Всего-то 24 часа…

© Надин Здани, 2025

ISBN 978-5-0068-3163-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Всего-то 24 часа. Надин Здани

Пролог

Я проснулась от того, что мне было больно. Не резко, не внезапно, а тупо и нудно, будто все мое тело кто-то пережевал и выплюнул на холодный бетонный пол. Сознание возвращалось обрывками, кусками, не складываясь в картинку. Я лежала, не шевелясь, и пыталась понять, где я, но в голове была только одна мысль, густая и липкая, как вар: «Я хочу пить».

Горло горело огнем. Я сглотнула, и это было похоже на движение наждачной бумаги внутри, потом я почувствовала голод. Не тот легкий сосательный голод, что бывает перед обедом, а настоящий, животный. Сводило желудок, подкатывала тошнота, и все мое существо, каждая клеточка, кричали о еде.

Я медленно приоткрыла глаза. Темнота была не абсолютной, а густой, затхлой, пронизанной бледными полосками серого света, пробивавшегося откуда-то сверху. Я лежала, свернувшись калачиком, на чем-то жестком и холодном, зарывшись лицом в воротник своей куртки. Куртки, которая была тонкой осенней вещью, абсолютно бесполезной против этого пронизывающего холода. Он был везде. Он заползал под одежду, цеплялся ледяными иголками за кожу, студил дыхание.

Я попыталась пошевелиться, и тело ответило пронзительной ломотой в мышцах.

Я села, опираясь на онемевшую руку, и осмотрелась. Сначала я ничего не понимала. Высокие потолки, уходящие в черноту. Громадные окна с выбитыми стеклами, затянутые паутиной и грязью. Призрачные очертания каких-то станков, покрытых ржавчиной и пылью. Воздух пах пылью, холодным металлом и чем-то еще… чем-то мертвым и заброшенным.

Заброшка. Я на заброшенном заводе.

Осознание не пришло как удар. Оно подкралось, как этот холод, и медленно, неумолимо заполнило меня изнутри леденящим ужасом. Это не было страхом перед чем-то конкретным. Это был страх самого места, этой тьмы, этого одиночества.

Я подтянула колени к подбородку, пытаясь стать меньше, сжаться в комок, чтобы холод не забрал так много. И тут память, как кинопленка, начала отматываться назад. Не вчерашний день. Не позавчерашний. А тот момент, с которого все началось. Момент, когда я, такая умная и взрослая, решила, что игра стоит свеч.

«Мама… – прошептали мои пересохшие губы, и слово вырвалось само собой, парой белого облачка, тут же растаявшей в морозном воздухе. – Я хочу домой…»

Это была не просто фраза. Это была мольба, вырвавшаяся из самой глубины моего измученного существа. Дом. Теплый пол с подогревом на кухне. Запах маминых котлет. Надоедливый, но такой уютный звук телевизора в гостиной. Моя кровать. Мягкое, чистое одеяло.

А здесь… здесь был только сквозняк, гуляющий по бесконечному цеху, и тишина, такая оглушительная, что в ушах начинало звенеть.

Я подняла голову и увидела одно из грязных окон. На стекле, в тех местах, где еще осталась рама, лежал узор из инея – причудливый, красивый и бесконечно жестокий. А за стеклом, в сером предрассветном муре, медленно и бесстрастно падал снег. Он засыпал другой мир. Тот, откуда я сбежала. Тот, в который мне сейчас нужно было как-то вернуться.

Сколько времени прошло? День? Два? Я сжала виски пальцами, пытаясь сосредоточиться. Концерт… был вечером. Потом ночь. Потом еще день… и еще ночь. Эта ночь.

Значит, прошло двое суток? Больше?

«Всего два дня назад?» – подумала я с горьким, почти истерическим смешком, который застрял у меня в горле.

Два дня назад я сидела за завтраком на своей кухне. Два дня назад я злилась на маму из-за какой-то ерунды. Два дня назад я думала, что самая большая проблема в моей жизни – это скука и непонимание.

Как же я ошибалась.

Самая большая проблема была здесь, в этом ледяном аду, в этом другом мире, куда я сама себя загнала. И единственной мыслью, единственным желанием теперь было – стереть эти двое суток. Вернуться назад. Отменить свою глупую, роковую игру. Но игра была окончена. И началось что-то другое. Что-то под названием «выживание».

