Еженедельник очень зрелого мужчины

Пояснения от автора

1. Тут нет войны – за раздумья о ней дают больше, чем длится этот ужас, потому чуть отступлю назад от 2022-го. Еженедельник – поскольку у него недельные шаг – шире, чем в дневнике, но тоже в быстрой чехарде, без жёсткого сюжета, однако в определённом направлении.

Зрелого мужчины – потому как now I'm half a man I used to be – тёплая грусть битловской констатации. С удовольствием отмотал бы земной срок назад, но нет такой клавиши, только вперёд через потери зубов и реинкарнации. Когда твой возраст, мягко говоря, созрел и ускоряется, свистят недели, как пули у виска. Наш мир давно не кажется мне единственно возможным, но всё же свист времени напрягает и печалит, как не предохраняйся юмором и верой в реинкарнации. Верой выше знания.

2. Читатель в массе нынче не усидчив, ежели вообще какой. Мне кажется, отрывочный роман-еженедельник осилить легче, чем эпопею с пучком героев и сценарных линий. Решил на этот раз не умствовать с сюжетом, но и отрывочность пусть отражает паззлы мирозданья, легко о сложном – высший пилотаж. Пусть будет россыпь из кусочков жизни и фантазий, ну, скажем, литературный пуантализм. Есть главный умысел, герой заглавный, его дружки, движенье чувств и осмысленье факта. Мои недели живут в месячных главах, четыре в одной.

ВЕСЕННЯ ГЛАВА

НЕДЕЛЯ 1. РОДОВОЕ ГНЕЗДО НАД МАГАЗИНОМ «ЧАСЫ»

Весна! Хочется обновлений, ветреных женщин, прошутто со сливовицей и гуманизма вместо полицейщины, химической слякоти, репрессий и лающего телевидения. Ладно, не об то речь! Весна пришла и оживила и надоумили на «Еженедельник».

На первой же весенней недельке мне стукнуло 66. Ещё б одну шестёрку и было бы смешно – 666 – увы, теперь так долго не живут, а я в маньячного Князя Тьмы давно не верю, зато вижу его – в ином свете. Он, конечно, оперирует людьми, но по доверенности Света. Дьявола можно себе представить оператором планеты, ну, или главврачом клиники «Земля».

Ладно, для начала заземлюсь и вас с собою познакомлю. Я вырос на Кузнецком мосту, который вовсе не мост, зато по соседству с Красной Площадью, Red Square, как любят называть её англосаксы. Я, папа Шаукат, мама Ира, бабушка Полина Ивановна жили в чрезвычайно странном двухэтажном доме с огромной каменной террасой вдоль задней стороны, обращённой в обширный двор. Первый этаж пробивала узкая арка, соразмерная гужевому транспорту, поэтому грузовики царапали её бортами. Пишу в прошедшем времени, поскольку сломали всё ради бизнес-центра с попыткой походить на то, что сломали. Лужков в этом смысле погромщик – допустим, дом мой малоизвестен, но вспомните гостиницы «Москва», «Россия», «Националь». Их тоже нет, сожраны корыстью мэрской и бизнес-свинской.

У нас было целых два выхода из квартиры. Один звался парадным и вёл на Кузнецкий, но именно им почти не пользовались. В самой квартире закрытость парадной двери охранял длинный накидной крюк. Мы же заходили через арку во двор, а там по лестнице на террасу и в дальний её конец. Входя в квартиру, мы попадали сперва в кухню (!) с газовой плитой и отсутствием горячей воды. Здесь же был отгорожен клозет, раковина с бронзовым краном, дощатый примитивный шкапчик и стол под стать. Кухня сообщалась без дверей (!) с тесной бабушкиной спальней, она же гостиная с диваном и комодом, окном на террасу и телевизором КВН с моноклем в виде линзы. Далее дверь в то, что раньше, при царе, было залом. После революции из него сделали две узких комнаты за счёт перегородки, она долгое время не доходила метра полтора до потолка. Этот потолок был высоким, поскольку печь была одна, а обогревать надо было обе разгороженные половины.

Входная дверь в квартиру, та, что с террасы, соседствовала с большой по существу калиткой во встроенный сарайчик, когда-то чрезвычайно удобный для дровяного запаса. При мне-детёныше печь уже разобрали, а сарайчик завалили таинственным старьём, которое я периодически исследовал.

Тут же, в нашем конце террасы имелась деревянная лестница на роскошный для сорванцов чердак с выходом на двускатную крышу через просторный чердак, где пыль по щиколотку, – великое таинство для младшего возраста, коего напрочь лишены современные детки. Особо душещипательными были осторожные перемещения по крыше. Оседлав верхнее ребро железной кровли, раскинув для устойчивости ноги по обе её стороны, можно было озирать тихий двор внизу, а, повернув голову, шумную (крытую булыжником!) улицу. Особый шок и трепет вызывало сползание по скату к самому краю, имевшему со стороны Кузнецкого этакий архитектурный барьер, чтобы кто-нибудь или что-то не обрушились на прохожих. Подползая к барьеру, я осторожно разглядывал уличный каньон – пешеходы по сторонам и машины между ними. От этого слегка кружилась голова, но раз за разом я вырабатывал характер.

Летом железная кровля пахла краской и приключениями. Со школьным товарищем мы впервые попробовали здесь табачный дым, это были крепкие гаванские сигары – ими и сахаром Фидель расплачивался с Хрущёвым за всё и, конечно, лишь в малой степени. Здесь же на летней крыше мы решили бежать в Африку за приключениями. Имелось понимание, что бежать надо, пробравшись на корабль в Новороссийске или Одессе, вот только конкретную страну назначения не выбрали – всё равно надо с какой-то начинать, а там видно будет.

Наша квартира – это два окна над малюсеньким магазином «Часы», ранее «Авторучка» (этот магаз вообще единственный в своём роде, ни разу потом не встречал подобного ни в одной стране). Чуть ниже по Кузнецкому висели круглые уличные часы, похожие на барабан с палочками-стрелками. Я мог высунуться из окна и разглядеть время. Это хорошо видно на фотографии, очень может быть, что я был дома, когда неизвестный фотограф сделал сей исторический для меня снимок.

Мостовая Кузнецкого в моём детстве и юности была булыжной, потом поверх истории равнодушные люди положили асфальт, и хрен бы с ней, с памятью людей. Ещё мне довелось пожить в двух пятиэтажках, обе тоже снесены, что горько…

Через мостовую, напротив наших окон притаилась приёмная КГБ. Она была в те времена типа конспиративной коммуналки с отдельными комнатушками для «задушевных» бесед. Теперь приёмная уже не таится и выглядит, как всякий офис. Мне, будучи студентом, довелось побывать в той конспиративной коммуналке, об этом расскажу при случае.

А вспомнил я своё гнездовье на Кузнецком, поскольку недавно съездил с французской булей Асей в те края – ей показать, повспоминать, посокрушаться, как изменилось всё, меня включая.

Бульдог Ася – отказница из Воронежа, я взял её себе в честь ушедшего Жофрея Ларса, той же породы благородной. Отчаянные любящие сердечки, нам всегда по пути.

Продолжить чтение