Дело о фантомном маршруте

Глава 1. Дождь, печеньки и незваная гостья

За окном лондонский дождь размывал мир до состояния акварели, написанной грязной кистью. Он не лил, не хлестал, а словно завис в воздухе. Он был как мельчайшая, навязчивая пыль, пропитывающая всё насквозь – кирпичные стены, асфальт и, как казалось Артуру Понду, саму человеческую душу.

В его маленькой квартирке на улице, которую давно пора было переименовать из "викторианской жемчужины" в "викторианскую обузу", царил свой, внутренний микроклимат, состоящий из трёх стихий: сырости, сквозняка и тихого отчаяния.

Стихия номер один – капает кран на кухне. Это не было простым, ритмичным "кап—кап". Нет, это был сложная, полная скрытого смысла морзянка. "Кап—пауза—кап—кап—пауза—кап." Артур, сидя в гостиной, слышал её сквозь закрытую дверь. Он мысленно расшифровывал это послание как: "По—че—му—ты—один… По—че—му—ты—один…"

Он отогнал навязчивую мысль и сосредоточился на деле. На столе, застеленном выцветшей скатертью с узором из унылых георгинов, перед ним стояла коробка печенья "МакВити". И не просто стояла. Артур совершал священнодействие. Он выстраивал печенья в идеально ровный ряд, словно командир своих солдат на параде, ориентируясь по дате выпечки. Самое "юное" печенье, с максимальным запасом жизни, занимало почетное положение на левом фланге. Самому "пожилому", чьи дни были сочтены, предстояло быть съеденным первым. Справедливость, предсказуемость, порядок.

Он взял свой журнал – толстую клеенчатую тетрадь с надписью "Наблюдения" на корешке. Рядом лежала ручка, которая не скрипела и не мазала, ибо Артур купил ее после трех недель тщательного тестирования в магазине. В графу "Объект" вписал: "Печенье "МакВити", имбирное, упаковка 6 шт.". В графу "Действие": "Инвентаризация и ротация запаса". Затем он начал заносить каждое печенье в отдельную строку, отмечая его примерный вес, наличие сколов и, разумеется, ту самую дату, когда печенье должно быть "уничтожено".

Это был не признак безумия. Это была единственная доступная ему форма контроля над вселенной. На службе в Скотланд—Ярде контроль обеспечивали Уголовный кодекс, правила ведения допроса и строгая субординация. В отставке чувство контроля приходилось черпать из мелочей и из ровных линий в журнале. А ещё из знания того, что ровно в 17:00 закипит чайник, и будет выпита первая чашка эрл грей с лимоном, а не с молоком, потому что молоко – это переменная величина, а лимон – константа.

Стихия номер два – сквозняк. Он был коварным, невидимым противником. Он не выл в щелях, а подкрадывался бесшумно, рождаясь то ли из—под плинтуса, то ли из самой древесины старых полов. Его единственным проявлением была дверь в прихожую. Стоило Артуру закрыть ее, как через минуту—другую раздавался едва слышный, томный вздох, и створка, описав небольшую дугу, останавливалась, приоткрывшись ровно на ширину ладони. Артур вставал, с щелчком захлопывал ее, возвращался к столу, и всё повторялось вновь. Это был их ритуал, их танго. Дверь и Артур. Хаос и порядок.

– Упрямая тварь, – пробормотал он беззлобно, в очередной раз подходя к двери. Он потрогал косяк. Тот был влажным. Вся квартира была сырой. Порой ему казалось, что он живет не в здании, а внутри гигантской губки.

Он взглянул на настенные часы с маятником, которые ему подарили коллеги перед выходом на пенсию. Без пяти пять. Пора было приступать к финальному акту предвечернего ритуала – чаю. Чай был якорем, бросаемым в бурное море бытия дважды в день – в одиннадцать утра и в пять вечера. Все остальное время было не в счет.

На кухне его ждала стихия номер три – чайник. Старый, эмалированный, с отбитой эмалью на носике. Он стоял на плите, наполненный водой ровно до отметки, которую Артур когда—то нанес несмываемым маркером – "2 чашки". Артур чиркнул спичку (зажигалке он не доверял, она могла отказать) и повернул ручку конфорки. Огонь вспыхнул, ровный и послушный.

Артур скрестил на груди руки и уставился на чайник, как хирург на операционную кушетку с пациентом. Он знал в точности, что должно произойти. Вода нагреется, начнут появляться пузырьки, они поднимутся к поверхности, и через положенные три—четыре минуты чайник издаст свой пронзительный, но уверенный свист. Это был закон физики. Ньютон, Фарадей и прочие товарищи были на его стороне.

Но чайник, как и дверь, и кран, был частью заговора неодушевленных предметов против Артура Понда. Минута прошла, вторая. Вода в стеклянной колбе чайника оставалась подозрительно спокойной. На ее поверхности даже не намечались предательские пузырьки. Третья минута. Артур наклонился ближе. Ничего. Только тихое, почти насмешливое потрескивание газа.

– Ну же, – угрюмо сказал он. – Делай свою работу.

Чайник молчал. Более того, ему показалось, что свисток, тот самый спасательный клапан, смотрит на него с немым укором. Возможно, дело в давлении газа? Или в качестве воды? Он мысленно пролистал журнал в своей голове до раздела "Чайник: история противостояния". Замена ручки два года назад. Чистка от накипи месяц назад. Все было выполнено по инструкции.

Он потянулся к кружке – белой, с логотипом Скотланд—Ярда, – и в этот момент с грохотом захлопнулась дверь в прихожей. Такого она себе еще не позволяла. Артур вздрогнул и обернулся. В ту же секунду кран на раковине, до этого скромно выстукивавший свою грустную мелодию, сорвался на каскадный поток. Вода с шумом хлынула в металлическую раковину, и эхо разнеслось по всей квартире.

А чайник… чайник все так же молчал.

Артур Понд замер посреди кухни, зажав в руке кружку—реликвию. Он чувствовал себя капитаном тонущего корабля, которого покинула вся команда, включая так же штурвал и рынду. Его взгляд упал на аккуратно разложенные на сушилке ложки, на банку с чаем, на которой был наклеен стикер с датой вскрытия, на тщательно вымытый и высушенный заварочный чайник. Весь этот его хрупкий, выстроенный с таким трудом мирок трещал по швам под натиском трех идиотских бытовых проблем.

Он глубоко вздохнул, поставил кружку на место и потянулся под раковину, к вентилю, перекрывающему воду. Металл был холодным и запотевшим. Резко повернув его, он заставил кран умолкнуть. Гробовая тишина, нарушаемая лишь завываниями сквозняка и его собственным дыханием, показалась еще громче. Но тут снова раздалось знакомое капанье. Кран ожил, не смотря ни на что.

Затем Артур подошел к плите и выключил газ. Свистеть сегодня было нечему. Ритуал сорван. Расписание нарушено.

Он вернулся в гостиную и сел в свое кресло, уставившись на ровные строчки в журнале и на безупречный строй печений. Внезапно они показались ему не символом порядка, а жалкой пародией на него. Картонными солдатиками, которых он расставлял на краю бездны.

Он закрыл глаза. За окном по—прежнему моросило. Капля, рожденная на карнизе квартиры выше, проделала свой долгий путь вниз, чтобы разбиться о его подоконник. Кап. Артур не стал расшифровывать послание. Он и так его понял. Оно было о том, что контроль – это иллюзия. Что мир состоит из хаоса, сырости и одиноких вечеров, которые не спасает даже самый правильно заваренный чай.

Он так и сидел, не двигаясь, когда в дверь постучали. Сначала вежливо, почти неслышно, а потом гораздо настойчивее. Стук был громким, уверенным и абсолютно чуждым всему, что происходило в этот вечер в его маленькой вселенной. Это был стук из другого мира. Мира, где краны не капали, двери не открывались сами по себе, а чайники закипали ровно тогда, когда это было нужно.

Стук повторился, и был уже не просто настойчивый, а по—настоящему властный. Он не вписывался в привычный хаос квартиры Понда. Это был не глухой стук падающей книги, не дребезжащий хлопающей на сквозняке двери шкафа. Это был четкий, округлый звук, который, казалось, отпечатывался на самой древесине двери, утверждая: "Я здесь. И мне есть до вас дело".

Артур медленно поднялся из кресла. Война с реальностью была проиграна, и теперь реальность, в лице этого стучащего, требовала капитуляции. Он поправил жилет, бессознательно стряхнул с него несуществющую пылинку и двинулся в прихожую. По пути его взгляд упал на дверь в коридор, которая теперь, на удивление, стояла плотно притворенная, будто и не думала открываться.

"Испугалась", – мелькнула у него нелепая мысль.

Он потянул за ручку, и входная дверь открылась без привычного скрипа, плавно, как будто её только что смазали.

На пороге стояла Женщина. Не просто женщина, а явление, настолько чужеродное для этого заплесневелого подъезда, что Артур на секунду забыл как дышать. Её фигура была закутана в плащ цвета грозового неба – темно—серый, почти черный, с капюшоном, отбрасывающим тень на лицо. Плащ был сухим, несмотря на всепроникающую сырость снаружи, и ни одна капля не задержалась на его гладкой поверхности. В руке она держала не зонт, а изящную трость с серебряным набалдашником в виде головы сокола. Этой тростью она, судя по всему, и стучала.

Но самое странное началось, когда она переступила порог.

В квартире воцарилась тишина. Не та тишина, что бывает между звуками, а плотная, густая, как масло. Артур замер, пытаясь осознать, что же изменилось. И понял. Прекратил капать кран. Не затих, не уменьшил темп – а именно прекратил. Разом. Словно кто—то вырвал батарейку из назойливого электронного устройства. Одновременно с этим прекратился сквозняк. Воздух в прихожей застыл, тяжелый и неподвижный. Давление в ушах Артура выровнялось. И тогда он почувствовал запах. Сквозь привычные ароматы старого ковра и воска для паркета пробился тонкий, холодный шлейф смеси влажного камня, полыни и чего—то ещё, неуловимого, что он мог определить только как "запах порядка".

– Мистер Артур Понд? – произнесла Женщина. Её голос был низким, ровным и не оставлял сомнений в том, что на любой ответ, кроме утвердительного, она просто не станет тратить время.