Глава 1: Серая мука

Дверь в прихожую захлопнулась с таким звуком, от которого содрогнулись стены

в моей комнате. Это не был громкий хлопок – это был финальный аккорд, тяжкий и бесповоротный, симфонии нашего с мамой очередного сражения. Я стояла посреди ковра, сжав кулаки так, что ногти впивались в ладони, и вся дрожала,

как струна, которую дернули и бросили. Воздух был густым и горьким от невысказанных – или, наоборот, выкрикнутых – обид.

«Вера, ты совсем не помогаешь! Ты живешь в своем мире! Двойка по алгебре!

И посуда! Я же просила тебя утром!»

Ее слова, точные и острые, как лезвия, все еще резали меня изнутри. Они висели

в комнате, смешиваясь с запахом моих духов и пыли на учебниках. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Не помогло. В горле стоял ком, горячий и неудобный, грозящий превратиться в слезы. Но я не позволю.

Я не буду плакать. Плач – это слабость, а слабость – это признать, что она права.

Я подошла к окну и отдернула занавеску. За стеклом плыл мой родной пригородный городок, Ревда. Серый. Безнадежно серый. Небо низкое, свинцовое, готовое в любой момент разразиться мокрым снегом. Однотипные пятиэтажки,

как коробки, расставленные скучающим великаном. Голые, заледеневшие деревья

в палисаднике. Машины, медленно ползущие по заснеженной дороге. Скука, давящая и всепоглощающая, которая въелась в стены домов, в асфальт, в сами лица прохожих, спешащих по своим неважным делам.

Я чувствовала себя узником. В этой комнате, в этой квартире, в этом городе.

Клетка была со мной везде. Ее решетками были мамины вечные «надо» и «должна», скучные уроки в школе, где я была просто номером в журнале, и этот вечный, непроглядный серый цвет за окном. Мне было четырнадцать, а казалось, что я уже прожила всю свою жизнь и увидела все, что могла. И это «все» умещалось в маршруте «дом-школа-дом».

Мое отражение в оконном стекле было размытым, призрачным. Бледное лицо, темные глаза, в которых плескалась одна сплошная тоска. Растрепанные волосы.

Я корчила ему гримасу, а оно, это отражение, корчилось в ответ, искажаясь

в потоке набегающих слез.

«Они не понимают! Никто не понимает!» – этот крик звучал у меня в голове бесконечным эхом.

Мама думала, что все проблемы решаются вымытой посудой и решенными уравнениями. Она не видела, что внутри меня бушует буря, что мне тесно, я задыхаюсь. Она видела лишь дневник с двойками и грязную тарелку в раковине.

И эти мелочи, эти ничтожные пустяки, перевешивали все мое «я», все мои мечты

и страхи.

Я отвернулась от окна и упала на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Она пахла стиральным порошком и… домом. Тем самым домом, который сейчас казался мне тюрьмой. Я ненавидела этот запах. Ненавидела уютные розовые обои, которые сама же когда-то выбирала. Ненавидела плюшевого мишку, сидевшего на полке, – свидетельства моего детства, от которого меня тошнило.

Давление. Оно было везде. В школе – от учителей, требующих идеальных знаний по предметам, которые мне никогда в жизни не пригодятся. От одноклассников,

с их стайным мышлением и оценками «круто» или «не круто». Дома – от мамы,

с ее вечным разочарованным взглядом. Она не кричала постоянно. Нет. Ее тихое, усталое: «Веруня, я же на тебя надеялась» – било в тысячу раз больнее любого крика. Оно вызывало жгучую вину, которую я не знала, как заткнуть. Казалось, весь мир ждал от меня чего-то, чего я не могла дать. Какой-то правильности.

Какого-то взросления. А я… я просто хотела чувствовать что-то, кроме этой серой муки. Спасал от этого только один мир. Мой мир. Я потянулась к наушникам

на прикроватной тумбочке. Провода запутались, и я с силой дернула их, едва не порвав. Наконец, я вставила их в уши и запустила музыку на своем старом смартфоне.

И мир изменился.

Первые же гитарные риффы группы «Тени Городов» пронзили тишину, как ток. Потом голос солиста – хриплый, надломленный, полный такой же боли и злости, что клокотала во мне. Он пел о свободе. О побеге из серых улиц. О том, чтобы стать тенью, слиться с ночным городом, исчезнуть и найти себя заново. Это была не просто музыка. Это был гимн. Мой гимн.

