Маяк для солнца

Размер шрифта: 13

Два луча

Огонь

Сонет

Закрой глаза. Ты слышишь треск костра?
Ты видишь вспышки пламени на веках?
Они с тобой от века и до века,
Они со мной среди забот и сна.

Закрой. И потянись вперёд рукой.
Ты чувствуешь – тепло тебя встречает,
И в пальцах жар мгновенно отвечает,
И мягко тянет пламя за собой?

Я не скажу, где зов и где ответ.
Рождён ли был огонь рукой умелой
Иль был всегда – и взят рукою смелой,

Любить мы будем до скончанья лет
И растворимся искрами всецело,
Ведь в жилах наших – пламя лишь. И свет.

Запах ночного Питера

Мосты шеренгой гнулись горделиво,
Смотрели снисходительно и важно.
Одна любовь призналась торопливо,
Другая согласилась с ней отважно.

И город плыл в закат пунктиром чаек,
Считал влюблённых звёздами на кронах.
Любовь стояла у Петра печально,
Другая где-то путалась в перронах.

Толпились корабли в вечернем небе,
Стирали тучи ласковые волны.
Одна любовь брела чрез мост последний,
Другая у Петра зевала сонно.

Огнями завлекал бессонный Невский,
Разлился музыкой от края и до края.
Одна любовь в кровать упала с треском,
Сквозь толпы Думской к ней рвалась другая.

Мосты держались, как солдат в сраженье,
Мосты кряхтели мрачно и натужно:
Одна любовь в кольце воды в сомненьях,
Другая горько мечется снаружи.

И город тучи выгнал за границы,
Сиял Невой, как будто света мало.
Одна любовь подумала: «Не спится»,
Другая её номер набирала.

Закат опять в рассвет стремиться будет,
И моря вздох души изнанку тронет,
И город вновь сведёт пути и судьбы,
Пока разведены мостов ладони.

Сон о весне

В майском мареве плавятся стены,
Днём ли, ночью – диджеи в угаре.
Мы всю зиму их перебирали,
Споря, кто среди гениев – первый.

В майском мареве солнце стучится
В окна, бьющие светом навстречу,
Ляжет луч – и тебя я замечу,
Танцевальный туман – заискрится.

В майском мареве, в стоптанных туфлях,
Выйдя в мир, удивлённый и сонный, —
Мы ему улыбнёмся влюблённо
И уйдём, оставляя лишь слухи.

Знакомство

Белая девочка кружит в вальсе —
Ноги, как тонкие карандаши,
Чертят, рисуют на мокрой трассе.
Всё безнадёжнее виражи.

Путь тормозной не рассчитан вовсе,
Катится, катится – раз-два-три,
Где-то душа – словно змей на тросе,
Где-то душа? Только не оборви!

Катится, катится в ствол патроном,
В точку круги норовят уйти.
Девочку к месту ведут с поклоном…
От фуэте уже не спасти.

Маяк. Захлестнуло

Они раскричались, как дети – тоскливо, резко.
И все облака под ногами – разъело солью.
А мы целовались так жадно и неуместно,
Пока волны пели: восторг – в одинокой доле!

И луч путеводный застрял уже в нитях солнца,
И с путником в синей дали скалы крутят шашни,
А мы целовались: в нас небо рекой ворвётся
И хлынет со смехом со старой безглазой башни.

Нежность

Встретились солнце с луною,
Тихо сплелись лучами,
Мир их не замечает,
Мир звёздной тенью скроет.
В светлой улыбке дрёмы
Сéребро лишь да злато…
Мир распахнёт крылато
Звёздные окоёмы.

Март

Как виноградное вино,
Мы пьём весенний день.
Как чаша, где уж видно дно,
Земля клонится в тень.
Последней каплею заря
Стекает по краям,
Со дна осколком янтаря
Сияет месяц нам.
Тогда, трезвея на глазах
От солнечного дня,
Сквозь звёзды в синих небесах
Мы смотрим на себя.

Лунная ошибка

Он приходил по лунному лучу.
Обычный, а не странник звёздной пыли.
Наверно, боги дверь закрыть забыли —
А он решил: «Могу, когда хочу».
Хочу увидеть страны, города,
Заглядывать в глаза, запруды, окна…
Он в летний сад шагнул так мимолётно
И так коварно влипнул навсегда.

Она ждала. Под снегом и дождём —
Особенно когда закрыто небо —
Чай на веранде, с плюшками и пледом…
И он бежал с единственным лучом.
Они катались ночью по стране,
А утром просыпались в разных спальнях.
Тут, вроде, надо съёжиться печально,
А он горланил песни о луне.
И поменялись жизнью день и ночь,
И о вампирах вновь друзья шутили.
Он разучился жить в солярном мире —
Ведь в лунном уж растёт вторая дочь.

