На грани реальности: сборник рассказов

Ангел-похоронитель

– Ну что, Мишаня, сколько тебе еще осталось батрачить?

Пал Саныч, полноватый мужчина преклонного возраста в кожаной куртке, вальяжно откинулся на сиденье потрепанной красной девятки. Он провел рукой по коротко стриженым волосам с проседью, придирчиво осматривая себя в зеркало заднего вида. Мужчина шутил, что седину и залысины заработал грехами в прошлой жизни, и всегда старался носить любимую фуражку, всю в заплатках. Из магнитолы играл Цой, из года в год требующий перемен, но перемены так и не наступали.

– Вечность, Пал Саныч. Всего лишь вечность.

Михаил, юноша в белоснежной рубашке и идеально выглаженном черном костюме, облокотился на крыло автомобиля и прикурил. Точеный профиль, тонкие черты лица, густые локоны волос цвета каштана – он словно сошел с картин художников эпохи Возрождения. Но вот глаза… Холодные, темные, выворачивающие душу наизнанку. В них таилась бездна, в которой тонули все эмоции.

Огонек сигареты в тонких изящных пальцах слабо тлел в полумраке, и дым причудливым узором взвивался вверх. Парень запрокинул голову и посмотрел на грязное серое небо. Снег хлопьями падал вниз, застилая собой все вокруг, как пепел, и поцелуями усыпал мокрое лицо юноши. Тот поморщился и грустно улыбнулся. «Как же хочется домой», подумал он. Но домой было нельзя.

– А-а-а, –протянул водитель, – а я чет думал, что ты «контрактник». Бывает же такое. Это же за что тебя так наказали?

Михаил не ответил и лишь горько усмехнулся. Он ненавидел работу в «Бюро». Но как человек способен привыкнуть ко всему, так и он привык к бесконечной рутине. Только вот выбора особо и не было. В конце концов работа стала единственной нитью, связывающей его с реальностью, единственное, что делало существование хоть сколько-нибудь осмысленным. Ненавидел, правда, всем сердцем. Но ведь кто–то должен выполнять грязную работу, да?

По большей части ему было плевать на клиентов, их жизнь и проблемы. Конечно, так было не всегда – первые лет сто он честно старался выполнять долг, возложенный на него свыше. А потом устал. Безумно устал. Теперь каждый в его списке – не более чем просто имя, тире между датами рождения и смерти. Просто его клиенты еще не знали об этом.

Достав телефон, он понял – время пришло. Отлично. Чем раньше он покончит с этим, тем лучше. Михаил сделал последнюю, самую долгую затяжку. Табачный дым обжог горло, заполнил легкие, и на миг юноше показалось, что он растворяется в нем, становясь частью чего-то большего, чем просто человек, выполняющий чужую волю. Он выкинул сигарету на землю и притоптал ногой.

– Как некрасиво, – ухмыльнулся Пал Саныч, – а еще посланник Бога называется.

– Скорее мальчик на побегушках, –ответил Михаил. – Ты вот вообще бес, чего осуждаешь?

– Попрошу! Не бес, а демон, – с обидой в голосе возразил мужчина. – А ты должен быть выше этого.

– Должен, – кивнул Михаил, но в его голосе звучала усталость. – Но иногда хочется побыть человеком. Не глуши машину. Я быстро.

Пал Саныч коротко кивнул, надевая потрепанную фуражку. «Бес», фыркнул он себе под нос. Юноша усмехнулся. Теперь старик будет бубнить лет десять, а то и все пятьдесят. Парень быстрым движением вытер лицо, поправил пиджак, смахнул снег с плеч и надел темные очки – напоминание о прошлой жизни. В руках оказалась толстая белая папка, наполненная кучей бумаг и документов.

Темный, обшарпанный подъезд хрущевки встретил холодном и враждебностью. Внутри пахло сыростью и плесенью. Стены были исписаны граффити, местами осыпалась штукатурка. Каждый шаг по скрипучим ступенькам отдавался гулким эхом, словно сам дом судорожно вскрикивал, страдая от старости и беспросветной тоски.

На третьем этаже спал грязный бездомный, через которого Михаил равнодушно перешагнул, лишь слегка поморщившись. Наконец он добрался до до пункта назначения, а именно – квартира 13, что на пятом этаже.

Дверь квартиры была изуродована временем и человеческой злобой. Древко было обшарпано и исписано угрозами, замок скрипел, словно стонал от боли. Надпись «Савельев – вор и должник!» была выведена крупными буквами красной краской и слегка стерта – видимо, хозяин пытался избавиться от нее, но безуспешно. Звонок вырван, лишь облезлые провода торчали в разные стороны. Михаил усмехнулся. Кажется, у его клиента проблемы. Что-ж, скоро они все разом решатся, правда совсем не так, как ему хотелось бы.

Паренек постучал и прислушался. Тишина. Он постучал еще раз, но уже сильнее и настойчивее, что показалось, будто дверь вот–вот рухнет под тяжестью ударов. Шум эхом разнесся по пустому подъезду. За стеной послышалось шевеление.

– Кто? – раздался хриплый мужской голос за дверью.

– Агент Михаил, представитель «Бюро» – спокойно представился парень. – Мне нужен Родион Алексеевич Савельев. Полагаю, это вы.

– Какое «Бюро»?! – прорычал Родион. – Если это по поводу долгов, то я же уже говорил, что верну все через неделю.

– Простите, но боюсь, что эти долги настолько большие, что более не терпят отлагательств, – папка, которую Михаил держал подмышкой, словно утяжелилась в подтверждение его слов, – поэтому я вынужден вмешаться. Ваше время истекает. Я могу войти?

– Ты кто такой? Че ты несешь?!

– Меня зовут Михаил, и я…

– Пошел к черту!

Михаил тяжело вздохнул. Опять одно и то же. Он привык к подобной реакции. Еще один грешник, отчаянно цепляющийся за свою жизнь. Парень достал из кармана брюк небольшой блестящий ключик и вставил в дверь. Щелчок, и замок с легкостью поддался, впуская незваного гостя внутрь.

Первое, что он почувствовал, войдя в прихожую, – резкий запах спирта. Парень с отвращением осмотрелся. Старые пожелтевшие обои местами содраны и кое-где видна шпаклевка. Пол в пыли, в углах – паутина. Вешалки нет, вся одежда просто свалена в кучу, которую, судя по внешнему виду и характерному запаху, стоило уже давно постирать.

Михаил тенью проскользнул на кухню. Мужчина сидел на табуретке, понуро схватившись за голову. Михаил наклонил голову и начал разглядывать его сквозь темные очки. Родион Савельев был далеко не молод. Его лицо, изборожденное морщинами, выражало постоянную злобу и усталость. Черные волосы, трехнедельная щетина. На мужчине был поношенный спортивный костюм, весь пропитанный пятнами, запахом алкоголя и отчаянием. На столе стояла почти пустая бутылка водки, а рядом разбросаны окурки и пустые консервные банки. В мойке гора грязной посуды, вокруг которой уже начали летать мошки.

Родион, краем глаза заметив тень, вздрогнул и поднял голову. Глаза его, мутные и красные от алкоголя, расширились, лицо скривилось. Трясущейся рукой он схватился за бутылку и встал в угрожающую позу, готовый вот-вот кинуться на незнакомца. Как животное, загнанное в угол, он был в бешенном отчаянии, и единственной реакцией была агрессия.

– Т…ты… ты как зашел сюда?! – заплетающимся языком прохрипел мужчина.