– Это я, – выдавил Артур, чувствуя, как его собственный голос звучит сипло и неуверенно на фоне её бархатного контральто. – Чем могу быть полезен?

Она вошла без приглашения, и Артур инстинктивно отступил. Её взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по прихожей, по вешалке, завешенной практичными, но неэлегантными пальто, по зеркалу в простой деревянной раме. В этом взгляде не было осуждения, было лишь холодное фиксирование фактов, как у аудитора, составляющего опись имущества.

– Меня зовут леди Элайза Кембридж, – представилась она, снимая плащ одним ловким движением. Под ним оказался строгий костюм из темно—зеленого твида, безупречно сидящий на её подтянутой фигуре. Она повесила плащ на вешалку, и тот, к изумлению Артура, не свалился, а повис ровно и послушно, будто оказался на невидимой вешалке портного. – Я представляю "Общество Сдержанной Магии". Вы, разумеется, о нас не слышали.

Артур молчал. Его мозг, тренированный годами работы с самыми разными лжецами и сумасшедшими, лихорадочно искал категории, в которые можно было бы поместить эту женщину. Мошенница? Слишком аристократична. Актриса? Слишком естественна. Сумасшедшая? Слишком… собранна.

– Я пришла к вам по делу, мистер Понд. Надеюсь, я не отрываю вас от чего—то важного? – её взгляд на секунду задержался на дверях в гостиную, откуда доносилась… тишина. Блаженная, немыслимая тишина.

– Нет, не отрываете, – честно сказал Артур. – Я… на пенсии.

– Именно поэтому я и здесь. Пенсионеры – единственные люди, у кого ещё осталось время разбираться с нетривиальными проблемами. А проблема у нас, мистер Понд, более чем нетривиальная. – Она прошла в гостиную, и Артур, словно завороженный, последовал за ней.

Она выбрала для себя самый прямой и жесткий стул, села, прислонив трость рядом, и скрестила руки на коленях. Артур машинально опустился в своё кресло, чувствуя себя школьником на экзамене.

– Видите ли, у нас пропажа, – начала леди Элайза. – Не предмет. Не человек. Пропал маршрут.

Артур моргнул.

– Маршрут? – переспросил он. – Как… автомобильный маршрут? Вы имеете в виду, что сбилась навигация? Или кто—то украл дорожные знаки?

Уголки её губ дрогнули на миллиметр, образовав нечто, максимально приближенное к улыбке.

– Не совсем. Речь идёт о Фантомном маршруте номер семь. Он является частью… скажем так, альтернативной транспортной системы Лондона.

В голове у Артура щёлкнул тумблер. "А, понятно. Сумасшедшая. Богатая, ухоженная, но сумасшедшая". Его полицейская выучка взяла верх над изумлением.

– Леди Кембридж, – сказал он как можно мягче, складывая руки на животе. – Я понимаю, что для вас это, должно быть, очень важно. Но, как вы верно заметили, я на пенсии. И подобные вопросы… гм… транспортировки, вероятно, следует адресовать в муниципальные службы. Или, если имеет место быть исчезновение, в Скотланд—Ярд. Я могу дать вам телефон…

– Скотланд—Ярд, – произнесла она, и в её голосе прозвучала лёгкая, почти издевательская нотка, – заполнит форму двадцать семь "Б", откроет дело под номером, скажем, семьсот тридцать девять "АЛ", и закроет его через месяц в связи с отсутствием состава преступления. Или, что более вероятно, сотрудник, которому выпадет эта честь, напишет в отчёте "инцидент с массовой галлюцинацией" и отправится лечить последствия встречи с нами крепким виски. Нет, мистер Понд, ваше… своеобразное мировоззрение представляет для нас гораздо большую ценность.

Она посмотрела на него прямо, и её глаза, серые, как полированная сталь, словно бы видели не его самого, а те самые протоколы, что он вёл, те самые отчёты, что он писал годами.

– Мое мировоззрение? – переспросил он, чувствуя, как начинает терять почву под ногами.

– Ваше упорное, я бы сказала, героическое нежелание видеть что—либо, кроме материального, осязаемого и задокументированного мира. Для вас Фантомный маршрут – это чепуха. Для нас – кровеносный сосуд. И сейчас этот сосуд… перекрыли. Последствия уже сказываются. Нарушены поставки, сорваны встречи, и, что самое тревожное, начался дисбаланс. А дисбаланс, мистер Понд, как и природа, не терпит пустоты. Его заполняет нечто менее… структурированное.

Она говорила с ним, как с равным, как с коллегой, словно обсуждая не мифический маршрут, а очевидный факт – сломанный водопровод или перекрытую улицу. И эта её уверенность была заразительнее любой истерики.

– Вы говорите, – Артур тщательно подбирал слова, – что в Лондоне существует… магический автобус, который исчез.

– Не автобус, мистер Понд. Маршрут. Сама возможность передвижения. Пространственно—временной коридор, активируемый при соблюдении определённых условий. Но если вам так проще думать об этом в категориях автобуса – да, некий "автобус" исчез. И его необходимо найти.

Артур глубоко вздохнул. Тишина в квартире стала давить на него. Отсутствие капель и сквозняка было теперь не благом, а угрозой. Доказательством того, что эта женщина может влиять на саму реальность. Или же доказательством того, что он сам окончательно сошел с ума.

– Леди Кембридж, – сказал он с предельной, отточенной годами вежливостью. – Я искренне хочу вам помочь. Позвольте мне предложить альтернативу. Я могу связаться с моими бывшими коллегами, описать ваши… переживания. Или же порекомендовать вам прекрасного специалиста, доктора Эмерсона, он занимается как раз…

– Расстройствами восприятия? – закончила за него фразу леди Элайза. Она не выглядела оскорблённой. Скорее, разочарованной, как учитель, чей любимый ученик не оправдал ожиданий. Она медленно поднялась. – Очень жаль. Я полагала, что вы человек более широких взглядов. Или, по крайней мере, тот, кто ценит порядок выше предрассудков. Исчезновение Фантомного маршрута – это хаос, мистер Понд. А хаос, рано или поздно, постучится и в вашу дверь. Уже стучит, – её взгляд скользнул по замершему крану. – Просто вы не хотите его услышать.

Она направилась к выходу. Артур сидел, парализованный смесью стыда, любопытства и глубочайшего, животного облегчения от того, что это странное посещение подходит к концу.

И тут она остановилась у двери в прихожую, повернулась.

– Скажите, мистер Понд, вам нравиться печенье "МакВити"?

Вопрос был настолько неожиданным и бытовым, что Артур опешил.

– Мне… да. Вполне.

– Интересно, – сказала она. – А вы никогда не задумывались, почему в каждой упаковке из шести печений попадается одно, выполненное в форме дракона?

Она не стала ждать ответа. Взяв свой плащ, она снова накинула его на плечи, и в тот же миг реальность в квартире Артура Понда с громким, почти что щелчком, вернулась на свои места. Из кухни донеслось торжествующее "кап!". Дверь в прихожей с привычным вздохом отворилась точно на ладонь. А где—то в глубине квартиры чайник, наконец—то, дико и пронзительно засвистел, возвещая о победе хаоса.

Леди Элайза Кембридж была уже за дверью, когда Артур, оглушённый этим внезапным возвращением к нормальности, смог произнести:

– Подождите… Печенье в форме дракона?

Но дверь закрылась, оставив его наедине с капающим краном, открывающейся дверью и воющим чайником. И с одним единственным, совершенно невероятным вопросом, который вдруг показался ему самым важным из всех, что он слышал за последние годы.

Артур сидел в своем кресле, словно пригвожденный. Пронзительный свист чайника, который он ждал все эти долгие минуты, теперь резал слух, звуча как насмешка. Он был симфонией возвращающегося хаоса, триумфальным маршем беспорядка, ворвавшимся обратно в его жизнь после кратковременной, оглушительной тишины.

Он заставил себя подняться и побрел на кухню. Движения его были практически машинальными. Он потушил газ, и чайник, в последний раз взвизгнув, умолк. В наступившей тишине вновь зазвучало мерзкое, но теперь почти родное "кап—кап" из крана и шелест сквозняка, гуляющего по прихожей. Все вернулось на круги своя. Все, кроме него самого.

Его взгляд упал на коробку "МакВити".

"Печенье в форме дракона".

Эти слова застряли в мозгу, как заноза. Он взял коробку и высыпал содержимое на стол. Шесть имбирных печений покатились по поверхности. Пять – абсолютно одинаковых, круглых, с предсказуемым узором. И одно… Он наклонился ближе. Шестое печенье было не совсем круглым. С одной стороны у него был странный выступ, похожий на клюв или шип. А узор… если прищуриться, он и впрямь напоминал стилизованное крыло.

– Чепуха, – сурово сказал он самому себе вслух. – Брак на производстве. Пережаренное тесто. Просто странное стечение обстоятельств.

Но это было уже второе стечение обстоятельств из странных за вечер. Первым была леди Элайза Кембридж.

Он потянулся к своему журналу, чтобы занести наблюдение: "Аномалия в упаковке. Брак формы. Вероятность статистической погрешности…" Но ручка замерла над бумагой. Он не мог этого сделать, потому что это стало бы признанием. Признанием того, что её слова хоть что—то для него значат.

Внезапный стук в дверь заставил его вздрогнуть так, что ручка оставила на чистой странице уродливую кляксу.

Она вернулась. Это была единственная мысль, промелькнувшая в голове, окрашенная странной смесью ужаса и надежды.

Он медленно пошел к входной двери, чувствуя, как сердце колотится где—то у самого горла. Он был готов услышать её ровный, властный голос. Увидеть её пронзительный взгляд.

Но когда он открыл дверь, за ней никого не было. Только сырой, промозглый воздух подъезда. Он уже хотел закрыть её, списав всё на наваждение, когда его взгляд упал на пол.

На пороге лежал конверт. Простой, плотный, кремового оттенка, без каких—либо опознавательных знаков. Он был сухим, абсолютно сухим, будто его только что принесли из чистой, отапливаемой комнаты, а не оставили на сыром полу.

