Не только Киев…

Ну и мир достался нам! Ну и жизнь! Ну, и времечко выпало на нашу долю! Разберемся ли мы во всем этом когда-нибудь? Ждать сострадания от камней? Защиты – от суровых небес? Заботы – от руки победителя? Учтивости – от толпы, сметающей все преграды на своем пути? Нужно идти навстречу бурям злобы, опасностей, вражды и свирепого насилия, что бушуют по всей этой истерзанной земле. Жить и бороться на этой земле, одержать победу или потерпеть поражение. Ибо, отказаться от попыток победить это позор!

Томас Вулф.

Глава 1

Война в Афгане! Гибнут в Афгане пацаны. За что? Может, кто-то и знает, но не наши герои.

Кто именно подсуетился, неизвестно, но кто-то подсуетился и Гималайского вызвали. Якобы, на переподготовку. Врагов-завистников к этому времени у него появилось столько, что он и со счета сбился. Понятно, что работа кого-то из них – но кого? Впрочем, какая разница? Какая переподготовка, когда он просидел половину армии в одиночке? Но вызвали.

Гималайский дисциплинированно явился по повестке в военкомат. Военком раскричался, глядя на его длинные патлы, чтобы он немедленно сходил и постригся и через полчаса уже стоял на этом месте, глядя ему в глаза. Пришлось посылать этого чувака подальше. И тогда он проговорился, вернее, прокричался:

– Сгною, сволочь, в Афгане! Давно за тобой следим! Теперь уж точно не отвертишься!

На что Гималайский совершенно спокойно заявил, что если он вздумает его еще раз потревожить или, чего доброго, куда-то там пошлет воевать, то он сразу же по прибытии на место возьмет «калаш» и завалит первого попавшегося ему замполита. А когда его возьмут, то сообщит, что он военкома об этом предупреждал.

– Долго ты после этого продержишься на этом золотом месте? – Закончил Гима, глядя невинными глазами на военкома.

Больше Гималайского ни разу в жизни ни в какие военкоматы не вызывали, но всю свою оставшуюся жизнь он будет на учете в разных организациях: МВД, КГБ… ну, и какие там следующие. Это, все же лучше, чем червей кормить в каменистой земле.

На всякий случай, Гима сходил и подстригся. Наголо. И хотя он твердо знал, что это не его война, но похоже, что это знал только он один. Со всех сторон только и слышно: «Вот мы им покажем! Вот мы им дадим! Вот мы их…». Показали.

Алёна с Милкой как-то подозрительно для него быстро, в очередной раз, «сходили замуж» за финских лесорубов и отбыли с ними в Финляндию. Времени там даром не теряли, открыли туристическую фирму «Revontulet», получили вид на жительство по бизнесу, через брак на два года. Для присмотра за очень ретивыми подружками, Гима направил туда же Задумчивого. Девкам пришлось согласиться, деньги на раскрутку то общаковые. С Гималайским шутить не рекомендуется.

И потихоньку пошла жара. Пошли караваны финских туристов, отправляемых на выходные в Питер туристической фирмой в объятия двух одноклассниц Гималайского Илоны Сингитовской и Ленки Мутилиной. Спасибо юристу гостиницы Владимиру Филиппову, он же Володя Питерский. Гостиница заключает договора, в основном, с финской туристической фирмой «Revontulet», возглавляемой Олегом Козловым. В нашем понимании – Задумчивым.

Туристов в гостинице и днем, и ночью – пруд пруди. Валюты, так необходимой стране – тоже. Жалко, конечно, что туристы, прибывшие в один из красивейших городов мира, так ничего и не успевают в нем посмотреть. Сразу же по приезду начинается грандиозная пьянка, продолжающаяся несколько дней и ночей. И не удивительно, ведь финны привыкли в конце рабочей недели в пятницу оттягиваться одной, а то и двумя бутылками ихней «Коскенкорва». А тут принят закон, запрещающий торговать спиртным по выходным. Обратно жители Суоми отправлялись такие пьяные, что их загружали в бессознательном состоянии, как дрова, прямо в автобус – и домой. Так – каждые выходные. Хоть в Финляндии, но валюта и там нам нужна. Вот тут-то наши подружки и не растерялись.

Работа не сложная, проходит приблизительно так. Надпись на вывеске Matkatoimisto «Revontulet». Двое веселых мужчин-финнов сначала смотрят на вывеску, затем открывают дверь, входят в офис. За столом администратора перед входом сидит Милка, рядом – девушка-переводчик.

– Рады приветствовать дорогих гостей.

Все, что говорит Милка, переводчица переводит на финский.

– И мы рады. Мы с другом хотели бы приобрести тур выходного дня в Ленинград.

– Нет ничего проще.

Подает мужчинам проспект.

– Ознакомьтесь и начнем оформляться.

– Мы с условиями знакомы. Наши друзья всей бригадой месяц назад у вас брали путевки. С тех пор ничего не изменилось? – Веселится один из финов.

– Ровным счетом – ничего. Пройдите вот сюда, пожалуйста.

Милка показывает в комнату, расположенную за стеклом где за столами сидят Алёна и еще две девушки.

– А у вас и в Ленинграде такие симпатичные сотрудницы? – Спрашивает с неподдельным интересом другой финн.

– Еще лучше, – выдает Милка так лукаво, что понятно, что она – проститутка.

Гостиница «Москва» в Ленинграде. Перед гостиницей стоит автобус «Икарус». Рядом с автобусом стоит Задумчивый, руководит погрузкой.

– Так, давай аккуратней. Заноси. Торопись. Смотрите не уроните. Следующие.

Открываются двери гостиницы, двое здоровяков вытаскивают из гостиницы совершенно пьяного финна, еле держащегося за их плечи, втаскивают в автобус. Открывается дверь и еще двое вытаскивают следующего. И так – несколько раз. Через окно видно, что автобус заполнен пьяными людьми, спящими, прислонившись к стеклу, откинувшимися на сидениях.

– Вы едите до границы со мной и с ними, а вы, – показывает на двоих, – остаетесь. Еще три автобуса.

Вот и вся работа. И так каждые выходные.

Все, что связано с Европой, курирует Володя Питерский.

После покушения на Лысого, Гималайский вызвал на совещание всех главарей своих «команд» со всех концов Союза. Собрались все, кроме афганцев – Куди, Сухого и Филина. Приехала и Мальвина. Приехала, молча посидела на общей сходке, где выбирали нового «ивана», пока Лысый в военном госпитале боролся за жизнь, молча проголосовала за предложенного Гималайским Мартына и сразу же покинула нашу поляну на поселке «Победа», практически ни с кем толком не переговорив. И если пацаны были заняты размышлениями, чего ждать от Мартына, то Гиму поведение Мальвины насторожило. Все побывали у Лысого в госпитале, и не один раз. Мальвина – ни разу.

Через три дня после сходняка Мальвина вместе с Акулой и бутылкой армянского коньяка отвлекли Гималайского от чтения Достоевского. Уселись на кухне, выпивают по глотку, задерживая коньяк во рту, потом, выпивая его, еще и вдыхают аромат. Гималайский, зная Мальвину, ожидает какую-то новую, хорошо, если не полностью, подлянку. Молчит, хочет продлить спокойствие. Знает, сейчас начнется.

– Ты остановил поставки левого золота с приисков.

– Галка, знаешь, как нас прищучили после дела Мельника?

– Знаю, знаю. Но мне что делать? Этот шут гороховый, Круминьш, остановил и поступление бриллиантов.

– Акула что, повлиять не может?

– Да Круминьш его сразу же выкупил. Акула не злой.

– Не убивать же отца родного, – вступает в диалог Акула.

– Не такой уж он и дурак. Тихой сапой хочет опять все у тебя забрать?

– Говорит, что скоро там, в Смоленске, на ювелирке все порюхаются. Нужно переждать.

– Ну давай, пусть Дьяки начнут поставлять тебе эти же брилики. Они же всех сбытчиков брилей крышуют. Там их сразу три бригады. Человек сорок расхитителей. Хотя… Что ты про «скоро» сказала?

– Я и не знала про Дьяков.

– А зачем тебе знать? Так, когда и крышуем, и закупаем – больше навар.

– Хотя, какая разница? Там все так оборзели, что работяги, чтобы в пятницу поехать к себе в село, такси прямо под проходную вызывают. Это при их-то зарплатах, пусть даже и триста, – пожимает плечами и разводи руки Мальвина.

– Дело ваша семейка говорит. И по тебе видно, что умный этот Круминьш. Наследственность у тебя.

– Да ладно тебе. План таков, – отмахивается Мальвина.

Гималайский смеется.

И вот уже Гималайский и Мальвина заезжают на территорию кемпинга на скромной белой «копейке». За рулем – Гималайский, рядом сидит Мальвина в черном парике, ярко накрашена так, что её сразу и не узнать. Гималайский и Мальвина – в джинсовых костюмах. Машина останавливается возле административного корпуса. Из дверей выходят несколько посетителей в спортивных костюмах. Гималайский заходит в админкорпус, подходит к администратору, подает два паспорта. Администратор раскрывает один, там лежит купюра в десять рублей.

– А где девушка? – Удивлен администратор, деньги пока не берет.

– Да вон сидит в машине, ногу подвернула. Пожалуйста, нам один двухкомнатный номер.

– Да вы что? У нас двухкомнатных нет, только домики, да вы и не расписаны вовсе.

Администратор пододвигает купюру к Гималайскому. Тот пододвигает купюру обратно.

– Ладно, но, чтобы домики были рядом, подальше от глаз людских, – не спорит Гима.

– Крайние в лесочке.

– Совершенно верно.

Администратор сметает ладонью купюру в открытый ящик стола, вручает Гималайскому два бланка. Гималайский достает из бумажника еще одну купюру, кладет возле администратора.

– Заполните сами, а мы позже подойдем, заберем паспорта и распишемся, где нужно.

И заговорщицким тоном, понизив голос.

– Девушка в туалет очень хочет. Да и я…

Администратор проделывает то же самое со второй купюрой, отдает Гималайскому два ключа с круглыми деревянными брелоками.

– Объедите корпус направо, потом налево возле кафе, там и попроситесь куда вам надо. А цель поездки?

– Да хотели по магазинам походить. Говорят, у вас тут ювелирка улётная. Ничего посоветовать не можете?

Администратор отрицательно машет головой. Гималайский берет ключи, разворачивается.

– Пишите: туризм.

– К вам подойдут, – негромко прощается администратор.

Славный город Смоленск. В центральной части города на Соборной горе находится Собор Успения Пресвятой Богородицы. Он был возведён в память о героической обороне Смоленска 1609—1611 годов на месте одноимённого собора 12 века. Древний собор был заложен в 1101 году по распоряжению Владимира Мономаха. То строение стало первым памятником монументального зодчества на территории Смоленска. В 1772 году храм приобрел современный облик, с того времени в соборе реставрировали лишь мелкие детали. Здание соединяет в себе черты древнерусской архитектуры и архитектуры барокко. На фасадах храма красуются роскошные элементы декора, а интерьер характерен наличием большого количества света и воздуха в пространстве. В соборе верующие могут преклониться перед мощами Меркурия Смоленского, небесного покровителя Смоленска; выставлена также единственная дошедшая до нас реликвия святого Меркурия Смоленского – железные сандалии.

Надо бы сразу туда, да вот только Гималайский, гуляючи, ходит по рынку, естественно, никакого исторического значения не имеющему. Разговаривает с некоторыми продавцами, с одним задерживается, заходит за прилавок, оба наклонятся, что-то смотрят, встают. Гималайский, отвернувшись, внутрь рассчитывается с продавцом. Прощается, разворачивается и уже быстро уходит с рынка. Оглядывается, бросает небольшой шелковый мешочек в окно на сидение в подъехавшую «копейку», за рулем которой – Мальвина. Машина быстро отъезжает. Гималайский останавливает такси.

Гималайский входит на Краснинский рынок, подходит к мясному павильону, разговаривает со здоровяком, стоящим рядом с входом, вместе входят в павильон. Затем, выходит из павильона, идет к выходу, оглядывается, бросает небольшой шелковый мешочек в окно на сидение в подъехавшую «копейку», за рулем которой – Мальвина. Машина быстро отъезжает. Но за Гимой уже следят. Два человека, шедшие за Гималайским, нервно смотрят по сторонам вслед отъехавшей машине, подходят к Гималайскому.

Все втроем что-то обсуждают, спорят. Один достает что-то из нагрудного кармана пиджака, разворачивает на ладони красную бархатную тряпицу. Гималайский дотрагивается пальцем, кивает головой. Втроем переходят дорогу, идут по улице, входят в подъезд дома. Напротив подъезда, на дороге останавливается уже оранжевая «шестерка», за рулем которой – Мальвина. К подъезду быстро подходит человек, шедший за Гималайским с компанией, оглядывается по сторонам и быстро заходит в подъезд. Недалеко от подъезда, в который вошел Гималайский, останавливается белая «копейка», из нее выскакивает Миха, открывает багажник, берет несколько картонных коробок, ставит их одна на одну и входит в подъезд.

Миха поднимается по лестнице, держит перед собой картонные коробки. На лестничной площадке стоит Гималайский, окруженный тремя бакланами. Тот, что вошел последним, прячет нож в рукав. Миха, поравнявшись с группой, спотыкается, заваливается коробками на него и бьет мужика под дых. Гималайский бьет, стоящего рядом, локтем в лицо, уворачивается от удара второго, бьет его под дых и, согнувшегося, – коленом в лицо. Миха уже оседлал своего и бьет его сзади по почкам, а вот, получивший только удар локтем от Гимы, срывается и бежит вниз по лестнице.

Он выскакивает из подъезда, держась за лицо, из носа идет кровь. Рядом с белой «копейкой» стоит Акула, открывает дверцу и делает вид, что садится в машину. К нему то и подскакивает выскочивший.

– Шеф, на Краснинский рынок!

Акула показывает на дверь, и пассажир быстро садится в машину. Акула – тоже и тут же бьет его локтем в лицо, тот отключается. Из подъезда выходят Миха и Гималайский, подходят к машине. Гималайский открывает дверь, проверяет карманы отключившегося баклана, достает красную бархатную тряпицу, кладет её себе в карман. Затем вынимает носовой платок, вытирает у него кровь на лице, вытаскивает пассажира из машины. Гималайский с Михой берут клиента под руки и тащят в подъезд.

– Ну, нажрался товарищ, и что здесь такого? – Обращается Миха к глазеющим на это прохожимю

Прохожие усмехаются и уходят. Гималайский и Миха выходят из подъезда, садятся в «копейку» Акулы. Машина быстро отъезжает, за ней срывается с места машина Мальвины.

В принципе, ничего нового. Все, как и предполагала компания. Поэтому и подготовились. Знает команда Гималайского, что это только начало. За бакланами должны прийти товарищи посерьезнее.

Гималайский и Мальвина сидят за раскладным столиком на раскладных стульях рядом с домиком, пьют чай. На столе стоят две эмалированные кружки, сахарница, заварной чайник и электрочайник. На блюдце – конфеты «Белочка». Горит настольная лампа, провод от переноски уходят к домику. К ним подходит мужчина обычной наружности.

– Приветствую. Вам обещали, что к вам подойдут.

– Присаживайтесь с нами чай пить.

Гималайский встает, уступает стул подошедшему, раскладывает еще один стул, стоящий возле домика.

– Слушаю внимательно.

Мужчина расстилает на столе бархатную тряпицу, достает из кармана бархатный мешочек и высыпает на тряпицу бриллианты.

– Маня, выбирай.

Мальвина рассматривает бриллианты, откладывает в сторонку на тряпице.

– Сколько?

Мужчина достает блокнот, пишет цифру.

– Еще есть?

– Рассчитайся сначала за это.

– Гималайский машет тому головой. Мужчина собирает камни в мешочек, заходят вместе в домик, затем мужчина выходит из домика и быстро, семеня ногами, уходит. Выходит Гималайский, передает Мальвине мешочек. Мальвина быстро уходит ко второму домику.

Но и это, конечно, не все. К домику, где сидят Гималайский с Мальвиной, подходят тот, что только что был и два – спортивной наружности. Продавец молча расстилает на столе большую тряпицу, высыпает горку бриллиантов, крепкие мужчины, молча, стоят за ним с обеих сторон. Мальвина начинает рассматривать их, отодвигая в сторону. Что-то говорит на ухо Гималайскому.

– Сколько за все?

– Мужчина удивленно смотрит на Гималайского, пишет в блокноте цифру. Гималайский достает из нагрудного кармана ручку, перечеркивает цифру, пишет свою, мужчина перечеркивает, пишет свою. Гималайский перечеркивает, пишет свою цифру.

– Больше у нас нет. Или все или ничего.

– По рукам!

Гималайский на несколько мгновений заходит в дом, а когда выходит с дипломатом в руке, Мальвина сидит на том же месте, рядом с ней стоит один из подошедших здоровяков и держит нож возле горла, а еще один, такой же здоровый, наставил на Гималайского пистолет. Мужчина-продавец собирает в бархатный мешочек бриллианты с тряпицы.

