Взаперти

^{Глава 1 Первый шрам}

Октябрь 1981 год.

Темный вечер окутал Хогвартс, словно траурный бархат, пропитанный запахом скорби и тайн. Кэтрин Кейм, оцепенев, стояла у окна в гостиной Гриффиндора. В руках ее дрожало письмо, доставленное Перл, старой, почти слепой сипухой, с печатью Министерства Магии. Пергамент пульсировал в пальцах, словно пойманная птица, отчаянно рвущаяся на волю. Сердце билось так яростно, что заглушало шум предпраздничной суеты. Хэллоуин. Какая горькая ирония.

Девять часов назад сова обрушилась на подоконник ее комнаты в башне Гриффиндора с яростной требовательностью, вырвав ее из предрассветного сна. В клюве она держала свиток плотного пергамента, запечатанного печатью Министерства Магии.

– Это просто возмутительно! – прошипела Аврора Беркли, пухленькая и миловидная блондинка с тяжелой, роскошной косой. – Кэтрин, открой же ты это чертово окно!

Сердце Кэтрин бешено заколотилось, предчувствуя беду. Она знала, что ее отец, Генри Кейм, служил в Отряде Мракоборцев и часто рисковал жизнью в опасных миссиях. Но сова из Министерства в такой час…

Дрожащими руками она развернула письмо. Слова плясали перед глазами, расплываясь в тумане, но суть пронзила, словно удар молнии: «Мисс Кэтрин Кейм. С глубочайшим прискорбием сообщаем вам о гибели вашего отца, Генри Кейма, павшего в бою в Боливии. Ваш отец героически сражался с силами, угрожающими безопасности нашего мира. Министерство Магии выражает вам свои искренние соболезнования в этот трудный час. Министр Магии Миллисента Багнолд.»

Кэтрин издала не то стон, не то вой, до смерти перепугав своих соседок по комнате. Она почувствовала, как земля уходит из – под ног, и едва успела ухватиться за край кровати. Слезы хлынули потоком, обжигающие и неумолимые.

Извещения о смерти близких не были редкостью в военные годы. В стенах Хогвартса студенты чувствовали себя в безопасности, укрытые железным щитом Альбуса Дамблдора от ужасов магической войны.

– Мисс Кейм, – голос профессора МакГонагалл, прозвучал за спиной, ласковый, но твердый, как сталь. – Пойдемте со мной, дорогая. Профессор Дамблдор хотел бы поговорить с вами до ужина.

Кэтрин кивнула, не в силах произнести ни слова. Горло сдавило судорогой, и каждый вдох причинял невыносимую боль. Ноги, словно скованные цепями, едва слушались, когда она шла за строгой фигурой профессора по холодным каменным коридорам. Тени от факелов плясали на стенах, словно зловещие духи, нашептывая на ухо что – то недоброе, вторя ее собственным страхам. Она шла навстречу неизвестности, к словам, которые, как она боялась, лишь усилят невыносимую боль. Но она знала, что должна идти. Так было правильно.

Альбус Дамблдор, с его длинной серебристой бородой и проницательными голубыми глазами, сидел за своим столом, окруженный портретов предыдущих директоров Хогвартса. Казалось, сам воздух вокруг него пропитан некой магической мощью и спокойствием. Он поднял взгляд.

– Мисс Кейм, добрый вечер. Мне очень жаль видеть вас при таких печальных обстоятельствах.

– Как он погиб? – Кэтрин не видела смысла в долгих предисловиях.

Директор некоторое время пристально смотрел в глаза девушки, словно пытаясь прочесть ее душу. Под этим пронзительным взглядом хотелось съежиться.

– Это было предательство. Билл Эндрюс, руководитель отряда Мракоборцев, направленных на помощь нашим союзникам на юге, выдал местоположение своих людей. Пожиратели Смерти напали внезапно. Ваш отец сражался как лев и помог товарищам отступить в безопасное место, но сам вернулся, чтобы задержать Пожирателей. Он уничтожил троих темных магов, прежде чем пал от смертельного заклятия. Вашего отца наградят орденом Мерлина… посмертно.

Кэтрин кивнула, сглатывая ком в горле.

– Я знал вашего отца еще со времен учебы в Хогвартсе. У Когтеврана никогда не было столь блестящего старосты. Мисс Кейм, если вам потребуется какая – либо помощь, вы всегда можете обратиться ко мне или профессору МакГонагалл. Не стесняйтесь. Профессор Слизнорт очень высоко отзывается о ваших способностях в зельеварении. Возможно, путь целителя, как у вашего отца, станет лучшим способом почтить его память.

– Профессор Дамблдор… Когда закончится война? – Девушка подняла на директора покрасневшие от слез глаза. – Когда все это кончится?

Директор Хогвартса молчал, погруженный в глубокую задумчивость. В тишине кабинета слышалось лишь тихое потрескивание дров в камине и еле слышный шепот портретов. Наконец он вздохнул, и в его голосе прозвучала усталость, которой Кэтрин никогда прежде не слышала.

– Боюсь, мисс Кейм, я не могу дать вам точного ответа. Война – это зверь, который питается страхом и ненавистью. И пока хоть капля этих чувств будет жить в сердцах людей, он будет терзать нас.

Он поднялся из – за стола и подошел к окну, глядя на темную долину, раскинувшуюся вокруг замка. Луна, скрытая плотными облаками, не проливала ни лучика света.

– Но я могу сказать вам вот что. Война не вечна. Даже самая темная ночь рано или поздно сменяется рассветом. И этот рассвет приближают не только те, кто сражается на передовой, но и те, кто сохраняет в себе свет, кто не позволяет тьме поглотить их. – Он повернулся к Кэтрин, и в его глазах вновь засиял тот самый проницательный блеск. – Ваш отец был таким человеком, мисс Кейм. Он был светом во тьме. И теперь, когда его нет с нами, этот свет должен продолжать гореть в вас.

Дамблдор подошел к ней и положил руку на ее плечо.

– Не позволяйте горю сломить вас. Используйте его, чтобы стать сильнее. Чтобы стать тем, кто будет бороться за мир, за справедливость, за то, во что верил ваш отец. Ступайте отдохнуть.

Он убрал руку и вернулся к своему столу. Профессор МакГонагалл шагнула вперед и обняла девушку за плечи. Кэтрин не сопротивлялась.

– Сейчас вам нужно отдохнуть, дорогая. Я провожу вас.

***

Утро ворвалось в Хогвартс оглушительной вестью: война окончена. Ночью Тот – Кого – Нельзя – Называть пал в Годриковой Впадине от руки младенца – Гарри Поттера. Мальчика, чьи родители, герои, пали, сражаясь за свет.

– Бедняжка Лили Поттер… Пять лет назад она помогла мне с Зельеварением перед экзаменами, – Присцилла Свон всплеснула руками, касаясь округлых щек. – Могла пройти мимо сопливой второкурсницы, а она… Такая добрая была.

– Вы слышали? В «Пророке» пишут, что Поттеров предал их лучший друг! – Себастьян Грин яростно тряс мятой газетой над столом Гриффиндора. – Сириус Блэк, его зовут.

– Лучший друг? Не может быть… – Аврора Беркли, третьекурсница, нервно теребила свою пшеничную косу.

– Да я его помню! – басовито отозвался Маркус Авель, шестикурсник. – Они с Поттером – легенды школы! Ван, подтверди!

Август Ван, капитан Гриффиндорской команды по квиддичу, лишь сурово нахмурил брови. Присцилла вырвала газету из рук Грина и жадно впилась взглядом в текст. Кэтрин заглянула через ее плечо, выхватывая отдельные фразы срочного выпуска. С черно – белой фотографии смотрел черноволосый мужчина лет двадцати двух, которого удерживали четверо волшебников. «Сириус Блэк, виновный в смерти десяти маглов и одного волшебника…»

– Псих, говорю вам. От него всегда мороз по коже продрал, – Маркус ткнул вилкой с картофелиной в фотографию преступника. – Как глянет… А ведь его брат, Регулус, был со Слизерина!

– Что же должно было произойти, чтобы он предал лучшего друга? Их с Поттером порознь никто никогда не видел, – задумчиво пробормотал Август Ван, почесывая небритый подбородок.

– Хуже того. Помните Питера Петтигрю? – вмешалась Присцилла Свон. – Прыщавый такой толстячок… Да он же за Поттером как привязанный ходил. Именно он погиб от рук Блэка этой ночью.

– Кошмар какой… Надеюсь, этот мерзавец сгинет в Азкабане! – воскликнул Грин, и голос его дрожал от гнева.

– Да, туда ему и дорога! – поддержал его Маркус.

– И всем Пожирателям Смерти, – тихо добавила Кэтрин, и в ее голосе прозвучала горчинка.

Авель по – свойски потрепал ее по плечу, стараясь успокоить.

– Не дрейфь, третьекурсница, – произнес он с натянутой улыбкой, но в его глазах читалась тревога.

Обсуждение продолжалось, каждый гриффиндорец пытался осмыслить случившееся. Атмосфера в зале была пропитана шоком и недоумением.

– Может, он был под Империо? – предположила Присцилла, ее глаза расширились от ужаса. – Может, его заставили?

– Это не оправдание, – резко отрезал Маркус. – Если он предал своих друзей, то заслуживает всего, что с ним случится. А ты, помнится, сохла по нему, Свон?

– Да это было четыре года назад! И он уже тогда был выпускником, а я только на третий курс перешла… Ох, красивый… И вот нате вам – убийца.

– Но мы не знаем всей правды, – вмешалась Кэтрин, ее голос был тихим, но уверенным. – Может, он не виноват?

– Ты веришь в это? – спросила Аврора, ее голос был полон недоверия. – Как можно оправдать предательство? Кто, как не ты…

– Я просто говорю, что нам нужно быть осторожными с выводами, – ответила Кэтрин, переводя встревоженный взгляд с одного лица на другое. – Мы не знаем, что произошло на самом деле.

– Да, но это не меняет того, что он сделал. Маленькая ты еще, Кэтрин, – проговорил Август с высоты своих семнадцати лет, и лицо его было серьезным.

В этот момент в зал вошла профессор МакГонагалл, и эхо затихающих голосов сопровождало ее появление. Ее обычно строгий взгляд казался притупленным, словно затуманенным пеленой усталости. Глубокие тени залегли под глазами, подчеркивая изможденность, пропавшую, казалось, каждую клеточку ее существа. Даже привычно безупречный пучок волос выглядел небрежно, несколько прядей выбились, обрамляя лицо, где каждая морщинка, обычно свидетельствующая о силе и решимости, теперь казалась высеченной из камня, отпечатком тяжести минувших дней.

Тишина, повисшая в воздухе, была почти осязаемой. Студенты, еще минуту назад оживленно обсуждающие последние слухи, замерли, и их взгляды приковались к профессору.

– Я понимаю, что новостей много, но занятия сегодня никто не отменял.

– Профессор, а это правда, что Гарри Поттер победил Темного Лорда? «Пророк» не лжет?

– Да, мисс Свон. Наконец – то все закончилось, – МакГонагалл медленно кивнула, ее взгляд скользнул по рядам студентов, останавливаясь на каждом лице, словно пытаясь убедиться, что все услышали.

Эти простые слова, произнесенные с такой невыразимой тяжестью, словно сняли с плеч всех присутствующих невидимый груз. По столовой прокатилась волна облегченного вздоха, смешанного с тихими восклицаниями. Студенты начали подниматься со своих мест, их движения были еще неуверенными, словно они боялись спугнуть обретенный мир.

Взгляд суровых глаз профессора остановился на Кэтрин. Это был не просто взгляд, а целая история, рассказанная без слов. В нем читалось понимание и сочувствие. МакГонагалл едва заметно кивнула и прошла мимо гриффиндорского стола к возвышению, где располагались места преподавателей. Профессор Слизнорт приветствовал ее салютом кубка.

Кэтрин зябко передернула плечами, ощущая, как холод проникает под тонкую мантию. Она наблюдала, как старшие товарищи и однокурсники покидают Большой зал. Каждый уходил со своим грузом, со своими потерями, но теперь, казалось, они могли начать двигаться дальше. Ее же, Кэтрин, отец не дожил всего несколько дней до окончания войны. Всего несколько дней. Он так хотел увидеть этот день, день, когда мир снова вздохнет свободно. Он мечтал о том, чтобы его дочь больше никогда не знала страха, который он сам пережил.

– Спасибо тебе, Гарри Поттер. Кто бы ты ни был, – беззвучно прошептала девушка, отодвигая от себя забытый Присциллой Свон «Ежедневный пророк».

Глава 2 Яд под фатой

– Кэт, ну же, быстрее! Сними ты уже эти проклятые туфли! – Август почти зарычал, подгоняя ее. Они неслись по коридору пятого подземного уровня, стремясь в большой зал собраний.

Казалось, всего час назад Кэтрин источала счастье невесты в особняке семейства Ван. Во всяком случае, собиралась источать его следующие несколько часов. Волосы, скованные сложной прической и пронзенные мириадами шпилек, тяготили непосильной тяжестью. Цокот высоких каблуков эхом отдавался от стен коридора, заставляя головы коллег оборачиваться на звук. Черная мантия, наспех накинутая на белое, едва доходящее до колен, платье, была явно не по размеру и отвратительно пахла затхлым табаком. С чьего плеча Август ее сорвал – оставалось только гадать.

Сначала это были лишь робкие шепотки, что юркими мышками проскальзывали по коридорам. Затем Министерство магии взорвалось оглушительной новостью: «Из Азкабана совершен побег!»

Всех до единого сотрудников Министерства Магии экстренно созвали на совещание, будь они в постелях собственных домов, на важном оперативном задании, в командировке по всей Великобритании и Ирландии, или… на предсвадебном ужине. В глубине души Кэтрин всегда ожидала подвоха. Но побег опасного преступника из Азкабана в день помолвки – это уже смахивало на проклятие.

– Блэк? Сириус Блэк? Вы уверены? – Август вырвался на пару шагов вперед.

– Именно так, мистер Ван, – Глава отдела по борьбе с незаконным использованием изобретений магглов, Артур Уизли, поравнялся с ними пару мгновений спустя.

– Артур, это абсурд. Как кто – то мог обойти дементоров – стражей Азкабана?

– Послушаем, что скажет Министр, – тихий, но четкий голос Кэтрин едва пробился сквозь дробь ее каблуков.

Артур, словно только сейчас заметивший ее, удивленно вскинул брови, но тактично промолчал. Да, все привыкли видеть Кэтрин Кейм, целительницу Отдела Предотвращения Магических Катастроф, со строгим пучком на голове, но уж никак не в вечернем платье под чужой, пропахшей табаком мантией.

В огромном зале заседаний царил хаос и гул. Людей набилось столько, что казалось, они взбирались на плечи друг другу, стремясь увидеть возвышающийся постамент, где стоял Министр магии. Когда более – менее удалось добиться тишины, Фадж выступил вперед. Его голос, обычно громогласный и уверенный, звучал непривычно нервно.

– Дамы и господа, – начал он, обводя взглядом собравшихся. – Я вынужден сообщить вам о чрезвычайном происшествии. Несколько часов назад стало известно, что из Азкабана совершил побег Сириус Блэк!

По залу пронеслась волна вздохов и испуганных перешептываний. Кэтрин почувствовала, как ледяной озноб пробежал по спине. Сириус Блэк. Сбежал. Никто не знает, где он сейчас и что задумал.

– Мы получили официальное подтверждение из Азкабана, – повторил Фадж, его голос стал чуть тверже. – Все возможные меры безопасности были предприняты, но Блэку, к сожалению, удалось ускользнуть. В данный момент дементоры и группы быстрого реагирования прочесывают прилегающие к Азкабану территории. Я поставил в известность премьер – министра маглов о побеге опасного преступника.

Он выдержал паузу, давая информации устояться. Недовольный и местами враждебный ропот поднялся по залу. Кэтрин видела, как присутствующие обмениваются тревожными взглядами, как дрожат пальцы, судорожно сжимающие мантии. Среди толпы мелькнуло знакомое лицо – Нимфадора Тонкс, ее волосы пылали ярко – алым, а вечно смешливое выражение лица исчезло, сменившись сосредоточенной серьезностью.

– Мы понимаем вашу обеспокоенность и недовольство привлечением магглов, – попытался перекричать нарастающий шум Фадж. – Но, чтобы максимально быстро вернуть этого негодяя обратно в застенки Азкабана, мы должны использовать любые средства. Просим вас сохранять спокойствие и не поддаваться панике. Любая информация о его местонахождении должна быть немедленно передана в Министерство в любое время дня и ночи!

– Ага, лично засядет за корреспонденцию, – ядовито прошипел Август так тихо, что услышала только Кэтрин, и она легонько дернула его за рукав пиджака.

– Главы подразделений и руководители отделов, просьба пройти в малый зал для дальнейших инструкций, – поднялась со своего места Амелия Боунс. – Всем остальным сотрудникам прошу вернуться на рабочие места. Никому не покидать Министерство до окончания планирования.

***

Спустя некоторое время Кэтрин шла по коридорам Министерства магии, тщетно пытаясь отгородиться от густой, осязаемой тревоги, повисшей в воздухе. Служащие сновали мимо, обмениваясь нервными щепотками о дерзком побеге Сириуса Блэка. Кэтрин и сама чувствовала, как беспокойство скребет когтями под сердцем, но сейчас ее мысли были заняты совсем другим.

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка! – лукавый, музыкальный голос донесся сзади. – Святой горшок лепрекона, да вы только посмотрите, кто тут у нас!

Кэтрин обернулась, и губы невольно расплылись в улыбке.

– Тонкс! – воскликнула она, порывисто обнимая волшебницу, чьи волосы мгновенно окрасились в теплый, медовый оттенок.

– Сбежала с эшафота, Кейм?

Кэтрин с раздражением выдернула из прически еще одну предательскую шпильку. Несколько непокорных локонов, словно празднуя обретенную свободу, вырвались и упали на плечи. Тонкс весело хихикнула. Казалось, ее совершенно не трогает всеобщая паника.

– Очень смешно, Тонкс, – ответила Кэтрин, тщетно пытаясь усмирить взбунтовавшиеся волосы. – Просто… день выдался немного напряженным.

– Напряженным? – Тонкс вскинула бровь, и ее волосы на мгновение вспыхнули ярко-розовым. – А я вот что слышала! Говорят, Блэк на свободе, и все бегают как ошпаренные. А ты тут, с прической, словно после схватки с целой армией гремлинов.

Кэтрин вздохнула. Она знала, что Нимфадора не хотела обидеть, просто ее прямолинейность иногда… обескураживала.

– Это не гремлины, – пробормотала она, пытаясь закрепить непослушные пряди. – Я пыталась сделать что-то… элегантное. Родители Августа весьма консервативны. Но, видимо, элегантность в моем мире сегодня не в моде.

– Ну, если тебе нужна элегантность, тебе стоит обратиться к кому-нибудь другому за советом, – подмигнула Тонкс. – Я больше по части хаоса и динамики. Но знаешь, Кем, даже с этим вороньим гнездом на голове ты выглядишь потрясающе. Как будто только что вернулась из невероятного приключения.

Кэтрин невольно улыбнулась. Тонкс, как всегда, умела найти нужные слова.

– Спасибо. Ты всегда знаешь, как меня подбодрить. Но, честно говоря, я бы предпочла, чтобы сегодня никаких приключений не было. Особенно таких.

– Бодрость духа – это именно то, что нам сейчас необходимо! – Тонкс вдруг посерьезнела, и ее волосы вернули свой естественный, приглушенный фиолетовый оттенок. – Факт остается фактом: Блэк на свободе, в Министерстве паника. И он явно не намерен вязать носки в тихой хижине где-нибудь в Малверне. Поверь мне, когда в панике министр – лучше не стоять у него на пути. Особенно если у тебя на голове нечто, напоминающее гнездо фестрала.

– Нимфадора!

– Все, все, молчу, – примирительно подняла ладони вверх Тонкс. В ее сиреневых глазах плясали искорки веселья. – Кстати, птичка напела, что ты отправляешься в Хогвартс.

– Я буду в больничном крыле. Несколько сотрудников усилят охрану школы. Андерсон Роуд из совета попечителей сказал, что Фадж и Дамблдор спорили больше часа о дементорах. Фадж настаивает на их присутствии в Хогвартсе. Дамблдор против. Он считает, что это неоправданный риск для учеников.

– Дементоры? – Тонкс нахмурилась. – В Хогвартсе? Это безумие! Они же высасывают все хорошее из людей, оставляя только страх и отчаяние.

– Именно это и пытался объяснить Дамблдор, – Кэтрин устало потерла переносицу. – Но Фадж непреклонен. Он убежден, что дементоры – лучшая защита от Блэка. Говорит, они способны чувствовать его присутствие и выследить его даже под чарами, изменяющими внешность или оборотным зельем.

– Если будешь ловить Сириуса Блэка в женском туалете около гостиной Когтеврана – зови меня на это посмотреть, – пробормотала Тонкс, и ее волосы снова потемнели. – В любом случае, будь осторожна, Кэтрин. Ты не самая отчаянная из моих подруг, но без тебя это место станет совсем унылым…

– Я тоже тебя люблю, – улыбнулась Кэтрин и с беззлобной ехидцей добавила: – Нимфадора.

Они вместе шли по коридору, погруженные каждая в свои мысли о предстоящих событиях. Кэтрин чувствовала, как тяжесть ответственности давит на плечи. Целительство, искра которого зажглась благодаря отцу и разгорелась в пламя под чуткой опекой профессора Слизнорта и мадам Помфри, стало ее ценностью, неотъемлемым элементом сложного механизма под названием «Отдел».

– Мне нужно зайти к Августу. Рассказать о временном переводе. – Кэт чуть сбавила шаг, желая еще немного времени провести с Тонкс.

Дверь в кабинет Августа была неплотно закрыта. Кэт уже поднесла костяшки пальцев к дверному косяку, но тонкий женский смех заставил ее отойти на шаг и прислушаться. Кэт почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Рядом с ней Нимфадора нахмурилась, ощущая ее напряжение.

Что случилось? – беззвучно спросила Тонкс губами. Кэтрин лишь покачала головой, призывая к тишине.

Голоса из-за двери были отчетливыми. Один принадлежал Августу, низкий и уверенный, а второй… Второй был до боли знаком Кэтрин.

– Аврора, ты уверена, что это единственный выход? – голос Августа звучал напряженно, но в нем проскальзывала холодная решимость. – Даже Азкабан дрогнул в день нашей помолвки. Это знак.

– Август, ты же знаешь, что это так, – ответил тонкий женский голос, который Кэтрин узнала как голос Авроры Беркли, секретаря Министра Магии. – Ситуация с Блэком только усугубляет наши проблемы. Нам нужно действовать быстро. Чем скорее ты женишься на Кейм, тем быстрее мы сможем получить доступ к ее активам в Шотландии. Это наш единственный шанс уехать в Америку.

Земля ушла из-под ног, оставив лишь зияющую пропасть. Активы в Шотландии? Бегство в Америку? С Авророй? Сердце сжалось в тисках неверия. Все эти месяцы ухаживаний, свиданий, клятв – все это была ложь, искусно разыгранный спектакль.

– Но она… она же вроде любит меня, – прошептал Август, и в его голосе проскользнула слабая нотка сомнения. – Я не хочу причинять ей боль.

– Август, ты же не собираешься влюбиться в нее по-настоящему, правда? – вкрадчиво усмехнулась Аврора. – Это всего лишь сделка. Ты получишь деньги, я – тебя, а она… она получит хороший урок. К тому же, сбежавший преступник на свободе, знаешь ли, кто его знает, что может случиться. Лучше быть готовым ко всему. Я и так семь лет с этой жабой в одной комнате жила…

– Аврора, не надо так.

– Или ты что? Ах, тебе она нравится, не так ли?

Тонкс вскинула разом посиневшие брови. Ее волосы удлинились и почти закрыли порозовевшие щеки.

– Вот ведь сучка, – прошипела она. Кэтрин схватила ее за рукав, чтобы удержать от опрометчивого шага.

Впервые за долгое время Кэтрин не знала, что делать. Напряжение в Министерстве с Блэком казалось теперь мелочью по сравнению с бурей в ее душе. Она не знала, что это всего лишь игра. Глупая, наивная надежда на настоящее рассыпалась в прах.

– Кэтрин? Ты вся дрожишь, – прошептала Тонкс, с тревогой глядя на подругу.

Кэтрин покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– Пойдем отсюда, – прохрипела она, отталкивая Тонкс от кабинета.

– Кэтрин! Мисс Кейм! Ваши документы готовы и ожидают вас в кабинете мистера Андерсона!

Громкий оклик Сильвестра Девона заставил вздрогнуть обеих девушек. Август выскочил из кабинета первым, с расширившимися от ужаса глазами. Аврора пулей вылетела следом, уносясь по коридору. Ее пшеничная коса раскачивалась как маятник.

– Кэт, я… – начал Август, его голос был полон растерянности. Он сделал шаг к ней, но Кэтрин отшатнулась.

– Не подходи ко мне, – прошептала она с такой угрозой, что Август замер.

– Ты… ты слышала? – наконец выдавил он.

Кэтрин кивнула, не отводя взгляда от его внезапно чужого лица. Судорожно вытащив из прически шпильки, она крепко сжала их в кулаке.

– Я не… – начал он снова, но Тонкс перебила его.

– Ты не что, Август? Не собирался ее обманывать? Не собирался использовать? – ее голос звучал резко. – Ты же сам все сказал. Сделка. Деньги. Урок.

Август отвернулся, его плечи поникли.

– Это не так, как ты думаешь, Кэтрин, – сказал он, глядя в пустоту. – Аврора… она не понимает.

– А ты понимаешь? – спросила Кэтрин ледяным тоном. – Ты понимаешь, что ты сделал?

Она не ждала ответа. Подавшись вперед, она вложила шпильки в его ладонь. Несколько штук со звоном упали на пол.

– Надеюсь, ты получишь то, что хочешь, Август. Но это будет без меня.

С этими словами Кэтрин развернулась и, взяв Тонкс за руку, пошла прочь. Она чувствовала на себе его взгляд, но не оглянулась. Они шли молча, пока не добрались до кабинета. Кэтрин быстро забрала документы о переводе и покинула Отдел, мысленно напоминая себе дышать.

– Все будет хорошо, Кэтрин, – прошептала Тонкс. – Хочешь, я превращу Аврору во флоббер-червя?

– Спасибо, Тонкс. Я должна уйти. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Будь осторожна. И пришли мне сову, когда будешь в безопасности.

Кэтрин кивнула и вышла на улицу. Она вдохнула свежий воздух, чувствуя, как он наполняет легкие. Она не знала, что ее ждет впереди, но она была готова встретить это.

Она была свободна. И это было единственное, что имело значение.

Глава 3 Тени у врат

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в багряные и золотые тона, когда Кэтрин Кейм, вместе с тремя своими коллегами приблизилась к воротам Хогвартса. Ветер, пахнущий хвоей и влажной землей, трепал ее волосы, выбившиеся из – под шляпы. «Гнездо Фестрала» – пронесся в мыслях Кэтрин лукавый голос Тонкс, заставив девушку улыбнуться уголками губ. Рядом с ней шли трое коллег.

– Мистер Браун, – обратилась Кэтрин к высокому розовощекому, мужчине. – Ваша дочь ведь учится на факультете Гриффиндор?

– О да, мисс Кейм. – Высокий, почти звенящий голос Луиса Брауна эхом отдавался в вечернем воздухе. – Лаванда все лето трещала без умолку о Тайной комнате и заколдованных студентах. Ах, эта юность в Хогвартсе! За каждым поворотом тайна, интрига, расследование!

– Пари держу, Кейм, ты с головой уйдешь в травы и мензурки с мазью, едва доберешься до больничного крыла, – Маркус Авель слегка подтолкнул девушку локтем, успев при этом озорно подмигнуть идущей рядом Мелиссе Нейт.

Нейт и Авель, как и Кэтрин, служили в Отделе Предотвращения Магических Катастроф, а мистер Браун представлял Отдел Магического правопорядка.

Мистер Браун воодушевленно зашагал чуть быстрее, словно забывая продолжить беседу.

Замок Хогвартс, по мере приближения, открывался во всем своем величии и древней мощи. Он вздымался на вершине холма, словно каменный исполин, чьи башни и шпили пронзали сумрачное небо. Стены, сложенные из серого, поросшего мхом камня, казались незыблемыми, храня в себе эхо столетий и магических тайн. Окна, мерцающие на разных уровнях теплым, янтарным светом, манили обещанием уюта и безопасности за каменными стенами.

– До сих пор не понимаю, зачем нас сюда прислали, когда Министр наводнил периметр дементорами, – процедила сквозь зубы Мелисса, нервно одергивая кружевные манжеты блузки. – Неужели в Хогвартсе не хватает персонала? Нам что, теперь тенью за Гарри Поттером ходить?

– Мел, да брось ты. Считай это оплачиваемым отпуском, – Маркус заложил руки за голову и шумно потянулся.

– Не вижу смысла тратить драгоценное время, которое мы могли бы посвятить…

– Очередному несчастному случаю? Кстати, Мэл, что там с той теткой из пригорода? Удалось выяснить, как племянничек умудрился надуть ее до размеров дирижабля?

Кэтрин закатила глаза. Неуемный оптимизм Маркуса ее ничуть не воодушевлял, хотя в душе девушка разделяла его радость от этой командировки. Какая бы опасность ни исходила от сбежавшего из Азкабана узника, оказаться в стенах Хогвартса было сродни возвращению в детство.

У подножия холма раскинулся темный, непроглядный Запретный лес, его деревья стояли плотной стеной, скрывая в своей чаще неведомые существа и тайны. Сквозь редкие просветы в листве проглядывали извилистые тропы, зовущие в глубь. Воздух был густым от запаха влажной земли, хвои и чего – то неуловимо дикого.

Справа от замка, у самой кромки леса, мерцало зловещим зеркалом Черное озеро. Его гладкая поверхность, словно скользкая от древней магии, отражала силуэты деревьев и хмурое небо. Ходили слухи, что в его глубинах обитают таинственные, опасные существа, и даже самые отважные волшебники не решались приближаться к его берегам без крайней необходимости.

Слева от замка, на пологом склоне холма, простирались ухоженные поля, а вдалеке виднелись теплицы для выращивания магических растений. Над этой панорамой возвышался сам замок, его каменные стены казались одушевленными, дышащими, пропитанными древней магией.

Родной дом Кеймов располагался всего в паре часов ходьбы от Хогвартса, в тихой деревушке Ароншир, но с тех пор, как она окончила школу, Кэт почти не наведывалась туда.

Когда волшебники подошли к массивным, кованым воротам, их встретил знакомый, скрипучий голос.

– Кто там? – прозвучал вопрос, и из тени выступила сутулая фигура завхоза Хогвартса, мистера Филча.

Его седые волосы были небрежно зачесаны назад, а острый, придирчивый взгляд буравил прибывших. Верная спутница Филча, кошка Миссис Норрис, восседала у его ног, ее желтые глаза недобро косились на незнакомцев.

– Мистер Филч, – обратилась Нейт, ее голос звучал ровно и уверенно. – Мы из Министерства магии. Директор Дамблдор нас ждет.

– Министерство, значит… Ну, наконец – то, – проворчал Филч, в его голосе слышалось застарелое недовольство. – Думали, я тут один со всеми этими… «неприятностями» справлюсь? – Он прищурился, оценивая взглядом каждого. – Днями и ночами не сплю, за каждым шорохом слежу. Этот Блэк, если он действительно здесь, мимо меня не проскочит!

– Мы здесь, чтобы помочь, мистер Филч. Нам нужна информация. Замечали что – нибудь подозрительное в последнее время? Странные звуки, тени… Может, кто – то пытался проникнуть на территорию замка? – поинтересовался мистер Браун, слегка покачиваясь с пятки на носок. Казалось, этот человек просто не мог стоять спокойно.

– Подозрительное? – Филч фыркнул, поправляя свою потрепанную мантию. – В Хогвартсе всегда что – то подозрительное происходит! Студенты вечно что – то прячут, что – то ломают… Но чтобы он… Нет, ничего такого, что я бы с уверенностью отнес к Блэку. Хотя, признаться, в последние дни воздух какой – то… наэлектризованный. Миссис Норрис тоже нервничает, – он потрепал кошку, и та тихо замурлыкала в ответ, но взгляд ее оставался настороженным. – А вот вас двоих я точно помню! – Узловатый палец ткнулся почти в грудь Маркусу, и тот густо покраснел.

– Мистер Филч, не могли бы вы нас проводить? Не хочется заставлять профессора Дамблдора терять свое драгоценное время. И, может быть, по дороге покажете нам места, которые кажутся вам подозрительными, чтобы мы тоже могли приглядывать…

Филч, казалось, воспрянул духом от возможности продемонстрировать свою власть и знание территории.

– Конечно, конечно. Идемте. Только не шумите. И не дай Мерлин, чтобы вы что – нибудь разбили. Я вам потом этого не прощу!

Он повернулся и, прихрамывая, направился вдоль каменной стены замка, ведущей к одному из боковых входов. Кэтрин и ее коллеги последовали за ним, их шаги эхом отдавались по мощеной дорожке. Замок, казалось, наблюдал за ними своими многочисленными окнами, храня свои тайны и воспоминания. Ветер продолжал свистеть, принося с собой шепот древней магии.

– Вы говорили о странных звуках, – произнесла Мелисса, стараясь не отставать от завхоза. – Что именно вы слышали?

Филч остановился и обернулся, его лицо искажалось недовольством.

– Звуки? Да, звуки! Как будто кто – то шепчет, когда я прохожу мимо пустых классов. Или скрипит пол, когда никого нет. Я даже думал, что это Миссис Норрис шалит, но она всегда рядом, – он указал на свою кошку, которая, казалось, была в состоянии постоянной настороженности.

– Может, это просто призраки? В Хогвартсе их хватает, – Маркус, который шел рядом с Кэтрин, не удержался от улыбки.

– Призраки? – Филч фыркнул. – Ха! Они не так уж и страшны. Но вот Блэк… Он может быть опасен. Я слышал, что он умеет превращаться в черный густой дым. Это не просто слухи, – его голос стал тише, как будто боялся, что кто – то подслушивает.

Обычно бурлящий жизнью, наполненный хороводом голосов, звоном заклинаний и топотом сотен ног, Хогвартс утонул в тишине. Не просто в тишине, а в особенной, тягучей пустоте, сотканной из покоя и едва ощутимой меланхолии, что посещает замок лишь в отсутствие учеников. Летне время было особенным, когда древние стены, казалось, облегченно вздыхают, освободившись от неумолчной суеты.

Скупые лучи, проникая сквозь витражные окна – бойницы, вычерчивали калейдоскопы света на каменных плитах пола. Они ласкали пустые классы, где еще недавно звучали раскаты профессорских лекций, и опустевшие гостиные, где вечерами кипели страсти и ковались нерушимые узы дружбы. В сонном воздухе витал едва уловимый аромат старой бумаги, пчелиного воска и той непостижимой магии, что была присуща лишь этому месту.

Лишь краем глаза можно было уловить призрачные силуэты, скользившие по коридорам. И то были не привидения в привычном понимании, а скорее отголоски минувшего, тени тех, кто когда – то населял эти залы. Возможно, то был лукавый призрак Толстого Монаха, промелькнувший в полумраке, или же глухое эхо шагов самого Годрика Гриффиндора, вечного стража этих стен. Древний, как сама магия, Хогвартс хранил в своих стенах бесчисленное множество историй, шепотов и воспоминаний.

В Большом зале, где обычно гремел гомон сотен голосов, воцарилась величественная тишина. Длинные столы, обычно ломящиеся от яств, зияли пустотой. Свечи, что вечерами озаряли лица юных волшебников, теперь горели одиноко, отбрасывая танцующие тени на гобелены с гербами факультетов. Казалось, сам замок затаил дыхание, ожидая скорого возвращения своих обитателей.

Дверь в кабинет Альбуса Дамблдора была не просто порогом, а вратами в иной мир. Мир, где умолкал школьный гомон и стихало безумие, уступая место тишине, в которой каждая вещь, казалось, дышала собственной историей.

Воздух здесь был густым, настоянным на ароматах старой кожи, полированного дерева и неуловимо сладком дуновении меда и лаванды. Мягкий, золотистый свет проливался сквозь высокие стрельчатые окна, словно сотканный из паутины времени. Кабинет был большим, но не казался пустым. Напротив, он был до отказа заполнен. Бесчисленные книжные полки тянулись ввысь, теряясь в полумраке под потолком. Тонкие, потрепанные томики с выцветшими обложками соседствовали с массивными фолиантами в кожаных переплетах, от которых исходил едва различимый шепот забытых заклинаний. Казалось, каждая книга хранила в себе целую вселенную знаний, ждущую своего часа.

В центре кабинета возвышался массивный письменный стол из темного дерева, покрытый царапинами и следами многих часов работы. На нем царил порядок, но порядок особенный. Перо, в чернильнице, казалось, готово было в любой момент взлететь и само собой записать важную мысль. Рядом с ним лежали свитки пергамента, некоторые из которых были исписаны каллиграфическим почерком Дамблдора, другие – небрежными набросками и схемами.

Помимо книг и письменного стола, кабинет был полон удивительных вещей. На одной из полок стояла серебряная птица, которая, казалось, дышала и тихонько пела, а на другой – стеклянный шар, в котором медленно вращались туманные образы, предвещающие будущее. В углу кабинета, под стеклянным колпаком, покоился причудливый механизм, состоящий из множества шестеренок и рычагов, назначение которого оставалось загадкой.

На стенах застыли в вечном молчании портреты бывших директоров Хогвартса, которые, казалось, оживали, когда никто не смотрел. Они перешептывались тенями, обменивались взглядами, полными мудрости и опыта, и, быть может, иногда делились своими мыслями с самим Дамблдором, составляя вечный совет теней.

– Добрый день, господа и дамы, – мягкий, словно обволакивающий бархатом, голос директора Хогвартса вырвал Кэтрин из плена задумчивости. – Рад приветствовать всех, кто добрался без происшествий. Благодарю вас, мистер Филч, можете быть свободны.

Кэтрин лишь мельком взглянула на Филча, чье лицо, искаженное вечной гримасой недовольства, скрылось за дверью.

– Альбус, – мистер Браун, распахнув руки, слегка склонил голову в приветствии, всем своим видом излучая показное радушие. – Какая восхитительная возможность вновь ступить на знакомые с детства тропы! Готов поспорить, те наши коллеги, кто отказался от этой командировки, сейчас кусают локти от зависти!

Кэтрин знала, кто такой мистер Браун, но его энтузиазм казался ей немного наигранным. Она же чувствовала лишь тяжесть ответственности и смутное предчувствие неприятностей.

– Профессор Дамблдор, – Нейт, словно темная тень, шагнула вперед, извлекая из строгого кожаного портфеля массивную папку с документами. Она являла собой полную противоположность мистеру Брауну: молодая, с точеными, почти хищными чертами лица и пронзительным, ледяным взглядом. Ее темные волосы были туго собраны в безупречный пучок, а строгий, идеально сидящий костюм подчеркивал ее бескомпромиссный, деловой настрой. – Министр передает вам рекомендации касательно нашего назначения…

– Мисс Нейт, я искренне ценю заботу министра магии, но по – прежнему не нахожу оснований для присутствия сторонних наблюдателей, – голос Дамблдора сохранял свою мягкость, но стальные нотки, прозвучавшие в нем, зазвенели словно клинки. Он принял папку, но не спешил ее открывать, лишь задумчиво изучал их взглядом поверх очков – половинок.

Мелисса недовольно скривила тонкие губы. Дамблдор продолжал пристально рассматривать их сквозь стекла очков.

– Господин Директор, – начала Мелисса, в ее голосе прорезались острые нотки, – мы здесь по прямому указанию Министерства. Наша задача – обеспечить абсолютную прозрачность и, прежде всего, безопасность…

– Прозрачность? – Дамблдор лишь слегка приподнял бровь в вопросительном жесте. – Осмелюсь напомнить, Хогвартс всегда был местом, где «прозрачность, а главное – безопасность», ценились превыше всего и оставались незыблемыми.

– Тем не менее, Дамблдор, мы уже здесь, – бодро вмешался мистер Браун, словно ничуть не смутившись. – Мисс Нейт и я возьмем на себя охрану периметра школы, а также будем вашими официальными посредниками в общении со стражами Азкабана. Мисс Кейм займет позицию в больничном крыле, а мистер Авель обеспечит внутреннюю безопасность замка.

– Я прекрасно понимаю вашу позицию, – настаивала Мелисса, – но в свете последних, тревожных событий, мы обязаны обеспечить максимальную защиту студентов и преподавателей. Мы не имеем права недооценивать существующие угрозы.

