Послания белого генерала

Послания белого генерала

Один в поле не воин. Эта банальная догма, казалось бы, не может стать предметом дискуссии. Скажем определеннее: кто-то придумал эту мнимую мудрость для того, чтобы вселить в сознание человека предопределенность и покорность чужой воле, называемой обычно силой судьбы. Но российская история, довольно часто противоречащая многим мировым закономерностям и стандартам, временами преподносила неожиданности, когда один человек во имя Отечества совершал немыслимое: менял ход войн, побеждая вопреки всем правилам и канонам. Один из таких людей, Скобелев Михаил Дмитриевич, не вошел, а ворвался в русскую и мировую историю под именем Белого Генерала. Правильней было бы назвать его генералом «Вопреки», свершившим для России многое: ошеломляющие военные победы, новые территории, новый смысл воинского и гражданского служения Отечеству. В предельно короткий отрезок времени он сумел изменить мир и людей вопреки неумолимым обстоятельствам. Этот человек начал создавать совершенно новое – искусство преодоления розни и разрушений. Как всякое искусство, оно начинает создаваться одним человеком и лишь потом становится национальным достоянием. Созданное им, к сожалению, так и не стало в должной мере национальным достоянием России.

История короткой, но удивительно яркой жизни Белого Генерала, как и противоречивые факты его смерти, остаются странной загадкой. Попытки изучить и осмыслить его жизнь и свершения не удаются, так как чья-то неведомая рука тщательно «подчистила» все архивы, связанные с Михаилом Скобелевым, изъяты и похоже, уничтожены все документы, все письма, дающие возможность узнать хотя бы в частичной мере его идеи и планы переустройства России. А они несомненно были! Даже послужные списки Скобелева исчезли бесследно. Не обнаружены подлинники приказов, решения Государственного совета.

Загадочную смерть генерала постарались сделать государственной, строго охраняемой тайной – отсутствуют медицинский акт о вскрытии, осмотре места происшествия, нет свидетельских показаний… Все бесследно исчезло. В наше время стремительного изменения мира, в годы мучительного поиска выхода из череды кризисов, наша Родина, едва преодолевшая смертельную опасность разрушения и гибели, остановилась в нерешительности. Мы наконец-то начали искать национальную идею. А потому особенно важно узнать правду о человеке, готовившем возрождение отечества, ту правду, которую с особым тщанием пытались скрыть правящие элиты страны в течение полутора веков. Заметим: Белый Генерал был одинаково ненавистен как самодержавию, так и диктатуре пролетариата. Есть все основания полагать, что многим современным политикам очень хочется скрыть всё, что связано с жизнью Белого Генерала.

Артефакт

Выйдя из кабинета начальника, Маркин вытер вспотевший лоб и, восстанавливая утерянное равновесие, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, вспомнил укоряющий взгляд генерала, которому он не смог внятно ответить, кем же был Скобелев. Ни в школе, ни в институте, ни в школе КГБ о нем не упоминали. И вот теперь подполковнику по какому-то странному, но ставшему привычным невезению приказано изучить детально весь жизненный путь этого удивительного человека, поскольку порученное ему расследование непосредственно связано с победоносным русским генералом, забытом потомками.

Подполковника Федеральной службы безопасности Виталия Семеновича Маркина знали в ведомстве как человека пытливого, настойчивого, въедливого, не доверяющего очевидному, способного скрупулезно изучать и подвергать сомнениям все детали самых простых на первый взгляд дел. Он не сделал карьеру, не старался вырваться вперед, работая локтями. Так и сложилась его репутация рядового служаки; в кругу сослуживцев его называли Фома, подразумевая сходство с известным библейским персонажем1. Скорее всего, по этой причине начальство и решило поручить ему это нестандартное дело.

Поводом для начавшегося расследования стал необычайный, фантастический факт: предсказанное странным заявителем важное событие – кровавая гражданская война на Украине, приведшая к разделению страны,– вдруг свершилось в точно указанные сроки, ввергнув в шок всех немногих, кто знал об этом предупреждении. Главное – предсказание включало подробный сценарий событий, персоналии и даже долгосрочные последствия этой чрезвычайной политической катастрофы. Все это было зафиксировано за полгода до начала кровавых столкновений, но письмо легло в архив без должной реакции, поскольку посчитали, что оно написано человеком не совсем здоровым психически, тем более, заявитель не был гражданином России, а проживал в зарубежье – в Ферганской долине республики Узбекистан. Теперь этот факт стал ведомственным скандалом, о котором узнали «на самом верху». Там же потребовали детально разобраться с происшествием и выяснить, не было ли каких-то других предсказаний, предупреждений.

Внизу, в приемной, уже дожидался вызванный посетитель, которому ведомство оплатило солидные командировочные для поездки в Москву, поэтому Виталий Семёнович поспешил к себе в кабинет, куда через несколько минут дежурный привел пожилого, скромно одетого мужчину азиатской наружности.

Подполковник внимательным изучающим взглядом осмотрел вошедшего. Профессиональная память контрразведчика воспроизвела анкетные данные из стандартного дела: Саломов Сабир Рустамович, родился в 1954 году в Фергане. Окончил исторический факультет Саратовского государственного университета. Всю жизнь проработал учителем истории в ферганской школе № 8. Проживает ныне в Фергане по улице Жасорат, дом 25. Женат, в семье трое детей, четверо внуков. Служба национальной безопасности Узбекистана на посланный из ФСБ запрос ответила, что гражданин Саломов С.Р. характеризуется как человек, далекий от политики, хороший семьянин, заслуженный учитель республики Узбекистан.

Единственное, в чем замечен, – написал ряд жалоб на действия хакима (губернатора) Ферганской области и директора ферганской школы № 8 по поводу незаконной эксплуатации труда школьников младших классов на хлопковых полях. По этому поводу его вызывали в местное отделение СНБ, внушили, что хлопок – дело государственное, подвергать сомнениям действия государственных чинов – это крамола, которую ему в будущем не простят. На этом ответ на запрос завершился.

Учитель истории вежливо поздоровался, протянув для приветствия сразу две руки и склонившись в вежливом поклоне. Представился, упомянув на чистейшем русском языке, что учился в замечательном русском городе Саратове в государственном университете и до сих пор вспоминает Россию с любовью. Рассказал, что семья его, все его предки с благоговением вспоминают русского генерала Скобелева Михаила Дмитриевича, принесшего в родную Ферганскую долину мир и процветание. Прапрадедушка Худойберды Саломов, шейх и известный в Намангане наставник медресе, стал доверенным лицом и другом генерала. Когда Скобелева, прославившегося в Туркестане как Ак-паша – Белый Генерал, назначили генерал-губернатором Ферганской долины, шейх Худойберды стал первым местным жителем, назначенным сотрудником его канцелярии. Вместе с генералом вновь назначенный чиновник контролировал закон об отмене рабства, следил за строительством и работой туземных больниц и школ, старался влиять на работу многочисленных мечетей и медресе. В дальнейшем семья Саломовых занялась сбором различных материалов о Белом Генерале, особенно в части переустройства общества в многонациональной Российской империи. С этими словами учитель начал доставать из клетчатой дорожной сумки толстые папки с аккуратно наклеенными листочками. На каждом листке стоял номер и синим фламастером на русском языке написано о содержимом.

