Кувшин горечи

Часть 1. Город

В окна храма сквозь осколки стекол сочился свет, размытый, размазанный, точно в белую краску добавили серую пыль. Осколки штукатурки и битого камня покрывали пол, во многих местах вздувшийся. Плиты потрескались, обнажая фундамент. Я осторожно шла, время от времени поднимая голову, чтобы посмотреть на высокий темный купол.

Я думала, что это католический храм, но потом увидела лики православных святых, проступающих сквозь каменную пыль, и эти бледные, почти исчезнувшие фрески сказали больше, чем мне хотелось знать. Тихое пение, золотые ризы, запах свечей и ладана приплывали из далекого мира, и я не знала, прошлое это для меня или будущее. Я дошла до алтаря и, поколебавшись, толкнула дверь с вырезанным над ней крестом.

– Входи, входи, – произнес знакомый голос, – но осторожно, смотри под ноги. Я не хочу, чтобы ты поранилась.

– Я не могу пораниться, ведь я только призрак.

– Это ты так думаешь, – хмыкнул Сатана, и темная фигура в черном шевельнулась на огромной куче камней и мусора.

– Кажется, храм пуст уже давно, – сказала я, глядя на него снизу вверх.

– Ушли, отреклись, – ответил он, обхватив руками колени. – Те же, кто не отрекся, умерли.

– Умерли. Почему?

– Растерзаны другими людьми. Они говорили: «Ваш Бог сказал: «Пейте мою кровь», поэтому мы выпьем вашу. Он сказал: «Вот тело мое, съешьте во воспоминание мое», и мы съедим ваше».

– Как Христос мог допустить такое?

– Христос мертв, – ответил он и начал спускаться с кучи.

– Христос жив, я видела его вчера и говорила с ним.

– Он мертв в мире, где люди поедают друг друга. Даже дикие волки не едят подобных себе во время самого лютого голода. Они забирают только мертвых или обессиленных, готовых к смерти. Человек хуже самого лютого зверя. Мой брат покинул этот мир и забрал тех, кто был достоин идти за ним. А те, кто остался, забыли о его существовании.

Он остановился напротив меня, отряхивая пыль с ладоней.

– Хочешь выйти отсюда? – Я кивнула. Мы прошли сквозь отверстие в стене и окунулись в зимние сумерки. – Неподалеку есть поселение людей. Хочешь побывать там? – Я снова кивнула. Он подал мне темный плащ. – Одень. Здесь теперь редко встретишь женщин, молодых и способных иметь детей.

– Я не молодая.

– Это ты так думаешь. Осторожно!

Он крепко сжал мою руку. Мы стояли у огромного черного провала. Стены отвесно уходили вниз, матово отсвечивая черным камнем.

– Теперь много таких воронок по всей Земле. – Он легко перенес меня на противоположную сторону и поставил на снегу, в котором я увязла по щиколотки. – Ты промочишь ноги и заболеешь. Давай я понесу тебя.

– Нет, – ответила я, вглядываясь в высокие снежные холмы.

– Не узнаешь своего дома?

– Не помню, чтобы в моем городе были горы. Они появились недавно?

– Это не горы, а разрушенные и поврежденные здания, груды камня и металла, покрытые снегом. Он идет уже почти три месяца. Скоро потеплеет.

– Значит, весна и зима еще остались.

– Я пойду вперед? – уточнил он, и я кивнула.

Мы медленно побрели в плотном снегу, проваливаясь в него по колени. Я прошла немного, поскользнулась и упала. Сатана взял меня на руки и уже не отпускал.

– Когда в день Праздника Солнца на дневной стороне Земли произошла вспышка, – заговорил он тихо, потому что мир был тих, бел и пустынен, – она спалила все, превращая даже камень в жидкость. Земля спеклась, все живое сгорело. На остальной части планеты начались землетрясения и наводнения. Здесь тоже сильно трусило, но большая вода сюда не дошла. Люди все еще живут в уцелевших домах, построенных не из камня. Когда-то здесь находились самые бедные кварталы твоего города. Теперь они —единственное место, где есть жизнь. Конечно, здесь нет водопровода, электричества и канализации, но полно сырья, чтобы разжечь костер или растопить печь.

Он поставил меня у железной калитки. Странно это выглядело – калитка без забора. Она отмечала место, где, вероятно, раньше начинался внутренний двор дома.

– Хочешь войти в калитку? – усмехнулся он.

– Это не смешно, – ответила я с досадой и чувством затаенного страха.

– Не бойся.

Сатана подвел меня к одноэтажному дому. Три ступеньки, невысокое крыльцо, забитые окна – и ни единого звука изнутри.

– Помни, что они обычно поедают своих гостей. – Он сжал в кулак руку в перчатке и постучал в железную дверь. – Ничего не ешь из того, что они ставят на стол – таково правило. Иногда они пользуются крысиным ядом, но тело потом нельзя есть, так что обычно они подкладывают снотворное.

Дверь со скрипом отворилась, и из коридора послышалось чье-то сиплое дыхание.

– Убери топор, придурок, – сказал Сатана и наотмашь ударил в темноту.

Что-то железное упало, холодно звякнув, и огромный детина с воем протопал внутрь дома. Мы вошли, держась за руки, в узкий грязный коридор. Облупленные стены хранили следы краски и штукатурки – это был не каменный дом, а то, что называют «мазанкой». Моему спутнику пришлось нагнуться, чтобы войти в дверь.

Дом представлял собой одну большую комнату без окон. Костер, разложенный в центре на металлическом листе, почти не давал света. Неясные тени плясали на кучах ветоши у стен, среди которых что-то шевелилось. Ближе к огню, подложив под голову тряпки, лежал изможденный старик, заросший бородой, с засаленными волосами. Старуха с постоянно падающими на глаза седыми прядями, обмотанная лохмотьями, хлопотала рядом.

Сатана снял свой черный плащ и постелил его на полу, оставшись в сером шерстяном свитере, плотно облегающем широкие плечи и могучую грудную клетку, и таких же брюках. Он был спокоен и силен. Меня поразило, как он по-хозяйски устраивается. Расстелив плащ, он взял меня за руку и усадил лицом к огню. Потом сел, поджав под себя скрещенные ноги. Его ничуть не беспокоило, что из темноты стали выползать какие-то существа.

Я не могла рассмотреть их лиц, только черные размытые силуэты. В отблесках пламени выплывали и исчезали блестящие голодные глаза, беззубые рты, грязная воспаленная кожа. Они подкрадывались на четвереньках, шевеля губами, словно говорили: «Еда». Я слышала мысли этих уродцев, которые когда-то назывались людьми. Они мечтали о теплой крови и белой коже. И все же никто из них не дотронулся даже до края черного плаща. В глубине души даже самого отъявленного негодяя живет раб – он всегда узнает своего господина.

Старуха поставила перед нами алюминиевую миску, в которой лежала сваренная человеческая голова. Сатана хмыкнул, посмотрел на меня, и, не обращая внимания на этих существ, пояснил, как учитель ученику на уроке истории:

– Человеческая голова – самое ценное лакомство. Из-за мозгов.

Человек, лежащий у костра, при звуке его голоса поднял голову.

– Кто вы, странники? – спросил он. —Здесь не бывает случайных прохожих. Судя по вашим плащам, вы пришли издалека.

– Мы ученые, – отвечал Сатана, – изучаем местность.

– Если ты ученый, то почему путешествуешь с женщиной? Она твоя жена?

– Она моя подруга. – Сатана брезгливо отодвинул голову носком сапога, и старуха тут же ее убрала. – Мы пришли издалека.

– Откуда же?

– Оттуда, где она, – сказал он, указывая на меня, – для вас прошлое, а вы для нее – будущее.

– Из которого же года?

– Из две тысячи третьего, – отозвалась я.

– Две тысячи третий, – повторил старик, прикрыв глаза. – Я родился в этом году.

– Сколько же вам сейчас лет?

– Сорок восемь. – Я с удивлением посмотрела на него и наткнулась на мутный взгляд темно-серых глаз, в которых плясали огоньки костра. – Я помню мир, откуда ты пришла. Он большой, светлый, с высоким небом, чистыми зданиями и стеклами. В нем зеленая трава, деревья, птицы и цветы. Есть канализация и водопровод. Много воды и еды.

– Хватит, надоел уже своими сказками, – огрызнулся голос за спиной старика.

Хмурая женщина поднялась, потянувшись за миской с человеческой головой, и я увидела, что она невероятно, патологически худа. Каким-то образом этот скелет еще жил и передвигался.

– Болезнь почти съела ее, – пояснил старик, заметив мое удивление, – и добралась до меня. Ты ничего не знаешь о болезни?

Я отрицательно покачала головой.

– Эти люди ничего не помнят об ушедшем мире, – продолжал старик. – Сейчас человеческий век короток. Большинству, как ей. – Он указал на старуху с челкой. – Не больше двадцати пяти лет. Они не умеют читать.

И не знают Бога.

– О чем ты говоришь, старик, – вмешался молчавший до этого Сатана. – Ты помнишь Бога? Да ты отрекся от него данным давно. О каком Боге ты говоришь, когда есть такое.

Он указал на дальний угол, заваленный человеческими черепами.

– Я когда-то был священником, – ответил старик тихо. – Я верил. Но моя вера умерла вместе с надеждой.

– Пойдем отсюда, – обратился ко мне Сатана, вставая.

Он отряхнул плащ, и бормочущие тени рассыпались в разные стороны. Никто не остановил нас, когда мы выходили. Я вдохнула свежий воздух, показавшийся сладким после смрадного запаха этого места.

– Здесь недалеко есть еще один дом.

Я ничего не ответила. Мы ушли в метель. Иногда он шел впереди, прокладывая дорогу, иногда нес меня на руках. Наконец, я увидела дым в одной из труб. Низкий, покосившийся, этот дом отличался от предыдущего только отсутствием калитки. Никто не выходил, никто не шевелился за забитыми окнами. Все повторилось как в первый раз – Сатана постучал. Дверь открылась сразу.

– Что вам надо? – пропищал старушечий голос в маленькую щелочку. – Я одна, я старая, на моих костях нет мяса. У меня нечем даже растопить огонь.

– Врешь, старуха, я чувствую тепло, – ответил Сатана и толкнул дверь.

Мы вошли в дом, во всем повторяющий первый, только более чистый. В центре на железном листе едва теплился огонь.

– Твоя спутница, – протянула старуха удивленно. – Она женщина.

– Сними капюшон, – повернулся ко мне Сатана.

Я сняла капюшон. Это зрелище подействовало гипнотически на жителей дома – из всех углов стали выползать и подниматься люди. Они были такими же изнеможденными и грязными, как и в первом доме, но не так выраженная печать вырождения делала их почти привлекательными.

– Не обольщайся, – усмехнулся Сатана. – Они едят то же, что и первые.

– Они хотят жить.

– Иногда лучше умереть с голоду, – ответил он, – в конце концов, если это единственный выход, чтобы остаться человеком.

– У них есть уголь, – зашептала я, наблюдая, как какая-то женщина разжигала огонь, вырывая страницы из книги.

– Угу. Это книги из церковной библиотеки.

Как ни странно, люди не пытались подойти и спросить, кто мы и зачем пришли.

– Они думают, что мы из большого дома, – продолжал Сатана. – В центре сохранился единственный двухэтажный дом, где более-менее спокойная и обеспеченная жизнь. Ты достаточно насмотрелась?

Я кивнула. Он вывел меня из дома, ничего больше не говоря.

– А теперь ты узнаешь?

Сатана поставил меня на вершине террикона и показал мертвый город, на который опускалась ночь.

– Да.

Он разжег большой костер, и мы долго сидели, глядя, как огненные искры улетают в темноту.

– Огонь далеко виден, – сказал Сатана, – но пока они поднимутся, мы будем уже далеко.

– Зачем ты привел меня сюда?

Он молчал, целуя мне руки. Потом заговорил:

– Мне хотелось показать тебе что-то необычное. А что может быть необычнее, чем увидеть свой дом таким, каким он станет? – Он помолчал, потом добавил: – Я говорил тебе, Христос умер для этого мира. Когда-то он взошел на костер, будучи той искрой, которая должна была распалить огонь. Но огонь погорел совсем недолго. Начался дождь, а люди стояли и смотрели, как он съедает пламя. Они стояли и ничего не делали, понимаешь? В конце концов, огонь погас, дрова отсырели. А люди остались стоять под дождем, промокшие, холодные, и некому уже распалить костер. – Он лег, положив голову мне на колени. – Я пытаюсь сказать тебе – не я сделал этот мир отражением ада. Катастрофы не так уж редки в физической вселенной. Но надо уметь сохранить в себе свет и душу, данную Богом. А тот, кто не умеет, не заслуживает иной судьбы. – Он посмотрел на меня снизу вверх. Огненные искры, коснувшись прозрачных холодных глаз, исчезали в них без следа. – О чем ты думаешь?

– О том, что где-то там есть солнце, и зеленая трава, и синее небо. И птицы поют.

– Хочешь вернуться?

– Да.

– Мне не хочется отпускать тебя. Знаешь, кем я сам себе кажусь? Огромным диким зверем, которого ты приручила. Тем, кто обожает тебя, ластится к тебе, выполняет любое твое желание. Но при малейшем приближении кого-то постороннего, он начинает рычать и кусаться до крови, до смерти. Он не только защищает. Он оберегает то, что любит, от любого чужого посягательства. Он ревнует. И он страшен в своей ревности.

Часть 2. Будущее. Москва

Ночь и дождь пришли одновременно. Я зябко передернула плечами и медленно пошла по тихой аллее вдоль черных обнаженных деревьев, потерявших листву, вдыхая запах сырости и гниения, горький аромат поздней осени. За аллеей вилась широкая полоса автомагистрали, к которой по обе стороны примыкали высотные дома. Я узнала это место, поразившее меня когда-то своей красотой, масштабностью, яркими огнями и красками. Москва. Но у большого города есть голос, а я слышала только тишину.

Я брела по мокрому асфальту автомагистрали, подавляя страх – меня пугал не сам город, а то, чего в нем не было. Сквозь сочившийся сверху дождь проступали очертания разрушенных домов, без окон и крыш, давно покинутых жителями. Только стены торчали, словно гнилые зубы.

Под шуршание дождя я сошла на пешеходную дорожку, ведущую в парк, и направилась к первой попавшейся скамейке. Мне не пришлось садиться на мокрые доски – чьи-то руки заботливо застелили их плащом. Без всякого удивления я подняла глаза. Усадив меня и укутав половиной плаща, Сатана устроился рядом, завернувшись в него с противоположной стороны. Так мы сидели, глядя как молчаливый осенний дождь смывает с листьев пыль, обнажая остатки золота.