– Начинается. Ну сколько можно? – Недоволен Гима.

– Ставь портфель на землю, отойди к дому.

– Отпусти сначала девушку.

– Или ставь, или она – труп.

Гималайский медлит. На асфальтированной дорожке прямо из леса появляются шатающиеся, как будто пьяные, Акула и Миха, направляются прямо к дому.

– Я не понял. А чего это вы наш дом заняли, – высказывается Миха.

Один из здоровяков закрывает нож полой пиджака, второй делает то же самое с пистолетом.

– Вы ошиблись, идите к администратору, – спокойно отшивает Миху тот, что держал нож возле Мальвины.

Мальвина отбрасывается со стула в сторону на землю и откатывается еще дольше. Акула хватает за руку мужика, вытащившего пистолет. Гималайский резко выхватывает сзади из-за пояса пистолет с глушителем и наставляет на того, кто с ножом.

– Нож на землю!

Здоровяк отпускает нож, а Миха бьет продавца ногой в пах, разворачивается и бьет борющегося с Акулой кулаком по почке. Тот падает на колени. Акула отбирает пистолет и бьет его ногой в лицо. Мужик отключается.

– Мешочек сюда! – Гима показывает рукой на стол.

– Вы, всё равно, отсюда не уйдете, – еще бахвалится продавец.

Миха бьет его под дых, продавец сгибается. Акула бьет оставшегося на ногах сзади в район шеи, тот отключается. Мальвина подходит и вытаскивает из кармана продавца мешочек с бриллиантами. Быстро уходит к машине. Гима показывает рукой на второй домик. Акула и Миха берут под руки сначала одного, затем другого и затаскивают их в дом.

– Их волыну оставьте им. Не исключено, что она палёная. Только обойму выньте.

– С этим что делать? – Показывает Акула на пришедшего в себя продавца.

– Это его стекляшки. Вали его. Он нам угрожал.

– Не надо, вы меня не так поняли! Я вам пригожусь.

– Говори.

– Рядом с проходной стоит такси, там один только водитель.

– Мы тебя предупреждали. Кто из ментов прикрывает?

– Да я только хотел рассказать. На КПП дежурит наше прикрытие. Так, что вам в город не уйти, а из города по трассе вас догонят.

– Пусть попробуют.

Гималайский раскрывает перед продавцом дипломат. Он полностью упакован пачками сторублевок.

– Мы хотели у вас купить бриллианты. Но если вы по-другому работаете, то не обессудьте.

– Это все они, урки проклятые.

– Тащите его в дом. Не валите, мы слово держим.

– Ну, теперь всё. Нужно уходить, а то такое начнется… Бригада налётчиков на КПП то не вернулась.

К воротам мотеля подъезжает белая «копейка». Из машины выходит Гималайский, подходит к сторожевой будке, стучит в окно. Внутри в окне появляется заспанный охранник.

– Талончик на выезд.

Гималайский прислоняет к окну сторублевку.

– Ну, ты что, дед? Моей девушке плохо, срочно пришлось уехать. Можешь осмотреть машину. Мы подушки и простыни из домика не забрали.

– Я должен позвонить к администратору, спросить.

Гималайский достает еще одну сторублевку, прислоняет к стеклу две купюры.

– Выбирай. Или две сейчас, или ничего после звонка администратору.

Охранник мнется.

– Скажешь, что тебя заставили. Придумаешь там что-нибудь. Давай быстрей. Девушка беременная.

Охранник открывает дверь, выходит, берет у Гималайского деньги, подходит, вместе с Гималайским, к машине. На переднем сидении сидит, скрючившись, Мальвина, держится за живот. Охранник смотрит на заднее сидение. Там стоит спортивная сумка. Гималайский открывает багажник, охранник подходит, смотрит, подходит к воротам, открывает замок на воротах.

– Где ближайшая больница в городе знаете?

– Мы – в другую сторону.

Из ворот кемпинга выезжает белая «копейка». Подъезжает к такси, стоящей на стоянке возле ворот. Из такси выходят Миха и Акула. Миха наклоняется и стреляет из пистолета с глушителем по двум колёсам такси. Миха и Акула садятся в белую «копейку» Гималайского.

– Надеюсь, вы там водилу не замочили.

– Та не. Просто стукнули маленько, – Акула так шутит.

За всем этим из-за ворот наблюдает охранник. Машина Гималайского разворачивается и уезжает в противоположную от города сторону.

Ну что, половину дела сделали. А вот как теперь оторваться от уже начавшейся погони? Придорожная, запущенная гостиница. Возле гостиницы – небольшая асфальтированная площадка. На ней одиноко стоит оранжевая «шестерка». На стоянку заезжает белая «копейка», паркуется рядом с «шестеркой». Из машины выходят Акула и Миха. Открывается дверь «шестерки», из нее выбирается сторож неопределенного вида. Миха отдает сторожу ключ от машины.

– Если поторопишься и отгонишь машину к себе в деревню, то она и останется у тебя. Можешь пользоваться, только перекрась на всякий случай. Ну бывай.

Акула и Миха перекладывают вещи из багажника одной машины в другую, садятся в «шестерку» и отъезжают в противоположную от той с какой приехали сторону, то есть, опять в сторону города. По дороге оранжевая «шестерка» останавливается на трассе возле леса. Из леса выходят Гималайский и Мальвина, закутанная в плед.

– Наконец-то. А то я думала нас сейчас волки сожрут, – дрожит Мальвина.

– А что, здесь есть волки? – Искрене удивлен Акула.

– И медведи и тигры, Валера, – совершенно серьезно отвечает Мальвина.

– Ну это все же получше, чем мы с Акулой через заборы все время лазили, – смеется Миха.

Все садятся в оранжевую «шестерку». Машина стоит на месте с включенным двигателем. Время от времени по шоссе проезжают машины. Наконец, когда проносится белые «жигули», «шестерка» срывается с места и пристраивается за «жигулями». Обе машины едут по трассе, навстречу проносится милицейская машина с включенной мигалкой.

Обе машины проезжают мимо КПП, сбавив скорость. На трассе милиционер останавливает белую машину. Оранжевая следует дальше.

Светает. Оранжевая «шестерка» подъезжает к воротам частного дома. Из машины выходит Гималайский, стучит в калитку, что-то говорит через калитку. Быстро отворяются ворота, машина въезжает на подворье. Дьяк в трусах закрывает ворота.

Вот так погуляли наши герои, а сейчас вшестером сидят за столом. На столе: бутылки коньяка и водки, разнообразная закуска.

– И чего это вы без нас туда поперлись? – Не понимает Дьяк.

– Проверить всё нужно было. С вами бы не получилось, вас же все тут знают.

– Проверили?

Гималайский не обращает внимания на ироничный тон.

– В общем так, пацаны. В городе, кому только не лень, торгуют бриллиантами, как семечками. Причем, уголовники активно занимаются разбоями по этим самым бриллиантам. Так что я уверен, вся эта гопа под колпаком у КГБ.

– С какой это стати – КГБ? – Пожимает плечами Дьяк-старший.

– В Библиотеку нужно ходить. Интересоваться постановлениями партии и правительства.

Гималайский делает знак Мальвине. Та открывает записную книжку, которую держит в руках, читает:

– 21 сентября 1978 года, Совмин принял постановление № 786 "О частичном изменении Постановлений Совета Министров СССР от 11 июля 1957 г. № 820 и от 20 марта 1970 г. № 180". Документом многократно увеличивается размеры материальной ответственности лиц, виновных в хищении, недостаче и сверхнормативных потерях драгоценных металлов, драгоценных камней и других валютных ценностей. За хищения драгоценных камней в крупных размерах в составе организованной группы, нарушение правил о валютных операциях и спекуляцию валютными ценностями при отягчающих обстоятельствах, а организованная группа и есть отягощающие обстоятельства, теперь полагается… расстрел.

В комнате – гробовое молчание.

– Сколько человек, кроме вас, доит бриллиантовых воров? – Гима – Дяку.

– Пять.

– Семьи есть?

– Какие семьи? Это же те уголовники, что тебе Жердяй, после их освобождения, подгоняет. Но люди все надежные.

– Здесь будем сворачиваться. План таков, как всегда краток Гималайский.

Глава 2

Начали освобождаться и свои, и чужие. Первым освободился Валера Иванушка. Пришел с какой-то злой ухмылкой. Не встретился ни с Гимой, ни с Лысым, а принялся пьянствовать прямо у себя во дворе, вместе с тоже недавно освободившимися Коржом-средним и Мясником. Затем освободился и подтянулся к этой компании Мэтр. Прямо какой-то альянс вырисовывается. К Гиме и носа не суют. Он ждет. Знает: долго они так не протянут.

Организация Гималайского, практически, в подполье – особо нигде не светится.

Как-то на одной из посиделок в бане Гималайский услышал от Петрова:

– Сережа, пойдем – отходишь меня веником.

Вместе и побрели в парилку. Шифруются менты и друг от друга. Что за люди?

В парилке Петров сразу же заявил, что пока нужно цеха прикрывать. Начинается новая кампания по расхитителям социалистической собственности, и нужно переждать:

– Но ты же понимаешь, Иван, что тогда мы платить ничего не сможем. С Семеновичем это согласовано?

– Все согласовано. Переждем годик-два, потом опять начнем. Лучше без денег, но на свободе, чем с деньгами на зоне, даже красной.

Но поняли не все. Жадность. Если во-Львове начались эти барменские заморочки, то логично предположить, что со Львова они должны были и закончиться. Начали брать всех подряд. Не только барменов, но и директоров ресторанов, кафе и, собственно, баров, их заместителей. Там, где существовал общепит, брали технологов, их замов.

Звонок в дверь. Миха открывает, не смотря в глазок. В дверях стоят Шуберт и Поливанов со спортивными сумками в руках. Миха делает жест головой: Входите.

– Порюхались. По всему городу аресты. Еле смотались, – слышит Миха от Шуберта еще в коридоре.

Миха ничуть не удивлен, подходит к телефонному аппарату, набирает номер.

– Нужно срочно встретиться… Нет в баре нельзя… Так что ты несёшь…? Сейчас заеду кое с кем.

Втроем подъезжают на такси к дому Картины, где обосновался Гималайский, звонят от калитки. Из дому выходит Гималайский, открывает калитку. При виде этой троицы, смеется.

– Мы такие смешные? – Кривится Миха.

– Сейчас и вы будете смеяться. Проходите.

Вся компания вваливается в комнату. Стандартный набор мебели. Киевская очень приличная и удобная стенка. В стенке: японская аудио аппаратура, проигрыватель «Арктур». Стоят пластинки, много пластинок. Витрина заполнена хрусталем. По углам комнаты – большие колонки АС-35. Югослаский набор мягкой мебели: диван и два кресла, журнальный столик. Книжный шкаф под старину, заполненный книгами. На полу – большой цветастый ковер. Хрустальная люстра.

В комнате в креслах сидят Косяк и Ткалич. Рядом с креслом стоят две спортивные сумки

– Оба-На! – Восклицает с пафосом Шуберт.

Все смеются, обнимаются.

– На сколько я понимаю, всесоюзная облава. Краснопузые себе отмазку ищут. Берут жуликов рангом поменьше. Я вас предупреждал: закрывайтесь. Не послушались.

– Не успели. Жадность фраера сгубила. А Биру взяли, – несколько смущен Ткалич.

В это время Миха сдвигает журнальный столик на средину комнаты. Гималайский приносит из кухни кухонные табуреты. Из кухни выходит Таня Картина с подносом. На подносе: две тарелки с порезанным лимоном и горсткой маслин на одной и тарелка с порезанной ветчиной югославской и сыром.

– Так, пацаны, вы сидите, а я пошла, прилягу. Не очень хорошо себя чувствую.

Таня выходит из комнаты, а Гималайский достает из серванта две бутылки армянского коньяка, из стенки – бокалы-бочечки. Шуберт уже открыл бутылку, разливает.

– За успех этого безнадежного дела! – Смеется Миха.

Выпивают.

– А как там Котя, Витя, Купа?

– Витя, Котя и Купа сами разберутся. Я, почему-то, в этом уверен, – с кривой улыбкой хмыкает Гима.

– Мы тебя поняли, – Косяк.

А буквально на следующий день на остановке машин возле здания «Ремточмеханика» останавливается «шестерка». Из неё, с трудом, выбираются Миха, Косяк, Шуберт, Ткалич и Поливанов. Все же – здоровые бугаи. Переходят дорогу и через темный подземный тонель оказываются на пероне прямо возле вагона СВ. Такая вот, кстати, неплохая конспирация. Ей не раз пользовался Гималайский, когда было нужно незаметно покинуть Киев. Куда? В Москву, конечно. А где еще можно наглухо затеряться? Расположившись в двух купе, пацаны выходят покурить на перрон возле ограды. Очень быстро подходит Гималайский.

– Еле дозвонился. В Москве вас прямо на перроне встретит Ирисик. Будете жить у неё на даче в Одинцово. Мы разберемся, что к чему, замнем эти дела. Есть мысли, чем заняться хотите?

– Я собираюсь открыть студию, подпольную конечно, звуко-видеозаписи, – уверенно заявляет Поливанов.

– Хорошее дело. Поможем.

– Я, наверное, к вам в команду подамся, – мнется двухметровый Косяк.

– Тоже неплохо. Вот и будешь Поливана охранять.

– Я буду думать. Может какой бар и откроем, – совершенно уверен в своих силах Шуберт. – У меня новые мысли насчет мороженного.

– Поддерживаю, откроем, – Ткалич согласен с Шубертом.

– Пока ни с кем ни контачить, связь с внешним миром только через Ирисика. И никаких девок. Они – первые стукачки.

– А сама Ирисик? Что-то я её не помню, – тут же заинтересовывается бабник Косяк.

– Заставить я её не могу. Капусты у неё достаточно. Но с мужем она развелась, а вы все мужики видные, как на подбор, наверное, сможете её уговорить. Она – девка крепкая. Четверых выдержит. Жалко, конечно, что такая лафа накрылась.

– Если захотим сможем доказать, что пройдем опять этот путь. И хотя река жизни никогда не течет вспять, но мы её заставим, – уверен Миха, но Миха то всегда уверен.

– Ну, давайте… счасливо!

Позд тронулся, пацаны вскочили и понеслись… в новую жизнь.

А вот Гималайский послушался ментов, сделал выводы и теперь работает в «Интуристе», правда, пока только экспедитором по снабжению продтоварами.

Последнее время только и было слышно: Интурист, Интурист… Гималайский и сам интересовался этим «Интуристом». Слишком уж много вопросов у него возникло к этому очень солидному заведению. И очень много богатых людей крутится вокруг него, как мы посмотрим. А здесь и указания Петрова подоспели. Менты знают, что советуют и лучше прислушаться к их предостережениям. Решил Гима себе: будем внедряться снизу, и изучать… как тогда… с фарцовщиками.

Подбирался к системе «Интурист» долго. Вся проблема состояла в том, чтобы попасть туда самому, не используя совершенно никакие связи – лишнее внимание ни к чему. В этой стране не знаешь, кто на кого стучит.

Но все сложилось, как нельзя лучше, само собой. Звезды сложились, и парочка человек в снабжении проворовалась и срочно, от греха подальше, уволилась. В это время без работы остался одноклассник Гималайского – Гнедой, а его взяли и приняли.

Через некоторое время там очутился и Гима. На рядовой должности, да не очень. Через довольно короткий отрезок времени, ввиду своей природной сообразительности, наглости и благодаря кое-какому представлению о том, как устроено наше общество, Гималайский обосновался сразу на двух главных направлениях. Первое – колбаса. Здесь все просто. Четвертый холодильник его банда контролирует давно. Все завсклады – знакомые все лица. Дальше – дело техники, неучтенной колбасы валом.

Проблема в том, что твердокопченую и сырокопченую колбасу отпускают только нескольким организациям: гостинице «Жовтень» и гостинице «Киев», через которые этот товар попадает в буфеты и столовые ЦК, Совмина и Госплана; Главное Четвертое управление Минздрава – медицинские учреждения, где лечатся власть имущие; немного по мелочам городским начальникам, через буфет и столовую Киевского Горисполкома; немного в рестораны «Киевресторантреста»; остальное – в рестораны «Интуриста». У последних объемы самые большие. Иностранцы – это валюта, очень нужная стране. Поэтому Гиме туда и нужно. Второе направление – морские деликатесы, икра и красная рыба.

Сразу же меняется и круг общения. Так как Гималайский на дефицитных потоках, то теперь с ним на равных разговаривают буквально все завсклады интуристовских ресторанов – очень уважаемые в народе люди и реальные советские миллионеры.

Все экспедиторы владеют технологиями, как из определенного количества товара сделать его больше и на этом неплохо заработать. Это касается буквально всего: и мяса мороженного, и курятины, и икры, и рыбы мороженной и соленой, и сыра твердого, и масла, и кофе в зернах, и всех сыпучих продуктов в мешках, и всего, что в банках, и даже коньяка. Имеются и особые для этого приспособления. Теперь владеет этими технологиями и Гима. Очень интересно. Уже можно выпускать даже брошюру в качестве руководства к действию.