Пока Саломов раскладывал свои папки с аккуратно связанными тесемочками, Маркин пробежал извлеченную из первой папки вырезку из газеты «Ферганская Правда», датированную сентябрем 1990 года. Автором статьи был сам визитер, учитель истории. Статья называлась «Скобелевская долина».

Скобелевская долина

Ферганская долина – прекрасное творение Создателя. Таких мест мало на земле. Обрамленная кольцами гор несказанной красоты, она представляет собой Эдемский сад, с необычайной силой притягивающий человеческие души.

Вообще-то эта земля стала воплощение помысла Божьего, усилиями неимоверных стараний многих поколений, проложивших оросительные каналы, превративших глинистые земли в плодородные поля и цветущие сады, в настоящий рай. Только рай создавался сверхтяжким трудом – кетменем и деревянной сохой. И часто складывалось так, что дети проклинали своих родителей, давших им в наследство жизнь, изматывающую непосильным трудом, страданиями и утратами.

И когда подходил предел страданиям, Ферганская долина взрывалась подобно безжалостному вулкану, извергая потоки ненависти, сжигающей вокруг любую жизнь, любое проявление человечности. Взрывы гнева перемежались дикими наскоками кочевников, сокрушающими походами неисчислимых китайских армий, монгольских орд, Завоеватели убивали мужчин, вырубали сады, засыпали ирригационные каналы, уводили в рабство детей и женщин.

Жизнь тогда замирала, порою надолго, но чтобы через века повториться и создать новую спираль человеческого бытия, сложного и противоречивого, наполненного морем новых человеческих страданий и невзгод.

Только Белый Генерал переломил Копье Судьбы. Инфернальная спираль была разрублена его доблестной саблей. С тех пор как в центре долины вырос светоносный город, названный именем Скобелева, жители долины начали называть её Скобелевской. Под сенью этого имени они надеялись найти вековую защиту от войн и разрушений.

До прихода отряда русской армии Ферганской долиной управлял кокандский бек Худояр, человек фантастически жестокий, впадавший периодами в безумие. Любимым развлечением у него была необычайно жестокая казнь: человеку отрубали голову и бросали ее на раскаленную докрасна сковороду. Отрубленная голова при этом страшно гримасничала, выплясывала на сковороде дикий танец. Такое развлечение доводило Худояра и его окружение до экстаза и настолько увлекало сумасшедшего хана, что случались дни, когда всех осужденных казнили, а страстное желание продолжить «развлечение» не иссякало, он посылал своих нукеров на городской базар, где те хватали первых попавшихся под руку прохожих. Окрестные жители знали об этой людоедской привычке и, проклиная сумасшедшего бека, бежали с базара, бросая товары и ценности…

В 1875 году в Ферганской долине вспыхнула гражданская война между ханом Худояром и его ближайшими родственниками. Война сопровождалась массовым истреблением мирных жителей. За несколько месяцев было убито более десяти тысяч мужчин, женщин, стариков. Генерал Скобелев, узнав об этом, писал на имя начальства гневные обращения с требованием выделить хотя бы небольшой отряд солдат с артиллерией для прекращения резни. Ему отказывали, ссылаясь на нехватку сил. Генерал настаивал. Наконец было получено «добро», и в январе 1876 года Скобелев нанес поражение многократно превосходящему его силы пятнадцатитысячному отряду кокандского бека, чем и принес мир на ферганскую землю. Его назначили губернатором и командующим войсками Ферганской области.

По приказу Скобелева начали строительство военного поселения, превратившегося со временем в красивый город с прямыми широкими улицами. В городе, ставшем центром Ферганской долины, открыли больницу для местных жителей (в регионе бушевала оспа, тиф, правящая верхушка была поражена сифилисом) и школу с приютом для бездомных детей.

Михаил Дмитриевич, вникая в каждое дело, поражал местное население, особенно духовенство, знанием Корана – он прекрасно владел арабским языком и помнил наизусть почти все суры, знал их толкование. Скобелев с энтузиазмом изучал культуру узбеков, таджиков, киргизов, казахов. Читал по памяти многие касыды Алишера Навои. Многие его соратники даже не догадывались, что этот генерал – выпускник академии генерального штаба, чьи предки успешно воевали с Наполеоном, побеждали в боях тяжелейшей Крымской кампании, сокровенно мечтал о мире. Он мечтал о тех временах, когда Россия, сокрушив врагов, даст возможность всем народам строить спокойную мирную жизнь.

Неугомонный генерал в том же 1876 году организовал конную экспедицию к границам Кашгарии, бывшей в то время белым пятном для цивилизованного мира. О результатах экспедиции Скобелев написал подробный доклад, к которому добавил секретный материал об артефактах, обнаруженных им в отдаленном горном районе, в недрах древнего храма, вырубленного в огромной гранитной скале. Из этой экспедиции Белый Генерал привез удивительную шкатулку, изготовленную из темной, почти черной древесины неизвестной породы, обрамленную необычайно красивым бадахшанским лазуритом – магическим камнем древности.

Маркин быстро пробежал статью и вопросительно поднял глаза на Саломова:

–Уважаемый э…э…, – посетитель запнулся, но окрепшим через мгновение голосом завершил, – товарищ командир. Я выполняю волю моего прапрадеда Саломова Худойберды и знаменитого русского генерала Скобелева Михаила Дмитриевича. Моего предка и генерала связывала крепкая дружба. Они переписывались. Письма Скобелев писал прапрадеду. А после смерти генерала – если помните, он трагически погиб в возрасте тридцати восьми лет – письма продолжали приходить. В это трудно поверить, но письма появлялись в странной, удивительной шкатулке, подаренной генералом моему прапрадеду. Точнее, это был подарок на время. Генерал так и сказал моему прапрадеду: «Пусть пока побудет у тебя, храни ее, разговаривай с ней – она это любит. А я за ней вернусь – не могу с собой брать в походы такую ценную вещь». Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне разрешили передать вам эту шкатулку. Сейчас она находится внизу в комнате, где хранятся сумки посетителей.

Маркин позвонил в бюро пропусков, уточнил у дежурного, что за сумку в специальном хранилище оставил посетитель. Затем, заперев дверь кабинета, вместе с Саломовым спустился вниз за таинственной шкатулкой.

Возвратившись в кабинет, Маркин ожидающе посмотрел на Саломова. Тот как-то разом осунулся, словно предстал перед тяжким испытанием. Дрожащими руками достал из клетчатой дорожной сумки шкатулку, бережно развернул ярко-белую ткань, которой она была обернута. Шкатулка словно выпорхнула на белый свет из мягкой ткани. Она была выполнена из какого-то экзотического дерева темно-вишневого цвета и инкрустирована выпуклыми минералами лазурита, живо переливающегося на свету сине-голубыми оттенками. И вся комната зримо наполнилась голубоватой дымкой.

Голубой камень, словно излучающий переливами целую гамму ярко-синих лучиков, был обрамлен тонкими серебряными пластинами, на которых непонятным способом были нанесены выпуклые буквы, причудливо напоминающие бегущих животных – это был древний неизвестный язык.

