Идол

ИДОЛ

Мозг контролирует боль, мозг контролирует страх, любовь, сон, голод, гнев, все чувства. А если контролировать его?

(«Остров проклятых»)

Пролог

Ты никогда не узнаешь границы своего безумия, пока не встретишь того, кто сведет тебя с ума…

И сейчас он меня точно прикончит. Я читаю этот приговор в его ледяном взгляде, обращенному на меня.

Я смотрю в глаза личного дьявола и тону. Глубокая синева затягивает меня, как водоворот, беспощадно и неотвратимо. В этих глазах – мой приговор, моя кара. Всё, что я заслужила, и всё, чего так отчаянно боялась.

Кэллум не произносит ни слова, но его взгляд говорит громче любых фраз. Он знает. Знает каждую мою слабость, каждую трещину в броне, которую я так старательно выстраивала годами. Его власть надо мной абсолютна и необъяснима – как гравитация, как смена времён года, как неизбежность рассвета после самой тёмной ночи.

Воздух между нами сгущается, становится тяжёлым, почти осязаемым. Я чувствую, как его присутствие подавляет меня – не физически, но на каком-то глубинном, почти первобытном уровне.

Пощады не будет. Я понимаю это с кристальной ясностью, от которой внутри всё сжимается в тугой узел.

Инстинкт самосохранения вспыхивает во мне последней искрой сопротивления. Я резко поднимаюсь, готовая бежать, спасаться, исчезнуть – куда угодно, лишь бы подальше от этого взгляда, от этого человека, от собственных предательских желаний.

От выстрела, который едва ли будет холостым.

Но Кэллум движется быстрее: молниеносно, как хищник, годами выслеживавший свою добычу. Одно мгновение – и я оказываюсь прижатой к столу. Его руки на моих бёдрах ощущаются как стальные кандалы, горячие и неумолимые. Металл столешницы впивается в кожу, но эта боль ничто по сравнению с огнём, который разгорается внутри от его прикосновения.

Ненавижу его в этот момент. Ненавижу за то, что он видит меня насквозь. За то, что знает, как сильно я хочу сопротивляться – и как сильно жажду сдаться. За то, что в его руках я становлюсь той, кем всегда боялась быть – уязвимой, открытой, настоящей.

Ненавижу за власть, которую он имеет надо мной.

Его дыхание обжигает мою шею, и я закрываю глаза, осознавая, что бежать некуда. Невозможно сбежать от самой у себя.

– Ну а теперь, принцесса, моя очередь стрелять, – ядовитый голос Торнтона будто течет по моим венам, а в следующую секунду я ощущаю ледяное дуло пистолета, приставленного к своему виску.

Холодное прикосновение металла ужасает. Время растворяется в пространстве. Он скользит им по моей коже, почти ласково, почти интимно – это точка соприкосновения наших судеб, место, где сходятся все мои страхи и его власть.

Мои лёгкие сжимаются в сладкой агонии, отказываясь принимать воздух. Сердце бьётся в такт его дыханию, которое я ощущаю на своей шее. Один. Два. Три. Я считаю удары, наслаждаясь и страшась каждого.

Вдобавок, близость Торнтона невыносима…жар его тела и то, что он ощущается таким огромным и необъятным, возвышающимся надо мной.

Стоять перед ним в такой уязвимости – все равно что смотреть как поднимается гребень волны перед сокрушительным цунами.

– Давай, убей меня, – шепчу я, и мой голос дрожит, пока я сражаюсь со страхом и невольным возбуждением.

Торнтон улыбается, приближая губы к моему уху. Его голос – бархатный яд, проникающий под кожу.

– Ты слишком долго избегала меня по-настоящему, Аврора. Слишком жадно искала укрытие. А теперь… теперь ты моя.

Он отводит пистолет, позволяя мне сделать вдох, а затем снова прижимает металл к коже – теперь к шее, прослеживая линию пульса.

– Если все равно сделаешь это, не томи, – выдыхаю я, запрокидывая голову, подставляя горло в жесте, балансирующем между капитуляцией и вызовом.

Вот и все. Конец игры.

ГЛАВА 1

Аврора

К смерти родителей невозможно быть готовой.

Как минимум это ощущается ударом под дых, как максимум – смертоносной молнией, испепеляющей до костей.

Мне достался второй вариант, поскольку они не оставили мне даже предсмертной записки перед тем, как добровольно уйти из жизни. Вместе.

Вместо этого они завещали мне не только огромные долги семьи Хейз, но и тысячи немых вопросов, которые вот уже несколько недель душат меня, не дают спать, медленно уничтожают изнутри.

Тысяча вопросов, но смысл один: как они могли так поступить со мной?

Добровольно уйти из жизни, не оставив даже предсмертной записки. И сделать это в тот самый момент, когда я только начала оправляться после исчезновения Лиамы. Если бы сестра была рядом, я, возможно, смогла бы пережить все это.

Но сейчас мне кажется, что такое пережить невозможно. Чувство вины сжирает меня изнутри. Настолько сильно, что я опустилась до того уровня, что стою в коридоре психиатрической клиники, прямиком за дверью кабинета, в котором сейчас идет собрание психологической поддержки из фонда по предотвращению подобных случаев. Здесь собрались люди, находящиеся в глубокой депрессии. Я не могу даже произнести это слово на букву «с» даже в своих мыслях, поэтому называю другим словом на «с» – случай.

Только когда твои родители осознанно уходят из жизни, это не случай, черт возьми. Это, мать их, решение.

Нервно сглатываю и, с отчаянным выдохом наклонившись, ударяюсь лбом об ближайшую стену. Тело подрагивает, будто не принадлежат мне. Меня резко разворачивает на сто восемьдесят градусов, словно сам дьявол хватает меня за плечо и бесцеремонно крутит, как тряпичную куклу. Ледяная стена обжигает спину, и я скатываюсь вниз, оседая на полу и обхватывая колени руками. Мой взгляд устремляется в никуда, реальность расплывается перед взором. Чувствую себя оболочкой, аватаром, лишенным содержания. Огонек, который когда-то горел внутри, окончательно погас, оставив вместо себя лишь холодную пустоту.

Какое страшное слово «никогда».

Мне никогда не выплатить эти долги.

Я никогда не получу объяснение родителей, ответ на банальный вопрос «почему?».

И я никогда больше не увижу свою сестру, с которой поссорилась в день ее отъезда. Я уже не верю, что она хочет меня видеть, даже если жива.

Вздрагиваю всем телом, услышав неспешные шаги по направлению ко мне. Приходится заставить себя встать. Я не хочу, чтобы кто-то видел меня такой размазней, побитым котенком, брошенным в одиночестве.

Мне однозначно стоит войти в этот зал собрания психологической поддержки. Но я не могу.

Через стекло я наблюдаю за незнакомыми людьми, которые наверняка сейчас по очереди рассказывают психиатру о своей травме или душевном потрясении. Здесь все, как и я, потеряли близких. Или себя.

Но я не знаю, что здесь делаю. У меня язык не повернётся рассказать все, через что я прошла. Я ненавижу плакать, когда кто-то смотрит или находится рядом.

Никто и никогда не увидит моих слез.

Мне нужно уйти отсюда. Я скорее умру, чем кому-либо расскажу о своих чувствах. Озвучить их – значит предстать жалкой, ничтожной и слабой перед толпой неизвестных лиц и перед самой жизнью. Озвучить их – означает признать потерю, сдаться.

А я не могу сдаться, как мои родители. Я не могу позволить себе быть слабой.

Набрасываю капюшон толстовки на голову и порываюсь в сторону выхода из клиники, но не тут-то было: мое плечо вдруг оказывается в твердом мужском захвате. Душа устремляется в пятки, сердце переходит на бег. Какого черта меня лапает незнакомец?

Добавьте к этому неприятный факт: незнакомец в психиатрической клинике.

Мало ли сколько здесь душевнобольных ублюдков.

– Уже уходишь? – мужчина удерживает меня на месте, нарушая абсолютно все мои личные границы. Резко задираю голову, отчего капюшон слетает с моей головы, и анализирую внешность незнакомца. Но он мне знаком.

Он один из них.

И пусть я не помню, как его зовут, я совершенно точно знаю, что он принадлежит семерке дьявольских ублюдков из YELE.

Точнее, теперь уже шестерке.

Самый главный ублюдок трагически погиб почти сразу после суда. Его имя – Кэллум Торнтон. Ему поклонялся весь университет, а все окружающие были его поддаными.

Насколько я помню, тот, что передо мной – был самым адекватным из ублюдков. Его заостренные и маскулинные черты лица смягчают круглые очки. Губы молодого мужчины сжаты в тонкую линию, и, несмотря на то, что от его темно-зеленых глаз расходятся «доброжелательные морщинки», кажется, что он больше похож на волка в овечьей шкуре, чем на святого отца, пришедшего успокоить мою душу.

– Да, ухожу. Не трогай меня, – пытаюсь пресечь беспардонное поведение бывшего сокурсника по институту. Сокурсник – громко сказано, ведь я младше него лет на пять или даже семь.

«Дьявольская семерка» – так все их называли. Они были старшекурсниками и заканчивали магистратуру, когда я только поступила на первый курс Йельского университета. Их громкая слава разлеталась за ними шлейфом интриг, сплетен и тайной грязи. Для образовательного комитета они были представителями студенческого тайного братства – обычное дело в университетах «Лиги плюща». Члены подобных братств в дальнейшем очень часто становятся президентами, политиками и другими крупными фигурами в мире власти и денег. Для всех остальных – зачинщиками развратных вечеринок, на которых творилось дьявол знает что, и мне очень жаль, что мне довелось попасть на одну из них и увидеть то, что мне не стоило видеть.

И пришлось заплатить за это.

– Узнала меня? – пытаясь казаться доброжелательным, он раздвигает губы в фальшивой улыбке. Хотя, быть может, это лишь мое искаженное восприятие? Я сейчас в настолько подавленном состоянии, что у меня паранойя.

Мир явно настроен враждебно по отношению ко мне или кажется мне таким.

– Ты тоже учился в YELE. По-моему, мы пересекались на лекциях по философии или психологии, – мне приходится поднапрячь извилины, чтобы вспомнить.

– Ага. Я тот самый парень, которого ты отшила, когда я пригласил тебя на бал в честь окончания семестра, – он подмигивает мне, играя бровями, поправляя пшеничного цвета волосы. Они достаточно длинные, он мог бы собрать их в короткий хвост на затылке: именно так он делал, когда мы учились вместе.

– Прости. Мне во время учебы было не до романов, – я начинаю снова напрягать мозг, вспоминая детали студенческого прошлого. Кажется, его зовут Грант.

Мне и сейчас не до романов. Времени после отчисления прошло не так много, но за три года я успела потерять трех близких людей и диплом университета мечты.

А сейчас я почти потеряла себя. Я на грани. В полнейшем отчаянии. На чертовом моральном дне.

– Не трогай меня, – напоминаю ему я, кидая выразительный взгляд на его крупную руку, до сих пор крепко сжимающую мое плечо.

– Да, прости. Я был так удивлен, когда увидел тебя здесь, что переборщил с напором, – немного смущаясь, откликается парень, и мне начинает казаться, что он не настолько ужасен, каким я его запомнила. Так, погодите… это тот самый? Самый адекватный из семерки?

– Просто я здесь работаю гипнологом и увидел тебя, эээ… в не самый подходящий момент. Я подумал, тебе нужна помощь, – вкрадчивым, мягким, почти убаюкивающим голосом произносит Грант. У него удивительный голос, которым можно озвучивать книги. Внезапно я начинаю ощущать, как мои ноги становятся ватными. А энергетика, исходящая от него, вдруг ощущается приятной и вполне безопасной. – Так ты идешь в группу поддержки? Иногда, чтобы полегчало, нужно просто выговориться.

– Я не просила тебя раздавать мне советы, – огрызаюсь я, пряча руки в карман толстовки. Бывший сокурсник начинает напрягать и казаться подозрительно навязчивым. – Мне нужно идти.

– Я могу тебе помочь, – он явно вновь хочет схватить меня за плечо, но я останавливаю мистера Назойливость уничтожающим взором.

– Да с чего ты взял, что мне нужна помощь?! – психую я. – Сам себе помоги!

Во мне явно слишком много агрессии. Еще чуть-чуть и я начну налетать на прохожих с рвением борца, дорвавшегося до боксерской груши.

– Я знаю, что у тебя произошло. Все читают новости, – Грант понижает голос до шепота, слегка озираясь по сторонам. – Твое фото было во всех статьях. Страшная трагедия, сочувствую тебе.

– Мне не нужно твое сочувствие, – вновь занимаю оборонительную позицию я, скрещивая руки на груди. – Ты мне никто, чтобы я обсуждала с тобой личные темы. Я даже не помню твоей фамилии.

– Грант Монтгомери. А ты – Аврора Хейз.

– Допустим, Грант. Привет, Грант, – с легкой издевкой бросаю я. – И пока, Грант, – пытаясь развернуться к нему спиной, окончательно ставлю точку я.

– У меня есть к тебе предложение, которое решит твои проблемы.

Я резко останавливаюсь, возводя глаза к небу. Мои проблемы решит только Господь, если вдруг соизволит вернуть мне всех, кого я потеряла.

Лиаму. Маму. Папу. Мечту – ведь из Йеля меня беспощадно вышвырнули.

– Я же сказала, что мне не нужна помощь. И у меня нет никаких проблем. По крайней мере тех, что тебе под силу решить.

– Тебе не нужна финансовая помощь?

– Нет, – твердо чеканю я, но это стоит мне неимоверных усилий.

Кому в этом чертовом мире не нужна финансовая помощь? Учитывая, в какой я ситуации, уже завтра мне нужно искать вторую работу. Я совсем одна и недавно стала совершеннолетней. Едва ли мне светят пособия по потере кормильцев.

– Я знаю, что произошло, – на мгновение ужас сковывает мое сердце. В глазах Гранта пляшут лукавые искры, и наш разговор все меньше кажется мне случайным. – Все читают новости, я узнал твою фамилию и не смог пройти мимо. Ты – дочь одного из уважаемых профессоров нашего университета. Я знал твоего отца, читал его исследовательские работы. Он не похож на того человека, кто может покончить с собой…

– Я не знаю тебя и не собираюсь обсуждать с тобой свою семью, – я все еще не понимаю, какого черта я до сих пор не послала Гранта в ближайшую преисподнюю.

Кого я обманываю? Знаю. Прекрасно знаю. Грант – один из семерки дьявольских наследников. Один из них стал бы моим личным палачом, если бы был сейчас жив.

Кэллум Торнтон.

– Я здесь, чтобы помочь тебе, – вновь и вновь повторяет гипнотизер одну и ту же фразу, словно от этого она проникнет в мой мозг и внушит, что мне действительно нужна помощь.

– Мне. Не нужна. Помощь!

– Деньги нужны всем. Особенно юным девушкам, оставшимся без опоры под ногами.

– Давай сразу к делу. Что ты от меня хочешь? – Грант хмурится и несколько секунд разглядывает меня сканирующим взором. Он чем—то обеспокоен: очевидно, расстроен, что его так называемый гипноз не сработал. Шарлатан чертов. Гипнотизер, мать вашу. Смешно.

– Ты, наверное, знаешь, что у тебя интересная внешность, – ставит мне оценку Грант. – Не красавица, но в тебе что-то есть, – все внутри меня вспыхивает, когда я отслеживаю его жалкие манипуляции. – Полагаю, именно это ты чаще всего и слышишь о себе. У тебя цепляющие черты лица, хоть они и далеки до совершенных.

– Хочешь, чтобы я и против тебя дала показания в суде? А я подам. За оскорбления из уст человека, который считает себя начинающим психиатром.

– Не стоит мне угрожать, Ава, – мягко отвечает Грант. – Я тебе не враг. Ты и сама знаешь, что я был самым святым из них.

Это правда. За Грантом нет плохой славы. На нем самом жестко ездили, поскольку он был тем еще прыщавым зубрилой. К слову, сейчас его кожа чиста, словно он все эти три года пил магическое зелье, навсегда избавляющее от адского акне. И пусть сейчас его внешность далека от образа «типичного ботаника» и ближе к «интеллектуальному Казанове», я все равно не чувствую и толики той смертельно опасной энергетики, которая всегда исходила от Кэллума Торнтона.

Среди дьяволов и их грехов он был их долбаным идолом, которому они поклонялись.

– Что ж, предлагаю тебе направить твою внутреннюю праведную святость на благое дело – помощь людям, которые реально в этом нуждаются. И запомни: если ты хочешь понравиться девушке, комплименты из серии «ты красивая уродина» не работают.

– Хорошо, сдаюсь, – усмехается Грант и раскрывает ладони, разводя их в разные стороны. – Твоя сестра так не ломалась.

Мое сердце пропускает удар, земля в один миг уходит из-под ног. На какие-то доли секунд мне кажется, что я ослышалась.

– Ты… ты что-то знаешь о Лиаме? – голос скрипит, становится чужим и незнакомым. Слезы душат, кислород становится в ту же секунду ядом. Я чувствую себя так, словно Грант одним лишь упоминанием о моей сестре вырвал часть моего сердца, оставив внутри зияющую рану. Снова. Я скучаю по ней каждый день, каждую минуту. Даже по нашим глупым ссорам… Я отдала бы все, чтобы вернуть все это хоть на мгновение.

И больше не умирать каждый день от чувства вины.

– Не так много. Я знаю круги, где пользуются услугами, которые она предоставляла, – откровенно намекая на то, что Лиама занималась чем-то постыдным и грязным, произносит Грант. – Я о контент-услугах, разумеется. Ты могла бы хорошо зарабатывать, также создавая фото контент. С твоей фигурой даже лицо не имеет значения, – продолжает самоутверждаться Грант, постоянно оценивая мою внешность. – Вот, держи. Это небольшой подарок от организаторов твоих потенциальных работодателей, – он протягивает мне странный футляр, напоминающий коробку для украшений. – На обратной стороне указан мой номер. Если надумаешь присоединиться, просто отправь сообщение «я в игре» на мой номер. Но твое время ограниченно, – ленивым взором он опускает взгляд на свои смарт часы. – До вечеринки-посвящения остается всего три дня. После попасть туда не будет возможности.

Он выдает это в лоб. Так откровенно и бесстыдно, что я даже теряюсь от подобного предложения. Я думала, девушек зазывают в индустрию через социальные сети или обманными путями.

– О чем ты? Проституция? Эскорт? Онли фанс¹?! Что это? Что ты знаешь о Лиаме? Где она?! – несвязный поток вопросов пульсирует в голове. Ладони потеют, потому что с тех пор, как он намекнул, что может знать о Лиаме хоть что-то, я потеряла способность трезво мыслить.

Родителей я уже не верну. Видела, как их тела ушли под землю. Но Лиама… Лиама просто уехала и не вернулась. Перестала выходить на связь и сделала все, чтобы ее не искали. Я живу надеждой на то, что она жива.

