Я шкурой помню наползавший танк

© Юрий Хоба, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Часть первая

В «Крымскую весну» и обратно. Соленый ветер Байдарских ворот

Ничто так не портит настроение, как воткнутый под ребра ствол автомата. А ведь еще двое суток назад оно было светлее неба над Байдарскими воротами и наряднее садов, которые розовым туманом стекали в Балаклавскую бухту.

Обычно дневные впечатления записываю чуть позже. Когда окажусь под крышей. Но в этот раз отступил от правила. Уж слишком симпатичным выдался денек, а швартовая пушка на причале показалась удобнее мягкого кресла.

И потом, хотелось сохранить в походном блокноте то, что могут заслонить яркие, как корабельные флаги расцвечивания, события. Итак, этюд, который я назвал…

«В Балаклавскую бухту солнечной бригантиной входила весна, которой рукоплескал каждый, кто не ослеп душой. Оставив по левому борту беззубый зев базы подводных лодок, гостья беззвучно отдала породивший радугу якорь, и сразу же за казенными палисадами началось движение.

Приход парусника приветствовали простуженные флюгеры и деревья миндаля. Все в розовом, они напоминали разнаряженных барышень, которые из боязни пропустить дивное зрелище, привстали на цыпочки.

Лишь старый рыбак на причале выглядел безучастным. Он был слишком занят распутыванием сбившейся в ком лески, а его глаза цвета вылинявшего воротника матросской рубахи, похоже, утратили способность замечать солнечные бригантины.

Присаживаюсь рядом на швартовую пушку и протягиваю старику пачку сигарет. Покосившись на иностранное название, он молча выцарапывает сигарету и тянется к зажигалке. При этом щетина на его щеке от соприкосновения с воротником куртки издает соломенный шорох.

– Что за птица? – киваю на резвящееся в ладонях бухты пернатое.

– Гагара, – раздраженно, будто отряхивая просыпавшийся на брюки табак, отвечает рыбак. – Сволочь, на мальков кефали охотится.

Словно поняв, что о ней речь, гагара скашивает на нас глаза. В них – озорство и азарт. Покрасовавшись несколько мгновений перед объективом, она ныряет.

Ее полет в согретой солнцем глубине подобен волнообразному движению руки парящей над подмостками индийской танцовщицы. Но старик не видит ни подводных пируэтов, ни парусов бригантины. Он все еще пытается наладить снасть, такую же всклокоченную, как и одинокое облачко над Балаклавской бухтой…»

Эти, спонтанно выплеснувшиеся в походный блокнот строки могли родиться только здесь, на обласканном солнцем берегу. Но и они лишь отчасти передают настрой души, которую будоражило предчувствие перемен и рвущийся через теснину Байдарских ворот соленый ветер.

Правда, признаки зарождающейся эйфории появились чуть позже. А несколькими часами ранее экипаж без остатка растерявшего на дорогах второстепенного назначения былую прыть зеленого «козлика» пребывал в тревожном ожидании.

– Вот увидите, – каркал водитель Генка, – выпишут крымчане каждому из нас по персональному пендалю, и полетим мы взад быстрее собственного визга.

Второй член экипажа, он же владелец «козлика» Анатолий на заявление кормчего отреагировал презрительным хмыканьем. Похоже, сомневался, что на полуострове сыщется сапог такого калибра, который способен придать поступательное движение ста двадцати килограммам живого веса. Однако подозреваю, у самого внутри сидела холодная жаба. Такая же объемная, как и брюшко владельца «козлика». И вела она себя настолько беспардонно, что вначале сам по себе развязался галстук, а чуть позже рубаха принялась отстреливать пуговицы. Одна из них, скользнув по лобовому стеклу, вылетела через окошко на обочину Чонгарского перешейка.

– Хреновая примета, – каркнул во второй раз Геннадий. – Еще моя бабушка говорила, что потерять пуговицу – значит получить ремня по другую сторону штанов.

– И что, – робко поинтересовался я, – сбывалось?

– Не знаю, у кого как, но меня пороли. Не за утрату пуговицы, конечно. За более серьезные грешки… А вам, граждане начальники, я советую убрать табличку «Пресса» и на всякий случай разработать убедительную версию относительно цели поездки. Крымчане, если верить слухам, журналистов с Украины особо не жалуют.

Кандидату сельскохозяйственных наук Анатолию ничего придумывать не надо. Тем более имея в кармане приглашение в Никитский ботанический сад на выставку тюльпанов.

Однако и я особо не горюю. Крым для Донбасса испокон веку ближе Львова. А что смирился с самостийным тризубом, так кошка до поры до времени не обращает внимание на блох. Сидят смирно – ну и ладушки, принялись дырявить шкуру – извините-подвиньтесь.

На Чонгарском перешейке пестро от флагов, казачьих лампасов и оружия всех систем. Берданки, трехлинейки Мосина, дробовики. Не хватает только пищалей времен царствования Иоанна Грозного.

Правда, у взявшегося проверять наши документы подхорунжего погон с сиротской звездочкой придавлен ремнем укороченного автомата, а карманы «разгрузки» трещат от обойм.

Впрочем, это не придает ему агрессивности, да и сапожки, как я успел заметить, явно не сорок пятого калибра. Такие точно не годятся, чтобы отправить в обратный путь кандидата сельскохозяйственных наук.

– Цель поездки? – цедит сквозь зубы подхорунжий.

Берет у меня из рук паспорт, а у самого на лице гримаса. Похоже, молодой человек не испытывает верноподданнических чувств при виде тризуба на обложке, который является копией тамги Хазарского каганата.

И здесь происходит то, что в корне опровергло примету Генкиной бабушки относительно утраченной пуговицы.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! – рявкнул подхорунжий. – Разрешите от имени защитников передового блокпоста поприветствовать вас на крымской земле!

– Граждане начальники, – подал голос кормчий после того, как разукрашенный Чонгар остался за кормой нашего «козлика», – может, объясните, кто такой, этот «ваше превосходительство»? И почему подхорунжий не соизволил проверить паспорта остальных?

Пришлось признаться, что на подъезде к перешейку я сунул в паспорт удостоверение генерал-майора войска казачьего, в надежде на его пробивную силу. И, как оказалось, не ошибся.

Ощущение причастности к чему-то свежему начало заполнять наши души еще на Чонгаре, у берегов которого толпились обласканные весенним теплом и поэтому казавшиеся праздничными волны Сиваша.

Собственно, праздновала вся крымская земля. Сооружавшие гнезда на чахлых деревцах обочин искусницы сороки, пригревшийся под боком у наполовину ушедшего в почву железобетонного дота времен Великой Отечественной синеокий пролесок и мужик с такой колючей щетиной на подбородке, что им можно было соскабливать ржавчину с бампера нашего «козлика».