– Это я просил Отца послать тебя сюда.

– Правильно ли я узнала?

Он утвердительно кивнул. Из-под простой рубашки выглядывала белая тенниска. Кожаный плащ с теплой мягкой подкладкой дополняли черные кожаные брюки и высокие сапоги.

– Да. Это Москва.

– Что здесь случилось?

– Война.

Я попыталась высвободиться, но он крепко сжал мне плечи. Потом посмотрел вверх – и дождь перестал. Мы побрели по пустому городу – я, казавшаяся при всем своем росте маленькой, в плаще до земли, и он, высокий, прямой, в тонкой белой рубашке, ярко сияющей в темноте.

– Возьми плащ.

– Нет. – Он отстранил мою руку. – Это очень теплая планета.

По крайней мере, по сравнению с моим основным местом проживания.

У станции метро я остановилась. Сатана не пошел со мной. Вход в станцию оказался заложен кирпичом. Толстая железная дверь легко поддалась, и я оказалась внутри. Внизу находилось так много людей, что я не знала, куда мне поставить ногу. Они сидели, ходили или тихо разговаривали, некоторые жгли небольшие костры. Кто-то спал просто на полу. Живущие в вагонах, выглядели более ухоженными и удачливыми. Везде царил мрак, освещаемый старенькими керосиновыми лампами и кострами. Я молча вернулась обратно.

– Что их загнало сюда?

– Радиация, – ответил он, не объясняя.

Мы прошли по пустой площади мимо старого здания универмага.

– Пойдем.

Он потянул меня за руку. Внутри темных заброшенных залов я не нашла ничего, даже клочка бумаги на полу.

– Фабрики и заводы, наверное, тоже стоят.

– Некоторые работают понемногу. А что тебя интересует?

– Конфеты.

Он потрепал меня по голове, но не засмеялся, хотя мне самой ответ показался глупым.

– Какао, шоколад – их нет. Но я покажу тебе одно место, где есть конфеты.

– Шоколадные конфеты?

Он кивнул. Мы переместились мгновенно.

– Ты знаешь, где мы? – Из темноты выплыли аляповатые, украшенные золотом и лепкой, стены. – Гордость России. Не догадываешься? Цари любили жить здесь.

– Кажется, знаю. Но почему ты говоришь о царях? После них прошло уже много времени.

– Сто лет – это не время. Россия генетически предрасположена к тому, чтобы ею правили. Заметь, слово «правительство» происходит от слова «править». Слово управлять, то есть, руководить, подошло бы больше.

Но никто не называет правительство «управительством». – Он усмехнулся. – В России никогда не было никого, кроме царей и временщиков, даже если в последние годы их называли по-другому. Дело во времени правления, кто-то правил долго, кто-то нет.

– Брежнев?

– Царь.

– Горбачев?

– Временщик. Ты поняла? – Я кивнула. – Им нравились эти хоромы. Каждый, придя к власти, подолгу бродил здесь, ощущая собственное величие и преемственность, принадлежность к высшему, почти недостижимому. Только теперь все это золоченое великолепие, вся эта лепка ни к чему.

– Здесь тоже никого нет.

Он прошелся по залу, прикоснулся к завитушке на стене и обернулся ко мне.

– Под Кремлем есть тайные убежища, некоторые из них древние. Большая часть построена во время войны с немцами. Позднее они достраивались вглубь. У них толстые стены и перекрытия на случай ядерной войны. И продовольствия там хватит, чтобы сто человек прожили тридцать лет, не выходя на поверхность. – Он помолчал. – Конечно, сейчас эти запасы некоторым образом разграблены —тысяча человек это не сто – но, все же, кое-что осталось.

Он открыл дверь и поманил меня за собой. Мы покинули изысканные залы и долго шли по коммуникациям, пока дорогу не перегородила стена. Я поискала проход, но ничего не увидела.

– Нужно смотреть вниз.

По-видимому, существовал какой-то секретный механизм, но я не заметила его. Плита под нами опустилась, мы сошли с нее, и она снова поднялась. Показались неширокие ступени, ведущие вниз. Я отдала моему спутнику плащ, он ловко укутался и взял меня за руку.

– Хорошо, что я вижу в темноте. – Его глаза блеснули холодно и насмешливо. – Здесь есть лифт, но он не работает.

Я споткнулась. Он взял меня на руки и некоторое время нес, пока, наконец, не поставил на пол.

– Это третий этаж. – Он показал на коробки, которые занимали обе стороны коридора, оставляя узкий проход. – Шоколад и конфеты.

– Шутишь?

– Конечно, они сейчас застыли, как камень, но съедобны. Посмотри на эти. – Он указал на коробки с полосой наискось. – Один из временщиков любил мармелад, из-за плохих зубов. Эти меченые коробки – с мармеладом.

Я уставилась на забитый доверху склад, не веря своим глазам.

– Сколько же здесь подземных этажей?

– Двенадцать. Каждый правитель что-то обновлял, что-то изменял. Идем, я покажу тебе кое-что еще.

Несколькими этажами ниже шла безумная оргия. Я увидела мужчин и женщин, напившихся до скотского состояния. Обнаженные тела мерцали в сумраке. Кто-то прошел рядом, и я отшатнулась.

– Уйдем отсюда.

Он молча сжал мою руку и повел обратно. Потом мы долго шли по мокрым плитам площади.

– Последний человек, который правил этой страной…

– Копает ямы в моем болоте. Он так слаб, что раб из него негодный. Он так труслив, что слуга из него тем более негодный. И он такой костлявый, что даже бифштекса из него не сделаешь. Единственное, на что он способен, это сидеть в трясине. Там он найдет кое-кого знакомого.

– Кого найдет?

– Ленина. И Маркса с Энгельсом. Они могут сколько угодно обсуждать теперь влияние накопления капитала на процесс эксплуатации народных масс.

– Ты хочешь сказать, что они живут у тебя?

– А где им еще быть?

– Кажется, Энгельс с Марксом никого не убивали.

– Достаточно было и их книг.

– Я устала.

– Ты права. Нам пора возвращаться.

Мы вернулись в его мир, тихий свет высоких залов. Он провел меня в маленькую круглую комнату, где вдоль стен стояли мягкие белые диваны, а посередине – круглый невысокий зеркальный стол. Пол покрывал темно-зеленый пушистый ковер. Одна из прозрачных зеркальных стен пропускала панораму – черный мрак, на горизонте отсвечивающий багровым.

Он сорвал плащ, бросил его на пол и упал на диван.

– Подойди, – сказал он, и, взяв меня за руки, усадил рядом с собой.

– У тебя такие холодные руки, – вздрогнула я.

– Так всегда бывает, когда я возвращаюсь из физической вселенной, – отвечал он глухо, пряча лицо в моих ладонях.

– Ты получил свою жертву?

Он не ответил.

Часть 3. Мост через Гудзон

Темное полотно дороги было одного цвета с унылым серым дождем. Высокие стены домов уходили в темноту, глухие, молчаливые, промокшие.

Я стояла в переулке, где сходились четыре узких улицы. Никакого проблеска света или движения в темных окнах.

Вздохнув, я пошла по одной из улиц. Через какое-то время она стала шире, но света не прибавилось. В вязкой тишине слышался только шорох моих шагов на мокром асфальте. Я с трудом пробиралась между брошенных машин, многие из которых совсем сгнили, потеряли свой цвет. Некоторые, искореженные столкновением, уже спаялись в единое целое.

Где же люди? Я подняла голову, вглядываясь в молчаливые окна сквозь мглу. Пустые, без стекол, они говорили о сырости и смраде, заполнивших дома, и о правде, которую я гнала от себя – город мертв и пуст уже давно. Он вонял как помойка. Он и был помойкой, в которой давно никто не жил.

– Не стоит задерживаться здесь, – сказал голос устало. – Иди по дороге и сверни направо.

Я побрела, стараясь не всматриваться в темноту, когда чужое прошлое и мое настоящее догнало меня. В глаза ударил солнечный свет. Замерев, я слушала далекие голоса, шуршание листьев, шум машин, телефонные звонки. Запахи бензина, машинного масла и свежего кофе смешались с горькими ароматами духов и поздних осенних цветов. Огромный мир, сверкая широкими стеклами окон, в которых отражалось солнце, нахлынул из ниоткуда, оглушил и исчез также внезапно, как и появился.

Я задохнулась в наступившей тишине.

– Здесь настоящая помойка, – сказал Сатана.

– Не помойка. Это кладбище, – ответила я глухо в темноту.

– Можно назвать и так. Исход один – гниющий мертвый мир, в котором никого не осталось.

Он все это время шел за мной, но я совсем не слышала его шагов.

– За поворотом будет Гудзон.

Дорога привела меня к широкому каменному причалу или набережной, и я побрела на север вдоль темной грязной воды. Что-то темнело впереди, остов какого-то сооружения.

– Это мост через Гудзон.

Я совершенно равнодушно свернула в лабиринт улиц, потом перешла на другую дорогу, ведущую вверх, и побрела по ней, словно во сне, думая о темноте, смраде, дожде. Очнувшись, я услышала, что Сатана зовет меня. Он стоял, опираясь о парапет, и смотрел на север, где у горизонта мерцало бледное свечение. Вода далеко внизу казалась частью тумана.

– Тебе страшно? Страшно видеть, что случилось с миром, который ты знала?

– Неужели никого не осталось?

– Почему же. Но мало. Две трети умерли, а из оставшейся трети умрет еще половина. Мира, который ты знала, уже нет. Те, кто выжил, жмутся к неиспорченным источникам воды на востоке.

– На востоке?

– В пустыне. Африка. Теперь черный человек властвует над белым – геноцид наоборот. Белому человеку тяжело в пустыне из-за его бледной сгорающей кожи. Он не умеет выживать, как черный человек.

– Почему я здесь и слушаю тебя? Зачем Отец привел меня сюда?

–Это не Отец. Я позвал тебя. Чтобы ты увидела, что ждет этот мир, и пожалела его.

– Что толку от моей жалости?

– Ты можешь изменить все это. Останови войну. Неужели тебе не жаль всех умерших и погибших, разве ты не тоскуешь по красоте и совершенству этого мира, голубому небу и чистой воде, человеческим голосам, птицам, цветам и животным? Одно твое желание могло бы вернуть все это.

– О чем ты говоришь?

– О Боге, который может возвратить все и остановить войну, которую начал.

– Но почему я? С чего ты взял, что Он послушает меня?

– Он всегда выполняет все, что ты не попросишь.

– Тебе какое дело до этого мира? Разве он не принадлежит теперь тебе?

– Принадлежит. Но не такой судьбы я хотел своему сыну. Он получил разоренный и пустой мир, почти лишенный людей и жизни, вместо цветущего, полного света и человеческих душ. А он и так обделен судьбой.

– Неужели?

– Вместо того, чтобы родиться красивым, он родился уродом.

– Я знаю, он ненавидит меня.

– Это правда. Он вынужден скитаться по этому разрушенному миру вместо того, чтобы царствовать в нем. Это ты виновата. Это твоя вина. Ты убила этот мир, который был твоим домом.

Я посмотрела на него с грустью и негодованием.

– Оставь ее в покое, – сказал другой голос, и, обернувшись, я увидела Христа. Он стоял чуть поодаль, кутаясь в темно-коричневый плащ. Меня поразило выражение печали и усталости на его лице, единственном светлом пятне в окружающем сумраке. Он подошел и стал по левую сторону от меня, глядя на темную воду. – Судьба этого мира предопределена Отцом, и нельзя вмешиваться в нее. У каждого мира своя дорога, и он должен пройти ее до конца.

– Ты говоришь так, потому что твое царствование уже закончилось, – возразил Сатана, – а мое только начинается. Какое удовольствие царствовать в умирающей вселенной?

Христос что-то ответил, но я не слушала его. Они всегда спорят, когда встречаются. Я немного отошла от них и, обернувшись, застыла, пораженная. Они были так похожи, эти братья, и на мгновение мне показалась, что они держатся за руки.

Отшатнувшись, я побежала вперед, не обращая внимания на их крики, перескакивая через широкие дыры в перекрытиях. Я неслась, как ветер, убегая от темноты, дождя, нестерпимого чувства вины и одиночества, но более всего – от двух братьев, стоящих рядом у перил моста через Гудзон.

Ветер толкнул меня в грудь, и я застыла как вкопанная – мост обрывался вниз искореженным черным провалом.

Я оглянулась – они стояли за моей спиной.

– Вы держались за руки, – сказала я с упреком.

– Нет, – Христос покачал головой. – Это невозможно, даже если бы мы и хотели этого. Смотри.

Он протянул руки перед собой, то же сделал и Сатана. Странный звук, похожий на звук колокола раздался, когда их ладони находились в нескольких миллиметрах друг от друга – невидимый барьер разделял их, как и миры, которыми они правили.

– Мы разделены как день и ночь, как свет и тьма, – сказал Сатана. —Даже если мы и братья, что с того? Ты многого не знаешь о нас, хотя тебе и кажется иногда, что знаешь чересчур много.

Он взял меня за одну руку, его брат за другую.

Так мы стояли, взявшись за руки, точно дети, в пустом темном мире, где обрывался мост через Гудзон.

Часть 4. Третий год войны

Куски кирпича, металлические балки, поломанные вещи и мусор – я не могла понять, где нахожусь. Спотыкаясь то и дело об обломки, я пошла вперед, пока не увидела, что мусорная стена исчезла – дальше начинался обрыв. Воронка, заполненная белесым пеплом, была такой огромной, что я не видела ее противоположного края. Пепел напоминал сгоревшие дотла дрова. Он рассыпался от малейшего дуновения ветра.

Я пошла вдоль края воронки. Неожиданно местность изменилась. Теперь белесый пепел покрывал всю равнину до горизонта. Серое марево окутывало постапокалиптический пейзаж, завершая его, словно последний штрих на полотне.

Бомба. Наверное, это бомба.

Я опустилась на корточки и набрала полную пригоршню пепла. Он сыпался между пальцев. Вместе с пеплом сыпались дома, деревья и цветы.

И еще птицы, животные. Люди.

Никогда я еще не плакала так горько. Смерть. Вокруг была одна смерть.

Кто—то мягко обнял меня и погладил по голове. Я подняла глаза и увидела огромного белого ангела, от которого исходили такое тепло и сияние, что я утонула в них.

– Нужно несколько недель, чтоб осел этот туман, – сказал он горестно. – Посмотри, что натворили люди.

– Кто ты и что здесь делаешь?

Он показал мне на большой деревянный инструмент, висевший у пояса.