Я закрыла глаза, и комната исчезла. Не стало маминых упреков, не стало двоек по алгебре, не стало Ревды. Я была там, в их песнях. На огромной, незнакомой улице мегаполиса, где огни реклам слепят глаза, где шумно, многолюдно и где тебя никто не знает. Где ты не «дочь Марии Петровны» и не «ученица 8Б», а просто… Тень. Свободная и никому не принадлежащая.

Я представляла себе их концерты. Море рук, прыгающие в такт ритма люди, грохочущие барабаны, которые отдаются в груди вибрацией. Энергию, которая сносит крышу. Я видела себя там. В первом ряду. С криком на устах, с поднятыми руками. Совершенно одну, но при этом – часть чего-то огромного и настоящего.

Музыка выжигала из меня обиду и злость, оставляя после себя лишь сладкую, щемящую тоску по чему-то большему. По другой жизни. Она была моим кислородом в этой затхлой атмосфере.

Наушники выдернули из ушей. Я вздрогнула и открыла глаза. Реальность с грохотом обрушилась обратно. В ушах стояла оглушительная тишина, а на экране телефона мигало уведомление от Ани.

Аня: Ну что, как оно? Пережила бурю?

Я слабо улыбнулась. Аня была моим якорем. Единственным человеком, который если и не понимал до конца моего бунта, то хотя бы принимал его. Мы были с ней как инь и ян: она – спокойная, рассудительная, отличница и мамина гордость, я – вечный ураган проблем и неоправданных ожиданий.

Я: Все. Я больше не вынесу этой тюрьмы. Она опять читала мне лекцию о ответственности. Из-за тарелки, Ань! Из-за одной тарелки!

Аня: Ну, мамы такие. Терпилка. Скоро все наладится.

Я: НЕ НАЛАДИТСЯ! Ничего здесь никогда не наладится! Ты не видишь? Мы тут гнием заживо! Этот город – кладбище мечт. Я не могу так больше.

Я встала и снова заходила по комнате, нервно таппая по экрану. Во мне снова закипела та самая буря. Музыка пробудила во мне не успокоение, а жажду действия.

Я: Мне нужно отсюда выбраться. Хоть на денек. Просто исчезнуть, чтобы никто не доставал, не учил жизни, не тыкал моими же ошибками.

Аня: Вера, не начинай. Ты опять про свою идею?

Да, я была про свою идею. Идею, которая родилась у меня пару недель назад и с тех пор не давала покоя. Идею, которая казалась единственным возможным побегом.

Я подошла к зеркалу и посмотрела на себя – на свою новую, «взрослую» версию. На лицо, еще заплаканное и злое, но в глазах уже горела искра. Искра вызова.

«Они думают, я еще ребенок? Что я ничего не могу? Что без них я пропаду?»

Я вспомнила сайт с той игрой. «Исчезни на 24 часа». Девиз гласил: «Стань тенью. Ощути вкус настоящей свободы. Докажи, что ты можешь все». Там были восторженные отзывы таких же, как я, подростков. Они писали, что это перевернуло их жизнь, что они почувствовали себя сильными и независимыми.

А потом я вспомнила про концерт «Тени Городов», он будет в Екате через неделю. Вечером в четверг.

Идея сложилась в моей голове, как пазл. Идеальный, блестящий, опасный пазл.

Я поеду на концерт. Одна. И заодно сыграю в эту игру. Я исчезну всего на 24 часа. Без телефона. Ни с кем не свяжусь. Я докажу им всем. И самое главное – докажу себе, что я не беспомощная девочка, которую нужно контролировать. Я смогу.

Я посмотрела в свое отражение, и оно смотрело на меня с решимостью, которой я не чувствовала еще пять минут назад.

«Я просто уйду, – прошептала я. – Ненадолго. Просто, чтобы вздохнуть, а потом вернусь. Они даже не успеют испугаться».

Это была ложь, которую я сама себе говорила, чтобы было не так страшно.

Но в тот момент я верила в нее. Верила, что это будет всего лишь маленькое приключение. Краткий побег из серой муки.

Я не знала, что готовлю себе другую муку. Не серую и унылую, а холодную, голодную и абсолютно черную. Такую, от которой не спасают даже самые громкие песни.