Дамблдор, не отводя взгляда от Нейт, медленно кивнул. Его глаза, полные мудрости и опыта, казались бездонными. Он взял папку и, наконец, открыл ее. Листая страницы, он изучал рекомендации министра, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Я не против сотрудничества, – произнес он, наконец, – но хочу, чтобы вы четко осознавали: Хогвартс – это не просто школа, это дом для множества юных душ. И я не позволю, чтобы страх и недоверие отравили его священные стены.

Нейт, почувствовав, что Дамблдор не намерен уступать, решила сменить тактику. Она сделала еще шаг вперед, и ее голос смягчился, но все еще звучал уверенно и решительно.

– Профессор, мы здесь отнюдь не для того, чтобы подорвать вашу власть или нагнетать атмосферу паники. Мы просто хотим помочь. Министр искренне полагает, что в сложившейся ситуации дополнительные глаза и уши будут весьма кстати. Мы не собираемся вмешиваться в вашу работу, а лишь наблюдать со стороны.

Дамблдор закрыл папку и положил ее на стол. Его взгляд стал еще более серьезным и проницательным.

– Я ценю вашу готовность оказать помощь, мисс Нейт, но прошу помнить, что в Хогвартсе существуют свои незыблемые правила и вековые традиции. И я не позволю никому, даже с самыми благими намерениями, нарушать их.

– Мы и не планируем, – мистер Браун едва не подпрыгнул на полированных каблуках своих туфель. – Даже несмотря на то, кто в этом году, по вашему мудрому решению, занимает пост профессора Защиты от…

– Это не ваша компетенция. – отрезал Дамблдор, прервав его на полуслове, словно удар хлыста. Во взгляде его вспыхнула молния гнева, способная заставить отступить любого смертного, но мистер Браун, казалось, этого просто не заметил.

– Профессор Дамблдор, наша единственная цель – защита учеников, – тихо произнесла Кэтрин, стараясь сгладить неловкость ситуации.

Дамблдор кивнул, его испытующий взгляд скользнул по их лицам. Он прекрасно понимал, что за этими словами скрывается нечто большее, чем простое желание помочь. Министр магии, Корнелиус Фадж, всегда был подвержен болезненной паранойе, особенно когда дело касалось Хогвартса и его всеми уважаемого директора. Мистер Браун вновь попытался вставить свое слово, но мисс Нейт предусмотрительно выступила вперед, понимая, что дальнейшее давление лишь усугубит и без того напряженную ситуацию.

– Мы благодарны вам за уделенное время, профессор, – произнесла Кэтрин, делая шаг в сторону двери. – Мы начнем свою работу незаметно. Если у вас возникнут какие – либо вопросы или тревоги, вы знаете, где нас найти.

– Можете не сомневаться, мисс Кейм. Добро пожаловать.

***

Выскользнув из директорского кабинета, Кэтрин вполголоса спросила Маркуса:

– Что не так с новым преподавателем?

– Ты еще не знаешь? Римус Люпин. – Маркус украдкой вытер пот с широкого лба. – Уф, Кэт, сколько лет прошло, а я все еще трясусь как первокурсник перед Дамблдором. Ох и грозен же он.

– Маркус. Кто он? – зашипела Кэтрин.

– Оборотень, – будто выплюнула Нейт, шагавшая впереди.

Глава 4 О свойствах Ядовитой Тентакулы

– Мисс Кейм, дорогая, отдохните немного.

– Минуточку, мадам Помфри, я почти закончила.

Яркое сентябрьское солнце, пробиваясь сквозь высокое окно больничного крыла, выписывало золотые вензеля в танце пылинок. В уютном кабинете мадам Помфри, где воздух был напоен целительным ароматом трав и чистоты, за небольшим столиком вели неспешную беседу две дамы. Мадам Помфри, с привычной строгостью, сквозь которую пробивалось тепло, держала в руках изящную фарфоровую чашечку. Напротив нее, с легкой, почти лучистой улыбкой, сидела Помона Стебель, ее пальцы обнимали такую же чашку. Тишину нарушало лишь тихое бульканье и легкий перезвон стеклянных палочек, доносящиеся из соседней комнаты. Там, под чутким руководством мадам Помфри, Кэтрин, склонившись над столом, колдовала над микстурой от кашля. Ее движения были точны и размеренны, а строй уже наполненных пузырьков напоминал пестрый парад на аптекарском столике.

– Милая, да вы обеспечили нас микстурой на весь учебный год! Присядьте с нами, выпейте чаю, – профессор Стебель взмахнула палочкой, призывая третью чашку из серванта. – Северус скоро начнет ревновать, правда, Поппи?

– Помона, ну зачем же так, – с легким укором мадам Помфри склонила голову. – У профессора Снейпа достаточно забот, чтобы мы снова весь год отвлекали его запросами на зелья. Он никогда мне не отказывает, но ты же знаешь, как внезапно может понадобиться тот или иной запас…, вспомни прошлогоднюю эпидемию икоты! Сколько ушло зелья из лирного корня, ты даже представить себе не можешь!

– Держу пари, это братья Уизли снова взялись за старое. Ох, помяни мое слово, Поппи, ничем хорошим не закончат эти два сорванца, – профессор Стебель погрозила чайнику пальцем. – Кэтрин, ну что же вы? Ужин еще не скоро, пациентов сейчас нет. Посидите с нами.

Кэтрин аккуратно поставила последний пузырек на полку и вытерла руки о белоснежный накрахмаленный фартук. Ее лицо, обычно бледное от сосредоточенности, сейчас освещалось легким румянцем. Она подошла к столику, на ходу сбрасывая косынку, высвобождая пряди темных волос, взяла предложенную чашку и опустилась в кресло напротив дам. Аромат трав в кабинете сплетался с тонким запахом свежезаваренного чая, создавая атмосферу умиротворения. Чаепитие в уютном кабинете мадам Помфри было почти ежедневным ритуалом. Поначалу обе женщины с некоторой настороженностью отнеслись к появлению сотрудницы министерства магии в больничном крыле, чувствуя, как нарушается их устоявшаяся традиция. Однако спустя неделю осторожного общения и совместной работы мадам Помфри впервые предложила девушке присоединиться к их с профессором Стебель дневному чаю. Постепенно это становилось приятной традицией в конце рабочего дня.

– К слову, дорогая Кэтрин, – профессор Стебель поставила свою чашку на изящное блюдце, не заметив, как с ее рукава на белоснежную скатерть осыпались крупицы земли. – Я ни разу не видела вас за ужином в Большом зале.

Кэтрин улыбнулась, ее взгляд скользнул по аккуратно расставленным на столе сахарнице и розеткам с вареньем.

– В начале года профессор Дамблдор четко обозначил границы нашего с коллегами пребывания в замке. Каждый из нас знает свою нишу. Моя работа сосредоточена здесь, в больничном крыле, и я стараюсь не отвлекаться от своих обязанностей.

– Вздор! – профессор Стебель фыркнула, ее пальцы сжали ручку чашки. – Эта Мелисса Нейт всюду сует свой острый нос. Вместо того, чтобы наблюдать за территорией школы, эта дамочка, кажется, вынюхивает что – то внутри самого замка. Как, скажите мне, она собирается углядеть здесь Сириуса Блэка?

– Мисс Нейт бывает слегка… навязчива, но за годы совместной работы я знаю ее как хорошего профессионала.

Мадам Помфри, до этого молчаливо наблюдавшая за беседой, мягко покашляла.

– Полагаю, Мелисса Нейт действует по приказу. В нынешние времена, когда исходящая угроза столь реальна, осторожность не бывает излишней. Вы знаете, Кэтрин, – мадам Помфри мягко улыбнулась, – не стоит так ограничивать себя. Замок – это не только стены и обязанности. Здесь есть место и для маленьких радостей.

Кэтрин на мгновение замолчала, ее взгляд пробежал по стерильным, но уютным стенам больничного крыла. Здесь, среди запаха трав, она ощущала себя на своем месте.

– Знаете, мне работа здесь, в больничном крыле, нравится больше, чем вспоминать о том, что я все еще служащая Министерства магии.

Больничное крыло Хогвартса – это не просто место для лечения физических недугов. Это отдельный мир, живущий по своим законам, где время течет иначе, а стены хранят в себе истории боли, надежды и тихого исцеления. Даже в самые шумные дни, когда коридоры замка наполнены смехом и криками, здесь царит особая, почти священная тишина, нарушаемая лишь приглушенными стонами, шелестом страниц и мягким стуком шагов мадам Помфри.

Часы пробили шесть вечера, и профессор Стебель засобиралась. Комочки земли с ее мантии остались в кресле и на полу около столика, что вызвало мимолетную тень неодобрения на лице мадам Помфри, но изящный взмах палочки мигом исправил положение.

– Кэтрин, я думаю, вы тоже можете идти. Вам же еще добираться до Хогсмида.

– На самом деле до Ароншира, – мягко улыбнулась девушка.

– Ароншир! Боже мой, мисс Кейм, скажите, что вы не ходите туда одна пешком! – брови профессора Стебель спрятались под слегка растрепанными волосами.

– Иногда, профессор. Но чаще я пользуюсь общественным камином в паре шагов от «Трех метел». До завтра, – девушка приветливо улыбнулась, снимая и складывая фартук. – Если я понадоблюсь…

– Отдыхайте, моя дорогая. Увидимся завтра, – теплая улыбка всегда строгой мадам Помфри необычайно согревала.

Стоило девушке выйти в длинный коридор больничного крыла, как до нее донеслось негромкое шушуканье, сопровождаемое звоном чашечек, возвращаемых в буфет.

– Как думаешь, Поппи, а может, мы все – таки попробуем их познакомить? – прозвучал тихий, но настойчивый голос.

– Думаешь? – отозвалась мадам Помфри, ее голос был полон задумчивости.

– Определенно, идея не лишена смысла.

– Помона…

– Мы хотя бы попытаемся.

– Ну хорошо. Обсудим после ужина, – решительно добавила мадам Помфри. – Думаю, ты все – таки права

***

Время текло незаметно, словно песок сквозь пальцы, унося с собой дни, которые, казалось, слились в единую, монотонную мелодию. Если бы Кэтрин перестала каждое утро погружаться в страницы «Ежедневного Пророка», дни, вероятно, потеряли бы всякое отличие друг от друга. Она все глубже и глубже погружалась в работу, уже привычно подхватывая с утра рутину больничного крыла в Хогвартсе.

Утренний туман, окутывающий замок, казался отражением ее собственного состояния – легкой меланхолии, смешанной с отступающей печалью. Каждый шаг по прохладным каменным полам, каждый звук скрипящей двери, каждый запах травяных настоев – все это стало частью ее мира, мира.

«Усилить бдительность», – гласили редкие инструкции от Министра, написанные сухим, официальным языком. Эти слова, словно пыль, оседали на поверхности, не проникая вглубь, не давая реального понимания происходящего.

Паника Министерства, касающаяся побега Сириуса Блэка, становилась все очевиднее. Отсутствие каких – либо зацепок по его поимке, слухи, которые, словно ядовитые грибы, прорастали в каждом уголке волшебного мира, – все это создавало атмосферу скрытой, но ощутимой угрозы. Кэтрин чувствовала это в напряженных взглядах коллег из Министерства.

Конец октября принес в Хогвартс первые, робкие предвестники Хэллоуина. Для Кэтрин приближение праздника не сулило ничего, кроме лишней суеты, но чуткая мадам Помфри, словно прочитав ее мысли, предложила своей помощнице несколько дней отдохнуть.

– Не знаю, как я справлялась без вас раньше, моя дорогая, но уж два – три дня я точно выдержу, – проговорила целительница, растирая в ступке терпкий, остро пахнущий корешок.

Кэтрин слабо улыбнулась в ответ, накладывая чистые повязки на заживающие ожоги от Ядовитой Тентакулы на предплечье пятикурсницы с Когтеврана.

Праздничная суета не трогала ее сердце. Ее манило не к шумным вечеринкам и ярким приключениям, а к тишине старых стен, к запаху пыли и забытых воспоминаний, к Аронширу – месту, где прошла большая часть ее детства. Она мечтала о том, как наконец – то наведет порядок не только в своей спальне, заваленной книгами и памятными мелочами, забытыми со школьных лет, но и во всем старом одноэтажном доме. Дом, казавшийся ей в детстве огромным, теперь, после лет, проведенных в Лондоне, виделся уютным и немного запущенным, как старый, но бесконечно любимый друг.

Утро двадцать девятого октября Кэтрин встретила, любуясь двумя здоровенными, до боли симметричными синяками, расцветающими на лицах близнецов Уизли.

– Внезапно взбесившийся учебник по Зельеварению! – грянули они хором, когда мадам Помфри, сложив руки на груди, пыталась выудить причину их увечий.

Их голоса звучали с такой неподдельной искренностью, что даже видавшая всякое целительница на мгновение заколебалась, прежде чем ее взгляд упал на слегка припухшие носы.

Отметины старательно разрастались, и сквозь желтовато – коричневые прожилки начинал просачиваться зловещий синий дымок. Фред и Джордж отшучивались, мадам Помфри грозилась отправить их родителям письмо, полное возмущения, а Кэтрин, пряча улыбку, поочередно мазала обе бессовестные физиономии толстым слоем целебной мази. Изобразив убедительное раскаяние, братья ретировались, подозрительно пряча испачканные чем – то явно синим кончики пальцев.

Замок бурлил, словно растревоженный улей, утопая в багряном море тыкв и призрачной паутине. В предвкушении Хэллоуина студенты, словно стая галдящих сорок, кружились в коридорах, позабыв о недописанных эссе и непрочитанных учебниках. Из – за каждой двери доносились обрывки песен, а парочка слизеринцев, закутавшись в черные балахоны, с маниакальным упорством изображала дементоров, наводя леденящий ужас на робких первокурсников. В Большом зале царила суматоха. Столы уже ломились от обилия яств: пироги с тыквенной начинкой, жареные окорока, горы сладостей и, конечно же, тыквенный сок, лившийся рекой. Ароматы смешивались в опьяняющий коктейль, щекотавший ноздри и разжигавший аппетит.

Кэтрин поудобнее перехватила книгу. Вечер Хэлоуина перестал для нее быть праздником еще на третьем курсе, однако грустить в одиночестве ей не хотелось. Выбрав в кабинете мадам Помфри фолиант поувесистей, девушка собиралась провести уютный вечер в компании трактата «О свойствах Ядовитой тентакулы». И, возможно, пары бутылочек сливочного пива. Она была так погружена в свои заботы, что едва не врезалась в кого – то, кто стоял прямо посреди коридора.

– Осторожнее, мисс… – раздался мягкий, немного хрипловатый голос.

– Ох прошу прощения! – Девушка выронила книгу. – Сэр, я, видимо ходила и думала одновременно.

Осунувшееся лицо Римуса Люпина, преподавателя Защиты от Темных Искусств, смягчилось улыбкой. Он наклонился, чтобы поднять выпавший фолиант

– Ядовитая тентакула, значит? – спросил он, протягивая книгу. – Интересный выбор для вечера Хэллоуина. Хотя, признаюсь, я бы предпочел что – нибудь менее… ядовитое.

– Хэллоуин не в списке моих любимых дней в году…

Люпин внимательно посмотрел на нее, и в его глазах мелькнуло что – то похожее на понимание.

– Понимаю, – кивнул он. – Шумные праздники не всегда то, что нужно. Особенно… в определенные моменты жизни.

Он замолчал, словно не желая продолжать эту тему. Кэтрин почувствовала неловкость.

– Вы тоже не в Большом зале, сэр, – заметила она, стараясь сменить тему.

– Верно, – Люпин вздохнул. – Я проверял, все ли в порядке с защитными чарами вокруг замка. В Хэллоуин всегда нужно быть особенно бдительным. Да и… – он запнулся, – …репертуар хора призраков не менялся, кажется, с семьдесят девятого года.

Кэтрин невольно улыбнулась. В этот момент мимо пронеслась шумная стайка пуффендуйцев, не забывших громко поприветствовать профессора Люпина, и их веселый гомон ненадолго заполнил коридор. Кэтрин крепче перехватила книгу, ощущая, что пауза затягивается. За несколько месяцев работы в Хогвартсе она едва ли перекинулась парой слов с профессором Люпином. Хотя иногда ей казалось, что мадам Помфри нарочно упоминает его имя в разговорах.

– Что ж, профессор, – Кэтрин чуть склонила голову, – тогда я не буду задерживать вас с вашими важными делами. Спокойной ночи.

Она уже было развернулась, но Люпин вдруг остановил ее.

– Мисс… Кэтрин, верно? – спросил он, слегка запинаясь. – Послушайте, если вам вдруг… понадобится компания, или просто… чашка чая и нейтральный собеседник, получше очень ядовитых растений, знайте, мой кабинет всегда открыт для вас.

В ее душе шевельнулось что – то теплое. Предложение было неожиданным и, возможно, самым чутким, что она слышала за последнее время.

– Спасибо, профессор Люпин. Это очень любезно с вашей стороны. Я буду иметь в виду.

Они еще немного постояли в неловком молчании, словно оба не знали, как завершить этот странный разговор. Затем Люпин, поправив видавшую виды и лучшие времена мантию, повернулся и направился в сторону Большого Зала. Кэтрин же, крепче прижав к себе «Ядовитую тентакулу», двинулась в противоположную сторону.

У ворот замка Кэтрин заметила Маркуса, расхаживающего по широкой дуге. Его привычная самоуверенность куда – то испарилась, оставив лишь нервное подергивание плечами.

– Идиотсткое правило, скажи. Почему мы как все нормальные люди не можем с кем – то поменяться? Я устал гулять по Замку. Может мы сможем отметить праздник со всеми?

– Помнится ты должен не гулять, а…

– Да – да, вынюхивать следы Сириуса Блэка. Ну хотя бы на матч по квиддичу сходить мы сможем. – Маркус по привычке заложил руки за голову, подстраиваясь под быстрые шаги Кэтрин. – Гриффиндор против Пуффендуя, а! Как в старые добрые, помнишь? А… Прости Кейм.

Он запнулся, напоровшись на потемневший взгляд Кэтрин. Ее обычно живые глаза сейчас были холодны, как зимнее небо, а губы сжались в тонкую линию. Она прижала к себе книгу, чувствуя, как острый угол обложки впивается в предплечье., словно отражая внутреннюю боль.

– За что, Авель? – ее голос был тихим, но в нем звучала сталь.

Маркус отвел взгляд. Он знал, что вызвало такую реакцию. «Старые добрые» для него означали беззаботные дни, когда они могли свободно перемещаться по замку, когда их пути не были так строго регламентированы. Для Кэтрин же «старые добрые» были связаны с другими более болезненными ассоциациями.

– Кейм, я… я не хотел тебя расстраивать. Просто… этот матч… он напомнил мне о том времени, когда мы учились сами. Я загонщик, Август капитан и вратарь… Ну ты же должна помнить, мы уже дружили.

Кэтрин остановилась, ее плечи напряглись. Она помнила. Помнила тот матч, когда они, еще совсем юные, сидели на трибунах, смеясь и подбадривая своих друзей, носящихся по полю. Тогда еще не было подозрений, не было страха. Была только магия игры и их собственная, еще не омраченная ничем дружба.

– Маркус, Август не запретная тема, просто… не надо ворошить прошлое сейчас.

Девушка резко остановилась, чуть не наступив на здоровенного рыжего кота, выскочившего откуда – то из зарослей вдоль тропы. Зверь, выскочивший из зарослей вдоль тропы, утробно зарычал, окинув путников взглядом недобрых золотых глаз. Распушив хвост, он двинулся в сторону Запретного леса, словно призрак, растворяющийся в сумерках.

– Ну и зверюга. – пробормотал Маркус, пытаясь разрядить повисшую тишину. – Ты видела, у него в пасти кажется куриная ножка?

Они продолжили свой путь, но тишина между ними стала еще более ощутимой. Маркус, чувствуя вину, пытался найти слова, чтобы разрядить обстановку, но каждое его слово казалось неуместным. Он знал, что для Кэтрин воспоминания о прошлом были не только светлыми.

– Ван мой лучший друг. Я все время думаю, как так могло получиться, что я не знал…

– А ты не знал? – перебила его Кэтрин, ее голос был ровным, но в нем слышалась сталь.

– Нет, Кейм, бездна, нет конечно!

– Маркус. У твоего лучшего друга все будет хорошо, я уверена. Но пожалуйста не обсуждай его пока мы работаем над одним заданием. Ведь ты «его» лучший друг.

В ее словах не было упрека, скорее констатация факта, который он сам не мог отрицать. Авель чуть расслабился, почесывая затылок.

– Вечно ты такая рациональная, Кэт. – Он вздохнул. – Сколько я тебя помню. Ладно, позволь проводить тебя до «Трех Метел»?

– Спасибо не стоит. Я пройдусь пешком домой.

– До Ароншира? Ты с ума сошла?

– Маркус. Спокойной ночи. И с праздником.

Кэтрин решительно свернула на тропу, ведущую вдоль Черного озера. Ее шаги были твердыми, несмотря на внутреннюю бурю. Она знала, что Маркус прав, но сейчас ей нужно было побыть одной. Ей нужно было пройти этот путь, этот отрезок пути к дому, в одиночестве, чтобы разобраться в себе, чтобы отделить светлые воспоминания от тех, которые приносили боль. Она шла к практически невидимому барьеру, укрывающему Хогвартс от посторонних глаз, к своему дому, к своему прошлому, которое, казалось, не хотело ее отпускать. Кэтрин остановилась, ее плечи напряглись. Холодный осенний воздух обжигал щеки, заставляя их алеть в полумраке. Она стояла на дороге, вымощенной старым, потрескавшимся камнем, которая вилась вдоль берега Черного Озера. Ночь опустилась на Запретный лес, окутывая его таинственной дымкой, но луна, пробиваясь сквозь рваные клочья облаков, щедро осыпала серебром гладь воды. Озеро, обычно мрачное и пугающее, сейчас казалось умиротворенным, словно уснуло под колыбельную ветра.

Аромат прелой листвы и влажной земли витал в воздухе, смешиваясь с солоноватым запахом озера, создавая пьянящий, почти гипнотический коктейль.

Вдали, вдоль Запретного леса, в бледном свете ущербной луны, Кэтрин вдруг заметила движение. Сперва подумала, что это лишь игра теней, но затем увидела отчетливо: знакомый рыжий кот, чья шерсть сияла в лунном свете, словно отполированная старинная медь, неспешно вышагивал вдоль границы леса. Само по себе это было странно, но недостаточно, чтобы заставить Кэтрин застыть в изумлении.

Рядом с котом, словно тень, скользил огромный волкодав. Его черная шерсть, казалось, поглощала окружающий мрак, сливаясь с ним воедино. Движения пса были плавны и бесшумны, а его размеры настолько велики, что рыжий кот казался крошечным огненным пятнышком рядом с ним.

Кэтрин прекрасно знала, что Запретный лес – место, куда не стоит соваться ни при каких обстоятельствах. Там обитали опасные, неведомые твари, и даже самые опытные волшебники обходили его стороной. Что же привлекло рыжего кота в эти гиблые земли, да еще и в компании столь грозного зверя?

Затаив дыхание, она наблюдала за диковинной парой. Кот, казалось, ничуть не смущен близостью волкодава. Он шел, высоко подняв хвост, словно вел своего огромного компаньона на вечернюю прогулку.

Холодок ужаса прошелся по спине Кэтрин. Что – то в этой картине было неверным, чуждым, неестественным. Словно сон, видение, ускользающая галлюцинация, рожденная воображением, но никак не реальность.

Она знала, что должна идти дальше, к теплу и безопасности Хогвартса. Но ноги словно приросли к каменной тропе. Она не могла отвести взгляд от странной пары, скользящей вдоль кромки запретного леса. Неведомая сила влекла ее к ним, манила в темноту. Кэтрин сглотнула, ощущая неприятную сухость во рту. Здравый смысл кричал об опасности, о безумии этого желания, но она не могла противиться ему. Девушка сделала шаг вперед, в сторону Запретного леса,

– Мисс Кейм!

Кэтрин вздрогнула, словно от удара током, и книга, в который раз за этот вечер, с тихим шлепком упала на землю. Профессор Люпин, стремительно настигавший ее со стороны замковых ворот, жестом остановил девушку. Она вновь обернулась к чернеющему Запретному лесу, но таинственная парочка, словно сотканная из теней, бесследно растворилась в ночной мгле.

Люпин, еще задыхаясь от быстрого шага, приблизился. Его худое, отмеченное печатью неведомой болезни лицо тронул слабый румянец.

– Я бы не посмел нарушить ваше уединение, мисс Кейм, но мадам Помфри просила передать вам это, – он протянул ей черный, грубой вязки шарф. – Она настоятельно рекомендовала вам не уходить без него.

Кэтрин взяла шарф, ощущая под пальцами его неожиданную мягкость и тепло. Необычный узор, напоминающий сплетение диковинных ветвей и листьев, словно жил своей собственной жизнью на ткани. Но шарф был ей совершенно незнаком.

– Сэр… Я вижу его впервые. Или это розыгрыш… – пробормотала она, чувствуя неловкость.

– Или, мисс Кейм, или… – Люпин с едва заметной досадой взглянул на шарф в своей руке, затем перевел взгляд на ярко – алый вязаный шарф, уютно обвивавший шею Кэтрин и согревающий ее в прохладном ночном воздухе. – Кажется, я начинаю понимать. Прошу прощения, это выглядит нелепо.

– Вовсе нет. Я уверена, мадам Помфри действовала из лучших побуждений. Возможно, она просто хотела, чтобы у меня было два шарфа на случай, если один потеряется или испачкается.

Кэтрин вновь посмотрела в сторону Запретного леса, словно высматривая что – то в его темных глубинах. Люпин молчал, с каким – то двойственным выражением глядя на почти полный диск луны, висевший в небе. До полнолуния оставалось всего несколько дней.

– Вам не стоит гулять здесь одной ночью. Это небезопасно.

– Сириус Блэк вряд ли нападет на меня так близко к дементорам, – при этих словах Люпин ощутимо вздрогнул, и тень боли скользнула по его лицу. – Я трансгрессирую домой от границы защитных чар.

– Позволите вас проводить?

– Буду вам очень признательна. – Кэтрин слегка улыбнулась, поднимая с земли свою многострадальную книгу о Ядовитых тентакулах.

Глава 5 Там, где ты нужна

– Тревога! Он в замке! Тревооооога! – тонкий, истеричный вопль Мелиссы Нейт разорвал умиротворение, царившее в маленьком доме Кэтрин.

Почтовый самолетик, словно раненная птица, протрещал еще несколько раз и, вспыхнув в предсмертной агонии, рассыпался пеплом, опалив одну из подушек. Десять минут спустя Кэтрин уже неслась по лестницам Хогвартса, стиснув в руке волшебную палочку. Сумка, набитая самым необходимым для оказания первой помощи, болезненно била по бедру, отзываясь неприятным звоном мензурок. Напуганные студенты, сопровождаемые старостами и преподавателями, словно ручейки, стекались из всех коридоров в сторону Большого Зала. Зловещей тенью промелькнул Северус Снейп, увлекая за собой шлейф мантии, подобный клубящемуся дыму.

У Портрета Полной Дамы назревал скандал – Минерва МакГонагалл, едва сдерживая гнев, отчитывала мистера Брауна. Его юная дочь, Лаванда, вцепившись мертвой хваткой в мантию отца, безутешно и беззвучно рыдала, отказываясь уходить вместе со всеми.

– Мистер Браун, я повторяю в последний раз, проводите дочь в Большой зал. Все студенты будут в безопасности под нашей защитой, пока замок не будет полностью проверен.

– Как такое вообще могло произойти? – в голосе профессора Стебль клокотало неприкрытое негодование. – Вы клялись в безопасности детей, и что мы видим? Сириус Блэк не только проскользнул мимо министерских чиновников и дементоров, но и едва не проник в Гриффиндорскую башню!

– Мистер Браун, да уведите же, наконец, дочь! Мисс Патил, вам нужно персональное приглашение, или мне снять баллы с Гриффиндора? Все ваши одноклассники уже в Большом зале.

Лаванда разрыдалась еще горше, цепляясь за мантию отца, несмотря на его увещевания. Парватти, ее подруга, робко переминалась рядом, дрожа от страха. Присутствие отца Лаванды дарило им хоть иллюзию защиты.

– Позвольте, я их провожу, – тихо предложила Кэтрин, осторожно беря Парватти за руку. Девочка, словно птенец, прижалась к ней, судорожно сжав ладонь. – Лаванда, обещаю, я смогу вас защитить.

Браун, в полной растерянности, кивнул и почти силой вложил дрожащие ладошки дочери в руку Кэтрин. Лаванда попыталась упираться, но Парватти крепко обняла ее, увлекая за собой.

– Лаванда, солнышко, иди с мисс Кейм. Там безопасно, а папе нужно самому разобраться во всем. – Обычно бодрый голос Брауна дрожал от беспокойства.

– Мистер Браун, я все еще жду вашего ответа! – МакГонагалл клокотала от ярости, готовая извергнуть пламя.

Кэтрин повела девочек вниз по лестницам. Подруги шли молча, лишь изредка всхлипывая и пугливо озираясь, словно из – за каждой картины мог вырваться сбежавший преступник. Кэт вошла в зал последней, удостоверившись, что девочки добрались до Гриффиндорского стола. Она осталась у входа, чутко вглядываясь в темнеющие коридоры. Мимо проносились конные призраки, чьи вопли эхом отдавались в стенах замка, призывая к охоте. И тут, словно из ниоткуда, возникла черная туча в обличье профессора Снейпа, одарив Кэйт неприветливым взглядом.

– Профессор, если кому – то из учеников понадобится помощь…

– Мы разберемся, мисс Кейм – отрезал мужчина, жестом подзывая к себе двух студентов Слизерина.

В Большом зале царил хаос. Ученики переговаривались взволнованно, кто – то из них даже плакал. Преподаватели пытались успокоить студентов, но их усилия были тщетны. К Кэтрин то и дело подходили ученики, несколько раз пришлось воспользоваться успокоительным.

И вдруг шум стих практически моментально. Все взгляды встревоженных глаз обратились к директору. Дамблдор появился в зале, и его присутствие мгновенно успокоило обстановку.

– Мы тщательно обыщем замок, каждый его уголок. – Голос директора, несмотря на спокойствие, не нуждался в усилении, проникая в самое сердце зала. – Сегодняшнюю ночь вы проведете здесь. Старосты факультетов, прошу вас по очереди стоять на страже у всех входов и выходов из Большого зала. Несколько привидений будут патрулировать окна. В случае любой подозрительной активности немедленно сообщайте своим деканам или мне. С вами останется представитель Министерства Магии. Вы в полной безопасности. Ах да, чуть не забыл.

Директор взмахнул волшебной палочкой, и длинные обеденные столы, словно повинуясь невидимой силе, бесшумно разъехались в стороны. А пол Большого зала мгновенно покрылся полем ярко – фиолетовых спальных мешков.

– Кейм! – процедила Нейт сквозь зубы, словно ядовитая змея. – Живо, на обход замка! Министр будет здесь через полчаса, чтоб каждый камень дыбом встал!

– Нет, – ровный, словно отточенный, голос Дамблдора заставил сотрудницу Министерства сжать челюсти до скрипа. – Кэтрин, прошу вас, останьтесь здесь. Детям может понадобиться помощь лекаря. Замок и без того кишмя кишит сотрудниками Министерства и преподавателями.

– Дамблдор, вы не имеете права отдавать приказы моим сотрудникам!

– Не вашим, Нейт, а сотрудникам Министерства. И не приказы, а просьбы, – мягко возразил Дамблдор, но в голосе прозвучала сталь.

Лицо Нейт пошло багровыми пятнами гнева. Сорвавшись с места, почти бегом, она бросилась в коридор вслед за махнувшим ей мистером Брауном.

Дамблдор покачал головой с тихой грустью.

– Если вы когда – нибудь решите оставить службу в Министерстве, должность при мадам Помфри всегда ваша, мисс Кейм.

С этими словами Дамблдор покинул Большой зал, и гулкий щелчок замка отрезал его от взволнованных учеников. Кэт прислонилась к холодной колонне, наблюдая за тем, как юные волшебники и волшебницы устраиваются в спальных мешках, разбросанных по полу. Когда – то и она мечтала вот так заночевать в Большом зале, под зачарованным потолком, где мерцали далекие звезды, а в глубине возникали призрачные образы. Старосты сновали между рядами, безуспешно пытаясь утихомирить разбушевавшихся студентов. Перси Уизли, несколько раз рявкнув на своих подопечных, вытянулся в струнку почти чеканным шагом направился к Кэтрин.

– Гриффиндорцы в спальных мешках. Все спокойно, – доложил он, стараясь придать своему голосу как можно больше значимости.

– Благодарю, мистер Уизли, – Кэт вежливо кивнула, наблюдая, как юноша изо всех сил напускает на себя важный вид. – Продолжайте обход. Если кому – нибудь понадобится медицинская помощь, я здесь.

– Гашу свет! – зычный голос Перси прокатился по Большому залу. – И никаких разговоров!

Погасшие свечи уступили место вкрадчивому сиянию луны, проникающему сквозь стрельчатые окна и озаряющему древний зал призрачным светом. Серебристые привидения скользили по витражам, окутывая пространство дымкой таинственности. На сводчатом потолке вспыхивали созвездия, а шепот тихих разговоров напоминал плеск волн о берег Черного озера. Кэтрин прислонилась к холодной стене, с тихим вздохом вдыхая умиротворяющую тишину. Голоса стихали, растворяясь в воздухе, наполняя зал безмятежностью детского сна. В полумраке едва слышно ступали старосты, оберегая покой спящих.

На миг Кэтрин кольнула обида за украденный выходной. Мало того, что добрую половину дня пришлось провести в Хогсмиде, выслушивая бесполезные наставления от Нейт, так еще и вечерний чай у камина был нагло прерван зловещим сигналом тревоги. Сириус Блэк, чтоб тебе пусто было, не мог выбрать день похуже для своих выходок, чем канун Хэллоуина. Девушка в который раз окинула взглядом Большой зал, задерживаясь на одном из углов, куда особенно часто наведывался Перси Уизли. Рыжая макушка, видневшаяся из – под одеяла, выдавала одного из его братьев, а поскольку Фред и Джордж шушукались в паре шагов от Кэтрин, никак не желая угомониться, вероятнее всего, Рона. Значит, рядом с ним Гарри Поттер. Много лет назад, сидя в этом самом зале, Кэтрин безмолвно благодарила этого мальчика за спасение мира. И как же странно видеть его сейчас – угловатого подростка с непокорной копной черных волос. Еще более странной была мысль, что могущественный волшебник, способный одним заклинанием уничтожить множество магглов, до сих пор охотится за этим мальчиком.

На исходе четвертого часа ночи обход школы, по всей видимости, был завершен. Замок на главной двери большого зала тихо щелкнул, и в помещении появился сам профессор Дамблдор. Гротескной, молчаливой тенью, за ним следовал профессор Снейп. Его лицо, обычно выражающее смесь презрения и усталости, сейчас было еще более мрачным, а глаза, словно два уголька, внимательно осматривали каждый уголок зала. За ними, с заметной тяжестью в каждом шаге, шел уставший до крайности Маркус. Его плечи были опущены, а взгляд блуждал где – то в пространстве, словно он пытался удержать ускользающие мысли. Вяло кивнув Кэт, Авель не спеша пошел вдоль нестройных рядов спальных мешков, словно отыскивая свободный.

– Все тихо, профессор, – Кэтрин подошла и вежливо кивнула, отвечая на вопросительный взгляд Дамблдора.

Стоящий рядом профессор Снейп скривил губы в недовольной гримасе.

– Директор, прошу вас, вспомните наш разговор перед началом года.

– Я все помню, Северус, – в голосе Дамблдора прозвучала сталь предостережения. – И повторяю еще раз: никто в замке не стал бы помогать Сириусу Блэку проникнуть сюда.

– Просто подумайте об этом. Назначение профессора Люпина…

– Хватит, Северус, – оборвал его Дамблдор. – Этот разговор окончен. Я уверен в профессоре Люпине так же, как в любом из моих сотрудников.

Снейп окинул Кэтрин долгим, пронзительным взглядом, словно под складками ее юбки мог таиться не только Сириус Блэк, но и целая армия беглых узников Азкабана. Черные глаза его, полыхнув недобрым огнем, сузились, и профессор зельеварения бесшумно направился по периметру Большого Зала.

– Идемте, мисс Кейм. Северус заменит вас на остаток ночи. Ваше начальство уже больше часа мечет громы и молнии во дворе замка.

– Дементоры осмотрели территорию?

– Нет. Пока я здесь директор, ни один дементор не осквернит своим присутствием внутренние стены Хогвартса. Ваши коллеги помогли нам с осмотром. И либо Сириус Блэк научился обращаться в призрака, либо мы что – то упустили в поисках.

Кэт зябко обняла себя руками, пытаясь унять дрожь, которая пробегала по телу не только от пронизывающего ветра. Во дворе замка, где обычно царила величественная тишина, нарушаемая лишь плеском воды из фонтана, изображающего извивающихся магических существ, бушевал сам Министр Магии. Его голос, обычно ровный и властный, сейчас срывался на крик, полный отчаяния и ярости.

– Немедленно! Я требую немедленных действий! – гремел он, его слова, словно удары хлыста, разносились по каменным стенам. – Каждый час промедления – это шаг к катастрофе! Где он? Почему мы его не видим?

Министр метался перед фонтаном, полы его мантии развевались, как крылья испуганной птицы. Его лицо, обычно спокойное и сосредоточенное, сейчас было искажено гримасой страха и гнева.

Страх, пропитавший министерство, был не просто ощущением. Он стал чем – то осязаемым, липким, колючим. Он висел в воздухе, как густой туман, проникал в самые потаенные уголки, заставляя сердца биться чаще, а мысли путаться. Неудача за неудачей в попытках выследить опасного беглеца – это было не просто досадное упущение. Это было доказательство того, что их магия, их знания, их сила – все это оказалось бессильно перед кем – то, кто действовал в тени, оставляя за собой лишь следы разрушения и паники.

– Браун, Нейт, вы отстранены от работы в Хогвартсе! Вопиюще, чтобы какой – то жалкий безумец смог обойти сотрудников Министерства Магии и так глубоко проникнуть в школу! Кейм! Это касается и вас!

Кэт, сжав зубы от досады, отступила в тень, отгородившись от ядовитого разговора министра и Директора. Слова Фаджа звучали как грязные обвинения, жалкая попытка переложить ответственность, а спокойные стальные ноты в голосе Дамблдора лишь подливали масла в огонь его раздражения. Кэтрин знала, что для нее было куда важнее и приятнее провести эту страшную ночь не здесь, на продуваемом всеми ветрами пороге замка, а там, где сейчас находились те, кто действительно нуждался в защите.

В глубине души она признавалась себе, что даже не пыталась всерьез искать Сириуса Блэка. Да, приказ был отдан, и она, как сотрудница Министерства, должна была его исполнить. Но вместо этого ее сердце тянулось к другому.

Она чувствовала, как ученики, испуганные тенями последних тревожных событий, роятся в Большом зале. Их глаза, полные детского страха, искали утешения и безопасности. И Кэт знала, что именно там, среди них, она может быть по – настоящему полезной. Оберегать их покой и хрупкие сны, стать тем незаметным щитом, который отгонит ночные кошмары и даст им хоть на мгновение почувствовать себя в безопасности.

«Там, где ты чувствуешь себя нужной, там и находится твое место», – всплыл в памяти полузабытый баритон отца.

– Кэти… Кэтрин. Здравствуй, – глубокий, чуть хриплый голос так явно выделивший звук «т», вырвал девушку из плена задумчивости.

– Здравствуй, Август.

Взмахом палочки обратив в пепел почти дотлевшую сигарету, ее бывший жених несмело приблизился. Холеное прежде лицо теперь грубо бороздила недельная щетина, а под глазами залегли густые тени – дань бессонным бдениям. Когда – то Кэтрин собственноручно варила для него бодрящие зелья, спасавшие от усталости в долгих и изнурительных миссиях. Теперь Ван выглядел непривычно изможденным, словно тень самого себя.

– А ты… хорошо выглядишь, – выдавил он, запнувшись, словно слова были чужими и колючими. – У меня вот последние две недели совсем нет ни часа на отдых. Блэка видели в Тафф Тауне, а это совсем рядом, прочесываем окрестности, словно через сито.

Кэтрин откликнулась сдержанным кивком, пряча взгляд. Знакомый аромат табака и терпкого одеколона попытался задеть струны забытых чувств, но Кэт не решалась определить, что это – отголоски любви к Августу или лишь фантом минувшего вечера. Боль ушла, предательство больше не жгло обидой. Человек, стоящий перед ней, еще недавно занимал в ее жизни непростительно много места. Но, потеряв его, она не обнаружила выжженной пустоши, а нашла покой. Как ни парадоксально, она все еще любила Августа Вана, но не живого, реального, а как далекое, выцветшее воспоминание.