Солнечный луч из окна мелькнул по крышке шкатулки, по древним письменам. И тут произошло неожиданное – шкатулка вдруг стала вырываться из рук посетителя. В какой-то миг ему удалось зажать ее крепко правой рукой под мышкой. И тут шкатулка свершила настоящий прыжок – приподняла крепко ухватившего ее мужчину примерно на полметра вверх и обрушила его прямо на стенку небольшого шкафа. Маркин молча наблюдал за этой сценой, стараясь не упустить из виду даже малейшие движения ожившей шкатулки и посетителя. Мелькнула вначале мысль о том, что школьный учитель, подобно клоуну в цирке, разыгрывает какую-то комическую пантомиму. Но потом понял – во всем происходящем нет и налета фарса. Все серьезно. И послания из шкатулки были реальностью. Точнее – реальной загадкой, которую ему, следователю ФСБ, и предстоит разгадать.

Он сделал шаг к Саломову, но тот отшатнулся к двери и прохрипел осевшим голосом:

– Ни в коем случае сейчас не прикасайтесь к ней, иначе будет хуже. Сейчас она успокоится…

Оба одновременно присели. Маркин налил минеральной воды в стоящий на столе стакан. Зачем-то приподнял бутылку, шевеля крупными полными губами, внимательно прочитал надпись на этикетке:

– Ессентуки семнадцать, разлито всего месяц назад… Знаете, помогает обрести равновесие. Пейте.

Посетитель, не выпуская шкатулки, подрагивающей левой рукой осторожно взял стакан в руки. Потом, словно забыв необходимую последовательность движений, низко склонил голову и, вытянув губы постарался достать ими до краешка стакана. После минуты бесплодных усилий глубоко вдохнул в себя воздух, поднял голову и каким-то вихляющим движением, пролив треть содержимого, поднес наконец злополучный стакан ко рту…

Минеральная вода выступила в роли волшебной палочки. «Теперь все!» – посетитель с облегчением вздохнул, не спеша поставил шкатулку на широкий кабинетный стол и стал вытирать носовым платком обильно выступивший пот.

– Видите ли, товарищ полковник, – продолжил Саломов, откинув крышку шкатулки и развязывая тесемки одной из принесенных с собой папок.

– Надо бы поправить его… Тоже мне хитрец, не полковник, а подполковник и полковником никогда не стану, поскольку на пенсию пора, – подумалось Маркину, но в ту же секунду решил не мешать посетителю, поскольку сейчас выгоднее не тратить время и не замечать эти азиатские реверансы.

– Я ведь приехал к Вам с главной целью – передать в ваше ведомство этот удивительный артефакт, потому что пришло время возвращению шкатулки в Россию, – Саломов достал из папки лист плотной желтоватой бумаги и передал его Маркину:

– Прочтите, это указание Скобелева.

Маркину показалось, что стоящая на столе шкатулка мигнула, посылая ему в глаза ярко-синие лучики. Спустя мгновение ощутил странный шелест в ушах, словно с двух сторон поднесли большие морские раковины, следом внезапно пришло воспоминание из далекой юности – мама подносит к ушам с двух сторон морские раковины и говорит: «Виталик, послушай как море поёт». Теплые волны прибоя мягко омывали погруженные в песок ступни и мама ласково подула на затылок, прижавшись носом к мальчишеским вихрам. Маркин почувствовал, как пол мягко качнулся и поплыл в такт с морским прибоем. Время остановилось, повернулось вспять, и Маркин вернулся в далекий счастливый Геленджик, где сорок лет назад он оказался с родителями, получившими долгожданный летний отпуск…

Прибой и песня моря в ушах, ласковые мамины руки на плечах – как давно это было, и как страстно душа вспорхнула и улетела в те прекрасные времена, наполненные ощущением мира и детского счастья.

– А ведь мама ушла от нас тридцать лет назад. И никогда до сей поры я так ясно не ощущал ее любви и тепла, – подумалось Маркину. Где-то глубоко внутри, в потаенном уголке сознания всплыл светлый и пронзительно чистый образ матери.

– Что ты, сыночек! Я всегда рядом и я тебя люблю, – прошелестел тихо мамин голос.

Маркин почувствовал, как слезы теплыми ласковыми струйками согрели щеки, и ощутил необычайно ясное, светлое чувство прикосновения родного материнского дыхания и особый вкус безмятежности и счастья. Как хорошо и уютно было в том детском мире, не ведающем жестокости и предательств…

Маркин не стеснялся своих слез. Просто отвернулся к окну. Подошел к подоконнику, приподнял казенные серые шторы.

– Надо бы заменить эти дурацкие шторы, – подумалось подполковнику. – И как я раньше не замечал, какой неприятный фон у этой материи.

Шелест в ушах чуть ослаб, и Маркин, не обращая внимания на притихшего визитера, в задумчивости взял со стола сложенный пополам нестандартный лист желтой, маслянистой на ощупь бумаги. Письмо начиналось необычно буднично, без пышных фраз и предисловий.

– В девятнадцатом веке писали по-другому, витиевато и возвышенно, – подумалось Маркину. – Но по стилю видно, что это письмо писал человек, уже вкусивший от нашего времени…Все, надо сосредоточиться, – скомандовал себе Маркин и стал внимательно вчитываться в текст, написанный твердой мужской рукой.

«Дорогие друзья и единомышленники, а по-другому я вас называть не могу, поскольку потомки славного Худойберды2 – Богом данного не могут быть другими.

Наверное, это будет первое и последнее письмо от меня, которое предназначено не только вам, но и нужному человеку в России.

Пришла череда печальных изменений, и вам придется о них узнать. Мне трудно писать об этом, но должен вас предупредить о трудных переменах. Будет хуже, если вы внутренне не готовы и не сможете встретить эти перемены должным образом.

Вся Средняя Азия вступает в полосу тяжелых испытаний и перемен. Издревле людям здесь, как и во всем мире, было дано стремление к справедливости. Ваш мир сейчас разделен, и большинство людей в нем, в искренне любимой мною Ферганской долине живут за чертой бедности, накапливая неудовлетворенность и ненависть. Часть молодых ферганцев приняла новую религию и ушла в поисках справедливости на юг, в Афганистан. Там они научились искусству войны и правилам нетерпимости и мести. Теперь пришла пора им вернуться и они передадут это искусство убивать и умение ненавидеть многим молодым людям в Фергане, Андижане, Коканде, Намангане и в других городах и селах. До настоящего времени были силы, которые создавали плотину, сдерживавшую эти мощные потоки ненависти. Но сейчас люди, пытавшиеся крепить опоры, ослабели и сами нуждаются в помощи. Они уходят, а значит – скоро потоки вражды захлестнут ваш благословенный край.

Уважаемый Сабир-ака, вспомните вашего друга, правдолюбца Джуму из Намангана. Вспомните, как рвался стать воином-десантником, как хотел оказать помощь братьям-афганцам и надавать пинков их американским боссам. Там, в Афганистане, он воевал доблестно, его неоднократно поощряли и награждали отцы-командиры. Но там он подхватил страшный вирус разочарования и неверия.

В родном Намангане он встретил бедность и несправедливость. И он выбрал свой путь, назвавшись Джумой Намангани3. Теперь вся Ферганская долина пойдет по пути, избранному этим человеком и его последователями.

