Приведи меня к истине

Плейлист

Она – следствие чужих решений, но в финале станет их концом.

Alex Warren – Ordinary

The Rigs – All the King's men

Simon Curtis – I Hate U

Katie Garfield – Warfare

Omido – Never Ever

Stephen – Crossfire

Falling In Reverse – God Is A Weapon

Pauline Seaver, Rail Thompson, Sidxkick – Не Буди

Tom Odell – Can't Pretend

Jutes – Parasite

Ymir – Creep

Bad Omens – The Death Of Peace Of Mind

Motionless In White – Another Life

Bambie Thug covers – Zombie by The Cranberries

Breaking Benjamin – So Cold

Посвящение

Я написала вторую часть ещё подростком, но переписывала её снова и снова, каждый раз видя путь своей героини иначе – как она меняется, как растёт внутри, как по-новому разворачиваются события вокруг неё. Эта история стала не только финалом для Кэсседи, но и моим собственным. Прощанием с детством. С той хрупкой, упрямой, важной частью меня, которая долгое время держалась за руку с этой героиней.

Мы прошли с ней через многое, шаг за шагом, чтобы однажды моя Кэсседи наконец смогла встретиться со всеми вами.

Обращение Кэсседи к читателям

Дорогие читатели моей истории,

С радостью приветствую вас в моем мире – мире, который порой кажется мерзким и фальшивым, мире, описаниями которого меня кормили с самого детства.

Теперь я обладаю гораздо большим знанием, но это лишь капля в море того, что мне еще предстоит открыть. Я прошу вас о помощи в этом путешествии: станьте моей опорой и поддержкой, ведь в одиночестве каждый шаг дается значительно тяжелее.

Я надеюсь на вашу искренность и верность, и прошу вас не повторять ошибок тех, кто уже вонзил нож в мою спину.

Часть 1: Мой мир – ловушка. Глава 1. Кристофер

День эксперимента D-7 давно завершён, но его последствия тянутся до сих пор. Выжившие, усталые и совершенно не понимающие, как контролировать свои внезапно проявившиеся силы, толпились у высоких дверей Академии Одаренных, с тоской осознавая, что теперь они застряли здесь, как в клетке. Один за другим их заносили в базу, обращая в безликий товар: имя, показатели, дар.

Те, кто мутировал, конечно, уже заперты. За железными антимагическими решётками дворца они медленно гниют: их кожа искажена, а разум навсегда потерял последние остатки человеческого. Их будут дрессировать, как диких зверей, пока переродыши не научатся безоговорочно подчиняться любой команде, и только после этого выпустят в город, чтобы они следили за нарушителями.

А те, кто умерли? Кто знает. Возможно, их уже бросили в общую яму под звуки нашей любимой и лицемерной фразы: «Да здравствует король! Да здравствует эра мира!». Возможно, прямо сейчас где-то на отшибе мать сидит с обгоревшим телом ребёнка на коленях, шепчет молитвы, которые никто не слушает, и до последнего верит, что её дыхание вернет в него жизнь. Но чуда воскрешения не случится, и ей придётся отпустить труп любимого человека, так и не разбив себе череп о холодное надгробие.

Беглецы, конечно, не выживут. Их выследят по следам, угрожая семьям, после чего показательно казнят, чтобы другим было неповадно: всем давно известно, что никто не смеет переходить на сторону Мэлгарба, каким бы чудовищем тот не был.

И всё же может быть кто-то успеет. Кто-то прокрадётся в глубь леса, зарывшись в глубокую нору, где даже дикий зверь не посмеет напасть, понимая, что человек обречён.

Возможно даже животные способны к большему состраданию, чем людишки. Кто-то решит: лучше смерть в темноте, чем жизнь под когда-то алым солнцем Элтрейса, а теперь настолько ярким из-за получения магии, что перед глазами то и дело мелькают пятна.

И они будут правы.

Атмосфера в Академии Одаренных порой кажется удушающей. Стены этого высокого белого здания пропитаны чужими разочарованиями и печалью, а дети, долгое время лишённые родительской заботы, постепенно привыкают к новому образу жизни, обеспеченному питанием и теплом. Сначала они забиваются в угол, ожидая боли и страданий, затем, медленно адаптируясь, начинают радоваться тому, что оказались здесь, но это чувство редко бывает долговечным. Многие из них даже спустя год сохраняют в глазах неизбывную тоску, ведь они пролили слишком много слёз.

Скучая по своим семьям, подростки ищут способы установить связь с близкими, терзаясь осознанием того, что одарённые навсегда расстаются с теми, кого любят.

Однако всех их объединяет одно: даже те, кому здесь нравится, смотрят на меня с неприкрытой ненавистью. Я – сын тех, кто разрушил их семьи, тот самый, кто временами восседал на троне рядом с отцом во время казней. Вот уже второй год я маячу перед их глазами живым напоминанием о том, что, несмотря на улучшение условий, они остаются запертыми, тогда как я якобы свободен бежать куда угодно. Точнее говоря, они решили считать меня свободным; но по сути я тоже раб этой системы, просто обладающий привилегиями.

