Неевклидова геометрия

Отзывчивых людей сравню я с зеркалами.

Как жаль, что зеркала себя не видят сами!..

Чтоб ясно разглядеть себя в своих друзьях,

Вначале зеркалом предстань перед друзьями.

Омар Хайям

Глава 1

Она всё вспомнила! Её обезвоженные, подготовленные к гиперпрыжку нейроны головного мозга, чудесным образом ожившие по выходу из криптобиоза, выдали необычный фейерверк воспоминаний. Современные технологии, основанные на способности организма вырабатывать специальный сахар-трегалозу, заменяющий воду на особый белок, позволял, без разрушения ДНК, надолго обезопасить мозг от разрушительного воздействия космической радиации. Но в некоторых случаях, в условиях открытого космоса или гиперпрыжка, эта технология имела некий побочный эффект.

Это был тот самый случай! Её воспоминания не принадлежали ей. Это был калейдоскоп генетических воспоминаний её предков, уходящий во тьму времён, и там, в самой темной дальней точке сознания, всплывало одно имя…Гленвэр!

*****

Гленвэр сидел, развалившись в кресле пилота, и скучал. Самое плохое, что есть в мире, – это, наверное, одиночество. Но так как звездолёт был рассчитан только на одного члена экипажа, то одиночество являлось участь всех пилотов дипломатической почты.

Полет подходил к концу, корабль сам прекрасно справлялся с проверенным годами маршрутом. Гленвэр, хотя и называл его в компании пилотов межгалактических линий ржавым корытом, очень любил свой звездолёт и доверял его системам на все сто, как верному другу и единомышленнику. Страдающий врожденным дефектом конечностей, Гленвэр хорошо понимал, что этот корабль старой серии, повидавший на своем веку многое, почти списанный, стал для него единственным вариантом пребывания в космосе. Да и достался он ему, можно сказать, по блату: старый дядюшка, завершив головокружительную дипломатическую карьеру и выйдя на пенсию, пожалел племянника, похлопотал.

Мечта Гленвэра о пилотировании исполнилась, но издержки профессии иногда угнетали его. И вот сейчас невыносимо тянуло домой, на родную Колиопту. Ужасно хотелось увидеть Гленду. Каждый раз, когда Гленвэр собирался в полёт, она, мило и кокетливо улыбаясь, просила его слетать "быстренько", чтобы поскорее получить её "сюрпризец". (Как он любил её "сюрпризики", подготовленные с неистощимой, по-детски доброй фантазией!)

Но теперь оставалось ждать недолго: скоро он будет дома. Сезон полетов заканчивался. Наступал период метеоритных дождей. Можно целый триместр побыть у родного очага, отдохнуть, развлечься. Правда, в пути Гленвэр несколько задержался. Это всё корытце (так он ласково называл корабль), которое неоднократно ломалось в пути. На каждой транзитной остановке Гленвэр ремонтировал звездолёт, искал запчасти, устанавливал их. Это было непросто. Во-первых, корабль был старой серии и детали к нему были в дефиците, а во-вторых, на многих планетах и сам корабль как таковой был диковинкой. Гленвэру приходилось изощряться, искать точки контакта с аборигенами, подбирать технические аналоги, а также пускать в ход необходимые для бартера вещи или продукты (по этой причине трюмы корабля всегда содержали большое количество совершенно чудных вещей и чудесных вещей). За десять лет службы в дипломатической почте Гленвэр открыл в себе талант дипломата и мог договориться с кем угодно и о чем угодно. Судя по всему, он, сам не осознавая это, был врожденным эмпатом.

Да, он во всем походил на живое существо – этот старый корабль. Взглянуть хотя бы на экран монитора, выдающего характеристику двигателя: чередование кривых линий напоминало кардиограмму. А "поведение" звездолёта на подготовке к рейсу: он весь дрожал и вибрировал на этапе продувки кислородных систем и закачки топлива, а при старте, словно одержимый победой спортсмен, буквально срывался в полет, как в последний раз. А когда Гленвэр чинил и латал звездолёт- он – скрипел так, как будто стонал. А вот мозг, искусственный интеллект корабля, созданный по принципу нейросети, были "что надо"!

Очень часто звездолёт, не дожидаясь запроса Гленвэра, сам принимал решение о полетной траектории по маршруту. Причем, всегда это было самое точное, аналитически выверенное решение. Но если Гленвэр в силу каких-то соображений (щепетильность выпускника космической академии) не соглашался с этим планом движения, то звездолёт смиренно принимал к действию порой неточный расчет Гленвэра.

Так случилось и сейчас. Поток метеоритного дождя пересек траекторию движения. Гленвэр только успел подумать о том, что с последним ремонтом сильно отстал от графика полета и противометеоритная защита – это, пожалуй, самая слабая функция в конструкции корабля,– как звездолёт, влетев в этот поток, за считанные секунды принял судьбоносное (как выяснилось позже) решение. Видимо, "ожог" от метеоритов, всё же попавших в него, был до такой степени неожиданным и разрушительным, что корабль, "не раздумывая", совершил мгновенный, нерасчетный гиперпрыжок куда-то в сторону, ни много ни мало – на миллионы парсек.

Когда Гленвэр пришел в себя, первой мыслью было: "Что этот корабль творит? Спятил он что ли!?" (Гленвэр, имел в виду звездолёт).Потом пришло осознание произошедшего.

Обычно гиперпрыжок, совершённый без должной подготовки, грозил биологической особи смертельным исходом. Поэтому знающие пилоты применяли подобного рода прыжки только в крайнем случае. И вот пожалуйста…

Гленвэр огляделся и осмотрел себя. Глаза слезились, из носового отверстия что-то тоже текло (но не кровь, всего лишь слизь), да и в ложементе кресла стало мокро и тепло. "Слава всем высшим силам! Обошлось!" – подумал Гленвэр. -Правда, придется принять душ и переодеться… Но куда нас занесло?"

Открыв обзорный иллюминатор, Гленвэр увидел, что корабль оказался на орбите загадочного небесного тела. Это была одна из семи планет неизвестной ему звездной системы. Планета располагалась в отдалении от убийственного Красного карлика, в зоне потенциальной обитаемости, так называемой "Зоне Золотовласки". Из космоса планета была похожа на божью коровку – такая же оранжевая и "в пупырышек".

Гленвэр успешно учился в Академии космофлота на курсе пилотирования. В связи с его физической проблемой, курс его был сокращенный: вместо интенсивной физической подготовки он в основном изучал космическую лоцию и поэтому хорошо знал ближний и дальний освоенный космос. Но эта звездная система ему была совершенно незнакома. "Ладно, – подумал Гленвэр. – Посмотрим в межгалактический атлас, но это после, а что с самим кораблем?"