Если вы поймете меня правильно, то вы уедете в Россию. Ручаюсь, что смогу помочь вам в этом. Но право выбора всегда остается за вами. Если примете решение жить в том новом суровом мире, который волной надвигается с юга – то ваше решение никто не отменит.

К сожалению, для вашей семьи пришла пора расстаться с моей шкатулкой и передать ее Государству Российскому, которое стоит на пороге новых испытаний. Если шкатулка попадет в достойные руки, то сможет помочь России пройти трудный отрезок пути, к которому страна не готова.

Саломов выдержал паузу, посмотрел следователю в глаза и продолжил нервно, комкая кусок белой ткани:

– О шкатулке мало кто знал. Она стояла на видном месте в моей комнате, где раньше жили мой отец, дед, все мужчины нашего рода. По моим наблюдениям, шкатулка признавала немногих. Она сама выбирала слушателей, переводила в другое состояние, рождавшее полноценное погружение в другой мир, в дальние страны, в другое время, часто в прошлое, иногда – в будущее… Мелодия шкатулки особым образом вводила слушателя в конкретные, яркие, порою драматические события, в реальность, наполненную страданиями, радостью и доблестью. Слушатель на каком-то этапе восприятия становился участником событий, привнесенных шкатулкой. Эта другая жизнь переживалась со всей полнотой и страстью.

Это нельзя ни с чем сравнить. Сейчас появились 3D фильмы, зрителям научились передавать запахи, порывы ветра, прикосновения.

Но все это имитация, пусть и очень искусная. Наша шкатулка – это магический, потрясающий своими возможностями интеллект, который помогает воссоздать истинное, без искажений прошлое и показывает иногда фрагменты будущего. Правда, не знаю, насколько точно этот прибор показывает будущее, но вот прошлое…, очень много скрытого из прошлого он показывает, можно сказать, – воспроизводит с полной достоверностью. Точнее, тот человек, которому шкатулка доверяет, с кем устанавливает доверительный контакт, полностью погружается в отдельные события и эпизоды прошлого, становится их участником. И вы же понимаете, что это по сути – сверхспособность, меняющая наше представление о мире. Мне удалось погрузиться в прошлое всего дважды, и каждое погружение было связано с Белым Генералом. Позже я вам расскажу об этом подробнее. Но вначале о моем предке, шейхе Худойберды.

Он был ученым человеком, знал Коран наизусть, в совершенстве владел арабским, персидским языками. Вся его дарс-хона4 была заполнена свитками Абу Али ибн Сины, Алишера Навои, Рудаки и даже отступника шейха Абуль-Фатха Омара, ставшего известным под именем Омар Хайям. Когда генерал Скобелев со своим отрядом пришел в Коканд, все имамы объявили священный джихад против русских. Они на проповедях провозглашали, что каждый, кто погибнет в бою с неверными, сразу попадет в рай. Но шахидам не помогли молитвы имамов. Все они позорно бежали после нескольких залпов скобелевских пушек. После разгрома мятежников Белый Генерал велел собрать всех имамов Андижана, Намангана, Коканда – всех, кто призывал к джихаду. Имамы покорно явились, попрощавшись со всеми близкими в ожидании казни. Среди приглашенных был и мой прапрадед, шейх Худойберды.

Скобелев встретил имамов очень радушно, с почетом, приказал накрыть обильный достархан. После угощения одарил имамов и шейхов дорогими подарками. А потом без запинки на чистом арабском прочитал по памяти ошарашенным гостям несколько сур из Священной Книги Корана. Отпустил всех со словами:

– Проповедуйте мир и согласие, уважение к старшим, уважение к женщине, любовь к детям, призывайте оказывать помощь бедным, просите Всевышнего о мире и справедливости! Запомните, мы запрещаем рабство, так же как запретил его Великий Пророк! Именно для этого белый царь приказал нам прийти в эти края. Мы – великий и милосердный русский народ, который всем народам по-братски дарит свободу и защищает их от войн, несправедливости и насилия.

Все имамы, обрадованные счастливым избавлением от казалось бы верной смерти, спешно покинули дом губернатора. Остался только мой прадед. Он подошел к генералу и заговорил с ним на русском языке. Скобелев был удивлен и спросил, как простой шейх научился говорить по-русски. Худойберды достал несколько листочков бумаги малого размера, сшитых небольшой стопочкой и заполненных мелким почерком арабской вязью, пояснил: «Здесь самые распространенные фразы на русском и их перевод на узбекский. Любой человек через несколько недель начнет говорить на русском. А русские – служащие, правители, солдаты, купцы, в свою очередь, начнут говорить на узбекском». Скобелев взял в руки блокнотик, аккуратно прошитый белыми нитками, внимательно посмотрел и в порыве восторга обнял молодого шейха. Через день, по указу Белого Генерала Худойберды начал работать в небольшой губернаторской канцелярии. С тех пор и началась их дружба.

– Вот, посмотрите, это записи моего прапрадеда, которому Скобелев доверил шкатулку, когда собрался уезжать на войну, в Болгарию, – Саломов достал из очередной папки несколько листочков бумаги светло-коричневого цвета, заполненных текстами на арабском, затем на русском языке. – Вот видите, Худойберды вначале писал по-русски на арабском языке, потом изучил русский в совершенстве и стал писать и читать на этом прекрасном языке. Вот, например, что записано в августе 1876 года:

«Михаил Дмитриевич борется с казнокрадством, взятками и попытками интендантов обокрасть солдат как с величайшим злом. Недавно при большом стечении народа несколько раз стегнул казацкой нагайкой одного из интендантов. Другого чиновника высокого ранга, приближенного к самому Кауфману, генерал-губернатору Туркестана, публично обвинил во взяточничестве и вызвал на дуэль. Перед этим, дабы явить пример всем подчиненным, Скобелев велел продать на аукционе все подарки, что преподнесли ему беки, имамы, благодарные чайрикеры5. Буквально за день были проданы несколько породистых скакунов, верблюдов, ковры, украшения, За все это было выручено три тысячи рублей. На эти день генерал купил землю, построил на ней кишлак с добротными домами из сырцового кирпича, провел к нему арык. Затем поручил Худойберды поселить в этот кишлак бедных, но трудолюбивых, честных дехкан. Не было пределов радости людей, поселившихся в этом благословенном месте. Через несколько недель в одной из переселенных семей родился ребенок, девочка. Её назвали Юлдуз – звезда. И Скобелев лично приехал в новый уютный домик, поздравил новоселов с рождением первого в кишлаке ребенка. Кишлак стал первой самоуправляемой территорией в Ферганской долине».

Саломов, заметив нетерпеливый жест подполковника, вложил листочки в папку.

– Вижу, что вы очень заняты и озабочены. Предлагаю вам поработать в одиночестве. Я заметил, что шкатулка вас признала своим. На моей памяти это впервые. Оставляю Вам шкатулку и свои папки. Только постарайтесь в первое время не перемещать шкатулку из кабинета. Вы уже видели, какой может быть ее реакция. – Посетитель встал со стула и достал из кармана пропуск.

Маркин согласно кивнул, подписал пропуск и предложил:

– Приходите завтра к одиннадцати. Пройдитесь немного по Москве. Если нужны будут деньги… Там, на питание на дорогу, скажите.

