Сломанные вещи. Часть 4 из 4

85.

За последнее время я так отвыкла и от успокоительного, и от алкоголя, что даже небольшая доза вырубила меня почти мгновенно и продержала в стране радужных единорогов до позднего утра.

Чувствуя себя замечательно отдохнувшей и в хорошем настроении, приоткрываю глаза – и вижу, что вторая половина кровати пуста и выглядит подозрительно несмятой. Где Син? Не хотел будить меня и лёг на диване?

Несколько минут тревожно прислушиваюсь к тишине квартиры.

Но вдруг вспоминаю, что дивана нет. Син не мог спать нигде, кроме как здесь. Скатившись с кровати в панике, высовываю голову в гостиную. Пусто! Ни дивана, ни Сина. Зато на столе стоят оплывшие свечи и ваза с ярко-алыми розами. Вся тяжесть отчаяния бухается на плечи. Точно, он ушёл.

Что ж. Нужно жить дальше.

Время выпить кофе. Стараясь ни о чём не думать, заталкиваю «романтический антураж» в мусор.

Однако, не удержавшись, снова проверяю вчерашнее сообщение. Не доставлено.

А вдруг он всё же не ушёл? Вдруг что-то случилось? Заявить в полицию о пропаже, запросить отслеживание его порта? Но если он действительно ушёл, и ему совершенно не нужно лишнее внимание? Или нет? Или ему нужна помощь? Не оставил даже прощальной записки, какого-то сообщения вроде «не ищи меня». С другой стороны, может, ему просто не пришло это в голову. Я ведь говорила, что он свободен сам решать, ходить где хочет и жить отдельно. Он не должен передо мной отчитываться. Возможно, Син даже не подумал, что я начну искать его с полицией как свою пропавшую собственность.

Всё-таки проверяю отслеживание в его браслете. Конечно, выключено. Я ведь сама его отключила сразу после покупки, на всякий случай, чтобы было меньше цифровых следов. Проклятье!

Нужно одеться. И, конечно, именно сейчас – когда уже слишком поздно, – надеваю то, что выбрал для меня Син, водолазку и злополучные узкие джинсы. Ну да, в зеркале отражается тощая селёдка. Но Син сказал, что ему нравится. Поправляю кулон. Может, он придаст мне немного уверенности. Такой красивый. Син выбрал его для меня, всё же это что-то да значит. Что я хоть немного ценная. Что я тоже что-то значу.

Мысли о вчерашних посиделках со Златой вызывают новую волну горечи. Вдруг я всё же зря ей поверила? Её дружелюбный тон был лицемерным обманом? Отец всю жизнь повторял, что верить нельзя никому. Вдруг это правда?

На всякий случай спускаюсь к её квартире, звоню в дверь. Тишина. Но после второго звонка Злата всё же открывает – снова в халате, но уже сверкая моими ногтями. Эта деталь неожиданно злит. Непроизвольно заглядываю через её плечо, в глубь квартиры: может, она и Сина присвоила? Но там никого не видно.

– Привет. Я уже сама сходила на пробежку, – тон прохладный.

О, точно, мы договаривались. Но сейчас не до ерунды.

– Извини, ты не видела Сина со вчерашнего вечера? Не общались? Может, он звонил? Писал? Я не буду устраивать сцену, там, истерики… Просто он… пропал, и я хочу понять. Может, ты видела.

Наверняка она чувствует злорадство: только вчера рассказала о своих сбежавших кавалерах, а уже сегодня я в такой же ситуации, жалкая и раздавленная. Но мне плевать, я готова на что угодно: упрашивать, встать на колени, – лишь бы она сказала правду. Я предпочту, чтобы Син банально променял меня на другую, чем чтобы его схватили военные.

Однако сопереживание на лице Златы вроде бы выглядит искренне. Блондинка качает головой, от чего один из её идеально-упругих локонов соскальзывает с плеча, затянутого в гладкий розовый шёлк халата, и падает на грудь.

– Вчера ты ушла, и я была дома, а утром сходила в парк. Вроде бы… нет.

– Ладно. Но если он появится или как-то свяжется с тобой – пожалуйста, скажи мне, хорошо? Просто… как угодно. Я просто хочу знать, что с ним всё порядке.

– Конечно.

Вернувшись к себе, прямо в ботинках кружу по комнатам. Ну и плевать. Могу хоть раз не просчитывать, как правильно, а действовать как хочется?

Искусанные губы уже болят. Открываю полицейскую базу – я-то надеялась, что она больше мне не пригодится, – и новости о происшествиях в городе, просматриваю по диагонали, мечусь между страницами. Обрывки мыслей скачут, не помогая, а лишь усиливая чувство паники. Где и что искать? Мог ли Син попасть в морг? Ведь внешне его от человека не отличить. Но пока что я не вижу вообще ничего, никаких подходящих сообщений…

Звонок в дверь.

Первая секунда радости сменяется страхом. Ведь Син бы не звонил.

А перед экраном двери сердце и вовсе падает куда-то в живот. Отец. Вот так, значит? Всё же решил отомстить Сину за сломанную руку? Сделать мне гадость, чтобы показать свою власть? Будет ставить условия? Чтобы я бросила «Психушку», вернулась домой или что?.. Что ему нужно, почему он не может оставить меня в покое?!

Нужно активировать код, мою «защиту от отца». Я ему покажу, как трогать Сина!

Второй звонок – раздражённый, требовательный – сбивает меня с мыслей, и так хаотичных. Нет, нужно действовать разумно. Козырь у меня единственный. Нужно убедиться.

На всякий случай всё же бросаюсь на кухню, хватаю короткий нож, засовываю в задний карман джинсов – сама не знаю зачем. То ли проткнуть себе руку и этим активировать банковскую ячейку с компроматом, то ли ткнуть отца, если он вновь решит меня ударить. Хватит меня бить! Хотя, вообще, он не склонен к бессмысленному рукоприкладству, только если заслуженно, в прошлый раз я сама была виновата, вывела его из себя… Однако главная проблема с господином Александэром – никогда не угадаешь, в каком настроении он окажется в данный момент.

Но сейчас мне повезло. Отец заходит в квартиру деловито, чётким шагом, собранный и уверенный в себе. Считает, что контролирует ситуацию, – следовательно, бить не будет. Мельком поморщившись в сторону моих розовых волос, проходит мимо, разворачивает барный стул к гостиной и усаживается, выпрямив спину, словно на троне.