И хотя мужик был занят делом, пас за сельской околицей отощавших коров, его глаза блестели, словно от стакана огненной воды.

Однако спиртным от мужика не пахло. Да и не могло пахнуть. Накануне нашего приезда казаки запретили владельцам сельмагов торговать спиртным. И заодно назначили штраф за каждую проданную бутылку водки – десять плетей.

– Здесь не радоваться, плакать надо, – отреагировал на прискорбную новость кормчий. – Где такое видано, чтобы гражданам столь бесцеремонно испортили праздник?

– Настоящий праздник, как и красивая молодица, хорош и без водки, – возразил новый знакомый. – А желающих его испортить – хоть пруд пруди. Говорят, в Киеве под парами стоит поезд с молодчиками, которые горазды булыги и коктейли Молотова метать. А таких, с позволения сказать, гостей следует на трезвую голову и во всеоружии встретить.

– Небось, откопал припрятанный в огороде «шмайсер»? – съехидничал Геннадий. – А может, и целый миномет?..

– Я, мил человек, вот этим кнутом могу так перетянуть любого майданутого, что он сходит по-большому и по-маленькому. Не снимая штанов.

– Вдруг в ваших краях объявится мой родственник-киевлянин, – попросил я, – так вы уж не сильно его стегайте.

– Каков он из себя?

– Примерно ваших лет и комплекции.

– Чего же он, старый хрыч, на Майдан полез?

– Впечатлений, наверное, захотелось. Но не придумал ничего лучшего, как метать булыжники в омоновцев. Правда, неудачно. Рука-то у него после операции плохо срослась, поэтому булыжники летели в другую сторону. «Слышь, чертов инвалид, – сказали ему, – ты уже парочку наших зашиб. Хватит кидать, лучше подноси камни. Целее будем».

– Извините, боюсь, пощады вашему родственнику с моей стороны не будет, – ответил пастух. – Нет у меня сострадания к тем, кто ради впечатлений затевает свару. Поэтому для блага вашего родственника – пусть и не помышляет устроить майдан на крымской земле.

Он оказался философом, мужик, который пас за сельской околицей отощавших коров. Хотя и перекидал за свою жизнь сотни тонн навоза, прекрасно понимал, что все эти потрясения и майданы сделают ее еще более нищей.

Впрочем, пастухи, чабаны и землепашцы все отчасти философы. И такими их сделало прямое общение с природой, где все имеет глубинный смысл. И розовые туманы над Балаклавской бухтой, и сорочьи теремки вдоль обочины, и выросший под защитой дота времен Великой Отечественной синеокий пролесок.

– Впервые за все утро попалась смурная физиономия, – говорит Анатолий. – А то мне уже начало казаться, что мы попали на выставку улыбок.

Впрочем, у шофера хлебовозки имелись веские основания пребывать в подавленном настроении. Он даже не счел нужным удовлетворить любопытство седоков машинёшки с донецкими номерами.

– Ты почему разлегся посреди дороги? – удивился наш кормчий. – Козочек решил накормить?

– Пошел ты… сам знаешь – куда, – отмахнулся мрачноликий.

И все-таки нам удалось выяснить причину дорожно-транспортного происшествия, в результате которого обставленные цветущими абрикосами Байдарские ворота стали еще уже. Шофер хлебовозки при виде вынырнувшей из-за поворота колонны броневиков на мгновение впал в прострацию. И пришел в себя только после того, как неуправляемая хлебовозка оказалась лежащей на боку посреди асфальта.

Наверное, разбежавшиеся по кустикам буханки можно было собрать и, отряхнув от пыли, вернуть на место. Однако к месту ДТП устремилось стадо козочек. Зловредные животины отхватывали пару-тройку кусков от одного каравая и тут же принимались за следующий. То есть делали все, чтобы водитель хлебовозки окончательно смирился с утратой.

К счастью, экипаж «козлика» и оседлавшие бронетехнику зеленые человечки оказались сознательнее животин. Объединенными усилиями хлебовозку поставили на копыта, после чего молодой человек в камуфляже прошелся с головным убором по кругу.

– Держи, – велел он, вытряхивая в ладони пострадавшего деньги. – Здесь должно хватить и на возмещение убытка, и на ремонт твоей телеги.

– Ну вот, – удовлетворенно молвил Анатолий. – Теперь имеются все основания надеяться, что хмурых физиономий на крымской земле больше не осталось.

Конечно, праздник не может длиться вечно. Он вроде радуги после ненастья. Только что сияла улыбкой красавицы – и вот уже нет ее.

Но в те дни радуга не покидала полуостров. И ее отсвет лежал на лице капитана бегавшего через Северную бухту морского трамвайчика «Иван Овчинников».

Узнав, что трое новых пассажиров – дончане, капитан запретил матросу брать с нас деньги за проезд. Второе отступление от правил произошло пять минут спустя. Вместо того, чтобы отпугнуть гудком приводнившуюся по курсу стаю лебедей, капитан положил руль право на борт.

– Не будем беспокоить, – молвил он. – Лебеди и так натерпелись всякого по дороге домой. Да и устали похлеще отработавших смену землекопов.

Мысленно мы поаплодировали великодушию капитана, однако сполна его поступок оценила плывшая с нами дамочка. Нарядная, словно обретшая человеческое обличье жар-птица, с тремя алыми тюльпанами в руке.

Так вот, когда «Иван Овчинников» прочно встал у коновязи, пассажирка влетела в рубку, отчего та преобразилась в сказочный теремок, и протянула капитану цветы:

– Это вам за лебедей…

Впоследствии Анатолий утверждал, что дамочка чмокнула капитана в щеку. Так было или иначе, утверждать не берусь. Однако готов засвидетельствовать, что щеки капитана сделались одного цвета с подаренными тюльпанами.

Жалею, что не удосужился записать имя жар-птицы. И заодно попросить у нее номер телефона. Но морской трамвайчик увез ее на другую сторону бухты, оставив в душе растерянность, которую испытывает тихий пьянчужка, когда роняет из рук бутылку купленного на последние рублишки вина.

Впрочем, жизнь наша целиком сверстана из потерь. В том числе вот таких, казалось бы, второстепенных. Но кто знает, не прошел ли ты и в этот раз мимо собственной жар-птицы?

Говорю об этом Анатолию, который взглядом провожает морской трамвайчик.

– Согласен, – вздохнул приятель. – С такой барышней пройтись по Графской пристани – у фонарей от зависти лампочки полопаются. Но если начнем бегать по Севастополю и приставать к прохожим с идиотским вопросом: «Не пролетала ли здесь жар-птица?» – то ночлег в психушке обеспечен.