Конечно, он искал и узнавал —
Японию друзья исколесили.
Её родители всех в Перу опросили,
Но там никто похожих не видал.
А он боялся броситься искать.
Боялся ночью отойти от дома:

Вдруг луч погаснет в дали незнакомой?!.
А он не мог любимых потерять.
Ходили по ночам туда-сюда.
И каждым утром – как последний вечер.
Лишь дети верят в неизбежность встречи.
Лишь взрослые готовы ждать года.

Ничто не вечно даже под луной.
Их правнуки отдельно хоронили.
Чихал священник в клубах лунной пыли,
Ругались грузчики, смоля во тьме толпой.
Носились внуки по лучам всю ночь.
Они, конечно, тоже горевали.
И прыгали, коленки разбивая,
Ведь как ещё прадедушке помочь?
И луч дробился, пойманный слезой.
Он и она до смерти не раскрыли,
Что видели – для гостя в каждом мире
Плыла луна. Обратной стороной.

Найти подходящего

Он – шустрый курьер. Она – поломойка.
У двери они повстречались как-то.
Он в Центр отстучал о заказе бойко,
А сам не вернулся уже обратно.

Она танцевала, крутилась в вальсе,
И щётки свистели счастливой песней.
А он от восторга гонял по трассе
И ей через спутник кричал: «Мы вместе!»

Конечно, из Центра сказали сразу:
Они не подходят совсем друг другу.
Конечно, плевал он на все приказы,
И, подходя, – обесточил округу.

Ведь их поцелуй – искромётный самый,
И плавятся головы и улыбки,
А в Центре решили, что сбой программы —
И надо бы, чёрт, поменять прошивки.

Живи лучше, робот, каким родился.
И знай, что тебе подходящих нету.
А раз не подходите – зря влюбился.
Иди, путешествуй опять по свету.

И снова не муж он ей, не товарищ,
И с мельницей битва бежит по кругу.
А люди?.. А люди меняются, знаешь,
Как только начнут подходить друг к другу.

Подоконный вальс

Песня

Качались в солнечных лучах
И реки, и мосты,
Качались птицы в небесах
И на когтях коты,
Качался мамонт за спиной:
Подарок я припас!
Качни же рыжей головой
И согласись на вальс.

Волны неба, волны света и волос
Развевает и уносит ветер грёз,
«Что за выходки?» – ты крикнешь свысока,
Но ко мне в объятья прыгнешь из окна!

Держу я солнце на руках,
Горит огонь в груди,
Пусть это только лишь в мечтах,
Но счастье – впереди!
Стою я, весь к нему готов
И для тебя открыт!
Дай руку мне, и вальс из снов
Пусть наяву кружит!

Волны неба, волны света и волос
Развевает и уносит ветер грёз,
«Что за выходки?» – ты крикнешь свысока,
Но ко мне в объятья прыгнешь из окна!

На крючке

Наверно, это всё-таки судьба:
Она с тех пор других не замечала,
При встречах волновало и качало —
И не видны уж были берега.
Призывно шелестит лихой разрез
И декольте подмигивает стразом —
На декольте он не ведёт и глазом!
Ах, любит не глазами он, подлец.

Она искала путь, как самурай.
Как Моисей, все сорок лет искала —
Им булок было съедено немало,
Но пироговый путь завёл не в рай.
Она плясала, пела под гармонь
И хохотала звонче всех молодок,
Но тихо на волнах любовных сводок,
И в танце холодна его ладонь.

– Всё это сказки! Мифы, болтовня!
Вам к сердцу путь неведом – так молчите! —
Она одна, в тоске и общепите:
Подруги уж боятся, как огня.
Она вздыхает, тает, пьёт сен-ча…
«Последних планов» было ровно тридцать.
Не довелось мужчиною родиться —
А то бы мир подмяла невзначай.

Решительно встаёт из-за стола.
Он средь мужчин не крайний и не первый,
Кто равнодушием щекочет бабе нервы
И слёзно кается, когда она ушла.
И вот уж тридцать первый план готов.
Последний, если верить гороскопу.
И рейд назначен вечером в субботу,
И ждут колонны платьев и духов.

Он шёл один. Весёлый, от друзей.
Закатный луч твердил, что он последний.
А он всё думал о крючках и бредне,
И как вкусней зажарить окуней.
И тут дорогу перешла она.
Неслыханная боль его пронзила,
Неведомое чувство с мягкой силой
За ней тянуло, как линя со дна.

Визжали те, кто врезался в плечо,
Гудели те, кто чуть не переехал, —
А он лишь заливался тихим смехом,
Когда догнал у двери, уж с ключом.
– Ого, красавица! Откуда ты взялась? —
И он блестящий бок слегка погладил.
Она под кепку подтянула пряди:
Попался на мормышку, как карась!