– Перейдём сразу к делу. Кому было известно, что ты держишь дома утерянное государственное имущество? – В ответ на мой взгляд он раздражённо взмахивает рукой. – Робота, Алетейя! Милостивые боги, не надо изображать невинную овечку. Твои прихоти всегда обходились мне слишком дорого!

От удивления в голове становится пусто. Нужно быть собранной, думать быстро и ясно, а я застопорилась без единой мысли в голове.

Так ничего и не придумав, ляпаю напролом:

– Он у тебя?

На лице Владимира Александэра – выражение такого разочарования моими умственными способностями, что я в очередной раз сомневаюсь, его ли я дочь.

– Нет, – тон размеренно-ядовитый, будто он разговаривает с последней тупицей, которой нужно разжёвывать очевидное. – Тот человек, у которого твой робот, представь себе, меня шантажирует.

Виновато переминаюсь с ноги на ногу, втягиваю шею, чтобы избежать этого ледяного взгляда, обращённого на меня с высоты барного стула. По факту эта «высота» не особенно большая, но изнутри ощущается так, словно он – на вершине самой высокой горы мира, а я униженно ползаю в пропасти.

– Ты знаешь, кто он?

Не выдержав, отец срывается:

– Алетейя, ты!.. Если бы я знал, очевидно, я бы не терял время на разговор с тобой. Так что? Кто в курсе?

Я беспомощно качаю головой. Знал только Дэн, но его больше нет.

– Ладно. Что ещё? К чему мне готовиться?

– Что?..

– Робот был только один? Что ещё у них на тебя может быть?

– Ничего особенного…

– Ничего особенного! – он раздражённо рычит. – Кроме проклятого робота! Как и ожидалось, толку от тебя никакого. К счастью, у меня есть более полезные контакты, надеюсь, они выяснят, кто этот смельчак. А что касается тебя, – он взмахивает указательным пальцем, – ещё одна такая выходка, и мы обсудим твоё пребывание в исправительном заведении.

Страх не даёт дышать. Долбаный страх. Всегда, если отец рядом. Всегда, если я виновата. Вот и сейчас я неловко топчусь перед его стулом, мечтая сгореть на месте. Но нужно бороться. Я должна бороться!

– Он точно у них? – по крайней мере, мой голос не дрожит.

– Вот об этом я и пришёл поговорить. На фото выглядит похоже. Этот человек сказал, что робот в единственном экземпляре. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Вспыхивает безумная надежда: что, если это не Син? Рэд? Ведь органика не разлагается, может, его тело сохранилось до этого момента, каким-то образом попало к шантажисту? Или это совсем другой робот, ведь армия могла сделать нового? Но где тогда Син? Нет, самое простое объяснение – самое вероятное. Это он. Хотя мысли в голове путаются, и я уже ни в чём не уверена.

Осторожно говорю:

– Раньше был ещё один, но тот вроде как уничтожен. Два года назад. Скорее всего… Значит, они хотят деньги?

– Да, ситуация выглядит стандартно. Деньги в обмен на улику. После этого, если ты действительно не натворила ничего больше, я смогу наконец-то улететь в отпуск, которого ждал три с половиной года. Между прочим, из-за всей этой истории мне пришлось поменять билеты.

Чувствую, как ярость закипает, наполняя меня уверенностью в себе. Наконец-то!

– «Улику»?

Отец смотрит непонимающе, и это раздражает ещё больше.

– То есть моего робота.

Закатив глаза, он страдальчески тянет:

– Алетейя, он не твой! Он государственный! Хотя откуда тебе знать разницу? Я всегда шёл у тебя на поводу. И вот результат! Меня укоряют тем, что моя разбалованная дочь не знает удержу в сомнительных развлечениях и не видит разницы между своими вещами и государственными. И, вообще, это совершенно справедливо.

– Он – не вещь!

Проклятье, зачем я это ляпнула? Молчала бы себе… А теперь отец вскидывает подбородок, поднимает указательный палец на уровень моих глаз и возвышает свой хорошо поставленный голос:

– Алетейя! Главная проблема, почему ты никогда не сможешь стать успешной в жизни, – это то, что ты не умеешь отличать важное от второстепенного. Ты всегда цеплялась к мелочам. Ответь мне, какая разница, как это назвать, – «улика», «предмет», «имущество»… Никакой! У меня пропал билет в первый класс, придётся лететь третьим, а ты устраиваешь сцену из-за терминологии! Могла бы хоть раз подумать о других, а не только о себе.

– Ладно! Хорошо. Значит, робот у них. Они отдадут его за деньги. И ты… конечно, мне его не вернёшь?

Я знаю, какой будет ответ. Естественно, знаю. В детстве я не раз просила отца. Плакала, умоляла. Даже как-то встала на колени, на что он ответил: «Алетейя, ты не на сцене, иди в свою комнату». Ни разу это не помогло. Даже наоборот, ему хочется получить ещё больше. Чтобы рыдали, пресмыкались, целовали ноги. И что же он в итоге ответит? «Нет». Всегда только «нет». Я поклялась себе, что никогда больше не буду унижаться перед ним. Но сейчас – приходится ради Сина.

По лицу отца уже расползлось выражение, которое я ненавижу больше всего, – смесь превосходства, наслаждения властью и снисходительной усмешки. Нет, чуда не будет и на этот раз. Он знает, что контролирует ситуацию полностью и может отомстить мне за все случаи непослушания. Возможно даже, что он пришёл сюда не ради болтовни о деталях шантажа, а именно ради этого момента.

Господин городской судья изящно опирается локтем на барную стойку рядом и начинает размеренную речь:

– Алетейя, я забочусь о твоём благе, раз уж ты сама не можешь позаботиться о себе. Ты, очевидно, не понимаешь, что это армейский робот. Не развлечение, а оружие. Между прочим, мне стоило немалых денег восстановиться после того инцидента. Не говоря уж о том, что он не приобретён официально, а украден. Я не могу позволить своей дочери держать в доме краденные вещи, тем более, принадлежащие государственной армии. Ты же понимаешь, что это безумие? Этот робот должен исчезнуть как можно скорее.