Артур наклонился и поднял его. Конверт был тяжелее, чем можно было предположить по его размеру. Он провел пальцем по гладкой поверхности, затем, с внезапно вспыхнувшим любопытством, разорвал край.

Содержимое выскользнуло ему на ладонь. Пачка банкнот. Толстая, солидная. Фунты стерлингов. Он машинально пересчитал их. Пятьдесят купюр по пятьдесят фунтов. Две с половиной тысячи. Годовая пенсия в его понимании не была такой уж и маленькой, но это… это были живые деньги. Наличные. Та сумма, которую он, возможно, потратил бы за несколько месяцев на еду, коммуналку и те самые "МакВити". Но в виде аккуратной пачки в руке они казались состоянием.

И тут его пальцы нащупали в конверте что—то еще. Маленькую, плотную карточку. Он вытащил ее. На белоснежном пергаменте был выведен тот же каллиграфический почерк, что и в его журнале, но с несомненным шиком:

"Мистеру Понду. Аванс. Остальное – по выполнении.

Найдите наш Фантомный маршрут. Магическая логистика рухнула. И если вы не поможете, вам вскоре будет не на что покупать это… экономическое преступление против кондитерского искусства.

С надеждой на вашу проницательность,

Э. К."

Он стоял посреди прихожей, сжимая в одной руке пачку денег, а в другой – эту абсурдную, невероятную записку.

"Экономическое преступление против кондитерского искусства".

Эта фраза зазвенела в его ушах, вызывая странное, почти кощунственное желание рассмеяться.

Он посмотрел на деньги. Они были настоящими. Бумага шершавая, водяные знаки просвечивали на свету, портрет Короля выглядел именно так, как и должен был. Это не была иллюзия. Это был факт. Осязаемый, весомый, пахнущий типографской краской факт.

А вот всё остальное… Фантомные маршруты. Магическая логистика. Печенья—драконы. Это было из области безумия.

Он прошел обратно в гостиную и опустился в кресло, положив деньги и записку на стол рядом с разложенными печеньями. Две реальности столкнулись лбами прямо здесь, на его столе с выцветшей скатертью. С одной стороны – аккуратные строчки в журнале, предсказуемое печенье, его старый, проверенный мир. С другой – пачка денег, добытых за согласие погрузиться в подлинное безумие.

Что если она не сумасшедшая? Что если всё это – какая—то невероятная, грандиозная мистификация? Но зачем? Чтобы подшутить над старым, никому не нужным полицейским? Это казалось слишком сложным и дорогим розыгрышем.

"Магическая логистика рухнула…"

Слова эхом отдавались в его сознании. Он представил себе фантомных водителей, стоящих в пустоте и разводящих руками. Призрачных пассажиров, тщетно вглядывающихся в расписание, написанное на тумане. Картина была настолько абсурдной, что снова вызвала у него улыбку.

А потом он представил кое—что другое. Сегодняшний вечер. Завтрашний. Послезавтрашний. Бесконечную вереницу дней и вечеров, точно таких же, как этот. Войну с краном, танго с дверью, тщетное ожидание свиста чайника. Заполнение журнала наблюдениями, которые никому, кроме него, не нужны. Он видел себя ясно, как будто со стороны – сгорбленного старика в пустой квартире, чья жизнь свелась к расстановке печений по сроку годности.

И тогда он посмотрел на пачку денег. Это был не просто аванс. Это был билет. Билет из этой серой, предсказуемой реальности в другую – странную, нелепую, возможно, опасную, но уж точно не скучную.

Он взял то самое, "драконье" печенье. Повертел его в пальцах. Оно было твердым, хрустящим, настоящим. Он поднес его к губам.

– Экономическое преступление, – прошептал он и откусил.

Вкус был… просто имбирным. Никаких чудес. Никакой магии. Только пряная сладость и крошки на губах.

Он доел печенье, стряхнул крошки со скатерти и откинулся на спинку кресла. Его взгляд блуждал по комнате, по знакомым до боли трещинкам на потолке, по фотографии своего старого полицейского отдела на стене.

Он снова взял в руки записку.

"С надеждой на вашу проницательность".

Они надеялись на него. На его проницательность. Пусть даже в таком сумасбродном деле.

Артур Понд глубоко вздохнул, и в его глазах, обычно подернутых дымкой легкой тоски, вспыхнул огонек, которого не было там уже много лет. Огонек азарта. Вызова.

Он пододвинул к себе журнал, взял ручку и на чистой странице, под только что поставленной кляксой, вывел тщательным, каллиграфическим почерком:

Дело № 1. "О Фантомном маршруте".

Заказчик: Леди Элайза Кембридж.

Аванс: получен.

Примечание: начать с водителей общественного транспорта. Проверить городские архивы на предмет аномалий в движении автобусов. И… разузнать о печеньях "МакВити" партии от 12.10.2025.

Он отложил ручку. Война с хаосом была объявлена. Но на этот раз он вел ее не на территории своей квартиры. Поле битвы оказалось куда обширнее. И, черт побери, интереснее.

А за окном по—прежнему моросил дождь. Но теперь его капли стучали по карнизу не как послание о тоске, а как барабанная дробь, возвещающая о начале чего—то нового.

Глава 2. Напарник—катастрофа

Утро следующего дня застало Артура Понда за составлением плана. На столе, рядом с аккуратной стопкой денег, которые он так и не решился убрать в ящик и они остались на виду как вещественное доказательство безумия, лежал чистый блокнот и несколько лондонских автобусных расписаний, добытых с официального сайта. Атмосфера в квартире все еще распространяла флюиды прежнего порядка. Хотя, возможно, Артур лишь убеждал себя в этом после вчерашнего визита Элайзы Кембридж.

Он действовал методично, как и завещал его многолетний опыт. Если отбросить всю эту мистическую шелуху, факты были таковы: некая влиятельная особа утверждает, что некий специфический маршрут общественного транспорта перестал функционировать. Задача детектива – проверить это утверждение.

"Пункт первый," – вывел он в блокноте. – "Опросить водителей автобуса №7 на терминале у вокзала Виктория. Возможно, они заметили аномалии в расписании или необычных пассажиров."

"Пункт второй. Изучить архивы городского совета по транспорту на предмет жалоб, связанных с остановкой на Альдершем—стрит."

"Пункт третий…"

Он замешкался. Пункт третий упирался в "Печенье "МакВити" партии от 12.10.2025". Он сглотнул. Нет, с этим придется повременить. Сначала факты. Твердая почва.

Он оделся с привычной тщательностью – бежевый плащ, котелок, чуть помятый, но все еще боевой, зонт—трость. На прощание бросил взгляд на квартиру. Кран, к его удивлению, капал менее настойчиво, а дверь стояла смирно.

"Самоуспокоилась", – подумал он с некоторым удовлетворением.

Его план был прост – обойти терминалы, поговорить с водителями, остаться незамеченным. Он представлял себя тенью, скользящей по мокрому асфальту, собирающей крупицы информации. Один. Без помех. Без бархатных сюртуков и запаха полыни.

Он уже взялся за ручку двери, как вдруг снаружи донесся шум. Не городской гул, а нечто более… целенаправленное. Приглушенные возгласы, легкий грохот, словно кто—то роняет на лестничную клетку сундук с театральным реквизитом, и сдавленное: "О, болван, ну конечно же…"

Артур замер, сжав пальцами ручку двери. Инстинкт кричал: "Не открывай!". Но любопытство, та самая червоточина, что вчера заставила его доесть печенье—дракона, оказалось сильнее. Он медленно, на миллиметр, приоткрыл дверь и выглянул.

На лестничной площадке был хаос. И хаос этот носил имя Фицвильям.

Молодой человек, лет двадцати пяти, с взъерошенными каштановыми волосами и лицом, на котором восторг смешивался с легкой паникой, пытался поднять с пола огромный, до смешного старомодный кожаный саквояж, из которого наполовину вывалились сверкающие трубки, пучки сухих трав и несколько томов в потертых переплетах. На нем был не плащ, а именно что бархатный сюртук цвета спелой сливы, расшитый причудливыми серебряными узорами, которые при движении переливались, как чешуя. На ногах – практичные кроссовки, выглядевшие на этом фоне верхом сюрреализма.

Но главным был не саквояж и не сюртук. Главным был его взгляд. Он уставился на Артура с таким обожанием и ожиданием, словно тот был не пенсионером в помятом плаще, а легендарным героем, восставшим из летописей.

– Вы! – выдохнул Фицвильям, бросив саквояж и распахнув руки так широко, что чуть не снес со стены картушку с номером квартиры. – Вы и есть инспектор Понд! Тетушка Элайза сказала, что вы ведете дело о Проколе! Это же потрясающе!

Он произнес слово "Прокол" с таким благоговением, с каким священник мог бы произнести "чудо".

Артур стоял на пороге, чувствуя, как его безупречный план рассыпается в прах. Он попытался вернуть себе контроль над ситуацией.

– Молодой человек, – начал он, стараясь вложить в голос все свои бывшие инспекторские полномочия. – Вы, по—видимому, ошиблись адресом. Я не веду никаких "дел о проколах". Возможно, вам нужен шиномонтаж?

Фицвильям засмеялся звонко и заразительно, словно Артур только что выдал изысканнейший каламбур.

– О, я вижу, вы соблюдаете конспирацию! Превосходно! Тетушка говорила, что вы – мастер скрытности. Но мне—то вы можете доверять! Я – Фицвильям. Фицвильям Кембридж. Племянник.

Он сделал шаг вперед, и Артур инстинктивно отступил, впуская ураган в свою прихожую.

– Я ваш проводник в Мистический Альбион! Ваш помощник! Ваш… напарник! – Он произнес это слово с таким восторгом, что Артуру стало почти физически больно.

– Мистер… Фицвильям, – попытался снова Артур, чувствуя, как почва уходит из—под ног быстрее, чем вчера. – Я крайне признателен за ваш энтузиазм, но я работаю в одиночку. Это… мой метод.

Не успел он договорить, как дверь захлопнулась, отсекая внешний мир, но впустив внутрь нечто гораздо более проникающее – витающую в воздухе пыльцу чистого, неразбавленного безумия. Артур Понд прислонился к косяку, чувству, как его сердце, привыкшее к размеренному ритму пенсионера, отчаянно колотится, пытаясь вырваться из груди и спрятаться в самом надежном месте – возможно, в банковской ячейке вместе с его сбережениями.