– Тафф Таун… – эхом повторила она, и в голосе – ни тени прежней дрожи. – Надеюсь, ваши поиски увенчаются успехом.

Август нервно замялся, переминаясь с ноги на ногу. Он ждал взрыва, упрека, плевка в лицо – чего угодно, лишь бы увидеть хоть искру былого пламени. Но Кэтрин была спокойна, как зеркальная гладь озера, скрывающая бездну. Это спокойствие пугало его сильнее самой яростной бури.

– Кэтрин, я… – он снова запнулся, словно каждое слово приходилось вырывать из груди. – Я знаю, что натворил. И я не прошу прощения. Просто… я хотел сказать, что я рад, что ты в порядке.

Он смотрел с такой отчаянной надеждой, что в груди у Кэтрин вспыхнуло слабое сочувствие. Не жалость, не сожаление, а лишь понимание – как же нелепо он сейчас выглядит. Понимание того, что самая сильная любовь может превратиться в пепел, который ветер развеет поутру.

– Я в порядке, Август, – ответила она, наконец, подняв глаза. В них не было ни злости, ни упрека, лишь тихая, умиротворенная грусть, словно тоска по несбывшемуся. – И ты тоже найдешь свой покой. Когда-то.

Она сделала шаг назад, давая понять, что разговор окончен. Август, казалось, хотел что – то сказать, но слова застряли комом в горле. Лишь кивнул, взгляд его скользнул по ее лицу, словно пытаясь запечатлеть каждую черточку, прежде чем она навсегда исчезнет из его жизни.

– Береги себя, Кэтрин, – прошептал он, и в этом шепоте было больше боли, чем в самом громком крике.

Кэтрин лишь кивнула в ответ, не произнося ни слова. Она видела, как он отступает, как его фигура растворяется в сумерках, становясь все более призрачной. Запах табака и одеколона медленно рассеивался, унося с собой последние отголоски прошлого.

– Кейм, тебе что, персональное приглашение выслать? – ледяной тон Авроры Беркли окончательно развеял дымку прощания. – Мы отбываем незамедлительно.

– Знаете… да. Вышлите, – голос Кэт, к ее собственному удивлению, прозвучал твердо, вопреки предательской дрожи, пронзившей тело. – Полагаю, я более не могу быть полезной Министерству.

– Что за чушь ты несешь, Кейм? Каждый сотрудник на вес золота! – Мелисса Нейт, с выбившимися из прически прядями, казалось, вот-вот бросится в атаку.

Кэт знала, что ее слова могут прозвучать как предательство для некоторых, но молчать было невыносимо.

– Мисс Нейт, – начала она, стараясь сохранить ровный тон, – в связи с нависшей угрозой, я убеждена, что здесь я принесу больше пользы. Мадам Помфри, вне всяких сомнений, целительница от Бога, но опытный специалист, с закалкой служащего Министерства Магии, под рукой не помешает, особенно если Гарри Поттеру понадобится помощь. Да и он не единственный ребенок, нуждающийся в защите.

Дамблдор неторопливо обвел взглядом лица собравшихся.

– Мисс Кейм права, – произнес он тихо. – В эти мрачные времена каждый, кто может, должен быть там, где его помощь нужнее всего.

– Министерству будет не хватать вашего опыта, Кейм, – Фадж окинул ее тяжелым взглядом. – Но я понимаю ваш выбор. Ваша преданность делу достойна похвалы.

Кэт кивнула, ощущая, как бремя сомнений спадает с плеч. Она осознавала, что ее решение вызовет волну пересудов и непонимания. Но она также знала, что не сможет остаться в стороне, если кошмар этой ночи повторится. Глядя как уже бывшие коллеги растворяются в ночи, она против воли улыбнулась, подняв голову к ночному небу.

– И снова, добро пожаловать в Хогвартс, мисс Кейм, – произнес Дамблдор, и его голос, как всегда, обволакивал мягким теплом, словно бархат.

– Почему вы согласились?

– Назовите это интуицией, – отозвался Дамблдор с едва заметной, загадочной улыбкой. – Сегодня вам лучше остаться в замке. Отдыхайте. А меня ждет долгая беседа… с дементорами.

– Доброй ночи, сэр.

Глава 6 Тот, Кто Пришел из Леса

– Настойка бадьяна. Рябиновый отвар и чистые бинты. Предстоит много работы.

– Осторожно, срезаем мантию… Проклятье, грязь попала в рану.

– Бедный мальчик…

Матч Гриффиндора против Пуффендуя обернулся настоящей трагедией. Игра шла своим чередом. Свист метлы, крики комментатора – все это сливалось в привычный для квиддичного поля гул. Посреди игры случилось немыслимое: дементоры, презрев все правила и предостережения, вторглись на территорию поля. Паника охватила стадион. Зрители вскрикивали, пытаясь укрыться, игроки в замешательстве замирали на своих метлах.

Гнев Дамблдора был подобен грому небесному. Его глаза сверкали, когда он, вскочив со своего места, начал произносить заклинания, но беда уже свершилась. В этот момент, когда один из дементоров пронесся особенно близко, Гарри Поттер, потеряв равновесие, сорвался с головокружительной высоты.

Крик ужаса пронесся по стадиону. Метла Гарри, словно подбитая птица, упала на землю, а сам ловец Гриффиндора, бесчувственный, безвольно падал вниз. Несколько игроков, забыв о матче, бросились на помощь. Но было поздно.

Бесчувственного Гарри на руках внесла целая делегация, состоящая из его друзей и нескольких старшекурсников. Его бледное лицо, покрытое ссадинами, и полное отсутствие реакции вызывали тревогу у всех присутствующих. Мадам Помфри, с лицом, выражающим крайнюю обеспокоенность, тут же приняла его в лазарете. Ей понадобился весь ее немалый авторитет, чтобы выпроводить взволнованных зрителей из палаты. Их встревоженные голоса ульем жужжали в коридоре, каждый шепот был пропитан страхом и надеждой.

Быстро наложив несколько швов на глубокую рану на лбу, Кэтрин, уверенными движениями обработала ссадины дезинфицирующим раствором. Когда она заканчивала с накладыванием заживляющей мази, мальчик пришел в себя.

Распахнув зеленые глаза, Гарри подслеповато сощурился. Свет в палате казался ему слишком ярким. Его восстановленные очки лежали на тумбочке около кровати, ожидая своего хозяина.

– Мистер Поттер, не вставайте. Мы еще не закончили. – Строгий голос мадам Помфри был достаточно громким, чтобы ее услышали за дверью. Улей притих. – Ничего сломанного, к счастью. Но у тебя сильные ушибы и, похоже, сотрясение.

В этот момент дверь палаты распахнулась, и в нее ввалились Рон Уизли и Гермиона Грейнджер, их лица были искажены тревогой.

– Гарри! Гарри Очнулся! – воскликнул Рон, бросаясь к кровати.

– Уизли, Грейнджер, чтобы через десять минут в палате никого не было, поняли? – свела брови к переносице мадам Помфри, ее взгляд был полон решимости. – Так, молодые люди, а вы все куда?

Практически полный состав команды Гриффиндора топтался у входа в лазарет, словно стая взволнованных сов. Их лица были бледны, а глаза полны тревоги.

– Я останусь и понаблюдаю, чтобы Мистера Поттера не переутомили – мягко улыбнулась Кэтрин.

Гарри попытался приподняться, но резкая боль пронзила его голову, заставив застонать. Он снова откинулся на подушки, чувствуя, как мир вокруг него плывет.

– Тише, тише, мистер Поттер, – смягчилась мадам Помфри, подходя к нему с кубком, в который уже было налито густое, изумрудное лекарство – Это пройдет. Главное, что вы в порядке. Почти в порядке.

Она осторожно помогла ему выпить зелье. Его горький вкус тут же начал действовать, принося долгожданное облегчение. Гарри закрыл глаза. Дементоры на территории школы. Это было немыслимо.

– Что… что случилось? – прошептал Поттер, его голос был хриплым.

– Вы упали, – ответила Кэт, убирая пустые флаконы от мази. – Очень сильно упали. Но, к счастью, профессор Дамблдор успел наложить на вас заклинание, которое замедлило ваше падение. И, как видите, вы живы и почти невредимы. Несколько ушибов, сотрясение, но ничего серьезного. Мы справимся.

Гарри попытался кивнуть и поморщился.

Кэтрин отошла к аптекарскому столу, давая ребятам возможность пообщаться. Некоторое время спустя в палате остались только Рон и Гермиона, тихо переговаривались, их голоса сливались в приглушенный шепот, чтобы не потревожить спящего Гарри.

Кэтрин, погруженная в свои мысли, начала заполнять толстый амбулаторный журнал. Чернила скользили по пергаменту, фиксируя показания, назначения, наблюдения. В этот момент, когда ее внимание было полностью поглощено рутиной, на больничное крыло неслышно опустились сумерки. Теплые, золотистые лучи заходящего солнца сменились мягкими, сиреневыми оттенками, проникающими сквозь высокие окна.

Гриффиндорцы, один за другим, покинули палату, оставив Кэтрин наедине с Гарри и тишиной. Еще одна порция зелья, заботливо приготовленного Мадам Помфри, унесла Гарри в глубокий, спокойный сон. Его дыхание было ровным и мерным, словно у младенца, а жар, который еще недавно обжигал его лоб, отступил. Никаких других симптомов ухудшения не прослеживалось, и это было лучшей новостью.

Мадам Помфри, с ее привычной деловитостью, ушла на ужин, пообещав Кэтрин принести что-нибудь вкусненькое.

– Ты же знаешь, дорогая, что голодной оставаться нельзя, – проворчала она, прежде чем исчезнуть за дверью.

Теперь, когда Кэтрин больше не была служащей Министерства Магии, ее связь с Хогвартсом стала более гибкой. Она могла оставаться здесь на ночь, если это было необходимо, но все же чаще предпочитала возвращаться домой, в свой уютный маленький дом в Ароншире. Тишина и пустота этого дома дарили ей особое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья. Это было ее убежище, ее крепость, где она могла быть собой, без масок и ожиданий.

Приведя в порядок кухню, где еще витал легкий аромат трав, и две небольшие спальни, Кэтрин провела несколько вечеров за разбором старых вещей. Каждый предмет, каждая пожелтевшая фотография, каждый забытый свиток – все это было частью ее прошлого, частью ее истории. Она перебирала их с нежностью, вспоминая моменты, которые казались такими далекими, но в то же время такими живыми.

Мадам Помфри, вернувшись и проверив состояние Гарри удовлетворенно кивнула.

Когда последний луч солнца окончательно растворился в небе, Кэтрин подошла к кровати Гарри. Бледное лицо, обрамленное растрепанными темными волосами, казалось особенно беззащитным в полумраке палаты. Она осторожно прикоснулась ко лбу, убеждаясь, что температура остается стабильной. Удовлетворенно вздохнув, она накинула на него одеяло, стараясь не разбудить.

Тихий скрип половиц заставил ее обернуться. Это был профессор Люпин. Его уставшее осунувшееся еще больше с последней встречи лицо смягчилось при виде спящего Гарри.

– Как он? – прошептал Люпин, кажется избегая взгляда Кэтрин.

– Стабилен, профессор. Кризис миновал. Однако очень жаль его метлу. Как только проснется нужно будет накормить его шоколадом. – Кэтрин вежливо улыбнулась. – А как себя чувствуете вы?

– Я? – Люпин устало провел рукой по тронутым сединой волосам. Темные круги под глазами говорили громче слов. – Знаете, как это бывает… Неприятности редко спрашивают, когда им заканчиваться.

– Если позволите, я кое – что приготовила для вас. – Кэтрин отошла к своему столу и извлекла из ящика небольшой пузырек, наполненный опалесцирующей голубоватой жидкостью. – Это тонизирующее зелье. Один глоток перед сном. Оно помогает… восстановить силы.

Люпин поднял глаза, и их взгляды встретились. В его зеленых глазах мелькнуло что – то трудноопределимое – благодарность, примешанная к страху. Или, возможно, это была сложная смесь обоих чувств, приправленная глубокой, всепоглощающей усталостью. Он вздохнул, словно собирался с духом, и протянул руку к пузырьку.

– Вы знаете… – произнес он скорее как утверждение, чем вопрос.

Кэтрин смотрела в его уставшие, но по – прежнему живые глаза. Ей отчаянно хотелось сказать, что она выше предрассудков. Что она видит в нем не чудовище, а человека, отчаянно борющегося со своей… особенностью. Но как подобрать нужные слова, обращаясь к едва знакомому человеку, тем более в столь деликатный момент? Любое неверное слово могло прозвучать снисходительно или, что еще хуже, с жалостью.

Люпин взял пузырек, его пальцы на мгновение задержались на ее. Теплота его кожи передала легкую дрожь. Очевидно, Профессор ожидал, что девушка брезгливо отдернет пальцы. Кэтрин мягко улыбнулась. Люпин посмотрел ей в глаза, и в его взгляде плескалось нечто, похожее на робкое облегчение. Тяжесть, давившая на плечи, словно немного отступила. Вероятно, он ожидал увидеть осуждение, брезгливость, страх, но вместо этого встретил лишь спокойное и сочувственное принятие.

– Спасибо, мисс Кейм, – прошептал он, и в простом слове звучала такая искреность, такая глубокая и неподдельная благодарность, что у нее на мгновение перехватило дыхание. – Спасибо.

– Ох, профессор, добрый вечер. – Мадам Помфри возникла в дверях своего кабинета, словно призванная тишиной момента. – Вы зашли проведать мальчика?

Наступила пауза, хрупкая, как стекло, наполненная невысказанными мыслями. Воздух в палате словно очистился, напряжение развеялось, уступая место сдержанному спокойствию. Римус Люпин, человек, казавшийся вечным пленником печали, теперь выглядел чуть более свободным.

– Я рад видеть, что он в порядке. Принес мальчику кое – что, – с этими словами Люпин положил на стол Кэтрин большую плитку темного шоколада. – Пусть спит. Я еще зайду утром.

Мадам Помфри кивнула, взгляд ее скользнул между Люпином и Кэтрин, но не задержался ни на ком слишком долго.

– Что ж, профессор, если вы закончили, – произнесла она, – я бы хотела попросить вас проводить нашу дорогую мисс Кейм до границы чар. Уже поздно, а дорога небезопасна. И не вздумайте возражать, Кэтрин. Вы на ногах с самого утра, а время далеко за полночь.

Они покинули Больничное крыло под мерцающим светом факелов, освещавших пустынные коридоры Хогвартса. Ночная тишина обволакивала их, нарушаемая лишь тихими шагами и отдаленным уханьем совы. Римус шел рядом, и в полумраке его фигура казалась более гибкой и менее скованной.

– Спасибо, что не… – начал он, запнувшись, словно слова застряли в горле.

– Я понимаю, профессор, – мягко ответила Кэтрин, не поворачивая головы. – Иногда самые тяжелые ноши приходится нести в одиночку. Но это не значит, что их нужно нести вечно. И уж если вам понадобится нейтральный собеседник… кабинета у меня нет, но уютное кресло найти я смогу.

– Вы очень добры, мисс Кейм. И удивительно проницательны. – Римус тихо вздохнул, словно сбрасывая с плеч невидимое бремя.

Они шли молча, тишина эта была наполнена не неловкостью, а взаимным уважением и только зарождающимся доверием. Колеблющийся свет факелов играл на каменных стенах, отбрасывая причудливые тени, пока они углублялись в лабиринт коридоров Хогвартса. Ночь, густая и обволакивающая, казалась почти осязаемой. Римус, все еще немного смущенный, нарушил молчание тихим покашливанием.

– Чай. – произнес он, словно внезапно вспомнив нечто жизненно важное. – Вам бы сейчас не помешал хороший, крепкий чай, мисс Кейм.

Кэтрин едва заметно улыбнулась, не отрывая взгляда от пола.

– Я не откажусь от чая, профессор. Но уже дома. Хотя, признаться, сейчас я бы предпочла что-то покрепче. К счастью, завтра у меня все – таки выходной…

Римус усмехнулся.

– Понимаю. Но чай, мисс Кейм, это не просто напиток. Это… ритуал. Это утешение в чашке. Это способ остановить время, хотя бы на мгновение, и собраться с мыслями.

– Вы говорите, как истинный знаток, профессор.

– Мой… э-э… друг, – Римус запнулся, словно тщательно выбирая слова, – был большим поклонником чая. Он утверждал, что чай способен решить любую проблему.

– И он был прав?

– Иногда. – Римус посмотрел на нее, и в его глазах мелькнула тень грусти – Иногда чай действительно помогал. Иногда… просто давал возможность перевести дух.

Их шаги эхом отдавались в ночной тишине.

– Какой чай предпочитаете вы, профессор? – спросила Кэтрин, стараясь сменить тему разговора.

– О, я не привередлив. Эрл Грей, Дарджилинг, даже обычный черный чай с молоком и сахаром. Главное, чтобы он был горячим и крепким. А вы, мисс Кейм?

– Я люблю травяные чаи. Ромашка, мята, лаванда… Они успокаивают. Особенно после… таких дней, как сегодня.

– Да, – согласился Римус. – Успокоение сейчас как нельзя кстати.

Они прошли мимо гобелена с изображением танцующих троллей. Римус на мгновение остановился, словно что – то вспомнив.

– Знаете, мисс Кейм, – сказал он, – чай – это еще и отличный повод для беседы. За чашкой чая можно обсудить все, что угодно. От самых важных вопросов до самых незначительных мелочей.

– Вы хотите сказать, что мы должны обсудить что-то важное? – с улыбкой спросила Кэтрин. – Например, погоду, как вам?

Люпин облегченно рассмеялся. Смех его был тихим, но искренним, он растаял в ночной тишине Хогвартса, оставив после себя ощущение легкости и спокойствия.

– Знаете, профессор, – сказала Кэтрин, – я думаю, что иногда именно такие моменты, как этот, когда можно просто пройтись по коридору и поговорить о чае или о троллях, и помогают нам справиться с «такими днями».

– Вы абсолютно правы, мисс Кейм, – сказал он.

Римус остановился и повернулся к ней. В его глазах больше не было тени печали, лишь мягкое, теплое понимание. В согласном молчании они дошли до границы очерченной защитными чарами территории.

– Спокойной ночи, мисс Кейм, – ответил Римус. – И пусть ваш травяной чай сегодня будет особенно успокаивающим.

– Спокойной ночи, профессор, – сказала Кэтрин, чувствуя, как легкое волнение отступает, сменяясь ощущением покоя и уверенности. Легкий хлопок трансгрессии возвестил об ее исчезновении.

***

Несколько дней спустя Гарри Поттер выписался из больничного крыла, унося с собой длинный свиток предписаний от мадам Помфри. Дни тянулись лениво, словно сонные мухи в летний зной. Госпиталь пустовал, а Хогвартс, казалось, погрузился в тихую дрему. Ни единой вести о Сириусе Блэке, ни тени паники – жизнь в школе магии медленно, но, верно, возвращалась в привычную колею. Кэтрин, вернувшись в свою тихую деревушку, даже осмелилась несколько раз провести вечер в местной таверне, пытаясь уловить обрывки разговоров местных жителей. Но ничего, кроме рассказов о гигантских пауках, замеченных в лесу, не нарушало сонного течения деревенской жизни.

Девушка даже рискнула вернуться домой пешком по широкой дуге огибая обычный маршрут дементоров. Кэтрин шла по пыльной дороге, ведущей вдоль кромки Запретного Леса. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотые тона, но тени, сгущающиеся под сенью древних деревьев, казались неестественно темными и холодными. Воздух был пропитан запахом влажной земли, прелой листвы и чего-то еще – дикого, неуловимого, что всегда витало вокруг этого места и приятно щекотало внутри. Каждый раз Запретный Лес вызывал в ней смесь трепета и любопытства. Сегодня же ее внимание привлекло что-то необычное. У обочины, примостившись на поваленном стволе, сидел кот. Рыжий, с шерстью, выгоревшей на солнце до оттенка старой меди, он выглядел потрепанным, но в его золотых глазах горел острый, внимательный взгляд.

Кэтрин остановилась. Она узнала его. Несколько дней назад, в одну из своих ночных вылазок, она видела его. Тогда он не был один. Рядом с ним, словно тень, двигался огромный, волкодав. Их силуэты, вырисовывающиеся на фоне луны, казались частью древней, забытой легенды.

Тогда Кэтрин замерла, пораженная этим странным, почти мистическим дуэтом. Кот, казалось, вел, а волкодав следовал за ним, как верный страж. Они не обращали на нее никакого внимания, погруженные в свои ночные дела. Она так и не поняла, что они делали вместе, куда направлялись. Это было похоже на сон, на видение из другого мира.

Сейчас волкодава рядом не было. Только кот. Он по-прежнему сидел на дереве, но его взгляд стал более пристальным. Казалось, он узнал ее. В его глазах не было страха, только спокойная уверенность.

Кэтрин медленно, стараясь не делать резких движений, сделала шаг вперед. Кот не шелохнулся. Она чувствовала, как по спине пробегает холодок, но это был не страх, а скорее предвкушение чего – то необычного.

– Привет. – тихо сказала Кэтрин.

Кот моргнул, его золотые глаза казались бездонными. Он издал тихий, мелодичный звук, похожий на мурлыканье, но более глубокий и резонирующий.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, хотя и понимала, что ответа не получит.

Кот повернул голову в сторону Запретного Леса, его взгляд устремился в гущу деревьев. Затем он снова посмотрел на Кэтрин, и в его глазах мелькнуло что – то, что она не могла расшифровать – то ли предупреждение, то ли приглашение.

Кэтрин почувствовала, как ее тянет к лесу. Это было иррационально, опасно, но в то же время неодолимо. Она вспомнила казалось разом все рассказы о Запретном Лесе – о его тайнах, о существах, которые там обитают, о тех, кто осмелился войти и не вернулся. Но взгляд рыжего кота, его спокойная уверенность, словно говорили ей, что здесь нет места страху.

Кот снова издал свой глубокий, мелодичный звук. Он сделал шаг назад, в сторону леса, и остановился, ожидая. Его рыжая шерсть казалась еще ярче на фоне темнеющих деревьев.

Кэтрин колебалась. Ее разум кричал об опасности, но сердце шептало о приключении. Она посмотрела на дорогу, по которой пришла, и на темную, манящую чащу Запретного Леса. В этот момент она поняла, что не может просто уйти. Что – то в этом рыжем коте, в его связи с этим таинственным местом, пробудило в ней жажду узнать больше.

Она сделала глубокий вдох.

– Хорошо, – сказала она, обращаясь к коту. – Я пойду с тобой.

Кот шел уверенно, петляя между стволами деревьев, иногда останавливаясь и оглядываясь, словно проверяя, идет ли она за ним. Лес становился все гуще, тени удлинялись, и воздух наполнялся запахом влажной земли и прелой листвы. Кэтрин чувствовала, как ее сердце бьется быстрее, но любопытство пересиливало страх.

Вскоре кот привел ее на небольшую поляну, освещенную лишь тусклым светом пробивающихся сквозь кроны деревьев лучей. И там, у подножия старого дуба, лежал волкодав. Тот самый, что был с котом. Он был огромен, его тело казалось высеченным из камня, но сейчас он лежал неподвижно, тяжело дыша. Его шерсть была спутана и испачкана землей. Но самое страшное было видно сразу – его правая передняя лапа. Она была неестественно вывернута, а вокруг нее темнело пятно крови, уже успевшее засохнуть. Кот подошел к товарищу и потерся о его бок, издавая тихое, жалобное мурлыканье. Пес приоткрыл один глаз, и в нем мелькнула искра узнавания, но сил, чтобы поднять голову, у него, казалось, не было.

Кэтрин медленно подошла ближе, стараясь не спугнуть ни кота, ни раненого зверя. Она видела раны и раньше, но эта была особенно тяжелой. Пес, должно быть, попал в ловушку или столкнулся с чем – то очень опасным.

– Ты привел меня сюда, – прошептала Кэтрин, обращаясь к коту. – Ты знал, что я смогу помочь?

Кот поднял голову и посмотрел на нее своими золотыми глазами, в которых, казалось, читалась мольба. Он снова потерся о волкодава, а затем посмотрел на Кэтрин, словно указывая на раненую лапу. Пес угрожающе зарычал, но словно отвечая ему рыжий кот обошел его морду и посмотрел зверю в глаза. Их молчаливый диалог был настолько красноречивым, что Кэтрин захотелось отвесить себе пощечину, дабы удостовериться что это не сон.

– Хорошо, – сказала она, ее голос стал тверже. – Я попробую.

Она осторожно приблизилась к волкодаву, стараясь не делать резких движений. Пес наблюдал за ней, его рычание стихло, сменившись тихим, хриплым вздохом. Кэтрин присела рядом, ее взгляд скользнул по раненой лапе. Кость, казалось, была сломана в нескольких местах.

– Это будет больно – предупредила она, хотя знала, что зверь и так страдает.

Кот, словно понимая ее намерения, устроился рядом с псом, его присутствие, казалось, успокаивало раненого зверя. Кэтрин достала сумки, которую всегда носила с собой, небольшой набор пузырьков и бинты. Сначала она попыталась аккуратно ощупать лапу, чтобы определить степень повреждения. Волкодав заскулил, но не сопротивлялся. Из открытой раны вновь начала сочиться кровь вперемешку с гноем. Кэтрин старалась быть максимально осторожной. Она обработала рану, стараясь не причинять лишней боли. Волкодав тяжело дышал, но терпел. Кот продолжал мурлыкать, словно подбадривая его. Кэтрин была поражена их связью. Это было что – то большее, чем просто дружба между животными.

Закончив с обработкой раны, Кэтрин приступила к фиксации лапы. Она использовала ветки и бинты, чтобы создать импровизированную шину. Это было не идеально, но должно было помочь стабилизировать лапу на время.

– Все – сказала она, отступая назад. – Это все, что я могу сделать сейчас. Рану нужно зашивать, а в лесу мне это сделать совершенно нечем.

Волкодав посмотрел на нее, и в его глазах, казалось, читалась благодарность. Он попытался лизнуть ее руку, но сил у него было немного. Кэтрин улыбнулась и погладила его по голове.

– Ты согласишься, если я заберу тебя домой? Я смогу создать носилки. Дома я могу зашить рану и срастить кости с помощью зелья.

Она ждала, затаив дыхание. Пес не мог говорить, но его взгляд был красноречив. Он смотрел на нее с надеждой и доверием. Кот внимательно посмотрел ему в глаза, а затем распушив хвост исчез среди деревьев.

– Хорошо, – прошептала Кэтрин. – Господи, я разговариваю с собакой… Тогда решено. Мобиликорпус…

***

Кэт вытерла взмокший лоб рукавом домашней кофты. Выправлять и сращивать кости ей ранее приходилось, и увы довольно часто, отправляясь на выезды с командой из Министерства, но вот зашивать рану на лапе огромного зверя… никогда.

Пес тяжело и устало дышал. Он рычал и сжимал челюсти, но ни разу за всю неприятную процедуру не попытался укусить девушку. Кэтрин, несмотря на дрожь в руках, продолжала работать. Она аккуратно промывала рану, накладывала антисептические растворы, а затем, с помощью зачарованных нитей, стягивала края порванной кожи. Каждый стежок давался ей с трудом, но она знала, что от ее мастерства зависит жизнь этого могучего существа. Когда последняя нить была затянута, Кэтрин облегченно выдохнула. Она поднялась, чувствуя, как усталость накатывает волной. Пес, словно почувствовав окончание мучений, тихонько вздохнул. Кэтрин поднялась и наполнила глубокую тарелку густым бульоном, взятым с кухни Хогвартса для собственного ужина. Добродушные эльфы домовики готовы были собрать ей с собой несколько корзин всякой снеди, но девушка отказалась.

– Сразу тебе скажу, готовить я умею исключительно зелья. Так что сейчас ты выпьешь… бульон из столовой Хогвартса и поспишь, дружок.

Пес приподнял ухо, склонив массивную голову на бок. Он медленно, с достоинством, принялся лакать бульон, как будто стараясь скрыть насколько голоден, и с каждым глотком в его истощенное тело словно вливались новые силы. Кэтрин присела рядом на корточки, не сводя с него глаз. Откуда взялся этот зверь, израненный жизнью, она не знала.

– Ты можешь остаться здесь. Даже больше – полежать и не тревожить лапу пару дней. Я рано ухожу на работу, но обещаю вернуться как можно скорее, приятель.

В ответ пес тихонько гавкнул, звук был низким и проникновенным. Кэтрин поражалась его понятливости. Казалось, он улавливал каждое ее слово, малейшее изменение интонации. Она провела рукой по его густой, чуть свалявшейся шерсти, чувствуя под ладонью тепло, робко пробивающееся сквозь усталость. Пес подался навстречу ее руке, прикрыв глаза от удовольствия.

– Да откуда же ты взялся, бродяга? – прошептала девушка, медленно перебирая шерсть на загривке.

Пес вдруг вскинул голову и пристально посмотрел ей в глаза. Хвост несколько раз вильнул, и в глубине проницательного взгляда промелькнуло легкое напряжение.

– Бродяга? – Кэтрин невольно отпрянула. – Это твое имя?

Волкодав опустил голову на лапу, но теперь его хвост вилял увереннее и радостнее.

– Ну, пусть будет так. Тогда это и твой дом тоже, если захочешь.

Глава 7 Приходи помолчать

– Мистер Уизли, – Кэтрин задумчиво изучала ярко – синие, словно чернила осьминога, волоски, густо покрывавшие лицо Фреда. Каждые пару минут этот курьезный пушок прибавлял в длине, словно стараясь догнать ускользающее время. – Мне бы хотелось задать вам пару уточняющих вопросов…

Волосы в районе предполагаемого рта шевельнулись, рождая невнятное бормотание. Джордж хранил олимпийское молчание, но в его глазах, казалось, фиксировалась каждая деталь: скорость роста, густота покрова – словно он вел кропотливые записи для будущего научного труда.

– Ээээ… мисс, ну вы же понимаете… Зельеварение – штука такая… деликатная.

– Что при смешивании с трансфигурацией выдает эффект, достойный кисти сюрреалиста? Снова перепутали унции с граммами?

В уголках губ Кэтрин мелькнула лукавая улыбка, наблюдая, как вытягиваются лица обоих близнецов. Синяя волосатая маска Фреда особенно напоминала демимаску, застывшую в гримасе изумления. За последние полгода эта изобретательная парочка с маниакальным упорством являлась к ней с плодами своих до тошноты скрупулезных экспериментов. То голова одного из близнецов обращалась в трепещущее желе, грозящее растечься лужицей, то правая и левая конечности совершали дерзкую рокировку, то один близнец притаскивал другого за шнурки, ибо гравитация предательски покидала одного из них. И при этом не пострадавший близнец всегда, с неутолимым любопытством вивисектора, следил за действиями Кэтрин, внимательно изучая процесс отмены чар.

– Что на этот раз? – Кэтрин пронзительно взглянула в глаза Джорджу.

– Мы хотели создать эликсир для ускоренного роста усов.

– Осмелюсь ли я вам поверить? – Девушка чуть склонила голову, приступая к обработке лица Фреда специальным составом для выявления побочных эффектов зелий.

Братья обменялись молчаливыми взглядами. Между этими двумя всегда происходил некий невидимый диалог. Фред не сопротивлялся, когда Кэтрин, вооружившись опасной бритвой, срезала с его щеки лоскуток синей шерсти, бережно помещая трофей в чашку Петри. На месте среза тут же пробивались новые, идеально синие волоски.

Спустя несколько часов братья Уизли, шушукаясь и подталкивая друг друга локтями, покинули больничное крыло. Мадам Помфри лишь устало покачала головой, продолжая накладывать шину на сломанные пальцы Мартина Гранта с третьего курса Пуффендуя. По словам юноши, он слишком поспешно захлопнул крышку ящика, в котором профессор Хаггрид великодушно оставил для них флоббер – червей.

Кэтрин вернулась к своим журналам, устало потирая переносицу. Декабрь подкрался мягкой поступью, укутывая Британию в серый саван. Погода здесь никогда не отличалась благосклонностью, но солнечные дни в последнее время стали редкой, драгоценной роскошью. Приближающееся Рождество манило обещанием отдыха и искрой волшебства в создании подарков. А самое приятное – Бродяга, ее пес, наконец – то окреп и начал уверенно опираться на все четыре лапы, даже самостоятельно выходил на улицу. Сытая жизнь явно пошла ему на пользу: пес заметно прибавил в весе, а вычесанная шерсть больше не торчала колтунами. Кэтрин заботливо возилась с огромным лохматым зверем каждую свободную минуту. Она почти перестала возвращаться домой пешком и даже изредка прибегала к помощи камина в Портальном зале, чтобы мгновенно перемещаться из Хогвартса в Ароншир, а оттуда до ее скромного жилища было рукой подать. Сокращение вечерних прогулок расстраивало разве что профессора Люпина, который с преданностью доброго друга провожал Кэтрин до границы чар почти каждый вечер. Однако, когда пациентов в больничном крыле было немного, у них установилась приятная традиция – выпить чашечку чая вдвоем.

Две заговорщицы в лице мадам Помфри и профессора Стебель наблюдали за этим с умилением любящих тетушек. Однако ничего кроме теплой дружеской поддержки ни Кэтрин ни Римуса, казалось, не интересовало.

Кэтрин отложила перо, позволяя ему упасть на стопку исписанных пергаментов. За окном сгущались сумерки, и пушистые снежинки, словно крошечные серебряные мотыльки, начали кружиться в воздухе. Холодный декабрьский воздух проникал даже сквозь толстые стены замка, но в больничном крыле царило уютное тепло.

Однажды, вернувшись домой, Кэтрин обнаружила тревожную пустоту: Бродяги не было. Обычно пес, провожавший ее утром, словно растворялся в окрестностях, но к ее приходу всегда ждал у калитки, помахивая хвостом. Сегодня же лишь безмолвное крыльцо да палисадник, укутанный свежим, нетронутым снегом, встретили ее. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Следов Бродяги нигде не было, а ее собственные, утренние, уже успел замести коварный снегопад. Взволнованная, Кэт несколько раз обошла сонные улочки Ароншира, с надеждой заглядывала в лица посетителей таверны и постоялого двора, но никто не видел огромного черного пса. Также Кэт узнала, что сегодня днем в деревне побывали дементоры.

Согревая озябшие руки о чашку какао с корицей, Кэтрин задумчиво смотрела, как пляшут языки пламени в камине. Ей не хотелось верить, что Бродяга навсегда исчез из ее жизни. Она успела привязаться к волкодаву, полюбить его преданный взгляд и надеялась, что зверь вернется. Дав себе обещание завтра же пройти пешком по дороге от Ароншира до Хогвартса, в тщетной надежде, что любимец вернулся в Запретный лес, Кэтрин взяла в руки толстую коричневую пряжу и вязальный крючок. Готовый ярко – малиновый шарф, берет и пара теплых варежек для Тонкс, связанные с любовью, лежали на серванте, ожидая, когда их завернут в упаковочную бумагу и отправят любимой подруге. Коричневый же комплект предназначался Люпину, вид его незащищенной шеи, открытой декабрьским ветрам, вызывал искреннее желание не только напоить мужчину горячим чаем, но и отдать ему свой шарф. Невольно любуясь гармоничным сочетанием малинового и коричневого клубков, лежащих рядом, Кэтрин быстро сплетала петельки причудливого теплого узора, погружаясь в приятную меланхолию, размышляя обо всем на свете и ни о чем одновременно.

Бродяга не вернулся ни на следующий день, ни через неделю. Кэтрин, с неизменной надеждой, продолжала выставлять для него лакомства, бережно укрывая миску коконом согревающего заклинания, чтобы еда не стыла в объятиях зимней стужи. Несколько раз она даже оставляла калитку приоткрытой, словно приглашая его теплом домашнего очага, но пес не являлся. Тщетными оказались и поиски вдоль опушки Запретного леса, и девушка с горечью призналась себе, что тоскует по собаке.

Рождество обернулось массовым отъездом студентов из Хогвартса. Кэтрин стояла, прислонившись лбом к холодному стеклу, и наблюдала за тем, как замок постепенно пустеет. Черный ручеек студентов, с трудом тащащих разноцветные чемоданы, тянулся к воротам. Повозки уносили их в Хогсмид к Хогвартс – экспрессу, чтобы вернуть в окружение любящих семей на самый теплый праздник в году. Вечером разъехалась и большая часть учителей. Выпив несколько чашек чая с мадам Помфри и Профессором Стебель, девушка проводила обеих к выходу из замка, клятвенно пообещав дамам ни в коем случае не сидеть в одиночестве. Связанная для мадам Помфри невесомая шаль уже заняла свое место под маленькой елкой в ее кабинете, а украшенный листьями берет для профессора Стебель Кэтрин еще утром отнесла в теплицы. Пусть, вернувшись, каждая найдет свой подарок, и светлое ощущение праздника задержится в их сердцах еще хоть немного.

Римус был непривычно бледен, словно лунный свет выбелил его до прозрачности. Он кутался в свою старую, заплатанную мантию, как в спасительный кокон, всем корпусом повернувшись к жаркому пламени камина. До полнолуния оставалась всего одна ночь, и приближение зверя с каждой минутой отзывалось в нем нарастающей болью.

– Боюсь, сегодня из меня не самый лучший собеседник, – проговорил он тихо, с трудом разлепляя пересохшие губы. – Но я искренне благодарен, что вы здесь.

Они молчали больше часа, погруженные в созерцание танцующих языков пламени. Кэтрин принесла кухни Хогвартса ароматный чай, и они неспешно потягивали его, каждый утопая в собственных мыслях, как в тихом омуте.

– После Рождественских каникул, мне очень будет нужна ваша помощь, Кэтрин. Если возможно, приготовьте еще того лечебного шоколада, который вы давали Гарри после нападения дементора на поле для квиддича.

– Конечно, это совсем не сложно. Хотя, если честно, в том шоколаде не было ничего более лечебного, чем щепотка корицы. Всю работу он прекрасно выполняет сам.

Кэтрин задумчиво смотрела на мужчину. Круги под его глазами залегли еще глубже, словно тени темных пещер, а взгляд казался тусклым и угасшим. Кубок с выпитым аконитовым зельем стоял рядом с его креслом, распространяя вокруг себя горький, неприятный запах гари.

– Я планирую обучить мистера Поттера одному полезному для него заклинанию. Не поверите, Кэтрин, но на этой неделе я почувствовал себя в шкуре старого Филча, обыскивая замок в поисках боггарта, – Римус слабо закашлялся, прикрыв рот рукой.

– Это как – то связано с…

– Нет, мисс Кейм. Мальчик попросил меня научить его сражаться с дементорами.

Кэтрин замолчала, собираясь с мыслями. Заклинание Патронуса требовало не просто силы, а кристальной ясности сознания, тончайшего контроля над собственной магией. На долю секунды она позволила себе представить дементора – костлявую фигуру, закутанную в саван тьмы, с протянутыми, словно искореженными ветвями, руками. В бездонной черноте капюшона клокотало дыхание, зловещее, как шипение газовой горелки. Невольная дрожь пробежала по телу. Римус, словно прочитав ее мысли, ободряюще улыбнулся, и в уголках его глаз залегли морщинки.

– Он очень похож на своего отца, – тихо, почти шепотом произнес Люпин. – Та же безрассудная храбрость.

– Все говорят, что он его копия.

– Да. Иногда это сходство пугает меня до глубины души. Но в Гарри есть что – то… более сдержанное, что ли. Надеюсь, он сохранит это в себе. Я ведь… – Римус запнулся, не договорив.

– Вы учились вместе?

– Да, мы делили одну комнату целых семь лет – самые светлые годы моей жизни. Хотел бы я хоть на миг вернуться в то время. Но, боюсь, сегодня я излишне сентиментален. Наверное, пора спать.

Кэтрин едва заметно улыбнулась, понимая его намек, и поднялась с низкого, уютного кресла. Грациозно потянувшись, она накинула на плечи мягкую шерстяную шаль и вернулась к сумке, оставленной у порога. Достав небольшой сверток, перевязанный лентой, она протянула его Римусу.

– Профессор, я знаю, до Рождества еще несколько дней, но пусть этот скромный подарок останется с вами на каникулы. Откроете его, когда придет время.

– Благодарю вас, мисс Кейм, – слегка смущенно проговорил Люпин, принимая сверток.

– Доброй ночи.