Глава 2: Игра в свободу

Щелчок компьютерной мыши в тихой комнате прозвучал оглушительно громко. Мама ушла, оставив за собой взвинченную тишину, наэлектризованную невысказанными обидами. Мне нужно было отвлечься, убежать от этого гнетущего чувства вины, которое смешивалось с злостью. Я бесцельно листала ленту в соцсетях, но идеальные картинки из жизни одноклассников вызывали лишь горькую усмешку. Вся эта фальшь, все эти улыбки – будто с другого континента.

В отчаянии я полезла туда, где, как я знала, живут такие же потерянные и непонятые. На форум с мрачным дизайном и говорящими названиями тем: «Меня не слышат», «Бегство из серой реальности». И тут я наткнулась на нее. Ссылку, которая выглядела как секретный пропуск. «Хватит мечтать. Начни действовать».

Я кликнула.

На меня поглядел строгий, минималистический дизайн сайта. Черный фон, белый шрифт, ничего лишнего. И заголовок, от которого кровь ударила в виски:

«ИСЧЕЗНИ НА 24 ЧАСА»

Я читала правила, и во рту пересыхало. «Оставь все гаджеты. Не предупреждай никого. Стань призраком на один день. Только ты и город. Проверь себя на прочность. Обрети настоящую свободу».

Это было так пугающе и так прекрасно, что дух захватывало. Это был не просто челлендж. Это был ритуал посвящения во взрослую, настоящую жизнь.

Я прокрутила страницу ниже, к разделу «Истории победителей». Меня затянуло, как в воронку.

Ночной_Странник: «Это был самый мощный день в моей жизни! Я прошагал

30 км по городу, спал на вокзале, говорил с незнакомцами. Я был АБСОЛЮТНО СВОБОДЕН. Никаких родителей, никаких учителей. Только я и мой путь».

Серая_Тень: «После челленджа я стала другой. Родители перестали пилить меня по каждому поводу – видимо, увидели в моих глазах что-то новое. Я доказала им и себе, что я не маленькая девочка».

Тот_Кто_Вышел: «Было до чертиков страшно. Но этот страх… он очищает.

Ты понимаешь, что можешь положиться только на себя. И это знание дорогого стоит».

Я смотрела на эти ники, представляя себе их лица – уставшие, но гордые,

с сияющими глазами. Они были героями. Избранными. Они посмотрели своему страху в лицо и победили. А что я? Я сидела в четырех стенах и тряслась

от маминого неодобрительного взгляда. Жгучая зависть и желание оказаться

на их месте разом перекрыли все остальные чувства. Я тоже так хотела. Хотела, чтобы мной восхищались, гордились. Наконец-то, ПОНЯЛИ меня.

И тут, как по заказу, в плеере сменился трек. Зазвучала та самая песня «Теней Городов» – «Беглец». Солист хрипло выкрикивал слова о разбитых фонарях,

о дороге, уходящей в никуда, о том, как сладок вкус запретной свободы.

И я вспомнила. Концерт. Через неделю. В Екатеринбурге.

В моей голове, будто вспышка молнии, все сложилось в единую, безупречную и пугающую схему. Это была судьба. Знак свыше. Все пазлы сошлись: мое отчаяние, эта игра, концерт моих кумиров.

Я поеду. Одна. На концерт. И исполню свою мечту, и пройду это посвящение.

Я стану той, о ком поют в песнях – беглецом, тенью, исчезнувшей в сумерках мегаполиса. На 24 часа я выпаду из старой жизни и вернусь в нее новой – сильной, повзрослевшей, другой. И тогда уж точно все увидят, что я не просто никчемная девчонка, вечно все портящая.

Эйфория была пьянящей. Я уже представляла, как расскажу об этом Ане. Ее глаза станут большими-большими от ужаса и восхищения. А потом, когда я вернусь, она будет слушать мой рассказ, раскрыв рот. Я представляла лица одноклассников, которые узнают. Шепот за спиной: «Слышал, Вера одна по ночному Екату гуляла? Да она охренела! Респект!».

А мама… Мама перестанет смотреть на меня как на ребенка. Она увидит в моих глазах ту самую силу, которую я обрету. И все ссоры, все упреки останутся в прошлом. Мой побег станет терапией для нас обеих.

Я чувствовала себя главной героиней своего фильма. Режиссером своей судьбы. Этот план был моим бунтом, моим искусством, моим шедевром.

Я закрыла вкладку с сайтом, но слова «ИСЧЕЗНИ НА 24 ЧАСА» горели у меня

в мозгу, как клеймо. Страх никуда не делся. Он был тут, холодный и скользкий, шептавший о тысячах опасностей. Но теперь он был не врагом, а союзником.

