Хозяйка мертвой избушки

Глава 1 – Весточка из Дремучего Леса

Первый раз они появились в пятницу, после обеда. Алёнка сразу их увидела.

День выдался солнечный, на небе ни облачка. Мир стоял яркий, словно только созданный. По жёлтому полю ржи с шелестом ходили волны. Деревья на кромке леса столпились и, поскрипывая, качали кронами.

Посреди этой яркости – тёмное пятно. Часть поля словно выгорела, потеряла краски и… плоть.

Нет, там всё так же стелется по ветру рожь, растут среди неё васильки, вьётся тропинка. Но на всё это будто легла тень от плотной чёрной тучи.

Алёнка опустила корзинку с грибами и прищурилась, глядя вверх. Большие синие глаза отразили синеву небес. Туч не было. Солнце резало глаза и палило плечи. Всё как всегда. Но вот оно перед ней. Тёмное бесцветное пятно.

Захотелось вдруг проверить, если я пересеку границу и ступлю на этот участок без ярких цветов, будет ли там прохладно. Ведь под тучками всегда прохладно…

Заворожённая, сделала шаг. Босые ноги чуяли тёплую землю, штопаное перештопанное платье плескалось на ветру. Повязанный на шее плат с розовыми цветочками, наоборот, будто влип, не шелохнётся. Алёнка заправила под косынку выбившуюся прядь золотистых волос и ступила ещё раз. До пятна оставалась пара шагов.

И тогда она разглядела их. Тёмные, почти черные цветы пробивались, казалось, из иной реальности, смешивались со стебельками ржи и крохотными звёздочками васильков. Вернее не смешивались, а проходили сквозь них, как обычные растения проходят сквозь туман. Именно от этих черных цветов распространялась эта ужасающее пятно безликости.

"Дремучий Лес, это не простой лес. Он прорастает сразу в трёх мирах. В нашем, земном, в небесном ирее и подземном мире мёртвых. Поэтому Дремучий Лес способен появиться, где пожелает и может забрать, что хочет".

Алёнка вздрогнула и остановилась. Уф, наваждение! Едва не поддалась. Слова, которые вспомнились, произносил молодой женский голос. В груди потеплело. Мама! Тоненькие пальчики коснулись плата на шее.

Мама пропала много лет назад, когда девица была совсем крохой. Люди говорили, что она не может помнить её голос, но Алёнка твёрдо держалась за своё. Потому что розовый плат на шее и тихий голос из прошлого – всё, что осталось у неё от мамы.

Стараясь быть беспечной, отвернулась от пятна. Когда имеешь дело с Дремучим Лесом, первое правило – ни капли страха. Мы находимся в подлунном мире. Здесь нет места дремучестям. Если я не стану туда смотреть, цветы поймут, что они заблудились и вернутся к себе, где бы это "к себе" не было.

Алёнка подхватила корзинку и побежала по тропке к вершине холма, на склонах которого виднелись домики деревни, в которой она жила. Лишь в груди тихонечко затухал комок тоски. Будто прошла мимо чего-то родного и потерянного. Посреди тёмного пятна, словно уголёк посреди пепелища, вспыхнул розовый лоскуток. Вспыхнул и начал затухать.

***

Второй раз это было уже целое деревце.

Алёнка тащила с речки начищенные до блеска чугуны. Чугуны были тяжёлые, оттягивали руку, но работа была для девицы привычна. Трудно избежать грязной работы, когда ты сирота и тебе сделали одолжение, пустив в собственный дом. Про дом и, особенно, про одолжение любила говорить тётушка Параскова.

Впрочем, Алёнка не чуралась любой работы. Наоборот, она искала её. Не было в деревне людей, кому бы она не бралась помочь.

Прополоть грядки бабушке Дуне. Ведь она старенькая и одинокая. Донести коромысло с тяжёлыми вёдрами Марфуше, ведь та на сносях, а муж и его братья всегда в поле или в лесу. Залезть на дуб и снять с ветки орущего котёнка Ваську для Васьки сына старосты. Принести кузнецу Колуну в кузню воды, полить огород соседке Луне, сбегать за травами знахарке Севее, причесать гриву Серке, почесать толстые щетинистые бока Борьке, собрать разбежавшийся скот пастушку Малу…

Да мало ли дел у доброй отзывчивой души, коли все в деревне знают – стоит лишь попросить, Алёнка всё сделает. А что Параскова потом причитает и ругается так громко, что в соседней деревне слыхать, так то можно и перетерпеть. Дело то сделано.

Вот и сейчас Алёнка шла и размышляла, как бы тётушка не узнала, что задержалась с чугунами, потому что ловила для деревенских баб упущенное и увлекаемое течением белье.

– Ой, Алёнушка. Упустили, дуры мы такие. Лови скорее. Ха-ха-ха! – смеялись девки.

– Ловлю! Ловлю, матушки. Не беспокойтесь, – Алёнка бросила чугуны, которые чистила ниже по течению, и побежала собирать портки да платьишки.

– А мы и не беспокоимся, – хором отвечали девки. – Хи-хи-хи!

– Какая смешная. Неужели правда полезет в воду за чужим бельëм? – спросила самая молоденькая, даже моложе Алёнки.

– Для нашей Алёнки нет чужого, всë своë, – отозвались девицы хором.

– Глянь, полезла! – молодка едва с мостков не свалилась от удивления. – Сказывали мне, а я не верила! Вот так Алёнка, дурная девчонка! Хи-хи!

– Вишь, что с человеком деется, когда гол, как сокол, – важно пояснила самая старшая девица, – если за ним своего рода нет…

Подол платья ещё сырой, к босым ногам налипла пыль. Но Алёнка всё равно была рада. Угодила. Не дала детским штанишкам да платьицам уплыть по течению.

И вот теперь перед ней деревце. Небольшое, не выше неё, а сама то она крохотуля. Даром что семнадцать вёсен уже минуло. Деревце такое же тёмное и бесцветное, как давешние цветы. Кусты и трава вокруг шелестят на ветру, а листики дерева не шелохнутся. И правда в другом мире.

У Алёнки появилось желание протянуть руку и проверить, пройдёт она сквозь тёмные листики или же…

"Дремучий Лес, как живое существо. Деревьев много, а Дух один. Где одно деревце, там может быть и Дух всего леса. А встреча с духами ещё никого до добра не довела. Для человека они гибельны. Повстречаешь – отвернись и беги без оглядки".

Снова тот же голос. Может это мама в детстве рассказывала? Я запомнила и теперь вспоминаю. В груди скрутился тугой комок. До чего обидно, что помню лишь голос. Вот бы хоть одним глазком увидеть, как мама выглядела…

И тут деревце дрогнуло, будто попало под порыв сильного ветра. Хотя в подлунном мире ветер дул совсем в другую сторону. Издалека, будто из-за грани слуха донёсся сухой шелест. Дерево будто тянуло к ней тёмные ветви. Алёнка мотнула головой и отступила.

"Отвернись и беги без оглядки!"

Она и побежала, гремя чугунами. А в груди всё туже затягивается комок тоски. Порывы невидимого ветра прекратились. Ветви дремучего древа опустились, вместе с ними безжизненно повис яркий розовый лоскут.

***

Она так и не рассказала никому про эти два случая. Слишком серьёзно отнеслась к словам: "отвернись и забудь". Ей даже показалось, что всё сработало. Несколько дней прошли как обычно. Алёнка помогала каждому, кто попросит. Люди радовались, тётка Праскова кипела от злости.

– За что мне такая напасть?! – причитала она в последний день седмицы. – Дома ничего не делает, и ладно бы лентяйкой была. Так ведь для других столько работы исполняет!

Худенькая Алёнка выглядела раза в два меньше тётушки. На ней было латаное перелатанное платье и лёгкая косынка, больше похожая на рваную тряпку. Она молча переступала босыми ногами, глядя в землю. Пережидала.

– Дома порося не кормлены, зато в общем загоне у всех коней гривы расчёсаты. Кадка с водой пуста, а соседские девки хвастают, как Алёнка им грибы перебрать помогла. Хоть кол на голове теши. Ой, зачем я купилась на посулы твоей матушки? На кой взяла тебя?! Выгнать бы, поглядели бы, кто тебя из тех, кому за так работу исполняешь, к себе приняли.

Подобные посулы Алёнку не трогали. Уже лет пятнадцать тётка грозится её выгнать, а до сих пор не исполнила угрозу. Единственное, что приносило Алёнке боль – это поминание матушки. Тётушка Параскова наотрез отказывалась говорить о её матери Калине. Такое прорывалось у неё лишь в моменты большой злости.

Девушка погладила плат с розовыми цветочками, повязаный на шее. Это единственная вещь от мамы. Нет у Алёнки ничего дороже.

Параскова замолчала, окончательно выбившись из сил. Девица пыталась взять себя в руки, чтобы не выдать свои чувства. В этот момент во двор влетел паренёк лет десяти. Васька, сын старосты. Весь дрожит, как лист под дождём. Глаза по монетке.

– Батька… к себе… требует, – даже не отдышался, протараторил.

Параскова в последний раз недобро зыркнула на Алёнку и начала оправлять платье.

– Чего ему ироду… – тëтушка поймала взгляд паренька и поправилась. – Батюшке нашему заботливому, надобно…

Васька замотал головой.

– Нет. Вас не звали, – палец его уткнулся в Алёнку. – Её!

***

Посерёдке деревни Черёмушки располагалось просторное и ровное место. Детвора звала его – лысина, потому что располагалось оно почитай на макушке огромного холма и напоминало лысину на голове старосты. Не было в округе места выше, домики окружали её с юга и востока, с запада бросала петлю река Быстрянка. На краю лысины, как два рога, возвышались идолы Волоса и Ярилы, главных заступников и покровителей деревни. Оба вырублены из цельных стволов дуба. Волос суровый и бородатый, Ярила с улыбкой и развевающимися волосами. Был ещё идол Коши-Кощея, но он стоял у леса, поодаль от деревни. Туда ходили только когда поминали мёртвых.

Здесь же, на лысине, справляли праздники, сюда собирались на совет, когда староста желал выслушать мнение жителей. Вот и сейчас тут стояли самые именитые люди деревни. Кузнец Колун, широкоплечий, с прокопчённым лицом и руками. Первый охотник Хват в одеждах отороченных соболиными мехами. Тётка Севея, знахарка и ведунья. А вот и староста деревни дед Панас седобородый старик с, как уже было сказано, блестящей лысиной. С ним двое дюжих сынов: Прохор и Жит.

Но не собравшиеся привлекали к себе внимание. Огромное тёмное пятно шагов пять в диаметре красовалось в самом центре лысины, как раз напротив идолов. Суровый лик Волоса осуждающе зрел это непотребство. Ярило как обычно был весел и легкомысленен. Здесь не обошлось одним деревцем или парой цветков. Посреди деревни поднялась целая поросль деревьев, окружённых высокой, по пояс взрослому человеку, травой.

Несмотря на сияющее солнце, всё это выглядело блёкло и размыто. Деревья отбрасывали слабые тени, солнечные лучи проходили насквозь, значительно теряя в яркости. Собравшиеся держались от пятна на значительном расстоянии.

Алёнка с тётушкой приблизились.

– Параскова, – строго начал староста, даже не глянув на Алёнку. – Мать воспитанницы твоей? Она ведь с Колокольцев была?

Тётушка побледнела, собравшиеся ахнули и загалдели. Лишь лица старосты и знахарки Севеи остались спокойными и суровыми.

– Да как же? – пролепетала тётушка, переводя взгляд со старосты на знахарку и обратно. – Вы же сами сказали не говорить никому, иначе сиротку…

Она оглянулась на Алёнку. Девица поëжилась. Тётка никогда не была с ней добра, но и зла не держала. Теперь во взгляде метнулась настоящая ненависть. И страх.

Да нет. Показалось. Разве я могу внушать страх? Алёнка попыталась улыбнуться, как делала всегда, когда её хотели обидеть. Улыбка вышла блёклая, как тень от Дремучего Леса.

– Она же сгинула? Совсем сгинула? – сурово продолжал вопрошать староста Панас.

Алёнка перестала улыбаться. Внутри колыхнулось злое: "Нет! Не сгинула матушка!" Но она как всегда промолчала.

Тётушка часто закивала.

– Сгинула, как есть сгинула. И концов не нашли.

Староста склонился к ней, крепко ухватив за пухлую руку костлявыми пальцами.

– Как думаешь – в тот самый лес ушла?!

Он стоял спиной к потемневшему пятну и дёрнул головой, будто хотел оглянуться и передумал.

– Тот самый… – пискнула Параскова и ухватилась за подол, где были вшиты обереги. – Чур меня, чур!

Собравшиеся зашептались и сдвинулись. Алёнка приметила, что теперь они стараются быть дальше не только от тëмного пятна, но и от неё. Девица переступила босыми ногами и поëжилась. Непривычно и даже страшно видеть на всегда спокойных и надёжных лицах первых мужчин деревни, выражение растерянности и страха.

– Дедко Панас. Что случилось? Отчего вы меня не спросите…

– Цыц! – зашипел дед, вскинув палец. Он почти повернулся к Алёнке, да так и застыл, глядя мимо. Потом заговорил, вновь обратившись к Параскове.

– Там. Глянь…

Тëтушка покорно повернулась к тёмной рощице и прищурилась. Потом глаза её расширились. Она отпрянула, едва не шлёпнулась на зад.

– Чур меня, чур! Чур меня, чур! – руки едва не обрывали подол платья.

– Хватит! Не помогут твои обереги, – сказала знахарка Севея. – Коли Дремучий Лес явился, не кончилось бы всё, как в Колокольцах.

После этих слов на лысине воцарилась ледяная тишина. Слышно было, как кудахчет курица где-то на краю деревни и шумит ветер. Севея тихо добавила:

– Есть только одно средство…

Она быстро глянула на Алёнку и отвернулась, уставив взгляд на старосту. Остальной люд тоже не глядел на Алёнку, будто она разом сделалась табу.

– Я уже два раза видела это пятно, – пролепетала Алёнка. – Поступала, как меня учили. Не гляди и уходи…

Она не сумела поймать чей-нибудь взгляд. Все глядели либо под ноги, либо в сторону. Даже староста, который произнёс каким-то безжизненным голосом:

– А чего не рассказала?

– Так ведь сказано – забудь. Я и старалась… – Алёнка умолкла. Показалось, что говорит в пустоту. Она будто перестала существовать для деревенских.

– Чур меня, чур! – завопила вдруг Параскова, руки мяли почти обрывая подол. – Пригрела змеищу! У себя в доме! Чур! Чур!..

Глаза её неотрывно глядели на блёклое пятно. Алёнка посмотрела туда же и пошатнулась. Ствол крайнего дерева был чем-то перевязан. Чем-то очень знакомым…

Алёнка ухватилась за горло, будто задыхалась. Под ладошкой почувствовала узел плата. Того самого, который она держала в крохотной детской ладошке, когда её нашли посреди леса рядом с пропавшей деревней Колокольца…

– Мамочка…

На ветке дерева висел кусок ткани, точно такой же, как плат на её шее. Едва она поняла это, как серая ткань начала наливаться краской, вот уже цветочки на нем сияли так же ярко, как на её платке. Деревья и трава, наоборот, стали блекнуть и пропали. С тихим шелестом кусок ткани медленно опустился к ногам Алёнки. Серёдка лысины вновь была пуста. Дремучий Лес исчез, оставив подарочек.

Алёнка оглянулась. На неё никто не глядел. Они расходились, не разговаривая и не глядя друг на друга, словно приняли стыдное, но необходимое решение.

Глава 2 – Изгнание

– Алёнка, не понимаю я. Чего ты такая спокойная?!

Двое шли по лесной тропке. Первый – парень. Русые волосы причёсаны, хотя уже растрепались. Серая домотканая одежда расшита узорами да орнаментами. Рубаха и порты сияют чистотой и опрятностью, непривычной для леса. Ноги обуты в новенькие лапти, хоть парень и успел уже вступить ими в грязь.