Приманка, скажем честно, хороша:
Огромная. С белейшими зубами.
Он выдохнул:
– Скажу Вам между нами,
Мне в жизни не фартило ни шиша.
Она же скромно молвила:
– Пойдём.
Я расскажу о фарте и удаче.
Со мною жизнь покатится иначе…
И он нырнул, как в омут, в тихий дом.
Кипела в ожидании вода.
И пироги навытяжку застыли.
Часы пробили семь, потом четыре.
Он предложил быть вместе навсегда.
Она не думала: давно готов ответ.
И талисманом всех, кому не спится,
Лежала щука ростом метр тридцать.
И знаете? Приманки лучше нет!

Обмен подарками

Растекалось по небу солнце,
Загорались багрянцем листья,
Танцевали в них, как придётся —
Как придётся мы шли по жизни.

И наш век был успешно долог,
И наш день – донельзя красивый,
Мы ж искали весомый повод,
Чтоб сознаться: «А я – счастливый!»

Упрекая себя в улыбках,
Щеголяя друг другу хворью,
Уверяя, что лишь ошибкой, —
Отвечали миру любовью.

Цыганка

Мелькали юбки, струны, люди,
Мелькали карты: счастье будет!
И кто меня теперь осудит,
Что дом я – променял?

Она, раскинув руки, пляшет,
И рыжий конь ей гривой машет,
И в пламя шаг уже не страшен,
Ведь карта – про меня!

Постыла жизнь в анабиозе —
Пускай кибитка вдаль увозит!
И городов холодных козни
Стирает жар огня!

Лишь эту пляску видеть снова…
И ты бежать со мной готова!
Ничьим не станем мы уловом,
Ведь карта – про тебя!

Злой постер

На съёмки у Кати уходит зарплата:
Стилист, маникюр, визаж…
Зато даст контракт кавалер богатый.
Ну как – кавалер? Типаж.
А в том договоре – яхты, Мальдивы
И томный морской лиман,
Но в подпись добавит страстная дива:
«И едет со мной доберман».

Показы, раскрасы, живая скульптура —
На Катю мужчины: «Ах!..»
И хочет быть Катей богатая дура
В запретных и злых мечтах.
А диву зовут в рестораны и замуж
Тугие штаны и карман,
Но чинно сидят джентльмены и хамы:
Не любит штанов доберман.

Вернувшись из сказки, в делах и заботе,
Один всё не может забыть.
Хоть пёс на борту напугал до икоты —
Решил кавалер: «Свадьбе – быть!»
На постеры с Катей взирая ночами,
От страсти наутро пьян,
На поиски смело влюблённый отчалил
(Надеясь – чужой доберман).

В мечтах его – Катя в шикарной квартире
На шёлке, с шампанским, одна…
Звонок. Вот уж двери блаженства открыли.
И рухнуло сердце: «Она?!»
Халатик в цветочек, и хвостик поехал,
Из тряпки в руках тюльпан…
Где вамп, садо-мазо?! Лишь тихо от смеха
Трясётся подлец-доберман.

Ожидая…

Луна ворчала: ты меня забыл!
Ты не приходишь ночью на свиданье!
И Солнце в сотый раз, уже без сил,
Катился в сочетанное сиянье.

Луна вздыхала: мой противен свет,
Неон с прожекторами всем милее!
Но цепь волков шла до утра след в след,
И о Луне всей стаей пели звери.

Луна рыдала: в мире всё не так!
И лунный свет потоками пролился.
Решили люди: это добрый знак,
К нам бог любви, наверное, спустился.

Мари + Майкл = горы

Мари
Мари смотрела в небо.
На горные вершины.
Над телом – тросы стаей.
Разбиты ноги в хлам…
Майкл
Случайную, под снегом —
Соскрёб со дна долины,
Стихи весь путь читал ей —
И вынес к людям. Сам.

Тёмный лес
Мари смотрела в небо.
Там звёзды ровным кругом,
И белые халаты,
И в жилах наркота…
– Теперь все горы – небыль!
Безногой – день за чудо!
Зачем ты здесь? В палате —
Случайная. Не та.

Тропинка
Мари смотрела в небо.
На солнечном балконе —
Рабочий стол и рельсы,
Манеж и колыбель.
– Мы птиц приманим хлебом,
И лаской боль прогоним,
И купим в небо рейсы!..
Ты счастлива теперь?

Горы
Мари смотрела в небо.
Орлы летели рядом.
Плевалась туча ветром,
В лицо летел песок…
Коляска иль протезы?..
Три года думал кряду.
Садись в рюкзак заветный!
Зовётся «Туесок»!

