником, и мы сможем убрать её, не повредив важнейший орган. Я давно хотела прооперировать, но Кирилл Семёнович, уже не хотел браться. Устал, да и тремор рук. Ничего с возрастом не поделаешь. А с вами, мы горы свернём. Возьмёте меня на плановую? – спросила я, и выключила кофе машину, которая великолепно сделала свою работу. На стол я поставила две чашки с ароматным напитком. Придвинула коробку конфет, которую достала из шкафа, и умоляюще смотрела ему в глаза. Он определённо начинал мне нравиться. В свою очередь, Платон Анатольевич, с шумом отпил кофе, и воспользовался моими конфетами, весьма по назначению. Когда пауза под затянулась, он посмотрел на меня, и сказал:

– Подружимся.

Я была этому событию неимоверно рада. И подружиться, на тот момент, очень хотела. Ещё немного поговорив, мы остались друг от друга в восторге, и пообещали, что будем часто встречаться. Поговорить, прооперировать, и просто сообща работать.

Позже, когда я шла вечером домой, мне на долю секунды показалось, что тогда, в моём кабинете, при бурном обсуждении холецистомии, возможно, между нами прошла водичка взаимной симпатии. Маленькая, тёпленькая струйка. Она ровным счётом ничего не значила, но мне было приятно, что она была. И потом, идя по тёмным и холодным улицам, она согревала меня, не давая замёрзнуть.

II.

– Девочка моя пришла – услышала я родной голос из коридора, открывая входную дверь ключом.

– Привет, мамуля! – сказала я, отдавая ей пакеты из магазина с продуктовым набором. Мишка уже виляла хвостом, и её передние лапы были нацелены на мои колени. И, конечно же, она хотела гулять. Я взяла поводок, поцеловала маму в щёку, и мы пошли с ней по нашим, собачьим делам. Собака была у меня не из храбрых, и, сделав быстро свои туалетные делишки, потянула меня и поводок в сторону подъезда. Гулять в такое холодище ей явно не хотелось. А мне наоборот, захотелось подышать снегом и начинающейся пургой.

Мечтательно смотря на небо, с которого так красиво летели снежинки, я сначала даже не заметила, что моим мыслям мешает мелодия. Когда карман моей дублёнки строго начал вибрировать, я поняла, что это телефон. Посмотрев на дисплей, слегка удивилась, но трубку взяла.

– Алло – аккуратно подала я признаки жизни, на ту сторону звонящего.

– Привет Аня, есть минутка? – спросил меня мой приятель Андрей, который работал в министерстве здравоохранения, и очень редко звонил, если нет серьёзного повода. Поэтому я напряглась, услышав его голос.

– Привет Андрей. Мы с Мишкой гуляем, снежинки ловим. Времени полно – ответила я.

– О, счастливая обладательница таксы решила сегодня попу отморозить себе, и ей заодно? Ладно, я чего звоню…

– Вся во внимании.

– Лавров Платон Алексеевич в твоё подчинение поступил сегодня?

– В онкологический корпус он поступил, в подчинение моего шефа, главного врача. А я, к сведению, начмед всего лишь. Но если не придираться к словам, то имела честь сегодня с ним общаться. Показался славным малым, без лишних коленных вывертов. Не так это?

– Всё так, нормально с ним общаться. Я по другому поводу звоню.

– Говори.

– Слаб он, Анечка. Очень слаб. Поэтому и звоню тебе, предупредить.

– В какой из его сторон эта слабость проявляется?

– В переднем, и в руках.

– Андрей, ты испытываешь моё терпение. Давай по серьёзному. Чего опасаться?

– Короче, слушай. Учился в Москве, в первом меде. Ординатуру проходил в Санкт – Петербурге, у самого Самойлова. Там женился и пригодился. Оперирует уже долго, поэтому смело могу тебе поведать то, что он сам о себе не расскажет. В больничке у него с главным «тёрки» начались, когда он две плановые завалил с летальным на столе. Признавать вину не хотел, предпочёл уйти в русский запой. От операций был отстранён, от водяры не просыхал, и жена врезала ему по этому поводу тарелкой по голове. В одну ночь он уволился с больнички, ушёл от жены, и сел на поезд Санкт – Петербург – Воронеж. Падение конечно не большое, но весьма ощутимое. Мама с папой у него здесь живут, в ближайшем селе. Хвост поджал, и от супруги сбежал. Вот такие вот дела. Делать выводы тебе. И тактику поведения тоже тебе вырабатывать. Ты у нас девушка строгая, на всякие глупости не размениваешься. Поэтому как на «духу» тебе говорю. Будь осторожна!

– Да, серьёзный парень. Жена и тарелка, конечно, меня меньше всего интересует в нём, но то, что он летальные при плановых операциях допустил, ни в какие ворота не лезет. У нас конечно не культурная столица, но статистика все, же какая – никакая имеется. И не хотелось бы мне её портить. Особенно под новый год.

– Вот и я о том же. Ты оперирующая у нас, это редкость. И начмед к тому же. Предупредить звоню. Ну и так, по дружбе. Не влюбляйся. Он и на это место слаб тоже.

– Девочек любит пощупать?

– Ага, и не только пощупать.

– Принято, услышано, применено – отрапортовала я, и дала отбой трубке. Ещё немного поковырявшись в сугробах, мы с Мишкой уныло поплелись домой. Настроение пропало.

Придя в уютную, тёплую квартиру, я снова обнаружила маму. Она, конечно, часто оставалась у меня ночевать, но сейчас, я не очень хотела общества, и моё настроение от её домашнего халата на моей территории, никак не улучшилось.

– Мама, ты решила у меня поселиться? – спросила я и вопросительно посмотрела на неё сквозь запотевшие очки.

– Да нет, просто стараюсь твоей тощей фигуре помочь отбрести округлые формы. Ты холодильник, такой большой и стильный, держишь для дизайна квартиры? Или всё-таки хоть иногда там появляются продукты? – обиженно проворчала мама и скрестила свои руки в привычную позу педагога.

– Я же принесла продукты! – начала я контрнаступление.

– Две сосиски и лимон, на котором подгнивший бочок? Или за продукты ты считаешь сухой корм для Мишки, и булка чёрного хлеба для себя? – отразила мой удар мама.

– Ладно, победила. Идти в кафе, заказать поесть? – начала я отступление.