Вторая – девица, маленькая, худенькая. Золотистые волосы убраны под косынку, которая больше похожа на тряпку. Платье штопаное перештопанное, на шее повязан розовый плат. На ножках… ничего. Босые у девицы ножки, исцарапанные да в синяках.

– А чего мне беспокоится? – беспечно отозвалась Алёнка.

– Как чего? Не на прогулку идём. Тебя же считай… – он смутился и умолк.

Вокруг высился лес. Деревья чередуются, сперва раскидистые лапы елей цепляются за рубаху и сыплют труху за шиворот, раздвинешь их – уже стволы сосен, высокие и гладкие. Вскинь голову, ветки высоко-высоко, не допрыгнуть, не долезть. Подлесок тоже разный. То ощетинится густой стеной жимолости, то совсем сойдёт на нет. А вон там целые заросли папоротника. Одно в этом лесу бесспорно. Кроны деревьев так густо переплетаются вверху, что неба не видать ни кусочка.

Алёнка не отвечала. Петрусь оглянулся и остолбенел. Девица с интересом разглядывала молодую ёлочку. Та будто специально спустила одну длинную раскидистую лапу до земли, а на краю повесила крохотную шишечку.

– Алёнка! Ты меня не слушаешь что ли?! – в сердцах притопнул парень. – Тебя ведь изгнали из деревни!

– Да ну, Петрусь, – замедленно отозвалась Алёнка, всё ещё жмурясь от запаха шишки. – Дедко Панас попросил меня пожить в охотничьей избушке. Когда всё закончится…

Петрусь аж поперхнулся.

– Ты чего, Алёнка, совсем дурная? "Когда всё закончится", – передразнил он. – На кого нацелился Дремучий Лес, такие люди не возвращаются, когда всё закончится.

– Так может оно и к лучшему – тихо проговорила девица. Пальчики теребили концы повязанного на шее плата. Теперь плат был целый. Она никому не позволила забрать кусок, дарованный лесом, хотя никто особо и не пытался. Тем же вечером аккуратно пришила его на положенное место и вновь повязала на шею. Теперь через плат в тело будто вливалась некая таинственная сила.

– Кому я нужна? – она вздохнула. – Тётка ругает, девчата насмехаются, а прочие жители, вон, отправили с глаз долой…

Петрусь так и встал. Вот тебе и дура девка. Про Алёнку всегда и все говорили, мол, не от мира сего, повредилась умом в детстве, когда мамка её пропала. Не понимает, де, ни насмешек, ни злости. На тебе. Всё она понимает.

Алёнка, казалось, уже забыла о произошедшем, увлёкшись на сей раз огромным муравейником. Мураши шустро сновали вокруг босых ног. На загорелом личике девицы играла беззаботная улыбка.

Петрусь медленно пошёл следом. Наверное, у неё просто нет другого выбора. Когда за тебя некому заступиться, легче вести себя вот так, чем постоянно страдать и ныть…

Он поглядел на её хрупкую фигурку, на босые ноги и латаное платье. Нахлынуло вдруг желание обнять, приголубить. Защитить.

А что? Настоящее мужское желание. Тятенька часто сетует, что де тебе, Петрусь ужо восемнадцать зим, а ты всё никак не повзрослеешь. Это ли не взрослость, взять на себя заботу…

Ага. Даст тебе мамка по хребтине хворостиной за такую заботу. Чай уже приглядела для тебя девицу из соседней деревни. Не такая спорая, как Алёнка, зато с сильным и богатым родом за плечами. Это ещё его, Петруся, станут оценивать, достоин ли.

Он поглядел в спину Алёнки. Эх, кабы к ней надо было сватать, всё было бы гораздо проще. Кроме тётки Парасковы, которая и сама рада бы избавится от такой обузы, за девку некому заступиться. А это значит…

В груди сделалось горячо. А ведь девицу и правда изгнали. Дремучий Лес не сегодня-завтра заберёт её, и следа не останется. Так сказала тётка Севея, а прочие кивали-соглашались. Поэтому и решили отправить её подальше от деревни в заброшенную охотничью избу. А ему, Петрусю, велели проследить, что дойдёт, назад не повернёт.

Но ведь до того, как Лес её заберёт, она никому не нужная будет жить совсем одна одинёшенька…

Мысли тёмные, недобрые нахлынули скопом и застлали взор. Пальцы скрючились, словно он уже удерживал её хрупкие руки, чтобы не вырвалась, не убежала…

Петрусь встал и тряхнул головой. Что за наваждение? Ему сделалось стыдно. И одновременно сладко от тёмных мыслей, что не ушли совсем, а притаились рядышком, совсем близко…

Страшась этих мыслей, глянул вперёд. Алёнка склонилась над гнездом незнакомых Петрусю птах. На лице умиление, губы вытянулись в трубочку и – фью, фью.

– Что за тупица мне досталась… – парень ощутил внезапную злость, будто в его душевных терзаниях виновата была она.

– Алёнка! – крикнул он. – В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. Разве не она забрала твою мамочку?!

С приятным удовлетворением увидел, как окаменела её спина. Когда девица выпрямилась, лицо было бледным, а в глазах отразилась боль. Петрусь даже мимолётно пожалел о своих словах. Тут же пришло злое – сама виновата. Виновата! Виновата! В чем виновата, не смог бы сказать даже себе.

– Что ты знаешь об этом? – она повернулась к нему. Синие глаза сверкнули льдом. – Со мной никто не говорит про маму. Тётушка Параскова терпеть не может поднимать эту тему. Неужели ты что-то знаешь?!

Эта новая Алёнка настолько не походила на все, что Петрусь видел и надумал себе раньше, что парень испугался. Такая Алёнка пожалуй не даст ему спуску, коли он позволит взять вверх тёмным мыслям…

– Не знаю я ничего, – буркнул он и отвёл глаза. – Чего пристала…

Дальше шли молча. Он старался не глядеть на неё, а она больше не восторгалась лесными чудесами.

– Петрусенька, – проговорила девица. – Я понимаю, что у меня ничего нет, кроме меня самой. Но я всё для тебя сделаю. Всё что пожелаешь. Только скажи, что в деревне говорят про мою маму? Отчего скрывают от меня?

Парень встал, плечи горбились, потом он медленно обернулся. Алёнке потребовалось сделать усилие, чтобы не отпрыгнуть от него, настолько странным сделалось его лицо.

– Всё что угодно? – замедленно проговорил он. – Ты сама мне это предлагаешь?!

– Что "это"? – Алёнка твёрдо выдержала его взгляд и даже не отступила, когда он шагнул к ней, протягивая руку. – Ты ведь мне ничего ещё не предложил.

Вокруг резко потемнело. Петрусь застыл, не донеся руку до Алёнки. Та притихла.

Если в прошлый раз посреди деревни вырос Дремучий Лес, то теперь клочком сделался обычный мир. Тёмные бесцветные деревья окружали их со всех сторон, пятно твёрдой яркой земли с рыжей хвоей стремительно сокращалось.

– Лес пришёл за тобой, – придушено пискнул Петрусь. – А как же я?!

Голос его сорвался на визг. Он огляделся широко распахнутыми глазами. Тело парня била крупная дрожь.

– Там ещё есть тропочка, – сказала Алёнка. Он обернулся и увидел, что за их спиной и правда ещё не захлопнулось кольцо тёмных деревьев.

Поглядел на девицу, она стояла такая хрупкая и маленькая, но так твёрдо и такая внутренняя сила чуялась в её фигурке, что он вдруг разом позабыл все свои тёмные мысли.

– Идём со мной. Мы ещё успеем…

Он протянул руку. Под ногами ощутимо дрогнула земля. Парень резко умолк, прислушиваясь. Где-то далеко, на грани слуха раздавались удары, которые тут же отдавались через ступни по всему телу. Бам – бам! Бам – бам!

– Тише, – воскликнул Петрусь, и голос его снова сорвался. – Что это? Тсс! Слышишь?

А издалека нарастало: Бам – бам! Бам – бам! Подрагивание земли усиливалось. К нему добавились ужасные звуки. Скрип-скрип! Скрип- скри-ип!

Дремучая Чаща прямо перед ними захрустела, деревья спешно подались в стороны, расступаясь, словно скомороший занавес. За ними открылась мрачная дорога, над которой плыли клубы тумана, и подрагивала тёмнота.

Бам-бам! Скри-ип – скри-ип! – звучало уж совсем громоподобно. Во тьме зажглись два алых огонька, похожих на демонические очи. Они прыгали в такт шагам и разрастались. Петрусь сжался, что-то бессвязно скуля. Алёнка глядела на приближающееся чудище, словно ждала чего-то очень важного и решающего в жизни. Пальчики теребили конец нашейного плата.

Петрусь втянул голову в плечи. Глядел себе под ноги. Грохот приближался. Бах! В его поле зрения попала огромная лапа, покрытая ороговевшей толстой кожей больше похожей на кору древнего дерева. Длинные когти с хрустом перерезали толстенные корни, что скрывались подо мхом. От ужаса парень сжался ещё сильнее и с трудом заставил себя поднять взгляд. Перед ними стояла изба. Огромная тёмная изба на длинных страшных ногах.

Конёк крыши парил на фоне тёмного неба на уровне макушек деревьев, изба стояла на куске земли, который будто выдрали из самого глухого уголка леса и поставили на толстенные, как стволы сосен, ноги. Внизу из земли, словно юбка, торчало переплетение тёмных корней, каждый толщиной с руку. Петрусю почудилось, что корни шевелятся и тянутся к нему.

– Бежим, – голос парня дал петуха. Он ухватил подругу за рукав и дёрнул.

– Нет, – мягко ответила она. Её взгляд он запомнил на всю жизнь. В нем было извинение, за то, что она не идёт с ним. И прощение его невысказанных тёмных желаний.

Огромная изба надвинулась, ставни на окнах хлопнули, как пасти чудовищного зверя. Голову парня заполнил ужас. Петрусь заверещал, как умирающая белка, и без оглядки кинулся бежать по тонкой полоске реального леса. Блеклая Дремучая Чащоба медленно сомкнулась за его спиной.

Алёнка облегчённо выдохнула – убёг, и поглядела на избу. Пятно реального мира схлопнулось под её ногами, и что-то вдруг перевернулось в голове. Деревья и изба больше не казались блеклыми и бесплотными. Цвета мигнули и сделались насыщенными. Внутри стегнуло ледяным хлыстом. Лес забрал меня к себе, подумала она. Где бы это "к себе" не было.

– Здравствуй, Чудышко лесное, – громко произнесла она. – Я могу чем-нибудь помочь?

Изба присела на своих длинных корявых ногах, растопырив колена в стороны. Ставни окошек распахнулись во всю ширь, красный отсвет внутри притух. Изба почти коснулась тропы переплетением корней, которые с хрустом погрузились в землю. Ступеньки крыльца замерли прямо перед девицей. С громовым скрипом приоткрылась дверь.

– Ой, ой, ой, – Алёнка зажала уши – настолько пронзительный и противный был звук. Тут же спохватилась. – Прости, Чудышко. Наверное, я тебя обидела. Ты же не виновата, что у тебя дверь так громко скрипит. Надо смазать петлички и тогда…

При этих словах изба отпрянула и приподнялась на ногах, будто несказанно удивилась. Потом придвинулась ещё ближе, словно хотела полюбопытствовать, что за странный человечек встретился на пути. Теперь Алёнке даже пары шагов не пришлось сделать, чтобы коснуться крыльца.

– Ты меня приглашаешь? – обрадовалась девица. – Если у тебя внутри найдётся маслице, я смажу петли твоих дверей и окошек. Ты сможешь приветствовать гостей без этого противного скрипа.

Она шагнула на крыльцо, половицы тоже отозвались скрипом. Изба припала к земле и сжалась, словно ей было стыдно за своё состояние.

– Ничего, ничего, – шепнула Алёнка. – И половички поправим. Петрусь меня учил. Я умею.

Она проскользнула в приоткрытую дверь и пропала внутри тёмной избы. Та плавно поднялась на огромных ногах. Корни с хрустом выдирались из тропки, вниз падали комки земли и сыпалась хвоя. Изба двинулась вглубь леса, стараясь ступать мягко и аккуратно, чтобы не потревожить гостью.

Глава 3 – Внутри

Внутри царил ужасный беспорядок. Алёнка скривилась, но тут же постаралась придать лицу бесстрастное выражение. Изба волшебная, может она способна видеть всё, что в ней происходит.

Перед Алёнкой раскинулась неожиданно просторная горница. Напротив входа стояла огромная печь, сложенная из обтёсанных камней. Высокая, с деревянной лесенкой и обширными палатями. За неплотно придвинутой чугунной заслонкой полыхал огонь, бросая на закопчённые стены алые сполохи.

Пола не было видно из-за мусора. Рыбьи и звериные кости, черепки разбитых горшков, пучки сена на вид даже не прошлогодние, а лежащие тут не меньше дюжины лет. Один угол порос мхом, в другом пышным цветом колосилась плесень. По мусору ползали жуки с длиннющими усами. Один из них ткнулся в обнажённую кожу. Алёнка вскрикнула и отскочила, перебирая босыми ногами. Плечики передёрнулись, как не пыталась удержаться.

Из мусорных куч вздымались глыбы массивного стола, лавки и пары табуретов. Стол был таков, что на нем можно было уложить спать три Алёнки. Если сперва убрать хлам. Массивная дубовая столешница была засыпана объедками и обломками, разве что один угол свободен, но видно, что это произошло благодаря небрежному спихиванию безобразия на пол.

Стены покрывали густые тенета, из-за них сложно было разглядеть детали. На скамье высились башни из грязных чугунов и глиняных тарелок. Алёнка услышала писк и насчитала не меньше трёх торчащих мышиных хвостов. Девицу перекосило ещё больше.

Табуреты были свободны. На один из них и взгромоздилась Алёнка, чтобы очутиться подальше от тараканов и мышей.

– Уф, – молвила она. – Ну и не убрано у тебя, Чудышко.

Пол дрогнул и качнулся. Девице представилось, будто изба переступила с лапы на лапу и стыдливо опустила крыльцо.

– Ты только не переживай, – зачастила девица. – Сейчас я всё поправлю. Наверняка твоя хозяйка жутко занятой человек. Я помогу. Вот увидишь, всё будет шибко хорошо.

В ней пробудилось то самое чувство, которое так ненавидела тётка Параскова – желание угодить, помочь, исправить то, что ей казалось неправильным. А уж заваленная хламом горница точно неправильна. Это значит – Алёнка должна помочь.

Она бесстрашно соскочила с табурета. В ступню впилась кость от устрашающего вида скелета рыбы. Алёнка отбросила его в сторону и огляделась.

– Начнём! Показывай где у тебя метла и ведро…

К работе Алёнка была привычна. Случалось ей и пол драить, и чугуны от жира отчищать. Метла нашлась за печкой. Там же стояли деревянная лопата, ухват и огромный чугунный котёл, такой большой, что Алёнка влезла бы в него с головой.

– Целого быка сварить можно, – хихикнула девица и подхватила метлу.

А потом началась работа. Метла сгребала мусор, тараканы и мыши так и прыскали в стороны. Босые ноги ощутили, наконец, ровную чистую поверхность пола, Алёнка даже рассмеялась от удовольствия. Изба застыла, словно боялась спугнуть самоотверженность гостьи.

– Тараканов и мышей я повыведу, – приговаривала девица, взмахивая метлой. – Пауков и усачей я повыгоню.

Алёнка так и кружилась по горнице, словно в танце. Грязь и мусор таяли на глазах. И вот уже за исключением одной кучи в углу пол и стол сияют чистотой.

Скри-ип. Дверца напротив входа отворилась, за ней Алёнка увидала крохотную комнатку, в которой стояло ведро с водой. От поверхности шёл пар.

– Горячая?! – она тронула воду пальцем. – И правда, горячая. Спасибо, Чудышко.

Девица рассмеялась звонко и принялась вытирать стол и лавки, прошлась по окошечкам у дверей. Тенета со стен стремительно таяли под её умелыми руками. Потом намотала тряпку на метлу и начала мыть пол. Изба так и осела, издав довольный скрип.