За годы общения с ним я поняла, что нужно иметь в запасе кое-что получше слёз. Очевидно, что козырь в рукаве пора использовать. Но как это сделать? Вытащить из кармана нож и проткнуть руку – слишком безумно, пафосно, глупо. Пойти в спальню и активировать банковскую ячейку через компьютер? Слишком долго, я уже не помню точный алгоритм, сотрудник банка объяснял, но это было давно…

Что ж. Остаётся только вариант блефовать. Получится ли? А главное, та ли это ситуация? Не пожалею ли я, что слишком быстро достала единственный козырь?

Неожиданно вступает Голос-в-голове: Соберись! Ты сможешь. Нужно собраться и сделать правильно. Главное – не позволяй ему затянуть тебя в разговор о неблагодарных детях и в чувство вины. Давай, ты справишься!

Перевожу дыхание. Расслабляю напряжённые плечи. Добавляю на лицо лёгкую улыбку.

– Хорошо. Тогда поговорим об уликах. Я хотела сделать тебе сюрприз на день рождения, но раз такое дело… Ты, случайно, приехал сюда не на «Майоратти Нова»? Той самой, которую тебе подарил один известный бизнесмен вскоре после того, как ты оправдал его сына.

Отец фыркает снисходительно, однако я настойчиво продолжаю:

– А через два месяца другой господин благополучно вышел на свободу, потому что улики показались судье недостаточно убедительными. И это странным образом совпало с появлением значительной суммы на одном анонимном банковском счету… Вот только у меня есть бумаги, которые проливают неожиданный свет на этот счёт – не такой уж он и анонимный. Как и пять других счетов, по которым имеется полный список транзакций. Также есть кое-какие аудиозаписи, там даже звучат имена… Да, это было давно, но срок ответственности ещё не истёк. А ведь помимо полиции в таких данных заинтересованы и другие люди – те, которые были очень расстроены твоими приговорами.

Он спокойно дожидается конца моей речи и рассудительно говорит:

– Алетейя, работа судьи тяжела. Однако кто-то должен брать на себя ответственность и принимать решения в сложных, неоднозначных ситуациях. Да, эти решения не всем по нраву. Тем не менее, я в первую очередь руководствуюсь соображениями общественного блага. Поэтому мои симпатии всегда были на стороне людей, которые хранят наше общество, поддерживают в нём стабильность, и, в конце концов, ведут нас всех в верном направлении. Эти люди могут ошибаться в частностях, как и любой из нас, однако в целом они – столпы нашего порядка и культуры.

– То есть преступники – это оплот нашего общества?

– Не занимайся софистикой. Ты передёргиваешь мои слова.

– Я занимаюсь софистикой?! Ты получил машину за то, что оправдал урода, изнасиловавшего и убившего двух девушек!

Отец снисходительно качает головой. Абсолютно спокойный.

– Очевидно, хорошо, что ты не пошла в юриспруденцию. С подобным подходом там делать нечего.

– Это с каким таким «подходом»?!

– Ты не знаешь обстоятельств дела, но с ходу осудила обвиняемого. Ты бы раздавала смертные приговоры налево и направо, основываясь только на собственных эмоциях и слезливых историях из сети?

Меня словно окатывает холодной водой. И я не знаю, что ответить. Как ему всегда удаётся выставить меня тупой истеричкой?

Голос-в-голове холодно заявляет: Может, ты такая и есть?

Пока я хлопаю глазами в замешательстве, отец вкрадчиво тянет:

– Алетейя, зачем тебе эти игры? Ты расстроилась из-за робота? Хорошо, я куплю тебе нового. Никогда не мог устоять перед твоими просьбами! Помнишь того огромного динозавра, которого мы везли домой на крыше такси? – он добродушно улыбается.

Раз! – и я снова чувствую себя маленькой девочкой, полностью зависящей от всемогущего отца. Волшебство и магия.

Голос-в-голове шепчет с опаской: Соглашайся. Не зли его. Ты же помнишь, что было в прошлый раз? Не противоречь! Тебя некому защитить, а сама ты не сможешь. Ничего не получится. Так что улыбнись и скажи, что пошутила.

Но я сжимаю кулаки. Нужно выглядеть спокойной и уверенной. Не показывать уязвимость.

– Не надо мне ничего покупать. Я хочу конкретно этого робота. В нормальном состоянии.

– Алетейя, хватит этих глупостей, – тон отца мгновенно становится ледяным, командным. – Зачем тебе всё это? Хорошо, если хочешь, сделаем точную копию. Не будет никакой разницы.

Прячу руки за спину – нельзя, чтобы он заметил, как дрожат пальцы.

– Я не хочу копию.

На лице господина судьи растекается наигранное удивление. О нет, приготовься, Лета, сейчас он тебя раскатает. Впрочем, отступать некуда, так что придётся терпеть.

– Именно этого, значит… – тянет отец с понимающей улыбкой, от которой тошнит. – Что ж… Да, я слышал, современные технологии позволяют запрограммировать что угодно, проявление любых эмоций. Я не осуждаю тебя. Конечно. У тебя никогда не складывались отношения с мужчинами, а каждой девушке хочется… быть как все. Ох уж эти женские фантазии! Романы! Как в кино! Я могу это понять. Но ты же осознаёшь, что это лишь программа?

Я молчу. Нужно просто молчать.

Отец разочаровано качает головой.

– Ох, милая, ты же не серьёзно! Вот, – он вновь поучительно поднимает указательный палец, – именно поэтому я поддерживаю закон об ограничении роботехники. Нашему обществу это не нужно! Моей семье это не нужно! Алетейя, найди мужчину, заплати ему, в конце концов. Хочешь, я заплачу? Но это будет правильно! Естественно! И гораздо больше похоже на правду, чем… вот это.

Пусть болтает. Я привыкла. Я могу выдержать все эти эмоции, ничего нового. Однако есть кое-что сложнее – не просто вытерпеть, а ответить. И чтобы голос не дрожал.

– Вернёмся к делу. У меня есть документы, и меня интересует робот – именно этот, в нормальном состоянии. Если нет – всё уйдёт журналистам. Твоя драгоценная честь, за которую ты так трясёшься, будет опорочена по полной программе. И даже если ты закроешь меня в пансионате или я умру, это не станет препятствием. Я всё равно контролирую процесс.

Отец недоверчиво рассматривает моё лицо.

– Неужели ты готова навредить собственной репутации и репутации нашей семьи, рискуя оказаться в тюрьме за государственную измену, только ради обладания этим предметом? У меня складывается впечатление, что я тебя совершенно не знаю.