– Не надо. Пока вы гуляли, я оладушки пожарила, из твоего прокисшего молока. А повидло взяла с полки, на которой, кстати, пыли полно. Когда делала последний раз генеральную уборку?

– В прошлом году. Мы с Мишкой, вполне комфортно существуем без генеральных уборок. Они мне в больнице до смерти надоели, дай хоть дома от хлорки отдохнуть. И всё, давай закончим на этом. Я очень устала, и мне хочется, чтобы дома, со мной не случалось неприятного. Пошли есть твои оладушки.

Мы, молча прошли на кухню, и я весь вечер, вплоть до сна, слушала нудные причитания стареющей мамы о том, что весь мир – неблагодарные скоты. Нет ни уважения, ни любви, ни понимания. Я же, просто молчала и думала. Думала и молчала. Когда легли спать, отключила сознание. «К чёрту всё» – мысленно произнесла я, и вырубилась.

III.

– Доброго дня вам, Анна Викторовна! – сказал Платон Анатольевич, растопыривая руки для медицинских сестёр, которые надевали на него хирургический одноразовый халат. Я стояла возле мойки, тщательно намыливая руки до локтя. Когда процедура переодевания в стерильное было закончено, я, уже находясь под одноразовой маской, разжала губы.

– Я очень надеюсь, что доброго, Платон Анатольевич, очень. Операция очень непростая, я бы даже сказала – уникальная. Пациент очень долго ждал, и молился на неё. Поэтому, давайте прямо сейчас решим, кто будет играть правой рукой, а кто на крючках постоит – сказала я и посмотрела ему в глаза.

– Я просто не имею право вам возражать. Конечно я буду стоять на крючках, а вы оперировать. В рану – лишний раз не полезу, будьте уверены – ответил он и сложил латексные руки в лодочку, в знак смирения.

– Ну что, тогда удачи, коллеги! – сказала я и перешагнула порог операционной. Павлов уже спал под наркозом, давление его радовало меня мерно пищащей дорожкой на мониторе жизнедеятельности, и даже операционное поле было уже подготовлено заботливыми девочками.

Я подошла к столу, и осмотрела операционное поле. Моя бригада, с которой я оперировала, всегда была вышколена, и слушалась меня безупречно. Не потому что я монстр, а потому что стратег. Ещё пять лет назад, когда по неосторожности, второй хирург, на моей операции полоснул полую вену скальпелем пациенту, а потом попытался зашить рану втихаря от меня, я заняла позицию главного бухгалтера, и выпросив у шефа немного денег, начала действовать. По моим правилам, любой «косяк» со стороны любого персонала операционной (врач или медицинская сестра, фельдшер или ординатор – стажёр) жестоко наказывались деньгами. Минус десять процентов с зарплаты. Причём – всем. Если операция проходит удачно, и бригада сработала на «ура», я платила плюс десять процентов с зарплаты. Вот такие правила. Многие хотели получить награду, и никогда больше, ни при каких обстоятельствах, они у меня не бедокурили. Плохо себя чувствуешь – вон из операционной, поругались с супругами – вон из операционной, чешется попа – вон из операционной. Когда прихожу к себе в кабинет, то беру цветные карандаши, и на ватмане зарисовываю квадратик. В течении года плакат висит на стене, и радует глаз. Синий цвет – удача. Красный – плохая работа. Когда ко мне мои коллеги приходят, то видя плакат, улыбаются. За последние пять лет – один синий карандаш. Вот такой я стратег.

Вот и сейчас, видя, как моя операционная бригада стоит, и ждёт моего приказа, я улыбаюсь. Можно и нужно работать с медициной. Просто знать – как.

– Скальпель, – приказала я. Подали через две секунды. – Платон Алексеевич, рука где должна быть? Крючками умеем пользоваться?

– Растерялся, простите! – виновато прошелестел он возле моего уха. Я вздрогнула и покраснела. «Слава богу, я в маске» – подумала я.

– Быстро собрались, рану открыла. Отсос – вновь приказала я и начала рутинную работу хирурга.

Через шесть часов, операцию начали сворачивать. Внимательно наблюдая, как Платон сшивает кожу, мысленно писала себе в блокнот, о чём в ближайшем будущем нужно с ним поговорить. Когда медицинская сестра закончила обрабатывать рану и наклеивать повязку, мы все дружно зааплодировали друг – другу.

– Коллеги, вы молодцы. Плюс десять процентов. Снимаем пациента, я через полчаса к нему зайду. Всем спасибо! – сказала я и вышла из операционной.

Идя по коридору, я ловила себя на том, что очень хочу кофе. И сигарету. Да, курить не модно. Но очень хотелось. Спину ломило, ноги гудели. Как у старухи, после долгой дороги в магазин за хлебом. Но это нормально, ведь шесть часов простоять за операционным столом – это я вам скажу не каждый мужик выдержит. А если ещё при этом и оперировать…Так что, пусть всё болит и отваливается, главное – результат. А он есть.

– Анна Викторовна, можно войти – просунув голову в дверь, сказал Платон.

– Можно, входите – разрешила я, и присев на подоконник, открыла окно. В него тут же влетел холодный воздух декабря, и застудил маленькое помещение кабинета. Но мне было всё равно, я наслаждалась прохладой. Достав сигарету, я с наслаждением закурила. Выпуская вредный дым изо рта, я была настолько счастлива, что совершенно забыла, что впустила в своё пространство постороннего мне человека. Когда я вдруг поняла, что это не гостеприимно, и обратила на него внимание, он уже вовсю орудовал моей кофе – машиной, и даже разлил напиток по чашкам.

– Дерзко, молодой человек – сказала я и спрыгнув с подоконника, схватила кофе. Обожгла пальцы и губы, но сладкий глоток я сделала. Когда села в своё кресло, жестом попросила его присесть тоже. Он сделал как я просила, и отпил свой напиток, прямо глядя мне в глаза.

– Анна Викторовна, в операционной, как вы наверняка знаете, все эмоции всегда наружу. Я вам не нравлюсь? – спросил он, и отвернул голову к окну.

– Нравитесь – сказала я и снова густо покраснела. «Что такое? Давление что ли подскакивает? Надо померить. Я чего-то краснею сегодня, как девочка» – думала я и пыталась сосредоточиться на том, что сейчас ляпнула.

– Так дело в том, что нравлюсь, или дело в том, что я плохо оперирую? – снова спросил он.