– Я ничего не знаю о ней, – с неохотой протягивает мне Грант, и почему-то это звучит искренне. – Сказал, чтобы зацепить тебя и обратить внимание. Считай, надавил на болевую точку. Твоя сестра, судя по социальным сетям, очень хотела красивой жизни и богатого папика. Ее заманили к шейхам на заработки, а там… там все просто. Либо взяли в рабство, либо она вышла замуж. Я в этом не замешан. Я предлагаю совсем другое. А что именно, ты узнаешь, если отправишь сообщение и успеешь на посвящение.

– Не похоже, что «другое». Что конкретно ты мне предлагаешь?

– Возможность снова почувствовать себя живой, Аврора, – понятия не имею, откуда он все обо мне знает.

Вчера, засыпая и задыхаясь от беззвучных слез, я просто шептала, уставившись в потолок: «Я хочу просто почувствовать себя живой».

– Что это, черт возьми, значит?

– Я не собираюсь объяснять. Это не в моей компетенции. В мои задачи входит лишь предоставление возможности и передача… приглашения, – Грант многозначительно косится на коробку, которую я уже ненавижу.

Но давайте признаем честно: когда вам в руки дают черный футляр, ставлю на то, что вы будете умирать от любопытства, гадая, что находится внутри.

– Ты просто шестерка какого-то сутенера. Передай своему боссу, что ему стоит искать проституток на специальных сайтах, – демонстративно швыряю футляр в мусор, словив на себе пронзительный и недовольный взор Монтгомери. Грант за секунду меняется в лице. – Знаешь, ведь ты был одним из дьявольской семерки. Хоть и не самым крутым из них, но вас боялись, – сделав шаг вперед, я ментально бросаю ему вызов. – Перед вами трепетали. И вам поклонялись. История знает много случаев, когда члены дьявольской семерки становились мэрами, главами спецслужб и президентами страны. Но то были другие времена. Сейчас вы опустились до уровня сутенёров, торговцев запрещенкой, психиатров и кого там еще? Вы так и не выросли из своих игр. А вот я повзрослела рано. Мне пришлось. Всего хорошего, Грант, – не позволяя ему ответить мне, я, наконец, разворачиваюсь и направляюсь к выходу из клиники.

Вот так. Проблема этого странного разговора решена моим легким движением руки и ударом черной коробочки об дно мусорного бака.

Мне плевать, что там в этой коробке. Хоть миллион долларов. Никакие деньги мира не заполнят дыру размером с Сатурн в моей груди.

Противоречивые эмоции захлестывают меня, накрывают лавиной, проворачивают в десятибалльном торнадо.

Кэллум Торнтон – мой личный ад, и несмотря на то, что он явно уже находится именно в пекле, получить весточку от кого-то, кто был его другом, – такое себе событие. До мурашек по коже.

В себя прихожу лишь на тяжелом выдохе, осознав себя уже за рулем своей старенькой, но резвой тойоты. Мчусь по скользкой трассе, вцепившись в руль. Дождь хлещет как из ведра, дворники едва справляются с напором ливня. Атмосфера вокруг напоминает декорации к фильму «Сумерки», но, к сожалению, моя жизнь – не съемки, а ужасающая реальность. Мысли о произошедшем в клинике обнажают нервы, превращая их в оголенные провода, в беспорядочном танце заискрившие в голове.

Сердце подскакивает, в один миг меня заносит на встречную полосу. Я разогналась слишком сильно. Резко выворачиваю руль, чуть не врезавшись в грузовик, выскакивающий из дождя и тумана, словно чертов Джек из коробки. ²

Сердце колотится как бешенное, когда я паркуюсь на обочине. Руки дрожат вместе с рулем, а мысли захватывают воспоминания о том, как мы с Лиамой ездили на природу. Хайкинг, экспедиции по лесам и гористым местностям был нашим общим семейным хобби с подачи отца, обернувшимся страшной трагедией. Флешбеки клипом проносятся в голове, словно кадры из черно-белого фильма.

Я так больше не могу. Глушу мотор, принимая решение переждать ливень от греха подальше. Слезы наворачиваются на глаза, и, кажется, если сдержу их сейчас, они меня просто задушат.

Уткнувшись в руль, я все равно не даю им волю. Невыраженные чувства застревают в груди, словно инородный предмет, который можно иссечь лишь операбельным путем.

– Ты должна быть сильной. Кто, если не ты? – тихо шепчу себе под нос, прислушиваясь к звукам заключившего навигатора, который постоянно повторяет мне автоматическое «сбавьте скорость».

ГЛАВА 2

Кэллум

«Я своими глазами видела, как он это сделал».

Это были последние слова Авроры Хейз на том самом суде. Она дала против меня финальные показания, перевесившие аргументы моих адвокатов. Это предложение, вылетевшее из ее уст, – последний гвоздь в крышку моего гроба.

Маленькая, неприметная зубрилка с щербинкой и веснушками, так называемый «книжный червь» в юбке, ползающий по святая святых – моему Йельскому университету. Аврора была совершенно не вхожа в мой дом, в наше братство и наши знаменитые вечеринки, но появилась там в самый неподходящий момент без приглашения.

А теперь, когда я буквально с того света передал ей пригласительный билет стоимостью в несколько тысяч долларов, поскольку выполнен из белого золота и брильянтов, она вышвырнула его в мусорный бак.

Я уничтожу ее, когда доберусь до нее. Точнее, когда она доберется до моей идеальной тюрьмы.

Мне не пристало бегать за дерзкими плебейками, но именно ее я хочу видеть на коленях перед собой.

Ее я хочу сделать своим главным развлечением и закуской в «Идоле». Стать участником нового реалити-шоу, созданным для удовлетворения потребностей потребителей определенного контента – своего рода честь, подарок. Но даже на этапе приглашения она посмела выкинуть ключ в мусорный бак и подписала себе приговор на изощренные моральные пытки в будущем.

В этом мире правит баланс добра и зла, законы кармы.

Аврора Хейз отправила меня в этот ад, обернула мою жизнь в пепел, но пришло время, когда я верну долг и заберу ее с собой.

И пусть все считают меня мертвым, поскольку моя смерть была инсценирована группой профессионалов, а сам я уже три года заперт в этом особняке с огромной прилегающей территорией, расположенном в Богом забытом месте, мне приходится развлекать себя далеко не милыми вещами.

В список входят запрещенные вещества, обнаженные девушки всех национальностей и привлекательных моему глазу размеров и прочие грехопаденческие забавы, которые мне порядком надоели.

Мне просто необходимо разнообразие.

Девиз «Идола» звучит так: «Здесь ты снова почувствуешь себя живым», но на данный момент нет никого и ничего, что способно утолить мой эмоциональный голод.

Я давно ничего не чувствую. Конченный эмоциональный импотент, и это не лечится. Но я хорошо имитирую все, что необходимо, для выстраивания манипулятивных нитей и коммуникаций в наших сумасшедших элитных кругах.

Семья Торнтон вхожа в дом президента любой страны, и это не удивительно. Все, кто правит балом, обожают предметы роскоши. Часы с заветной гравировкой «Торнтон» есть в вишлисте каждого уважающего себя представителя мировой элиты.

– Чего желаете, мой господин? – от напряженных мыслей меня отвлекает приторно-сладкий голосок одной из проституток. В полумраке хамама царит атмосфера запретных удовольствий и бесконечного порока. Вдыхаю, ощутив насыщенную влагу и ароматы восточных благовоний, обволакивающих меня невесомым покрывалом. Мягкий свет, проникающий сквозь небольшие отверстия в куполообразном потолке, создает зловещую игру теней на мраморных стенах.

Мой взгляд фокусируется на центральной подогреваемой плите, на которой лежат как минимум дюжина красивейших девушек, демонстрирующих мне свои округлые задницы. Каждая из них из кожи вон лезет, пытаясь привлечь мое внимание, и рассчитывает на то, что именно ее я выберу для того, чтобы глубоко и долго накачивать спермой.

Они убоги в своем желании понравиться мне и заслужить бесценные секунды моего времени.

Они не возбуждают, подобно всем вещам, что доступны просто так, в любое время и практически бесплатно – та цена, что перепадает им за послушание и покорность, это сущие копейки для меня, поэтому в них я не вижу никакой ценности.

Хотя… у пятой справа действительно самая красивая задница.

А у той, что подобралась ко мне ближе всех и нарушила мое одиночество, чертовски заманчивая грудь. Но даже два этих упругих мячика не достойны того, чтобы я задержал на них взгляд дольше трех секунд. И вот мой взор вновь гуляет по небольшим фонтанчикам, из которых струится прохладная вода, создающая контраст с горячим паром, наполняющим помещение.

Лениво наблюдаю за тем, как две соблазнительницы встают прямо на платформе и начинают двигаться в такт ненавязчивой, немного мистической музыки, в которой преобладают барабанные и этнические звуки. Шелковые накидки ласкают их чистые и холеные тела, золотые украшения мелодично позвякивают при каждом движении. Бедра красавиц описывают идеальные круги, а животы волнообразно двигаются, демонстрируя мастерство и контроль над каждой мышцей. Несмотря на всю грацию, с какой они танцуют и стараются, я вижу их в не в костюмах Шехерезад, а в обличии «мяса для утех».

Я называю их наложницами, хоть я и далеко не арабский шейх и не имею ничего общего с этой эстетикой. Разве что с гаремами, которые существовали в любой мировой культуре.

Та, что подобралась ко мне ближе всех, вновь начинает непрошенный разговор и тянет ко мне свои наманикюренные пальцы, норовя прикоснуться.

– Без рук, – небрежно бросаю ей. Взглядом указываю вниз, невербально предлагая ей разместиться на коленях передо мной. – Начинай. Ты помнишь правило.

А правило одно: никаких, мать ее, рук. Никаких прикосновений.

– Да, мой Господин, – безымянная наложница опускается передо мной. Судя по тому, как рыжеволосая соблазнительница морщится, ей очень больно стоять коленками на каменном полу. Она инстинктивно хочет ко мне прикоснуться, направив свой голодный взор на мой член.

Не сказал бы, что у меня стоит колом. Мне давно недостаточно всех этих голых шлюх и развратных пейзажей, чтобы возбудиться, особенно когда мои мысли витают где-то очень далеко.

– Я сказал: без рук, – шиплю я, ощущая кончики ее пальцев на своем прессе. – Работай языком и губами.

Она берет мой член в рот, и я вновь устало выдыхаю, осознав, что будущий минет даже не стоит и грамма моего внимания. Ну кто так делает? Я же сказал: работай языком. Губы, а тем более рот должны быть чуть позже.

Мне бы не хотелось объяснять шлюхам, как нужно сосать.

Какого черта я должен тратить на это время.

С первых секунд я осознаю, что неумелая подстилка не доставит мне удовольствия. Мне жалко тратить свой биоматериал на ее желудок, и поэтому я просто оттягиваю девицу за волосы от своего члена и выверенным движением отодвигаю в сторону. Молча встаю, взяв полотенце с каменной скамьи, и оборачиваю его вокруг бедер, посматривая за тем, как зеленые глаза ведьмы загораются обидой и раненным самолюбием.

– В другой раз. Если повезет снова здесь оказаться, – поддевая ее подбородок, успокаиваю расстроенную нимфу. – Ты получишь повышенную ставку за смену. Так, будто ты сделала лучший минет в моей жизни. У меня хорошее настроение.

Судя по ее взгляду, ее куда больше порадовало бы отсосать мне, нежели щедрые чаевые за просто так.

– Простите, мой Господин, – она виновато опускает взор, и я вижу, как ее тело постоянно выдает ее. Еще чуть—чуть и она повиснет на моих бедрах, резко сдерет полотенце и нападет на мой член – лишь бы доказать то, что она искусная гейша.

– Я исправлюсь…

– Не стоит, – завязываю полотенце крепче, мысленно подумав про себя, что «у меня не стои́т». – Мне это не интересно, – направляюсь к выходу из хамама. Сразу за дверью расположен лифт, ведущий в мой кабинет. Пару минут, и я оказываюсь в уединенном пространстве, воплощающим мое представление об идеальном уголке интроверта, каковым я и являюсь.

Мне не надоел вид, открывающийся из моей великолепной тюремной камеры. Так я называю этот остров и особняк. А как иначе назвать место, из которого мне невозможно свалить. И то, что я являюсь мертвым для всего мира – не единственная причина. Оглядывая кабинет в современном минималистичном стиле с преобладанием темных тонов, медленно подхожу к рабочему столу, предвкушая зрелище, которое меня ждет.

Одна лишь мысль о том, что сейчас я увижу ее, будоражит меня куда сильнее того мясца, что я видел в парной.

Огромные панорамные окна от пола до потолка, открывающие захватывающий вид на величественные скалистые горы, покрытые зеленью, кажутся мне увлекательными декорациями к сегодняшнему просмотру.

Опустившись в широкое кресло, я сперва надеваю часы – я не могу жить без этого аксессуара и снимаю его крайне редко. Я держу в руках истинное произведение искусства и осознаю глубокую связь с родом Торнтон, которые создали целую империю часов и украшений для элиты.

На моих написано мое имя: «Кэллум Торнтон», и я знаю, что дедушка лично наносил эту гравировку на задней стороне циферблата. Данный аксессуар выполнен из белого золота, изящные линии его дизайна безупречны от деталей до их полировки. Мой дед был непревзойденным мастером, и его я уважаю намного больше своего дяди, который родился не только с золотой ложкой во рту, но и со звездной болезнью. Мой отец умер, когда я был ребенком, и воспитывался я в основном дедом. Мать потухла после внезапной смерти папы и никогда эмоционально не участвовала в моей жизни. А потом ушла вслед за ним.

Любуясь тем, как римские цифры, искусно выгравированные и заполненные черной эмалью, контрастируют с нежным фоном, создают ощущение глубины и объема, я надеваю их на запястье. Кожа крокодила приятно соприкасается с кистью, и я окончательно расслабляюсь.

Эти часы – не просто инструмент для наблюдения времени. Они являются символом престижа, истории и семейных ценностей, воплощенных в драгоценном металле и камнях.

Завершив свой традиционный ритуал, я включаю ноутбук, откидываясь на кресло.

– Чем сегодня занималась, маленькая мятежница? – усмехаясь, просматриваю записи Авроры за день. – Это я уже видел.

– Покажи настоящее время, – приказываю я, и мне открывается запись с ее видеорегистратора. Аврора в машине. Я слышу звук капель дождя, ритмично ударяющихся об лобовое стекло ее машины. – Покажи себя, девочка, – чувствуя себя чертовски хреново за это нежное «девочка», я сжимаю зубы, надеясь на то, что Ава услышит меня или почувствует.

Это невозможно, но мне бы хотелось… чтобы она реагировала на мое тело так же, как и я на ее.

Несмотря на мою агрессию, направленную на девчонку, она меня триггерит. Я не равнодушен, а это уже что-то.

Совратить на умоляющий о большем поцелуй хорошую девочку – куда интереснее, чем трахнуть готовую на все шлюху.

Я не вижу ее лица, только капюшон, закрывающий мне обзор на Аву, поскольку она сидит, уткнувшись лбом в руль. Судя по тому, как трясутся ее плечи, она плачет, точнее, пытается заплакать.

– Оу, тебе так больно. Я предложил тебе лекарство. Твое лекарство у меня, – произношу я едва слышно, не прекращая наблюдать за ней.

Мисс Хейз издает гортанный рык, переполненный болью и отчаяньем, и вдруг резко поднимает голову, бросая взгляд прямо в камеру.

– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Я даже заплакать не могу! Господи, дай мне хоть одну слезинку! Я настолько жалкая, что даже не могу заплакать, – сотрясая воздух, возмущается она. Лицо ее искажает гримаса боли, но глаза едва мокрые. – Настолько жалкая, что не достойна даже предсмертной записки…

Два темных омута, затягивающих в свои зыбучие пески. Я никогда не встречал таких пронзительных глаз. В тот день, в зале суда, она посмотрела на меня так, что весь мир перестал для меня существовать. Словно просканировала насквозь, словно всего лишь на миг допустила обо мне новые мысли, заглянув за грани образа идола в «семерке дьяволов», и увидела настоящим. Но было уже слишком поздно.

Ее зрачки расширяются, пока она судорожно снимает с себя толстовку, оставаясь в белой майке. А я смотрю в ее глаза и не могу визуально насытиться горьким шоколадом, теряя контроль.

Ее кожа на шее покрывается испариной, а затем быстро краснеет. Это похоже на приступ нервного дерматита, и я предполагаю, что девушка находится в глубокой депрессии. Она держит в себе много чувств и эмоций, вынашивая внутри десятибалльный торнадо, и в этом мы похожи. Страшно представить, что бывает, когда два смерча пересекаются на едином клочке земли.

Скоро не нужно будет представлять, мы обязательно встретимся и проверим в реальности.

Грудь Авы быстро опускается и вздымается, она откидывает голову назад, демонстрируя мне свою нежную шею. Яремные вены напряжены и буквально служат мне манящим указателем на ложбинку ее груди, едва закрытую белой майкой.

Черт подери. Ее соски, проступающие сквозь тонкую ткань, возбуждают меня куда сильнее, чем открытые тела тех наложниц, что пытались соблазнить меня полчаса назад. Кровь устремляется к паху, приятный ток простреливает поясницу, после чего член начинает болезненно пульсировать и через пару секунд уже упирается в ткань полотенца. Ему становится тесно, пока я жадно поглощаю взглядом каждый миллиметр ее кожи, наблюдая за тем, как капли пота стекают по ее ключицам и груди.

Она вспотела. Ей страшно? Чувствует ли она, что я наблюдаю за ней? Я не могу поставить камеры в ее доме, но мои люди следят за ней. Очень скоро она будет здесь. Для нее найдётся самая красивая комната с самой лучшей камерой, снимающей в full HD.

Моя рука тянется к члену, но я не спешу, когда представляю, что я бы ощутил, если бы сдвинул рукой ее майку в сторону и взял бы в захват ее нежные сиськи. Я бы медленно ласкал ее соски большими пальцами, наблюдая за тем, как ее зрачки расширяются, а рот инстинктивно приоткрывается, умоляя меня о поцелуе.

Я не целую женщин.

Они не касаются меня.

Исключений нет и не может быть.

Но не так много женщин, которые заставляют меня касаться себя, пока я смотрю на них.

Из тысячи цепляет одна. Та, что буквально тебя похоронила. Судьба иронична. Но еще ироничнее тот факт, что ее смерть неизбежна, и она не будет инсценированной, как моя.

Она не выдержит игру. «Идол» сломает ее. Любая изоляция ломает личность и, возможно, за первый год полного заточения на этом острове и тотального одиночества именно это и произошло со мной. Я бы соврал, если бы сказал, что не обезумел, став изгоем общества, упав с вершины Олимпа.

Я сам не замечаю, как освобождаю член от оков полотенца и медленно трогаю себя. Не хочу торопиться, мне необходимо насладиться своими фантазиями. Горькая правда в том, что они куда прекраснее, чем ужасающая реальность. И в фантазиях я могу позволить себе не спешить. И даже намек на нежность.