Улыбаюсь в ответ. Максимальная расслабленность, я справлюсь.

– Это очень дорогой предмет, существующий в единственном экземпляре. Можно сказать, статусная вещь. Ты же знаешь, в нашем обществе – которое ведут к светлому будущему убийцы и насильники – такое ценится очень высоко.

Отец качает головой, бормочет:

– Что ты несёшь…

– Что до репутации… Ты же понимаешь, что мне – грязной девке, как ты сам говорил, – это совершенно всё равно. Мне и так падать некуда. В отличие от тебя.

Не сдержавшись, я всё же отступаю на шаг. Вряд ли сейчас он захочет усугублять ситуацию разбитым лицом, но кто знает, такие вещи непредсказуемы.

– Алетейя, хватит выдумывать! – отец раздражённо закатывает глаза. – Я никогда такого не говорил! Я не понимаю, зачем ты сочиняешь все эти истории. Почему тебе так приятно поливать меня грязью?!

Голос-в-голове бормочет тихо – как запуганный до предела человек, который всё же старается помочь советом: Не позволяй втянуть себя в этот разговор! Ты наизусть знаешь, как он будет развиваться, это ловушка. Всё по одной схеме, а потом окажется, что виновата во всём только ты – неблагодарная тварь. Не поддавайся эмоциям, не возражай, это пустая трата времени.

И не буду возражать. Пусть болтает. Главное – поверил ли он в серьёзность моих намерений? Кажется, что нет. Кто я против него? Глупый ребёнок.

– Хорошо. Пусть. Ты ничего такого не говорил. Это не важно. Единственное, что важно, – сделка.

– Что это? Сейф? Или… банковская ячейка?

От страха сердце подскакивает и застревает в горле. Нет, он не найдёт его. Я всё сделала правильно.

Голос-в-голове шипит в панике: Откуда ты знаешь?! У тебя нет никакого опыта в этих криминальных делах, ты не знаешь, как правильно! А он всю жизнь имеет дело с преступниками. Он найдёт, всё найдёт!..

Я смотрю в глаза отца, чем-то похожие на мои. В их глубине плещется власть – абсолютная власть надо мной.

– Значит, ячейка. Которую ты ещё не активировала, так? Что ж. Ты отдашь мне её, Алетейя. Номер и пароль. Ты прекрасно знаешь, что я не признаю половинчатых мер.

Демонстративно колеблюсь. Конечно, я готова отдать копии, но нельзя соглашаться слишком поспешно.

– Договорились. Если ты вернёшь мне этого робота, получишь все данные. Всё будет тихо, мирно, как и раньше. Я даже не работаю в «Психушке», теперь я вполне порядочный член общества. Могу как-нибудь появиться с тобой на новогоднем аукционе у мэра. Обещаю быть красивой и улыбаться, – я растягиваю губы, показывая, как именно.

Отец легко улыбается в ответ.

– Хорошо, милая, я никогда не мог тебе отказать! Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы порадовать мою малышку.

Он спускается с трона – то есть моего стула – и направляется к двери. У самого выхода оглядывается.

– Долго тебя ждать?

От резкого тона вздрагиваю.

– Д-да, конечно.

Куда мы поедем? Он даже не сказал. Впрочем, как обычно. Зачем что-либо сообщать Алетейе, если господин Александэр уже всё решил?

Торопливо провожу по контурам ножа в заднем кармане, но всё-таки вынимаю его и оставляю на стуле.

86.

Водитель отца кланяется мне отработанным движением. Секунды выверены многолетней службой – ровно столько, сколько необходимо для демонстрации почтения. Ни меньше, ни больше.

Никогда он мне не нравился и, кажется, это взаимно. То ли дело дядюшка Стефан, который был в моём детстве. Открытый, весёлый человек. Я его любила. Может, дело в том, что сейчас я разучилась любить. А может, в детских воспоминаниях всё кажется лучше, чем было на самом деле. Возможно, он улыбался мне только чтобы не потерять хорошо оплачиваемую работу, а я по наивности не понимала этого.

На заднем сиденье автомобиля отец сразу погружается в данные на экране электронного браслета, что-то нажимает, сосредоточенно хмурится. Деловой человек. Я отворачиваюсь к своему, правому окну. Провожу пальцем по холодному стеклу. С той стороны идёт дождь.

Вот так, значит. Взяли и забрали его. Ради денег. Могут сделать с ним что угодно. Капли бьют и бьют в стекло, но они так ничтожно слабы. Как и я. Слабая, жалкая, ни на что не годная. Я обещала помочь ему – как смешно! Я никогда не могла помочь даже самой себе.

Со стыдом вспоминаю, как вчера Син не хотел уходить из дома, а я настояла. А ещё раньше сказала ему, что нечего пускать корни в моей квартире. Проклятье! Жмурюсь, не желая видеть этих воспоминаний, требуя отменить их. Я должна была сказать совсем другое – как я ценю его, как он важен… Но не сказала. Выгнала «прогуляться». Дура!

А если они его убьют? Ну, или всё всплывёт у военных, суть та же самая. У меня ничего больше нет. У меня не получилось помочь Дэну. Не получилось помочь Сину. Если я исчезну прямо сейчас – от моего существования не останется ничего полезного.

Слева раздаётся писк браслета, и я кошусь на отца, всё так же сосредоточенного над экраном. Какой у него план? Да, сейчас он согласился помочь, но это ещё ничего не значит, расслабляться нельзя, потому что отец легко сделает по-своему и скажет, что не так меня понял, что «мы же договорились», «ты же согласилась с моими доводами» или просто посмеётся над «моей глупенькой девочкой».

И я смирюсь, что я – глупая, маленькая «малышка», ни на что не способная повлиять. Так всегда: стоит отцу сказать пару фраз, как я уже верю всем его словам обо мне. Вот и сейчас – я уже вновь превратилась в жалкую уродину, у которой «не складываются отношения с мужчинами». «Крысиная мордочка», маленькая грудь, кривые худые ноги… Кому такая может понравиться? Я уж не говорю о любви, нет. Поставить в один ряд меня и чувство любви – смешно.

Ещё и Голос-в-голове подливает масла в огонь: Думаешь, робот счёл тебя привлекательной? Интересной? Хоть в чём-нибудь? В сексе? Ой нет, не смешите меня! А то лопну, и что ты без меня будешь делать? Вообще съедешь с катушек, вздумаешь устроить свадьбу с роботом. Ох, Лета, как же это банально – разыграть любовь для некрасивой дурочки, и она сделает всё, что угодно. Всегда срабатывает, да? А с другой стороны, он ведь и не говорил тебе ничего подобного. Ничего не обещал. Ты сама всё придумала, и сама в это поверила.