– И в первом, и во втором случае – это правда, – сказала я и вздохнула, – вы совершенно не держите руку. Во время операции, вы сделали двенадцать ошибок, хотя стояли всего лишь на крючках. Я своим, не прощаю и двух. Вылетели бы как пробка из операционной, если бы вы мне не нравились. Я строга ко всем, без исключения. Но вы со мной работаете первый раз, поэтому давайте сделаем так. Норма. Но больше я с вами оперировать не пойду. Начинайте с самого начала. Под моим присмотром.

– Это как?

– Крючок и административная работа. Много бумаг, и много ран. Но послеоперационных. Набьёте руку – милости прошу к нашему шалашу. Нет – просто администратор, кабинетный червь. Принято?

– Понято – понуро сказал он, и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Обиделся. Я устало закрыла глаза. «На кой ляд у меня внутри горит, как у девки на выданье? Зачем всё это?» – спрашивала я у самой себя, но не находила ответа. Просто мне одиноко, просто он симпатичный мужчина, просто нужен кто – то, кто может меня принять. Сложную, странную, волевую. «Нужно позвонить Таньке» – решила я и набрала номер подруги. Пока шли гудки, я подошла к плакату, и закрасила квадратик сегодняшней операции синим цветом. Ещё одна победа над смертью – это великое дело.

– Алло, – произнёс родной голос из телефона, – прооперировала своего Павлова, закрасила синим цветом квадратик, и ждёшь, когда тебя похвалю и закажу суши?

– Мне даже рот открывать не обязательно, когда тебе звоню, – смеясь сказала я, – и да, я хочу коньяк и суши.

– О…Ещё и коньяк? Ты девка случаем не сняла очки и халат перед незнакомым мне мужчиной?

– Нет, не сняла. Но по ходу, хочу снять.

– Так, ладно. Давай сегодня в восемь. Я дежурю послезавтра, и коньяк пойдёт на пользу. Ты в субботу выходишь?

– Я всегда выхожу. Поэтому, пить будем, болеть не будем.

– Я тебя умоляю…Болеть…Коктейль курортный себе по вене пустим, и как рукой отпустит головная боль. Всё, целую. Сегодня вечером. Приеду, суши привезу. С тебя коньяк.

– Лады, отбой – сказала я и нажала на кнопку. Татьяна работала в соседнем корпусе реаниматологом, и косвенно, тоже была в моём подчинении. Но оперировать со мной не любила, потому что мои правила всегда вызывали у неё изжогу. Профессионал она знатный, но друзья мы крепкие. И чтобы не поссориться, не работали сообща. И это правильно. В предвкушении хорошего вечера, я начала собираться домой. Сняла халат, натянула джинсы, подкрасила губы, и собиралась уже выйти из кабинета, как снова услышала стук в дверь.

– Войдите – сказала я и стала ждать, кто же решил меня побеспокоить после рабочего дня. Оказалось, курьер с цветами.

– Мне? – глупо спросила я.

– Если вы Анна Викторовна, заместитель главного врача из городской больницы № 7, находящаяся в кабинете № 217 – то это вам – улыбаясь сказал мальчишка, и протянул мне букет. Он был огромным и по новогоднему пушистым. Дизайнерские оформления были великолепны. Лапы сосны переплетались со свежими розами, и даже мелкие белые цветочки были посыпаны дождиком из блесков.

– Вот это да… – сказала я, – Спасибо!

– На здоровье – ответил мальчик – курьер, и вышел за дверь. Я, как дура, стояла в кабинете с огромным букетом, не зная, а куда же собственно я собиралась. Потом вспомнила, что я ещё и любопытная женщина, помимо всех остальных должностей, и засунула руку вглубь букета, где торчал краешек открытки. Открыв её, я обнаружила текст:

«Бесконечно благодарен, за учение и свет…

Платон».

Ниже текста был напечатан номер сотового телефона. Я так подозреваю, этот мужчина хотел благодарностей от меня, за букет. Ладно, я подумаю.

Глава № 2

I.

– Н-да…Зачётный подкат – пела у меня на кухне Таня, набивая рот японским кругляшом.

– Фу. Что за сленг? – спросила я.

– Это моя дочка ненаглядная. Со школы регулярно приносит витиеватые фразы современного русского языка. Я, как прилежная ученица, запоминаю – сказала она и разлила коньяк по рюмкам. Мы сидели у меня на кухне и бессовестно выпивали. Праздника никакого не было, а душа просила. Ну если есть нужда запрокинуть рюмочку, то и нечего сопротивляться.

– Ну что, рассказывай –продолжала выпытывать подруга.

– Нечего рассказывать. Мне Андрей из министерства звонил, просил повнимательнее к Платону присмотреться. Говорит – мутный. Девочек любит, а оперировать не любит. И не особо может, это я тебе уже от себя говорю. Была сегодня с ним в операционной, у меня рука отсохла отсос держать. Он и это не умеет. Короче, хочу тебе сказать, что всё очень плохо. Это что касается работы. А в остальном, вот что хочу сказать. Меня повело… – ответила я и грустно поковырялась в японской еде.

– Аня, объясни по-человечески. Ты же у нас кремень. Когда последний раз на свидание то бегала? Я уж и не помню. Нос воротишь от всех, строгая и холодная, как снег за окном. С чего вдруг юга у тебя в душе? Я его видела, мне лично не понравился. Смазливый такой. Глаза огромные, носик маленький и пузо торчит. Сочетание не очень, если честно.

– Да сама я не пойму, что происходит. Никогда я раньше в себе не сомневалась, а тут такое. Как это называется в медицинской практике? Я забыла.

– Брось подруга, в медицине это называется тахикардия. Ты ей не страдаешь. У тебя просто гормоны накопились, пора им на выход. Я очень надеюсь, что это так. Что делать думаешь?

– Хочу постричься.

– Хороший заход. Давай, меняйся. Но мой совет, не лезь туда. Ну не нравится он мне. Возьми вон лучше Андрея, приятеля твоего. Он давно к тебе дорожку топчет. Только ты всё нос воротишь, а присмотреться бы надо. Хороший малый. И при деньгах, и при должности, и симпатичный, и надёжный.

– Нет, Таня. Не люб он мне. Мы знакомы сто лет, с университета дружим. Но ни разу не дрогнуло. Обещаю, что Платона к себе близко не подпущу, на соблазнение не поведусь, и оперировать с ним больше не пойду – закончила я диалог, и мы, хлопнув ещё по рюмашке, начали собираться. Я вызвала для Тани такси, собрала со стола, и взяв поводок, пошла провожать её с Мишкой до машины.

