Сказание о Дне и Ночи

Пролог

Для вас и братья и сестрицы,

Что было, али небылицы,

Сказание минувших дней,

Творение души моей.

Преданье старины глубокой,

Такой загадочной, жестокой,

Про День и Ночь оставлю я,

Читайте милые друзья!

Ингвар бежал по лесной дороге. Ночь отступала, разрежая черноту. Огромные ели-великаны, такие темные и загадочные в ночи, проявлялись и обретали четкие формы в рассветной дымке. Утренний туман легкой пеленой окутывал низ склона и сгущался у реки.

Вдруг, на поляне, в предрассветной дымке, он увидел то что искал, того к кому бежал.

Молодой мужчина лежал перед ним. В глаза бросился порез на лице. Темные, блестящие волосы, выбились из длинной косы и рассыпались. Рана на левом боку сочилась кровью, а хрип и бульканье говорили о пробитом легком. Как душа может жить в таком изувеченном теле? Это как старая одежда, которую невозможно залатать!

Скоро течение жизни по рекам этого тела совсем прекратится. Жизненная сила соберется в одной точке и вместе с душой выйдет с последним вздохом…

Тогда можно вобрать ее в себя, распределить по рекам собственного тела, смешать со своей жизненной силой и отдать ровно половину. Но хватит ли на двоих? Ингвар не знал. Если хватит, то они оба восстановятся. Если нет, оба умрут. Эту силу не посчитать в частях, не измерить.

Все знания в этой жизни Ингвар получил от учителя. И мудрый старец предупреждал, что забрать чужую судьбу с последним вздохом может мать у ребенка, учитель у ученика или супруг у возлюбленной, чтобы разделить тяжесть и позволить жить дальше.       Но нельзя это делать с посторонними. Судьбы переплетаются, и жизненная энергия, одна на двоих, уже не позволит быть чужими.

Кем для него был этот человек? Друг? Враг? Готов ли Ингвар разделить с ним судьбу? Стать близким другом? Братом?

Солнце прорезало горизонт своими лучами, предваряя восход. Облака окрасились оттенком киновари. Птицы запели сладким многоголосьем, приветствуя утро.

– Ночь не увидит новый день, – пронеслось в голове Ингвара. Жизненная сила уже покинула руки и ноги раненого, начала собираться в теле, потом в груди, и вот последний вздох…

О том как День встречает Ночь

Впервые они встретились шесть лет назад, когда обоим было шестнадцать. Учитель Ингвара, старец Всеволод взял ученика во владения смоленского князя Станислава. Князь владел большим и богатым княжеством, находившимся на пути «Из Варяг в Греки». Им предстояло расследовать несколько необычных смертей людей и животных, наводивших панику на его обширное подворье.

Учитель славился как могущественный заклинатель и врачеватель на все четыре близлежащих княжества: Смоленское, Новгородское, Суздальское и Муромское, ибо жил со своими учениками в дремучем лесу на перекрестье этих земель.

Старец Всеволод обладал большой силой. Он умело врачевал травами, выправлял скованные недугами людские тела, знал, как справиться с любым призраком, и обладал большой физической силой, скрывавшейся в его худощавом теле. Учитель знал ответы на все вопросы. Знал судьбы людей по звездам и ладоням, причины явлений природы и событий. Он видел мир насквозь и передавал эти знания своим ученикам.

Княжий двор был большим. Палаты и терема, рубленные из толстых сосновых бревен, вырастали вверх на три этажа. Избы с резным крыльцом, деревянные галереи и навесы, башенки, шпили и коньки были повсюду. Множество челяди сновало туда-сюда, превращая этот роскошный, вымощенный дощатым настилом двор, в огромный муравейник, где каждый что-то тащит, ест, спешит или разговаривает.

Красивые, вороные кони, со стройными ногами, пушистыми гривами и хвостами, важно цокали копытами, а деревянные доски отзывались звонким эхом, сообщая о приближении двух наездников. Бесконечный улей людских криков и голосов вмиг стих, и множество пар любопытных глаз уставились на вновь прибывших.

А посмотреть было на что. Впереди ехал старик с волосами цвета священного пепла, заплетёнными в длинную, до поясницы косу. Седые усы и борода, тонкий нос и острые старческие скулы, придавали ему выражение полной отстраненности от этого суетного мира. Лишь глаза, голубые, и по-детски игривые, улыбались и горели веселым огоньком, как у мальчишки, придумавшего новую проказу. Ровная спина и кафтан из тончайшего белёного льна, дорогие светлые сапоги сафьяновой кожи, все выдавало в нем волхва и заклинателя, познавшего великие тайны бытия. А голубая повязка на лбу, очелье, с загадочными письменами и крупным лазоревым яхонтом, да такой же пояс, вытканный очень искусным мастером, придавали величия и загадочности.

Следом ехал юноша, статный и прямой, с такой же длинной косой, цвета непряденого льна. Полуденное солнце играло в его волосах, переливаясь золотистыми искрами, а коса мерно покачивалась в такт лошадиных копыт.

Лицо юноши было очень нежным, с тем наивным оттенком молодости и даже ребячества. Красивый прямой нос, мягкие алые губы, выдавали в нем чувствительную и тонкую душу. А глаза, огромные, голубые и бездонные, как небо ясного дня, завораживали. Казалось, что эти глаза, формы речной ладьи, вмещают весь мир, и одновременно, в них бесконечная пустота. Одет молодой заклинатель был, в точности как учитель, лишь лазоревый яхонт отсутствовал на его искусно сотканном очелье.

Их ждали! Все знали кто они, все обсуждали их, все глазели на них. Подбежали слуги, забрали лошадей, а гостей повели в княжьи палаты.

На главном крыльце случилось непредвиденное. Управляющий приказал к приходу такого важного, как старец Всеволод, гостя расстелить особый праздничный ковер, но слуги об этом явно позабыли. Ибо когда учитель с учеником стали подниматься по ступеням, началась суета и двое мужичков, преградив им дорогу спинами, стали раскручивать большую зеленую улитку ковровой дорожки. Ругаясь и ворча друг на друга, они никак не могли развернуть и положить ковер ровно. Старец Всеволод, имея бесконечное терпение, спокойно ждал, а его молодой спутник усердно сдерживался чтобы не рассмеяться.