У меня никогда не было дома, куда бы я желал вернуться. Говорят, что в родном месте тебя встречают улыбкой, тёплыми объятиями и совместными посиделками, но во дворце же на меня смотрят с холодным ожиданием исполнения долга. Я – наследник, а не ребёнок. Мама бывает добра лишь изредка, когда вспоминает о существовании сына, но чаще её мысли сухи и безжизненны, словно зачерствевший торт, утративший всякую сладость и мягкость.

– Чувствуешь, как все здесь хотят увидеть тебя со свернутой шеей? – с улыбкой спрашивает Гейла, ничуть не смущаясь вольностью общения со мной.

– О, ты тоже этого хочешь? – усмехаясь в ответ, я цепляюсь за скалистый выступ, взбираясь всё выше и выше.

Эта девушка была участницей иллюзии во время нападения на Кэсседи. Её лицо стало одним из образов, напавших на нас и «убивших» Коралину. Причина в том, что парень, создававший иллюзии, был влюблён в Гейлу, но теперь он мёртв и никогда не расскажет об этом.

Иллюзия – необычайно мощный и убедительный дар: она подстраивается под удары противника так мастерски, что бой становится неотличим от реального. Однако достичь такого уровня магии дано лишь немногим одаренным, и те немногие зачастую сходят с ума, переставая отличать ложные образы от реальности. Поэтому в академии подобную силу считают опасной и контролируют её весьма строго: обладателей дара отслеживают и лишают его при малейшем неповиновении.

Единственными же реальными противниками в лесу перед приходом в лагерь были мутанты-переродыши: настоящие монстры…

Одарённые обучаются в академии не только искусству управления своими силами и их контролю, но и непрестанно укрепляют физическую выносливость и силу. Нет, никто здесь не сражается насмерть, хотя случаи выхода дара из-под контроля происходили, и всегда это было лишь роковой случайностью.

Известно, что воздушники способны превращаться в ветер, растворяться в его потоке, но не все способны вновь обрести плоть и форму. Это не просто магия – это опасное нарушение границ между жизнью и смертью, трансформация не только внешнего облика или цвета кожи, а буквальное стирание собственного "я". Вернуться к прежнему облику почти невозможно, были единичные случаи возвращения, но цена их слишком высока, и потому подобные эксперименты строго запрещены.

Никто до конца не знает, что происходит с теми, кто не вернул тело: стали ли они летать над нами подобно призракам, смешались с ветром, потерявшись навсегда, и его завывание стало их слезами по утратившимся возможностям, или же они просто сбежали, находясь далеко отсюда, и никогда не возвращаясь. Не все секреты нам суждено открыть миру.

– Нет, – наконец ответила она, плетясь позади меня и выругавшись так неприлично, что я невольно улыбнулся. Её нога сорвалась с выступа, и острые камни тут же содрали кожу, залив ярко-голубые кроссовки. – Ненавижу карабкаться.

– Тогда зачем лезешь?

Гейла мгновенно залечила рану, и кожа осталась лишь слегка покрасневшей.

– Чтобы доказать себе, что могу.

Вспоминая её четырехлетней давности версию, я поражаюсь переменам. В год её прибытия я участвовал вместе с отцом в отборе для его армии. Девушку тогда только привезли родители на обучение: обычно так не делают, но она была особым случаем. Семья Гейлы принадлежит к богатому дому Кондов, который уступает Труецким в могуществе, но отстает лишь немного. Они живут ближе к югу и контролируют поставки свежих фруктов. А ещё она моя кузина, которая запиралась в своей комнате и никогда не навещала дворец, избегая нашей семьи.

Отец, демонстрируя уважение к дому Кондов, любезно сообщил им, что учёные проверили дочь и гарантировали её выживание во время экспериментов. Если они желают, то могут оставить её здесь.

О да, её семейка мечтала сделать из неё солдата дворца.

Её чёрные волосы, струившиеся ниже лопаток, казались мрачным погребальным покрывалом, скрывающим хрупкую сущность. Ей тогда было восемнадцать, чуть старше меня. Она дрожала, как худая, хрупкая птичка, едва удерживающая равновесие. Она озиралась на всех вокруг как на врагов, была трусливой и хотела убежать, спрятаться, залезть в самый темный угол, чтобы её никогда не нашли. Её глубинный страх перед ранами, кровью и смертью был настолько силён, что сама её сила стремилась исцелять даже мельчайшую царапину.