Гленвэр отдал нейросетям звездолёта команду проанализировать состояние систем, но нейросети не отвечали. "Да, это уже хуже, это уже проблема", – приуныл Гленвэр, самостоятельно изучая показания приборов. Просматривая внешние видеодатчики, он выяснил, что на обшивке в местах, где по звездолёту хлестнул метеоритный хвост, образовались вздутия, точь-в-точь как волдыри на теле от ожогов. Требовался ремонт: в этих местах необходимо было поставить заплатки из титанового композита. Иначе обшивка могла лопнет- катастрофа. Корабельный принтер мог бы напечатать заплатки в два счета, но для этого нужен был титан. А вот металла-то на корабле и не осталось, расходники закончились давно, заправить принтер было нечем.

Сделав спектральный анализ атмосферы планеты, Гленвэр обнаружил присутствие кислорода, метана, диоксида азота и хлорфторуглеводы – маркеры существования сложной жизни, что являлось явным признаком наличия на планете био-и техносферы.

"Всё же придется посетить эту "божью коровку", – подумал Гленвэр, – есть вероятность наличия цивилизации, а значит, можно будет добыть металл и починить корабль".

Гленвэр приготовил для посадки один из двух имеющихся на корабле модулей. Модуль этот – подарок от братьев в честь первого полёта Гренвэра – отличался от стандартных, малогабаритных, каплевидных капсул и был специально сконструирован для исследовательских звездолётов.

У Гленвэра было семь братьев, все они служили пилотами межгалактических лайнеров – и гордились им: ведь он всё-таки стал космопилотом, несмотря на увечье.

При поступлении в колиоптскую школу космопилотов братья прошли жесткий отбор по физическим параметрам, чтобы учиться по специализации «Искатели». Профессия требовала от них выносливости, выдержки, хитроумия. «Изучай, но не вмешивайся в развитие цивилизации», – гласил один из важнейших законов исследователей и искателей дальнего космоса. Вот почему посадочные капсулы искательских звездолётов из конспиративных соображений имели замысловатую форму: при случайном обнаружении капсулы аборигены должны были принять её за огромный камень или нечто подобное.

Кроме того, у этих конструкций было еще одно преимущество перед стандартными капсулами – повышенная прочность обшивки. Искатели не всегда имели возможность проанализировать плотность атмосферы новой планеты из космоса, поэтому повышенная прочность стенок капсулы гарантировала им жизнь при вынужденной посадке на поверхность. Вынужденной и не всегда желательной: при входе в атмосферу с большой скоростью обшивка капсулы, сильно нагреваясь, начинала ярко светиться, так что редко «приземление» капсулы проходило со стороны аборигенов незамеченным. Их реакция, в зависимости от уровня развития, могла быть разной: от панического страха и ужаса, до обожествления пришельцев и поклонения им. Иногда доброжелательность «местных жителей» донельзя подкупала Искателей и появлялось большое желание вступить с ними в контакт, но это категорически запрещалось. Решение о контакте принималось только на Колиопте, на высоком межгосударственном уровне, после анализа всех полученных данных. Поэтому понятно, почему Гленвэр из двух капсул, находящихся на борту, выбрал капсулу искателя, подаренную братьями. По форме она напоминала земляной курган или огромный булыжник.

Подготовка к высадке длилась недолго. Гленвэр ещё раз проверил все технические характеристики шаттла и скафандра. Скафандр у Гленвэра был самый новехонький, самый, как говорили друзья, продвинутый. По существу, он был как вторая кожа: плотно облегающий всё тело, бронированный, оснащенный функциями жизнеобеспечения. Гленвэр себе очень нравился в этом скафандре: блестящий, гладкий, стройный и даже, пожалуй, могучий.

Проанализировав все данные, которые он получил от компьютера, просканировавшего физические параметры планеты, Гленвэр задумался только об одном: брать ли оружие? Всё-таки данных о планете оказалось недостаточно, чтобы спускаться на поверхность без подстраховки- Гленвэр так и не нашел "божью коровку" в галактическом атласе. Но сможет ли он применить оружие? Он никогда его не использовал… Может, и теперь не брать?

Температурный спектроанализ показал несколько повышенную температуру на поверхности. Планета была засушливая. Хотя наклон оси планеты, составлявший 2,3, свидетельствовал о наличии и смене сезонов. Из космоса хорошо просматривались континенты и океаны. "Почти как на родной Колиопте. Вряд ли такие условия могут породить агрессивную флору или фауну. А оружие – такая ответственность, в первую очередь, перед собой… Все же, если что, скафандр справится, не зря за него такие деньжищи были уплачены. Целых четыре тысячи гульдберов", – подумал Гленвэр и окончательно отказался от мысли брать оружия

Поручив нейросетям пилотирование корабля на дальней орбите планеты, разместившись в капсуле, Гленвэр ввел посадочные координаты и отдал команду "Пуск".

Глава 2

Далмар возвращался домой с конференции удовлетворенным: его доклад вызвал живой интерес у научного сообщества. Платформа плавно двигалась, слегка покачиваясь. Впереди уже маячили контуры поселения. Уже можно было рассмотреть вышки энерголифтов.

Всю жизнь он напряженно работал и достиг статуса почётного гражданина Седара. Благодаря своему незаурядному положению Далмар мог производить потомство каждый год. За пятьдесят лет безупречной службы на благо сообщества он наплодил целую рощу. Все его дети стали уважаемыми членами своих поселений и уже имели своих отпрысков. Но первенца Далмар вспоминал с горечью: "Всё так хорошо начиналось… Он молодой талантливый ученый, в перспективе – заведующий лабораторией. Первое осеменение- как награда за достижение в научной области. Непростой выбор женской особи. Он даже к этому вопросу подошел с научной точки зрения. И не прогадал. За столько лет родопроизводства Диана ни разу не подвела: все получились крепкие, здоровые, плодовитые.

Кроме первенца- столько надежд возлагалось на него! Что-то пошло не так с самого начала. Далмар всё помнит: первый взгляд на новое рожденное существо, острое, захватывающее чувство отцовства и тот восторг, который он испытал от долгожданного интеллектуального контакта с ним. "А после. Что было после?"