Ингвар еще никогда не бывал в таких больших теремах, не видел такой роскоши. Все говорило о том, что княжество процветает, торговля на Днепре идет хорошо и Смоленщина богатеет день ото дня. Их проводили в небольшую горницу, очень богато обставленную. Персидские ковры с яркими орнаментами, резные стол и стулья с перламутровой инкрустацией, драпировки из парчовых византийских тканей на стенах. Отворенные слюдяные оконца пропускали полуденный свет и легкий ветерок ласкавший кожу.

За столом сидели князь Станислав и княжич Улеб, его старший законный сын, похожий на отца как две капли воды. Оба крепкие, скуластые, кареглазые и темноволосые. Матерью Станислава была половецкая княжна, и примесь азиатской крови давала обоим особое очарование. Оба с властным и хозяйским выражением лица, привыкшие всем и всеми управлять. Оба были очень, по-мужски, красивы. Только красота отца, с пышными темными усами и золотой серьгой с крупным червлёным яхонтом в правом ухе, княжий символ власти, была уже сформирована, а у молодого княжича она лишь раскрывалась. Его глаза, столь темные, что не видно зрачка, смотрели загадочно, как ночь, и напоминали две темные сладкие летние вишни. Оба были одеты в красные кафтаны с богатой вышивкой.

– Ни дать, ни взять, два мухомора на лесной полянке, – подумал Ингвар глядя на собеседников.

Дело, для которого пригласили учителя, было до крайности деликатным. Всё началось весной после праздника весеннего равноденствия, начался падёж скота. Что ни неделя, так какая-нибудь скотина помрёт. С вечера конюхи и скотники проверяют животных, все в порядке, а к утру уже мертвяк. И секли, и пороли служивых, мол от недогляда, скотина гибнет, но нет, падеж продолжается и поныне. На прошлой неделе свинья здоровая опять померла. Князь сам ходил проверял вечером, все животные здоровы, а на утро один труп, и главное, никаких следов. Так длилось три месяца, а потом начали помирать и люди.

Сначала горничная, потом постельничий младшего княжича, а на прошлой седмице доярка. Минет неделя, и нет одного животного и одного человека, у скотины без следов, а у людей с красной меткой на шее. Девки воют, мужики боятся, бабы шепчут, что это оборотень душегуб пришел наши души загубить, и нет покоя на княжьем дворе.

Старая кухарка и вовсе слухи распускает: Это Владыка Чернобог проклял весь княжий двор, весь княжий род и все Смоленское княжество и скоро не только челядь, но и господа помирать начнут!

– Старче Всеволод Глебович, разберись! – с мольбою в глазах обратился Станислав к заклинателю.

– Разберемся княже Станислав Игоревич! Тела убитых сожгли?

– Сожгли, – ответил князь, – Со всеми ритуалами, с жертвоприношением на капище, чтобы успокоить людей.

– А животных?

– Закопали в лесу, вдруг какая зараза в них, – ответил князь со вздохом.

Их поселили в двух просторных гостевых комнатах на втором этаже мужской половины княжьих палат. Изящные стол и стулья, кровать с тонким балдахином и гусиной периной. Ковры и тканевые драпировки прикрывали дощатый пол и рубленные из бревен стены, создавая уют. Из слюдяных окошек открывался чудесный вид на хозяйские поля, колосящейся на солнце ржи. А за полями, полукругом, стояли мохнатые сосны, смыкаясь ветвями, словно взявшиеся за руки молодцы и девицы в огромном хороводе.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил учитель Ингвара, когда они остались одни.

– Очень странно! Почему скотина и люди? Это явно не зараза, иначе умирали бы те, кто работает с животными, а здесь постельничий и горничная. Если это нечистый дух, то нет таких что, убивают человека и скотину. Кухарка болтает ерунду, как владыка Чернобог может кого-то проклясть? Учитель, могут ли быть случаи со скотиной и людьми не связанными друг с другом?

– И такое возможно, – ответил старец задумчиво, – Давай пообедаем, а после опросим свидетелей в доме, на конюшне и в хлеву.

Князь часто приглашал учителя на застолья и важные встречи, беседовал с ним, да и у самого старца были кое-какие дела, поэтому Ингвар практически целый день был предоставлен сам себе. Он читал, тихонько играл на гуслях, ездил верхом или ходил пешком в лес, и конечно, ходил на городской рынок поглазеть на заморских торговцев и купить книги. Поэтому часто выходил из своей горницы.

– Смотри, какая девка! – услышал молодой заклинатель окрик и повернулся. Он шёл по дощатому настилу двора, направляясь к конюшням.

– Русая коса, девичья краса!

– Пойдем со мной красавица!

Полдюжины веселых голосов загоготали, и начали кататься со смеху. Это был княжич Улеб, два его родных младших брата и прочие отпрыски Смоленского князя. Кроме законной жены Яромилы, дочери Муромского князя Ярослава, у Станислава было еще полдюжины наложниц, привезенных из военных походов, и множество детей. Князь был очень плодовит, и если, сыновей своих все-таки знал по именам, то дочерей даже не всех помнил, и никогда не считал по количеству.

Ингвар быстрым шагом вернулся в свою комнату, сел за стол и начал распускать косу. Волхвы, к коим он принадлежал, совершенствовались духовно, знали устройство мира, читали звезды и линии судеб на ладонях, врачевали, изучали искусство боя, а в своих молитвах сливались с силой Всевышнего, навсегда освобождаясь от мирских оков. В волосах они копили силу, и практически никогда не стригли.

Ингвар носил косу с детства. Она была не обязательна, но это было удобно. Распущенные волосы быстро путались и мешали. Поэтому, сколько он себя помнил, раз в неделю мыл голову в бане, сушил и расчесывал, попутно выстригая запутавшиеся колтуны ножницами, заплетал, и забывал о красоте ровно на неделю.