–Я один из ангелов, имеющих трубы, – ответил он. – Я не могу остаться – у меня много работы. Я отнесу тебя туда, где еще осталось все так, как ты любила, а потом вернусь за тобой.

Ангел подхватил меня и понес над равниной. Мы летели довольно долго, пока, наконец, не появилась трава. Потом засинели горы. У их подножия уютно расположился небольшой белый город. Но сейчас город напоминал взбесившейся улей. По улицам метались человеческие фигуры, хаотичное движение которых постепенно приобретало определенное направление – по дороге в горы, словно река, тек поток людей и велосипедов. Ни одного автомобиля – только велосипеды. Некоторые люди с помощью металлических реек и сеток превратили два велосипеда в некое подобие повозки. В сетках находились дети, вещи, продукты. Нервное возбуждение, витавшее над толпой, дотянулось и до меня. В горы. В горы. Скорее в горы.

Ангел опустил меня на зеленый луг и улетел. Я беспокойно побрела по траве, которая уже потеряла первую свежесть – скорее всего, время шло к концу лета – и наткнулась на человека в полосатой майке и мотоциклетном шлеме. Он неподвижно лежал на спине, раскинув руки, как солнцепоклонник на пляже. Я сняла с него шлем и смыла с лица черную пыль водой из своей чаши, потом напоила его. Он пил сначала неохотно, потом с жадностью, задыхаясь и мучительно кашляя. У него оказались сломанными два ребра. Я как могла, перетянула ему грудь и помогла сесть. Это был молодой человек, уже не мальчик, но еще не мужчина, долговязый и крепкий, с темный обветренным лицом, скорее хитрым, чем умным, и бегающими беспокойными глазами. Напившись, он посмотрел на меня с проснувшимся интересом.

– Ты инопланетянка? – спросил он, пристально изучая мое лицо и одежду. – Ты очень красивая.

– Нет, – ответила я, поежившись под его взглядом. – Что здесь произошло? Что это за место?

– Это Болгария.

– Как тебя зовут?

– Тибор. – Он снова болезненно закашлялся, держась за грудь. Потом продолжил. – Сейчас 20ХХ год. Сегодня двадцатое августа. Уже три года как идет война. Сегодня сбросили первую бомбу. Такую бомбу.

– А Россия?

– Россия вот уже три месяца как вступила в войну.

– А почему началась война?

– Трудно сказать, – ответил он. – Все началось из—за воды. По неизвестным причинам ниже тридцатой параллели пресная вода начала портится – стала соленой. Очищать воду очень дорого, поэтому вода теперь дороже золота и заменила его. Потом началась война с неверными. – Помявшись, он попросил: – Можно мне еще воды?

Я дала ему напиться. Он все время пытался дотронуться до меня, и мне стало неприятно находиться рядом с ним. Но я все же проводила его вниз по склону, как он просил. Там я увидела дорогу, заставленную брошенными автомобилями.

– Бензина давно нет, – пояснил Тибор, увидев мое недоумение. – Ты точно инопланетянка, – добавил он.

Он снова с жадностью выпил наполнившуюся водой чашу, приговаривая:

– Надо же! И совершенно бесплатно!

Потом неохотно вернул мне чашу.

– Как она наполняется? – спросил он. – Какой—то скрытый механизм?

– Зачем тебе спускаться вниз? – перебила я его, не ответив на вопрос.

– Я хочу найти какой-нибудь брошенный велосипед и продолжу двигаться в горы, подальше от города. – Он замолк, потом добавил: —Хотя, судя по всему, я вряд ли далеко уеду.

– Что с тобой произошло?

– Это долгая история, —замялся он, покосившись на меня, – не думаю, что тебе будет интересно.

– Я видела воронку, – сказала я. – От бомбы. Она величиной с город. Горы вряд ли защитят.

– И что там осталось? – спросил он, меняясь в лице, и остановился.

– Ничего. Ничего, кроме пепла.

– А люди? Ты видела людей?

– Один только пепел. Ни зданий, ни деревьев, ни животных, ни людей.

Он сел на траву, обхватив голову руками. Потом поднял на меня темные глаза, в которых теперь плавало отчаяние, смешанное со страхом.

– Я не пойду в горы, – сказал он, с силой растирая лицо. – Вернусь в город. К чокнутым.

– Почему чокнутым?

– Потому, – ответил он резко. – С начала войны они только и делают, что молятся. Пьют, устраивают оргии и снова молятся. Просыпаются – и все начинается сначала. Пойдем со мной! – Он схватил меня за руку и притянул к себе. Я увидела, как в его глазах медленно разгорается безумие. – Давай, не упрямься. У меня еще никогда не было инопланетянки.

Оттолкнув его, я побежала, зовя ангела. Человек припустил за мной, кашляя и непрестанно падая. С ангелом пришел свет, и я, плача, упала в него, задыхаясь от ужаса. Фигура ангела нависла над мужчиной, и он упал на колени, закрыв лицо руками.

– Простите, – заплакал он, – простите. Я не хотел обидеть ее. Не убивайте меня.

Не обращая на него внимания, ангел поднял меня на руки, и мы растворились в свете.

– Не огорчайся, – сказал он мне тихо и жалостливо, когда город растворился в серой мгле, – что с него взять. Вот уже двадцать лет не приходит на Землю ни одна душа от Господа. Только некоторые их тех, кто остался, имеют душу. Пойдем, я покажу тебе места, где ты жила. Ты ведь уже поняла, что тебя нет на Земле? – Я кивнула. – Ты сейчас среди цветов, земных трав и деревьев, которые так любишь. У тебя много работы – ты встречаешь и провожаешь к Богу тех, кто поверил тебе и последовал за тобой.

Я не знала, хочу ли увидеть. Далекие картины страданий и смерти беспокоят человека меньше, чем самые незначительные, события, свидетелем которых он явился. Так кровь, пролитая в непосредственной близости от дома, задевает сильнее, чем ужасы чужой войны.

Мой дом все еще стоял. Все вокруг покрывала черная угольная пыль. Стекла в доме и дверь подъезда оказались выбитыми, часть лестницы обвалилась. Я поднялась по остаткам ступенек и вошла в зияющий дверной проем. Люди, которые жили в квартире после меня, все обставили на свой вкус, но я плохо рассмотрела подробности из—за толстого слоя мусора и пыли. Я стояла посреди своего бывшего дома, ощущая, как никогда, призрачность мира, его зыбкость и нестойкую красоту. Я думала о вещах, к которым мы привязаны и так ценим, деньгах, потерявших свою цену. Я коснулась своей жизни, которая еще текла и уже закончилась – и тихо ушла.

Потом мы летели над городом. Сгущающиеся быстрее обычного сумерки и угольная пыль накрывали вздыбленный асфальт, брошенные машины, разрушенные киоски и заправочные станции. Часть домов сохранилась, но большинство было разрушено. Я не увидела на улицах ни одного человека.

Отвернувшись от города, я уткнулась в плечо ангела и закрыла глаза. Где—то там, далеко, этот город жив и весел, из окон льются свет и музыка, сытые хорошо одетые люди спешат по своим делам. Все еще существует. Я живу в нем. Я вижу его каждый день. Этого черного мира еще нет. Его нет. Его не может быть. Но я вижу его сквозь толщу времени. Я лечу над этим миром, и только белые крылья ангела закрывают меня от темноты и боли.

– Ты знаешь, куда мы летим, – сказал ангел ласково. – Он все еще жив. Ты можешь повидать его, но так, чтобы больше никто тебя не видел.

Дом стоял на месте. Даже стекла уцелели. В сгущающихся сумерках я подошла к окну кухни и заглянула внутрь. Белые панели и чистые кухонные шкафы все еще хранили чистоту и свежесть богатого дома. Керосиновая лампа отбрасывала неяркий желтый свет – мы, люди эпохи электричества, плохо видим в свете керосиновых ламп и свечей. Его дочь, уже взрослая, и какая—то женщина готовили варево из зерен темно—коричневого цвета, такое густое, что можно поставить ложку.

– Вот, сегодня поедим, – сказала она женщине, – а что будем есть завтра, не знаю. Зови детей. – Потом крикнула: – Папа! Пора кушать!

– Не хочу, – ответил голос.

Слезы навернулись мне на глаза. Я обошла дом. В темноте зала копошились дети, но в спальне стояла тишина. Я подошла к окнам спальни и тихонько постучала в окно. Никто не отозвался. Тогда я позвала его. Мужской голос откликнулся и произнес мое имя, так, как это делал только он. Я открыла окно, собираясь забраться внутрь, и остановилась – рядом со мной стоял ангел смерти.

– Поговори и успокой его, – сказал он. – И уходи. На той стороне ты увидишь его, но это будешь другая ты – вам нельзя встречаться.

Я кивнула и забралась внутрь. Посередине комнаты в инвалидном кресле сидел старик. Седые волосы, борода, поникшие плечи – я едва его узнала, мужчину, которого когда-то любила. Как описать это чувство – жалость, печаль, страдание? Я упала на колени и поцеловала сморщенные руки.

– Я знал, что ты придешь, – прохрипел старик. – Почему ты ушла от меня? Я так часто задавал себе этот вопрос, но теперь, наконец, получил ответ. Видишь, все произошло так, как ты и говорила. Только детей мне жаль. Хотя они совсем не такие, какими были мы.

Я молчала, всматриваясь в темноту, из которой шагнул ангел смерти.

– Не надо бояться. – Я взяла за руку мужчину, которого больше не любила, но все еще жалела, и стала по правую сторону кресла. —Ангел не сделает тебе ничего плохого. Он только совершит обряд, чтобы освободить душу.

Начался обряд. Появились души других людей, привлеченные звуком серебряных колокольчиков. После того, как ангел омыл его, раздался треск, похожий на звук рвущегося целлофанового пакета, полился яркий свет – и душа освободилась.

Необыкновенно счастливый, он закричал во весь голос:

– Свободен! Свободен! Я свободен!

Вокруг суетились и бегали люди, приговаривая: «Отец умирает».

Я вернулась обратно тем же путем и села под окном. Я думала, что смерть не так страшна, как о ней говорят. О том, что увижу его там, по ту сторону, далеко от этих ужасов, ненависти и страха. И о том, что никогда не решусь ему рассказать об этом дне —20 августа 20ХХ года.

Часть 5. Алтарь войны

Они назовут третье тысячелетие тысячелетием свободы. По крайней мере, некоторые из них.

Как странно встретить А. не мальчиком, как сейчас, а взрослым мужчиной. В 20ХХ году ему будет за пятьдесят.

–Ты знаешь, какой запах у войны? —спросил он.

Когда я подошла к операционной, то не знала, кого встречу.

Ангел смерти стоял у дверей.

–Ты его знаешь? —удивился ангел.

–Не думаю, – ответила я, пожимая плечами.

–Нам сейчас заходить, – сказал ангел, и мы вошли.

Белый свет ламп над операционным столом на мгновение ослепил меня.

–Подойди к нему с правой стороны, – распорядился ангел. Заметив мое невольное движение, он схватил меня за руку и добавил: —Не с моей правой, а с его. – Когда я стала на предложенное, место он продолжил: – Стой и молчи. Поговоришь с ним потом.

И снял капюшон.

Я стала у правого плеча А. и посмотрела на ангела. Его лицо всегда завораживает. Я знала, что ангелы смерти никогда не снимают капюшон—люди боятся их. Почему же он снял?

В то же мгновение душа, которая парила над столом, опустилась в тело. Душа А. посмотрела на ангела.

– Я тебя знаю, – обратился А. к ангелу. – Я встречал таких как ты там, на поле, на войне. Ты пришел за мной?

–Да, – ответил ангел, и начал обряд.

Я видела, как выходила душа. Сначала видишь свет, идущий не из конкретного места, а из всего тела. Потом свет концентрируется в форму.

Через мгновение А. стоял у изголовья своего тела.

–Наконец-то я свободен, – произнес он с облегчением. —Я смогу пойти к маме, Наташе и своему сыну.

Тут он увидел меня.

– И вы здесь, —удивился он. – Ведь вы умерли.

– Нет, – ответила я. —Ты удивишься, но я все еще живу там, далеко, в девяносто девятом.

–Девяносто девятый, – протянул он задумчиво. – Это год, когда только должен родиться мой второй сын.

– Почему ты не говоришь о нем и своей второй жене?

–Я не хочу об этом говорить, – ответил он. —Мы не были ни счастливы, ни несчастливы. Но я все время думаю о Наташе, вспоминаю, как нам было хорошо вместе, и очень жалею о том, что ушел от нее.

– А что случилось с ней и сыном?

– Они погибли в 20ХХ, когда падали бомбы. Большие дома складывались как карточные домики.

– А ты?

– Я оказался на войне. – Именно тогда он и спросил у меня: – Вы знаете, какой запах у войны? Я всегда боялся крови, грязи и страданий, именно поэтому так не хотел идти в армию. Я всегда любил свежую одежду и чистое тело. А война —это кровь и грязь под ногами, на руках и на теле, запах пота и мочи. Кровь, моча и пот —основные запахи войны.

– А остальные люди? Как они живут?

– Еду дают только по карточкам, – ответил он, – только тем, кто может воевать. Старики и дети умирают.

Пока мы говорили, люди в операционной перестали суетиться, и тело увезли.

– Вы пойдете со мной? —спросил А.

– Я не могу пробыть здесь три дня.

– Это земное время. Разве вы не знаете, что в этом состоянии время бежит быстрее? —Заметив мое удивление, он добавил: —Не понимаю только, откуда мне это известно. —Он помолчал. – Сейчас не хоронят. Нет времени. Просто сжигают. И некому помолиться и проводить меня в путь. Я слышал молитвы один раз, когда венчался. Я никогда не верил. Я прочел одну из ваших книг, но не поверил в то, что там написано. Я поверил вам только когда увидел фигуры там, на поле, во время битвы. Странно, – продолжил он задумчиво. – Последние пятнадцать дет после вашей смерти я только и делал, что рассказывал другим, что знал вас. Но они не очень мне верили.

Сверху полился свет, и появились два ангела, которые обрядили А. в простой белый балахон. Я встала на колени и прочла молитву.

– Прощайте, – сказал А.– Я иду к тем, кого люблю. Идите, посмотрите, что там, за дверью.

Я вышла из госпиталя и долго брела по темным коридорам, пока не наткнулась на крутые ступени, ведущие вверх. Я стала осторожно подниматься по ним. Они закончились круглым люком. Я открыла его и выбралась на поверхность.

Ветер подул мне в лицо. Я посмотрела по сторонам и без сил опустилась на землю.