– Будь я твоей хозяюшкой, мыла бы тебя раз в седмицу, – проговорила Алёнка.– Ничего, явится – я ей покажу и расскажу.

При упоминании о хозяйке изба притихла и присела. Занятая дальним углом Алёнка ничего не заметила. Наконец, она встала посреди горницы и осмотрела проделанную работу.

Пол, стол и печь сияли чистотой. Чугуны да тарелки Алёнка вымыла и составила аккуратными стопками на краю стола. Они заняли совсем немного места.

– Ого, как у тебя тут загадочно! – молвила девица.

Что у обычных людей в горнице по стенам? Висят охотничьи снасти, у рыбаков растянута сеть. Часто шкуры, у кого травы, у мастера – полочки с горшками или глиняными фигурками.

Здесь всё было иначе. В углу стоит большой колченогий шкаф, Алёнке показалось, что он вырублен, или даже выгрызен из цельного куска дерева. На полках вещи весьма жуткие. В банках плавают замоченные в разноцветных прозрачных жидкостях части тел. Медвежьи, волчьи, заячьи, Алёнка увидала даже человеческую руку и тут же отвела глаза.

– Может лекарь здесь живёт… – проговорила она быстро.

На верхней полке шкафа собралась коллекция костей. Сразу же бросился в глаза человеческий череп, лосиные рога, чья-то берцовая кость, такая огромная, что страшно вообразить, кому она принадлежала. Полумесяцем всё это огибал огромный толстый бивень. Его острая часть была такой длины, что свешивалась со шкафа до середины горницы. Там она была подвязана верёвочкой за потолочную балку. На бивень в свою очередь были подвешены пучки трав, мелкие побрякушки, похожие на обереги и амулеты.

Четыре стены избы имели свои особенности. На той, что справа от входа висела одинокая картина в массивной золочёной раме. На холсте изображён мрачный пустой зал какого-то каменного замка с троном посредине. Будто художник приготовил место, а тот, чей портрет собирались рисовать – не явился.

Меж двух дверей напротив входа расположились большие часы похожие на песочные. Толстые прозрачные стекла были встроены в массивный механизм из незнакомого Алёнке зеленоватого металла. Он был выкован с таким изяществом, что деревенский кузнец Колун от зависти сделался бы такого же оттенка, как тот металл. Только вместо песка внутри переливались крохотные самоцветные камушки. Казалось, что в верхней чаше их ничего не удерживает, тем не менее, внизу блестела лишь маленькая горка.

– Любопытно, – сказала Алёнка и ударила пальчиком по стеклу, крупицы не шелохнулись.

На противоположной от картин стене висело большое зеркало в золотистой с завитушками раме. Алёнка увидела там худую девочку с жалобным личиком и не сразу узнала себя. Высунула язык, скорчила рожу и вдруг загрустила. Подобными вещами любила заниматься в детстве, когда мама была рядом. Странно, про это помнит, а мамино лицо запамятовала.

Рядом с зеркалом в дальнем углу затаилась картина со странно размазанным изображением. Более всего это напоминало вихрь или водоворот. Алëнка не могла точно определить, из воды он создан или из воздуха, но чем дольше смотрела, тем скорее двигались завихрения. Вот уже она чувствует, как развеваются волосы, подол платья рвануло и потянуло вперёд, словно в него вцепился игривый щенок.

Алёнка дрогнула и попыталась отвернуться. Спину ожгло страхом. Она не могла себя заставить. Глаза, как прилипшие, глядели в самый центр вихря, а ноги ступали вперёд сами собой.

Ветер нарастал. Платье трепыхалось, словно вокруг бушевал ураган, волосы вытянулись в сторону картины. В спину толкала плотная стена воздуха, Алёнке показалось – подпрыгни, её подхватит и впечатает прямо в картину.

Мимо пролетел скомканный кусок пергамента из кучи мусора в углу. Вместо того чтобы стукнуться о поверхность картины, он пролетел внутрь. С ужасом Алёнка увидела, как он мелькнул по спирали и пропал в чёрном оке нарисованной бури. Девицу пронзил ужас. Ведь ноги несли её туда же, где сгинул клочок пергамента.

Она попыталась остановиться – не тут то было. Хотела ухватиться за что-нибудь руками, но ни до чего не дотянулась. Ступни почти не касались пола. Ещё один шажок, и её втянет в раму, которая распахнулась перед ней, как дверь в неведомый мир.

– Нет! Не хочу… – пискнула Алёнка. Ноги оторвались от пола, и она полетела. Око урагана плотоядно темнело впереди. Девица зажмурилась и закричала.

Что произошло дальше, не могла бы описать словами. Она летела, потом мир вокруг будто перевернулся, траектория полёта изогнулось, её шмякнуло обо что-то ребристое, потом бросило и потащило. Бах! Приложилась о твёрдую поверхность так, что за закрытыми веками полыхнули искры. Больно прикусила губу.

Глаза распахнулись от ужаса и боли. Нашла себя сидящей на стене. Вся изба, отчего-то, наклонилась, пол стал стеной. Но странным образом ничто не скатывалось и не валилось на неё. Стол стоял, как и положено, куча мусора в углу не спешила скользить по полу.

Скрип-скрип. Всё вернулось на место. Едва успела подставить руки, иначе влетела бы головой прямо в дубовый пол.

– Уф, – выдохнула она. – Будешь ли ещё заглядывать, куда не след.

Зацепила взглядом картину. Благодаря падениям очутилась в стороне от створа рамы, ураган пропал, её больше не тянуло внутрь.

– У-уф! – выдохнула с облегчением и поглядела наверх. – Чудышко, это ты спасла меня? Спасибо.

Алёнка погладила половицы, пол качнулся, будто изба смущённо переступила с ноги на ногу. Передёрнула плечами. Ужас. От чего именно спасла её Чудышко, можно было лишь гадать.

Взгляд упал на кучу мусора, из которой, как и прежде торчали мышиные хвостики, потом переместился на картину с вихрем.

– Хм, – сказала Алёнка и улыбнулась. – А я-то думала, как от мусора избавиться и лес уберечь…

***

Последний чугун с дырой в боку, из которого торчал острый мышиный нос, стремительно закружился и канул в чёрном оке бури. Алёнка видела это краем глаза, подходить спереди больше не решалась. Мусор клала на деревянную лопату, обнаруженную рядом с котлом, и аккуратно подносила снизу. Со свистящим звуком мусор исчезал.

– Удобная штука, – сказала она избе, ставя лопату на место. – Главное самой не попасть…

Держась подальше, вдоль печки она отошла от картины с вихрем и огляделась. Пол сверкает чистотой, чугуны да тарелки стоят ровными стопками на полках, банки со страшным содержимым выбросить не решилась, просто задвинула их подальше к стенкам. Только череп не стала трогать, слишком уж высокомерно он глядел на неё пустыми глазницами.

Отжав тряпку, с сомнением поглядела на дверь, потом на картину с вихрем. Задумчиво прикусила губу, в глазах озорно блеснуло.

– А вот любопытно…

Подхватила ведро и выплеснула воду прямо перед картиной. Шух, грязная жидкость зависла в воздухе. Вш-ш-ш! Со свистящим звуком её втянуло в створ картины. Алёнка выдохнула и хихикнула.

После приборки в избе сделалось светлее и просторней, будто стены раздвинулись и впустили свет. Горница сияла чистотой и свежестью, у Алёнки даже возникло ощущение, что изба теперь бежит скорее и почти не касается лапами земли.

– Так-то лучше, – сказала Алёнка. – Что я ещё могу для тебя сделать?

Скрип-скрип, – дёрнула изба ставнями.

– Ой, точно. Прости, Чудышко. Я и забыла про петлички-то. Показывай где маслице.

С одной из полок шкафа соскочил прямо в руки бутылёк с полупрозрачной жидкостью. Алёнка зубами вытащила пробку и принюхалась. Какой странный запах. Нюхаешь, а в ушах будто тихая мелодия звучит.

– Давай попробуем…

Она подошла к двери, та растворилась перед ней с жутким скрипом. Изба сбилась с шага.

– Нечего тут стыдиться, – сказала Алёнка. – Ты не виновата.

Она аккуратно капнула на петли из пузырька. В сознании отозвалось – динь-динь – будто росинка на колокольчики ландышей упала.

– Пробуй.

Дверь прикрылась, дёрнулась туда и обратно. Скрипа не было, вместо него в голове Алёнки заиграли невидимые бубенчики.

– Какие чудесные звуки, – рассмеялась девица. – Чудо к Чудышко.

Изба двинула дверью туда-сюда и закружилась, словно в танце. Алёнка, смеясь, ухватилась за стену.

– Тише, тише, я так вывалюсь.

Изба перестала кружить и остановилась. Алёнка отворила дверь и вышла на крыльцо.

– Давай-ка мы тебе ещё ставни подмажем и половички крыльца поправим. Весь Дремучий Лес ахнет от такой красавицы…

Изба притихла, потом подпрыгнула, как ребёнок. Давай-давай!

Через некоторое время Алёнка сидела на крыльце, а изба попеременно отворяла ставни и дверь, извлекая мелодии, которые переходили одна в другую и растекались вокруг, как облако. Жителям леса они явно пришлись по душе. Из чащи выпорхнула стайка мелких пташек, на опушке показался барсук, а на дерево высыпало целое семейство белочек.

– Вы пришли послушать, – улыбкой приветствовала их Алёнка. – Вот. А Петрусь на Дремучий Лес наговаривал.

И только она это сказала, как верхушки деревьев рванул вихрь. Под сводами потемнело, раздался гул, словно на них катилась целая гора. Птичек унесло, белки прыснули в разные стороны, барсук мгновенно пропал из вида. Мелодия оборвалась, Изба застыла с приоткрытыми створками.

– Что случилось? – воскликнула Алёнка.

Изба распахнула дверь и качнулась назад. Девицу внесло в горницу. Бац! Дверь захлопнулась. "Хозяйка идёт!" – будто наяву услыхала Алёнка голос в своей голове.

Глава 4 – Явление Яги

Гул нарастал, за окнами плескались по ветру ветви деревьев. Босыми ногами Алёнка ощутила дрожь, которая передавалась костям и распространялась по телу. Девица переступила с ноги на ногу, показалось ещё чуть и кости начнут трескаться и распадаться.

Она повернулась к дверям. Коли это хозяйка, значит надобно встретить и проявить вежество. Постаралась пригладить растрепавшиеся волосы, оправила платье. То-то этот неведомый хозяин удивиться, когда увидит, какой порядок она навела. Вот сейчас дверь откроется…

– Кхе-кхе! Чевой это?

Алёнка так и подскочила. Скрипучий голос раздался из-за спины.

Девица хотела обернуться, но поняла, что тело обратилось в статую. Она не могла пошевелить и пальцем. Даже ребра поджала неведомая сила, отчего сразу стало не хватать воздуха.

Сердце испуганно метнулось в груди, глаза распахнулись, больше Алёнка ничего не могла поделать. Воздух вокруг будто загустел и держал её в плотных тенетах. На плечо легла рука.

– Кто тут у нас приблудился?

Её, как куклу, стали поворачивать. Алёнка увидела угол, стену с картиной, изображающую пустой зал, потом перед глазами встала огромная ступа с прислонённой метлой. Ждала через дверь, а хозяйка, видать, прямо через печь заскочила.

– Здравствуйте, бабушка, – придушенно пискнула девица. Воздуха не хватало даже на дыхание, но решила, что будет вежливо потратить его на приветствие.

Рядом со ступой и правда стояла бабка. Старенькая, согнутая, перекошенная на одно плечо. Одета в пёстрые лохмотья, на голове плат, завязанный не под подбородком, как у почтенных матрон их деревни, а на лбу, отчего завязки торчали, как рожки. Это придавало бабушке лихой вид. Лицо покрыто морщинами, словно засохшее яблоко, на подбородке толстенная бородавка. Нос длинный и крючковатый, губы тонкие изогнутые, словно бабушка ухмыляется.

– Ути-пути, – сюсюкнула старуха. За тонкими губами сверкнули белые зубы, что очень не шло дряхлой внешности. – Как звать? Кто такая будешь?

Она ловко прищёлкнула пальцами, невидимая сила отпустила Алёнку, та едва не упала. Не успев отдышаться, зачастила:

– Звать Алёнушка. Я из деревни Черёмушки. В лес пошла вот… – она смутилась, вспомнив, зачем её отправили в лес, и поспешно закончила. – Набрела на Чудышко…

Она замолчала под пристальным взглядом старухи.

– Черёмушки… Хм… – та потеребила бородавку длинными острыми ногтями, похожими на когти хищной птицы. – Это те, что недалече от Колокольцев?

На Алёнку повеяло стужей. Как тогда, когда первые жители деревни, не сговариваясь, решили её выгнать.

– Колокольцев, которые до сих пор звучат похоронным звоном по всей округе, – старуха захихикала, но глаза остались холодными и колючими.

Про эту деревню Алёнка слыхала с раннего детства. Колокольца были любимой страшилкой детворы Черёмушек. Шептались о ней темными зимними вечерами, прижимаясь к тёплому боку печки при свете лучины, да в горнице полной взрослых. Говорили, будто в той деревне все выглядит так, словнов ней сотню лет никто не живёт. Истлевшие срубы, осыпавшиеся печи, сгнившие колодцы с вонючей водой. При этом точно известно, что каких-нибудь пятнадцать лет назад Колокольца были обычной живой деревней, как Черёмушки.

Что с ними сталось? Тут ходило много версий, одна из которых была – не проявили вежество к страшной лесной колдунье, которую звали…

– Яга меня звать, – каркнула старуха. – Может, слыхала?

"В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. Разве не она забрала твою мамочку?!" – прозвучали в ушах слова Петруся. Алёнка вскинула распахнутые глаза на бабку.

Та вдруг перестала хихикать и уставилась на что-то за спиной Алёнки. Потом взгляд её метнулся на стол, на окна. Изба шевельнула створкой, по горнице разлилась мелодия.

– Чево это?! – кустистые брови старухи собрались в большой мохнатый комок. Она ступила по комнате, простирая руки к чистому полу. – Гдей всё?! Кто?! Куда?!

Алёнка пересилила себя и выдавила улыбку.

– Это я прибралась. У вас такой удобный вихрь на стене. Весь мусор туда…

– Что-о-о?! – рот Яги округлился, глаза едва не выпали из орбит. – Ты кидала мои вещи во Врата Мудрости?!

– Врата Мудрости? – пискнула Алёнка и сжалась. – А я думала… Меня саму туда едва не утянуло…

– Конечно бы тебя утянуло. Врата проверяют потусторонний вес того, кто в них смотрит. Коли ты, хе-хе, недостаточно весом – тебя просто втянет и пережуёт. Чем дольше глядишь, тем сильнее тянет. Помню, как то мы с Кощейкой поспорили. Час стояли. Ихихи. С тех пор не любют он меня…

– Ой, как неловко вышло! – Алёнка протянула к раме с вихрем руки. – Простите меня Вратушки! Не ведала я…

Она так рьяно придвинулась к раме, что её потащило внутрь. Бабушка цапнула девицу за плечо и дёрнула в сторону.

– Стой, болезная. Сбежать удумала? Ну нет.

Она кинула Алёнку на пол и встала перед ней, подбоченясь.

– А ну ответствуй? Зачем все чугуны мои трогала, зачем все с пола убрала? А стены то, стены. Глаза б мои не видели эти стены!

– Помочь хотела, – пискнула Алёнка. – Думала, кто-то жутко занятой здесь живёт.

– Жутко?! Это верно. Жуткая я, – Яга заулыбалась, сверкнув зубами. Выглядело это и правда весьма устрашающе.

– Старенький. Немощный. Не справляется, – лепетала Алëнка.

– Старенький?! – бабка задохнулась, словно ей двинули под ложечку. – Не справляется?!

Девица продолжала, не замечая.

– Помочь хотела. Я всем помогаю…

– Что-о-о?! – рот Яги округлился, глаза второй раз за день подвергли сомнению крепость сидения в глазницах.