В тот момент я уже обладал своим даром, ведь я не был участником D-7. Мало кто знает правду: укол с препаратом я получил в пятнадцать лет. Обычно я лгу или отвлекаю собеседника пустыми разговорами, чтобы скрыть этот факт. Будучи болезненным мальчишкой, я постоянно жил на таблетках – они позволяли мне хотя бы ходить. Никто толком не знал моей болезни: тело медленно сдавалось, ноги отказывали, руки теряли силу, а частые потери сознания лишали возможности вести нормальную жизнь. Я мог не выжить при введении препарата.

Это ложь, что в каждой пробирке заключен свой дар: магия не продается, она сама выбирает, что ты заслуживаешь, или же дает то, что было у твоих предков. Только дар крови находился под контролем, потому что это не совсем магия, а энергия, которой напитался король Малакай, когда его друзья прибыли на помощь спасения народа.

В легендах умалчивается о том, что после победы в битве король пал. Его дар напитал меч, но забрал всю кровь при последнем ударе по врагу. Меч был найден, и из него извлекли энергию, которую заключили в лаборатории для будущего использования. Единственное известное всем правило: дар остаётся лишь у тех, в чьих жилах течёт королевская кровь. Неважно, из какого королевства ты родом, главное – быть законным наследником трона. У того, чья кровь иная дар проживет не больше пяти лет, пожирая тело одаренного.

Это проверяли, и проверка была жуткой, энергию успели собрать назад до того, как носитель погиб, а сосуда в виде меча он создать не смог.

Все эти войны за дары унесли множество жизней среди простого народа. Так погибнут те, кому магия никогда не суждено было достаться. Останутся лишь избранные – те, кто родит детей с геном D и получит уколы с дарами. Тогда население королевства вернётся к истокам, когда магия была повседневностью, а не чудом из ряда вон выходящим.

Нет, меня не привлекает эта перспектива, но магии я благодарен за одно: лёд поработил моё тело, остановил болезни и сделал меня сильнее, чем когда-либо мог мечтать стать. Я получил жизнь – разве это не высшая награда? Удивительно, что я пережил укол. Теперь я ни в ком не нуждаюсь и ни от чего не завишу: больше не захлёбываюсь слюной во время припадков, и мои кости больше не ломаются от малейшего удара о тумбочку.

А Гейла? Она больше не боится ранений – теперь она знает: всё можно исцелить.

– Наконец-то, – выдохнула девушка, забираясь на вершину и садясь рядом со мной.

Гора здесь была искусственной, созданной для тренировок, но ничем не уступала настоящей: не зная, и не отличишь.

Конд нарастила мышцы, покрылась шрамами – в основном от ранений магией, а не мечом или выстрелом. Если же оружие заранее пропитывали даром, шрам оставался: небольшой, почти незаметный, но всё же неприятным напоминанием о прошлом.

Родители Гейлы хотели, чтобы она перестала быть плаксой – и она перестала. Теперь она нагружала себя так, что у неё просто не оставалось времени сидеть и оплакивать свою жизнь.

– Когда вернёшься во дворец? Или ещё надолго в ссылке? – спросила девушка.

– Через месяц уже буду там, – ответил я, глядя в ночное небо, где изредка мерцали несколько звёзд.

Видя эти крошечные искорки серебристого света, разбросанные по бездонной тьме, я вспомнил один из приступов злости Кэс. Тогда её мама была на работе и обрабатывала мою очередную рану, когда девочка позвонила ей. Её голубые глаза были залиты слезами и полны гнева. Она смотрела прямо в камеру ночника, а затем начала ругаться так, как будто была уличной бродяжкой. Столько нецензурной брани от маленькой плутовки не ожидала услышать даже родная мать. Несмотря на слёзы, Кэсседи чётко повторяла: «Ненавижу отца» – снова и снова.

Как я понял позже, он уничтожил её маленькие звёздочки – те самые, что она собирала с особой любовью. С тех пор в своей голове я называл её Звёздочкой – милое прозвище, которое не осмеливался произнести вслух при нашей первой встрече. Потому что уже тогда знал: я предам её.

– Выбери меня в личную охрану, когда вернёшься, – попросила Конд, толкая меня в плечо. – Я устала от учёбы.

Но больше всего её утомляло то, как трудно здесь найти настоящих друзей. Да, Гейла была участницей эксперимента, но семья, к которой она принадлежала, и жизнь в роскоши сделали из неё мишень: «Она не из наших, враг, притворяющийся другом». Такая же метка была и на мне, да и Джонатану Труецкому доставалось, ведь он провёл здесь почти год после получения дара, ещё и был младше остальных, пока семья не забрала его. За тот год мы почти не общались, а лишь когда я приезжал сюда.

Покинуть академию было сложнее, чем дворец: здесь сосредоточена вся магия и лучшие учителя – те, кто когда-то сам стал одарён. Но никто особо не пытался прорвать этот купол. Зачем? Здесь тебя кормят, ты знаешь, что твою семью тоже обеспечивают и они в гораздо большей безопасности, чем раньше. Сбегать считалось эгоизмом; на такое решались лишь одиночки, у которых никогда никого не было.