Намек на ночлег сделан с прицелом. Зеленый «козлик» обладает удивительной способностью передавать жесткую глубину колдобин филейным частям седоков. Да и полтора часа в бурлящем котле главной площади Симферополя утомили похлеще колдобин, коим несть числа между Донецком и Чонгарским перешейком.

Правда, в отличие от Майдана, крымчане обменивались не выдранными из мостовой булыгами, а лучезарными, словно Балаклавская бухта, улыбками. Короче, выкарабкался я из котла с изрядно обмятыми боками и единственной фразой в походном блокноте: «Мы веселы, как вода, толпящаяся у плотин».

– Знаешь, почему упустили жар-птицу? – проникновенно напомнил о себе Анатолий. – Да потому, что устали. А вот если бы основательно подкрепились да отлежались в соломе…

Как и полагается кандидату сельскохозяйственных наук, приятель считает копну соломы или сена наилучшим местом отдохновения.

И, пожалуй, он прав. Во время скитаний по малым рекам мне приходилось множество раз коротать ночь под звездами, которые, казалось, тоже пахли луговым сеном. И поэтому теперь точно знаю, что прибрежные стожки обладают чудесным даром изгонять похмельный синдром и усталость.

К сожалению, на Графской пристани подобная роскошь не водится. Что ж, придется довольствоваться съемной квартирой с видом на мусорные баки. Впрочем, моих спутников она устроила. Особенно ученого мужа, который презирает гостиничные номера лишь потому, что в них запрещено жарить картошку. А с особой теплотой вспоминает Керчь и квартиру на набережной, с балкона которой ловил на удочку бычков.

К сожалению, в нашем теперешнем пристанище балкон и море под ним напрочь отсутствуют, о чем с виноватой интонацией в голосе сообщила квартирная хозяйка, при знакомстве с которой почему-то вспомнилось бессмертное: «Скифы мы, с раскосыми и жадными глазами».

Правда, на поверку хозяйка жадной не оказалась. Назначила за постой умеренную плату и, поручив мужу Марату показать гостям места хранения постельного белья, удалилась.

Однако Марат не торопился расстаться с гостями. Похоже, заметил, с какой отеческой нежностью Геннадий нес завернутую в полиэтиленовый плащ сулею с вином. Пришлось накрывать стол на четверых.

– Что предпочитаете? – спросил Анатолий. – Могу порекомендовать вино собственного разлива, по сравнению с которым ваши марочные сорта – обыкновенный компот.

– Нам, татарам, – живо откликнулся хозяйкин муж, – все равно – водка или пулемет. Лишь бы с ног валило.

Марат не просто пил вино. Он поглощал его с такой страстью, какая ведома лишь бедуину, который после длительного странствия наконец набрел на источник пресной воды. И, вскоре опьянев, поведал нечто интересненькое…

– Только об этом никому ни слова, – предупредил Марат. – Иначе меня посадят за разглашение государственной тайны… Если хотите знать, даже подписку взяли… На прошлых выходных мы с Багирой… сами видели, что за пантера – моя жена… поехали к родителям. Погостевали как следует, собираемся домой. Но не тут-то было. Село и пещеры за околицей… там древние жили до нашей эры… оцепили зеленые человечки. В село всех запускают, а обратно – хрен с маком. И телефоны не работают, чтобы на работу сообщить о задержке. Наверное, вышку сотовой связи специально обесточили… Короче, оцепление сняли лишь на следующее утро.

А до этого сутки вывозили грузовиками из пещер автоматы, пулеметы, гранатометы… Интересуетесь, кто оружие заныкал? Вот если бы я не давал подписку, то мог бы рассказать, что некоторые товарищи готовили в Крыму военный переворот. Только Путин их опередил… Ладно, плесните на посошок. Чего именно?.. Да нам, татарам, все равно, лишь бы с ног валило.

Разумеется, Марату мы не поверили. Списали его откровения на вино, в сравнении с которым марочные сорта – обыкновенный компот.

Однако и не удивились. Немало оказалось в те дни желающих подхватить падающий из ослабленных рук Украины полуостров, а чужедальние адмиралы даже столбили места якорных стоянок в бухтах Балаклавы и Севастополя. Но что-то у них не срослось. Зеленые человечки, которых чуть позже назовут вежливыми людьми, помогли оставить Крым тем, кому он принадлежит по завещанию предков.

А море все-таки пришло под отсутствующий балкон съемной квартиры.

По крайней мере, мне показалось, что плотный слой утреннего тумана скрывает не мусорные баки, а очерченную стенами домов лагуну. Впечатление усиливали заполошные крики чаек и гул турбин уходящего в море корабля.

Новый день выдался таким же жизнеутверждающим, как и ему предшествовавший. Фотографирующиеся в обнимку с вежливыми людьми украинские морпехи, влажные от тумана полотнища триколоров, табунок белых лебедей у подножия памятника погибшим кораблям, нарядная, но явно не наша, жар-птица на стоянке морских трамвайчиков…

И бесконечная череда тостов. Какой же праздник без них. Предпоследние от супружеской четы ученых, помогавших Анатолию делать первые шаги на хлебной ниве. Глава семейства – профессор, хранительница очага – академик. В их коттедже на окраине Симферополя две примечательные вещи – множество книжных полок во всех комнатах и царственно величавые бочки с вином в подвале.

Последний тост на Чонгарском блокпосте. Знакомый подхорунжий, желая счастливого пути, прикрывает ладонью пластиковый стакан с вином от тяжеловесных, как свинцовая картечь, дождевых капель.

– Буду рад, – говорит в заключение молодой человек, – если вы доставите на свою малую родину хотя бы малую частицу праздника по имени «Крымская весна». И будьте осторожны… Вот уже который час кряду с той стороны не прошло ни одной машины. А это весьма подозрительно…

Предупреждение хорунжего мы проигнорировали. Наверное, в наших душах продолжал жить праздник. Да и очень уж уютно было в салоне бегущего сквозь ливень автомобиля, чтобы думать о чем-то плохом.

Но за все надо платить. В том числе за праздник. Перегодивший дорогу бронетранспортер так неожиданно возник из омута ночи, что зеленый «козлик» лишь чудом не расшибся о его железный бок.

– Вон из машины!

Скомандовали резко, словно передернули винтовочный затвор.

Нас поставили лицом к бронетранспортеру, такому же холодному и зловещему, как и брошенный посреди погоста гроб. Но тогда мы еще не знали, что это своего рода предзнаменование и что тычок автоматным стволом под ребра далеко не последний.

В каждой шутке есть доля правды.

Эту фразу вполне можно считать эпиграфом к тому, о чем пойдет речь. Но прежде хотелось бы упомянуть экстрасенсов, вернее – одного из них, Мишаню, который любит повторять: «С кем поведешься, от того и блох наберешься».