– Я не пойду к Черту, – начал спокойно Михаил, подвигая ногой табурет и садясь напротив. – Мы не в ладах. Неприятный тип, знаете ли. И постоянно обыгрывает меня в карты. А вот вы… Думаю, у вас будет возможность познакомиться.

– Как ты зашел, мразь?!

– Через дверь, – юноша сделал самое невинное выражение лица. – Лучше присядьте. В ногах правды нет. А вот здесь она есть.

На стол с грохотом рухнула тяжеленая папка.

– Пошел вон, пока я тебе лицо не разворотил! – завопил мужчина, но голос его дрожал.

Михаил снял очки и его хищный взгляд впился в мужчину. Глаза вспыхнули холодным, нечеловеческим светом. В них не было ни тени сочувствия, лишь бездонная бездна безразличия. Родион почувствовал, как страх волной разлился по телу, как ядовитая жидкость. Сердце билось в висках, кажется, грозя разорвать голову на части.

– Сядь.

Властный голос эхом раздался прямо в голове Родиона, словно тысячи голосов завопили прямо из огненной преисподней. Мрак в комнате сгустился, словно сам по себе. Тень Михаила растянулась по стене, и мужчина был готово поклясться, что у той распахнулись огромные крылья за спиной. Родион рухнул на табурет с бутылкой в руке. Тело не слушалось. Глаза расширились от ужаса. Он хотел вскочить с места, ударить незнакомца, убежать, но все, что он мог – сидеть на табурете, как прибитый к нему гвоздями, и ждать.

Михаил вежливо улыбнулся уголками губ и открыл папку.

– Другое дело. И почему надо всегда до этого доводить? Ну что-же, предлагаю начать.

– Ч…что начать? – с нарастающей паникой спросил Родион.

– Суд над вами, конечно же. Суд Божий. Но у нас мало времени. Вернее, у вас. Мне то спешить некуда, – парень взглянул на часы в телефоне и буднично добавил, – а вот вам осталось жить пять минут двадцать две секунды.

– Я что, умру?!

– Вопрос не в том, умрете вы или нет. А в том, где проведете вечность после этого. Так что приступим.

Мужик от шока начал приходить в себя и наконец трезветь. Ужас отразился сначала в мутных глазах, а затем и на искривленном лице. Он снова попытался вскочить, но тело будто парализовало чужой волей, одеревенело и застыло. Михаил открыл папку и быстро начал перебирать документы, скользя по листам бумаги беспристрастным взглядом.

– Это все не правда… Не правда! Мне это чудится! – завопил Савельев.

Михаил медленно поднял глаза, и его взгляд пронзил Родиона насквозь. В этот момент Савельеву показалось, что он смотрит не в человеческие глаза, а в бездонную пропасть.

– Успокойся, – снова раздался хор голосов в голове Родиона.

Вдруг мужчина почувствовал необычайную легкость, словно в него влили лошадиную дозу успокоительного или чего посильнее. Тело расслабилось, туман в разуме развеялся, глаза стали ясными, взгляд осознанным. Он окинул гостя напротив удивлённым взглядом, словно впервые увидел его.

– Ты кто? – спросил он с легким удивлением.

Ангел тяжко вдохнул.

– Михаил, агент «Бюро», тверской филиал. Раньше мы назывались «Божественное бюро дел земных и небесных». Ребрендинг, – он пожал плечами, не отрывая взгляда от бумаг, – Я и мои коллеги занимаемся распределением душ в Рай или Ад, в зависимости от жизни, которую они прожили на земле. Дальше вами займутся уже другие, в зависимости от пункта назначения. Боже, столько документов… Истинно, бюрократия – изобретения Дьявола.

– Я думал, что сначала человек умирает, а уже потом его судит, я не знаю, Господь?

– Так было раньше, – коротко кивнул ангел, – до того, как вас не стало слишком много. Теперь заседания выездные, а добиться аудиенции моего начальника почти невозможно. У него другие проблемы, поважнее. Перенаселение в Аду, например…

Михаил присвистнул, продолжая водить пальцем по исписанным листам бумаги.

– Вот это послужной список! – усмехнулся он, – Лгал, воровал, торговал запрещенными веществами, подсадил на них кучу людей, включая свою жену, из–за чего та превратилась в жалкое подобие человека; подставил лучшего друга и тот сгнил в тюрьме как невинно осуждённый; грубил, кипел яростью, словно раненый зверь; обижал слабых, наслаждаясь их страданиями; лицемерил, использовал сильных; отравлял бренное тело алкоголем… И при этом ни разу не исповедовался!

Савельев сжался в комок, его лицо исказилось от ужаса и раскаяния. Он пытался оправдаться, но слова застревали в горле.

– Но я и хорошего много делал, – робко попытался оправдаться Родион.

– Да, помог бабушке донести сумку в 1998–ом году, покормил бездомных котов в 1999–ом и пожертвовал сто рублей на реставрацию церкви в 2002–ом, находясь в состоянии алкогольного опьянения, – с сарказмом ответил Михаил. – Прости, друг, но этого мало. Кроме того, за тебя мало прошений.

– Прошений? – в недоумении переспросил Родион.

– За тебя никто не молился. Кроме матери.

Все было решено. Михаил встал. Он не спеша снял очки, убрал в карман пиджака и взглянул в глаза грешнику, проникая в самые темные закоулки души. Тень от его тела, вытянувшись, легла на стену, превратившись в чудовищную фигуру. За спиной распахнулись черные крылья, окутав комнату густой тьмой. Вокруг головы образовалось несколько золотых ореолов, они кружились, словно живые существа. Во лбу появился третий глаз, излучающий неземное сияние. Савельев в ужасе задрожал. Сердце бешено колотилось в груди. Он пытался закричать, но голос застрял в горле. Перед ним стояло не простое существо, а нечто, воплощение самого страха и божьей кары.

– Родион, – голос прозвучал громогласным эхом и чуть не разорвал барабанные перепонки, – ты прожил грешную жизнь, причинил страдания многим людям. За это ты проговариваешься к отбыванию наказания в Аду, срок – вечность. Ибо плата греху – смерть. Аминь.

Родион с мольбой уставился на Михаила. Он хотел просить о пощаде, но слова застыли на его губах. Он понимал, что все кончено. Сияющее нимбом лицо ангела, который скорее походил на демона, было полно гнева.

– Каждый человек имеет право на второй шанс, – голос прозвучал громогласно и жестко, – но ты его упустил. Твои грехи слишком тяжелы. Помни слова Писания: что посеешь, то и пожнешь. Все поступки имеют свои последствия, и рано или поздно каждый из нас предстанет перед судом. Последние слова?

Родион бледный, словно мел, лишь покачал головой.

– Так я и думал, – усмехнулся Михаил, – ты умрешь от остановки сердца через три, два, один…

Савельев зажмурился. Комната вокруг него начала медленно вращаться, стены растворялись, а потолок поднимался все выше и выше. Родиону казалось, что он падает в бездонную пропасть. Вдруг он почувствовал мучительную боль. Всего одна секунда, но она растянулась в вечность. Открыв глаза, перед ним предстала ужасающая картина. Его тело лежало на полу, словно пустая оболочка, а сам он, прозрачный и невесомый, парил над ним, наблюдая за своей собственной кончиной.

– Идем за мной, – сурово сказал ангел.

Дух Родиона послушно закивал. Внезапно он почувствовал такую легкость, такую свободу, какой никогда не испытывал при жизни

.