– Зачем мне охрана? – усмехнулся я, глядя вниз с вершины. Немного наклонился вперёд и падение с такой высоты могло сломать нежные ребрышки. Интересно, сколько выдержит тело одарённого? Наверняка кто-то уже падал так раньше, но я никогда не узнавал подробностей. Прыгать точно не собираюсь.

Я знаю лишь одно: мы вполне способны пережить падение с пятого этажа – при условии, что управляем даром не первый год и тело полностью адаптировалось к нему, пропиталось силой и окрепло.

– Посмотри на свои шрамы, – указала она на лицо, наполовину изуродованное ожогами. – Жуть какая… Не верю, что Кэс потеряла контроль и случайно подожгла тебя. Это был намеренный удар – почти смертельный.

Гейла ничего не знает: лишь мои сухие объяснения вроде «моя девушка потеряла контроль». Она не знакома с Кэсседи по-настоящему, а знает только то, что та считается потерянной принцессой и её забрали из лагеря мятежников.

Тогда я слишком увлёкся: позволил девушке и другим начать борьбу со мной. Спектакль следовало закончить сразу после бала: убить всех, кроме неё и Джонатана. Но я не хотел проливать столько крови и убил лишь того, чья смерть причинит мне меньше боли, чем гибель Кайла или Муэля, с которыми я постоянно общался в лагере. Смерть Дарена Кэс бы не пережила, и я лишь ранил его, но недостаточно сильно, чтобы он успел истечь кровью, не найдя помощи. Иначе я бы без сомнений прикончил его: он мне совсем не нравился.

Лирашу жаль… но с этой болью я справлюсь. Всё ради цели. Мне было приказано показать серьёзность намерений семьи, и я доказал готовность пойти на многое. Теперь отец и мать полностью доверяют мне, а мои шрамы по всему телу только укрепляют их уверенность во мне. Не стану же я жалеть тех, кто сделал со мной подобное.

Эти раны – моё напоминание о том дне и последнее прикосновение Кэсседи. С тех пор я видел её лишь однажды, когда отпрашивался из академии на день. Но видел только в окне её комнаты. Ей уже должны были стереть память и изменить прошлое.

– Давно общалась с родителями? – мне было интересно, навещают ли они Гейлу и следят ли за изменениями в дочери.

Девушка задумалась. В её глазах мелькало раздражение, словно Конд мечтала никогда больше их не видеть.

Она ненавидела, когда от неё что-то требовали и указывали, что делать, как всегда и поступал отец.

– Год назад навещали, – ответила Гейла, глубоко выдохнув так, будто хотела опустошить лёгкие и больше никогда не наполнять их воздухом.

Это ещё одна причина, почему ей так трудно найти друзей: родители навещают её редко, но она всё равно может их увидеть. Никого не волнует, что она предпочла бы засунуть голову в петлю или броситься в огонь, чем провести с ними хоть час в гостевой комнате.

– Ты поэтому хочешь во дворец? Чтобы они наконец отстали?

– Ещё чего! – усмехнулась девушка и направилась к спусковому тросу, чтобы не карабкаться вниз самостоятельно. – Я хочу покинуть эту проклятую академию и ещё раз доказать тем ребятам, которые нас ненавидят: деньги моей семьи позволяют мне делать всё, что захочу. Хочу попасть в охрану? Пожалуйста. Без всяких экзаменов.

– Как ты перестала быть той дрожащей девочкой?

– Мне сломали жизнь.

Она ухватилась за трос и начала спускаться вниз, а я решил ещё немного полюбоваться звёздным небом, понимая, что, если к Кэсседи вернется память, она тоже станет такой – сломанной, злящейся на мир и пустой. Обеих девушек отправили туда, куда не хотели, управляли их жизнями. Но никто не спросил: "А чего хочешь ты?"

– А ведь ты обязательно попытаешься убить меня, – прошептал я, понимая, что влюбился в девушку, когда она оставила мне шрамы.

Кэс. Она всегда притягивала, как чёртова звезда. Мне нравилось наблюдать – подглядывать, если быть честным – слушать её вечно недовольный, злой голос из ночника. Это давало ощущение свободы, которой у меня не было. Её жизнь… по сравнению с моей… Являлась наполненной. Кэсседи играла с тем другом, дралась, колотила стену от ярости, сбегала. А я? Я чувствовал себя запертым, и каждый раз мне приходилось заново учиться дышать.

Я привязался. Через её гнев, её слёзы, её маленькие победы – я проживал её эмоции, потому что своих почти не осталось.

Со временем Кэс стала звонить маме реже. Зато рассказы Коралины о дочери всегда были со мной, словно аудиодневник: её истории о непоседливой девчонке, которая плевала на все планы. А потом… потом её использовали. И мать, и мятежники. И я.