Блохи у Мишани точно не водятся. Без малого три года делил с ним кабинет в редакции районной газеты, однако ни одно насекомое не переползло на мой стол. Кошки, случалось, перебегали, а вот блохи – извините-подвиньтесь.

Однако пребывание под крышей с Мишаней, вскоре сменившим профессию журналиста на более прибыльное занятие, не могло пройти бесследно. В частности, заметил, что многое из случайно сказанного со временем сбывается. Хотя, честно признаться, до определенного времени над этим не задумывался.

То есть поступал так, как и сосед по редакционному кабинету. Однажды к нему за консультацией обратилась общая знакомая. Особенно ее интересовал вопрос, на который не смогли ответить дипломированные доктора:

– Как только выпью лишнюю рюмку, так по всему телу сыпь. Что это может быть?

– Окопная лихорадка.

Впоследствии Мишаня признался, что слова вырвались произвольно. Но, самое странное, свежеиспеченный целитель оказался близок к истине. Реакция организма знакомой дамы на лишнюю чарку оказалась одной из разновидностей заболевания, название которого созвучно «окопной лихорадке».

Примерно в таком же духе пошутил и я. Поздний вечер, по телевизору крутят военный фильм. Крики, ляг танковых гусениц.

Звонит родственница-киевлянка. Жена того самого гражданина, который кривой рукой метал булыги в омоновцев, но покалечил парочку своих. Говорит, напекла полную корзинку пирожков и теперь оделяет восставших против «злочинной влады».

– Пирожки с чем? Картошкой и печенкой?.. Недогляд получился. Надо было с горохом. Чтобы гнев народный правители восприняли не только ушами…

– Шутишь? Ну да ладно, хватит скучать на диване, езжай сюда. Иначе пожалеешь, что такое событие пропустил.

– Мне и здесь весело. Слышишь – гремит?

– Слышу. А что это такое?

– Танки.

– Чьи танки?

– Хрен их разберет. Но на башнях вроде бы написано: «Даёшь Киев».

С тех пор я больше не шучу. Особенно если дело касается вещей серьезных. А все по той простой причине, что спустя девять дней после разговора по моей улице протарахтело полдюжины боевых машин пехоты. Или, как их еще называют, братских могил пехот.

Надписей на башнях я не заметил. Все застили облепившие броню солдаты неизвестного войска и грязь, ошметки которой пунктиром обозначили первую тропу войны.

Мишаню я вспомнил, когда шел по следу брошенного на усмирение Донбасса передового подразделения вооруженных сил Украины. Если не ошибаюсь, это был батальон двадцать пятой механизированной бригады.

Наивно полагая, что вояк легко обнаружу по отпечаткам гусениц, я торопил водителя арендованного для меня редакцией автомобиля. Но батальон, теряя на пути следования заглохнувшую технику, все время ускользал от погони.

Местные жители помогали водителям ремонтировать отставшие грузовики сопровождения и панцирники. Однако руководствовались при этом отнюдь не состраданием, а исходили из сугубо меркантильных интересов.

– Пусть едут, – говорили мне сельчане, – куда подальше. Только веьма сомнительно, что вояк согласятся приютить даже на самом захудалом хуторе.

Потомки анатолийских греков из села Анадоль проявили полную солидарность с остальными земляками. И даже пошли дальше. Пытавшийся отабориться на территории пустующего тока батальон изгнали при помощи вил и выражений крутого посола.

Учитель местной школы, назову его Георгием Спиридоновичем, в походе против супостатов не участвовал. Какой защитник Отечества из человека, который в далеком детстве утратил зрение при попытке добраться до начинки боеприпаса времен Великой Отечественной?..

Правда, слепота не помешала ему стать учителем от Бога, да и в саду Георгий Спиридонович управляется так, что всякий принимает его за зрячего.

Я тоже заподозрил подвох, когда учитель после минутного знакомства нарисовал словесный портрет редакционного водителя Вольдемара и заодно выдал небольшую тайну, о которой, кроме меня и самого Вольдемара, никто знать не мог.

После такой характеристики я уже не сомневался в том, что Георгий Спиридонович однажды (некому было больше сесть за руль) пригнал в село тракторец с полным коробком пьяных односельчан. И тем самым вырвал технику, мужиков и себя из пасти надвигающегося урагана.

Однако в тот день меня интересовало другое. А именно – чем закончится вскормленная заокеанскими печеньками смута? И ответить на данный вопрос, по моему мнению, мог только тот, кто видит мир лучше всякого зрячего.

– Я – не пророк, – развел руками учитель. – Но если заварушка продлится дольше семи лет, то смело добавляйте еще столько же.

Командир батальона, рослый подполковник, дать какой-либо прогноз отказался. Наверно, побоялся заглянуть в беспросветное будущее, да и был откровенно раздражен негостеприимностью землепашцев Донбасса, по милости которых его подчиненные теперь окапывались посреди чистого поля.

– Гоняют, вроде зайцев, – пожаловался офицер. – Вилами в брюхо пихаются. Ничего, посмотрим, чья возьмет, если чертовы колхозаны попытаются выжить нас и отсюда. Заминируем лагерь по периметру, пусть сунутся…

Такая мера предосторожности мне показалась излишней. Местные мужики, изгнав пришельцев за пределы села, сочли свою миссию выполненной. Однако, как только батальон откочует в другое место, сюда обязательно наведаются гонимые любопытством подростки. Поэтому их матерям остается лишь просить Бога, чтобы вояки откопали все мины и не потеряли пару-тройку гранат. Иначе ученики Георгия Спиридоновича повторят судьбу своего учителя.

Дружить с кандидатом сельскохозяйственных наук Анатолием – сплошное удовольствие. Во-первых, у него в подвале неиссякаемый источник вина, во-вторых, всегда в высшей степени боевой готовности зеленый «козлик», но главное – у приятеля на шестом десятке лет в одном деликатном месте обнаружилось шило.

Подозреваю, что появлению этого, мешающего сидеть на одном месте предмета способствовало знакомство со знаменитым путешественником Фёдором Конюховым и ловля бычков с балкона квартиры на набережной Керчи.

Весьма ценна и привычка Анатолия готовиться в дорогу. Запасается сулеей вина, ведром картошки да полусотней яиц. И только после этого задает вопрос:

– Какой именно из благословенных уголков мы намерены осчастливить своим присутствием на сей раз?

Правда, в последнее время приятель поумерил аппетит. И виной всему подаренное ему фото с Графской пристани.

– Да, – молвил потрясённо учёный муж. – Нажил брюхо, которое полностью застит памятник погибшим кораблям. Придется срочно сокращать рацион. Поэтому на Славянск мы отправились без картошек и каленых яиц. Да и не до пиршеств, когда с севера области доносится громыхание железных лохмотьев войны.