– Не радуйся, это ненадолго, – усмехнулся Михаил, словно прочитав мысли.

Тот же старый подъезд, который казалось вот–вот рухнет. Савельев послушно следовал за юношей с крыльями. Казалось, время остановилось. Они спустились вниз в полной тишине, которую нарушал лишь щелчок счетчиков, голоса соседей и гул автомобилей, звучащие вдали, словно призрачный шепот.

Пал Саныч почеркнуто вежливо открыл дверь перед пассажиром. В глазах плясал дьявольский озорной огонек.

– Залезай, прокатимся в последний путь, – широко улыбнулся мужчина.

– Это перевозчик, –пояснил Михаил испуганному тому, что осталось от Родиона. – Он доставляет души.

– …на девятке? – в недоумении спросил дух Савельева?

– У нашего филиала проблемы с финансированием, – ответил Пал Саныч, садясь за руль и любовно поглаживая корпус автомобиля. В его глазах светилось какое–то странное веселье, смешанное с тоской. Казалось, он давно привык к своей мрачной работе.

Родион неловко уселся за заднее сиденье. Мотор старенькой девятки зарычал, словно просыпаясь от долгого сна.

– А куда мы едем? – спросил Родион, стараясь не смотреть на Пала Саныча. – В ад?

– Не совсем, – усмехнулся Пал Саныч. – Скорее, в преддверие. Там все решат.

Михаил кивнул. На окраине города его ждал еще один клиент. Щелкнув пальцами, в руках появилось следующее досье. Демон подмигнул ангелу, машина рванулась с места, оставляя за собой клубы дыма и запах выхлопных газов.

Темнело. В хосписе, где время текло медленнее, чем где–либо еще, царила атмосфера призрачной тишины. За окном угасал день, окрашивая небо в багряные тона, словно предчувствуя скорый закат. Суетились медсестры, бегали врачи в белоснежных халатах – ангелы на земле. Михаил, обратившись в тень, проскользнул в палату номер 3, что прямо по коридору на первом этаже.

Мягкий ковер приглушал шаги. Лучи заходящего солнца окрашивали комнату в красноватый оттенок. На журнальном столике стоял букет тюльпанов, лепестки которых уже начали опадать. Вокруг разбросаны открытки, от которых чувствовались тепло и горечь одновременно. И картины. Много картин. Масляная краска густыми мазками расположилась на полотнах, вырисовывая очертания полевых цветов, горных вершин, морских волн… Она казалась уютной, если бы не медицинская кровать в углу, рядом с которой стояли капельница и инвалидное кресло, приносившие в палату безысходность.

На кровати лежало бледное очертание, то, что осталось от юной, полной сил и надежд девушки. Худая, с бритой головой, тонкими запястьями, выпирающими ключицами. Ее глаза, когда-то яркие и блестящие, теперь были тусклыми и безжизненными. Девушка лежала, рассматривая зарево заката, но, почувствовав странное присутствие в палате, повернула голову. Ее взгляд встретился с тенью, медленно приближающейся к кровати. В глазах читался вопрос, но и одновременно – смирение. Она знала, что этот момент неизбежен.

Сердце Михаила пропустило удар. Он почувствовал, как что-то кольнуло в самое сердце – боль, знакомая и в то же время совершенно новая. Это было ощущение дежавю, но настолько сильное, что дух захватывало.

Девушка была копией ее. Той, что украла сердце столетие назад. Отголосок из прошлой жизни пробился, как лучик сквозь грозовую тучу. Внезапно, воспоминания нахлынули волной. Он увидел молодую, прекрасную девушку, полную жизни. Светлые волосы развиваются на ветру, соленые брызги попадают на лицо, она смеется и протягивает руку. Но это было лишь мгновение, и видение исчезло. Михаил часто заморгал, снял темные очки и провел рукой по волосам, пытаясь прийти в себя.

Девушка на кровати долго смотрела на него, прежде чем грустно улыбнуться.

– Вы пришли за мной?– с надеждой в голосе спросила она.

– Да…

Она слабо рассмеялась, и смех ее был как перезвон маленьких колокольчиков.

– Вы мой ангел–похоронитель, да?

– Кто?

– Моя бабуля рассказывала, что вы приходили к ней, когда у нее случился инфаркт.

Михаил мягко опустился на край кровати. Он закрыл глаза и сосредоточился. Внезапно юноша почувствовал тоску, отчаяние, страх, исходящие от маленького хрупкого, словно фарфоровая кукла, тела. А еще боль. Нескончаемую и невыносимую.

Дрожащими руками открыв папку, ангел начал перелистывать страницы. Мила, восемнадцать лет, причина смерти – онкология. Глаза бегло пробежались по досье. Столько прошений… «Чистая душа», подумал он, пока не наткнулся на примечание о смертных грехах.

– Вода была такая холодная, когда я спрыгнула, – начала Мила, ее голос дрожал, – но боли не было. Страшно было только первые несколько секунд. А затем в ледяных объятьях было так тихо и спокойно… Словно смерти нет.

Ангел поджал губы. Самоубийство – самый тяжкий грех. Согласно должностной инструкции «Бюро», это перекрывает все светлое и хорошее, что успел сделать человек за жизнь.

Чувство долга сцепилось в схватке с чем-то еще, тем, что он думал давно похоронил в себе. Сострадание. Он прекрасно понимал – если отправить ее вниз, то смерть будет не концом страданий, а новым витком, началом чего-то более ужасного, терзаемого душу бесконечное количество раз. Эту боль не сравнить ни с какой телесной.

Нет, он не мог ослушаться еще раз. Именно за это его выгнали с небес. За то, что он вмешался в судьбу любимой здесь, на земле. Начальство не терпит самоуправства. «Раз ты по-прежнему привязан к земному, так и оставайся там навеки». Слова, прозвучавшие как приговор. Он спас ее, но погубил себя.

– Будет больно?– спросила девушка.

«К черту все», подумал ангел. Он вырвал страницу с упоминанием смирного греха и скомкал ее. Девушка лишь удивленно подняла брови. Она попыталась приподняться, но совершенно обессилела и снова рухнула на кровать. Бумага заискрилась и вспыхнула, озаряя комнату. Мила улыбнулась и похлопала в ладоши, как малый ребенок, смотря на огонек, догорающий в руках Михаила.

– Как красиво…

– Закрой глаза. Обещаю, боли больше не будет.

Мила послушно закрыла глаза, и ее лицо озарила тихая улыбка. Ангел–похоронитель мягко дотронулся ледяной ладонью до пылающего жаром лба. За спиной распахнулись крылья и черные перья разлетелись по палате. Михаил наклонился и поцеловал ее в лоб. В тот же миг комната наполнилась ярким светом. Ее душа, словно бабочка, вырвалась из кокона тела и лучом устремилась вверх. Раздался писк аппарата, красная полоса, показывающая биение сердца, натянулась струной.

Михаил выдохнул. Сердце сжалось. Какое-то время он сидел в палате рядом с Милой, держа девушку за остывающую руку. Послышались шаги в коридоре. Парень наконец встал, пригладил костюм, надел очки и снова обратился тень.

Михаил стоял на крыше здания, глядя на ночной город. Он понимал, что нарушил небесные законы, но сожалений не было. Лишь чувствовал себя одиноким странником, идущим против течения. Перья крыльев, черные как смоль, трепетали на ветру. Городские огни мигали внизу, как тысячи светлячков, город гудел. В каждом окне – чья-то жизнь. И она продолжалась, несмотря ни на что. В конце концов смерть – это тоже этап жизни.