Первенец с рождения был необычайно энергичен, постоянно куда-то спешил и рвался. Он даже свою родильную кюветку покинул по-особенному: не выполз, а буквально выпрыгнул. И жил в постоянном противоречии со всем и вся: там, где другие спокойно постигали азы знания и традиционные науки, он во всём сомневался и, как следствие, «заработал» полную дезориентацию в социуме.

Комиссия по итогам взросления не сочла возможным даже присвоить ему имя рода, и имя Далмар 1/1 досталось второму отпрыску, а первенец не получил ни имени, ни нумерации. Потом был подростковый бунт, побег, присоединение к неформалам и – терроризм, суд, приговор… И его тело было отдано на утилизацию жукам-трупоедам.

Ирония судьбы. Дело в том, что и тема докторской диссертации Далмара была посвящена этим жукам, и вся его дальнейшая жизнь была связана с ними. Он был генеральным директором холдинга по производству, выращиванию и содержанию особых насекомых. Даже название "жук-трупоед" было придумано Далмаром.

Собственно, эти твари давно существовали в природе: очень агрессивные, всеядные, прожорливые твари. Они стали настолько опасны для развития цивилизации, что было принято межгосударственное решение уничтожить их полностью: с этой целью учеными была разработана особая смесь на основе фосфористого водорода. Вот тут-то Далмар и появился со своей докторской диссертацией. Идея его работы была проста, и в тоже время оригинальна и несла экономические выгоды: насекомых данного вида отловить, поместить в специальные фермы и использовать их как природные утилизаторы.

Дело в том, что на планете преобладал засушливый климат, и захоронение умерших было связано с рядом сложностей. Тела в почве не разлагались, а только мумифицировались, и найти место для погребения стало практически невозможно. Идея Далмара с жуками-трупоедами пришлась как нельзя кстати, и он воплотил её в жизнь. Это оказалось прибыльным делом и безотходным производством: помёт жуков ценился так же высоко, как разновидность кофе, производимая мусангами и был прекрасным субстратом для оранжерей.

Именно поэтому, ситуацию с первенцем Далмар воспринял, как злую иронию судьбы.

…Платформа потихоньку подкатывалась к его поместью. Уже видна была оранжерея. Внутри суетились няньки и садовники. К каждой кадочке была заботливо подведена разветвленная сеть жизнеобеспечения. Система энерголифта исправно питала всё хозяйство энергией.

Далмар посмотрел вверх. Купол по-прежнему освещала палящая белая звезда (на Седаре её называли Лелит), а на небе – ни тучки, ни облачка. Что уж говорить о дождичке!.. В последнее время на Седаре стали заметны изменения в климате: возможно, причиной погодных метаморфоз были купола, отныне закрывающие седарские поселения.

"Завтра будет тяжелый день. Предстоит поездка в другое поселение, – подумал Далмар. Он не любил ездить по открытому пространству, под жаркими лучами Лелит.

– Но ехать нужно, работа есть работа".

*****

Взошедшая звезда активировала датчики звуковой системы. Сигнал, использовавший трель соловья в качестве звонка будильника, заставил Далмара проснуться. Соловей был его любимой птицей. В поселении все будильники были настроены на птичьи трели, это было дань прошлому – воспоминанье о том времени, когда на Седаре птицы обитали свободно и в природе их было много. Сейчас птиц практически не осталось. Пернатых выводили специально. Это было дорогое производство, поэтому иметь живую птичку, да ещё дома, могли позволить себе только очень состоятельные члены общества. Содержали птиц в специальных клетках. Уход за ними был тоже очень дорогостоящим: каждой птичке полагался отдельный птицевод.

У Дианы была одна такая. Подарок Далмара. Он всегда делал Диане подарки после родопроизводства.

Женские особи жили, как правило, в отдельном селище. Диана тоже жила в селище, хотя Далмар уговаривал её перебраться к нему. Но она упорно отказывалась. В женской среде ей было, судя по всему, более комфортно. Благодаря Далмару она слыла самой обеспеченной и самой уважаемой в силу возраста и заслуг особью. Дочери были с ней.

Женская особь вообще редко покидала своё селище или поселение. Такое случалось, когда погибала или умирала мать рода, тогда дочерям предлагали полное пожизненное содержание при условии их участия в репродуктивном эксперименте. Некоторые соглашались. Как в дальнейшем складывалась их жизнь – неизвестно, все эти эксперименты проходили в отдаленных, закрытых научных центрах. Но надо полагать, что не все одинаково спокойно и выдержанно относились к подобным испытаниям: не каждая особь могла смириться с утилизацией своего потомства в случае неудачного скрещивания различных генов.

…Ранний подъём для Далмара был привычным делом. Ему всегда нравилось необычайная тишина, свойственная раннему утру. Приняв холодный душ, он поднялся на энерголифте на предельную (согласно своему статусу) высоту к искусственному светилу и получил свою порцию "наслаждения" – так он это называл.

Далмар не любил поездки. Перемещение по сухой, горячей поверхности Седара, даже при условии хорошей платформы, было тяжелым испытанием. Использование всевозможных новейших технических ухищрений, создающих относительный комфорт в кабине, лишь отчасти спасало ситуацию. А после того как все поселения накрыли куполами, а реки заключили в подземные трубы, климат на Седаре стал ещё более сухим. При этом чахлая растительность как-то умудрялась выживать: иногда в дальней поездке на дороге можно было заметить змею или ящерицу.

Скрепя сердцем Далмар тронулся в путь. Лелит палила нещадно. Мысли Далмара текли лениво.

По возрасту Далмар вошел в период среднего развития, в науке водилось и второе название этого периода, но оно Далмару не очень нравилось – кризис среднего развития. По-научному этот период характеризовался сменой жизненных установок, переоценкой опыта и определением дальнейших перспектив. Далмар считал, что это всё не про него.

Но временами, когда его посещали мысли и идеи, реализация которых могла бы облегчить и улучшить жизнь всего общества, – он начинал сомневаться в себе и чувствовал, что нуждается в одобрении, совете, – и молчал, таил свои мысли о реконструкции той или иной сферы бытия на планете. Так он медлил, идеи уходили…, и ему всё чаще казалось, что он застыл в каком-то ожидании, застое. Далмар ловил себя на мысли об отсутствии новых желаний, стремления к движению и волевой, активной деятельности – и это его, конечно, тревожило.

Платформа двигалась, ритмично покачиваясь, убаюкивая. Далмар дремал. Внезапная ослепительная вспышка вывела его из этого забытья. Прошло несколько секунд, прежде чем зрение вернулось. Песчаная пыль, вызванная необычно резким порывом ветра, рассеялась. Платформа, сильно наклонившись, замерла. Перед Далмаром высилась огромная груда земли, вперемешку с камнями и корнями растений.