Горло привычно сжимает горечью. Да и пусть. Пусть ничего нет, и я сама себя обманываю. Я всё равно обещала ему помочь, а теперь он попал в какую-то херню – из-за меня. И я обязана пойти и что-то сделать – не ради каких-то чувств, а потому что это правильно.

Но Голос-в-голове растягивает губы в неестественной улыбке до ушей: Серьёзно? Боги, насколько же ты лживая! Легко быть «правильной» с мускулистым красавчиком, но ты бы далеко не для каждого так бегала, волнуясь о его проблемах.

Меня и вправду колет стыдом. Ну… Внешность, конечно, важна… Но дело не только в этом!

Закатив глаза, Голос-в-голове выдаёт скучающим тоном: Ха-ха. Давай ты хотя бы мне не будешь врать? Ты всего лишь похотливая сучка без мозгов.

Я раздражённо повторяю: Дело не только в этом! С ним интересно. Мне нравится его чувство юмора. Конечно, если бы он выглядел по-другому, я бы меньше была заинтересована… Но это вообще-то у всех так! И хватит меня обвинять! Сколько есть людей – хороших, достойных – у которых не складываются отношения с кем-то из-за внешности. Так что не одна я придаю этому значение. И да, он мне очень нравится, но хватит пинать меня по этому поводу!

Неожиданно Голос-в-голове, вместо того чтобы опровергать мои слова и давить обвинениями, ухмыляется довольно: Отлично, малышка, запомни эту злость. Хватит терпеть! Иди и сделай! Ты ведь обещала, в конце концов.

Вот и ворота нашего особняка. А я – в самом деле – выхожу из машины уже не в слезах, трясясь от страха перед всем миром, а с уверенностью в себе. Пусть у меня мало сил и возможностей, но я всё равно буду бороться. Я обещала Дэну. Он верил, что я смогу. Значит, я смогу.

Отец бросает:

– Иди в южную столовую, пусть кухарка что-нибудь подаст. Через двадцать минут поднимайся в мой кабинет.

Дом, который я знаю наизусть, даже на ощупь. Провожу пальцами по лакированным деревянным панелям стен. Успокаивающий запах детства. Жаль только, что детство закончилось слишком быстро – когда я поняла, что мама умерла из-за меня, отец ненавидит меня за это, а гувернантка играет в игры не потому, что ей хочется, а ради зарплаты. Так что с игр я перешла на чтение – чтобы не навязываться ей и никому не мешать. Книги были прекрасны, они рассказывали столько странных и чарующих историй… О путешествиях в далёкие страны, где не бывает снега и долгих зимних ночей. О людях, которые давным-давно, до изобретения нашего привычного быстрого и лёгкого синтезирования, создавали краски из природных материалов и умудрялись без современных инструментов, на глаз, творить огромные фрески – столь прекрасные, что даже не верится. Я удивлялась всем этим чудесам, которые происходили с другими, и грустила, что они никогда не произойдут со мной. Почему я так решила, откуда взяла эти мысли? Что у меня нет таких способностей, как у других, и нет необходимой силы воли, или сообразительности, или обаяния, или что там нужно ещё, чтобы начать приключение и довести его до успешного финала. Что мне не стоит даже пытаться. Что за тупая идея?!

В южной столовой – новый обеденный стол. Странное ощущение. Как будто машина времени сломалась и занесла меня в альтернативное прошлое. Я-то надеялась вернуться в тёплую память детства, но этот стол торчит посреди комнаты как раздражающее напоминание о том, что всё ушло безвозвратно.

Кухарке приходится объяснять, что я – дочь господина судьи, госпожа Александэр. В итоге она всё-таки подаёт закуски и кувшин с молочным коктейлем, но поглядывает на меня настороженно, словно ждёт, что я вот-вот убегу с серебряным сервизом.

В детстве я обожала бутерброды с ветчиной, но они были другие, чем эти. Тогдашняя кухарка, Анна, делала какой-то особенный соус. Помню его вкус, но не знаю названия – тогда, конечно, не спрашивала, а теперь уже никак не выяснить. Грустно. Я бы хотела попробовать те бутерброды ещё хотя бы раз.

Жевание помогает думать, и в памяти вдруг всплывает тот человек, следивший за мной пару недель назад. Из-за вчерашних эмоций и сегодняшней паники всё вылетело из головы, но теперь я вспомнила про него. Это наверняка связано с похищением. Зацепка! С другой стороны, она никуда не ведёт, про того человека ничего не известно. Мой энтузиазм сдувается до состояния дряблого и сморщенного воздушного шарика. Ладно, всё равно стоит рассказать отцу, вдруг поможет.

Под дверью кабинета я оказываюсь через семнадцать минут. Беспокойство требует зайти поскорее, начать что-то делать, решать проблему, но я послушно останавливаюсь, лишь сверлю дверь жадным взглядом. Массивная, тёмного дерева. Руки чешутся постучать. Но отца раздражают непунктуальные люди.

Неожиданно Голос-в-голове говорит: Хватит ходить по струнке и бояться. Ты же знаешь, он всё равно найдёт, к чему придраться.

И правда. Подумаешь, каких-то полторы минуты!

Торопливой дробью стучу в дверь, захожу.

Этот кабинет не менялся никогда. Каким я помню его с раннего детства, такой же и сейчас. Повсюду строгое тёмное дерево, бордовый, коричневый, серый, чёрные детали. Прямые линии, прямые углы. Каждый предмет занимает собственное, выверенное чуть ли не по линейке, место. Справа – монументальный стол, за которым восседает отец. Поднимает на меня взгляд от экрана компьютера, указывает на пару бордовых кресел перед столом.

Раз он занят, я успею осмотреться. Вспомнить. На ближней стене слева – огромная карта. Греция, Македония, походы Александра. В детстве я обожала сидеть перед ней, на этом мягком тёмно-красном ковре. Часами разглядывала миниатюрные изображения городов, где внутри зубчатых стен одни маленькие человечки несут на городской рынок корзины с фруктами, другие сидят перед ткацкими станками… На полях пасут овечек, в море плывут корабли, маяки освещают путь, караваны идут по торговым путям… Здесь, в реальном мире, прошли годы, я выросла, а эти человечки так и живут своей прекрасной нарисованной жизнью. Армии Александра по-прежнему идут к своей цели, не зная, что их царь уже несколько тысяч лет как умер.