Возбуждение нарастает, густым удовольствием устремляясь в пах. Стискиваю зубы, издавая глухой стон.

Такая красивая и нежная. Такая отвергающая и дерзкая. Упрямая. Я выброшу тебя на помойку, когда трахну, так же, как ты это сделала с моим приглашением.

– Маленькая сука, – резко закрываю экран, так и не кончив. Она не достойна, чтобы я дрочил на нее.

В следующую секунду мне звонит Грант, и я, вставив наушники и оставаясь обнаженным, встаю с кресла и подхожу к панорамному окну. Моему взору открываются известняковые скалы, покрытые зеленью и окруженные водой – пейзаж из фильма «Пляж».

– Ты не справился, – хлестко осуждаю его, все еще не понимая, какого черта он позволил ей соскочить.

– Я придумал решение, Кэл. К следующей церемонии посвящения она будет у тебя.

– Осталось два дня, двадцать три часа, пятьдесят восемь минут, – бросая взгляд на часы, напоминаю другу я. – Не подводи меня, Грант.

– Иногда мне кажется, что ты забываешь, что я твои глаза и уши в Нью-Йорке. Поэтому прошу отменить мою казнь и дождаться того, что будет через три дня.

– А через три дня будет очень весело.

– У меня все под контролем, Кэл. Мы вытащим тебя оттуда.

– И когда вы это сделаете, наше возвращение будет триумфальным, – усмехаюсь я, расправляя плечи. – Мой дядя и его окружение отправятся в преисподнюю. И мы все займем их место.

Глава 3

Аврора

Колеса авто медленно катятся по знакомой дороге, шурша гравием и опавшими рыжими листьями. Сердце сжимается до раздирающей боли в груди, как только я торможу у родительского дома. Какого-то черта я по привычке приехала сюда, несмотря на то, что пустует он уже целый месяц.

После их смерти меня фактически сразу выселили из него, поскольку оказалось, что родители не платили за него уже более шести месяцев и просрочили все кредитные каникулы.

Некогда уютный и полный жизни дом – теперь безмолвный. Мертвый. Покинутый. Это простое, расположенное в Бруклине, но достаточно комфортное семейное логово является воплощением американской мечты: родители много трудились, чтобы купить свое жилье в ипотеку. Квадратные метры в Нью-Йорке стоят баснословных денег, и большинство жителей города просто всю жизнь снимают квартиры и небольшие таунхаусы. Наша семья всегда едва сводила концы с концами, поскольку у моих родителей была очень волнообразная работа. Все детство и подростковый возраст мы с сестрой провели на съемных квартирах, хоть и особо не чувствовали, что в чем – либо сильно обделены. На еду и одежду всегда хватало, и даже на гаджеты.

Да, приходилось делить комнату с Лиамой, но нам повезло, что мы были детьми одного пола с небольшой разницей в возрасте. Сюда мы переехали, когда мне исполнилось шестнадцать, а через два года я уже поступила в Йель и переехала в общежитие в другой штат.

Я очень любила Лиаму. Но отчасти я была счастлива покинуть этот дом, где каждый день сталкивалась с ней и своими глазами видела, чего она лишилась по моей вине.

Лиама практически потеряла зрение из-за меня.

Не полностью, но это не меняет того, что она частично лишилась одного из важнейших органов чувств и уже не могла ощущать себя полноценной. Ведь зрение постоянно ухудшалось, а операция могла усугубить положение.

И меня восхищает то, как она продолжала любить эту жизнь, теряя способность видеть как прежде с каждым днем. Я потеряла ее, родителей, свое будущее – и едва собираю себя по кусочкам, заставляя организм делать каждый новый вдох, а она – не закрылась в четырех стенах, не озлобилась на весь мир, а пыталась жить дальше, как полноценная личность. Она всегда жадно чувствовала эту жизнь, была намного безумней и сумасбродней меня. Она недолго думала, когда ей предложили загадочную работу в Саудовской Аравии. По крайней мере так гласила ее легенда. У Лиамы было музыкальное образование, она прекрасно преподавала игру на фортепиано для детей, даже на шестьдесят процентов лишившись зрения.

Конечно, едва ли она действительно поехала туда работать преподавателем по музыке. Косвенные признаки и улики, что я нашла после ее отъезда, дают мне понять, что она знала, куда едет.

Сфокусировав взгляд на красном знаке «продается», я крепче сжимаю руль. Эта надпись – словно метка проклятья, посланного на семью Хейз. Может ли быть это связанно с тем, что однажды я перешла дорогу дьяволу?

Тысячи вопросов и ни одного ответа.

Может ли Лиама быть сейчас жива?

Могли ли родители на самом деле убить себя, не сказав мне ни слова?!

В том, как были найдены их тела, нашлись несостыковки, но полиция явно не собирается этим заниматься, как и пропажей Лиамы, поскольку она добровольно покинула страну и некоторое время выкладывала фотографии из путешествий, где писала о том, как она счастлива.³

Мог ли кто-то «помочь» родителям уйти из жизни, или я просто не хочу верить в то, что они так жестоко поступили со мной, и ищу произошедшему более «логичное» объяснение? С другой стороны, кому нужны были мои родители, даже если набрали кучу долгов и кредитов? Моя мама, Андреа Хейз – один из редакторов довольно популярного онлайн-журнала, а отец, Маркус – геолог, посвятивший свою жизнь природным экспедициям, научным разъездам и преподаванию в Йеле. Именно на одной из таких экспедицией, куда он взял всю семью, и случился несчастный случай с Лиамой.

Как бы там ни было, родители не позаботились о моей подушке безопасности. Как будто они ничего подобного не планировали. Либо у меня паранойя, либо я реально начинаю думать, что им «помогли».

Я не могу выплачивать ипотеку за этот дом, учитывая, что мне всего двадцать один, а высшего образования у меня нет. Меня вышвырнули из Йеля почти сразу после той злосчастной вечеринки, где я увидела то, что не следовало. С тех пор как я потеряла свою мечту, я работаю редактором в журнале, куда меня устроила мама, но платят там копейки. Никто не относится ко мне серьезно.

У меня больше нет дома.

У меня нет семьи.

И нет будущего.

Будто в последний раз попрощавшись с домом и частью меня самой, я с силой давлю по педали газа и, проехав пару кварталов, выезжаю на трассу. Красно-желтые листья охватывают деревья по обе стороны от дороги, овевают их, словно языки пламени. Их огненный танец завораживает, создавая иллюзию, что весь мир объят мягким и теплым золотистым сиянием.

Сумерки окутывают пейзаж, придавая ему особую магию. В этот час рыжина листвы становится еще ярче, контрастирует с темнеющим небом. Каждый порыв ветра срывает горсти медных листьев, и они кружатся в воздухе, словно искры от невидимого костра.

От созерцания этого природного шоу меня отвлекает телефонный звонок. Звонит моя личная Круэлла – директор журнала, в котором я работаю. Меня туда устроила мама, и все это время я занимаю там позицию «девочки на побегушках», и это вместо того, чтобы писать сценарии фильмов к мировым бестселлерам или театральным постановкам. Мой удел – обзоры новостей, редактура статей, мелкая работенка, не имеющая ничего общего с истинным творчеством. Свою личную книгу я пишу в стол, но без знакомств в мире издательского дела и денег я никогда не найду себе хорошего литературного агента, способного продвинуть мое творчество.

Да и честно говоря, курс драматургии я не закончила. Не уверена, что выдаю что—то стоящее, как автор.

– Ава, я, конечно, все понимаю, у тебя тяжелый период, но можно узнать, какое сегодня число? – надменный голос Кэтрин, ассоциирующийся у меня со скрипом старой двери, еще больше погружает меня в депрессию.

– Двадцать первое сентября, – чеканю я, стараясь говорить уверенно.

– В этом месяце ты не выдала никакого интересного материала. Я не понимаю, зачем нам держать в штате такую бездарь, как ты. Ты не делаешь и половину того, что выполняла твоя мама.

Вы не найдёте в мире более токсичной начальницы, чем моя. Там, где обитает ядовитая кобра и плюется ядом, Кэтрин – преподает этот навык.

– Кэтрин, – я стараюсь мысленно сосчитать до трех и успокоиться, прежде чем жестко ответить ей и послать в ад. – Я не могла работать в этом месяце из—за своего эмоционального состояния. Ничего не писала, но я много редактировала.

– Ничего не хочу слышать, у нас идет сокращение штата. Мне шепнули, что твоя кандидатура всерьез рассматривается на увольнение.

Мне хочется закричать в голос: «Да пожалуйста, мать вашу! Увольняйте! Плевала я на ваши гроши», но вовремя себя останавливаю, поскольку знаю: сейчас мне важен каждый цент.

Если меня уволят, мне придется пойти работать обслуживающим персоналом, и я ничего не имею против такой работы. Да только мои родители в гробу от такого расклада перевернутся.

Все-таки мою маму знали многие медийные личности. А отец – преподаватель и ученый в университете «лиги плюща». Для них это было бы позором.

– Я работаю над очень интересной статьей сейчас, но мне нужно больше времени, – на ходу выдумываю я.

– Мне нужна статья в рубрику «Изнанка», – ультимативным тоном заявляет Круэлла. Изнанка – рубрика, в которой представлены драматические и реальные истории, выворачивающие души читателей наизнанку. Например, рассказы о детских травмах, пережитом насилии или буллинге. – Я даже подумала, не могла бы ты написать в ней про свою сестру? Все-таки эта история может быть поучительной для многих девушек. Твоя сестра захотела заработать телом легких денег. Решила: поверчу задом и хорошенько заработаю по-быстрому. А итог какой? Пропала? Умерла? Для многих будет пища для размышлений. А молодые девушки хорошо все взвесят, прежде чем уезжать заграницу в роли проститутки.

Кислород мгновенно покидает мои легкие. Клянусь, если бы Кэт сейчас была тут, я бы избила ее. Стерла бы в порошок.

– Нет. Не могла бы, – отзываюсь я, ощущая, как скрипят зубы. – Увольняйте. Знать вас не хочу.

– Ава, да брось ты…

– Заявление занесу завтра, – резко отрезаю я.

Этот чертов разговор в очередной раз добивает меня и опускает на дно. Я бы даже сказала так: дно было только что в очередной раз пробито.

Я вновь едва ли не врезаюсь в тачку, резко затормозившую спереди. Вот дерьмо.

Кажется, в конце этого непроглядного тоннеля просто нет света.

***

Поскольку у меня больше нет постоянного места жительства, я временно проживаю у подруги. Солана живет на Манхэттене в крошечной студии, которую снимает для нее модельное агентство. Она постоянно бегает по кастингам, расположенным в сердце города, поэтому они сжалились над ней и выбрали жилье в престижном районе и огромном красивом небоскребе с названием «Ocean». Да только конечно я в ее тридцати квадратных метрах являюсь подруге огромной обузой.

Пройдя через панорамные двери, автоматически раздвинувшиеся передо мной, я захожу в здание, где сразу ощущаю себя на птичьих правах. Тем не менее сдержанно улыбаюсь охране и, немного вжав голову в плечи, направляюсь к лифту. По крайней мере в таком огромном доме я чувствую себя в безопасности.

А повод опасаться у меня есть. И словно прочитав мои мысли, этот повод не заставляет себя долго ждать: я получаю очередное sms сообщение с незнакомого номера.

Эти смски с угрозами и вымогательством всегда приходят с разных телефонов.

Неизвестный: «Думаешь, ты спрячешься в этом шикарном доме?», – пока лифт поднимается вверх, мое сердце стремительно падает вниз. Это уже слишком. Я, конечно, подозревала, что аноним следит за мной, но до этого момента он не писал подобных вещей.

Я только что зашла в здание. И сразу получила это сообщение. Мысль о том, что кто-то опасный и очевидно сумасшедший постоянно наблюдает за мной, заставляет мою кожу покрыться инеем. Еще пару секунд спустя меня наоборот бросает в жар. В лифте становится трудно дышать, словно у меня приступ клаустрофобии.

Неизвестный: « Ты готова хорошенько заплатить мне за то, чтобы я перестал беспокоить тебя?»

Прочитав очередное сообщение, я с шумом выдыхаю. Лифт со звоном колокольчика, наконец, останавливается на необходимом мне этаже.

Я все еще пытаюсь переварить информацию о том, что за мной следят, буквально ходят по пятам. Приступ паранойи нарастает, несмотря на то, что я не уверена, что чувствую истинный страх.

Я ничего, блядь, не чувствую и давно.

Разве мне есть что терять, если со мной что-то случится?

До ужаса боюсь боли, пыток, насилия. Как физического, так и морального. Боюсь каких-то мучительных истязаний. Быстрой смерти – нет.

Обращалась ли я в полицию с заявлением о том, что за мной следит больной аноним, присылающий странные сообщения и требующий деньги? Определенно. Но в полиции почему-то ответили, что отправителя сообщений отследить невозможно, поскольку пользователь использует туристические сим-карты разных стран, которые можно приобрести и активировать без паспорта.

В отделении мне объявили, что позвонят, как что-то станет неизвестно, но посоветовали не придавать значения таким сообщениям, поскольку, если бы преследователь был настоящим и представлял бы опасность, он бы давно начал действовать.

Короче говоря: им насрать, что очередная девушка получает на свой телефон странные угрозы. Они создают только видимость деятельности. По делу с Лиамой я уже давно поняла, что на закон в этом городе рассчитывать не стоит.

– Привет, у тебя такой вид… Ты в порядке, Ав? – Солана открывает дверь, на ходу поправляя бретельки своего лифчика. Я застаю ее в одном нижнем белье, и этот развратный образ в сочетании с ее растрепанными светлыми волосами буквально кричит мне о том, что я вернулась домой не вовремя. В следующую секунду из глубин квартиры появляется Джексон, играя спортивными и рельефными мускулами. Кажется, он популярный хоккеист, за которым ходит слава плейбоя. Солана – начинающая модель, покоряющая каталоги купальников.

Судя по его влажным волосам, он только что вышел из душа. Спасибо, что не в полотенце на голое тело, а в спортивном трико. Обхватив Солану за талию, он тянется губами ко рту девушки. Солана, в свою очередь, смущенно отвечает на поцелуй парня, стараясь слегка оттолкнуть его от себя. Знаю, подруга с радостью бы осталась наедине со своим новым любовником, но ей будет неудобно передо мной.

Вот черт. У них явно только что была секс—вечеринка, а я все испортила. Совместное проживание, хоть и с близкой подругой, становится чертовски невыносимым. Я чувствую себя лишней и осознаю, что конкретно мешаюсь.

– Ава, прости, Джекс уже уходит, – извиняющимся тоном щебечет Сола. Да только Джексу, кажется, плевать на эти слова, потому что он тут же хватает мою подругу за бедра и приподнимает ее над полом, чтобы полноценно взять на руки. Горячий хоккеист кружит ее по комнате, словно невесомую статуэтку. Она заливается смехом и отвечает на его поцелуй дерзко и развязно, словно меня здесь нет. Все в ее теле говорит мне о том, что она не может устоять от напора его ласк.

По сердцу царапает нож, пропитанный ядом зависти.

Да, я завидую.

У меня никогда не было ничего подобного. В двадцать один я до сих пор девственница, и если честно, к своему телу я практически никого не подпускала. Близость – это страшно. Несмотря на то, что влюблённые пары не хило триггерят меня, я не могу представить себя занимающейся сексом с кем—либо. Я хочу этого. И я знаю, что многие из мужчин мечтают стянуть с меня трусы и полапать за все интимные места. Да только у меня ни один реальный мужчина не вызывает таких эмоций. Вот что бывает, когда читаешь слишком много книг о любви.

Я влюбляюсь совершенно в других персонажей. Порой они меня пугают и заставляют мою кровь закипать, а сердце – танцевать в бешеном темпе. Дориан Грей, Граф Монте-Кристо, Хитклиф… Моя душа тянется к неоднозначным персонажам, живущим в выдуманных мирах, а реальным мужчинам до них далеко. Они слишком просты и примитивны.

– Черт, – возвожу глаза к потолку. – Это вы меня простите, мне стоит пойти погулять.

– Нет, я уже ухожу, – с неохотой отрываясь от Соланы, Джекс наконец опускает ее на пол, но не перестает жамкать задницу.

Быстро повесив пальто на крючок, я скрываюсь в туалете, чтобы позволить им попрощаться без моих глаз. Выжидав несколько минут, возвращаюсь в холл, услышав отчетливый хлопок входной двери.

– Прости, я думала, ты будешь на собрании психологической поддержки до одиннадцати, – вновь извиняется Солана, хотя она не должна.

– Прости, что не предупредила, что приду раньше, – пожимаю плечами, ощущая себя максимально неловко. – Это твоя квартира и твоя личная жизнь. Ты не обязана передо мной извиняться.

– Должна, детка, – подруга раскрывает руки для объятий и тянется ко мне. – Ты моя гостья, Ава. А Джекс… У нас с ним просто конфетно-букетный период, – Сола с долей хвастовства кивает в сторону шикарного букета розовых гортензий, возвышающихся над обеденным столом. – Ты такая грустная, – она внимательно вглядывается в черты моего лица. – Хочешь, тоже найдем тебе горячее свидание? Откроем тиндер, запасемся вином и шоколадом. А я уеду куда-нибудь, чтобы ты расслабилась, – игриво касаясь моего носа, предлагает Сола.

Находясь так близко от нее, я обращаю внимание на изящную родинку над ее верхней губой – она придает ее лицу особый шарм и отсылает к роковой красоте Мерлин Монро. Очаровательные ямочки на щеках Солы делают ее неотразимой на снимках. Неудивительно, что даже законченный хоккеист-бабник не просто использует ее для секса, но и дарит цветы.

Мне никогда не дарили цветы. И да, я завидую. Мне, как любой девочке, хочется сказки и красивых ухаживаний.

– Даже если бы у меня был парень, я бы никогда не позвала его к себе или в твою квартиру, – морщусь, выражая непринятие того факта, что Джекс не позаботился об отеле.

– Когда страсть накрывает с головой, становится все равно где трахаться, – выдает Сола, слегка надувшись. – Ты искала квартиры? – как бы невзначай интересуется она, и я в этом слышу только одно: «Я хочу, чтобы ты скорее свалила отсюда». – Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь, Ава, я не гоню тебя, – дополняет свой вопрос она, но я знаю и чувствую, что последняя фраза сказана из вежливости.

– Нормальных квартир просто нет, – тяжело вздыхаю я, вспоминая цены на студии и комнаты. – Сейчас высокий сезон. Я по-прежнему не знаю, что делать. Вдобавок ко всему, я уволилась. Кэтрин… нелестно отозвалась о Лиаме.

– Ох, дорогая, – Солана хмурится, замирая на месте как вкопанная на слове «Лиама». – Ну ты знаешь. Время еще есть. Уверена, ты найдешь что—нибудь интересное, новую работу, новую квартиру… Не отчаивайся.