Города не было. В предрассветных сумерках проступали груды развалин и мусора. Часть стен кое-где сохранилась, но не выше второго—третьего этажей. Ни крыш, ни перегородок, ни стекол—ничего. Огромные искореженные куски балок, вывесок, листы железа, куски щебенки и шлакоблока, целые или разбитые в порох, валялись под ногами. Ветер нес пыль. Сквозь мертвые глазницы окон на меня смотрело восходящее солнце. Было так тихо, как никогда не бывало в этом городе. Только огромные крысы сновали туда-сюда, перебегая дорогу как беспокойные пешеходы когда-то переходили эту улицу, полную людей и сверкающих машин.

Никого. Ни одного человека.

Я пошла по дороге навстречу солнцу. Железо жалобно скрежетало под ногами. Ветер поднимал пыль, унося с собой шелестящий тихий голос мертвого города.

Никогда мне еще не было так страшно. Я была одна, совершенно одна в этом безумном месте. Где-то там, внизу, под городом, горел свет и жили люди. Здесь, наверху, не осталось ничего из того, что я любила и помнила. Не картины из фильма, а настоящий, не придуманный ужас, жил в коридорах времени, и я не знала, как мне жить с этим.

Мне на плечи легла рука, и я оглянулась. Всадник молча прижал меня к себе, я уткнулась в его плечо и заплакала. Так мы стояли, обнявшись, глядя на кровавый рассвет.

–Как я ненавижу все это, – сказал он.

–Ангелы не умеют ненавидеть, – отозвалась я глухо.

–Ты права, – ответил он, немного помолчав. —Но они умеют презирать. Господь начал эту войну, а все остальное довершили люди. Посмотри, что они натворили. Мир, который они создали, уничтожил их самих. С тех пор как испортилась вода, они буквально озверели. —Он снова замолчал. —Вода—источник жизни для растений и животных. Растения и животные —источник жизни для человека. Вода стала драгоценной, и люди теперь существуют за счет клонирования. Клонирование – их основной источник пищи. Вместо того, чтобы принять от природы уготованную им судьбу с достоинством, люди продолжают воевать и уничтожать самих себя.

–А дети? —спросила я. —Что случилось с детьми?

–Они отбирают здоровых детей и помещают их под городами в надежде спасти свой род. Но выживут те, кто останется на поверхности и привыкнет к палящему солнцу. А находящиеся внизу просто спекутся, когда солнце начнет сжигать землю.

Комок в горле и боль в глазах были по-настоящему реальны и болезненны. Я опустилась на колени. Я просила Отца послать покой, облегчить страдания и избавить от боли тех, кто не хотел этой войны и ненавидит ее, кто мечтает об избавлении, послать им успокоение и забрать их души с миром в золотые сады.

–Ты просишь о тех, кто положил свою голову на алтарь войны, – сказал Отец. – Многие просили меня о том же, но я не слушал их молитв. —Помолчав, Он добавил: —Я удовлетворю твою просьбу, но только для тех, о ком ты молила. А сейчас уходи. Возвращайся в свое время.

Часть 6. Там, где начинается океан

Тонкие ветви мертвых деревьев, словно пальцы слепого, тянулись к моему лицу. Я стояла на площадке лестницы, ведущей в никуда. Верхние этажи здания уже почти разрушились, но кое-где стены еще держались.

В призрачном свете Луны развалины отбрасывали уродливые тени. Похоже, город был мертв уже давно. Под моими ногами что-то хрустело и ломалось. Я посмотрела вниз – ни стекол, ни бумаги, ни кирпичной пыли – только стекловидный шлак, спаянный в единое целое высокой температурой.

Стояла тишина, лишь ветер носился по пустым улицам, стуча костяшками окаменевших деревьев. Я стояла на уровне третьего этажа дома, угол которого выходил на неширокий проспект. Взгляд, двигаясь по нему все дальше и дальше, упирался все в ту же печальную картину.

–Ты здесь не спустишься, – сказал голос.

Рядом в ореоле света я увидела парящую фигуру не старого еще человека с красивыми ясными глазами. Голову и нижнюю часть лица скрывала легкая ткань – так обматывают голову и прячут лицо жители пустыни.

– Я не могу быть старым, – ответил он на невысказанный вопрос, —ты ведь знаешь, для нас нет старости. Старость – для физического мира. Я могу считаться старым в том смысле, что долго живу, но мое тело останется таким же молодым.

– Кто ты?

– Я не человек и не ангел. Я Привратник, или, как ты называешь, Хранитель.

– Почему ты здесь?

– Эта часть Земли мертва уже пятьдесят лет, и моя сила здесь не причинит никому вреда, – ответил Хранитель. – На этом континенте нет ни одной живой души. Нет ни растений, ни животных, ни птиц, ни людей – никого.

– Зачем ты привел меня сюда?

– Я хочу показать тебе кое-что там, где начинается океан.

Он подхватил меня, и мы полетели над миром, который когда-то считали домом миллионы живых существ. Место, куда Хранитель принес меня, не могло называться океаном. Оно состояло из множества рытвин, пор, пропастей и глубоких расщелин. Оно походило на морщины на лице старухи – я не могла найти места, куда можно поставить ногу, чтобы не упасть. Мы долго летели над поверхностью бывшего океана, пока нам дорогу не перегородила отвесная каменная стена. Она тянулась далеко вглубь черной равнины и опускалась вниз, в темный провал, не имеющий дна.

– Посмотри, – сказал Хранитель, – не вниз, а вверх. Светает.

Действительно, пока мы летели, темнота сменилась серой пеленой, Луна поблекла и совсем исчезла в розовом сиянии утра. Было что-то чудовищное в разительном контрасте между ясным голубым небом, которое не изменил Отец, и черным миром, который Он разрушил.

– Давай спустимся вниз. Я хочу рассказать тебе то, чего ты не знаешь. О народе, который делил с вами Землю, и с которым вы никогда не общались.

– Они жили в океане?

– Океан был их домом. Здесь, внизу, есть поход в эту страну. Под землей много морей, рек и озер. – Мы опускались все ниже, пока солнце перестало освещать темный провал. – Солнце попадает сюда лишь когда стоит очень высоко, поэтому здесь температура значительно ниже, чем на поверхности.

Наконец, мы остановились, но я не увидела ничего похожего на дверь. Хранитель прикоснулся к стене, и огромная каменная глыба сдвинулась с места, выпустив большое количество темно-зеленой вонючей жидкости. Вместе с жидкостью выплеснулось множество распухших тел. Отшатнувшись, я не стала присматриваться, какие они и похожи ли на людей.

– Не бойся, это всего лишь шлюз. Дальше ничего страшного нет.

Мы вошли в темный тоннель, покато спускающийся вглубь скалистой породы.

– Они пришли на Землю, когда ее уже занимали люди, – говорил Хранитель, ведя меня за руку и осторожно обходя лужи зеленой жидкости, – и не захотели войны. Они очень миролюбивы и никогда не вступают в конфликты. Но они увидели, что человек не живет в океане, а ведь вода занимает большую часть планеты. Человек приходит в океан, стуча и гремя, как незваный гость. Так же он врывается в лесную чащу, распугивая ее жителей и предупреждая о себе лязгом и шумом. Неудивительно, что никто никогда не слышал о целом народе, с которым вы делите Землю. Они обладают исключительным метаболизмом, способностью конструировать свой организм на генном уровне.

Пока он говорил, мы вышли из тоннеля. В толще горы пряталась целая страна. Я не увидела ничего похожего на человеческие дома и здания – город напоминал детский калейдоскоп, только без острых граней. Округлости, круги, шары, продолговатости складывались в улицы, арки и сооружения разной величины. И они сияли. Этот свет светлячка, призрачный свет болотных огоньков был так ярок, что я различала мельчайшие детали строений, широких коридоров, больших, идеально круглых или слегка приплюснутых в очаровательной непропорциональности пузырей-жилищ.

– Они строили свою жизнь не так, как вы, – пояснил Хранитель. – У них не было государств и правительств. Они жили сообществом, и все решения принимались большинством. У них отсутствует половое деление, потому что каждый способен к воспроизводству себя самого. Их метаболизм позволяет им стать кем угодно – женщиной, мужчиной, ребенком, стариком. Они могли превратиться в любое живое или неживое существо, причем не только внешне, а полностью перестроить свою генную структуру. Они не просто копировали – они становились этим существом. Поэтому они смогли жить в воде, под вашим миром. Во многих отношениях вода предпочтительнее воздуха. Кроме того, небо над вашими головами не означает, что жизненное пространство землян больше. Даже на небольших высотах вы задыхаетесь – значит, ваш жизненный коридор тоже урезан.

А они ограничили свой из-за нежелания встречаться с вами, хотя могут прекрасно жить на поверхности. Их живет очень много среди вас. Но они никогда не уходят далеко от моря. Когда приходит время рождения потомства – раз в пять лет – они возвращаются к своему народу. Разве в вашем мире не случаются странности с исчезающими женами или благоразумными мужьями, пропадающими на время? Для них старость наступает, когда теряется способность давать потомство.

– Почему, рассказывая о них, ты привел меня в то время, когда они уже умерли?

– Им лучше не знать о тебе. Но ты должна понимать, что они существуют, живут среди вас неузнанными. И тебе необходимо научиться различать их. У них есть наследство, и его некому получить, кроме тебя.

Он протянул руку, и в мои ладони упал медальон из серебристо-красного металла со знаками, выступающими на плоской стороне. Знаки затанцевали и сложились в странный узор. В глубине узора вспыхнул свет, и я увидела их, как живых – мужчин, женщин, детей и стариков. Я видела улицы и дома, наполненные светом и кристально чистой водой. Я слышала голоса и смех, хотя ни единый звук не нарушал тишины океана. Ясный, чистый, веселый, этот город походил на сказку про Русалочку. Печальную сказку.

– Они легко переносили катаклизмы вашего мира —землетрясения и наводнения, – сказал Хранитель, – но не смогли выдержать пламени солнца.

– Как они попали на Землю?

– Они всегда путешествуют небольшими группами в поисках места, где можно жить. Вы – ветви одного дерева, но этот народ более прямой потомок древнего народа, от которого произошли все люди.

Часть 7. Последние похороны на Земле

Ангелы ожидали меня возле ворот, завернувшись в серые плащи.

– Мало времени для разговоров, – сказал один их них. – Сейчас откроется коридор времени, и нам надо войти.

– Я пойду одна, – возразила я.

– Мы здесь для того, чтобы охранять тебя, – ответил он. – Может, ничего и не случится.

Солнце только взошло. Нежные краски рассвета освещали полуразрушенный мост через высохшую реку, за которым расстилалось огромное поле. Вероятно, здесь проходило какое-то грандиозное сражение – груды металлических обломков усеивали все пространство до горизонта. Танки, машины, металлические детали, каски, орудия – им не было конца и счета. И ни одного человека – ни тел, ни одежды, ничего.

Мы медленно пошли, пробираясь между останками машин для убийства, я впереди, ангелы следом.

– Что здесь случилось? – спрашивала я.

– Большая война, – отвечал ангел.

– А где же умершие?

– Победителей похоронили вместе с побежденными. Победители проиграли тоже. Их одолела гораздо более могущественная сила.

Ангелы подвели меня к обрыву, который перерезал поле войны.

– Там, – сказал ангел, – все они лежат. Спускайся.

– Я не хочу.

– Ты же хочешь знать, что случилось?

Более не возражая, я медленно скатилась по сухой потрескавшейся земле. Внизу, среди окаменевших обломков, я нашла горы человеческих скелетов. Ни одежды, ни вещей – только белые кости. Никто не похоронил их.

Я услышала тихий плач и обернулась. Среди груды костей на камне, обхватив колени руками, сидела женщина. Мне показалось, ей около сорока лет. Одежда из серой мешковины болталась на высохшем теле, изнеможденном болезнью или недоеданием. В ярко-рыжих растрепанных волосах пробивалась седина. Она повернула ко мне голову, и я увидела, как слезы катятся градом по впалым щекам.

– Если ты ангел, – сказала она глухо, – забери меня отсюда. Я не хочу жить.

– Я не ангел, – ответила я, опускаясь рядом. – Прости.

Она вздохнула, несмело протянула руку к моим волосам, но так и не коснулась их.

– Какой свет! – прошептала она, вытирая слезы. – Кто ты?

– Человек, как и ты.

– Откуда ты пришла?

– Из мира, который был до вашего.

– Уходи, пока можешь. И никогда не возвращайся сюда.

Я вздохнула. Потом спросила:

– Как тебя зовут?

– Мария.

– Что ты здесь делаешь?

– Разве не видишь? – ответила она с горечью. – Танцую на костях. Я их ненавижу. Ненавижу за то, что они воевали друг с другом, когда нужно было объединиться против общего врага. – Она замолчала. Потом продолжила: – Я хотела умереть, но Бог не жалует самоубийц. Я пыталась заснуть на солнце, чтобы оно меня спалило, но Бог не посылает мне смерти.

– Расскажи, что здесь произошло.

– Я была совсем маленькой, когда началась война, – начала она свой рассказ. – Помню, что сначала стал гаснуть свет, потом перестали отапливать дома, и зимой мы очень мерзли. Постепенно зима становилась все холоднее, а лето все жарче. Вода стала горькой, и мы очень страдали от жажды. Потом солнце вспыхнуло и спалило половину мира, а на второй половине поднялась вода. Говорили, что на полтора метра. Она затопила острова, и многие города оказались под водой. На той территории, что осталась, началась война.

Весь мир был охвачен войной, все страны, даже самые маленькие. Сначала они бросали друг на друга бомбы, от которых гибло все живое, а здания не страдали. Потом они поняли, что, если будут продолжать, на Земле не останется места, где можно жить, и договорились воевать так, как воевали их предки – танками, орудиями и все такое.

Две армии – одна прошла половину мира, другая прошла другую половину – сошлись на этом поле. Никто не знает, сколько они бились— дни, месяцы. Не стало воды и еды. И когда они измотали себя, появились те, другие.

Это было так ужасно, что оставшиеся в живых прекратили сражение.

Люди с головами животных.

Ползающие, прыгающие, летающие чудовища.

Они убили почти всех мужчин, оставили только детей и женщин. Оставшимся в живых разрывали горло и пили их кровь. Потом они построили эти стены и этот город.

– А чем питаются люди?

– С тех пор, как солнце так сильно палит, все живое быстро умирает. Животных почти совсем не осталось. Люди выращивают растения в парниках, закрывая окна фольгой. У моего отца было немного земли, на которой мы поставили такой парник.

– Сколько лет шла война?

– Не помню, лет десять, наверное.