Вершина
Мари смотрела в небо.
Летели к небу слёзы:
Мультфильмы дочь с размахом
Про них рисует в Сеть.
Никто увечным не был,
Смеялся муж курьёзам,
Орал в восторге: «Маха!!
Мы – Маша и Медведь!!»

Тишина

Осенний лист упал в траву
И крылья разложил.
Нас окружая солнцем вдруг,
День тихо ворожил.
Чуть грели яркие лучи,
Ссыпаясь без конца
На пламя ласковой свечи,
На страстные сердца.

Разбавленная солнцем кровь —
Обманчивая тишь,
Кот по лучу несётся вновь
И Солнечная Мышь.
И, может, через много лет,
Что проживём вдвоём,
Мы снова прыгнем в этот свет
И растворимся в нём…

Излечение

Открываясь тебе навстречу,
Обнимая тебя всем телом,
Понимаю – не время лечит,
А тепло этих рук умелых.

Извини, что дурила долго,
В ледяном гробу ожидала —
Даже если времени много,
Для леченья души – всё мало.

Открываясь до самой глуби,
Позволяя тебе – всё можно,
Я с тобой без времени буду:
Просто счастлива я до дрожи.

Тьма

Летели на вечеринку

Из разных городов, и стран, и соцсетей —
Хозяин чётко выбирал себе гостей.
И я летела, зная: Да! Всё решено!
Там встречу счастье навсегда. И – как в кино.

Но пьяный в сумрачном метро качнулся, сбил.
И поезд подхватил легко. И потащил.
Ломались кости и мечты, пронзила боль.
И почему-то я на миг – была с тобой:

В такси простреленно застыл – увидел. Знал.
(Твой самолёт уж уходил. В лучах пропал.)
А ты рыдал, стуча в стекло, и в небо выл.
И плечи обнимал таксист Кудайберды:

«Бардык жакшы, всё к лучше, брат, Аллах велик…»
…Душа моя летела прочь – прервать твой крик,
От горя правды сохраня, – чтоб мог вздохнуть.
(А поезд всё жевал меня… Как долог путь!..)

Я уезжаю навсегда – на миг, на жизнь.
А после… встреча, говорят.
Держись.

Автострада

Качались облака туда-сюда,
Над полотном дороги было тихо,
По полотну жуки катились лихо —
И расцветали взрывом иногда.

Дрожало марево горячей суеты,
Тянулось к небу трепетно и жадно,
Но суету сносил порыв прохладный,
Бросал росой на камни и кусты.

Качались облака… и тихий звон,
Как будто дальний голос мандолины,
К ним пробивался сквозь гуденье линий,
Из грохота и воя вдруг рождён.

И на руле дрожала, как струна,
Рука, герметик бросившая в ящик,
И ветер гладил знак на лбу: «пропащий»,
И звук из сердца выдувал до дна.

Качалось отраженье облаков.
Мир перевёрнутый стремился под колёса,
Летели вдаль обочины вопросов,
И из окна – обрывки встреч и снов.

Не дрогнув, по прямой, ныряя в свет,
Блестящий жук коснулся горизонта,
И связи оборвались, хлопнув звонко.
Ведь если сердце склеил – страха нет.

Белый свет

Доченька, милая – искрою.
Встретить, обнять.
Радость бездонная, быстрая…
Не про меня.

Снова торопишься, милая, —
Жизнь где-то там.
Перекрещу тебя, сильную.
Душу отдам…

И полетит она вдаль:
Тянет к тебе.
Солнечных нитей вуаль,
Небо в судьбе —

Тянет, закатом маня:
Время пришло.
Всё хорошо у меня.
Всё хорошо.

…И точка

Я убегал от точки впопыхах…
Тянул тебя в поля из многоточий…
И зарывался в запах междустрочий,
Когда ты засыпала на руках…
Я эти точки видел уж не раз…
От них бедой рябит перед глазами…
Так пусть их будет больше между нами,
И новая теряется тотчас!
Я соберу – ты только говори!..
Смотри, как капают в раскрытые ладони…
И в многоточия легко ложатся… кроме
Последней. Что стреляешь ты. Над i.

Ледяной дождь

Последний лист кленовый на меня
С обратной стороны окна глядит,
И я гляжу – и сквозь остатки дня
Окно растаять я прошу на миг.

Что этот лист? Для дочери сушил,
И на окно мы клеили вдвоём.
Там, в комнате, – гербарий из души.
А я с похмелья стыну под дождём.

Приманка

Я умолял её: не открывай ту дверь!
Не оставляй отражение в зеркалах!
Слепки души умирают тотчас, поверь.
В срезы души забираются боль и страх.
Я умолял… но она всё равно вошла.
Настежь открыла, забыла, впустила в дом.
– Что же ты, милый? Смотри, это лишь игра!..
Ящик Пандоры смеялся щербатым ртом.
Ящик Пандоры раздел её догола,
Чувства соскабливал тонко – по лепестку,
Вывернул, выжал, кусками пересобрал…
С мёртвой улыбкой стоял предо мной суккуб.
С нежной улыбкой за щупальца вёл детей,
Сыпались следом картины, напев, стихи,
Яркие, сладкие, в липком безумье дней
Мёртворождённые.
Дети нейросети.