– Очевидно, что слово «отчаяние» уже буквально вырезано на моем лице, поскольку ко мне уже посторонние подходят и предлагают сомнительную работу.

– Что за работу предлагали? – глаза Солы загораются, и, включая чайник, она жестом приглашает меня присесть за барную стойку. Я кратко делюсь с ней тем, что произошло в психиатрической клинике.

Встреча с Грантом.

Странное предложение.

Черная, черт ее раздери, коробка.

– И что? Ты взяла и выкинула эту коробку? Даже не посмотрев, что там внутри?! – задыхаясь от возмущения, кричит подруга, выслушав рассказ.

– Да.

– Я умираю от любопытства. Я бы так не смогла, – Солу буквально трясет, она едва ли не подпрыгивает на месте. – А вдруг там лежала безлимитная золотая карта? Дорогая, ты в печальном положении, и я не смогу кормить тебя вечно. Возможно, стоило подробнее узнать о том, что тебе предлагают, – осторожно продолжает Сола.

– То, что он мне предлагал, звучало как эскорт и проституция.

– Нет, совсем нет. Он же сказал: создавать контент, – подмигнув, напоминает Сола. – Мне кажется, он имел в виду что-то типа «only fans». И знаешь, я считаю, тебе стоит присмотреться к этому виду заработка. Ты можешь спокойно зарабатывать несколько тысяч долларов. С твоей-то фигурой, детка, – выразительно приподнимая бровь, она присвистывает, оглядывая меня с головы до ног.

– Я не хочу. Я не умею позировать и фотографироваться. И вообще – это унизительно. Продавать свое тело…

– Да брось, двадцать первый век. Это не продажа тела, это продажа эстетичных фотографий своего тела. А оно у тебя красивое. Ты всегда его скрывала. Конечно, если вставать на этот путь, стоит сотрудничать с хорошим и проверенным агентством. Нужно все взвесить, но чувак подал тебе отличную идею, как выбраться из долговой ямы.

– Не думаю, что это мое. Это неправильно…, – ощущая агонию в эпицентре груди, я с трудом делаю вздох. – Я училась в Йельском университете, я выиграла грант, который достается трем процентам абитуриентов… Я не могу пасть так низко, Сола. Вертеть жопой на камеру после того, как изучала психологию, литературу и сценарное дело в стенах, в которых училась Энн Пэчетт?⁴ В стенах, где преподавал мой отец. В стенах, где…

– Нельзя жить прошлым, Аврора. И не стоит так романтизировать Йель, учитывая, как там с тобой поступили. И да, я против проституции и эскорта. Но знаешь, – Сола демонстрирует мне журнал, открывая его на странице с закладкой, – я и сама часто фоткаюсь в белье и хочу, чтобы за это платили больше. То, что тобой заинтересовалось подобное агентство, не удивительно.

– Почему?

– У тебя бейби фейс. Глаза как у невинной лани. А тело, как у «горячей штучки», которое ты постоянно скрываешь. За тебя пользователи будут огромные бабки отваливать. Факт. Сейчас в тренде «естественная красота», так называемая «случайная», не напускная. Силиконовые куклы очень упали в рейтинге.

– Мне плевать. Это может быть опасно.

– Именно это предложение – возможно. Но как идея – интересно. Ты сможешь снимать себе хорошую квартиру, встать на ноги. Может, не так плохо хоть немного побыть вертихвосткой?

– Так и скажи, что я для тебя обуза и ты хочешь меня выгнать.

– Нет, Ава, – качает головой Сола, хотя я не до конца верю в ее искренность. – Я, как человек, который зарабатывает на внешности, предлагаю тебе заняться тем же. Я не раз предлагала тебе сходить на модельный кастинг. Я отношусь к этому проще и считаю, что нет ничего плохого в том, чтобы делать фотографии, даже если они интимные.

– Лиама тоже считала, что в этом нет ничего такого. По итогу – она не вернулась из Саудии. Ее давно могли убить или держат в рабстве. Что угодно…

– А может быть, она замужем за арабским шейхом и очень счастлива, – накидывает положительный вариант Сола. – Может быть, она настолько счастлива, что не хочет возвращаться в прошлую жизнь, где все напоминает ей о боли, о трудностях, связанных с жизнью после несчастного случая. Ведь Лиама уехала, потому что потеряла смысл жизни, лишившись полноценного зрения, – больно и осознанно бьет по мне Солана. – Она просто хотела найти мужчину высокого статуса. Очевидно, что ею заинтересовались по каким-то причинам, и ей это льстило. Ведь с тех пор как она потеряла возможность нормально видеть, она не ощущала внимания со стороны мужчин и не ходила на свидания. До трагедии она была первой красавицей школы.

– Ты винишь в этом меня? – сглатываю ком в горле. Любой разговор о Лиаме возвращает меня в личный ад.

Я сама себя виню. Из—за меня Лиама ослепла. Это я ее убила.

– Нет, Аврора. Не виню. Я просто объясняю, что в нашей природе – пользоваться тем, что есть, даже когда у тебя отняли нечто невероятно значимое. Надо же выживать, как—то вертеться. Искать новые смыслы, в конце концов. Я по-прежнему остаюсь при своем мнении: ее нанял для своих утех уродливый извращенец, прикрывая непристойное предложение тем, что он хочет обучаться игре на фортепиано. Она, судя по последним фото в социальных сетях, влюбилась в него. А потом…

– Если с ней все хорошо, она бы выходила на связь. Она бы сообщила об этом. Она бы не смогла оставить меня в неведении.

– Милая, один Бог знает, что чувствует человек, когда теряет зрение, пусть и не полностью, в осознанном возрасте. Лиа постоянно жила в страхе, что совсем потеряет его. Она утратила смысл жизни и нашла его, построив новую. Почему ты так на это не смотришь? И ты не виновата. С Лиамой может быть все хорошо. Хочется верить, что она жива…

– Мы обе знаем, что это не так. И если бы не я, она была бы здесь. Родители бы были живы. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь, – тихо заканчиваю за Солану я и резко выбегаю из квартиры.

***

Хлопнув дверью, я бросаюсь к лестничному проему. Я на десятом этаже, но мне просто необходимо подняться выше. Еще выше. Перепрыгиваю ступени, ощущая, как колет в боку, грудную клетку сводит от недостатка кислорода. По телу струится пот, оно явно не было готово к такому внезапному кардио. Несколько лестничных пролетов, и я выскакиваю в одну из открытых зон здания – здесь расположен небольшой коворкинг для тех, кто любит работать на свежем воздухе. Здесь всегда мало людей, а чаще всего и вовсе никого нет. В груди разрастается свинцовый камень, имя которому одно – чувство вины. Ни одна операция не способна его достать из меня, вырезать.

Бросаясь к краю, опускаю руки на перекладину. Стеклянного ограждения нет, но есть камеры. Охрана не придет так быстро. Никто не предаст значения тому, что я стою здесь и рассматриваю другие небоскребы города и звездное небо, затянутое тучами.

Как бы я хотела жить там, где всегда светит солнце…

Как бы я хотела жить. Жить, а не существовать.

Есть вещи, которые уже никогда не сбудутся. На мгновение ловлю себя на мысли: мои родители, они тоже так думали? Они сделали это с собой из-за чувства вины, несмотря на то, что не было никаких признаков депрессии и того, что они планируют?

Они проявили слабость, решившись на это непростительное Богом действие. И я тоже могу… избавить себя от этого свинцового камня. Я сказала, что операция не поможет, но всего один шаг за борт этой тоненькой перекладины, разделяющей меня и пространство за пределами здания, может.

Шире открываю глаза, жадно набирая в легкие воздух. Хочется видеть свои последние секунды. Хочется дышать полной грудью. Но перед смертью не надышишься…

Схватившись покрепче за перекладину, я закидываю ногу и подтягиваюсь всем телом. Хватаюсь за столб, к которому прикреплен балконный фонарь. Все словно в тумане, и вот я уже опускаю ноги вниз, устраиваясь на ограждении. Одно неосторожное движение – и мое тело рухнет вниз, пролетит несколько десятков метров и разобьется об асфальт.

А если я упаду на кого-нибудь? На невинного человека? И попутно прикончу еще кого-нибудь?

Итак, как это делается?

Насчет три?

Раз…

Два.

И…

Т…

В момент, когда я готова соскользнуть вниз, нечто странное цепляет мое внимание и заставляет схватиться за столб железной хваткой. Именно он удерживает меня от стремительного падения. Резкий порыв ветра хлещет по щекам то ли для того, чтобы наказать меня, ненормальную, то ли для того, чтобы все-таки поспособствовать моему падению. Я не понимаю, что хочет мне сказать Бог, но мое внимание фиксирует простая фраза, написанная на анимационной видео-рекламе.

«Здесь ты снова почувствуешь себя живой», – гласит слоган нового шоу. Или не шоу? Рекламы? Я не совсем понимаю, что именно транслируется на экране, мой взор примагничивает тропическая картинка, нарезки роскошного бала, включающего элементы маскарада, и кричащая надпись «На кону сто пятьдесят миллионов долларов». В конце рекламы мелькает лицо Гранта Монтгомери, открывающего черную, мать его, коробку.

На этом моменте ролик прерывается. Мне так и не показали, что находится внутри.

Все происходит быстро. Точно так же, как я оказалась на крыше, с той же скоростью я слезаю с перекладины, чудом не свалившись вниз, спускаюсь вниз и вызываю такси, поскольку не в состоянии водить машину сейчас.

Разум затянут поволокой тумана. Я мчусь в клинику, как одержимая. Чувствую себя сумасшедшей, увидавшей какой-то знак от Бога, не меньше.

Эта реклама спасла меня от большой глупости. Это не может быть случайностью.

В более-менее осознанное состояние я прихожу уже когда оказываюсь у той самой двери, где нашел меня Грант. Не проходит и секунды, как я начинаю рыться в мусорном ведре, куда выкинула коробку.

Черт. Черт. Черт. Уже в помойке роюсь… Дожила. Браво, Аврора. Ты опустилась с Йеля до помойки в психушке. Прекрасно жизнь устроила. И—де—аль—но. Но мне плевать. Мне просто необходимо узнать, что находится в этой чертовой коробке…

Дрожащие пальцы нащупывают черный бархат. Все внутри ликует: я как ребенок радуюсь, что наконец—то узнаю, что внутри, и при этом не позволю увидеть свое моральное падение и сокрушительное любопытство Гранту.

Затаив дыхание, открываю футляр. Он выглядит как упаковка от очень дорогого эксклюзивного украшения. Внутри – белая записка, и я читаю ее:

«Возьми с собой туда три личных вещи, исключая технику. Все необходимое для жизни тебе предоставят на острове. Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, он узнает. И ты не попадешь сюда», – короткое послание завершается адресом, куда мне нужно подойти ровно через два дня. Что ж, есть время в последний раз выпить свой любимый Сингапурский латте в уютной кофейне на пятой авеню.

И я уже решила… послезавтра я буду там.

Буду. Мне необходимо найти смысл жизни. И я не могу умереть, пока не узнаю, что случилось с Лиамой.

Наконец, я обращаю внимание на блеск, сверкнувший в шкатулке. Сердце пропускает удар, когда я нахожу на ее дне приличных размеров ключ из платины. Его зубчики представляют собой замысловатый узор, а головка служит циферблатом для встроенных часов, инкрустированных россыпью сапфиров.

Так странно. Часы… а часы у меня всегда ассоциировались только с одним человеком. Слава Богу, он мертв, и происходящее никак с ним не связано.

ГЛАВА 4

Аврора

Гул от вертолета нарастает, он стремительно приближается к посадочной площадке. Мои волосы затянуты в небрежный пучок, но некоторые выбившиеся пряди все равно неласково царапают лицо. Сердце бьется все чаще, ладони потеют. Я знаю: этот день изменит все.

Обратной дороги не будет. Вернусь ли я оттуда живой – вопрос хороший.

Вопрос еще лучше: куда я вообще еду?! Я еще не решила до конца. Уверена, Грант позволит уточнить детали.

Когда вертолет снижается, я, наконец, замечаю его. Грант Монтгомери выходит из коридора, ведущего на площадку одного из Нью-Йоркских небоскребов. Ветер от лопастей и ему придает всклокоченный вид, но выглядит он как мужчина из рекламы брендовых очков для зрения. Я смотрю на него и все еще не могу поверить, что это он – тот самый «страшненький парень» из семерки дьяволов. Страшным его делали прыщи, излишняя худоба, очки и брекеты. Такой мужчина скрывался за всеми этими «недостатками», за которые, многие считали, он не достоин быть «дьяволом».

Но все же, Кэллум что—то нашел в нем.

«Я предпочитаю только эксклюзив, и это касается всего, что окружает меня, Аврора» – внезапно в больной голове флешбеком вспыхивает голос Торнтона.

Он никто. Он давно умер. И весьма не эксклюзивно, а классически – в автомобильной аварии.

Когда Грант ровняется со мной, по спине бежит двойной холодок:

На самом деле, я еще не уверена, что уеду. Мне необходимо задать несколько уточняющих вопросов, прежде чем сесть в этот гребанный вертолет.

– Ты все-таки пришла, – его взор оценивающе скользит по наряду, который я выбрала для путешествия: на мне спортивный и облегающий комбинезон черного цвета. Я никогда не ношу подобные вещи, но решила надеть что-то максимально сексуальное из своего гардероба. Зачем? Чтобы делать контент в одежде. Возможно, мне не обязательно будет раздеваться. И идиотам, которые смотрят на интимные фотки девушек и кайфуют, будет достаточно моей фигуры в костюме Лары Крофт. – Вау. А ты наряд прям по стилю острова выбрала.

– Как видишь, – скрестив руки на груди, бросаю я. – Что за остров, где он находится? И я думала, что у нас будет что—то типа переговоров. Первый вопрос: если ты изначально звал меня на реалити-шоу, то почему не рассказал прямо? И что там конкретно будет? Шоу: Выживший? ⁵

– Увидишь. Это секретная информация, и она не подлежит разглашению. Никто из участников не должен быть готов к тому, что вас ждет. В этой игре не может быть спойлеров. Иначе станет не интересно.

– А есть ли какие-то гарантии моей безопасности?

Мне хочется закончить конкретнее: а есть ли гарантии, что я вернусь живой?

– Я так полагаю, со слоганом «Здесь ты снова почувствуешь себя живой», именно на это мне и стоит рассчитывать? Что я не только почувствую себя живой, но и вернусь живой.

Грант лишь загадочно улыбается в ответ. Не нравится мне его улыбка.

– Моя сестра тоже попала на это шоу?

– Я этого не знаю, Ава, – гипнотизирующим тоном отрезает Грант. – Моя задача – привести людей к нему. Людей, которые нуждаются в деньгах.

Я складываю дважды два, вспоминая, как два дня назад получила сообщения от анонимного преследователя.

– Ты следил за мной? Для кого? Так это ты писал эти угрозы?! Я немедленно звоню в полицию…, – достаю телефон, ощущая, как трясутся руки.

В ответ Грант лишь мягко и раскатисто смеется. Даже его смех звучит как убаюкивающая колыбельная, тем не менее мой капкан схлапывается.

– Ты знаешь, кто я. Кто мы, – с выражением добавляет он, намекая на свою принадлежность к «семерке дьяволов». – Полиция никто, когда дело касается нас.

– Это не так. Некоторые из вас сидят в тюрьме, и даже Кэллум был приговорен к лишению свободы.

– Потому что так захотели люди из нашего мира. Аврора, в мире все покупается и продается. Чем раньше ты это поймешь, снимешь розовые очки, тем проще тебе будет. Я здесь с благими намерениями, Ава. Если бы не билборд, ты была бы уже мертва.

– Ты хочешь сказать, ты его включил? В нужном месте, в нужное время? Откуда ты знал? – я начинаю задыхаться от инсайтов, всерьез задумываясь о том, что после встречи с ним я была сама не своя. Мог ли он меня загипнотизировать?

– Я ничего не хочу, Аврора. Мне по сути, все равно. На данном этапе я лишь выполняю просьбу близкого друга. А теперь перейдем к делу, – он выкладывает бумаги на небольшой столик, расположенный на вертолетной площадке. – Тебе необходимо подписать пару документов.

– Мне бы хотелось сначала все прочитать, – Грант протягивает ручку, и я беру в руки договор, но не могу разобрать букв и содержание чертовой бумажки. Перед глазами плывет, голова кружится.

Черт… я теряю контроль. Во что я ввязалась? Зачем пришла сюда?

– Стой, Ава, – окликает Грант, пока я пытаюсь прочитать содержимое. Но мозг словно отказывается думать. Сама не осознаю, как ставлю подпись, словно нахожусь под гипнозом.

– Да? – оборачиваюсь на Гранта, переключая все свое внимание на него.

– Ты же не думала, что ты поедешь туда в сознании? – мужчина щелкает двумя пальцами, и у меня подкашиваются ноги. Стоять все труднее. Я понимаю: еще чуть—чуть и я потеряю сознание.

– «Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, он узнает…», – цитирую фразу из приглашения, шатаясь и падая. – Кто – он? – едва дыша, интересуюсь у Гранта, пока он подхватывает мое обмякшее тело.

– Идол, – мягко шепчет Грант, после чего я чувствую легкий укол в плечо. Вкус горечи на языке – последнее, что я помню, прежде чем весь мир погружается в непроглядную тьму.

***

Яркий солнечный свет режет глаза, как только приоткрываю их. Приходится часто моргать, пытаясь прийти в себя. Голова кружится, во рту сухо, будто я очнулась после долгого медикаментозного сна.

Где я? Что происходит?

Это, мать вашу, похоже на похищение. Не считая того, что я подписала бумаги и сама пришла к тому самому месту, с которого меня забрали.

Остается догадываться, сколько прошло времени с того самого момента, как я отключилась под звуки вертушки.

Здравое сознание возвращается рывками, словно кто-то настраивает внутри расфокусированную камеру. В голове пульсирует тупая боль, виски сдавливает невидимыми тисками. Пытаюсь поднять руку – каждое движение даётся с трудом, будто тело налито свинцом.

Во рту ощущается противный металлический привкус, язык кажется чужим и неповоротливым. Желудок предательски сжимается, к горлу подкатывает тошнота. Господи, что со мной? Что за отраву Грант Монтгомери вколол мне?

Окончательно открываю глаза и тут же жмурюсь от яркого света – он бьёт по сетчатке раскалёнными иглами. Перед глазами всё плывёт, картинка двоится, никак не могу сфокусировать взгляд. Кажется, меня укачивает… или это последствия того, чем меня накачали?

Пытаюсь сесть. Мышцы дрожат от слабости, голова кружится так, словно я только что сошла с карусели. К горлу снова подступает тошнота, и я судорожно сглатываю, пытаясь подавить рвотный позыв.