– Помочь… ...те-ла, – пролепетала Алёнка, глотая слоги и слова.

– Стало быть, ты, болезная, считаешь, что мне помощь потребна? – голос бабушки обрёл стальные нотки.

– Сочувствие да ласка никому не мешают, – оживилась Алёнка.

– Сочувствие?! Ласка?! – бабушку затрясло. – Да ты никак издеваться надо мной удумала?!

Алёнка пикнуть не успела, как старушка выставила перед собой руку со скрюченными пальцами ладонью кверху. Пальцы дрогнули и шевельнулись. Девица ощутила, как её подхватила и вздёрнула над полом невидимая сила. Хотела что-то сказать, но пальцы Яги растопырились.

Руки Алёнки выкрутило так, что захрустели кости. Девица вскрикнула несколько раз и сжала зубы. Негоже хозяйку своими малодушными воплями обижать.

– Ну как? – вскричала бабка. – Чуешь разницу весомости? Ты предо мной, что былинка перед скалой. Как захочу, так тебя и перекручу!

Девицу резко дёрнуло в сторону и потащило прямо по воздуху к печи. За неплотно придвинутой заслонкой гудело пламя.

– Вот это тебе уже не шуточки, – захихикала Яга. – Нуть ка. Открой мне печь.

Она сказало это громко и повелительно. Рука Алёнки дрогнула и двинулась вперёд. Но за несколько мгновений до того в голове возникла мысль: "Бабушка просит о помощи".

Яга глядела на то с ухмылкой.

– Помоги, помоги, девица…

Маленькая Алёнкина ладошка легла на ручку задвижки. Та была чугунная, массивная. Пш-ш! Боль хлестнула такая, что слезы брызнули из глаз, Алёнка закричала во все лёгкие, удержаться не было никаких сил.

С грохотом заслонка упала на дубовый пол, девица баюкала обожжённую руку, невнятно скуля сквозь слезы. В печи весело потрескивало пламя.

– Хи-хи, – тонкие губы бабки растянулись во всю ширь лица. – Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?!

Она свистяще рассмеялась.

– Прос… ти… Баб… шк… – пробились сквозь плач слова. – Я такая… неуклюжая.

– Чегой эта? – Яга так удивилась, что Алёнку выпустила невидимая сила, ноги коснулись пола.

– Сейчас! Погодите. Я все исправлю…

Девица заметалась по избе, ухватила рукавишки, что лежали на приступке, и через них ухватила заслонку. Та оказалась тяжеленной, девица крякнула от натуги и привалила чугуняку к светлому боку печи.

– Вот. Так-то лучше будет… – проговорила Алёнка и глянула на бабушку чистыми глазами. Ту аж затрясло.

– Ты что – дурёха?! Ты не понимаешь?!

– Прости меня, бабушка, – лепетала в ответ девица, утирая слезы обожжённой рукой. – Я такая неуклюжая…

– Хорошо же… – лицо бабки успокоилось. Обвислые щеки приподнялись в улыбке, от которой мороз продирал по спине.

– Вижу я, ты меня разжалобить хочешь. Порядок навела, к избе моей подмазалась. Уй, окаянная, – бабка топнула. Пол качнулся и задрожал.

– Не обижайте Чудышко! – вскричала Алёнка, вскинув обожжённые ладошки. Под кожей уже вздулись пузыри. – Она… Она… – девица тут же стушевалась и закончила совсем тихо. – Хорошая…

– Хорошая? – Яга глянула в угол, где виднелась дверь, перетянутая стальными полосами, в массивных петлях висел огромный замок, и хихикнула по-старушечьи. – Ну-ну.

Яга призадумалась, шаркая по горнице туда-сюда. Алёнка не решалась ей мешать.

– Ага! – Яга вскинула палец с острым когтем. – Поняла я. Ты из тех редких людей, что всех кругом за добреньких держит. А ну, ответствуй.

– А разве не так? – проговорила девица, все ещё баюкая обозлённые руки. Кожу пекло так, будто она все ещё держалась за раскалённый чугун. – Я к вам с добром, глядишь и вы мне расскажите, что знаете о маме моей…

Слова вырвались совершенно неожиданно, но попали прямо в цель. Ведь именно за этим она и рвалась в Дремучую Чащу. Поэтому не сбежала вместе с Петрусем.

Глаза старухи прищурились, разглядывая её, потом расширились, словно она поняла что-то важное. Губы изуродовала усмешка.

– Ихи-хи! Ясно теперича с кем дело имеем. Сейчас мы покажем тебе… какая я добренькая.

Она вскинула одну ладонь в сторону Алёнки. Та ощутила, как платье обтягивает тело, словно сзади её ухватил и потянул кто-то сильный. Хотела оглянуться, но тут старое залатанное платье не выдержало и с треском разлетелось на лоскуты. Девица ощутила голой кожей прохладу, потом она вскрикнула и сжалась, пытаясь спрятать руками сокровенное.

– Это большая ошибка, – мерзко хихикнула старушка, – за добренькую меня считать.

Из-за печи с грохотом и звоном цепей выехал огромный чугунный котёл, в котором Алёнка собиралась варить вола. Если небольшая заслонка была тяжеленной, то этот котёл мог поднять лишь богатырь. Яга же управлялась с ним, даже не касаясь.

– Ну-ка покажись… – старуха перебрала в воздухе крючковатыми пальцами, руки и ноги девицы развело в стороны. К щекам прилилась кровь, из глаз брызнули слезы.

– Не надо, бабушка… – пикнула Алёнка. – Я же..

– Вижу я, чистенькая ты, – хекнула бабка. – Но надобно ещё почистить…

Она подошла к девице и ткнула пальцем в бок. "Ай! – вскричала та и тут же запричитала. – Прости, бабушка. Не хотела тебя обидеть…"

– Кожа да кости, – бросила Яга, не слушая её. – Зато молоденькая. Мяско должно быть сочным…

Она мечтательно поглядела в угол избы, где на полке стоял человечий череп. Руки старухи перекрестились, пальцы сжались в кулачки.

Котёл подскочил к огню, выплеснув немного воды. Алёнка не успела удивиться, откуда взялась вода, как подлетела и бултыхнулась внутрь.

И задохнулась. Алёнке показалось, что с неё живой сдирают шкуру. Если от заслонки жгло лишь ладошку, теперь полыхало все тело. Не в силах прекратить, она начала кричать и биться.

– Ихи-хи, – обрадовалась старушка. – Теперь поняла, болезная…

Усилием воли Алёнка заставила себя прекратить. Тело жгло, но теперь боль ощущалась как сквозь вату. Девица видела свою ладошку, красную и разбухшую. Совсем близко полыхало пламя в печи, как ни горяча была вода, стенки котла становились ещё горячее. Ноги жарило совсем нестерпимо.

Надо спешить, – подумала Алёнка. Иначе не успею… Не смогу… Спросить. Узнать про маму. Доискаться…

Она раскрыла рот и сказала совсем не о том:

– Прости меня, бабушка. Как жаль, что не сумела я вам помочь…

Правду старики сказывают, перед смертью из человека лезет истинная его сущность. Бабка перестала хихикать, замерла, лупая глазами, как филин.

– Чевой та? За что простить?

– Хоть так услужу… – вскричала Алёнка. – Только дождитесь, когда мяско отойдёт от косточек. Вы старенькая, хоть зубов много, но ведь жевать устанете…

Девица говорила из последних сил, сама уже не понимала, что несёт, но частила. Почему-то казалось очень важным досказать до конца. Со дна котла начали подниматься пузыри. Ног уже не чуяла, там все превратилось в один комок страшной боли.

– Приятного аппетита, бабуш… ка… – Алёнка как стояла начала опускаться в кипящую воду. Даже не вдохнула воздуха, когда рот и нос погрузились, бабка увидала пузыри. Девица вдохнула в себя воду.

Тело медленно опускалось на дно котла.

Глава 5 – Хозяйка мёртвой избы

Ягу трясло все сильнее. Лицо её полыхнуло такой яростью, что увидь это кто-то из подлунного мира – упал бы замертво.

– Как! – взревела она, взмахнув руками.

– Ты!

Котёл прыгнул в сторону и перевернулся. Старуха подскочила и легко опустилась ногами в ношеных сапогах на края ступы.

– Смеешь!

Алёнка выкатилась на пол в клубах пара и воды. Кожа покраснела и шла пузырями, так шмякнулась о половицы, что изо рта хлынула вода и кровь вперемешку.

– Меня жалеть?! – завопила Яга совсем уж нечленораздельно. – Ух, как я зла!

Её тряхнуло. Она пошатнулась и едва не соскользнула внутрь ступы. Это взъярило бабку ещё сильнее.

– Не помню уже, злил ли меня кто-нибудь так же сильно!

Она соскочила на мокрый пол, от которого шёл пар. Тело с красной пузырящейся кожей дрогнуло и сжалось. Первое движение Алёнки было прикрыть сокровенное.

– Ишь, скромница… – буркнула Яга.

Из полураскрытого рта сквозь кашель и хрип выдавилось:

– Прости… шка… Даже на это я… не годна…

Бабка глядела на неё брезгливо, без того морщинистый лоб пошёл складками. Яга закряхтела и начала мерять избу короткими шажками.

– Задала ты мне задачку, болезная, – пробормотала она, теребя бородавку на подбородке. – Тыщу лет живу, а не знаю – решала ли когда сложней.

Она остановилась и поглядела на изуродованную девицу.

– Как мне достойно наказать вот это… – проговорила старуха. – Наказать так, что, не смотря на всю свою доброту и смирение – прочувствовала и поняла, что в ад попала. Как? Как пробить эту добродетель? Ведь ей хоть кол на голове теши, хоть на косточках пляши… Тьфуй!

Она в сердцах плюнула и вновь побежала по избе. Вдруг она остановилась и закусила губу. Острые когти без остановки теребили бородавку.

– А это мысль… – быстро, словно вороськи, она глянула на картину с изображением пустого трона. – Ад – это мир мёртвых, а там правит – Он.

– Изба… – проговорила Яга полушёпотом. – Хочешь, чтобы эта… – она ткнула носком сапога обожжённую Алёнку, – живой осталась?

Горница дрогнула, избушка подскочила, перебрав ногами.

– Хо-очешь, – осклабилась старуха. – Тогда слушай сюда. Я тебе дорогу укажу до одного места, а ты…

Угасающим от боли сознанием Алёнка уловила лицо старушки с быстро шепчущими губами. А ещё ей показалось, что Яге кто-то отвечает скрипучим голосом. А потом она стала соскальзывать в темноту…

– Куда? Стоять… – Яга ухватила её за волосы и дёрнула. Алёнка закричала от боли, хотя только что ей казалось, что сильнее болеть уже не может.

– Я прочувствовала твою доброту, девица, – торжественно сказала Яга. – И мамашу твою я видала. Ой, видала. Да и тебя тоже. Ведь вы единственные, кто уцелел из той деревушки, из Колокольцев. А если хочешь знать больше…

Она умолкла и противно захихикала.

– Ничего окромя себя не имею… – залепетала Алёнка. – Все что хотите сделаю. Всю себя отдам…

– Да. Этого мне от тебя и надобно. Всю себя отдай!

Она ухватила Алёнку за плечо и ногу и с нечеловеческой силой подняла над головой. Та закричала от нестерпимой боли.

Бам! Яга припечатала её к двери, обитой стальными полосами.

– Теперича повторяйте! Обе! Прялочка вращается, дверка отворяется. Старое ушло, быльём поросло. Новое время, новый зарок. Новый хозяин и новый урок.

Она прижала Алёнку ещё сильнее.

– Я – согласна. Изба – согласна. Девка? Ну же. Согласна стать…

Алёнку мутило от боли, она не расслышала последних слов, но кивнула. После того, как не сгодилась даже в пищу, была на все согласна, лишь бы угодить старушке. Лишь бы она рассказала…

Яга к чему-то прислушивалось. Потом лицо расплылось в торжествующей ухмылке.

– Получилось. Не ожидала, что настолько просто. Хотя… – она брезгливо поглядела на Алёнку. – Специально искать станешь – второй такой не сыщешь.

Яга расхохоталась в полный голос.

– Волюшка!

Со стальным звоном висевшие на стене чаши начали вращаться, почти незаполненная крупицами ёмкость оказалась сверху. Крохотные камушки тихо перетекли вниз. Верхняя чаша опустела. И вновь механический скрежет. Полная чаша оказалась вверху и замерла. Ни одна крупица не упала вниз.

Бабка склонилась к сидевшей на полу Алёнке.

– Где Калина, твоя мать – тайна за семью печатями. Но теперь у тебя есть возможность их открыть. Все зависит от тебя. Когда последняя крупичка упадёт вниз…

Острый коготь стукнул по чаше часов. Алёнка услыхала эти слова краем сознания, вся остальная его часть была заполнена болью.

– Спасибо… баб…шка…

– А теперича счастливо оставаться.

Яга с хохотом погрузилась в ступу, цапнула метлу и оттолкнулась.

– Земля прощай. Ихи-хи-хи-хи! Изба, гляди, чтобы не издохла твоя новая хозяйка. Не то станешь брошеной…

Изба в ужасе присела, а Яга со свистом вылетела за дверь. Это для Алёнки стало последней каплей. Она начала валиться вбок, оставляя на двери кровавые полосы, и затихла на полу.

Пш-ш! С тихим шипением кровь втянулась в дерево и сталь. Изба дрогнула и зашагала по Дремучему Лесу. Все скорее и скорее.

***

Скрип. Дверь отворилась, пол избы наклонился, и Алёнка покатилась вон. Она не успела ничего понять – бульк. На неё разом нахлынула прохлада.

Как мужики на пожаре заливают огонь водой, так и пожар на Алёнкиной коже кто-то залил прохладой и чистотой. Переход от боли к прохладе был столь резок, что девица расслабилась, раскинула руки и ноги и поплыла. Блаженство было столь сильным, что хотела застонать от удовольствия…

И тут она поняла, что не может дышать.

Алёнка распахнула глаза. Вокруг полупрозрачно изгибались зелёные растения. Её волосы плыли рядом, как светлое облако. Мимо, снизу вверх пробежала цепочка пузырьков.

Под водой! – полыхнула мысль. – Я под водой!

Легкие уже разрывало желание вдохнуть. Алёнка панически дёрнулась вверх, рот раскрылся, в грудь хлынула вода. Девица заметалась, распахнув глаза, потом обмякла и повисла посреди прохладной глубины.

***

Когда открыла глаза вновь, вокруг ничего не поменялось. Водоросли, пузырьки и приятная прохлада по всему телу. Грудь больше не рвало на куски, она вообще была неподвижна. Алёнку больше не тянуло дышать.

Открытие не вызвало ни капельки страха. В последнее время испытала столько боли, что теперь могла лишь равнодушно отмечать про себя изменения.

Я плыву… вернее вишу под водой. Я не дышу, боли нет. Есть лишь блаженство. Если это смерть, то я не против.

Она повисела какое-то время. Голова не могла быть без мыслей, и они поползли изнутри по черепной коробке, как тараканы. Мне не нужно дышать. Вода внутри меня, она будто сама питает моё тело всем, что нужно.

А потом девица вдруг поняла – боли больше нет. Вскинув руки, увидела гладкую белую кожу без единого пузырька. Провела по своему телу рукой и убедилась, что и там все прошло.

Извернулась и подняла перед собой обнажённую ногу. Гладкая кожа, растопырила пальцы. Все на месте, ни один не обуглился. Все розовенькие, здоровые, полные соков, как спелые ягодки.

Она повисла посреди этой странной и приятной жидкости и замерла, наслаждаясь необычным состоянием. Кровь струится по жилам, а вдыхать и выдыхать не требуется.

Чудо. Это настоящее чудо, – подумала Алёнка и тут же тревожно дёрнулась. – Чудышко. Как там избушка?

Алëнка поглядела вверх. Там дрожала поверхность воды. Плавать она умела, загребая воду, начала подниматься. У поверхности помедлила, потом решительным гребком высунула голову из воды.