– Лучше просто распущу, девки простоволосые не ходят, – думал он, расплетая косу и расчесывая волосы цвета льна, деревянным гребнем. Ингвар решил, что будет ходить либо в шапке, либо прятать волосы под кафтан от назойливых посторонних глаз. Раньше ему никогда не приходилось скрывать свою причёску. В обители учителя все мальчишки носили длинные волосы и собирали их кто в косу, кто в две, кто в конский хвост, выезжая же в города и деревни, он видел с каким благоговением, уважением и страхом простой люд смотрит на старца Всеволода и гордился такой же длинной косицей как у него.

И яд может быть тихим

Следующим же утром двор ошарашила новость. Сразу две смерти! Корова-тёлка и молодая служанка, в обязанности которой входило мести полы на женской половине княжьих хором. Двор гудел, новости передавались из уст в уста, обрастая новыми подробностями, слухами и догадками. Воздух был пропитан страхом так сильно, что казалось, одна искра и мощный взрыв превратит всё княжье хозяйство в щепки.

Приставленный слуга повел учителя и ученика осматривать мертвецов. Начали с младшей служанки. Её крохотная комнатушка располагалась под лестницей в левом крыле женского терема. Убогий закуток с соломенным тюфяком и небольшим сундуком бабского тряпья.

Мертвая, лежала на спине, вытаращив глаза с множеством кровавых прожилок, отчего они казались красными как у кролика-альбиноса. Из приоткрытого рта вываливался огромный темный язык. Кожа на лице и шее была с багровыми пятнами, а под подбородком была темная полоса шириной с палец. Сама девица была молода и недурна собой, но посмертная маска отвратительно уродовала, когда-то милую девушку. Учитель приказал Ингвару выйти из комнатушки, разрезал рубаху мёртвой и осмотрел. Хорошо сложенное девичье тело, с плотными грудями и стройными бедрами было сплошь покрыто багровыми пятнами, как на лице. Старец Всеволод прикрыл срам девицы и снова позвал ученика.

– Что думаешь? – спросил учитель, впуская Ингвара в крошечное помещение, в котором они едва умещались вдвоём.

– На теле тоже багровые пятна? Удушение?

– Да. Кто мог это сделать?

– Из всей нечистой силы, душит только Мара, и то редко. Она питается ночными страхами людей, садится на грудь и наслаждается ночными кошмарами. Иногда она так сильно вовлекается в процесс, что случайно душит источник своего удовольствия, слишком сильно сдавливая грудную клетку жертвы. Но это не Мара, здесь явный след от удавки на шее. Это человек! – заключил Ингвар одновременно ощупывая багровый след.

– Готов с тобой согласиться, – ответил учитель, мысленно довольный своим учеником.

Пошли опрашивать всех, кто жил рядом или общался с покойницей. Оказалось, что в своей убогой клетушке под лестницей она жила одна практически круглый год, и лишь в самые морозы, когда становилось невмоготу, приходила в общую ложницу.

На княжьем дворе челядь жила далеко не вольготно. Спали по двадцать – тридцать человек на соломенных тюфяках в больших комнатах, кто на лавках, кто на сундуках, а кто и вовсе на полу. Стало еще интересней, ведь предыдущие жертвы душегуба, по рассказам очевидцев, тоже жили поодиночке.

– Нужны были жертвы без свидетелей? – спросил Ингвар учителя, когда они возвращались обратно, проходя по деревянной галереи, между женским и мужским теремами.

– Вероятно, да, – ответил старец задумчиво.

– То есть убийца охотился не за определенными людьми, а душил тех, вокруг кого нет никого ночью? – удивленным голосом спросил молодой заклинатель.

– Возможно, – ответил учитель, поглаживая роскошную бороду цвета свежей золы, и направляясь с учеником осмотреть мёртвую корову-тёлку.

Скотный двор был огромным. Длинные деревянные коровники и свинарники, сколоченные из досок, тянулись на 100 саженей, источая характерный аромат. Аромат этот сначала впивается острой вонью в нос, а потом доходит прямиком до мозга, отчего начинает кружиться голова, к горлу подкатывает тошнотворный комок, а глаза начинают слезиться. Старцу всё было нипочём, а Ингвар невольно сморщился и предпринял попытку дышать не слишком глубоко. Прошлись по коровнику, животных не было, все были с пастухами на выпасе, лишь в одном из загонов, упав на бок и вытянув копыта, лежала молодая мёртвая тёлка. Огромный и очень красивый, с пушистыми черными ресницами, на них смотрел остекленевший глаз. Старец внимательно изучил говяжью тушу, местами потрогал пальцем.

– Князь сказал, вы хороните мертвых животных? Где? – своим как всегда спокойным голосом спросил учитель скотника.

– Хороним старче Всеволод Глебович, в лесу неподалёку, по приказу князя, – ответил последний, со страхом и любопытством поглядывая на диковинного кудесника.

– Добро! – молвил седовласый заклинатель и позвал ученика удалиться.

– Ты сможешь проследить тайком за скотником? – спросил он у Ингвара, – Надень холопскую одежду, спрячь волосы, и понаблюдай до захода солнца за местом, куда закопают тушу. Будет что-то необычное, извести меня.

Переодетый в старый кафтан грубого льна, облезлые, но удобные сапоги мягкой телячьей кожи, и скрыв роскошные волосы под мятой, выгоревшей на солнце, суконной шапкой, Ингвар сидел за кучей свежих, еще пахнущих сосновой смолой бревен, и наблюдал за скотниками. Он немного привык к местному запаху и тошнотворная вонь, от которой кружилась голова, была уже не так сильна. Помогал и аромат свежих сосен, слегка скрывая зловоние скотного двора.