Фицвильям стоял посреди прихожей, сияя, как ёлочная игрушка, потерявшаяся в подвале. Его взгляд блуждал по скромной обстановке с любопытством первооткрывателя, исследующего древние руины.

– Какое уютное гнездышко! – воскликнул он, и Артур почувствовал, как это слово "гнездышко" оскорбляет саму суть его холостяцкого существования. – Чувствуется такая… стабильная, материальная аура. Почти никаких вибраций эфира! Вы, должно быть, мастерски блокируете внешние влияния, инспектор!

– Мистер Фицвильям, – начал Артур, отталкиваясь от косяка и принимая позу, которая в прошлом заставляла нервничать даже закоренелых рецидивистов. – Возможно возникла некоторая… ошибка. Я не давал согласия на партнерство. Мой метод работы предполагает уединение и концентрацию.

– О, конечно! – Фицвильям кивнул с таким пониманием, словно Артур только что поделился сокровенной тайной своего ремесла. – Молчаливое размышление в одиночестве! Тетушка Элайза говорила, что вы предпочитаете работать без свидетелей. Но я буду тише воды, ниже травы! Считайте меня тенью! Невидимым помощником!

Он сделал попытку "стать невидимым", прижавшись к стене и зажмурившись, что, разумеется, произвело обратный эффект, сделав его бархатный сюртук еще более кричащим пятном на фоне выцветших обоев.

Артур почувствовал приступ легкого головокружения. Он решил сменить тактику. Перейти от обороны к рациональному, неоспоримому аргументу.

– Послушайте, молодой человек, – сказал он, подбираясь ближе. – Я ценю ваш энтузиазм. Но я – человек фактов. Протоколов. Доказательств. Ваша же… сфера деятельности, – он с трудом выдавил это слово, – основана на принципах, которые я, с моим опытом, не могу принять за основу для расследования.

– Но это же прекрасно! – воскликнул Фицвильям, раскрыв глаза. – Мы дополняем друг друга! Вы – якорь реальности, а я – паруса, что ловят ветра иного мира! Вместе мы – непобедимая команда!

Артур с тоской подумал, что ему самому нужен был якорь, чтобы удержаться на берегу, а не паруса, чтобы унестись в бурное море безумия. Он уже открыл рот, чтобы произнести решительное "Нет", которое должно было поставить точку в этом разговоре, но Фицвильям его опередил.

– Я понимаю! – сказал он, ударив себя ладонью по лбу с такой силой, что Артур чуть не вздрогнул. – Вам требуется демонстрация! Вы хотите на практике оценить потенциал вашего будущего напарника! Это разумно! В Мистическом Альбионе перед заключением контракта тоже проводят смотрины магических способностей!

– Нет! – наконец вырвалось у Артура. – Мне не требуется…

Но Фицвильям уже не слушал. Его взгляд упал на кухню, а точнее на чайник, вполне себе мирно стоявший на плите. Лицо молодого волшебника озарилось вдохновением.

– Идеально! Бытовой артефакт! Давайте оптимизируем ваш ежедневный ритуал! Это будет нашим первым совместным проектом!

– Не смейте! – взревел Артур, но было поздно.

Фицвильям с лихорадочной скоростью выхватил свою складную палочку. Она с щелчком удлинилась, и на кончике вспыхнул ярко—оранжевый огонек, трепещущий, как язык пламени.

– Простейшее заклинание термальной индукции, – бормотал он, нацеливаясь на чайник. – Руна "Игнис" для нагрева, руна "Аэрис" для ускорения молекулярного движения… Кажется, так… Или нужно добавить руну "Аква" для стабилизации пара?..

– Фицвильям, остановитесь! – Артур сделал шаг вперед, но его нога наткнулась на валявшийся на полу саквояж незваного гостя и он покачнулся, чуть не упав.

В этот момент Фицвильям, приняв окончательное решение, уверенно взмахнул палочкой и провозгласил: "Флагратис акселератум!"

На секунду в кухне воцарилась тишина. Чайник стоял на месте. Артур замер, надеясь, что все обойдется.

И тогда чайник издал звук, который не был ни свистом, ни шипением. Это был пронзительный, металлический визг, словно от боли. Стеклянная колба мгновенно наполнилась бурлящим, кипящим содержимым, но вода внутри была не просто горячей – она пульсировала ослепительно—белым светом.

– Готово! – триумфально воскликнул Фицвильям.

Но это было только начало.

С оглушительным дребезжанием чайник сорвался с конфорки. Он не упал, а взмыл в воздух, как ракета, выпуская из носика клубы обжигающего пара. Он пролетел под потолком, задев плафон люстры, который закачался, отбрасывая по комнате безумные танцующие тени.

– Что… что вы наделали? – прошептал Артур, не в силах отвести взгляд от летающей посуды.

– Небольшая аномалия, ничего страшного! – крикнул Фицвильям, пытаясь проследить за траекторией чайника. – Я, кажется, перепутал руну "Аэрис" с руной "Анима"! Она не столько ускоряет, сколько… оживляет!

"Оживляет" – это было слабо сказано. Чайник, описав над их головами мертвую петлю, вдруг запел. Тоненьким, металлическим голоском он выводил:

"Я – маленький чайничек, низенький, кругленький,

Это – мой носик, а вот моя ручечка,"

При словах "вот моя ручечка" он энергично наклонился, и из его носика брызнула струя кипящей, светящейся воды, оставив на потолке дымящийся след.

Артур отскочил, спасая свой котелок.

– Крутым кипяточком меня наполняй…! – продолжал орать чайник, вращаясь вокруг своей оси и равномерно поливая пол и мебель кипятком. Запах корицы и жженого сахара сменился запахом гари и влажной штукатурки.

– Фицвильям! Немедленно его остановите! – закричал Артур, пригнувшись.

– Пытаюсь! – тот лихорадочно рылся в карманах сюртука, уворачиваясь от очередного горячего душа. – Заклинание деанимации… куда я его подевал?.. Ага!

Он снова взмахнул палочкой, крича: "Фригидус репрессо!"

Эффект был мгновенным, но не совсем тем, на который он рассчитывал. Чайник не упал, а замер в воздухе, покрываясь слой за слоем инием. Из его носика повалил густой холодный пар. Он перестал петь и вместо этого начал издавать жалобное, дрожащее гудение, словно замерзая. С потолка и пола начал подниматься пар от горячей воды, смешиваясь с ледяным дыханием чайника, создавая в гостиной Артура эффект тропического ледника.

– Ой, – снова сказал Фицвильям, виновато глядя на свою палочку. – Это было заклинание заморозки труб. Простите!

Артур Понд больше не мог этого вынести. Он, не говоря ни слова, прошел на кухню, потянулся под раковину и с силой повернул вентиль, перекрывающий воду. Затем он вернулся в гостиную, подошел к главному щитку и с щелчком вырубил электричество. Наконец, он подошел к окну и распахнул его настежь, впуская внутрь холодный, сырой, но такой желанно нормальный лондонский воздух.

Он повернулся к Фицвильяму. Молодой волшебник стоял посреди разрушения, где с потолка капала вода, с лицом, выражающим искреннее раскаяние. Замерзший чайник тихо плакал в углу, потихоньку оттаивая.

– Мистер Фицвильям, – сказал Артур голосом, в котором не осталось ни гнева, ни раздражения, только бездна усталой покорности судьбе. – Выносите ваш саквояж. И… ваш чайник. Мы идем в автобусный терминал.

– Правда? – лицо Фицвильяма снова озарилось счастьем. – Вы берете меня с собой?

– Кажется, – Артур тяжело вздохнул, глядя на заляпанный потолок, – у меня нет выбора. Похоже, ваша тетушка наняла не только меня. Она наняла вас, чтобы вы не позволяли мне передумать.

Он надел котелок, взял зонтик и вышел из квартиры, даже не оглянувшись. Ему было страшно увидеть, что еще может ожить в его отсутствие.

Лондон встретил их своим привычным равнодушием. Дождь перешел в моросящую изморось, превращая воздух в ледяную взвесь. Артур шел впереди, его плащ промок и потемнел, а котелок служил скорее церемониальным головным убором, нежели защитой от непогоды. Он чувствовал себя старым, промокшим и абсолютно подавленным.

За ним, словно яркий, неунывающий щенок, семенил Фицвильям. Его бархатный сюртук, вопреки всем законам физики, отталкивал влагу, и капли скатывались с него, словно с перьев гуся. Он не обращал внимания на сырость, без устали комментируя все вокруг.

– О, смотрите, инспектор! Типичная лондонская голубка! Вы знали, что стаи городских птиц часто используются для наблюдения за магической активностью? Правда, они путают показания, если их подкармливать крошками…

– Тише, Фицвильям, – буркнул Артур, не оборачиваясь. – Мы на задании. Помните? Одна лишь беспристрастная логика.

– Ах, да! Конечно! – Фицвильям сделал вид, что застегивает молнию на губах, но уже через два шага продолжил: – Просто атмосфера здесь невероятно пропитана историей! Чувствуете? Слои времени, наложившиеся друг на друга… И где—то среди них – шрам от того самого Прокола.

Артур не чувствовал никаких "шрамов". Он чувствовал промозглый холод, затекающую спину и глубокое внутреннее раздражение ко всему миру. Он вел их к той самой остановке на Альдершем—стрит – месту, где, по словам леди Элайзы, и произошло "исчезновение". В его блокноте это было отмечено как "Место предполагаемого инцидента".

Остановка оказалась самой заурядной. Это был стеклянный павильон с несколькими рекламными плакатами, скамейка из сколовшейся желтой пластмассы и мусорный бак, от которого пахло прокисшим пивом и отчаянием. Ничего мистического. Ничего даже отдаленно намекающего на "пространственно—временные коридоры".

– Вот он, эпицентр! – с благоговением прошептал Фицвильям, замирая перед павильоном, как паломник перед святыней.

– Это автобусная остановка, Фицвильям, – устало поправил его Артур. – Эпицентр городского транспорта и, судя по запаху, местных возлияний.