– Ты так строга к себе не будь, – обнимая меня, сказала подруга, – если очень хочется, то можно.Я поцеловала её в щёку и улыбнулась. Что тут скажешь.

II.

Утро следующего дня выдалось сумбурным. Я, взяв очередное дежурство в выходной – рассчитывала наспокойствие и умиротворённость. Можно взяться за заброшенные отчёты, а можно походить по пациентам, более внимательно и не спеша их осматривая. Так думала я, когда собиралась на него. Но вышло всё совсем наоборот.

– Анна Викторовна, пожалуйста, можно вас в хирургический корпус попросить прийти? – кричала мне в трубку дежурная медсестра. Я ещё даже не успела переодеться, и я взяла трубку в кабинете, будучи в одном сапоге. Второй я успела снять, и стояла на холодном полу в одних колготках.

– Что случилось? – спросила я и попыталась другой рукой, свободной от трубки телефона, попытаться снять второй сапог. Не удалось. Так и стояла. В позе «рака», облокотившись на родной, рабочий стол.

– В девятнадцатую палату к нам ночью прилёг начальник полиции. Крутой дядька. Его наши побоялись оперировать, не сошлись они характерами с дежурной сменой. Ждали вас. А ему что – то поплохело совсем. Орёт, и кровит – ответила она на мой вопрос, явно нервничая.

– Бегу. Кстати, отчего прилёг? Где локализация? – снова спросила я.

– Язва с прободением. Рвёт кровью – ответила она. Я нажала отбой и подошла к шкафчику. «Нужно срочно переодеваться. И запомнить ситуацию, чтобы врезать по ушам дежурной смене. В понедельник» – думала я, быстро снимая с себя одежду. Думая о предстоящей операции, я не заметила, как хлопнула моя дверь. Очнулась, когда перед моими очами предстал Платон. Мизансцена была потрясающая. Я, в лифчике и трусах, стою возле дверцы шкафчика, держа на вытянутой руке штаны от робы.

– Вот это да. Красота какая – пропел он, нисколько не смутившись.

Я тоже была не из робкого десятка, поэтому краснеть не стала, а просто подошла к нему вплотную и врезала ладонью по щеке. Хлёстко и со значением. Он схватился одной рукой за раскрасневшуюся кожу на лице, а другую руку, протянул мне. И я её взяла. Кровь по венам запульсировала так, что её было слышно. Она ударила мне в висок, потом заставила закрыть мои глаза. Веки набухли, губы загорелись адским огнём. Чтобы не упасть, я прижалась к нему.

– Анна Викторовна, сопротивление здесь бесполезно. Но пощёчина была прекрасна – сказал он, и взяв меня за подбородок, поднял лицо к себе поближе. И взял мои губы в свои. Моё дыхание остановилось.

Звонок телефона прервал наше занятие. Я ненавидела этот звук, как никого и никогда. Нащупав трубку на столе, на котором уже вовсю царствовала моя попа, я нажала на кнопку:

– Тихомирова – сказала я и поцеловала Платона в живот.

– Мы умираем, Анна Викторовна – кричала в трубку та же медсестра.

– Бегу – повторила я и посмотрела на Платона. Тот стоял по пояс голый и держал в своей руке мой бюстгальтер.

– Начальник полиции в тот момент, что мы наслаждаемся, решил, что жить не очень хочет – сказала я и улыбнулась.

Платон плотнее прижал мои бёдра к своим, и я поняла, что этот пресловутый начальник, скорее всего до нас не доживёт. Но я начала сопротивляться. Нужно понимать, что человек ни в чём не виноват.

– Идём оперировать. Поможешь, на крючках? – спросила я и забрала из его рук предмет моего туалета.

– После операции продолжение будет? – нагло поглаживая мою грудь спросил он.

– Десерт нужно заслужить. А ты его пытаешься забрать без отработки – сказала я и снова поцеловала его в живот.

– Подскажешь, как это сделать? – снова спросил он и повалил меня на спину, поджав мои ноги под себя. Целуя каждый сантиметр моего тела, он стонал. По-мужски, с хрипом и страстью. Я тоже не могла сдерживаться и выгибалась под ним, как кошка. Не человеческими усилиями, я распутала наш клубок из тел, выскальзывая из его объятий.

– Для любви – это не место. Одеваемся – отрезала я, и чтобы смягчить удар, поцеловала его в губы с нежностью.

– Побежали тогда – сказал он и мы начали лихорадочно одеваться.

Через десять минут мы ворвались в хирургический корпус. Я рванула в предоперационную, на пути просматривая кровавые простыни, которые совала мне медсестра.

– Вы всегда смотрите, поэтому вот – показывала она мне ткань с красными разводами. Платон подошёл сзади, и моё сердце сжалось. Мы смотрели на всё происходящее сквозь плёнку и это здорово мешало нам работать. Операционная бригада, которая уже вовсю мылась, смотрела на нас с любопытством.

– Желудочное кровотечение, аорта надорвана. Полосную делаем, господа! – командовала я и снимала с себя одежду. На груди и предплечье у меня красовались великолепные засосы. Фиолетовые, с радужной оболочкой лопнувших сосудов. Я неимоверно обрадовалась, и пообещала себе, что убью Платона сразу после операции. Сначала завершу начатое, а потом убью.

Начальник полиции уже отдыхал в наркозе и совершенно не хотел умирать. Операционное поле уже было подготовлено, и я бессовестным образом под него заглянула. На столе лежало килограмм сто пятьдесят. Я тяжко вздохнула и скомандовала:

– Скальпель и удлинённая насадка для отсоса. Платон, руку держим на моей левой руке. Правая нужна для входа в рану.

Операционная бригада молча переваривала, что я подчинённого назвала по имени, а не как положено. Я сделала себе замечание, что нарушаю субординацию и тем самым рождаю слухи о наших взаимоотношениях. Но на данный момент, мне было собственно всё равно. Пора было думать головой, а не другим местом.

В этой операции, мой будущий любовник повёл себя просто безупречно. Сосредоточено трудился, помогая во всех моих начинаниях. Пациент оказался очень запущенный и два раза пытался от нас уйти. Мы этого ему позволить не могли и старались изо всех сил не допустить третьей, последней остановки. Каждый из нас знал, что третья ступень – роковая.