Бездна

Я не слышала, не видела смеха,
Я искала радости эхо,
Я рассыпалась по тебе слезами,
Привязала золотыми волосами.

Я летела, сломя голову, в бездну,
На рожон почти сознательно лезла,
Я тащила за собой своих любимых,
Я цеплялась за добрых и милых.

Я разбила невзначай твоё сердце,
Заперла в своём единственную дверцу,
Оглянулась – и увидела тебя выше,
Я сломала тебя, и ты из себя вышел:

Ты совсем не жил уже собою,
Ты был счастлив, распятый любовью.
Я страдала, удивлялась и злилась,
Я всей жизни своей стыдилась,

Я молчала, и била тебя жестоко,
За то, что ты ушёл со мной так далёко,
За то, что ещё держал меня над бездной,
Загораживал рожон, на который я лезла,

Поднимал меня, когда я закрывалась руками,
Вёл на встречу с позабытыми мечтами.
Я не знаю, как опять тебя склеить,
Я хотела, чтоб ты в счастье мог верить,

Вспоминал любовь с улыбкой чуть грустной,
Чтобы жизнь твоя не стала безвкусной…
Но я бью тебя и терзаю жестоко.
Ах, зачем ты пошёл за мной так далёко!

Исход

Нестерпимо яркий мир.
Резкий. Словно на картине.
Воздух – лёд. В его витрине
Гаснет звук. Беззвучный мир.

Безмятежный тёплый полдень,
Беззаботный праздный люд,
Псы и бабочки снуют…
Ледяной застывший полдень.

Невесомым стало тело,
Недотрогою – земля.
Душа друга – улетела.
А всё кажется – моя.

Бокал искристого

Я упала на дно бокала,
Как из перстня крупинка отравы,
Я вокруг всю жизнь отравила,
Будто ради своей забавы.

Я сама, растворяясь, гибну,
Я хочу «Берегитесь!» крикнуть,
Но напиток шипит игриво,
Приглашая любимых выпить.

Вы не пейте мёд моей мысли,
Крылья разума уж повисли,
Не смакуйте вино моей страсти,
И не пробуйте юмора виски.

Может быть, вам ещё не горько,
Может быть, вы умрёте стойко,
Может быть, не хотите верить,
Что прокисла эта настойка.

Я внезапно из рук ваших вырвусь,
Разобьюсь и на землю выльюсь,
Растекусь и взлечу неслышно,
Как давно уж не доводилось.

Пусть осколки вопьются в ногу,
Пусть испорчу ковёр и книги,
Принесу вам испуг и злобу,
Огорчение – но не гибель!

Котёнок

Падал снег наверх, на небо,
Раздавались голоса,
И котёнок ползал слепо
По рукам и волосам.
На раскрашенном окошке
Зеленел волшебный лес,
На полу лежали крошки
От добра и от чудес.
У разбитого корыта
Замолчали небеса,
И дрожал комочек битый
Под рукою, в волосах.

Яхта на Мальдивы

Проплывают куда-то рыбы
И проносятся чайки с криком.
Мы за ними лететь могли бы,
Изнывая в восторге диком.
Но сидим на борту бесстрашно —
Пусть за пятку волна кусает,
Допиваем мы спор вчерашний —
И на блюдечке счастье тает.
Нас бикини сковал по моде,
Инстаграмма глаз – не отпустит.
А душа – в снежном поле бродит,
Топором догоняя чувства.

Вы…родились?

Джон много рисует – у ворона восемь глаз,
И лапы когтистые сходятся в плавники,
На выставках Джона хвалили уже не раз
И Фрида Кало, и – веришь ли? – сам Дали.

Холст Мэри приносит, и Джон обещает вновь,
Что ей посвятит окровавленных тел закат,
И лес из ножей, и детей нерождённых боль,
И мальчика грех, что священник продолжить рад.

И Мэри в больничном ведре снова моет кисть,
Косится на клетчатых окон неровный свет:
– Ты скоро уж выйдешь отсюда, давай, держись!
И верит ей Джон все тоскливые десять лет.

А Мэри не врёт – Мэри видит из года в год,
Как лес из ножей прорастает сквозь мёртвый храм,
И если сначала врач пел, что укол спасёт, —
То (Мэри же видит) теперь повторяет сам.

И дома не скрыться: с экрана польётся грех,
Кровавый закат и облитый мочой рассвет,
И Фрида с Дали растлевают со школы всех,
И нет остановки, границ уже вовсе нет.