Я предал – именно так, как и должен был. Как с самого начала знал, что придётся сделать. Это не был выбор; это был приказ, долг, за который я теперь расплачиваюсь, даже если не показываю этого.

Глава 2. Кэсседи

Меня огорчает, как быстро исчезают из памяти приятные воспоминания, словно лёд под первыми лучами весеннего солнца. Я пытаюсь удержать их, как шарик, который уже начал подниматься в небо, но ленточка, привязанная к детской руке, не позволяет ему взлететь. И вот одно неловкое движение, и она развязывается. Ветер уносит шарик всё дальше. Он был ярким, с красивым рисунком, только вот уже не помню: это папа подарил мне шарик или мама принесла его с работы в честь окончания младшей школы.

Тревога росла, затягивая разум серой пеленой. Даже самые родные лица начинают исчезать: сначала родинки, потом цвет глаз, голос, которым они впервые звали меня по имени. Память ускользает, и я зажимаюсь в холодном углу, томясь в смертельном одиночестве: все старые мученики в своих клетках уже убиты, а новых переведут сюда только утром. Если кто-то еще остался…

Да, ты можешь быть самым сильным и одарённым, но если кто-то приложит достаточно усилий, чтобы сломать тебя, загнать в клетку и травить каждый день, пока ты не забудешь, что значит быть свободным, то всё, что от тебя останется, это оболочка и тихий шёпот воспоминаний, напоминающий о том, что когда-то всё было иначе. Но от этих воспоминаний становится только хуже, поэтому и они уходят, чтобы облегчить твои страдания.

Запах гниющих стен проникает в каждую клетку моего тела, вызывая отвращение. Мысли путаются, и страх охватывает всё внутри, заставляя сердце колотиться без остановки. Я не знаю, сколько дней провела в этой тьме – время здесь потеряло всякий смысл. Возможно, меня и не убьют, но сделают так больно, что я сама захочу умереть. Возможно, я заперта всего месяц, а может, уже и год.

Каждый день – это мучение. Засыпаю и снова просыпаюсь, словно в кошмаре, из которого нет спасения. Иногда мне кажется, что я сплю слишком долго. Люди в клетках напротив меняются, потому что умирают, а я всё ещё здесь… Всегда здесь.

Еда, которую толкают сквозь щель, напоминает гниль и вызывает тошноту. Издевательства стражников, их хохот и пытки становятся частью моего кошмара, а я – их игрушкой. Но даже так лучше, чем, когда они выводят меня наружу. В эти моменты ржавые решётки моей тюрьмы уже не кажутся такими уродливыми. Теперь они мой дом. Я радуюсь, когда меня возвращают сюда. Всё здесь лучше, чем в комнате пыток. Раньше я слышала, как оттуда доносятся чужие крики, пока не начали доноситься мои.

Тюрьма королевского дворца – место, где теряются человеческие души. Здесь царит атмосфера ужаса, смерти и безысходности. Я вижу, как другие заключённые теряются в бездне отчаяния. Их лица, когда-то полные надежды, теперь искажены страхом и злобой. Каждый из них – живое напоминание о том, как легко можно сломаться под тяжестью постоянной боли.

Стены словно дышат злобой, а скрип дверей напоминает о близком приближении кошмара. Каждый шорох, каждый крик заставляет меня найти способ погрузиться глубоко в своё сознание, спрятаться и не выходить, пока всё не станет хорошо. Но станет ли?

Иногда я готова пойти на всё, чтобы это прекратить: сдаться, рассказать им всё, что от меня требуют, отдать всё, что они хотят, лишь бы облегчить свои страдания. Но я вовремя засовываю эти отвратительные мысли глубоко в тёмный уголок трусливой души и продолжаю упрямо молчать.

Когда от тебя зависят жизни детей, жизни твоей семьи и даже чужих людей, ты не имеешь права просто взять и выбрать себя, даже если сильно хочется, даже если себя ты любишь больше.

Услышав громкие шаги охранников, медленно идущих к моей камере по каменному полу, по телу пробежала дрожь, а спина зачесалась и заболела. "Только не снова," – подумала я.

Я так устала…

Замок на клетке щёлкнул, и два охранника, подхватив меня под локти, потащили прямо в камеру пыток. Как только мы подошли, и они открыли дверь, меня вновь бросили на пол – вонючую и обессиленную.

Со вчерашнего вечера тут ничего не изменилось. Всё та же большая, хорошо освещённая комната, всё тот же белый кафель на полу, от которого слуги отмывают кровь. Стены отвратительного серого оттенка, похожего на окрас шерсти крыс, которые бегают по моей камере. На возвышении стоит трон. С него король взирает на меня скучающим взглядом своих больших карих глаз.

– Встань, – тихо приказал мужчина в своих дорогих омерзительных лохмотьях. Этих слов достаточно, чтобы желудок свернулся в клубок от всепоглощающего ощущения: я не просто боялась этого человека – я испытывала ужас, который отражался в моих глазах.