– А сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – ответила женщина. Заметив мое удивление, она добавила: —Люди теперь не живут долго. Мне осталось несколько лет. Я уже выполнила свою функцию воспроизводства и родила троих детей – мальчика и двух девочек. Мальчики теперь рождаются очень редко. Он, вероятно, будет таким же жестоким, как мой отец, а девочки – такими же несчастными, как я. У мужчин по многу женщин, порой они берут даже собственных детей, как случилось со мной – мой отец взял меня после первых месячных.

Она закрыла лицо руками и заплакала. Я не знала, как мне помочь ей.

– Мне пора идти, – она отняла руки и вытерла слезы. – И ты уходи. И никогда не возвращайся сюда. Оставайся в своем прекрасном чистом мире.

– Я провожу тебя.

– Нет, – испугалась Мария, —это опасно. Они могут увидеть тебя.

– Не беспокойся за меня, – ответила я и взяла ее за руку.

– Скажи, – спросила она неожиданно, когда мы шли по дороге в сторону городских стен, – ты видела Бога? Он существует?

– Конечно, Он существует.

– А как ты думаешь, он примет меня, – она замялась, – такую?

Я крепко сжала горячую тонкую ладонь.

– Даже не сомневайся. Он любит всех своих детей.

У городских стен, обтянутых колючей проволокой, она неожиданно остановилась.

– Постой здесь немного, – сказала она и ласково заглянула мне в глаза. – Мне нужно сделать кое-что. – Потом легко коснулась моих волос, улыбнулась и добавила: – Сияют. Спасибо тебе.

Отпустив мою руку, Мария побежала в сторону ворот. Надсмотрщик, в котором не было ничего человеческого, поднял плетку и что-то зарычал, но она его не слушала. Когда она бросилась на проволоку, я рванулась за ней, но опоздала. Посыпались искры, раздался треск, и она упала. Задыхаясь, я перевернула ее на спину и заглянула в лицо – она была мертва.

Я смутно помню, что случилось дальше. Кажется, я кричала. На меня надвинулась чудовищная морда, которая в нескольких сантиметрах от моего лица неожиданно дернулась и затихла. Потом я видела ангелов, стоящих вокруг меня стеной. Их синие мечи сияли, словно драгоценные камни. Потом – провал.

Когда я очнулась, ангел тихонько баюкал меня на руках. Я заплакала и прижалась к нему.

– Она умерла?

Он кивнул.

Я заплакала еще сильнее.

– Не кори себя, – сказал он ласково. – ты не могла ее спасти. Ей повезло, что она встретила тебя. Теперь Бог заметит ее и позаботится о ней.

– Я бы хотела похоронить ее, – всхлипнула я. – Может быть, это будут последние похороны на Земле.

Мы вырыли яму. Я прочла молитву, и мы похоронили Марию. Потом я затоптала место, чтоб его не нашли.

Часть 8. Человек из прошлого

Я понимала – дом заброшен уже давно. Каменные стены кое-где обвалились, в провалах окон свистел горячий ветер. Перебравшись через груды мусора, я вошла внутрь. Перекрытия сохранились до второго этажа. Дальше начиналось небо. И слепящее солнце, которое не согревало, а сжигало.

В одной из комнат я нашла кипу газет, несколько старых книг и блокнот в кожаном переплете, но не смогла ничего прочесть. Английский. Одна из книг была издана в 1998 году. Пока я листала пожелтевшие страницы, пытаясь определить, где я и когда я, в комнату вошел человек.

Это был высокий загорелый мужчина лет пятидесяти. Черты его лица все еще хранили следы необыкновенной красоты, а в коротких белокурых волосах я не заметила ни одного седого волоса. На худощавом сильном теле свободно болтались светлая рубашка без ворота и широкие брюки. Ткань показалась мне странной – слишком тонкая для кожи – я никогда не видела ничего подобного. Босые ноги со слегка растопыренными пальцами, похоже, давно не знали никакой обуви.

Некоторое время мы молча рассматривали друг на друга.

– Какая ты красивая. – выговорил он, наконец. Потом спросил: – Ты человек или ангел?

– Я человек из прошлого, – ответила я. Потом добавила: – Держитесь от меня подальше.

– Не волнуйся, я тебя не трону, – ответил он, глядя за мою спину, где переливались голубые плащи ангелов. – Кроме того, не думаю, что мне позволят это сделать.

Он присел на край стола и посмотрел на бумаги, которые я перебирала.

– Тот мир, из которого ты пришла…Он все еще существует? – спросил он, прикоснувшись к книге. – Я имею в виду… Зеленая трава, и деревья, и цветы? И синие моря? И дождь, серый холодный дождь, который идет много дней без остановки?

– Да. Он существует.

– Тогда зачем ты здесь? Что ты ищешь в этих развалинах?

– Правду. О будущем, которое нас ждет.

Он усмехнулся и поднял на меня глаза, бледно-голубые, выгоревшие и безучастные.

– И что ты хочешь знать?

– Какой сейчас год?

– Никто уже не считает годы, как раньше, – ответил он. – Сейчас тридцать первый год после начала войны. Я еще помню прежнее летоисчисление. Мои дети не помнят и нынешнего.

– Сколько вам лет?

– Сорок семь.

Он опустил голову и надолго замолчал. Потом заговорил. Постараюсь воспроизвести этот монолог дословно.

– По нынешним меркам я стар. Сейчас не живут дольше двадцати – после двадцати лет мясо становится жестким. Что ты так смотришь на меня? Посмотри на мою одежду. Как ты думаешь, из чего она? Сейчас на Земле нет ни одного животного, кроме человека.

Это место когда-то было моим домом. До войны я работал под Лондоном на фабрике по производству одежды из синтетики – тогда работали только фабрики по производству одежды. Когда вода схлынула, на побережье стало можно жить, и мы вернулись сюда. Я иногда захожу в этот дом, чтобы вспомнить о прошлом.

После войны я был молодым и сильным, и мне оставили жизнь. Я жив до сих пор только потому, что убивал всех мальчиков, которых рожали мне женщины.

Что ты отворачиваешься? Да! Я убивал своих детей! Я хотел жить, понимаешь ли ты это?! Я хотел жить во что бы то ни стало.

Что вы можете знать о жизни, люди, живущие так давно, в своих чистеньких домах с белыми туалетами и зелеными газонами у порога! Ваши нарядные одежды не воняют потом, мочой и кровью. Вас не выбирают на убой, как вы выбираете из стада овец на бойню. И вы не разбегаетесь в ужасе, как животные, вопя от страха и желания спрятаться, забиться в самый темный угол.

Я видел все это каждый день. И если я жив, то только потому, что у меня не было сына, способного занять мое место. Но теперь все кончено. У меня родился сын. И его мать отнесла его к властителям. Теперь он будет моим преемником. Но мне уже все равно. Пока он вырастет, я буду уже стар. Мое мясо давно уже не годится в пищу.

Мы между собой называем их свинорылыми. У них не лица, а морды животных, в основном, свиней. Их тела не настоящие – или белые, как черви, или черные, как земля. Иногда они дают нам мясо. Тебе противно?! Да! Да! Да! Я ел своих детей!

Ты знаешь, люди больше не оседлый народ— мы кочуем, как раньше цыгане, но не за летом, а за весной, больше двух дней не бываем на одном месте. У нас деревянные повозки с ножным управлением, а у свинорылых —большая крытая, черная. Мы не знаем, как она управляется.

Иногда сюда приходит главный властитель и выбирает самую красивую и здоровую женщину – он все еще надеется иметь от нее ребенка. Но, знаешь, напрасно. Он такой же, как и я, из прошлого мира. А мои дети…Они другие. Думаю, это несовместимость. Для нас сорок пять градусов —это холодно, а нормальная температура воздуха— шестьдесят градусов. Кроме того, бомбы, которые бросали в войну, изменили наши тела.

Но это уже все равно. Властители говорят, что скоро оставят нас в покое. Они построят большой черный замок и будут жить там со своим главным властителем, а люди будут предоставлены сами себе.

Они говорят о Моисее, которого якобы Бог водил по пустыне со всем народом сорок лет, и когда вывел, они стали совсем другими людьми. Они говорят, что нас также водят, как водил Моисей. Но мы уже не станем другими. Мы останемся такими, как сейчас. Ничего уже не изменится.

Человек умолк и закрыл лицо руками.

Я больше не могла находиться рядом с ним.

Я вернулась в Его сад, где нет тропинок, потому что трава сама выпрямляется, где сквозь листву сочится яркий свет, а цветы яркие и живые. Я видела прозрачные ручьи, слышала пение птиц и веселую песню кузнечика.

– Отец, – спросила я, – неужели ничего нельзя изменить? Неужели нельзя остановить эту войну и избавить человека от его страшной судьбы?

– Я уже говорил тебе, – ответил Он. – Ничего ему не оставлю. Я сам начну эту войну и сам ее закончу. Его сын – в теле человеческом, и это тело начинает уже гнить. Он не получит преемника и замкнется в замке, который построит ему отец. Над замком будет сиять голубая звезда Полынь. Его отец даст ему искусственное тело, как у его слуг, с таким же свиным рылом.

И он останется в замке до конца, пока Я не приду.

Часть 9. Новый Эдем

Я шла по дороге. Все как всегда – дорога, на которой кто-нибудь да встретится, которая куда-то да приведет. Черная выжженная равнина на горизонте переходила в горную гряду. Ни деревьев, ни птиц, ни травы, ни развалин – ничего, кроме шлака и слепящего солнца, которое садилось в багровые облака.

Я встретила человека, когда по равнине уже поползли синие тени. Сначала я заметила светлую точку, и когда прибавила шаг, то увидела человеческую фигурку, которая понуро брела в сторону гор. Это был худощавый чернокожий юноша с короткими курчавыми волосами в длинной, до колен, набедренной повязке. Он не слышал, как я подошла, погруженный в свои мысли.

– Здравствуй. – сказала я тихо.

От неожиданности он рухнул, уткнувшись лицом в землю.

– Не ешь меня, – прошептал он испуганно, не поднимая головы, – я не толстый. Это я опух от голода.

– Прости, что напугала тебя, – заговорила я виновато. – Не волнуйся, я никого не собираюсь есть.

Он осторожно поднял голову и посмотрел на меня. Темно-карие глаза, правильные черты лица – уже не мальчик, но еще не мужчина. Белая ткань набедренной повязки, старая и истонченная, вместе с тем выглядела довольно чистой и латаной в нескольких местах. В конце концов страх смерти победило желание поговорить с живым существом, и он осторожно поднялся с земли.

–Ты не такая, как я, – сказал он удивленно. – Твое лицо переливается, как утренняя заря.

Я вздохнула.

– Если хочешь, я уйду.

– Нет, оставайся, – ответил он торопливо. – Я давно уже никого не видел и ни с кем не говорил. – Потом добавил застенчиво: – Ты красивая, как ангел, о которых мне рассказывала мама.

– Я человек, как и ты. Только из другого мира. – Я посмотрела на подступающую все ближе горную гряду и спросила: – Куда ты идешь?

– Я искатель воды, – ответил он, – иду к горам. Хочу найти там воду, чтобы не возвращаться в город. Он в полутора переходах отсюда.

– А почему ты ушел из города?

– Это не совсем город. Смешно называть городом это унылое скопище хижин. Там плохо. – Он вздохнул. —Люди едят друг друга.

– А ты?

– Я не ем. Есть мох и грибы. Если повезет, глубоко в пещерах можно найти водоросли, которые выжили. Когда камни плавились, они запечатали выход воды, которая осталась под землей. Там целые озера и моря. Если найти такое озеро, можно продолбить дырочку, но маленькую, понимаешь? Тогда вода не убежит и не пропадет совсем. – Он снова вздохнул. – Хорошо жить возле воды.

– Как тебя зовут?

– Давид.

– У тебя есть семья?

Он отрицательно покачал головой. Потом спросил:

– А в твоем мире есть вода?

– Да. Много воды.

– Моя прабабушка рассказывала о мире, где было много воды, но ей никто не верил. Она умерла семьдесят оборотов назад, когда ей исполнилось сто двадцать оборотов.

– А что случалось с вашим миром?

– Его сожгло солнце больше двухсот оборотов назад.

Мы шли и шли. Он говорил и говорил. Ему было не важно, кто я —главное, чтобы кто-то слушал. Когда мы дошли до гор, юноша развел костер. Над нами нависало знакомое небо, и звезды, такие же яркие, как и много лет назад, холодно сияли, не ощущая течения времени. Я молча смотрела в темноту, слушая как юноша, истосковавшийся по нормальному человеческому общению, рассказывает о своей семье. Они пытались оставаться людьми, но этот новый мир не нуждался в таких как они. Он выплюнул этого юного человека и убьет его, если не случится чудо.

Я увидела Хранителя, когда начался звездопад. Его белый плащ тускло сиял в темноте, словно звезда, упавшая с неба. Кажется, юноша так и подумал, потому что рухнул перед ним на колени, едва увидев.

– Здравствуй, дитя, – поприветствовал меня Хранитель так просто, словно мы встретились в вечности, а не далеко во времени. – Мы бы хотели погреться у вашего костра. Ночи здесь холодные.

Вслушиваясь в наш разговор, юноша поднялся, посмотрел на меня и кивнул. Хранитель посторонился, и в полосу света вступили трое людей, закутанные до глаз в плотную ткань.

– Я нашел их в пустыне умирающими, – сказал Хранитель.

Люди молча подошли к огню. Когда они сняли покрывала, я увидела белокожего светловолосого мужчину с длинной бородой и двух женщин. В неярком свете костра их лица казались выточенными из старой бронзы. Девушка выглядела совсем юной, нежной и испуганной. В старшей женщине чувствовались характер и сила, которая не так часто встречается в нашем изнеженном обществе. Она усадила младшую ближе к огню, а сама пристроилась чуть поодаль, пристально наблюдая за нами. Я заметила, как пристально Давид смотрит на девушку, и отвела глаза.

– Кто вы и что ищете так далеко от города? – спросил Давид.

– Мы жили не в городе, в другом месте, – ответил старик негромко. – Где нас создали.

– Вы – клоны, – произнес юноша тихо.

– Да, – подтвердила женщина и добавила с горечью: – Если вам это не по сердцу, мы уйдем.

– Многие не считают клонов людьми, – вздохнул Давид, – но я не из их числа. Вы можете оставаться, сколько хотите.

– Они едят нас, как животных. – Мужчина говорил с возмущением и болью. Я вдруг поняла, что он не так уж стар. В глубоких серых глазах прятались сила, гордость и властный холодный ум. – Но мы не животные.

– Вы сбежали, – поняла я.

Мужчина кивнул.

– Из лаборатории за городом, где нас создали. Там хранятся образцы разных людей, из которых нас выращивают.