Через двенадцать часов, желудок был почищен, язва ушита, часть кишечника удалена. Я устало отошла от стола, махнув рукой, чтобы зашивали кожный покров. Платон покачал головой и опустил руки – плети. На помощь пришла хирургическая братия, которая наблюдала за стеклом, как начмед больницы делает их работу. Они уже были готовы и стояли в стерильном. Подошли, молча взяли необходимое и начали заканчивать мною начатое.

– Всем спасибо, блестящая работа. Всех хирургов, причастных к прошлому ночному дежурству жду у себя на разбор «полётов». Всю смену сегодня, я сердечно благодарю. Плюс десять процентов к зарплате, как у меня принято, я вам обещаю – сказала я и под громкие аплодисменты вышла из операционной, смываться.

Платон помог мне снять кровавые тряпки, которые уже начали приобретать бурый цвет и пахнуть. Даже мои операционные тапочки были в крови. Всё это мы запихнули в бак и одев чистые халаты, вышли из предоперационной.

– Курить? – спросил он.

– Всенепременно. И кофе – сказала я.

– Заночуем здесь? Или домой? – снова спросил он.

– Заночуем. Нужно начальника полиции до «ума» довести. Может начать сопротивляться операции. Контроль нужен.

– Хирургам совсем не доверяешь?

– Доверяю, но проверяю.

– Может всё-таки я тебя довезу до дома? И кофе у тебя попьём?

– А ты наглец. Уверен, что после кофе я задвину шторы в спальне?

– Я на это очень рассчитываю – сказал он и придвинул меня к себе. Разговор состоялся в предбаннике, возле приёмного покоя, где мы бессовестно дымили в маленькое окошко.

– Я, когда буду тебя любить, буду стонать как тысяча кошек, ожидающих марта. Оно тебе надо, главному потом объяснять, почему вместо работы, ты эксплуатировала подчинённого в другой ипостаси? – смеясь в голос говорил он мне в ушко.

– Уговорил! Поехали – сказала я и зажмурилась. Так нестерпимо хотелось залезть в койку вместе с ним, что никакие аргументы мира, никогда не заставили бы меня повернуть от своего решения вспять.

III.

Уже в такси, который вёз нас по ночному городу ко мне домой, я расслабилась и отдалась рукам Платона. Он очень опытно и нежно раскрывал во мне то, что давно замёрзло.Я не могла даже представить, что мой организм настолько быстро начнёт привыкать к его коже, запаху, и хотеть того, о чём он мне шептал на ушко. Короче – я пропала.

В лифте мы снимали с себя всё, что прилично было снять. В квартиру попали с четвёртого раза, потому что руки дрожали и ключ не хотел поворачиваться. В коридоре нас встретила Мишка, но мы, пообещав ей долгую прогулку позже, закрылись в спальне.

Он сразу бросил меня на кровать, не дав раздеться и задёрнуть эти пресловутые шторы. Пастель осталась заправленная, мы её позже расстелили. Платон зарычал, прижал к себе и зубами снимал эти уже никому не нужные тряпочки, которые ужасно мешали. В тумане сознания, я приметила очень важную деталь. Он совершенно не думал о себе. Только я. Только для меня. Только так.

Наорались мы знатно. Когда Платон входил в моё тело, я была настолько раскалена, что не могла сдерживать себя. Он же, со своей стороны, своё обещание сдержал. Про тысячу кошек это он очень мягко сказал тогда. Кровать предательски скрипела и стонала нам в унисон. Когда мы закончили, она вздохнула вместе с нами. Тело ныло и просило ещё. Я попросила его заткнуться, но оно не унималось. Подождав пять минут, пока мой любовник приведёт в порядок дыхание, я ринулась в атаку. Не имело смысла спать. Время было – час ночи.

Включив в ванной свет, я настроила воду. Платон подошёл сзади, поцеловал в шею и выключил свет. Мы протиснулись в душевую кабину и согревались в струе тёплой воды, снимая дневную усталость, вместе с остатками страсти и её биологии. Но отдохнуть он не дал. Взяв гель для душа, он так меня мыл, что я вообще не могла себе даже представить, что так оказывается можно и нужно…Легко, как пушинку, он взял меня на руки, и прижав к стенке душевой кабины, с силой снова меня взял. Я рыдала от удовольствия и стонала в такт его хриплого дыхания. Нас качало и штормило, заставляя двигаться быстрее. На долю секунды, мне даже показалось, что я отключилась. Он, закончив начатое, опустил меня аккуратно на ноги, и помыв ещё раз, завернул в пушистое полотенце. Потом поставил на плитку, вытерся сам, и взял на руки. Придя в спальню, он расстелил одним движением руки постель, и положил меня туда. Крепко прижав к себе, он накрыл нас одеялом, и дальше я не помню. Только краешек сознания подмечал, что он поцеловал меня в шею, и сказал несколько ласковых слов. Мы уснули.

IV.

Утро выдалось снежным и белым. Я аккуратно встала с постели, с удовольствием взглянув на спящего мужчину, выскочила на кухню голышом. Очень хотелось есть. Открыв холодильник, я обнаружила, что там есть продукты. «Мама заходила» – подумала я, наливая себе сок в стакан. И пройдя к кухонному столу, наступила пяткой в лужу.

– Мишка, прости меня! – в ужасе воскликнула я и побежала за половой тряпкой. Моя собака не выдержала наших страстей и написала мне на кухне возле стола. Поймав её в коридоре, я прошептала ей на ушко:

– Так иногда бывает с непутёвыми человеками. Они ищут, ищут, а потом, когда находят, про всё забывают. Не сердись. Твоя хозяйка счастлива.

– Кто у нас там счастлив? – спросил Платон, выходя так же нагишом из спальни.

– Я счастлива – сказала я и покраснела. Он подошёл ко мне и обняв, поцеловал в затылок.

– Многоуважаемый начмед. Вы вчера со своего подчинённого все соки вытянули, какие только могли. Организму срочно нужно подкрепиться. Есть что ни будь в этом доме съестное, или завтракать сексом будем? – смеясь, спросил он.

– Конечно есть! Мама вчера приходила, оставила в холодильнике продукты. Я сама мало что по хозяйству могу, только работать умею – ответила я и одев майку, побежала готовить. Платон ушёл в душ.