Я попыталась подняться, но рухнула обратно на кафель. Руки были связаны за спиной, и я не могла ими помочь, чтобы остановить падение; поэтому моё лицо ударилось об пол, и из губы потекла кровь. Тогда охрана поспешила ко мне и поставила на ноги.

Рядом с троном стояли два железных столба, достигающие высокого потолка. К ним были прикреплены специальные верёвки, которые нельзя разрезать, оборвать, сжечь или как-то ещё повредить (раньше я старалась, когда крупицы моей магии, что не ушли до конца от отравы, пытались меня спасти, но затем магия пропала полностью, будто её никогда и не было). Король указал на них охране, и меня понесли вперёд.

Охрана состояла из двух молодых парней лет двадцати. Даже без своей магии я ощущала, что у них есть дар, довольно сильный, так как их тела выглядели не просто натренированными; нет, они словно были вырезаны из камня, который не так просто разбить. Парни развязали мои руки за спиной лишь для того, чтобы привязать их к этим столбам.

Король вновь кивнул. С меня резко содрали и без того рваную футболку, так что мой верх остался голым. Я не чувствовала себя смущённой от того, что сейчас я до омерзения обнажена и не могу прикрыться; я знала, что сейчас будет…

– Где лагерь? – снова спрашивал он.

Неужели Кристофер ничего не рассказал им? Или, если и рассказал, зачем тогда это повторяющееся представление, которое я слышу каждый раз, когда прихожу в себя?

– Катись в пропасть, – прохрипела я.

Что-то было не так; иногда создавалось впечатление, что дело вовсе не в лагере, мятежниках или чём-то подобном. Нет, дело во мне. Каждый раз они давят на меня всё сильнее. Рассказывают о том, как убьют мою семью, как уже убили единственную подругу и друга.

Фрагменты смерти Лираши стоят перед глазами, а иногда картины того, что я увидела, проецируют мне в голову, чтобы сделать хуже. Они уничтожают эту девочку, и я даже видела смерть её родителей, но это не моё воспоминание. Нет, они показывают мне мир, обречённый на погибель, мир, где все, кого я могла бы защитить, умирают в мучениях, потому что на меня возложили ответственность, и я с этим не справилась.

Это попытки сломать мой разум, и я убеждаюсь в этом всё больше.

Главная ошибка короля – вера в то, что я считаю себя ответственной за всех остальных. Я принцесса, наследница, но не была воспитана таковой, и у меня нет полной уверенности в том, что я должна спасти королевство Элтрейс. Мне жаль людей, я хочу помочь, но чувствую ли я, что это моя вина, что кто-то сейчас умирает? Нет. Семья моего отца проиграла, он тоже так и не смог вернуть трон. Так чья же это вина? Вина правителей, которые не смогли сдержать дедушку Кристофера и позволили ему взойти на трон, а затем внедрить эксперимент повсеместно? Они позволили делать это всем людям, даже зная, как работает магия и что существует специальный ген. Они могли бы попытаться рассказать правду народу, но не пытались. Все нынешние попытки мятежников устроить переворот глупы и медленны. А мой отец не был обучен правлению и ведению войны; он лишь управляет нами, как солдатиками, в надежде, что кто-то из нас нанесёт точный удар. Он даже отправил меня сюда, несмотря на то что считал мою силу важной.

– Двадцать ударов плетью! Так, чтобы ещё месяц она не могла дышать без боли, – приказал король. Спускаясь с трона, он направился к выходу, но замедлил шаг, чтобы услышать первый удар.

– Не волнуйтесь, ваше величество, – бросила я, позволив себе последнюю язвительную каплю яда. – Я уже и не помню, как это – дышать без боли.

Я была готова принять новую порцию своей самой верной спутницы – плети.

Шрамы предательски зачесались. Чувствую, что скоро их станет больше, хотя на моей спине нет уже места для их появления.

Я услышала замах, и через секунду удар обрушился на мою спину, и из моих глаз брызнули обжигающие слёзы. Я не закричала лишь потому, что уже начинала терять сознание от прошлых ран, которые не успели зажить и вновь стали открытыми.

Вот бы скорее уснуть…

– Когда-нибудь ты сломаешься. Все ломаются рано или поздно, нужно лишь подождать, – улыбка короля была сравнима с пощёчиной.

Он развернулся на каблуках и хлопнул дверью.

Последовал второй удар. Горячая кровь потекла по моей спине, а я всё ещё прикусывала губы до изнеможения. Третий удар. Четвёртый. Пятый. Удар за ударом, и мир кружился всё сильнее, а боль становилась невыносимой. Двенадцатый удар, и я не выдержала. Мир со всех сторон начала накрывать тьма. У меня возникло ощущение, что даже стены оплакивали меня цветом своих серых красок.