Из ноздрей полилась вода, она чихнула, машинально сделала вдох, тело скрутило судорогой. Вода внутри перестала быть приятной и ласковой, теперь она рвалась наружу, мешая воздуху войти внутрь. Алёнка ощутила, что грудь рвёт от нехватки воздуха, и что она не может вдохнуть. Забарахталась, лицо залило водой, она ничего не видела. Из горла рвался кашель, из носа сип. Вода была везде. Алёнка поняла, что умирает.

В следующее мгновение ощутила стальную хватку, от которой хрустнули ребра. Ещё миг, рухнула на твёрдую поверхность. Её скрутило судорогой, изо рта и носа текла вода. Кашель выворачивал внутренности, с сипом разевала рот и не могла вдохнуть.

Её толкнуло в лоб, отчего Алёнка распласталась на спине. В грудь тут же ткнулось что-то тяжёлое. Изо рта ударил фонтан воды. Она закашлялась и повернулась на бок. Воздух наполнил грудь, она с жадностью хватала его ртом, словно это было самое вкусное, что она пробовала в жизни.

Кое-как отдышалась. Постепенно, словно отступал туман, начала ощущать мир вокруг. Голую кожу щекочет пушистый мох. Вокруг деревья, тянут колючие лапы и роняют иглы.

– Уф… – произнесла она, глядя как смыкаются кроны сосен в сплошной непроницаемый потолок. – Что это было?..

Тудудам. Прямо над ней склонилась изба бабы Яги. Крыша и труба втянуты, створки глаз-окон приопущены, весь вид виноватый и тревожный.

"Чудышко", – хотела сказать Алёнка, но согнулась в новом приступе кашля. Удалось лишь взмахнуть рукой.

– Все… Хорошо… Чудышко… Я… – исторгла из себя новый фонтан, на сей раз не из лёгких, а из живота. – Я в порядке.

Изба распахнула створки, да так и подпрыгнула. Потом лапой указала в бок. Алёнка глянула туда и увидела небольшое озерцо. "Вода живая" – выплыли в голове слова. Похоже, у неё налаживается мысленная связь с избой.

Алёнка машинально провела ладонью по плечу. Гладкая кожа, как у младенчика. Ни единой ранки или ожога. Девицу переполнило тепло благодарности.

– Ох ты Чудышко моё. Ты меня полечила…

Она поднялась на ноги. Босые ноги щекотал мягкий мох. Лёгкий ветерок холодил тело, уже стала привыкать к наготе. После купания в живой воде чувствовала себя заново родившейся.

– Спасибо, Чудышко! – Алёнка подскочила к избе и обняла ногу. Та была шершавой и холодной, как ствол дерева. Изба смущённо потупилась, осторожно, чтобы не помешать девице, переминаясь с ноги на ногу.

– Только что мы станем делать дальше? – проговорила Алёнка и поёжилась.

С тихой мелодией отворилась дверца, одновременно крыльцо коснулось земли прямо у босых ног Алёнки.

Оказавшись в горнице, девица выдохнула. По крайне мере здесь тепло. Ей казалось, что с момента, когда она попала в избу и устроила уборку, прошли дни и целые седмицы, хотя на самом деле вряд ли минуло пару часов.

Рука привычно легла на шею, чтобы коснутся маминого плата… Сердце пронзило страхом. Плата нет. Когда Яга сорвала с неё платье, что стало с подарком мамы?!

Взгляд заметался по горнице и почти сразу наткнулся на обрывки платья. Посреди них ярким розовым пятном лежала потеря.

– Уф. Едва не потеряла…

Алёнка схватила плат и повязала его на шею. Выглядело это странно, увидела себя в зеркале рядом с Вратами Мудрости и рассмеялась. Голая взъерошенная девица в платке на шее и косынке.

– Добро, – сказала она и подняла горшок, упавший при отлёте Яги. – Раз уж судьба связала нас, нужно разбираться, как жить. Где мне брать покушать и чем себя занять так, чтобы приносить пользу.

– А вот здесь тебе пригожусь я, красна девица, – раздался мягкий голос. Алёнка застыла, потом повернулась к дверям. Там стоял молодой парень в нарядном кафтане и с любопытством изучал её. И чем дольше он смотрел, тем шире становилась улыбка.

– Уй, я ж голая… – пикнула Алёнка. Чугун со звоном покатился по полу, девица ласточкой прыгнула за стол.

Глава 6 – Котофей Мурьяныч

– Ого, – сказал юноша, вытаращив и без того огромные зелёные глаза. – Какая скорость, какая гибкость, какая грация…

– Здравствуйте, – из-за стола высунулась Алёнкина голова. Девица жалась к ножке стола, чтобы скрыть свою наготу. – А вы, э-э, к кому?

– Я вообще-то домой вернулся, – проговорил юноша мягким мурлыкающим голосом и начал обходить стол. Алёнка поползла вкруг, постукивая коленками об пол, так, чтобы дубовая столешница осталась между ними.

– А тут гости… – сказал гость, останавливаясь.

– Простите… Тут такое дело… – пискнула Алёнка и перестала ползти. Чувствовала себя глупо. – Теперь я новая хозяйка этой избы и…

– Новая хозяйка? – юноша так и подпрыгнул, глаза сверкнули зелёным. Только теперь Алёнка обратила внимание, что у них вертикальные зрачки-щёлки. – То-то здесь все так изменилось…

Юноша плавным движением руки обвёл чистую сияющую горницу.

– Да-да, это я постаралась… – сказала Алëнка и смутилась. Будто хвастает, а хвастать – не хорошо.

– Так значительно лучше, – улыбнулся юноша. Лицо его тут же омрачилось. – Только вот мышки… Там были такие чудесные мышки…

Юноша мотнул головой и пытливо глянул на Алёнку. Вернее на её макушку и глаза, торчащие над краем столешницы.

– Простите, мышек я отправила туда, – девица оглянулась на картину с бурей в углу и тут же вновь уставилась на юношу. Кто знает, что у него на уме.

– Туда? Ха-ха! – незнакомец развеселился. – И то верно. Там им самое место.

Он резко оборвал смех.

– А Яга, что же?..

– А Яга? – пискнула девица, – Яга ушла.

– Может она хотела что-то передать? – подался вперёд юноша.

– Нет. Ничего…

Он вдруг прикрыл глаза ладошкой и замер. Выглядело это настолько жалобно, что девица высунулась почти по пояс.

– Уверен, она вас не забыла. Просто отвлеклась на иное, а потом…

Юноша отдёрнул ладонь и впился в Алёнку взглядом. На лице не осталось ни капли печали. Девица вспыхнула и присела.

– Плевать на Ягу. В конце концов, в отличие от вас, хозяек, я – свободен.

Он галантно склонился в полупоклоне и промурлыкал:

– Приветствую новую хозяйку. Моё имя Котофей Мурьяныч. А вас, позвольте, как величать?

– Алёнка я, – девица кивнула, хотя сложно быть галантной, сидя голой на полу прячась за столом. – Я не понимаю всех деталей, но бабушка передала Чудышко мне, а та возьми и согласись.

– Бабушка?! Хм. Чудышко? Хм, хм, – Котофей теребил верхнюю губу. – Ну и словечки ты подбираешь, – познакомившись, он тут же перешёл на "ты". – Мало в лесу отыщется существ, кто так станет называть злую ведьму и мёртвую избу.

– Что ж вы такое говорите?! – Алёнка от переживаний позабыла о стыде и почти выпрямилась. – Они добрые и чудесные. Как же их иначе называть?

Дин-дон. С тихим звоном крупица из верхней чаши песочных часов на стене упала вниз. Остальные даже не шелохнулись.

– Ну ты даёшь, – Котофей будто не расслышал, продолжал тереть подбородок. – Кто знает, может быть, оно и к лучшему. Только вот мышек, мр, жалко…

Он опять потеребил верхнюю губу.

– Уважаемый Котофей. Коли ты тутошний… – она тоже решила перейти на "ты". – Может, подскажешь, где тут у вас одёжка? Хоть какая-нибуть. А то я вот…

Она переступила коленями по полу и поёжилась. Юноша спохватился.

– Ох, что же это я. Опять запамятовал о вашей глупой привычке таскать на себе кучу тряпок. В кои веки думал свободная от предрассудков хозяйка… – его мягкий голос перетёк в невнятное бормотание.

– Глупой привычке? – удивилась Алёнка. – А сам ты разве…

Она осеклась. Изображение юноши вдруг поплыло и раздвоилось, и вот уже вместо него вышагивает по избе крупный дымчатый кот. Алёнка моргнула и едва удержалась от того, чтобы протереть глаза. Ну как обидит тем собеседника?

Кот глянул на неё, улыбнулся и потеребил усы точно тем же движением, каким юноша тёр верхнюю губу.

– Можешь вылазить из-за стола, – мягко проговорил он. Его мурлыкающий голос сделался очень к месту. – Мне ваши человечьи прелести без надобности. Я больше по пушистым кошечкам озорник, мур-р…

Он закатил глаза и принялся мурлыкать. Алёнка привстала, всë ещё ощущая себя донельзя не в своей тарелке. Но с другой стороны, не обидит ли она кота, проявив недоверие.

Она поднялась в полный рост, изо всех сил удерживая руки, которые зудели от желания прикрыть сокровенное. Зелёные глаза кота сверкнули, он обвёл её наготу пристальным взглядом и ухмыльнулся.

– Эх, какая бы кошечка была…

Алёнка юркнула за стол, возмущённо вереща. Кот тут же перестал мурлыкать и смущённо потёр усы.

– Прости, хозяйка. Обращение в человечьего парня накладывает свой отпечаток. Сейчас я все поправлю…

Он прыгнул по горнице, отворил левую дверь напротив входа. В отличие от второй двери, перетянутой стальными полосами и завешенной на огромный замок, эта открылась легко и без скрипа. Там обнаружилось просторное помещение, где Котофей и пропал. Алёнка озадачено выпрямилась и встретилась взглядом с темными провалами черепа на полке. Когда сама отворяла ту дверь, там была крохотная комнатушка с ведром и тряпкой.

– Тайна, – сказала Алёнка черепу, тот промолчал.

– Вот, попробуй это. Или вот это…

Из полураскрытой двери вылетело что-то пёстрое и растеклось по дубовому полу яркой кляксой.

– Юбочка! – вскричала Алёнка и бросилась поднимать одежду.

– И вот это. И это ещё.

В неё продолжали лететь тряпки, а она едва успевала надевать.

Через пару минуток на Алёнке красовались пёстрая юбка в цветочек, подол короткий, чуть выше колен. Сверху надела тонкую шёлковую рубашку и красиво вышитую безрукавку из сукна потолще. Под юбку поддела короткие штанишки, которые сели, как по ней шитые и придали Алёнке уверенности.

Мамин плат перевязала поверх, розовые цветы очень сочетались с пестротой юбки, будто кто-то специально подбирал цвета.

– Уф, – она притопнула босой ногой и расправила подол. – Спасибо Котофей Мурьяныч. Я себя сызнова человеком почувствовала.

– Кто знает, – кот выпятился из комнатки, что-то таща, – стоит ли в твоём положении чувствовать себя человеком.

Алёнка недоуменно поглядела на него. Как же так? Быть человеком – это первейшая обязанность каждого, гм, человека..

Кот повернулся и поставил на пол пару расписных сапог с загнутыми носами.

– Последний штрих. Вот. Мур, мяу.

Он оглядел Алёнку с головы до ног и замурлыкал.

– Беру мяу свои слова назад. На тебя какое тряпье не одень – красота.

Алёнка потупилась и покраснела щеками.

– Спасибо…

– Надень, – кот придвинул сапоги и глядел с ожиданием. – Негоже хозяйке той самой избы босой ходить.

– Ты знаешь… – она с сомнением поглядела на сапожки. Они были такие яркие, новенькие. В жисть такие не носила. Тётушка Параскова обувь давала ей только, когда становилось холодно и такую ношеную-штопаную, что и надеть было стыдно. – Я к обувке не привыкшая. Я больше босичком… Летом – всегда босичком… Я же сирота, некому обновы покупать…

Она смутилась. Вдруг стыдно стало за свою бедность.

– Хозяйке избы не положено босичком, – важно мурлыкнул кот. – Надевай. Смелее.

Он был столь уверен, что она поддалась и сунула ногу в сапог. Шух, щёлк. Кожа сапога сжала ногу, обтягивая её, словно вторая кожа. Пряжка щёлкнула и стянула лодыжку.

– Ай! – вскрикнула Алёнка. Ногу вырвало из-под неё и дёрнуло к потолку. Не надень она предусмотрительно штанишек под юбку, сверкала бы сейчас своими прелестями на всю избу.

Запрыгала по избе на одной ноге. Сапог жил собственной жизнью, так и норовя что-нибудь пнуть. Кот глазел с интересом, предусмотрительно отодвинувшись в угол.

– Ух как, – потёр он усы. – А я думал, чего Яга никогда их не надевала…

***

После того, как первый сапог немного успокоился и побудил тем самым её надеть своего собрата на вторую ногу, Алёнка скакала по горнице несколько часов кряду. Перевернула всë, до чего дотянулись ноги, к счастью череп стоял высоко и не пострадал. Алёнка истратила весь запас сил, дарованных ей живой водой, и навела жуткий беспорядок.

Потом её едва не затянуло в вихрь, ой, простите, Врата Мудрости. После этого сапоги немного присмирели. Возможно поняли, что сгинули бы в чёрном оке вместе с новой хозяйкой. Или прониклись к ней доверием, ибо перед тем, как кануть во Врата Мудрости, она искренне пыталась их скинуть и не тащить с собой.

После того у неё с сапогами наступило перемирие. Они признали, что она не желает им зла, и перестали брыкаться, а она согласилась их носить. Едва Алёнка убрала разбросанные чугуны и тарелки по полкам, как из-за печи показался кот. В передних лапах он нёс пустую жестяную тарелку, а вид его был суров и неприступен. Со стуком тарелка встала на стол. Зелёные глаза глядели требовательно.

– И то верно, – улыбнулась Алёнка. – Кушать пора. Откуда здесь берётся еда?

Кот насупился.

– Так у тебя её нет? Какая же ты хозяйка?

– Ой, прости, котик. Я же первый день. Не знаю где здесь и чего?

– Ну ла-адно, – снизошёл кот. – Я расскажу тебе, где Яга брала кушанья.

Он поднялся из-за стола и встал посреди горницы.

– Сперва она становилась сюда, – он указал обеими лапами справа от себя. – Потом топала к печи…

Он указал обеими лапами в другую сторону. Алёнка передёрнула плечиками от воспоминаний, как едва не сварилась.

– Не надо так… – пробормотала девица, но пересилила себя и подошла к печи. Заслонка была прислонена к кирпичному боку, где она её и оставила, внутри потрескивал огонь. Вместе с котом они заглянули внутрь.

– Ничего себе, – вытаращила глаза Алёнка. – Дров нет, а огонь горит. Тут кругом одно волшебство!

– Не о том думаешь, – одёрнул её кот.

– А о чем надо думать?

Девица отступила от печи и подозрительно огляделась. Где опасность?

– Пусто, – сказал кот, его морда трагично вытянулась. – Плохая хозяйка. Уйду от тебя.

Алёнка тут же позабыла о своих опасениях.

– Котофеюшко! Ну пожалуйста. Как я без тебя? Пропаду ведь.

Кот посомневался немножко и погладил усы.

– Ну ла-адно. Прощу тебя. Но это первый и последний раз…

Он забрался на печь, в лапах у него появился кусок копчёного мяса. Кот с урчанием впился в него зубами. Алёнка так и встала.

– А ты не обнаглел ли, котовая морда? – она зашарила вокруг, под руку попалась та самая деревянная лопата, которой спроваживала мусор во Врата Мудрости. Шлёп! Кот мявкнул и спрятался за трубу.

– Хозяйка! Перестань! Не виноватый я!

– Ах ты, ирод! Так-то ты новую хозяйку встречаешь! Да я сама тебя выгоню! Во Врата Мудрости отправлю. Летай там вместе с мышами!