Через двадцать минут, мы как семейная пара, сидели за кухонным столом и завтракали. На столе стояла огромная гора блинчиков, сковородка с горячим омлетом и лёгкий салат из огурцов с помидорами. И конечно, две кружки горячего кофе. Я смотрела, как он уплетает завтрак и млела. «Как баба. Обыкновенная баба, которая наконец то нашла мужика. И счастлива» – думала я и не стеснялась своих мыслей.

Когда я допивала кофе, прозвучал звонок по мобильному:

– Тихомирова! – сказала я в трубку.

– Анна Викторовна, здравствуйте! Вас беспокоит дежурный хирург.

– Да, Семён Фёдорович, я узнала и номер телефона, и ваш голос. Всё в порядке?– спросила я. Платон поднял на меня глаза и прервал завтрак.

– Да, не переживайте. Всё хорошо. Просто хотел доложить, что пациент, которого вы вчера оперировали, жив и относительно здоров. Температура тридцать восемь и семь, но очень хочет есть. Орёт на всю палату, требует главного врача – отрапортовал хирург.

– Отлично, дайте ему водички и начинайте курс антибиотиков внутримышечно. Не мне вас учить. А главного мы ему предоставим завтра, хорошо?

– Так точно – сказал он по-военному и положил трубку.

Я отпила кофе и погладила руку Платона.

– Пациент скорее жив, чем мёртв? – спросил Платон, сажая меня на свои колени.

– Даже не сомневайся – сказала я и полезла к нему целоваться.

Дальше сценарий воскресенья пошёл по наклонной. В перерывах между сексом, Платон бегал в магазин и покупал поесть, и выгуливал Мишку, на радость соседям, которые всю ночь из – за нас не спали, а теперь хоть посмотрели, кто источник их бессонницы. Я варила супчик, стирала его носочки, прибиралась в квартире и с периодичностью – каждые два часа отдавалась Платону. Как беспардонные коты, мы пометили всю территорию моей квартиры. Кухонный стол, разделочный стол, пол кухни, пол спальни и даже пол коридора – вот где предавались любви мы с ним. Не было предела этому оргазму, и нашему настрою на выходной. Единственное, что пришло мне в голову разумного в этот день, это см-с маме: «Привет! Не приходи сегодня, пожалуйста, у меня личная жизнь в квартире». Обратно она мне прислала смайлик, в котором было изображено смешное, кругло – жёлтое лицо человечка. Я улыбнулась.

Вечером, мы начали провожаться.

– Аня, мне нужно домой съездить. Постираться и переодеться. Поедешь со мной? – спросил он, когда мы сели ужинать. На столе стояла жареная картошка с курицей. Аромат стоял сногсшибательный, и её кстати приготовил Платон.

– Мы не резко начали? – аккуратно спросила я. Платон посмотрел в потолок и произнёс:

– Наверное, ты права. Давай встретимся завтра на работе и обсудим наши дальнейшие планы.

– Верно сказал – одобрила я и поцеловала его.

Поздно вечером, мы с Мишкой провожали его до двери такси. Обняв, пожелала хорошей дороги. Когда машина уехала, мы с собакой гуляли целый час. Я смотрела на снежинки и впервые за много лет была абсолютно счастлива. «Спасибо» – сказала я тому, кто распределял счастье сверху. И мы пошли домой. Греться.

Глава № 3

I.

Утром следующего дня началось катастрофически. Я не смогла спустить ноги с постели. Зная эту симптоматику наизусть, сразу нащупала телефон и позвонила маме. Кое – как, с перебежками, доползла до шкафчика, где лежала аптечка и плюхнула свою попу на стул. Засунув противную металлическую трубку в рот, через двадцать секунд увидела результат. Тридцать девять и девять. «Отлично, поздравляю, моя любимая ангина» – думала я, идя по стенке коридора, не вписываясь ни в какие углы. Было очень плохо.

Очнулась, когда мама положила мне мокрое полотенце на лоб. Почувствовала холод и резко проснулась. Посмотрев на неё, улыбнулась.

– Лежи, детка. Спи. Главному твоему позвонила, всех твоих предупредила, теперь жду неотложку. Обещали скоро – сказала она и пошла открывать дверь, которая оповестила нас, с помощью дверного звонка, что приехали медики.

В комнате, как только туда пропихнулись все мои подчинённые, сразу стало тесно. Я увидела среди них Платона и глупо улыбнулась. Он молча раскрыл чемодан, который взял у меня же из кабинета (хозяйничает уже) и набрал «литическую» в шприц. Медсёстры доделать ему начатое не дали, забрали шприц и сами всё сделали. Попе стало больно. Говорить не могла, молча показывала им, что они все у меня получат по самое «не балуй» за такое обращение к моей попе, с помощью мимики. Им было смешно.

– Анна Викторовна. У вас гнойная ангина. – сказал мой любимый доктор, Сергей Николаевич. Он бессменно руководил терапевтическим профилем уже добрых тридцать лет и всегда относился ко мне, как к ребёнку. – Набираем шприц, господа хорошие. А в него много, много антибиотика.

После его команды, обрадованные девочки, начали готовить смесь. Я понимала, что скорее всего, меня заколют до «посинения» и сопротивляться этому процессу было бесполезно. Но было не страшно, рядом со мной сидел любимый.

В следующий раз я очнулась, когда было темно. В штору пробивался синий луч луны, и комната мне казалась очень страшной. На кровати кто – то пошевелился, и я сжалась под одеялом.

– Это я, Аня. Не пошла домой, уж больно ты температуришь. Твои только уехали, они сегодня три раза приезжали – сказала мама и взяла меня за руку. Я успокоилась. Раз мама говорит со мной, значит я жива. Этот человек так просто меня небесам не отдаст. Я повернулась к ней и обняла одной рукой. Она пощупала мой лоб.

– Отлично, ты вроде начала потихоньку выкарабкиваться. Спи, тебе говорить всё равно сейчас нельзя – скомандовала она и я закрыла глаза.

Утро следующего дня принесло мне относительное здоровье. Ползать уже могла, а вот говорить пока нет. Температура потихоньку отступала, и я начала соображать. Мама хозяйничала в квартире, и уже даже начала потихоньку командовать нами. Мы с Мишкой благодарно терпели. Когда меня, как маленькую напоили бульоном и сделали мне укол, я, предоставленная сама себе, потихоньку написала Платону: «Я жива». Ответ ждала четыре часа. Но он пришёл: «Я очень рад, был здорово напуган. Уже подумывал, где тебя простудил, пока не выяснил у наших коллег, что ты два раза в год болеешь ангиной. Я сегодня справился без тебя, прооперировал Сорокина, которого ты готовила на плановую. Только что с операционной. Всё прошло удачно. Выздоравливай. Целую».