Он решил действовать по своему плану, игнорируя "напарника". Если здесь что—то произошло, должны были остаться улики. Люди всегда что—то роняют, оставляют следы. Даже если они… магические бюрократы.

– Фицвильям, – сказал Артур, обретая на мгновение подобие контроля. – Вы займетесь… э… вибрациями. А я проведу стандартный осмотр периметра.

– Понял! – Фицвильям радостно кивнул и, вытащив свою палочку, начал водить ею перед собой, бормоча под нос заклинания сканирования. Палочка издавала тихое потрескивание и изредка вспыхивала бледно—зеленым светом, что, впрочем, не производило ни на кого впечатления, кроме пары проходивших мимо школьников, которые указали на него пальцами и фыркнули.

Артур тем временем приступил к делу. Он начал со скамейки. Тщательно, сантиметр за сантиметром, он осматривал ее поверхность, заглядывал под сиденье, но ничего, кроме засохшей жвачки и выцветшей конфетной обертки, там не нашел. Затем он перешел к мусорному баку. Используя зонтик—трость, он осторожно приподнял крышку. Внутри оказался стандартный набор городского дна в виде пустых банок, упаковок от фастфуда, смятых газет. Ничего необычного.

Он чувствовал себя идиотом. Что он надеялся найти? Волшебную пыльцу? Перо феникса? Он украдкой посмотрел на Фицвильяма. Тот, сосредоточенно нахмурив брови, водил палочкой по воздуху, словно водолазным металлоискателем, и, казалось, был полностью поглощен процессом.

С тяжелым вздохом Артур обратил внимание на желобок для стока воды, тянувшийся вдоль бордюра. Он был забит мокрыми листьями, грязью и окурками. Безнадежное дело. Но другого у него не было.

Он наклонился, преодолевая ноющую боль в спине, и стал ворошить содержимое желобка кончиком своего зонтика. Мокрые липкие листья, битое стекло от пивной бутылки, какая—то ржавая гайка…

И тут кончик зонтика обо что—то звякнул. Не так, как о стекло или металл. Звук был более чистым, даже мелодичным.

Артур нахмурился. Он присел на корточки, отложив зонт в сторону. Раздвинув пальцами холодную, влажную массу листьев, он нащупал небольшой предмет. Он поднял его и протер носовым платком.

Это был осколок, размером с его большой палец. Он напоминал хрусталь или очень чистое стекло, но был не прозрачным, а слегка матовым, молочно—дымчатым. Его грани были идеально ровными, словно его не разбили, а аккуратно разрезали. Но это было не самое странное.

Осколок был теплым. Не просто нехолодным от прикосновения руки, а именно теплым, как будто его только что вынули из кармана. И от него исходил запах. Артур поднес его к носу и осторожно вдохнул.

Его нос, годами тренированный на запахах преступления – крови, пороха, лжи и пота – зарегистрировал нечто совершенно новое. Это был сложный, слоеный аромат. Верхние ноты – сладковатый дымок глинтвейна и пряников, точь—в—точь как на рождественской ярмарке. А под ним – основательный, солидный шлейф запахов старого пергамента, переплетенной кожи и воска. Запах старой, добротной библиотеки.

"Рождественская ярмарка и библиотека", – констатировал его внутренний протокол.

– Фицвильям, – позвал Артур, и в его голосе прозвучала несвойственная ему неуверенность.

– Да, инспектор? – молодой человек подбежал, его палочка все еще трещала. – Я кое—что уловил! Очень слабый резонанс, почти угасший, но…

Он замолк, увидев осколок в руке Артура. Его глаза расширились.

– Осколок Скуки! – выдохнул он. – Да вы… вы настоящий волшебник, инспектор! Я часами мог сканировать эфирные следы, а вы просто наклоняетесь и подбираете его с земли! Это же феноменально!

– Осколок… чего? – Артур смотрел на теплый кристалл в своей ладони.

– Скуки! Ну, знаете… Канцелярской Скуки! Это побочный продукт магического бюрократизма! Он образуется, когда заклинания, связанные с учетом, классификацией и архивированием, достигают такой концентрации, что материализуются! Они обычно пахнут старой бумагой и… чем—то сладким, от постоянных чаепитий. Где вы его нашли?

Артур молча указал на желобок с мокрыми листьями.

– В грязи… – Фицвильям с благоговением покачал головой. – Какой профессионализм. Это все равно что найти отпечаток пальца преступника в городской канализации. Потрясающе!

Артур не чувствовал себя потрясающе. Он чувствовал странное смешение триумфа и полной потери почвы под ногами. Он нашел вещественное доказательство. Осязаемое, пахнущее, теплое. Оно лежало у него на ладони и опровергало все, во что он верил.

Он достал из кармана небольшой бумажный конверт, который всегда носил с собой для сбора улик, и аккуратно поместил туда осколок.

– И что это доказывает? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.

– Что здесь был кто—то из Канцелярии! И довольно высокого ранга, чтобы проливать вокруг себя чистейшую Скуку! Обычные клерки оставляют после себя лишь легкую пыльцу томности. А такой концентрированный осколок… это уровень начальника отдела, не ниже!

Артур кивнул, застегивая конверт на пуговицу и помещая его во внутренний карман пиджака. Кристалл приятно согревал грудь.

Он посмотрел на заурядную остановку новыми глазами. Теперь это было не просто место. Это было место преступления. Преступления, совершенного кем—то, кто пах старыми книгами и Рождеством, и кто обладал силой материализовывать скуку.

Он повернулся к Фицвильяму. Тот смотрел на него с ожиданием, словно ученик на учителя.

– Хорошо, Фицвильям, – сказал Артур, и в его голосе впервые прозвучали деловые нотки руководителя. – Вы сказали, что это ведет в Канцелярию. Значит, нам нужно найти того, кто его обронил. Наше расследование официально начинается.

Он тронулся с места, и на этот раз его шаг был более твердым. Подавленность отступила, уступив место азарту охоты. У него была зацепка. Абсурдная, пахнущая имбирем и пергаментом, но зацепка.

И, как ни странно, присутствие сияющего бархатного хаоса по имени Фицвильям вдруг перестало казаться ему одной лишь обузой. Это был, как ни крути, эксперт по той дикой местности, в которую ему предстояло отправиться.

Глава 3. Водитель, который видел тени

Шум депо обрушился на них в виде оглушительной симфонии металла и машин, едва они переступили его порог. Где—то шипел пневматический гайковерт, выбивая стаккато, ему вторило ровное гудение вентиляции и приглушенные переливы оперы из старенького транзистора на столе сторожа. Воздух был спертым и тяжелым, пропахшим соляркой, озоном и влажной металлической пылью. Для Артура Понда эти запахи были бальзамом на душу после сладковато—приторного аромата хрустального осколка в его кармане. Здесь все было реальным, осязаемым, подчиняющимся законам физики, которые он уважал и понимал.

– Какая благодать, – не удержался он, тихо произнеся эти слова скорее для себя.

Рядом с ним Фицвильям съежился, как будто его ударили по голове. Его рука непроизвольно потянулась к виску.

– О, инспектор, как вы можете восторгаться подобным? – простонал он. – Эти вибрации… они просто чудовищны! Громоздкие, несбалансированные металлические болванки, скрипящие от взаимной неприязни. Это же какофония! Я чувствую, как у меня в затылке оседает окалина.

– Держитесь, стажер, – сухо парировал Артур, направляясь вглубь ангара. – Считайте это частью обучения.

Вовнутрь их провел тощий, чрезмерно нервный человек в комбинезоне, с лицом, выражавшим хроническое недосыпание. Он привел их к старому, но безупречно чистому "Рутмастеру", ярко—красному, словно капля крови в этом сером, маслянистом чреве депо. Из—под его днища доносилось ритмичное, сердитое постукивание молотка и нечленораздельное ворчание.

– Барнаби! – крикнул проводник, пряча руки в карманы. – К тебе люди! По делу!

Ворчание прекратилось, сменившись низким рычанием. На роликовой тележке из—под автобуса выкатился мужчина. Он был широк в плечах, с руками, испещренными шрамами и пятнами старой машинной смазки, въевшейся в кожу так, что она казалась татуированной. Его лицо, обрамленное седеющей щетиной, было испещрено морщинами, каждая из которых, казалось, рассказывала историю о бесконечных рейсах, ночных сменах и туповатых пассажирах. В его глазах стояло выражение такой глубокой, почти философской неприязни ко всему сущему, что Артур почувствовал мимолетное уважение. Водитель сжимал в кулаке гаечный ключ такого размера, что им, вероятно, можно было приструнить не только бастующих шахтеров, но и небольшого грифона.

– Что надо? – отрывисто бросил он, его взгляд скользнул по бежевому плащу Артура, задержался на бархатном сюртуке Фицвильяма, и в его глазах вспыхнула такая бездонная мука, что Артур чуть не извинился за свое существование.

Приведший Артура и Фицвильяма сюда человек, бросив на них взгляд, полный молчаливого сочувствия, поспешно ретировался.

Барнаби тяжело поднялся на ноги, отложил ключ с таким звоном, что Фицвильям вздрогнул, и, не предлагая гостям присесть, прошел к заляпанному маслом верстаку. На его краю стоял алюминиевый термос, от которого так и веяло чем—то крепким и явно не чайным. Он открутил крышку—стакан, с грохотом поставил ее на верстак и налил из термоса темную, маслянистую жидкость. Один глоток – и стакан опустел. Он вытер рот тыльной стороной руки.

– Ну? – буркнул он. – Я на перерыве. Три минуты.

Артур принял свою самую безобидную, располагающую позу, которую он годами оттачивал для работы с нервными, недоверчивыми и просто опасными свидетелями. Он улыбнулся так, словно они старые приятели, встретившиеся у газетного киоска.

– Мистер Барнаби, моё имя Артур Понд, – начал он, голосом, налитым теплым медом. – А это мой коллега, мистер Фицвильям. Мы консультанты. Работаем над программой мэрии "Лондон в движении". Проводим независимое исследование эффективности работы городских маршрутов. Слышали, конечно, о ней?

Он соврал так гладко и естественно, что даже Фицвильям, раскрыв рот, смотрел на него с немым восхищением, словно наблюдал за фокусом.

Барнаби фыркнул, звук был похож на выхлоп неисправного двигателя.