Она застыла, раздумывая как половчее выкурить его с печи.

– Ну хорошо, хорошо, – раздалось из-за трубы. – Я все понял. Открой левую дверь.

– Зачем это? – Алёнка отставила лопату. Напротив входа было две двери. Одна – правая – завешена на огромный амбарный замок, массивная, перетянутая стальными полосами, с коваными уголками и мощным косяком. Именно к ней припечатала её Яга, когда передавала избу.

Дверь, что слева, отличалась лёгкостью и кажущейся ажурностью. В неё входил кот, когда искал для новой хозяйки одежду. Из неё она достала ведро с горячей водой, когда ещё не знала, чем это закончится.

– И что за ней? – на всякий случай переспросила Алёнка.

– Долго объяснять, – мурлыкнул кот. – Называется – Любая комната. Отворяй, не раздумывай.

Она отворила дверь. Внутри обнаружилась уютная крохотная комнатка, большую часть которой занимал просторный лежак, застеленный мохнатыми одеялами. В углу стоял небольшой столик, в кованом подсвечнике горела, оплывая, толстенная свеча. В противоположной от дверей стене прямо над постелью проделано небольшое окошко. За ним стояла тёмная ночь, на чистом небе мерцали звезды и тоненький серп месяца.

Алёнка моргнула и оглянулась. Нет. Здесь в избе по-прежнему царит день, из приоткрытых ставен льётся пускай тусклый из-за ветвей леса, но дневной свет.

– Очередное волшебство…

Алёнка почувствовала, что полностью разбита. Усталость навалилась на плечи тяжёлыми мешками. Девица шагнула в комнатку и позволила дверце закрыться. Кот что-то кричал с печи, но хозяйка даже не обернулась. Дверь оборвала звуки.

– Уи-и!

Она прыгнула на постель и вытянулась в полный рост. Сапоги сами собой соскользнули с ног и мирно встали у постели. Молодое гибкое тело выгнулось, по мышцам прошла приятная дрожь расслабления.

– Как здорово. Ради такого уголка стоит терпеть все эти безумства.

Она полюбовалась звёздами, потом откинулась на подушках и тут же провалилась в сон.

Глава 7 – Думала, что в сказку попала

– Кот! Ты говорил, что там будет еда, а за дверью – спальня.

Это были первые слова, которые она произнесла, выходя из комнатки. Уловки Котофея подвигли её быть с ним строже, а то, ишь удумал, будто может издеваться над новой хозяйкой.

– Мур, – кот изобразил оскорблённое достоинство и потёр усы. – Разве я виноват, что ты хотела спать больше, чем кушать?

Сам он не выглядел голодным, наверняка имел свои заначки, а то и охотился. Кот есть кот, не зря же давеча всë мышей поминал.

– Стой! Ты хочешь сказать?..

Алёнка аккуратно прикрыла дверь, помедлила немного и распахнула вновь. Внутри не было ни лежака, ни окна. Комнатка как будто сделалась просторнее, потолок выше. Стены от пола до потолка занимали полки, а на них… У Алёнки глаза разбежались. Ковриги хлеба, головки сыра, кувшины с молоком, творогом и сметаной. Гирляндами висели колбасы, целые шматки копчёного мяса. В нос ударил такой запах копчёностей и свежего душистого хлеба, что у Алёнки рот наполнился слюной.

– Не зря эту комнату зовут Любой комнатой, – мурлыкнул кот.

– Ух ты, – вскричала девица. – Как здорово!

Кот вытянул шею. Кусок мяса, что он стащил накануне, давно исчез в его пушистом животе и теперь он наметился…

– Сварю суп, – заявила Алёнка и подхватила небольшую корзинку, стоящую с краю. Бах. Дверца захлопнулась прямо перед мордой кота, едва не прищемив усы.

– Эй, зачем что-то варить, – заныл тот, – когда там столько всего вкусного и уже готового?

– Это неполезно, – строго заявила Алёнка, отходя от двери. – Меня тётушка Параскова учила – суп всему голова. Вот и Костяша подтвердит.

Морда кота вытянулась.

– Костяша?

Он уставился на череп и долго рассматривал его, щуря глаза и склоняя голову то так, то этак.

Алёнка поставила корзинку на стол и начала выкладывать из неё снедь.

– Никакой это не Костяша. Это хан Тапыр. Однажды поклялся, что накажет Ягу. В итоге наказал себя.

Кот забрался на лавку и стал наблюдать за ловкими руками Алёнки.

– И что теперь, не жить? – беспечно сказала Алёнка. – Был Тапыр, станет Костяша. Он меня поддерживает.

Кот тряхнул головой, словно отгоняя мух, и с участием взглянул на Алёнку.

– Ты уверена, что не сильно ударилась головой, когда тебя изба откачивала?..

Девица замедлила движения и нахмурила брови.

– Так ты и это видел? Подглядывал, значит.

Кот не стал отпираться. Только почесал за ухом и пробормотал задумчиво:

– Или Тапыра Яга полностью растворила, даже косточек не нашли… – он глянул на череп и махнул лапой. – Ой, не запомнишь с этими хозяйками…

Алёнка споро выложила на стол овощи, большой шмат мяса, сырого. Кот понюхал, фыркнул и бочком отступил к заветной дверце.

– Мур, пускай она там возится, а я покуда…

Он отворил дверь, зелёные глазищи полезли из орбит. За дверцей была маленькая коморочка, посреди которой стояла небольшая бутылочка, заткнутая пробкой.

– Возьми бутылочку и набери живой воды из озерца. Нам теперь долго путешествовать, в дороге все сгодится.

Кот опустил уши и сморщил морду. Цапнув склянку, так, что когти клацнули по стеклу, он побрёл к выходу.

– Костяша, а Костяша, – летел ему вслед звонкий голосок Алёнушки. – Кто ты? А, знаю, что нужно говорить.

Она откашлялась и начала голосом сказочницы:

– Коли стар ты, будь мне дедушкой. Коли середними годами, стань мне дядюшкой. А вот коли молод ты…

Она замолчала, кот увидел, выходя, как разгораются румянцем её щеки. Костяша, как обычно, промолчал.

***

Алёнка была спора на дело. Кот едва успел вернуться, как содержимое корзинки было порезано, уложено в чугун, залито ключевой водицей, щедро посолено и поперчено и теперь пускало пузыри из-под крышки в глубине печи.

От варева шли столь вкусные запахи, что даже Котофей перестал дуться и решил простить Алёнке смертельное оскорбление.

– Пер-рвый и последний, мур, раз, – проурчал он в усы, ставя бутылочку с живой водой рядом с Костяшей на верхнюю полку шкафа. Чуть позже он в нетерпении переминался с лапы на лапу у задвинутой заслонки печи и то и дело спрашивал: – Готово? А теперича готово?! А сейчас?!

Алёнка открыла рот, чтобы ответить ему в десятый раз, когда вся изба задрожала и начала дёргаться, будто Чудышко вдруг решила попрыгать с ноги на ногу, чтобы погреться.

– Чего это она? – спросила Алёнка, озабоченно поправляя варево в печи.

– Напоминает, – мурлыкнул кот. Видя недоуменный взгляд хозяйки, пояснил. – Видела корни внизу под избой? Они, ух, какие крепкие. Тонкие, как верёвки, но прочные, как жила Горыныча. Едва изба опускается к земле, они сразу зарываются и ищут питание. Коли задержаться надолго, они так глубоко зароются, что потом не вытянешь.

– Да? Так может и не надо никуда бежать. Осесть в каком-нибудь славном месте, вот как тут… – Алёнка поглядела озерцо живой воды. Изба издала трель и переступила с ноги на ногу.

– Тут нельзя, – потёр усы кот. – Живая вода в большом количестве дурманит. К тому же изба по своей сути путешественница. Такой её создал Лесной Мастер.

Пол мелко задрожал, будто изба мелко подпрыгивала от нетерпения.

– Без путешествий она зачахнет, – вздохнул кот. – А ты целые сутки, считай, продрыхла. Сейчас её затягивает сеть лесных троп.

Алёнка нахмурилась. Казалось жизнь впервые начала налаживаться, после того, как Яга принялась её варить, а тут столько непонятностей.

– Э-э? И что это значит? – осторожно спросила она.

– Надо указать ей, куда ты хочешь отправиться, – ответил Котофей. – Яга говорила, коли дело перемещения пустить на самотёк, может занести в такую глушь, откуда будешь век выбираться.

Он сверкнул глазами, Алёнка ощутила лукавство. Никак желает её напужать, чтобы самому подсказывать, куда ехать. Она хотела возразить, но тут ей в голову пришла мысль, которая заставила обо всем позабыть.

– Котик, миленький. Что же это выходит… – она остановилась, чтобы унять внезапно начавшее рваться из груди сердце, – …выходит, что Чудышко может отвезти меня, как в сказке, куда угодно?

– Конечно, – Котофей приосанился и пригладил усы. – Наша изба – всем избам изба. Для неё нет преград.

Алёнке вдруг стало не хватать воздуха. Она потянулась рукой к шее и почувствовала под пальцами платок. С тех пор, как полученный ей от Дремучего Леса лоскут был пришит на своё место, она взяла за привычку касаться его губами и подолгу замирать. Это весточка от мамы. И пронёс её Дремучий Лес. А изба в Дремучем Лесу, как рыба в воде. Не означает ли это…

От этой мысли сделалось жарко. Алёнка выбежала на крыльцо и свесилась через перила. Изба стояла, выпрямив ноги, земля терялась далеко внизу за ветвями елей, корни вяло шевелились, сбрасывая комья земли. Озерцо с живой водой и вовсе мерцает, как оброненное в траве зеркальце. Даром, что такое глубокое.

– Чудышко! – воскликнула девица. Голос ломался, будто стекло. Ей пришлось начинать сызнова. – Чудышко, моя милая!..

Она замолчала. Показалось, что настал момент истины. Здесь и сейчас она узнает, сможет ли отыскать маму. Так долго этого ждала, столько раз впадала в отчаяние. Выплывала обратно, в надежду. Годы сложились в дюжину, пока качалась на этих качелях от мечты к отчаянию. И вот теперь все закончится.

– Отвези меня к маме! – вскричала она и замерла.

Тишина. Даже деревья притихли, ветер замер в ветвях. Сердечко Алёнки остановило бег.

Крыльцо под ногами дрогнуло. Девица встрепенулась, надежда расправила крылья. Изба изготовилась сделать шаг, сейчас как сорвётся с места, как побежит…

Крыльцо качнулось, ещё и ещё. Только вот лес не спешил плыть по обе стороны от тропы. Изба переступала с ноги на ногу, не трогаясь с места.

– Что же ты? – проговорила Алёнка. Тут же пришло озарение. Девица рассмеялась от облегчения. Конечно, какая я глупая. Откуда избе знать мою маму. Нужно назвать имя.

– Отвези меня к моей маме, – громко сказала Алёнка. – Она потерялась пятнадцать лет назад. В Дремучем Лесу. Мою маму зовут – Калина.

Едва она выговорила это имя, изба задрожала и задёргалась. Крыльцо ходило туда-сюда, словно Чудышко мотало головой. Алёнка ухватилась за перила крыльца.

– Что происходит?

Чудышко взбрыкнула, словно ретивый конь и вдруг сорвалась с места. Алёнку едва не сдёрнуло с крыльца колючими ветками. Хорошо дверь была рядом, девица ухватилась, и её внесло в горницу.

– Что ты делаешь? – Перед Алёнкой возник кот, глаза распахнуты, морда оскалена. – Нельзя! Нельзя при избе называть это слово!

– Почему? – Алёнка прислушалась. Изба стремительно набирала ход. За окнами мелькали деревья. Пару раз они не успели отскочить, изба пролетела прямо сквозь них, тяжёлые стволы с хрустом распадались на куски и разлетались по лесу. Девица видела это в приоткрытую дверь, в горнице ощутился лишь слабый толчок.

– Что с ней такое? Будто с ума сошла.

– Это всегда так, – молвил кот. Уши его опустились, усы поникли. – Не знаю в чем тут тайна, но при слове "калина" изба безумеет и бежит, куда ноги несут. То ли хочет убежать от чего-то, толи что-то догнать. Бежит до изнеможения и каждый раз в разные стороны. Нельзя ей говорить это слово. Это бессмысленно и опасно.

– Но почему?! – Алёнка чуяла себя обманутой. Будто нащупала ответ, но одновременно он был недоступен. – Почему так?!

– Тайна, – важно изрёк кот. – Яга ушла, а я ничего не знаю. Ты сиди тут, я постараюсь её успокоить. А то и правда упадёт замертво. Или занесёт за край мира.

Он выскочил на крыльцо. Алёнка сунулась было следом, но кот так поддал лапой дверь, что та захлопнулась, едва не ударила Алёнку по носу. И сколь она не пыталась её открыть, ничего не выходило.

Девица забегала по горнице. Иногда она останавливалась и глядела в окно, но кроме бесконечной череды деревьев ничего не видела.

– Мя-а-а-а-а-ав! Мя-а-а-а-а-у-у-ур! Мя-а-а-а-а-ав! – раздались протяжные звуки. Кот успокаивал избу. Та и правда перестала дёргаться, ход сделался плавным и размеренным. Но скорости Чудышко так и не сбавила, бежала, как кот сказал, куда ноги несут…

– Калина. Не может же название простой ягодки так действовать на чудесную избу, – бормотала Алёнка. – Или ей что-то известно о моей маме? Петрусь оговорился о том, что тут замешана Яга. И бабушка призналась, что знает меня и маму.

Чем дольше она думала, тем больше вопросов возникало. И выходило, что ответов она не получит. В деревню не вернёшься, Яга неведомо где, избушка безумеет от одного упоминания имени матери. Алёнка тяжко вздохнула.

– Думала, в сказку попала, а здесь все та же суровая жизнь.

И тут она уловила краем глаза какое-то шевеление. Посмотрела на стену, где висела картина с пустым троном, да так и застыла.

Трон больше не был пуст. На нем восседал весьма молодой и очень красивый человек, который глядел на неё ледяным взглядом. Из резной рамки картины, как из окошка, медленно вытекал плотный белый туман.

Глава 8 – Властелин мёртвого мира

Губы человека на картине зашевелились, Алёнка моргнула – не слышно ни звука. Он нахмурился и снова что-то сказал.

Холеные руки сжались на подлокотниках трона, лицо исказилось. Он наклонился вперёд, словно хотел ухватить её ровными белыми зубами.

– Простите, я вас не слышу, – пролепетала Алёнка. Опять она сделала что-то не так. Красавец уже не смотрел в её сторону, продолжая говорить куда-то вглубь зала, девица не могла видеть, к кому он обращается.

Ног коснулось что-то мягкое, Алёнка глянула вниз и вскрикнула. Туман уже распространился по горнице и достиг сапог. Она подняла взгляд и вздрогнула. Незнакомец пристально глядел на неё.

В нем была какая-то фальшь, обман. Алёнка поняла – дело в глазах. Они выглядели неуместно на молодом гладком лице. Ведь это были глаза старика. Мёртвые, неподвижные, повидавшие тысячи лет и тысячи смертей. Как такое может быть?

Алёнка почувствовала щекотку, словно по коже вели невесомым пёрышком. Туман медленно поднимался вдоль ног. Она хотела переступить и поняла, что делает это с усилием. Туман ощутимо сопротивлялся её движениям.

А потом он сжался, словно хищная лапа, Алёнку изогнуло и приподняло над полом. По телу заскользила невидимая рука, на шее сжалась удавка. У Алёнки потемнело в глазах.

"Жертва Яги?! Отчего она одна?"

Эти слова прозвучали в ушах одновременно с мыслями о смерти.

"Убей её! Мне нужна Яга, а не её игрушки".

По тому, как двигались губы красавчика, Алёнка поняла, что это его голос. Теперь она может слышать его.