– Мне уже выдали командировочные. И гостиницу вы подобрали очень уютную, от нее до вас ехать всего пятнадцать минут на метро. Вполне всем удовлетворен. – Саломов чинно поклонился, пожал протянутую руку и направился к двери. Вслед ему, как показалось Маркину, блеснул едва заметный снопик сине-голубых лучиков.

Пансион Жирарде. Париж. 1859 год

Оставшись наедине со шкатулкой, Маркин налил себе любимые «Ессентуки», сделал пару маленьких глотков, усмехнулся, вспомнив недавние пантомимы Саломова, открыл одну из папок визитера, на которой синим фламастером было написано «М.Д. Скобелев. Рождение и молодость». Лежавший сверху листок с изящным вензелем описывал рождение Миши Скобелева. Отложил папку в сторону и, едва поднес минералку к губам, ощутил слабый приятный шум в ушах. Подумалось: «Вот опять пришло… Где ты, мама? Воздух тихо и ласково прошелестел маминым голосом: «Я здесь, сынок, я всегда буду приходить, когда позовешь… А сейчас послушай и посмотри – тебе покажут необычное, но именно то, что тебе очень важно понять».

Левая рука Маркина непроизвольно легла на край шкатулки и через нее в тело вошел легкий приятный озноб. Стены небольшого кабинета мягко и плавно ушли в сторону, вокруг Маркина задвигались туманные фигуры, постепенно обретавшие плоть.

Просторная светлая комната с высокими потолками выглядела в высшей степени элегантно. Потолки были украшены затейливой гипсовой лепкой. Широкие оконные проемы украшены пышными шторами. На оконных занавесках яркими сочными красками нанесены сцены королевских приемов в Версальском дворце во времена знаменитого короля-солнца6.

На украшенных цветной гипсовой лепкой стенах закреплены массивные серебряные канделябры. В комнате всего десяток солидных, выполненных из мореного дуба столов. За каждым столом на удобных венских стульях по одному подростку. Лица всех воспитанников обращены к солидному, подтянутому мужчине с вытянутым аристократическим лицом, обрамленным огромными бакенбардами.

Окрепший мамин голос с живыми грудными нотками прокомментировал:

– Это Миша Скобелев. Вот он сидит за вторым слева столом.

Голос запнулся на минуту, потом продолжил рассказывать о происходивших событиях как бы со стороны.

Постепенно нужда в комментариях отпала, поскольку Маркин из зрительного зала незаметно переместился на сцену, с легким удивлением отмечая, что понимает французский, английский и немецкий языки, на которых подростков обучали в знаменитом пансионе. Казалось, он сидит на уютном венском стуле среди прилежных лицеистов. Взглянул на Мишу, сидящего в соседнем ряду. В угловатом юношеском теле просматривалась порывистость и скрытая сила, что не очень гармонировало с пухлыми щеками и доброжелательной полуулыбкой. Большие серо-голубые глаза пытливо смотрели на мир, словно хотели выяснить, что же в этом мире такого, для чего стоит жить и искать. А выражение лица говорило, что Миша ищет нечто потаенное, не понятое и не принятое другими. И просматривалось, что он-то непременно найдет то самое, что скрыто от всех. На минуту взгляды их встретились, и Маркин заметил в расширившихся зрачках мальчика радостное удивление…

С радостью в сердце и открытой душой Миша приступил к обучению. Наивный романтичный мальчик всем сердцем, всей своей страстной натурой полюбил Европу. Он с упоением познавал всю глубину, эмоциональную выразительность французского языка. Его завораживала строгость, воинственная жесткость немецкого. Английский он полюбил за изящность и мощный, скрытый глубоко внутри потенциал, который можно было бы назвать великим артистическим, поскольку на нем творили незабвенные Шекспир, Байрон. Кстати, искусство артистизма, методика вживания и погружения в роль преподавались в пансионе как очень важный предмет, способствующий успешной карьере. И в ходе обучения Миша в порывах озарения понял, что, что самыми непревзойденными артистами можно назвать британских политиков, умеющих выдавать за действительное ложные установки, подлость и предательство прикрывать хитроумными приемами и возвышенными мотивами. И при этом вызывать восхищение и преклонение вокруг мощи британской империи. К слову сказать, правительства других европейских держав не на много отстали от британских, а кое в чем и обогнали. Но это и другие озарения пришли не сразу, к ним вели трудные, порою разрушающе трудные ступени познания.

Педагоги пансиона восхищались успехами русского мальчика, что неизбежно привело к тому, что многие воспитанники начали тайно завидовать его талантам и скрыто ненавидеть за легкость познания и широту искренней доброты.

Пансион Жирарде в Париже поначалу просто пленил сердце молодого Скобелева. Прекрасные педагоги, умные, тактичные. А сколько фундаментальных знаний, сдобренных изящным педагогическим стилем.

Но достаточно скоро начало приходить другое видение окружающего. Познание европейских ценностей начало приносить необычные, весьма неприятные сюрпризы. Оказалось, что многое из того, что он видел не является действительным. Скорее, вся действительность вокруг – искусная имитация благополучия и доброжелательности. Этакий пример благонравия, которому весь мир просто обязан следовать. И те, кто не следует – те враги. Нет-нет, не враги Европы и Запада, а враги демократии и свободы! Чувствуете разницу?

Первым серьезным испытанием европейской реальностью был выезд на пикник, устроенный по инициативе родителей и воспитателей. Улыбчивые и доброжелательные воспитанники лучшего европейского пансиона устроили «русскому медведю» испытание, жестокую шутку, которую можно устраивать только русским медведям… Когда группа воспитанников предложила Мише осмотреть живописные достопримечательности, он с радостью согласился. И в самом деле, буквально в сотне шагов мальчики вышли на обширную поляну, на которой паслись упитанные коровы. Миша увлеченно всматривался в дальнюю перспективу, где за раскидистыми деревьями был виден настоящий средневековый замок с развевающимися флагами на затейливых башнях. В этот момент один из лицеистов, Вильям Гордон, породистый отпрыск английских пэров встал на четвереньки, хищно выгнув спину позади Миши, на уровне его коленок. Его сообщник, Огюст, вежливо улыбаясь, резко толкнул его в грудь. Падение было ужасным. Миша грохнулся спиной в лепешку свежего коровьего навоза и больно ударился затылком. Все дружно засмеялись, а Огюст, Пьер и Максимилиан добавили упавшему несколько пинков, размазывая коровий навоз по новеньким нарядным штанам. Вильям, главный режиссер этого действа не преминул ударить ошалевшего Мишу трижды, норовя попасть изящными сандалиями в пах.

Напрасно он безудержно искренне смеялся и думал, что его затея удалась.

В будущем, (ах, если бы он умел заглядывать в будущее!) – он не раз пожалел о своей изобретательности, потому что Миша Скобелев быстро, почти мгновенно учился всему, умел отвечать ударом на удар, никогда и никому не прощал оскорблений. Действия русского увальня, как его здесь окрестили, были быстрыми, жесткими и неотвратимыми. Молниеносно вспомнились жесткие уроки деда – Ивана Никитича, героя Отечественной войны 1812 года, обучившего тысячи русских солдат таинствам русского рукопашного боя.