Два раза прочитав сообщение, я пришла к выводу, что это хорошая смс. Ничего лишнего, только по делу. Мог бы конечно и понежнее, но мужики такой народ, что от них это дождаться не так-то и легко. Снова ушла в сон и потихоньку начала выздоравливать.

II.

– С выздоровлением, подруга – пропела Таня, заходя ко мне в кабинет без стука с распростёртыми объятиями.

– Привет! – сухо сказала я и быстро её обняла. – Как тут дела?

– Да всё стабильно плохо, как всегда. Тебе с чего начать? Или ты меня сначала посвятишь в свои тайны? – с хитринкой в глазах спросила она.

– О чём ты? – переспросила я и отвернулась, чтобы взять халат из шкафа. Ну и заодно спрятать румянец на щеке от подруги.

– Платон Анатольевич здесь себя очень вольготно чувствовал. Хозяин – барин, не иначе. Хотела спросить, может я чего не знаю? Вся больница гудит как улей, что моя красотка, Аня, это та, что кремень во всех ипостасях, сначала оперирует, будучи вся в засосах, а потом уезжает с новым доктором, в ночи растворяясь. И неделю отсутствует на работе, а этот докторишка, что новенький который, с антибиотиками к ней то и дело шастает. Весьма прозаично всё, не находишь?

Я молча одевала халат и смотрела в окно.

– Ань, мы же близкие люди. Ты крёстная моих детей. Мне страшно от твоего молчания – с тревогой в голосе сказала Таня.

– Я люблю его. Так случилось – сказала, как отрезала, я.

В кабинете воцарилась тишина. Я включила кофе – машину и поставила две чашки на стол.

– Тебе с сахаром? – привычно спросила я.

– Ты же знаешь, я всегда на диете. Только два кусочка – смеясь, сказала подруга. Она подошла ко мне и поцеловала в щёку.

– Я комментировать не буду, но предупреждаю. Если этот голубоглазый чем обидит, я его в реанимацию без пропускного билета в миг определю. К себе на коечку. А «дыхательную» трубку знаешь куда засуну?

– Почему так воинственно? Ты его совсем не знаешь! – начала я его оправдывать.

– Чуйка у меня, на поганцев. И здесь она не зря сработала. Тебе жить, тебе его любить. А я рядом постою, покараулю – ответила она и выпив свою чашку кофе, выскочила в коридор. Пора было начинать рутинную работу.

Планёрка, обходы, документы, коллеги и их проблемы – свалились на меня как снежный ком. Недельное отсутствие на работе дало о себе знать. Со всех щелей, как тараканы, шли сплошные «негативы». Я старалась работать как робот. Быстро, и желательно качественно. Но какая – то смутная, тягучая до тошноты тревога никак не хотела отступать, и беспокоила меня. Платон в моём кабинете в течении дня так и не появился. Да, мы виделись на совещании, да, здоровались в коридоре. Но прийти ко мне и побеспокоиться о моём здоровье, всё-таки было ему бы надо. Я встала с кресла, провела пальцем по столешнице, вспоминая особо «жаркие» моменты наших с ним встреч. И почему – то хотелось плакать. «Это последствие препаратов, которые во мне. Ангина была тяжёлая» – успокаивала я себя, и всё равно продолжала тревожиться. Вечером, так и не дождавшись своего доктора, я, выйдя в заснеженный двор больничного городка, уныло побрела домой.

Погуляв с Мишкой, я помыла посуду, и села за стол, чтобы повертеть свой молчаливый телефон в руках. Зная, что есть определённые правила этикета, я не собиралась ему писать. «Девочки никогда не навязываются. Мальчик должен первый начать прерванный диалог» – пело мне моё воспитание. Я тряхнула головой. Была, не была. Напишу. Открыв телефон, аккуратно вошла в страницу телеграмм. Нашла его номер, и трясущимися руками набила текст: «Привет! Мы сегодня не виделись толком. С тобой всё в порядке?». Отправила его и села как приклеенная ждать ответа. А он – не пришёл. Сообщение было прочитано, а ответа – не было. Вот тебе и привет…

Сев на кровать и обняв Мишку, я горько заплакала.

III.

Утром, едва прозвенел будильник, я схватила телефон. На дисплее высветилось сообщение от Платона. Сердце забилось часто, и я, нащупав очки на тумбочке и одев их, открыла телеграмм. «Всё хорошо, не переживай. Сегодня ко мне на работу приезжала моя бывшая жена, со своим адвокатом. Мы подписывали документы о разводе. Квартиру пытается «отжать». Придётся помотаться по судам. С таким настроением, не хотел к тебе идти. Завтра заскочу обязательно. Целую». Я села на кровать, снова обняла Мишку, и опять заплакала. «Аня, а тебе не кажется, что это паранойя?» – спросил мой привычный внутренний голос. Я снова тряхнула головой. «Это любовь, дура!» – сказала я ей и вытерев слёзы, пошла умываться и чистить зубы.

Прибежав на работу и наскоро переодевшись, я перебирала бумаги на столе, искала самое важное – то, что уже давно «просрочено». Но поиски прервались стуком в дверь:

– Анна Викторовна, можно? – спросила медицинская сестра хирургического корпуса, Виолетта Никитична, просовывая голову в дверной проём моего кабинета.

– Входите, конечно – попросила я и улыбнулась. В кабинет зашла легендарная личность. Сколько себя помню в медицине, я всегда наблюдала за её работой. Лет ей было столько, сколько она про себя говорила, то есть – восемнадцать. Но цвет её волос – ярко каштановый, и нарисованные неумело карандашом брови, которые не знали рук визажиста говорили о том, что ей скорее всего девяносто. Но женщина она была боевая, и все, даже я, когда работали с ней, держали спину прямо. Человек умел быть прямолинейным и что самое главное для нашей профессии – являлся профессионалом высшей пробы. Поэтому она бессменно руководила операционным столом и учила молодых и неопытных «не профукать момент». Как это делается мы не знали, но при ней, этого никогда не делали.

– Чем обязана, Виолетта Никитична? – спросила я, когда за ней закрылась дверь и её далеко не маленькое тело втиснулось в стул для посетителей.