Позади раздался топот приближающихся шагов.

– Ну что, Мишаня, еще один круг Ада на сегодня?– спросил Пал Саныч, снимая фуражку и потира лоб. – А где клиентка?

Ангел неопределённо махнул рукой и отвернулся, отводя взгляд. Пал Саныч прищурился, рассматривая Михаила. В его глазах читалось не только насмешка, но и некое понимание.

– Опять ты со своими благородными порывами? Ну, ну, – пробурчал он.

Вдруг из кожаной куртки Пал Саныча вырвался звук звонка Нокиа. Тот ловким движением вытащил мобильник и лицо его вытянулось от удивления.

– Начальник звонит. Твой, – ухмыльнулся демон.

Дрожащая рука схватила телефон. Перевозчик душ отошел в сторону и прикурил самокрутку. Михаил стоял с низко опущенной головой, освещаемый светом луны. Ночь опустилась на город. Снег продолжал медленно спускаться с небес, кружа в воздухе, как пепел. Черные перья начали медленно опадать, одно за другим, пока крылья не рассыпались полностью и не исчезли, словно их никогда и не было. На другом конце провода раздались протяжные гудки. Выбор сделан, жребий брошен. В конце концов, каждый из нас предстанет перед судом…

Ночной гость

– Мам, ты проверила под кроватью?

Мама устало вздохнула. Блеклая женщина, почти полупрозрачная. Бледная кожа, светлые волосы. Даже одежда была приглушенных тонов, словно она старалась стать незаметнее для других. Чтобы наконец оставили в покое. И только синяки под глазами были темными, врезающимися в память. Когда я смотрел на ее лицо, я сначала обращал внимание именно на эти тени, и только потом – на ее глаза цвета асфальта. Бесцветная мама.

Четкие движения, словно у заведенной механической игрушки, она повторяла наш ежедневный ритуал. Включить ночник, закрыть шкаф и ящики, посмотреть под кровать, занавесить шторы, накрыть меня одеялом, пять раз «щелкнуть» фонариком и спрятать под подушкой, выключить свет в комнате, плотно закрыть дверь, чтобы она ни в коем случае не открылась от сквозняка. Но я боялся вовсе не резкого порыва ветра.

Старый ночник в форме гриба преданно и верно выполнял возложенную на него миссию – защищал от всего ужасного, что таит тьма. Его теплый желтый свет словно обнимал, накрывал куполом спокойствия и шептал: «Ты спи, а я буду охранять тебя». Я послушно лежал в постели, прижимая пуховое одеяло к подбородку. Тут я подумал, что не помешало бы сбегать в туалет, но просто не мог заставить себя покинуть мое убежище из подушек и одеяла. Да и мама бы разозлилась – это ведь означало, что придется повторять все сначала. Иначе я никогда не усну. Мама уже как раз была на последней стадии и проверяла фонарик. А я проверял, чтобы она ничего не забыла.

– Мам, ты щелкнула четыре раза. А надо пять.

– Нет. Я щелкнула пять раз. Я умею считать, – она никогда не скрывала своего раздражения.

– Или ты просто хочешь побыстрее от меня избавиться… – пробурчал я себе под нос.

Мама цокнула языком и закатила глаза, как обычно делала, когда папа забывал выключить телевизор перед выходом из дома. Или ставил пустую немытую тарелку обратно в холодильник. Или в очередной раз обещал, что больше никогда не будет ходить в гости к тете с работы.

Она включила фонарь и направила его мне прямо в лицо. Яркий свет ударил по глазам, отчего я зажмурился и отвернулся к стене.

– Пять. Если тебя это, наконец, успокоит, – щелчок, свет погас.

Я схватил оружие по борьбе с темнотой и засунул под подушку. Иногда я представлял, что фонарик – это световой меч, прямо как в Звёздных войнах, луч которого может уничтожить любое зло. Однако все мое маленькое существо сжималось от одной мысли, которая крутилась в голове каждый вечер – скоро блеклая мама уйдет и заберет с собой весь свет. И тогда мне никто не поможет. Даже отважный ночник и световой меч.

Я закрыл глаза. Послышался звук шагов и скрип половиц, а затем и щелчок выключателя. Комната погрузилась в полумрак. Всем телом сжавшись под одеялом, я пытался стать еще меньше. Или таким же бесцветным, как мама. Наверное, поэтому оно не приходит к ней по ночам… Просто на просто не замечает ее.

– Мам, останься, – умоляюще пролепетал я.

– Миш, не маленький уже. Всю жизнь буду с тобой что ли спать?

– Тогда пока не ложись, ладно? Чтобы ты прибежала, когда я закричу.

– Спи уже, – она отвернулась и прошептала уже сама себе. – Боже, не ребенок, а одно мучение…

Когда дверь закрылась, я почувствовал себя самым одиноким на свете ребенком. Мама бросила меня. Опять.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смог заставить себя открыть глаза. Комната начала постепенно принимать привычные, давно знакомые очертания. Вот мой стол, на нем папка с комиксами, которые Аня называет «дурацкими». Ничего не дурацкие! Вот зеркало около двери. Я стараюсь долго не смотреть в него, даже днем. Бабушка рассказывала, что оттуда на нас тоже смотрят, но не люди, а нечто другое. Я ей почему-то верю. Жалко, что бабушку увезли в больницу «для таких, как она», и мы уже давно не виделись. Вот шкаф. Вот аквариум с золотой рыбкой. Она забавная, но другая – раньше она была больше и желтее. Мама говорит, что это глупости и мне кажется, но я уверен – это не моя рыбка.

С моей что-то случилось, но мама и папа почему-то делают вид, что это со мной что-то не так. Вообще я заметил, что взрослые часто врут. Игрушки убраны в комод: в темноте они словно смотрят на меня по другому, нежели днем. Как-то слишком… пристально.

Мое убежище. И все равно что-то в этом всем было не то. Какое-то несоответствие, но я упорно не мог понять, что именно выдавало его. Мама советовала перед сном много не думать. «Бабушка тоже много думала, и где она теперь?», повторяла она снова и снова. Быть как бабуля в семье означало одно – быть странным. А уж быть странным было хуже, чем плохо учиться, драться за школой, обзываться, брать вещи без спроса… в общем, хуже всего на свете. Но я все равно люблю ее всем сердцем. И безумно скучаю. Иногда даже мне кажется, что она была самой нормальной из всех нас, несмотря на все истории. Просто другие почему-то не хотели ее понять.

Я крепко зажмурился, словно это могло отогнать плохие мысли. Скорее бы уже провалиться в сон, чтобы наступило утро. Громко и размеренно тикали старые часы. Тик-так. Тик-так.

Однако чем дольше я лежал, тем страннее мне казался этот звук. С каждым разом они словно тикали все медленнее и медленнее, а паузы между ударами становились все дольше. Ти-и-и-к… Та-а-а-к… Ти-и-и-к… Та-а-а-к… Мысленно я оценил это как хороший знак – наверное это значит, что я засыпаю.

Вдруг свет ночника тревожно замерцал. Ладони мгновенно вспотели. Я понял, как сильно ошибался. Оно здесь. А если еще нет, то скоро будет. Сердце заметалось внутри грудной клетки, словно было попрыгунчиком, а ребра – стенами, от которых он отскакивал. И кто-то бросал его с силой снова и снова, а оно отскакивало и отскакивало. Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок.