Когда Миша завершал свою месть, остатки дурно пахнущей коровьей лепешки перекочевали с Мишиной одежды и с земли за шиворот Огюста и Пьера и покрыли толстым слоем щеки Вильяма.

Это был первый опыт настоящего общения с европейцами. Впоследствии опыт этот получил интересное продолжение.

Довольно скоро познание глубин европейской культуры стало гасить восхищение. Радостное чувство познания постепенно заменялось осторожным скептицизмом. Миша, постигая тайны истории, стал задавать педагогам множество вопросов, носивших в себе сомнение в истинности и неизменности европейских ценностей.

Миша быстро взрослел и превратился вначале в Михаила, а потом – в Михаила Дмитриевича. Вместе с взрослением пришла привычка задавать подобные вопросы самому себе, поскольку педагоги пансиона начинали бледнеть и заикаться, когда четко сформулированные вопросы о двойственном характере европейских идей и ценностей заставляли искать оправдательные мотивы действия политиков и правящих элит ведущих европейских государств. Познание этих истин стало бесконечно огорчать молодого Скобелева, а потом – просто возмущать. Наконец-то пришло полноценное знание – с Европой надо держать ухо востро, не надеяться на добросердечие. Здесь реально уважают силу. Остальное – для других, для избранных, не для русских.

Михаил Скобелев с особым рвением изучал военную историю. Европа первой стала создавать мощные профессиональные армии. Те армии, которые воевали за деньги. Не за идею, пусть неправильную, порочную, злую, непонятную, но идею. За деньги воевать легче и проще. Просто получать деньги за убийство противника. В этом был свой европейский смысл. Выживал тот, кто лучше зарабатывал. Пусть это был заработок на смерти себе подобных. Надо было делать все более культурно. Военный бизнес обрастал романтикой наемничества, обрамленного мифами о благородной мужской миссии – силой оружия нести в мир идеалы европейской цивилизации. На деле все получалось кровавым, бескомпромиссным убийством, неприкрытым насилием. Благородные идеи « всё во имя человека» (так утверждал популярный в те времена Иммануил Кант) шли траурной каймой вокруг насмешливо-жестокой сути истребления ближних во имя сладкой жизни, во имя удовольствий и жизненных благ. А все последнее создавалось деньгами. При этом важно было лишь количество денег и купленных на них удовольствий. Пределов не было. Вся европейская аристократия, лорды, пэры, маркизы, герцоги рождались и умирали, порою позорной смертью во имя потребления всяческих благ и испытания всех удовольствий. Это было настоящим помешательством на деньгах и удовольствиях. Для оправдания и облагораживания этого создавалась целая индустрия философии, психологии и конечно же беллетристики. Выросла целая система поддержки и продвижения пороков.

Казалось, это было путешествием в тупик, путешествием, которое никак не могло закончиться… Но пришли разоблачители и революционеры, и все события закрутились в крутую историческую спираль, когда старое, истлевшее, обретало новые одежды избранной романтичности, а все новое, молодое, одевалось в одежды терроризма, нахальной самоуверенности и бесконечной наглой и кровавой дороги к победе силы. Дело шло к невиданной и безумно кровавой диктатуре. К этой мысли не раз на своем жизненном пути возвращался Михаил Скобелев

Кто знал, что такая победа, как новейший исторический эксперимент, состоится в начале двадцатого века именно в России. Михаил Скобелев это не просто предвидел. Он знал и хотел предотвратить. Так же, как хотел предотвратить участие России в двух самых кровопролитных мировых войнах. И это знание убило его.

По прошествии времени Скобелев понял, что Европа не отвечает ему взаимностью, скорее, его здесь явно не любят. Более того, он ощутил, что Европа боится и не любит все русское, а самих русичей просто терпит, как терпят неудобных и опасных соседей. Пришла пора покидать пансион. Михаил Скобелев возвращался в Россию после растянувшихся на век четырех лет обучения в Париже.

Из Парижа он уезжал не один. Вместе с ним в дальнюю дорогу засобирался сам директор пансиона, господин Жирарде, который неожиданно для аристократического Парижа решил посвятить оставшуюся жизнь воспитаннику. Дело в том, что у Скобелева уже в подростковом возрасте сформировалось удивительная, яркая способность внушения своих мыслей близким по духу людям, передачи им своего понимания смысла жизни. Он непостижимым образом передавал близким свои страстные устремления, свое видение мира и людей. Эти близкие могли быть людьми других сословий, национальностей, даже иностранцами, прежде малознакомыми. Окружающие довольно быстро делились на тех, кто воспринимал его мысли и идеи, становился таким же страстным их сторонником, и на тех, кто отторгал эти идеи с ненавистью и завистью. Причем последние принадлежали, как правило, к правящим элитам и несли на себе печать эгоистичного до маразма аристократизма и полное неприятие миссионерской сути Михаила, его глубочайшей уверенности в милосердии, великодушии, трудолюбии и таланте русского народа, способного изменить мир, сделать его справедливым и честным. Эта наивная уверенность кого-то потрясала, а кого-то доводила до остервенелой злости.

Со временем эта способность Скобелева развивалась и приносила удивительные результаты. Мир вокруг него словно раскололся. Огромное количество почитателей готовы были идти за своим кумиром как угодно далеко. Другие, принадлежавшие в основном к правящей элите, страстно его возненавидели и готовы были к любым подлостям, чтобы убрать его с политического поля.

Более всего недоброжелателей бесило то, что Михаил Скобелев в задушевных беседах, публичных спорах, да и во всех своих жизненных планах описывал и развивал особое восприятие русского народа и его миссии. Он считал, что русские люди намного лучше, умнее, сильнее, милосерднее, чем их представляют. Он всегда превозносил русский менталитет. Многие недоброжелатели подвергали насмешкам его мысли и идеи. Каково же было их удивление, когда многие прогнозы Скобелева стали сбываться.

Одним из первых почитателей Скобелева и его преданным другом стал господин Жирарде, директор того самого известного в Европе пансиона, в котором он обучался и взрослел.

Господин Жирарде не хотел отпускать яркого, сильного умного и, на его взгляд, необычайно беззащитного юношу в жестокую взрослую жизнь. Жирарде был рядом с Михаилом Скобелевым в далеком Туркестане, где занялся обучением и воспитанием детей близкого друга Скобелева, генерал-губернатора Константина Кауфмана.

Домашняя крепость Маркина

Телефонный зуммер разом оборвал видения. Маркин, оставаясь всей своей сутью в том, другом мире, сумел все же немедля взять трубку – сказывались выработанный десятилетиями службы автоматизм и привычка к дисциплине. Дежурный спрашивал, выписывать ли пропуск Саломову на завтра. Маркин ответил утвердительно, аккуратно положил в ячейку трубку радиотелефона, потом приподнялся и почувствовал, как пол под ногами мягко поплыл в сторону, подумалось, что надо привыкать к общению с этим чудо-прибором. Прямо-таки настоящее психотронное оружие. Нет – оружие это неправильно. Скорее, это прибор, позволяющий приблизиться к пониманию смысла жизни, её истинному предназначению… И что-то еще заложено в этом не перестающим удивлять артефакте. Пока это смутное ощущение громадной силы, силы нейтральной, неуправляемой, способной на многое. Что же еще предстоит узнать от этой шкатулки?