– Слышал, – проскрипел он. – Очередная блажь из мэрии. Бумажки перекладывать, графики чертить. У меня автобусы ломаются, расписания не соблюдают, в пробках стоят как вкопанные, а они "эффективность" изучают. Скатертью дорога.

– Именно для того, чтобы уменьшить количество этих самых поломок и пробок, мы и здесь, – мягко, но настойчиво парировал Артур, доставая свой верный блокнот. – Мы не из мэрии. Мы независимые эксперты. И нас интересует, в частности, ваш бывший маршрут, номер семь. По нашим данным, в последнее время с ним возникали… определённые аномалии. Сбои.

– Аномалии, – мрачно передразнил его Барнаби. – Это вы мягко сказали. Это не аномалия была. Аномалия – это когда кондуктор улыбается. Или когда пассажир говорит "спасибо" водителю. Маршрут номер семь не "аномалился". Его спёрли.

Артур поднял бровь, делая в блокноте аккуратную пометку:

"Свидетель использует гиперболизированную лексику, характерную для эмоционального выгорания".

– Украли? – уточнил он, сохраняя деловой тон. – Вы имеете в виду, угнали автобус? Или речь о чем—то другом?

– Нет, не украли! – Барнаби с силой стукнул крышкой от термоса о верстак. – Украсть можно кошелек. Или магнитолу из машины. Маршрут… его стерли. Как ластиком. Вот так. – Он провел ребром ладони по воздуху. – И всё.

Фицвильям, не в силах сдержать нетерпение, сделал шаг вперед, его бархатный сюртук переливался в тусклом свете депо.

– Можете описать, как именно это произошло? Это чрезвычайно важно!

Барнаби смерил его с ног до головы взглядом, который мог бы заморозить двигатель внутреннего сгорания.

– А ты кто такой будешь? Ассистент по аномалиям? Специалист по исчезнувшим маршрутам?

– Это… гм… стажер, – быстро вставил Артур, опасаясь, что Фицвильям назовет себя "магистром эфирных вибраций и пространственных искривлений". – Мистер Фицвиллам проходит практику. Пожалуйста, мистер Барнаби, продолжайте. Вы говорите, "стерли". Это очень необычная формулировка.

Водитель тяжело вздохнул, и его могучие плечи, казалось, сникли под невидимой тяжестью. Он снова налил себе темной жидкости из термоса, на этот раз предложив бутафорским жестом и им. Артур вежливо покачал головой. Фицвильям с любопытством потянулся к стаканчику, но был остановлен ледяным взглядом Артура.

– Была ночь, – начал Барнаби, уставившись в темную жидкость, словно в ней можно было разглядеть ответы. – Последний рейс. Погода – дрянь, как обычно. Туман. Не такой, чтобы ничего не видно, а густой, противный. Подъезжаю к остановке на Альдершем—стрит. И вижу… тени. Не такие, как обычно от фонарей. Они были гуще. Плотнее. Как будто суп из грязи и ночи сварили.

Артур старательно выводил в блокноте:

"Свидетель описывает условия плохой видимости. Упоминает "плотный туман". Вероятно, стал жертвой оптической иллюзии, усугубленной усталостью".

– Они сплелись, – Барнаби сделал своими грубыми пальцами в воздухе сложное движение, напоминающее плетение паутины. – Прямо перед автобусом. Из самого тумана. И в этой… паутине… начало исчезать расписание. Табличка с номерами и временем отбытия. Она просто растворилась.

Фицвильям аж подпрыгнул на месте, едва не выронив свою палочку.

– Поглотили эфирную проекцию! Классический признак административного заклятья!

Барнаби и Артур синхронно повернули к нему головы.

– Что? – угрюмо спросил водитель.

– Мой стажер имеет в виду, что это очень необычное и… яркое описание, – быстро вмешался Артур, снова открывая блокнот, чтобы скрыть свое раздражение. – И что же было потом?

– Потом? – Барнаби снова опрокинул содержимое стаканчика в глотку. – Не стало дороги, не стало остановок. Одна лишь серость, тупик посреди города. Я еле развернулся, на ощупь, как слепой крот, приполз обратно в депо. А наутро мне начальство и говорит: "Барнаби, маршрут номер семь снят с эксплуатации. Официально. Решение поступило сверху". – Он с силой швырнул пустую крышку от термоса в ящик с инструментами, вызвав оглушительный лязг. – Вот вам и "аномалия". Идите теперь и оптимизируйте это.

Артур медленно закрыл блокнот. Его рациональный ум цеплялся за соломинку: переутомление, стресс, возможно, даже микроинсульт, вызвавший яркие галлюцинации. Но что—то внутри, тот самый червь сомнения, что начал точить его с момента визита леди Элайзы, настойчиво шептал, что это не все. Слишком уж совпадала история с исчезновением.

– Мистер Барнаби, вы единственный, кто это видел? – спросил Артур, пряча блокнот в карман.

– Кто его знает, – тот пожал могучими плечами. – Обычные люди ничего не замечают. Они смотрят, но не видят. А те, кто понимают… те помалкивают. Не хотят, чтобы их упекли в желтый дом, накормив таблетками. – Он мрачно, исподлобья посмотрел на Артура. – А вас, мистер консультант, сейчас, я думаю, тоже посетила мысль о белом билете для меня, да? Или о направлении к доброму доктору?

Артур сохранял идеальную, отточенную годами невозмутимость.

– Я лишь констатирую факты. А факт в том, что вы стали свидетелем некоего события. Вы нам очень помогли. Большое вам спасибо за ваше время.

Он уже собирался развернуться и увести Фицвильяма, пока тот не натворил бед, когда молодой волшебник, не в силах более сдерживаться, снова встрял в разговор.

– Мистер Барнаби, а эти тени… – начал он, и Артур почувствовал, как у него сжимается желудок. – Они пахли чем—то особенным? Например… старыми книгами? Или… леденцами? Сладковатым?

Барнаби нахмурился, его густые брови сползли к переносице. Он отвел взгляд, словно вглядываясь в ту самую ночь.

– Книгами? Нет. Не припомню. А вот сладким… – он помедлил, пережевывая воспоминание. – Да, вроде бы. Приторным. Как испорченный мёд. Или пережженный сахар. Почему вы спрашиваете?

Артур уже сделал пол—оборота, чтобы уйти, ведя за собой Фицвильяма, когда слова водителя заставили его застыть на месте. "Испорченный мед". "Пережженный сахар". Они висели в маслянистом воздухе депо, находя жуткий, невозможный отклик в памяти его обоняния – в сладковато—пряном шлейфе от осколка в его кармане.

Он медленно повернулся назад и его полы его плаща плавно обрисовали эту смену решения. Он сделал несколько шагов к верстаку, и его поза изменилась. Исчезла официальная дистанция, плечи распрямились, а взгляд, прежде скользивший по поверхности, теперь был прикован к Барнаби с почти хирургической внимательностью.

– Мистер Барнаби, – произнес Артур, и его голос потерял оттенок вежливого консультанта, в нем зазвучала низкая, серьезная нота. – Простите моего коллегу. Его методы… своеобразны. Но вы только что сказали нечто очень важное. Этот запах… – Артур бессознательно похлопал себя по карману, где лежал конверт с осколком. – Он совпадает с одной уликой, найденной на месте происшествия. Поэтому я больше не считаю, что вы ошибаетесь или что—то придумали.

Барнаби, уже потянувшийся к своему термосу, замер. Его пальцы легли на металлическую поверхность. Он смотрел на Артура с новым выражением – в его усталых глазах вспыхнула искра не то надежды, не то горького торжества.

– Пожалуйста, забудьте про "консультантов" и "оптимизацию", – продолжал Артур. – Расскажите мне подробно, что вы видели. Как оно было на самом деле. Все детали. Я должен это понять.

Барнаби медленно, с каким—то ритуальным спокойствием, налил еще одну порцию темной жидкости в крышку—стакан. Но на этот раз он не выпил ее залпом. Он просто вращал алюминиевый стаканчик в своих мощных, исчерченных шрамами пальцах, глядя на колеблющуюся поверхность. Его ворчливый, отрывистый тон куда—то испарился, сменившись тихой, мрачной серьезностью, которая была куда страшнее его предыдущей грубости.

– Ладно, – глухо произнес он. – Раз уж вы спросили по—человечески… Раз уж этот щеголь… – он кивком указал на Фицвильяма, – учуял ту же вонь, что и я… Ладно. Садитесь, если хотите.

Артур прислонился к верстаку, отклонив предложение сесть на замасленный ящик с инструментами. Фицвильям же, словно завороженный, притих и не сводил с Барнаби глаз.

И Барнаби начал рассказывать. И по мере его рассказа шум депо – гудение, лязг, опера из радиоприемника – стал отступать, растворяться, словно его голос создавал вокруг них свой, изолированный мирок, наполненный призраками той ночи.

– Туман был… не просто влажным, – начал он, и его голос стал тише, но обрел странную, гипнотическую силу. – Он был живым. Он не висел в воздухе, он ползал по асфальту, лип к стеклам. И он был не серым, а каким—то… грязно—желтым, как страницы старой книги, которая долго пролежала под солнцем. Он обволакивал фары, но не рассеивал свет, а поглощал его. Впитывал, как промокашка чернила.

Он сделал паузу, его взгляд был устремлен в пустоту, видя то, чего не видели они.

– А тени… они не просто были густыми от этого тумана. Они… сплелись. Прямо у меня на глазах, из ничего. Не так, как плетет паутину паук – хаотично, живописно. Нет. Это была… тонко выверенная паутина. Мертвая. Геометричная. Линии пересекались под прямыми углами, словно её вычертили по линейке. И она висела прямо передо мной, между остановкой и капотом.

Артур перестал дышать. Он не делал никаких записей. Его блокнот был забыт.

– И эта сеть… – Барнаби проглотил комок в горле. – Она не просто закрыла расписание. Она его съела. Я не шучу. Я слышал… слышал тихий, бумажный хруст. Такой звук, когда комкаешь лист плотного пергамента. И я видел, как табличка не растворилась, не исчезла. Нет. Она сжалась. Сморщилась, будто её сжал невидимый кулак, и её всосало внутрь этой… этой паутины. Без следа.