Впервые слово «война» я услышал от девицы в блузке цвета распустившейся накануне сирени. Легкомысленный наряд юной особы дико смотрелся на фоне железобетонных кубов баррикады, которыми в те дни стремительно обрастала донецкая земля.

– О какой фотосессии можно говорить во время войны? – возмутилась девица и потребовала у нас документы таким тоном, будто сиреневая блузка была перекрещена пулеметными лентами.

Несмотря на то, что защитница блокпоста была вооружена палкой от швабры, мы беспрекословно подчинились. Очень уж решительно сверкали глаза юной особой. Такая без раздумья встанет на пути вражеского панцирника, а уж тем более – зеленого «козлика».

– Шла бы ты, доченька, от беды подальше, – пожурил девицу Анатолий. – А вместо себя пришли мужа. Если, конечно, таковым успела обзавестись.

– Обзавелась. На свою голову. Муж у меня, оказывается, за самостийную нэньку. Пришлось выгнать. На кой ляд мне муж-бандеровец… Ладно, проезжайте, не задерживайте других. Вон, целый хвост за вами образовался.

– Вы меня, друзья, не троньте! У меня жена на фронте, – цитирует приятель строчку из песенки, не забывая при этом объезжать хаотично расставленные на асфальте железобетонные блоки. – А вообще жуткое дело – муж и жена по разные стороны баррикады. И за компанию с ними остальная страна.

Всего в тот день мы насчитали больше дюжины баррикад. Судя по живописному виду, их лепили из того, что оказалось под рукой. Оскаливший дряхлые мышцы пружин расписной диван, похожие на поверженные кресты электроопоры, чугунная ванна, опрокинутая вверх копытами сгоревшая «Газель» и конечно же неизменный атрибут заварушек – автомобильные шины.

А над шедеврами уличной архитектуры весело переговариваются флаги Советского Союза, Военно-Морского флота, российские триколоры и затесавшееся в их ряды знамя пионерской дружины города Константиновка.

Ощетинившись по периметру блокпостами, Славянск готовился к длительной осаде. Возле горсовета с тракторной тележки сгружали бухты колючей проволоки и деревянные копии противотанковых «ежей».

– Хотелось бы увидеть, как братья-славяне станут отражать атаку регулярной армии при помощи швабры и сложенных из дерьмеца баррикад, – разочарованно бубнит приятель.

Однако местные, похоже, придерживались иного мнения. По крайней мере, лица ополченцев преисполнены отчаянной решимости. Казалось, у каждого с плеча свисает автомат Калашникова или, на худой конец, винтовка системы Бердана,

И потом, все они без исключения уповали на могучую силу гарнизона, численность которого, по визуальному наблюдению, едва ли превышала полсотни штыков.

– Нас мало, но зато – все в тельняшках, – не без сознания превосходства над нами заявил заметно выделяющийся среди товарищей по оружию скромным ростом и отсутствием двух пальцев на левой руке ополченец. – А наш командир Стрелков любого ихнего генерала за пояс заткнет. Не далее как вчера под его руководством отразили нападение американских чевэкашников.

– Почему так решили?

– Ихние раненые не по-нашему орали. Только мы добивать не стали. Позволили забрать подранков и отойти. Пусть остальным расскажут, что пока мы живы, в город им не ВОЙТИ.

Стрелков, повертев в пальцах мою визитку, сказал, что сможет лишь после обеда выделить минуту-другую для интервью. И заодно посоветовал наведаться в Краматорск, где ВСУ концентрируют силы.

В Краматорске многовластие. Улицы контролируют местные жители, небом безраздельно завладел истребитель без опознавательных знаков, в воздушной гавани окопались правительственные войска, подъездную дорогу к аэропорту оккупировала пишущая и снимающая братия.

У наглухо запертых ворот аэропорта кто-то нам не видимый вопит занудным голосом:

– Позовите старшего? С ним желает пообщаться итальянский журналист! Я – его переводчик!..

На земляном валу чуть левее ворот притаился снайпер. Минуты две смотрим друг на друга. Он через прицел винтовки Драгунова, я – через оптику телеобъектива.

Но вот в дуэль бесцеремонно вмешивается третья сила. Похоже, пилоту захотелось порезвиться, и он закладывает вираж над головами журналистов и кладбищем, где десятка полтора гражданок красят серебрянкой оградки.

Порожденная истребителем воздушная волна валит наземь корреспондентов, дамочек и подгнившие кресты.

– Жаль, – говорит приятель, отряхивая колени от прилипшей травы, – что летун не слышит посланные вдогонку матюги и проклятья… Ладно, поехали отсюда. Надеюсь, Стрелков созрел для интервью…

И пока зеленый «козлик» ложился на обратный курс, через опущенные оконные стекла вливался запах просыпающейся земли и занудные вопли:

– Позовите старшего! Я – переводчик итальянского журналиста…

Однако приключения еще только разворачивались. На главной улице Краматорска «козлик» едва не повторил судьбу перегородившей Байдарские ворота хлебовозки.

К счастью, Анатолий не впал в прострацию и благополучно разминулся с бронированной колонной.

– Гони следом! – заорал я, хотя и не обладал правом решающего голоса.

Но в тот момент думал не о нас, а о защитниках баррикады на выезде из города. И картины разгрома – одна страшнее другой – вставали перед глазами.

– Я думаю, – отреагировал на мой вопль приятель, – что все обойдется. Ты заметил, какие флаги на панцирниках?

– Вроде бы триколоры. Однако это, скорее, уловка. Чтобы приняли за своих. А пока на баррикаде сообразят, что к чему, будет поздно.

Между тем колонна продолжала греметь траками по асфальту главной улицы Краматорска, вынуждая водителей встречных машин шарахаться к обочине, а догоняющих – сбавлять ход. И только понукаемый двумя старыми дуралеями «козлик» пытался ухватить пахнущий соляровым выхлопом железный хвост.

Но запечатлеть ожидаемое побоище не удалось. Колонна деликатно проскользнула между железобетонными кубами и под приветственные вопли защитников баррикады взяла курс на Славянск.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил приятель.

– Еще меньше тебя. Ведь носил тельняшку, а не кривые брюки, – ответил я, намекая на штаны, которые ввел в моду французский генерал Галифе. – Даже не ведаю, как называются эти броневики.

– Впереди «Нона», – объяснил Анатолий. – За ней – парочка легко бронированных тягачей, остальные – БМД. Боевые машины десанта.

Точно так же, не сбавляя скорости, шедшая головной «Нона» проскользнула и через баррикаду при въезде в Славянск. Настигли колонну спустя минуту у горсовета. И хотя все эти МТЛБ и БМД заглушили моторы, весенний ветер, продолжая греметь полотнищами триколоров, создавал иллюзию бега. Казалось, колонна продолжает лететь туда, где гремят боевые барабаны.