Глава3

Гленвэр был озадачен. Металла на этой планете не было. Использовали керамику и пластик. (И неплохо себе жили, как понял в дальнейшем Гленвэр.) Однако выручил случай. Благодаря неожиданной встрече Гленвэра с аборигеном этой планеты – Далмаром – залатать звездолёт всё же удалось.

Прошло несколько недель после первого знакомства, прежде чем колиоптец и седарец начали понимать друг друга без лингвистического переводчика. Вопросы, которые задавал Далмар – вначале по необходимости (чтобы понять, что пришельцу от него надо), а потом из любознательности и научного интереса (о планете самого Гленвэра и о том, как устроена жизнь на Колиопте), – требовали от Гленвэра всё большего и большего напряжения мысли и красноречия: Далмар интересовался устройством чужой жизни так, словно оно напрямую касалось его собственной судьбы. Когда Гленвэр в разговоре затрагивал какую-либо проблему из жизни Колиопты, Далмар волновался и глубоко задумывался.

Гленвэр старался не поддаваться эмоциям, наблюдать за происходящим и анализировать представший перед ним вследствие непредвиденной ситуации новый мир. Однако он немало удивился просьбе Далмара в ответ на вопрос о вознаграждении за оказанную помощь

…И Далмар попросил!

После встречи с Гленвэром Далмар почти не спал. Он думал.

Бессонными ночами он постоянно прокручивал в голове их первое знакомство. Тогда, в дороге, сойдя с платформы, он осторожно проследовал к земляной пирамиде, – о чем он думал, что ожидал увидеть? Теперь, воспоминая о том сумасшедшем смятении и даже страхе, которые он испытал, заглянув за холм, Далмар испытывал приступы самоиронии, стыда.

Перед ним стоял огромный, почти с него ростом, жук-трупоед. Ослепительный блик Лелит на теле насекомого не давал возможности рассмотреть гиганта досконально, однако и теперь было чему удивиться. Высокий рост. Вертикальное положение тела: жук стоял на двух конечностях-ногах, и что-то ещё, очень важное, но с первого взгляда неопределимое. Возможно глаза. Они не были тусклыми и мутными как у его жуков. Они светились осознанным взглядом.

И когда это существо протянуло к нему суставчатую лапу, у Далмара от страха сработал рефлекс. За долгие годы дрессировки и изучения жуков Далмар научился ими великолепно управлять.

"Стоять! Бояться!", – грозно воскликнул Далмар.

Встреча произошла, знакомство состоялось, и общение с пришельцем стало для Далмара своего рода духовным трамплином. Узнав, что где-то там существует иная реальность, другая цивилизация, учёный стал лихорадочно размышлять о своём предназначении. Не было ли знамением – именно ему повстречать Гленвэра?

Пребывая в глубоком чаде разного рода философских рассуждений, Далмар и не заметил сначала, что во имя нового знания нарушает порядки Седара. Так он, по сути, украл из музея экспонат (пусть даже никому не нужный!) – металлический слиток (так его называл Гленвэр). Далмар, законопослушный член общества, ученый, высокоразвитая интеллектуальная личность, – украл! Что же с ним произошло и происходит?

Нет, он, конечно, всё устроил «как положено». Оформил бумаги, якобы металлический предмет нужен ему для изучения в связи с развитием новейших технологий и…забрал этот экспонат…

Далмар много думал, и временами казалось, что его мозговая жидкость закипает. Он ничего не мог никому рассказать, ни с кем не мог посоветоваться. Итогом его мучений стало парадоксальное решение. Грандиозное решение. В случае успеха замысел Далмара предвещал великие научные открытия.

Далмаром завладела идея восстановить на планете Гленвэра первозданную атмосферу. Оказывается, объяснял он, в процессе своей жизнедеятельности их вид (Далмар говорил об особях, населяющих Седар) выделяет тот самый кислород, которого так не хватает на Колиопте. Привнесение кислородной составляющей в атмосферу Колиопты позволило бы пересмотреть многие устои и традиции планеты. Даже солнце изменило бы характер своего свечения и воспринималось бы жителями не как голубая звезда, а как ярко-оранжевый шар.

Для того чтобы осуществить кислородное обогащение воздуха на Колиопте, Далмару, конечно же, следовало в первую очередь поселиться на планете самому, а затем запустить процесс родопроизводства. Для родопроизводства требовались женские особи. И тогда он отправился к Диане, в её селище.

Далмар был откровенен с ней. «Полетишь ли ты со мной?» – спросил он, поделившись с Дианой сокровенными мыслями. Она слушала его молча, надолго задумалась и… отказалась.

Спустя несколько дней Диана привела к нему Дуруну – юную сироту. Диана была мудрой особью, и она понимала: эксперимент, предлагаемый Далмаром, сулит Дуруне более светлую участь, нежели та, которая была пред уготована сироте на Седаре. А через день навестить Дуруну пришла её подруга Даха – тоже сирота, но живущая в другом поселении. Даха оказалась особью с характером и заявила, что ни за что не покинет Дуруну и готова разделить с ней её судьбу. Далмара такая ситуация даже устраивала. Разнообразный набор генов вполне подходил для его грандиозных планов.

Глава 4

Гленвэр всё оттягивал и оттягивал старт звездолёта. Он проверял и перепроверял расчетные координаты гиперпрыжка, пытаясь проложить маршрут к ближайшей известной звездной системе, сверяя с координатами, которые ему все-таки выдали нейросети корабля.

Собственно, дело было не в расчетах, дело было в Далмаре, который, вместе с двумя своими подругами, находился на его корабле. Когда Гленвэр забирал их и по очереди транспортировал на своем шаттле на звездолёт, он не сомневался в правильности принятого им решения. А сейчас, сидя за мониторами и невидящим взором глядя на экраны, он сомневался.

«Прямо, Мессия – не меньше!» –то ли с иронией, то ли с восхищением думал Гленвэр, имея в виду Далмара и его спутниц. Конечно, Гленвэр мечтал, чтобы его дети или хотя бы внуки жили, как в древности, на поверхности Колиопты, а не в подземных городах. Но, по силам ли Далмару изменить мир колиоптцев? Или это бред его воспаленного мозга? Вернее, его мозговой жидкости…А что скажут братья? А какой «сюрпризец» будет для Гленды! Что там для Гленды, «сюрпризец» будет для всей Колиопты!