– Спросить тебя хочу, ты красный карандаш далеко убрала? Он пригодится скоро – сказала она и многозначительно посмотрела на мой плакат, где я рисую свои победы над смертью. Я начала волноваться.

– Есть предпосылки, и чего собственно я не знаю в своём королевстве? – дрогнувшим голосом спросила я.

– Судя по слухам и твоему виду, всё ты знаешь, Анна Викторовна. Адюльтер на рабочем месте себе устроила, хотя с детства тебя знаю, и наблюдаю, между прочим, и никогда не замечала, чтобы ты дурой то была – сказала она и её нарисованная бровь поползла вверх. Я стояла как столб. А что ей сказать? Со стыда только сгореть, да и дело с концом.

– Не волнуйся так, детка. Я очень старая и опытная. Четыре раза замужем была, что такое секс не по наслышке знаю. И сама, далеко не ангел. А уж мужиков у меня было, помимо официальной бумаги о замужестве, это по пальцам не пересчитать. Мы же в медицине работаем, поэтому нам некогда на стороне искать кого – то. Как только более или менее приличный самец попадётся, мы его быстренько в кроватку ложем. Это нормально. Когда нам норму и гигиену соблюдать, каноны этикета блюсти? Некогда. Вот мы и спасаем жизни, а потом грешим по ночам, а иногда и по утрам. Я не затем пришла. Вот что сказать хочу. Ты у меня всегда номер один была. Я тебе руку на шве «ставила», стелить «операционное поле» учила. И ты мне как дочь. В операционной – ты бог, каких уже не делают. Очереди стоят огромные, чтобы у Тихомировой под наркозом полежать. И репутация твоя – твоя гордость. Вон – начмед уже. А девки – начмеды – это редкость. И главным врачом будешь, не сомневайся. А раз ты богом в темечко поцелованная была, при рождении, то его же и не гневи – сказала она и замолчала, глядя в пол.

– Шанс есть, после этой лекции, которую вы мне прочитали, что я наконец пойму, что вы хотите этим мне сказать? – спросила я, начиная нервничать.

– Да говорю же, старая я. Забыла уже, зачем собственно начала этот длиннющий разговор. А! Вспомнила. Красный карандаш найди, скоро понадобиться.

– Да с чего вы взяли?

– Платон Анатольевич, с кем ты личное время проводишь, оперировать совсем не умеет. Я тебе сегодня на обходе живот пациентки покажу, и ты побежишь переделывать там всё. За него. Вот потому и пришла. Он самостоятельно оперирует вовсю, и осложнений после него просто масса. И на операциях ведёт себя кошмарно. Короче – он мне не нравиться. Давай, думай об этом – сказала она и встала со стула.

– Я услышала, Виолетта Никитична – сказала я, стоя перед ней как солдат, вытянув спину. Она молча подошла, обняла меня по-матерински и поцеловала в щёку.

– Все мы бабы дуры, вечно не тех выбираем. Но глаза на правду не закрывай, пожалеешь потом. По своему опыту знаю. Вот был у меня однажды докторишка красивый. Реаниматологом работал у меня в бригаде. Ох как я тогда второму мужу рога понаставила. А уж как понатыкал меня тот реаниматолог, это отдельная, так сказать интимная история. Эротику можно снять, по моему сюжету. Ну так вот, кувыркаемся мы однажды на кроватке, которая для этого не предназначена была, и казус случился, весьма не вовремя. Датчики тогда были не к монитору прикручены, а к сигналкам, которые повсюду натыканы были, на той кроватке. Ну а мы в страсти, нам некогда башкой было думать. И насигналили мы тогда так, что всю больницу на уши поставили. И представь себе картину. Я значит ногами вверх, он значит попой вниз. Процесс так сказать значимый, даже очень. А тут наш дружный коллектив, который по датчикам звуковым определил, что помирает в реанимации пациент, побежал спасать. А тут мы, красиво так «пыхтим». Жестоко прервали «танец любви», наорали на нас и главному врачу нажаловались, по утрянке.

– И как же вы выкрутились? – смеясь от души сказала я, пока мы шли в хирургический корпус, чтобы забрать пациента на повторную плановую операцию, о которой пеклась моя Виолетта Никитична.

– Я? Да велика честь выкручиваться ещё. В грош я не ставила мужиков этих. Так, расходный материал. Я же красавицей была, и когда с той кроватки встала, под дружные аплодисменты коллектива, потом столько друзей нашла, не в сказке сказать, ни пером описать…Толпами бегали за мной, чтобы я хоть разок взглянула в их сторону. Нет, ну я глядела конечно, периодически…

Я уже смеялась так, что не могла остановиться. Встала к стене и до икоты и слёз поэмоционировала. Когда закончила, спросила снова:

– Чем дело закончилось, с кроваткой этой?

– Так главный врач закон выдал, в виде приказа. И в нём написал: «Во время ночного дежурства, медицинский и не медицинский персонал половой жизнью заниматься не имеет право. Исполнение приказа оставляю за собой».

Я сложилась пополам и выдала трель похлеще соловья. Когда истерика прошла, мы вошли в отделение. Я вытирала на ходу слёзы, и пребывала в прекрасном настроении ровно до той поры, пока не подошла к пациенту, которого оперировал Платон. Одёрнув одеяло и открыв повязку, я сжала челюсть. «Шов рваный, на краях с признаками инфицированной ткани. Запах гнилостного характера. Живот твёрдый, пальпируется гематома приблизительно десять сантиметров» – писала я в своей голове протокол, который позже переписывала в историю болезни.

– Виолетта Никитична, давайте-ка срочно на повтор – скомандовала я.

– А я что говорила? Только как? Он температуру дал. Тридцать девять. Свернётся, кровушка то – причитала она, семеня рядом.

– Под мою ответственность.

– А, ну если под твою. Но выводы то сделала правильные?

– Не сомневайтесь, и бегом в операционную. Бригаду мою соберите, прошу вас.

– Всё сделаю, Анна Викторовна, не сомневайтесь.

Глава № 4

I.

– Может быть, я сейчас не в голосе, и меня перестали слышать коллеги? Или к совести и разумению я вашему не достучался всё – таки? – орал на нас главный врач. Мы, всей операционной бригадой сидели у него в кабинете с низко опущенными головами и мечтали о своей скорейшей смерти. Потому что терпеть стыд, не было никакой возможности.