Оторвавшись от карты, обхожу комнату дальше по часовой стрелке. Коллекционные мечи – в детстве я воспринимала их как должное, но сейчас задумываюсь. Кажется, отцу не интересно оружие, тогда зачем они здесь? Потому что так принято? Небольшие картины маслом, пейзажи. Много фотографий. Половина – господин судья на знаковых мероприятиях, с важными людьми. Другая связана с фондом «Счастливое детство», отец в окружении детей. Я прекрасно помню, что изображено на каждой. Вот он вручает мальчику большую коробку с вертолётом, а на заднем плане – две девочки с мягкими игрушками и корзинками конфет. Вот строит малышам башню из кубиков. Этому неловко улыбающемуся мальчику оплатил восстановление руки. Этой серьёзной девочке, ослепшей после аварии, – глаза из искусственной органики. На всех фотографиях фонда отец улыбается счастливо, будто сам получил долгожданный подарок. Не помню, чтобы он улыбался так со мной. И моих фотографий нет – ни на этой стене, нигде.

В дальнем углу комнаты – напольные часы, метра два, выше меня. Окна с тяжёлыми бордовыми портьерами. Выглядываю, но снаружи ничего интересного. Мокрый зимний пейзаж, появилось несколько новых кустарников, а старую скамейку убрали.

Вернувшись к столу, опускаюсь в правое кресло. Неожиданно в голову приходит мысль – я выбрала его потому, что ближе к двери, можно убежать. Нервно ухмыляюсь. Да, годы идут, а мой страх не желает уменьшаться.

– Что там?

– Всё в порядке.

Отец не отрывается от своего занятия, голос уверенный, однако я всем телом чувствую, что за его словами есть какое-то «но» – оно так и повисло в воздухе. За годы, проведённые в этом доме, я научилась буквально кожей чувствовать малейшее изменение атмосферы: кто-то не согласен с собеседником, кто-то раздражён допущенной бестактностью, кто-то знает больше, чем говорит.

– Что не так?

Он смотрит мельком и тут же возвращается к экрану.

– Алетейя, пожалуйста, будь благоразумной. На данный момент точно неизвестно, в каком состоянии твой робот. Может быть выключен, а может, повреждён. Но! – ожидая моей легко предсказуемой реакции, отец вперяет в меня твёрдый немигающий взгляд. – Ты не имеешь права причинить мне вред на том основании, что посторонний человек повредил твою вещь. Я не имею к этому отношения.

Как ни странно, я почти ничего не чувствую. Разве что желание вернуться на кухню и выпить чего-нибудь покрепче. И тогда я всё смогу выдержать.

– Я это понимаю. Сделка прежняя: ты помогаешь вернуть робота в том состоянии, в каком он находится сейчас, я отдаю данные. Есть конкретный план?

– Он позвонит, – отец смотрит мне за спину, на большие часы, – в час. Первый звонок мы отследили с радиусом несколько километров, второй должен дать точное местоположение. Однако это наверняка будет улица или общественное заведение… Постарайся подумать. Кто это может быть. Это очень поможет.

– Кстати об этом. Пару недель назад ты посылал кого-нибудь следить за мной?

Отец даже не смотрит на меня, прищурившись в экран.

– Нет.

Врёт?

– Посмотри на меня. Наёмник или бывший военный, следил на улице и за квартирой.

Он поднимает укоризненный взгляд.

– Алетейя, ты мешаешь работать. Я сказал, нет. Это даёт что-нибудь? Ты выяснила, кто он?

Качаю головой. Отец сразу забывает обо мне, словно и не ждал ничего полезного.

Проклятье, почему тогда мы с Сином не обсудили разные варианты? Я выбрала самый простой, на том и успокоилась. А теперь, когда времени мало, нужно лихорадочно думать. Вариант с армией отметаю сразу, у них есть власть и ресурсы сделать это официально. Значит, всё же кто-то из «Психушки»? Полагаю, шантаж им привычен. Но почему Син? Попал под руку? Однако захватить его непросто, вряд ли можно сделать это случайно. Они должны были знать, кто он такой… От неожиданной мысли я давлюсь вдохом, и отец сразу поднимает взгляд.

– Я знаю одного человека. Он… может быть в курсе. Живёт на Биржевом. Марк Силан.

Отец набирает имя, несколько мгновений – и на его лице появляется выражение «вы, должно быть, шутите». Поворачивает ко мне экран с фотографией Силана в военном мундире на фоне флага.

– Может, пора и меня ввести в курс дела? Что это за робот, от кого конкретно ты его получила?

Сжимаю губы. Рассказывать правду отцу всегда было опасно, при случае он непременно использует её против меня. Но сейчас мы вроде как заодно.

– Его не украли, он сам сбежал. И я его нашла. Экспериментальная модель, может действовать по собственной инициативе.

Отца не так-то легко удивить, но тут его лицо вытягивается.

– То есть, – он тянет шокировано, – это не просто украденное армейское имущество. Секретная программа, так? Алетейя, это же госизмена.

Я вскидываю подбородок, легкомысленно пожимаю плечами.

– Тем больше стимул вернуть его.

Он переводит дыхание.

– Теперь понятно, почему сумма такова. И ты… осознавая всё это, требуешь вернуть тебе этого робота как ни в чём не бывало?

Боги, в таком контексте я реально выгляжу неадекватной и тупой до предела. Изначально вся эта затея с роботом – инфантильная глупость наивной девчонки. Но сейчас кто поможет Сину, если не дурная на всю голову я? Так что я смотрю в глаза отцу, притворяясь, что считаю себя правой.

– Именно.

Смотрим друг на друга.

Смотрим.

– Когда эта история закончится, мы прекратим всякое общение. Если что-то всплывёт, я скажу, что ты меня обманула, ввела в заблуждение и я не имел ни малейшего понятия о реальной ситуации. Я не буду помогать тебе никоим образом. Ни оплачивать адвоката, ничего.

Не то чтобы я рассчитывала на его помощь, но всегда в глубине теплится надежда – что близкие поймут тебя и твои чувства, хоть как-то поддержат, хотя бы не будут осуждать… Даже если знаешь, что этого не будет, всё равно надеешься, и слышать очередной отказ тяжело.