И Мэри поёт Джону на ночь: «Ты уж кумир,
Ты знаешь, сквозь клеточку смотрит и стар, и млад…»
И кто-то в халате елейно зайти просил,
Пройдёмте-ка, Мэри, вы пишете тоже, да?

А Мэри молчит… говорит, что засохла кисть,
И краски (она говорит) завалились в щель…
Да, Мэри боится: Босх знает, кто там – в ночи,
Она твёрдо помнит, что заперли сзади дверь.

Опять отпустили – до завтрашних передач,
Но Мэри трясётся от шорохов за спиной:
Вот ворон двуглазый – картину подальше спрячь! —
Вот солнце, улыбки и… боже, спаси! – любовь…

Попытка

Убиты поздние цветы,
Незрелый плод не красит старость.
Как вышел ты из темноты,
Так и ушёл. И что осталось?

Любовь была – и не любовь,
Мы вразнобой горели часто,
И превращались во врагов,
И, плача, извинялись страстно.

Угар прошёл, и дождь прошёл,
И сожаленье, и усталость.
Из темноты ты вновь пришёл,
Но здесь уж света не осталось.

Ловушка (Трилобит)

В небе новом зажёгся свет,
Как с иголочки – океан.
На заре планетарных лет
Первый день был живущим дан.

Первый день, красота, любовь,
Над врагами победы сон.
И кричал эуметазой,
Жизни жадностью опьянён:

«Я – всего океана цвет!
К богу ближе, чем божья тень!
Не умру миллионы лет!
Пусть не кончится этот день!»

Ровно всё в мировых весах.
Наготове от врат ключи.
Если просишь, отринув страх, —
На, любимый сын, получи:

И, горячей волною смыт,
Кислород не найдя в воде,
Завернулся в себя трилобит
И о смерти взывал к звезде.

Но не в силах звезды – ответ:
От бессмертья ты взял ключи,
Панцирь каменный спас от бед
И от жизни закрыл. Молчи.

И, всё так же, как бог, красив,
В бесшабашную жизнь влюблён,
Он смотрел из последних сил,
Как ушла она в глубь – времён.

Как друзья ушли и враги,
Даже дети детей врагов.
Вместо плеска волны – шаги,
Гроб музейных витрин – для снов.

И по кругу твердит стена,
Будто мёртв он в горе лежал,
Будто мастер фен-шуй с утра
Над больным его час держал,

Будто плыл над Муреро флаг —
Когти он с полотна тянул,
Был кулоном, как ведьмы знак,
И игрушкой детей тонул.

В этой коме – ни явь, ни сон,
Каждой клеточкой всё болит,
В панцирь времени заключён —
Каменеет тут даже крик.

Не рассыплет жарою свет,
Не размоет прохладой тень…
Миллиард непрожитых лет —
Бесконечный. Жестокий. День.

Слияние

– Я мчался, я рвался к Царевне сквозь лес,
Мой Волк выносил, огрызаясь!
Вот Лес Черепов с петухами исчез…
А я – скрыть оскал всё стараюсь.
Стараюсь, и прячусь, и вою без сна!
Царевна… отворотись же!
Я рвался, я мчался… поверь! Не со зла!
Я так обернулся бесстыже…

– Я мчался. Драконовый лёт – напрямик!
Принцесса, дождись! Не тревожься:
Пусть вновь чародей пред тобою возник,
Ты только со мной остаёшься!
На крыльях, когтях, вихрем – пламя и свет,
Всё зло – опрокинется в Лету!..
Принцесса!.. Зачем же ты ищешь ответ,
Чем сердце дракона согрето?

– Я мчался. «Феррари» едва выносил,
Едва повторял повороты,
Я знал: так я деньги тебе приносил,
Но что же не веришь ты? Что ты?!.
«Феррари» застрял – надрывался мотор,
Всем сердцем ему помогая,
Я знал! Это будет последний фурор!
Я робот, ИИ дорогая.

– Я мчался. Сливался с драккаром, волной,
С копытами, крупом и гривой.
Я знал цену фразы «О, мой дорогой!..»
И стоимость взглядов игривых…
Но мчался. Сливался. Царил. Побеждал.
Спасал, увозил, улетая… И знал.
Что я лишь инструмент. И кинжал.
Что в спину мне целит, играя.

Японская ночь

Посыпан нафталином анимэ.
И ядерных грибов стоят закатки.
И звёзды падают к дождю, а не к судьбе,
И лунный хвост протянется к зарядке,

Протянется, как выдох, мыслей дым
И растворится в чутком ожиданье.
Кого-то веер звал. Потом застыл.
И улыбнулся вечному молчанью.