– Я искатель воды, – заговорил Давид, выпрямившись. – Вы можете остаться здесь. Если я найду воду, то разделю ее с вами.

– Спасибо, – голос мужчины дрогнул, – за предложение и за то, что принимаешь нас как людей.

– Вы – люди, – ответил Давид, и я поразилась силе и твердости, внезапно пробудившейся за его внешней мягкостью и непосредственностью. – Я никому не позволю думать или считать иначе. – Помолчав немного, он добавил: – Моя мама говорила, что в человеке есть бессмертная душа, в которой читает Бог. И все мы равны перед Его небесным ликом.

– Я помогу тебе найти воду, – обратился к нему Хранитель. —Это место – сплошные горы, но внизу есть долина. В центре раньше находилось озеро. Никто не попадет в эту долину, и ты сможешь жить там.

Мужчина посмотрел на старшую женщина, и та молча кивнула.

– Иргилия останется с ним, – сказал мужчина, и юная девушка потупилась.

Давид вспыхнул, но не возразил. Он неторопливо поднялся, подошел к девушке, бережно взял ее за руку и поднял на ноги.

– Не бойся, – сказал он тихо, – я не обижу тебя.

Она подняла на него полные слез глаза и улыбнулась.

– А вы? Куда пойдете вы? – спросила я старшую женщину, отворачиваясь от юной пары.

– Через три перехода находится поселение, – ответила женщина, протягивая руки к огню. – Его создали такие как мы.

Нас отвлек грохот за спиной. Хранитель дотронулся до горы, и в ней открылась пещера. Хранитель вошел внутрь, поманив за собой мальчика и девочку. Взявшись за руки, словно дети в старой сказке, они шагнули внутрь. Я услышала, как капли воды стучат о камень, как они тяжелеют и наливаются силой. Когда Хранитель открыл проход в долину, вода полилась сплошным потоком и заполнила озеро. Очарованные, мы смотрели, как темнеет земля, напитанная водой, как орошается чахлая растительность, сохранившаяся в этом нетронутом уголке.

– Здесь будет рыба, – говорил Хранитель, – и трава. – Затем, глядя, как мальчик с девочкой, держась за руки идут в проход, и проход закрывается за ними, добавил, обернувшись ко мне: —Это будет их Эдемом.

Мы оставили мужчину с женщиной у костра и ушли в ночь. Они ничего так и не спросили. Думаю, после стольких страданий, выпавших на долю человека на этой несчастной планете, он научился верить в чудеса.

Хранитель привел меня к началу дороги.

– Ты все видела, но не все поняла, – сказал он на прощание. – Этот мужчина и эта женщина – прародители нового поколения людей. Он – из рода искателей воды, детей Божьих, сохранивших душу. Она – искусственно созданный человек. Когда прототипы умерли, клоны тоже получили душу. Бог не создает новое, если есть возможность использовать материал, который имеется под рукой…

Я погрузилась в золотое и белое.

– Перед первым Эдемом была зима, – сказал Отец, – перед вторым – пустыня. Посмотри на планету.

Когда я посмотрела на Землю, то увидела, что она трех цветов – белого (песок на бывших континентах), серого (спекшийся камень) и черного (расплавленная земля).

– Скоро Земля станет прежней, и на ней еще оборот и пол-оборота вселенной будет жить новое поколение.

– Может, они будут счастливее нас и не наградят своих детей горечью первого греха, – сказала я со вздохом.

– Без этого невозможно, дитя. Каждый должен сделать свои ошибки.

– Будет ли они лучше, совершеннее нас?

– Они просто будут другими. Вашему поколению уже не будет места на Земле.

– Что будут говорить эти люди о своих прародителях?

– Они будут говорить, что Бог создал их отца из праха земного, а мать из воды. Они станут говорить, что Бог подарил их отцу воду в подарок. – Он засмеялся и добавил: – Они будут почитать женщину и преклоняться перед нею.

Я вижу мир сквозь прозрачное стекло времени. Время – чистильщик вечности. И когда придет наша очередь, нам надо встретить с достоинством наш конец. Если будет на то воля нашего Отца, он станет новым началом.

Часть 10. Восход на Сатурне

Я стояла в центре большого сумрачного зала. За панорамным окном, словно в фантастическом фильме, нависала огромная, изысканная золотисто-белая планета. Казалось, стоит протянуть руку, и коснешься ее мерцающих колец. Коричневое, желтое, белое и золотое.

Сатурн.

Я люблю его больше других планет. Мне хотелось снова увидеть восход Солнца на Сатурне. Но я думала о планете, и не понимала, почему оказалась здесь, в этом странном зале.

Я осторожно стала осматриваться по сторонам. Зал напоминал скорее большой прозрачный шар, висящий в пустоте. Он совершенно не двигался и находился в одном и том же положении по отношению к планете. Звезды, необыкновенно яркие и большие, почти исчезли в ее сиянии, и все же казались не на своих местах. Единственным предметом в зале, достойным внимания, мне показался небольшой трон из черного камня. Он был пуст.

Я услышала неспешный разговор, легкие тихие шаги, и поняла, что не одна. Немного привыкнув к полумраку, я замела несколько высоких фигур. Темные одежды, расшитые серебром, тонкие бледные лица, сильные руки, покоящиеся на эфесах мечей – несомненно, это были первородные. Двое слуг разносили на маленьких прозрачных подносах плоские серебряные чаши с какой-то жидкостью. Один из них, пробегая мимо меня, поднял голову, споткнулся и с грохотом уронил поднос вместе со всем содержимым на матовый черный пол. В зале наступила тишина, но никто даже не повернул голову в мою сторону. Мгновенно остатки катастрофы были убраны, и все вернулись к неспешным тихим разговорам.

Теперь мне стало безразлично – понятно, что меня давно уже заметили— я пересекла зал, подошла к прозрачной стене и прошла сквозь нее.

Восход на Сатурне очень необычен.

Ты стоишь на подушке то ли газа, то ли жидкого облака, затаив дыхание. Всходит Солнце, но его не видно за полужидкой белой пеленой, похожей на воду. Постепенно этот белый мир окрашивался во все краски радуги, нежные и мягкие, похожие на акварель. Они разливаются вокруг. Ты плаваешь в них, касаешься руками, набираешь в пригоршни. Постепенно краски наполняются яркостью, становятся плотными и живыми, а мир вокруг – объемным, разноцветным и сияющим. Свет льется потоками, разгораясь все сильнее и, наконец, вспыхивает всеми оттенками света. И вот, совершенно ослепленный, ты видишь перед собой бесконечную белую равнину, на которой царит радуга, самая ослепительная из всех чудес.

Я вздохнула, вытирая слезы. И тут заметила, что не одна.

Рядом со мной, широко расставив ноги и сложив руки на груди, стоял Сатана. Его черный плащ и бархатный костюм того же цвета резко контрастировали с сияющим утром. На суровом бледном лице горели глаза, в которых тонули все цвета, кроме золотого.

–Я очень люблю это место, – сказал он тихо. —Здесь столько света и радости. Все это так не похоже на мой мир, пропитанный темнотой и болью.

Он повернулся ко мне и, схватив в охапку, крепко прижал к себе.

– Что ты делаешь? Ты обезумел.

–Это свет, —прошептал он. – Свет этого мира, в котором ты переливаешься и сияешь, словно тысячи радуг. И счастье, которое я испытываю рядом с тобой. Я только теперь понимаю, что живу.

Он коснулся губами моих волос и разжал руки.

–Твое место рядом со мной, —сказал он, немного помолчав. – Ты перевешиваешь чашу весов и нарушаешь равновесие. Если ты не вернешься, этот мир погибнет. Ты ведь не хочешь этого?..

– Отец?

– Что ты чувствуешь, когда стоишь между моими сыновьями?

– Они разные, совсем разные. С одной стороны – страсть и желание, с другой стороны —тепло и нежность.

– Они оба любят тебя. Сатана – с безумной всепоглощающей страстью, которая сжигает его, Христос – с нежностью.

–Они в самом деле никогда не прикасаются друг к другу?

–Нет, конечно. Хотя связь между ними гораздо более прочная, чем ты думаешь.

–И как это понять? Равновесие?

–Да, равновесие. Шахматная доска с расставленными белыми и черными фигурами, висящая в пустоте. Нельзя потерять ни одной фигуры ни белому, ни черному королю, иначе доска перевернется. Все их шаги должны точно соизмеряться с законами равновесия —шах черной фигуры соизмеряется со скрупулезной точностью шагом белой фигуры. В этой игре гораздо больше правил, чем в простой шахматной партии.

Что произошло, когда ты вышла на доску и стала играть на стороне черного короля? Доска едва не перевернулась. Ты была новой фигурой в игре, которая ходит как хочет, нарушая законы равновесия. Это как точные весы, на одной чаше которых —черная половина доски, на другой белая.

– А где я теперь?

– Теперь? Ты держишь эти весы. Ты —мост, соединяющий два этих мира.

– Все так сложно.

–Это слова просты, а мир сложен. Казалось, что может быть проще—произнести слово «родился человек», но как сложен процесс этого рождения. Всего лишь слово «распустился цветок», а сколько обстоятельств сопряжено с его появлением на свет из семечка— земля, дождь, воздух, ветер, само появление семечка. Что значат слова «зажглась звезда в небе» или «потухла звезда», «родилась планета» или «погибла планета». Мир сложен, и нет ничего сложнее мира, в котором ты живешь. Произнести слово—это похоже на волшебство. Но как происходит это волшебство, знаю я один.

– Мне так жаль. Но люди ничего не замечают. Они полны ненависти. Они думают о войне и убийствах.

–Они не видят того, что видишь ты. Пустые города, в которых гуляет ветер, отчаянный жалобный плач детей, у которых украли целый мир и право на счастье, тихий усталый плач матерей без надежды и будущего. Они не видят пустынь, в которые превратились цветущие долины, одинокие группы людей, скитающихся, словно дикари, по миру, когда-то такому счастливому.

–Но я плачу не только поэтому.

–Я знаю. Ты не можешь смотреть им в глаза. Ты видишь в них смерть, видишь, как умирают их души, как они гниют заживо —такие цветущие люди уже мертвецы, потому что в них смерть. Ты ужасаешься тому, что видишь, и твоя душа болит и плачет. Но что же я могу поделать. Таков человеческий род. Он словно чаша с ядом, который переполнил ее до краев и уже выплескивается наружу.

Я впустил во вселенную Хаос. Я хочу, чтобы Хаос смешал все —живущих и умерших, праведников и грешников, ангелов и демонов, ад и рай. Чтобы он разрушил стены, превратил в прах города и небеса— чтобы все смешал в невероятную кучу доброго и злого, и, смешав, уничтожил все это.

Этот мир как опухоль на моем теле, как гнойник. Его нужно вычистить, убрать весь гной и прижечь рану, даже если будет очень больно. Потом рана закроется со временем. А сейчас я сделаю то, что сказал.

Послушай, дитя, слишком мало времени осталось для этой цивилизации и этого мира.

Ад все еще открыт для тех, кто входит, и закрыт для тех, кто хочет выйти.

Рай закрыт почти для всех, кто пытается войти. Выходят из него только избранные, которым предназначено встретить конец этого мира.

Ангелы смерти больше не приходят принять души грешников —демоны перегрызают серебряную нить, соединяющую душу и тело, и тут же забирают душу в ад, минуя все формальности.

Люди слепы и глухи. Это мое наказание и мое благодеяние для них.

–Но при чем здесь я? Сатана говорит, что я – причина всего этого.

–Так оно и есть.

– Но как такое может быть?

– Как маленькая деталь может стать причиной остановки огромного механизма. Маленький желтый цыпленок, убивающий целый мир, сам остается совершенной невинным.

–Но почему вы допускаете это?

– Я и мои братья? Не знаю, что тебе ответить. Из-за усталости. От безысходности. Может быть, из-за веры. А всего вероятнее, из-за любви. В нас живет надежда, что мир, который родится, будет лучше этого. И, кроме того, мы будем жить в тебе. Мы не умрем. То, что случится с нами, когда мы превратимся в каплю воды, которую ты выпьешь, может и будет настоящим волшебством. На самом деле ты никогда уже не будешь одинокой.

–Моя мать говорит, что я не буду одинокой, но никогда не стану счастливой.

Он промолчал. Я тоже молчала. Потом спросила:

– Скажи, ты в самом деле мог бы предотвратить гибель и смерть, если бы я попросила тебя?

– Конечно, ведь я подарил тебе этот мир. Но разве ты готова попросить меня об этом?

Часть 1. Последние люди

Сначала пришел свет. Он дрожал и дробился в сотнях прозрачных ячеек. Большие залы из светящегося полированного камня отражались друг в друге, словно бесконечный коридор магических зеркал. Хрусталь, золото, сплав, блестевший как стекло – во все предметы художник вложил мастерство и душу.

Я встретила хозяев в одном из дальних залов, где рассматривала полотна в золотых рамах, пытаясь понять, что же скрывается за переливами странных мерцающих красок. Несколько красивых мужчин и женщин в белоснежных одеждах, с безукоризненными манерами, молча стояли у резной колонны из белого мрамора и смотрели на меня. Я почувствовала себя неловко под их холодными оценивающими взглядами.

– Нужно искать гармонию, а не смысл, – сказала женщина. – И тогда ты услышишь музыку красок.

Тонкая, нежная, с большими бархатными глазами, она словно сошла с полотен Боттичелли. Только матово-черная кожа и высокие скулы говорили, что я ошибаюсь в месте или во времени.

– Кто вы? – спросила я, отступая.

Они беспокойно зашевелились.

– Мы люди Земли, – ответил мужской голос.

– Я тоже с Земли. Но мы совсем не похожи.

– Ты находишься далеко в будущем, – пояснил тот же голос. Потом спросил: – Как твое имя?

– Лариса.

Они переглянулись.

– Мы ждали тебя, – сказал высокий темноволосый мужчина и махнул кому-то рукой. – Пойдем. Не беспокойся. Мы не причиним тебе никакого вреда.

Сопровождая свое приглашение жестами и безжизненными улыбками, они провели меня в небольшой круглый зал, вдоль стен которого на невысоких пузатых тумбах из белого матового стекла, форму которых я даже не пыталась понять, стояли низкие черные вазы с белыми и синими цветами. Меня усадили за полированный стол из серебристого металла, и невысокая черноволосая женщина в белой накидке, похожей на греческую тунику, поставила передо мной металлический кубок с двумя ручками, украшенный золотом и хрусталем.

– Мы слышали, что твои путешествия забирают силу и жизнь. Выпей это. – Женщина легко коснулась кубка тонкой рукой, украшенной татуировкой в виде двух сплетенных хвостами змей. – И осень твоей жизни превратится в весну, молодость, красота и здоровье вернутся к тебе.