Я медленно открыл глаза и увидел то, от чего сердце-попрыгунчик остановилось. Дверь. Она была слегка приоткрыта. А за ней – густая и непроглядная темнота. Как гуталин. Я уставился на темноту, не в силах отвести взгляд, и она уставилась на меня в ответ. Я не видел то, что таращится на меня в ответ, и это пугало сильнее любых ужасных чудовищ из страшилок. Неизвестность. Пустота. Нечто необъяснимое, необъятное, а значит – непобедимое.

–Мам! Дверь! – крикнул я.

Ответом была тишина.

–Мам? – жалобно позвал я снова.

Я хотел закричать еще сильнее, чтобы мама прибежала и обняла меня, хоть она никогда этого не делала. Не маленький ведь уже. Но то ли дело в пересохшем горле, то ли в сдавленной грудной клетке, но я не смог выдавить из себя ни звука. Немой крик словно застрял в горле.

Помню, папа однажды сказал мне, что быть смелым – это выбор. Сначала я не понял, что он имеет ввиду, а когда он сказал, что всем иногда бывает страшно, не поверил. Неужели папа тоже может бояться? Чего? Он же такой большой и сильный. Тогда я спросил, что взрослые делают, когда им страшно. Он рассмеялся и затем ответил: «Не знаю, как другие взрослые, но я всегда притворяюсь смелым, и тогда бояться начинают уже меня».

В ту ночь я решил быть как папа – притвориться смелым, чтобы темнота испугалась меня и убежала, и никогда больше не приходила ко мне. Ночник перестал мигать, видимо почувствовав мою решимость и стараясь поддержать меня. Я мысленно поблагодарил его за это.

Я решил действовать быстро. Нащупав трясущейся рукой под подушкой фонарик, я собрал всю волю, что была в моем тощем тельце, и соскользнул с кровати. Щелчок, и световой меч-фонарик прорезал лучом комнату. Босиком я рванул к двери, так быстро, как не бегал никогда раньше.

Идея пришла сама собой. Зажав фонарик зубами, я быстро снял футболку и захлопнул дверь, зажав ткань между ней и дверным проемом. Довольный собой, я сжал фонарик в ладони и уже собрался запрыгнуть обратно в кровать, как вдруг произошло то, чего я боялся больше всего на свете.

Ночник погас. Комната резко погрузилась во мрак.

И тут за спиной я услышал то, что заставило все тело оцепенеть от ужаса. Сначала это был скрежет ногтей по паркету, а затем…

–Ма-а-ам? Две-е-ерь! – прохрипел голос, лишь отдаленно напоминавший мой собственный.

Я широко раскрыл глаза, не в силах ни вздохнуть, ни обернуться, ни закричать. Все мое существо пронзили острые иглы страха. Сердце колотилось так быстро, билось о грудную клетку так сильно, что казалось скоро сломает ребра. К горлу подступила тошнота.

Невероятных усилий мне стоило заставить себя развернуться. Свет фонаря медленно блуждал по комнате, пока не наткнулся на нечто. Рядом с кроватью стояло оно. Монстр из моих кошмаров. Существо, которое мое воображение никогда не могло бы сотворить настолько жутким. Я много раз пытался нарисовать его, но всегда выходило не так пугающее, как на самом деле. Так много раз оно мне снилось, и вот сейчас мой кошмар стал явью.

Высокая черная тень, словно вырезанная из тьмы, с костлявыми руками, свисающими почти до пола, и уродливо кривыми длинными пальцами, напоминающими ветви голых деревьев. Лицо неестественно вытянуто, глаза – одни белки, а рот растянулся в уродливой гримасе, обнажив острые, как бритвы, зубы, готовые разорвать меня на части.

Мой ночной кошмар улыбался, и уголки рта его растягивались так широко, как если бы кто-то пальцами залез в рот и сильно растянул его в разные стороны. Из глубины черной пасти доносился хриплый, утробный звук.

–Мам?! – снова передразнило существо, явно насмехаясь над моей беспомощностью.

Тень сложила руки над головой так, что длинные уродливые пальцы стали похожи на оленьи рога. Оно с хрустом наклонило голову и снова оскалилось.

Все мое тело затряслось. Надо было бы звать на помощь, но я не мог заставить себя. Надо было бы бежать к маме, но ноги не слушались. Все мое тело, каждая клеточка – словно парализовало. Я застыл в оцепенении. Паника, охватившая разум, яростно вопила в голове, сжимала горло и давила на грудь.

И тут тело существа выгнулось так сильно и неестественно, словно у него не было суставов. Раздался хруст костей, оно переломилось в позвоночнике, выкрутилось, встало на четвереньки.

Я зажмурился крепко-крепко. Так сильно надеялся остановить этот кошмар наяву. В глубине комнаты по прежнему раздавалось тяжелое, прерывистое дыхание. Открыв глаза, я увидел, что нечто таращилось на меня немигающими белыми глазами, и замерло. Свет фонарика, казалось, его ничуть не пугал.

«Это все не взаправду. Это все не взаправду. Это все не взаправду», мысленно повторял я себе.

И тут фонарь погас. Белые глаза сверкнули в темноте. Оно резко рвануло в мою сторону. Послышался жуткий топот по деревянному полу. Схватив за ногу, существо дернуло за нее, от чего я повалился на пол. Я начал яростно дергать ногами в жалких попытках вырваться из цепкой хватки чудовища. Бесполезно. Когда оно открыло рот и со всей силы впилось мне в ногу, я почувствовал, будто сотни осколков вонзились мне в кожу. Вот тут я заорал во всю глотку.

Нечто вцепилось крепкой и жадной хваткой. Я услышал причмокивания. Кажется, оно начало пить мою кровь. Силы покидали.

–Миш? Миш, очнись!

Голос сестры. Слабый, отдаленный, словно из другого мира. Последними что я увидел перед тем, как отключиться, были мертвенно белые глаза и уродливые кривые пальцы, тянущиеся к моему лицу.

–Миша! Проснись!

Я резко дернулся и открыл глаза. Весь вспотевший, подушка и простынь были мокрыми насквозь. Тяжело дыша, я пытался понять, что происходит. Мой блуждающий взгляд никак не мог сфокусироваться. Глаза в панике бегали по комнате, ища знакомые очертания, и я с трудом понимал, где нахожусь. В голове по прежнему звучал мой истошный вопль и хриплое дыхание монстра.

–Миш, ты как? Опять кошмары, да?

Наконец, я с трудом смог распознать очертания старшей сестры. Яна сидела на краю кровати, черные волосы мягко спадали на плечи. Она ласково поглаживала меня по лбу, покрывшемуся испариной. Взгляд ее был обеспокоенным и немного уставшим. За окном уже было светло. Сколько я спал?

Я сел и взглянул на свои трясущиеся руки. Наконец, потихоньку начал приходить в себя и вспоминать, кто я вообще такой. Миша, двадцать один год, учусь в строительном университете, есть белый кот и золотая рыбка. Разум потихоньку начал возвращаться в реальность. Я тяжело выдохнул.

Я уже давно не ребенок. И все-таки этот кошмар преследует меня по пятам. Но кошмар ли? Или воспоминание из далекого прошлого? Прошло уже двенадцать лет. Дрожащие пальцы провели по шраму на ноге – глубокие рваные раны и следы от чьих=то зубов.