Послышался звук копыт и скрип колес телеги на железных ободах. Ингвар повернулся в сторону звука. Упряжь тащил за собой огромный черный бык, медленно покачиваясь и низко наклонив рогатую голову. Четверо крупных мужиков погрузили мертвую тушу и лопаты в повозку, сели рядом, и медленно покатили к огромным дубовым воротам, ведущим прочь с княжьего двора. А переодетый холоп, мелкими перебежками следовал за телегой. Миновали ворота, спустились в город. Повозка проехала пристань и товарные склады, амбары и купеческие конторы, а бык тянувший упряжь сочно постукивал копытами о деревянную мостовую. Потом повернули на запад, оставляя позади боярские и купеческие дома с высокими воротами и бревенчатыми заборами-частоколами. После потянулись избы помельче и попроще, а потом и вовсе пропали. Телега покачивалась и скрипела на ухабах, мужики в дневном полудрёме о чем-то разговаривали, а молодой заклинатель, дикой кошкой, которую не должны заметить, ступая быстро и мягко, следовал за ними, как за мышкой, своей желанной добычей. В лесу он перешел на легкий бег. Ингвар любил бег. Это глубокое дыхание, напряжение и легкость своего молодого тела, послушного и свободного в слаженной работе крепких мышц.

Вдруг, телега остановилась на небольшой светлой поляне. Спрятавшись за большой сосной, он стал наблюдать и подслушивать разговоры:

– Эй, девка-красавица, дай сиськи потрогать!

– Пошел прочь смерд!

– Гривенник дам!

– Ну хорошо, один раз только!

Зазвал её на сеновал, юбку задрал и давай свое дело делать. Девка вырывается, а он наяривает. Кончил, отпустил.

– Давай гривенник! – говорит девка в слезах!

– Да я честный человек, денег нет так сиськи и не трогал!

Хохот мужиков, которым явно понравилась шутка грянул в тишине леса.

Щёки и уши Ингвара порозовели, словно цветки дикой яблони ранней весной. Выросший среди книг и духовных практик, в уединении, при полном отсутствии женщин вокруг, он смущался таких разговоров, а бранные слова резали его неокрепший юношеский слух словно нож. Теперь он старался не прислушиваться, а только смотрел, но ничего примечательного не было. Скоро выкопали яму, скинули туда мертвяка, и закопали, бранясь и хохоча одновременно. Побросали лопаты в телегу и уехали той же дорогой.

– Почему учитель просил проследить за мертвой коровой? – думал нежный холоп, опершись спиной на большую сосну, и поднимая взгляд вверх. Небо было прекрасно, сочно-голубое, с белым пушистыми облаками, мягкими и нежными как чувства и душа молодого влюбленного. Проплыла огромная белая бабочка с перистыми крыльями. Рядом на ветру шелестела осина своими дрожащими листьями, загадочно шепча неведомые слова летнему легкому ветерку. Зеленые и мохнатые ветки сосны закрывали солнце, давая приятную послеполуденную тень. Воздух был полон запахами трав, сосновой хвои и земли. Природа источала восхитительный аромат леса, согретого теплыми летними лучами.

Достав еду, припасенную в бедняцкой холщовой сумке, Ингвар стал вкушать хлеб, сыр, и молодую репу, которые прихватил перед уходом у старой кухарки. Свежий ржаной хлеб, испеченный ранним утром, был мягким внутри, и хрустящим снаружи. А маленькие черные угольки и следы золы на нижней корочке, оставшиеся от запекания в печи, придавали скромному яству особую прелесть. Молодой сыр, нежный и сливочный, таял во рту, а репа, еще свежая и хрустящая давала языку сладость и остроту, объединяя в себе два таких разных вкуса. Запивая свою трапезу водой из кожаной фляги, Ингвар думал, как все-таки прекрасна его жизнь!

Снова послышался стук копыт, молодой заклинатель притаился и навострил глаза и уши. С совсем другой телеги, запряженной уже лошадью, спрыгнул один из давешних мужиков, взял лопату и начал снова раскапывать коровий могильник. Удивлению наблюдавшего не было предела.

– Что он делает?

Откинув землю, скотник взял топор и взялся рубить мертвую тушу, выбрасывая разделанные куски наружу, на заранее расстеленную ткань. Потом разложил все по мешкам из холстины, погрузил на телегу и уехал прочь.

– Он собирается съесть или продать мясо? – размышлял тайный наблюдатель. Князь запретил есть падаль, животных умерших своей смертью хоронили, боялись болезней. Только специально забитая скотина использовалась в пищу Князя, его семьи и дружины. Челядь же и вовсе не ела мясного, довольствуясь хлебом, овощами и молоком от коров, которого было в достатке.

– Он так хочет мясо что готов отравиться?

Вечер опускался на лесную дорогу, Ингвар быстро шел, обдумывая увиденное. Воздух уже не согреваемый лучами августовского солнца стал студеным. Влажная прохлада окутывала тело, забиралась под одежду, щекоча холодными струйками, и вызывая легкую дрожь. Нужно было торопиться, молодому заклинателю не терпелось рассказать старцу обо всем, что увидел, и получить от него объяснения.

Учитель был в своей горнице, и ученик, рассказал наставнику о произошедшем в лесу. Его большие и красивые глаза, ярко голубого цвета, казалось, занимали добрую половину удивленного молодого лица.

– Значит, я правильно предполагал, – сказал Всеволод, глядя на встревоженного ученика.

– Что учитель?

– Ты думал, от чего могла помереть корова?

– Думал старче, – ответил Ингвар, и начал рассуждать, как его учил старший заклинатель, – Сначала, из-за остекленевшего взгляда коровы, я подумал на упыря, но он оставил бы следы зубов на шее, когда сосал кровь. Дворовый хлевник? Вряд ли! Он мучает скотину долго, пока та не помрет, а за ночь может убить лишь молодняк, новорожденного теленка или козленка. Зараза какая? Так ее видно, а мы всех осматривали каждый день. Наелась ядовитых растений? Не похоже! От красавки, дурмана, белладонны, расширены зрачки, скотина сама не своя, мечется, бьётся головой о стену, здесь же все тихо. Яды? Мышиный? Яд персиков? Стрельные яды? От них не помирают тихо. Тушу выкопали, её хотят съесть, но можно ли?

– Можно съесть, – ответил Всеволод.

– Как, учитель?

– Ты верно рассуждаешь, но есть яды, о которых ты не слышал. Бывает тихий стрельный яд. Я увидел несколько уколов большой иглы на правой лопатке мертвой тёлки. Яд обездвиживает животное, оно не может двигаться и издавать звуки, поэтому умирает тихо, просто задыхаясь. Я просил проследить за могильником, потому что такое мясо пригодно в пищу. На базаре его не продашь, оно не обескровлено, а вот для колбасы самое то. Думаю, что кто-то уже с радостью набивает говяжьи кишки мертвой коровой. За такую тушу можно выручить пол золотника, не меньше.