Сегодня Гималайского пригласил в баню бессменный Гунько. Для таких «посиделок» они облюбовали новое место – баню в «Пролиске». На Кременецкой, все-таки, простовато и на виду у всех. Там не спрячешься. А тут – красота. В обрамлении двух больших озер, образованных речкой Борщаговкой, уютно расположился кемпинг. Дубы в два-три обхвата, вековые корабельные сосны обросли растительностью попроще. На виду только современная трехэтажная гостиница. Остальные избушки-домишки кемпинга, валютный ресторан «Хата Карася», деревянная баня спрятались в глубине настоящего леса, облагороженного асфальтированными дорожками и площадками для автомобилей.

И все это – прямо за чертой города. Можно спокойно заехать через охраняемые ворота, оставить машину на площадке недалеко от бани и не беспокоиться, что ее могут угнать. Раньше собираться здесь не было никакой возможности: все было на прослушке у гэбистов. Но постепенно город оброс новыми гостинцами. Открылась суперсовременная, как для нашего Города, «Русь», новая большая «Братислава», и гэбисты перебрались туда. Там и номеров в разы больше, и все основные иностранцы там.

«Пролисок» же постепенно превратился в простой загородный кемпинг для обычных иностранцев, а стало быть, был отрезан от основного дефицитного снабжения. Всего десять процентов от получаемых «Интуристом» дефицитов. Что уж здесь делать гэбистам? Им же тоже нужно семьи кормить, начальников отоваривать лакомствами. И кемпинг от них опустел. Это устраивает и Гиму, и Гунько.

На совещание прибыли: подполковник Гунько – начальник райотдела, капитан Гордиенко – начальник УГРО района, майор Петров – зам начальника ОБХСС района, Хрусталев, имеющий какую-то непонятную должность нвверху, связанную с кадрами. Гиме среди этих ментов неуютно, но что поделаешь? Он – единственный «связной» с ними от своей организации и об этом никто не должен знать. Совершенно естественно, что продукты для «сходки» на Гималайском. Продукты? Зачем для похода в баню продукты? Затем, что это в америках и европах в бане моются, а у нас в стране – в бане решают вопросы.

Гималайский притащил ящик «Пильзеньнского Праздроя», естественно, охлажденного перед этим. Еще дома взял две среднего размера кеты, вымыл их в холодной воде, разделал и освободил от костей, порезал крупными кусками, завернул в фольгу. Порезал довольно тонко два кольца «Невской» колбасы. И хоть все вокруг восхищаются всякими салями, автор, кстати, тоже отдает предпочтение солоноватой на вкус «Невской», которую совершенно не портит крупное сало. Порезал, тоже тонко, и килограмм балыка «Дарницкого». И колбасу, и балык завернул в фольгу и все это богатство оставил в холодильнике на складе, который в двух шагах от бани.

И хоть все это изобилие – огромный для сегодняшнего времени дефицит, но ментов особо этим не удивишь. На территории района находится мясоперерабатывающий завод, на котором теперь работает Мартын таким же, как и Гима, экспедитором, и дефицит, когда нужно, попадает на ментовские столы. Так что к деликатесам они привычные.

Но Гималайский их удивил. Недавно «Интурист» в первый раз, уж и не вспомнить за сколько лет, получил крабов. Не консервы, а настоящих замороженных крабов с огромными клешнями. Никто из присутствующих их до этого дня даже не видел. Клешни Гималайский разломал на фаланги и бросил в крутой кипяток с добавкой соли, лаврушки, перца горошком, чеснока, выдавив перед этим в воду небольшой лимон. Как только вода опять закипела, он подождал не больше минуты, и крабы готовы. Теперь в фольгу – и быстрее в баню.

Захватил и четыре блока, продаваемых только за валюту «Dunhill». Они характеризуются свежим послевкусием, с нотками сладости и неразбавленным чистым и дорогим табачным запахом. Это и является главной отличительной особенностью по-настоящему качественного во всех отношениях продукта. Сигареты упакованы в бордовую красивую квадратную пачку с выгравированным на ней логотипом компании. Только одним своим видом они указывают на респектабельность своего обладателя.

За валюту-то – за валюту, но недавно руководство «Интуриста» большую партию развалютили. Для своих нужд.

Ну, дело немудрёное. Сначала завезли партию большую, чем нужно, а потом, с истечением сроков возможного хранения в явно неприспособленном для этого складе, оставшуюся партию и развалютили. Немного перепало и Гиме. Он их испольщует как взятку высшему составу чиновников всякого рода. Помогает моментально решать все вопросы.

Ментовская баня, конечно, отличалась от спортивной – возраст участников не тот, да и подготовка не та. Ограничились обычной парилкой с добавлением в воду кваса и легким хлестанием себя дубовыми вениками, березовые менты не признают. После парилки – щадящий душ. И только Гордиенко да Гималайский решились на обливание друг друга холодной водой. Тем более, что высокие районные начальники все время поглядывали на дверь, за которой находилась раздевалка и заветный холодильник.

Но вот конец экзекуциям. Старшие: Хрусталев, Гунько и Петров в фетровых шапках расселись вокруг импровизированного каменного стола, непонятно и для чего здесь находящегося. Гималайский с Гордиенко, как самые молодые, принялись накрывать на стол. Тарелки и столовые приборы Гима, конечно же, прихватил с собой из ресторана. Красную рыбу, сырокопчёную колбасу и балык менты встретили одобряющим гулом. Выставленные на стол бутылки пива в размере ящика вызвали одобряющую реплику Хрусталева, обращенную к Гунько: «Хорошие у тебя подчиненные, Николай Семенович». Можно подумать, Хрусталев не знает кто Гима такой. Все сделали вид, что ничего не поняли. Кто их, ментов, разберет, что у них на уме?

Но когда Гималайский сходил еще раз в раздевалку и с загадочным видом внес большое блюдо, накрытое фольгой, а потом, как заправский факир, сдернул ее, и на ясны ментовские очи предстали уже отваренные ярко-красные и густо посыпанные сочной зеленью огромные фаланги краба, баню огласил вопросительно-восклицательный возглас: «Уууухххх-ты! Да что это?»

Все-таки, не обошлось и без бутылки водки. «Ну, давайте по маленькой» – так сказали менты, и Гима понял, что одной бутылкой сегодня не обойдется. Выпили со словами: «Лехайм, бояре! Закусывать пора».

Закусили, приступили к разговору, обильно запивая разговор чешским пивом. Начался разговор с кадровых вопросов. Хрусталев внимательно посмотрел на Гималайского, но его успокоил Гунько:

– Говори, Палыч. Он все равно уже слишком много знает.

Гунько получает полковничьи погоны и уходит замом на город на генеральскую должность. На его место, естественно, перемещается Гордиенко, получив перед этим погоны майора. Петров занимает место начальника ОБХСС.

– Мужики, обстановка в стране напряженная. Нужно переждать хотя бы пару лет, пока устроятся те, кто сменил брежневских. Кто переждет – тот и выживет. За вами всеми я места зарезервировал по своей квоте. Николай Семенович, нужно сделать так, чтобы эти два года в районе был идеальный порядок. Что у тебя с порядком в районе? – Продолжил беседу Хрусталев.

– Да, вроде бы, все под контролем. Вот только добровольные помощники что-то сбавили обороты. Не вижу достаточной помощи от них, – ответил Гунько, выразительно посмотрев на Гималайского.

Что это он несет? Какие добровольные помощники? Когда это пацаны Гимы были помощниками ментов? Среди ментов нет кентов. Это они у Гималайского помощники! Гима немного опешил от такого поворота мыслей начальника милиции, но вида не подал, а вежливо ответил:

– Николай Семенович, ты же знаешь, что все помощники поустраивались на работу, а после работы сидят дома с семьями.

– Ух ты! Молодцы какие! А что ты скажешь про новую банду в районе?

– Какую банду?

– А ты не знаешь? Это про Иванушку твоего, – не выдержал Гордиенко. – Мне докладывают.

– Мужики, давайте отделим мух от котлет. Эта, как вы её называете, банда к нам никакого отношения не имеет. Иванушка после того, как освободился, ко мне даже не зашел ни разу.

– Ты хочешь сказать, что ничего о них не знаешь и можно их всех закрывать? – Услышал Гималайский от Гордиенко.

– Пётр Николаевич, я за них не отвечаю. Не знаю, что вам ваши люди доносят, но если есть за что, то закрывайте на здоровье. Они мне не подчиняются. Ни один из них мне не присягал.

– Ого! У вас уже присяга! – Воскликнул Гунько.

– Не придирайся к словам, Николай Семенович. Давайте лучше выпьем за здоровье нашей милиции, – Гима пытается съехать с темы.

– Мы на тебя рассчитывали, – услышал он от Гунько.

– Семеныч, мои люди тоже за ними смотрят. И если будет какой беспредел, грабежи, нарушение общественного порядка в людных местах, то мы этого, конечно, не допустим. Но мы же не можем знать все, что они тайком замышляют. Они держатся особняком.

– Кто из ваших за ними во дворе сморит? – Промолвил Гунько.

– Фляга и Толик Отверточник.

– Отверточник? Это тот, у кого дома игральный притон организован? – Произнес первую фразу за вечер Петров.

Ну, менты! Все знают. Стучат информаторы.

– А что он должен делать? Как к ним в доверие войти? – Попопытался выкрутиться Гималайский.

– Вы давайте заканчивайте с этим. Смотрите за ними как-нибудь иначе. Скоро начнется кампания по этим притонам. Не хватало еще, чтобы наш район прогремел на весь город. Знаешь, дела на гулькин нос, а раздуют как мега-преступление. Заканчивайте срочно, – продолжил Петров.

– Я все понял. Толика отправлю в командировку, оно само собой и рассосется. Фляга один пока справится. Тем более что пока, кроме пьянства, за ними ничего такого, – Гима был совершенно с Петровым согласен.

Как только начался этот разговор по существу, Хрусталев со словами «Ну, пойду, попарюсь» демонстративно покинул общий зал и вышел в парилку.

Ну, вот и все. Пока менты приложились ко второй бутылке, Гималайский наскоро высушил волосы феном, натянул спортивный костюм и дубленку, взял ключи от машин у всех и выскочил на мороз.

Он любил это состояние и такую погоду. После парилки кожа, как новая, в голове просветление – думаешь как-то легко и всегда только о хорошем. Белый снежок хрустит и скрипит под ногами, опьяняя дух и радуя глаз, искрится всеми цветами радуги, куда ни посмотри. А на лапах могучих елей причудливыми большими сугробами, сонный, лежит молча. Веселые желтенькие солнечные лучики еще мелькают между огромными деревьями. Ели, пока, темно-зеленые, мохнатые и доброжелательные, но через пару минут солнце зайдет, и станут загадочно-черными, непонятными, на небе разлетятся алмазными россыпями звезды, снег заискрится уже голубоватыми огнями и заиграет старинный орган ночного леса свою бесконечную фугу.

Гималайский не спешит: продовольственный склад находится с тыльной стороны гостиницы и ресторана, в двух шагах от бани. Его задача – разнести ментам пайки по машинам. В паек входят: ящик «Праздроя», бутылка ереванского «Ахтамара», бутылка настоящего итальянского «Амеретто ди Саронно» на вишневых косточках, банка черной икры на полкило, две банки красной икры по сто сорок граммов, пять банок лосося, три банки московского паштета, пятикилограммовая банка «Тихоокеанской сельди», тающей прямо на губах, банка югославской ветчины на килограмм-восемьсот, банка испанских маслин в один килограмм, две палки «Московской» сырокопченой колбасы, палка дарницкого балыка, Киевский торт, блок сигарет «Dunhill» и джинсы «Wrangler», произведенные одним из цехов Гималайского, неотличимые от настоящих.

Совещение прошло успешно. Пайки ментам понравились, и они с завидным постоянством принялись проводить такие совещания по поводу и без оного. Оно и хорошо. Теперь команда в курсе всех тем. А еще дедушка Ленин сказал делиться, и пацаны чтут заветы Ильича.

В «Интуристе» Гималайский, прямо-таки, сдружился с Беркой. Он выделяется даже среди богатых завскладов. Он и богаче всех, и умнее. У него и связи буквально везде в городе. Берка – единственный человек, который на равных разговаривает с директором гостиницы Сидоровым. Вокруг него вьется очень много настоящих советских миллионеров.

Сойдясь с Беркой, Гималайский уже вхож в круг директоров ресторанов. Это серьезные советские люди. Но что Гиме в них не нравится – почти все шпилевые. Надо бы держаться от них подальше. А вот карьера – это занимательно.

Решает, наконец, поступать в институт. В какой? В торговый, конечно! Гималайскому интересно поступить самому, без какой-либо протекции вообще. Просто интересно, как выиграть спортивное состязание.

Отходив дисциплинировано на подготовительные курсы, без проблем поступает. Есть еще порох в пороховницах! Гима совершенно счастлив. Добросовестно пишет курсовые, вечера проводит в читальном зале Национальной библиотеки. Учится.

После того, как Берка приметил Гималайского, тот может претендовать на роль кладовщика – это уже серьезно. Ну, а что? Хорошая советская карьера. Практически совершенно легальное обогащение и вход в торговую советскую элиту, которая набирает все больший вес в стране. А дальше – посмотрим. Здесь главное – не попасться раньше срока. Нужно иметь масло в голове. Берка имеет. Гималайский учится у него.

Периодически всех торгашей сажают, но долго они не сидят, а после освобождения находят опять себя в этой системе. Ну, разве что, в новом качестве. А какая разница? Но можно и не сидеть. Берка вот сидеть вообще не собирается. Почему? А дружба со спецслужбами, курирующими «Интурист», зачем?

Для начала эти службы сами выходят на Гималайского. Первого мая, когда все советские люди собираются за праздничным столом, чтобы, путем распития огромного количества спиртного, отметить Международный День Солидарности Трудящихся, он также точно за таким же столом. Ну, разве что дефицитных продуктов на столе поболее, чем у подавляющего числа наших граждан. Звонок на домашний телефон. Испуганный голос штатной стукачки отдела торговли, хотя она там такая и не одна, предлагает Гималайскому срочно приехать на работу. Зачем – упорно не говорит.

В народе еще сильна память о том, что означает срочный вызов на работу в праздничный день. Домашние все волнуются нешуточно – он в гостях у родственников Татьяны.

Гималайский взял такси и приехал в отдел. Направился в секретную и совершенно незаметную комнату: каждый день все хотят мимо нее по коридору, и даже никому в голову не приходит, что там за дверью. Вот умеют шифроваться – помещение, как невидимое.

Зашел, сел за стол. Совершенно незнакомый Гималайскому человек задает пару идиотских вопросов и… предлагает стучать на своих сослуживцев. Вот это да! Скучно. Гималайский вежливо отказывается. Это не то, что ему нужно от спецслужб, а спецслужбам от него. И потом – стучать… Низший сорт.

По выходным Гималайский с Картиной почти всегда – на Осокорках на даче у Берки, которую, кстати, сам Берке и подогнал. Алик Крыжановский уезжал – продавал. А на даче – круглосуточная пьянка. Но как-то всё в пределах приличия. Целый день какие-то люди приезжают, уезжают, накатывают, закусывают, идут спать на второй этаж, просыпаются, решают вопросы. Беркины дети и молодежь – на тарзанку, на озеро. И никогда нет пьяных. От слова «совсем».

Среди других постоянных постояльцев Гималайский выделил Бактембиева. Подполковник КГБ СССР, курирующий гостиницу «Русь», частенько выпивал и с Гималайским, но отношения далее не распространялись. Хоть банда и в подполье, но Гима не удивился бы, если Бактембиев, да и вся эта организация в принципе, прекрасно знает всю его подноготную. Видимо, все-таки, органы присматриваются к нему.

А более остальных Гималайский сошелся на коротке с Борей Сенбернаром – жителем той же самой, что и Гима, Борщаговки: еще одним птенцом гнезда Берки. Срослась шайка.

Глава 3

Таня Картина оказалась не дура и Гималайского стенаниями «давай уже поженимся» особо не донимала. Красавица она была видная. Одевалась хорошо, за собой смотрела. С ней было не стыдно показаться хоть где. Готовила хорошо. Пылинки она с него не сдувала, но когда Гима уставал на работе, то давала ему отдохнуть. В доме была приличная библиотека на тысячу томов. Телевизор Гима почти не смотрел, а вот читать любил.

Лев Толстой. Федор Достоевский. Иван Тургенев. Оноре де Бальзак. О Генри. Томас Вулф. Лион Фейхтвангер. Эрнест Хемингуэй. Эрих Мария Ремарк. Сергей Есенин. Эмили Дикинсон. Владимир Маяковский. Илья Ильф и Евгений Петров. Павло Загребельный. Владимир Высоцкий. Булат Окуджава. Все были на месте.