Прохладный ветер касается лица, и это немного отрезвляет. Постепенно зрение проясняется, и я начинаю осознавать, где нахожусь. Паника накрывает удушливой волной, вытесняя физический дискомфорт, как только до меня доходит весь масштаб свалившегося на меня треша.

Я на яхте. Посреди океана. И создается такое впечатление, что совершенно одна. Саундтреком к этой безвыходной ситуации может быть только реквием.

Приложив усилия, пытаюсь встать на ватные ноги. Хватаюсь за поручень, чтобы не упасть. В ушах шумит, к головокружению примешивается качка. Или это всё ещё действие наркотика? От этой мысли становится по-настоящему страшно. Мурашки вдоль позвоночника разбегаются по всей спине и доходят до нервных окончаний на кончиках пальцев.

Подавив отчаянный вопль, разбегаюсь вдоль борта, спотыкаясь и едва ли не падая. Ноги не слушаются, сердце колотится как оголтелое. Вдалеке вырастает силуэт зловещих очертаний – закатное солнце подсвечивает величественные скалы, поросшие изумрудной зеленью. Они напоминают драгоценные камни, брошенные в море. Огромный катер стремительно приближается к берегу.

Здесь же должен быть капитан.

Кто бы ни управлял этим катером, пусть он немедленно отвезет меня обратно.

– Есть тут кто? Отзовитесь! Что происходит?! – надрывая голос, я продолжаю метаться по палубе в поисках хоть какой-то подсказки или живого существа. На палубе никого нет. Внутрь заходить немного страшно, но возможно, я найду там Гранта или еще кого-нибудь, кто сможет… хм, помочь мне? С кем еще можно договориться?

Внутри никого. И практически ничего, кроме крохотной каюты, стены которой обтянуты черным бархатом. Замираю в дверях, замечая на темных простынях постели яркое пятно. На кровати лежит обтягивающий комбинезон, по стилю напоминающий водолазный, с декоративным поясом и шлейфом цвета морской волны – струящий шелк переливается в лучах ночной подсветки. Рядом с платьем красуется изящная карнавальная маска, инкрустированная камнями. Она закрывает лицо лишь частично, не накрывая губы и одну из сторон линии челюсти. Драгоценности на изделии сияют довольно ярко, но мне трудно поверить, что это настоящие брильянты. Да и какая разница? Эти камушки не имеют никакого значения, когда тебя похитили и медленно подвозят к воротам ада.

Все это: начиная с того самого момента, как я увидела тот злосчастный билборд, пытаясь сигануть с крыши, похоже на больную игру, написанную неуравновешенным извращенцем. Вопрос лишь в том: кто решил сделать меня участницей этого загадочного маскарада?

Вопросы роятся в голове, словно стая надоедливых насекомых, но ответов на них нет. Есть только я, океан и скопление таинственных скал, приближающихся с каждой минутой.

Закусив губу, решаюсь подойти к маске и внимательнее изучить ее. Изысканная, настоящее произведение искусства. Она выполнена из тончайшего металла. Филигранная работа: причудливые завитки складываются в узор из морских волн и экзотических цветов. По краям маски россыпь крошечных кристаллов, переливающихся сапфировыми оттенками. Тонкие металлические нити, словно морская пена, обрамляют глазницы.

Дрожащими пальцами разворачиваю записку, лежащую рядом. Каллиграфический почерк, темно-синие чернила:

"Надень это к окончанию заката. Ты должна быть там, где снова почувствуешь себя живой. Выбора нет. Он уже наблюдает за тобой".

Сердце пропускает удар. Рядом с маской я замечаю еще один подарок – новые электронные часы в нераспечатанной коробке. Такие обычно измеряют пульс и сожженные за день калории, но в сочетании с маской и локацией, где я оказалась, больше напоминают наручник или орудие пыток. Их ремешок выполнен не из кожи или силикона, а из металла.

Зачем здесь наряд, часы, маска? Что за бред?!

И моя сумка, куда я сложила три личных вещи: зажигалка, блокнот и ручка. Пока все происходящее напоминает материал для статьи на сайте любителей хорроров.

Пока катер приближается к пирсу, день угасает. Золотистые лучи заходящего солнца играют на поверхности воды, создавая магическую атмосферу. Но она все равно пугает меня. С тяжелым сердцем возвращаюсь в каюту – мне нужно переодеться. Что бы ни ждало меня на этих скалистых кусках камня, похоже, у меня действительно нет выбора. Возможно, создатели этой тупой игры хотят, чтобы я умерла красиво – иначе, зачем им наряжать меня в сексуальный комбинезон, еще и в таком месте, сильно напоминающим тропики?

В нем будет жарко. Или это сделано специально, чтобы я поскорее разделась?

Руки дрожат, когда я берусь за молнию костюма. Не могу отделаться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает, и не свожу глаз с двери – кажется, что вот-вот и там появится зловещая фигура незнакомца, являющегося хозяином этого отвратительного маскарада.

Кто этот человек? Как он выглядит? Может ли он быть Грантом Монтгомери, или он – лишь исполнитель и шестерка истинного кукловода и сталкера? Зачем я ему? Зачем ему нужна была моя сестра, если все это вдруг как-то связано? И главное – что произойдет, когда солнце окончательно скроется за горизонтом?

***

Неизвестный

Я наблюдаю за ней через скрытые камеры. Её замешательство, страх и растерянность доставляют мне особое извращенное удовольствие.

Она в замешательстве замирает перед костюмом, который я лично выбрал для неё. Цвет морской волны идеально подчеркнет бледность её кожи и глубину карих глаз. Уверен, если бы я сейчас стоял рядом и вдохнул аромат ее кожи, я ощутил бы запах страха. Самый сладкий для меня запах.

Самый возбуждающий.

Что касается маски – это моя особая гордость. Я потратил месяцы на поиски идеального экземпляра, достойного украсить её лицо. Тончайшая работа гениальных мастеров, где каждый завиток рассказывает свою историю. Она даже не подозревает, сколько символизма скрывает это украшение. Ручная работа – большая редкость в современном мире.

Её пальцы касаются записки, и я невольно подаюсь вперед, разглядывая их. Невольно ощущаю любопытство: какой температуры ее руки? Они холодные или горячие, когда ей страшно? А когда она возбуждена? Как бы они ощущались кулаком вокруг моего члена?

Черт. У многих фетиш – ноги, а у меня – руки. Нежные, женские руки, способные унять беспокойные мужские мысли прикосновением к голове – редкость. Руки Авроры дрожат, небольшая грудь рвано вздымается, а зрачки расширяются, придавая ее шоколадным глазам вишнево-обсидиановый оттенок.

Наблюдаю за её дальнейшими метаниями по катеру с легкой усмешкой. Конечно, она никого не найдет. Я всё продумал до мелочей. На катере, кроме Авы, есть лишь капитан, но он спрятан в бронированной кабине с затонированными окнами. Её одиночество – часть моего плана. Остальные участники добираются до острова в паре.

Когда Ава вновь заходит в каюту, я напрягаюсь. Напряжение, зарождающееся внутри, нарастает подобно току, способному рано или поздно шарахнуть по всему моему телу. Словно находясь под гипнозом, я наблюдаю за тем, как она медленно и нервно избавляется от одежды, оставаясь в одном нижнем белье. Оно телесного цвета. Создается впечатление, что она абсолютно голая.

Такая уязвимая.

Мой взгляд тут же падает на серебристую сережку, мерцающую в области ее пупка. Она втягивает плоский живот, ее грудная клетка расширяется. От страха она задерживает дыхание и выглядит чертовски горячо, когда покачивает бедрами, влезая в комбинезон, обтягивающий ее фигуру в форме идеальных «песочных часов».

Это одни из самых красивых часов, которые я видел в своей жизни. А поверьте, толк в часах я знаю, являясь их фанатом.

Едва ли не со стоном наблюдаю за тем, как ее красивое тело скрывается за тканью. Блядь. Хотелось бы увидеть больше. Хотелось бы увидеть, как она снимает белье, оставаясь абсолютно беззащитной и обнаженной. Хотелось бы увидеть, как выглядит ее маленькая и аккуратная грудь, какого цвета у нее соски, и какой формы половые губы. Мне нужны все детали и крупным планом. Хочу, чтобы у меня были записи и ролики каждой части ее тела. Хочу смотреть на них каждый вечер перед сном и трогать себя. Хочу знать, как выглядит каждый миллиметр Авроры Хейз.

Член мгновенно набухает от развратных мыслей. Мне хочется себя трогать, накачивать его ладонью и ощущать, что я тверд, как никогда, но я не спешу с рукоблудием. Впереди еще много интересного, а предвкушение – продлевает яркость ощущений, и мне это хорошо известно.

Наконец, момент икс… она выходит на палубу в обольстительном комбинезоне и замечает особняк. Мышцы ее спины напрягаются, и я невольно любуюсь зрелищем того, как шелковая ткань костюма сидит на ее подтянутых ягодицах. Дьявол. Член болезненно ноет и еще больше наливается кровью, и я с предвкушением осознаю, что это лишь начало великолепного вечера и первого раунда.

Когда она замечает особняк, я практически физически ощущаю, как напрягается каждый мускул её тела. Практически все люди на террасе – марионетки, тщательно подобранные статисты в этом спектакле. Они знают свои роли, но не знают сценария целиком. Так даже интереснее. Все остальные – приглашенные Кэллумом участники будущего шоу.

Солнце медленно опускается за горизонт, окрашивая небо в багровые тона. Время играет на меня. С каждой минутой её неуверенность растет, а вместе с ней растет и моё предвкушение. Когда она возвращается в каюту, я позволяю себе улыбнуться. Первый акт подходит к концу. Скоро начнется настоящее представление.

Она даже не представляет, какую роль ей предстоит сыграть в этой истории. И как давно я ждал этого момента.

ГЛАВА 5

Кэллум

– Я надеюсь, мы договорились, Кэллум, – голос, раздающийся в наушнике, заставляет меня отвлечься от выбора маски на этот вечер. Раньше они были частью ролевых игр, которые я устраивал, и реквизитом для всех моих вечеринок, но учитывая запуск «Идола», обретут новый игровой и интерактивный смысл.

– Заказ будет исполнен в лучшем виде. Это я надеюсь на то, что ты по итогу выполнишь свою часть сделки, – грудную клетку печет от ненависти и отвращения к человеку, с которым веду диалог. Но мне приходится поддерживать связь со своим родственником, поскольку этот ублюдок – единственный, кто может вытащить меня отсюда.

Больше всего я ненавижу зависеть от кого либо, но именно в таком положении я нахожусь, когда речь заходит о моем дяде Никласе Торнтоне. Именно он заточил меня на этом острове три года назад после громкого скандала, связанного со студенческой вечеринкой, и проигранным мной судом. Именно он с хладнокровной ухмылкой инсценировал мою гибель для мирового сообщества и сделал так, чтобы я не имел возможности убежать из этой тюрьмы.

Я представляю для него огромную опасность и угрозу, и не только потому, что являюсь наследником огромной многомиллиардной компании. Причина в особых способностях, которыми обладаю я и большинство моих друзей из «дьявольской семерки».

Я здесь из-за того, что он всегда был одержим тем, чтобы остановить меня. Закрыть меня. Избавиться от меня, но при этом он никогда бы не посмел меня убить… Даже этот сморчок осознает, насколько бесценен мой дар и какие дороги открылись бы перед ним, если бы я был среди его поданных.

– Это станет интересным приключением, – его низкий голос с характерным шипением действует на нервы. Уверен, если бы змеи разговаривали, их голоса звучали бы именно так. – Мне нравится концепция реалити-шоу, которую ты придумал. Мне и моим друзьям будет чем развлечься по вечерам. А ты получишь долгожданную свободу, как только каждый из них будет удовлетворен.

– Несомненно, – усмехаясь, говорю я. – Но ты же не думаешь, что я начну это шоу, не получив от тебя никаких гарантий? Ты там, а я здесь, Никлас. Я не идиот и прекрасно понимаю, что ты можешь оставить меня ни с чем после того, как я покажу тебе этот авторский цирк.

– Какие гарантии тебе нужны? – в голосе Никласа слышен металл.

– Я должен знать, что выберусь отсюда. Вернусь в большой мир. Ты вернешь мне компанию и публично признаешься в том, что это ты закрыл меня здесь и инсценировал мою смерть, – повышая ставки, требую я.

Сначала я был рад тому, что он вообще вышел со мной на контакт и мы начали договариваться. Теперь я хочу большего.

– Как я тебе их дам?

– Ты отправишь мне компромат на самого себя. Он будет моей гарантией того, что ты выполнишь свою части сделки. Не дашь заднюю – никогда не будешь скомпрометирован. Мне это не нужно. Мне нужна свобода.

– Я не могу это сделать. И если я публично признаюсь в том, что инсценировал твою смерть, это уже скомпрометирует меня.

– Я скажу, что ты сделал это для того, чтобы защитить меня.

– Частично это правда.

Могу лишь возвести глаза к потолку на этот ответ.

– Я отменю шоу, если ты не согласишься. И распущу всех гостей. Включая ее.

– Ты издеваешься? Я пообещал всем нечто особенное и незабываемое. То, на что способен только ты. О твоих вечеринках еще в Йеле ходили легенды.

Обычные кинки-вечеринки⁶ и рядом с моими не стояли. Мои эвенты – всегда были иммерсивными ⁷шоу.

– Нет, не издеваюсь. Мне нечего терять, поэтому я открыто ставлю тебе условия, – бросаю прямой вызов Никласу. Я устал молчать и не намерен больше сидеть в заточении, лишая себя своих амбиций. Возможно, первые годы… я был слишком подавлен, чтобы бороться, и не замечал этого. Возможно, я просто наслаждался отшельничеством и «развратным раем», который мне здесь создали. Не сказать, что мне было плохо здесь, наслаждаясь особняком и его утехами. Я не чувствовал в себе готовность вернуться, пока знал, что она жива. – Так ты отправишь материалы по почте или загрузишь на облако?

– Какое именно видео ты хочешь?

– Самое компрометирующее и грязное из возможных.

– Хорошо. Но ты должен знать… что мне тоже нужна страховка на случай, если я выполню свою часть сделки, а ты все равно воспользуешься материалами.

– Говори прямо.

– Я убью ее, если что-то пойдет не так. Убью нашу маленькую принцессу, – хладнокровным тоном отзывается Никлас. – Я вижу, что ты к ней неравнодушен. Еще бы, девчонка помогла мне избавиться от тебя.

Глубокий вдох раздувает мои ноздри. Если бы я мог увидеть себя со стороны, уверен, я заметил бы чертов пар, выходящий из них.

– Ты ошибаешься, – делаю вид, что упоминание об Авроре меня совершенно не триггерит. – Как я уже сказал, твое видео необходимо мне не для того, чтобы я тебя подставил. Оно – лишь гарантии моей свободы. Я умею играть грязно, но предпочитаю делать это грациозно, интеллигентно. У меня творческий подход, если ты не заметил: я превратил эту тюрьму в рай, к которой ты сам захотел присоединиться.

– Иногда мне кажется, что ты все это спланировал, Кэллум.

– Не представляю кем нужно быть, чтобы спланировать такое. Должно быть, по истине уникальным человеком. Разве ты считаешь меня таковым, дядя?

– Ты обычный избалованный мальчишка, Кэллум.

– Как и ты, Никлас, – голосом, каким мог бы бросить равнодушное и короткое «окей», отзываюсь я. Однако я способен вообразить себе, как мило могла бы смотреться в моем кабинете твоя отрубленная голова, насаженная на пику.

– Я не могу дать тебе то, о чем ты просишь, – безапелляционным тоном заявляет Никлас. – И ты не в том положении, чтобы не согласиться на мои условия, – ставит жирную точку он.

И к сожалению, он прав. Поэтому, мне стоит перейти к плану «Б». И если придется, я задействую все буквы алфавита, но я выберусь отсюда.

Аврора

Катер тормозит у пирса, длинной в сто метров. Каким-то чудом он плотно стыкуется с деревянной поверхностью, и сделав широкий шаг, я все ближе продвигаюсь к «воротам ада». Прохладный морской бриз слегка подхватывает шлейф от пояса на моем комбинезоне.

Каждый шаг сопровождается хаотичным ударом сердца. У меня перехватывает дыхание, когда я осознаю, что добровольно приближаюсь к скалистому острову и особняку, от одного вида которого поджилки трясутся. Он словно вырастает из самой скалы – чертов вызов всем законам природы и архитектуры, потому что я понятия не имею, как некоторые его элементы встроились в каменистую поверхность. Основная часть огромной виллы расположена на пологой поверхности, но множество террас, являющихся ее элементами, визуально напоминают ступни в небо. Они поднимаются одна за другой, утопают в зелени, цветах и камне. Глицинии каскадами спускаются по графитовым колоннам, их соцветия колышутся на ветру. Пирс и сам остров разделяется аркой, ее конструкция пылает золотом в лучах заходящего солнца. Все это больше похоже на виртуальную реальность, на декорации для потрясающего шоу или фильма.

Все это напоминает мне чертов портал в другой мир. В мир психопата, который его создал. Только безумный человек может сотворить такое.

Наконец-то я вижу людей, и их гораздо больше, чем я могу себе представить.

По обоим сторонам арки возвышаются два охранника, полностью облаченные в черные рясы с капюшонами, скрывающими их лица.

– Без маски проход запрещен, госпожа Хейз, – голос одного из бодигардов возвращает меня к реальности. Ее я еще на яхте спрятала в сумку. Он хватает меня за запястье и проворачивает ключ на моих часах, еще больше заковывая меня в их плен. Подобные браслеты дают заключенным с условным сроком.

– Не собираюсь я надевать никакую маску, – пытаюсь воспротивиться я. – Если вход мне запрещен, я с удовольствием вернусь на яхту, – с вызовом ставлю в известность безликих охранников.

– Что ж, попробуйте, – с усмешкой в голосе отзывается один из них. Резко оборачиваюсь, и с удивлением замечаю, что небольшого катера, который привез меня сюда, уже нет. Пока я подходила к арке, он скрылся во тьме или за ближайшими скалами.

– Отлично, всегда мечтала попасть на маскарад, – ерничаю я и с неохотой достаю маску.

– Покажите сумку на предмет запрещенных вещей, – приказывает один из ужасающих стражей и проводит досмотр, как в аэропорту, при помощи металлоискателя.

После довольно унизительной процедуры я с неохотой достаю маску и подношу ее к лицу. Она держится на ушах и, на удивление, не доставляет дискомфорта.

– Можете проходить на церемонию посвящения.

– Добро пожаловать в обитель Идола, – чересчур торжественно объявляет второй. Я ощущаю себя так, словно прорвалась в какую-то строго засекреченную секту, сама того совсем не желая.

В маске я чувствую себя даже комфортнее, чем без нее, несмотря на то, что прекрасно понимаю, что вся концепция маскарада спроектирована не только для красоты и создания атмосферы. Очевидно, что место, где я нахожусь – продумано до мелочей, и здесь есть свои законы и правила, которые я не смогу нарушать.