Одарённые сильны телом, но не бессмертны. Я знала, что наши тела способны вынести подобную боль, но, к сожалению, не перестают её чувствовать.

Мир был тёмным. Я ничего не видела, лишь знала, что меня тянут по полу за руки. Снова открылась клетка, и моё тело выбросили прямо в грязь, в остатки вчерашней рвоты, которую так и не убрали.

Клетку не спешили закрывать. Послышался лёгкий свист, и в меня резкой струёй полилась чуть тёплая вода с травами локодорола*, которые обжигают, ослабляют, но действуют на раны обезболивающе. Она смывала грязь и кровь с тела и пола. Вода била так, что я хотела умереть прямо сейчас.

Шрамы давали о себе знать: я не могла перевернуться, поэтому жидкость попадала только на раны, и я плакала, изнывая от ощущения, будто под кожу засыпали соль.

Всё закончилось. В клетку зашёл охранник, вытер тело полотенцем, намазал мои шрамы мазью, от которой пахло так, что невозможно было разлепить глаза. Мне дали чистую серую футболку и штаны свободного покроя, но я не смогу переодеться. Ни сегодня, ни завтра… Я ещё долго не смогу встать.

Дышать больно, двигаться невозможно. Я лежу пластом и царапаю ногтем пол. Я не думала, что будет так тяжело, не предполагала, что со мной сделают такое.

А чего я ожидала? Я ждала, что принц придёт, чтобы воспользоваться моим даром, но ни разу не видела его всё это время. Я ждала, что меня кинут в клетку и будут морить голодом, как и всех остальных, но нет. Кормят меня нечасто, но достаточно нормально, меня моют, дают чистую одежду, но и бьют с такой силой, что жизнь уходит из-под ног.

Я не видела себя в зеркале уже очень давно. Интересно, на кого я стала похожа. Что с моим телом? Я не помню, когда в последний раз могла сама стоять на ногах без поддержки. Моя плоть умирает быстрее, чем мозг.

Иногда мне кажется, что никто не придёт за мной, никто не попытается меня спасти. Я умру здесь одна – избитая и никому не нужная. Здесь я начинаю мечтать о смерти каждую секунду, боюсь наступления дня, забиваюсь в угол от любого звука.

В груди комом горчила беспомощность. Тянуло сдаться, раскрыть все карты, сломаться, как тот ребёнок, который боится и не знает, что делать дальше.

– Но ведь я не хочу умирать, – прошептав эти слова, от страха из моих глаз потекли слёзы.

Чьи-то горячие руки погладили меня по голове. Запах. Такой знакомый: свежая выпечка, утреннее солнце и костёр. Совсем не похожие на ароматы тюрьмы.

– Всё хорошо, слышишь? Я рядом, – голос Кайла звучал почти у самого уха, так тихо, что я решила, будто это галлюцинация.

Я слегка вздрогнула, но не посмотрела в его сторону. На моей клетке было несколько камер. Я знала, что сейчас он невидим, но лучше не рисковать.

– Ничего не говори, не произноси моё имя, – попросил он, и я знала, что любой неправильный звук выдаст нас. – Прости, что так долго не приходил, прости, что оставил тебя одну.

Из последних сил я опустилась лицом в пол, чтобы не было видно, как шевелятся мои губы, и чтобы они не решили проверить, говорю ли я сама с собой или с кем-то другим. Я делала вид, что уснула.

Прослушки не было, и я знала это точно. Что ещё раз доказывало, что им не так важны мои знания, как желание разрушить моё тело.

Однажды ночью, я прошептала в темноту, что готова всё рассказать, всех сдать… Но никто не пришёл. Наутро было так же тихо. Это дало мне шанс тысячу раз всё переосмыслить и мысленно влепить себе пощёчину за ту минуту слабости.

– Я не в порядке, но тебе здесь оставаться нельзя, – прошептала я, надеясь, что он слышит.

Его тёплая ладонь коснулась моих волос. Раздался всхлип. Такой чувствительный и ранимый Кайл вызывал тепло в груди, потому что давно никто не беспокоился обо мне, не проявлял ни грамма доброты.

– Мэлгарб поможет, он ищет способ спасти тебя и убить Кристофера. Обещаю, что мы убьём его, – нервно выдохнул Кайл. – Он слишком о многом солгал.

– Чертежи?

У меня была хоть какая-то надежда, что гениальное оружие, которое мы должны были выкрасть, уже создано.

– Они фальшивка, никакого оружия не существует.

Я громко втянула воздух и сдержала попытку истерически рассмеяться, потому что знала, что так будет лишь больнее.

Мы так старались, шли сюда, а в итоге проиграли: потеряли участницу команды, подругу… Чертежи оказались ложью… Принц обманул нас во всём, и я уверена, что он просто заманил меня сюда таким способом.