Уже Гиму частенько можно застать в кресле-качалке в саду под вишней с сигарой и любимой книгой в руке. На столике пред качалкой всегда бутылка армянского коньяка. А вдруг кто загляне на огонек? А к нему уже заезжают всякие директора.

С Татьяной Гима всегда мог выговориться, что очень немаловажно, и Картина всегда его понимала. Даже сексом не донимала. Когда и как Гима захочет, так и воспроизводила. И Гималайский потихоньку привык к домашнему уюту и как-то незаметно созрела мысль, что на такой девахе нужно жениться. Пошел и расписался с Картиной.

Сегодня они утречком выходят из дома. Картина было заикнулась, что немешало бы облагородить участок вокруг дома, да Гима удержал её от этого опрометчивого шага. Теперь не жалеет.

Утро – прямо загляденье. Первые движения лёгкого ветерка в ветвях деревьев и кустарников, шелест листьев, лёгкое касание лица сказочным солнечным лучиком. Гима с Таней стоят и любуются свежестью летнего утра, замечая росу на траве-серебристой. Вот первые лучи солнца пробиваются сквозь густую листву деревьев и касаются травы, создавая волшебное световое представление. Воздух наполняется свежестью и ароматами цветущих цветов и деревьев.

Тишина уступает место пению птиц. Вы слыхали, как поют дрозды? Вот и Гималайский раньше их в упор не видел и не слышал. А сегодня целый оркестр этих черненьких птичек подлетел. Они расстелись на большом соседском тополе и затянули свои певческие переговоры. Нежно, не так, как соловей, исполняя какие-то только им известные словеса. Гималайский – любитель рок–музыки, но прямо обалдел от такой гармонии, от полного единения с природой.

Погрузившись в сказочную атмосферу, нужно расслабиться и получить удовольствие от бесконечной красоты природы.

Так бы и стоял, и любовался прекрасным зрелищем. Прекрасно начал свой день с чувством внутреннего спокойствия и радости.

Подбегает овчарка. Гималайский чешет собаку за ухом. Во дворе стоит «волга». Гималайский открывает дверь водителя.

– Нет, нет. Моя машина. Я и поведу, смеется Таня.

– Танька. Кончай эти свои мелкобуржуазные замашки. Мой дом, моя машина…

– Это когда было? Теперь, после того, как мы поженились, дом и твой тоже. А машину ты мне подарил, дорогой. Так что, не наезжай.

– Вот и чудесно. А я пока покемарю сзади. И вот что, давай так развлекаться только по выходным.

– Алё, гараж! Одну ночку поработал как следует и силёнки закончились, спортсмен?

Картина садится за руль. Гималайский не отвечает, идет открывать ворота. Открыв, плюхается на заднее сидение. Гималайский кричит из машины соседке.

– Тимофеевна, закройте ворота.

«Волга» сразу же набирает скорость. Немного сзади, через несколько домов, у дороги припаркованы два автомобиля «жигули». Одна машина тут же срывается с места.

Таня Картина резко прибавляет скорость и кричит, посмотрев в зеркало заднего вида, а потом – и в боковое. Там видно, как «жигули» догоняют «волгу», из бокового окна высунулся мужик в черной рабочей робе, в черной вязаной шапочке, натянутой до самой шеи, с прорезями для глаз и черных перчатках, с автоматом (немецким) в руках. Водитель – в такой же одежде. Высунувшийся, очертаниями похож на Нисана.

– Ах ты, сука! Серый, лежи!!!

Гималайский вскакивает. В это время «жигули» почти догоняют «волгу». Картина чуть притормаживает и резко бросает машину влево, боком тараня «жигули», из которых гремит очередь, но уже вверх, так как «жигули» скатываются в озеро-болото, расположенное внизу – левее дороги. Во время тарана Гималайского бросает на боковое стекло, и он разбивает голову в кровь. «Волга» остается на ходу, но тут из кустов прямо перед машиной выскакивают два человека, очертаниями похожие на братьев Карамазов, в черных рабочих робах, в черных вязаных шапочках, натянутых до самой шеи, с прорезями для глаз и черных перчатках и стреляют по «волге».

Лобовое стекло разлетается. Картина заваливается к двери. Гималайский падает между передними сидениями, одной рукой давит на газ, другой держит руль так, как он был ранее. Он не видит дороги, кровь заливает лицо. «Волга» сбавляет газ, но все равно продолжает движение. Нападающие дают очереди по машине, разлетается заднее стекло, лопаются покрышки. Машина ползет на ободах, но едет.

– Догоним! Нужно добить! – Кричит один из нападающих.

– Ты что, дурак? Они же к ментовской общаге на перекрестке тянут. Там же спецназ только живет. Они нас голыми руками сейчас возьмут. Еще наших нужно забрать. Сматываемся! – В ответ кричит второй.

В этот же день в Киев прилетели Володя Питерский, Олег Задумчивый и оба Дьяка.

После того, как порюхались некоторые бармены, наши на сходняки перебрались на Потапова. Бар на это время, естественно, закрывали. В одном из углов за столом на приставленных стульях расположились Акула, Мартын, Миха, Мальвина, Мельник, Володя Питерский и, почему-то, Шева.

– Нам в городе не по барабану, как у вас пойдут дела. Выживут ли Гималайский с Лысым я не знаю, но нам нужен в городе порядок, так что выбирайте пока, хотя бы одного, нового. Но я поддерживаю контакты только с Гималайским и Мельником, – начинает незамысловато наезжать Шева.

– Простите, уважаемый. Мы не знаем ваших полномочий в нашей организации, – слышит он в ответ от Володи Питерского.

К Питерскому наклоняется Мальвина и что-то говорит ему на ухо.

– Ну, в городе – это понятно, а здесь мы сами посовещаемся, – спокойно парирует Питерский.

– Без проблем. Я только обозначил нашу городскую позицию.

Шева встает, идет за стойку бара и вместе с барменом скрывается за дверью подсобки. Бармен возвращается из подсобки вместе с Задумчивым. Витя остается у стойки. Задумчивый проходит к столу, присаживается на свободный стул.

– Таньку замочили сразу же. С Гимой все в порядке: голова разбита, сотрясение мозга и нос, в очередной раз, сломан. Сегодня врачи – ни в какую. Завтра-послезавтра он из больницы смоется. Братья Дьяки его охраняют.

– Мы с Михой сегодня их сменим, – волнуется Акула.

– Нет. Мы просто армейские друзья. Узнали о несчастье и приехали помочь. Вроде бы, и не при делах. А если вы, то опять начнутся вопросы-расспросы. Лучше проверьте еще раз каждый себе алиби, – категоричен Володя.

– Мы с Питерским сменим, – поддакивает Задумчивый.

– Пока нет Гималайского, я принимаю руководство на себя. Все меня знают? – Встает Володя Питерский.

– Я понятия не имею кто ты такой. Отчего это вдруг я тебе подчиняться должен? – Недоволен Мельник.

– Не должен, а придется – не оспаривает решение Питерского Мартын. А рулить всей командой тебе еще рано.

– А я что? Шева попросил завести его к нам на сходняк. Шева имеет право. Что за наезд? – Мельник притворно удивляется.

– Наезда нет. А Питерский – приближенный к Гималайскому человек. Кто за?

Все поднимают руку. Мельник, немного подумав, тоже.

Через неделю после этих слосчастных событий Гималайский сидит на кухне. Голова перевязана через нос. На столе стоит пустая бутылка из-под водки, стакан с водкой, трехлитровая банка с консервированными помидорами, тарелка с солеными огурцами. Гималайский отпивает водку из стакана, ставит стакан на стол, кривясь берет руками соленый огурец, заедает. Огурец разбрызгивается Гималайскому на спортивный костюм. Открывается дверь, входит Мальвина с Лисой. Гималайский бессмысленно смотрит на них.

– Таак значит ты руководишь коллективом.

Мальвина подходит к телефонному аппарату, набирает номер.

– Вы что здесь, обалдели?! Почему у Гималайского нет охраны и дверь нараспашку? Я тебе дам отправил! Глаз на жопу натяну! Чтобы через минуту здесь все были!

Поворачивается к Лисе.

– Приберись здесь. Остаешься за старшую, я предупрежу охрану. И чтобы через день был, как огурчик. Водки не давать. Ну, пусть завтра только опохмелится.

– А если…, – слышит Мальвина от Лисы, но перебивает её:

– А если…, то затрахивай его. Работай всеми частями тела, чтобы о водке даже не помышлял. Ну, не мне тебя учить, ты же мастерица у нас. Помоги.

Обе берут Гималайского под руки и тащят из кухни.

– Вы кто? – Гималайский частично приходит в себя.

– Твои спасительницы. Это Ира. Она будет здесь жить. Пока. Ну давай, давай в люлю.

И обращаясь с Лисе:

– Когда очнется, скажешь ему, что я вызываю из Финляндии Алёну. Будет вместо Тани Картины рулить.

Еще через неделю Гималайский полностью восстановился. Только внешне, конечно.

Глава 4

Калина Никифорова, она же – Нина, стоит посреди большего двора. Почему «Нина» не знает никто, даже она. Нина уже не красавица, а довольно-таки грузная женщина, но похоже, это её уже мало волнует. Открываются ворота, и во двор въезжает грузовой автомобиль «Колхида». Из машины выскакивает деловой армянин.

– Давай к сараю, где и в прошлый раз.

– На этот раз кожа точно высшего сорта.

– Да ты и в прошлый раз говорил то же самое.

– Я очень извиняюсь, уважаемая Калина Михайловна, за прошлый раз, но это не наша вина. Вы же знаете какая длинная цепочка поставок.

Нина и деловой армянин сидят за столом пьют чай.

– В знак примирения привез вам одно чрезвычайно выгодное предложение.

– Говори, посмотрим прощу ли я тебя.

Деловой армянин оглядывается по сторонам.

Не так давно в Паншерском ущелье частные старатели обнаружили залежи изумрудов. Алмазы нашли еще раньше. Война войной, а бизнес – бизнесом. Ахмад Шах взял под контроль всех одиночных добытчиков изумрудов, работающих на свой страх и риск.

Взять-то он взял, но что с ними делать? Налаживать связи некогда, нужно было воевать. Ахмад Шах поручил изумрудное дело своему шурину, тот вышел на иранцев, те вышли на наших армян, а в Ереване заправляла делами Каля, она же Нина – та сама Калина Михайловна, подруга нашей Галы. Круг замкнулся. Так цепочка довольно сложных событий привела сначала Калю, а потом и Галю к Ахмад Шаху.

Деловой армянин достает из внутреннего кармана бархатный мешочек и передает его Нине. Та высыпает на белоснежную скатерть алмазы, изумруды и гранаты, нежно перебирает их, двигая пальцем.

– Но есть одно «но». Камни – необработанные.

– Ладно, если сойдемся в цене… нужно оборудование для огранки. А это огромные затраты. Даже не знаю…

– Сойдемся.

А отчего не сойтись? Нина прекрасно знает кто их обработает. Мальвина и Нина сидят в кабинете. Нина встает.

– Ну все, Галка. Оборудование мне понравилось, будем работать. Напрягай своего Гималайского и оформляйся. Кого оставишь вместо себя?

– Акула – силовое прикрытие. Ты будешь контролировать дело. От меня замом к тебе Лука поедет. Лялька в Киеве с девками сама справится. А то и рядом с ними крутится и без дела. Но, Нина, одно условие: шпионить ни в каком, даже завуалированном виде, никто на него не будет.

Нина останавливается, кивает головой.

– Это понятно… Ну, Гала, я понимаю. А почему Мальвина?

Мальвина смеется.

– Гималайский в детстве успокоил: «Не сцы, Мальвина, с нами Буратино». Так и прилипло.

Нина смеется.

– Ох уж, этот мне Гималайский.

– Давай-ка ты мне подгони встречу с ним. Чувствую, скоро нужна будет ваша помощь.

Через три дня Мальвина опять заявилась к Гималайскому.

Расположились на кухне. Гималайский начал готовить свой фирменный чай. У них у всех так: Мартына нельзя было никакими силами оторвать от шашлыка, когда дело доходит до его поджарки, батю Гималайского – от приготовления ухи на рыбалке, дочь тети Тамары – Элку – от стряпания польского куриного супа с клёцками для гостей, как только они появлялись в доме. Гималайского, хоть танком стреляй, нельзя оторвать от заваривания свежего чая.

Дело нехитрое. Он достал заварной фаянсовый чайник из кобальтового опаковского сервиза. Сервиз, изготовленный еще в XIX веке на киевском Межигорском заводе, был предназначен только для дорогих гостей. Чайник был изрядно окучен кипятком. Затем позолоченной ложкой, предназначенной специально для заварки, Гималайский быстро засыпал десять ложек цейлонского чая из жестяной коробки, расписанной сценами индийского быта, и тут же в чайник залил крутой кипяток, заполнивший ровно две трети внутреннего пространства.

Затем заварной чайник был завернул в льняную фландрийскую салфетку. Выдержав ровно шесть минут, Гималайский быстро развернул салфетку и долил снова вскипевшую воду. Недолив кипятка ровно на палец, закрыл чайник крышкой и оставил завариваться на двадцать минут. За это время разложил свои любимые кексы с изюмом по тридцать две копейки на среднее блюдо из того же, что и чайник, сервиза. На блюдо побольше прежнего вывалил свои любимые конфеты «Белочка», «Мишка на Севере» и «Лещина».

Ровно через двадцать минут заварка была готова. Гималайский приготовил, собственно, чай, разбавив заварку кипятком и предложив Мальвине сахар насыпать по вкусу. Только после всех этих приготовлений вопросительно взглянул на гостью.

Все время этих манипуляций с чаем, Гала смотрела на Гималайского, как на сумасшедшего, и только когда он налил ей вкуснейший чай, без всякого перехода безапелляционно заявила:

– Я уезжаю на войну в Афганистан и если ты хочешь мне помочь, то свяжи меня с теми людьми, которые занимались трудоустройством в Афгане Куди, Сухого и Филина.

Гималайский поперхнулся кексом. Всего посиневшего, Мальвина еле отхлопала его по спине. Вроде отошел, но у Гимы пропал дар речи. Он выпил две чашки чая, пока кое-как овладел собой, но все равно – далеко не полностью.

Мальвина все это время молчала и спокойно поедала его любимые конфеты, запивая все это дело чаем. Похоже, что она была в полном согласии с собой.

После второй чашки, Гима уже совершенно серьезно заявил:

– Ты что не понимаешь, что это не наша война? Какой интернациональный долг? Перед кем? Воевать на чужой земле, за кого? Мы что, оккупанты какие-то? Они на нас не нападали.

– Да ладно тебе. Я ведь не сумасшедшая слушать все эти бредни комсюковские. Брилики смоленские к концу подходят, а Нина новое дело предлагает.

– Хорошо, Гала. Но только после того, как тебя внимательно осмотрит Гольдсмит. Две попытки суицида – это, знаешь ли, слишком.

К тому времени Лев Михайлович стал штатным психиатром банды.

Мальвина улыбнулась своей очаровательной улыбкой… согласилась и тут же засобиралась домой.

И хотя они расстались очень дружелюбно, даже мило, Гималайский менять своих планов не собирался. На следующий день Лев Михайлович долго беседовал с Мальвиной без присутствия Гималайского. Гима сидел на кухне и читал «Село Степанчиково и его обитатели». Хорошо, что он заранее прихватил с собой том сочинений его любимого писателя: от смеха он не мог сосредоточиться на своих мыслях, а следовательно – они не могли погрузиться в хаос.

Наверное, первый раз за много лет он не понимал, что происходит.

Еще утром он заехал к сестре и рассказал ей о вчерашнем разговоре с Галой. Марина совершенно не удивилась, а только и сказала:

– А что такого? Пусть едет, повоюет. Ей это пойдет на пользу.

Чего-то эти бабы такое знают, что ему не понять. Часа через полтора Лев Михайлович закончил свой осмотр и зашел на кухню.

– Что читаем?

Гималайский протянул Гольдсмиту книгу.

– Достоевский. Хочу заметить вам, молодой человек, что, если вы читаете «Село Степанчиково» с таким неподдельным интересом – вы на верном пути.

Гималайский весело хмыкает и кивает.

– Что же касается пациентки, то спешу вас обрадовать. И она совершенно здорова. У меня все. Я пошел. Машина во дворе?

– Да. Акула вас отвезет.

Гольдсмит вышел из квартиры. На кухню тут же впорхнула Мальвина.

– Ну как мое здоровье?

– Смотри, юмористка какая. Но может, все-таки, без прямого нахождения в Афгане обойдемся? Или, может, это все из-за него? Мне все это напоминает, как ты в детстве из-за Лысого под воду ушла.

– Теперь я его ненавижу.

– Я сегодня же созвонюсь с Викой. Она нагнет батю. Тот позвонит в Москву Шкафу. Он подыщет тебе хорошую должность возле наших. Будь готова на днях ехать в Москву.

– Кто такой Шкаф?

– Главный по воякам, – Гималайский замолкает на время. – Но я бы всего этого не советовал тебе делать.