Не дожидаясь ответа Кэт выскользнула в коридор башни преподавателей. Сегодня ей хотелось прогуляться по вечернему замку, вдумчиво, неторопливо, давая призракам воспоминаний, связанных с этим местом окутать ее приятной пеленой. Мурлыкающие рождественские гимны призраки появлялись тут и там, создавая атмосферу. В некоторых залах и галереях с потолка опускались серебристые снежинки, исчезая не касаясь пола. Внутренний двор Хогвартса был укутан пушистым мягким снегом, не тронутый ничьими следами. Несколько сов, сидевших у фонтана, встрепенулись при виде Кэт, но остались сидеть, глядя своими огромными немигающими глазами.

Внутренний двор часовой башни был укутан пушистым мягким снегом, не тронутый ничьими следами. Казалось, сама ночь решила укрыть древние стены замка в белоснежное одеяло, создавая атмосферу абсолютного покоя. Лунный свет, пробиваясь сквозь плотные облака, придавал снегу легкое серебристое мерцание, превращая привычные камни и статуи в призрачные силуэты.

Несколько сов, сидевших у фонтана, чьи каменные чаши уже покрылись тонким слоем инея, встрепенулись при виде Кэт. Их огромные, немигающие глаза, словно два янтарных фонаря, устремились на девушку, но они остались сидеть, не нарушая царящей тишины. Лишь легкое шевеление перьев выдавало их пробуждение. Казалось, даже эти мудрые птицы ощущали особую магию этой снежной ночи.

Кэт аккуратно шагнула на снег, ощущая, как тонкая ткань туфель быстро намокает. Холод проникал сквозь подошву, но это было лишь легкое напоминание о реальности, которое не могло омрачить ее восторга. Теплая шаль на плечах, связанная из мягкой шерсти, через несколько секунд украсилась маленькими кристалликами снежинок, словно драгоценными украшениями. Каждая снежинка, падая на ткань, таяла, оставляя крошечный, холодный след.

Остановившись посреди двора, Кэтрин запрокинула голову к небу. Мягкие снежинки нежно касались ее лица, щекотали ресницы, таяли на губах, оставляя ощущение свежести. Она чувствовала себя частью этой безмятежной картины, маленькой песчинкой в огромном, спящем мире. Каждый вдох наполнял ее легкие морозной свежестью, а сердце – умиротворением.

Слева снег громко скрипнул, и девушка резко обернулась, судорожно сжав палочку под шалью. Темнота, царящая в проходе к Крытому мосту, казалась непроницаемой, но на мгновение Кэт почудилось движение.

– Люмос! – мягкий свет рассеял ночную тьму, освещая проход.

Мост, казалось, пребывал в запустении. Деревянные балки, уходящие в темную бездну оврага, зияли под провисшей, почерневшей от времени крышей. Внезапно ярко – рыжее пятно возникло на снегу у прохода, привлекая внимание. Огромный кот, неспешно и чинно, прошествовал через двор к ногам Кэтрин и едва заметно потерся о ее ноги, распушив хвост – метлу. Девушка бережно подняла кота на руки, и он замурлыкал, хрипло и скрипуче, заглушая тишину ночи. Укутав его в теплые складки шали, Кэтрин поспешила вернуться в тепло Часовой башни, оставляя безмятежность зимней ночи за порогами безопасного замка.

– Живоглот! Вот ты где! – громкий девичий возглаз окончательно вырвал Кэтрин из задумчивости.

Слегка растрепанная девочка спешила по коридору. Рыжеволосый мальчик и мальчик с черными непокорными волосами ждали поодаль.

– Гермиона, я же говорил, что с этим шерстяным чудовищем все в порядке. Вот Короста… моя бедная Короста…

– Помолчи, Рон, пожалуйста – тихо отозвался Гарри, в голосе которого сквозила усталость.

– Мисс Кейм, вы нашли его! – воскликнула девочка, подбегая ближе. Ее лицо озарилось облегчением. – Я начала переживать, что Глотик потерялся во дворе… уже несколько дней не могла найти его.

– Он довел бедную Коросту до нервного срыва и сбежал. Поганец… – не унимался Рон, возмущенно пыхтя. – Я же говорил, что он ненормальный!

Кэтрин улыбнулась приветливо, кивая троице и возвращая разомлевшего кота в руки Гермионы. Кто бы мог подумать чьим любимцем окажется этот рыжий хитрец. Жаль он не ответит куда потерялся Бродяга. Девочка еще несколько раз поблагодарила целительницу и заспешила обратно, подгоняемая недовольными возгласами Рона.

***

Новый год вдохнул жизнь в Хогвартс, наполнив его привычной суетой, гомоном и тем неповторимым гулом, что издает лишь древняя обитель, полная жизни. Однако вместе с праздничной кутерьмой в замок прибыли и свежие силы из Министерства, что не могло не зародить легкую нервозность среди преподавательского состава. Кэтрин и сама не заметила, как стала частью этой дружной семьи Хогвартса. Теперь ничто не мешало ей обменяться парой слов с профессором Вектор после обеда или углубиться в обсуждение музыки с профессором Бербидж, чья одержимость маггловскими виниловыми пластинками была поистине заразительной. Кэт упорно избегала встреч со своими бывшими коллегами, и к счастью, с новоприбывшими ее ничего не связывало.

Работа в больничном крыле никогда полностью не прекращалась, интригуя то внезапно вросшим в поясницу пятикурсницы Слизеринки уютного пуфика из музыкального зала, то живописными ожогами от неудачно ожившего в котле зелья во время занятий второго курса Пуффендуя, то нервный срыв одной из Когтевранок, получившей «удовлетворительно» за доклад о дезилюминирующем заклинании, выстраданный в бессонную ночь. Оказалось, виной всему злосчастное перо, рождественский подарок подруги, купленный в лавке Зонко – обители волшебного барахла и коварных шуток. Под вечер в больничное крыло пожаловал и сам профессор Флитвик, с мольбой о сердечных каплях или чем – нибудь успокоительном. Подобных ругательств в докладах он не встречал со времен бурных студенческих лет, хотя с некоторыми эпитетами, признаться, был совершенно согласен.

Возобновившиеся матчи по квиддичу так же добавляли массу дел. Жутковатого вида перелом лучевой кости загонщика команды Слизерина пришлось лечить несколько дней, дважды уговаривая юношу все же не полагаться на снадобья, а провести костную репозицию, от чего студент выл не переставая и грозился посадить лично мисс Кейм в Азкабан на хлеб воду и двенадцать смертельных заклинаний. Незаменимая сонная микстура Мадам Помфри окончила угрозы и дала возможность завершить лечение.

Время полетело со скоростью снитча. Сокрушительная победа Гриффиндора над Когтевраном, хоть и принесла радость факультету – победителю, обернулась для других головной болью – в прямом и переносном смысле. Пришлось в спешном порядке наращивать запас микстур от головной боли, ведь крики и ликование, а также, вероятно, и разочарование, оставили свой след на голосах студентов. Некоторым не очень удачно поврежденные голосовые связки требовали особого внимания и бережного ухода.

И, конечно же, не обошлось без профессора Флитвика. Его хрупкое сердце, как всегда, реагировало на эмоциональные всплески, и мадам Помфри вновь пришлось доставать для него заветные сердечные капли, чтобы успокоить его взволнованный дух после напряженного матча.

Кэтрин вновь обмакнула изящную перьевую ручку, подарок профессора Люпина на Рождество, в чернильницу и задумалась над следующей строчкой. «Мистер Ли Джордан, Гриффиндор, паралич голосовых связок после….» Она вздохнула. После чего? После очередной шутки близнецов Уизли, вышедшей из – под контроля? После неудачного эксперимента с самодельными фейерверками? После чего – то еще, о чем она даже не подозревала? Как корректней сформулировать «Орал на спор о победе Грифифндора с Часовой башни»?

– Ах, Кэтрин, моя дорогая, до завтра я управлюсь сама, не стоит беспокоиться. Сегодня не день, а какое – то нашествие хрипящих троллей! Вы все еще собираетесь в Хогсмид? Кажется, вот – вот начнется и дождь и снег и все сразу.

– Все так, мадам Помфри. Пирожные к чаю из Сладкого Королевства сами собой не появятся. – Девушка отложила последнюю запись, аккуратно закрывая папку. – А без них вечер будет совсем не тем.

– Может вам не ходить одной? – нахмурила изящные брови Мадам Помфри.

– В округе все спокойно с самого Хэлоуина. Думаю, одна прогулка в Хогсмид не помешает.

С этими словами, Кэтрин накинула на плечи теплый плащ, поправила шарф и, пожелав мадам Помфри доброго вечера, вышла из больничного крыла.

Выйдя за пределы замка, она оказалась в увядающей зимней сказке. Снег падал крупными липкими хлопьями, разбиваясь влагой крупных капель у самой земли. Воздух, еще прохладный, но уже лишенный зимней стужи, нес с собой едва уловимый аромат влажной земли и пробуждающейся жизни.

Вдалеке уже виднелись огни Хогсмида, обещающие тепло и уют. Кэт представляла себе витрины Сладкого Королевства, украшенные сладкой ватой и гирляндами, и аромат корицы и ванили, который всегда витал там. И, конечно, сливочное пиво лучший в мире напиток, который, как она знала, был настоящим эликсиром против любой непогоды.

Сгрузив на столик в «Трех Метлах» рядом с собой приятно пахнущие коробочки со сластями на завтрашний чай с мадам Помфри, Кэтрин расслабленно опустилась на стул. Посетителей в столь поздний час было довольно много, люди, заканчивая свои дневные дела, шли пообщаться в бар, и девушка радовалась, что успела забежать во все лавочки до их закрытия. В пол уха, прислушиваясь к гулу голосов, пересудам, яростным обсуждениям в таверне, Кэт наконец закончила письмо для Тонкс, писать которое начинала еще несколько дней назад. Подруга уже несколько недель как была на особом задании, и вряд ли сова быстро принесет ответ.

Собрав покупки и сердечно поблагодарив хозяйку «Трех Метел» за гостеприимство, Кэтрин вышла на улицу. Ночной весенний воздух защекотал нос и запутался в волосах девушки. Лунный свет, пробиваясь сквозь редкие облака, освещал мощеную улицу, придавая ей таинственный блеск. Кэтрин вдохнула полной грудью, наслаждаясь тишиной после шумной таверны.

Она свернула в узкий, плохо освещенный переулок, ведущий к общественному портальному камину. Обычно этот путь не вызывал никаких опасений, но сегодня что – то в воздухе казалось напряженным. Внезапно, в глубине переулка, Кэтрин увидела движение. Сначала она подумала, что это просто тень, играющая с лунным светом, но движение стало более отчетливым. Из темноты неспешно вышел огромный черный пес.

Сердце Кэтрин замерло. Она узнала его. Это был Бродяга. Ее Бродяга, который пропал несколько месяцев назад, оставив после себя лишь пустоту и тоску. Он выглядел изможденным, шерсть его была тусклой и свалявшейся, а ребра отчетливо проступали под кожей. Но глаза… глаза были те же, полные преданности и узнавания.

Кэтрин не могла поверить своим глазам. Она бросилась к нему, забыв обо всем на свете.

– Бродяга! – выдохнула она, и ее голос дрожал от переполнявших ее эмоций.

Девушка крепко обняла исхудавшего волкодава, уткнувшись лицом в его жесткую, пропахшую пылью и дорогой шерсть. Пес тихонько заскулил, словно издалека, и слабо, почти незаметно, вильнул хвостом, словно последние силы покидали его. Он прижался к ней, всем своим дрожащим телом, и Кэтрин почувствовала, как он устал. До смерти устал, и, казалось, был чем – то до ужаса напуган. И невероятно, до боли в сердце, исхудал.

– Где ты был, мой хороший? – прошептала она, гладя его по взъерошенной голове. Слезы текли по ее щекам, смешиваясь с грубой шерстью пса. – Столько недель твоя миска ждет тебя у порога. А ты убежал… пропал.

Пес поскреб лапой колено Кэтрин, будто умоляя, призывая ее идти. Кэт крепко прижала к себе дрожащего пса и тут же, с тихим хлопком, переместилась в тепло родного дома.

Бродяга вылизал миску до блеска. А потом еще остатки вчерашнего ужина. А потом несколько мисок чистой воды. Пес, тяжело дыша, разлегся у камина, привалившись теплым боком к зябнущим ногам Кэтрин. Вскоре дыхание его выровнялось, лишь изредка пес вздрагивал и тихо взрыкивал во сне, и тогда Кэтрин нежно гладила его между ушами. Притянув к себе корзину с клубками разноцветной пряжи, девушка, с умиротворенным вздохом, принялась за вязание тонкого свитера, и янтарный свет камина окутал ее теплом и покоем.

Глава 8 Яд сомнения

Хогвартс гудел как осиный улей. Не привычный, веселый гул предвкушения уроков или шепот сплетен, а тревожный, нервный рокот, пронизывающий каждый камень древнего замка. По коридорам, словно стая обезумевших сов, носились сотрудники Министерства Магии. Их строгие мантии мелькали в полумраке, их лица были напряжены, а глаза лихорадочно заглядывали в каждый угол, каждый пустой доспех, даже за каждую картину, словно ожидая увидеть там нечто ужасное.

У входа в гостиную Гриффиндора, где обычно царила атмосфера дружеского хаоса, теперь стояли два тролля – охранника. Их огромные, грубые фигуры загораживали проход, а недобрые морды, испещренные шрамами, внушали страх даже самым отважным первокурсникам. Ученики, еще вчера беззаботно носившиеся по замку, теперь передвигались группами, словно стадо испуганных овец, под бдительным надзором старост и преподавателей.

Но самым шокирующим, самым немыслимым событием, которое потрясло всех до глубины души, стало известие о том, что Сириус Блэк проник в спальню Гарри Поттера.

Эта новость разнеслась по замку с молниеносной скоростью, переходя из уст в уста, обрастая слухами и домыслами. Ученики, застывшие в своих гостиных, перешептывались, их глаза были полны ужаса и недоверия. Преподаватели, обычно спокойные и рассудительные, выглядели растерянными, их лица были бледны. Даже Дамблдор, чье присутствие всегда вселяло уверенность, казался обеспокоенным, его обычно лучистые глаза были омрачены тревогой.

В это время в кабинете Дамблдора разворачивалась своя драма. Министр Магии, Корнелиус Фадж, нервно расхаживал по комнате, его лицо было красным от гнева и страха.

– Это недопустимо, Дамблдор! – восклицал он, размахивая руками. – Как вы могли позволить этому случиться? Этот человек – убийца! Он опасен!

Дамблдор, спокойно сидя за своим столом, внимательно слушал.

– Корнелиус, я понимаю ваше беспокойство. Но мы должны действовать осторожно. Мы не знаем истинных мотивов Блэка.

– Мотивы? Его мотив – убить Поттера! – настаивал Фадж. – Мы должны немедленно начать поиски! Мы должны его поймать! – Фадж ударил кулаком по столу, заставив старинные артефакты на полках подпрыгнуть. – И я не потерплю, чтобы этот преступник свободно разгуливал по территории школы, где учатся наши дети!

Дамблдор поднял взгляд, его глаза сверкнули, но в них не было гнева, лишь глубокая печаль. «Корнелиус, я разделяю вашу обеспокоенность безопасностью учеников. Именно поэтому я и усилил меры предосторожности. Но спешка может сыграть нам на руку Блэку. Мы должны понять, почему он здесь. Если он действительно намерен причинить вред Гарри, то его появление в спальне мальчика было бы слишком очевидным и рискованным шагом.»

– Рискованным? Он сбежал из Азкабана! Это уже говорит о его безумии! – Фадж остановился, тяжело дыша. – Я требую, чтобы вы немедленно отдали приказ дающий право дементорам обыскать замок!

– Это уже чрезмерно, Корнелиус, – спокойно ответил Дамблдор. – Но я уже приказал своим преподавателям быть начеку и не предпринимать никаких действий без моего прямого указания. Мы не знаем, кто может быть союзником Блэка, и кто может быть его жертвой.

Фадж смотрел на Дамблдора, его лицо все еще было красным, но теперь в глазах мелькнуло сомнение. Он привык к тому, что Дамблдор всегда знает, что делать, но сейчас даже великий директор казался погруженным в раздумья, словно перед ним стояла задача, не имеющая простого решения. Директор медленно кивнул, его взгляд устремился куда – то вдаль, словно он видел не стены кабинета, а события, разворачивающиеся за его пределами.

– Корнелиус, я понимаю ваш страх. И я разделяю его. Но именно потому, что ставки так высоки, мы не можем позволить себе действовать опрометчиво. Подумайте сами. Если Сириус Блэк действительно убийца, и его цель – Гарри, то почему он не сделал этого раньше? Почему он ждал столько лет? И почему он выбрал именно Хогвартс, место, где Гарри находится под моей защитой?

Фадж замер, его губы приоткрылись, но он не находил слов. Слова Дамблдора, как всегда, были полны логики, но в них звучала и какая – то недосказанность, которая пугала министра еще больше.

– Я не говорю, что Блэк невиновен, – продолжил Дамблдор, его голос стал тише, но от этого не менее весомым. – Я говорю лишь о том, что мы должны собрать все факты, прежде чем делать выводы. Мы должны понять, что привело его сюда. Возможно, его появление – это не нападение, а предупреждение. Или, возможно, он ищет не Гарри, а что – то другое.

– Предупреждение? От хладнокровного убийцы? – Фадж недоверчиво покачал головой. – Дамблдор, вы слишком увлекаетесь чтением древних манускриптов. Это всего лишь преступник, вырвавшийся на свободу. Бывший соратник Сами – Знаете – Кого! И он должен быть возвращен за решетку.

– И он будет пойман, Корнелиус, – заверил Дамблдор, его глаза снова встретились с глазами министра. – Но мы поймаем его, когда будем уверены, что это именно тот человек, которого мы ищем, и что мы понимаем его истинные намерения. А пока… пока мы будем бдительны. Я уже распорядился усилить охрану школы. Преподаватели и ваши сотрудники будут патрулировать коридоры, а ученики будут находиться под присмотром круглые сутки. Мы сделаем все возможное, чтобы обеспечить их безопасность.

Фадж тяжело вздохнул, его плечи опустились. Он все еще был полон беспокойства, но в словах Дамблдора была та уверенность, которая всегда успокаивала его, даже когда он не до конца понимал ход мыслей директора.

– Хорошо, Дамблдор. Я верю вам. Но если что – то пойдет не так… В последний раз.

– Если что – то пойдет не так, Корнелиус, – прервал его Дамблдор, – мы будем действовать. Но сейчас нам нужно терпение. И мудрость.

Министр Магии еще раз оглядел кабинет, словно пытаясь найти в нем ответы на свои вопросы. Затем, кивнув Дамблдору, он повернулся и направился к двери. Каждый его шаг теперь звучал менее нервно, но в нем все еще чувствовалась тяжесть ответственности.

***

Прохладный воздух коридоров Хогвартса, обычно наполненный гулом голосов и звоном шагов, теперь казался напряженным, почти осязаемым. После недавнего нападения Сириуса Блэка на башню Гриффиндора, каждый шорох, каждый отблеск света в полумраке казался подозрительным. Римус Люпин, с его вечно усталым, но внимательным взглядом, и Кэтрин Кейм, целительница с мягкими, но решительными чертами лица, шли по опустевшему коридору третьего этажа, их шаги эхом отдавались от каменных стен.

– Неприятная неделя выдалась, – нарушил тишину Римус, его голос был низким и немного хриплым. Он поправил воротник своей потертой мантии. – Надеюсь, никто не пострадал серьезно.

Кэтрин кивнула, ее взгляд скользнул по темным окнам, за которыми чернело ночное небо.

– К счастью, обошлось без серьезных травм. Несколько ушибов, испуг – это максимум. Но сам факт того, что он смог проникнуть так далеко… – Она покачала головой. Это заставляет задуматься. И даже восхититься.

Они шли в молчании несколько мгновений, каждый погруженный в свои мысли.

– Вы очень печальны сегодня. Впервые вижу вас такой.

– Знаете, Римус, – начала Кэтрин, ее голос стал чуть тише, – эта ситуация… она заставила меня почувствовать себя немного… неуютно.

Она вздохнула, ее пальцы слегка сжали край ее мантии.

– Меня вызвали в кабинет директора сегодня утром. И.… они попросили меня выпить сыворотку правды. Они ведь так ничего и не нашли за эту неделю.

Римус остановился, его брови удивленно поднялись.

– Сыворотку правды? Но почему?

– Чтобы узнать, не помогаю ли я Блэку, – ответила Кэтрин, ее голос звучал ровно, но в нем проскальзывала нотка горечи. – Секретарь Министра Магии настояла. Поскольку я последний принятый сотрудник школы, и мои связи с внешним миром не так хорошо известны, как у других… они хотели убедиться, что я не являюсь каким – то… агентом.

Римус почувствовал, как внутри него поднимается волна возмущения. Он знал, как тяжело Кэтрин работала, чтобы заслужить свое место в Хогвартсе, как она посвятила себя заботе о студентах.

– Это… это возмутительно, Кэтрин. Вы же не сделали ничего подобного! И я так же, как и вы был принят одним из последних, но…

– Но ваших слов достаточно, чтобы убедить Министерство. «Я знаю», – тихо сказала она. – Сыворотка подтвердила мои слова, конечно. Я действительно уходу вечером домой. Покормить собаку и продолжить вязать свитер. Но сам факт того… Не думала, что Аврора столь мелочна. – Она снова покачала головой. – Это неприятно. Чувствовать, что тебе не доверяют, когда ты стараешься изо всех сил.

Римус подошел ближе, его рука легонько коснулась ее плеча. Кэтрин посмотрела на него, в ее глазах мелькнула благодарность. Она слегка улыбнулась. В их молчании всегда было гораздо больше, чем в любом наборе слов. Люпин вздохнул.

– К сожалению, Кэтрин, даже в самых светлых местах есть свои тени. И иногда эти тени заставляют людей поступать неразумно. – Он посмотрел в окно, на темный силуэт Запретного леса. – Но мы должны продолжать делать то, что считаем правильным. Продолжать бороться с этими тенями, чтобы свет мог восторжествовать.

Они снова зашагали по коридору, их шаги звучали чуть более уверенно, чем прежде. Слова Римуса, его поддержка, немного успокоили Кэтрин.

– Я и не знал, что у вас есть собака.

– Вам как – нибудь нужно выбраться ко мне в гости. Сразу предупреждаю, готовить совершенно не умею, зато разогреваю еду просто идеально.

Тихий смех сорвался с губ Люпина. Они вновь уперлись в мертво замкнутый проход на третьем этаже и, развернувшись, двинулись прочь, в лабиринт извилистых переходов, в надежде отыскать окольный путь к статуе одноглазой ведьмы. Люпин, казалось, вновь погрузился в свои мысли, взгляд его блуждал где-то за пределами замковых стен, словно он пытался разгадать хитроумную головоломку, сотканную из теней и полунамеков.

Кэт, напротив, всем своим существом ощущала напряженную атмосферу замка. Ее взгляд, острый и настороженный, скользил по пляшущим теням факелов, выхватывая из темноты мельчайшие детали. Она чувствовала присутствие людей в соседних коридорах, словно чужая энергия пульсировала в самом камне. Сотрудники Министерства, словно неутолимые гончие, прочесывали замок, сопровождаемые настороженными взглядами преподавателей. Утренний визит оставил неприятный осадок. Едва переступив порог Хогвартса, она почти под конвоем была доставлена в кабинет Дамблдора, под аккомпанемент ехидного цоканья каблучков Секретаря Министра.

Директор, как всегда, сохранял олимпийское спокойствие. Он незамедлительно выразил свое несогласие с подобной проверкой, однако неизбежности было не миновать. Как бы ни доверял Дамблдор Кэтрин, она не испытывала ни малейшего желания оставаться в замке. У нее был свой дом, вновь обретенный компаньон и ощущение личного пространства, которое она ни за что не променяла бы на мнимую безопасность закрытых стен Хогвартса.

Даже если каминная сеть оказалась перекрыта, а трансгрессировать придется под пристальным надзором бывших коллег из Министерства, Кэт готова к любым проверкам. Пусть хоть выворачивают все наизнанку, от ящиков с кружевным бельем до баночек с пряностями. Она знала, что им не удастся найти ничего компрометирующего. Ее жизнь была слишком безупречно организована, чтобы позволить каким-то нелепым подозрениям разрушить ее хрупкий мир.

Несколько часов спустя, утыкаясь носом в теплую макушку большого черного пса, Кэт дала волю слезам обиды. Бродяга слушал как могут слушать только собаки, молча, спокойно, в нужных моментах слизывая упавшие на ладони девушки слезы. Но никто, даже если бы заглянул в ту ночь в окно маленького дома не заметил бы, как большой лохматый черный пес чуть было не обнял лапами забившуюся в кресло девушку.

***

Дни сменялись неделями, и вместе с тающим снегом и первыми робкими подснежниками, на Хогвартс опустилась долгожданная весна. Режим тотальной паранойи, окутавший замок после последних тревожных событий, наконец-то смягчился, словно тяжелое одеяло, сброшенное с плеч. Воздух стал легче, смех студентов звучал без прежней нервозности, а тени, казалось, отступили, уступая место солнечному свету.

Кэтрин, чьи дни были наполнены кропотливой работой в лазарете, чувствовала это изменение каждой клеточкой своего существа. Закончив работу над тонизирующей микстурой, столь необходимой для восстановления сил профессора Люпина после его трансформаций, и одновременно пополнив общебольничный запас, она устало стянула с волос косынку. Шелковистая ткань, впитавшая запахи трав и зелий, упала на стол, давая ее непослушным кудрям рассыпаться по спине

– Мадам Помфри, я отлучусь ненадолго. – складывая аккуратно рабочий фартук, девушка погасила огонь под котлом и собрала на подставку несколько мензурок.

Мудрая целительница Хогвартса, чьи пальцы ловко перебирали пергамент с записями, окинула ее лукавым взглядом. В ее глазах, обычно строгих и сосредоточенных, мелькнул огонек понимания и, возможно, легкого одобрения. Она кивнула, не отрываясь от своих записей, но в этом кивке было больше, чем просто согласие. Как бы расстроилась мадам Помфри, узнав, что так бережно обсуждаемый ею и профессором Стебель возможный роман «Целительницы и Вервольфа» всего лишь плод их воображения. В ее мыслях, в тихих беседах с профессором Стебель, где они обсуждали не только медицинские и рабочие аспекты, но и тонкости человеческих отношений, уже давно сплеталась история, полная нежности и скрытых чувств.

Кэтрин поторопилась. Требовалось еще заглянуть на кухню, прежде чем уходить домой. Ужинать в Хогвартсе ей все так же не хотелось, а дома ждал верный Бродяга. Пес периодически исчезал, иногда на несколько дней, но дольше его отсутствие больше не длилось.

Принимая аконитовое зелье вместе с микстурами Кэтрин, профессор Люпин чувствовал себя гораздо лучше, чем осенью. Немного усовершенствовав состав и выдержку, девушка смогла добиться более концентрированной формы. Жаль, что обсудить с профессором Снейпом что – либо было не просто. Хотя в вопросах экстренных зелий Снейп проявлял поразительное великодушие, периодически пополняя запас особо хитроумных снадобий больничного крыла.

Возвращающиеся из Хогсмида студенты несли с собой запах сладостей и ярких радостных эмоций. Карамель, ириски, шоколад, лакричные палочки – каждый вдох был маленьким праздником, воспоминанием о теплых витринах «Сладкого королевства» и щедрых порциях сливочного пива в «Трех метлах».

Вместе с запахом в замок возвращались и яркие, радостные эмоции. Они витали в воздухе, словно крошечные искры, зажигая улыбки на лицах и заставляя глаза блестеть. Смех, приглушенные разговоры, обрывки шуток и споров – все это сплеталось в единую мелодию, гимн беззаботности и юности.

В руках несли пестрые пакеты и коробки, набитые до краев лакомствами. Некоторые были уже надкушены, другие – бережно спрятаны, чтобы растянуть удовольствие. Лица, разрумяненные от свежего воздуха и волнения, светились счастьем.

Каждый возвращающийся из Хогсмида приносил с собой частичку весны, частичку радости, частичку беззаботного волшебства, которое так щедро дарил этот маленький мир. И Хогвартс, пропитанный этими ароматами и эмоциями, казался еще более живым, еще более волшебным, еще более готовым к новым приключениям, которые неминуемо принесет с собой весна.

Кэтрин остановилась у дверей в кабинет Люпина и осторожно постучала. Горячая чашка и приятный разговор как добрая традиция внесла элемент теплоты в спокойный весенний день.

– Вы внимательны, как всегда, мисс Кейм. Спасибо – Люпин улыбнулся. – У вас есть минутка?

– Разве что одна, профессор. Мне нужно заглянуть к профессору Снейпу, я брала у него взаймы шкурки саламандр, нужно вернуть.

– Я готовлю кое-что для экзаменационный недели. Вот взгляните…

Пламя в очаге Люпина полыхнуло изумрудной зеленью и кабинет наполнился голосом профессора Снейпа «Люпин. Вы мне нужны. На пару слов. Это срочно».

– Ну вот и мне, оказывается надо. Срочно – с преувеличенной серьезностью отозвался Люпин.

Видеть его в столь приподнятом настроении было донельзя приятно. Он на секунду задержал взгляд на Кэтрин, и в его глазах мелькнула искорка чего-то рискованного. Прежде чем двинуться к двери, он быстро, почти по-заговорщицки, сказал:

– Мисс Кейм… Кэтрин… Я обнаружил в Хогсмиде небольшую лавку, где, кажется, продают тот самый Дарджилинг… Может, вы рискнете составить мне компанию и оценить его? В субботу, например.

Девушка улыбнулась, чувствуя, как неожиданно защемило сердце от этой внезапной смелости.

– Я полагаю, на такое заманчивое предложение можно ответить только согласием, профессор, – так же тихо парировала она.

– Отлично, – он кивнул, и уже обычным, деловым тоном добавил: – А сейчас, похоже, нам с вами путь лежит к Северусу. Не будем заставлять его ждать.

***

Полчаса спустя, выйдя из кабинета Снейпа и выведя за собой Гарри и Рона, Римус выглядел так, словно ему выдали приказ о собственной казни. Его обычно мягкие черты лица были напряжены, а в глазах, где еще полчаса назад плескалась беззаботная теплота и жила тень предвкушения субботы, теперь бушевала странная смесь разочарования и усталости. Сжимая в руках свиток пергамента, который, казалось, был тяжелее свинца, Люпин быстро зашагал по коридору в холл, его шаги звучали неестественно громко в пустеющем коридоре.

– Мисс Кейм, пожалуйста… проводите мистера Поттера и мистера Уизли в Гостиную. – Странное отчужденное выражение лица Люпина пугало. В его голосе не осталось и следа от того легкого, почти заговорщицкого тона, каким он приглашал ее в Хогсмид.

Люпин заговорил только в холле. Посмотрев на Гарри, он хотел было что-то сказать, но Гарри его опередил.

– Профессор, я…

– Мне не нужны объяснения, – резко оборвал его Люпин. Весь его вид, вся только что обретенная легкость рухнули, обнажив израненную душу. – Мне известно, что эта Карта много лет назад была конфискована Филчем, и я даже знаю, у кого. Да, я знаю, что это. И не хочу знать, каким образом она попала к тебе в руки. Меня поражает другое: карта осталась у тебя? Особенно после случая с паролями. Мы все видели, к чему приводит беспечное отношение к важной информации о замке. Мы все идем на огромные риски для твоей защиты, и что происходит, Гарри? Что ТЫ творишь?

– Но, сэр…

– Гарри… – Кэтрин мягко коснулась его плеча. – Профессор Люпин прав. Идем, я провожу вас.

– Почему профессор Снейп решил, что я знаю что-то об изготовителях карты? – Голос Гарри звенел от отчаяния.

– У профессора Снейпа есть основания полагать, что создатели этой вещицы пытаются выманить тебя из замка.

– Вы знаете их?

Голос Люпина был напряжен, каждый слог отдавался в воздухе, как удар молота. Кэтрин видела, как Гарри сжимает кулаки, его лицо пылало от стыда и обиды. В глазах плескалась такая глубокая горечь, что Кэтрин невольно пожелала обрушить двадцать проклятий и на Снейпа, и на этот проклятый пергамент в руках Римуса, разрушивший хрупкий мостик, только что протянувшийся между ними.

– Мы встречались. И не жди, Гарри, что я когда-либо еще приду тебе на помощь в подобной ситуации. Я не сумел внушить тебе, насколько опасен Сириус Блэк. Твои родители отдали жизни, чтобы спасти тебя. И как же ты отплатил им? Поставил на кон их великую жертву ради детской прихоти – посетить «Сладкое королевство» и лавку «Зонко»?

– Эта карта врет! – выкрикнул Гарри. – Она показала человека, который давно умер, профессор!

– Да? И кого же?

– Питера Петтигрю!

Лицо Люпина дрогнуло. Кэтрин нервно сглотнула, предчувствуя бурю. Имя Питера Петтигрю словно ударило Римуса током. Он побледнел, взгляд его стал каким-то отсутствующим, словно он пытался заглянуть в далекое прошлое, в ту самую пропасть, из которой только начал понемногу выбираться.

– Питер Петтигрю… мертв, – пробормотал Люпин, словно убеждая в этом самого себя.

Гарри и Рон обменялись взволнованными взглядами. Они видели, как Люпин боролся с собой, стараясь оставаться невозмутимым, но Кэтрин чувствовала, что он на грани срыва. Она мягко положила руку ему на плечо, стараясь поддержать, напомнить о себе, о том, что он не один.

– Мальчики, идемте, я провожу вас. – тихо сказала Кэтрин, не сводя встревоженного взгляда с Люпина.

Римус отшатнулся от нее, словно она вдруг стала раскаленным железом. В его глазах мелькнул испуг. Прикосновение, которое еще недавно могло бы согреть, теперь обожгло его, напоминая о мире, в котором больше не было места.

– Мне нужно собраться с мыслями, – проговорил он бесцветным голосом.

Он отвернулся, его плечи ссутулились, и он быстро ушел, оставив Гарри, Рона и Кэтрин в полном недоумении. Кэтрин смотрела вслед удаляющейся фигуре Люпина, чувствуя, как внутри нее нарастает тревога. Что-то в его реакции на имя Петтигрю было не просто удивлением или шоком. Это было что-то более глубокое, более личное, что-то, что заставило его отшатнуться даже от ее попытки утешения. Кэтрин видела, как Гарри и Рон переглядываются, их юные лица отражают смесь растерянности и растущего подозрения.

– Идем. – Безапелляционно заявила Кэтрин. – Благодарите небеса, что провожать вас иду я, а не профессор Снейп.

***

После происшествия в кабинете Северуса Снейпа Кэтрин практически не видела Люпина. Казалось, профессор настолько глубоко ушел в работу и собственные переживания, что стал призраком в стенах собственного кабинета – присутствующим, но неуловимым.

Каждый раз, проходя мимо его кабинета, Кэтрин ощущала, как внутри нее разгорается тревога. Она знала, что он погружен в работу, но ей хотелось, чтобы он заметил ее, чтобы они могли поговорить, обсудить то, что произошло. Она пыталась найти момент, чтобы подойти к нему, но каждый раз, когда она собиралась с духом, его дверь оставалась закрытой.

Несколько раз Кэтрин мельком видела Гарри в коридорах в компании его верных друзей: изможденная до болезненности Гермиона, насупленный Рон с блуждающим взглядом, и сам Гарри, словно потерянный в лабиринте собственных мыслей.

Вскоре Гриффиндор, словно взмахнув алым знаменем, вырвал Кубок школы по Квиддичу из рук соперников. На удивление, лазарет, обычно переполненный после матчей, на этот раз хранил подозрительное спокойствие. Еще более удивительным было отсутствие Сириуса Блэка, чье появление в Хогвартсе в разгар триумфа казалось почти неминуемым. Даже сонные сотрудники Министерства, пережив очередную ротацию кадров, позволили себе немного расслабиться, ощутив кратковременное облегчение.

Затем над Хогвартсом нависла пора экзаменов, и единственным светлым лучом в грядущей череде испытаний для Кэтрин оставалась мысль о скором возвращении домой. Мысль о Бродяге, который, как ни странно, в последнее время не пропадал надолго, и о тишине ее маленького сада, где не было ни закрытых дверей, ни призраков прошлого.

Глава 9 Маска, ставшая лицом

Треск поленьев в камине вырвал девушку из дремы, словно грубый голос, нарушивший тихий сон. Бродяга встрепенулся, навострив чуткие уши, и ткнулся влажным носом в колено Кэтрин.

– Все хорошо, ох… – Шея отозвалась острой болью на неудобную позу, словно протестуя против вынужденного отдыха. – Ты голоден, дружок?

Пес опустил голову обратно на лапы, шумно фыркнув. Кэт улыбнулась и ласково потрепала его по загривку. Его мягкая, густая шерсть приятно щекотала пальцы, а тепло, исходящее от спящего зверя, успокаивало и умиротворяло.

Поднявшись со скрипнувшего пружинами дивана, девушка закуталась в клетчатый плед и, быстро переступая босыми ногами по стылому полу, заторопилась к плите поставить чайник. Внезапно Бродяга вновь поднял голову и глухо зарычал на дверь. Его рычание было низким, утробным, пробирающим до костей, заставив Кэт замереть в испуге. Пес оскалил клыки, и шерсть на его загривке встала дыбом, превращая его в грозного, ощетинившегося зверя, готового к схватке.

– Что такое? Что с тобой?

Дверь с треском сорвало с петель, словно ее поразил невидимый удар. Выхватив палочку, Кэт одним прыжком оказалась посреди комнаты, взяв дверной проем под прицел.

– Ни шагу дальше, иначе пожалеете!

В дверном проеме показался мужчина средних лет в видавшем лучшие времена латаном пальто. Его болезненное, осунувшееся лицо пересекали длинные узкие шрамы, словно следы когтей. Палочка в его руке едва заметно дрожала, а взгляд мужчины застыл на ощетинившемся Бродяге.

– Ты знаешь, кто я, верно? – тихо спросил мужчина. Его голос был хриплым и усталым, словно его терзала давняя болезнь. – Ты знаешь, почему я здесь.

– Профессор? Что вы творите?

– Мисс Кейм, я не причиню вам вреда. Пожалуйста, отойдите к камину. Я должен это видеть.

Кэтрин посмотрела на своего пса, который, казалось, понимал каждое слово. Он не отводил взгляда от ночного гостя, его тело напряглось, готовое к броску. Губы Бродяги презрительно оскалили здоровенные клыки.

– Я повторяю свой вопрос. Что. Вам. Нужно?!

– Значит, это правда. Я не мог поверить в то, что ты прячешься здесь, – Люпин сделал шаг в сторону от двери, неотрывно глядя на пса, словно игнорируя присутствие Кэт. Зеленые глаза застыли в ужасе, а палочка в худой руке с длинными пальцами едва заметно подрагивала.

– Что вы несете?! Римус?

На мгновение воцарилась мертвая тишина. Кэтрин, подчиняясь иррациональному порыву, обернулась и замерла в оцепенении. Пес, который только что свирепо рычал на Люпина, медленно, словно в замедленной съемке, начал трансформироваться. Его морда вытягивалась, шерсть сменялась волосами, а тело принимало человеческие очертания. Там, где минуту назад скалил зубы ее любимый пес Бродяга, стоял высокий, худой до истощения мужчина. И, да поможет ей бог, она узнала этого человека с бесчисленных фотографий, развешанных на каждом доме, каждой свободной стене в Хогсмиде. Ее Бродяга. Сириус Блэк.

– Мне очень жаль, мисс, – произнес Люпин у двери, – Экспеллиармус!

Палочка вырвалась из ее руки. Отшатнувшись от неожиданного толчка, Кэтрин споткнулась и упала, ударившись затылком об угол каминной решетки. Острая, ослепляющая боль пронзила голову – и все поглотила тишина.

***

Огонь в камине погас, вероятно, несколько часов назад, и сырой холод с близлежащего озера исподволь проник в маленький домик на окраине Ароншира. Голоса двух мужчин доносились приглушенно, словно Кэтрин находилась под толщей воды.

– Гарри сказал мне такое, во что невозможно поверить. Но он видел, Сириус! Я верю мальчику. Карта Мародеров никогда не лжет.

– Я знал! Я знал, что мальчик рано или поздно должен узнать правду! – Сириус Блэк, как зверь в клетке, метался по небольшой комнате, то хватаясь за голову, то вскидывая руки. – Римус, это все меняет, понимаешь? Он узнает правду, и все изменится! Мы должны найти его!

– Он не знает правды. Он знает лишь то, что увидел имя покойного друга своего отца на карте.

– Друга?! Не смей называть это жалкое существо…

– Сириус! Еще четыре часа назад я оплакивал Питера Петтигрю, оплакивал близкого друга, павшего от твоей руки.