Подполковник по привычке глянул на часы и поразился: прошло всего пятнадцать минут, как кабинет покинул посетитель, а Маркин был убежден, что видения, сопровождавшиеся удивительными рассуждениями и комментариями, продолжались много часов.

«Надо бы все записать», – решил Маркин и открыл крышку ноутбука. Память услужливо воспроизводила видения, комментарии, и подполковник с жадностью стал записывать, стараясь не упустить ни одного штриха виденных картин. Спустя полчаса понял, что так он не сможет все описать должным образом, просто не хватит времени. Тогда он достал из сейфа цифровой диктофон, проверил зарядку аккумулятора и начал диктовать. Говорил быстро, но четко, изредка останавливаясь, чтобы дать

краткий собственный комментарии увиденным сценам, потом вновь раскрыл папку и достал последнее послание Белого генерала. Пришло сознание, что это очень важное предупреждение. Ведь и наши спецы по Средней Азии дают очень неблагоприятный прогноз. А здесь прямое предупреждение, правда не названы точные сроки, исполнители, но в целом и так понятно, кто и как придет к власти в этой стране, зашедшей в полный тупик. Надо написать докладную и приложить это послание из артефакта. Завтра же все сделаю – решил Маркин и захлопнул папку. Потом подумал, где лучше оставить шкатулку (про себя он уже решил назвать ее «психотронным прибором неизвестной конструкции»).

Надев широкий серый плащ и взяв в левую руку шляпу, Маркин приостановился у двери и неожиданно для себя помахал шкатулке свободной рукой. Шкатулка не отреагировала. Только на крышке по большому овальному лазуриту пробежала едва заметная светлая полоска. «Нет, наверное показалось» – подумал Маркин и взялся за круглую дверную ручку. И почувствовал, что неведомая сила не позволяет ему двигаться, а ярко-синий лучик вдруг осветил правую ладонь. На секунду задержав взгляд на освещенной руке, Маркин увидел в пронзительном ярко-синем свете, как в анатомическом кабинете, все кости фаланг пальцев, узловатые, чуть деформированные суставы. Лучик тут же погас.

Неожиданно для себя Маркин сказал:

–Прости, домой надо. А завтра обещаю быть очень рано. До завтра. Не сердись.

Хлопнул дверью, закрыл на ключ и запечатал печатью. Оглянулся – не слышал ли кто-нибудь из сотрудников последнюю фразу. Подумалось: «А то ведь скажут, что на старости лет свихнулся».

Дома Маркина ожидал привычный запах лекарств и атмосфера домашнего лазарета. Супруга подполковника, Зинаида Владимировна, начала болеть семь лет назад, после тяжелейшей аварии, в которую попала дочь Светлана со своим женихом. Они ехали на дачу к родителям в ближнем Подмосковье на новеньком мотоцикле жениха Светы, Алексея Майорова. Какие-то хулиганы на гоночной иномарке подрезали их совсем недалеко от поворота на дачные участки. Алексей погиб на месте, а Света получила тяжелейшую травму позвоночника. Перенесла серию сложных и очень болезненных операций, но так и осталась навсегда прикованной к инвалидной коляске.

С тех пор лекарственный, больничный дух стал обыденностью в квартире семьи Маркиных в Черемушках. Тяжелой болью для родителей стало нежелание единственной дочери жить. Нет, она не пыталась покончить с собой или принять смертельную дозу снотворного, просто смотрела отстраненным взором на мир, ставший для нее чужим и неуютным. Даже родители вызывали у нее только раздражение, когда заставляли, молили ее покушать, принять лекарство. Не выдержало материнское сердце Зинаиды Владимировны, на второй год от аварии, ставшей точкой отсчета бед семьи, у нее случился инфаркт. Виталий Семенович разрывался между больницей и квартирой, поскольку поочередно дочь и жена меняли домашний диван на больничную койку.

Но наконец у Светочки сработал инстинкт и свойственное всем Марковым чувство сострадания, милосердия и ответственности за близких. Она стала поддерживать любимую мамочку добрыми словами, занялась гимнастикой по-Дикулю, начала упорно тренировать мышцы рук и торса. В ее глазах засветился смысл жизни и борьбы. Научилась ловко передвигаться по квартире в коляске, стала решительно хозяйничать на кухне и печь торты.

В семье наконец наступило столь желанное равновесие жизненных сил. Зинаиде Владимировне дали вторую группу инвалидности. Дочь, мать и отец посвятили друг другу жизнь и погрузились в бесконечные хлопоты о здоровье друг друга. Родилось какое-то неизвестное доселе чувство разделения боли. Одного взгляда на жену было достаточно, чтобы ощутить ее состояние. Если у Зинаиды Владимировны прихватывало сердце, то и Виталий Семенович начинал вскоре ощущать тяжесть и давление слева, глубоко в груди. Зато ей становилось сразу легче.

Главным врагом Маркина стал телефон. Любой звонок вызывал у него пароксизм тревоги. Голоса начинали нашептывать ему о тяжелом приступе у Зинаиды Владимировны или падении с коляски Светочки. Сердце начинало неистово колотиться в груди и рваться наружу. Когда оказывалось, что звонила Светочка с просьбой купить йогурт и дрожжей для выпечки, все отступало. Но тревоги так и витали вокруг семьи Маркиных, словно ограждая их жизненную территорию от обычных человеческих радостей.

Каждое возвращение домой превратилось для Виталия Семеновича в своеобразный ритуал. Он открывал дверь своим ключом и, сняв ботинки и небрежно бросив плащ и шляпу на пол прихожей, мелкими шажками на цыпочках бежал в комнату дочери, затем Зиночки, шумно и радостно вздыхал, целуя любимые глаза и завитушки волос на висках. Такие моменты стали для него высшей жизненной радостью и каждодневной потребностью. Потом подполковник возвращался в прихожую, вешал на вешалку плащ, шляпу и отправлялся на кухню к любимому прибору – соковыжималке. Живые соки, которые он каждый вечер готовил, смело смешивал их и комбинировал – стали и в самом деле помогать жене и дочери. И Маркин этим своим достижением очень гордился, гораздо больше, чем полученным недавно орденом «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени.

Вот и сегодня Виталий Семенович с обычным упоением выполнил свой церемониал. Но потом, вместо того чтобы отправиться на кухню выжимать яблочный и морковный соки, присел рядом с коляской дочери, позвал Зиночку в ее комнату и рассказ о необычной шкатулке – удивительном артефакте, способном изменить мир.

– Светочка, мне потребуется твоя помощь. Ведь я не успеваю записывать все, что транслирует мне этот удивительный прибор. Пятнадцать часов, а может и больше, моего пребывания в той реальности, в которую он вводит меня, занимают всего полчаса в нашем времени. Я чувствую, что мне очень важно записывать всё – все наблюдения, разговоры, все комментарии. Это важнейшая информация для безопасности государства. А кроме того – это уникальная, просто удивительная возможность видеть мир прошлого таким, каким он реально был, а не таким, каким его нам сегодня показывают. Я уж не говорю о видениях из будущего. Похоже, такие тоже будут. По крайней мере, я бы очень этого хотел. – Маркин возбужденно ходил по небольшой комнате и, что уж было ему совсем не свойственно, бурно жестикулировал. Посмотрел на дочь, почувствовал, каким неподдельным живым интересом загорелись ее большие карие глаза. Мысленно обратился: «Господи, дай мне сил пробудить у моей девочки настоящий интерес к этой жизни, наполнить ее чувствами и переживаниями. Господи, помоги мне!». И ощутил, что он услышан.