Ведь без страха не бывает и настоящей смелости, правда?

Я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение – заплаканное, но с новым, твердым огоньком в глазах.

«Всего один день, – прошептала я сама себе. – Я просто исчезну на один день, чтобы все всё поняли, а потом я вернусь. И все будет по-другому».

Это была сладкая, убаюкивающая ложь, которой я сознательно позволила себя обмануть. Я верила в этот наивный сценарий, потому что очень хотела верить.

Я видела финал – свои слезы примирения с мамой, свое триумфальное возвращение.

Я не видела ни зимнего ветра, рвущего тонкую куртку, ни голодной дрожи в коленях, ни пугающих взглядов незнакомых мужчин в подворотне. Я не видела

ту самую Веру, которая всего через три дня будет рыдать от ужаса в грязной заброшке, сжимая в онемевших пальцах не славу, а ледяную корочку хлеба.

Я открыла блокнот и на чистой странице с чувством собственной значимости вывела: «ПЛАН „СВОБОДА“». А потом ниже, мелким почерком, как приписку: «24 часа. Только я».

ПЛАН «СВОБОДА»

ЦЕЛЬ: Исчезнуть на 24 часа. Пройти челлендж. Доказать всем и себе, что я сильная и самостоятельная.

ДАТА: Четверг (после уроков).

ПОДГОТОВКА:

Деньги: 500 рублей (уже есть, отложены с обедов).

Телефон: Оставить дома. Взять только старые наручные часы.

Вещи:

Надеть: джинсы, свитер, тонкую куртку, шапку, перчатки.

В рюкзак: пауэрбанк, наушники, бутылка воды, блокнот и ручка, распечатанный билет на концерт.

Легенда для мамы: «Ночевать у Ани, готовиться к контрольной».

ПЛАН НА 24 ЧАСА:

День 1 (Четверг)

– 14:30 – сесть на автобус до города после уроков.

– 16:00 – прибыть в город. Начать «исчезновение».

– 16:00—19:00 – гулять по городу, исследовать незнакомые улицы. Согреваться в торговых центрах.

– 19:00—22:00 – КОНЦЕРТ «Тени Городов». Получить заряд энергии и уверенности.

– 22:00—23:00 – найти место для ночлега (рассмотреть вариант круглосуточной забегаловки или зала ожидания на вокзале).

– 23:00—06:00 – переждать ночь в безопасном месте. Постараться поспать.

День 2 (Пятница)

– 06:00—14:30 – встретить рассвет в городе. Погулять по утренним улицам.

На оставшиеся деньги купить что-то поесть.

– 14:30 – сесть на автобус и вернуться домой.

– 16:00 – триумфальное возвращение! Рассказать все Ане. Встретиться с мамой

– и доказать ей, что я взрослая и самостоятельная.

ВАЖНО:

– НИ С КЕМ не связываться.

– Избегать подозрительных районов и людей.

– Быть всегда начеку.

– Не паниковать. Я все смогу.

ГЛАВНЫЙ ДЕВИЗ: «Всего 24 часа. Я сильная. Я справлюсь».

Глава 3: Последний предупредительный выстрел

Мы сидели на самых задних рядах в школьном актовом зале, где пахло пылью, старым бархатом и тайнами. Это было наше место – здесь нас никто не находил, здесь можно было говорить обо всем. Свет проникал сквозь высокое запыленное окно, освещая миллионы пылинок, кружащихся в воздухе. Сегодня они казались мне конфетти, посыпавшим мое грядущее освобождение.

Я не могла больше держать это в себе. План «Свобода» пульсировал во мне,

как вторая жизнь, требовал выхода, признания. Он был моим самым драгоценным секретом и самым страшным грехом одновременно.

«Ань, слушай, – начала я, переходя на конспиративный шепот, хотя вокруг никого не было. – Я придумала кое-что… Нечто грандиозное. Такого ты от меня точно не ждешь».

Аня, дорисовывавшая сложный геометрический узор на полях учебника по алгебре, подняла на меня глаза. В ее карих, всегда таких спокойных и умных глазах, я увидела искру любопытства. Это меня воодушевило.

«Ну? – протянула она, откладывая ручку. – Опять вляпалась в какую-нибудь историю?»

«Это не история! Это… план. План полного и бесповоротного освобождения», – выпалила я, и слова полились сами, быстрые, горячие, окрашенные в яркие цвета моей мечты.