Ингвар был поражен, он знал стрельный яд аконита и волчьего лыка, но такое мясо нельзя было есть, отравление было неминуемо.

– Что за яд учитель? Он из растения?

– Я не знаю, – ответил Всеволод, разводя руками, – Это заморский яд. На Днепре идет бойкая торговля, приезжает много купцов. Между амфорами с вином и оливковым маслом теснятся и пузырьки с ядом. Вряд ли скотник его купил, яд очень дорогой. Скорее всего, он его просто украл.

– Как ты потупишь учитель?

– Расскажу Станиславу, но попрошу не торопиться. Нам нужно завладеть этим ядом, он очень ценный. Как бы скотник, в испуге, не избавился от него, да так что уже не соберешь.

Князь был очень удивлен, как быстро старец с учеником распутали дело. Он поручал расследование далеко не глупому главному приказчику, сам ходил осматривать трупы, но за четыре месяца померло восемь свиней, шесть коров и две лошади, а никто ничего не узнал.

– Смерть людей не связана с животными? – спросил он.

– Нет, – ответил Всеволод уверенно. Скотник продает туши на колбасу, а людей душат удавкой во сне! Это разные люди и цель у них разная.

– Душегуба пока не сыскали? Это точно человек?

– Ищем княже, человек. Я не знаю ни одного призрака, который так душит свою жертву.

– Если перестанет хоть скотина дохнуть, слухи о проклятье слегка притихнут, а то уже мочи нет, эти россказни терпеть, – с усталостью в голосе сказал Станислав.

– Князь Станислав Игоревич, нам очень нужен яд скотника. Будете забирать да допрашивать, пусть служивые проследят, чтобы он его не вылил. А если яд, в какой утайке, пусть выведают где!

– Добро! Прикажу! – сказал Станислав, и на следующий же день старцу Всеволоду принесли круглый пузырёк венецианского стекла, наполненный густой коричневой жидкостью.

Ингвар лежал на кровати, его тело приятно утопало в мягкой и теплой перине. Полог из легкой ткани слегка покачивался от зябкого ветерка, струящегося из открытого окна, и приятно гладил лицо.

– Как же хорошо, когда тебе внутри тепло, а снаружи, в горнице, прохладно, – думал он, втягивая носом студеный воздух.

За дверью послышалась суета, топот, смешки, разговоры громким шёпотом. Ингвар навострил слух, скинул одеяло, чтобы выглянуть, как вдруг, дверь отворили снаружи, втолкнули кого-то внутрь, и снова закрыли.

Женская фигура в красном сарафане двинулась к нему. Молодой заклинатель увидел яркие стрелки бровей, намалеванные черной сурьмой, набеленное лицо и ярко алые рот и щеки. Сомнений не осталось, это была девка-срамуха. Ингвар видел таких недалеко от рыночной площади, где они предлагали свои услуги заезжим торговцам, колчужным конникам княжей дружины и всему прочему интересующемуся подобными утехами люду. Срамуха направилась прямо к нему, улыбаясь, приподнимая юбку и оголяя белые бесстыжие ноги. Хозяин комнаты вжался в кровать, не понимая, что происходит.

– Она перепутала дверь? Что ей нужно?

– Какой молоденький, да какой сладенький, совсем еще нежный, соколик мой ясный, – повторяла девица, приближаясь. Она ещё выше задрала подол сарафана, сделала непристойный жест, и уселась на молодого заклинателя сверху, протягивая руку к его щеке. Резко остановив её руку, Ингвар высвободился, встал с кровати, схватил срамуху за плечи и потащил к выходу.

– Ну что ты касатик такой недотрога, я ведь многое умею! Тебе понравится золотой мой!

Отворив дверь и вытолкнув срамуху, он увидел уже знакомую компанию во главе с молодым княжичем. Хохот разрывал их на части, некоторые держались за стены, чтобы не упасть.

– Говорил я вам, девка! – кричал Улеб, держась за живот, и пронзительно хохоча.

– Вишь, не по вкусу ему срамуха, как всем мужикам!

– А может ему мужика срамного привести? – гром хохота разразился вновь.

Ингвар оглядел толпу злобным взглядом, запер дверь на засов, и сел у стены опрокинув голову на руки.

– Что им нужно? Почему я их раздражаю? – думал он, и с тех пор всегда запирал дверь на засов, а уходя, проворачивал старый ключ в замочной скважине.

Во власти Лихо

Ингвар любил ночь, темноту и луну, аромат ночных трав и россыпь звезд на небесном куполе в погожий день. Он частенько брал свои гусли и шёл на высокий откос, недалеко от княжьего терема. Двор Станислава располагался на холме и окружённый частоколом из крепких сосновых брёвен, фасадом выходил на южный двор, а обратной, северной стороной на Днепр, открывая восхитительный вид на широкую реку. Молодой заклинатель любил садиться на высокий откос северной стороны и любоваться на ночную реку, рисующую лунную дорожку серебра в черном движении воды. Закутавшись в шерстяной плащ, он мог подолгу разглядывать небо августа. Бесчисленные светящиеся огоньки, яркие или совсем бледные, сияли в ночи объединяясь в созвездия и плеяды.

Ингвар, как и его учитель был звездочетом, знал планеты и зодиаки, их расположение и движение.

– Растущая луна в созвездии рака, – подумал он, – Ей там хорошо, она это любит. Раньше, когда мудрый старец обучал его этому древнему мастерству, этим бесконечным таблицам, расчетам и градусам движения, ему казалось, что созвездия и планеты существуют отдельно в книгах и отдельно на небе. Теперь же он видел, чувствовал и ощущал всем телом каждое небесное светило. Ощущал их силу, волю, хорошо им или нет в нынешнем зодиаке, и как это проявляется в жизнях людей. Потом брал гусли и начинал играть и петь. Он пел не для того чтобы его услышали, похвалили или оценили. Он пел для Бога, для Великой Верховной Личности, сотворившей небо и землю, солнце и луну, планеты и звезды, славил Его бесконечную милость. А после, сидел, зарыв глаза в безмолвии, когда нет мыслей, а только абсолютный покой ума.