Обрадованный и помолодевший Маркин направился на кухню, пить свои любимые Ессентуки и готовить соки…

Тяньшанский поход. 1876 год

Утром, встав намного раньше обычного и наскоро позавтракав, Маркин побежал к остановке автобуса, хотя обычно две остановки до метро он проходил пешком.

В кабинете шкатулка стояла на том же самом месте, но что-то было необычным, словно сместилась куда-то в сторону точка баланса, которая бывает в каждом помещении, где живут или работают люди. Каждая вещь осталась на месте, даже складки у штор не изменили свои позиции, но что-то очень важное сместилось.

«Может, воздух стал другим?» – подумал подполковник, улавливая запах, напоминающий терпкий дух озона в послегрозовом воздухе.

Знакомый шелест и шум прибоя в ушах принесли едва слышный голос. Это был, конечно же, голос мамы:

– Да, сыночек, сместилось, но только смещение это не в твоем кабинете, а в твоей душе. Она ведь тоже имеет свой баланс, свою точку опоры. Теперь у тебя сместилась твоя жизненная ориентация, ты стал немного выше и лучше стал видеть окружающее. Мы теперь вместе с тобой будем потихонечку смещать твою точку опоры в жизненном пространстве.

Подполковник взял наугад одну из папок Саломова и вынул верхний листочек. Это оказалась ксерокопия вырезки из газеты «Туркестанские ведомости» за сентябрь 1876 года. Прочел аннотацию к статье:

«Ферганский Тянь-Шань стал ареной жесточайшей борьбы за сферы влияния между Британией, Китаем и Россией. В августе 1876 года Скобелев снарядил и лично возглавил экспедицию за Алайский хребет. Впервые нога русского человека ступила на эти земли. Неведомый для европейцев край был полон тайн, исторических загадок и мистики».

Маркин присел на кончик стула и с благодарностью положил левую руку на крышку шкатулки. Почувствовал знакомый приятный озноб, пробежавший от руки по всему телу. Потом пришло ощущение плавания в густом тумане. Мерно покачивался конский хвост впереди. Где-то очень далеко, на востоке, сквозь туман стал пробиваться свет от крошечного желтого кружочка. Солнечное дыхание разгоняло облака, спустившиеся в глубокую складку, разрезающую горный кряж.

Авангард скобелевского отряда состоял из двух сотен казаков. Восемь неполных рот пехоты двигались следом. Скобелев со своим ординарцем и ротмистр Воротников ехали впереди отряда, вошедшего в предгорье в густом тумане. Впереди был таинственный Тянь-Шань, в котором бесследно исчезали многие путешественники, целые воинские подразделения гуннской, караханидской, монгольской, китайской армий.

Вскоре туман рассеялся, солнце осветило каждую складочку величественной горной гряды. К полудню отряд вступил на отроги Тянь- Шаня. Впервые Михаил Скобелев и его люди сталкивались с такими горами – суровыми и прекрасными. Далеко впереди виднелись вершины, покрытые снегом. Они казались пирамидами, возведенными исполинами, которые решили показать слабым, мелким людям всю их ничтожность по сравнению с гигантскими монументами, чтобы глядя на них маленький слабый человечек прочувствовал, насколько он хрупок и мал в этом вечном, неприступном для него мире великих творений.

Горы приносили множество сюрпризов. Путь лежал вдоль русла небольшой горной реки – сая, по обеим берегам которой возвышались вначале крутые горбатые холмы, переходящие местами в скалистые отроги. Было жарко, и кристально чистая ледяная вода, к которой периодически спускались путешественники, давала ощущение чистоты и забвения мелких проблем. Вдоль речки к берегам теснились небольшие деревья тутовника и джиды.

К полудню тропинка круто пошла вверх, затем спустилась в долину, наполненную свежим горным воздухом. И тут, о чудо, путников встретила настоящая березовая роща. Только вот березки были не такие высокие и не такие стройные, как в России. Прапорщик Молодцов соскочил с коня и обнял березовый ствол:

– Господа, словно в Россию вернулись!

И тут же вокруг сапога взвилась и зашипела потревоженная змея. Скобелев мгновенно выхватил шашку и вмиг небольшая голова змеи с разверстой пастью, обрамленная по бокам небольшими щитообразными наростами, скользнула в сторону. На солнце в кровавой амальгаме сверкнули острые змеиные зубы, наполненные смертельным ядом.

– Это ядовитая, зовут щитомордник – пояснил Скобелев, вытирая пучком травы блеснувший на солнце клинок.

Прапорщик громко икнул. Шумно выдохнул воздух:

– Спасибо, Михал Митрич, жизнью вам обязан. Кто ж знал, что в этих краях так много этих тварей!

– В этих краях много неожиданного и непонятного – ответил Скобелев. – Здесь, господин поручик, нельзя без осторожности, без готовности к схватке. И без духа. Надо, чтобы наш дух почувствовали здесь все, даже змеи. Воевать попусту не будем, но в случае нападения каждой твари голову срубим.

Через сутки небольшой отряд Скобелева вошел в иной мир, подобный зоне российских хвойных лесов. Склоны гор поросли небольшими хвойными деревьями, напоминающими российские ели.

– Здесь эти деревья называют «арча» – прокомментировал проводник.

Удивительный и прекрасный мир ожидал путников в открывшейся зоне луговых трав. Несколько обширных долин, в которых горная речка растекалась привольно, питая влагой вековые отложения растительности. Трава здесь была в рост человека! Причем каждая травинка была покрыта множеством мелких цветков, издающий неземной аромат. В отдельных местах за высокой травой виднелись лишь плечи и головы всадников. Пешеходная тропа стала напоминать зеленый туннель с ярко-синим воздушным потолком.

Временами этот зеленый пешеходный туннель прорывали перпендикулярные ходы, пробитые крупными кабанами и горными медведями. Проводник предупредил:

– Если столкнемся с кабанами – не надо в них стрелять. Здесь кабаны весом по два, а то и три центнера – необычайно сильны и опасны. Многие охотники поплатились своими головами, охотясь на них. Так что лучше кабанов обходить стороной. Первыми они нападать не станут.

В ту пору этот край управлялся правительницей Курбаджан-Датхо, властной и милосердной, что было непривычным и неприемлемым для этих мест, вся история которых строилась на культе силы, безжалостной решительности, жестокости.

Встреча состоялась в небольшой долине у удивительной красоты горного озера, названного местными жителями «Пиала». Когда-то, несколько тысяч лет назад мощное землетрясение обрушило склоны горной реки. Завал и образовал озеро диаметром около сотни метров и глубиной более пятидесяти. Прапорщик Молодцов поднял увесистый булыжник и бросил в озеро. Камень громко булькнул и ушел на глубину. Можно было проследить его движение до самого дна в солнечных лучах, пронизывающих огромную толщу воды. Недалеко от дна неведомая сила стала вращать камень, с непонятной силой ударив его о дно.