Но зачем столько сложностей? Когда я ещё была слаба, он мог просто закинуть моё тело на плечо и притащить к отцу. Видя силу принца в лесу, я не сомневаюсь, что он в любом случае победил бы меня. К чему было позволять было идти в лагерь, обретать семью и друзей? Влюблять в себя? Зачем такие повороты?

Видя меня такой, Кайл прошептал:

– Я хочу попытаться вытащить тебя.

Мы оба понимали, что это невозможно, и играли в игру: «Убеди меня, что у нас есть хоть один шанс».

– Ты не можешь, – моё сердце почти остановилось от того, что я сама это сказала.

Я не могла бежать – обессиленная до дрожи. И если он попытается поднять меня, я закричу. К тому же на моём пальце было что-то вроде обручального кольца, издающего лёгкий, предательский писк всякий раз, когда я приближаюсь к решётке.

– Мне плевать, ты не должна отдуваться за всех нас. Я не хочу, чтобы ты терпела эту боль.

– Нас обоих убьют.

– Умереть за тебя – неплохая идея.

Кайл сел рядом и крепко сжал мою руку. Когда мы стали такими близкими друзьями? Когда появилась эта глубокая связь, будто мы всегда были одной семьёй?

– Я убью их всех, обещаю, – прошептал он.

Это было не просто обещание, но и клятва. Среди крови и грязи он обогревал меня своим телом, лёжа рядом, не обращая внимания на обстановку. Я упивалась этой близостью, его запахом, пытаясь перенести свои мысли за пределы дворца, спрятаться в лесу у обрыва с людьми, которых люблю.

– Оставь мне Кристофера.

Я представляла, как беру принца за голову и бью его об этот кафельный пол в комнате пыток. Как ломаю ему палец за пальцем, ломаю ноги и руки, и всё это время он кричит, умоляет прекратить.

Тюрьма делает меня жестокой.

– Я всё равно хочу попытаться спасти тебя.

– Не давай мне надежду. Я не могу шевелиться, не могу убежать. Тебе бы теперь самому выбраться отсюда.

Дальше мы сидели с Кайлом в тишине, прощались, не зная, что сказать. Например: «Надеюсь, увидимся, если тебя не убьют!» – Как глупо.

– Скажи маме, что я люблю её, и не говори никому, в каком я состоянии, – попросила я. – Скажи, что они пытались узнать о местонахождении лагеря, но не пытались причинить мне боль, лишь просили перейти на их сторону.

Что я такое говорю? Разве я не всегда защищала лишь себя? Брось всех, чтобы спастись самой… Где та девушка?

– Зачем мне врать? Да и никто не поверит…

– Сделай так, чтобы поверили, потому что в противном случае Дарен ворвётся сюда один и погубит себя, а мама не выдержит, узнав о моём состоянии.

Семья друга в безопасности, и теперь ему нечего терять; не нужно его провоцировать.

– Как ты можешь просить меня о таком? Тогда скажи им, где лагерь. Лагерь перенесли сразу же, ведь о нём знал принц, так что назови им старое место.

– Не думаю, что это решит проблему… Они желают, чтобы я сдалась, а если я сдамся, то они сломают меня.

Губы Кайла коснулись моей щеки, по которой текли слёзы. Я слышала, как он осторожно встал. Теперь ему пришлось стремительно бежать, ведь он едва заметил, как охранник открыл клетку и вошёл внутрь, иначе ему пришлось бы ждать, когда решётку сдвинут снова. Кайл успел уйти, и его присутствие здесь больше не ощущалось. Дверь оставалась открытой, а охранник продолжал стоять на месте.

Чего мы ждём?

Сюда направлялся король.

– Как ты? – спросил правитель. – Времени прошло немного, но мы решили: если ты не расскажешь нам всё, что нужно, – тебя казнят. Маленькое, бесполезное создание. Если не хочешь подчиниться, тебя проще уничтожить. Чтобы не досталась другим.

– Почему ваш сын не скажет об этом? – съязвила я, за что получила звонкую пощёчину от охранника.

– Какая самоотверженность! – смех короля наполнил тюрьму. – Несите её в комнату! – приказал он охране.

* * *

Меня так и не казнили, и каждый новый день в тёмной камере казался мне неизменным продолжением предыдущего. Дни сливались в одну бесформенную массу отвратительных моментов жизни, где каждое мгновение было пронизано мучениями, а дыхание напоминало о том, что между мной и полной бездной отчаяния лишь тонкая грань, и она безумна. Все счастливые моменты прошлого вытекли через кровь, через шрамы. Я окончательно забыла, сколько времени прошло с тех пор, как меня вырвали из привычной жизни, лишили свободы, семьи, друзей, а теперь забрали последнее – желание сопротивляться. Мне казалось, что сменились и годы, а я оставалась здесь – в этом холодном, убогом месте, где стены напоминали, что живым отсюда никто давно не выходил.