Стрелкову, разумеется, было не до нас. Хорошо, что встретили беспалого ополченца.

– Объясни, Христа ради, что здесь происходит?

– Первая ласточка прилетела! Одна рота украинских десантников почти в полном составе перешла на сторону ополченцев! – прокричал наш знакомый. – И если примеру этих ребят последуют остальные, то будет повод поднять чарку за мирное решение конфликта!

– Твои бы слова, да Господу в уши, – пробормотал с сомнением в голосе учёный муж.

И он оказался прав. Утром следующего дня с передового блокпоста заметили еще одну колонну. Только украшенную не флагами, а прапорами. Колонна жирной гусеницей вползала на гору Карачун, с которой просматривался весь Славянск и подсвеченные снизу пролесками окрестные леса.

А спустя еще сутки с Карачуна протрубила зарю гаубица и осколочно-фугасный снаряд прихлопнул убогий домишко на городской окраине.

Вторая поездка в Славянск сорвалась. Зелёный «козлик» после гонок за «Ноной» сильно подорвал здоровье, водитель арендуемой для меня редакцией машинёшки отказ ехать на фронт объясняет боязнью оказаться погребенным в придорожной канаве, да и город сейчас плотно заблокирован правительственными войсками.

Хорошо, иногда удается связаться по мобильнику с беспалым ополченцем:

– Что делаем? – орет тот в трубку. – Отбиваемся! Позавчера приземлили «птичку», которая обстреливала город. Так каратели даже не попытались вывезти своего пилота-подранка. Пришлось нашим везти его в больничку… А сегодня супостаты пытались зайти в город… Что? Да отбили! Не поверишь, каким образом. Ребята сутками не выходят из боя, обросли бородами. Глянешь издалека – вылитые душманы. Ну, один из наших, Арсен[1], во время контратаки заорал: «Аллах акбар!» Это надо было посмотреть, как драпали супостаты! Больше атаковать не пытались. Зато с Карачуна[2] по городу лупят артиллерией… Ты поищи в Гугле ролик, его кто-то из карателей выложил.

Ролик я нашел. И еще раз убедился в том, что социальные сети всё больше напоминают мусорные баки. Впрочем, это слишком мягко сказано. Всё-таки бытовые отходы периодически вывозят на свалку, а размещаемые в сетях мерзости разлагаются у всех на виду, отравляя при этом воздух и человеческие души.

Так вот, во время просмотра упомянутого ролика мне захотелось напялить на харю противогаз. Уж очень повеяло смрадом от действий обслуги установленной на горе Карачун гаубицы. Возможно, той, которая на наших глазах прихлопнула убогий домишко.

Молодые люди выпивают по чарке, закусывают, затем подходят к орудию и один, наверное, старший расчета, произносит следующее:

– Славянск – городок симпатичный. Даже немного жаль его. Но командование не снабдило координатами целей, и поэтому приходится лупить по принципу: на кого Бог пошлёт, – с этими словами натягивает шнур, который приводит в действие спусковой механизм гаубицы.

И так по кругу: чарка – выстрел, чарка – выстрел… Словно внизу не город, а полигон для учебных стрельб.

Тяжкое зрелище – человек с выдранной из брусчатки булыгой или автоматом. И мерзкое, если он при помощи оружия пытается утвердить себя над окружающими.

Ещё один ролик, не помню, кем присланный на электронную почту. Патрульный автомобиль, за рулем толстый, как пирожок в мундире, гаишник поглощает бутерброд. Подходит гражданин, в руке с каймой грязи под ногтями автомат.

– Документы! – требует не терпящим возражения тоном.

Бедный гаишник. Вчера еще всемогущий повелитель автомобильных дорог онемел от неслыханной наглости. А может, бутерброд просто завяз в горле.

– Докумэнты? – повторяет гражданин. – Бо я пры оружии! – и передергивает затвор автомата. – Бигом, тоби сказано!

И знаете, кого мне напомнил тип с хронической грязью под ногтями. Уборщицу, которая захлопывает железную решетку перед носом жаждущих опохмелиться пьянчужек за четверть часа перед закрытием ликероводочного отдела.

Боже, как тетка упивается неограниченной властью над мучимыми жаждой соплеменниками и возможностью сполна отомстить за прежние унижения. Да она сейчас выше самого громовержца Зевса и тех, кто от его имени правит на земле.

Говорят, опасно доверять дураку палку. Еще опаснее, если в руках окажется установка залпового огня «Град», которая положила четыре десятка реактивных снарядов на Еленовку.

Похоже, намеревались поразить блокпост на околице поселка, однако чуток промахнулись. Влупили по школе (благо, дело происходило ранним утром) и заодно накрыли близлежащие дома.

Удивительно, но никто не пострадал. Уцелел даже трёхпалый охранник усадьбы, окна которой глядят на школу. Осколки посекли железные ворота, однако пощадили конуру и дремавшего в ней престарелого пса.

А вот хозяйке Валентине досталось по полной. Лишилась трех окон, телевизора, холодильника, хрустального набора и вдобавок схлопотала горсть осколков под правую лопатку.

Правда, к десяти утра женщина уже вернулась домой. Самый крупный осколок хирург удалил, рану залепил пластырем, а мелкие трогать не стал. Сказал, что со временем выйдут сами.

Земляк Валентины, назову его Петром Ивановичем, за медицинской помощью не обращался. Обошелся сугубо домашними средствами. Для успокоения нервов принял полный стакан самогона и стал штопать бреши в заборе.

– Родитель, царствие ему небесное, – пожаловался мне Петр Иванович, – не придумал ничего лучшего, как построить хату на отшибе. А я теперь отдуваюсь. И за компанию моя женушка Галина Ивановна…

– Да хватит тебе слезами грядки поливать! – прикрикнул он на супругу. – Оживить рассаду все равно не сможешь, а по огороду от твоих слез солончаки пойдут.

Интересный все-таки мужик, этот Петр Иванович. Другой бы, глядя на порушенный забор и растоптанную рассаду, матерился во весь голос, а он еще шутит. И не без иронии рассказывает о событиях, которые развернулись накануне под окнами родительской усадьбы:

– Гляжу – с поля метется танк, а следом за ним другой, размером поболее. Прибежали и давай вокруг дома круги нарезать. Галина Ивановна сразу в подвал, кошка под кровать забилась, притихли обе. Ну а я от окна к окну мечусь. Хоть и жутковато, но интересно: что это за игры такие в догонялки? Однако вскоре понял, что игрой здесь и не пахнет. Видно, у большего танка снаряды кончились, и он теперь пытается затоптать малыша.

Только тот не сдается. Шустрый такой попался. То в саду спрячется, то за сарай нырнет. Минут десять они гремели под окнами. Потом меньший танк изловчился, да как пукнет из своей пушчонки по большему. Подбить не подбил, однако в большом танке от такой наглости малость опешили. И пока там в себя приходили, местный через сад обратно в поле подался. А вскорости и большой туда же уполз.