– Я не стану пить.

– Но почему? Разве ты не хочешь снова стать молодой и красивой?

Я не ответила. Они не стали настаивать. Просто стояли, рассматривая меня.

– Мы долго добивались этой встречи, – заговорил, наконец, мужчина, голову которого украшал обруч с фиолетовым камнем, – пока нам было дозволено позвать тебя.

– Вы очень красивы, – сказала я, всматриваясь в лица, полные здоровья, жизни и молодости.

– Это только физическая оболочка, – возразила женщина. Мне показалось, именно она заговорила со мной первой. Идеальные черты делали их почти близнецами. – Другое дело – ты. Твой путь выжжен, словно сверкающая комета. Мы не встречали никого красивее тебя. Хочешь посмотреть наш мир?

Я кивнула.

Они повели меня по сверкающим залам, источником света в которых служил зеркальный камень. В одном из помещений мы задержались.

–Это машина перемещений. – Мужчина, напоминающий английского лорда манерами и идеально сидящим костюмом, подвел меня к небольшому предмету. Предмет имел форму овала, обрамленного в серебро и золото, внутри которого переливалось и слабо мерцало нечто газообразное. – Но мы перестали ею пользоваться после того, как изобрели вот это.

Второй предмет напоминал приплюснутый шар, в центре которого яркой точкой сходились концентрированные круги.

– Этот аппарат, все равно, что лупа, увеличитель, – пояснил мужчина, словно подбирая слова для неполноценного или ребенка. – С его помощью мы научились видеть любую точку вселенной так близко, что можно различить самые мелкие детали. Мы выбирали полюбившиеся места, отдельные личности или семьи – у каждого были свои любимцы – и наблюдали за их жизнью день за днем, минута за минутой. Но мы так привязывались к ним, что у многих возникало непреодолимое желание поговорить с ними, встретиться. Это приводило к многочисленным нервным расстройствам, и мы отказались от использования этого аппарата.

– Но почему вы не полетели к ним?

– Ты не понимаешь, – ответил мужчина.

Я молча пошла дальше. Сменяющие друг друга залы и коридоры с колоннами, прекрасными статуями и предметами с тонкой отделкой из золота и драгоценных камней, напоминали дворец или музей. Особенно меня поразила статуя дракона величиной с человеческий рост, отлитая из золотисто-черного сплава так искусно, что казалась живой.

Я продолжала свою странную экскурсию. Безукоризненные белые фигуры неотступно следовали за мной. Словно мимоходом, то один, то другой, задавали мне вопросы. Мне они казались бессмысленными, но, вероятно, для них мои ответы много значили. Это мало походило на разговор. Прошло довольно много времени, прежде чем я осознала его смысл.

– Это Земля, – говорила темноволосая женщина, – но так далеко в будущем, что не только память, но и память памяти о вашем поколении стерлась – никто не знает и не помнит о вас.

– Вы воспринимаете меня как дикаря.

– Это так, – кивал высокий мужчина, походивший на индийского раджу. – Твой мозг и твое поведение примитивны.

– Зачем же вы тогда позвали меня?

Они не отвечали.

За разговором мы подошли к огромному хрустальному шару, занимавшему почти весь зал. В то время далеко, дома, мой кот забеспокоился. Связь очень тонкая – эти люди моментально почувствовали перемену.

– Что происходит? – спросила одна из женщин.

– Это мой кот.

– Кто это? Я тебя не понимаю.

– Живое существо. Животное, маленькое и пушистое, с ушками, хвостом, лапками и живыми глазками.

– Зачем ты держишь его? Какая от него польза?

– Никакой. Просто я его люблю.

– Любовь, – задумалась женщина, и вся группа уставилась на меня с удивлением. – Что такое любовь?

Я посмотрела на чистые одежды, высокие лбы, блестящие волосы, сияющие глаза и наконец, поняла, что меня так беспокоило в них. Они напоминали ожившие статуи, прекрасные и безжизненные. Ни одной эмоции, ни единого порыва или движения души – только холодное любопытство. Они действительно не знали, что это такое – любить.

– Мы ухаживаем за ними, кормим, следим за их здоровьем, делим с ними свой дом и ничего не ждем от них, кроме любви. И они любят нас, платят нам своей любовью и преданностью.

– Не понимаем, – задумалась женщина. – Разве вы знаете, о чем они думают и как мыслят?

– Нет, – ответила я. – Мы просто любим их.

Люди молчали. Я вдруг подумала о пропасти, разделяющей нас. Она лежала не во времени, а в душе. Внешнее сходство – те же глаза и осанка, что и у людей нашего мира, только кожа очень темная и лица слишком уж совершенные – только внешнее сходство. Они мне не нравились. С ними было неуютно и неинтересно.

Отвернувшись, я нырнула в коридор времени и исчезла из их мира. Но голос снова позвал меня, и я уступила, понимая, что причина, по которой эти люди звали меня, должна быть очень важной для них. Я вернулась так неожиданно, что их машина чуть не сломалась. Последовала вспышка, и одна из женщин безжизненно упала на пол. Я бросилась к ней, пытаясь помочь.

– Оставь ее, – сказал равнодушно мужчина, возясь с машиной. – Зачем ты это делаешь? Все равно ее трудно будет спасти. Скорее всего, она умрет.

– Вы не знаете, что такое жалость.

– О чем ты говоришь?

– О жалости, сострадании, стремлении помочь.

Мужчина только пожал плечами и отвернулся. Меня охватило отвращение и отчаяние. Единственным моим желанием было вырваться из этого стеклянного рая на свет, к солнцу. И я побежала. Вслед мне неслись крики и просьбы остановиться, но я не прислушалась к ним. Дверь нашлась очень быстро —не из стекла, а металлического сплава – и я прошла сквозь нее в смутной надежде увидеть солнце и яркий мир будущего.

Меня встретила ночь. Я чувствовала землю под ногами, слышала шорохи, но ничего, абсолютно ничего, не видела. На ощупь я дошла до дерева, дотронулась до ствола, и поняла то, о чем уже догадывалась.

Прекрасные залы без окон. И без солнечного света.

Дерево было мертвым, окаменевшим. Остатки атмосферы, все еще удерживающиеся вокруг Земли, не давали ему рассыпаться в прах. Я подняла голову и увидела звезды, но их оказалось на удивление мало. Сзади открылась дверь. В простыне света появилась темная фигура в скафандре.

– Напрасно ты не послушала нас, – сказал мужской голос. – Солнце мертво, и Земля мертва вот уже полстолетия. Мы иногда слышим какие-то звуки, говорящие о том, что жизнь еще не умерла – но это все. – Он надолго замолчал, потом, видя, что я не двигаюсь с места, добавил: – Солнце гасло постепенно, пока не превратилось в мертвый черный шар. Электромагнитная сила все еще осталась. Земля продолжает вращаться вокруг орбиты и вокруг Солнца.

– Почему вы не оставили Землю и не переселились в какое-нибудь другое место?

– Мы думали о этом. Но нам некуда идти. Не только наш мир – вся вселенная умирает.

Мертвый мир. Мертвая планета.

Я опять сбежала. К чувству потерянности и недоумения примешивалось понимание того, что мое бегство – только передышка, возможность собраться с мыслями. Я вернулась на следующий день через другие двери. Это оказалось откровением.

Я стояла в темном коридоре, который соединял множество помещений, закрытых решетками с толстыми прутьями. В этих помещениях без дверей, залитых багровым светом, больше похожих на камеры, находились люди. Они спали, ели, справляли нужду, занимались своими делами без всякого стеснения, безразличные и вялые. Я побежала вперед, беспокойно вглядываясь в чужую жизнь, не прикрытую стыдом. Коридоры и залы, заваленные хламом и ветошью, имели такое же расположение, как и верхние этажи, но только здесь стоял запах плесени и смрада. Иногда мне навстречу попадались оборванные сонные фигуры с грязными лицами и нечесаными волосами. Контраст с верхними этажами ужасал.

Огибая кучу мусора, я столкнулась я изнеможденным мужчиной, лицо которого сохранило остатки былой красоты. Глаза, словно мертвый пруд, безразлично скользнули по мне, и я, отшатнувшись, побежала по упругому теплому полу, не разбирая дороги.

Кто эти люди? Кто живущие наверху? Почему они позволяют остальным жить в грязи, нищете и отчаянии? События последних дней, или часов, или минут, или лет – кто знает – гнали меня вперед, но еще сильнее меня подстегивали мертвые глаза и пустота за ними.

Я нашла хозяев верхних этажей в зале с машиной перемещений. Их собралось немного, человек двадцать – двадцать пять, сияющих, чистеньких, ухоженных. Ни одного темного пятна в одежде, ни одной тени на лицах. Что я испытывала, глядя на них? Отвращение? Ужас? Недоумение? Ничего, кроме страдания.

– Кто вы? – заговорила я. —Люди ли вы?

– А что ты понимаешь под понятием «люди», «человек»? – спросил английский лорд.

– Человек не только мыслит, но и чувствует, – ответила я. —Это способность к любви, жалости, состраданию. Это ум и стремление искать. Это взаимопомощь и чувство справедливости. Вы не умеете любить и сострадать.

– Да, не умеем. Но в нас есть сила жизни и величие духа. Мы пытаемся спасти все самое лучшее, что осталось от нашего мира.

– Любовь и есть самое лучшее в человеке. В вас нет любви.

– Ты не понимаешь. Ваша раса была последней, кого Господь наделил душой. В нас нет души. Мы получили бессмертие и стали такими же, как большинство живущих во вселенной. Поэтому единственное, о чем мы заботимся – это достойно встретить конец. Мы звали тебя, потому что ты одна можешь спросить у Него, ошибаемся ли мы. Может, в нас есть душа и, значит, надежда на спасение.

Я посмотрела на прозрачные стены, из которых лился свет. Этот мир избавил человека от вечной проблемы добывать хлеб насущный. Пищу, одежду, воду и воздух синтезируют машины. Солнечный камень дает тепло и свет. На что можно потратить свое бессмертие? Искать совершенную линию? Идеальную ноту? Музыку в словах и красках? Но у меня перед глазами стояли только багровый свет и опустившиеся люди, которые потеряли смысл в жизни. Только грязь и мертвые безжизненные глаза.

– Хорошо, – сказала я, наконец, – хорошо.

Я пошла по пустынным залам и в одном из них упала на колени.

– Отец.

– Я слышу тебя.

– Сказали ли они мне правду?

– Да, они сказали тебе правду. Я сеял в них семена, но они погибали еще быстрее, чем в вашей расе. И чтоб не распространять зло, вот уже десять поколений я не сею в них зерен души. Тех, что остались, можно пересчитать по пальцам. Круг замкнулся, и мне больше ничего не нужно. Раса, поделенная на свет и тьму —это квинтэссенция ада. Уходи. Возвращайся домой.

Я пошла к ним и сказала. И еще попросила не звать меня больше.

После этого я разбила машину перемещений.

Мне бы хотелось забыть, но я не могу.

Часть 2. Земля в конце времен

Звон разбивающегося стекла. Я стояла, закрыв глаза, представляя, как бью эти стекла, и воздух снаружи врывается в душную атмосферу дома. Это освобождало и казалось единственно правильным. Здание дрожало, словно обезумевшая лошадь. Дождь из осколков превратился в настоящий ливень.

Я вдохнула свежий воздух и открыла глаза. Легкий ветер шевелил мои волосы, лениво перебирая куски черного зеркала, которые покрывали пол здания без этажей и перегородок. Сквозь пустые глазницы окон в дом проникала ночь. Холодный воздух и слабый шелест листьев высоких невидимых деревьев говорили, что мир снаружи жив.

Осторожно ступая, я подошла к окну, вглядываясь в слабое мерцание влажной травы и белый песок дорожки – в конце концов, это лучше, чем бродить в душном доме по битому стеклу.

– Ты собираешься выходить или так и будешь там стоять? – произнес тихий голос снаружи.

– Что тебе надо? – с досадой спросила я.

– Не нужно грубить. У тебя все же невыносимый характер.

– Прости. Я не ожидала увидеть тебя так скоро. При нашей последней встрече ты выглядел…неважно.

– В глубинах человеческой души и не такое можно увидеть. Так ты будешь перепираться со мной или спустишься?

Я выглянула наружу – до земли оставалось не больше метра. Мне не хотелось ступать на мокрую траву, поэтому я вышла через окно, зависла в воздухе и тихо опустилась на белый песок рядом с владельцем голоса. Мы стояли рядом, глядя на темный дом. Высокие звезды почти не давали света, мерцая в осколках зеркал, торчащих в рамах. Окна тянулись вверх на четыре или пять этажей, крыши не было вообще. Странный дом.

– Ты разбила все магические зеркала, – сказал Сатана без злости. – С чего это вдруг? Что на тебя нашло? Теперь сюда невозможно будет попасть, пока не вставят новые.

–Это что же, физический мир?

– Да. Это моя планета.

– Если она твоя, зачем тебе этот дом и магия для перехода?

– Потому что таковы законы вселенной – между физическим и духовным мирами все еще существует мост. Они не сливаются друг с другом даже теперь.

– Что это значит – теперь?

– Ты не узнаешь этот мир?

– Нет.

– Это же твоя планета, только далеко в будущем. Много миллионов лет. Она давно уже входит в мою страну.

– Земля?

– Это она.

– Здесь еще живут люди?

– Люди? Ты имеешь в виду свой род или тех, кто населял Землю после вас? Твой род давно умер. Тех, кто наследовал Землю после завершения Праздника Солнца и нашествия чужеземцев, вряд ли можно считать вашими потомками, хотя они и сохранили часть ваших генов. Нет, их уже нет здесь. Эта планета пуста уже миллион лет. По крайней мере, на ней нет человека. Пойдем.

Отвернувшись от дома, мы пошли по белой дорожке в темноту, которая жила и дышала. Шумели деревья, шелестела трава. Кто-то огромный протопал в чаще – высунувшись, большая голова фыркнула и стала ластиться к моему спутнику. Он похлопал ее по широкому носу, и голова исчезла. Как странно, неужели этот мир снова получили динозавры?

–Это не динозавры, просто мутировавшие животные, – услышал мои мысли Сатана. – С тех пор, как погасло солнце, прошло довольно много времени, и они успели приспособиться к изменившейся среде.

– А растения?

– Солнце погасло, но не умерло. Оно продолжает излучать ультрафиолет. Растения теперь существуют не за счет фотосинтеза. Они не испускают кислород, а поглощают его.

– Почему же человек не смог?