И один дьявол знает, что будет, если нарушу.

Каждый шаг вперед отдается в душе странным предчувствием. Люди вокруг меня выглядят счастливыми и гордыми, что попали на столь эксклюзивное и закрытое сборище. Я оказываюсь в эпицентре карнавала, сопровожденного этно—электронной музыкой без слов. Одно ее звучание уже вводит в некий транс, гипнотизирует сознание. Вокруг меня кружатся пары в масках и костюмах всех возможных мастей. Их так много, что они переливаются в хаотичном калейдоскопе.

Негромкий смех, звон бокалов… Можно подумать, я на светском мероприятии, а не в дурдоме, куда меня буквально силком затащили.

С другой стороны, каждый шаг заставляет меня все больше верить в то, что Лиама может быть жива. И она может быть здесь, среди этих гостей в масках.

Что-то здесь не так…

Все происходящее напоминает мне съемочную площадку, а присутствующие – безликую массовку.

Я замечаю, как официант в венецианской маске клоуна слишком механически разливает шампанское. Как неестественно застыла улыбка на лице дамы в павлиньем платье. Как быстро отводят взгляд те, с кем я пытаюсь установить зрительный контакт. В тени колонн мелькают темные силуэты, и мне кажется, что они наблюдают за каждым моим движением. Я вижу камеры, зафиксированные на фонарных столбах и пальмах. От этого становится, мягко говоря, не по себе. Жить под постоянным прицелом «большого брата» – такое себе развлечение. Но людей, присутствующих здесь, это, по всей вероятности, мало заботит.

Я чувствую себя песчинкой в безумном водовороте ярких масок и блесток. Музыка продолжает завораживать, а воздух пропитан сладковатым дымом благовоний вперемешку с запахом, характерным для очень влажного воздуха. Слишком много запахов, слишком много звуков. Слишком много всего.

И меня не покидает ощущение, что все здесь собравшиеся, несмотря на улыбки и непринужденное поведение, – свиньи, загнанные на убой. Такое чувство, что некоторые еще не знают об этом.

Очередной толчок в спину на небольшом танцполе заставляет меня споткнуться. Чьи-то руки хватают за локоть, и я инстинктивно дергаюсь, собираясь закричать. Вся жизнь проносится перед глазами: ну вот, началось. Маньяки, работорговцы, извращенцы – они вот-вот схватят меня за грудки и утащат в подвал, чтобы совершить там сектантское надругательство над моим телом.

– Тише, красотка. Не хотелось бы, чтобы ты разбила свой прелестный носик, – низкий женский голос звучит насмешливо, но не зло.

Резко оборачиваюсь. Высокая блондинка в темно-синем костюме, явно вдохновленным одним из персонажей из Mortal Combat, дополненным серебряной полумаской, удерживает меня за локоть. Ее короткие волосы торчат во все стороны, а в глазах пляшут огоньки, делая ее похожей на озорного эльфа.

– Спасибо, я в порядке, – бормочу, пытаясь высвободить руку. В последнее время мои границы нарушаются слишком часто, и меня лапают все, кто ни попадя.

– Оу, я вижу, мисс «испуганные глазки», – она не спешит отпускать меня, внимательно рассматривая мое тело. Мне становится не по себе, поскольку столь пристальный взгляд мгновенно заставляет меня подумать о том, что девушка не является представительницей традиционной ориентации. – Ты совершенно не в порядке. Я наблюдала за тобой последние пятнадцать минут. Ты слишком напряжена для девушки, пришедшей на подобное мероприятие добровольно. Для нас всех – огромная честь и гордость оказаться здесь. Возможность и шанс, который предоставляется, пожалуй, раз в жизни. Я считала часы до этого дня, а вот ты… выглядишь растерянной. Кстати, я Кира, – представляется эльфийка в обтягивающем костюме, смахивая невидимую пыль с декоративных наплечников на своем карнавальном костюме.

– Аврора, – едва не прикусив язык, отвечаю я. Возможно, не стоит говорить свое настоящее имя?

– Послушай, милая. Здесь действительно полно опасных личностей, способных перерезать тебе горло ради денег, если того потребуют, – голос Киры становится серьезным и натянутым. – Но я не из их числа. По крайней мере, пока. Моя подруга участвовала в подобном шоу и дала мне один совет: хорошо разбирайся в людях и строй союзы с подходящими участниками этого цирка. Ты мне понравилась сразу. Ты выглядишь такой… неиспорченной, – Кира подмигивает мне, а я пытаюсь переварить все, что она рассказала.

Получается, почти все собравшие здесь не просто не боятся этого места. Они с нетерпением ждали дня, когда сюда попадут.

Пока я считаю, что меня загнали в эпицентр непонятно чего для того чтобы расчленить и продать на органы, другие – празднуют свое пребывание здесь и наслаждаются гипнотической вечеринкой.

– А как ты здесь оказалась? – вместо того, чтобы огрызаться, я вдруг осознаю, что мне пора начать свое собственное расследование того, что здесь происходит. И что могло произойти с Лиамой. Если подобные «вечеринки» проводятся регулярно, то она, возможно, стояла на том же самом месте, где сейчас стою я.

– Легко и просто. Я знаю, что путь к славе лежит через любую медийность, даже через самую грязную, – Кира пожимает плечами. – Я пять лет пишу каверы на популярные песни, но они остаются незамеченными. Для меня участие в шоу – шанс быть замеченной и возможность испытать себя на прочность, – она старается говорить обыденным тоном, словно ее не волнует моральная сторона того, каким образом обычно добиваются «публичности» в шоу—бизнесе. Но я слышу легкую дрожь в ее голосе. Девушке явно не хочется заниматься продажей своего тела, поэтому она искренне решила пойти другим путем, но, похоже, угодила в капкан порока.

Только слепой не заметит того, что абсолютно все здесь имеет некий сексуальный подтекст, он буквально сквозит в воздухе: начиная от обтягивающих костюмов, заканчивая воздушными гимнастками, раздвигающими свои длинные ноги в чувственных позах.

– А ты?

– Я… оказалась здесь случайно. И до сих пор хочу сбежать.

– Расслабься немного, здесь никто не станет нападать на тебя… до начала игры, – Кира снова усмехается, а мой желудок непроизвольно сжимается от ее последних слов.

– Что ты имеешь в виду? – интересуюсь я, но Кира уже внимательно смотрит куда-то поверх моей головы.

Раздается пронзительный звук, напоминающий четкий удар в гонг.

– Похоже, начинается самое интересное, – девушка кивает в сторону центральной круглой сцены. – Держись поближе ко мне, Ава. Кто знает, может я стану твоей доброй феей… или злой ведьмой, – весьма противоречиво наставляет она.

От ее слов по спине бегут мурашки. Я не знаю, кто она – друг или враг, но сейчас, в этой давящей толпе, она единственная, кто хотя бы разговаривает со мной. Пусть даже в такой пугающей манере.

Свет на импровизированной сцене становится ярче, и толпа начинает затихать, переставая перешептываться. Кира берет меня под руку, и я не сопротивляюсь. В конце концов, лучше стоять рядом с потенциальной злой ведьмой, чем потеряться в море незнакомых лиц.

Внезапно музыка обрывается. Властный механический и оттюнингованный голос, от которого по коже бегут мурашки, разносится над террасой:

– С вами говорит Идол. Прошу всех собраться у Столба Правосудия.

Толпа вокруг меня приходит в движение, но я замираю. Что-то подсказывает мне – настоящее представление только начинается. Все, что было «до» – лишь легкая закуска к основному блюду. Главное, не быть съеденной на десерт.

Толпа сгущается вокруг так называемого Столба Правосудия – массивной конструкции из черного мрамора и хрома, увенчанной голографическим дисплеем. Я чувствую, как чье-то плечо задевает меня, и поворачиваю голову. Рядом стоит мужчина в маске ворона, его темные глаза встречаются с моими.

– Первый раз на подобном мероприятии? – шепчет еще один незнакомец. Я сдержанно киваю, не в силах отвести взгляд от иссиня черных перьев, украшающих его лицевой аксессуар. – Не бойся, это просто игра. Гарантирую, по-настоящему здесь никто не умрет. Разве что от удовольствия.

По-настоящему.

А как еще можно умереть? Как моя сестра? Просто кануть в лету, раствориться в пространстве?

Внезапно Столб оживает. Голографическое изображение Идола материализуется перед нами – человеческая фигура, состоящая из множества светящихся частиц. Его лицо постоянно меняется, перетекая из одного образа в другой, но все они чем-то навевают мысли о богах Олимпа.

– Приветствую вас, смертные, – его голос звучит одновременно отовсюду, вибрируя в костях. Я вновь замечаю колонки, прикрепленные к пальмам, скалам и расставленные по периметру пределов особняка. – Сегодня вы все здесь ради одного – ради Игры.

– Мы здесь ради бабла, – фыркает женщина справа от меня. На ней маска японской лисы кицунэ и красное платье, расшитое рубинами. – Может быть, стоит сразу разделить его на всех присутствующих? Сумма довольно крупная, всем хватит даже пятнадцатой части от банка!

Я не сразу понимаю, что происходит после ее возмущенной реплики. Женский голос, полный боли, надрыва и отчаяния, прорезает тишину – и в следующую секунду воздух наполняется треском электричества и приглушенным криком. Мое сердце пропускает удар.

Женщина – кажется, она стояла всего в паре метров от меня – дергается, словно марионетка в руках безумного кукловода. Ее тело выгибается неестественной дугой, пальцы скрючиваются, как птичьи когти. Я вижу, как по ее смарт-часам пробегают синие искры, впиваясь в кожу, как крошечные электрические змеи.

Это длится всего несколько секунд, но время растягивается, как жвачка. Я не могу отвести взгляд. Не могу пошевелиться. Мои собственные часы вдруг становятся тяжелыми и холодными, как кандалы.

Когда все заканчивается, женщина без сил оседает на пол. Никто не бросается ей помогать. Все просто… смотрят. И молчат. И я в том числе, умирая от стыда и осуждая себя за бесчеловечность и страх. Чувствую, как к горлу подкатывает тошнота, а во рту появляется металлический привкус.

Перед внутренним взором возникает образ сестры, которая могла подвергаться неоднократным подобным пыткам. Если ее уже нет в живых… Мне плохо от одной мысли о том, что она так сильно мучилась, прежде чем умереть.

Голос Идола продолжает звучать как ни в чем не бывало. Будто ничего не произошло. Будто мы все не видели, как человека только что пытали электричеством за одно лишь слово протеста.

Я украдкой касаюсь своих часов. Они отмеряют время как и прежде, отсчитывая секунды моего пребывания в этом кошмаре. Я должна найти Лиаму. Должна. Живой или мертвой. Но впервые с момента моего появления здесь я по—настоящему понимаю, во что ввязалась.

Это не просто игра. Это клетка. И на каждом из нас теперь ошейник, способный в любой момент превратить нас в дергающихся от тока марионеток.

Господи, Лиама, во что ты вляпалась? И во что вляпалась я?

– Правило первое: вы должны молчать, когда Идол говорит с вами.

Я до боли сжимаю зубы, чтобы ненароком не произнести лишнего.

– Место, где вы находитесь – обитель Идола. Добро пожаловать в мой дом. Невзирая на то, как развернутся для каждого из вас события в пределах этого особняка, именно здесь вы почувствуете себя по-настоящему живыми и раскроете в себе те грани, о существовании которых и не подозревали раньше, – механический голос Идола разносится по пространству полукруга, по периметру которого встали пятнадцать человек, включая меня.

– Правила просты, но нарушение любого из них немедленно карается моей волей, – продолжает неизвестный, делая паузу после каждой фразы, словно смакуя мой страх. – Пятнадцать участников. Семь испытаний. Семь комнат греха в лабиринте особняка. Каждый ваш вздох, каждое движение будет тщательно отслеживаться и транслироваться.

Краем глаза я замечаю, как один из участников, чье тело покрыто брутальными татуировками, нервно сглатывает. Если уж такому бугаю жутко, не стоит говорить, что происходит со мной.

– Каждому из вас при выходе с пирса была выдана карта, именно на ней загорится ваша роль, выпавшая вам в рандомном порядке. Очень важно играть в соответствии с правилами своей роли, даже если она противоречит вашей сути. Слушайте меня внимательно и ничего не упустите, – я достаю из сумочки ту самую карту с LED дисплеем. На ней серебристыми буквами загорается название моей роли.

Целительница .

Еще бы знать, что это, мать его, значит.

Но сами края карты горят зеленым цветом, наталкивающим меня на мысли, что мне досталась положительная роль. Сама раздача персонажей напоминает мне правила «Оборотня» ⁸ – популярной среди школьников и студентов ролевой игры. Я никогда не была сильна в ней, поскольку ложь и манипуляции – не мой конек. У меня все мысли на лице написаны. А суть игры в «оборотня» за роль мирного жителя состоит в том, чтобы вычислить всю «нечисть» и убрать ее из игры.

Одно слово «убрать» бросает меня в дрожь, позвоночник покрывается инеем, несмотря на легкую духоту, связанную с влажным воздухом джунглей. Одно дело, когда ты играешь в подобное за столом с друзьями, и максимальная опасность, которая тебе грозит, – выход из-за стола. В контексте того, что я нахожусь на острове, где нет ничего, кроме поражающей красоты особняка и шизиков в масках, слово «убрать» приобретет другой контекст.

Контекст смерти.

– Среди вас есть Искусители – три змея в райском саду. Их задача – найти друг друга до начала испытаний в закрытых комнатах. Их дальнейшее поведение может саботировать. Может искушать, – Идол совершает выразительную паузу. – Десять Праведников. Максимально скучные роли. Слепые овцы, которые должны найти волков в процессе игры, – в его голосе слышится нечто похожее на усмешку. На экране, что выведен на мраморный столб, загорается карточка с наименованием роли и перечислением присущих этой роли правил. – Один Исповедник, способный узреть Истину, – на одной из граней экрана загораются правила, касающиеся роли «Исповедника». – И один Врач или Целительница , готовый принять чужую боль или исцелить в необходимый момент, – высокопарно продолжает компьютерный голос. – Вопросы?

Несколько секунд все молчат. Уверена, никто не хочет оказаться на месте «лисицы», пораженной электрическим током.

– И как мы узнаем, кто есть кто? – бросаю вызов я и с облегчением выдыхаю, обнаружив, что мое запястье не пронзает разрядами мощностью двести двадцать вольт. Должно быть, потому что я начала говорить с позволения этого высокотехнологичного божества.

– Никак, – отрезает Идол. Я невольно задаюсь вопросом: общается ли с нами живой человек, находящийся по ту сторону экрана? Или же это робот, созданный программистами-извращенцами? – Печать молчания запрещает раскрывать свои роли. Каждую неделю – новое испытание. Каждый вечер седьмого дня – голосование. Каждая ночь – время Искушения, – на экранах возникают новые карточки с правилами игры, дублируясь на наши личные карты. Очевидно, чтобы мы их не забывали и не нарушали.

ПРАВИЛА ШОУ «ИДОЛ»

Формат:

– 15 участников

– 7 испытаний в одной из "комнат греха", которое может начаться в любой момент

– круглосуточная трансляция в даркнет для элитных зрителей. Зрители могут помогать своим любимым участникам со стороны или разрушать их и выносить на голосование, ведущее к изгнанию с проекта и дальнейшей утилизации участника.

Роли «ИДОЛА»

"Искусители (Демоны) " (деструктивная роль)

– 3 человека

– Знают друг друга

– Могут тайно саботировать испытания других

– Имеют доступ к секретной информации о других участниках

Мирные жители/избранные

– 10 человек

– Не знают, кто есть кто

– Должны выявить Искусителей, чтобы те их не уничтожили первыми, постоянно саботируя испытания. Преимуществ у них мало, соответственно их цель – поскорее изгнать Искусителей на общем голосовании, чтобы повысить свои шансы на выживание.

– Могут объединяться для прохождения испытаний

Десница (правая рука) Идола — 1 человек

– Может проверить одного участника после каждого испытания

– Узнаёт его истинную роль

– Должен помогать Избранным, оставаясь незаметным. Если он слишком явно раскроет свою роль, карается смертью.

Целительница ( врач) – 1 человек

– Может защитить и спасти от утилизации одного участника за игру

– Может заработать иммунитет к голосованию

– Может спасти кого-либо от смерти один раз за все шоу или вернуть (инкогнито)

ЦИКЛ "ИДОЛА"

Цикл:

1) Испытание в Комнате Греха

– Все участники проходят испытание

– Проигравший автоматически номинируется на выбывание

– Победитель по ставкам зрителей получает "Щит Идола" (иммунитет)

2) Голосование

– Участники выбирают второго номинанта на выбывание, Идол выбирает третьего

– Номинанты должны за отведенный Идолом срок обсудить подозреваемых

– Голосование решает, кто покидает шоу (уходящего могут купить зрители после изгнания. Ненужный участник подлежит утилизации)

3) Фаза Искушения

– Искусители выбирают жертву, которой усложнят прохождение следующего испытания

– Десница Идола проверяет одного участника

– Целительница защищает одного участника по своему желанию

Особые правила:

"Печать молчания" – участники не могут напрямую раскрывать свои роли никому. Это строго запрещено. Все могут только догадываться о ролях друг друга.

После каждого испытания участники обсуждают произошедшее под наблюдением Идола.

"Тайная исповедь" – каждый участник может посетить комнату исповеди для личных признаний. Они будут транслироваться зрителям. Это – шанс получить зрительские симпатии/иммунитеты/быть спасенным, если тебя выгонят.

"Искупление" – выбывший участник может "воскреснуть", если группа единогласно проголосует за его возвращение (в случае, если он не был утилизирован). Либо он может быть возвращен в игру Жрицей.

Финал:

– В финал выходят 3 участника

– Финальное испытание в последней комнате

– Победитель получает:

Заявленный денежный приз (150 миллионов долларов)

Самое дорогое, что у него отняли (у каждого участника это что-то свое)

Право на "цифровое забвение" (удаление всех записей с шоу, чтобы вернуться на континент без потерь репутации)

– А что в итоге? – не выдержав, подаю голос я. Металлический браслет впивается в кожу, но это иллюзия. Током меня не бьет, но сам риск вызывает фантомные ощущения жжения и боли. Морской бриз играет с прядями волос, словно пытается меня успокоить, но даже приятная прохлада, иногда снисходящая до этого пекла, не может унять дрожь, пробегающую по телу.

Идол возвышается перед нами – воплощение искусственного совершенства и ужаса одновременно. Его каменно-металлическое тело отражает свет множества фонарей и прожекторов, расставленных по периметру сада перед особняком, создавая причудливую игру теней на мраморном полу.

– Добро пожаловать в мою Обитель, – его голос холодный и бесстрастный, словно обезличенное эхо. – Каждый из вас претендует не только на денежный приз и свободу, но и на свое самое дорогое сокровище. У каждого оно свое.