На том мы с Петром Ивановичем и расстались. Последнее дело – отвлекать занятого человека, а тем более – пытаться утешить продолжавшую горевать над поверженной рассадой Галину Ивановну.

Впрочем, мои земляки к всевозможным пакостям давно привыкли. Ведь недаром же Донбасс считается зоной рискованного земледелия, которая сделалась еще рискованнее после того, как хлебная нива перешла в ранг поля битвы.

Вот уж никогда бы не подумал, что целый день придется проторчать в отдельно взятом поселке. Но как пройти мимо школы, которая смотрит пустыми окнами на иву со сбитой реактивным снарядом маковкой?

Дерево ветхое, в полтора обхвата, из дупла чуть пониже свежего среза доносится затихающее попискивание птенцов. Однако взрослых скворцов не видать. Скорее всего, погибли, и теперь малыши обречены на голодную смерть.

Но, может быть, и обойдется. Главное, чтобы писк услышали зорянки. Есть такие птахи. Размером мельче воробья, но с большим сердцем. Никогда не оставят без опеки птенца. Даже если он и не самый близкий родственник.

Следующая остановка у дома пенсионерки, имя которой записал так неразборчиво, что теперь сам диву даюсь.

Одно утешает – отвратительный почерк гарантирует сохранность содержимое походного блокнота от чужого глаза. Однажды при обыске на блокпосте служивый попытался обнаружить крамолу в заметках проезжего корреспондента, однако тут же вернул его со словами:

– А что, письмена племени майя опять в ходу?

Но вернусь к пенсионерке, чье имя осталось неизвестным. На ее усадьбу небеса тоже ниспослали гостинец в виде реактивного снаряда. Причем сделали это с каким-то изуверским наслаждением.

– Понимаете, – всхлипнула женщина, – накануне всех этих событий купили шифер для крыши. Но с ремонтом решили повременить. «Пусть вначале всё устаканится», – сказал муж. Но откуда же нам было знать, что снаряд разорвется именно рядом со сложенными в штабеля листами шифера? Теперь хоть стоя плач, хоть лежа рыдай…

Фермерскому хозяйству за околицей поселка тоже досталось. Меж молодых деревьев яблоневого сада то там, то сям торчат сигары реактивных снарядов, на каждом шагу ампутированные осколками ветки с не успевшими распуститься цветочными почками, попавший под раздачу колесный трактор едва приполз на пробитых колесах…

Зато полевой стан, а особенно пруд у слияния двух полезащитных полос, словно бальзам на взъерошенную увиденным душу. Уютненько так, тихо до звона в ушах.

Сюда бы на утренней зорьке. Сыпанул горсть приманки и жди, когда сердце встрепенется при виде косо уходящего под воду поплавка, а литой бок рыбины блеснет из глубины горячим серебром.

– Благодатное местечко для рыбалки и отдохновения, – говорю фермеру Косте, совсем ещё молодому человеку.

– Оно-то так, – соглашается Костя. – Местечко действительно славное. Только в пруду сейчас осколков больше, чем рыбы.

– Осколков?..

– Ну да. Вояки на прошлой неделе кинули в пруд пять гранат. Карасей, которые пожирнее, похватали сачками. Мешков пять или больше. А мелочь собрали мы, кошек теперь кормим. Так что от прежней благодати теперь сплошная видимость.

Отчасти удалось вылечить водителя арендуемой для меня редакцией машинёшки от боязни быть похороненным в придорожной канаве:

– Скажем, ты отправился в магазин за хлебом, а здесь обстрел… Конечно, не бросят бродячим псам на съедение, проводят в последний путь по высшему разряду. Но теперь посчитай, во что все эти удовольствия обойдутся семье. А так прикопали, как ты говоришь, в придорожной канаве, и никаких расходов.

Вольдемар юмор висельника оценил сполна, однако все-таки решил прибегнуть к последнему аргументу:

– Все равно машинёшку жаль. Сколько лет копил деньги, да и привязался, как к живому существу.

– Угомонись. В командировку отправимся на зелёном «козлике», а за руль обещался сесть сам хозяин. Тот самый, с которым вы на берегу Самары заснули у погасшего костерка. А перед этим местные русалки целый вечер внимали доносившимся из-под сосен голосам:

– Ну что, по восьмой?

– По восьмой…

– Мы предыдущие чарки учитывали, а на восьмой почему-то заколодило, – попытался оправдаться Вольдемар.

– Ладно, кто старое помянет… А сегодня от тебя требуется одно – переквалифицироваться в кормчего. Не могу же я одновременно управлять моторкой и фотографировать русалок.

Главного редактора уговаривать не пришлось. Благодаря моей тяге к бродяжничеству, контора регулярно перевыполняет план по командировкам. И вдобавок шеф не придерживается принципа: «Я начальник – ты дурак».

– Считаешь нужным ехать, езжай, – благословил главный. – Только не заедайся с вояками…

То есть напутствие шефа следует воспринять примерно следующим образом: «Если тебя облаяли на блокпосте или дали пендаля пониже спины, сделай вид, что это тебе приятно».

Совет, разумеется, дельный. Однако надо ещё поглядеть, что горше – плевок в душу или пендаль. Мой приятель Яша предпочел первое. Но в результате получил и второе. В душу ему плюнул вояка, который, поигрывая затвором автомата, потребовал предъявить содержимое багажника.

– Ну, ни хрена себе! – изумился представитель войска ланцепупского хана. – Я еще не завтракал, а здесь полно жратвы и пойла.

С этими словами служивый конфисковал охапку водочных бутылок, присовокупил к ним пару палок колбасы и строго-настрого приказал ничего не давать напарнику Митьке, который осуществляет досмотр автотранспорта на противоположном конце села.

– Он, гад, мне вчера похмелиться не дал, – объяснил вояка.

Попытка выполнить приказ закончилась провалом. Упомянув недобрым словом ближайших родственников напарника, Митька устранил Яшу от багажника при помощи башмака сорок пятого калибра и подчистую выгреб остальное.

Помня горький опыт нашего общего знакомого, кандидат сельскохозяйственных наук спрятал сулею с вином в свернутой коконом надувной лодке и объявил, что там её не сыщет ни одна собака.

Словом, подготовились мы к поездке основательно. За исключением одной детали – экипировки приятеля, которая, как всегда, состояла из спортивных брюк и разношенных шлепанцев.

– Хватит того, что один из нас при параде, – отмахнулся Анатолий. – С водителя же достаточно относительно чистой футболки и гладко выбритой рожи.