Он прислушался и уловил тяжелую поступь Далмара в дальнем отсеке, где были собраны навигационные карты и межгалактические атласы. Все дни, необходимые для предполетной адаптации, Далмар интенсивно изучал теоретические основы космонавтики и принципы работы бортовых систем. Те вопросы, которые Гленвэр задавал, «гоняя» учёного по теории, наводили на мысль, что мозг Далмара работает не хуже, чем нейросети компьютера. То, что Гленвэр постигал в академии космопилотов в течение шести лет, Далмар изучил за пару недель. Например, в считанные дни седарец освоил мнемоническое правило для запоминания и определения созвездий. «Созвездие Льва базовое, а Лев в зубах держит Рака, хвостом указывает на Деву, а лапой давит Чашу. – Да-да, Гленвэр, я готов к полёту. Кстати, все психофизические тесты, необходимые для полета, я тоже прошёл. Не пора ли в путь?» – заявил однажды Далмар.

Пожалуй, пора…

Но Гленвэр всё равно сомневался. Он хорошо помнил тот страх – резкий укол или электрический удар молнии, – который он испытал при первой встрече с Далмаром.

…После посадки (не очень-то мягкой) Гленвэр, закутанный в броню и силовое поле своего скафандра, выбрался из капсулы, выпрямился в полный рост, чуть потянулся, разминая затекшие конечности, – и увидел нечто…

Весь вид этого создания, вся его природа, казалась нереальной и противоестественной.

Представьте, этакое чудо, напомнившее по картинкам, которые Гленвэр помнил ещё из школьного учебника – Дерево.

На Колиопте деревьев давно не было, они уже не росли. Их всех давним-давно съели его нецивилизованные пращуры. А тут живое дерево, а может и не дерево. Вместо корней длинные лапы, толстое, высокое, в полтора раза выше роста Гленвэра тело, похожее на ствол. Темно-бурая свернутая листва, похожая на колючки. А ещё: глаза и уши, и главное, рот, из которого вырвался утробный звук с такой грозной, повелительной интонацией, что Гленвэр, ничего не понимая, все же замер как вкопанный.

Конечно, потом Гленвэр и Далмар привыкли друг к другу и даже шутили, вспоминая их первую встречу… Ну вот… А теперь Гленвэру надо было принять окончательное решение: брать ли с собой в полет на свою Колиопту, к своему голубому светилу Далмара с его подругами?

Раздумывая над тем, каковы могут быть последствия его поступка (выходило, что он самовольно принял решение о контакте седарцев и колиоптцев), Гленвэр припомнил один из разговоров с Далмаром. Речь шла об истории Колиопты и Седара.

Как-то Далмар спросил Гленвэра о продолжительности жизни колиоптцев. Услышав ответ, учёный был крайне удивлён. По меркам Седара, соотечественники Гленвэра жили относительно недолго. Как же им удавалось достичь столь высокого уровня развития и успеть накопить необходимое количество знаний и опыта, чтобы, к примеру, создать устройства, дающие возможность вырваться за пределы притяжения планеты? Тогда Гленвэр рассказал ему о хранилищах памяти предков, во многом предопределяющих развитие планеты. Колиопты – потомки необычайно развитой цивилизации, оставившей им в наследство огромные пласты знаний, которые среди прочего обеспечили прорыв в техногенных областях, в том числе в космонавтике.

Кроме того, Гленвэр, поведал об актуальной для жителей Колиопты гипотезе о происхождении их вида и цивилизации. Эта гипотеза основывалась на убеждении, что жизнь на планете зародилась 4 млрд. лет назад, когда простейшая клетка, появившаяся на Колиопте в результате неких природных процессов, начала своё странствие в атмосфере. Она зрела, росла – и в один прекрасный день превратилась в разумное существо.

Далмар был рад, что разговор коснулся проблемы зарождения жизни. На Седаре существовало несколько научных гипотез (а точнее – семь) возникновения жизни. Как водится, несостоятельные теории забылись сами собой, а популярных и конкурирующих между собой осталось только три. Первая (теологическая) гласила: жизнь появилась благодаря Божественному началу. Вторая, научная, или панспермия, была основана на предположении, что жизнь на планету привнесена посредством других космических тел. Ну, а третья состояла в утверждении: жизнь зародилась путем вмешательства инопланетного разума. Музейный металлический фрагмент (который пригодился при восстановлении звездолёта Гленвэра) хорошо вписывался в эту последнюю теорию. Правда, других артефактов, подтверждающих её, не нашлось, сколько ученые, в том числе археологи, ни искали.

Сам он был приверженцем теории «Эндосимбиоза». Далмар считал, что именно научно-техническая революция научила их вид полностью воссоздавать почти всё, что природа генерировала веками. По его ощущениям, именно сейчас границы между биологической жизнью, неодушевленными предметами и технологиями всё больше размываются. Взять, к примеру, их способ размножения на Седаре.

–Во- первых, нужно, чтобы было две особи: мужская и женская. В специальном инкубаторе смешивается генный материал, появляется росток. Он помещается в отдельный контейнер с питательным субстратом и переносится в оранжерею (как правило, в отцовскую).

Мозг нашего вида называют мозговой жидкостью, так как он находится в желеобразном состоянии. Уже давно наши ученые выяснили, что процессы, происходящие в мозговой ткани, имеют квантовую природу: например, за память, за управление эмоциями и когнитивными способностями отвечает один из центров нейрогенеза гиппокампа. Кстати, эти способности в большей мере проявляются у опытных мужских особей, сформировавшихся и пребывающих в благоприятных условиях. Поэтому для формирования зачатков мозга новородка забор частички гиппокампоса осуществляется у родственников по мужской линии. В лабораторных условиях выращиваются образцы мозговой ткани, впоследствии они подсаживаются реципиенту. Перед подсадкой необходимо убедиться в хорошем физическом состоянии ростка. Эта процедура достаточно болезненная и опасная, как для донора, так и для реципиента. К сожалению, по статистике около десяти процентов молодых особей погибает.

Но это еще не всё. Женские особи тоже участвуют в этом процессе. Для формирования нейронов необходима подсадка стволовых клеток. Стволовые клетки и берут от женских особей из мозговой жидкости или мозгового вещества.

–А как же любовь? Любовь в вашем мире существует? – спросил Гленвэр тогда.