Естественно, мне никто не поверил. Однако и объяснить, откуда у меня эти шрамы, никто тоже не мог. Когда я, захлебываясь слезами, рассказал о той ночи родителям, они сделали то, что умели лучше всего – притворились, что ничего не было, и больше не вспоминали об этом. Но только не я. Я никогда этого не забуду. И пусть все вокруг твердят, что я просто странный и впечатлительный сумасшедший с разыгравшимся воображением и больной фантазий, который путает сны и реальность.

Ночной гость из кошмаров больше никогда не приходил. И все же каждую ночь я зажигаю ночник, кладу под подушку фонарь и нож, и жду, когда оно снова придет за мной. И на этот раз я буду готов.

Помилуй меня, Боже

– Извините пожалуйста, не хотел беспокоить, но Вы напоминаете мне Бога.

Клянусь, услышав эти слова в поезде глубокой ночью, я подумала, что мне причудилось. Наверняка разум сыграл со мной злую шутку. Размеренный стук колес, разговоры в тамбуре, да и я не спала уже… а черт его знает, сколько. Будь проклята эта бессонница. Да, мне определённо это послышалось.

К тому же, я никогда не расставалась с наушниками. Музыка помогала убежать от шума жизни, который казался уродливым. Слишком громким и оттого невыносимым. Вот и сейчас я выбирала очередную песню, чтобы снова заглушить реальность, да так и осталась сидеть – с телефоном в руках и тишиной в ушах.

Правда, вопрос о божественной сущности был адресован не мне, а моему соседу по купе. Это был приятный на вид седой старик, что-то около семидесяти лет. С белой, слегка растрепанной бородой и такого же цвета волосами, которые напротив, были тщательно расчесаны, в потертых брюках и изношенной временем куртке, но выглядел чисто и опрятно. Лицо его было изрезано глубокими морщинами. Он сидел в углу и мирно почитывал старую газетенку, пока его покой не был нарушен. Мы не разговаривали всю дорогу с тех пор, как сели на одной и той же станции. Словом, идеальный сосед.

Мы со стариком переглянулись, я с непониманием, он – с невероятным спокойствием. Сосед казался ничуть не удивлен неожиданному ночному визиту, в отличие от меня. Старик отложил газету и мягко улыбнулся пришедшему.

– Вы Бог? Это правда? – спросил незнакомец с надеждой в голосе.

Все ещё находясь в легкой степени изумления, я в недоумении окинула взглядом незнакомца в дверях. И странные слова вполне сочетались с внешним обликом странника. Мужчина средних лет, темноволосый, неухоженной щетиной и глазами, уставшими от тягот жизни. По выражению лица создавалось странное ощущение, будто он прошел войну, и никак не может прийти в себя после увиденного.

На незнакомце был плотный темно-зеленый дождевик и резиновые сапоги, все испачканные в засохшей грязи. Сперва я подумала, что он походил на походника или там, не знаю… грибника? Но после таких заявлений я невольно сравнила его с маньяком, орудующим в лесной глуши. Слишком уж странно это все выглядело. Он явно был не совсем в себе.

Мужчина в упор смотрел на моего соседа и терпеливо ожидал ответа на вопрос, который, по-видимому, казался ему вполне нормальным. А еще – очень важным.

Ночной гость весь напрягся, застыл и затаил дыхание. Моего присутствия он словно и вовсе не замечал. Странный блеск в широко раскрытых глазах – он будто не верил в происходящее и одновременно был напуган неожиданным откровением. Я, признаться, также верила с трудом в то, что кто-то на полном серьезе может произнести подобные слова, и это будет даже не в церкви. Сосед по купе же, напротив, выражал необычайное спокойствие, словно ситуация была ничуть не странный и такое он слышит каждый день.

Вопросы проносились в голове так стремительно, как темный лес за окном мчащегося на полном ходу поезде. Что, черт возьми, здесь происходит? Городской сумасшедший? Да, ноябрь – странный месяц. Все вокруг вдруг начинают слышать голоса да бросаться под колеса, ну и просто на просто сходить с ума. А уж религия – такая плодотворная почва для безумия. Может как вытащить со дна, так и толкнуть в бездну.

Ночь была такая темная и густая, словно кто-то разлил чернила по небу, и теперь оно было в грязных кляксах и разводах. Ни звезд, ни луны, ни единого намека на свет. В купе стоял запах крепкого чая и пыли, но вошедший принес с собой привкус табака и. перегара? Тогда это многое объясняет.

Я вытащила наушники и уже собралась идти за кондуктором, как вдруг старик поднял руку, прося остаться и сесть обратно. Я хотела было возразить, но сама не зная почему послушалась и уселась на место.

– Ты в порядке, сынок? – спросил он у мужчины по-отечески.

Глаза незнакомца расширились еще больше. Он быстро шагнул в купе, выглянул в тамбур, словно боялся, что кто-то может подслушивать, и громко захлопнул дверь. Я отсела ближе к окну. На всякий случай. Но не буду врать – любопытство манило податься вперед и наблюдать, что будет дальше. Однако сразу же откинула мысль, подумав, что это выглядело бы странно. А странных людей на один квадратный метр уже было более чем достаточно. Поэтому я открыла книгу, что лежала на столике, и сделала вид, что собираюсь читать. Сама же вся обратилась в слух.

Незнакомец вдруг рухнул на колени перед пожилым человеком. Глаза блестели, он тяжело дышал, взволнованный и растерянный. Мужчина схватил руку старика и крепко сжал в своих ладонях. Старик удивился и слегка приподнял брови, но все же ласково улыбнулся. Он молча смотрел на него бездонными, но в то же время ласковыми глазами, что даже я почувствовала тепло, исходящее от старца.

– Простите, я просто… запутался, понимаете? – начал он сбивчиво шептать. – Наша встреча – это воля судьбы, верно? Я ведь вообще не должен быть здесь. Совершенно случайно оказался на этом поезде. Я не понимал, куда я еду и зачем. А потом увидел Вас и сразу все понял. Все-все вдруг открылось мне так ясно… Я здесь, чтобы встретить Вас. Вы ведь Он.

– Сынок, ты, наверное, очень устал, – мягко ответил старик.

– Да, я устал, – признался незнакомец, задумавшись на секунду, но через мгновение странный блеск в глазах вернулся. – Простите. Простите, ибо я очень грешен. Я хочу исповедоваться. Никогда в жизни этого не делал, ибо труслив, низок и малодушен. Прошу, выслушайте меня.

– Я не священник.

– Вы же Бог! Это же вы! – горячо заговорил мужчина. – Вы можете отрицать это. Я понимаю. Но я вижу Вас, Вашу сущность, как себя в зеркале.

Вдруг, к моему удивлению, старик спокойно ответил:

– Хорошо, сынок, я тебя выслушаю.

От абсурдности всей ситуации невольно вырвался смешок. Я зажала рот рукой и опустила взгляд. Незнакомец похоже впервые заметил, что кроме него и Бога в этом старом ржавом купе был еще и невольный наблюдатель в моем лице. Лицо его исказилось, кажется, он начал подбирать слова в голове, но не смог выдавить и звука, и лишь крепче сжал руку старика. Тот слегка наклонился, попытавшись заглянуть мне в лицо, начал пристально рассматривать очертания в полумраке.

– Вы смеетесь над моим горем? – наконец смог произнести мужчина.

– Ни в коем случае, – едкий тон невольно вырвался из горла, – просто никак не ожидала провести вечер в одной компании с Богом и сумасшедшим, – я откинулась на спинку сиденья и снова уткнулась в книгу.

– Вы не верите в Него? – сказал он таким тоном, словно это невозможно, указывая на моего седого соседа по купе.