– Я – фаталистка.

– Твоя жизнь…

Через два месяца напряженных переговоров Гимы с Тирасполем, они с Галой слетали в Москву и были представлены Шкафову. Николай Иванович связался с управлением кадров 40-й армии. Сразу же после их поездки Мальвина отбыла товароведом на базу в Пули-Хумри. К тому времени она окончила Торговый институт, куда поступила по просьбе Гималайского.

Уехала на Кубу проститутка Мышка. Несмотря на свой маленький рост, эта девица оказалась самой деятельной. В свое время кубинский студент киевского медицинского института Десидерио Ариас де Саес получил от нашей команды громадную, как для него, сумму в тысячу долларов США, расписался с Мышкой и отбыл с ней в Гавану.

Мышка сама захотела, а мы своих не бросаем – помогли. На Кубе Мышка не задержалась, и, не успев получить документы, познакомилась с неким боливийцем Хавьером Санчесом и ускользнула с острова Свободы в Пуэрто Суарес. Для этого использовала уже свои тысячу долларов, которыми мы снабдили её в дорогу.

В Латинской Америке работать по специальности Маше Гальпериной, так на самом деле назвали Мышку при рождении, не понравилось. Слишком темпераментные латинцы, и поэтому – увеличенная нагрузка, сами знаете на что. И очень большая конкуренция. Поэтому каждого клиента, которых Мышка уже ненавидела, приходилось выгрызать у конкуренток зубами. Хотя, сама отрасль в Южной Америка процветающая. А вот заняться контрабандой аметистов – это, что нужно.

Глава 5

После всех этих непонятных событий Гималайский не может найти себе покой. Как же так? Как это он проворонил все эти заговоры? И хотя все относят смерть Калины и Картины на счет действий конкурентов, на Князя, на козни прямо из зоны, скоро освобождавшегося Полоза, но он в этом не уверен. Кажется Гималайскому, что уж очень тесно стало его людям в одном Городе. То, как погибли Калина и Картина, наводит на грустные мысли. Это кто-то из своих! Гордиенко намекал Гиме и дал возможность самомму разобраться. Пора всех разводить по разным квартирам. В коммунальной всем вместе уже не ужиться.

Так и есть. После гибели Картины, Гималайский стал шифроваться. То живет с Лисой в своем доме, то в доме Светки, а иногда – без Лисы в своей однокомнатной квартире на Борщаговке. И как-то вечерком к нему явился-таки Иванушка с какими-то смешными претензиями. Под Явором он ходить не собирается. В парке за домом его ждут новые соратники и, что характерно, все недавно освободившиеся. Уже и Кармэн, Гриня, Мочалка, Дракон, Дэнык с ними – все, как один, отморозки. Всю эту гопу он представил, как свою новую команду. Мало того, работать они тоже не собираются.

– Отдайте мне мои деньги. Нам с пацанами нужно погулять. Мы за вас всех срок мотали. Теперь имеем право.

И хотя право здесь устанавливает Гималайский, но спорить с Валерой он не стал. Понимает, что Иванушке, да и всем остальным, на зоне пришлось не сладко. Но знали, на что подписывались. Тем более, что уж как им сиделось, наверное, не сиделось никому – грев был постоянный.

Гималайский объяснил Валере, что никто ему все его деньги не отдаст. Сумма, кстати, набежала немаленькая: четыреста тысяч. Деньги все есть, и все работают. Гима даст ему двадцать тысяч: пусть Иванушка едет куда хочет и загуливает по полной. Но через месяц должен быть на месте, как штык. Тогда вместе и решат, что будут делать дальше. Встречаются завтра в баре на Потапова, ровно в семь, и Гима отдаст ему деньги. Дома денег у него нет.

Иванушка не понял, начал на повышенных тонах требовать деньги, постоянно посматривая в окно – беседа проходила в кухне за плотно закрытыми дверями. Гима тоже выглянул в окно и обомлел: прямо под его окнами собралась вся новая иванушкина банда в полном составе! Вон оно что! Это же чистый наезд, и эти отморозки здесь для его устрашения!

– Валера, ты что, с ума сошел? Про меня же никто не должен ничего знать! – В изумлении выпалил Гима.

И что же он слышит в ответ?

– Да что там знать? Пацаны и без меня все знают.

– Что знают, Валера? – С недоброй улыбкой поинтересовался Гималайский.

Он помнит прекрасно как происходил «разбор полетов» Калины и Нисана. Их свои чуть не завалили. Свои же. Ему стало за Валеру страшно. Ведь, если завтра кто-то узнает про этот случай, то Иванушка, несмотря на свои заслуги, будет поставлен на ножи. Это без вариантов. В банде дисциплина железная: все порядки знают и, главное, все сами прекрасно понимают, что иначе нельзя. Тем более, что после того, как поперла такая капуста, никто не желает опять очутиться нищим. А здесь Иванушка со своим разгильдяйством. Что с ним стало? Как подменили человека! Но и не говорить пацанам об этом нельзя. Гималайский уже видит, что с Иванушкой что-то не то. Спалит! Всех спалит!

– Валера! Я же тебе говорю, что у меня здесь денег нет. За ними нужно ехать. Давай на завтра.

– Ну, так едь, – слышит он идиотский ответ.

– Хорошо. Ждите меня в баре. Я через час буду. Уходи прямо сейчас. Надеюсь, ты понимаешь, что про меня действительно никто ничего не должен знать? Что ты своей гопе сказал? – Гима все еще пытается разрулить ситуацию в пользу Иванушки.

Осталась самая малая надежда, что тот вернулся из зоны не полным идиотом.

– Сказал, что ты мне должен, – отвечает Иванушка, все время поправляя свой носок.

И Гималайский прекрасно помнит, что в носке у него всегда скальпель. Острый скальпель.

– Иди. Через час буду.

Гима Иванушке уже не верит. Валера ушел, кривя рожу и все время повторяя, что он не даром сидел. Гималайский сразу же вышел вслед за ним, перед этим позвонив Акуле.

А дальше события развивались, как в кино. На улице – возле бара останавливаются такси. Из них выскакивают Ерёма и Пашека подходят к бару, стучат в дверь, им открывают, они быстро проходят в бар. К бару подходят десять человек во главе с Иванушкой. Пытаются войти в бар. Бар закрыт. Уголовники стучат в дверь. Слышны их крики:

– Открывайте, волки позорные! Открывай, сейчас разнесем всю эту хавыру! Открывай, не то выломишься из этой рыгаловки!

– Мест нет, – в ответ голос Пашеки.

Иванушка стучит в дверь.

– Открывайте! У меня тут встреча с Гималайским!

Двери открываются. В дверях стоят Ерёма и Пашека.

– Заходи, проверь. Но, кажется, его в баре нет.

Иванушка входит, остальные начинают ломиться за ним. Пашека и еще несколько спортсменов выталкивают их из бара. Начинается драка уголовников со спортсменами. Уголовники достают ножи, спортсмены – нунчаки. Иванушка пытается выскочить из бара, но двери закрыты. Через витрину лежащим на земле уголовникам видно, как Ерёма уговаривает Иванушку, затем Иванушка достает скальпель из носка, Ерёма выбивает скальпель и от одного его удара Иванушка – в отключке.

К входу подъезжает «шестерка». Из нее выходят Гималайский и Акула, останавливаются перед лежащими на земле избитыми уголовниками.

– Уберите это, – Акула – спортсменам.

Спортсмены пинками прогоняют уголовников от входа в бар. Открывается дверь, Ерёма крепко держит за предплечье избитого Иванушку.

– Я же просил, Валеру не трогать.

– Я уговаривал, но он вытащил скальпель.

– Понятно. Валера, иди за мной, – слышит Иванушка от Гималайского.

Гималайский и Акула проходят в бар. Иванушка идти не хочет, его толкают в спину, Ерёма и, зашедший в бар, Пашека. Гималайский с Акулой присаживаются на высоких стульях возле барной стойки. Иванушке нет места, он стоит. Гималайский без слов разворачивает обычный целлофановый пакет и кладет на стойку бара, между собой и Акулой, две пачки сторублевок. Гималайский и Акула, не говоря ни слова, встают и выходят из бара.

Иванушка представлял теперь фигуру комическую: левый глаз начал заплывать, фингал под глазом краснеть и проявляться. Возьми деньги да шуруй домой, а завтра – на поезд и в Сочи. Нет же! Валера спрятал одну пачку в карман пиджака, а на второй демонстративно разорвал упаковку, кинул бармену сотку и заказал сто коньяку. Витя-бармен таких ситуаций видел немало – работа такая. Тем более, он хорошо знал Иванушку. Витя предложил не пить здесь, а выйти через черный ход. Ему уже успели рассказать, как были биты Иванушкины кореша.

Иванушка Витю не послушал. Он выпил залпом свой коньяк и пошел к выходу через центральный вход. Валера не замечал, но Гима попросил двоих бойцов незаметно сопроводить этого скандалиста домой. Половина бара видели, какие громадные деньги у пьяненого Валеры в кармане. Сопровождать далеко не пришлось. В парке Иванушку ждали все его друзья, если, конечно, их так можно назвать. Гималайский это предвидел и сказал пацанам, что если Иванушка повстречается со своими, то бросать его и уходить. Пусть его друзья его и охраняют.

Поняв, что ни в один бар их не пустят, вся ватага поплелась на известный всем поселок Победа. Там закупили самогонки. Все сидят на двух лавочках вокруг стола на подворье в частном секторе. На столе – трехлитровая банка самогона и два граненных стакана. Иванушка по очереди наливает самогонку в стаканы, и все по кругу пьют самогонку, кривятся, отламывают по куску от паляницы украинского хлеба, лежащей на столе, сначала занюхивают, а потом заедают этим куском хлеба.

– Сегодня еще пойдем Клавку жарить, – обращается Лёня Корж к брату.

– Э! Ты что, чувак? Клавка моя на сегодня! – Кричит полоумный Дэнык.

– Та пошел ты, малой! – Cмеется Антоха Корж.

Дэнык через стол пытается схватить Коржа, но тот отбивает его руки. Оба вскакивают из-за стола. Дэнык сразу же достает нож. Вскакивает второй брат Корж, хватает палку, лежащую рядом, бьет Дэныка по руке, выбивает нож, вдвоем начинают Дэныка бить. Из-за стола вскакивает Дракон, подключается к драке на стороне Дэныка. Вскакивают Мэтр – на стороне Коржей. Кармэн – на стороне Дэныка. Иванушка сбрасывает пиджак и бросается в драку. Мясник встает, шатаясь, приближается к дерущимся, но они прекращают драться так же быстро, как начали. Кармэн с Драконом берут под руки избитого Дэныка и ведут в дом. Коржи уходят, шатаясь, куда-то. Иванушка, Мясник и Мэтр садятся за стол и выпивают самогонку из своих стаканов. Иванушка отключается. Мэтр и Мясник берут его под руки, вытаскивают из-за стола и тащат из подворья.

Наутро Иванушка, проснувшись после вчерашнего перепоя, встал, держась за голову. На кухне напился воды прямо из-под крана и побрел к своим ныне любимым пивным автоматам. Там он застал только Мясника, пьющего пиво из кружки.

– Где все? – Не понимает Валера.

– Коржи с утра бомбанули какого-то фраера, забрали «дипломат», а там был фотоаппарат «Практика» за 400 рублей. Их только что приняли здесь же, – зато всё понимает Мясник. – Это пятерик каждому, – подводит итог Мясник.

– Где мой пиджак? – Интересуется Валера.

– А я знаю? А что в лепехе, что-то ценное было?

– Вся капуста. Пошли на поселок. Может, он там еще валяется.

Но тут к автоматам подходят Кармэн с Драконом.

– Здорово, пацаны. Из-за чего драка вчера была? – Смеется потрепанный Дракон

Иванушка пожимает плечами.

– Дэнык, как всегда, за нож схватился, вы подписались и пошло-поехало. Мы на поселок сейчас. Вы с нами?

– Да мы только оттуда. Проснулись под столом. Дэнык в доме отсыпается.

– А пиджак мой там?

– Никакого пиджака нигде нет. Я еще хотел утром чем-то укрыться, но ничего под рукой не было, – мотает головой Кармэн.

– Мы же только что сидели за столом, похмелялись остатками самжэнэ. Лепехи там точно нет, – подтверждает Дракон.

– А Гриня? Мочалка?

– А вот Гриню и Мочалку с тех пор, как началась драка, я больше не видел, – машет головой Мясник.

Так вот очень быстро, а главное бесславно, развалилась Иванушкина команда. Ни в какие Сочи Иванушка не поехал. Продолжил свое пьянство. С самого утра Валера просыпался и сразу же – к пивным автоматам, где собирается ватага оставшихся на свободе бывших зэков, просто пьяниц и вообще очень ненадежных людей. После опохмела все разбредаются отсыпаться. Просыпается перед тем, как мать возвращается с работы. Валера уходит из дому опять к тем же автоматам.

Где вся эта кодла болтается вечерами, никому неизвестно. Видимо, где-нибудь подворовывают, с кем-нибудь дерутся, общаются со своими шмарами и рассказывают им и друг другу о нелегкой жизни в лагере. Ближе к ночи Валеру можно всегда найти за столиком возле дома, на котором днем пенсионеры играют в домино. Там же и Мясник, никогда не отличавшийся большим умом.

Гималайского все это очень озадачивает. Недовольны и все пацаны. Не один же Валера сидел, в самом деле! Почему такое неадекватное поведение после освобождения, никто не понимает. Гима несколько раз подсылал Котю – самого близкого к Иванушке человека, – чтобы он попытался образумить нашего бывшего товарища. Котя женат, несет ответственность перед семьей и понимает, что нужно держаться за банду, как утопающему за соломинку. Он и держится, и бодяжит у себя в баре коктейли. У Коти задача – образумить Иванушку и Мясника рассказами о будущей прекрасной жизни. Да пусть рассказывает, о чем хочет, лишь бы люди бросили это бессмысленное пьянство и взялись за ум! Все без толку.

Наконец Валера получил свой год. Гима даже ни у кого не спрашивал, за что. А видя, что он по этому поводу молчит, как партизан, знающие его люди понимали, что он нешуточно переживает из-за всего этого безобразия. Но он молчит – молчат и все, знают, что только когда он переварит это в себе, тогда и можно лезть с советами-расспросами. Так как Иванушка не появился у Гимы через месяц после последнего с ним разговора и не появился вообще, то и никаких обязательств у банды, на этот раз, перед ним нет. Пусть посидит теперь без грева.

Глава 6

Мельник совершенно уверен, что его незаслуженно обходят в банде. Каждый день он все угрюмей и угрюмей. Центральный пляж – пляжем, но он то стоит большего. Ему уже давно пора долю в деле иметь. Сегодня немногочисленные посетители расходятся, Мельник сидит за столом в углу. Котя закрывает дверь и подсаживается к Мельнику.

– Пацаны говорят ты на место Гимы метил?

– Да пошли они все!

– Когда Гима меня сюда сватал Куде на помощь, как опытного кадра, золотые горы обещал. А они как-то здесь не вырисовываются.

– Давай не темни, говори, что задумал. Есть что-нибудь для меня?

– Вот послушай. Иванушка-то сел, а деньги, которые ему дал Гималайский, ведь так и не нашли…

Мельник взял в помощники двух отморозков: Дэныка и только освободившегося его одноклассника Лиму, имевшего дом на Поселке, начал расследование и, естественно, в этом преуспел. Удар у него такой, что быка свалить может.

Опросил с пристрастием всех имеющих к этому делу отношение и вычислил сначала Гриню, а потом и Мочалку. Скрывались в Новых Безрадичах под Киевом, но особенно не хоронились и наездами бывали в Киеве довольно часто, а когда Иванушка сел, то вообще вернулись в Город.

Технология известна. Пустынный двор. Возле подъезда стоит «волга». К подъезду, оглядываясь, подходит Мочалка. Двери машины моментально открываются, из машины выскакивают Дэнык и Мельник. Дэнык перекрывает вход в подъезд. Мельник бьет Мочалку под дых и хватает скрючившегося Мочалку за руки, заведя их за спину, надевает наручники. Дэнык всовывает в рот полотенце и набрасывает на голову мешок. Вдвоем заталкивают Мочалку в багажник машины, который уже открыл Лима. Все втроем впрыгивают в машину, и «волга» срывается с места.

Двери сарая завешены мешковиной. Посредине без движения, привязанные к двум стульям, сидят Гриня и Мочалка. Руки у них в наручниках скованы за спиной на головах – наушники. Рядом стоят два магнитофона, крутятся бобины. В углу, за деревянным не струганым столом, сидят Лима и Дэнык, играют в карты. В сарай входит Мельник.

– А охрана где? Я же предупреждал.

– Ко мне никто из посторонних не зайдет. Боятся. – Серьезно отвечает Лима

– Музыка на полную громкость? Не сознались?

Дэнык и Лима отрицательно качают головами.

– Напрасно. Времени у нас нет. Их уже ищут.