Выйдя из глубокой медитации, Ингвр поднял веки, размял затекшие ноги, и пошел в сторону мужского терема. Было далеко за полночь, все окна погрузились в темноту, лишь месяц, тонким серпом источал скудный свет. Молодой заклинатель увидел в верхней светелке третьего этажа женского терема что-то, отчего у него перехватило дух. Маленькая женщина в белом стояла у открытого окна и источала очень тёмную энергию. Вверх от её щуплой фигурки поднималось облако проклятья или одержимости призраком, очень неприятное, даже отвратительное. Вдруг, окно захлопнулось, фигура исчезла, и ночь снова стала прежней, тихой и спокойной.

– Нужно будет рассказать учителю, – подумал Ингвар тихонько пробираясь по спящему двору и дому в свою горницу.

Утором, как обычно, приставленный к ним слуга Добрынька, принес завтрак, и они со старцем сели вкусить трапезу и обсудить дела на день. Принесли: горячий травяной чай в большом кувшине, кашу из проса, отварные яйца, сливочное масло в глиняной масленке, хлеб только из печи, прозрачный как янтарь, летний мёд, и сочные, хрустящие молодые яблоки.

– Учитель, я вчера, уже за полночь, видел призрака или очень сильное проклятье в верхней светелке на женской половине, – сказал Ингвар уплетая свежий хлеб с маслом и жидким мёдом, который быстро растекался и его приходилось слизывать с краев бутерброда и пальцев.

– Я знаю, – ответил Всеволод, медленно попивая чай из красивой глиняной чашки, – Я тоже видел. Я чувствую, что это относится к нашему делу, и планирую поговорить с князем. Возможно, ещё не поздно, и мы сможем помочь.

Старец решил взять на аудиенцию к князю и ученика, поэтому в заранее оговоренное время оба пошли в главную горницу главного терема, самое богатое помещение, рабочие покои Станислава, где Смоленский князь принимал послов и прочих важных господ. Он ждал их за большим прямоугольным столом, на котором были разложены свитки пергамента и бумаги. Рядом, за столом поменьше сидел старший боярин Путята Вышатич и важно перелистывал счетную книгу. Пластины на оконцах в рабочей горнице князя были разноцветные, и солнечные лучи, проходя через них, падали яркими бликами на широкий подоконник, превращая, его из серого в радужнй. Такое Ингвар видел впервые.

– Здравствуй княже Станислав Игоревич! – с поклоном поприветствовали учитель с учеником Смоленского владыку.

– Здравствуй старче Всеволод Глебович! Здравствуй Ингвар Борисович! Какое у тебя было дело? – спросил князь, откидываясь на спинку резного кресла и лениво поглядывая в открытое окно.

– Скажи мне, кто живет в светелке третьего этажа женского терема? – спросил учитель, очень внимательно глядя на Станислава. Смоленский князь явно не ожидал такого вопроса. Расслабленная в кресле поза резко сменилась на напряженную, карие глаза сузились, он отвел взгляд вправо и явно обдумывал что ответить.

– Моя жена княгиня Яромила Ярославна муромская, – после долгой паузы ответил он, остро глядя на учителя.

– Я могу с ней поговорить?

– Нет!

– Почему не могу?

– Какое это имеет отношение к твоему делу. Княгине уже год как нездоровится, и она никого не принимает! – почти прокричал Станислав с плохо скрываемым гневом.

– Княже, я лучший врачеватель во всей округе, почему ты не показал мне больную жену? – спросил старец вкрадчиво, но настойчиво.

– Путята Вышатич, выйди и притвори дверь, – громко крикнул он боярину. А сам сел, жестом предложил присесть заклинателям и начал сказ.

– Уже год минул как княгиня Яромила помешалась рассудком. Об этом никто не знает. Всем дозволено знать лишь то, что она не здорова. Вы понимаете, что такое сумасшедшая жена для князя? Что скажет дружина? Бояре? Что значит помешанная мать для княжича? Нашему авторитету конец! Я хотел отправить её подальше, но побоялся, что дело раскроется. Сейчас она живет в верхней светелке и за ней ухаживают две служанки, которым под страхом смерти запрещено с кем-либо разговаривать. Я иногда раньше заходил, но больше не могу, не могу на неё смотреть.

– Мы можем с ней поговорить? – спросил старец Всеволод задумчиво.

– Пойдёмте, – сказал князь, и повел их через галерею, соединяющую мужской и женский терема, а далее на самый верх, в башенку-светёлку. Ступени местами поскрипывали, ковры и гобелены на стенах рассказывали о заморских красавицах и охотниках, а Ингвар думал о вчерашнем происшествии с княжичем, и о том, как плохо князь воспитывает своих паршивых сыновей.

На шум шагов выбежала горничная в сером невзрачном сарафане. Увидев хозяина, достала ключ и тихо открыла дверь, впустив нежданных гостей. Обстановка была очень богатой. Драпировки из дорогой и редкой органзы, очень изящная мебель, ковры, кованные серебром сундуки и кровать с шёлковыми лентами.

– Светелка настоящей княгини, – подумал Ингвар оглядывая жилище сумасшедшей.

На полу, на красном ковре, сидела женщина, маленькая, худая и очень богато одетая. Но при первом же взгляде на неё становилось понятно, что внешность женщины и её одежда не соответствуют друг другу. Огромные бесноватые глаза были на выкате и смотрели со злобой, занимая добрую половину невероятно худого, с россыпью морщин лица. Тонкие, сухие и потрескавшиеся губы выглядели как болезненный струп, и хозяйка постоянно облизывала их резким движением яркого языка, а на её шее был огромный сгусток самой тёмной силы, которая бывает на свете. Князь вздохнул. Все пришедшие сели за стол неподалеку от бесноватой, и старец начал расспрос.

– Здравствуй княгиня Яромила. Меня зовут старец Всеволод, я врачеватель, я здесь чтобы помочь тебе.