– Бабуш…ка… Яга уш… ла… – прохрипела она. Хватка тумана ослабевала на миг, чтобы она только-только могла вдохнуть и снова сжималась. Позвонки хрустели. – Я за.. её…

Хотела сказать: "Бабушка ушла. Я за неё осталась", но не могла выдавить ни звука. Туман то сжимался, то слегка отпускал. Голоса в голове то усиливались, то затихали.

"Что она там лепечет? Я же сказал – убей!"

"Постой. Вдруг Яга нашла возможность ускользнуть от тебя?"

Этот голос был иной. Если красавчик говорил мужским ледяным голосом, этот принадлежал женщине. Впрочем, и в нем теплоты было мало.

Алёнку дёрнуло, протащило по горнице и с размаха припечатало к картине. Незнакомец высился в полный рост. Алёнка смогла разглядеть его, словно заглядывала в окно. Это был стройный высокий мужчина в тёмном одеянии с воротником похожим на когтистую лапу. Лицом мужчина был очень молод, даже юн. Внешность его была бы привлекательной, даже красивой, если бы не глаза.

Вокруг незнакомца клубился туман. Именно этот туман выливался из картины и держал её за шею мёртвой хваткой. Лицо мужчины дрогнуло, и он пошевелился.

– Она видит нас… Только хозяйка избы может пользоваться картинами мёртвого мира… Что случилось…

Рядом с красавчиком соткалось из тумана полупрозрачное женское лицо. Прекрасное и холодное. Губы лица дрогнули, но Алёнка не услышала звуков. Женщина нахмурилась, объятия тумана налились силой и сжались, в глазах потемнело, а в ушах появился звон. Когда объятия ослабли, Алёнка вновь увидела картину и ощутила, как что-то тычет по подбородку и капает вниз.

Кровь. Она прокусила губу. Темные капли легли на туман, словно он был твёрдым. Это казалось Алёнке неправильным. Как может туман держать каплю? Впрочем, разве этот туман не держал её саму?

Она глядела, как капли втягиваются в белую поверхность, будто их выпили невидимой трубочкой. В уголке рта туманной женщины сверкнула красная капелька, отчего-то Алёнка сразу признала свою кровь. Женщина слизнула каплю и замерла, прислушиваясь.

– Я поняла, – произнесла она тихим шелестящим голосом. – Она настолько далека от мира мёртвых, что просто не слышит нас. Когда я сжимаю её, она приближается к смерти, и начинает ощущать…

Алёнку сжало до хруста костей и подтянуло к самой раме картины. Прозрачное лицо приблизилось с той стороны, пристально вглядываясь. Пока девица думала, что можно сказать, объятья тумана ослабли, ноги Алёнки коснулись пола. Она едва не упала.

– Так и есть. Кощей, взгляни – это новая хозяйка избы.

Кощей? Владыка мира мёртвых. Алёнка вспомнила идола, который стоял вдали от деревни у погоста. Если Велеса и Ярилу прославляли на праздники прямо в деревне, Кощея поминали только в определённые дни и то с опаской. Оно и понятно. Живым лучше не лезть в дела мертвецов.

Прозрачное лицо из тумана отодвинулось, красавчик разглядывал Алёнку и хмурился все больше. Потом взгляд его переместился на чаши песочных часов, он вскрикнул.

– Мара, гляди! Нижняя чаша пуста. Четверть века впустую.

Аленку замутило еще больше. Владыка мира мертвых Кощей и его супружница, призрачная Мара. Ей, в отличае от него, даже идола не ставили, настолько ужасной считали. Кощей да Мара, от них идут все кошмары подлунного мира. А эта картина, стало быть, прямой проход в мертвый мир. Девицу пробил озноб.

Лицо женщины вновь придвинулось.

– И правда. Стало быть Яга сумела. Интересно, как, учитывая прошлый раз.

– В прошлый раз мы пытались сделать хозяйкой неподходящего человека, – холодно бросил Кощей. – Изба даже имени её не терпит, не то, что…

Он резко оборвал речь. У Алёнки зачастило сердечко. "Имени её не терпит…" Неужели…

Холеное лицо заполнило всю картину.

– Кто ты, девица? – проговорил он и брезгливо сморщился, словно перед ним был противный слизняк. Хотя, в мире мёртвых наверно любят слизняков…

– Как сюда попала? И где Яга?

Алёнка силилась ответить, но кровь из прокушенной губы заливала рот и мешала говорить.

– Она немая, – лицо Кощей разочарованно вытянулось. – Начинаю думать, что мы переоценили избу. Коли она выбрала себе такую хозяйку, годна ли она для наших…

Алёнка позабыла про страх. Она сплюнула кровь и выдавила:

– Не смейте говорить так про Чудышко! Она хорошая! И на многое способна!

Капли крови брызнули во все стороны. Некоторые упали на туман. Белёсая поверхность вскинулась и забурлила. На женском лице отразилось блаженство.

– О-о, какая… у неё гор-рячая кровь… – прошелестела она. Алёнка вдруг поняла, что может разобрать каждое слово. Множество щупалец из тумана обвило её ноги, там, где не было одежды, ладони, потянулись к лицу. Алёнка почувствовала, как её кожу пробивает сотня крохотных иголочек…

– Мара, кончай, – рявкнул красавчик и вдруг умолк. Дин-дон, дин-дон. Звон заполнил горницу, взоры обратились к песочным часам. Несколько крупинок покинули верхнюю чашу и присоединились к той, что лежала на дне нижней колбы.

– Напомни, у Яги когда-нибудь падало по несколько крупиц разом? – проговорил красавчик.

– Никогда. У неё и одна то падала раз в год-два, – прошелестела Мара.

– Хм!

Холодные старческие глаза уставились на Алёнку.

– Любопытно. Ответствуй, девка. Кто ты и зачем здесь?

– Я Алёнушка. Попала в избу… случайно. Бабушка Яга меня скушать хотела, но даже на это я оказалась не годна. А потом бабушка нарекла меня хозяйкой и улетела.

Красавчик с женщиной переглянулись.

– Так значит, изба тебя признала? – брови Кощея сурово сдвинулись. – Ответствуй, какие способы применила? Пытку? Угрозы?

– Что вы, – вскричала Алёнка. – Добротой и хорошим отношением. Все ласку любят…

Глаза красавца расширились. Он столь пристально вгляделся в Алёнку, что той стало неуютно. А Кощей ещё и прислушался, не переставая её разглядывать. Будто раздвоился. Глаза глядели сосредоточенно на Алёнку, а уши прислушивались к чему-то внутреннему, к Алёнке не относящемуся.

– И правда, на ласку… – проговорил он. В голосе сверкнула сталь. – Изба, что же ты? Тебя так легко подкупить?

В голосе не было угрозы, но пол под ногами Алёнки дрогнул и просел. Девица ощутила ужас, исходящий от избы.

– Не пугай, Чудышко! – вскричала она. – Разве плохо она служила бабушке?

Кощей вышел из сосредоточенности и расхохотался.

– Аха-ха-ха-ха! – смех был настолько холоден, что Алёнка сжалась от озноба.

– Столь хорошо, что поменяла хозяйку при первом удобном случае?

Зрачки Кощея сузились до почти незаметных точек, Алёнке показалось, что из глаз красавчика на неё смотрят две взведённые стрелы, которые вот-вот сорвутся с тетивы.

Изба начала подрагивать мелкой дрожью, Алёнке было так жаль её, что она просто не могла промолчать. Не могла, хотя сама едва не падала от страха.

– Зачем вы так?! Что плохого мы сделали?! Чем заслужили?!

В горнице вновь раздался звон. Ещё одна крупица покинула верхнюю чашу. Зрачки Кощея расширились до обычного размера, он заговорил:

– Кажется, ты не понимаешь, с кем имеешь дело. Плохо-хорошо. Добро и зло. Это понятия людей. Мы – стихийные силы сего мира, находимся над этим. Вот скажи мне, разве может быть злым ветер? Или река? Может быть Дремучий Лес злой?

Алёнка замотала головой. Да, Дремучий Лес называли недобрым, ему приписывали множество страхов, но назвать Лес злым в человеческом понимании девица не могла.

– В отличие от вас мы вечны. Мы всесильны. Поэтому мы решаем, что есть добро, а что зло.

Алёнка ощутила за этими словами бездну. Если в деревне, когда её выгоняли, люди стыдились своего поступка, чувствовали, что делают дурно, если Петрусь боролся с недобрыми помыслами внутри себя, то у Кощея все было давно решено. "Мы сами решаем, что есть добро, а что зло". Это была не бравада, это была истина. И самое страшное заключалось в том, что в сферу интересов сего безжалостного и рационального существа попала маленькая и хрупкая Алёнка. Убежать и скрыться у неё не было никакой возможности.

– Ты зря печёшься об избе, – молвил Кощей. – Она всего лишь инструмент. А вот ты тот, кто этим инструментом для меня поработаешь. Стало быть, и дрессировать я стану не её, а тебя.

Он щёлкнул пальцами, ладошку Алёнки обожгло, словно она опять ухватила раскалённую заслонку. Девушка закричала и затрясла рукой, но боль не проходила. Кощей глядел на неё неподвижным совершенно бесчувственным взглядом.

– Я могу включить боль и забыть про тебя. Уйти и заняться делами моего мёртвого мира.

Он встал и вышел из поля зрения картины. Алёнка зарыдала, подрагивая всем телом. Руку держала на весу, зубы скрипели, она вся напряглась, лишь бы не закричать. Боль была такой сильной, что к ней невозможно было притерпеться, она будто обновлялась каждую минутку.

– Но я постараюсь не забывать, – шагнул обратно красавчик. – Потому как случалось, что прежние мои жертвы сходили с ума от этой боли. А твой разум мне ещё понадобится.

Он вновь щёлкнул пальцами, и Алёнка выдохнула, уронив руку. Боль была столь острой, что её отсутствие ощущалось, как наслаждение.

– Хорошо, – сказал он и изогнул тонкие губы в усмешке. – Видишь? Что для меня хорошо, для тебя боль.

Старческие глаза на молодом лице пронзили Алёнку насквозь, ей показалось, что взгляд вывернул её наизнанку.

– Теперь слушай. Твоя главная цель – усмирение рода людского. Слишком уж вы… распоясались. Много о себе возомнили. Среди вас начали появляться богатыри… И эти, как их? Жрецы новой веры. Если старые стараются для нас, то новые возомнили о себе…

Лицо красавца изуродовало брезгливое выражение.

– Усмирение означает уничтожение особо непокорных. И полное порабощение остальных. В этом деле хозяйке мёртвой избы отведена особая роль.

Он оборвал объяснения.

Уничтожение? Порабощение! Алёнка как-то разом и бесповоротно поверила в слова красавчика. Она зажала ладошкой разинутый от ужаса рот. В ушах её прозвучало злорадное хихиканье Яги.

– Об этом после. А пока – повелеваю тебе выбраться поближе к человеческим поселениям и захватить для меня хотя бы одну деревню. У тебя все для того есть, поглядим, как справишься.

Резанув на прощание болью в руке, Кощей исчез. Холст вновь показывал пустой трон в зале неизвестного замка. Туман потерял плотность и растёкся, медленно растворяясь. Алёнки рухнула на пол и залилась слезами.

– Не желаю! Не хочу! Не бу-у-уду… – выла она, скорчившись на полу.

Такой её и застал кот, вернувшийся с улицы. Нос его был задран от гордости, на морде сияло довольство.

– Алёнушка, я усмирил избушку, давай имать щи из печи… – он встал посреди горницы. Морда вытянулась.

– Чего же ты так убиваешься?! С избушкой все хорошо. Просто не упоминай при ней калину… – он приглушил голос и прислушался, словно ждал, что изба опять сойдёт с ума.

Алёнка глянула на него и зарыдала ещё сильнее.

Глава 9 – Ужасы Дремучего Леса

– Что же мне теперь делать?

Алёнка сидела на скамейке в горнице и глядела перед собой остановившимися глазами. Время от времени грудь её порывисто вздымалась, издавая всхлип.

– Что делать? – пожал пушистыми плечами кот. Он поглядел на печь, в которой булькало в чугуне варево и мурлыкнул. – Алёнушка, я скажу тебе что делать. Имай из печи кушанье. Пора.

Девица словно не расслышала.

– Мамочку мне искать нельзя. Даже имя её под запретом.

Кот поглядел осуждающе и закружил у печи.

– Ты меня слышишь? Имай, говорю, чугун!

Алёнка порывисто вздохнула и утёрла покрасневший нос.

– Теперь вот другая напасть. Неужели я могу стать причиной погибели рода людского?

Алёнка встала и огляделась, словно видела горницу впервые. Котофей явно не понимал её.

– С этим нужно отобедать. Не знаю, что у тебя случилось, но на сытый живот и напасти не напасти. Вот увидишь, ты совсем по-другому на все посмотришь.

В лапе у кота откуда ни возьмись явилась большая ложка.

– И то верно… – сказала девица. – Другие не должны из-за меня страдать…

Алёнка ухватом вытащила чугун из печи и сдёрнула крышку. По избе пошёл густой дух наваристых щей. Кот едва не подавился слюнками.

– Лапы чистые? А, ладно… Садись за стол.

Кот одним прыжком преодолел горницу и очутился на лавке. При этом умудрился не выпустить из лапы ложку и не утратить котового достоинства.

Перед ним встала чашка, огромным половником Алёнка налила суп, из корзинки появились нарезанные ломти хлеба.

– Кушайте Котофей Мурьяныч на здоровье.

Кот с урчанием втянул носом пар над чашкой и зажмурился от наслаждения.

– Что ж, приступим… – он замахнулся ложкой и… замер. – А ты как же? В ногах правды нет, а живот прошлого добра не помнит. Надобно в него новое добро кидать.

– Ты кушай… – повторила Алёнка, личико её заострилось. – А я пойду.

– Куда?! – кот уронил ложку в чашку, жирные капли обрызгали ему морду и он спешно их слизнул.

– Не знаю… – Алёнка сгорбилась и выглядела донельзя жалобно, как воробушек под дождём. – Знаю только откуда. Отсюда мне надобно уходить. Не будет меня, не будет и зла.

Она зябко дёрнула плечами, вспомнив размышления Кощея о добре и зле. Шаркая подошвами своих новеньких сапог, направилась к двери. Изба притихла и опустилась, кот поглядел на Алёнку, потом на чашку со щами, снова на Алёнку.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю…

Но девица уже исчезла за дверью. Он с болью оторвал взгляд от щей и побежал следом. Она стояла на крыльце и уже заносила ногу, чтобы соступить на землю. Изба вдруг резко выпрямила ноги и замотала крыльцом. Под занесённой Алёнкиной ногой возникла пустота.

– Что же ты, Чудышко? Мне нужно уйти, – сказала девица. – Ты станешь свободной, сама будешь решать, что тебе делать.

– Это так не работает, – сказал кот, появляясь на крыльце. – Если ты сбежишь, изба станет брошенная. Она утратит часть своих сил и так и останется навеки мёртвой…

Он умолк, поняв, что Алёнка его не слышит. Она была глубоко внутри себя. Её не могли остановить пустяки вроде слов или земли, что виднелась далеко от крыльца. Она шагнула и ухнула вниз. Кот сжался, ожидая громкого шмяка.

– Грохнулась? Не иначе грохнулась! – бормотал он.

Шмяка не было, и он вытянул шею, заглядывая через перила крыльца. Пёстрая юбочка Алёнки виднелась далеко впереди, посреди Дремучих сосен. Сапоги, понял кот. Она успела сдружиться с сапогами, и они подхватили её и опустили с высоты крыльца целой и невредимой.

Изба тоже все поняла. С жалобной мелодией она потянулась к Алёнке. Девица даже не ответила, будто уже вычеркнула их из своей жизни. Под сводами леса громко бахнуло, подняв тучу хвои, Алёнка исчезла. Изба поникла, крыльцом опустилась до самой земли, растопырив длинные ноги. От конька крыши до кончиков когтей пробежала дрожь. Ставни выдали заунывную мелодию.

Кот застыл на крыльце, уставившись на то место, где стояла девица.