Мельник подходит к Мочалке, выключает магнитофон, снимает с него наушники и бьет Мочалку под дых. У того изо рта начинает течь кровь, Мочалка хватает ртом воздух. Мельник делает тоже самое с Гриней. У того голова падает на грудь.

– Да они кони двинули оба! – Смотрит на присходящее раскрыв глаза и кричит Лима.

– Не рассчитал ты, Мельник. Делать что теперь будем? Денег то у нас так и нет, – смеется Дэнык.

– Да проще простого. У них же родственники есть. Как узнают, что этих замочили – сами все отдадут. Сейчас нужно избавиться от жмуров. Тащите их в машину, а я подпалю сарай.

Вычислить всю эту шнягу сыщикам не составило труда. Об этой истории, в том или ином объеме, знали многие из банды Гималайского.

Мельник, при помощи Дэныка, пытался подпалить сарай, в котором пытал несчастных, да был остановлен вовремя подкатившей ватагой оперетивников.

Завертелась машина правосудия. В первую очередь важняков из прокуратуры интересовало не убийство. С ним, как раз, все было ясно, изверги пойманы на горячем. Следователей интересовало, откуда у таких никчемных людей такие деньги.

Поляна на поселке «Победа». Посреди поляны горит небольшой костер. Возле костра сидит Мартын, из кустов выходит Гималайский, присаживается на колоду, напротив.

– Ты сам? – Задает глупый вопрос Мартын.

– Мы же договорились.

– У Лимы и Дэныка прошли обыски, все перевернули вверх дном. Оно нам надо?

– Дело у Федорчука на контроле. А он докладывает самому Андропову.

– Если поселок будут и дальше трясти… У нас же здесь оружие.

– Да не оружие они ищут. У таких никчемных людей двадцать тысяч рублей оказалось. Скоро на Иванушку выйдут. Прессанут того в зоне. Ты понимаешь, какие это для ментов перспективы? Деньги они ищут. И найдут.

– А Мельник здесь причем?

– У ментов с гебешниками же настоящая война идет.

– И дело Мельника гэбэшникам поможет? Не смеши.

– Что гебешники задумали? Раз такие деньги у уголовников на руках, то можно представить какие деньги у них спрятаны. А значит их менты покрывают, вместо того, чтобы ловить. Хотят в этом деле связать ментов с уголовниками. Мельник в этой игре проиграл уже.

– Как выпутываться будем?

– Для начала сделаем так…, – выдает одну из своих коронных фраз Гималайский.

В этот же вечер Мартын рванул в Житомир.

Масло ведет Иванушку по коридору, открывает камеру, заводит Иванушку. В камере сидит Мартын.

– У вас пять минут.

– Слушай сюда. Не перебивай. Мельника взяли. Ему светит вышка. Лиму, Дэныка – тоже. Тем – разные срока. Все из-за той капусты, что у тебя увели Гриня с Мочалкой. Их Мельник замочил.

Иванушка хочет что-то сказать.

– Не перебивай, я сказал. Ты, когда вышел, договорился с Гималайским, что он достанет для тебя двадцать тысяч, чтобы ты погулял на морях после отсидки. В свою очередь, он должен был одолжить их у Спидолы на прииске. Там капусты хватает.

– Как бы я отдал?

– Отдавать собирался, устроившись к Туманову на прииск. Спидола помог бы. Он же там главный геолог. А спектакль с Гималайским разыграл для форса, чтобы урки тебя зауважали. Кто такой Гималайский – не знаешь, вместе спортом когда-то занимались и все. Знаешь, что он дружит со Спидолой. Про банду ничего не слышал. Хоть убьют – стой на этом. Иначе спалишь пацанов. Если все сделаешь правильно, мы, как все уляжется, тебя вытащим.

Дверь открывается, на пороге – Масло.

– Все, больше не могу. Могут хватиться. Спалимся все. Время сейчас стремное.

Михе пришлось срочно лететь на Урал в Ухту к Спидоле, работавшем у Туманова в «Печоре». У одного только Спидолы на книжке сорок тысяч легальных рублей. Миха сидит на берегу реки, ловит рыбу. Из-за горы показывается Спидола с геодезическими принадлежностями.

– Ты что, сдурел? Что за цирк? Здесь же охраняемая территория!

– Поэтому не перебивай. У нас большие проблемы. Нам нужно легальные двадцать тысяч, причем задним числом. Это – горловое. Иначе у Гималайского будут бооольшие неприятности. Поможешь?

– Хорошо. Я два месяца назад снял пятнадцать тысяч, хотел кооперативную квартиру купить. Не купил пока. Еще один мужик тоже снял десять – на «волгу» нацелился.

– Возьми с него расписку, что ты у него одолжил. А тебе расписка Гималайского, на вот… говорил же ему на двадцать, а он – на двадцать две тысячи написал. Якобы он у тебя одолжил. Расписывайся здесь на пустом листе. Гималайский потом заполнит. И вот тебе второй экземпляр. Мужику скажешь, чтобы молчал. Мы отблагодарим.

Миха передает Спидоле бумаги.

– Говорил вам, что нужно жить честно, – смеется Спидола.

– Не до шуток пока. И вот еще. Якобы, Гималайский просил тебя устроить Иванушку на прииск. Пока ты думал – Иванушка присел.

– Чапай думу думал. Давай уматывай поскорее, пока нас не заприметили. Ты через водилу передал мне встречу, а он стукачом у ментов спокойно может быть. Время сейчас стремное.

В общем, прилепили к стене горбатого. Но это не на долго. Менты – не идиоты, да и колоть тех, кто им не нравится, умеют. Кто-нибудь да проколется. Копают и скоро выйдут на того, кто дал Иванушке эти проклятые деньги. С чего всё и началось. Нужно чем-то подкрепить. И Гималайский решил не падать на дно, а самому подставиться, чтобы отвести подозрения от всей банды. Выйдут на Гиму – отстанут от всех команды и от поселка в надежде его-таки расколоть.

Двор дома Светки. Сарай. Рядом с сараем стоит «волга», открыт багажник. Гималайский выносит из сарая несколько тюков, завернутых в рогожу. Мартын укладывает их в багажник. Приоткрывает последний, там – автоматы АК.

Доброе оружие.

Гималайский выносит несколько наполненных мешков. Мартын приваливает оружие мешками. Лиса стоит возле калитки, наблюдает за улицей. На ее лице – тревога.

Заночуем здесь, а утречком поедем к тебе на поселок. Ночью обязательно гаишники придерутся, а днем машин много, никто нас не остановит.

– Рискуешь Гималайский со своей затеей. Может, все-таки, укроешься на время?

– Рискую, но пришла пора и мне в это тухлое дело рыло сунуть. Я это дело заварил, мне и расхлебывать.

Мартын удивленно смотрит на Гималайского.

– Твое решение. Я уже запутался в твоих лжеженах. Ты вдовец Таньки Картины, но с Иркой Лисой сейчас живешь в доме Светки. Жил бы уже со Светкой.

– Дом Акулы. Светка расписана с Акулой, но они уже расстались. Я ей квартиру на Березняках купил, а дом снимаю у Светки с Акулой. После гибели Таньки Картины, у Светки тяжелое психологическое состояние. Сидит у себя на Березняках и носа не сунет в этот дом. Два дома фактически на мне. Менты же не дураки. Они сразу их прошерстят. Вот поэтому оружие и вывозим. Да, когда меня возьмут, спрячьте куда-нибудь Ирку. Могу до полутора лет там задержаться. Лучше ее выдать замуж… и в Израиль.

– Нужен человек надежный.

– Есть там у меня… Беккеры. Моня и Борис Моисеевич. Думаю, это те люди, что нужно. Они, вроде бы, в Австрию лыжи навострили.

– Это сделаем.

Глава 7

Гималайский в спортивном костюме – олимпийке, Лиса – в пеньюаре сидят на кухне за утренним чаем. Звонок, лай собаки. Гималайский встает из-за стола открывает дверь во двор. В дом входят, тесня Гималайского, два опера в штатском. Один опер сует под нос Лисе красную книжечку и сразу же ее закрывает. В коридоре негде развернуться. Входит следователь, задерживается в дверях.

– Проходите, товарищи. Гражданин Страхов – вот постановление на обыск, а вот на ваше задержание.

Показывает Гималайскому от двери какие-то бумаги.

– Ознакомиться можно?

Проходите в комнату и ознакомитесь.

– Давайте свидетелей, – следователь – третьему оперу, стоящему за ним.

Опер выходит и через открытую дверь, идет к соседнему дому. Все проходят в комнату.

– Гражданка, вы кто подследственному?

– Невеста.

Открывается дверь, входит опер и сосед с соседкой. Комната хоть и большая (20 метров квадратных), но уже развернуться негде.

– Одеться можно? – Лиса обращается к следователю.

– Одевайтесь.

– При вас? При всех?

Следователь пожимает плечами.

– Не стыдно?

– Это вам, гражданочка, должно быть стыдно.

Лиса подходит к шкафу, сбрасывает пеньюар. Она в одних трусах.

– Что искать собираетесь? Может я сам выдам? Или вы поглазеть на голую даму здесь собрались? – Гималайский очень иронично обращается к следователю.

– Мы и сами все, что нам нужно, найдем, – передернув плечами, также иронизирует следователь.

– Прошу свидетелей обратить внимание. Товарищ следователь сказал, что они собираются подбросить мне то, что им нужно, – быстро тараторит Гима к свидетелям, переиграв следователя, заставив его расколоться.

Милиционеры стоят, разинув рот.

– Сережа, застегни мне бюстгальтер, – оборачивается Лиса к Гималайскому.

– Оставайтесь на месте, – прямо вспыхнув, повышает голос следователь, обращаясь и к Лисе, и к Гиме.

Лиса поворачивается к следователю с накинутым на груди бюстгальтером.

– Вы застегнете?

Гималайский, свидетели, оперативники, повернувшись, смотрят на следователя и Лису.

– Застегивайте сами!

– Деньги, драгоценности, оружие!

Гима с Лисой добились-таки того, что им нужно: заставили следака нервничать, а значит, делать ошибки.

– Откройте бар. Там в шкатулке все лежит.

Следователь показывает головой одному оперу в сторону дверцы бара, в которой торчит ключ. Опер открывает бар, достает деревянную шкатулку и ставит на стол перед следователем.

– Свидетели, подойдите, – следователь в предвкушении победы, делает жест свидетелям.

Свидетели подходят ближе. Следак открывает шкатулку, достает сложенный пополам листок бумаги, пистолет. Следователь улыбается, достает носовой платок. При помощи платка вынимает пистолет.

– Ваш? – Обращается к Гиме.

– Моя.

– Запишите правильно: мой – обращается последователь Шерлок Холмса к оперу, заполняющему протокол.

– С какой целью держите у себя дома оружие?

– Нажмите на курок, – смеется Гима. – Прошу свидетелей обратить внимание, что это не оружие, а зажигалка. -

Нехороших людей пугануть, если те в дом ворвутся, – повернувшись к следователю.

Нью Шерлок Холмс отворачивает дуло пистолета от людей в сторону окна, нажимает на курок, из дула показывается пламя.

– Вы записочку-то разверните. Там все написано, – твердо говорит Гималайский.

Следователь разворачивает лист бумаги, читает, темнеет лицом, передает её оперу, пишущему протокол.

– Я настаиваю, чтобы свидетели ознакомились с содержанием, – решительно заявляет Гималайский.

– Не в вашем положении настаивать.

– Утаить написанное – это то же самое, что и подбросить улики. Фальсификация.

Свидетели, Лиса, внимательно смотрят на следователя.

– Свидетели, подойдите и прочтите, – сдается следак.

Свидетели подходят.

– Расписка выдана Страховым Сергеем Олеговичем Поцелуеву Юрию Валентиновичу в том, что Страхов Сергей Олегович одолжил у Поцелуева Юрия двадцать две тысячи рублей. Обязуется отдавать с каждой зарплаты по тысяче рублей при устройстве на работу на золотой прииск под руководством гражданина Туманова. Подпись. Число. – Читает сосед.

– Проверим.

– Здесь всё. Сворачивайтесь. Граждане свидетели, ознакомьтесь и подпишите протокол обыска, на каждой странице.

– А вы поедете тоже с нами, – бросает резко Лисе.

– Предъявите ордер на арест, – машет головой Лиса.

– Не арест, а задержание для установления личности.

– Моя личность установлена. Вон мой паспорт также в баре лежит.

– Мы с женой также удостоверяем, что это наша племянница – Ирина Заднепровская, – быстро повышает голос сосед.

Жена соседа усиленно кивает головой. Опер достает два паспорта, передает их следователю. Следователь с большим неудовольствием раскрывает паспорт.

Гималайский вошел в камеру или «хату», бросил скрутку: матрац, одеяло и простыни с наволочкой в нем в сторону, противоположную параше и представился смотрящему Жердяю кто он.

– Погоняло есть?

– Серёжа Гималайский.

– Статья?

– Участие в мокрухе шьют. Никак не определятся.

Сморящий сначала посмотрел на пальму – шконку на втором этаже, потом на Гиму, потом на его скрутку, её ведь сразу выдают не каждому, подумал… Затем определил ему шконку и не на пятаке: месте вокруг дубка – стола посреди камеры, и не возле дальняка: месте возле параши, а посредине, но на первом этаже.

Через две недели из карцера в хату вернулся Коля Барчук. Мутный, но авторитетный пацан, много знающий о сидельцах. Этакий начальник отдела кадров. Братва порадовалась, а Жердяй молча указал кивком головы на новенького – Гималайского, тихо разговаривающего с пожилым арестантом.

– Кто это? – Почему-то, удивился Барчук.

– Какой-то Серёжа Гималайский.

Барчук задумался, покачал головой.

– Если это тот, о ком я думаю, то это очень серьезный штымп, – и жестом подозвал Шпалу – высокого сидельца, – а ну подмути с ним.

В оборот Гиму взяли не сразу. Для начала проверили забвением. Поместили в камеру и «забыли» про него, уже две недели прошло. Гималайский сидит и спокойно разъясняет товарищу по несчастью как можно выкрутиться от наказания за его совершенно бытовой проступок. Рядом греет уши Шпала.

– Шпала, мы базарим, не мешай, по возможности.

– Ты что, баклан, мне здесь указывать будешь, где мне стоять? – Начинает вскипать Шпала.

– Шпала, я тебя предупредил.

– Ты здесь что-то мутишь с сидельцами. Не слушать его, старик!

Гима вздохнул, встал и пошел к Жердяю. Тот в это время играл в шахматы напару с Барчуком. Гима остановился неподалеко, Шпала – за ним почти вплотную.

– Чего вам? – Отвлекся Жердяй от игры.

– Могу поинтересоваться? – Спокойно начал Гима.

– Интересуйся.

– Какой принят расклад в хате, если я предупредил не мешать мне общаться, а он не понимает? Бить можно? – Продолжает Гималайский.

– Сам решай, если предупредил, – смеется Жердяй.

Вместе с Жердяем смеются и Барчук со Шпалой. Гима делает шаг вперед, молниеносно разворачивается и применяет к Шпале свою знаменитую «семерку»: серию из левого джеба, правого апперкота, левого бокового, правого прямого, уклона-маятника влево, левого крюка и правого апперкота. Хоть Гималайский и бил вполсилы, но Шпала на полу в отключке. Вскакивают с десяток сидельцев, до этого молча наблюдавших за нарастанием мутки, окружают Гималайского, но тут же открываются тормоза и в камеру врываются два вертухая, третий остается возле тормозов.

Гиму поместили в шизо на 99 дней. Естественно, что без помывки и даже смены белья. Дать могут только 15, но выпустив, тут же продлевают, к примеру, за оскорбление сопровождающего его цирика. Без толку. Гималайский прошел школу сидения в одиночках еще в, так называемой, армии, знает, как нужно выживать.

Занервничали вертухаи. Видимо, на воле адвокаты начали давить на следствие. Быстренько поместили Гималайского в пресс-хату. Здесь уже полегче, просто начали избивать, но не до смерти. Скорее всего, следователи начали побаиваться-таки адвокатов. Да и куму этой кичи неизвестные стали угрожать на воле.

Новый следователь сидит за столом в камере. В камеру дежурный прапорщик вводит Гималайского. Гималайский хромает, причем, на обе ноги; одна рука на перевязи грязным бинтом, на лице следы сильных побоев: все лицо синее.

– Дежурный, свободны. Присаживайтесь, гражданин Страхов. Я новый следователь по вашему делу. Я вижу, вы прямо из лазарета?

– Так и есть. А где же мой любимый старый?

– Секрет, но вам скажу. В командировку в Узбекистан выехал по их запросу, но туда не доехал. Вы можете что-либо сказать по этому вопросу? Есть ли у вас там знакомые, друзья?

– Никого не знаю и потом я здесь, а он там – в Узбекестане. Наверное, загулял где-нибудь. Советские следователи – самые лучшие следователи в мире! Найдется.

Гималайский многозначительно улыбается.