Мое сердце пропускает удар. Перед внутренним взором вспыхивает лицо сестры.

– Люди… я бы хотел быть, как вы. Такие очаровательные создания, – голос Идола звучит как шелест осенних листьев, пропитанный сладким ядом. – Они прячутся за масками морали и добродетели, выстраивают стены из правил и запретов. Но стоит лишь слегка надавить…, – его проекционные губы изгибаются в холодной улыбке, в глазах пляшут отблески древних знаний. – Я создаю лишь условия – так называемые маленькие соблазны. Крошечные искушения. Я создал это шоу ради своего наслаждения: для меня нет более сладкого зрелища, чем наблюдать за грехопадением людей. Именно для этого Бог и создал людей. Жадность, похоть, гнев, зависть… эти пороки всегда дремлют в ваших душах, ожидая момента пробуждения. Момент настал.

Он снова совершает паузу, а мы стойко молчим. Никто не хочет повторить судьбу девушки в маске лисы – она до сих пор лежит на полу без сознания. Я не уверена в том, что она жива.

– Момент, когда человек осознает свою истинную и животную природу. Когда маска благородства трескается и осыпается, обнажая звериную сущность. В моих играх нет места притворству – наоборот, здесь каждый становится истинным собой.

На экране загорается огромная рука, удерживающая в кулаке множество красных нитей, ассоциирующихся у меня с судьбами собравшихся людей.

– Я не создаю монстров, лишь помогаю им проявиться, – на экране вырисовывается огромный глаз, в котором отражается всепоглощающая тьма. – Некоторые из вас считают меня дьяволом и демоном, но я всего лишь зеркало. Кривое зеркало, показывающее то, что люди так старательно прячут даже от самих себя. И чем сильнее они сопротивляются своей природе, тем прекраснее момент их падения и раскрытия. Что до того, что поставлено на кон: деньги, жизнь, свобода и ваше личное сокровище, – повторяет он, а на моей электронной карте ярким светом вспыхивает лицо Лиамы. Она улыбается на фотографии школьных лет, ее искренняя улыбка разрывает мое сердце на части. Я так давно не видела ее. И возможно, никогда больше не увижу. – Каждый из вас…!

– Что? Что значит на кону жизнь и свобода? Этого не было написано в условиях, – грубый мужской голос прерывает эхо, и в следующий миг воздух наполняется запахом озона. На моей карте высвечивается короткое пояснение «Маркус наказан». Мужчина, своими габаритами и суровостью напоминающий Халка, падает на колени и воет от боли, пока электрический разряд пронзает его мощное тело.

– Это судьба каждого, кто осмелится нарушить правила, – строго напоминает Идол. В его тоне звенит металл. – Личные карты и браслеты – ваши верные спутники. Последние и вовсе можно снять только с рукой.

Звучит как жуткий черный юмор. Но только сейчас я в полной мере начинаю осознавать, что все происходящее – реальность, а не чей-то розыгрыш или шутка. Каждое следующее слово Идола – как удар под дых:

– Все выбывающие из шоу станут живым товаром. Одни будут распроданы во имя медицинских целей и исследований, другие – останутся живы и станут «живыми игрушками». Все будет зависеть от наших постоянных зрителей, ваших рейтингов и того, каким образом вы для них раскроетесь. Если вы будете нравиться каким-либо спонсорам – вас могут спасти или уготовить вам наименее жуткую судьбу после проекта.

Холодный пот ручьями стекает по спине, сердце готово выпрыгнуть из груди. Слова Идола звучно отдаются в моей голове, парализуя волю. Дрожащими пальцами я касаюсь шеи, где пульс отбивает безумный ритм. Воздух становится густым и тяжелым, словно патока, я не могу сделать и вдоха.

– Нет, – шепчу, пока он продолжает что-то говорить. – Нет! – непроизвольно вырывается из зажатой груди. – Я не согласна участвовать в этом бесчеловечном дерьме! Я пришла сюда не по своей воле! – рычу я. Эмоции переполняют, я сама не замечаю, как швыряю свою карту в мраморный столб. Осколки личного дисплея разлетаются в разные стороны, словно брызги воды, но ожидаемого наказания в виде удара током… не следует.

Сначала я даже сжимаюсь в ожидании электрического удара, но нет… ничего не происходит. Кроме того, что я ощущаю на себе липкие и презрительные взгляды остальных участников этого безумия. Маркус, что все это время отходил от шокового удара, наконец, встал на ноги. Очевидно, он слишком силен для того, чтобы упасть без сознания, подобно девушке с маской лисы. Когда здоровенный бугай осознает, что мне по каким-то одним Идолу известным причинам удалось избежать удара током, Маркус бросается на меня.

Его лицо искажено гневом. Я не успеваю среагировать и отпрянуть, Маркус внезапно оказывается совсем рядом. Его скорости может позавидовать даже выпущенная из арбалета стрела. Здоровенные руки, словно стальные тиски, впиваются в мои плечи. Одним резким движением он толкает меня назад, и я теряю равновесие.

Время замедляется: я чувствую, как мое тело беспомощно летит в пустоту. Воздух свистит в ушах, а сердце замирает от ужаса. В следующий миг моя спина с глухим стуком встречается с гравием, устилающим несколько дорожек в саду.

Еще чуть-чуть и я бы ударилась затылком об декоративный камень. Перед глазами вспыхивают яркие искры, в ушах звенит. Я пытаюсь вдохнуть, но легкие словно сковало льдом. Каждый нерв кричит от боли, а тело отказывается подчиняться.

Участники в масках пристально смотрят на меня, пока Маркус приближается вновь.

– Мою жену ударило током за невинный вопрос, а этой шавке – ничто?! Какого черта? Почему правила не для всех одинаковы? Кто она?! – возмущается здоровяк и хватает другой декоративный камень, замахиваясь на меня. В голове проскакивает мысль: лишь бы он сразу попал в голову. Так вероятность умереть моментально очень высокая. А не мучительно разлагаться или загибаться от боли. Я группируюсь всем телом, ожидая, что огромный камень вот-вот свалится на меня и оставит мокрое место.

У меня даже в глазах темнеет от ужаса, охватывающего каждый дюйм тела. Я не сразу понимаю, что происходит, но дикий рев Маркуса и падение камня из его рук на собственные ноги возвещают о том, что мне удалось избежать смерти. Передо мной вырастает высокая фигура в необычной маске – один из участников.

Я вновь замираю, не в силах отвести взгляд от мужчины в костюме воина из компьютерных игр, возникшего передо мной. Его внушительная фигура облачена в традиционный костюм наемного убийцы Саб – Зиро ⁹ – плотный костюм насыщенного кобальтового цвета, облегающий мощное тело. Руки полностью оголены, внушительные бицепсы словно выступают частью грозного образа. Плотная ткань идеально подчеркивает широкие плечи и мускулистую грудь.

Массивный нагрудник украшен серебристыми узорами, напоминающими морозные рисунки на стекле. Голову война и нижнюю часть лица скрывает маска-капюшон классического синего цвета с серебристой окантовкой. Из-под нее видны только его пронзительные глаза, которые, кажется, видят меня насквозь.

Никогда не встречала таких обещающих, манящих и в то же время испепеляющих глаз, отливающих всеми холодными оттенками цвета индиго. Маска скрывает большую часть его лица, оставляя видными лишь пронзительные глаза цвета арктического льда. Они гипнотизируют меня, заставляя сердце порывисто пропускать удары. От его взгляда по коже бегут мурашки, словно легкое прикосновение морозного ветра.

Не могу до конца осознать – меня бросает в жар или в лед от его присутствия? Ментально я ощущаю двойственность его намерений, словно он защищает меня и выстраивает стену между мной и другими участниками, и одновременно обдает лютым холодом, граничащим с неприязнью ко мне.

Я будто превращаюсь в камень, не в силах отвести взгляд от мужчины. Ловлю себя на том, что даже дыхание задерживаю. Жаркий тропический воздух вдруг становится по ощущениям морозным и как будто кристально чистым, но это только восприятие. Каждое его движение, шаг, взмах ресниц – источает силу и грацию хищника, а аура властности и превосходства над присутствующими, исходящая от его тела, заставляет мое сердце трепетать от благоверного страха и необъяснимого восхищения.

Мужчины никогда не вызывали у меня особых эмоций. Я даже не целовалась никогда, не говоря уже о сексе. Эти функции были у меня заблокированы с детства. Единственный мужчина, который вызывал во мне какие—либо эмоции, погиб, и они были негативными. И это – Кэллум Торнтон.

– Тронешь ее – убью, – вкрадчивым голосом обращается мой защитник к Маркусу. – Только трус нападает на женщину.

Его слова действуют на меня странно успокаивающе – словно найденный оплот в штормовом море.

– Держись за меня, – мужчина подает мне руку. Когда наши пальцы соприкасаются, по телу пробегает электрический разряд.

Возможно, в этом жестоком мире и маскараде безумия еще остались адекватные мужчины.

ГЛАВА 6

Кэллум

У нее такая маленькая ладонь. Нежная и теплая, но вибрирующая от силы и мощи, сокрытой в хрупкой девушке. Даже жаль, что это маленькое и милое создание оказалось в таком грязном, бесстыдном и жестоком капкане. Мне жаль, что она станет разменной монетой, расходным материалом, сожжённой до пепла пешкой на шахматной доске.

Хотя кого я обманываю? Мне не жаль.

Эта девушка – маленький монстр в коже принцессы с ангельской внешностью. В ней есть чертов стержень, но она относится к тому типажу личности, кто раскрывает свой потенциал лишь в стрессовых ситуациях. Будь она другой, она бы несколько лет назад не бросила мне вызов.

Не посмела бы уничтожить того, кем я являлся – общественным идолом, претендующим на большое будущее и место в конгрессе. Я расписал свою будущую жизнь не просто по годам, а по часам и дням, и уверенно шел к своей цели, закрывая поставленные задачи и гештальты. По моим подсчетам, я должен был стать самым молодым членом конгресса истории, но стал управленцем этого дурдома, расположенного на отшибе мира.

Что ж. Время еще есть. По крайней мере, если я выберусь отсюда, то смогу быстро наверстать упущенное.

Ава смотрит на меня едва дыша, ее глаза широко распахнуты. Карие омуты. Страх пробуждает в ней нечто животное и естественное, и это выглядит чертовски красиво. Ни одна из присутствующих дам не посмела вякнуть ни слова против Идола после того, как участницы увидели, что произошло с Лили – храброй бунтаркой в лисьей маске. Что не скажешь об Авроре, проявившей своим бунтом то ли абсолютную глупость, то ли смелость и способность защищать свои права и прерогативы.

Которых у нее больше нет, с той самой секунды, как ее нога ступила на этот остров.

Логика – не ее спутник, а эмоциональность делает ее самым живым существом на этом острове. У нее все написано на лице. Даже роль, которая ей выпала. Целительница .

Я ощущаю тепло ее ладони в своей руке, когда тяну на себя. Помогаю девушке встать, поддерживая хрупкое тело за талию. Обтягивающий комбинезон не скрывает плавных изгибов ее фигуры, имеющей гитарообразный вид.

Сумасшедший, мать ее, вид.

Кто бы мог подумать, что под мешковатой студенческой одеждой она скрывает такие чувственные формы.

Помню, как «дьяволы» тупо поржали надо мной, когда я поделился с ними мыслями о том, что в этой тихоне что-то есть. Она носила длинные юбки, была типичной активисткой и представительницей комитета по официальным мероприятиям – этакая «хорошая девочка», которая не только зубрила все экзаменационные билеты, но и создавала хорошие отношения с преподавателями, чтобы наверняка получить «отлично» в электронную таблицу учета своей успеваемости. В остальном – скучная, серая, неприметная мышка.

Тем не менее я заметил ее по одной простой причине: мои способности на нее не действуют. Она единственная не подвластна моему гипнозу, которому способны сопротивляться только очень сильные волей и духом личности. Как правило, это состоявшиеся и зрелые мужчины, такие же отбитые манипуляторы, как и я.

Гранту удалось заманить ее сюда. Вопрос: почему? Почему она не поддается моей власти? Абсолютно всех женщин я щелкаю на раз-два, а далее мне становится чертовски скучно.

Гипноз – моя стихия, мой дар, отточенный годами практики. Как лидер "дьявольской семерки" я владею им в совершенстве, постоянно постигая тончайшие грани человеческого подсознания. Это искусство далеко от примитивных фокусов и банальных команд. Гипноз – это симфония разума, где каждая нота должна звучать безупречно.

Я начал познавать эту науку, едва научившись осознавать себя. Погружение в транс – лишь верхушка айсберга. Истинное мастерство заключается в том, чтобы заставить человека желать то, что нужно мне, считать мои мысли своими. Это тонкая игра на струнах души, где каждый жест, каждый взгляд, каждая интонация имеют значение.

Мой голос и взгляд – это инструменты, способные проникать в самые потаенные уголки сознания. Это не магия, а манипулятивное оружие – глубокое понимание человеческой психологии и годы практики.

Поэтому мой недалекий дядя запер меня здесь, несмотря на то, что он и сам владеет искусством гипноза, но далеко не так одарен, как я.

Ава была единственной, на кого мое влияние не подействовало. И мне до жути любопытно: в тот день, когда я пытался на нее повлиять, я был болен? Почему не получилось? Быть может, то был лишь сбой, исключение?

С нетерпением жду, когда непокоренная моей воле девушка склонит передо мной колени и станет очередным ковриком для ног. Хочу видеть в ее взгляде не жгучую ненависть, а глупое обожание, которое вижу в глазах абсолютно каждой женщины, встречающейся на моем пути.

Ава доверчиво цепляется за меня, не подозревая, что я являюсь причиной того, что она оказалась здесь. Око за око – ведь именно по ее вине я заперт в тюрьме, откуда не могу выбраться. Она долго смотрит мне в глаза, я чувствую, как она напряжена: несмотря на то, что я защитил ее и оказал помощь, она не доверяет мне и правильно делает.

Мгновенно смотрю на происходящее ее глазами: она оказалась вдали от дома и цивилизации, на каком-то странном острове с еще менее понятной виллой. Механический голос разговаривает с ней из колонок и предлагает играть в безумную игру, быть проданной в сексуальное рабство или погибнуть. Остальные участники действительно пришли сюда добровольно, большинство из них хотят легкой славы и денег, но никогда не получат ее. У любой бы на месте Авроры уже поехала крыша.

Ее близость дурманит, заставляя что-то внутри меня сжаться. Я знаю, почему она на меня так действует – взгляд Хейз не меняется, когда я смотрю на нее, она неподвластна моему влиянию. Тонкий аромат ее кожи вперемешку с отголосками парфюма, который она наверняка нанесла еще до прибытия на остров, и испуганный взгляд карих глаз, словно позаимствованных у олененка Бемби, пробуждает во мне желание привнести в них оттенки боли и подчинения.

Покорности. Сломленности.

– Мне кажется, самая большая ошибка, которую я могу допустить здесь – держаться за кого-либо или довериться, – на тихом выдохе признается она, коротким кивком благосклонно поблагодарив за помощь. – Я в этом дурдоме оказалась не по своей воле, а если ты здесь добровольно – с чего я должна тебе доверять?

Вполне логичный и закономерный вопрос, детка.

– С того, что одна ты здесь не выживешь, – вкрадчивым тоном предупреждаю Аврору я.

Аврора

Его пальцы переплетаются с моими, когда он помогает мне подняться. Сквозь прорези маски я встречаюсь с его глазами – темными, пронзительными, манящими и беспощадно притягивающими к себе. Всепоглощающими, словно черная дыра в открытом космосе. Время растягивается, посторонние объекты размываются, весь остальной мир в расфокусе.

Черты лица, несмотря на то, что часть из них закрыта маской, кажутся мне знакомыми. Возможно, потому что они чертовски идеальные, словно нарисованные по правилам «золотого сечения». Мужчина, возвышающийся передо мной – воплощение мужественности и непоколебимой силы, энергетически обволакивающей его, словно шлейф от парфюма. Конечно, увидеть это невозможно, можно лишь ощутить каждой клеточкой тела, находясь рядом с ним.

Однако этот ходячий эквивалент силы и мощи пугает меня. Он может быть опасен, как и все окружающие здесь психопаты. Только психопаты приехали бы сюда добровольно из—за каких—то жалких зеленых купюр.

Мой отец говорил фразу: «Ава, то, что можно купить за деньги – уже дешево», и я с ним согласна. Самого главного никогда за деньги не купишь.

Узнать правду о Лиаме.

Отмотать время вспять и сделать так, чтобы родители не сотворили с собой то, что они сделали.

За деньги я даже не могу купить их объяснения.

И за деньги невозможно купить бесценное время прощания с близкими.

Мое шестое чувство подсказывает мне, что от него мне стоит бежать куда быстрее, чем от Маркуса, пытающегося убить меня одним четком броском камня в голову.

– Кажется, чем больше я контактирую с другими участниками, тем быстрее я приближаю свою смерть, – парирую, намекая на инцидент с Маркусом. Я не обращаю внимания на то, чем заняты другие участники. Слышу гул их голосов, но шепот главного незнакомца, кажется, может заглушить даже их крик.

– Ты совсем не боишься умереть? – он задает вопрос таким тоном, словно являлся свидетелем того, что недавно я едва ли не сиганула с крыши. – А чего ты тогда боишься?

Я могу промолчать. Уйти от ответа. Но мне почему-то хочется сказать ему правду:

– Я боюсь умереть, так и не начав жить по-настоящему, – взгляд непроизвольно опускается в пол. Я не выдерживаю напора его пристальных глаз цвета индиго, ощущая, как земля уходит из-под ног.

Внезапно влажная капля касается моей щеки. Все окружающее пространство озаряется вспышкой молнии, будто неумолимым предвестником беды и хаоса. Через секунду небо разверзается, обрушивая на нас тропический ливень такой силы, что дыхание перехватывает. Вода хлещет как из ведра, превращая роскошный сад и церемонию приветствия Идола в огромное размытое пятно.

Вдобавок к дождю поднимается достаточно сильный ветер. Мало того, что я насквозь промокла за пару секунд, так теперь еще и каждый новый порыв воздуха ощущается дьявольски холодным поцелуем. Меня пробирает до костей, я ничего не вижу, но чувствую, что в саду начинается суматоха. Сквозь гомон голосов доносится непоколебимый указ Идола:

– Чего вы ждете?! Бегите! И вам больше некуда бежать, – особняк озаряется новыми цветами, привлекая к себе внимание абсолютно всех участников. Мне не нужно видеть их, чтобы понимать, что происходит.

Капли дождя ручьями стекают по маске и костюму, попадают в глаза. Как только я делаю шаг в сторону дома, едва ли не падаю, потеряв равновесие на скользкой поверхности. Мой спаситель со своей искрометной реакцией хватает меня за локоть, удерживая на ногах. Сердце пропускает удар от ощущения его жесткой хватки. Волосы прилипают к шее, а внешний мир продолжает все больше превращаться в размытую акварель.