Он наконец поднес стаканчик к губам и сделал небольшой глоток, но это не помогло смочить его внезапно пересохшее горло.

– А потом… – его голос стал почти шепотом, – это сложно описать словами. Это было не в ушах и не в глазах. Это было… везде. По всей коже. Внутри костей. Как будто кто—то… выдернул вилку из розетки. Но не из стены, понимаете? А из самого мира. Из пространства. Звук мотора не заглох, он все так же громыхал, но куда—то пропал его смысл. Он стал просто шумом. Свет фар не погас, но перестал что—либо освещать. Он просто упирался в стену. В стену из ничего.

Барнаби закрыл глаза, снова переживая тот миг.

– Маршрут передо мной… он не оборвался, как обрывается дорога в пропасти. Он… свернулся. Как клубок ниток, за который дёрнули с другого конца. Я видел это… видел, как знакомые улицы, здания, повороты, которые я проезжал тысячу раз… все это съежилось, закрутилось в тугие петли, в спираль, и испарилось. С тихим, противным свистом. И осталась… только серость. Не туман. Не тьма. А "ничто". Пустота, в которой не было даже воздуха. Я сидел в кабине и не мог пошевелиться. Не от страха, нет. А от… ощущения, что меня самого вот—вот сотрут. Как опечатку в ненужном документе. Как ошибку.

Он открыл глаза и снова посмотрел на Артура. Его рука, сжимавшая стаканчик, слегка дрожала.

Артур Понд смотрел на него, и в его глазах не осталось ни капли скепсиса, ни тени снисхождения. Он видел перед собой не невротика и не фантазера, а человека, столкнувшегося с чем—то, что разорвало саму ткань его реальности. Он видел в его глазах отражение того самого "ничто", и этого было достаточно. Больше не нужны были протоколы, не нужны были рациональные объяснения. Он кивнул, очень медленно, и в этом кивке было больше понимания, чем можно было выразить словами.

– Я понимаю, – тихо сказал Артур.

Эти два слова повисли в воздухе, ставя точку в одной главе жизни и открывая другую.

И в эту—то минуту абсолютной, почти медитативной тишины Фицвильям, наблюдавший за этой сценой с затаенным дыханием, не выдержал. Видя, что Артур наконец—то прозрел и воспринял все всерьез, он решил, что настал звездный час его магии. Он рванулся вперед, схватил Артура за рукав и, встав на цыпочки, зашептал ему в ухо с лихорадочной энергией:

– Инспектор! Его память! Она все еще затуманена стрессом и шоком! Я могу прочистить ее! Показать вам все в мельчайших деталях, как на картинке! Позвольте мне применить заклинание "Ясной памяти"! Это станет неопровержимым доказательством!

Артур, все еще находящийся под гипнотическим воздействием рассказа Барнаби, на секунду задумался. Его рациональный ум, оглушенный и поверженный, цеплялся за последнюю соломинку. Возможно… возможно, это и впрямь поможет? Он увидит все своими глазами, без призмы чужого восприятия…

Эта секунда колебания стала для Фицвильяма безоговорочным согласием. Не дожидаясь вербального ответа, он выхватил свою складную палочку. Она с громким щелчком удлинилась в его дрожащей от возбуждения руке. Он нацелил ее на ничего не подозревающего Барнаби, который в этот момент как раз подносил стаканчик ко рту.

– Мнемос инклинатум! – провозгласил Фицвильям, и его голос, сорвавшийся на визгливую ноту, прозвучал кощунственно громко в натянутой, исповедальной тишине.

Вместо того чтобы произвести элегантный луч света, его палочка с отчаянным шипением выплюнула короткую, жирную фиолетовую искру. Она, словно пьяный светляк, проделала зигзаг в воздухе и врезалась не в Барнаби, а в его тень, отброшенную на стену гаража прожектором соседнего автобуса.

Эффект был мгновенным и чудовищным.

Тень Барнаби – плоский, безликий силуэт – вдруг вздулась, оторвавшись от стены. Она не просто отделилась; она обрела объем, плотность и зловещую, неуклюжую самостоятельность. Теперь это была не двумерная проекция, а нечто вроде вырезанной из черного бархата куклы, которая парила в воздухе, нарушая все законы физики, которые Артур еще пытался удержать в своем сознании.

Барнаби издал звук, нечто среднее между удушьем и проклятием, и отпрянул, опрокинув свой термос. Густая жидкость медленно растеклась по бетонному полу, но никто не смотрел на это.

Тень повернулась к ним – вернее, та ее часть, где должна была быть голова. Издалека донесся испуганный возглас какого—то механика, но троица была загипнотизирована.

Представление началось.

Тень подняла свои неуклюжие руки и начала плести. Ее пальцы двигались с величайшей, почти волшебной точностью, вычерчивая в воздухе те самые геометрические фигуры, о которых говорил Барнаби. Она не просто создавала паутину; она творила ее, словно по невидимому чертежу. Получалась мертвая, идеально симметричная сеть, состоящая из квадратов и треугольников, лишенная какой бы то ни было органики.

Затем тень изобразила табличку с расписанием. Она вылепила ее в воздухе из тьмы, придав ей форму прямоугольника. И потом… начала ее есть. Это было одновременно отвратительно и комично. Тень с хрустом откусывала воображаемые куски, жуя их с преувеличенным удовольствием, облизывая свои безликие пальцы, издавая чавкающие, бумажные звуки, которые, казалось, рождались прямо в головах у зрителей. Артур с ужасом осознал, что это была сатирическая, утрированная пародия на поглощение информации, на бюрократический процесс, пожирающий реальность.

И вот настал кульминационный момент. Тень, закончив свою трапезу, вдруг замерла. Она изобразила перед собой огромный, невидимый клубок. Ее руки завертелись с бешеной скоростью, словно наматывая невидимые нити. И тогда сама тень начала сжиматься. Она, словно подчиняясь невидимой силе, стала скручиваться, съеживаться, теряя объем и форму. Преувеличенно огромные руки и ноги прижимались к туловищу, голова втягивалась в плечи. Это было жуткое зрелище – танец самоуничтожения, исполненный клоунским, гротескным отчаянием.

Завершив свой последний пируэт, тень, теперь уже бывшая размером с футбольный мяч, издала пронзительный, тонкий визг – тот самый "тихий свист", упомянутый Барнаби, – и испарилась. В воздухе не осталось ничего, кроме запаха озона и легкой дымки.

Наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжелым, прерывистым дыханием Барнаби, который стоял, прислонившись к своему автобусу, с лицом, белым как мел. Фицвильям смотрел на свою палочку с таким выражением, словно она только что укусила его за руку.

Артур Понд медленно, очень медленно закрыл свой блокнот, который он все это время бессознательно сжимал в руке, но в который не сделал ни единой записи. Он больше не сомневался. Он только что увидел вещественное доказательство, представленное в виде абсурдного театра теней. Его мозг, воспитанный на протоколах и фактах, капитулировал. Теперь у него было не просто свидетельское показание, а… "видеозапись" преступления. Самая дурацкая, самая невероятная видеозапись в истории криминалистики, но тем не менее.

Он повернулся к Фицвильяму. Его лицо было абсолютно бесстрастным, но в глазах стояла такая ледяная сталь, что молодой волшебник попятился.

– Мистер Фицвильям, – произнес Артур с мертвенной, не оставляющей пространства для возражений хладнокровностью. – В следующий раз, когда вы решите "помочь" без моего прямого и недвусмысленного приказа, я конфискую эту… штуку. – он указал на палочку, – и буду использовать ее для размешивания сахара в чае. Понятно?

– Понятно, инспектор, – прошептал Фицвильям, прижимая к груди свою палочку так, будто боялся, что Артур заберет ее прямо сейчас.

Затем Артур обратился к Барнаби. Водитель все еще не мог прийти в себя, глядя на то место на стене, где только что разворачивался кошмар.

– Мистер Барнаби, вы сказали, что обычные люди ничего не замечают. Значит, должны быть и… необычные. Кто еще мог это видеть? Кто постоянно находится на той остановке? Кто стал бы свидетелем?

Барнаби медленно перевел на него взгляд, в котором читалась целая гамма чувств – от ужаса до странного облегчения, что ему наконец—то поверили.

– Домовой, – хрипло выдохнул он. – Альфред. Ворчливый старый скряга, живет в щели под скамейкой. Он там вечно все подметает и ворчит. Он всё видел. Наверняка. Только с ним… договориться надо. Он не любит чужаков. Особенно таких, – он кивнул в сторону Фицвильяма, – ярких.

Артур кивнул, переваривая эту информацию. Он достал из кармана блокнот, но вместо того чтобы сделать запись, просто провел рукой по его клеенчатой обложке, словно ощупывая последний якорь своей старой жизни.

– Понял. Альфред. Спасибо, мистер Барнаби. Вы нам очень помогли.

Он развернулся и твердым шагом направился к выходу из депо, не оглядываясь, зная, что Фицвильям, как преданный, хоть и непутёвый щенок, последует за ним.

Артур Понд никогда не думал, что в его жизни наступит день, когда поиск домового для дачи свидетельских показаний станет не только логичным, но и единственно верным очередным шагом в расследовании.

Глава 4. Книга жалоб домового

Ночь окутала Лондон своим привычным, влажным одеялом. Фонари на Альдершем—стрит отбрасывали на мокрый асфальт жёлтые, расплывчатые пятна, в которых танцевали мельчайшие капли дождя. Остановка, днём выглядевшая просто уныло, ночью приобрела по—настоящему зловещий вид. Стеклянные стены павильона потеряли свою прозрачность от грязи и конденсата, а внутри, в темноте, чудились движущиеся тени в отблесках фар проезжающих машин.

Артур Понд стоял, засунув руки в карманы плаща, и чувствовал себя последним дураком. В его мире, мире фактов и протоколов, не было места ночным бдениям на автобусных остановках в компании эксцентричного юнца в бархатном сюртуке с целью вызвать мифическое существо.

– Вы уверены, что это сработает? – угрюмо спросил он, наблюдая, как Фицвильям с невероятной серьезностью расчищает небольшой участок на грязном бордюре.