А ведь знает же, поганец, что ничто так не смущает гаишников, как костюм и галстук. Да и значок Союза журналистов тоже подспорье. Золотое перо, флажок с золотыми буковками на синем поле. Однажды именно он спас Вольдемара от неминуемого штрафа.

– Ну вот, – укоризненно молвил остановивший нас гаишник, – депутата возишь, а правила дорожного движения вроде бы не для тебя писаны. Ладно, на первый раз ограничусь внушением…

Вроде бы только вчера абрикосовые деревья Байдарских ворот горстями сыпали розовый свет под колеса зеленого «козлика», а сегодня уже и сады сельской глубинки Донбасса догорают вечерней зарёй.

Воспоминания о прошлой поездке воскресил и блокпост на сочленении двух полевых дорог за Новомихайловкой. Точно такая же скороговорка флагов, но на сей раз не триколоров, а желто-голубых, с успевшей обтрепаться до портяночного состояния каймой.

И, странное дело, воспринимавшаяся прежде спокойно государственная символика вдруг показалась чужеродной. Нечто подобное я испытал в далеком детстве, когда стал свидетелем, как четверо кладбищенских землекопов, оставляя на глиняном полу отпечатки кирзовых сапог, выносили из комнаты гроб с телом бабушки. И при этом вслух гадали: пригласят ли наследники усопшей на поминальный обед, или опять придется довольствоваться сухомяткой?

Одного из тех землекопов мне живо напомнил возникший перед радиатором зелёного «козлика» солдат. Рябые штаны в поясе приспущены вроде траурного флага, ноги – копия усеченной литеры «Л», утвердились на заплеванном пятачке асфальта.

– Докумэнты? – тянет грязноватую длань в открытое окошко автомобиля.

– Для начала отрекомендуйтесь, – говорю не терпящим пререканий тоном, – а после уже предъявляйте требования. Кто здесь у вас старший? Прапорщик за командира взвода? Соблаговолите пригласить его сюда. И – в темпе.

Явившийся спустя полторы минуты прапорщик явно обескуражен. Его наверняка предупредили, что Донбасс населен исключительно сепарами. Но, с другой стороны, прапорщика смущает значок на лацкане моего пиджака.

– Слушаю вас, – говорит служивый, все еще пытаясь сложить воедино золотые буковки на синем фоне. – Какие проблемы?

– Проблемы у вас, милейший… Но для начала ответьте: откуда будете родом?

– Да недалеко отсюда. Из села на речке Орель, возле самой Петриковки. Слыхали о такой?..

Мы с Анатолием не просто слыхали, а и гостили в Петриковке, знакомы с местным начальством и обаятельнейшей редактрисой районной газеты Людмилкой, которая устроила нам покатушки на «Запорожце», переделанном под живописную хатынку на колесах.

– Глава районной администрации тот же? А Людмила все так же редактирует вашу газету?

– Наверное.

– Но теперь к сути. Родители живы? Отец, говорите, комбайнер-орденоносец? Замечательно. Поделитесь-ка со мной номером его мобильника. Как зачем? Хочу поведать уважаемому хлеборобу, что бойцы сгубили гектар готовой выбросить колос озимой.

– Так нам приказали рыть окопы и разместить технику на этом перекрестке.

– Вот и расположились бы слева от дороги на соседнем поле. Благо, оно под парами.

– Это мы мигом исправим. А пшеница, которую потолкли, еще поднимется. Наверное… Только моим не надо звонить. Они и без того переживают, что меня послали на Донбасс.

– Послушай, – проникновенно молвил приятель, когда блокпост остался за кормой зелёного «козлика», – если ты хочешь нарваться на неприятность, то делай это без нас. Нашел, с кем проводить душеспасительные беседы. Пристрелят, как шелудивых псов…

– И закопают в придорожной канаве, – подал голос с заднего сиденья Вольдемар.

– Мы что, не люди? – проворчал Анатолий. – Но и собственной башке да следует поразмыслить. Она не для того к туловищу приставлена, чтобы совать ее во всякие гиблые места. Короче, мое последнее слово таково: или ты выполняешь данную шефом рекомендацию, или мы тебе не попутчики. А для успокоения нервов думай о русалках, у которых волоса такие же зеленые, как и нитевидные водоросли реки Волчья.

Совет дельный, главное – своевременный. Действительно, разве не счастье – оказаться там, где небо роняет на плечи не обгорелые лохмотья прихлопнутого гаубичным снарядом убогого дома, а пыльцу серебристого лоха?

Буквально накануне позвонил редактор волынской газеты. Среди прочих прозвучал и такой вопрос:

– Действительно ли жители Донбасса ненавидят Украину?

Разумеется, у меня нет полномочий отвечать от имени всего региона, однако собственную точку зрения я изложил:

– Украинскую власть, которая благословила отправку на Донбасс карательных батальонов, я не способен уважать даже при большом желании. Да и не обязан. Но ничто, даже бомбардировки жилых кварталов, не заставят меня разлюбить Веселую Боковеньку, Орель, Кальмиус, Сюурлей и другие малые реки, которые оставили на ладонях мозоли от весел, а в душе – щемящую привязанность к моей родине. И пусть эта привязанность тяжелей цепей галерного раба, я добровольно буду греметь ими до конца дней своих.

Прозвучало, наверное, высокопарно и чересчур сжато. Однако поправить дело и дать более обстоятельный ответ коллеге вполне возможно. Для этого надо лишь заполнить отсеки моторки настоянным на золотой пыльце цветущего лоха кислородом и под заполошные крики султанок вырулить на светлое плёсо…

Что бы там ни говорили, а речные дороги веселее морских. Конечно, здесь нет упрятанных в соленую вуаль архипелагов, летучих рыбок, а также морских существ, при появлении которых из глубин памяти выплывают строчки: «Эос верхом на лукавом дельфине влажной ладонью зеленые звезды гасила». Зато я гарантирую такие впечатления, что ваша душа, подобно вечному скитальцу фрегату, будет парить над приречными утесами, родником, чья вода успокаивает почище валерианы, и брошенной через косогор тропинкой, которую освещают златокованые канделябры коровяка. А ещё надо взять с собой сказанное в позапрошлом веке: «Топонимика – это язык земли, а земля есть книга, где история человечества записана в географической номенклатуре». И тогда наверняка сможете взглянуть сердцем на полную таинств долину, которая пролегла рядом с мало кому известным селом Кочерыжки. А ещё могу добавить, что из трехсоткилометровой реки Волчья судоходным является около половины, но именно эта половина достойна того, чтобы потратить на нее частичку своей жизни.

Относительно происхождения названия реки существует несколько версий. По свидетельствам летописцев, на её берегах разбивали свои шатры ханы половецкой орды Бучевичи, чьим тотемом являлись степные волки. Наконец в пойме произрастает волчья ягода, которую далекие предки использ