Я выложила ей все. Как наткнулась на сайт «Исчезни на 24 часа». Как зачиталась восторженными отзывами тех, кто прошел через это и изменился навсегда.

Как пела вместе с «Тенями Городов» об улицах-лабиринтах и свободе быть невидимкой. И как все это – игра, концерт, мое отчаяние – сложилось в безупречный план. Я говорила о автобусе, о большом городе, о том, как я буду бродить по незнакомым улицам, смотреть в чужие окна, дышать полной грудью, зная, что за спиной нет никого, кто бы тянул меня за собой на поводке. Я ждала, что ее глаза загорятся тем же огнем. Что она схватит меня за руку и скажет: «Да! Это же гениально! Я с тобой!».

Но ничего этого не произошло.

Сначала на ее лице застыло простое недоумение. Потом черты стали медленно искажаться, будто кто-то невидимый сжимал ее лицо в кулаке. Недоумение поползло вниз, уступая место нарастающему ужасу. Настоящему, физическому ужасу, от которого ее глаза стали огромными и стеклянными. Она отодвинулась

от меня, и бархат сиденья скрипнул, словно вставил свою реплику в нашу сцену.

«Ты… – ее голос сорвался на шепот. – Ты совсем рехнулась? Вера, это же… это СМЕРТЕЛЬНО опасно!»

Воздух выстрелил из моих легких, словно меня ударили в солнечное сплетение.

Вся моя восторженная речь, все мои возвышенные чувства разбились о каменную стену ее непонимания. Внутри все заныло от обиды и дикой, яростной досады.

«Что в этом смертельного?» – бросила я, отворачиваясь и с силой скрещивая руки на груди, пытаясь сдержать дрожь. – «Я просто погуляю по городу, схожу на концерт и вечером же вернусь на автобусе! Это всего один день!»

«Опасно ВСЁ! – ее шепот стал резким, пронзительным, он резал уши. – Проснись! Город огромный, как лабиринт! Ты там ни разу одна не была! Уже темно будет в пять, а на улице мороз! На тебе эта дурацкая куртка, в которой ты мерзнешь даже по дороге в школу! У тебя пятьсот рублей, Вера! ПЯТЬСОТ! Это на пару поездок

в метро, автобусе и шаурму! Что, если ты потеряешь деньги? Что, если тебя обворуют? Что, если к тебе пристанут? А телефон? Почему, ради всего святого, нельзя взять телефон?!»

Каждое ее слово было как удар тонкой иглой – точно в больное место, в те самые крошечные трещинки сомнений, что я так тщательно замазывала слоями самоуверенности и бравады. И от этой боли мне захотелось кричать, топать ногами, разбить что-нибудь.

«Я же сказала, я все продумала! – выпалила я, и мой голос, сорвавшись на крик, гулко отозвался под высокими потолками. – Я не маленькая! Я буду в центре,

где полно людей, камер, полиции! Я могу зайти в любой торговый центр или кафе и согреться! А телефон… – я сделала паузу, пытаясь вдохнуть в свои слова тот самый высокий смысл, который я находила в правилах игры, – телефон – это связь с тем, от чего я бегу. Это пуповина. Его не должно быть! Чтобы быть наедине с собой! По-настоящему!»

Я произносила это с пафосом, снова чувствуя, как по венам разливается пьянящий нарциссизм собственной смелости. Я была избранной, а она – нет.

«Каких еще идиотских правил?! – Аня внезапно схватила меня за запястье, и ее пальцы были ледяными, несмотря на тепло в зале. – Вера, это не духовный поиск, это русская рулетка для девочек с промытыми мозгами! Ты исчезнешь, и твоя мама умрет от инфаркта! Меня будут допрашивать как последнюю свидетельницу!

А ты… ты будешь одна. В чужом городе-миллионике. Ночью. Без связи. Без денег. Без помощи».

Она замолчала, переводя дух, и в ее глазах, широко распахнутых, я увидела не просто страх. Я увидела готовую картину – яркую, детализированную картину моего кошмара. Она уже видела меня – потерянную, замерзшую, отчаявшуюся.

И ее фантазия была в тысячу раз страшнее и реальнее моих розовых грез.

Но я не желала этого видеть. Ее забота, ее логика, ее «здравый смысл» – все это душило меня, как тугой воротник, не давая вздохнуть. Она оказалась такой же,

как все. Как мама. Как эти учителя. Часть системы, которую я ненавидела.