– Абсолютно, инспектор! – прошептал Фицвильям, чье лицо сияло в темноте от восторга. – Домовые – существа строгих правил. Они ценят порядок, чистоту и уважение к их территории. Мы должны продемонстрировать и то, и другое, и третье. Главное – не спугнуть. Они недоверчивы, как… гм… как вы в первый день нашего знакомства.

Артур хмыкнул. Сравнение вышло на удивление точным.

Фицвильям достал из внутреннего кармана сюртука небольшой льняной мешочек. С торжественным видом он развязал шнурок и извлек несколько крошек от печенья "МакВити", которые он, как выяснилось, припрятал будучи дома у Артура. С помощью миниатюрной метелочки, появившейся неизвестно откуда, он смел пыль с края скамейки и выложил крошки в идеально ровную линию.

– Печенье "МакВити" обладает стабильной, предсказуемой аурой, – пояснил он шепотом. – Домовые это ценят. А вот это… – он теперь достал походную фляжку из серебра с выгравированными на ней странными рунами, – это для установления контакта. Капля односолодового виски. Алхимический дистиллят, выдержанный в бочках из древесины поющих деревьев. Аромат непременно привлечет его внимание.

Он аккуратно капнул одну—единственную каплю янтарной жидкости рядом с крошками. Сладковатый, дымчатый аромат виски смешался с запахами мокрого асфальта и городской пыли, создавая странный, диссонирующий букет.

Затем Фицвильям отступил на три шага назад и замер в почтительной позе, сложив руки на груди. Артур, с тяжелым вздохом, последовал его примеру.

Прошла минута. Затем другая. Ничего не происходило. Слышен был только отдаленный гул города и шуршание колес по мокрому асфальту. Артур начал терять последние остатки терпения. Он уже собрался было произнести саркастическое замечание, как вдруг его взгляд уловил движение.

Из узкой щели между бетонным основанием остановки и асфальтом, прямо из—под скамейки, показалась… тряпка. Серая, затасканная. За тряпкой последовала рука, а затем и вся фигура.

На остановку, фыркая и бормоча что—то себе под нос, выбрался маленький, сухопарый человечек. Ростом он был не более полуметра, одет в невероятно грязный, заплатанный фартук, из кармана которого торчали щетка и миниатюрная метла. На его лице с длинным, костлявым носом и глазами—бусинками лежало выражение глубокой, хронической неприязни ко всему миру. Он выглядел так, будто последние двести лет ничего, кроме разочарований, не видел.

– Опять мусорят! – его голос был скрипучим, как несмазанная дверь. – Только что все вымыл до блеска! И опять эти крошки, эта грязь! Совести у людей нет!

Он потянулся за своей тряпкой и принялся яростно тереть то место, где Фицвильям разложил угощение. Но его движения внезапно замерли. Его нос, длинный и чувствительный, задрожал. Он повернул голову и уставился на каплю виски, которая медленно впитывалась в шершавый бетон.

– М—да… – проворчал он, и в его голосе впервые появилась нотка заинтересованности, тут же перекрытая ворчливостью. – Это что еще за новомодная гадость? Пахнет… сносно. Старое? Выдержанное?

Только теперь он, казалось, заметил Артура и Фицвильяма. Он медленно поднял на них взгляд, полный немого укора.

– Ну? – рявкнул он. – Это вы тут похабничаете? Разводите антисанитарию?

Артур, к своему собственному удивлению, сделал шаг вперед и слегка наклонился, стараясь смотреть домовому прямо в глаза, не проявляя при этом угрозы.

– Добрый вечер, – сказал он как можно более учтиво. – Моё имя Артур Понд. Это мой коллега, мистер Фицвильям. Мы пришли с миром. Мы расследуем одно происшествие, которое случилось здесь несколько ночей назад. Исчезновение.

– А, – буркнул домовой, которого, судя по всему, звали Альфред. – Еще одни любопытные. Мне что, больше нечем заняться, как этими вашими глупостями? У меня тут сквозняк из иного измерения опять газету порвал! Целый разворот про последние проделки лесных фей! Теперь не узнать, куда они там все подевались!

Он говорил так, будто это была самая насущная проблема в мире. Артур кивнул с полным пониманием.

– Склоняюсь перед вашей заботой о порядке, – сказал Артур, и это была не лесть. Он искренне симпатизировал любому, кто боролся с хаосом, даже в таких причудливых формах. – Но наше дело крайне важно. Оно касается Фантомного маршрута.

Альфред нахмурился, его морщинистый лоб собрался в гармошку.

– Так, – проворчал он. – Так—так. Значит, вы по этому поводу. А я—то думаю, что это за чудаки тут крошки по скамейкам раскладывают. – Он снова посмотрел на каплю виски, и его взгляд смягчился. – Ладно. Вы, по крайней мере, не плюете на пол и не рисуете руны несмываемой краской, как те студенты—маги в прошлом месяце. Пришлось оттирать заклинанием тройной мощи.

Фицвильям, не выдержав, влез в разговор дрожащим от возбуждения голосом:

– Мы ищем свидетельства о ночи исчезновения! Вы должны были что—то видеть! Вы же здесь всегда!

Альфред смерил его взглядом, полным презрения к такой несдержанности.

– Должен? Я никому ничего не должен, юный щеголь. И тем более я не должен перед вами отчитываться. – Он помолчал, размышляя. – Но раз уж вы проявили элементарные признаки уважения… и раз уж этот джентльмен, – он кивнул на Артура, – говорит как человек дела… И раз уж вы по поводу того аккуратного типа…

Он снова умолк, борясь с самим собой. Наконец, с глубоким, театральным вздохом, как будто соглашаясь на нечто ужасно незаконное, он произнес:

– Ладно. Покажу я вам свою Книгу. Только потому, что это вопиющее нарушение правил, и я хочу, чтобы мои жалобы были наконец услышаны кем—то, обладающим хоть каплей влияния! И чтобы вы потом пошли и разобрались с этим проклятым сквозняком! Договорились?

Артур Понд, бывший инспектор Скотланд—Ярда, почувствовал, как в его душе вспыхивает искра настоящего, профессионального азарта. Они нашли своего свидетеля. Теперь нужно было получить показания.

Альфред исчез под скамейкой с таким же внезапным шорохом, с каким и появился. Артур и Фицвильям переглянулись. Первый – с нарастающим скепсисом, второй – с трепетным ожиданием. Через мгновение раздался глухой натужный стон, и из щели показался сначала край, а затем и вся громада фолианта, который домовой с трудом толкал перед собой.

Книга Жалоб. Это был не просто потрепанный том. Это был монумент ворчливости. Его кожаный переплет был потрескавшимся и засаленным от бесчисленных прикосновений, металлические застежки начали покрываться ржавчиной, а углы были стесаны до самого картона. Альфред с гордостью шлепнул ладонью по обложке, подняв облачко пыли, пахнущей столетиями, мышиными гнездами и сушеными травами.

– Вот она, – провозгласил он с почти религиозным благоговением. – Летопись беспорядка. Хроника хаоса. Веду ее лично с тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Каждое нарушение, каждое пятно, каждый несанкционированный сквозняк зафиксированы здесь для протокола.

Он с щелчком отстегнул застежки, и книга с глухим стуком раскрылась. Пожелтевшие страницы были испещренными аккуратным, бисерным почерком, который, казалось, с годами становился все более раздраженным.

– С чего начнем? – уставился Альфред на Артура своими бусинками—глазками. – Ага! Вот классика! – Он ткнул грязным пальцем в запись. – "Двенадцатое октября. В семь тридцать вечера. Призрачная бабулька, постоянная нарушительница, наступила на ногу моему личному таракану—помощнику, Карлу. Тапком! Сквозь эфирную форму! Карл отделался испугом, но моральная травма неизлечима. Требую официальных извинений от руководства Лондонского призрачного сообщества!"

Артур, не моргнув глазом, кивнул и достал свой блокнот.

– Зафиксируем. Время… девятнадцать тридцать. Пострадавший – Карл, таракан. Ходатайствуем о компенсации морального вреда. Продолжайте, мистер Альфред.

Домовой, казалось, был приятно удивлен такой серьезностью Артура. Он листал страницы, бормоча.

– Пятнадцатое октября… А, вот! "Сквозняк из иного измерения неудовлетворительной интенсивности. Порывом сорвало и порвало свежий номер "Вестника магии". Статья о сезонной миграции гиппогрифов утрачена безвозвратно. Принимаю срочные меры по герметизации пространственного шва. Примечание: сквозняк пахнет лимонными леденцами и высокомерием".

– Вы не помните, с какой именно стороны дул этот сквозняк? – невозмутимо спросил Артур, делая пометку. – Это может быть важно для установления точки входа.

– С северо—востока! – сразу же откликнулся Альфред, оживляясь. – Всегда с северо—востока! Из канцелярии Посквиша, не иначе! У них там вечно окна нараспашку!

Фицвильям, не в силах больше сдерживаться, рванулся вперед.

– Позвольте я, инспектор! Я могу применить заклинание ускоренного поиска! Мы найдем нужную запись за секунды!

Не дожидаясь ответа, он нацелил свою палочку на древний фолиант и провозгласил: "Ревело инвенио!"

Эффект проявился моментально. С тысячи страниц поднялась туча вековой пыли, смешанной с песчинками высохших чернил и, возможно, прахом давно почивших насекомых. Облако окутало Фицвильяма, и его нос сдался под натиском истории. Он разразился таким чудовищным, многослойным чихом, что чуть не опрокинул самого себя.

– Ап—ч—ХХУУУ!.. Кхе—кхе… А—а—апчхиии!

Вслед за ним чихнул Артур, потом, с оскорбленным фырканьем, чихнул и Альфред.

– Прекратите! – взревел домовой, яростно хлопая ладонями по страницам, пытаясь усмирить пыльное облако. – Прекратите сыпать магическим перцем на мои архивы! Вы их испортите! Здесь каждая пылинка на своем месте!

Фицвильям, весь в пыли, с покрасневшим носом и слезящимися глазами, смотрел на него с глубочайшим раскаянием.

– Простите, – прохрипел он. – Я думал…

– Вы ничего не думали! – отрезал Альфред. – Молодые маги, вам лишь бы блеснуть палочкой! Никакого уважения к документам!