–Любовь? – задумался Далмар. – Сложный вопрос. Сначала надо понять, что такое любовь. Кто-то говорит, что любовь – это река длиною в жизнь; кто-то говорит, что любовь – это соловьиная песня, которую надо хранить в своём сердце, услышав единожды раз; кто-то говорит, что любовь повсюду, она хранит нас и возносит согласно нашему предназначению… туда, где нам место. Кто-то говорит, что, любовь – это состояние, когда в звуке дождя ты слышишь звонкий смех желанной особи, – задумавшись, произнес Далмар. – А иногда любовь – это боль… – добавил он, вспомнив первенца. – Боль… Трудно представить себе жизнь без боли. Боль превращает наши раны в мудрость. Каждый творческий шаг оплачен душевной мукой или телесным недомоганием. А мы творим будущее. Наши отпрыски с донорским материалом получают и генетическую память о нас, о своих родных. Поэтому этап обучения у нашего вида короткий. Многое они знают уже с рождения. Помнят ли они о муках родителей – кто знает?.. Да, пожалуй, любовь на Седаре существует…

Помолчав, Далмар вдруг встрепенулся:

–А что, у вас на Колиопте родопроизводство происходит без боли?

–Жители Колиопты живорождённые. Женская особь рождает одного или двух имаго, так зовут наших новорожденных. Имаго похожи на своих родителей – так что генетическая память у нас тоже существует… Что касается боли, не знаю. У меня пока нет ни семьи, ни потомства, – ответил Гленвэр.

Потом Далмар стал рассказывать Гленвэру об особенностях питания седарцев. Гленвэр старался обходить эту тему в беседе, потому что отчасти стыдился своих предков: шутка ли – в процессе насыщения оставить планету без древесной растительности! А Далмар всё же имел, с точки зрения Гленвэра, какое-то отношение к деревьям. Но Далмару было интересно, что скажет новый знакомый, когда узнает, что в основном питание седарцев происходит посредством приема азотно-фосфорно-калийного субстрата. Производство субстрата осуществляется в отдельных специализирующихся на производстве питания поселениях, на автоматизированных фермах. А в качестве деликатесов некоторые особи могут себе позволить «солнечную еду» – через фотосинтез. Для этого используют энерголифты. Он поднимает седарца под купол – туда, где находится искусственное светило, настроенное на максимальную мощность. Таким образом разная высота энерголифтов позволяет сделать процесс фотосинтеза управляемым.

–А как же Лелит, ваше природное светило? Разве оно не участвует в процессе фотосинтеза? – спросил Гленвэр.

–Лелит слишком горяча и активна. Она не питает, а сжигает…

–Светило колодцев тоже небезопасно, – понимающе закивал Гленвэр. – Правда, по другой причине. Ну, ты знаешь, из-за разряженной атмосферы. Да и питание у нас в основном состоит из растительных субстратов на основе макроэргических соединений.

Гленвэр подумал, что, в сущности, судьбы колодцев и седарцев чем-то схожи, однако климатические изменения по-разному повлияли на жителей двух планет: внешне представители Колиопты и Седара даже отдалённо не напоминали друг друга.

И вот теперь представители разных цивилизаций оказались на одном звездолёте, чтобы совместно продолжить дальнейший жизненный путь…

…По отсеку, ради любопытства заглянув в рубку, прошуршали две подруги Далмара – тоненькие, совсем зелёные тростиночки. «Как эти эфемерные создания могут изменить мою планету?.. – подумал Гленвэр. – Ну, уж навредить они ей точно не смогут. А, была, не была!»

–Пристегните ремни. Мы отправляемся! Даю команду на запуск варп-двигателя! Поехали!

Чем за общее счастье без толку страдать –

Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.

Лучше друга к себе добротой привязать,

Чем от пут человечество освобождать.

Омар Хайям

Глава1

С момента их последнего разговора прошла целая вечность. Повод для новой встречи появился неожиданно. Они оба пришли проводить правнуков и праправнуков в полёт. Далмар почти не изменился. Для него, как представителя Седара, минувший период означал небольшой отрезок в общей продолжительности жизни, что нельзя было сказать о Гленвэре: он сильно постарел и уже ходил со специальным приспособлением, облегчающим движения; глаза заволокла мутная плёнка. Время не пощадило его с точки зрения физического состояния, однако ум Гленвэра не утратил живости и речь осталась безупречной. До сих пор его приглашали выступать перед школьниками или студентами с рассказом о своем знаменитом полёте. Он даже начал писать мемуары, но судьбоносное событие никак не хотело «ложиться на пергамент». Даже сейчас, по истечении стольких лет, Гленвэр, как ему казалось, не мог сделать исчерпывающий анализ метаморфоз, произошедших с ним и с его близкими после его первого, пусть и недолгого, пребывания на Седаре. Если говорить о внешних изменениях, то, конечно, всё перевернулось тогда: возвратившись на Колиопту, с трапа звездолёта он сошёл Героем!

Даже его увечье стало популярным андрогинничным явлением. Удаление двух средних конечностей сразу вошло в моду. В среде молодых особей, как они выражались, это было очень «круто». Но подобное разрешалось делать только Имаго – взрослым особям. Удивительно, что у детей Гленвэра и Гленды уже с момента рождения было только четыре конечности: по-видимому, ущербный, каким его раньше считал Гленвэр, ген передавался им при зачатии.

Не у всех, конечно, в основном он проявился на сыновьях. Ну, а теперь и у внуков, и у правнуков.

Далмар пришел провожать своих праправнуков. В полетной команде было четыре особи древовидов (так теперь называли его потомков): две женские особи и две мужские, и среди них – Дахо 4/1, любимец Далмара.

Далмар уже не очень хорошо знал всех своих потомков, хотя вел строгий учет. На каждого было заведено досье, но это, скорее, был исследовательский документ, необходимый Далмару в его деле, чем просто родословная карточка. Далмар, не сгибаясь, нёс на собственных могучих плечах груз ответственности за свой род.

В новых реалиях изменилась традиция присвоения имён: теперь называли не по отцу, а по матери. При этом современное поколение вообще старалось отказаться от практики имён с нумерацией. Молодые особи выбирали себе не связанные со счётом и упорядочиванием имена, например, Премыслов («мыслящий наперёд») или Баженов («желанный»).

Дахо 4/1, или просто Дахо (так его называл Далмар) был потомок той сиротки Дахи, которая сопровождала Дуруну в полёте на Колиопту. Он стал единственным из всех отпрысков Далмара, кто пошел по его стопам и удостоился признания как выдающийся эксперт в области изучения жукочелов (так сокращенно стали называть новую на Колиопте расу). Может, поэтому Далмар относился к нему по-особенному.