– Мы должны пойти к мальчику. Сейчас же, Римус! – Блэк лихорадочно схватил товарища за плечи. – Мы все ему расскажем, сегодня, сейчас!

– Стоит тебе приблизиться к замку, тебя немедленно обнаружат дементоры. Или вылазка зимой тебя ничему не научила? Хочешь вернуться в Азкабан?!

Блэк зарычал, как раненый зверь, оттолкнул Люпина и вновь бросился мерить комнату яростными шагами.

– Тебе лучше покинуть эти места. Когда Гарри уедет из Хогвартса на лето, мы пойдем к Дамблдору.

– К Дамблдору?! Где был Дамблдор последние тринадцать лет?! Он попытался поговорить со мной? Он захотел узнать правду?

– Сириус, правды не знал никто. И сейчас… Мисс Кейм, как давно вы пришли в себя?

Блэк резко остановился. Кэтрин вздрогнула под пронзительным взглядом ярко-серых, почти серебристых глаз, приподнимая голову с подушки. Ее заботливо уложили и укрыли пледом, черт знает, сколько времени назад. Сознание возвращалось обрывками: вспышка заклинания, потеря опоры, а потом – ничего.

– Кэтрин… – Блэк опустился перед ней на одно колено, стараясь не касаться. – Послушай меня…

– Ты… Вы… все это время?.. – Голос звучал сипло, а горло предательски саднило. – Почему?..

– Не бойся меня.

– Мне не уйти живой из этого дома, да?

– Мисс Кейм… – начал Люпин, но осекся.

– Профессор Люпин?

– Вы еще поклонитесь друг другу в ноги, ей-богу! – не выдержал Блэк, вскакивая на ноги и хватая девушку за плечи. – Кэтрин, ты должна знать, что я не причиню и не способен причинить тебе вреда. Благодаря тебе я еще жив. Моя жизнь сейчас в твоих руках, и если ты выслушаешь меня… Нет, не если, ты должна выслушать меня!

Оцепенение медленно отступало, уступая место заякоренному в сознании состоянию работника Министерства. Расправив плечи, чем заставила мужчину ослабить хватку, девушка села прямо, не отводя взгляда от глаз Блэка.

– Моя собака – это сбежавший из Азкабана узник?

– Я не виновен. И никогда не был виновен в гибели тех людей.

– Полгода. Мой пес.

– Послушай меня! – Блэк положил руки ей на колени, заставляя вздрогнуть всем телом.

– Что я должна услышать?! – наконец оцепенение сменилось шоком и яростью. – Я укрывала человека, которого ищет весь магический и магловский мир?!

– Я не убийца! – прорычал он.

– Я ни разу не назвала тебя так!

Блэк вскочил на ноги, не в силах усидеть на месте. Он метался по комнате, словно загнанный зверь, его движения были резкими и нервными. Люпин, до этого молча наблюдавший за происходящим, приблизился к девушке, держа ладони на виду в примирительном жесте.

Кэтрин поднялась на ноги, собирая волю в кулак, стараясь не поддаваться страху и ярости, бушевавшим внутри.

– Что вы слышали, мисс Кейм? – Римус старался говорить вежливо и спокойно.

– Последние минут двадцать вашей беседы, профессор Люпин. Как иронично… Преподаватель защиты от темных искусств…

– Иронично?..

– Хватит болтать, вы оба! Римус, нужно идти сейчас!

– Включи ты голову!

Блэк с яростным рыком пнул стул, оказавшийся на его пути.

– Судя по тому, что я жива, в сознании и не взаперти, то, что я слышала, не тайна. – Ледяное спокойствие бесцеремонно вытеснило остальные эмоции. – Я имею право на правду, Бродяга.

Блэк вскинул голову, как пес, услышавший знакомую команду, и посмотрел прямо в глаза Кэтрин.

– Откуда вам известно это прозвище, если вы правда не знали, кто он? – Римус сделал еще полшага навстречу.

– Я отзывался на него. Кэтрин… – Блэк молниеносно пересек комнату и опустился на колени перед девушкой. – Я ел с твоих рук. Я спал у тебя в ногах. Ты зашивала рану у меня на лапе… Я не причиню тебе вреда. Никогда.

– Ты понимаешь, как сложно поверить в то, что сейчас происходит? Почему ты… Зачем?

– Мне никогда не отплатить тебе за твою доброту и заботу. Но сейчас для меня самое важное – увидеть крестника. Поговорить с ним, рассказать ему… правду.

– Сириус, не будь идиотом! – Люпин с раздражением бросил палочку Кэтрин на стол позади себя. – Ты не доберешься даже до границы Черного озера. Еще рискни трансгрессировать прямиком в Хогсмид, к «Трем метлам».

– Ты забыл, что я не могу?

– Боги, Сириус! Так бывает, когда проходит двенадцать лет, каждый день которых я оплакивал и тебя тоже, грязная ты скотина!

– Стоп! – Кэтрин подняла руки, вставая между мужчинами.

Блэк глухо рычал, сверля друга взглядом, но приближаться не стал. В окна забарабанил настойчивый дождь, заставляя Кэтрин зябко передернуть плечами.

– Я мог бы перебраться в Визжащую хижину. Ты знаешь пароль, проведи меня туда. – Блеск в глазах Блэка становился безумным. – Римус, я должен увидеть мальчика еще раз!

– Одним привидением больше, да? – щека Люпина нервно дернулась. Он развернулся, отходя к окну, глядя в предрассветное марево озера, кутающееся в промозглую морось.

– Я больше двух месяцев жил в Запретном лесу. И дважды проникал в сам Хогвартс, спасибо одному рыжему коту.

– Коту?! Боги…

– Ты проникал в Хогвартс, а затем в лесу я нашла здоровенного раненого пса. Мне бы и в голову не пришло… – Кэтрин опустилась обратно на диван, зябко натягивая рукава свитера на кисти рук. – Я хочу знать все. Я имею на это право, ведь так?

– Сейчас на это нет времени! – рыкнул Блэк, описывая круг вокруг дивана. – Нужно действовать сейчас!

– Нет.

Оба мужчины пристально посмотрели на Кэтрин. Люпин – задумчиво, Блэк – с раздражением.

– Несколько месяцев ты жил у меня дома. Делил со мной кров и пищу, ты сам это подтвердил. И вот, в тишину моего дома, словно гром среди ясного неба, врывается преподаватель Хогвартса, которого я начала считать другом, а мой любимец оказывается беглым преступником, чья вина, судя по вашему ночному диалогу, под огромным сомнением. Нет, Бродяга, я требую правды. Я заслужила ее. – Голос девушки едва дрогнул, а комок невысказанных вопросов и страхов, словно липкая патока, сковал горло. – Ты среди ночи готов штурмовать Хогвартс, чтобы добраться до Гарри Поттера? Да вокруг замка дементоров больше, чем русалок плещется в водах Черного Озера. Черт бы тебя побрал, сядь и дай мне хоть малейший повод верить тебе так же, как я верила еще несколько часов назад.

Люпин тяжело выдохнул, взмахом палочки разжигая в камине пламя. Танцующие языки тусклого, желтоватого света выхватили из темноты глубокие черные круги под его глазами, и Кэтрин невольно подумала: «Каково же ему сейчас?».

– Римус, хотите чаю? Раз уж вы так бесцеремонно выломали мою дверь посреди ночи, думаю, чашечку Эрл Грея я вполне могу вам предложить.

Мужчина облегченно рассмеялся, словно выныривая из оцепенения. Блэк плотнее запахнул свой драный плащ и опустился на один из жестких деревянных стульев, нервно забарабанил пальцами по столешнице. Татуировка «Салемский крест» чернела на бледной коже, выглядывая из-под распахнувшегося ворота на его впалой груди. Символ вечной борьбы с догматами и устоями общества, бунт, запечатленный в металле. Поймав ее взгляд, Блэк напрягся и тут же запахнул плащ обратно.

Скрипнув зубами, Блэк откинулся на спинку стула, сжимая и разжимая кулаки, с трудом сдерживаясь от желания вновь начать мерить комнату шагами. Люпин молча наблюдал за ним, едва ощутимо расслабившись, но продолжая крепко сжимать палочку в руке. Наполнив чашки кипятком и заваркой, Кэтрин осторожно поставила их на стол, продолжая следить за каждым движением и мимикой Блэка. Ей казалось невероятным происходящее, словно все так и должно было случиться. Словно высшие силы уже давно решили, что подобранный ею в Запретном лесу раненый пес непременно должен оказаться… анимагом. Его невероятная для собаки понятливость и смышленость никогда прежде не бросались в глаза так явно, как сейчас, когда правда наконец приоткрыла дверцу своей шкатулки.

Рассвет прятался за тяжелыми, серыми тучами, позволяя земле умыться теплым дождем пьянящего лета. Светало неохотно, лениво, словно давая ускользающему времени шанс остановиться перед самым сложным разговором в их жизнях. И Кэтрин не была уверена, что готова к нему. Рациональность вопила набатом в голове: «Преступник! Беги! Сообщи в Министерство!», а чувства и ощущение привычного уюта от близости Бродяги, даже в человеческом обличье, пытались выровнять бешеное сердцебиение.

– Мистер Блэк…

– Зови меня Сириус. И да, ты права, Кэтрин.

***

Чай давно остыл, превратившись в горькую жижу. Чашка в ладонях Кэтрин больше не согревала, а, казалось, вытягивала остатки тепла, заставляя пальцы едва заметно дрожать. Сириус говорил долго, захлебываясь эмоциями, словно трагедия разыгралась только вчера. Возможно, именно так ощущалась жизнь, вырванная из двенадцатилетней пропасти, – яркое прошлое, лишенное настоящего и будущего.

– Я уже знал… предчувствовал. Осознание ударило, как только увидел руины дома Джеймса и Лили. Последнее, что врезалось в память – душераздирающий плач, переходящий в хрип отчаяния. Это был последний раз, когда я видел Гарри… В коляске мотоцикла нашлось лишь старое, потертое одеяло, но это все, что я мог дать ребенку в тот момент. Хагрид укутал его поверх одеяльца Лили. Наверное, так теплее… – Блэк рассеянно повел рукой в воздухе – Глядя, как Хагрид взмывает в воздух, унося моего крестника, как к дому в Годриковой впадине стекается все больше людей, я не мог там оставаться. Дальше все как в тумане… ничего не помню.

Сириус на несколько долгих минут спрятал лицо в ладонях. Плечи его судорожно вздрагивали, а голос срывался на глухое рычание. Стоящий у окна Римус отвернулся, вцепившись зубами в кулак. Повинуясь внезапному порыву, Кэтрин придвинулась ближе и положила ладонь на плечо Блэка. Он вздрогнул, судорожно вдохнул и опустил руки. Серые глаза, полные боли и отчаяния, смотрели куда – то сквозь девушку.

– Я нашел Питера спустя несколько часов. На грязной маггловской улице. Он не сразу меня заметил, и я был в шаге от того, чтобы схватить его, как эта подлая крыса вывернулась в последний миг. Он завизжал, словно резаный, привлекая внимание зевак-магглов, вокруг начала собираться толпа. Он голосил, что я убил их, предал Джеймса и Лили, что я – причина их гибели. На мгновение эта истерика пробила броню моей ярости. Осознание обрушилось на меня, как зловонная лавина, отравляя разум. Питер Петтигрю… Ничтожный, трусливый червь, прятавшийся под личиной друга, человек, которого я считал неспособным на предательство, оказался убийцей, виновным в смерти самых дорогих мне людей. Блэк накрыл ладонью руку Кэтрин, лежавшую у него на плече, и крепко сжал ее пальцы, словно боясь, что иначе крик вырвется наружу. – Говорили, потом был взрыв, – прохрипел он. – Я смеялся, когда меня завалило обломками стены. Кругом была кровь… Позже я узнал, что погибло десять человек. Тело Хвоста не нашли. Этот грязный лжец отрезал себе палец и сбежал. Моя жизнь закончилась в тот миг. Джеймса больше не было. Темного Лорда уничтожил мой маленький крестник, чудом выживший в аду Годриковой впадины. Друг детства оказался предателем, а я… Что дементоры Азкабана могли отнять у меня, когда в моей жизни больше ничего не осталось? Я больше не сопротивлялся. Не требовал суда, не искал защиты. Во время допросов я проваливался в себя, в пучину отчаяния. Бесконечные угрозы, давление и перспектива казни не смогли вырвать из меня ни единого слова. Я знал, что меня ждет. Азкабан. И не знаю, как я выдержал там столько лет. Наверное, только мысль о том, что я невиновен в смерти друзей, держала меня на краю, не давала окончательно сойти с ума, как моя кузина Беллатриса. Это не было светлым воспоминанием, а значит, дементорам оно было бесполезно. Когда я чувствовал, что теряю себя, я обращался собакой. На дни, иногда на недели. К псу дементоры теряли интерес, а когда их внимание становилось слишком настороженным, я возвращался в человеческий облик.

Чуть не расплескав остывший чай, Сириус прильнул к чашке, по ошибке, схваченной у Кэтрин, и жадно сделал несколько глотков. Голос его звучал сипло, срывался в хриплый рык старого волкодава.

– Год назад, в июне, нас в очередной раз навестил министр магии. Он никогда не задерживался дольше необходимого, но, видимо, сама судьба устала меня испытывать. Он раздал заключенным новый выпуск «Пророка», как делал это каждый год. «Во многих из вас не осталось ничего человеческого, но вы все еще люди», – сказал он. Я всегда читал «Пророк» медленно, зная, что любое удовольствие, любую светлую мысль отберут тут же. Но в тот раз…

Блэк вскочил, словно пружина, не в силах дольше усидеть на месте. Римус обернулся на звук отодвигаемого стула. В воспаленных глазах плескалась болезненная краснота, и Кэтрин невольно поежилась от пронзительного ощущения чужой, всепоглощающей скорби. Поймав ее взгляд, Люпин понуро опустил голову, спрятав дрожащие руки в глубоких карманах заплатанного плаща. Сириус, прислонившись к камину, жадно тянулся к огню, словно пытаясь дотронуться до его живого, пляшущего сердца.

– На первой же странице… передо мной предстала фотография счастливой семьи. Мать, отец и выводком детишек на фоне египетских пирамид. Я когда-то пересекался с Артуром Уизли, и знакомое лицо в тот момент… стало лучом света. Но потом… – Блэк издал утробный рык, больше похожий на звериный вой, – на плече одного из его сыновей я заметил до боли знакомую крысу. Крысу без одного, столь приметного пальца. Мир вокруг оборвался, словно меня швырнули в ледяную бездну после столетий адского пекла. Эта мерзкая тварь! Хвост жив! Мальчишке, на чьем плече он восседал, от силы тринадцать лет, а значит, он в Хогвартсе. Петтигрю в Хогвартсе… Эта мысль обратилась в наваждение, в безумную мантру. Я повторял ее день и ночь, как единственную истину, как смысл моей жизни. – Голос сорвался на сиплый, клокочущий рык. – Я перестал есть, спать, и без того изможденное тело стало призрачно тонким. И я решился. Вечером, в час раздачи скудной пищи, когда внимание тюремщиков ослабевало, я протиснулся между прутьями своей темницы и обратился в пса. Дементорам было плевать на животное, и я вырвался на свободу. Одурманивающий воздух свободы опрокинул меня. Я знал, что побег обнаружат очень скоро, поэтому терять мне было нечего. Хвала всем богам, вода в июне гораздо теплее, чем зимой. Добравшись до берега, я из последних сил постарался уйти как можно дальше от побережья, подальше от людей. Я рискнул обернуться человеком лишь однажды, но леденящий страх разоблачения заставил снова бежать, дальше, быстрее. Пока не набрел на городок, куда Хагрид увел моего крестника. Я боялся до смерти напугать мальчишку, но не смог отказаться от возможности увидеть его. Боги, как же он похож на Джеймса… – Блэк издал болезненный стон, пряча лицо в ладонях. – Парнишка умчался на Ночном рыцаре, а преследовать эту адскую колесницу… Месяцы спустя я, измученный, добрался до Хогсмида. Я слушал, выслеживал, впитывал обрывки разговоров, нарезая круги вокруг деревни в надежде разузнать хоть что – то о мальчике с фотографии и его крысе. И наконец я увидел рыжего в компании Гарри, и понял, где искать Петтигрю.

– Как ты… как ты проник в Хогвартс? Дважды? – голос Люпина звучал глухо, будто шелест осенних листьев.

– Мне помог рыжий кот. Кот не простой, а будто наделенный разумом древнего волшебника. Удивительно умный зверь. Мне едва ли пришлось объяснять ему что – либо – он понимал все с полуслова, будто читал мои мысли. Однажды ночью, под покровом мрака, он провел меня через потайной коридор прямиком к башне Гриффиндора. Но эта старая, упрямая Толстая Дама отказалась впускать меня, подняв невообразимый переполох. В следующий раз я хотел всего одним глазком увидеть Квиддич. Бог мой, как же Гарри здорово летает… Но что было дальше вы, наверняка, знаете.

Девушка поднялась и, будто кутая комнату в тайну, задернула шторы, впуская в нее лишь приглушенный полумрак. Блэк смотрел на пляшущие языки пламени, а взгляд его блуждал где-то в лабиринтах памяти.

– Я угодил в западню… Кажется, ее готовили для акромантула, а может, и для твари пострашнее. Это случилось, когда я впервые бежал из замка. Ваши… то есть, министерские ищейки и дементоры дышали в спину, но они искали человека, а не пса. В целом мире лишь горстка друзей знала о моей анимагической способности. Я укрылся в лесу, но рана оказалась слишком глубокой, не было времени зализывать ее. Помню, провалился в беспамятство, а когда очнулся, увидел твое лицо, Кэтрин. Такая бледная, испуганная, но руки твои уверенно обрабатывали раненую лапу… Что тебе было до бездомного пса в лесу? Ты приютила меня, и я решил остаться под личиной собаки, пока не смогу бежать дальше. С тех пор как ты выходила меня, я дважды пробирался в Хогвартс. Однажды – повидаться с Живоглотом и украдкой взглянуть на Гарри, а во второй раз Живоглот принес мне свиток со всеми паролями от башни Гриффиндора. И я решился – сейчас или никогда. Прочитав портрету эту нелепую околесицу, я проник в общую гостиную. Без труда отыскал этого мальчишку Уизли… Но черт побери! – чашка с грохотом разлетелась о каминную кладку. – Мальчишка проснулся и увидел меня, склонившегося над его кроватью. Я хотел прикончить крысу, только крысу! Но мог ли я позволить себе терять время на объяснения? Снова поднялся шум, и я, нырнув в один из потайных ходов, бежал из замка. А мерзкий крысеныш, как назло, удрал! Я попытался пробраться в Визжащую хижину, но все двери и тайные лазы запечатаны паролями. Не смог прорваться, не смог переждать там бурю. Пришлось возвращаться в деревню под личиной пса.

– Вот почему я встретила тебя в Хогсмиде… Я думала, ты исчез навсегда.

– Быть твоей собакой… Оказалось на удивление удобно. Кто бы стал искать меня в Ароншире, у твоего камина?

– Карта показывала присутствие Питера в Хогвартсе. – Римус откашлялся, проведя рукой по своим поредевшим волосам. – Я отказывался верить этому, но Карта никогда не лжет.

– Как вы нашли мой дом?

– Я заходил к вам сегодня вечером. Мадам Помфри обмолвилась, что вы уже отправились домой. – Римус устало улыбнулся. – А заодно упомянула о том, что эта милая девушка еще может задержаться на кухне замка, ведь есть надо взять еды для ее Бродяги. Пса по имени Бродяга! Таких совпадений не бывает… я был обязан проверить. Ароншир всего в паре часов от Хогвартса… Мистер Филч ведет учет всех каминов, связанных со школой. А вы часто перемещаетесь в Хогвартс из местного общественного камина…

– Хватит! Я сказал все, что мог и должен был. – Сириус подошел почти вплотную к Римусу. – Проведи меня в Хижину. Сейчас же!

– Это безумие…

– Нужно сделать это немедленно! Ты приведешь ко мне Гарри, я расскажу ему все то же самое, что и вам сейчас. А потом мы найдем Петтигрю и прикончим эту мерзкую крысу!

– Так нельзя. – Тихо возразила Кэтрин. – Мальчика нужно подготовить к такому. Сейчас у него нет ни единой причины сомневаться, что ты не желаешь ему смерти. Нужно действовать постепенно, с крайней осторожностью.

– Вы правы, Кэтрин. Я вернусь в Хогвартс и…

– Я иду с тобой.

– Нет.

– Да чтоб тебя черти взяли, Римус!

– Бродяга. – Кэтрин осторожно коснулась его плеча. – Четвертый раз тебе может не повезти. Мне самой тяжело принять все, что я узнала сегодня, а ведь я лишь сторонний наблюдатель. Представь, каково будет мальчику. Прошу тебя, дай своему другу подготовить его. У нас еще есть время.

Сириус стиснул зубы, закрыв глаза. Ярость, клокочущую в нем, казалось, можно было ощутить физически. Впервые Кэтрин почувствовала вкус бессилия. Римус поднялся, поправил плащ и спрятал палочку в карман.

– Ладно. Но если ты не поторопишься, я все сделаю сам, – прорычал Блэк, сжав кулаки.

– Сегодня последние экзамены. После ужина я попрошу Гарри поговорить со мной и все ему расскажу. Если мисс Кейм, – он бросил взгляд на Кэтрин, – будет так любезна составить мне компанию… У нас будет мало времени, но мы успеем.

– Разумеется, я буду там. Если я скажу, что иду к вам, мадам Помфри не станет возражать против моего раннего ухода.

Сириус вновь заметался по комнате, меряя ее шагами. Люпин устало вздохнул и направился к восстановленной заклинанием двери.

– Сириус, пароль – «Аконит». Ради всех святых оставайся в Визжащей хижине до моего прихода. Кэтрин, – Римус обернулся у порога. – Думаю нам лучше вернутся вместе.

– Да, я с вами. Но в следующий раз, пожалуйста, присылайте сову, прежде чем выносить мою дверь. – Девушка подняла с пола брошенную шаль и заколола волосы в небрежный пучок. – Дайте мне минуту.

– Только ваша дружба в этом году не дает мне окончательно сойти с ума. – Римус устало улыбнулся и исчез в июньском утреннем тумане.

Взгляд бродяги обжигал странной смесью нетерпения, страха и какой – то отчаянной решимости. Словно ведомый невидимой нитью, он сделал неуверенный шаг вперед, изучая каждый оттенок ее поведения. Кэтрин зябко поежилась, и мысль о спасительных успокоительных каплях в больничном крыле пронеслась в голове. Скрыть дрожь в руках под пристальным, всевидящим оком мадам Помфри будет практически невозможно. Внезапно горячая, сухая ладонь коснулась ее щеки, и по телу Кэтрин пробежала крупная дрожь. Она резко вскинула взгляд на Блэка.

– Что ты…

– Кэтрин. Если бы я только мог… Если бы знал, что это не причинит тебе боли, я бы открылся тебе. Но в ту ночь… когда ты вернулась домой и в этом самом кресле рыдала, а я, беспомощный, метался рядом, лишь слизывая твои слезы, я понял… это опасно. Смертельно опасно для тебя. Но я не хочу терять тебя в моем мире.

Его пальцы, все еще на ее щеке, слегка сжались. Это было не грубое прикосновение, а скорее попытка удержать ее, удержать себя. Кэтрин не понимала собственных чувств. Она должна была быть в ужасе, панике и отчаянии после всего услышанного сегодня ночью, однако прикосновение Блэка казалось настолько естественным и правильным, что девушке хотелось остановить время, давая им еще несколько вечностей и утренней дымке.

– Я… я не боюсь, Сириус, – прошептала она, ее голос был едва слышен. – Но пожалуйста. Не дай себя поймать. Я слишком любила своего… пса, чтобы… Береги себя. Ты всегда возвращался…

– Мисс Кейм. – Голос Люпина слабо скрывал волнение. – Нам нужно идти.

Его слова, как ледяная вода, вернули ее к реальности. Реальности, где опасность была не просто призраком в тумане, а реальной угрозой, преследующей их.

Кэтрин наблюдала, как Сириус мечется по комнате, словно зверь в клетке. Его плечи были напряжены до дрожи, а в глазах стояла та самая бешеная энергия, что обычно предшествовала его ночным кошмарам. Месяцы жизни с псом научили ее: в такие моменты нужен был якорь, а не слова.

Она сделала шаг вперед и обняла его. Твердо и просто – точно так же, как все эти месяцы прижимала к себе вздрагивающую спину Бродяги, когда тому снились кошмары. Это был жест не нежности, а остановки – способ физически прервать панику

Но то, что произошло дальше, уже не было жестом.

Сириус замер, и его тело на мгновение обмякло – точная копия реакции пса, когда она нащупывала нужную точку на его загривке. Затем он сделал что-то совершенно человеческое: глубоко, почти жадно вдохнул, уткнувшись лицом в ее волосы. Как тонущий хватается за воздух. И Кэтрин с неожиданной ясностью осознала: вот он, тот самый запах – терпковатый аромат вереска и лесного мха с оттенком чего-то неуловимого, сугубо ее, что заставляло пса Бродягу тыкаться мордой в ее колени и вздыхать с блаженным видом.

Так вот что его так успокаивало, – промелькнуло у нее с странной теплотой где-то под сердцем.

– Довольно, – тихо сказала она, и ее голос прозвучал мягче, чем она планировала. – Хватит метаться. Сейчас ты дома.

Глава 10 Вопреки здравому смыслу

Воздух вокруг них заискрился мириадами невидимых звезд, когда они пересекли невидимую границу. Кэтрин почувствовала, как холодный, пронизывающий ветер, несущий запах сырой земли и древних тайн, охватил ее. Она крепко, почти судорожно, взяла Римуса под руку, пытаясь унять дрожь, пробежавшую по всему телу.

– Что ж… Мы сделаем это, – прошептал Римус, его голос был напряженным, но в нем звучала нотка облегчения.

Они шли очень быстро, стараясь не привлекать лишнего внимания. Каждый шорох листвы, каждый треск ветки под ногами казался им оглушительным. Они двигались по узкой, едва заметной тропинке, которая вела от границы чар к величественному, но теперь такому пугающему замку. Дорога казалась бесконечной, петляя среди густых, темных деревьев, чьи кроны сплетались над головой, почти полностью скрывая небо. Каждый шаг отдавался в груди Кэт тяжелым эхом. Она чувствовала, как напряжены ее мышцы, как быстро бьется сердце. Но еще более тревожным, чем сама дорога, было осознание того, что Бродяга будет добираться один. Ее взгляд невольно скользнул в сторону, туда, где темная стена деревьев казалась непроницаемой.

– Он справится, – сказал Римус, словно прочитав ее мысли. Его рука сжала ее в ответ, пытаясь придать уверенности.

Кэт кивнула, но ее сердце не успокоилось. Она знала, что Бродяга силен. Она видела его решимость, его отвагу. Но Запретный Лес… он не щадил никого. Там могли быть не только дикие звери, но и куда более древние, куда более коварные существа. Существа, которые не знали жалости.

– Я просто… Если что-то пойдет не так, и его поймают? – Тревога сжимала ее горло, делая дыхание поверхностным.

Римус остановился на мгновение, его рука мягко легла на ее плечо, прежде чем притянуть ее к себе. Он обнял ее, чувствуя, как дрожь в ее плече постепенно утихает. Он видел, как Сириус смотрел на нее. Не так, как смотрят на того, кто дал кров, а как на единственный источник света в кромешной тьме. И с обычной для себя ясностью Римус понял: его роль здесь – быть мостом между ними. Всегда мостом, а не берегом

– Мы сделаем все, что сможем, Кэтрин, – прошептал он, его голос был низким и успокаивающим. – Мы обязательно поговорим с Дамблдором. Дождись вечера. Бродяга импульсивен, несдержан, но не глуп. Он не станет рисковать без крайней необходимости.

– Иначе и быть не может. Он должен стать свободным.

– А сейчас вспомни нашу самую долгую и нелепую беседу о чае, – сказал Люпин, легкая улыбка тронула его губы. – Помнишь, как мы в шутку выбирали сорт, в котором лучше всего утопить профессора Снейпа? Нам нужно сыграть эту роль. Пусть все видят, как мы вместе направляемся к замку, как я провожаю тебя до Больничного крыла. Воплотим в жизнь сплетни, что полнят каждый угол школы. Это отвлечет внимание, даст нам время.

Они медленно приближались к замку, их силуэты становились четче на фоне серого неба. Кэтрин старалась говорить как можно громче, имитируя оживленный спор, но мысли ее были далеко, в темном лесу, где сейчас, возможно, Бродяга уже столкнулся с тем, что искал. Она чувствовала себя актрисой, играющей роль в дурно поставленной пьесе, где на кону – жизнь друга.

Когда они подошли к воротам, Кэтрин заметила несколько любопытных взглядов, скользнувших по ним. Подмигнув Римусу, она нарочито закатила глаза, словно в знак крайнего раздражения.

Он улыбнулся ей у ворот, играя свою роль. В его улыбке не было горечи – лишь легкая усталость, выученная за долгие годы. Он смирился с тем, что некоторые двери останутся закрытыми для него еще до того, как он к ним подойдет.

Но мысль о той самой субботе тихо разъедала его изнутри. Она ведь согласилась – с той самой улыбкой, что на мгновение отогрела стены его кабинета. А потом он… растворился. Испарился за плотно притворенной дверью, позволив долгу и опасности затмить хрупкое обещание. Он стал тишиной в ответ на ее вопрос, пустым местом, призраком в коридоре. И его главное умение – бесшумно отступать, чтобы никому не мешать, – впервые обернулось против него, став не тактикой выживания, а доказательством малодушия.

Оказавшись в тишине Больничного крыла, Кэтрин почувствовала, как притворство спало с нее тяжелым покрывалом, обнажив изможденные нервы и леденящий страх. Она обязана была держаться – за них, за него, за себя, – но сейчас, в полном одиночестве, ей казалось, будто она каменеет на дне бездонного омута.

Она опустилась на край кровати, сомкнула веки и мысленно твердила, как заклинание: пусть Бродяга будет жив, пусть Римус сумеет достучаться до Дамблдора, пусть они все переживут эту ночь. И даже здесь, среди знакомых до боли стен, в гулкой тишине, оттеняющий каждый ее вздох, она не отпускала последнюю соломинку – надежду. Надежду, что задуманное удастся, что Дамблдор не отвернется, что Бродяга сумеет укрыться. И что когда-нибудь, когда все это останется позади, они наконец смогут просто пить чай и смеяться – не притворяясь, не скрываясь, не боясь.

***

– Мисс Кейм, вы очень бледны. – Мадам Помфри деликатно приложила тонкие изящные пальцы ко лбу Кэтрин в заботливом жесте. – Жара нет. Все ли хорошо?

– День выдался волнительным, мадам Помфри, – голос Кэтрин звучал чуть хрипло, словно сорвавшийся с цепи ветер. – Столько студентов сдают экзамены. Боюсь даже представить, что еще преподнесет этот день… Может, нашествие икающих второкурсников после неудачного зелья, а может, кто-нибудь вновь превратится в свистящий чайник.

– О, без ваших любимчиков и сегодня не обошлось. Эти близнецы Уизли… Знаете, я шесть лет наблюдаю за их выходками и все жду, какая же из них станет фатальной? Это же надо умудриться…

Кэтрин невольно усмехнулась. Фред и Джордж Уизли действительно были ее излюбленными пациентами в лазарете. Они были одновременно и ее головной болью, и источником бесконечного удивления. Их изобретательность в создании шуток и розыгрышей граничила с гениальностью, а их способность выходить сухими из воды после самых невероятных выходок поражала даже видавшую виды мадам Помфри.

– Как говорится, две сороки – к радости, одна – к печали, – Кэтрин устало покачала головой. – Эти мальчишки-сороки далеко пойдут, вот увидите.

– В Азкабан, не иначе, – отрезала мадам Помфри, словно отчеканила слова.

Внезапная дрожь пронзила Кэтрин так резко, что поднос с пустыми мензурками выскользнул из рук и с грохотом рухнул на пол. Мадам Помфри взмахом палочки собрала осколки в аккуратные пузырьки, после чего заключила дрожащие руки Кэтрин в свои ладони.

– Моя дорогая, вы вся дрожите. Что случилось? Ох говорила я Директору, не к добру вокруг замка эти твари… кого угодно маячащие на горизонте дементоры доведут.

– Просто… не спала сегодня ночью, мадам Помфри, – пробормотала Кэтрин, стараясь говорить ровно. – Не обращайте внимания.

Мадам Помфри внимательно посмотрела на нее, и Кэтрин стало неловко под этим проницательным взглядом. Она знала, что главная целительница Хогвартса видит ее насквозь, чувствует ее тревогу. Но сейчас она не могла делиться своими секретами.

– Хорошо, моя дорогая, – мягко произнесла мадам Помфри и в ее глазах мелькнуло лукавство. – Но прошу вас, берегите себя. Эти дни тяжелы для всех нас. Если почувствуете себя хуже, сразу же обращайтесь ко мне.

Кэтрин кивнула, стараясь выдавить слабую улыбку. Мадам Помфри сжала ее руки и отпустила, оставив Кэтрин наедине со своими мыслями. Ей нужно было собраться. Она не могла позволить страху парализовать ее.

Солнце неумолимо клонилось к закату, словно что – то именно сегодня подгоняло его, торопило к горизонту. Его последние лучи, окрашенные в багряные и золотые оттенки, проникали сквозь высокие окна Больничного крыла, бросая длинные тени на стерильно чистый пол. Кэтрин, обычно такая собранная и сосредоточенная, сегодня казалась рассеянной. Она заполнила бумаги, перебрала письменные принадлежности, даже провела полную ревизию всего медицинского запаса, но ни одно из этих рутинных действий не могло унять нарастающее беспокойство, которое сжимало ее грудь.

Ее мысли метались, словно испуганные птицы, не находя покоя. Добрался ли Сириус до Визжащей хижины? Этот вопрос пульсировал в ее сознании, вызывая холодный пот.

Получится ли у Римуса убедить Гарри поговорить? Она знала, как тяжело Гарри дается доверие, особенно после всего, что ему пришлось пережить. Но сейчас, когда ставки были так высоки, когда судьба Сириуса висела на волоске, этот разговор был жизненно необходим. Римус, с его мудростью и пониманием, был единственным, кто мог пробиться сквозь броню юношеского упрямства и страха.

И, наконец, самое главное: смогут ли они все вместе убедить Дамблдора хотя бы выслушать Бродягу? Альбус Дамблдор, великий и мудрый, но иногда такой… далекий. Его решения были непоколебимы, его взгляд на вещи часто казался недоступным для обычных смертных. Кэт подошла к окну, прижимая ладонь к холодному стеклу.

– Мисс Кейм. Добрый вечер. – ледяной глубокий голос Северуса Снейпа вывел ее из оцепенения.

Девушка резко обернулась, ожидая увидеть вместе с преподавателем Зельеварения толпу министерских служащих и армию дементоров, но Снейп был один. Взгляд внимательных черных глаз пробежал по ее лицу, и мужчина чуть скривил губы.

– Ожидал найти здесь профессора Люпина. – брови Снейпа чуть приподнялись. Вся его фигура выражала неодобрение. – Вы практически всегда где-то рядом.

– Профессора здесь нет, сэр. – Кэтрин постаралась улыбнуться. Тонкая шаль на плечах словно покрылась инеем под взглядом Снейпа. – Что-то передать?

Он снова окинул ее взглядом, на этот раз более пристальным, словно пытаясь уловить в ее глазах ответ на вопрос, который не задал вслух.

– Профессор Люпин забыл забрать у меня некое зелье, – наконец произнес он, и его голос стал еще более низким, почти шепотом, – назначение которого вам известно. Я сам отнесу его. Доброго вечера.

С этими словами он развернулся и, не дожидаясь ответа, направился к выходу из Больничного крыла. Его мантия развевалась за ним, словно темное крыло ворона, и Кэтрин почувствовала, как напряжение, сковывающее ее, начало медленно отступать.

Едва дождавшись, когда грозовая туча в лице профессора Снейпа покинет Больничное крыло, Кэт кинулась к лунному календарю, висящему на стене. Ее пальцы дрожали, когда она провела ими по строчкам, выведенным серебряными чернилами.

Нет… Не может этого быть. Только не сегодня.

Ее взгляд остановился на определенной дате, и мир вокруг нее словно сжался до размеров этой единственной отметки. Лунный календарь, обычно служивший ей надежным ориентиром, теперь казался зловещим предвестником. Сегодня была та самая ночь. Ночь, когда луна достигнет своего полного, зловещего сияния.

– Мадам Помфри! – Кэт на ходу сорвала косынку с волос. – Я отойду ненадолго, хорошо?

– Мисс Кейм, что-то случилось?

– Рим… профессор Люпин забыл у меня свое лекарство. Я быстро. – Слова вылетели из ее уст, словно спасательный круг, брошенный в бушующее море.

Мадам Помфри встретила ее взгляд, и в ее глазах, обычно таких строгих, вспыхнуло что-то теплое, почти матерински-торжествующее.

– Конечно, дорогая моя, – сказала она, и ее голос прозвучал необычно мягко. – Идите. И не спешите возвращаться. Иногда забота о другом – лучшее лекарство от собственных тревог.

Она проводила Кэтрин понимающим взглядом, и на ее губах играла едва заметная, светлая улыбка. Улыбка женщины, которая много лет наблюдала, как один из самых достойных мужчин, которых она знала, носил свое одиночество как неизбежную мантию. И вот теперь она видела – в его жизни появился человек, ради которого он был готов забыть о своем зелье. И это, черт побери, было прекрасно.

***

Кэтрин почувствовала, как по спине пробежал новый поток холода, но на этот раз он был не от взгляда Снейпа, а от осознания собственной беспомощности. Она была в ловушке. Ловушке обстоятельств, на которые повлиять не было практически никакой возможности. Но куда бежать сначала? Кабинет Римуса? Башня преподавателей? Сразу идти в кабинет Дамблдора? Найти Гарри? Но что она могла им сказать? Что она могла доказать? Ее слова звучали бы как бред сумасшедшей. Успел ли Римус поговорить с кем-то?

Бежать в Визжащую Хижину и не дать Бродяге натворить глупостей. Эта мысль мелькнула как отчаянная искра. Он был так близок к тому, чтобы все испортить, к тому, чтобы поддаться гневу и отчаянию.

Сердце бешено колотилось о ребра, воздуха не хватало. Переходы и галереи так любимого ей замка казались бесконечно длинными и словно увеличивались в размерах, стоило ей начать движение. Стены, которые раньше служили ей убежищем, теперь казались враждебными, давящими.

– Мисс Кейм! Какая приятная встреча!

Кэтрин медленно подняла голову. В центре огромного холла, залитого тусклым светом из высоких окон, стоял сам Министр магии Корнелиус Фадж. Его лицо, обычно добродушное, сейчас казалось напряженным, а глаза внимательно изучали ее. В паре шагов от него, застыла неприятная физиономия Макнейра.

– Добрый вечер, Мисс Кейм. – Мягкий голос Директора Дамблдора выдернул девушку из липкой паутины страха. – Что-то случилось? Вы встревожены.

Кэтрин сглотнула, пытаясь подавить нарастающее волнение. Она знала, что в этот момент каждое ее слово может стать решающим. Вокруг витал запах страха, и она чувствовала, как он проникает в ее легкие.

– Добрый вечер, Министр, – прохрипела она, стараясь придать голосу хоть какую – то уверенность. – Я… шла к… кухням. Попросить домовиков приготовить ромашковый чай. Эти экзамены, столько стресса у студентов…

– Добрый-добрый, если бы он таким был, – произнес Фадж, его голос звучал как будто издалека. – Как приятно вас видеть

Дамблдор, стоящий рядом, внимательно всмотрелся в ее глаза. Его мудрый взгляд, как всегда, был полон понимания, но сейчас она не могла избавиться от ощущения, что он тоже чувствует напряжение в воздухе. Макнейр оставался неподвижным, но Кэтрин чувствовала его взгляд, холодный и оценивающий. Он был палачом. Он видел страх. И сейчас он видел его в ней.

– Мисс Кейм, – произнес Дамблдор, его голос был мягким, но в нем звучала нотка настороженности. – Вы выглядите встревоженной. Все в порядке?

Кэтрин заставила себя улыбнуться, но это было похоже на натянутую маску, которая вот – вот треснет под давлением. Внутри нее бушевала буря, сотканная из страха и отчаяния. Что, если они узнали о Сириусе? Что, если Макнейр уже знает, где его искать? Эта мысль была подобна ледяному клинку, впивающемуся в ее сердце.