«Ой, хватит строить из себя мою маму и раздувать из мухи слона! – я резко, с силой выдернула свою руку, и ее ногти на мгновение оставили на коже красные полосы. – Ты просто не хочешь понять! Ты не знаешь, каково это – чувствовать себя вещью, которую постоянно поправляют, контролируют, оценивают!

Которая не принадлежит самой себе!»

«Лучше быть живой и здоровой маминой дочкой, чем трупом в морге!» – выкрикнула она, и это прозвучало так громко, так чудовищно, что у меня похолодело внутри.

Слово «морг» повисло в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Меня чуть не вырвало.

«Прекрати нести чушь! – прошипела я, подскакивая с места. Мне нужно было бежать. Бежать от ее трезвого, испуганного взгляда, который внезапно стал выставлять мой план не геройским, а детским, глупым и смертельно опасным.

– Я вижу, ты ничем не отличаешься от них. Идеальная, правильная, трусливая девка. Боишься выйти за рамки, боишься жить! Сидишь в своей раковине и трясешься».

Я видела, как она побледнела, словно я ударила ее по лицу. Видела, как ее глаза наполнились не обидой, а чем-то худшим – жалостью. И это было невыносимо.

«Вера, умоляю… – ее голос снова стал тихим, надтреснутым, в нем слышались слезы. – Не делай этого. Пожалуйста. Это просто концерт. Возьми телефон.

Возьми мои деньги. Скажи маме. Я пойду с тобой, если хочешь…»

Но я уже не слышала. Ее слова долетали до меня, как приглушенный шум из-за толстого стекла. Я уже мысленно была в автобусе, смотрела в окно на убегающие огни, и ее голос был частью того мира, который я собиралась оставить позади.

Я повернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. Спиной я чувствовала ее взгляд – горячий, полный отчаяния и непролитых слез. Это был последний предупредительный выстрел. Выстрел, который должен был остановить меня.

Но я лишь надвинула капюшон на голову, как шлем, и сделала вид, что не заметила, как пуля просвистела в сантиметре от виска. Я была слишком пьяна от собственного бесстрашия, чтобы признать, что это был крик любви. Крик, который пытался спасти меня от пропасти, на краю которой я уже стояла, приняв позу героини.

Глава 4: Точка невозврата

Тот день начался не с солнца, а с тишины. Я проснулась от собственного учащенного сердца, которое будто колотилось прямо под ухом о подушку.

В доме было непривычно тихо – ни скрипа половиц, ни голоса мамы из кухни.

Сердце на мгновение екнуло: а вдруг она заболела? Не пошла на работу? И тут же, следом, по телу разлилась предательская волна облегчения. Значит, мне не придется выдерживать первый, самый трудный экзамен – лицемерный завтрак под пристальным взглядом.

Я лежала, уставившись в потолок, и слушала эту тишину. Она была густой, тягучей, как сироп. И в ней отчетливо звучали два голоса. Один, громкий и настойчивый, твердил заученную мантру: «Сегодня тот самый день. Свобода. Приключение. Никаких упреков, никаких правил. Только ты и город». Другой, тихий и противный, шептал: «Ты понимаешь, что делаешь? Это не приключение. Это предательство».

Я встала и на цыпочках подошла к двери. Приоткрыла ее. В гостиной было пусто. На кухонном столе лежала записка, написанная маминым размашистым почерком: «Веруня, ушла пораньше. Деньги на пиццу на тумбочке. Целую. Будь умницей».

Слова «будь умницей» обожгли меня, как раскаленное железо. Я схватила записку, смяла ее в комок и зашвырнула в мусорное ведро. Потом, уже через секунду,

с позорным ощущением палача, полезла в ведро и достала ее, старательно разгладила на столе. Бумага была испачкана кофейной гущей, и это казалось мне дурным знаком.

Совесть. Это противное, цепкое чувство, от которого я думала, что смогу убежать, как и от всего остального. Оно впивалось в меня крошечными коготками.

Оно шептало: «Посмотри. Она тебе доверяет. Она оставила деньги на твою любимую пиццу. Она думает, что ты будешь здесь, дома, „умницей“. А ты… ты готовишь ей такой удар, от которого она, возможно, никогда не оправится».