Долгими летними вечерами (голубое светило в конце дня становилось подобно далёкой мерцающей точке), когда приходил Дахо, у них всегда находились общие темы для разговора, чаще всего переходящего в профессиональный спор. Дахо был его главной надеждой на будущее, поэтому Далмар не хотел, чтобы в экспедицию отправлялся именно он: мало ли что могло случиться…

После того как Далмар оказался принятым на этой планете, и его парадоксальная идея была одобрена властями в качестве эксперимента, он столкнулся со многими трудностями, но ни разу не жалел о сделанном выборе: в результате деятельности Далмара и его последователей на Колиопте появились и стали разрастаться новые родовые поселения. Благодаря жизнедеятельности седарских «родителей» и их потомков концентрация кислорода в атмосфере Колиопты заметно выросла.

В основном на планете развивались две населённые ниши: древовиды занимали поверхность планеты, а жукочелы жили в подземных городах. Однако в последнее время появилась неоднозначно воспринимаемая учёными тенденция: некоторые жукочелы заявляли о своих притязаниях на освоение надземных территорий. Эта идея – идея перебраться на поверхность планеты и жить наравне с древовидами – привлекала все больше сторонников. Уже были известны случаи постройки для жукочелов-нуворишей особого рода жилищ – конструкций на поверхности земли. Эти куполообразные с затемнённым стеклом конструкции походили на солярий, к которому из недр Колиопты подводили лифт. Обычно купол открывался ненадолго – буквально на минуту, только лишь для того, чтобы удивить поднявшихся наверх гостей богатого хозяина.

Далмар считал, что до поры до времени «солярии» останутся только демонстрацией «быстрого» богатства и мнимой значимости, однако «возня» нуворишей его сильно тревожила уже сейчас. Если всё же случится, что обе расы выйдут жить на поверхность планеты – как они уживутся друг с другом?

Конечно, произойдёт это нескоро. Нарастить 600 км атмосферы – дело нешуточное. Его жизни и жизни его внуков, пожалуй, не хватит. Тем не менее глубокое изучение жукочелов как расы, чем и занимался Дахо, Далмар считал очень важным, своевременным и необходимым – чтобы составлять прогнозы на будущее и в равной степени защищать права древовидов и жукочелов.

Кроме того, Далмар всё чаще задумывался над вопросом: кто станет его преемником? Кто сможет продолжить его дело? Несомненно, Дахо подходил для этой роли лучше всего. Но Дахо настоял на своём участии в космической экспедиции и убедил Далмара в том, что именно так он сможет принести максимальную пользу в дальнейших исследованиях расовых притязаний жукочелов и эволюционных особенностей древовидов.

Этот полет, действительно, был жизненно важен для развития рода древовидов. Дело в том, что на Колиопте не хватало питательных веществ для интенсивного воспроизводства. Почва была обеднена. Отходов жизнедеятельности жукочелов (эти отходы использовались в качестве питательного субстрата для молодняка древовидов) стало не хватать: настолько увеличилась популяция потомков Седара. А тут совершенно случайно в дальней галактике была обнаружена новая планета – с очень обнадеживающими характеристиками! Естественно, она была плохо изучена и представляла собой не только перспективы, но и возможную опасность, поэтому полётная команда почти на пятьдесят процентов состояла из военных. Это была обычная практика для такого рода экспедиций.

Звездолет (он относился к категории «изыскательских») был небольшим, основную часть рабочего пространства занимало научно-исследовательское оборудование и оружие, значительное место было отведено под хранилище нейтронного топлива. Хороший запас горючего гарантировал возвращение корабля из любой точки космоса, даже из дальних галактик. В команде было три штатных пилота, начальник экспедиции и его заместитель, а также четырнадцать ученых различных специальностей и команда военных – пятнадцать особей. Далмар возлагал большие надежды на эту планету и поэтому настоял на включении в состав команды опытных учёных – представителей из расы древовидов.

Так, среди них оказался и Дахо – породистый древовид, всем своим видом напоминавший пращура: могучий высокий ствол, благородная осанка, классические черты лика, отличные способности к аналитическому мышлению. Внешне он в силу мутации генов отличался от прародителей, как и все представители последнего поколения древовидов. Необходимость приспосабливаться к новым условиям жизни на чужой планете, по законам генной трансформации, сделала их чем-то похожими на жукочелов. Кора потемнела и стала темно-коричневой (листва оставалась в первоначальном виде только у незрелых особей). С возрастом она сворачивалась и походила на иголочки или ворсинки – совсем как ворсинки, покрывающие тела жукочелов. Лишнюю корневую систему после рождения удаляли за ненадобностью. Оставляли только два корня – для движения или четыре – по желанию родителей, для более устойчивого положения. Рост тоже изменился. Среднестатистический рост молодежи древовидов приблизился к росту жукочелов. Бывали случаи, когда древовида, случайно оказавшегося в компании молодых жукочелов, не сразу отличали, а принимали за жукочела же.

Принципиальным отличием двух рас теперь были лишь системы питания и размножения. Но биотехнология и практическая генная инженерия (в частности, конструирование рекомбинантных ДНК) в этих вопросах имели блестящие экспериментальные результаты и предвосхищали дальнейшее сближение рас.

Гленвэр пришел проводить свою правнучку Жанэль. У них с Глендой было большое потомство, но никто из отпрысков (удивительно!) не пошел по стопам Гленвэра. Никто даже не смотрел в сторону космоса. Надо, правда, отметить, что «дети» владели хорошими специальностями, но профессии их были связаны исключительно с деятельностью на родной планете. Видно, та слава, которая выпала на долю Гленвэра, каким-то образом сдерживала или даже блокировала желание молодых колиоптцев стать космопилотами. Что же касается Жанэль, то она, в духе времени, занималась «наукой о жизни».

Жанэль была перспективным специалистом в области биологии, её интересовали различные аспекты обитания живых существ на Колиопте. В своей работе она не отвлекалась ни на что другое – даже на личную жизнь, хотя по возрасту была вполне половозрелой особью: привлекательной, сильной, без каких-либо генетических изменений (у неё не проявился родительский ген), и желающих завести с ней знакомство с дальнейшим продолжением было много, но она не обращала на них внимания. Не планировала она и полёты в космос. Поэтому, когда Жанэль включили в состав экспедиции, Гленвэр был немало удивлен.

Гленвэр и Далмар оказались рядом на предстартовой площадке космопорта. Встретив друг друга, они скорее удивились, чем обрадовались. «Старые знакомые» обменялись крепким рукопожатием, но перемолвиться хотя бы одним словом им не удалось – слишком много зрителей толпилось рядом. Условились увидеться позже.