– Да, все в порядке, – ответила она, стараясь говорить уверенно. – Просто… много дел. Я волнуюсь за студентов. Такая ночь. Волнительная.

– Вы знаете, Мисс Кейм, – начал Министр, – в такие времена, как сейчас, важно оставаться начеку. Мы не можем позволить себе расслабляться. Особенно с теми, кто может представлять угрозу.

Кэтрин почувствовала, как холодный пот стремительно пробежал по ее спине, оставляя за собой ледяной след. Она знала, что Фадж намекает на Сириуса, и это было как удар в живот, выбивший весь воздух из легких. Она пыталась сохранить спокойствие, но мысли о том, что его могут поймать, что его снова запрут в Азкабане, не давали ей покоя. Образ его изможденного лица, его отчаяния, преследовал ее.

– Да, Министр, – произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно, но он все равно казался тонким и напряженным. – Я согласна. Мы должны быть осторожны. Но я уверена, что все в Хогвартсе под контролем.

Она бросила быстрый взгляд на Альбуса Дамблдора. Великий волшебник, казалось, уловил ее тревогу. Его глаза, обычно полные мудрости и спокойствия, прищурились, как будто он хотел сказать ей что-то ободряющее, что-то, что могло бы развеять ее страхи. Но рядом с ним стоял Макнейр, и его присутствие было как тяжелый, давящий камень. Он не отводил от нее своего холодного, оценивающего взгляда. Он был как хищник, готовый к нападению, и Кэтрин чувствовала, как его присутствие давит на нее, заставляя ее сжиматься внутри.

– Знаете мисс Кейм, после вашей отставки вашим коллегам приходится тяжко без целителя. Вы ведь обучались в Больнице Святого Мунго?

– Все верно. Мне очень помогли навыки, приобретенные там. Осеннее назначение в Хогвартс помогло мне понять, что именно в Больничном Крыле мне самое место.

В этот момент время словно замедлило ход. На пороге появился Северус Снейп. Его лицо было бледным, а глаза горели мрачным огнем.

– Министр, – произнес он низким, хриплым голосом, который заставил Кэтрин вздрогнуть. – У меня есть новости.

Все повернулись к нему, однако Кэтрин, стоя чуть выше на лестнице отчетливо видела несколько парящих в воздухе носилок, мрачной вереницей следующие за Северусом Снейпом.

– Ну же, Северус, не томи.

Снейп сделал шаг вперед, его взгляд скользнул по Кэтрин, задержавшись на мгновение. В его глазах она увидела что-то, что заставило ее сердце сжаться.

– Сириус Блэк пойман, – произнес он, и каждое слово прозвучало как удар молота.

Мир Кэтрин пошатнулся. Слова Снейпа эхом отдавались в ее голове, заглушая все остальные звуки. Она почувствовала, как ноги подкашиваются, а перед глазами поплыли темные пятна. Холодный пот снова хлынул по ее спине, но на этот раз он был не просто ледяным, а обжигающим, словно она стояла на краю пропасти. Кэтрин сжала кулаки, ногти впились в ладони. Макнейр, казалось, наслаждался ее реакцией. Его губы тронула едва заметная усмешка. Дамблдор же, напротив, выглядел обеспокоенным. Он перевел взгляд с Снейпа на Кэтрин, и в его глазах мелькнула тень.

– Несомненно, мисс Кейм мистеру Уизли срочно требуется ваша помощь – Дамблдор выступил чуть вперед, и Кэтрин смогла сохранить лицо, не показав отчаянья.

– Сириус Блэк пойман, – повторил Министр, словно пробуя новость на вкус. – Это отличная работа, Северус. Он будет доставлен в Азкабан немедленно. Макнейр срочно соберите сотрудников Министерства. Дамблдор, Блэка нужно запереть, нам нужно чуть меньше часа на приготовления, можем ли мы рассчитывать…

– Безусловно, Корнелиус. Северус будьте добры за мной. Мисс Кейм, дети отправятся с вами в Лазарет, мы подойдем к вам через несколько минут.

***

– Мадам Помфри, ширму, пожалуйста! – Голос Кэтрин прозвучал резко, почти по-командирски. Она не могла позволить ему дрогнуть. – Гарри и Гермиона не ранены. У Уизли – сложный перелом с подвывихом. Нужно резать штанину. В ране – грязь. Обезболивающее, сейчас же.

– Вы справитесь одни? – встревоженно спросила мадам Помфри.

– Да.

Руки предательски дрожали, но Кэтрин заставила их повиноваться. За ширмой, которую мгновенно возвела мадам Помфри, открылось зрелище, от которого свело желудок. Нога Рона была вывернута под противоестественным углом. Рваная рана зияла, обнажая бледный отблеск кости сквозь сгустки крови и грязь.

Очищение. Арника от отека. Репозиция костей. Восстановление мышц… Руки сами совершали привычные движения, пока разум цеплялся за спасительный медицинский алгоритм. Терпи, мальчик, проснешься с новой ногой…

Сириус, что ты наделал? – мысль вонзилась, как нож, едва не сбив с ритма.

Сквозь ширму доносились обрывки спора: торжествующий Фадж, взволнованная Помфри, отчаянные крики Гарри и Гермионы: «Он невиновен!»

«…не хочу терять тебя в моем мире…»

Соберись! – мысленный крик заставил ее встряхнуть головой. Кости встали на место. Кровотечение остановлено. Уродливый шрам останется на память.

– …очевидно, под заклятьем, – долетал голос Фаджа.

Сириус, если тебя казнят… я сама тебя убью.

Последний узел повязки был затянут. Рон спал, его дыхание было ровным. Ширма опустилась, открыв бледное, умиротворенное лицо. Кэтрин мельком заметила, как Дамблдор что-то шепчет Гермионе, и девочка резко кивает.

– Превосходная работа, моя дорогая. Вы были невероятны, – голос мадам Помфри звучал с неподдельным уважением. – Я принесу шоколад. Дементоры – не шутка.

Едва мадам Помфри скрылась в кабинете, а Дамблдор вышел, Кэтрин сорвалась с места.

– Профессор! – ее голос сорвался на шепот, когда она выскочила в коридор. – Умоляю, выслушайте! Он невиновен! Дайте мне шанс все объяснить!

Дамблдор обернулся, его взгляд за очками-половинками был усталым, но непроницаемым.

– Вы действительно полагаете, что можете изменить приговор, мисс Кейм? Мир не так прост. Блэк осужден по всей строгости закона.

– Но я могу доказать! Есть свидетели… – слезы подступали к горлу, глотая слова.

– Вы рискуете не только его жизнью, но и своей, – его голос стал мягче, но в нем зазвучала непререкаемая твердость. – Не вмешивайтесь в то, чего не понимаете.

– Я не могу просто смотреть! – вырвалось у нее, голос сдавлен рыданием.

– Тогда вернитесь к своим обязанностям. И позвольте мне делать свою работу.

В этот момент взгляд Дамблдора на мгновение скользнул куда-то за ее плечо, вглубь пустого, казалось бы, коридора. В его глазах мелькнуло нечто – не удивление, а скорее… подтверждение.

– Спокойной ночи, мисс Кейм.

Дверь лазарета щелкнула за ее спиной. Захлопнулась. Навсегда.

Кэтрин, не чувствуя ног, вошла обратно. Мадам Помфри с грозным видом стояла над Поттером, следя, чтобы мальчик ел шоколад. Гермиона… ее лицо было не просто заплакано. Она была бледна, запыхана, прядь волос прилипла ко лбу, словно она только что бежала марафон. И Гарри… он смотрел в одну точку с таким напряжением, будто только что видел призрак.

Странно… – мелькнуло у Кэтрин, но тут же утонуло в волне собственного отчаяния.

Поправив косынку, она направилась к столу, где ждал поднос с бинтами. Мир плыл перед глазами, но ее руки сами потянулись к стерильной повязке. Она снова была целительницей. Ее боль не имела здесь права голоса. А странная усталость детей… что значила она по сравнению с приговором, прозвучавшим в коридоре?

***

Взрыв яростных голосов разорвал хрупкую тишину лазарета. Дверь, сорвавшись с петель, с грохотом врезалась в стену, и на пороге возник Северус Снейп – сама грозовая туча, мечущая молнии испепеляющего взгляда.

– ГДЕ ОН?! – проревел профессор, врываясь в палату. – Поттер, что ты натворил?! Говори!

– Северус, это абсурд… – Фадж был встревожен, но пытался сохранять видимость благоразумия. – Мальчик физически не мог ничего сделать. Дверь была заперта Дамблдором всего десять минут назад!

– Это вы помогли ему бежать!

– Северус, вы бредите… Мадам Помфри, мисс Кейм, кто-то из ваших пациентов покидал свои кровати?

– Боги всемилостивые, конечно же нет, профессор! – возмущенно воскликнула Мадам Помфри. – И я, и мисс Кейм все время были здесь.

Снейпа захлестывала волна ярости. С утробным рыком он бросился к Гарри, но Кэтрин, повинуясь внезапному порыву, оказалась на его пути, заставив профессора зельеварения резко остановиться.

– А ну-ка прочь отсюда, – тихий, но зловещий рык в ее голосе, казалось, на мгновение ошеломил Снейпа. Он замер, медленно опуская на нее взгляд, полный презрения. – Я сказала: уходи!

В ее позе, в самой ткани ее молчания, была такая непоколебимая уверенность, что Снейп дрогнул.

– Мерзкая подстилка обор… – начал он, но был прерван.

– Северус! – прогремел голос Дамблдора. – Сейчас же прекратите это безобразие.

Снейп стоял, кипя от бешенства, меча взгляды на Фаджа, пораженного его выходкой, и на Дамблдора, чьи глаза за стеклами очков оставались нечитаемыми. С разворотом, полным гнева, так что мантия со свистом взметнулась за спиной, он вихрем вылетел из палаты. Кэтрин выдохнула, чуть прикрыв глаза.

– Коллега, кажется, слегка не в себе, – заметил Фадж, провожая его взглядом. – На вашем месте, Дамблдор, я бы за ним присмотрел. Э-э-э… дамы, приносим извинения.

– Уверяю вас, с ним все в порядке, – безмятежно отозвался Дамблдор, уводя растерянного Министра Магии. – Просто его постигло… жестокое разочарование. Надеюсь, Корнелиус, дементоры теперь покинут школу? Не думаю, что Сириус Блэк рискнет вернуться. Наверняка уже к утру он покинет Великобританию. Думаю, он теперь не наша головная боль…

Их голоса затихали в коридоре. Мадам Помфри вновь заперла дверь и с раздражением наложила несколько заклятий, тщательно отгораживая уютный мир Больничного крыла от остальной школы. Резко обернувшись и окинув суровым взглядом пациентов и Кэтрин, она решительно зашагала к своему кабинету.

– Все. Если хоть одна живая душа посмеет потревожить моих пациентов до зари… Я… – Целительница клокотала негодованием. – Чайник поставлю! Все по кроватям, и чтобы через десять минут я слышала лишь ангельское посапывание!

Разгневанная фурия вихрем влетела в кабинет, дверь захлопнулась за ней, словно выстрел. Палата замерла в тишине, которую робко нарушало лишь тиканье часов на столе Кэтрин. Рон Уизли, словно очнувшись от кошмара, растерянно переводил взгляд с Гарри на Гермиону.

– Спасибо, – прошептал Гарри, едва слышно.

Кэтрин попыталась выдавить улыбку. Закончив смену повязок, она почувствовала себя лишней в этом детском мирке, где кипели эмоции и жажда обсудить произошедшее.

– У вас десять минут. Потом я вернусь и погашу свечи. Идет?

Троица синхронно кивнула, как один механизм.

***

– Мисс Кейм.

Робкий голос Гермионы заставил Кэтрин вздрогнуть. Она обернулась и встретила взгляд девочки, в котором читалась не только привычная сосредоточенность, но и новая, взрослая серьезность.

– Это вам.

Гермиона осторожно вложила ей в руку сложенную страницу, явно вырванную из книги. Ее взгляд был красноречивее любых слов.

– Только вам, – повторила она, и в ее тихом голосе прозвучала недетская решимость.

Кэтрин кивнула, пальцы сомкнулись на шершавой, желтоватой бумаге. Она не стала спрашивать. Некоторые тайны не требовали вопросов, только молчаливого согласия.

Дождавшись, пока Гермиона вернется в постель и притворится спящей, Кэтрин подошла к окну, залитому призрачным светом полной луны.

Она развернула бумагу. Сложенный вчетверо лист из учебника по заклинаниям. Поперек ровного печатного текста, словно выведенная углем из самых глубин отчаяния, красовалась надпись:

«Дом. 13 дней. С.»

Судорожный вздох вырвался из ее груди. Она прижала записку к себе, и по щекам потекли слезы – не слабости, а освобождения. Сириус. Жив. В безопасности.

Она повернулась к притихшим детям. Гарри, все еще сидевший с отсутствующим видом, чуть наморщил лоб. Рон спал, похрапывая. А Гермиона… Гермиона встретилась с ней взглядом и чуть кивнула, закутываясь в одеяло, словно в доспехи хранителя тайны.

Полная луна в окне, казалось, уносила с собой ужасы этой ночи. В ее холодном свете, среди тишины и спящих друзей, в душе Кэтрин рождалась хрупкая, но несгибаемая надежда. Домой. В срок. Это было обещание. Обещание встречи. Обещание конца кошмара.

И она будет ждать. До тринадцатого дня.

Глава 11 Тишина и имбирь

На перроне станции Хогсмид, словно гигантский ручной дракон, замер Хогвартс-Экспресс. Его угольно-черный, испещренный шрамами бесчисленных путешествий корпус, вбирал в себя тусклый рассветный свет, а из трубы, словно неторопливое дыхание, вырывался пар, смешиваясь с июньским туманом и рождая призрачные, быстро тающие облака.

Вагоны, выстроенные в бесконечную змею, дремали, храня в своих темных, непроницаемых окнах эхо вчерашнего смеха, шепота и обещаний. Массивные колеса, вросшие в рельсы, были готовы в любой миг сорваться с места. Но пока поезд стоял, величественный и неподвижный, и в этой тишине чувствовалось обещание – возвращения домой, начала чего-то нового.

Пассажиров в этот час было немного. Вне расписания движения студентов, поезд курсировал между Хогсмидом и Лондоном, делая остановки в небольших городках, и казался особенно одиноким и задумчивым.

Римус вошел в пустое купе, не без труда закинул тяжелую, потертую сумку на верхнюю полку и посмотрел в запотевшее окно на пустынный перрон. С тяжелым, безрадостным вздохом мужчина опустился на сидение, раздумывая, не наложить ли на дверь запирающее заклинание. Ни внимания, ни попутчиков ему сегодня не хотелось.

Месть Северуса Снейпа – мерзкая, тошнотворная вещь. Особенно когда давний неприятель использовал в качестве оружия самый сокровенный, самый страшный из его секретов. Оставаться в Хогвартсе Люпин больше не мог. Уже к вечеру прошлого дня на школу обрушился шквал совиной почты – взволнованные, гневные письма от родителей. Быть оборотнем – значит быть одному. Всегда и везде.

– Привет.

Звонкий, знакомый голос выдернул его из трясины тяжких мыслей.

Кэтрин впорхнула в купе, небрежно кидая свой полупустой дорожный рюкзак на сиденье напротив. Люпин недоуменно уставился на нее, словно растеряв враз весь свой обычно богатый словарный запас. В этот миг поезд плавно тронулся, медленно набирая ход, и перрон поплыл за окном.

Девушка молчала, задумчиво глядя в окно. На ее губах, как всегда, играла тень спокойной, доброй улыбки, словно отблеск погасшего, но все еще теплого камина.

Римус украдкой взглянул на нее, и лед, сковавший его сердце, будто бы несмело тронулся. Когда она наконец повернулась к нему, в ее глазах он поймал отблеск чего-то до боли знакомого – та же безрассудная решимость стоять насмерть за своих, та же непоколебимая преданность, что он видел в глазах Сириуса, только обернутая в более хрупкую, кажущуюся нежной оболочку.

– Лондон, значит? – ее голос был тихим, почти шепотом, но в нем чувствовалась стальная уверенность. – Подумала, тебе не помешает компания. И, возможно, кто-то, кто время от времени сможет напомнить тебе, что даже в кромешной тьме найдется место для чашки хорошего чая.

Римус кивнул, не находя в себе сил выдавить хоть слово. Он чувствовал, как тянущая боль напряжения, будто каменный панцирь, сковавший плечи, начинает медленно отступать. Кэтрин не лезла с расспросами. Она просто была здесь.

– Я принесла имбирное печенье к чаю, – сказала она, нарушая тишину.

– Сама испекла? Не может быть! – в его голосе прозвучало неподдельное изумление.

– Бог мой, Римус, неужели ты думаешь, я пытаюсь тебя отравить? Естественно, из «Сладкого королевства».

Девушка извлекла из сумки аккуратный сверток, перевязанный простой лентой, и протянула ему. Римус принял печенье, ощущая мимолетное тепло ее пальцев. Она никогда не отдергивала руку. В этом простом жесте заключалось столько безмолвной поддержки, что он почувствовал, как предательские слезы подступают к глазам. Он быстро моргнул.

– Спасибо, Кэтрин, – наконец произнес он, голос его звучал хрипло. – Ты всегда знаешь, что сказать… или не сказать.

– Мы же друзья, Римус, – просто ответила она, устраиваясь поудобнее. – А друзья всегда прикрывают друг другу спину. Даже если эта спина находится в поезде, несущемся в промозглый Лондон.

Поезд мерно покачивался, унося их все дальше от Хогвартса. Римус снова устремил взгляд в окно, но теперь размытые силуэты проплывающих мимо полей и лесов не казались такими уж и зловещими.

– Что ты собираешься делать в Лондоне? Навестить кого – нибудь?

– Хочу увидеться с Тонкс. Раньше, когда я работала в Министерстве, мы могли делать это едва ли не каждую пятницу. За этот год у нее наверняка накопилось множество уморительных историй. – Кэтрин, доставая из рюкзака недовязанный шарф, принялась ловко орудовать спицами. – А после вернусь домой на каникулы. Ну а ты, не забывай, что в любое время можешь навестить меня в Ароншире. Калитка никогда не закрывается на замок.

– Спасибо, Кэтрин. Я буду иметь в виду, – ответил Римус.

Эти слова отозвались в нем глухой болью. Она говорила о дружбе, о простом человеческом участии. А он слышал в них эхо другого предложения, сделанного в другом доме, другому изгою. И видел в ее глазах ту же преданность, что когда-то спасла Сириуса. Такая верность пугала своей безрассудностью и обжигала своей редкостью.

Может быть, однажды он действительно сможет найти в себе смелость принять это приглашение.

Разговор затих, нарушаемый лишь гипнотическим стуком колес по стыкам рельсов и тихим, умиротворяющим шуршанием спиц в руках Кэтрин. Римус откусил кусочек пряного печенья, и вкус имбиря и корицы, неожиданно яркий и насыщенный, разлился теплом. Он прикрыл глаза, наслаждаясь миром покоя, что принесла с собой эта удивительная девушка.

Их путешествие в Лондон больше не казалось безнадежным изгнанием. Пока рядом был человек, чье молчаливое «я здесь» значило больше, чем все слова на свете.

Глава 12 Призраки у семейного очага

Август 1978 год

– Генри!

– Андромеда.

Воздух в гостиной Андромеды и Тэдда Тонксов был густым и неподвижным, словно застывший перед грозой. Дора прикрыла рот обеими ладошками, стараясь не издать ни звука, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, которое вот-вот должно было рухнуть. Кэтрин, ее подруга, замерла в оцепенении, ее глаза, обычно полные озорства, сейчас были широко распахнуты и пусты. Тетушка Андромеда, всегда такая спокойная и рассудительная, никогда не говорила таким тоном – резким, полным скрытой боли и отчаяния.

– Меня направляют со спецотрядом в Йемен.

– Ну да, больше некому отправиться, да, Кейм? – прозвучал язвительный ответ Андромеды. В ее голосе слышалась горечь, смешанная с недоверием.

– Андромеда, пожалуйста. Если вам не удобно оставлять у себя Кэт, я возьму ее с собой, – предложил Генри, и в этот момент Кэтрин почувствовала, как ее сердце сжалось от страха.

– Да ты с ума сошел! – в голосе крестного Кэт еще никогда не слышала столько негодования. – Она ребенок, Генри.

– Ребенок, потерявший мать, – на грани шепота произнесла Андромеда. – Неужели ты хочешь, чтобы она погибла?

– Поэтому я и прошу вас присмотреть за ней, – голос отца стал глухим и чуть хриплым. Он говорил так, словно каждое слово давалось ему с трудом. – Я вернусь через пару недель. Или месяц.

– Ты пропустишь день ее отъезда.

– У нее есть вы.

– Но больше нет матери. Генри, ты с ума сошел. Рейчел не была идеальной, но она ее семья, – Андромеда говорила быстро, словно пытаясь переубедить его, остановить.

– Замолчи! – грохот означал, что кресло, в котором сидел отец, упало на пол. – Если бы у Кэт не было способностей к магии, она отправилась бы в чертову Чехию вместе с Рейчел и Карлом. Если бы стирание памяти убрало из моей дочки силы, я сделал бы это. Не задумываясь. Ты не видела, что делают с магглами Пожиратели смерти. Что они делают с теми магглами, которые живут в семьях волшебников, а я видел. Я отскребал парнишку младше Кэт на три года от печной трубы по кусочкам, и ребенок все еще дышал!

– Не говори мне, что я не знаю. Большая часть моей семьи готова расправиться с моим мужем. Мы живем в том же постоянном страхе здесь! А не в Йемене.

– Я вернусь, когда смогу.

Быстрые шаги отца и хлопок входной двери означали, что он уходит. Кэтрин выскочила из их с Дорой укрытия и бегом бросилась по его следу, миновав гостиную в пару прыжков и услышав удивленные возгласы обоих Тонксов. Кэт выскочила на улицу.

– Папа! – громкий девичий крик прорезал умиротворение летней ночи.

Генри на мгновение замер у самой калитки. Его плечи подрагивали от напряжения, но отец так и не обернулся.

– Вернись в дом. Крестные позаботятся о тебе.

Тихий хлопок трансгрессии, и ночь снова утонула в тишине. Кэтрин осела на ступенях, сжимаясь в комок. Вскоре большие сильные руки подняли ее с камня, унося в дом.

– Идем, котенок. Время позднее, – мягкий спокойный голос крестного звучал словно в отдалении.

Что-то говорила Андромеда, щебетала Дора.

Когда Кэтрин разомкнула глаза в следующий раз, она уже лежала в своей кровати. Рядом, посапывая и чудно раскинув неряшливые косички, уснула Дора, крепко сжимая в ладошках руку Кэт.

Кэтрин вздрогнула от легкого постукивания в окно. Лунный свет пробивался сквозь занавески, рисуя на стене причудливые тени. Она осторожно высвободила руку из цепких пальчиков Доры и подошла к окну. За стеклом, едва различимый в темноте, сидел огромный филин с письмом в клюве.

Сердце заколотилось. Она знала этот почерк. Кэтрин сжала пергамент так сильно, что края смялись.

«Дорогая Кэтрин,

Прости, что не смог попрощаться. Но я не мог смотреть, как твои глаза наполняются слезами. Йемен – это не просто задание. Каждая такая миссия – это маленький шажок к миру, что может помочь нам вернуть маму и Карла. Я не могу объяснить, но ты почувствуешь это, когда прочтешь между строк.

Будь умницей. Слушай Крестных.

Люблю тебя. Папа.»

***

Июнь 1994 год

Пыль танцевала в лучах солнца, пробивающихся сквозь высокие окна старого дома. На чердаке воздух был настоян на ароматах вековой бумаги, нафталина и древесины, словно здесь время остановилось, превратившись в осязаемую субстанцию. Кэтрин, сгорбившись над рассохшейся картонной коробкой, трепетно перебирала пожелтевшие письма, словно искала в них не просто слова, а призраки давно ушедших жизней. Каждый поблекший конверт был порталом в прошлое, в мир, который она отчаянно пыталась разгадать, словно сложную головоломку.

– И это все? Работала, лечила, сплетничала за чаем с великосветскими дамами и… все? – Тонкс недоверчиво прищурилась, в ее взгляде мелькнула искорка подозрения. – Мне не нужно быть мракоборцем, Кейм, чтобы понять: ты что-то скрываешь. Откуда такой болезненный интерес к семейному архиву?

Девушка взъерошила свой короткий ежик розовых волос, которые, казалось, жили собственной, бунтарской жизнью, и удобнее устроилась в продавленном кресле, обтянутом выцветшим бархатом. Легким взмахом палочки она аккуратно смахнула паука, осмелившегося обосноваться на подлокотнике, и тот юркнул в спасительную тень под грудой старых книг. Кэтрин тщетно попыталась отряхнуть несуществующую пыль с коленей, словно надеясь таким образом стряхнуть и ощущение неловкости, расползавшееся по телу неприятным холодом.

– Как ты думаешь… А у крестной хранятся фотографии ее семьи?

Дора резко выпрямилась, ее обычно смешливое лицо мгновенно помрачнело, словно на него набросили тень. Кэтрин не отвела взгляда, как всегда делала в детстве, когда хотела подчеркнуть серьезность своих намерений. Золотистые глаза подруги вспыхнули багрянцем, словно в них плеснули кровь, а затем в одно мгновение стали совершенно черными, без единого проблеска белка – бездонными колодцами, затягивающими в неизведанную тьму.

– Я бы на твоем месте не стала расспрашивать маму об этом, – прошептала Дора, и ее голос вдруг охрип и стал каким-то чужим, словно доносился из-под толщи воды. – Не знаю, что страшнее: Грозный Глаз в гневе или мамочка, когда речь заходит о ее сестрах. Особенно… о тетке Беллатриссе.

Кэтрин почувствовала, как по спине пробежал ледяной озноб. Она знала, что семья Тонкс – клубок противоречий и мрачных тайн. Знала о потерях, о трагедии Андромеды, отвергнутой своей семьей из-за любви к маглорожденному. Но слова Доры, произнесенные с такой внезапной, пугающей переменой, звучали как зловещее предостережение, как намек на нечто гораздо более глубокое и опасное, чем просто банальная семейная неприязнь.

– Беллатрисса? – переспросила Кэтрин, отчаянно пытаясь сохранить ровный тон. – Но ведь… она же…

– Она – чудовище, – закончила за нее Дора, и в ее черных, как омут, глазах промелькнула тень, похожая на первобытный ужас. – И мамочка никогда о ней не говорила. Никогда. Даже когда я была маленькой и спрашивала про тетю. Она просто замолкала, и в ее глазах… застывал такой холод, что мне хотелось убежать подальше. А тетке самое место в Азкабане.

– А о ком из семьи она вообще говорила? – Кэт осторожно сняла запыленную крышку с очередной коробки и, трепетно касаясь пальцами пожелтевших краев конвертов, начала методично перебирать ветхие письма.

– В основном… о папиной родне, – Дора прищурила глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. – Бабушка и дедушка рано умерли, ты же помнишь. А папа в то лето… Кэтрин. Посмотри на меня!

Взгляд Доры стал хищным, опасным. Она плавно, словно большая кошка, спрыгнула с кресла на пол, и Кэтрин внутренне вздрогнула, ощутив от Тонкс ту самую, почти животную силу, которая отличала мракоборцев от обычных волшебников. Это была не просто физическая мощь, а нечто большее – стальная решимость, обостренная интуиция, готовность к смертельной схватке.

– Ты сама худшая ищейка на свете, Кейм. А с аккуратными методами допроса вообще беда… Ты ищешь кого-то, – в голосе Доры не было вопроса, лишь безапелляционное утверждение. – Кого-то из семьи Блэков, верно?

Кэтрин замерла, ее пальцы застыли над очередным полуистлевшим письмом. В глазах Доры не было ни удивления, ни осуждения – лишь всепонимающее сочувствие. Кэт лишь плотнее сжала губы, не отводя взгляда. Дора усмехнулась, но в этой усмешке не было и следа веселья. Она поднялась с пола, ее движения оставались плавными и уверенными, как у хищника, выслеживающего свою добычу. Приблизившись к Кэт почти вплотную, Нимфадора, словно вернувшись в детство, взяла ее руки в свои ладони и положила себе на колени.

– Ты ищешь Сириуса Блэка, – произнесла она прямо, и в ее голосе прозвучала теплая нотка сочувствия. – Я знаю. Я видела, как ты смотрела на его портрет в «Пророке». И я знаю, что вы уже встречались.

– Ты… – прошептала Кэтрин, чувствуя, как предательский румянец заливает ее щеки.

– Это получается… – повторила Дора, ее взгляд стал пронзительным, изучающим. – Твою ж пушишку, Кэтрин!

– Дора…

– Кэтрин Кейм!!! – гневный возглас Тонкс утонул под ладонью Кэтрин, плотно зажавшей ей рот.

Кэтрин отдернула руку, чувствуя, как ее щеки пылают еще сильнее. Дурное предчувствие сдавило горло, не давая свободно вздохнуть. Она лихорадочно пыталась подобрать слова, но Дора уже все знала. И, судя по ее взгляду, недовольство сквозило в каждой черточке ее лица.

– Не смей! – прошипела Кэтрин сквозь зубы, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что кто-то услышит их разговор в этом пыльном, забытом богом месте. – Никому не говори, Тонкс! Пожалуйста!

Дора освободилась от ее хватки, отступила на шаг и скрестила руки на груди. Ее розовые волосы вдруг стали грязно-серыми, словно отражая ее мрачное настроение.

– Ты из-за этого бросила работу в Министерстве магии? Боги водяные, я думала, ты все еще умираешь от тоски по Вану! Это ты помогла ему сбежать из-под носа Фаджа неделю назад?

Кэтрин отпустила ладонь, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Она оглянулась на дверь, словно ожидая, что за ней вот-вот появится Андромеда и Тедд. Тишина на чердаке была оглушительной, лишь солнечные лучи продолжали свой безмолвный танец, игнорируя бурю, разыгравшуюся между двумя подругами.

– Зачем? – Дора смотрела на Кэтрин с нескрываемым любопытством, смешанным с тревогой. – Зачем тебе Сириус? Он же… он же преступник.

Кэтрин глубоко вздохнула, чувствуя необходимость объяснить свои мотивы. Она не могла просто отмахнуться от Доры, как от назойливой мухи. Слишком многим они были связаны. Слишком многим рисковала, открывшись ей. Но в глазах Тонкс она видела не осуждение, а скорее… опасение. Опасение за нее, Кэтрин.

– Потому что он невиновен, Тонкс, – тихо, но твердо произнесла Кэтрин, ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций. – Он не убивал тех людей.

Дора молчала, ее волосы, казалось, стали еще более тусклыми. Она внимательно изучала лицо Кэтрин, словно пытаясь прочесть в нем правду. В глазах Тонкс мелькнуло удивление, но оно быстро сменилось прежней настороженностью.

– Ты говоришь это с такой уверенностью… Ты действительно веришь в это?

– Я не просто верю, я знаю! – Кэтрин подошла к окну, глядя на пыльные крыши домов.

– Но Сириус Блэк… он же опасен, Кэтрин. Он сбежал из Азкабана. Да мы весь год с ушей на задницу прыгали, чтобы найти его! Он может быть непредсказуем.

– Он не опасен для меня, – прошептала Кэтрин.

Дора замерла, ее взгляд скользнул по лицу Кэтрин, по тому, как она держалась, по тому, как дрожали ее губы. Внезапно, словно молния, пронзающая тучи, до нее дошло.

– Гребаный дракон… Ты… ты что, влюбилась? – голос Доры стал мягче, в нем появилась та самая теплая нотка сочувствия, которую Кэтрин уже слышала, когда та утешала ее после очередного неудачного свидания или разочарования. Эта нотка была драгоценной, редкой, и сейчас она звучала как бальзам на душу.

Кэтрин замерла, ее сердце пропустило удар, а затем забилось с бешеной скоростью. Она не знала, что ответить. Слова застряли в горле, словно комок шерсти. Она посмотрела на Дору, и в ее глазах увидела не осуждение, не недоверие, а понимание. И, возможно, немного грусти, отражение собственных страхов и сомнений. Тишина снова повисла между ними, но теперь она была другой. Не оглушительной, не напряженной, а наполненной невысказанными словами, зарождающимися чувствами и той невидимой нитью, которая связывала их. Кэт чувствовала, как по ее щекам медленно стекают слезы, но она не пыталась их остановить. Это были слезы облегчения после сильной тревоги, слезы признания, слезы того, что наконец-то кто-то увидел ее настоящую.

– Я хочу услышать историю, – твердо сказала Тонкс, ее голос обрел прежнюю силу, но теперь в нем звучала не только решимость, но и глубокое сопереживание. – Нет, то, что у тебя в голове гнездо фестрала, я знала. Но Кэти… Я хочу знать все. Или клянусь подштанниками Грюма, я сама начну копать.

– Я знаю, что это звучит безумно, – начала Кэтрин, ее голос все еще дрожал, но теперь в нем появилась твердость. – Но я видела его. Не того Сириуса Блэка, которого описывают газеты, а другого. Я видела его глаза, Дора. В них не было злобы, только боль. И одиночество.

Она снова повернулась к окну, вспоминая ту встречу, которая перевернула ее мир. Он появился из ниоткуда, как призрак, но вместо угрозы… «Но я не хочу терять тебя в моем мире…»

– Он рассказал мне… – Кэтрин запнулась, подбирая слова. – Он рассказал мне о том, что произошло. О том, как его подставили. О том, как он потерял все. И я поверила ему. Я не знаю почему, но я просто поверила.

Тонкс слушала, ее настороженность постепенно сменялась глубоким вниманием. Она видела, как Кэтрин меняется, когда говорит о Сириусе. Ее глаза загорались, ее плечи расправлялись. Это было не просто увлечение, это было что-то гораздо более глубокое.

– Ты думаешь, что можешь ему помочь? – спросила Тонкс, ее голос был мягким, но в нем звучала нотка сомнения. – Это очень опасно, Кэтрин. Если кто-то узнает, что ты с ним общаешься…

– Я знаю, – перебила Кэтрин. – Но я не могу просто сидеть сложа руки. Я не могу позволить ему оставаться в тени, преследуемому всеми. Он заслуживает шанса. Он заслуживает того, чтобы его услышали. Со мной он не одинок.

Она снова посмотрела на подругу, и в ее глазах читалась мольба.

– Ты мне веришь?

Дора подошла к Кэтрин и обняла ее. Ее объятия были крепкими, полными поддержки. Кэтрин прижалась к Тонкс, чувствуя, как напряжение покидает ее тело. Впервые за долгое время она почувствовала себя не одинокой. Она знала, что путь будет трудным, но теперь у нее был союзник. И это давало ей силы.

– Спасибо, сестренка, – прошептала она.

– Всегда, – ответила Дора, крепче обнимая ее. – Теперь расскажи мне все. С самого начала. Все, что… можешь рассказать.

***

Темнота сгустилась в углах чердака и, словно осторожная пугливая кошка, начала пробираться вглубь помещения. Тусклому маленькому шарику света, лениво порхающему над головами волшебниц, не хватало сил, чтобы остановить наступающие сумерки. Лица Кэтрин почти не было видно во мраке, рассказ длился уже давно, но Нимфадора не позволила себе перебить подругу ни словом, ни взглядом, что было крайне для нее не свойственно. Любимая ученица Грозного Глаза Грюма пребывала между шоком, потрясением, злостью и состоянием «Нет, ну я же говорила».

– Когда мадам Помфри окончательно ушла отдыхать, я осталась подежурить. Дети были потрясены. Я помню себя в их возрасте, стоило остаться одной – и мысли материализовались в образы, а образы в почти реальные события. Девочка, Гермиона, передала мне записку. Он вернется ко мне.

– Кэт, это… чертовски романтично, конечно, но в реальности звучит жутковато, – пробормотала Тонкс. – Взрослый мужик жил с тобой бок о бок почти полгода. Пускал слюни на твои кружева, пока ты спала, и кто знает, что еще вытворял…

– Тонкс! Это была моя собака, – Кэтрин резко вскинула голову, и в полумраке чердака ее глаза опасно сверкнули.

– Спорю, пока ты спасала мир, он лежал и мечтал, как вцепится зубами в твою роскошную…

– Нимфадора Тонкс! – в голосе Кэтрин клокотало возмущение.

– Да что? Я просто рассуждаю. Логически, – невинно пожала плечами Тонкс, и ее кислотно-зеленые волосы взметнулись в танце.

– Я спала с ним в обнимку, Дора. И он ни разу не позволил себе ничего лишнего.

– Гоблина мне в ухажеры… – Тонкс театрально откинулась на спинку кресла, отчего ее и без того взбалмошная прическа стала напоминать взорвавшуюся хлопушку. – Ты бы еще оборотня в кровать затащила…

Кэтрин наградила подругу долгим, испытующим взглядом.

– ДА ЛАДНО!

– Нет. Такого точно не было. Хотя об этом судачил весь женский преподавательский состав. Это был мой друг, Дора. И самый преданный из всех, кого я знаю. Хочешь, познакомлю?

У Нимфадоры отвисла челюсть.

– Кэт, дорогая, ты меня пугаешь. Это что, новая стратегия по борьбе с одиночеством? Заводим странных питомцев или заводим друзей с повышенной шерстистостью и ждем полнолуния? Может, еще мантикору приручишь?

– А тебе, смотрю, девать наставника некуда? Аластор Грюм как он есть… – язвительно отозвалась Кэтрин.

Обменявшись взглядами, девушки почти одновременно разразились смехом. Он был таким же заливистым и беззаботным, как в детстве, когда на этом самом чердаке они играли в Хельгу Пуффендуй и Ровену Когтевран, основывающих Хогвартс. Смех постепенно стих, оставив после себя приятное тепло в груди. Кэтрин откинулась на покосившуюся спинку кресла, наблюдая, как тусклые лучи уличного фонаря пробиваются сквозь пыльное чердачное окно, окрашивая комнату в призрачные голубоватые оттенки.

– Знаешь, Кэтрин, ты гений! – воскликнула Тонкс. – Тебе нужно написать книгу: «Как спать в обнимку с подозрительными личностями и остаться в живых». Она станет бестселлером!

– Или «Как дружить с метаморфами, не теряя рассудка», – подхватила Кэтрин, с улыбкой глядя на подругу. – С предисловием от Нимфадоры Тонкс, эксперта по взбалмошным прическам и скоропалительным выводам.

– Это была конструктивная критика, между прочим. Просто… мне не хочется, чтобы ты опять вляпалась во что-то опасное. Я волнуюсь.

– Я тоже волнуюсь, Тонкс, – Кэтрин вздохнула.

Она замолчала, задумавшись. В словах Тонкс была доля правды. Она действительно чувствовала себя немного потерянной после всех событий. Но у нее были друзья, работа, и, возможно, в будущем… что-то еще. Сейчас главное – двигаться вперед, не оглядываясь назад.

– Ладно, хватит лирики, – хлопнула в ладоши Тонкс. – У меня есть предложение. Завтра выходной. Давай устроим девичник? Главное, никаких подозрительных личностей в твоей кровати. Ну, пока ты гостишь у нас дома, точно. А то папочку хватит удар.

Глава 13 На краю тишины

Кэтрин мерила шагами комнату. Час, второй, третий – время тянулось с мучительной медлительностью, словно само пространство вокруг нее сгустилось, превратившись в вязкое, зыбкое болото. Бесплодные попытки занять себя чем-то разбивались о глухую, непробиваемую стену тревоги и неопределенности. Книга, которую она взяла в руки, казалась сплошной тарабарщиной, вязание за минуту превратилось в комок спутанных петель, а вид из окна, обычно такой успокаивающий, теперь лишь подчеркивал ее одиночество, ее плен в этом уютном заточении.

Записка, вырванная из пожелтевшего учебника, лежала на каминной полке, прижатая клубком ниток. Всего несколько слов, нацарапанных торопливым, неровным почерком, но они стали для нее спасением, якорем, единственной тонкой нитью, связывающей ее с надеждой. Тринадцать дней. Тринадцать долгих, мучительных дней ожидания, каждый из которых растягивался в вечность. Даже поездка к Тонксам, в шумный, гостеприимный дом, не смогла полностью унять эту внутреннюю дрожь, этот ледяной комок в груди. Лишь неназойливая забота крестных на мгновение согревала душу, а искренний, доверительный разговор с единственной подругой расставил большую часть мысленного сумбура по полочкам, подарив иллюзию порядка.

Дом в Ароншире, маленький и уютный, обычно наполненный теплом и умиротворением, сегодня казался ей самой настоящей клеткой. Стены, выкрашенные в мягкий кремовый цвет, украшали нежные акварели с пейзажами Шотландского нагорья. На подоконниках красовались горшки с геранью, источающие легкий, терпкий аромат. В камине весело потрескивали дрова, отбрасывая пляшущие тени на узорчатый ковер ручной работы. Каждая деталь здесь, казалось, дышала покоем и безопасностью, но Кэтрин была глуха к этому уюту. Она не могла его почувствовать, не могла впустить его в себя.