«Хватит!» – мысленно крикнула я самой себе, с силой хлопнув ладонью по столу. Чашка с карандашами звякнула. Я заглушала этот голос, как могла. Включала в голове на полную громкость песни «Теней Городов». Представляла себе не абстрактную «свободу», а конкретные картинки: как я иду по вечернему городу,

а ветер треплет мои волосы. Как я стою у сцены, и музыка проходит сквозь меня,

и я кричу, и я – часть этого огромного, живого организма. Как я просыпаюсь утром и понимаю, что сама, без чьей-либо помощи, пережила ночь в незнакомом месте. Я буду Сильной. Я буду Героиней.

Но чем ярче я рисовала эти картинки, тем навязчивее становились другие. Темная улица. Пристальный взгляд незнакомца. Пронизывающий до костей холод. Голод. И полное, абсолютное одиночество. Не то романтическое одиночество «наедине

с собой», а жуткое, парализующее, когда кричать бесполезно, потому что никто не услышит.

Я потянулась к телефону, который лежал на столе. Мой верный, старый смартфон, вся моя жизнь в соцсетях, переписка с Аней. Последний якорь. Мне страстно захотелось написать ей. «Ань, я, может, не поеду…» Но я с силой отшвырнула телефон. Он упал на диван и затих. Нет. Я не дам слабину. Я не позволю своему страху и этой дурацкой совести испортить все.

Я пошла собираться. Джинсы. Свитер. Тонкая куртка, в которой я так отчаянно хотела выглядеть стильно, а не тепло. Я смотрела на себя в зеркало прихожей. Бледное лицо, слишком большие глаза. Я не выглядела бесстрашной путешественницей. Я выглядела как напуганный ребенок, который надел взрослую одежду. «Ничего, – убеждала я свое отражение. – Вид будет совсем другой, когда я окажусь там».

Я засунула руку в карман куртки. Пальцы нащупали хрустящую купюру – пятьсот рублей. И сложенный в несколько раз распечатанный билет. Эти два предмета казались мне сейчас самыми ценными вещами на свете. Билет в новую жизнь. Деньги на билет обратно. Была в этой мысли какая-то горькая ирония.

Я вышла из дома. Дверь закрылась с тихим щелчком. Этот звук был страшнее любого хлопка. Он был окончательным. Точно ножницы, перерезавшие последнюю ниточку. Я стояла на лестничной площадке, и у меня подкашивались ноги. В ушах стоял оглушительный звон. Это и была та самая свобода?

Почему она так похожа на падение в пропасть?

Я почти бегом спустилась по лестнице и выскочила на улицу. Морозный воздух обжег легкие. Я шла к автобусной остановке, и каждый шаг давался с трудом.

Мне казалось, что все прохожие смотрят на меня и видят мой план как на ладони. Вот женщина с собачкой – она точно знает, что я сбегаю.

А вот мужчина в машине – он сейчас вызовет полицию.

В школе день прошел в тумане. Уроки были фоном, одноклассники – безликими силуэтами. Я была здесь, но меня не было. Внутри меня звенела тишина – та самая, желанная тишина одиночества, которую я так хотела обрести. Я ловила

на себе взгляд Ани. Он был тяжелым, полным немого вопроса и упрека.

Я тут же отводила глаза. Мне было не до нее. Мне было не до всех.

После последнего звонка я, как обычно, собрала вещи, как обычно, вышла из класса. Но внутри все кричало от осознания, что «обычно» на этом закончилось.

Я прошла прямо к выходу, чувствуя, как рюкзак на моей спине стал не тяжестью,

а крыльями. В нем лежали не учебники, а билет в новую жизнь.

Я дошла до остановки автовокзала, сердце колотилось, как сумасшедшее.

Рука сама полезла в карман джинсов, нащупала сложенный в несколько раз листок – распечатанный билет. И пять хрустящих купюр. Пятьсот рублей. Моя свобода имела свою цену, и я держала ее в руках.

Автобус подъехал точно по расписанию. Словно сама судьба подмигивала мне, подтверждая мой выбор. Двери открылись с шипением. Я замерла на секунду, порог автобуса казался мне краем обрыва.

– Садишься? – раздраженно спросил водитель.

Я вздрогнула и шагнула внутрь. Купила билет. Прошла к окну. Автобус тронулся.

И вот он начался – тот самый момент, ради которого все затевалось. Мой дом, моя улица, мой скучный, безопасный мир поплыли за окном, становясь все меньше и незначительнее. Я ждала, что сейчас наконец нахлынет та самая легкость, освобождение. Но ее не было.