Последний раз они встречались, когда их «допрашивали» – иначе не назовешь тот разговор с пристрастием, который у них состоялся с членами экспертной комиссии по итогам полета Гленвэра. Учёных и чиновников волновали в первую очередь координаты планеты Далмара. Но ни Гленвэр, ни сам седарец ничего конкретного сообщить не смогли: Гленвэр только помнил, как он «скакал» наугад по космосу в поисках знакомых созвездий, а Далмар был не сведущ в вопросе координат, поскольку область его научной деятельности была далека от астрономии.

Искусственный интеллект звездолёта, видимо, вследствие повреждений во время встречи с метеоритным дождём, не сохранил данных о космических «прыжках»: сканирование нейросети корабля не дало результатов; момент гиперпрыжка и дальнейшее выстраивание обратной траектории было словно выжжено из «памяти» корабля, поэтому координаты планеты так и остались неизвестными. Корабль поместили в Музей космонавтики (от идеи переплавки машины пришлось отказаться: вдруг когда-нибудь появятся новые технологии, позволяющие проникнуть в тайны искусственного интеллекта!), и Гленвэр иногда приходил туда навестить своего любимца. Прикладывая конечность к обшивке, он мысленно возвращался в те далёкие годы, и его взор затуманивался.

Глава 2

Звездолет был готов к старту. Все заняли предписанные полётным расписанием места. Жанэль не боялась перегрузок и «космической болезни». Вращаясь в восемнадцатиметровой центрифуге в течение обязательных сеансов предполётной космической подготовки, её тело натренировалось; организм привык к нагрузкам. Гидроневесомость она тоже отлично освоила, хотя пребывание в воде для неё было непривычным состоянием. Плавать она не умела, водоёмы на планете были редкостью. Но сравнить полученные за положенный срок навыки с реальной невесомостью ей ещё предстояло. Говорили, что реальная невесомость напоминает первые шаги в детстве: та же неуверенность и непредсказуемость и тот же восторг.

Медико-биологическая подготовка тоже прошла успешно для Жанэль. Она вообще была очень спортивной особью. В свободное время, которого, ввиду её интенсивной научной деятельности, оставалось, к сожалению, всё меньше и меньше, она занималась практически всеми доступными видами спорта и имела среди прочих своих заслуг звание почётного члена «Клуба спортивных достижений». Поначалу Жанэль думала, что именно благодаря этому титулу она и была приглашена в космическую экспедицию. Однако истина открылась ей на этапе заполнения анкеты. Во время этой процедуры Жанэль с удивлением заметила, что её карточка передаётся из руки в руки и каждый член комиссии, знакомясь с автобиографией Жанэль и доходя до определённого пункта, многозначительно кивает и как-то одобрительно, понимающе улыбается. А потом, когда один из них, самый пожилой, подошел со словами: «Значит, ты родственница нашего героя – старика Гленвэра?» – и пожал её конечность, – всё стало понятно. Правда, для неё Гленвэр никогда не был героем или легендой. Для неё он был любимым дедушкой.

Перед самым стартом она разволновалась, сердце забилось учащенно. Ни спортивная подготовка, ни специальные тренировки, пожалуй, не могли защитить женскую особь от сильных эмоций, от неконтролируемого выброса адреналина. Полёт в космос для Жанэль был неординарным событием.

Напротив, Жанэль размещался ряд стартовых кресел, который занимали особи из военного подразделения – относительно небольшой отряд жукочелов, среди них – командир группы Гутаэр. Жанэль и Гутаэр познакомились на курсе ППКП – завершающей предполётной космической подготовки, непосредственно предшествующей космическому полёту (главной целью курса была практическая отработка навыков выполнения полётных операций и способов взаимодействия с членами экипажа).

Гутаэр, удобно расположившись в своём кресле и пристегнув все необходимые застежки своего ложемента, расслабился и посмотрел на неё с ободряющей улыбкой. Он заметил, как она разволновалась, и захотел её поддержать, но она избегала смотреть в его сторону. Жанэль пыталась скрыть своё волнение, поэтому пристальное внимание Гутаэра сейчас ей было не очень приятно. Она отвела взгляд в сторону.

Рядом с Гутаэром сидел молодой военный, сильно отличавшийся по возрасту от основного состава команды. Жанэль посмотрела на него и заметила, что он тоже волнуется. Их взгляды встретились, и она ему улыбнулась. Для Гутаэра эта улыбка не осталась незамеченной. Он сдвинул брови и что-то сурово сказал молодому военному. Прозрачный шлем (он был необходим в период адаптации к полёту) плотно сидел на голове Жанэль, поэтому она не расслышала слов командира, но судя по тому, как напряглись желваки у обоих членов военного подразделения, – слова были не из приятных.

Гутаэр приметил Жанэль в самом начале предполетной подготовки: сильная, выносливая, она ему сразу понравилась. От неё исходило неизъяснимое очарование молодой, но зрелой особи. Гутаэр, избалованный вниманием со стороны женских особей, решил, как говорят, «взять пчелу за жало» и пригласить Жанэль на свидание. Но («Не может быть!») Жанэль ему отказала, сославшись на занятость. Этот вежливый отказ удивил и раззадорил Гутаэра. Сейчас, грубо призвав молодого подчинённого к выполнению прямых обязанностей и дисциплине, исподтишка глядя на Жанэль, Гутаэр подумал: «Такую красотку упускать нельзя. Ничего, полёт долгий, ещё успеем познакомиться поближе».

Сам Гутаэр к предстоящему космическому путешествию относился абсолютно спокойно. Эта была уже не первая его экспедиция, более того – неизвестность, таящая в себе опасность, привлекала Гутаэра. Профессия военного как нельзя лучше подходила ему, авантюристу «до мозга костей».

Отряд был укомплектован проверенными бойцами – кроме одного новичка. Гутаэра вынудили взять этого юнца. «Молодой», так его окрестили бойцы, был протеже или родственник какого-то генерала. Ему, для карьерного роста, необходимо было в послужном списке иметь хотя бы одну спецоперацию. Наверху решили, что данная экспедиция очень подходит для этой цели. Гутаэру приказали следить за «вручённым» ему новичком и опекать его. В основном же взвод состоял из крепких профессионалов; до этого полёта бойцы Гутаэра побывали не на одной вновь открытой планете, сталкиваясь с различными, порой чрезвычайно опасными, ситуациями, требовавшими и отваги, и мужества, поэтому командир решил, что «одна перчинка каши не испортит».