Перекрёсток

Перекрёсток – не только разлука,
Для кого-то – простой поворот.
Эту дверь отворяют без стука
И не зная, куда занесёт.
Чьи скрестятся пути ненароком?
Чьи сольются в указанный срок?
Мы частенько и ходим-то боком,
Ожидая чудесных дорог.

Ну а наши пути возле замка
(Почему?) неприметно сошлись.
Разве это подобие знака?
Мы чуть-чуть не тогда родились?
Перекрёсток… и снова разлука.
Куда воля Его поведёт?
Мы стояли, рыдая без звука.
Мы смеялись, рванувшись вперёд.

Неотвратимо

Струится из окна река,
Река из слов, река из снов.
Рука с пером была легка —
Я слышу зов, я вижу сов.
Навылет бьёт опять рассвет —
Стоп сердца стук, последний звук.
В руке с пером пощады нет:
Глаза из вьюг разят без мук.
Соблазну выжить не даю
Ни шанса жечь, все шансы – в печь!
Остановлю рукой струю:
Под нею слечь. Слова сберечь.
Под тихий шелест погребён,
Я не сморгну, ловлю волну —
Последний, тёплый, нежный сон.
И злую тьму. И тишину.

Где ты, моё счастье?

О солнце, солнце и крылья, и цветы в безмятежных садах!
О звонкая песня реки и ласковый взгляд!
Где ты, моё счастье? Дальним эхом скрылось в горах,
Затерялся твой голос, и чёрные скалы молчат.

Надменен серый утёс, насмешлива красная мгла,
И жёлтый обманный камень крошится из-под руки.
Где ты, моё счастье? Твой голос искажён навсегда,
И светлые песни твои забыты в лабиринтах тоски.

Кто я без тебя? Лишь серая тень,
Глаза и голос, беззвучный шёпот в ночи.
Где ты, моё счастье? Пришёл и уходит день,
Но сердце в морозном ларце, и ржавеют твои ключи.

О солнце, солнце и крылья, и бессильный тёплый закат!
Прозрачные капли дождя смывают ваш след.
Где ты, моё счастье? Вечерние звёзды глядят,
А я лишь глаза и голос, лишь тень, когда тебя нет.

Отбой

Играй же, гуди в саксофон, солдат,
Одну – лебединую – песню!
Пускай кандалы маракасом гремят,
Ты с песней повязан – вместе.
Ты с песней останешься над рекой,
Пусть ноты теченьем сносит:
Любовь обещала тебе покой,
И с музыкой вместе – бросит.

Бумажные клятвы плывут в закат,
С бумажной мелодией – тонут.
Шути, саксофон, не зови назад,
Отставить, мундир, поклоны!
Играй же, солдат, не смотри, забудь!
Спина не услышит взгляда.
Закату осталось моргнуть, шепнуть,
Стереть всё, что в нём – не надо.

Я привыкла

Песня

Неба синь облака стянут проседью,
Зацеловано солнцем прощание.
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Яркой осенью странно отчаянье.
Я привыкла.

Пышной осенью даже не спросим мы,
Разве может быть голод по нежности?
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Слишком больно ведь – среди снежности.
Я привыкла.

Листья лягут надеждой и росписью,
Что тепло – навсегда, до скончания.
Я привыкла вспоминать тебя осенью:
Среди шелеста легче молчание.
Я привыкла.

Легче тёмной души безголосие,
Легче спрятать, чтоб ветры не сглазили.
Я привыкла вспоминать тебя осенью.
И потом умирать вечно. На зиму.
Я привыкла.
Я привыкла.

Отчаяние

Бессильно поникнет вой,
Сирены плач вдалеке.
Ей не отвечай тоской —
Держи этот звук в руке.
Держи Ариадны нить:
Когда смерть откроет пасть,
Он будет про жизнь звонить,
Он жизни не даст пропасть.
Держи, вспоминай, звучи,
Да хоть как сирена вой!
В кромешной глухой ночи
Кричишь – значит, ты живой.

На дне

Черновик

Я снова опоздала жить.
Всё лишь играя, всё на пробу,
Я поучусь ещё немного…
А уж самой пора учить.

Ну где та самая весна?
Теперь – пусть будет снова двадцать,
Я буду жить её стараться
И набело, и добела!

Но нет второй, и третьей нет,
И в поисках пропало лето.
Попробовать бы осень где-то,
Пока не сдуло рыжий цвет!

Тихонько трогаю ногой,
Не холодна ль уже водица:
Ведь осень может приключиться,
Пока я занята игрой.

Но нет. Зачем душой кривить?
Жизнь не приходит понарошку.
И я стою под снежной крошкой.
Я просто опоздала жить.