– О нас не думаешь, так хоть о Костяше вспомни… – проговорил он в пространство перед собой, но ему, конечно же, никто не ответил.

***

Сапоги несли еë меж деревьев с небывалой скоростью, ветер в ушах сперва завывал, потом шумел с посвистом.

Глубже в чащу. Ещё глубже. Пусть все забудут, что на белом свете есть Алёнка, дочь Калины.

Имя мамы отозвалось болью в груди в том месте, где находится сердце. Что это за жизнь, коли даже имя мамы под запретом?!

– Да, я дочь Калины! – прокричала она, давясь ветром в лицо. – Никто не запретит мне это говорить.

Под ноги подвернулся корень, гибкий, как змея. Аленка вскрикнула и полетела головой вперед. Попадись впереди ствол покрепче, на этом закончилась бы история глупой девочки, ищущей маму. Но вместо ствола её встретил малинник. Она прикрыла руками лицо и с хрустом пролетела сквозь хлещущие гибкие ветви. В стороны брызнула зелень и раздавленные ягоды, похожие на брызги крови.

По ту сторону вывалилась уже совсем потеряв скорость и встретила-таки ствол дерева. Бам! Из глаз полетели искры, из кроны берёзы взлетела стая птах, громко хлопая крыльями и возмущаясь. Сверху шлёпнулось несколько белых лепёшек. Это было не так больно, сколько обидно. Алёнка сидела, одной рукой потирая наливающуюся красным шишку, а второй размазывая птичий помет.

Движения потихоньку замерли, ей хотелось просто сидеть, уставившись неподвижным взором в никуда. Обнять коленки, спрятанные под подолом, так похожим на мамин, теребить розовый нашейный плат и жалеть себя. И пусть весь мир подождёт.

Но Дремучий Лес распорядился иначе. Рядом раздалось сопение и рёв. Из разрыва в кустах малины показалась огромная бурая морда. Мишка желал знать, кто покусился на исконные его ягодные владения.

Алёнка уткнулась с ним нос к носу. Визг услышали в самых Черёмушках. Девица подскочила и, не разбирая дороги, понеслась по лесу. Бедный мишка, хоть и был в дюжину раз крупнее, почти с той же скоростью нёсся в противоположном направлении.

Во второй раз остановилась без искр и удара лбом о дерево. Затормозила на хвоистом пригорке, оставив полосу взрытого мха, оперлась рукой о дерево. Грудь тяжело вздымалась. Во рту пересохло, ноги подрагивали от пережитых усилий.

Не успела опомниться, как услышала: "Тцок-тцок-тцок!" Подняла глаза и увидела на стволе муравья размером с её ладошку.

Глянула себе под ноги и волосы зашевелились на голове. Холм, на котором она стояла, очень походил на муравейник. Только вот высотой он был до середины дерева и явно не пустовал.

Муравей поднял верхнюю часть туловища, развёл жвала и громко заскрежетал ими. Цок-цок-цок! – перебирал он лапками по дереву.

Цок-цок-цок! – донеслось сою низу холма. Цок-цок-цок! Ш-ш-ш-ш! Со всех сторон к ней спешили мураши. Отдельные насекомые сбивались в кучки, из которых образовывались ручейки и волны. Каждый мураш не меньше первого, их было так много, что цоканье лапок слилось в единый грозный гул.

– Ой, мамочки, – пролепетала Алёнка. Первый муравей перестал скрипеть и кинулся на неё, смыкая жвала. Девица взмахнула перед собой руками, муравья отбросило в сторону, он исчез в чёрной волне, накатывающей снизу.

Новый визг потряс своды леса. Алёнка скакнула раз, второй, но чёрная волна окружила и прижимала её к стволу.

– Сапоженьки, спасайте! – пискнула девица и рванула по стволу.

Топ-топ-топ! Какое-то время она просто бежала вверх, в груди зародился и ширился восторг. Я лечу! Тело налилось тяжестью, и она медленно завалилась назад, туда, где бурлило море разъяренных разинутых жвал.

В последний момент сапоги оттолкнулись от ствола, её стрелой кинуло в сторону, по дуге отлетела от муравейника, шлёпнулась и покатилась по траве.

Кое как где на четвереньках, где кубарем, пробиралась по лесу. Долго ещё в ушах звенело шуршание муравьиного моря и щёлканье жвал.

– Уф! Не могу больше.

Остановилась, опершись ладошкой о ствол Дремучей ели. Тут же глянула под ноги, нет ли там горы хвоинок. Нет. Муравейник остался далеко позади.

Едва начала переводить дух, как – шлёп – ладонь накрыл огромный слепень. Крыльями легко спрятал бы её грудь от плеча и до плеча. Алёнка вскрикнула и отдёрнула ладонь. В то место, где она была, вонзился хоботок и с хрустом выдрал кору до самой древесной мякоти.

– И-и-и-и!

Она отскочила и замахала руками, слепень загудел и тяжело поднялся. Она пятилась, под ногу попался склизкий корень, обтянутый мхом. Перекувыркнулась через него и застыла на четвереньках.

– С-с-с!

На неё глядели немигающие глаза огромной серой змеи. Толщиной с её руку, длинные клыки выставлялись из пасти, с кончиков капают желтоватые капли. Одна капля достигла листика, зашипело, лист почернел и съёжился на глазах.

Алёнка вытаращила глаза почище змеиных, застыла. Растопыренные руки опирались о землю совсем близко от гадины.

Шлёп. На ладонь сел слепень. Хоботок тут же пронзил кожу и присосался. Алёнка вскрикнула и подскочила. Змея стремительно прыгнула и ударила в землю, где она только, что сидела.

Перебирая ногами, пересчитала задом корни и коряги. Рукой трясла так, что слепень отпал, оцарапав лапами кожу и оторвав изрядный лоскут, там, где был хоботок.

Не понимая, что избавилась от напастей, Алёнка продолжала визжать и скакать по корням задом вперёд. Бац! Она уткнулась во что-то твёрдое и мохнатое. Медленно обернулась.

– Р-р-ра!

Гигантская гора бурой шерсти уходила вверх, там же в аккурат на высоте середины гигантских стволов повернулась оскаленная морда.

– И-и-и-и! – Алёнка завизжала и кинулась по лесу, не разбирая дороги. Страх! Страх! Дикий ужас! Она уже не могла мыслить разумно. Дальше она все помнила только вспышками.

Вспышка. Огромная паутина между сосновыми стволами, нити толстые, как бечёвка. В центр шлёпнулся слепень, может быть тот, который её кусал. Натужное гудение, слепень пытается подняться, паутина дрожит, но держит. К жертве спешит чёрный паук. Если слепень Алёнке накроет грудь, то под пауком она спрячется, как мураш под грибком.

– И-и-и!

– Кар!

Прямо в лицо несётся крупная чёрная птица с длинным острым клювом!..

Шлёп! За шиворот падает огромный слизняк, по спине растекается едкая слизь.

– И-и-и-и!

Стая летучих мышей мечется и бьёт крыльями. Крохотные лапки царапают лицо, распахнутые клыкастые пасти брызжут слюной…

–Угу! Угу! – огромный филин сидит на низкой ветке и глядит огромными неподвижными глазами.

– И-и-и!..

Горло пересохло, голос осип, тело дрожало от слабости.

– И-и-х… Кха!

Алёнка рухнула на колени и села посреди леса.

– Угух! – презрительно ухнул филин, расправил широкие крылья и взлетел, презрительно отвернув голову.

Алёнка сидела, окончательно выбившись из сил. Больше не могла бежать и кричать, даже страх притупился и отступил. Она просто сидела и глядела перед собой. Лицо и руки саднило от царапин, волосы спутались и измазались слизью, бока и зад болят от ударов о суки и коряги, на ладони вспух кровавый волдырь.

Она моргнула и увидела, что вдаль уходят бесконечные ряды стволов чудовищных деревьев. Подлеска почти не было.

Такая безысходность нахлынула на Алёнку. Зачем я сбежала из избы? Там уютная горница и тёплая печка. Там мягкая удобная постель. В горнице даже комаров нет, не то, что слепней. Сидела бы там и век не выходила.

Моргнула ещё и ещё раз. Как будто хуже стала видеть. Нет, просто под сводами леса меньше стало света. Темнает. Солнца здесь не видно, а когда оно вовсе зайдёт, Алёнка очутиться в кромешной тьме одна одинёшенька. И тогда она уже не сможет видеть ни муравьёв, ни змей, ни слизней. А вот звери, которые выйдут на ночную охоту, прекрасно разглядят её своими страшными глазами.

Что же делать? Я не знаю… Она все так же потеряно сидела на земле. Решимость окончательно покинула её. Она сдалась…

Коленями ощутила знакомую дрожь земли. Сердце радостно встрепенулось, неужели Чудышко решила её отыскать? О, если это так – кинусь ей в ноженьки, стану умолять взять меня назад…

Дрожь земли нарастала. Мимо рыжими стрелами пролетело несколько белок, заяц выскочил из кустов и едва не протаранил ей живот. В последний момент скакнул в сторону, сверкнул на неё напуганным глазом и был таков.

Алёнка ощутила ледяную пустоту. Когда с Петрусем услыхали топот Чудышко, звери от неё так не бежали. Умная избушка создаёт впереди себя тропу, и деревья целы и зверье с птахами знает, откуда нужно вовремя убраться.

Алёнка прислушалась. Звери чуяли опасность и спешили освободить дорогу. Удары отдавались более часто и дробно. Будто ног было не две, а четыре. Девица сидела не в силах подняться и последовать за зверями и неотрывно глядела вдаль.

Она глядела до рези в глазах и, наконец, увидела. Прямо на неё ломилось что-то огромное и бурое. Чудовищная туша, длинные тонкие ноги и что-то огромное и развесистое под самыми кронами сосен.

Грохот нарастал, а она не могла пошевелить и пальцем. Сидела и смотрела, как смерть приближается к ней. А потом её накрыло ужасом.

Грохот стоял неимоверный, мелкие деревья с хрустом разлетались на куски, едва их касались рога или копыта. Толстые деревья отделывались содранной корой и поломанными ветками. Алёнка увидела, как чудовищный лось зацепился рогами за ствол и неистово дёрнул головой. Сосна с шумом осела наземь, сломленная посредине, а зверь нёсся дальше.

Время замедлило бег. Алёнка увидела копыто, которое падало прямо на неё. Бам! Оно вонзилось в землю в паре саженей впереди. Шух! Огромный кусок земли взвился, вывернутый копытом. Острый край пролетел на волосок от Алёнкиного лица, она качнулась назад и упала на спину. Над ней пролетела огромная туша. Деревья, между которыми она стояла, с корнем вырвало из земли и унесло далеко в лес.

Шу-ух! Лось промелькнул и пропал. По ушам вдарила тишина. А потом – Бам! Бам! Бам! Вокруг неё хлопнулись комья земли, выбитые огромными копытами. Каждое не меньше наковальни кузнеца Колуна, на вид такие же тяжёлые.

Лось давным-давно скрылся, даже земля перестала дрожать, а она все лежала и глядела неподвижными распахнутыми глазами вверх, в кроны деревьев.

– Правы! Они все правы. Петрусь, тётушка и остальные. Дремучий Лес о-о-очень страшный!

Вдали громыхнуло, в воздух поднялась стая птиц. Подумать страшно, что заставило без оглядки бежать по лесу такую махину. Вдоль спины продрал мороз. А ну как за этим чудищем гонится кто-то ещё более чудовищный.

Она затрепыхалась и кое-как села. Прислушалась, каждый миг боясь услышать новый приближающийся гул. Но под сводами леса было непривычно тихо. Лишь шумели потревоженные птицы.

– Тш-ш. Что это? – сказала она себе. Слуха коснулся звук. Очень тихий, на грани восприятия.

Ноги ещё дрожали от пережитого страха, а в груди уже зародилось иное очень знакомое чувство. Кто-то попал в беду. Опасения и страхи за себя тут же расступились в стороны.

Она побрела вдоль полосы поваленных и ободранных деревьев в ту сторону, куда направлялось чудище.

Местами кусты были безжалостно выдернуты и размазаны по земле зелёными кляксами, мелкие деревца сломлены, как прутики. На сучьях деревьев потолще остались клоки бурой шерсти. Алёнка скривилась. Запах разил, будто дубиной.

– Коли этот лось таким поведением хочет привлечь себе подружку, тогда он совершенно не прав, – пробормотала девица. – Лучше бы помылся сходил…

Едва она это сказала, почувствовала в воздухе влагу. Ещё через десяток шагов под ногами захлюпало.

Она остановилась. Не хватало забрести в болото на ночь глядя. Впереди снова заскулили, заплакали, теперь более отчётливо. Алёнка двинулась дальше.

Опасения не подтвердились. Под ногами была хоть и склизкая от влаги, но плотная земля. Кое-где она так размокла, что девица скользила и едва не падала.

Немного посветлело, деревья расступились, и взору Алёнки предстало страшное зрелище. По лесу так ручей, на нем было построено сооружение из поваленных стволов деревьев, хвои и глины. Совсем недавно оно служило запрудой, сейчас сооружение было проломлено в самой серёдке. Вода с журчанием покидала разлив.

Алёнка заскользила по мокрой земле и едва не упала. Лось пронёсся здесь, даже не заметив препятствия. Бревна и камни были сдвинуты настолько плотно, что вряд ли там осталось что-то живое.

Вой раздался с новой силой. На развалинах горевал крохотный бурый щенок бобра. Алёнка осторожно ступила ближе. Ну как крохотный? Бобрёнок из Дремучего Леса оказался размером с взрослого бобра из леса обычного. Шёрстка выглядела мягкой, хотя была смочена водой и торчала клочьями. Бобрёнок трогал лапками рухнувшие деревья и скулил.

– Ох, малыш, – проговорила Алёнка. Бобрёнок поглядел на неё с такой надеждой, что ей сделалось совестно. Она подошла ближе и попробовала шевельнуть стену. Стволы лежали плотно. Просветов между ними совсем не было видно. Надёжная братская могила.

– Тебе повезло, что ты не там, – молвила Алёнка. Бобрёнок опустил глаза и тяжко вздохнул. Он все понимал, но от этого не становилось легче. Со слезами на глазах Алёнка протянула руку и коснулась шёрстки. Зверёк дрогнул кожей, но не оскалился и не отскочил.

– Бобрик. Хороший, – принялась его гладить девица, ласково приговаривая. – Ничего, я тоже сиротка. Если станем держаться вместе, все будет хорошо.

Она осеклась и беспомощно огляделась. Малышу нужна помощь. Его бы в избу, да вытащить из Любой комнаты молочка. Накормить репой. Бобры же грызуны, им должна понравиться репа. Или морковка.

Где-то теперь моя Чудышко? Я бросила ее, и она не обязана больше мне помогать. Надо же, всю жизнь искала родное существо, с кем чувствовала бы себя просто и свободно, а едва нашла что-то похожее – тут же сбежала без оглядки.

– Нет! – упрямо тряхнула головой Алёнка. – Коли не сбежала бы, не нашла бы тебя, – она прижала к себе пушистое тельце. Бобрёнок притих, ощущая заботу.

– Одно к одному, – пробормотала в шерсть бобрёнка. – Вернусь и повинюсь.

Она прижала зверька к груди и огляделась. Ручеёк уже восстановил свой бег, весело журчал по камушкам, из-под завала по-прежнему не доносилось ни звука. Вдоль ручья теснился Дремучий Лес.

Но Алёнка на него даже не взглянула. И страх внутри испарился, была одна лишь мысль – помочь, спасти Бобрика от смерти, которая неминуемо его ждёт без родной стаи.

Куда идти? Как она потащит тяжёлого бобрёнка? Как отыщет избу? Все эти вопросы даже не появились в её голове. Она просто поднялась, держа на руках щенка и тихо и очень уверенно молвила:

– Домой!

Пшух! Птицы, успокоившиеся после прохода лося, вновь с шумом поднялись в воздух. Человек с детёнышем бобра исчез, подняв вокруг тучу брызг, мелких веточек и листвы.

Глава 10 – Возвращение путём бобра