Я сама не замечаю, как начинаю бежать. Дыхание сбивается мгновенно, кислород в легких стремительно заканчивается, а адекватно набрать в них воздух не получается из—за дождя невероятной мощи. Такое чувство, что сами боги Олимпа развернули третью мировую войну прямо над этим проклятым островом.

Инстинктивно я бегу по тому курсу, которого придерживается мужчина, практически вслепую.

– Сюда, – голос незнакомца едва различим за шумом дождя. Впереди виднеются очертания стеклянной двери, автоматически распахивающейся перед нами.

Вода заливает глазницы маски, искажая реальность. Сердце колотится где-то в горле от бега или страха, охватывающего каждый дюйм моего существа. Потому что это не просто дождь, не просто бег… Нас хотят загнать в дом. В тупик. В лабиринт. Это часть жуткой игры, где каждое действие может стать последним.

Наконец, мы с мистером Зиро влетаем в особняк, задыхаясь. Промокшая одежда липнет к телу, с масок капает вода. Других участников я не вижу, словно абсолютно все разделились и нашли свой индивидуальный вход в обитель дьявола. И что теперь?

Марионетки загнаны в извращенный театр, вот что.

Из—под влажных ресниц поднимаю взгляд на своего напарника – его кобальтовая рубашка становится почти прозрачной, облепляет широкие и рельефные плечи. Капли воды блестят на его густых ресницах, а я невольно ловлю себя на мысли, что до одури хочу увидеть его истинное лицо. Сбросить маски…

Это ненормально, что он всего за пять минут общения вызвал у меня такой интерес. Я не должна ни к кому привязываться. Никому доверять. Все, что мне нужно понять – это куда пропала Лиама, была ли она здесь, держат ли ее создатели этого безумия взаперти? Ну и конечно выжить.

Внезапно пол вспыхивает неоновыми дорожками, и от этого света по спине бегут мурашки. Каждая линия ведет к своей двери, словно путеводная нить в лабиринте безумия. Наш путь светится зловещим синим, приводя к массивной двери, испещренной точками Брайля.

Пока все продолжает складываться. Шрифт Брайля – отсылка к Лиаме? Она знала, что может полностью ослепнуть и изучала его, поскольку не ждала чудесного исцеления. Все эти «пасхалки» лишь кричат мне о том, что я должна пройти все испытания, чтобы найти ее. Найти ответы.

А что, если ее давно нет в живых? И создатели этого безумия просто знают, как мной манипулировать? Вполне возможно.

Я не хочу думать о том, что она мертва. О том, что все зря. Надежда, пусть и самая ложная – самый сладкий яд, способный стать лекарством и разрушением в зависимости от дозировки.

Мы с моим непоколебимым и широкоплечим партнером по несчастью проходим в комнату. Удивительно, но изнутри она выглядит стеклянной, несмотря на то, что за толщиной огромных окон от пола до потолка ничего не видно. Но у меня создается четкое ощущение того, что за мной наблюдают зрители.

Бестелесный голос, холодный и механический, заполняет пространство.

– Добро пожаловать в Комнату Похоти! – бесчувственный голос, холодный и механический, заполняет пространство, отражаясь от стен и как бы проникая прямо в мозг. – У вас есть ровно тридцать минут, чтобы пройти испытание. Мастер, свяжи госпожу так, чтобы она не смогла освободиться и испытала то, чего никогда не испытывала прежде. Госпожа, ваша задача – полностью довериться мастеру, расслабиться и… получить удовольствие. По правилам шоу, участники особняка спят в комнатах с камерами и находятся под круглосуточным наблюдением. Если вам удастся пройти испытание, то госпожа получит ключ от особой комнаты, где нет камер, и сможет сделать свое пребывание на проекте более комфортным. Помните: вы удовлетворите зрителей, если проведете успешную шибари-сессию, целью которой является полное растворение партнерши в Мастере. Докажите, что достойны получить самую безопасную комнату в особняке! Ваше время пошло. – я с ужасом дослушиваю все, что вещает нам Идол.

Стою как вкопанная, ощущаю себя ни живой ни мертвой. Господи. Это все жуткий сон. Это не может быть правдой. Не может быть…

Вцепляюсь в руку так называемого Мастера сильнее, осознавая – это только начало. Только первая комната. Игра становится реальной, и цена проигрыша – непомерно высока. Если все, что здесь происходит, транслируется куда-то в сеть… то есть ли смысл возвращаться к прежней жизни? Это клеймо. Грязное клеймо на все будущее.

Маска на моем лице кажется все тяжелее с каждой секундой, напоминая о том, что мы всего лишь безликие фигуры в чьей—то больной фантазии. И единственное, что у меня есть – это рука незнакомца рядом и отчаянная надежда выжить. Рука, которая вот-вот свяжет меня как сосиску на прилавке.

– Что мы должны делать? Это обязательно? Ты… ты причинишь мне боль? – в горле саднит, словно мне в гланды песка насыпали.

– Раздевайся, – мягко, но властно отзывается незнакомец. Он не выглядит удивленным заданию, и это заставляет меня поежиться и сгруппироваться.

– Ты издеваешься? – задыхаясь от возмущения, я пытаюсь отпрянуть от него.

– Не стоит терять время. Оно и за пределами острова бесценно, а здесь умножь его ценность на миллион, – усмехаясь, отзывается мужчина, что последние полчаса был оплотом безопасности на этом острове безумия, но обернулся эпицентром цунами.

– Что ты будешь делать со мной? Боже, – я закрываю лицо руками, пытаясь проснуться от кошмара. Мысль о том, что меня сейчас публично изнасилуют, запишут все действие на камеры, и все это будет транслироваться не пойми куда, продаваться для больных дрочеров – пронзает до мурашек. – Просто убейте меня.

– Ты слишком быстро сдаешься. Времени нет. Не заставляй меня причинять тебе боль, я этого не хочу.

Все происходящее напоминает мне съемки фильма «Пила» с эротическими элементами. На одной чаше весов – возможность продвинуться дальше и выбраться отсюда живой, на другой – моя честь и достоинство. Один дьявол знает, насколько сильно провокационные кадры будут здесь создаваться, и куда они транслируются прямо сейчас. Да, на данный момент лицо скрывает маска, но мое обнаженное тело настолько уродливо, что отличить его от других и узнать меня не составит труда.

В одежде мой выдающийся изъян не заметен. Но стоит мне лишь взглянуть на себя в зеркале ванной комнаты, как меня саму бросает в дрожь. Девушки в женской раздевалке всегда на меня пялились и не стеснялись обсуждать между собой мое голое тело.

Так что там говорил «Идол»? У победителя будет право на «цифровое забвение»? Записи, которые будут сделаны в процессе шоу, будут стерты, если я выиграю, останусь в живых, дойду до конца? Действительно ли часть участников умрет, или все обойдется угрожающими ударами тока?

Если честно, я до конца не поняла, почему меня не ударило. Связано ли это с моей ролью или же с тем, что однажды меня уже ударила молния?

– Раздевайся. Я не имею права трогать тебя, пока не начну обвязывать. В противном случае… боль тебе причинит кто-то другой, – заключает мужчина вдогонку леденящему душу крику, пронзающему тишину особняка. Вздрагиваю всем телом, осознав, что в соседних комнатах происходит нечто ужасное. Возможно, мне еще досталось относительно «лайтовое» задание и с вполне себе приятным молодым человеком. Если бы Идол запер меня здесь с этим здоровяком Маркусом, я бы сразу в одну из веревочных петель залезла.

И снова пространство комнаты пронзает этот истошный женский вопль. В нем запечатано столько боли и ужаса, что мое сердце на мгновение останавливается. Холодные мурашки бегут по спине, во рту пересыхает, адреналин закипает в венах. Короткая фраза с предсмертным выбором «бей, замри или беги» парализует сознание.

Я выбираю… замереть. Но перед этим, как ни крути, придется раздеться.

Разглядывая веревки, частично спускающиеся с потолка, частично валяющиеся на полу, расстегиваю свой комбинезон, прилипший ко мне, словно вторая кожа. Тонкие канаты для шибари представляют собой змей, что вот—вот опутают мое тело. Кажется, словно они живут своей жизнью и елозят по полу, готовые наброситься на меня в любой момент.

– Это так тупо. Мне приходится раздеваться перед камерами, чтобы заполучить ключ от комнаты, в которой мне не придется существовать под этими камерами, – слегка нервничая, делюсь переживаниями с так называемым Мастером.

– Есть за что побороться. Идол всегда дает странные и сложные выборы, поскольку именно наблюдением за тем, как личность делает выбор, приносит ему удовольствие.

Всегда? Он что, не впервые здесь?

– На данный момент ты в маске, – тихо напоминает мой напарник. – Помни, что твое лицо надежно закрыто. Раздеться анонимно не так уж и страшно. К тому же, – его голос становится ниже, чувственнее. Я ловлю себя на мысли, что млею от одного его тона, – тебе совершенно нечего стесняться и нечего скрывать. Твое тело великолепно.

Черт. Его слова не должны влиять на меня, но именно это они и делают. Предают мне уверенности и желания поскорее раздеться, позволить ему сделать со мной все, что просит Идол, и оставить это задание позади как можно скорее. Сколько их там всего? Семь? Не так уж и много.

Я готова пройти все сразу, можно не ждать семь недель? Лишь бы выяснить, что случилось с Лиамой и не сойти с ума. За семь недель можно точно здесь умом тронуться, а вот если пройти экстерном…

Мужчины никогда вот так напрямую не оценивали мое тело. Внезапно голову простреливает одна простая и пугающая мысль: я впервые предстану голой перед особью противоположного пола, еще и перед незнакомцем. По позвонкам бежит холодок, словно кто-то приложил кубик льда к затылку и целенаправленно ведет его вниз. Страх, предвкушение пугающей неизвестности, присутствие наблюдателя… все это рождает внутри меня эмоции, с которыми я прежде никогда не сталкивалась. И у меня такое чувство, что они скапливаются в самом низу живота, зарождая во мне странное желание срочно справить нужду. Или… я даже не знаю. Это какое—то другое чувство? От него так тяжело и больно, и если все остальные называют это «возбуждением» и подсаживаются на это ощущение, словно на иглу, то лично мне оно совершенно не нравится.

Оно ощущается, как первородная сущность внутри, способная в любой момент взять под контроль твою душу и разум.

Твое тело великолепно.

Это неправда. Я очень часто слышу комплименты в сторону своей фигуры, но глубоко уверенна в том, что это потому что никто не видит, насколько оно уродливо под одеждой.

Всегда думала, что смогу раздеться догола лишь под дулом пистолета, и не ожидала, что этот момент реально настанет. Но кажется, это именно он.

– Зажимаешься так, словно никогда не раздевалась. Сколько тебе? Двадцать два? – вслух прикидывает мой Мастер, попадая в яблочко. Я слышу сарказм и усмешку в его голосе. Действительно, в современном мире двадцатидвухлетние девственницы встречаются реже, чем бенгальские тигрицы в природе. – У нас таким темпом нечего не выйдет. Время идет, принцесса. Просто сделай это так, как сделала бы это перед своим парнем.

– Но ты не мой парень. И я… я действительно никогда не делала ничего подобного. Не раздевалась перед мужчиной.

Не вижу смысла скрывать правду. Возможно, это мой последний разговор в жизни. Под угрозой смерти мы все становимся чуточку откровеннее.

– Никогда? – в голосе Мастера я слышу странный надрыв, словно эта новость действительно выбила его из колеи. Кажется, мы оба понимаем, что уже заранее близки к провалу. У нас ничего не получится. Идол хочет, чтобы я испытала удовольствие, но таких фригидных девиц, равнодушных к эротическим играм и стимуляции половых органов, надо еще поискать.

Я совершенно сухая и бесчувственная, как страницы старинных библиотечных книг, что тоннами поглощала в студенческой библиотеке.

– Никогда. Ох, черт, у нас ничего не получится, – инстинктивно прячу лицо в ладонях, поддаваясь внутренней панике. – Считай, я уже мертва. А тебе стоит поискать другую напарницу, если ты хочешь выжить.

– Успокойся и просто сделай это, если не хочешь, чтобы следующие недели каждый твой вдох записывался на камеру даже в личной комнате. Я думаю, первое задание – лишь разбег перед прыжком в бездну. Если хочешь дойти до конца, тебе понадобится много сил, в первую очередь – моральных. Доля приватности будет дарить их тебе, а жить под постоянным присмотром – все равно напряжно. Постоянное наблюдение быстро ломает здоровую психику, а именно этого и добивается Идол, – поясняет Мастер, мотивируя меня на включение в игру и нацеленность на результат. – И поверь мне, я бы с удовольствием раздел тебя сам, но боюсь, меня тут же ударит током, если нарушу правила, – с усмешкой парирует Мастер.

Ладно. Мне нужно просто раздеться. Просто сделать это, и как можно быстрее сымитировать удовольствие от связывания. Чем более огненной и раскрепощённой я предстану перед Идолом сейчас, тем больше шансов, что он поверит мне, что я действительно испытала сокращение мышц всего тела.

Страшно представить, какой извращенец сидит по ту сторону экрана. Только больной безумец мог построить огромный дом, в котором повелевает бесконечная кинки-вечеринка.¹⁰

– Надеюсь, ничего, что без стриптиза, – немного нервничая, приспускаю комбинезон, смахивая с плеч его рукава. Наблюдаю за реакцией Мастера – естественно, его взгляд тут же падает на признаки уродства, выделяющее мое обнаженное тело.

Никогда не видела людей с особенностью, как у меня. Единственное достоинство этого редкого явления – благодаря этим шрамам, именуемыми фигурами Лихтенберга¹¹, я жива.

Я привыкла их не замечать. Возможно, они и стали причиной того, что в обычной жизни я предпочитаю надежно скрывать тело от посторонних глаз. Даже мои студенческие рубашки были плотно застегнуты на все пуговицы и завязаны галстуком под горло.

И теперь, когда я вынуждена раскрыть себя полностью, я ощущаю, что внутри что-то болезненно надрывается. Ломается, как стекло. Я открыла первому встречному незнакомцу ту часть себя, которую не должен никто видеть.

Я чувствую взгляд Мастера на себе – тяжелый, пронзительный. От него мгновенно немеют ноги, превращаясь в вату. Пальцы дрожат, когда я берусь за края комбинезона, намереваясь окончательно избавиться от него. В комнате холодно, но щеки горят от смущения и внутреннего напряжения. Мастер молчит, только смотрит – так неотрывно, так внимательно, словно видит насквозь. Каждое мое движение как под микроскопом.

Наверняка он задается вопросом: какие обстоятельства так сильно меня изуродовали? Но у меня нет ответа.

Мне страшно продолжать, но я знаю – это необходимость. Единственный способ выжить. Стягиваю комбез, ткань поддается неохотно, или пальцы меня не слушаются. Хочется зажмуриться, спрятаться, исчезнуть, раствориться в пространстве. Но я заставляю себя держать голову прямо, хотя сердце колотится где-то в горле.

Комбинезон соскальзывает с талии и бедер. Холодный воздух касается кожи, вызывая мурашки. Я чувствую себя до одури беззащитной, уязвимой и потерянной. Но в его взгляде что-то меняется – появляется тень… уважения? Восхищения? Влечения? Или это просто игра моего воображения?

Не сводя с меня глаз, Мастер берет верёвку в руки и медленно наматывает ее на кулак. Меня бросает в дрожь, когда я представляю, чем это все кончится.

– Мне необходимо подойти ближе, – он не спрашивает разрешения. Предупреждает едва слышным низким шепотом. Я вдруг совершенно четко осознаю, что он не из тех мужчин, кто в принципе спрашивают разрешения или о чем-либо предупреждают женщин. Таким не нужно согласие.

Он берет. Овладевает. Выпивает до дна. И безжалостно выбрасывает любую, с кем вступал в интимную связь. Мне хорошо знаком такой тип мужчин. Таким был, например, главный из «дьявольской семерки» – Кэллум Торнтон.

Со мной он бережен лишь потому, что это в рамках задания. Для него это тоже испытание. Мастер хочет дать мне ощущение безопасности, чтобы я расслабилась. И несмотря на то, что это его ложное, а не истинное поведение, я благодарна незнакомцу за то, что у него так хорошо получается играть в трепетное отношение ко мне.

Прикрываю грудь ладонями, когда Мастер подходит вплотную. Жадно набирая воздух в легкие, я чувствую его запах.

От мужчины исходит глубокий, терпкий аромат. В нем переплетаются ноты кедра и сандала – древесный, мужественный запах. Улавливаю легкие оттенки дымного ветивера, различая теплые ноты пачули, смешанные с горьковатым запахом дубового мха.

В этом аромате есть что-то первобытное, напоминающее о влажной коре деревьев после дождя. Его запах окутывает меня как невидимый кокон, заставляя чувствовать странное головокружение.

Этот древесный шлейф настолько гармонирует с его характером – такой же глубокий, сильный и немного мрачный. В нем нет ничего искусственного или навязчивого – только природная, почти дикая маскулинность, от которой схватывает дыхание.

По венам течет будто не кровь, а первородный страх. Густой коктейль из отчаяния и уязвимости. И новых ощущений, которым я не знаю названия.

– У нас все равно ничего не получится, – одними губами шепчу я. – Я не знаю, что это такое. Наивысшая точка телесного наслаждения, – я настолько неопытна, что даже не могу произнести это жуткое слово «оргазм».

– Ты никогда не испытывала оргазм? – Мастер делает это за меня.

– Нет. Понятия не имею, что это такое, – и как хотя бы примерно может ощущаться. – Считай, что мы проиграли.

– Я никогда не проигрываю, принцесса.

Кэллум

Есть что-то неуловимо новое и прекрасное в созерцании того, как сильно она смущается, обнажаясь передо мной. Она старается держать спину ровной, а подбородок высоко, неподражаемо готовая принять вызов.

Пока Аврора перешагивает через комбинезон своего костюма, избавляясь от ткани на теле, я рассматриваю плавные изгибы молодой девушки. Мой взгляд мгновенно падает на линию перехода от талии к бедру – он великолепен. У нее очень женственная фигура, небольшая округлая грудь.

Конечно, мой взгляд сразу падает на то, что причиняет ей такой сильный дискомфорт и неуверенность в своем теле, которое на первый взгляд кажется идеальным. Все ее тело поражено бледно-розовыми стигматами, являющимися фигурами Лихтенберга – это рисунок на теле, возникающий после удара молнией.

Мой взгляд скользит по персикового цвета коже, изучая удивительные узоры, напоминающие тонкую морозную вязь на зимнем окне. Эти древовидные линии, нежные и едва заметные, бегут вдоль ее ключиц, превращаясь в карту звездного неба. Ближе к груди фигуры Лихтенберга складываются в причудливый узор, напоминающий ветви редкого дерева. Каждая линия, каждый изгиб созданных разрушительной силой природы естественных рисунков делает ее уникальной, словно сам Зевс оставил на ней печать своей принадлежности.