– Мне нравится, что вы юморите, что не ожесточились. По вам же за километр видно нарушение следствием всех советских законов сразу. Для начала, перевожу вас в старую общую камеру.

– Вот за это – большое человеческое спасибо.

Утро в камере. На нарах сидит Гима. Ему уже и предлагалось Жердяем место на пятачке, но Гима решил не обособляться от основного коллектива. К Гималайскому стоит большая очередь.

– Сделаешь так…, – Гималайский разруливает с очередным сидельцем.

К шконке подходит смотрящий. Все отступают на значительное расстояние.

– Смотри, узнают, что ты здесь помогаешь разруливать ситуации, опять в пресс-хату закроют.

– Жердяй, ну ты видишь, какой беспредел творится? Людям нужно помогать.

– Дело твое. По всем понятиям, ты уже козырный фраер.

– Официально?

Смотрящий кивает головой.

– Я-то сам иду на зону лет на пятнадцать, но другие будут освобождаться раньше. По тебе вижу, что тебе скоро через вахту на звонок. Я к тебе правильных пацанов буду направлять. Будешь помогать устроиться?

– Направляй. Нам скоро люди будут нужны. Только фильтруйте там, чтобы стукачи не залетели.

– А там посмотрим. Может, и общим нашим займешься.

– Пока дай, хотя бы, соскочить.

Дверь камеры открывается, в камеру заглядывает попка и командует:

– Подследственный Страхов! С вещами на выход!

Глава 8

Теперь Мельник. А вот с ним дела плохи. Какие связи не подключали – все без толку. Если бы чуть раньше, когда был дорогой Леонид Ильич, или позже, когда станет руководить Плешивый. А тут Андропов развернул понтовую кампанию по борьбе буквально со всем. Никто не идет на переговоры. Боятся за свою жопу, а у извергов еще и судимости.

Сегодня Гима встречается в бане на «Пролиске» со своими ментами. Сидит за столом, закутанный в простыню. На столе: открытая запотевшая изморозью бутылка «Старокиевской», пять бутылок чешского пива «Пильзенский Праздрой», тарелка с красными большими вареными раками, тарелка с упругими солеными огурцами, тарелка с тонкими белоснежными ломтиками сала, тарелка с ломтями свежего душистого «украинского» хлеба, три стопки, три стакана. Из парилки выбегают Гунько и Гордиенко. Оба в фетровых шляпах. Плюхаются на диванчик, разливаю водку в стопки, чокаются, выпивают без тоста, закусывают кто чем.

– Серёжа, я разговаривал с Хрусталевым. Мы бы помогли, но он категорически запретил туда соваться. Дело на контроле у Щербицкого. Так что, выкручивайтесь сами.

Мельник получил расстрел, Лима и Дэнык – по десять. Сколько ни подавали кассаций, сколько не засылали денег ментам, прокурорским, судьям – все без толку. Дело на контроле у Щербицкого, а тот докладывает самому Андропову. Мельнику приговор оставили без изменений, Дэныку и Лиме сократили до восьми.

В этот дождливый день скромный человек стоял с раскрытым зонтом на остановке по улице Мечникова. Он ничем не выделялся среди остальных граждан. Подошел трамвай, остановка опустела, и тут же к тротуару подкатил небольшой автобус с занавесками на окнах. Человек перешел дорогу, обошел автобус, открылись двери – и он, сложив черный зонт, забрался внутрь. Проехав немного, на Первомайского автобус развернулся и двинулся наверх на Печерск. На Предславинской, прямо за дворцом «Украина», в автобус поднялся еще один человек. Автобус спустился на улицу Красноармейскую и мирно покатил на Лукьяновку.

На Пархоменко автобусик свернул во двор жилого дома и оказался прямо перед воротами Лукьяновской тюрьмы. Ворота отворились, автобус пропустили без досмотра, и он остановился возле самого старого из корпусов под названием «Катька» – в честь императрицы Екатерины II, якобы, еще в ее правление построенного.

Прокурор, курирующий дело Мельника, и представитель информационного центра МВД, а в автобусе были именно они, быстро спустились по ступенькам в полуподвальное помещение, расположенное с тыльной стороны «Катьки». Здесь, сидя за длинным столом, их уже ждали начальник СИЗО и тюремный лепила (врач). Опустевший автобус покатил к производственным мастерским СИЗО.

Два дня назад в СИЗО пришло личное дело Мельника. В нем содержался указ Президиума Верховного Совета УССР об отказе в помиловании Мельникова Валерия Николаевича. Начальник СИЗО достал из сейфа приказ МВД СССР «Порядок исполнения высшей меры наказания» (ВМН), в сотый раз прочел его, приказ и инструкции о порядке применения ВМН. Набрал телефонный номер прокурора города:

– На послезавтра есть дело.

И положил трубку. Вздохнул и назначил заседание комиссии на этот дождливый день на четырнадцать ноль-ноль. Ровно в назначенный срок комиссия приступила к заседанию. Председательствовал прокурор.

Время не тянули, быстро просмотрели личное дело осужденного: есть ли приговор о смертной казни Мельникова Валерия Николаевича, имеется ли указ Президиума Верховного Совета УССР об отказе в помиловании, имеется ли распоряжение суда об исполнении этой меры наказания. К личному делу была приложена сопроводительная бумага начальника УВД, в которой говорилось, что направляется личное дело Мельникова В.Н., приговоренного к высшей мере наказания, для исполнения приговора.

Изучив все эти документы, прокурор дал команду: доставить осужденного начальнику СИЗО, а тот передал ее двум вертухаям. Помощники исполнителя приговора кивнули и отправились в корпус за Мельником.

Как только заскрипел третий засов на железных дверях камеры, Мельник медленно поднялся и молча недружелюбно уставился на контролеров, почему-то одетых поверх формы, в синие сатиновые халаты, как у уборщиков.

– Осужденный Мельников Валерий Николаевич, с вещами на выход!

Мельник знал, что его ждет. Что ж, погулял на славу. Можно было, конечно, еще, но, что уж поделаешь, такова судьба. Мельник взял свою спортивную сумку и подошел к двери.

– Руки за спину!

Защелкнулись браслеты, и контролеры повели Валеру, крепко держа за руки по бокам, по лестницам вниз. Завели в какую-то мрачную сырую комнату.

«Всё!» – Сразу понял Валера.

Начался допрос. Прокурор вежливо попросил назвать фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, семейное положение, девичью фамилию бывшей жены, родителей. Валера отвечал не спеша. Хоть минуту лишнюю пожить. Пожил минут десять.

– Все убедились, что перед нами именно Мельников Валерий Николаевич? – Обратился прокурор к членам комиссии.

Все молча закивали головами.

– Знаете, что, Валерий Николаевич? – Затянул волынку прокурор – не мы вас приговаривали, не нам решать. В соседней комнате комиссия, составленная из нашего руководства. Только они теперь способны вам помочь. Идите, может и заменят высшую меру на хоть большой, но срок.

Мельник очень внимательно посмотрел на заседавших, и, резко развернувшись влево, ударил головой держащего его за наручники вертухая прямо в челюсть. От неожиданности тот выпустил наручники, а от удара – рухнул на пол. Второму вертухаю пришлось выпустить одну руку, чтобы постараться схватить ею Валеру сзади, и он ослабил хватку. Мельнику только это и было нужно. Вертухаи-то были специалисты держать, да ломать закованных в браслеты, обессиленных, хоть плохих, но людей, Мельник же был боец. Он умел драться. Валера резкими рывками стал крутить вертухая то вправо, то влево, не давая тому повиснуть на себе сзади.

– Расстреливайте здесь, волки позорные! – Кричал Валера. – Я вам не баран, попробуйте, возьмите меня! Запомните: тот, кто сдаст моим корефанам этих двоих надсмотрщиков и того, который будет в меня стрелять, получит по двести тысяч долларов за каждого. А если не сдадите, то вам всем хана. За вами всегда наши смотрят!

Но второй вертухай был опытный, крепко висел на Мельнике и не отпускал его. Вскочил первый и сначала ударил Валеру в печень, затем схватил за вторую руку, и оба прижали Валеру к полу. Начальник же СИЗО, выскочивший из-за стола на помощь, впервые не справившимся со своей работой вертухаям, размахнулся и со всей силы ударил Валеру сверху вниз в районе шеи. Мельник отключился, а вертухаи уже волокли его к выходу.

Рывком распахнули дверь во вторую комнату, находящуюся рядом с комнатой заседаний. Это была небольшая комнатушка без окон, с серыми стенами и цементным полом. На полу имелась забранное фигурной решеткой небольшое отверстие, ведущее в канализацию. В углу под водопроводным краном лежал аккуратно свернутый черный шланг. Рядом с дверью стояли два железных ящика, один – похожий на сейф.

Вертухаи втащили Валеру в комнату, прямо за ними вбежал лепила и сунул Валерию тряпку в виде марли, пропитанной какой-то бурдой, под нос. Валера начал приходить в себя и замотал головой из стороны в сторону. Лепила стремглав кинулся из комнаты, оставив дверь открытой не по забывчивости, а потому, что за ней остался стоять капитан с мелкокалиберной винтовкой наготове.

Ветухаи резко дернули и поставили еще не оправившегося Валеру на ноги. Из-за двери вышел капитан в таком же синем, как и у вертухаев, халате, и выстрелил Валере в затылок. Мельников Валерий Николаевич рухнул на пол. Капитан выстрелил в затылок уже мертвого еще два раза.

Один из вертухаев приоткрыл дверь и выглянул в коридорчик, и в комнатушку опять быстро вошел лепила, дежуривший снаружи. Лепила пощупал пульс, еще поколдовал над Валерой и быстро вышел. И только тогда с Валеры сняли наручники. А троица исполнителей приговора, как они себя называли, сняли халаты, спрятали в железный ящик. В ящик, похожий на сейф, перед этим поставил мелкашку капитан. Выстрел из мелкокалиберной винтовки не дает брызг. Зачем им халаты? Троица вышла и присоединилась к заседавшим, а Валера остался один лежать, уткнувшись лицом прямо в сливное отверстие.

В комнате для заседаний вовсю кипела работа. Сотрудник МВД подписывал бумаги, снимающие с учета жителя страны Мельникова Валерия Николаевича. Члены комиссии по очереди подписывали протоколы о том, что исполняется мера наказания, санкционированная прокурором, и второй, что мера наказания исполнена и медик констатировал смерть приговоренного. Лепила стал смывать кровь с лица одного вертухая и промачивал рану спиртом.

Начальник СИЗО открыл шкаф, достал бутылку водки. Подумав немного, достал вторую. Вынул чистые стаканы и стал накрывать на стол, уже освобожденный прокурором от документов, которые тот аккуратно сложил в папку с личным делом Мельникова Валерия Николаевича. Лепила помог выставить и открыть банку с консервированными корнишонами, две банки шпрот, банку маринованных грибов, палку уже порезанной полукопченной «Одесской» колбасы, килограмм сыра, порезанного на куски и свежий батон. Начальник СИЗО разлил по стаканам водку, причем двум вертухаям и стрелявшему – больше остальных.

– За упокой Мельникова Валерия Николаевича, – произнес прокурор.

Выпили молча и не чокаясь, у работника МВД заметно тряслись руки. Закусили и налили по второй.

– Чтобы такого здесь больше не было никогда, – сказал начальник СИЗО.

Выпили, и два вертухая сразу же вышли из комнаты, поднялись по ступенькам наверх, где возле входа уже стоял автобус, вытащили из автобуса гроб и занесли его в комнату, где лежал Валера. Зачем-то, опять надели синие халаты, подняли и бросили Валеру в гроб. Один взял в руки шланг, включил воду и стал смывать кровь, натекшую на пол. Второй вышел и через пару секунд вернулся с Валериной спортивной сумкой. Ее он бросил в гроб, даже не раскрывая. Гроб тут же заколотили, опять сняли халаты и вернулись в комнату заседаний.

Помощникам исполнителя наказаний оставили еще по одной, те выпили, не закусывая, и только крякнули. Настроение у всех было подавленное. Такого, как сегодня, здесь никогда не случалось. Комиссия, а каждому из ее участников не раз приходилось участвовать в её работе, обычно сталкивались с напрочь подавленными людьми: кто падал на колени и кричал, что искупит все, пусть только не убивают, кто просто терял сознание, кто молчал, но все еле держались на ногах, а тут…

И потом, эти очень плохие выкрики Мельника. То, как он себя вел в последние минуты жизни, явно говорило о том, что этот человек что-то из себя представляет. А если и его, как он кричал, корефаны, такие? Было от чего загрустить. Посовещавшись, решили, что каждый напишет рапорт о случившемся по своему ведомству. Заседание комиссии закрыли.

Сначала вертухаи вынесли гроб с Валерой и затолкали его в автобус, затем вышли прокурор с работником МВД и устроились тут же. Помощники исполнителя забрались в автобус последними. На КПП их опять не досматривали. Катафалк выехал со двора, повернул налево и, пыхтя, двинулся по Пархоменко. В районе станции метро «Октябрьская» остановились и выпустил прокурора и работника МВД. Те быстро спустились в метро и помчались домой. Автобус развернулся на Пересечении и покатил на Байковую гору, на кладбище.

На Байковом кладбище автобус проехал к дальнему крематорию. Здесь не было ни очереди, ни людей. Вертухаи быстро вынесли гроб, без всяких церемоний поставили его на лифт и быстро ретировались. Этот груз работники крематория, по договоренности с Лукьяновской тюрьмой, уже ждали. Валеру сожгли без очереди.

И только тогда один человек в городе поднял трубку, набрал номер Гималайского, сообщил ему: «Дело сделано». И тут же повесил трубку.

На третий после убийства Валеры на Нивках на даче родителей Гималайского собрались Алёна, Лысый, Миха, Ворона, Акула, Мартын и Гималайский.

Сидели на пеньках, молчали. Алёна – в черной косынке, накрывала на стол. Все было заранее заготовлено. На обычной табуретке, в двух шагах от столика, стояла черная керамическая урна без надписи. Алёна встала:

– За упокой Валериной души. Я думаю, ей сейчас несладко.

Выпили, помолчали. Поднялся Лысый:

– Как убили Мельника, никто не знает. Гималайский, тебе задание все узнать подробно, – все закивали головами, – земля тебе пухом, Валера.

Посидели, но разговор не клеился. Поднялся Гималайский.

– Плохо дело, пацаны. Я виноват, не доглядел. Судите.

– Не дури. Валера сам выбрал свой путь. И ничем ты не смог бы ему помешать, – устало ответил Миха. – Кто-то считает иначе?

Все возмущенно загудели и закивали в стороны головами. Гималайский поднял руку.

– Настоящий воин наслаждается самой битвой. Валера был воин, вся его жизнь – битва. Что там, – Гималайский показал рукой на небо, – мы не знаем. Но, думаю, что и там он будет воевать. Всякая война заканчивается только по обоюдному согласию и маловероятно, что это согласие Валера кому бы то ни было даст. Удачи тебе в твоих боях в новом месте.

Обстановка немного разрядилась.

– Что будем делать с Центральным пляжем и Гидропарком? Без руководства там за неделю бардак начнется, – попытался перевесьти на деловые рельсы разговор Гималайский.

Ему-то обо всем сразу нужно думать. Все молчат.

– А давайте их отдадим Лукашу. Они с Балабаном, всё равно, там с утра до вечера пасутся.

– Ну они же сами по себе, – без энтузиазма возразил Лысый.

– Вот поэтому и отдадим. Пусть потихоньку к нам, хоть так, прибиваются. Только им и совладать со всем этим речным хозяйством. У них же вся Псковская дивизия ВДВ в корешах. Нам они, как друзья, очень пригодятся.

– Тебе видней, пусть только долю отстегивают, – только и сказал Мартын, и все очень вяло проголосовали «за».

– Что с похоронами? – Вернулась к насущному Алёна.

– Пока на сороковой день, когда он полетит в Чистилище, подхороним к матери, но без надписи. Позже, когда и бати его уже не будет, я пробью семейную могилу, перехороним всех вместе. Тогда уже напишем и фотку сделаем. Это пока все, что я могу.

– А вместо него кого зарыли? – Вступил в разговор Миха.

– Да никого. Просто зарыли пустую урну.

– Как-то все не так, как надо! Гималайский, давай соображай, как наших обезопасить, – скривился Ворона.

– Я уже думаю над этим, – ответил Гималайский.

– Не думать нужно, а делать, – почему-то недовольно проговорил Мартын.

– Теперь, начиная с сегодняшнего дня, никто не сможет завалить никого из наших без того, чтобы не быть убитым самому. И пусть это будет хоть Генеральный Секретарь. Правы мы или нет, но все должны знать: нас трогать нельзя! Тогда кто решится наших вальнуть, даже власти, тысячу раз подумают.

– Подумают? – Скептически скривил рожу Лысый.

– Подумают потому, что будут знать, что мы по любому отомстим. Но кто это мы? Нужно прямо сейчас обозначить этот круг, в который очень трудно попасть. И нам нужна идеология. Иначе это не круг, а так, банда, шпана.