– Я больше не княгиня, он держит меня здесь взаперти! – прошипела женщина, показывая пальцем на своего мужа.

Князь забегал глазами, открыл рот чтобы оправдаться, но учитель не дал ему слова и продолжал.

– Ты хочешь выйти? Для чего тебе выходить?

– Закончить, когда я закончу Он меня отпустит.

– Он, это кто?

– Не знаю.

– Ты его слышишь или видишь?

– Слышу.

– Сейчас Он спит, и проснется ночью?

– Да.

– Что Он требует сделать?

– Убивать людей. Если буду слушаться, Он меня отпустит.

– Ты уже кого-то убила?

– Да, четверых.

Глаза всех присутствующих расширились, пауза недоумения повисла в воздухе. Идя сюда, они и не думали, что причиной всех этих жутких смертей была эта щуплая женщина. Как? Как она их задушила? Ну ладно женщин, но здоровенного детину постельничего!

– Как ты их убила?

– Задушила верёвкой, – ответила сумасшедшая, нервно облизнув губы и выщипывая нитки из лоскута ткани в руках. Ингвар посмотрел на князя. Бледный, не жив ни мёртв, тот сполз со спинки стула вниз, и было видно, что он поражён сказанным.

– Как ты выходила?

– Я украла ключ у горничной Буянки.

– Как ты выбирала, кого убить?

– Он шептал мне как их найти.

– Почему никому ни говорила, что Он приказывает тебе убивать людей?

– Не спрашивал никто.

– Ты всё рассказала и мне придется забрать твой ключ, чтобы ты больше не могла душить людей. Он все равно не отпустит тебя, даже если будешь убивать еще. Ты это понимаешь?

– Нет, я не отдам ключ! – она молниеносно бросилась на учителя, всем своим тщедушным телом навалилась на старца, раскрыла рот с жуткими губами, и начала кусать за открытую шею. Благо Всеволод имел очень быструю реакцию, поэтому схватил бесноватую за запястья и сжал в тисках своих сильных рук, а после надавил на точки на шее, и княгиня обмякла в его стальных объятиях.

– Здесь все понятно, – сказал учитель. – Оставим её в покое, – и аккуратно усадив княгиню на стул, пошел к выходу из её светёлки. А Ингвар и князь, пораженные и удивленные, двинулись вслед за ним. Станислав приказал служанкам не спускать глаз с княгини, пока он занят.

Все молча вернулись в рабочие покои смоленского владыки, и снова сели за стол. На подносе стоял серебряный кувшин чая из летних трав, искусной чеканки и чашки разноцветного венецианского стекла, которые принесли в их отсутствие.

– Узнай княже у служанок, как она украла ключ, и почему ты об этом не знал, – обратился к Станиславу учитель.

– Старче, ей можно помочь? – спросил князь с тихой мольбой в голосе разливая чай по чашкам, отчего те становились ещё нарядней.

– Ингвар, кто с ней разговаривает? – голос учителя отвлек его от созерцания узоров на сервизе.

– Это точно призрак, не проклятье, раз она его слышит, – рассуждал молодой заклинатель. – Это не Кликуша, от неё очень сильные истерики, а княгиня достаточно спокойна. Больше похоже на Злыдня или Лихо. Это, скорее всего Лихо, злыдень с человеком круглые сутки, а она говорила, что Он просыпается только ночью. Лихо одноглазое сидит на её плечах учитель? – спросил Ингвар сделав глоток чая из чашки и глядя на старца.

– Всё верно, попробуй прийти ночью, и возможно, ты увидишь глаз, который сейчас спит. Княже, ей осталось не больше трёх месяцев, – молвил старец со вздохом, – Я могу изгнать Лихо, но не уверен, что она выживет, призрак слишком захватил её тело.

Лихо сидит на шее с детства, но не просыпается просто так. «Не буди Лихо, пока оно тихо». Что произошло год назад? Почему призрак проснулся?

– От болезни умерла наша пятилетняя дочь, – с горечью в голосе ответил Станислав. – Раньше Яромила была очень красива, родила мне трёх здоровых сыновей. Она посещала все пиры и важные посольства. Она дочь покойного Муромского князя, очень образована и искусна в речах. Какова вероятность, что она останется жива, если ты изгонишь эту тварь?

– Два на дюжину, – ответил Всеволод.

– Точно умрёт через три месяца, если не изгонишь?

– Может четыре, но не больше, Лихо практически всё из неё высосало.

– Давай попробуем старче, я согласен. Только тихо. Узнают бояре и дружина, моей власти конец! – заключил Станислав с глубокой тяжестью в душе.

Освобождение или смерть

5. Освобождение или смерть.

Ночь опустилась тёмной пеленой. Холодный ветер играл ветвями деревьев загадочно шелестя в их кроне. Три коня мягко ступали копытами по лесной песчаной дороге. Ингвар, учитель и князь с княгиней ехали верхом, удаляясь от княжьего терема туда, где их никто не услышит.

Всеволод дал Яромиле опиум, чтобы Станислав мог вывезти супругу тихо, без криков и лишнего шума. Ему не нужны были свидетели, и он всё делал сам.

Полная луна, огромным жёлтым блином источала свет, лесная дорога была наполнена звуками и шорохами. А обмякшее и безвольное тело княгини с сомкнутыми веками мягко покачивалось на плече когда-то горячо любимого супруга.

Остановились на большой лесной поляне, яркая луна давала мягкий таинственный свет проявляя силуэты деревьев вокруг.

– Княже, мне придется её привязать, – сказал старец, доставая верёвку из седельной сумки. – Она будет биться и кричать, ты готов к этому? Можешь уйти подальше в лес, если тебе больно это слышать.

– Хорошо старче, – ответил Станислав и привязав лошадь, пошел дальше по дороге чтобы не слышать разрывающих сердце звуков.

– Добро, – сказал учитель. Вместе с учеником крепко привязал княгиню к большому дубу, сел рядом и положил на колени гусли.