Доза

Коридоры сиянья сжимаются, жгут
Белым.
Поломались лучи, и воткнулись, вошли —
В тело.
Ни дышать, ни смотреть – режут грудь и глаза
Слёзы:
От бедра, не спеша, надвигалась Она.
Поздно.
Поздно! Бегать и ждать, умолять и громить
Двери.
От бедра, через свет – чёрный шлейф за собой
Стелет,
Чёрным псом настигает, дыханье живых
Слышит,
Оглушает, сминает, впивается в кровь —
Выше…
Выше звёзд, выше света и глубже ножа
Вдоха!
Изнутри давит уши, и глушит, и рвёт
Грохот,
Распадаются клетки, кричат, кормят тёмного пса
Болью,
Улыбаясь, Она ловит вдруг поцелуй
С солью.
Выпивает, и вновь – не касаясь полов
Белых,
От бедра… чёрный шлейф… скучный труп позади.
Целый.

Глаз дракона[1]

Звенит тишина в стакане
И выжившая цикада.
Вторая волна цунами
Ещё не дошла из ада.
Вторая стена тайфуна
Невинно стоит у края.
Звенят арматурно струны,
Асфальт на деревьях тает,
Дома распахнули груди,
Машины плывут в отливе.
«Всё так же» уже не будет,
Всё так же – на миг застынет
Обманчивым, ярким штилем,
Картиной из пасторали.
Мы бурю уже забыли.
Мы бури ещё не знали.
Глядит она мёртвым Оком,
Смеются фронтов ресницы:
Как люди ползут из окон,
Как снова запели птицы,
Как скалятся мародёры,
Священник поёт средь сора…
Волною второю стёрло
«Мы выжили среди шторма!..»

Полнолуние

Слепну. Я слепну.
Врачи говорят: «Не знаем».
Громко врачи говорят: «Закрывай! Загадка».
Просто они прогуляли те пары.
Знаю.
Знаю, жалею.
А врач не жалеет.
…Гадко.

Серая темь сквозь глаза заползает в душу,
Серенькой радостью светит ещё.
Прожектор.
Белая зависть – она хуже чёрной сушит.
– Да, расскажи мне про день этот яркий.
…Жертва?..

Нет, не сдаюсь. И не сдамся.
Всё тот же сильный.
Битой сегодня сто раз отмахнул: «За что мне?..»
Этот вопрос даже ты мне втыкаешь в спину.
Дёрну плечом: пострашнее я знаю боли.

«Самое тёмное время, брат, – перед утром», —
Всё повторяешь, и вечности прячешь клейма.
Тёмное.
Да.
Изнутри вижу – светят жутко
На непроглядном лице полнолуний бельма.

Обнуление

А мне любимый сказал: я никогда не любила.
Все эти прикосновенья, годы и дети – мимо!
Все эти встречи-слёзы, засосы на тонкой шее —
Самообман и грёзы: любить ведь я не умею.

Сухо в душе. Пустыня. Струна вместо звона – лопнет.
Какой он со зла красивый! Такой, он… Один на сотни.
Но раз не умею – нечем любви натянуть мне жилу.
Ведь я ему слепо верю. Даже когда чужие.

Ошибка

По рукавам несбывшихся дорог,
По полотну несвадебного платья
Бегут следы неприбежавших ног
И манят нерождённых рук объятья.

Горят победно фары у двери,
В их синеве вечерний шик лысеет,
И вылизали небо фонари:
Сквозь мёртвый свет – живой светить не смеет.

По рукавам невыплаканных рек,
По полотну нерадостного флага
Плывёт корабль «Очередной успех».
И разбивается о риф «Уже Не Надо».

Небывшие

По облакам шагая безвозвратно,
Бесстрастно их глазами наблюдаю
Всю круговерть от ада и до рая,
И круговерть из рая в ад обратно.
На карте судеб – русла белых линий,

1 Глаз дракона – середина смерча, кратковременный штиль перед ещё более сокрушительным ударом.

Продолжить чтение

Вход в систему

Жанры

Маяк для солнца

Два луча

Огонь

Запах ночного Питера

Сон о весне

Знакомство

Маяк. Захлестнуло

Нежность

Март

Лунная ошибка

Найти подходящего

Подоконный вальс

На крючке

Обмен подарками

Цыганка

Злой постер

Ожидая…

Мари + Майкл = горы

Тишина

Излечение

Тьма

Летели на вечеринку

Автострада

Белый свет

…И точка

Ледяной дождь

Приманка

Бездна

Исход

Бокал искристого

Котёнок

Яхта на Мальдивы

Вы…родились?

Попытка

Ловушка (Трилобит)

Слияние

Японская ночь

Перекрёсток

Неотвратимо

Где ты, моё счастье?

Отбой

Я привыкла

Отчаяние

На дне

Черновик

Доза

Глаз дракона[1]

Полнолуние

Обнуление

Ошибка

Небывшие