Она подошла к окну и посмотрела на серые, низкие облака, намертво затянувшие небо. Ветер завывал за стеклом, словно вторя ее тревоге, ее тоске. Всю весну Бродяга был ее домашней тенью, ее молчаливым стражем. Он следовал за ней повсюду, преданно заглядывая в глаза, словно пытаясь прочесть ее настроение. Он спал, свернувшись калачиком у ее ног, согревая своим теплом холодные вечера. Он был ее единственным настоящим другом, ее верным компаньоном в этом тихом, уединенном уголке Шотландии.

Кэтрин любила его. Любила до боли в груди его мягкую, немного свалявшуюся шерсть, его теплый, влажный нос, его тихий, успокаивающий храп. Она рассказывала ему о своих днях, о прочитанных книгах, о своих самых сокровенных мечтах и самых темных опасениях. Он слушал молча, не перебивая, но в его умных, выразительных глазах она всегда видела бездонное понимание и безмолвное сочувствие.

То, что открылось ей ночью шестого июня, когда взбешенный и оглушенный догадкой Римус едва не сорвал с петель дверь ее маленького дома, должно было напугать ее до седых волос. Должно было вызвать заякоренный, почти рефлекторный ужас послушного и преданного министерского работника. «Сириус Блэк! На помощь! Срочно задержать!». Но вместо этого… Как легко и естественно было принять все то, что сказал этот мужчина. Как привычно и правильно было прикасаться к нему, обнять его порывисто и крепко перед прощанием, словно Кэт всегда, на каком-то глубинном уровне, знала о его истинной сути. Как она не сошла с ума, когда увидела его – раненого, бледного как полотно, лежащего на волшебных носилках, безжизненного? Пальцы обжигало ледяным холодом при каждой новой мысли о том, что все могло обернуться настоящей трагедией. Как он смог сбежать из башни? Где он сейчас? Жив ли? А, может, эта записка – всего лишь жестокая шутка тех самых неразлучных ребят?

Но с каждым днем томительного ожидания ее сердце все больше сжималось от нарастающей, гнетущей тревоги. Что, если он не вернется? Что, если его жизнь снова, уже навсегда, окажется в смертельной опасности? Она не могла избавиться от этих мыслей, они терзали ее изнутри, как острые когти, не давая ни секунды покоя. Она отвернулась от окна, чувствуя, как горячий, тяжелый ком подступает к горлу. В доме было тихо, слишком тихо, звеняще тихо без знакомого топота лап по деревянному полу, без его спокойного дыхания. Она скучала по нему так остро и безнадежно, как скучают по самому родному человеку.

Собрав волю в кулак, словно готовясь к очередному сражению с невидимым, но оттого не менее грозным противником – пустотой пергамента, – Кэтрин глубоко вздохнула. Она села за стол у окна, где последние лучи заходящего солнца золотили невесомые пылинки, танцующие в воздухе, и в который раз за этот бесконечный день приступила к письму.

«Дорогой…» – промелькнула мысль, но тут же была отброшена. Слишком банально, слишком… не то. «Многоуважаемый…» – это уже было ближе к официальному тону, но совершенно не отражало того, что она хотела сказать. Чушь какая. «Профессор Люпин…» – да, это правильно, но как-то сухо. И не забыть приписать «сэр» в самом конце, как того требовал этикет, ага. Какая глупость!

Кэтрин вздохнула, чувствуя, как легкое раздражение сменяется знакомой тоской. Надо что-то уже написать. Надо…

Она взяла перо, обмакнула его в чернильницу и, на мгновение закрыв глаза, представила его лицо – доброе, немного усталое, с теми лучиками вокруг глаз, что появлялись так редко.

«Римус».

Довольная собой, Кэтрин полюбовалась красиво выведенной завитушкой буквы «Р», словно она была произведением искусства. Это было именно то, что нужно. Просто, тепло, без лишних формальностей. Она замерла с пером над пергаментом, чувствуя, как слова начинают складываться сами собой, находя дорогу из сердца к кончику пера.

Римус,

Пишу тебе из Ароншира, где лето в этом году выдалось на редкость щедрым на солнце и тепло. Воздух здесь пахнет нагретой землей, полевыми цветами и чем-то неуловимо сладким – наверное, это спелые ягоды в лесу. Очень странно было вернуться сюда летом впервые за столько лет. Будто мне снова шестнадцать, и я с упрямством юности решила, что могу жить совершенно самостоятельно, не подозревая, сколько тишины может быть в одиночестве.

Я провела несколько дней в семье своих крестных родителей и их дочери Доры. Они все так же радушно встречают, угощают домашним сыром и травяным чаем, да-да, тем самым сбором, которым я угощала тебя перед Пасхой. Кажется, что в их доме время течет иначе – медленнее и добрее.

Я знаю, что ты сейчас занят своими делами, и я не хочу тебя отвлекать. Просто хотела поделиться с тобой этим теплом, этим спокойствием, которое дарит мне Ароншир. И, конечно, сказать, что я очень скучаю. Хогвартс… даже не знаю, как он будет выглядеть без наших вечерних бесед в кабинете. Замок без тебя – это как книга без последней главы, как мелодия без финального аккорда. Он не будет прежним, Римус. И я тоже.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Береги себя. И знай, что здесь, в Ароншире, есть человек, который всегда рад тебе и очень ждет твоих новостей.

С теплом,

Кэтрин.

P.S. Я все еще жду того самого рассказа о славных ребятах и их удивительной карте. Не заставляй меня самой строить догадки – мое воображение, как ты знаешь, порой чересчур буйное.

Кэтрин отложила перо, чувствуя легкое облегчение, словно с плеч свалилась небольшая, но ощутимая тяжесть. Письмо получилось именно таким, каким она хотела его видеть – искренним, теплым и немного грустным, точной копией ее нынешнего настроения. Она перечитала его еще раз, внесла пару незаметных правок и аккуратно сложила пергамент, края которого легли ровно, как по линеечке.

Мысленно она дала себе обещание писать Люпину часто. Не была уверена, что ее задушевная болтовня сможет хоть чуточку скрасить его, без сомнения, трудное положение, но иную, более весомую помощь Римус все равно не принял бы. Он был слишком горд, слишком привык справляться со всем в одиночку, особенно с той частью своей жизни, что была надежно скрыта от посторонних глаз за стеной вежливой сдержанности.

Кэт невольно улыбнулась, на мгновение явив в воображении гипотетическую встречу Люпина и Нимфадоры. Яркая, как вспышка, картинка ожила перед ней: вихрь-Тонкс, бойкая и бесцеремонная, с размаху врывается в размеренную, чопорную беседу о чайных сортах, ошеломляя застенчивого Римуса совершенно нелепым вопросом и заставляя густую краску смущения заливать его бледные щеки. Кэтрин ни капли не сомневалась, что ее взбалмошная подруга смогла бы в два счета пробьет его вымученную, привычную броню, с легкостью обнажив то самое тепло и добросердечие, что всегда прятались за маской учтивой скромности.

Тревога, отпустившая ее на то короткое время, что требовалось для работы над письмом, вновь накатила, сдавив горло ледяными пальцами. За окном уже окончательно стемнело – солнце утонуло в бескрайнем травяном море холмов, и даже привычный ночной шум улицы, обычно доносившийся из деревни, затих, уступив место гнетущей тишине. Кэтрин подняла взгляд на темнеющее небо, где одна за другой проступали первые, робкие звезды. Они казались такими бесконечно далекими, такими холодными и равнодушными – точь-в-точь как ее собственное будущее, висящее на незримой нити. Каждый мерцающий огонек был безмолвным напоминанием о том, как мало она на самом деле знает и как ничтожно мало может контролировать. Интересно, а видно ли летом созвездие Большого Пса? – пронеслось в голове, и это случайная мысль отозвалась в сердце тихой, щемящей болью.

Тишина вокруг была почти абсолютной, нарушаемая лишь убаюкивающим, монотонным шелестом ветра в придорожной траве. И вдруг – шорох. Где-то позади, у самой калитки. Резкий, неожиданный. Сердце ее пропустило удар, а затем забилось с бешеной, птичьей частотой. Инстинктивно, почти не задумываясь, Кэтрин вскинула волшебную палочку, направляя дрожащий кончик в сторону звука, в непроглядную темень сада.

И из этой тесно, словно сотканный из самой ночи, появился он. Огромный, черный пес. Его могучий силуэт казался еще внушительнее в сумерках, но в движениях, в осторожной постановке лап, читалась смертельная усталость. Кэтрин замерла на мгновение, дыхание застряло в груди, и в следующую секунду она узнала. Не просто увидела – узнала каждой клеткой своего существа. Сириус.

В тот же миг все ее страхи, вся выматывающая тревога, что сидела внутри нее черным камнем, – разом отступили, испарились, унесенные приливом безудержного, всепоглощающего облегчения. Она бросилась вперед, не думая о волшебной палочке, которая выскользнула из расслабленных пальцев и бесполезно упала в траву. Она бросилась обнимать его, этого огромного волкодава, уткнувшись лицом в его густую, пахнущую пылью дорог, хвоей и ветром шерсть. Искренность этого объятия была такой сильной, такой животрепещуще настоящей, что, казалось, могла растопить любой лед, развеять любую тьму. Теплота, исходившая от него, была не только физической; это было душевное тепло, словно он принес с собой в зубах частичку того самого света, которого в ее жизни отчаянно не хватало все эти долгие дни.

Сириус, словно отвечая на ее невысказанные слова, на всю боль ожидания, лизнул ее щеку. Его язык был шершавым, как наждак, и обжигающе теплым. И тут Кэтрин смутилась, ее щеки вспыхнули огнем. Она забыла. Забыла на мгновение, что он – анимаг, что под этой могучей, знакомой до боли собачьей шкурой скрывается человек. Тот самый человек, которого она так отчаянно ждала.

Она медленно отстранилась, чтобы внимательнее разглядеть его. Пес был ужасно худ. Ребра выпирали из-под короткой шерсти жутковатыми полосами, а глаза, всегда такие глубокие и умные, казались потухшими, выжженными долгой дорогой и пережитыми испытаниями. Он выглядел изможденным, словно прошел через самые круги ада и чудом вырвался оттуда с одной-единственной целью – найти ее.

– Пойдем в дом, – выдохнула она, и голос ее прозвучал хрипло от сдерживаемых эмоций.

Пес преданно замотал хвостом, сделав слабый, но радостный взмах, и послушно поплелся за ней следом, его когти тихо цокали по каменным плитам дорожки.

– Сейчас, погоди немного. Еда теплая, но тебе лучше поесть чего-то более горячего… – Кэтрин на мгновение замерла в неловком порыве, ее рука непроизвольно потянулась к собачьей миске, прежде чем она осознала всю абсурдность жеста.

Тихий, хриплый смешок за ее спиной заставил ее резко обернуться. Блэк стоял в тени коридора, прислонившись к косяку входной двери. Спутанные черные волосы падали на лоб, а плащ-хламида, когда-то бывший добротной одеждой, теперь висел на нем жалкими тряпками. Измученный, исхудавший – но живой. И сейчас все, что она представляла себе в мыслях еще несколько часов назад, все эти выстроенные диалоги и жесты, казались такими нелепыми и неуместными перед лицом этой изможденной реальности.

– Я могу поесть даже с пола… Четыре дня крысы и коренья. – Его голос скрипел, как ржавая петля, с обрывистыми, сбивающимися интонациями.

Он сделал шаг вперед, и Кэтрин наконец разглядела, насколько он слаб. Движения были медленными, неуверенными, будто каждое давалось огромным усилием.

– Ты ранен? – тихо спросила она, осторожно касаясь его руки. Кожа под пальцами оказалась холодной и сухой, как пергамент.

– Не сильно. Просто… долго шел. И голоден. Очень голоден.

Кэтрин кивнула и быстро направилась на кухню. Достала глубокую тарелку, щедро наполнила ее оставшимися тушеными овощами с мясом, положила сверху ломоть хлеба и поставила перед ним. Сириус ел жадно, но почти бесшумно, словно боялся спугнуть хрупкость этого момента – момента тепла, еды и ее присутствия.

Пока он ел, Кэтрин разожгла жаровню, установила котелок и быстрыми точными движениями принялась нарезать коренья для зелья. Она чувствовала на себе его взгляд – пристальный, уставший, почти по-собачьи преданный.

– Это зелье для тебя, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя сердце бешено колотилось где-то в основании горла. – Чтобы восстановить силы. Сними плащ, мне нужно осмотреть раны. Ты выглядишь так, будто тебя вытащили из самой преисподней.

– Возможно, так оно и было, – прошептал он, отводя взгляд к котлу. Кэтрин вздрогнула, будто от внезапного порыва холодного ветра. – Но теперь я здесь. И это главное.

Наполнив кубок густым красноватым зельем с серебристыми искорками, она осторожно поставила его перед Сириусом.

– Залпом. Вкус… на любителя.

Сириус взял кубок, на мгновение задержал на ней взгляд – темный, испытующий, – и одним глотком опрокинул содержимое. Лицо его скривилось, но ни звука не сорвалось с губ.

Пока он приходил в себя, Кэтрин заварила чай, наполнив большую кружку кипятком и бросив туда душистую смесь трав. Когда она повернулась к нему с чаем, то замерла, пойманная его взглядом.

– Это… всегда завораживает. Смотреть, как ты готовишь зелья, микстуры… Завариваешь чай. Или вяжешь, сидя в кресле. – Слова давались ему с трудом, будто рвались изнутри сквозь пелену усталости. – Это самый неловкий разговор в моей жизни, Кэтрин. Даже более неловкий, чем моя исповедь у твоего камина две недели назад. Я не думал, что ты… будешь…

– Я ждала, – тихо, но твердо ответила она. Ее голос звучал удивительно спокойно, хотя внутри все сжималось от переполнявших чувств.

– Почему? – Сириус поднял на нее глаза, и в них мелькнуло что-то неуловимое – удивление, смешанное с недоверием.

– Я не могла поверить, что ты жив. Я видела, каким тебя принесли в замок. Как тебя уносили, чтобы снова запереть. Прошло двадцать минут – и в лазарет врывается Снейп с криками, что ты сбежал… – Она сделала шаг ближе, и их взгляды встретились, больше не позволяя ни одному из них отвести глаза. – Я думала, что это какая-то ошибка. Что тебя снова…

– Гарри и Гермиона вытащили меня из кабинета Флитвика, – проговорил Сириус, и в его голосе впервые послышались нотки чего-то живого, почти невероятного. – Они прилетели на гиппогрифе. Это звучит настолько нелепо, что я сам до сих пор не верю, что это было наяву.

Сириус отошел к камину, повернувшись спиной. Его силуэт четко вырисовывался на фоне мерцающих языков пламени. Плечи были напряжены, а голос, когда он заговорил снова, звучал так, будто он продирался сквозь частые колючие заросли.

– Ты знаешь, Кэтрин, – начал он, и голос его был хриплым, будто он с силой вытаскивал слова из самого нутра, – я всегда возвращаюсь к тебе. И каждый раз, когда ухожу, думаю, что это в последний раз. Что больше не увижу твоего дома, твоего… тебя. Но я возвращаюсь. И не могу понять, почему. Каждое утро, провожая тебя к калитке, я говорил себе: «Все, сегодня я уйду в лес. Попробую снова пробраться в Визжащую Хижину». Но каждый вечер я бежал обратно… чтобы встретить тебя.

– Ты подвергаешь себя опасности, – тихо, но настойчиво сказала она. – Они все еще ищут тебя.

Сириус усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли радости – лишь горькая, темная усталость. Он обернулся, и в полумраке комнаты его глаза горели лихорадочным блеском. Кэтрин невольно сжала кулаки, впиваясь пальцами в мягкую ткань рукавов. Знакомая тревога сжимала ее сердце ледяными тисками.

– Опасность – это моя вторая натура, Кэтрин. – Его голос прозвучал приглушенно, будто пепел от прогоревшего полена. – Я всегда был в ней, и, похоже, не собираюсь с ней расставаться. Пару дней назад я показался каким-то волшебникам далеко на юге. Думаю, они ищут не в той стороне. – Его губы изогнулись в горькой усмешке. – Ты в опасности, пока я здесь. А я вместо того, чтобы лететь сломя голову подальше, стою здесь как… Как пес, который ждет у двери, даже если знает, что его не пустят на порог.

Он сделал шаг к ней, его взгляд скользнул по ее лицу, задержался на ее губах. В его глазах мелькнуло что-то дикое, неукротимое, что пугало и притягивало ее одновременно. В воздухе повисла тишина, наполненная невысказанными словами и напряжением.

– Помнится, ты был весьма убедительным псом, – сказала Кэтрин мягко, с легкой усмешкой, которая, однако, не скрывала ее беспокойства.

Сириус отвернулся, снова глядя на огонь. Его плечи расслабились, но в его голосе появилась новая нотка – страстная и отчаянная.

– Знаешь, что самое идиотское? – начал он хрипло, словно спорил с невидимым противником внутри себя. – Каждое утро, провожая тебя до калитки, я твердил себе: «Все, сегодня уйду. Попробую снова проскользнуть в Визжащую Хижину». А вечером я уже бежал обратно, как самый послушный щенок, только чтобы встретить тебя. И я не понимаю, почему. Почему именно твой порог стал для меня единственным местом, куда хочется возвращаться.

– Они все еще ищут тебя, – тихо, но настойчиво повторила Кэтрин. – Каждый твой шаг на свободе – это риск.

Сириус резко обернулся, и в полумраке комнаты его глаза горели мутным огнем.

– И что с того? – его голос сорвался, в нем слышалась накопленная годами ярость и боль. – Я уже столько лет живу в этом риске, что без него, наверное, и не смогу. Но видеть страх в твоих глазах из-за меня… Это хуже, чем Азкабан.

Он сделал шаг к ней, взгляд его задержался на ее лице, скользнул по ее губам. В воздухе повисла тягучая тишина, пропитанная невысказанными словами и бурлящим напряжением. Кэтрин подалась вперед, почти неосознанно, и ее пальцы дрогнули в сантиметре от его руки.

– Я не боюсь за себя, – прошептала она. – Я боюсь потерять тебя снова.

– Я бы украл тебя, Кэтрин. Прямо сейчас. Увел бы на Клювокрыле прочь из этой сырой, пропитанной горем Британии. Туда, где солнце опаляет кожу, а море поет песни свободы. Представь: только мы, ветер в волосах и никаких призраков прошлого, цепляющихся за пятки. Ни Азкабана, ни Пожирателей. Только бескрайняя синева до горизонта. Мы бы вернулись, когда этот безумный мир остынет. Ты бы согласилась?

Его слова висели в воздухе, как натянутая струна, готовая сорваться в мелодию или лопнуть от напряжения. Сердце Кэтрин отозчалось гулким эхом, поддаваясь опасному искушению этого безумия.

Она медленно подняла руку и коснулась его щеки. Кожа под пальцами была прохладной, но где-то в глубине она чувствовала сдерживаемую дрожь. Сириус зажмурился, вжимаясь в это прикосновение, как в якорь. Его большая рука накрыла ее ладонь, пальцы осторожно скользнули по ее костяшкам, запоминая каждый изгиб.

– Ты боишься за меня, – прошептал он, и голос его звучал непривычно тихо, почти обезоруживающе. – Это… ново. Я привык, что от меня шарахаются. Или мечтают сдать властям. Но не… этому.

Он сжал ее руку, не причиняя боли, но с такой силой, будто она была единственным связующим звеном с реальностью. В его глазах, подернутых дымкой усталости, Кэтрин читала не только привычную дикую решимость, но и глубинную, изъязвляющую боль – одиночества, предательства, потерянных лет. И в этот миг она с безоговорочной ясностью поняла: она не оставит его одного с его демонами.

– Я боюсь, Сириус, – выдохнула она, и голос ее дрогнул. – Боюсь, что эта свобода окажется миражом. Что ее вырвут у тебя снова, как вырывали все хорошее.

Он отпустил ее ладонь, но взгляд не отводил, в его упрямом молчании читался вызов самой судьбе.

– Мы будем осторожны, – настаивал он, и в словах его слышалась железная воля, выкованная в застенках Азкабана. – Клювокрыл быстр, а я стал тенью. И я не один. – Он бросил взгляд в темное окно, за которым угадывалась дорога к Хогвартсу. – Гарри там. Под защитой. Я не могу быть ему отцом сейчас, не могу дать ему дом. Но однажды… мы вернемся. За ним. И тогда… тогда у нас будет настоящая семья. Если ты только согласишься, я готов вечность пролежать у твоих ног в обличье пса.

Эти слова прозвучали как клятва, хрупкая и несбыточная, но наполненная такой горькой надеждой, что у Кэтрин сжалось сердце. Семья. То, что у нее отняли так давно. Гарри, мальчик, видевший лишь потери. И Сириус, его крестный, сам нуждающийся в спасении.

Медленно, почти не дыша, она прильнула щекой к его груди, ощущая под тонкой тканью ребра и бешеный стук сердца. Сириус замер, будто боялся спугнуть это мгновение. Она обняла его за спину – нежно, бережно, как когда-то обнимала испуганного пса у камина. И тогда в нем что-то надломилось. Он резко, почти с отчаянием, притянул ее к себе, сомкнув руки на ее спине так крепко, что стало больно. В этом объятии не было нежности – лишь голодное, яростное признание в одиночестве и отчаянная потребность в тепле.

Все вокруг потеряло значение. Время остановилось, оставив их на краю пропасти, затянутой туманом неизвестности. Сириус с его израненной душой и робкой мечтой о будущем. Она – с ее отказом отпускать его, несмотря на все доводы рассудка.

Его лоб коснулся ее лба. Они замерли в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев. Кэтрин знала: если он исчезнет сейчас, если эта хрупкая нить порвется, ее сердце умрет вместе с ним. Но чувствуя его дыхание на своей коже, она понимала – это не мимолетное увлечение. Это та самая, всепоглощающая стихия, что приходит, когда ее совсем не ждешь. Даже сейчас, видя перед собой изможденного, надломленного человека, она видела лишь свет в глубине его израненной души. И была готова стать для него этим светом.

– Сириус, – прошептала она, и в ее голосе зазвучала стальная решимость. – Я не позволю тебе уйти одному. Это безумие, но я не могу тебя потерять. Сегодня ты отдохнешь. А завтра… завтра мы улетим. Найдем место, где ты сможешь дышать свободно.

– Моя отважная Кэтрин… – его голос сорвался на полуслове, вместив в это молчание всю благодарность, на какую только был способен.

Глава 14 Бремя молчаливых улиц

Лето в маленьком чешском городке дышало медовой неспешностью. Солнце, щедро разливая поздние послеполуденные лучи, ласкало фасады рядовых жилых домов, выстроившихся вдоль широких, но безлюдных в этот час улиц. Это был типичный спальный район, где жизнь текла вразрез с ритмом больших городов, подчиняясь вековому распорядку природы и неторопливым местным укладам.

Архитектура здесь была свидетельницей середины прошлого века – трех- и четырехэтажные дома, чей облик был прост до аскетизма и лишен каких-либо вычурных деталей. Серые или светло-бежевые стены, изредка разбавленные вкраплениями потускневшего терракотового или бледно-желтого, отражали солнечный свет, наполняя улицы ровным, умиротворяющим сиянием. Окна, по большей части прямоугольные и утилитарные, прятались за простыми деревянными рамами. На балконах, утопающих в буйной зелени герани и петуний, сушилось белье – оно развевалось на легком ветерке, словно безмолвные флаги, знамена размеренного домашнего уюта.

Скатные крыши, покрытые потрескавшейся от времени черепицей или потемневшим шифером, позволяли дождю свободно стекать, не задерживаясь. Дымоходы, давно не знавшие топочного жара, стояли молчаливыми стражами, немыми свидетелями ушедших эпох. У подножий домов зеленели аккуратные, словно подстриженные газоны, а вдоль тротуаров старые липы и клены росли так густо, что их сплетенные кроны создавали сплошной зеленый шатер, спасающий от полуденного зноя.

Весь район был пронизан аурой безмятежного спокойствия. Здесь не было ни шумных торговых центров, ни оживленных площадей. Вместо них вдоль улиц скромно ютились небольшие продуктовые лавки, пекарни, откуда доносился душистый запах свежего хлеба, аптеки и почтовые отделения. Кое-где встречались детские площадки с выцветшими от солнца горками и качелями – пустующие сейчас, они ждали вечера, чтобы наполниться звонким смехом.

Летнее утро в этих краях начиналось с тихого шелеста листвы и щебетания проснувшихся птиц. Солнце, поднимаясь над горизонтом, медленно окрашивало небо в нежные перламутрово-розовые и оранжевые тона. Воздух был густым и сладким, напоенным ароматом цветущих лип и свежескошенной травы. Лишь с постепенным пробуждением города улицы начинали наполняться приглушенным гулом – это проезжали первые автомобили, спешащие на работу, или велосипедисты, наслаждающиеся утренней прохладой.

Днем, когда солнце достигало зенита, жизнь в районе замирала. Жители искали спасения от жары в тенистых прохладных квартирах или под сенью деревьев. Лишь изредка можно было встретить кого-то, выгуливающего собаку, или пожилую пару, молча сидящую на скамейке у подъезда и греющую костлявые руки под лучами. Балконы превращались в импровизированные гостиные под открытым небом, где можно было неторопливо выпить чашку кофе или просто наблюдать за редкими прохожими.

Но настоящая жизнь возвращалась сюда вечером. Солнце клонилось к закату, заливая небо золотистыми и пурпурными красками. Воздух стремительно свежел, и люди высыпали на прогулки. Семьи с детьми направлялись в скверы, молодежь собиралась на спортивных площадках, а пожилые люди вновь занимали свои насиженные места на скамейках. Из открытых настежь окон доносились приглушенные голоса телевизоров, обрывки неспешных разговоров и порой – далекие, словно из другого мира, мелодии, льющиеся из открытых форточек.

– Никогда раньше не был в Чехии. Слышал, что в Праге красиво, – Бродяга прислонился к шершавому стволу липы, скрестив руки на груди. Его поза пыталась казаться расслабленной, но Кэтрин видела, как напряжены его плечи. – Почему именно сюда?

– Я не была здесь целую вечность… – ее голос прозвучал приглушенно, будто сквозь вату. – Даже не уверена, что сегодня смогу увидеть то, что ищу.

Кэтрин нервно поправила невесомый берет-сеточку, едва сдерживая дрожь, поднимавшуюся из глубин. Под пальцами ощущалась знакомая колкая боль – она снова нещадно терзала кутикулу, словно пытаясь выцарапать из себя всю накопившуюся тревогу. Сириус молча ждал, давая ей время и пространство, в котором она так нуждалась. Ночной перелет почти не утомил ее тело, но душу вымотал до предела. Они приземлились в паре километров к востоку от Праги еще глубокой ночью, но войти в город с первыми лучами не решились. Оставив Клювокрыла отдыхать в полуразрушенной лачуге на окраине рощи, Кэтрин наложила на нее несколько охранных чар, сделав невзрачное строение невидимым для любопытных глаз маглов.

– Пожалуйста, вернись к Клювокрылу, – тихо, но настойчиво попросила она.

– Кэти, нас никто не увидит. Здесь только маглы, – Сириус улыбнулся, но улыбка вышла немного дерганной, натянутой.

Он все еще не мог скрыть своего беспокойства, стоило им оказаться рядом с людскими поселениями, хотя изо всех сил пытался казаться невозмутимым. Для всего остального мира Кэтрин Кейм путешествовала по Европе в гордом одиночестве, и эту иллюзию нужно было поддерживать.

Внезапный звук подъезжающего автомобиля заставил девушку выпрямиться в струнку и инстинктивно привстать на носочки. В тени раскидистых деревьев их не было видно с дороги. Небольшой красный «Шевроле», возражая скрипом каждой детали, подкатил к дому на противоположной стороне и заглох с легким хлопком глушителя. Машина явно нуждалась не просто в ремонте, а в капитальном восстановлении. Спустя мгновение из передней двери вышел невысокий полноватый юноша лет восемнадцати-двадцати. Он лениво, по-медвежьи потянулся, разминая затекшие после долгой дороги плечи, и небрежно взлохматил длинные темные волосы.

Кэтрин напряглась, словно тетива лука, готовая сорваться. С пассажирского сиденья, с видимым усилием, выбралась полная женщина. Темные волосы, тронутые робкой, но уже уверенной сединой, были собраны в тот самый строгий пучок, знакомый Кэтрин с самого детства. Женщина немного прихрамывала, словно правую ногу неумолимо тянуло к земле, что-то сказала сыну и неспешно, устало направилась к входной двери. На ней был выцветший бирюзовый медицинский костюм и мягкие, разношенные туфли. В ответ юноша рассыпался беззаботным, громким смехом, направился к багажнику и выудил оттуда несколько шуршащих бумажных пакетов с провизией. Когда оба скрылись за дверью, а окна первого этажа озарились теплым, медовым светом, Кэтрин выдохнула, будто ее отпустили, и отступила глубже в тень. Зябко поежившись, она мысленно корила себя за забытую в рюкзаке шаль и обхватила себя руками, тщетно пытаясь согреться.

Бродяга подошел неслышно, как тень, и накинул ей на плечи свою кожаную куртку, еще хранившую тепло его тела. Кэтрин кожей чувствовала, как клубок невысказанных вопросов сдавливает ему горло, но сил для этого разговора, для прикосновения к старым ранам, у нее не было сейчас вовсе.

– Хочешь подойти поближе? Я могу пробраться в сад и разведать… – предложил Сириус, его голос был тихим, почти шепотом, но в нем звучала привычная, острая готовность к действию, к любой опасности.

– Не стоит привлекать внимание. По Чехии не ходят свободно огромные лохматые псы, – она попыталась шутить, но получилось плосковато.

Сириус машинально провел рукой по бритой голове и усмехнулся одним углом губ. Еще три дня назад Кэтрин настояла, что мужчина с лысиной и гладко выбритым лицом привлекает куда меньше внимания, чем заросший густой черной шевелюрой человек, словно сошедший с плакатов о розыске. К слову, о розыске именно его. Эта ее практичность в самых неожиданных и тяжелых ситуациях – это было так в ее стиле.

– Отрастут, – в который раз, скорее для самоуспокоения, повторила Кэтрин, отступая чуть дальше в спасительную тень деревьев. – Нам пора возвращаться. Уже достаточно стемнело, чтобы мы могли лететь…

– Это твоя мать? – внезапно спросил Сириус, его взгляд был прикован к окнам дома напротив, где еще недавно горел уютный свет. – Профиль, изгиб бедер, помноженное на возраст…

Кэт резко вскинула голову, но не успела ничего сказать. Сириус мягко, но неотвратимо притянул ее к себе, заключая в молчаливые объятия. Они стояли так несколько долгих минут, пока в доме напротив не погасли один за другим окна на первом этаже. В тишине наступающей ночи, нарушаемой лишь убаюкивающим шелестом листьев над головой, Кэтрин почувствовала, как ледяное напряжение наконец начинает медленно отступать, уступая место горькой усталости.

– Мама не волшебница, – тихо начала она, уткнувшись лицом в кожу его куртки. – Мой брат также не получил магических способностей от нашего отца. Мама работала медсестрой на в Эдинбурге и отказывалась прятаться, даже зная, насколько это опасно для нас всех. Она предпочитала делать вид, что все хорошо, и что война в магическом мире никак не касается «реальной» жизни.

Кэтрин вздохнула, вспоминая мамино упрямое, усталое лицо, ее натруженные, но всегда теплые руки, вечно занятые заботой о ком-то, ее отчаянные попытки сохранить видимость нормальности в мире, который стремительно и необратимо терял ее.

– Когда мне было пять, проявились мои способности, – тихо начала Кэтрин, прикрыв глаза и уткнувшись щекой в теплую ключицу Бродяги. – Отца постоянно не было, и маме приходилось справляться со мной одной. Не могу винить ее за ту холодность, что появилась потом. Потом родился Карл, и отец привел коллег-целителей, чтобы обследовать мальчика. Карл не имел в себе ни крупицы магии, а значит, не принадлежал к «этому» миру.

Она сделала паузу, чувствуя, как подкатывает давняя, знакомая горечь.

– Обстановка становилась все страшнее. Целые семьи пропадали без вести, а отец был медиком в отряде мракоборцев. Он решил, что безопаснее будет, если мама и Карл перестанут быть частью мира, опасного для них. Они никогда не вспомнят ни меня, ни отца. В первый раз на вокзал Кингс-Кросс меня провожала твоя кузина Андромеда.

– Обожаю ее, – голос Сириуса прозвучал мягко, с неподдельной нежностью. Он улыбнулся, и Кэтрин почувствовала, как его губы коснулись ее волос. – Андромеда всегда была самой человечной из моих родственников. Кто бы мог знать…

– Три года спустя отец погиб за день до Хэлоуина. А через несколько дней…

Ком застрял в горле, перекрывая дыхание. Блэк крепче обнял ее, и она явственно услышала, как скрипнули его зубы. Они почти не говорили о том времени. Это было слишком больно, слишком свежо, даже спустя столько лет. Практически в один день они оба оказались заперты в клетках собственной скорби и потерь.

– Идем. Нам правда пора, – тихо сказала Кэтрин, выдыхая в его куртку. – Спасибо, что…

Блэк молча кивнул и в следующее мгновение превратился в огромного лохматого пса. Кэт ласково погладила его между ушей, невольно улыбаясь радостному вилянию хвоста. Находиться в его присутствии было настолько естественно – в любом из его обликов, – что девушка порой задавалась вопросом: не приворот ли это? Без теплого бока Бродяги долгие зимние месяцы в Хогвартсе казались бесконечными. А эти наполненные перелетами дни стали самыми спокойными и по-своему счастливыми моментами за долгие годы. Блэк легко подхватывал разговор, много шутил, постепенно возвращаясь к жизни. Его голос терял надтреснутость от вынужденного многолетнего молчания, а исхудавшее тело, благодаря заботе Кэт и ее зельям, наконец начало приобретать человеческие очертания.

Думать о завтрашнем дне было страшно. Июнь почти закончился, а значит, скоро придется что-то решать: возвращаться в Хогвартс, к привычной, но ставшей чужой жизни, или… или исчезнуть. Раствориться в безвестности, пока буря внутри не утихнет.

Клювокрыл царственно поднял голову, уставившись на Кэтрин золотистым глазом. Девушка ласково прикоснулась к теплым перьям над его клювом, нежно почесав. Зверь блаженно наклонил голову, подставляя под ладонь особенно чувствительные места. Он был необычайно умным созданием и невероятно выносливым. Немногие магические существа способны были нести двух всадников всю ночь и к следующему вечеру быть готовыми к новым приключениям.

– Движемся на юг. Хочу наконец увидеть море и как следует отлежаться, – с хрустом в спине потянулся Бродяга, уже снова в человеческом облике, и протянул к Кэтрин руки, намереваясь помочь ей взобраться первым.

Но Клювокрыл, издав звук, похожий на карканье, опустился перед девушкой на одно колено, подставляя спину так низко, чтобы она могла забраться самостоятельно.

– Вот же ревнивый! Ну зачем ты это сделал? – Сириус с досадой посмотрел на гиппогрифа, но тот лишь с вызовом глянул на него, явно довольный собой. – Кормишь его, а он…

Кэтрин рассмеялась тихо и весело, ловко взбираясь на теплую спину и бережно почесывая Клювокрыла по шее. Гиппогриф недобро скосил глаз на Сириуса, угрожающе пощелкивая клювом. Блэк, ворча, забрался следом, обнял Кэтрин за талию одной рукой, а второй поправил рюкзак.

– Держу пари, он любит тебя больше, – прошептал Сириус ей на ухо, его дыхание щекотало кожу.

– А ты ревнуешь?

– Еще бы, – ответил он, и его пальцы чуть сильнее сжали ее талию. – Я единственный зверь, кого ты можешь так гладить.

– Вот уж неправда. Клювокрыл горазмо симпатичнее.

– Вот язва… – проворчал Сириус, но в его голосе не было злости, лишь легкое, дразнящее раздражение.

Воздух ударил в лицо прохладой летней ночи. Гиппогриф плавно набрал высоту, сливаясь с темным бархатом неба. При виде полной луны у Кэтрин на мгновение защемило в груди. Она надеялась, что лекарства, оставленного Римусу, хватит на время ее отсутствия. В крайнем случае, он напишет. Наверное.

Клювокрыл, ускоряя полет, гордо расправил крылья, и ветер, проносящийся мимо, наполнил их уши мягким шепотом. Кэтрин, сидя на его спине, чувствовала, как работают мощные мускулы под ней, и это придавало ей уверенности. Она чуть повернула лицо к Сириусу, который, казалось, был погружен в свои мысли, но в его глазах все равно читалась та самая искорка, что всегда зажигала в ней смех.

– Знаешь, – начала она, – я никогда не думала, что полеты на таких созданиях могут быть такими… расслабляющими.

Сириус приоткрыл глаза, его подбородок все еще покоился на ее плече. Он улыбнулся, и в этот момент Кэтрин почувствовала, как ее сердце забилось чаще.

– Это все Клювокрыл, – произнес он с легкой иронией. – Он умеет создавать атмосферу.

– Да, но ты тоже не отстаешь, – ответила она, оборачиваясь к нему. – Ты знаешь, как сделать так, чтобы я чувствовала себя в безопасности.

Сириус приподнялся, его глаза блеснули в свете луны.

– Я просто не хочу, чтобы ты упала, – он сделал паузу, затем добавил с легкой ухмылкой: – Хотя, если упадешь, я, возможно, смогу поймать тебя.

Кэтрин рассмеялась, и этот звук, словно мелодия, разнесся по ночному небу. Она наклонилась вперед, чтобы почесать Клювокрыла за ухом, и тот, словно понимая ее, издал удовлетворенный звук, нечто среднее между карканьем и воркованием.

– Ты знаешь, – произнес Блэк, – иногда мне кажется, что я и Клювокрыл похожи. Оба избежали смерти в один день, оба сильные и независимые. И оба не прочь пофлиртовать с тобой, Кэти.

– Ах, вот что это было!

– Язва… – почти привычно буркнул Блэк. – Клювокрыл, нас здесь не любят.

– Ты не можешь просто взять и сравнить себя с гиппогрифом! – воскликнула она, пытаясь разрядить обстановку, но в то же время наслаждаясь его игрой.

– Почему бы и нет? – Сириус наклонился ближе, его дыхание стало горячим на ее коже. – Мы оба – свободные духи, и оба знаем, что такое риск.

Кэтрин позволила себе расслабиться, доверяя гиппогрифу нести их без какого-либо управления с ее стороны. Зверь был невероятно умен, и, казалось, достаточно одной мысли, одного слова, чтобы гордое магическое существо согласилось на путешествие. До рассвета оставалось несколько часов, а воздух уже становился заметно теплее. Пейзажи внизу мелькали с головокружительной скоростью. Кэтрин представляла Европу куда больше, чем она ощущалась в полете. Мили пролетали незаметно, особенно когда Клювокрыл поднимался к самой границе облаков.

Кэтрин аккуратно достала из кармана джинсов крошечную записную книжку, быстро пролистав пожелтевшие страницы. Она прижалась к теплым перьям Клювокрыла, вдыхая запах ветра и чего-то неуловимо дикого, присущего только магическим существам.

– Нам нужно на острова. Там нет официальной магической общины, они сосредоточены ближе к древним храмовым комплексам. Ты знаешь итальянский?

– Как вовремя ты спрашиваешь… – Бродяга рассмеялся, и ветер унес часть его слов. – Я, конечно, не Данте, но пару фраз вспомню. В основном, ругательства.

– Ничего, справимся.

Клювокрыл издал низкий, мелодичный звук, который Кэтрин научилась интерпретировать как одобрение.

– Не волнуйся, я буду вести себя как настоящий джентльмен. Хотя, признаюсь, лететь на гиппогрифе над Италией – это гораздо круче, чем быть джентльменом.

Клювокрыл, словно почувствовав их настроение, издал тихий, мелодичный звук, и его полет стал еще более плавным. Внизу, на горизонте, начали появляться первые, едва заметные отблески грядущего дня. Небо на востоке окрашивалось в нежные оттенки розового и золотого, предвещая скорый рассвет.

Глава 15 «Я здесь»

Лето 1994 года

Солнце еще только поднималось над морем, заливая их маленькую кухню теплым, медовым светом. Воздух был свеж и пах солью, диким тимьяном и… странным запахом горелого теста.