Всеволод начал играть старинную мелодию. Музыка полилась звенящим потоком чистого источника, то громко заигрывая, то глухо отзываясь. Одиннадцать медных струн пели и шептали, радовались и плакали в бесконечной красоте и разнообразии чувств. А гусляр, опустив веки, мягко перебирал их в ночной тиши.

– Прекрати, прекрати, – закричала княгиня, – Мне больно, я не могу!

Всё её тело сотрясала дрожь, а из ушей потекли кровавые струйки.

Учитель играл, а Яромила бесновалась. Она металась из стороны в сторону, билась головой о дерево, насколько позволяла верёвка, и неистово кричала:

– Я больше не могу!

Учитель запел песню на древнем языке, и грубые гортанные звуки повторялись друг за другом вторя гусельным струнам. Единственное уродливое око призрака, которое Ингвар теперь хорошо видел, начало безудержно вращаться, а из глаз княгини потекли кровавые слёзы, багровыми струйками стекая на иссохшие щёки и подбородок, которые она кривила в жуткой гримасе боли.

Молодой заклинатель закрыл глаза, зрелище было неприятным, он вслушивался в пение и музыку старца. Его голос, мягкий и бархатистый, трогал самые потаённые струны человеческого естества, и давал усладу ушам. Но призраки его не выносили. Много раз за свою жизнь Ингавр видел, как Всеволод изгоняет нечисть из людских тел. Это было жутко. Люди корчились и кричали в агонии, их перекошенные лица и тела неистово бились в припадках, и знал, что не все из них остаются живы после этой пытки.

– Хватит! Прекрати! – услышал он срывающийся голос и открыл глаза. В ночной полутьме молодой заклинатель увидел, что князь накинулся на старца и пытается его остановить.

Нет, не князь, это… это… Княжич Улеб! Что он здесь делает? Как узнал? Следил за ними?

– Перестань, не мучай её, – кричал Улеб вне себя, вырывая гусли из рук учителя левой рукой, правая лежала в подвязанной на шее косынке.

Старец перестал играть, и княжич начал отвязывать мать, неумело работая единственной рукой.

– Что ты делаешь? – заорал выбежавший из леса князь, – Она одержима, она душила людей, умрёт через три месяца, если не выгнать эту Тварь!

– Нет! – вопил Улеб всё ещё мучаясь с верёвками.

– Не смей! – закричал Станислав, – Играй старче Всеволод! И повалив сына на землю, всем своим могучим телом придавил его к влажной от россы траве. Он закрыл княжичу уши своими руками, и повернул голову прочь от жуткого зрелища.

– Нет отче, не убивай её, – орал Улеб рыдая и сотрясаясь под грузным телом отца, – Она твоя жена, моя мать, ты не можешь, не можешь!

Отец и сын бились и рыдали на земле, учитель играл и пел песню волшебной красоты, а у Яромилы потекла кровь из носа и рта. Она уже не кричала, не дергалась, а безвольно сидела не шевелясь. Кровавые струйки из ушей, носа, рта и глаз, покрывали светлую одежду багровыми пятнами. Луна освещала её морщинистое лицо, и княгиня казалась старой и грязной куклой, забытой всеми на чердаке.

Глаз исчез, Лихо ушло в мир Нави, а учитель подошёл и послушал пульс.

– Она мертва? Вы убили её! – прокричал Улеб в гневе скидывая с себя отца, который теперь ослабил хватку.

– Она пока жива, но вероятность поправиться очень мала, – ответил учитель, развязывая верёвки и обтирая лицо Яромилы от крови.

– Ненавижу тебя, ненавижу, это всё ты, ты! Прятал от всех, даже от меня, вместо того чтобы лечить! – орал Улеб толкая отца единственной рукой в неистовой злобе.

Князь обнял, и всем телом больно прижал сына к дереву, чтобы успокоить. Княжич орал и бился в жёстких объятиях, потом постепенно успокоился и теперь уже только всхлипывал и шмыгал носом. Он безвольно шагал, опершись на руку отца. А его странный невидящий взгляд, отдавал каким-то сумасшествием в свете яркой луны.

Княгиню снова посадили к супругу на лошадь, и она вновь безвольно откинулась на его могучую грудь.

Улеб бежал за ними пешком, и Всеволод приказал ему сесть на лошадь к своему ученику. Ингвар думал, что княжич откажется с ним ехать, но ему, видимо, было уже всё равно, хоть к чёрту рогатому садиться! Он был полностью истощён. Вымотан выбитым сегодня утром и сильно болевшим плечом, страданиями матери, борьбой с отцом, долгой дорогой бегом, еле поспевая за конными.

Ингвар посмотрел на своё седло. В отличие от князя, с седлом для двоих седоков, у него было обычное, с высокой задней и передней лукой. Вдвоём в такое не сесть. Поэтому он передвинулся назад, расположился на крупе своего коня по кличке Ворон, протянул руку и помог княжичу сесть в своё седло.

Двинулись. Улеб сначала сидел ровно, потом начал покачиваться, а после и вовсе откинулся назад, облокотившись на грудь Ингвара. Его глубокое дыхание, аромат тела, умасленного благовониями, был непривычен. Тёмные волосы касались правого уха и Ингвар пытался наклонить голову чтобы их не чувствовать.

– Как интересна судьба, – думал молодой заклинатель, – тот, кто издевался и оскорблял его больше всех, теперь в его власти. И делай с ним что хочешь, хоть скинь сейчас головой вниз с седла.

Ему было жаль княжича и его мать, он даже думал, что можно было обойтись с его рукой не так жестоко, но злоба на наглого паршивца убивала всё сострадание.

Полная луна сияла над их головами, покрывая серебром макушки деревьев. Ветер играл в их одежде, а дорога петляла поворотами являя по сторонам темные силуэты, скрытые ночной темнотой.

Подняв левую руку, молодой заклинатель, очень аккуратно, чтобы Улеб не почувствовал, расстегнул пуговицы на вороте его жёлтой шёлковой рубахи. Медленно просунул руку под одежду и нащупал плечевой сустав. Горячий, с сильным отёком, но хорошо вправленный, он ещё помучает наглеца какое-то время.

Тризна

6. Тризна.

Княгиня отошла ко господу во сне, не пережив и трёх дней, по