– Нужно поразмыслить, – согласился Лысый.

– Нечего мыслить, когда уже все давно придумано, – Гималайский замолк…

– Что за человек, ну давай, не тяни, – вспыхнул Миха.

Все закивали головами.

– «Сообщество Теней» и «Слово и Дело». Я не напрасно собрал именно вас. Я миллион раз перетасовывал всех. И вы остались.

Все молчат, явно пораженные известием. Первой нашлась Алёна.

– Нет, пацаны, это без меня. Я слабая женщина, могу подвести. А как отвечать за косяк в таком деле, сами знаете. Я вас в машине подожду.

С этими словами Алёна встала и, покачивая бедрами, уверенно двинулась к калитке, ведущей из сада в глухой переулочек, не забыв прихватить с собой начатую бутылку коньяку.

– Но ведь у итальянцев же баб, – Лысый поправился, – женщин не принимают. Как с Мальвиной быть?

– Это у итальянцев. Кто они нам? Мальвина – это наш боевой товарищ. Думаю, что второй такой не будет. Принимаем заочно, а прибудет – даст клятву. Кто против? Кто еще не может по каким-то причинам быть Человеком Сообщества Теней, встают и составляют компанию Алёне. В этом нет ничего страшного. Но остальные, кто останется, знайте: обратной дороги нет!

Никто не встал, никто не ушел.

– Сейчас даем клятву произвольно. Позже я придумаю для новых, если таковые будут.

Гималайский встал и сказал:

– Слово и Дело. Я клянусь, что всегда в своей жизни буду Человеком Сообщества Теней. Я клянусь, что никогда не предам своих товарищей. Я клянусь, что всегда отомщу за своих товарищей. Слово и Дело.

– Вот с тех, кто убил Мельника, хоть он и не был Тенью, но с них и начнем, – подытожил Лысый. – Все согласны? – Все опять закивали головами. – Гималайский, действуй!

– Я решу этот вопрос, дайте время. Теперь мы сами решаем за кого мстить. Закругляемся, – услышали все от Гималайского.

Еще выпили за упокой души и разъехались с тяжелым чувством на душе. Гималайский и Алёна поехали на кладбище, где их уже ждал бригадир могильщиков.

Глава 9

Обжился Макс на зоне после убийства Коки. Живет почти постоянно в санчасти. Спирт. Дачки по пятьдесят киллограммов, вместо восьми. Покорешевался с вахтенными комнаты свиданий. К сидельцам разные жены приезжают. Некоторые за послабления при свиданках, если денег нет, то соглашаются и расплатиться кое-чем поинтересней. Бывают и такие. Кое-что теперь и Максу перепадает. Конечно, он – козел. И конечно, никто из Теней этих подробностей не знает, а то бы спросили с него, несмотря на то, что – друг. Теням все эти блатные заморочки – до лампочки. Они – не блатные, но и явно нарушать законы сидельцев им не с руки. Но то, что делают эти козлы, безусловно, перебор и по понятиям, и по Кодексу поведения Теней. Такого еще нет, но общие положения всем понятны.

Не спрашивают Тени, но и не спрашивают с козлов на зоне сидельцы. Ведь некоторые знают правду. Почему не спрашивают? А дачки-то, кому идут? Максу ведь столько не нужно. Идут тем, кто спрашивать должен. Да и настоящих авторитетов на зоне нет. Но это пока.

И вот «пока» закончилось. Когда Макс, в полном согласии с самим собой, красил окно в санчасти белой краской, прибежал Викторчик.

– В зону с новым этапом вошел Горилла.

– Дядя Коки?

Викторчик молча кивает.

– Не успели свалить. Этот точно будет смотрящим.

– Что делать будем? – Волнуется Виктора.

– Валить любыми путями отсюда нужно.

Но не успели. Горилла долго не думал, сразу же собрал сходняк, объявил себя положенцем. Блатные воспрянули духом.

И уже тела Викторчика и одного из тех зэков, что не замочили Макса с Викторой, лежат на столах. Над ними стоит Макс. В палату входит кум.

– Плохо дело, Саня. Осведомители донесли, что Горилла приказал вас завалить. Он в отрицалове.

Кум смотрит на тело Викторчика.

– Освобождайте меня скорее, Степан Федорович.

Кум мнется.

– Степан Федорович, Генку вашего мы не бросим. Там на воле специальная команда занимается, самые последние книги, записи – все будет. А доставлять… ну, э, сами знаете, кто будет. Это на постоянке, что я, не человек?

– Пока ночуй в санчасти, а я закрываю Гориллу в бур и буду готовить документы на тебя. Продержись какое-то время.

Гималайский наконец оставил тот дом, с которым у него не очень приятные воспоминания, да и второй пустует, и опять живет на Борщаговке в простой однокомнатной квартире. Живет скромно уже без баб. Слишком много их пострадало из-за него. Хотя, Лиса не очень и пострадала… в Австрии то. Но Таня Картина… Муторошно вспоминать.

В один из вечеров звонок в очень тяжелую металлическую дверь. Взглянув в глазок, Гима спокойно открыл и повернулся, чтобы идти в комнату, но Миха остался стоять в дверях.

– Что ты за человек, Миха? Только одни неприятности приносишь, – обреченно, не оборачиваясь, вздохнул Гималайский, сразу поняв, что что-то случилось.

– Макс освободился.

– Когда?

– Месяц назад.

Гималайский остановился, медленно повернулся, уставился круглыми глазами на Миху.

– Как это?

– Девки сегодня подъехали на зону, а там такое. Сразу же позвонили мне, тебе не дозвонились.

– Не торчи в дверях, проходи. Я сейчас оденусь.

Гималайский и Миха звонят в дверь к Максу. Дверь открыл несколько смущенный Саня. В квартиру он их не пустил, а вышел в общий коридор. В квартире слышался шум праздника. Не успели друзья переброситься и парой слов, как из квартиры вышла… Сабарина. В квартире происходила их с Максом помолвка. Вот уж удивил, так удивил товарищ.

Сабарина удивила еще больше. Посмотрев на Гиму с Михой и совершенно никого из них не узнавая, хотя знала и Ленчика, она безапелляционным тоном заявила Максу:

– Чтобы я эту компанию здесь больше не видела. Ты меня понял? Я жду.

От такого поворота событий Гима даже несколько опешил. Макс – нет. Он взял Гималайского за грудки. Не сильно, но за грудки, и промолвил:

– Чтобы я тебя здесь больше не видел.

Но к этому моменту Гима уже успел прийти в себя.

– Да какие проблемы, Саня? Только руки убери, – спокойно ответил он бывшему другу.

Руки Макс убрал, а Гималайский с Михой развернулись и ушли. Переглянулись друг с другом и не сговариваясь, отправились в бар на Потапова, в тот, что за углом. Вошли в бар и заказали у Коти, который-таки выторговал у Гимы себе место обратно в бар на Потапова.

– Налей-ка нам, Котя, по сто водки.

Котя очень удивлен, наливает водку.

– Что-то случилось?

– Макс месяц назад освободился. Сейчас свадьбу дома гуляют, – без эмоций сообщил Миха.

– Дааа… Вот и все наши опять собрались…, пожалуй, от таких известий и я выпью, – выдает Котя, открывши рот.

Бармен наливает себе немного водки. Втроем, чокаясь, выпивают.

Что зона сделала с пацанами? Уходили друзья, вернулись посторонние люди!

Гима вылетел в Термез навестить старых друзей. Туда же в это же время – разумеется, совершенно случайно – в командировку по своим торговым делам прибыла и Мальвина. Встретились, тоже совершенно случайно, в гостинице КЭЧ, что на улице Малика Кахара. Случайно их номера оказались рядом. Мальвина к плану Мышки-Гималайского отнеслась с восторгом, ведь боливийские аметисты – самые лучшие в мире.

Гималайский вернулся в Киев в хорошем расположении духа. Мало того, что «совершенно случайно» встретился с красоткой Мальвиной, с которой в компании Акулы и Михи, вызванных им срочно из Львова, и неизвестно как здесь оказавшегося старинного приятеля Гималайского еще со времен его первой поездки в Узбекистан, Жасура Шухратовича, – прокутили два дня, так еще и получил на сбережение восемь миллионов рублей. Вместе с деньгами Жасур передал кучу настоящих паспортов, выданных на всех членов руководства банды Теней.

Деньги и три ствола ТТ привез Жасур Шухратович в четырех кожаных саквояжах. Вовсю бушевало хлопковое дело, и Жасур ждал ареста со дня на день. Сначала планировал отдать на сохранение родственникам, живущим в Термезе, но идея это была тухлая. Если Жасура возьмут, то обыски пройдут у всех родственников до седьмого колена. Это же Узбекистан, здесь родственные связи не то, что у русских – много значат. Жасур Шухратович и сам это понимал. Поэтому звонок Гималайского с просьбой организовать ему гостиницу в Термезе Жасур расценил, как помощь самого Аллаха. Только и попросил, чтобы с Гимой приехали пару надежных друзей.

Жасур был хорошим ментом. За Гималайским он пристально приглядывал еще со времени поставки тем в Узбекистан первой партии в десять тысяч джинсов. Жасур Шухратович недаром имел свободные восемь миллионов, голова у него на плечах не для ношения шапки, и в людях он разбирался.

Договорились быстро. Никакого роста капитала не нужно. Деньги только и должны, что сохраниться. Использовать можно для развития все равно чего. Главное – сохранность. Посторонним можно выдать только в случае выкупа Жасура из зоны. Ну, и в случае смерти Жасура, его ближайшим родственникам. И то, если проситель назовет пароль, который они вдвоем с Гимой и обговорили.

Гималайский попрощался с Галой, обнялся с Жасуром, впрыгнул вместе с Михой и Акулой в вагон, закрылся в купе, за ними было даже два СВ, и не выходил из него несколько суток.

Михе и Акуле поездка также пришлась по душе. Во время пьянки в купе договорились потихоньку передавать львовские бары в управление цыганам, чтобы и здесь не светиться. А себе выторговывать долю побольше. Но как оно там получится…

Глава 10

Куде воевать понравилось. Поладили они с Сухим. Да тут еще и Толик Филин присоединился к их компании. Толик закончил учебу в Военно-медицинской академии в Красном Селе, и вот теперь отправился служить в Афган – начальником отделения госпиталя в Шинданде, и тоже старлей. Но не успели эти товарищи обустроиться в Шинданде, как случилось непредвиденное. Мальвина – это вам не фунт изюма.

А вот Мальвине в Пули-Хумри не понравилось. На плато, прямо посреди пустыни, располагаются десятки огромных армейских палаток. В некоторые даже спокойно заезжают и разгружаются «фуры» и «алки». Все это хозяйство обнесено колючей проволокой и усиленно охраняется часовыми. Вокруг базы расквартировано множество армейских частей: танковых, артиллерийских, саперных, общевойсковых. Картина не очень красочная, а скорее – пыльная и неприглядная, да и воняет, особенно в жару, бензином. Зато в Пули-Хумри есть свой военный полевой госпиталь, куда замначальника переведен уже капитан Филин.

Уж как Мальвина ни старалась спрятать свою красоту: постриглась чуть ли не наголо, да еще и покрасила то, что осталось от шикарных волос, в какой-то немыслимо коричневый цвет, срезала напрочь свой роскошный маникюр, сделала ногти почти такими же грязно-коричневыми, как и волосы, перестала краситься, нарядилась в одежду прошлого десятилетия на два размера больше чем нужно – ничего не помогло.

В первый же день Мальвинин непосредственный начальник начал её лапать и получил в глаз. К концу недели уже начальник базы предложил собраться отметить вступление в должность нового сотрудника. Отказаться было нельзя – такие здесь, как, впрочем, и везде, порядки.

Собрались в самой большой сдвоенной палатке на складе сыпучих продуктов. Мальвина сразу же сообразила, что сначала попытаются напоить, а потом трахнуть тут же, на мешках. Дело не новое.

Когда разлили по кружкам спирт, Гала спокойно заявила, что она не пьет. Уговаривали всем руководством, но Мальвина сделала удивленные глаза и сказала:

– Вы что не понимаете, что такое «не пью»? Это означает, что я не пью алкоголь вообще.

– А как же ты здесь служить собралась? – Был удивленный ответ замначальника базы.

– Очень просто, – ответила Мальвина. – Николай Иванович знает, как нужно служить. Он мне рассказал. Как и все.

– Какой Николай Иванович? – Весело прокричал капитан – начальник вещевого довольствия.

– Шкафов. – Спокойно ответила Гала. – Ну, давайте, за мое здоровье. Прописываюсь.

И Мальвина выпила стакан пэпси. Все собравшиеся, поморщившись, выпили. Поморщились они от того, что старшие офицеры прекрасно знали кто такой Шкафов. Поэтому и притихли. Остальные же нутром почувствовали неладное.

Пьянка продолжалась. Мальвина скромно сидела в уголке, всем улыбалась и ждала, когда пьяные офицеры и прапорщики начнут спорить, кто её сегодня трахнет.

Дождалась, отошла в сторону, чтобы не стеснять споривших, но краем глаза поглядывала на всю спорившую компанию. Она уже знала, кто вызовется это сделать. В каждой подобной компании обязательно есть рубаха-парень, и его видно за версту. Вызвался тот самый капитан. Он был сынок одного московского генерала и вел себя на базе очень вызывающе. Его побаивался сам начальник базы, которому оставалось полгода до отставки по выслуге лет.

Мальвина, видя, что спор состоялся, медленно направилась вглубь склада – во вторую палатку, заставленную поддонами с мешками на них. В одной руке она держала диковинную, как для нас, американскую полуторалитровую бутылку пэпси, в другой – пластиковый стаканчик с этим же напитком, который попивала на ходу.

В глубине склада капитан догнал Галу.

– А что такая красавица грустит здесь одна?

– Это вы ко мне? Какая же я красавица? Это вам с пьяных глаз показалось, – отвечала Мальвина с очаровательной улыбкой, которую ей так и не удалось переделать.

– Да ладно выделываться, – со смехом ответил довольно-таки симпатичный капитан, привыкший к тому, что пользуется стабильным успехом у баб.

Капитан толкнул Мальвину на мешки и, не теряя времени, начал задирать ей юбку. Гала опрокинулась на мешки, выронив из рук стаканчик с пэпси-колой. Уже лежа на спине, со всей силы зарядила правой ногой ловеласу по яйцам и ловко выскользнула из-под капитана, а потом добавила пластиковой бутылкой (семейный удар) скорчившемуся Ромео по голове. От удара с неплотно закрытой бутылки слетела крышка, и капитан был прилично облит сладким напитком. Только после этого Гала направилась обратно к пьяному обществу.

– Уничтожу, сука! – Услышала за спиной Гала.

Она остановилась, медленно развернулась и промолвила:

– Это я тебя уничтожу, придурок. Попробуй еще раз попасться мне на пути. А лучше – прямо завтра переведись в другое место. И запомни: я тебя и на гражданке спокойно достану.

Когда Мальвина подошла к сразу же притихшей компании, кто потупил глаза, а кто, наоборот, вопросительно и нахально на нее уставился.

– Пытаться изнасиловать приличную девушку – это очень некрасивый поступок. Вам не стыдно, товарищи офицеры…? Ну, повеселились, и хватит. Пошла я, – услышали оторопелые вояки.

Мальвина ушла, оставив за спиной гробовое молчание. Но когда из глубины склада вышел весь мокрый капитан Негруб, его встретил взрыв смеха. После этого случая за Мальвиной установилась прочная слава недотроги. А этого ей только и было нужно.

Гала сидела на базе, как мышка. Очень скрупулёзно выполняла свои обязанности. Капитан Негруб делал вид, что с Мальвиной не знаком, периодически куда-то звонил и что-то выяснял.

Через полгода после описываемых событий написал рапорт на увольнение начальник базы. На его место был назначен киевлянин – бывший начальник продовольственного снабжения. А на место начальника продовольствия был переведен из Шинданда какой-то старлей Сухих, который, впрочем, оказался вполне компанейским воякой.

Сразу же по приезду он устроил прописку в том самом складе, где прописывалась и Мальвина. Галы на ней не было, зато вместо Галы была большущая пьянка, которая понравилась всем, кроме начальника базы. Это был очень осторожный человек, и он прекрасно помнил прописку Мальвины. А если бы она доложила наверх о попытке изнасилования? Нужно заканчивать с этими пьянками, хотя бы пока на рабочем месте.

Как бы там ни было, но Сухой поладил сразу же со всеми…, кроме капитана Негруба. Вот не сошлись они с первой же минуты, и после того, как Негруб сально пошутил по поводу Мальвины, то, вроде бы, и не знавший её Сухой, как истинный офицер, рассердился, потребовал извинений за оскорбление дамы и не получил их. Хорошее в принципе мероприятие закончилось дракой, в которой Негруб получил от Сухого по роже. Так как этого Петю Негруба никто терпеть не мог за его заносчивость, то, как только началось столкновение, все сразу же куда-то подевались. В случае чего подтвердить факт получения Негрубом по морде было некому.