– Я согласна.

Отец разглядывает меня, словно не веря, что я действительно осознаю ситуацию, затем кивает.

– Подожди за дверью.

Коридор – тридцать шесть шагов. Подошвы утопают в мягком вишнёвом ковре, это приятное ощущение расслабляет.

Из кабинета доносится приглушённый голос отца. Хорошо, когда в случае проблем можно кому-то позвонить. У меня вот никого нет.

Надеюсь, это действительно Силан. Но почему я? Что его так зацепило? Оскорбился, что я проигнорировала его чары и сбежала? Решил всё же дожать меня, чтобы соблазнить и выйти на судью в комплекте с партией демократов? Зачем только я болтала про всё это, будто и правда имею вес! А там выяснилось, что я зарегистрирована в Городе, в подозрительно дешёвой квартире, наверняка проворачиваю там сомнительные дела… Силан послал человека проследить, того кто-то «уронил» с пожарной лестницы, это обратило их внимание на таинственного охранника… Боги милостивые, насколько нужно быть невезучей, чтобы за мной начали следить именно Силан и его люди – те, кто могли узнать внешность Сина!

Интересно, сколько этих людей? Марк – бывший военный, насколько он хорош? Мог устроить похищение в одиночку? Эдакий коммандо с кучей крутых модификаций? Да нет, вряд ли, на том вечере он выглядел как изнеженный красавчик, предпочитающий женские постели окопам. С другой стороны, если зарабатываешь шантажом – чем меньше людей в курсе, тем надёжнее.

Рядом с дверью кабинета загорается жёлтый фонарь. Приглашение зайти.

Я возвращаюсь в то же, ближайшее к двери, кресло.

Отец выглядит расслабленным, даже довольным.

– Многообещающий след. Родители господина Силана – серебряные, живут весьма скромно. Сам он официальной работы не имеет, при этом не ограничивает себя в тратах. Квартира на Биржевом проспекте – не единственная его недвижимость, есть ещё загородный дом, подарок одной дамы. Конечно, она может себе это позволить, но даже за очень, кхм, качественные услуги дома не дарят. Три дорогих автомобиля за последние пять лет – тоже подарки. Один от жены банкира, два от жён чиновников мэра.

– Думаешь, он их всех шантажировал? Это… экстравагантно.

– Однако не удивительно. Этот человек, – отец бросает взгляд на часы, – скоро позвонит. Есть ли у тебя ещё варианты, кроме Марка Силана? Пожалуйста, сосредоточься.

Несмотря на последние слова, мои мысли скачут во все стороны, в итоге качаю головой. Торопливо добавляю:

– Спроси, что конкретно он сделал с роботом. В каком он состоянии.

Отец рассеянно кивает.

– Во время звонка ты должна молчать. Надеюсь, это понятно. А пока можешь помолиться о том, чтобы это действительно оказался Силан, – и он углубляется в чтение.

А я от беспокойства вскакиваю, сбегаю в конец комнаты, топчусь туда-сюда, время от времени останавливаюсь перед фотографиями, хотя на самом деле едва замечаю их.

Звонок!

Замираю, неловко растопырив пальцы, почти не дышу. Отец включает громкую связь.

– Господин судья, полагаю, вы убедились в моих словах.

Мужской голос звучит знакомо – преобразован популярной программой для синтеза речи, используемой в кафе и магазинах.

Отец отвечает уверенно, даже легкомысленно:

– Я убедился лишь в том, что у моей дочери есть некоторое имущество, подходящее под ваше описание.

– Этот робот указан в официальных документах государственной армии как объявленный в розыск.

Не могу отделаться от ощущения абсурда. Из-за этой программы голос шантажиста звучит как виртуальный продавец. Словно мы с отцом решили купить по чашке кофе, а кофейный аппарат вдруг начал нас шантажировать.

– И как именно вы подтвердите, что это тот самый? Они же все одинаковые.

– Но не этот. Он в единственном экземпляре.

Отец добродушно улыбается. Так странно, когда эта его акулья улыбочка обращена не на меня. Как если бы на Одде одна из турелей вдруг решила меня помиловать и отвернулась к кому-то другому.

– Посудите сами, как вещь может быть в единственном экземпляре? Возможно, вы просто не знаете о существовании копии? Или сами создали её – на такой вот случай?

– В его системе указан идентификационный номер. Ваша дочь даже не озаботилась тем, чтобы скрыть следы своего преступления.

От взгляда отца в мою сторону хочется провалиться сквозь пол.

– Думаю, при должном уровне мотивации подделать можно любой номер. А пока я сомневаюсь, стоит ли вообще покупать этот предмет, расскажите, в каком он состоянии.

Пауза – короткая, но всё же. Отец тут же давит:

– Даже не думайте мне врать! – и мгновенно переходит на мягкий любезный тон: – Залог успешного сотрудничества – честность и добрая воля сторон. Вы назвали немалую цену, и я считаю, что за такую сумму имею право получить достоверную информацию. Так что?

– Для дезактивации пришлось приложить некоторые усилия, которые… – голос запинается, – могли повредить робота.

У меня в груди словно что-то рвётся. Пульс поверхностный и частит так, что трудно дышать. Голова кружится. На автомате поднимаю руку и опираюсь о стену, рядом с фотографией отца и мэра.

– Насколько?

– Господин Александэр, – голос из телефона агрессивно напирает, – вы должны понимать, что это боевой андроид, он крайне опасен. И моя – как мне кажется, здравая – идея состоит в том вы в первую очередь должны быть заинтересованы в его уничтожении, а не хранении. Следовательно, он не нужен вам целым.

Так, мне нужно сесть. Оторвавшись от стены, я шагаю на ватных ногах в сторону стола и кресел. Добравшись до бордовой спинки, цепко хватаюсь за неё и стараюсь упасть на кресло, а не мимо.

Тем временем отец возмущённо повышает голос:

– Послушайте, любезный, что значит «не нужен целым»?! За такую сумму я требую, чтобы он был не только целым, но полностью в рабочем состоянии!

Однако голос не поддаётся:

– Это невозможно.

– Тогда можете оставить эти запчасти на той свалке, где вы их нашли. Всего доброго!

И отец прерывает звонок.