– Вероятно, он исчерпал свои способности к метаболизму. Осторожно, смотри под ноги. Дай мне руку. Темно?

– Плохо без Луны.

– Она все еще на своем месте, правда, стала несколько ближе к Земле. Да и гравитация значительно ослабла. Но она не дает света, потому что нет солнечных лучей. Но для тебя я могу на некоторое время включить лампочку.

В то же мгновение все вокруг залил бледный свет, и я увидела огромную Луну. Вместе со светом пришли жалобный рев и писк.

– Они боятся света, отвыкли от него, – пояснил Сатана.

Из темноты выплыли громадные деревья с толстыми сучьями и густой листвой, высокие негибкие травы, похожие на толстые пальцы, широкие поляны, а среди них – белая дорога и высокий дом с выбитыми окнами.

– Растения сильно мутировали, сейчас это скорее животные. Разумеется, у них нет души, но развился определенный интеллект.

Мы поднялись на невысокий холм. Перед нами лежал океан с широкой полосой прибоя и волнами высотой с дом. Сатана расстелил плащ и усадил меня на него, а сам пристроился рядом. Я вздохнула – огромный диск Луны и высокие серебряные волны казались мне чужими.

– Сейчас волны достигают высоты десяти метров, да и приливы сильнее, чем раньше.

Жалобный вой усилился, но совсем не трогал моего экскурсовода.

– Ты столько знаешь об этой Земле. Часто бываешь здесь?

– Нет. Но она теперь часть моего мира.

– Но ведь это будущее.

– Для тебя. У вечности нет времени, и для меня мир состоит из отрезков, которые создаю я сам, словно из кусочков складывается мозаика.

– Значит, ты не боишься встретить себя самого?

– Нет, для меня это невозможно. Это мгновение реально, поскольку я проживаю его сейчас, но его нет для меня в будущем.

– Значит, ты не знаешь своего будущего?

Я повернулась к нему и наткнулась на пристальный взгляд сияющих глаз.

– Нет.

Он встал во весь рост и сложив руки на груди, стал смотреть на океан. Лунные зайчики скользили по его высокой фигуре и белым одеждам, ветер отбросил со лба волосы и, смешавшись со светом, коснулся его лица.

– Что может мне дать мир, в котором нет человека? – Он раскинул руки и подставил лицо ветру. – Душа! Венец творения! Самое совершенное из всего, что создал Бог! Без нее все вокруг теряет смысл, ничто не имеет значения! Она – единственное, что мне нужно, чем я стремился обладать. Теперь я владею всем миром, но зачем он мне, если я не получил власти над душами человеческими! Отец обманул меня. Он снова обманул меня.

–У тебя есть души, которым заполнен ад. Почему ты не можешь заселить ими пустые миры?

– У меня их теперь точно камней на берегу. Вот, смотри.

Он опустил руку в карман и протянул мне на ладони шарик золотистого света. Подкинув, он небрежно бросил его, и шарик покатился по мокрому песку к линии прибоя. Через мгновение на его месте появилась молодая женщина в меховой тужурке, с сутулыми плечами и бессильно повисшими вдоль туловища руками. Короткие волнистые светлые волосы закрывали опущенное лицо.

– Послушай, – сказал, обращаясь к ней, Сатана, – хочешь жить в этом мире? Ты получишь снова тело и будешь делать, что пожелаешь.

Женщина подняла голову и оглянулась через плечо на океан.

– А здесь есть еда?

Сатана не ответил.

– Здесь одиноко.

– Но это Земля – твоя планета.

– Моя планета? А что это – планета?

Он молчал.

– Я хочу вернуться, – забубнила женщина. – Там мой дом. Там темно. И можно получить еду, если откусить кому-то ногу. Этот мир чужой. Здесь никто не живет. Верни меня домой.

Сатана махнул рукой, и женщина исчезла.

–Так с ними со всеми. Им нравится жить в болоте, они привыкли к нему. С тех пор как ваш род угас, люди постепенно стали забывать о том, кем были. Они считают ад своим домом, и не хотят другой судьбы для себя.

– Мне бы хотелось увидеть, где жили последние люди.

Я встала рядом с ним. Он поднял и встряхнул плащ, потом накинул его мне на плечи и, помолчав, предложил:

– Я могу показать тебе одно из их последних жилищ. Оно под океаном.

– Я была здесь однажды, когда солнце уже погасло. Но те здания находились в лесу.

– Я знаю, что ты приходила сюда. После твоего последнего посещения они прожили недолго – двести или триста лет.

Он взял меня за руку и помог спуститься с холма. Какое-то время мы молча шли по мокрому песку, пока впереди не показалась цепочка круглых сооружений, уходивших вглубь океана.

– Пора выключить лампочку, – сказал он, – нам больше не понадобится свет.

Лунный день погас. В наступившей темноте слышался только грохот океана. Я сделала шаг в сторону строений – и через мгновение оказалась в широком коридоре. Прозрачные упругие стены, потолок и пол светились ярким оранжевым светом, от которого рябило в глазах.

– Люди многому научились у расы, которая на некоторое время после Праздника Солнца колонизовала Землю. Это произошло, когда твой род вымер, и зародился новый вид людей. К тому времени, как иноземцы покинули этот мир, люди уже научились строить такие энергетические коридоры и города. Когда солнце стало гаснуть, они перебрались под землю. Пойдем.

Мы прошли коридором до огромного помещения с широким круглым отверстием в центре. Из помещения во все стороны ответвлялись коридоры, залы и комнаты. Я заглянула в отверстие – оно уходило вертикально вниз на многие километры. Уровни походили друг от друга – те же прозрачные дома и улицы, сияющие ровным оранжевым светом.

Мы медленно пошли по солнечному городу. Комнаты по большей части не отличались разнообразием – в углу каждого помещения находилось возвышение, вероятно, служившее кроватью. Если и существовали какие-то предметы мебели, то они давно уже истлели. Некоторые уровни напоминали дворцы. Прекрасные залы украшали скульптуры из серебристого металла, похожие на те, что я видела когда-то.

– Странно, но сияние разгорается сильнее, – сказал Сатана. – Этот город реагирует на твое присутствие, словно он живое существо. Посмотри, он все еще сохранился без единого изъяна даже через столько лет – в нем и сейчас можно жить.

– А где же последние жители?

– Они умерли.

– От чего?

– Они собрались в одном месте— их оставалось всего триста человек—и все вместе остановили свои сердца, они это умели. Ты же знаешь, они могли бы жить вечно, потому что овладели тайнами бессмертия.

Я смотрела на статую, похожую на античного Давида, а он читал мои мысли, такие же прозрачные, как эта статуя. Мое последнее посещение Земли было тяжелым. Я вспомнила разговор с последними людьми. Они обрели бессмертие, но потеряли душу. Кажется, я упрекала их в том, что они разучились любить, сострадать и даже ненавидеть.

– Но в этом городе столько света, столько места. Они могли бы жить и при отсутствии солнца.

– Могли бы. Они научились создавать искусственную пищу и одежду. К тому времени, когда погасло солнце, к прежним своим обязанностям они добавили еще синтезирование воздуха и воды. В любом случае, их время постоянно было занято. Правда, они утратили в ходе эволюции обоняние и осязание, поэтому не придавали значения запахам и вкусу. Здесь стояла ужасная вонь, но не для них.

– И все же они решили умереть.

– Они утратили интерес к жизни. – Я обернулась. Он стоял рядом со мной, буравя меня глазами. – Разве не ты сказала им, что с получением бессмертия они потеряли души?

– Во вселенной много бессмертных. Это не повод, чтобы умирать, – ответила я, отворачиваясь, но он удержал меня.

– Да, их много в моем мире. – В его глазах плавал серебряный туман, и мне не понравились их выражение. – Но бессмертие стало ненавистно тем, кто потерял нечто большее – душу. Получив бессмертие, женщины перестали рожать детей. Часть населения, не занятая умственным трудом, полностью деградировала, предаваясь отчаянию – они стали уходить один за другим. Наконец, ушли последние. – Я вырвала руку, собираясь уйти, но он остановил меня. – Пойдем, у меня кое-что есть для тебя.

В молчании мы прошли несколько залов.

– Лучшие залы, вероятно, внизу? – спросила я отстраненно.

– Наоборот, у них чем выше к поверхности, тем почетнее. Они редко выходили из-за плохого воздуха, но все же предпочитали иметь связь с поверхностью.

Мы остановились у небольшого круглого зала.

– Я нашел это в одно из своих посещений. Они оставили это для тебя. – Сатана показал на золотистый шар. – Так я узнал, что ты уже бывала здесь. Шар настроен на твой код.

Я остановилась, не решаясь войти. Чувствовала ли я свою вину перед ними? Прошло так много времени с тех пор, как я, словно восторженный щенок, носилась по вселенной, желая все увидеть, узнать, понять. Я стала старше, но стала ли я взрослее? Могли ли мои слова заставить их принять такое страшное решение?

Едва я вступила в зал, шар осветился.

– Мы уходим, – сказал голос, и я узнала его. Мужчина с холодными прозрачными глазами английского лорда. – Но ты ведь и так знала, что это произойдет. Мы отдаем свое бессмертие и уходим в темноту, откуда нет возврата. Но мы все же надеемся, что, может быть, Бог смилостивится над нами и простит нам наши ошибки, за которые мы жестоко поплатились. С тех пор, как ты побывала здесь, мы пытались изменить свою жизнь, но безуспешно. Наш род угас, как и мир, в котором мы когда-то жили. Если сможешь, попроси Отца простить нас и вернуть нам то, что мы потеряли. Прощай. А, может быть, до свидания.

Я села на прозрачный теплый пол и заплакала.

Часть 3. Земля в начале времен

Ящерица повернула голову. Мускулистая и изящная, с меня ростом, она напоминала динозавра из детских книжек. Ее кожа, похожая на змеиную, отливала синевой, а на плоской морде блестели умные глаза.

– Чему ты удивляешься? – сказала ящерица. —Это просто обмен мыслями. И довольно глупо называть нас всех динозаврами. В ваше время такое же разнообразие животных, но только один вид имеет разум. Тебе надо туда, вниз – там живут похожие на тебя. Мы не спускаемся в долину —тропинки слишком узкие для нас.

Я молчала, ошарашенная. Ящерица добавила:

– Среди глупых травоядных нечего искать разум. Среди хищников —да. Неужели ты думаешь, что за миллионы лет существования не нашелся ни один разумный вид? Мы знаем, что умрем, когда придет холод, и что эти, внизу, займут наше место. Ведь ты одна из них, не так ли? Мы умеем видеть то, что было, и то, что будет. Но мы еще вернемся, запомни это.

Темно-серые глаза с синими искорками смотрели пристально и холодно. В них читался отстраненный интерес и еще досада человека, повстречавшего говорящего хомяка. Ящерица стремительно развернулась и скрылась в густых зарослях растений, похожих на маленькие пальмы.

У скалы были острые грани, поэтому я спускалась медленно. Большие розовые яйца какого-то существа чудом держались на уступе отвесной скалы. Я осторожно обошла их, утопая в жидкой грязи, и наткнулась на тропинку, ведущую к водопаду. Он гремел на многие километры. Серая вода падала уступами вниз, и, постепенно теряя силу, вливалась в темную реку, стремительно несущуюся в узком каменном русле.

Внизу пряталась долина, отгороженная от остального мира отвесными каменными стенами. Чуть ниже места, где я стояла, внутрь горы наклонно вниз уходила большая пещера. Оттуда раздавались громкие звуки, похожие на металлический лязг. Как ни странно, вход закрывала металлическая решетка с толстыми прутьями, в ячейку которой мог пролезть крупный человек. Я легко прошла сквозь нее, но метров через сто наткнулась на следующую, с более мелкими ячейками, а через сто – еще на одну, более густую. Между решетками кто-то тщательно все вычистил – следы крови и уборки виднелись отовсюду. Не помню, как я прошла сквозь третью решетку – скорее всего, она предназначалось для кого-то более реального, чем путешествующая душа – и увидела яркий свет. Я подумала, что в наше время уже нет такого ослепительного солнца, подошла к выходу, и тут впервые увидела траву.

Зеленый луг с белыми цветами переходил в небольшую рощу, за которой расстилалось поле с высокими странными растениями без листьев с пушистыми сиреневыми цветами. Сиреневые растения заинтересовали меня, и я подошла ближе, заглядывая в чашечки, которые покачивались выше моей головы.

– Не трогай, – раздался сердитый голос, и я оглянулась.

Сквозь заросли цветов на меня смотрел человек.

Ошарашенная, я во все глаза уставилась на него. Это был высокий, головы на три выше меня, прекрасно сложенный юноша с шапкой белокурых, отливающих серебром, волос. Его тело цвета старой бронзы от пояса до середины бедра прикрывал черный кожаный фартук, а локти – кожаные нарукавники. Обувь из той же кожи, замысловатая уродливая маска, закрывающая лицо, и странное орудие в руках завершали эту сюрреалистическую картину.

– Я не трогала цветов.

– Отойди, – повторил он. – Я умею с этим обращаться. – Он с гордостью указал на оружие, отдаленно напоминающее арбалет, и по-детски добавил: – Мы не умеем делать такого. Оно нам досталось от умершего народа. Отец мой умел, и я умею.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Ди, что означает Стерегущий траву.

– А зачем вам эта трава?

– Мы выращиваем ее для животных, – ответил он, – и для себя, чтобы не выпадали зубы. – Замявшись, он пояснил: – Драконы научили нас. Они многому нас учат. Самых способных забирают в гору, а те, кто возвращается, умеют делать разные вещи и учат других.

Он замолчал, рассматривая меня. Потом заговорил снова:

– Ты пришла из Страны драконов, но совсем не похожа на них. Ты похожа на нас, только маленькая. И одежда не такая.

Пока мы говорили, из пещеры вышла девушка, высокая, белокурая, но необычайно бледная. Ее фартук и нарукавники были из белой кожи, гладкой и блестящей.

– Ее зовут Си, – сказал Ди. Потом добавил горделиво: – Я сам убил дракона, чтобы добыть для нее кожу. Она совсем не портится.

Девушка согласно закивала, с любопытством рассматривая меня большими серыми глазами. Я могла встретить такую в любом европейском городе, даже рост при нынешней акселерации не слишком выделял бы ее.

– Почему ты такая бледная? – спросила я.

– Чем бледнее, тем выше род, – ответил за нее Ди. – Женщинам нет нужды выходить на солнце, это забота мужчин.

–Ты был хоть раз за пределами долины? – спросила я, отворачиваясь от девушки, которая, то протягивая, то отдергивая руку, пыталась прикоснуться к моему покрывалу.