Я вдруг задумалась. Повисло молчание. Затем, устало выдохнув, я потерла глаза, закрыла книгу и уже серьезно ответила:

– Это сложный вопрос. Я называю себя атеистом по неволе. Может быть, я бы и рада была верить, вот только не могу. Если бог и есть, он давно оставил меня.

– Как вы можете так говорить?! – горячо выпалил странный человек. – Как вы можете сомневаться? Он же сидит прям перед вами! Вы слепы? Или это происки дьявола, который уже завладел вашей душой? Прозрейте, выйдите из темноты.

– Ого! – я рассмеялась. – Мужик, у тебя что, осеннее обострение?

– Я не сумасшедший!

– Тогда солнце не встает на востоке и не садится на западе.

– Все в порядке, – мягкий и успокаивающий голос вмешался и прервал наш спор, – Я готов вас выслушать.

Наверное, правильным было бы уже выйти из купе, позвать кондуктора, чтобы они вызвали неотложку. Или полицию. Хоть кого-нибудь. Но вместо этого я снова решила остаться. Я хмыкнула, снова открыла книгу и отгородилась ею от странной пары, а сама в предвкушении приготовилась прислушиваться, жадно выхватывая каждое слово. Тем более, что незнакомец в дождевике снова забыл о моем существовании. Не знаю, что за грехи были у этого мужика, но свой я могу назвать без колебаний – любопытство. Тем временем мужчина опустил голову и начал исповедь.

– Господи, прости меня, ибо я грешен. Я. меня зовут Алексей. Боже, жизнь моя пустая и бестолковая. И промчалась, как ветер. Жил беспечно, не ценил ни минуты, прожигал время, упускал возможности. Презирал тех, кто слабее меня, и ненавидел тех, кто сильнее. У меня было все, о чем можно мечтать, но я не ценил этого, был слеп и глух к счастью. И вот, когда я потерял все, я понял, какую бездну я создал своими руками. Теперь я просто оболочка человека, и сам виноват в своем горе.

Рука его потянулась к карману дождевика. Я выглянула из-за книги. Алексей достал смятую, потускневшую фотографию и трясущейся рукой протянул старику. Тот долго и внимательно всматривался в помятое фото, а затем грустно улыбнулся.

– Вот, жена моя, Ксеня. А это девочки мои. Старшая – Оленька, красавица моя, в университет поступать хотела. А младшая – Ленок. Я ее так и называл ласково, «ленок-поплавок». Она у меня плавает хорошо. Как занырнет под воду, и долго-долго сидеть там может. Думали с женой на плаванье отдать. «Талант есть!», так тренер на пробах и сказал. Не знаю, в кого, не в меня уж точно…

Голос мужчины начал дрожать. Он согнулся под тяжестью мыслей. Старик сочувственно начал медленно гладить рукой его ладонь. Мой взгляд невольно поймал в слово «прости» на странице книги, которую я читала. Вернее, упорно делала вид, что читаю.

– Я не хотел, чтобы так вышло, Боже, – хриплым голосом продолжил Алексей исповедоваться. – Никогда не хотел. Я выпил тогда… Не надо было за руль садиться. Ксеня говорила мне. Кричала на меня, но я же дурак дураком, никогда не слушал ее… Машина вылетела с дороги, и… и все. Я остался один, а они… они ушли.

Алексей начал судорожно всхлипывать, будто задыхаясь, слезы застыли на глазах. Я уже не притворялась, что читаю, а просто сидела и смотрела на убитого горем несчастного. В горле образовался неприятный ком, а на грудь будто кто-то встал и давил на нее всей тяжестью.

– Это все я, Боже! – он с силой сжал ладонь старика, – Это я виноват! Я убийца! Все погибли, а я остался на этом свете… Скажи мне, почему? Почему Ты забрал их всех, а меня оставил? Почему?!

В купе воцарилась напряженная тишина, прерываемая стуком колес и тяжелым дыханием Алексея. Мне уже было не до смеха. Трагедия наполнила купе глубокой печалью и безысходностью. Я сидела в углу у окна в безмолвной тишине и сжимала книгу так, что побелели костяшки. Шум колес уже не умиротворял, как раньше, а напротив, гулом отдавался в висках, как молот бьет по наковальне. Старик молча смотрел на него, словно пытаясь понять глубину его боли. Он покачал головой. Мне стало не по себе. Захотелось дернуть на стоп-кран, остановить чертов поезд и уже выйти на воздух, растворившись в нем. Исчезнуть, чтобы не чувствовать это странное гнетущее чувство внутри.

– Я понимаю, ты хотел наказать меня… – продолжил мужчина после долгого молчания. – Раньше я ненавидел тебя, каюсь. Но теперь все по-другому. Я не боюсь Ада, потому что вся моя жизнь теперь – бесконечное мучение. Каждый день я просыпаюсь с мыслью о том, что совершил, и засыпаю с ней же. Непоправимое. Это нельзя ни понять, ни простить. Лучше бы мне было прекратить все это и броситься под поезд. Или пустить пулю в лоб. Это ведь то, чего я заслуживаю. В конце концов, собаке – собачья смерть. Боже, я так хотел, чтобы ты уже забрал меня. Избавил. Упокоил. Но увидев тебя сегодня я понял… я понял, что должен помочь тебе.

– Почему ты решил, что мне нужна помощь? – наконец произнес старик.

Алексей не ответил. Она начал оглядываться по сторонам, и увидев меня, удивился. Мужчина повернулся ко мне и протянул руку. Его глаза горели странным светом.

– У вас есть листок?

Не задумываясь ни на секунду, я вырвала страницу из книги и протянула мужчине. Его ледяные дрожащие пальцы на секунду соприкоснулись с моими, и я вздрогнула так, словно меня ударило током. Достав из кармана ручку, он начал быстро что-то записывать, а затем протянул листок старику. Тот взял страницу и долго в задумчивости смотрел на нее. Затем поднял глаза и посмотрел на Алексея, ожидая объяснений.

– Это мой адрес. Приходите, – сказал мужчина с мольбой в голосе.

– Ты хочешь, чтобы я пришел к тебе? Зачем?

– Вам нужна помощь.

– Мне?

– И мне тоже, – наконец признался он.

Старик мягко положил руку на плечо мужчине и спокойно, но твердо произнес:

– Алексей, сынок. Ты знаешь притчу о блудном сыне? Тот, кто заблудился и вернулся домой, был принят с радостью. Отец его не осудил, а обнял и простил. И ты, подобно блудному сыну, вернулся домой. Домой к себе самому. Ибо Царство Божие внутри вас есть. Ты ищешь Бога вовне, но Он всегда был с тобой, в глубине твоего сердца. И ответы на все твои вопросы тоже сокрыты там.

Алексей слушал, как завороженный. Я же жадно вслушивалась в каждое слово с чувством, что невольно оказалась на проповеди. Но это было нелегко. Мне вдруг показалось, что эти слова были не только для сумасшедшего. Забавно, я в некотором роде тоже являюсь блудным сыном. Изгой. Разочарование семьи. В голове прорезался крик отца: «Ты мне больше не дочь!». Смогу ли я когда-нибудь вернуться домой?..

– И, если ты приглашаешь меня к себе, я приду, – продолжил старик, прерывая поток мыслей, – но не сейчас, а когда наступит время. А твое время еще не настало. У каждого человека свой крест. Твой крест может стать твоим спасением, если ты научишься нести его с достоинством. Твое сокровище – это любовь, прощение и смирение. Найди их в себе, и ты обретешь истинное счастье. Отдай свою волю в руки Бога. И ничего не бойся.