Что он творит?! Растёкшись в кресле, я одурело хлопаю глазами, пока отец неторопливо ставит локти на стол и переплетает пальцы. Конечно, он спокоен, даже доволен, наверное. Для него уничтожение – хороший вариант, если нет объекта шантажа, то и платить не нужно. Или Син всё-таки ещё не уничтожен? Насколько он повреждён? Можно ли восстановить хоть что-то? И кто мне поможет, если Дэна больше нет?

Звонок.

Судья растягивает губы в хищной улыбке. И ничего не делает. Лишь смотрит на экран.

Три секунды. Он не будет отвечать?! От страха хочется умереть прямо в этом кресле.

Десять секунд.

Быстрое движение, щелчок телефона – и голос шантажиста вступает на повышенных тонах:

– Он официально записан на вашу дочь. Это легко проверить.

Отец мурлычет:

– Допустим. Однако если робот будет кардинально сломан, невозможно зайти в систему и подтвердить его происхождение. Это же очевидно.

– Нет… Я имел в виду, что с внешней стороной точно всё в порядке…

Отец резко подбирается и переходит к угрожающему тону, который обычно использует против адвокатов, затягивающих процесс:

– Уважаемый, я теряю терпение. За свои деньги я хочу получить предмет целиком и полностью, а затем лично убедиться, что это именно тот предмет, а не какой-то муляж. А теперь ответьте мне – в его систему ещё возможно зайти? Потому что если нет, лучше вам забыть о сделке прямо сейчас. И даже не думайте меня обмануть.

Голос отвечает торопливо – успокаивающе и немного заискивающе.

– Да, да, войти в систему возможно. Конечно. Я всего лишь говорил о том, что во время сделки не стоит держать боевого андроида в полностью рабочем состоянии, придётся деактивировать – для безопасности, вы же понимаете. Но он, естественно, функционирует.

– Вы сказали, что он не целый, – тон холодный.

– Нет! Я имел в виду… Что лучше его разделить к моменту сделки, но пока он целый, всё… Нет, это просто недопонимание.

Отец благосклонно кивает. Продолжает спокойно, даже мягко:

– Хорошо. Какие конкретно условия мне нужно обеспечить для транспортировки и хранения?

Заминка.

– Этот робот довольно устойчив к воздействию…

Отец резко бросает:

– Я уже понял, что вы не в курсе теоретических характеристик предмета, которым так смело распоряжаетесь. В каких условиях вы храните его сейчас?

– Я говорю о балансе! – шантажист тоже добавляет в тон недовольства. – Вы ведь хотите получить робота в адекватном состоянии – значит, воздействие не должно быть слишком сильным. Однако слишком слабое опасно, он уже убил моего человека. Так что на вашем месте я бы внимательнее отнёсся к моим словам.

– На моём месте вы никогда не окажетесь, не льстите себе. Как и я на вашем. Но пока мы имеем что имеем, так что я жду конкретных данных.

Молчание. Надеюсь, шантажист не взбесится настолько, чтобы назло всем сдать Сина военным?!

Но нет, продолжает – словно бы сдерживая раздражение:

– Его можно выключить с помощью разряда тока высокого напряжения – такого уровня, который используется для умерщвления крупных животных. Соответственно, крепкая преграда под напряжением способна ограничить его передвижение. Главное – запасите партию транквилизаторов, запишите артикул… Пишете?

– Да.

– «Абрео-43» для бесперебойной подачи. Не меньше сотни.

Отец быстро и беззвучно набирает на клавиатуре компьютера, смотрит на экран – и на его лице мелькает довольная усмешка. Бросает на меня предупреждающий взгляд. Как это понимать? Хочет, чтобы я молчала? Но я и так молчу и не шевелюсь в кресле. Или точно убедился, что шантажист – Марк Силан? Отследил местоположение и отдал приказ схватить его? Или всего лишь нашёл в магазине эти транквилизаторы с хорошей скидкой? Я без понятия. Вообще без понятия, что происходит.

– Мне необходимо время, чтобы обеспечить подобные условия. Как вы понимаете, у меня на лужайке нет колючей проволоки под напряжением. Таким образом, предлагаю провести сделку завтра в полдень. Подходит?

В этот момент на заднем плане разговора раздаётся приглушённая трель звонка – и отец улыбается с таким снисходительным разочарованием, словно рассчитывал схлестнуться с достойным противником, а попал на ребёнка. Это же так, да? Его выражение значит, что всё под контролем?

Шантажист рассеянно говорит:

– Конечно. Я позвоню завтра в десять утра, – и отключается.

87.

– Дилетант, – отец презрительно кривится. – Запугал нескольких домохозяек и решил пойти против меня? Пф!

Я кое-как оживаю в глубинах кресла.

– Это он? Силан?

– Да. И у нас есть его точное местоположение.

Слава богам! Хотя б эта проблема решена!

– А что за… Что он говорил? Вот это «43»?

– Транквилизаторы для медвежьего ошейника.

– Какого?..

Отец терпеливо поясняет:

– Ошейник. Для содержания медведя.

– Что?! – резко распрямившись, я подскакиваю в кресле.

Однако отец не поддерживает тему, а говорит совсем другое:

– Данные ячейки.

От неожиданного перехода я совершенно теряюсь.

– Сначала робот, потом данные, – однако мой голос звучит так неуверенно, что самой за себя стыдно.

– Алетейя, это не обсуждается. Я буду договариваться с людьми, оплачивать их услуги – весьма недешёвые… Я должен быть уверен, что данные у меня.

Смотрю ему в глаза. Не могу удержаться, чтобы не облизнуть обветренные губы. Я могу ему верить? Неужели он обманет собственную дочь? У представителя закона должна быть хоть какая-то честь, ведь так?

– Хорошо.

Поднимаюсь, подхожу к его столу, на листке пишу цифры. Отец набирает их. Ждём. Никаких звуков, но вскоре он поднимается из-за стола и идёт в конец комнаты, к окну доставки. Шуршание.

Оглядываюсь со страхом. Вдруг он поймёт, что это копии? Они очень качественные, должны быть идентичны, но вдруг?

Возвращается к столу, садится. По лицу ничего не понять. Сработало или нет?..

Нажимает кнопку, включающую приглашающий фонарик в коридоре.

Дверь кабинета открывается уверенно, при этом тихо. Внутрь заходит мужчина – но какой… Такой, что у меня даже челюсть отвисает. В армии открыли курсы моделей?

Продолжить чтение