Сириус, босой и в растянутой футболке, потягиваясь, вышел на крохотную кухню. Его взгляд сразу упал на женскую спину, напряженно склонившуюся над раковиной. Затем он заметил нечто на каменном полу.

Он присел на корточки перед лежащей вверх дном тарелкой, с которой на пол вывалилось нечто черное и безнадежное. Он ткнул в него пальцем, но объект не поддался.

– Иии… Кто это был? – с притворной серьезностью поинтересовался он, тыча пальцем в темное, комковатое нечто на тарелке, больше похожее на окаменевшие останки какого-то мелкого животного, чем на еду.

– Блины! – рыкнула Кэтрин, не отрываясь от скребка. Сковорода злобно зазвенела.

Сириус склонил голову набок, изучая «блины» с видом эксперта-криминалиста.

– А за что ты с ними так? – в его голосе играла неподдельная жалость к несчастным блинчикам.

Кэтрин резко развернулась, сжимая в руке сверкающий и явно опасный скребок. Ее глаза метнули в его сторону молнии.

– А ты хочешь тоже попробовать? – ее голос был низким, обещающим немедленную расправу. – Я могу и тебя к сковородке припечатать. Бесплатно.

Сириус мгновенно выпрямился, поднял руки в шутливом жесте капитуляции, но на его губах играла ухмылка.

– Ни за что на свете! Я еще слишком молод и красив, чтобы быть съеденным твоим кулинарным экспериментом! – Сириус отшатнулся с комичным ужасом, подняв руки в знак капитуляции. – Эй, они просто были не готовы к твоему… кулинарному гению.

– Сириус! Отстань! Все пригорело!

Он выхватил у нее из рук злополучную сковороду и швырнул ее обратно в раковину с таким грохотом, что эхо разнеслось по всему дому.

– Ладно, мой личный кулинарный саботажник, – он снова смеялся, увернувшись от меткого взмаха полотенца. – Завтрак беру на себя. А ты иди умойся. Ты вся в муке, как привидение в пекарне.

– Они должны были быть такими красивыми… Как те, что я купила в деревне. Сначала все было хорошо, а потом вдруг… пуф… воспламенились. – Кэтрин слегка растерянно смотрела на остатки «завтрака». – Вот как у тебя получаются, я делала все точно так же, даже песочные часы поставила, температуру пламени отрегулировала…

– Все, что ты делаешь, воспламеняется, Кэти. Твое призвание – сеять хаос и разрушение. А потом лечить все получившееся в итоге. – Сириус быстро собрал с пола остатки разбитой тарелки. – И я обожаю тебя за это. Яичница и кофе?

– Яичница и кофе, – почти простонала Кэтрин.

Бродяга ловко поймал летящее в него полотенце и, не переставая ухмыляться, принялся за дело. Он двигался по кухне с удивительной для его обычно взрывной натуры аккуратностью: достал яйца, масло, хлеб.

– Смотри и учись, о разрушительница блинов, – провозгласил он, разбивая яйца на сковороду одним точным движением. – Секрет в том, чтобы не отходить ни на шаг. Они чувствуют твой страх. Как гиппогрифы. Покажи яйцам, чьи в кухне правила.

Кэтрин, все еще слегка дымясь от досады, прислонилась к дверному косяку, наблюдая за ним. Она вытерла тыльной стороной ладони полосу муки на щеке. Вид его спокойной уверенности убаюкивал ее ярость, превращая ее в легкое раздражение.

– Мои блины не боялись, – проворчала она. – Они были самонадеянными засранцами. Думали, что справятся без моего пристального надзора.

– Еще бы, – фыркнул Сириус, ловко переворачивая яичницу. – Они же не знали, что имеют дело с выпускницей школы целителей при мракоборцах, способной одним взглядом обратить в пепел любое тесто. Кофе сделать крепким?

– Как твое упрямство, – ответила она, но уже без злости, а с легкой усталой улыбкой.

Он повернулся к ней, держа в одной руке сковороду, а в другой – заветренную кружку с дымящимся кофе.

– Вот, – он протянул ей кружку. – Лучшее лекарство от кулинарных травм. А теперь садись. И не смей даже смотреть на ту сковороду. Я с ней еще поговорю позже.

Она приняла кружку, и их пальцы ненадолго встретились. Никто не отдернул руку. Это был крошечный момент – простой, теплый, лишенный всякого драматизма. Не страсть, не боль, не воспоминания о прошлом. Просто два человека на кухне, один из которых накормит другого.

Кэтрин быстро отошла к импровизированному аптекарскому шкафу. Ни одна мензурка, ни одна горелка не смела здесь нарушить ее равновесия. Принадлежности для зелий слушались с преданностью домовых эльфов. Быстро смешав нужные составляющие, девушка наполнила белесой, похожей на сливки, жидкостью маленький флакон. Она села на грубую табуретку за столом, и Сириус поставил перед ней тарелку с идеальной золотистой яичницей и ломтиком поджаренного хлеба.

– Спасибо, – тихо сказала Кэтрин, обхватив кружку руками, словно греясь о нее.

– Не за что, – Сириус сел напротив, отломил кусок хлеба и залпом выпил протянутую ею мензурку. На мгновение скривился, но тут же вернул лицу прежнее выражение. – Кто-то же должен следить, чтобы ты не умерла с голоду, пытаясь поджечь Средиземноморье.

Она бросила в него смятой салфеткой, но в ее глазах уже не было гнева. Только усталое принятие и та тихая, едва зарождающаяся благодарность, которую они еще только учились выражать не через колкости, а через молчаливое понимание.

Они ели молча, под звук прибоя и крики чаек. И даже пригоревшая сковорода в раковине казалась уже не символом провала, а всего лишь забавной деталью их общего утра. Еще одной ниточкой, связывающей их странную, только начинающуюся жизнь вместе.

***

Тишину разорвал сдавленный, животный стон. Не крик, а звук, полный такого первобытного ужаса, что по коже побежали мурашки. Сириус дернулся на узком диване, сбросив на пол тонкую простыню. Глаза его были широко раскрыты, но видели они не темные своды каменной хижины, а сырые стены Азкабана, искаженные тени от факелов и приближающиеся, безликие капюшоны Дементоров. Его сердце колотилось, как птица в клетке; дыхание перехватило. Он не понимал, где он. Он был там. Снова там.

В углу комнаты, служившей им и спальней, и гостиной, послышался шорох. Из-под тонкого полога на кровати появилась Кэтрин, зазвучали ее быстрые, легкие шаги босых ног по прохладному камню. Она не кричала «Что случилось?», не звала его по имени. Она уже знала.

Кэтрин метнулась не к нему, а к большому глиняному кувшину с водой в углу комнаты. Засунула в него обе руки по локоть, заставив воду захлестнуться через край. Этот кувшин был заколдован на поддержание определенной температуры. На секунду она замерла, давая ледяной, колючей влаге забрать все тепло. Затем бросилась к дивану и прижала ледяные, мокрые ладони к его вискам, потом – к шее, к груди, туда, где кожа пылала жаром паники.

– Сириус, – ее голос был тихим, но твердым, как сталь. – Это вода. Чувствуешь? Это вода. Она холодная. Ты на Сицилии. Ты дома. Ты не там.

Резкий, шокирующий холод ворвался в горячий кошмар его сознания, как удар током. Он дернулся, ахнул, и его взгляд наконец сфокусировался на ее лице. Не на призраках из прошлого, а на ее живых, полных тревоги глазах.

– Кэт… – это было не имя, а хриплый, сорванный выдох.

– Я здесь, – она не убирала рук, продолжая держать их на его коже, как якоря, не дающие ему уплыть обратно в пучину воспоминаний. – Дыши. Со мной. Вдох. Выдох.

Он схватил ее за запястья – не чтобы оттолкнуть, а чтобы убедиться, что она настоящая. Его пальцы дрожали. Он судорожно глотнул воздух, пытаясь поймать ритм ее дыхания.

– Я… я слышал их… Они говорят… Голоса… – прошептал он.

– Смотри на меня. Здесь только я, – Кэтрин гладила его лицо. Осторожно взяв его руку, положила к себе на шею, туда, где сильно бился пульс на сонной артерии. – Почувствуй меня. Это я.

Он смотрел. На ее лицо, освещенное лунным светом, пробивающимся через ставни. На ее мокрые руки, с которых на его грудь и шею капала холодная вода. Постепенно дрожь стала стихать. Ужас в глазах отступил, сменившись изможденной пустотой и стыдом.

– Прости, – он опустил голову.

– Не смей извиняться за это, – ее голос смягчился. Она отняла руки и быстро вытерла их о простыню. – Ложись.

Он послушно лег. Она не ушла. Опустилась на холодный каменный пол и положила свою уже теплую руку ему на лоб, стирая бисеринки пота.

– Спи. Я посижу.

– Не надо…

– Надо, Сириус.

Он закрыл глаза. Ее пальцы медленно водили по его виску, сметая остатки кошмара. Дыхание выравнивалось, становилось тяжелым и ровным. Он не спал – он просто лежал, прижавшись щекой к ее ладони, слушая, как где-то за стенами бьется о скалы море. Кэтрин пристроила голову на край его подушки, едва-едва коснувшись губами его брови. Глядя, как его лицо расслабляется, девушка спокойно вздохнула. Она сидела так, пока первые лучи солнца не начали золотить край окна. Она не произнесла больше ни слова. Ее молчаливое дежурство было красноречивее любых утешений. Это был не романтический жест. Это была работа целителя. Работа по возвращению его из тьмы. И она делала ее без единой жалобы.

***

Первый луч солнца, жесткий и точный, как лезвие, разрезал темноту под веком. Сириус вздрогнул, прежде чем осознал: не вспышка заклинания, а всего лишь утро. Не сырые камни Азкабана, а шершавая беленая стена. Тишину нарушал только ровный гул прибоя и… тихое, ровное дыхание рядом.

Он приподнялся на локте. Кэтрин сидела на голом каменном полу, склонившись боком к его дивану, погруженная в глубокий, истощенный сон. Всю ночь она просидела здесь, на страже. Длинные волосы цвета темного кофе распустились по краю его подушки и ее плечу, сливаясь в один теплый, живой поток. Одна рука бессильно лежала на одеяле, длинные пальцы расслаблены. Тонкая бретелька ночной рубашки сползла, открывая хрупкую ключицу и гладь плеча, по которому рассыпались веснушки.

Осторожно, не дыша, он спустил ноги с дивана и встал на колени перед ней. Его пальцы, привыкшие к грубой силе, с невероятной нежностью скользнули под ее колени и спину. Она что-то прошептала, повернувшись к его груди, но не проснулась. Он поднял ее, подавил животное желание оставить ее спать у себя на груди, и уложил на свое еще теплое ложе, накрыл пледом. Она связала для него этот плед. Его рука на мгновение задержалась на щеке девушки, смахнула прядь с закрытых глаз.

И память ударила, резкая и ясная.

Другой дом. Другой холод. Шотландия, Ароншир. Иней на стеклах. Он, в облике Пса, на коврике у камина. Каждое утро он просыпался первым и наблюдал, как свет выхватывает из полумрака ее лицо на подушке. Она была его спасительницей, его якорем, но не его. Между ними лежала пропасть молчания и невысказанного страха. Он смотрел на нее сквозь призму собачьего восприятия, чувствуя лишь смутную, животную преданность и горечь, что не может сказать ей ничего.

Теперь она была здесь. Его. Дышала его воздухом. Спала на его подушке.

Мысли, как назойливые мухи, тут же полезли в голову: нужно навестить Клювокрыла в гроте, принести ему свежей рыбы. Написать Гарри… Письмо мальчику было постоянной, ноющей болью. Что он мог сказать? Что ему снится его отец? Что он, Сириус, сбежал на солнечный остров с женщиной, пока Гарри вынужден вернуться к ужасным родственникам? Слова казались пустыми и предательскими.

Его взгляд снова упал на Кэтрин. И тут, как удар кинжалом в солнечное сплетение, – воспоминание о вчерашнем письме, аккуратно сложенном на столе в шкатулку с такими же письмами. От Римуса.

Тихая, ядовитая змея ревности сжала его горло. Он знал, что между ними ничего нет. Знал, что Римус – друг. Но черт возьми, он был здесь. Он, Сириус, должен быть единственным, чьи письма заставляли ее улыбаться. Почему Люпин, с его вечным спокойствием и этой… этой нормальностью, должен присутствовать в их убежище, в их хрупком мире, который Сириус выстроил ценой такого риска?

Он резко развернулся, с силой сжав кулаки. Кофе может подождать. Сначала – море. Холодная вода. Нужно было уйти, пока эта ядовитая мысль не вырвалась наружу и он не наговорил ей глупостей.

Блэк быстро нацарапал на клочке какого-то черновика записку и бросил поверх письма Римуса. Он вышел из хижины, хлопнув дверью чуть громче, чем нужно. Не чтобы разбудить ее. Чтобы заглушить тихий, надсадный голос внутри, который шептал, что его самая страшная битва – не с Пожирателями, а с призраками в собственной голове. И самым коварным из них был не ужас Азкабана, а страх, что он никогда не будет достаточно хорош, чтобы быть ее единственным миром.

***

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, окрасив небо в багровые и лиловые тона, а его все не было. Воздух над раскаленными камнями колыхался, словно жидкий. Пахло морем, сухой полынью и слабым ароматом жасмина, плещущегося у стены хижины. На плетеном столике рядом стояла пустая тарелка – сегодняшняя яичница была признана съедобной и даже съедена без происшествий.

Кэтрин сидела в глубоком плетеном кресле, а ее крючок мерно поблескивал, вытягивая петлю за петлей из тонкой, белоснежной хлопковой пряжи. Она вязала ажурные занавески для спальни – легкие, чтобы пропускать морской бриз, но плотные, чтобы утром солнце не будило Сириуса слишком рано. Ритмичное движение успокаивало нервы.

Но ее взгляд то и дело отрывался от работы и скользил к тропинке, уходящей за скалы. Сириуса не было уже слишком долго. Даже для визита к Клювокрылу. Старая, знакомая тревога начала подползать к горлу холодными щупальцами.

Она отложила крючок, белоснежная петля замерла на полдороге. Тишина, обычно такая мирная, стала звенящей и тяжелой. Нужно было занять руки. И мысли чем-то другим. Она зашла внутрь, в прохладу хижины, и достала из спрятанного ящика лист плотного пергамента, маленькую чернильницу и перо. Вернулась на террасу, прижала уголки листа гладким камнем от ветра.

«Дорогой Римус», – вывела она твердым, уверенным почерком целительницы. И замерла, глядя на имя. Потом перо снова заскрипело.

«Твои новости обрадовали меня до глубины души. Наконец-то! Работа в Счетной палате – это прекрасный шанс, и я не сомневаюсь, что ты справишься блестяще. Твой ум и терпение – именно то, что нужно для такой работы. Искренне за тебя рада».

Она на мгновение представила его за столом, среди кип пергаментов, серьезного и сосредоточенного. Искренняя улыбка тронула ее губы. Хорошо, что хоть у кого-то из них жизнь налаживается.

«Со мной и нашим Бродягой все по-прежнему. Солнце, море и полный покой. Он сегодня снова удрал на рассвете – исследует окрестности, как будто мало ему целого острова. Кажется, он нашел общий язык с местными чайками, воображает себя королем побережья». Она позволила себе легкую, незлую шутку, зная, что Римус поймет.

Перо замерло на мгновение. Как вставить самое главное, не написав ничего?

«Иногда по ночам ему еще снятся кошмары. Но здесь, под солнцем, они отступают быстрее. Думаю, тепло идет ему на пользу».

Она имела в виду не климат. Она имела в виду себя. Их тихую, хрупкую жизнь. Она просила его не спрашивать. Просто знать.

«Я написала мадам Помфри, что отправилась на юг, чтобы подтянуть кое-какие аспекты лекарского искусства в полевых условиях. Она благословила мою „исследовательскую миссию“. Хогвартс, слава богу, пока стоит крепко, и министерство не проявляет интереса к больничному крылу, так что время относительно спокойное. Они ждут меня назад в любой момент, но пока здесь слишком много работы».

Она не сказала, что эта «работа» – лечить душевные раны беглого преступника и свои собственные. Римус поймет и между строк.

«Береги себя, Римус. И еще раз – я безмерно рада за тебя».

Она не стала подписываться. Просто поставила в уголке маленькую, аккуратную букву «К», сложила письмо в несколько раз и запечатала его сургучом без печати.

«Дорогая Дора,» – вывела она, и уголки ее губ дрогнули в легкой улыбке.

«Пишу тебе под аккомпанемент цикад и шепот волн. Погода здесь, в Италии, идеальна – солнечно, тепло, и даже ночи ласковые, как шелк. Если бы не работа, я бы решила, что попала в рай.»

Она на мгновение задумалась, подбирая слова. Нужно было успокоить подругу, но не раскрывать слишком много.

«Со мной все прекрасно. Мой упрямый подопечный, тот самый Бродяга, о котором я тебе рассказывала, постепенно превращается из дикого волчонка в… скажем так, вполне цивилизованного пса. Солнце и море творят с ним чудеса – стал меньше хмуриться и даже иногда позволяет себе расслабиться. До сих пор не верится, что мне удалось найти к нему подход.»

Она понимала, что Тонкс прочитает между строк. Поймет, что «Бродяга» – это не просто случайный пациент или спутник, а тот, кто занял все ее мысли.

«Передай, пожалуйста, моим дорогим крестным, Тэдду и Андромеде, самый теплый привет. Скажи им, что я часто вспоминаю наши вечера у камина и мудрые советы Тэдда. Как жаль, что сейчас они так далеко. Поцелуй их за меня крепко-крепко, как целовала бы сама, будь я рядом.»

«Береги себя, моя дорогая. Не позволяй скучной работе в Министерстве засушить твой прекрасный дух. Помни, что где-то там, под итальянским солнцем, я всегда думаю о тебе и желаю тебе всего самого светлого.»

Она подписала письмо просто: «Твоя Кэт.», сложила его и запечатала сургучом.

Два письма лежали рядом на грубом деревянном столе, как два неотправленных признания. Одно – для Римуса, сдержанное, с осторожными намеками, написанное твердым почерком. Другое – для Тонкс, более легкое, пахнущее жасмином и заботой, с просьбой передать поцелуй крестным. Два мира, два самых важных человека для нее, кроме Сириуса. И они даже не знали о существовании друг друга.

Тревога, тихая и навязчивая, снова подползла к сердцу. Сириуса все не было. Мысли путались, рисуя самые страшные картины: погоню, засаду, одинокую смерть в море…

Она уже почти решила было пойти искать его, броситься на поиски с зажженной палочкой, как вдруг ее взгляд упал на далекое побережье. Внизу, у самой кромки воды, где волны лениво лизали темный песок, сидел одинокий силуэт. Сгорбленный, неподвижный. Даже на таком расстоянии она узнала его – широкие плечи, знакомый наклон головы… Целый и невредимый. Просто сидел и смотрел на уходящее солнце. Вся тревога разом вышла из нее с тихим, сдавленным вздохом облегчения.

Руки разжались. Она не стала махать ему, не стала кричать или спускаться вниз. Она поняла. Ему нужно было побыть одному. Своими демонами, своими мыслями, своей болью. Она знала эту потребность – иногда тьма внутри требовала тишины и одиночества, а не утешения. Она осторожно взяла оба письма, унесла их внутрь дома и спрятала в ящик стола. Они подождут. Сейчас не время отправлять вести в другой мир. Она вернулась на террасу, села в свое кресло и, подобрав ноги под себя, продолжила смотреть на него. Она не могла разделить его тьму, но могла быть маяком – теплым, нерушимым, верным. Она будет ждать. Пока последний луч солнца не угаснет, пока звезды не зажгутся одна за другой, пока он не будет готов вернуться к ней.

***

Ночь в хижине была густой и непроглядной, словно ее вырезали из куска угля. Тишину разрывали лишь резкие, нервные звуки из-за занавески, отделявшей крошечную кухню.

Сириус стоял спиной к комнате, сгорбленный над столом. Его плечи были напряжены до дрожи. Он яростно пытался насыпать кофе в джезву, но пальцы не слушались, выскальзывали, и горькие зерна рассыпались по грубой поверхности, словно черный песок. Проклятие, вырвавшееся из его губ, было сдавленным и злым. Чайник упрямо не хотел закипать, лишь издавал тихое шипение. Каждая секунда ожидания казалась Сириусу личным оскорблением. Он нервно дергал рукой, поправляя рукава широкой рубахи, и эта привычка, когда-то такая элегантная и небрежная, сейчас выглядела как признак крайнего раздражения.

Кэт лежала на своей кровати под низким пологом, не двигаясь, притворяясь спящей. Она лишь приоткрывала глаза, следя за его тенью, корчащейся в слабом свете от очага. Она знала, что лезть сейчас – все равно что сунуть руку в клетку к взбешенному дракону.

Раздался резкий, хрустальный удар – и звон рассыпавшихся осколков. Он швырнул пустую чашку в каменную стену. Наступила мертвая тишина, густая и тяжелая. Потом – скрип двери, порыв влажного ночного воздуха, и его шаги, быстрые и яростные, затихшие вдали.

Только тогда Кэт спустила ноги с кровати. Она не вздыхала и не ругалась. Молча, с зажженной палочкой, она принялась собирать осколки глины, один за другим, аккуратно складывая их в газету. Ее движения были скупыми и точными. Она не стала делать кофе. Вместо этого она достала из аптекарского шкафчика, уже не импровизированного, а вполне достойного, несколько бумажных пакетиков с травами – ромашку, мяту, немного корня валерианы. Знакомыми, отточенными движениями она приготовила успокоительный сбор, зная, что он все равно не станет его пить, но это был ее долг – предлагать. Ее способ сказать «я здесь», не произнося ни слова.

Он не спал уже третью ночь. С тех пор, как пришло то письмо от Гарри. Мальчик писал срывающимся почерком о кошмаре, о том, как он видел глазами змеи, видел, как был убит старый маггл.

Сириус метался по хижине и окрестностям, как пантера в клетке, куря одну сигарету за другой, его лицо застыло в суровой, неизменной хмурости. Он лихорадочно перебирал варианты ответа – то яростные, полные гнева и жажды мести, то осторожные, отеческие, – и все они казались ему неправильными, недостаточными, предательскими.

Кэт понимала. Она понимала его бессилие. Он был прикован к этой проклятой скале, как призрак, в то время как его крестный сын сражался с демонами, которых Сириус знал куда лучше. Он был обязан защищать, но не мог. Он должен был утешать, но слова застревали комом в горле, отравленные собственной болью. Она налила готовый отвар в его любимую кружку и поставила на стол, чтобы жидкость слегка остыла. Потом завернулась в платок и тихо вышла на улицу.

Ночь была тихой, лишь шепот волн и трепет звезд над головой. Кэт вышла из хижины, давая ему время, пространство, чтобы его буря немного утихла. Он стоял у края обрыва, спиной к ней, его силуэт казался одиноким и неестественно прямым, словно вырезанным из напряженного мрака. Она сделала шаг, намереваясь обнять его, прижаться к его спине, вдохнуть его боль, как делала это раньше. Но он обернулся резко, словно почувствовал ее присутствие. Кэт замерла, не решаясь прикоснуться, увидев в его глазах отблески не утихшей, а лишь придавленной бури.

Сириус при виде ее словно выдохнул. Напряжение в его плечах слегка ослабло, но взгляд оставался диким, запертым в самом себе. Кэтрин, не говоря ни слова, осторожно подняла руку и кончиками пальцев коснулась его груди, прямо над сердцем, что бешено колотилось под тонкой тканью рубашки. Я здесь. Я с тобой. Ты не один в своей тьме.

Ее мысли были тише шелеста волн, но он услышал. Должно быть, услышал кожей, сердцем, всей своей израненной душой. Он зажмурился, и его собственная рука – крупная, с шершавыми костяшками – грубо накрыла ее ладонь, прижала к себе с такой силой, что кости ее пальцев болезненно хрустнули. Ему нужно было это – якорь, точка опоры, реальность, которая была теплее и тверже, чем кошмары в его голове.

– Он пишет… он спрашивает, что ему делать, – прошептал Блэк, и в его голосе, сорванном и хриплом, впервые за эти три дня прорвалась беспомощность, затопившая злость. – А я не знаю, что ответить. Я не знаю.

– Ответишь правду, – так же тихо сказала Кэт. – Что ты любишь его. Что ты на его стороне. Что он всегда может рассказать тебе все.

Он открыл глаза. Его лицо при лунном свете казалось изможденным, потемневшие веки, резкие складки у рта. Но в глазах, темных и глубоких, горел лихорадочный блеск. Он смотрел на нее, на эту девушку, которая молча собирала осколки его гнева и теперь держала на ладони его сломленную душу. Искал в ее взгляде спасения, разрешения, чего-то, чего не мог найти в себе.

Медленно, почти нерешительно, он склонился к ней. Его дыхание, пахнущее дымом и морем, смешалось с ее, когда Сириус осторожно коснулся губами ее губ. Без всякой уверенности, только с бесконечной, щемящей потребностью в спасении. Это был не поцелуй страсти, а поцелуй тонущего, хватающегося за соломинку. Она ответила ему, не двигаясь, позволив ему быть тем, кто диктует правила в этот миг, отдавая ему всю свою тихую силу.

Когда он оторвался, дыхание его сбилось. Он не отпускал ее руку, все еще прижатую к его груди. Сириус склонил голову и прижался лбом к ее лбу. Закрытые глаза. Общее дыхание. Тишина, в которой не было нужды в словах. Я здесь. Я с тобой. Мы одно целое.

Спустя несколько минут, проведенных в полной тишине, где был слышен только их общий ритм дыхания, Кэт внезапно отстранилась. Ее глаза, еще секунду назад мягкие и понимающие, сузились. Она поймала знакомый, едкий запах, смешавшийся с запахом моря и его кожи.

– Сириус Орион Блэк, – ее голос низко пророкотал, совсем как у дикой кошки, заслышавшей опасность. Она выхватила из его пальцев почти догоревшую сигарету и с яростью швырнула ее на каменный пол террасы, решительно растерев носком туфельки. – Я не для того месяц заваривала тебе кровоочистительные сборы и восстанавливала твои легкие, чтобы ты теперь сам, добровольно, травил себя этой… этой дрянью!

Сириус вздрогнул от неожиданности, а затем на его изможденном лице появилась первая за эти дни ухмылка – кривая, усталая, но самая что ни на есть настоящая.

– А, так теперь и полное имя в ход пошло? – он поднял ладони в знак капитуляции, но глаза его насмешливо блестели. – Уж не собираешься ли ты пригрозить мне портретом моей матери?

– Не искушай меня, – прищурилась она, все еще рыча. – Я уговорю Андромеду найти его и повешу над твоей кроватью. Для вдохновения.

Он фыркнул, и это странное, хриплое звучание было больше похоже на лай застреленной собаки, чем на смех, но это был прогресс.

– Ну, ладно, ладно, мисс Кейм. Ты победила. – Он сделал шаг к ней, и злость окончательно покинула его плечи, сменившись знакомой, чуть утомленной грацией. – Только, пожалуйста, без ядовитых зелий в отместку. Тот отвар из трав, что ты вчера давала, был достаточно страшен.

Кэт не смогла сдержать улыбку. Уголки ее губ дрогнули, и гнев развеялся как дым от той самой растоптанной сигареты.

– Это была ромашка с мятой, мистер Блэк, – она толкнула его в плечо, но он уже поймал ее руку и притянул к себе.

Уже не для поцелуя и не для того, чтобы обнять, а мягко, жадно – просто чтобы держать. Чтобы чувствовать, что он здесь, с ней, а не там, в своих демонах.

– Знаешь, – он прошептал ей в волосы, – а ты очень страшная, когда злишься.

– Так и задумано, – пробормотала она в его грудь. – Чтобы неповадно было.

И они стояли так, слушая, как море откатывается от скал, унося с собой часть их тревог. Злость отступила, оставив после себя лишь усталость и тихую, почти невесомую надежду.

***

Предрассветная синева робко заглядывала в окно маленького домика на отвесном сицилийском побережье. Было еще темно, но уже не по-настоящему темно – мир замер в хрупком промежутке между сном и явью.

Кэт проснулась первой, как это часто бывало. Ее сознание всплывало из глубин сна постепенно, словно сквозь толщу теплой морской воды. Первым делом она ощутила его – теплый, плотный вес Сириуса рядом, его глубокое, ровное дыхание. Он спал на животе, уткнувшись лицом в подушку, обеими руками с силой обнимая ее, будто боясь, что его унесет течением. Так он спал с тех пор, как они стали делить одну постель.

Кэтрин не двигалась, боясь потревожить этот хрупкий мир. Ее взгляд скользнул по знакомым очертаниям его спины, по рельефу лопаток, выступавших под загорелой кожей. Два месяца на Сицилии сделали его другим. Коротко остриженные в начале их побега волосы отросли, превратившись в мягкую, колючую щетку, которую она обожала трогать ладонью. Кожа, годами не видевшая солнца, приобрела ровный загар, отчего шрамы и татуировки выглядели уже не отметинами страдания, а частью его силы. Тело, наконец окрепшее, потеряло иссушенную худобу Азкабана. Он снова становился собой. Медленно. Неохотно. Но становился.

По утрам он бегал вдоль кромки прибоя, и Кэт иногда следила за ним с террасы – сначала шатающимся и неуверенным, потом все более быстрым и легким. Когда к ним прилетал Клювокрыл после ночной охоты, они даже устраивали бег наперегонки.

Кэтрин не удержалась. Тихо, чтобы не разбудить, она коснулась губами его кожи у основания шеи, между лопаток – там, где была старая татуировка, смысла которой он так и не объяснил, – а затем на пояснице, чуть выше края простыни. Он вздохнул во сне, его тело дрогнуло. И сквозь сон, губами, прижатыми к ткани подушки, он выдохнул что-то хриплое, едва слышное.

– Люблю… – прошептал он сонно, так тихо, что это можно было принять за шум ветра в ставне.

Сердце ее сжалось. Он говорил это ей только так – в бреду сна, в полусне, в те мгновения, когда сознание полностью отпускало контроль. Вслух, при свете дня, эти слова не слетали с его губ. Они тонули глубоко внутри, заваленные обломками прошлого и страхом перед будущим.

Сердце Кэт забилось чаще – не от испуга, а от той дикой, необъяснимой химии, что возникала между ними каждую ночь. Она вспомнила, как всего несколько часов назад эта самая спина, по которой сейчас скользили ее поцелуи, была напряжена под ее ладонями. Как его дыхание, сейчас ровное и спокойное, срывалось на низкий стон у нее над ухом. Как его пальцы, сжимающие сейчас подушку, впивались в ее бедра с такой силой, что наутро оставались синяки – молчаливые, тайные отметины, будто шрамы от битвы, в которой они оба искали спасения.

Их близость никогда не была нежной. Она была взрывом – обоюдно жадной, отчаянной попыткой выжечь друг из друга всю боль, тоску и отчаяние голодом по телу другого. Это был яростный танец, в котором они пытались убежать от призраков прошлого, находя спасение в жаркой, сиюминутной реальности. Он был грубым, отчаянным, а она принимала его таким, отвечая той же дикой энергией, оставляя алые полосы на его спине и следы укусов на шее, потому что в этом огне они оба очищались, чтобы к утру, как сейчас, лежать истощенные и умиротворенные.

И этот шепот, этот сонный, непроизвольный вздох «люблю» был для нее большей наградой, чем все нежности на свете. Потому что он шел не из вежливости, не из долга, а из самой глубины его существа – из того темного места, куда он больше никого не пускал.

Она прижалась щекой к его лопатке, чувствуя под кожей ровный, мощный ритм его сердца. Ее дикий, сломанный человек. Ее любовь. Ее тихая война.

***

Тишина на террасе была теплой и полной, как разлитый в кружке кофе. Солнце, еще нежное, золотило края облаков и играло бликами на спокойной глади моря. Кэт, укутанная в его просторную рубашку, чувствовала под босыми ногами шершавое дерево дивана, а под его ладонью – легкое, почти ленивое тепло.

Его пальцы медленно скользили по ее голени, рисуя невидимые узоры, а взгляд был прикован к горизонту, но видел, казалось, что-то далекое, нездешнее.

– Мне снилось, что я пришел к ним, – начал он тихо, и голос его звучал не как обычно – с привычной хрипотцой и насмешкой, – а мягко, задумчиво. – Осень. Золотая. Во дворе у их дома. Листья кружились, и Джеймс пытался поймать один, такой важный, с этой своей ухмылкой… а Лили смеялась над ним. – Он сделал глоток кофе, и тень улыбки тронула его губы. – Гарри спал в коляске. Щеки розовые, ресницы… светлые, как у Лили. Совсем кроха.

Ладонь его на мгновение замерла, будто он ловил ощущение того сна, того осеннего воздуха.

– Они… перебранивались. Из-за того, куда поставить качели для Гарри. Джеймс хотел под старым дубом, а Лили – под яблоней, чтобы весной лепестки падали на малыша. Говорили глупости, совершенно идиотские, и… – он покачал головой, – и так невероятно любили друг друга. Это витало в воздухе. Как запах дыма и яблок.

Он повернулся к ней, и в его глазах не было привычной боли. Была легкая грусть, но светлая, чистая – впервые за долгое время, что он понемногу рассказывал о лучшем друге.

– И знаешь, о чем я подумал, проснувшись? – Он посмотрел на нее прямо, его пальцы снова ожили, легонько сжали ее лодыжку. – Лили бы тебе понравилась. Очень. Вы бы… нашли о чем поговорить. Она бы оценила твой вкус на крепкие выражения и твое умение швыряться чем попало в моменты ярости.

Кэт не засмеялась. Она положила свою руку поверх его, сжала ее.

– А она бы одобрила? – тихо спросила она. – Того, что ты здесь. Со мной.

Сириус наклонился вперед, притянул ее к себе, прижавшись лбом к ее виску. Его дыхание смешалось с ее дыханием, пахло кофе и морем.

– Она бы сказала: «Наконец-то, Блэк, ты сделал что-то умное», – прошептал он.

Тишина повисла на несколько секунд слишком тяжелой, слишком хрупкой. Легкость сна о Поттерах испарилась, как пар от кофе. Взгляд Сириуса, только что теплый и рассеянный, сфокусировался на чем-то внутри него самого, став острым и колючим. Его пальцы на ее ноге непроизвольно сжались – не больно, но ощутимо, – будто рефлекторное движение, чтобы ухватиться за что-то реальное, пока почва уходит из-под ног.

Он отвел глаза обратно к морю, но теперь смотрел не на красоту утра, а сквозь нее, в какую-то свою внутреннюю бурю.

– Пришло письмо от Люпина, – выдохнул он слова, будто они были отравлены. Сириус сделал глоток кофе, сморщился, будто это была полынь. – Он там… устроился. В архиве. Временная работа, уже третья за лето… – Сириус изобразил что-то похожее на усмешку, в которой не было ни капли веселья. – Нормальная жизнь. С бумажками. С девяти до шести. Несмотря на… все. А я здесь. Сижу на этом проклятом диване и глажу твои ноги.

Его голос срывался, набирая обороты, обрастая шершавостью невысказанной годами горечи.

– И я знаю, что это грешно. Знаю, что я виноват перед ним по самые уши. Я считал его предателем, я… – он замолчал, сжимая кружку так, что костяшки побелели. – И эта злость… она… она не чистая. Она вся в вине. Я ненавижу его еще и за то, что я ошибся. Я поверил Хвосту, а его… его считал предателем. Двенадцать лет. И каждый раз, глядя на него, на его письма, я это помню. И ненавижу себя, а это…

Его голос сорвался на последних словах, став тихим и опасным. Сириус глухо зарычал, и в его глазах заплясали демоны ревности и вины, сплетаясь в один ядовитый клубок.

– А ты… Ты весь прошлый год заботилась о нем. Он провожал тебя. Он был рядом, когда тебе было плохо. Если бы я не… не открылся тогда, в ту ночь… если бы не вломился в твой дом, как призрак… Он бы уже давно… Он бы… Не говори, что это не так. Не успокаивай.

Он не договорил, сжав челюсти, смотря куда-то мимо Кэт. Стена между ними выросла мгновенно, наглухо забитая его личными демонами. Он был там, по ту сторону, в аду собственного изготовления, и не собирался выпускать ее к себе.

Кэт чувствовала, как внутри у нее все закипает. Не злостью на него. Никогда на него. А яростным, бессильным желанием проломить эту стену кулаками, разбить ее в щепки, добраться до него и вытащить наружу. Но ее терпение было выковано в годах одиночества и борьбы. Она не отдернула ногу. Не стала кричать. Она медленно опустила свою кружку, поставила ее на пол. Потом так же медленно наклонилась вперед и положила свою ладонь поверх его сжатого кулака, в котором он сжимал свою боль, свой гнев, свою ревность.

– Сириус, – произнесла она тихо, но твердо, заставляя его имя звучать как заклинание. – Я здесь. С тобой. Не с ним.

Молчание стало тяжелым и непроницаемым, как свинец. Все то тепло, что было между ними секунду назад, вымерло, вытесненное ледяным сквозняком его внутренней бури.

Сириус резко убрал руку с ее ног, словно обжегшись. Его лицо закрылось, стало отстраненным и каменным – маской, за которой бушевало все то, что он не мог и не хотел выпускать наружу. Он встал, движения его были резкими, угловатыми, и без единого слова направился прочь с террасы.

Кэт не стала звать его. Не вскочила, не попыталась остановить. Она знала этот уход. Он был отточен за месяцы отшельничества – инстинктивная потребность затвориться, спрятаться, зализать раны в полном одиночестве, где никто не увидит его слабости.

Он не пошел бродить по пляжу. Быстрым шагом добравшись до нужного грота, он шагнул в пристанище Клювокрыла. Там пахло пылью, сеном и чем-то диким, звериным. Гиппогриф, услышав шаги, лениво повернул величественную голову; клюв его щелкнул в тишине.

Сириус прислонился спиной к грубой каменной стене и медленно съехал на землю, поджав колени. Он запустил пальцы в свои короткие, колючие волосы и сжал их, пытаясь физической болью заглушить ту, что разрывала его изнутри.

Клювокрыл, хрипло ворча, подошел ближе и тыкнул его клювом в плечо – нежно, со странным животным пониманием. Сириус не оттолкнул его. Он просто сидел там, в полумраке, в компании существа, которое, как и он, было изгоем, существом на грани двух миров, и слушал, как тихий, сдавленный рык вырывается из его собственной груди. Это был звук абсолютной, невыразимой словами агонии.

А Кэт осталась на террасе, сжимая в руках остывшую кружку. Ее терпение было титаническим, да. Но иногда оно стоило ей всех сил.

***

Тяжелую, гнетущую тишину разорвал странный шипящий звук, доносившийся из глубины хижины, – а вслед за ним поплыл насыщенный травяной аромат, смешанный с чем-то острым, почти озоном после грозы.

Сириус, все еще сидевший на диване с потухшим от тяжелых мыслей взглядом, поднял голову. Уголок его рта дернулся в непроизвольной улыбке. Он узнал этот звук. Это был звук алхимического перфекционизма. Он поднялся и заглянул в дверной проем. Кэт стояла у очага, где обычно висел котел. Сейчас в нем булькала и переливалась всеми цветами радуги густая жидкость. Она держала в одной руке маленькую фарфоровую чашечку, на которой лежала щепотка чего-то искрящегося, а другой – длинной стеклянной палочкой помешивала зелье; ее брови были сведены в сосредоточенном усилии. На кончик носа упала капля пота, и Кэт сдула ее, не отрываясь от процесса.

– Снова творишь адское варево? – прокомментировал он, прислонившись к косяку. В его голосе вновь зазвучали знакомые нотки легкой насмешки, но теперь они были теплыми, почти нежными. – Предупреждаю, если оно снова взорвется, как вчера, новой посуды не будет. Будем есть суп из шляпы.

Кэт даже не повернулась, полностью поглощенная процессом.

– Это не «адское варево», – отчеканила она, аккуратно подсыпая искрящийся порошок в котел. Жидкость вспыхнула нежным перламутровым светом и зашипела одобрительно. – Это усовершенствованная формула укрепляющего нервную систему эликсира. С добавлением экстракта пламенного рута для… ну, в общем, тебе это не нужно.

– Нервную систему? – он фыркнул, скрестив руки на груди. – Мне кажется, после жизни со мной тебе нужно варить его в промышленных масштабах. Бочками.

– Уже варю, – парировала она, наконец оторвавшись от котла и бросив на него взгляд, полный вызова. – Это как раз твоя порция. Только не пей сразу, а то отрастет хвост… Ай, погоди, он уже есть. Ну, тогда чувство юмора. Не уверена, что хуже.

Он рассмеялся – коротко, хрипло, но искренне. И подошел поближе, заглядывая через ее плечо.