Тишина. Каждый из нас будто задумался о своем. Не знаю уж, о чем думали другие, но я же о том, что кажется схожу с ума. В конце концов, не каждый день ты услышишь исповедь глубоко несчастного человека и проповедь того, кого при тебе называют самим Богом. Что происходит?

– Ты простишь меня, Боже? – наконец хриплым голосом прошептал мужчина.

Старик кротко кивнул.

– Бог простит, если ты найдешь силы простить себя сам. Ты уже сделал первый шаг, признав ошибку. Это очень важно. Но помни, что прощение – это не одноразовый акт, это процесс. Он требует времени и усилий.

– Я… я не знаю, что сказать.

– Тебе надо отдохнуть сынок. Выспись. Сегодня ты будешь спать хорошо.

– Да… Да, мне надо бы поспать. Я так давно не спал. Спасибо тебе, Боже!

Старик улыбнулся. Алексей поднялся с колен, слегка пошатываясь. Наши взгляды пересеклись. Казалось, еще чуть-чуть, и захлебнешься в этом океане боли и пустоты. Но вместе с тем, там было что-то еще. И тут я поняла, что это было – в его глазах появилась надежда. И она была словно маяк для корабля в бушующем шторме.

Спотыкаясь, мужчина, который уже не был незнакомцем, вышел из купе, аккуратно прикрыв за собой дверь. Послышались шаги в тамбуре. Старик несколько раз бережно сложил вырванную страницу с адресом и убрал в карман старой куртки, как самое ценное сокровище. Купе в очередной раз погрузилось в тишину. Я сидела и в задумчивости проводила пальцами по корешку книги, где еще недавно была страница. Наверное, пыталась осмыслить то, что произошло мгновения назад. Все эти разговоры о грехе и искуплении невольно задели что-то потаенное и глубинное, что я так упорно старалась спрятать от других и самой себя. Вдруг я почувствовала на себе пристальный взгляд.

– Ничего себе, да? Бывают же такие встречи, – произнес старик с улыбкой. – Судьба?

– Или, может быть, это просто стечение обстоятельств, которые мы называем судьбой.

– Не верите в предназначение свыше и что все в жизни предначертано нам?

– Не особо, – ответила я, упорно отводя взгляд, – судьба – для слабаков.

– Почему, если не секрет?

– Не люблю, когда за меня решают, как жить и что делать. – я усмехнулась, – Мне приятней думать, что я сама определяю путь. Я птица свободного полета. Куда хочу, туда и лечу.

– Даже домой?

Я опешила и в замешательстве посмотрела на старика. Его взгляд, прежде спокойный, теперь казался мне насмешливым.

– При чем тут дом? – с едва скрываемым раздражением спросила я. Он попал в самое сердце, и это мгновенно разозлило.

– Дом – это не только место, где мы родились. Это то, что мы несем в себе, то, к чему стремимся.

– У меня нет дома. По крайней мере пока, – я пожала плечами и попыталась сделать вид, будто мне все равно.

– Каждый из нас ищет ответы на одни и те же вопросы. Мы все странники, путешествующие по лабиринтам жизни. Иногда мы заблуждаемся, но в конце концов всегда находим дорогу домой. Дом… Помните, что сказано: «Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». Дом – это наше внутреннее состояние, наше духовное пристанище.

– Если что, сумасшедший уже ушел, так что можно выходить из роли. Если вы и правда не священник, – усмехнувшись, парировала я. – А то уж очень похожи.

– Вы думаете, этот мужчина сошел с ума?

Я закрыла глаза, облокотилась на сиденье и прикусила щеку, как делала всякий раз, когда сомневалась в себе или просто нервничала. Запах пыли смешался с металлическим привкусом метала во рту. Стук колес начал успокаивать. Я вдруг почувствовала, как начала проваливаться в сон. А ведь затяжная бессонница долго отгоняла даже малейшие намеки на это и лишь смеялась над жалкими попытками уснуть.

– От чувства вины и самобичевания у любого крыша поедет, – наконец ответила я.

– И в Бога, вы, значит, не верите?

– Нет, не верю.

– Тогда во что верите? Дайте угадаю. Наверное, в себя?

– Если честно, я уже давно ни во что не верю.

– А разве не это ли повод сойти с ума?

Разговор начал утомлять, вызывал зудящее чувство раздражение и досады. Я резко встала и повернулась спиной к старику, вцепившись в верхнюю койку, чтобы удержать равновесие от тряски мчащегося поезда. Сильно зажмурившись, я попыталась утихомирить то, что этот старик во мне распотрошил.

– Кто вы и чего прикопались? Некому больше морали читать?

– Я думаю, вы очень устали, – глубокий словно принимал меня в объятья и убаюкивал. – Вы давно не спали. Вас мучают кошмары прошлого, преследуют по пятам. Вас тянет домой, но двери закрыты. Но отец простит вас. Обязательно простит. Вы не виноваты в том, что случилось с вашей сестрой три года назад. Это был несчастный случай. И она не злится на вас, поверьте мне. Вам не нужно бороться, вырываться, изворачиваться. Вам нужно смириться. Смирение – это ключ к пониманию себя в этом мире. Оно не слабость, а величайшая сила. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Любопытство не самый страшный ваш грех, как вы думаете. А вот гордыня, что глубоко пустила в вас корни, подобно сорняку…

По спине пробежал холодок, меня словно окатили ледяной водой. Сердце забилось в грудной клетке, как испуганная птица. Откуда он знает про сестру? Знает ли он, что она получила ожоги из-за меня, когда я оставила сигарету не затушенной и сожгла к дьяволу наш дом? Откуда знает про отца? Воспоминания вихрем пронеслись перед глазами: огонь, пожирающий все изнутри, крик матери, раздирающий душу и отец, выносящий на руках из горящего дома маленькое хрупкое тельце сестры. Меня затрясло.

– Откуда… Кто вы, черт возьми, и что происходит?!

Я обернулась, собираясь вылить все раздражение от задевшей меня за живое правды, но осеклась на полуслове. Глаза широко раскрылись, сначала от непонимания, затем от накатывающего волнами страха.

Никого.

Купе было абсолютно пустым. Я стояла в полном одиночестве. Ни старика, ни вещей – ничего этого словно никогда и не существовало. Лампа начала зловеще мигать. Паника сжала горло в цепких объятьях, отчего стало невозможно дышать. Я чувствовала себя так, будто оказалась в другом мире, где время течет по своим законам. Ночь за окном была настолько темной, что казалось, будто поезд мчится сквозь бездонную пропасть.

Вскочив с места, резко открыла дверь и буквально вывалилась в пустующий тамбур. Оглядываясь по сторонам, я заглянула в каждое купе. Свет продолжал хаотично мигать, то ослепляя, то погружая вагон в кромешную темноту. Бесполезно. Старик словно испарился в воздухе, оставив меня наедине с бесконечными вопросами, ответа на которые у меня не было.

– Девушка, вы в порядке? – обеспокоенно спросил молодой кондуктор?

Я так и осталась стоять с распахнутыми глазами, тяжело дыша и смотря в пустоту. Поезд продолжал мчаться, с каждой секундой унося меня дальше от места, которое я когда-то называла домом. Я не могла понять, что происходит, и от этого становилось еще страшнее. Лампа наконец перестала мигать.

Неужели это все было лишь плодом воспалённого сознания? Я сошла с ума? Или же…